Мое поколение – люди, которым перевалило за 60. Наша главная отличительная черта – все мы дети войны. Хотя ясно, что основную ее тяжесть вынесли наши отцы, старшие братья и, конечно, матери. И тем не менее она – со всеми смертями, горем и лишениями – легла и на наши, еще не окрепшие плечи, формируя, а иногда и калеча детское сознание.

Немалое значение имело то, что война, на которую пришлось наше детство, была не обычной войной, но ожесточенной битвой народа за свое существование. Фашисты, развязав войну против нас, имели четко поставленную цель – ликвидировать жертву своей агрессии: и государство, и народ. (Теперь это подтверждено документально.) Эта цель определяла и методы ведения войны, и поведение оккупантов. И даже тот, кто не очень разбирался в большой политике, не интересовался ею, понимал: вопрос стоит так – быть или не быть.

 

Воспоминания детства

Когда разразилась война, мне едва исполнилось 10 лет. Я отчетливо помню, как все начиналось. Помню напряженные, окаменевшие лица родителей, узнавших по радио, что немецкая авиация бомбила наши города, а немецкие войска вероломно, без объявления войны, перешли государственную границу. Помню многоголосый плач женщин, провожавших на войну своих близких. И скоро стали приходить «похоронки» на погибших на фронте.

Хотя поначалу наш край находился далеко от линии фронта, жизнь становилась все тяжелее, В сельском магазине исчезли товары. Все труднее было прокормить скотину, да и самих себя. Помню тревожные разговоры старших о том, что события на фронте развиваются совсем не так, как предполагалось.

После разгрома немецких войск под Москвой появилась надежда одолеть врага, но с середины 1942 года положение снова стало угрожающим. Летом немецкие войска прорвались в излучину Дона. Фронт приближался и к нашему селу, а в августе прошел через него и переместился под город Орджоникидзе (ныне Владикавказ). Вся территория Ставрополья была оккупирована.

Тяжкое и опасное время: ожидание, что в любой день произойдет что-то страшное. На селе хозяйничали наемники из Западной Украины да дезертиры из Красной Армии, взятые оккупационными властями на службу полицаями. В нашей семье ожидали самого худшего: семья коммуниста.

По всем признакам в январе 1943 года в оккупированных местностях готовилась расправа над неблагонадежными. Спас нас разгром немецких полчищ, окруженных под Сталинградом. Опасаясь второго «котла», немецкое командование стало спешно выводить войска с Северного Кавказа. 21 января 1943 года Красная Армия завершила освобождение Ставрополья. Фронт покатился на запад. Но впереди были еще почти два с половиной года войны.

В мае 45-го пришла Победа, добытая страшной ценой: десятками миллионов жизней и беспрецедентными разрушениями. До сих пор люди в миллионах семей во всем мире помнят о пережитых потрясениях.

Кажется, прошедшие через такую войну политики и на Востоке, и на Западе, оказавшись у власти, не должны были допустить «холодной войны». Но возобладала логика идеологической непримиримости. И только мое поколение – дети войны – смогло выйти на новую политику и внутри страны, и в международных отношениях. На сделанный ими выбор огромное влияние оказала война, которую они пережили, видели своими глазами.

Сейчас, вспоминая о том тяжелом времени, я пытаюсь восстановить, каким было наше тогдашнее отношение к немцам и Германии. Было бы лицемерием утверждать, что все произошедшее – бедствия и унижения – не отложили глубокого отпечатка на мое, и я бы сказал больше, наше тогдашнее сознание. Оно было враждебным. И это было так, хотя еще в ноябре 41-го были сказаны известные слова Сталина: гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий, немецкое государство остаются. Новое отношение к немцам пришло потом. Должно было поработать время.

 

Запрограммированный раскол

Развязав Вторую мировую войну, фашистский режим реанимировал антигерманские настроения в западной части Европы. Они всячески подогревались влиятельными кругами Западной Европы, которые до того, как фюрер двинул свои армии не на Восток, а на Запад, активно флиртовали с фашистским режимом Германии. Теперь был сделан поворот на 180 градусов.

Эти круги отнюдь не были безликими. В Великобритании, в частности, наиболее ярким выразителем антигерманских настроений был заместитель главы британского Форин Офиса Р. Ванситтарт, которого иронически называли «пожирателем немцев». В своих выступлениях по Би-би-си, в лекциях, а позже и изданной книге «Корни зла» он не делал различия между Германией и нацистским режимом. «Гитлеровская Германия, – писал он, – это неуклюжее и бессмысленное выражение. Просто Германия – вот против кого мы сражаемся… Германия – это государство-жулик, а легенда о „другой Германии“ – тяжелый и опасный грех». Ванситтарт требовал полного уничтожения Германии как национального государства. После ее поражения, считал он, там не должно быть собственного правительства. Германию следует «децентрализовать», то есть расчленить.

Между тем Ванситтарт в 1940 году возглавил правительственный подкомитет по военным целям, в функции которого входила разработка послевоенной политики Великобритании.

Решительным сторонником ликвидации Германии как влиятельного субъекта европейской политики был первый лорд британского Адмиралтейства, военно-морской министр Д. Паунд. Беседуя с заместителем государственного секретаря США С. Уэллесом в первый год войны с Германией, он предложил следующий рецепт решения германского вопроса: разделить страну на ряд малых государств, разрушить Берлин и оккупировать в течение 50 лет остальные крупные германские города.

В Соединенных Штатах ведущую роль в выработке принципов послевоенной политики по отношению к Германии играла Комиссия по разработке основ справедливого и прочного мира с небезызвестным Джоном Фостером Даллесом во главе. В 50-е годы он зарекомендовал себя как яростный сторонник единства Германии и таким остался в памяти многих немцев. Однако ставшие впоследствии известными материалы его личного архива недвусмысленно свидетельствуют, что, руководя той комиссией, он вынашивал такие варианты «наказания и расчленения» Германии, которые по своей радикальности и жесткости не уступали планам Ванситтарта. Своего рода дополнением к планам Даллеса служил появившийся несколько позже, в 1944 году, план министра финансов США Моргентау, основной смысл которого сводился к полному уничтожению германского промышленного потенциала, превращению Германии в «страну полей и пастбищ».

Разумеется, далеко не все в Великобритании и США разделяли подобные взгляды на будущее Германии. Тем интереснее проследить, каковы были официальные позиции этих держав в годы Второй мировой войны и по ее окончании.

На конференции в верхах, состоявшейся в Тегеране в конце ноября – начале декабря 1943 года, идею послевоенного расчленения Германии активно отстаивал президент США Рузвельт. Согласно плану, который, по его словам, был составлен им лично, Германию следовало бы разделить на пять независимых государств и два района (Гамбург и зона Кильского канала), которые могли бы быть переданы под управление держав-победительниц или Организации Объединенных Наций. Кроме того, из состава Германии должны были быть выделены Рурская и Саарская области, которые также предполагалось поставить под контроль ООН или «европейских попечителей».

Эта идея в принципе была поддержана Черчиллем, который предложил участникам конференции свой вариант послевоенного разделения Германии.

Англо-американской конференции на высшем уровне, состоявшейся в Квебеке 11 – 19 сентября 1944 года, делегация США представила план Моргентау в качестве возможной основы совместной политики в отношении Германии. План нашел поддержку со стороны Черчилля. Впоследствии, уже будучи в отставке, Черчилль всячески оправдывался, утверждая, что Рузвельт и Моргентау прямо-таки вынудили его дать согласие на этот план, который он называл «ужасным документом». Однако, судя по источникам, сам Черчилль деятельно работал над планом Моргентау и даже лично внес в текст документа слово «пасторализация», которое должно было адекватно отразить намерение превратить Германию в «страну пастухов».

К идее расчленения американская делегация неоднократно возвращалась и в дальнейшем. На Ялтинской конференции руководителей СССР, США и Великобритании (4 – 11 февраля 1945 года) Рузвельт вновь подтвердил, что раздробление Германии на пять или даже семь государств – хорошая мысль и что он не видит иного выхода.

Черчилль на этот раз не был столь категоричен. Тем не менее, как следует из протокольных записей, он выразил в основном согласие с идеей, высказанной Рузвельтом, хотя и уклонился от поддержки каких бы то ни было конкретных планов. Его позиция сводилась к тому, что безоговорочная капитуляция дает союзным державам право самим «определять судьбу Германии». Кроме того, по предложению Черчилля, поддержанного Рузвельтом, было решено создать специальный комитет по послевоенным вопросам Германии, который должен был обсудить и вопрос о расчленении.

На Потсдамской конференции великих держав, состоявшейся уже после капитуляции нацистской Германии (17 июля – 2 августа 1945 года), тема расчленения звучала приглушенно. Этому способствовал ряд обстоятельств – в том числе опасения США и Великобритании в связи с чрезмерным усилением позиций Советского Союза. Немалую роль сыграла смена ведущих действующих лиц. В связи с скоропостижной смертью Рузвельта Соединенные Штаты представлял Г. Трумэн, а Великобританию – К. Эттли, сменивший проигравшего выборы Черчилля. Новые руководители, пытаясь утвердить свои позиции, спешно корректировали подходы своих предшественников. Тем не менее американцы прибыли на конференцию с заранее подготовленным меморандумом. В нем в числе целей значилось географическое расчленение Германии.

Весьма жесткой в вопросе Германии была позиция Франции. Как следует из записи беседы председателя временного правительства Франции генерала де Голля со Сталиным (2 декабря 1944 года), французская сторона настойчиво подчеркивала необходимость для французов располагать впредь «линией прикрытия» против германской угрозы. «Для французов, – говорил де Голль, – такой линией, которая бы осуществила географическую и историческую возможность прикрытия Франции, является река, которая называется Рейном. Французы полагают, что по всем соображениям Рейн должен быть окончательным барьером на востоке против Германии и германской угрозы».

На замечание Сталина, что в таком случае в состав Франции должны были бы быть включены Пфальц и Рейнлянд, де Голль ответил: «…Было бы хорошим решением, если бы Рейнская область была отделена от Германии и присоединена к Франции. Может быть, для северной ее части, то есть для бассейна Рура, следует установить другой режим – не французский, а международный. Что же касается Рейнской области вообще, то она должна быть отделена от Германии и присоединена к французской территории».

Спустя несколько дней в другой беседе, возвращаясь к этой же проблеме, де Голль вновь настойчиво подчеркивал: «Германский суверенитет не должен переходить через Рейн».

О необходимости территориальных перемен на европейском Западе в качестве гарантии от германской угрозы неоднократно говорили и другие официальные представители Франции. «Никакая система союзов, никакая организация безопасности не могут явиться достаточной гарантией, если мы оставим в центре Европы Германию, сохранившую свои прежние границы, сохранившую контроль над своими естественными богатствами и своим промышленным потенциалом», – подчеркивал, например, в своей речи на заседании Временной консультативной Ассамблеи министр иностранных дел временного правительства Франции Ж. Бидо.

Очевидно, что исключительно важную роль в ходе и исходе дискуссий относительно целостности будущей Германии играла позиция Советского Союза. Официальный подход советских властей к этой проблеме был изложен Сталиным в ряде выступлений.

3 июля 1941 года, обращаясь по радио к народу в связи с нападением Германии на СССР, он говорил: «В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки, в том числе и германского народа, порабощенного фашистскими заправилами».

В опубликованном 23 февраля 1942 года приказе Сталина, посвященном Дню Красной Армии, отмечалось: «Было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством». В этом же приказе подчеркивалось, что у советских людей и Красной Армии «нет и не может быть расовой ненависти к другим народам, в том числе и к немецкому народу». Та же мысль присутствовала в обращении Сталина к народу 9 мая 1945 года в связи с капитуляцией нацистской Германии. «Советский Союз, – говорилось в этом обращении, – торжествует победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию».

Последующие документальные публикации несколько подпортили образ Сталина как последовательного сторонника единства Германии. Так, У. Черчилль, пытаясь смягчить негативное впечатление, которое произвела на европейскую общественность его первоначальная позиция в отношении Германии, привел в своих мемуарах, появившихся в 1950 году, следующую выдержку из отчета министра иностранных дел Великобритании А. Идена о переговорах с высшим советским руководством в Москве (декабрь 1941 года): «16 декабря Сталин изложил довольно детально, каковы, по его мнению, должны быть послевоенные границы в Европе, и, в частности, свои идеи относительно обращения с Германией. Он предложил восстановить Австрию как самостоятельное государство, отделить Рейнскую область от Пруссии в качестве самостоятельного государства или протектората и, возможно, создать независимое государство – Баварию. Он также предложил передать Восточную Пруссию Польше и возвратить Судетскую область Чехословакии…»

В сборнике документов Тегеранской конференции, опубликованном в США в 1961 году и содержавшем американский вариант протокольной записи переговоров, присутствует несколько ссылок на то, что, реагируя на англо-американские предложения расчленить Германию, Сталин выразил согласие с содержавшимся в них подходом.

В другом сборнике, посвященном уже Потсдамской конференции, также содержащем американскую версию, помещена справка, подготовленная помощником начальника штаба верховного главнокомандующего вооруженными силами США адмирала У. Д. Леги – Дж. Элси. В справке приводится информация, поступившая от У. Черчилля, относительно итогов англосоветской встречи, состоявшейся в Москве в октябре 1944 года. Согласно этой информации, беседуя с министром иностранных дел Великобритании А. Иденом, Сталин выступил за создание южногерманской федерации со столицей в Вене, за отделение Рура и Саара от Пруссии и образование сепаратного государства в Рейнской области.

Советская версия официальных переговоров «большой тройки» излагает позиции своей делегации несколько иначе, чем американская. Согласно записи тегеранских бесед Сталин не ставил вопроса о расчленении Германии и тем более не высказывал предпочтения такому решению ни в варианте Черчилля, ни в варианте Рузвельта. На вопрос Черчилля: «Маршал Сталин предпочитает раздробленную Европу?» – последовал существенно иной, чем в американском варианте, ответ: «При чем здесь Европа? Я не знаю, нужно ли создавать четыре, пять или шесть самостоятельных германских государств. Этот вопрос нужно обсудить. Но для меня ясно, что не нужно создавать новые объединения» (явная критическая реакция на черчиллевскую идею создания Дунайской федерации с участием южногерманских земель. – М.Г.).

Поскольку те и другие документы были опубликованы в годы «холодной войны», когда ФРГ стала союзником по НАТО, нельзя исключать, что над ними были произведены манипуляции, призванные выставить в неблагоприятном свете позицию Советского Союза. Тем не менее и те и другие позиции поддаются логической реконструкции.

Очевидно, Сталин, учитывая сложные отношения в самой антигитлеровской коалиции, не хотел конфликтовать со своими партнерами еще и по вопросу целостности Германии и изредка подыгрывал своим собеседникам. Вместе с тем он считал необходимым периодически публично фиксировать свою позицию по вопросу германского единства.

Разумеется, жестокому и прагматическому политику сантименты были чужды изначально. Сталиным двигали безусловно понимаемые им устойчивые геополитические и исторические интересы России, а следовательно, и Советского

Союза. Если для Великобритании Германия всегда была главным конкурентом в борьбе за лидерство в континентальной Европе, для США – препятствием на пути достижения доминирования на европейском пространстве, для Франции – постоянной угрозой ее восточным провинциям, то Советскому Союзу она представлялась фактором внешнеполитического равновесия в Центральной Европе, противовесом чрезмерному англо-американскому влиянию на континенте. Но для того, чтобы сыграть эту роль, нужна была Германия, дружественно настроенная к СССР и миролюбивая – и в то же время достаточно сильная, чтобы проводить самостоятельную политику.

Думаю, что соображения такого рода наложили свой отпечаток и на позиции советского руководства в германском вопросе в первые послевоенные годы.

Подробный рассказ о маневрах в вопросе о послевоенном устройстве Германии, который я предложил вниманию читателей, не направлен на то, чтобы обвинить или обелить участников тогдашних переговоров. Вообще, я не намерен брать на себя роль прокурора, владеющего истиной в последней инстанции. Вместе с тем строить фигуру умолчания по поводу не всегда приятных сюжетов – значит лишать себя возможности выявить действительные побудительные мотивы политических действий, а следовательно – понять смысл событий.

Разумеется, на конференциях «большой тройки», составлявшей стержень антигитлеровской коалиции, обсуждались все важные вопросы.

В этом несложно убедиться, обратившись к текстам соглашений, заключенных на конференциях трех великих держав.

Документы такого рода были детищем сложного компромисса. Это касается и Потсдамского соглашения. Этим объясняется абстрактность и расплывчатость отдельных формулировок, таивших в себе зародыш разногласий. Тем не менее основная направленность Соглашения была вполне определенной. В документе однозначно указывалось на то, что «союзники не намерены уничтожить или ввергнуть в рабство немецкий народ».

В разделе, определявшем экономические принципы союзных держав, особо отмечалось, что в период оккупации Германия должна рассматриваться как единое экономическое целое.

Соглашение предусматривало также осуществление развернутой программы демилитаризации и демократизации Германии. Главные пункты этой программы:

1. Вся политическая жизнь Германии должна быть перестроена на демократический лад, причем германскому народу следует предоставить все возможности самому осуществить реконструкцию своей жизни на демократической, мирной основе.

2. Германский милитаризм и фашизм должны быть навсегда уничтожены, чтобы Германия никогда больше не угрожала своим соседям или сохранению мира во всем мире.

3. Должны быть уничтожены немецкие монополистические объединения, поскольку именно они несут главную ответственность за развязывание двух мировых войн.

4. Незамедлительно должна быть начата подготовка к разработке мирного договора, а впоследствии – заключен мирный договор с Германией, отвечающий принципам Потсдамского соглашения.

Учитывая конкретную ситуацию, в которой принималось Соглашение, перечисленные выше задачи вряд ли могут быть оспорены – даже если оценивать их в исторической ретроспективе. Вместе с тем, зная последующий ход событий, нетрудно увидеть в Соглашении серьезные просчеты, снизившие эффективность этого документа и расчистившие дорогу негативным процессам. И некоторые из этих просчетов были непосредственно связаны с отрицательным отношением к германскому единству.

Так, например, несомненным недостатком Соглашения было то, что в нем отсутствовало ясное указание на необходимость незамедлительного создания центрального германского правительства. А ведь в 1945 году расхождения между союзниками по антигитлеровской коалиции не были столь существенными, как после начала «холодной войны». Если бы в это время в Германии возникло центральное правительство, оно, действуя в качестве своего рода скрепы германского единства, могло бы помешать вовлечению немцев в противостояние великих держав. В результате восстановление суверенной единой Германии стало бы реальностью гораздо раньше. И это имело бы далеко идущие последствия.

Судя по имеющимся документам, советская делегация на Потсдамской конференции поднимала вопрос о центральном германском правительстве, однако, натолкнувшись на противодействие партнеров, не стала настаивать на своем. В результате по предложению американской делегации рассмотрение вопроса было отложено. Вместо центрального правительства было решено создать на германской территории «некоторые существенно важные центральные германские административные департаменты», в частности в области финансов, транспорта, коммуникаций, внешней торговли и промышленности. Практически из этого в конце концов ничего не вышло.

Неприятие центральной немецкой власти придало негативное содержание решению о членении Германии на оккупационные зоны, принятому в Ялте и закрепленному в Потсдаме. При наличии центральной немецкой власти такое членение выступало бы как преимущественно техническое, временное решение. Но при отсутствии ее разграничительные линии между оккупационными зонами превращались в своего рода границы. При этом чем значительнее были различия в политике, проводимой оккупационными державами, тем жестче становились барьеры, казавшиеся первоначально условными.

Выработанная в Потсдаме система совместного управления Германией четырьмя оккупирующими державами, созданный Контрольный совет для совместного рассмотрения вопросов, затрагивающих Германию в целом, могли стать работоспособными, если бы политика оккупационных держав совпадала по принципиальным вопросам. Но поскольку каждая зональная администрация, руководствуясь указаниями соответствующих правительств, действовала по своему усмотрению, ров между оккупационными зонами становился все шире. Контрольный совет был обречен.

Насколько серьезно расходились интересы партнеров по антигитлеровской коалиции, особенно видно по их отношению к репарациям. Западные державы не очень хотели, чтобы, получив репарации, Советский Союз быстро восстановил свой промышленный потенциал. Вместе с тем они добивались того, чтобы репарации выплачивались прежде всего путем поставок оборудования с демонтированных предприятий. Советский Союз был объективно заинтересован в поставках готовой продукции, производимой немецкой промышленностью. Но ни Соединенные Штаты, ни Великобритания не были заинтересованы в наращивании индустриальной мощи Германии, опасаясь ее возвращения на мировые рынки в качестве сильного конкурента. А при увеличении объема товарного производства для выплаты репараций это было бы практически неизбежно. Напротив, демонтаж германских промышленных предприятий представлялся им некоей формой осуществления идей, составивших в свое время стержень плана Моргентау.

Советский Союз же, для которого проблемы германской конкуренции на товарных рынках не существовало, мог бы извлечь немалую пользу из перспективной кооперации с немецким промышленным потенциалом, которая могла быть продолжена и после окончания репарационных поставок. Серьезная ошибка тогдашнего советского руководства, Сталина состояла в том, что он первоначально согласился с идеей репараций за счет демонтажа.

Это согласие повлекло за собой негативные последствия. Широкомасштабный демонтаж работавших предприятий, в основном в советской зоне, усиливал враждебность населения к оккупационной державе, то есть к Советскому Союзу. Спустя некоторое время советское руководство поняло свою ошибку и изменило первоначальную позицию. Однако дело было сделано, и вычеркнуть из сознания людей произошедшее оказалось невозможным.

Иными словами, последующий раскол Германии был как бы запрограммирован изначально различными подходами государств-победителей.

 

От идеи единства к «холодной войне»

Как это ни странно, но все свидетельствует о том, что ни у одной из держав, оккупировавших Германию и сыгравших решающую роль в определении ее судеб, не было сколько-нибудь цельной, продуманной линии поведения в германском вопросе.

Это относится и к политике Советского Союза. В ней без особого труда можно было выделить две взаимоисключающие установки. Первая определялась долгосрочными геополитическими интересами: Советскому Союзу важно было иметь в Европе дружественно настроенную, нейтральную Германию, которая уравновешивала бы игру противоположных сил на континенте и обеспечивала СССР своего рода прикрытие на случай, если бы партнеры в войне превратились в соперников, тем более – противников.

Эта линия предполагала ориентацию на окончательное искоренение последствий нацистского господства, последовательную демократизацию Германии и воссоздание германского единства. Вторая установка была обусловлена идеологическими стереотипами, укоренившимся представлением о необходимости использовать любую возможность для расширения сферы влияния социализма, причем под социализмом подразумевался советский образ политического и хозяйственного устройства.

Все сколько-нибудь принципиальные решения по германским вопросам принимались в Москве одним человеком – Сталиным. И колебания в этих вопросах, которые нельзя не заметить, были отражением колебаний в позиции самого вождя. Судя по всему, сразу после окончания войны основная ставка была сделана на первую установку. Из Москвы в адрес советской военной администрации в Германии, а также руководящих органов КПГ (а потом и СЕПГ) поступали указания не форсировать преобразования, выходящие за пределы наказания военных преступников и демократизации общественных отношений.

В советской зоне значительно раньше, чем в других, были восстановлены политические партии, в том числе те, которые четко выражали свой несоциалистический, буржуазный характер. Были возрождены германские профсоюзы. Стали выходить газеты и журналы, заработало радио. Показательно, что все общественные организации, разрешенные советской военной администрацией, избирая местом размещения своих центральных органов Берлин, подчеркивали тем самым свой общегерманский статус и в ряде случаев, по крайней мере на первых порах, действительно обладали таким имиджем.

На заседаниях Контрольного совета представители СССР неоднократно ставили вопрос о необходимости реализации Потсдамских соглашений в той их части, которая предусматривала создание центральных германских ведомств в хозяйственной сфере. Создание таких ведомств в советской зоне оккупации провозглашалось подготовительным шагом на пути их превращения в общегерманские.

По указанию Москвы советская военная администрация приняла решительные меры по искоренению и предотвращению преступных действий военнослужащих по отношению к гражданскому населению – тяжелого наследия последнего, крайне жестокого, этапа войны. Был значительно сменен личный состав размещенных в Германии вооруженных сил. Войска были переведены на строгое казарменное содержание.

Формирование немецких органов управления осуществлялось на основе не партийных, а прежде всего деловых критериев. Сотрудникам администрации было официально запрещено высокомерно-пренебрежительное отношение к немцам, что заметно контрастировало с тем, что утвердилось в западных зонах после приказа американской и английской администраций о запрете военнослужащим и чиновникам союзных держав допускать так называемую «фратернизацию» (неформальные отношения с немцами – вне зависимости от их социального статуса). Советские административные органы были ориентированы на активное содействие налаживанию нормальной жизни в подведомственных им регионах, восстановлению сельскохозяйственного и промышленного производства, ускоренной интеграции многочисленных переселенцев с территорий, отошедших Польше. Были предприняты меры по возрождению системы народного образования и культурных учреждений, по улучшению условий жизни интеллигенции.

Сейчас это звучит неправдоподобно, но многочисленные источники подтверждают, что в 1946 – 1947 годах, несмотря на тяготы последствий войны, население советской зоны жило в целом существенно лучше, чем в западной части Германии. Вот как описывал тогдашнюю ситуацию очевидец событий, известный английский исследователь Дж. Неттл: «Сравнение между Западной и Восточной Германией свидетельствует об относительном успехе русских. Значительные массы потребительских товаров, которые в Западной Германии появились лишь после денежной реформы 1948 года, гораздо раньше были выброшены на рынок в советской зоне. Общим состоянием в Восточной Германии в первой половине 1946 года были экономическая активность и надежда». Аналогичные оценки есть и в анализе других английских и американских исследователей.

Одним из последствий улучшающейся экономической обстановки в восточной части Германии явился поток добровольных переселенцев из западных в советскую зону. Прежде всего это были представители интеллектуальных профессий – врачи, деятели науки и культуры. Кроме того, многие жители западных зон приезжали на Восток для закупок, направляли родным детей на поправку и отдых. Конечно, Процветание советской зоны, даже по послевоенным меркам, было весьма относительным. Товаров и продовольствия едва хватало для собственного потребления в восточной зоне. Между тем свободное хождение денег и товаров неизбежно стало работать по принципу пылесоса – из западных зон поступали несчетные бумажные купюры, а на Запад уходили далеко не лишние на Востоке продовольствие и промышленные товары.

Чтобы помешать этому, 30 июня 1946 года по распоряжению советской военной администрации на границе между западными и советской зонами был введен режим строгого контроля за движением людей и товаров.

Контроль этот в действительности не был полным. Зональная граница не отличалась тогда особым обустройством. Кроме того, в ней существовала огромная брешь – свободный проход между секторами в Берлине, еще не разделенном на западную и восточную части. Предпринятые меры рассматривались всеми как временные.

В июле 1946 года, при рассмотрении на заседании Контрольного совета вопроса о создании общего «пула» хозяйств всех зон, советский представитель выразил готовность отменить введенные ограничения, но при условии, что каждый главнокомандующий примет меры, способные обеспечить включение в работу всех промышленных мощностей в своих зонах. Оставленное без положительного ответа, предложение повисло в воздухе.

Между тем введение административного контроля на зональной границе свидетельствовало о том, что продолжение несогласованной политики держав в различных зонах Германии может привести к их превращению в самодостаточные системы и в конечном итоге – к распаду государства.

В советской зоне все очевиднее стали проявляться практические последствия второй установки – курса на советизацию. К 1948 году он еще не стал определяющим, но уже начал оказывать заметное влияние на ситуацию в зоне. И это сразу же негативно сказалось и на экономическом положении, и на настроениях населения.

С другой стороны, в западных зонах оккупации, прежде всего американской и английской, политический курс продолжал колебаться между прежним подходом к поверженной Германии как конкуренту, которого следует максимально ослабить, и намерением использовать немецкий потенциал для противостояния Советскому Союзу в уже набиравшей темп «холодной войне».

В первые годы оккупации верх брал первый подход. Особенно явственно это проявлялось в американской зоне оккупации, прежде всего в Баварии. На протяжении первых лет оккупации военная администрация США решительно противилась возникновению партий, которые могли бы претендовать на общегерманское влияние. Им не разрешалось объединяться даже в пределах всей американской зоны, а лишь на уровне земель.

Явно дискриминационной в отношении немцев была социальная и экономическая политика. Нормализация жизненных условий была неоправданно замедлена. Система продовольственного снабжения действовала из рук вон плохо. Промышленный потенциал оставался в значительной степени парализованным. Одним из результатов фактической деиндустриализации стала массовая безработица и продолжавшееся обнищание населения.

Влияли на обстановку в западных зонах и различия в политическом курсе между американскими, английскими и французскими властями. Эти различия были значительно меньшими, чем между западными державами и Советским Союзом, но ощущались достаточно явно. По-разному проводилась политика денацификации. Заметно отличались друг от друга подходы к экономической политике. В качестве политической опоры были избраны различные силы. Английская администрация, руководствуясь указаниями лейбористского правительства, отдавала откровенное предпочтение социал-демократам. Американская администрация явно протежировала христианским демократам.

Отношение к немецкому населению варьировалось от отстраненно-равнодушного до высокомерно-враждебного. Особенно жесткими в своей оккупационной политике были французские власти.

Ситуация стала явно меняться к концу 1947 года. Противоречия между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции стали превращаться во все более жесткое противостояние. Германская политика США, а затем и Великобритании во все большей степени определялась намерением использовать в этом противостоянии контролируемые ими немецкие территории и немецкое население.

В соответствии с новым подходом линия раздела Германии должна была пройти там, где оканчивалась сфера влияния западных держав, то есть отделить Западную Германию от советской зоны оккупации. Это, естественно, предполагало существенную модификацию политики оккупирующих держав в западных зонах Германии: отказ от высокомерного патернализма по отношению к немецким политическим деятелям и населению в целом, отмену распоряжений, препятствовавших оздоровлению германской экономики, и содействие ее развитию, ликвидацию наиболее существенных различий между западными зонами и их постепенное сближение – вплоть до слияния.

Первым сигналом, который свидетельствовал о начале поворота, можно считать выступление государственного секретаря США Бирнса в последний день работы Парижской сессии Совета министров иностранных дел Великобритании, Франции, Соединенных Штатов и Советского Союза 12 июля 1946 года. Впервые здесь на официальном уровне был изложен план объединения американской и английской оккупационных зон.

В более развернутой форме эту позицию отстаивал Бирнс в своем выступлении в сентябре 1946 года в Штутгарте. Он подтвердил намерение американского правительства в целях восстановления в западных зонах «самообеспечивающейся экономики» проводить политику слияния английской и американской зон, с тем чтобы управление ими строилось на федералистской основе. Одобрив присоединение к Франции Саарской области, он вместе с тем категорически высказался против предусмотренного Потсдамскими соглашениями четырехстороннего контроля над Рурской областью.

Одновременно Бирнс объявил о намерении внести изменения в репарационную политику, сформулированную в Потсдаме, об обязательствах, предполагающих поставку в СССР репараций из текущей продукции западных зон. Хотя в речи Бирнса содержалось немало заверений в готовности США выполнять взятые на себя обязательства по Потсдамскому соглашению, основной смысл его речи сомнений не вызывал: США начали коренной поворот в своей послевоенной германской политике.

Однако повороты такого рода – вещь непростая. «Нельзя было ожидать, – писал современник событий американский историк Д. Спеньер, – что американская общественность сможет сразу же перейти от дружественных чувств к Советскому Союзу, вызванных доблестью русских во время войны, а также надеждами на мирное сосуществование в послевоенный период, к враждебному отношению к ним». Поэтому правящим кругам США приходилось действовать крайне осторожно, постепенно приучая и свою широкую публику, и общественность Западной Европы к новой своей политике.

Не было единства в отношении этой политики в самой правящей элите. Непросто шло согласование ее с Великобританией. В лейбористском кабинете были влиятельные противники курса, предложенного Бирнсом. Склонявшийся к его поддержке министр иностранных дел Великобритании Э. Бевин подвергался в собственной партии серьезной критике.

В конечном итоге под американским давлением английское правительство дало согласие на план Бирнса. Конкретным проявлением этого согласия стала договоренность о создании объединенной англо-американской оккупационной зоны – так называемой Бизоний, которая впоследствии, после присоединения к соглашению Франции, превратилась в Тризонию. Путь к завершению распада Германии на западную и восточную части был окончательно расчищен.

Важнейшим этапом на этом пути стала общая для западных зон денежная реформа. Сама по себе необходимость реформировать германскую денежную систему не вызывала сомнений. Поскольку существовало соглашение о подходе к немецкой экономике как единому целому, предполагалось, что в Германии, несмотря на существования зон, будет сохранена единая валюта. Эта тема неоднократно обсуждалась на заседаниях Контрольного совета и в подчиненных ему административных структурах.

Однако после того, как США, Великобритания и Франция взяли на вооружение новую политику в германском вопросе, введение в Германии единой валюты перестало быть для них актуальным. В глубокой тайне – в том числе от руководства советской военной администрации – стала вестись подготовка к денежной реформе применительно к одним западным зонам.

20 июня 1948 года реформа была проведена. Несмотря на социальную жесткость, ее последствия для экономики были в целом позитивными. Разработанная при участии таких крупных экономистов, как будущий министр экономики, а затем канцлер ФРГ Л. Эрхард, она дала мощный импульс народному хозяйству. Позитивную роль в этих условиях сыграла та часть кредитов по плану Маршалла, которая пришлась на долю западных зон оккупации, хотя их значение, распространенному ныне мнению вопреки, я бы не стал преувеличивать.

А вот для Восточной Германии эта денежная реформа обернулась катастрофой. В кратчайшие сроки оказались разрушенными все те скромные достижения, которых удалось добиться ранее. Огромный поток обесцененных на Западе денежных купюр обрушился на Восточную Германию, сметая все на своем пути. На них скупалось все, что только можно было купить.

Чрезвычайные меры, предпринятые властями Восточной Германии, – вроде наклеивания на свои деньги срочно напечатанных купонов, похожих на почтовые марки, – серьезных результатов не дали. Подделать такие купоны особого труда не составляло. Пришлось в спешном порядке, в форс-мажорных условиях готовить и проводить свою денежную реформу. При сложившихся обстоятельствах она не могла быть детально продуманной и проработанной. Западная марка стала котироваться в соотношении 1:4 по отношению к восточной. И хотя это соотношение не отражало реального паритета покупательных способностей, оно оказало большое психологическое и политическое воздействие на обстановку в стране.

Денежная реформа, проведенная в Западной Германии, резко ускорила процесс становления особого государственного образования. Вопрос состоял лишь в том, когда этот процесс найдет окончательное юридическое оформление. На Лондонской (июнь 1948 г.) и Вашингтонской (апрель 1949 г.) конференциях западных держав премьер-министры западногерманских земель были уполномочены созвать конституционную ассамблею и выработать Основной закон для будущего западногерманского государства.

Со своей стороны, западные державы определили и утвердили принципы взаимоотношений между этим государством и тремя оккупационными державами – США, Великобританией и Францией. 8 июня 1948 года на совещании премьер-министров западногерманских земель в Кобленце было принято решение образовать Парламентский совет, которому поручили разработать и принять конституцию Западной Германии. 29 мая 1949 года ее текст был ратифицирован ландтагами земель американской, английской и французской зон. Единственным парламентом, отклонившим его, был баварский. Однако, поскольку остальные земли вынесли положительное решение, конституция вступила в силу. 14 августа 1949 года состоялись парламентские выборы, а 7 сентября собрался первый бундестаг, избравший президента и канцлера.

Так появилось на свет новое государство – федеративная Республика Германии. 29 ноября в Петерсберге состоялось совещание вновь избранного западногерманского канцлера с тремя Верховными комиссарами, как стали теперь называться бывшие военные губернаторы западных зон оккупации. Это совещание завершилось подписанием соглашения, определившего формы и методы дальнейшего вовлечения Федеративной Республики в атлантическое сообщество. Соглашение предусматривало присоединение ФРГ ко всем международным организациям западного мира.

Какова была реакция Советского Союза на все происходившее? Советское руководство переоценивало возможности своего воздействия на ход событий в Европе. Оно оказалось неподготовленным к смене недавними союзниками курса в германском вопросе. Советские инициативы имели по преимуществу декларативный характер, а практические решения представляли собой лишь запоздалую реакцию на действия западных держав.

Определяющей реакцией СССР на действия США, Великобритании и Франции было не столько наращивание усилий, направленных на сближение обеих частей Германии, сколько стремление «капсулизировать» свою сферу влияния. Начиная с 1948 года заметно усилились действия по советизации восточной зоны оккупации. Установка Москвы на ограниченные, чисто демократические реформы претерпевала изменения. Все чаще речь заходила о преобразованиях социалистического типа.

Авторитет СЕПГ, созданной в результате принудительного слияния коммунистов и социал-демократов, был слаб. Это компенсировалось наращиванием административного контроля, приобретавшим характер унификации. Все заметнее ужесточался контроль на разграничительной линии между советской и западными зонами. Отдельные шаги, предпринятые в это время советскими властями, были, мягко говоря, непродуманными и могли быть объяснены исключительно раздражением. К числу таких шагов можно отнести отзыв маршала Соколовского из Контрольного совета, осуществлявшего четырехстороннее управление оккупированной Германией. Больше этот Совет не собирался. Этим своим актом советская сторона как бы развязывала руки бывшим партнерам и формально брала на себя ответственность за ликвидацию единственной еще существовавшей общегерманской управленческой структуры.

Еще менее продуманным шагом, таившим огромные опасности, была акция, вошедшая в европейскую историю как «берлинский кризис» 1948 года, «берлинская блокада» – перекрытие движения по автостраде и двум железнодорожным линиям, соединявшим Берлин с Западной Германией. Западные державы объявили об организации воздушного моста для обеспечения населения западной части Берлина продовольствием, топливом и сырьем. Для этого была выделена огромная по тем временам армада – 380 самолетов и 57 тысяч человек летного и обслуживающего персонала. В глазах немецкого населения западные державы, в первую очередь США, предстали в виде благородных избавителей населения Западного Берлина от навязанной ему блокады. Напротив, Советский Союз приобрел в представлении многих – как в Германии, так и за ее пределами – черты агрессивно настроенной силы. Западные державы получили дополнительные аргументы для оправдания курса на изоляцию Западной Германии от Восточной и форсированное создание отдельного государства в своих оккупационных зонах.

В конечном итоге советскому руководству пришлось уступить. Но «берлинская блокада» имела следствием усиление международной напряженности и в конце концов полномасштабное развертывание «холодной войны». А германский вопрос становился главным полем этой войны.

Непосредственным ответом на провозглашение Федеративной Республики было «добро» Советского Союза на конституирование в подведомственной ему восточной зоне нового государства – Германской Демократической Республики. Это состоялось 7 октября 1949 года.

Однако установка на единство Германии, которая изначально присутствовала в советской политике по германскому вопросу, хотя и уступила первенство идеологическим и конъюнктурным соображениям, все еще сохранилась. В СССР на самом высоком уровне не исчезала надежда на реанимацию идеи германского единства. Проявлением этой надежды была, в частности, инициатива советского правительства весной 1952 года. 10 марта им была опубликована нота, содержавшая проект Основ мирного договора с Германией, стержень которого составляла идея восстановления единства. Проектом предусматривалось выведение с немецких территорий – не позднее, чем через год после вступления в силу мирного договора – всех вооруженных сил оккупационных держав.

На территории Германии предлагалось ликвидировать все иностранные военные базы, а саму ее полностью освободить от уплаты державам-победительницам государственных послевоенных долгов, за исключением задолженностей по торговым обязательствам. Немецкому народу должны были быть обеспечены все демократические права и свободы. Предполагалось проведение на всей территории свободных выборов. Германия могла бы иметь вооруженные силы, необходимые для обороны страны, освобождалась от обязательств политического или военного характера, вытекающих из договоров или соглашений, заключенных правительствами ФРГ и ГДР до подписания мирного договора и воссоединения Германии в единое государство. Идеи, сформулированные в документе от 10 марта, были уточнены и развиты в следующей советской ноте – от 9 апреля 1952 года.

Все эти предложения были отвергнуты. До сих пор идут споры относительно того, что означала тогдашняя советская инициатива: являлась ли она чисто пропагандистским маневром или же отражала действительные намерения. Сейчас ясно лишь одно – проверить искренность намерений СССР в отношении идей, изложенных в нотах от 10 марта и 9 апреля 1952 года, можно было, лишь согласившись с ними и попытавшись осуществить их на деле. Этого сделано не было.

Еще одна попытка СССР реанимировать проект германского единства на основе свободных выборов в ФРГ и ГДР, связав его проблемой безопасности в Европе, была предпринята в 1955 году уже после смерти Сталина. Незадолго до ратификации западногерманским бундестагом Парижских соглашений, предусматривавших вступление ФРГ в НАТО, 15 января 1955 года было опубликовано заявление Советского правительства, в котором вновь подтверждалась готовность СССР пойти на проведение свободных выборов на всех германских территориях. Предложение не нашло отклика ни у западных держав, ни у властей Федеративной Республики.

Аналогичную позицию отстаивала советская делегация на Женевской встрече на высшем уровне (17 – 23 июля 1955 года). Встреча эта не была провальной. Она проходила в деловой атмосфере и знаменовала некоторое ослабление напряженности в отношениях между СССР, с одной стороны, и США, Великобританией и Францией – с другой. В печати даже появился термин «дух Женевы», на который одно время возлагали немалые надежды.

Однако в германском вопросе в Женеве не было никаких позитивных подвижек. Западные державы, прибегая к отговоркам, категорически отвергли предложение о нейтрализации Германии. Это сделало беспредметным советское предложение о проведении свободных выборов, ибо оно было увязано с отказом Запада от идеи включения объединенной Германии в НАТО.

В сложившихся условиях Н. С. Хрущев, возглавивший тогда советское руководство, снял с повестки дня проблему германского единства как имеющую первостепенное значение для европейской безопасности, а следовательно – и для Советского Союза. Возвращаясь из Женевы в Москву, советская делегация сделала по пути остановку в Берлине. Там Хрущев, выступая на митинге, огласил новую доктрину: воссоединение – дело самих немцев и только немцев; оно не может быть механическим; при таком воссоединении должны быть сохранены социальные завоевания трудящихся ГДР. Официально эта позиция была подтверждена на Конференции министров иностранных дел Великобритании, США, СССР и Франции, состоявшейся в Женеве 27 октября – 16 ноября 1955 года. (Правда о политике западных держав в германском вопросе. Историческая справка. М., 1959, с.39.)

Осуществление германского единства, таким образом, откладывалось в долгий ящик. Это не только наносило ущерб немецкому народу, но и противоречило долгосрочным интересам Советского Союза. Возникшие на германской территории государства вовлекались в жестокую конкуренцию. Германия окончательно становилась субъектом и полем ожесточенных битв «холодной войны».

 

Новая восточная политика

Отказ советского руководства от последовательной пропаганды германского единства помог перехватить эту насущную для немцев идею западным державам. Он был взят на вооружение самой Федеративной Республикой. Если до «новой политики» Хрущева западногерманские деятели, поддерживавшие принцип единства, рисковали навлечь на себя подозрение в нелояльности принятому союзниками по НАТО курсу и более того – в симпатиях к «Востоку», то теперь курс на единство стал восприниматься как выражение патриотизма. При этом решение проблемы единства виделось исключительно в подтексте «холодной войны»: заставить, вынудить противника подчиниться требованиям Запада.

Между тем наиболее серьезные западные политики, в том числе и в Федеративной Республике, отдавали себе отчет в том, что решение германской проблемы, включая восстановление единства Германии, возможно лишь на базе разрядки международной напряженности. К числу таких реалистически мыслящих деятелей относился и канцлер Германии Конрад Аденауэр.

Конечно, Аденауэр был непримиримым антикоммунистом, но как незаурядный человек и крупный политик он в полной мере учитывал реальную обстановку. А она убеждала в том, что добиться единства Германии можно, только ослабив противостояние складывавшихся враждебных блоков, и прежде всего – найдя общий язык с Советским Союзом. Понимал он и то, что нормальные отношения с СССР могут способствовать укреплению позиций ФРГ в качестве влиятельной силы в Европе и в мире.

Деятельность в этом направлении требовала, естественно, особой осторожности. На протяжении первых лет существования, несмотря на свой формально суверенный статус, ФРГ оставалась зависимой – особенно в том, что касалось внешней политики. Для обретения истинного суверенитета ей предстояло пройти еще долгий и нелегкий путь, не раздражая при этом опекавшие ФРГ бывшие оккупационные державы.

Сказанное позволяет в полной мере оценить всю смелость шага, предпринятого Аденауэром осенью 1955 года и приведшего к нормализации отношений между ФРГ и СССР.

8 сентября представительная делегация во главе с канцлером прибыла в Москву. В ходе непростых переговоров удалось преодолеть существовавшее до тех пор состояние отчуждения. Были установлены дипломатические отношения, расчищены важные каналы межгосударственных экономических связей. В качестве жеста доброй воли советское руководство согласилось отправить в Германию осужденных за военные преступления немецких граждан.

Как и по многим другим вопросам российско-германских отношений, о смысле и значении этого визита до сих пор ведутся ожесточенные споры. Существует, например, точка зрения, согласно которой визит Аденауэра в Москву знаменовал собой окончательную юридическую фиксацию расчленения Германии на два самостоятельных государства. Одним из аргументов, призванных подтвердить эту точку зрения, было то, что после визита Аденауэра в Москве обосновались два признанных немецких дипломатических представительства – ФРГ и ГДР.

Более обоснованной представляется иная оценка. Да, результаты визита Аденауэра в Москву стали подтверждением того, что в новейшей истории Германии начался новый этап. Теперь предстояло решать задачу единства с иных, по сути дела полярных, позиций, кропотливо создавая предпосылки для воссоединения в будущем.

И с этой точки зрения главный смысл визита западногерманского канцлера в Москву видится в ином свете. Положив начало улучшению отношений с СССР, он, по сути дела, сделал шаг к германскому единству. Конечно, чтобы достигнуть цели, предстояло еще пройти долгий и трудный путь. И только сейчас, добравшись до финиша, мы можем в полной мере осознать, какое значение имел тот, недооцененный современниками первоначальный шаг.

Однако своим визитом в Москву Аденауэр добился еще одного, немаловажного результата. Известно, что официальные круги Запада неодобрительно отнеслись к его визиту. Привыкшим распоряжаться в Западной Германии как у себя дома, им было трудно смириться с тем, что Федеративная Республика, которую они создали, выросла из детских штанишек и претендует на право самостоятельных решений.

Недовольство вызвало и то во многом неожиданное обстоятельство, что переговоры в Москве, вопреки прогнозам экспертов, привели к позитивным результатам. Судя по ныне известным документам, посол США в СССР Ч. Болен был буквально в ярости и сравнивал поведение Аденауэра в Москве с поведением английского премьера Невилля Чемберлена, подписавшего в 1948 году в Мюнхене капитулянтский договор с Гитлером и Муссолини. Более дипломатично, но примерно в том же духе высказывался английский премьер-министр Гарольд Макмиллан. Утверждения, что канцлер ФРГ, заключив договор в Москве, подвел Запад, нанес ущерб его дипломатии и проявил недопустимое своеволие, нашли широкое распространение в комментариях американской и английской прессы. Были и позитивные оценки, прежде всего на уровне аналитиков и экспертов. Однако не они делали погоду.

Как показали последующие события, после московских переговоров Аденауэр почувствовал себя менее связанным опекой держав-покровителей. Он стал не только «самовольничать», но и, в случае необходимости, не особо афишируя, жестко отстаивать свои позиции. Так произошло, например, спустя некоторое время, когда американские власти впервые предложили разместить в Западной Германии ракеты среднего радиуса действия, способные достичь территории Советского Союза. В ответ Аденауэр заявил своему старшему партнеру по НАТО, что этот план таит в себе слишком большую опасность для национальных интересов, более того – для существования Федеративной Республики, и одержал на том этапе победу. До нормализации отношений с Москвой что-либо подобное было бы просто невозможным.

Когда, подписав соглашение о восстановлении дипломатических отношений, Аденауэр покинул Москву, многим казалось, что разделение Германии на два государства продлится сравнительно недолго. Таким настроениям не помешало даже то, что вскоре в Москву прибыла правительственная делегация ГДР, заключившая договор, согласно которому Германская Демократическая Республика рассматривалась как суверенное государство. Казалось, что все это – временное, промежуточное и что за этим последуют настоящие, фундаментальные договоренности.

Понятно, что в рамках этой книги я не собираюсь описывать сорокалетнюю историю отношений обоих германских государств и их отношений с Советским Союзом. Ограничусь оценкой некоторых событий и обстоятельств, сыгравших заметную роль в движении к германскому единству.

Как я уже отмечал, сейчас в объединенной Германии модно изображать годы существования ГДР черной краской. Для этого, как известно, немало подручного материала. Достаточно вспомнить серию нелепых экономических экспериментов, резко ухудшивших материальное положение населения, обюрокрачивание правящей элиты, создавшей для себя особо благоприятные условия существования, введение системы всеобщей слежки, такие трагические по своим последствиям события, как подавление народных выступлений в июне 1953 года, возведение Берлинской стены.

Но разве в этом вся правда? Если бы это было так, то почему заметная часть населения новых германских земель, составлявших когда-то ГДР, сейчас с ностальгическим чувством вспоминает о прошлых временах? Распространенные ныне ссылки на разочарование, вызванное нереализацией завышенных социальных ожиданий, или на сентиментальное отношение к собственным молодым годам, свойственное старшим или стареющим поколениям, не убеждают. Видимо, было в истории ГДР и нечто такое, что оставило глубокий след в памяти многих людей. И это прежде всего достижения образования и культуры, спорта, системы социальных гарантий.

Но совершенно особая тема – многолетние тесные связи ГДР и Советского Союза. Они оказали огромное воздействие на изменение атмосферы в отношениях между немцами и русскими. Деловые и личные контакты между гражданами двух государств сыграли неоценимую роль для преодоления настороженного и даже враждебного отношения советских людей к немцам. Около четырех десятков лет Восточная Германия не только формально была ближайшим союзником Советского Союза, но и воспринималась нашим населением как таковая. И в общественном сознании происходило своего рода замещение образа врага на образ партнера, союзника, товарища, друга.

Отсюда тот феномен, который в свое время вызвал недоумение у западных специалистов по германскому вопросу. У населения многих европейских стран, в том числе имевших устойчивые связи с ФРГ – причем не только малых, но таких крупных, как Великобритания и Франция, – воссоединение Германии вызвало заметное беспокойство. В отдельных случаях произошла даже реанимация прежних антигерманских настроений. В Советском Союзе ничего подобного отмечено не было. Воссоединение Германии было воспринято населением спокойно, благожелательно и с интересом. Отдельные попытки политических экстремистов разыграть антинемецкую карту население игнорировало.

В ФРГ важную роль в создании предпосылок воссоединения Германии сыграл политический курс, получивший известность как «новая восточная политика». После того как канцлер Аденауэр оставил свой пост, у правивших тогда партий не нашлось политического деятеля, готового на нетривиальные, решительные шаги, способные вывести внешнюю политику ФРГ на более высокий и самостоятельный уровень. Западная Германия глубоко увязла в трясине «холодной войны», плотно блокировавшей решение германского вопроса.

Инициативу перехватили социал-демократы. Во второй половине 60-х годов, войдя в качестве младшего партнера в так называемую «большую коалицию» с правившим до тех пор Христианско-демократическим союзом, они начали искать новые внешнеполитические ориентиры. Результатом этих поисков стал фактический отказ от «доктрины Хальштейна», которая предусматривала отказ от установления дипломатических отношений со сторонами, имевшими такие отношения с ГДР. Исключение допускалось лишь для СССР.

Были восстановлены дипломатические отношения с Румынией (1967) и Югославией (1968). Однако тормозящее воздействие партнеров по коалиции Христианско-демократического и Христианско-социального союзов (ХДС – ХСС) помешало продвижению в этом направлении.

Ситуация изменилась в 1969 году, когда, выиграв парламентские выборы, социал-демократы получили возможность создать вместе со Свободной Демократической партией собственное правительство. В ноябре 1969 года правительство ФРГ заявило о готовности начать переговоры с СССР о взаимном отказе от применения силы. Тогда же Федеративной Республикой был подписан Договор о нераспространении ядерного оружия. В мае 1970 года на съезде социал-демократической партии в Саарбрюккене новый канцлер ФРГ Вилли Брандт заявил об отсутствии у ФРГ территориальных претензий к ГДР.

Принципиально важной вехой в проведении новой восточной политики стало заключение 12 августа 1970 года в Москве Договора между СССР и ФРГ (Московского договора). Договором была признана нерушимость границы по линии Одер – Нейсе с Польшей, а также границы между ФРГ и ГДР. Стороны взяли на себя обязательство неукоснительно соблюдать территориальную целостность всех государств в Европе в их существующих границах, а также заявили, что ни сейчас, ни в будущем не будут иметь территориальных притязаний к кому-то бы ни было. Обе стороны высказались также за созыв общеевропейского совещания по безопасности и сотрудничеству.

Значение Московского договора определялось не только конкретным содержанием составлявших его статей, но и тем, что он широко распахнул дверь для целой серии последующих договоренностей и соглашений, а значит, и заметных перемен в общеевропейской ситуации.

В сентябре 1971 года правительствами Великобритании, СССР, США и Франции было заключено соглашение по Западному Берлину, содержавшее обязательство «способствовать устранению напряженности, предотвращению осложнений в районе Западного Берлина, не применять силу или угрозу силой в этом районе и разрешать споры только мирными средствами». Соглашение послужило своего рода прелюдией к последующим переговорам между ФРГ и ГДР, в результате которых была достигнута договоренность о транзитном сообщении между обоими германскими государствами, а также между ФРГ и Западным Берлином. Одновременно представители ГДР договорились с сенатом Западного Берлина о посещении и поездках постоянных жителей западных секторов города в ГДР и об урегулировании проблемы анклавов.

В декабре 1972 года были полностью нормализованы отношения между ФРГ и ГДР. Параллельно происходила нормализация отношений со странами Восточной и Юго-Восточной Европы. В декабре 1970 года подписан договор с Польшей, в декабре 1973 года – с Чехословакией. Были восстановлены также дипломатические отношения с Венгрией и Болгарией.

Новая восточная политика оказала влияние и на советскую общественность, способствовала размышлениям о роли демократии для будущего собственной страны, стимулировала критически мыслящие силы, вдохновленные в свое время XX съездом КПСС.

Однако лишь спустя годы мы в Советском Союзе по-настоящему оценили заложенные в восточной политике огромные возможности и начали реальное движение навстречу.

Решающая роль в ее разработке принадлежала Вилли Брандту. Это был, без преувеличения, выдающийся политик – одна из самых светлых голов тогдашней Европы.

Замышляя новую восточную политику и осуществляя ее на практике, Брандт имел в виду вполне определенную концепцию Европы. В его представлении она не кончалась ни на Одере, ни на Висле. Брандт видел будущее Европы во взаимодействии ее западной и восточной частей. А предпосылкой этого он считал преодоление тяжкого наследия прошлого, причем не только между Германией и Советским Союзом.

Познакомившись с этим человеком, я убедился в его высочайших не только деловых, политических достоинствах, но и по-человечески понял его. Между нами установились, позволю себе утверждать, дружеские отношения.

По случаю 50-летия трагической даты – нападения на нашу страну гитлеровской Германии – я как Президент Советского Союза направил Вилли Брандту приветствие. Вот выдержка из него:

«…Один из поучительных уроков войны, который теперь, кажется, усваивают на всей планете, в том, что диктатура, тоталитаризм, чем бы они ни прикрывались, всегда оборачиваются бедой для всякого народа, для других народов, для самого исторического прогресса.

Обоим нашим народам пришлось испытать это на себе. Но советский народ подвергся еще и чудовищной агрессии внешнего тоталитаризма. Разгром нацизма потребовал от него неимоверных, самых больших жертв.

Время и люди делают свое дело. Сегодня мы знаем и признаем лично Вашу роль, роль германской социал-демократии как инициаторов и проводников возвращения немцев к взаимопониманию с советскими людьми. Эта Ваша мужественная и дальновидная позиция и деятельность способствовали коренным изменениям не только в отношениях между ФРГ и СССР, но и в Европе. И теперь мы можем говорить о том, что советско-германский фактор имеет шанс стать мощным оплотом безопасности и нового типа сотрудничества. Роль СДПГ тут незаменима и в дальнейшем.

Согласен с Вами, что благодаря выстраданному опыту динамичное развитие советско-германских отношений имеет исключительное значение. И 22 июня 1941 года должно постоянно напоминать, особенно вступающим в общественную жизнь молодым поколениям, об общей задаче наших двух великих народов – верно служить их историческому примирению, никогда не допускать каких-либо конфликтов между ними…»

Завершая первую главу книги, я хотел бы сказать следующее. Когда мне пришлось, уже в роли руководителя государства, столкнуться с германским вопросом, я невольно задумался – а было ли вообще неизбежным разделение Германии после войны? Правильная ли это была плата Германии за то, что Гитлер развязал войну? Я не говорю – достаточная или недостаточная, я говорю – правильная ли – с точки зрения перспективных интересов самих стран-победительниц и всего мирового сообщества?

С учетом всего того, что произошло потом и что я вкратце изложил в этой главе, ответ, думаю, напрашивается отрицательный.

Не могу еще раз не отметить: не Советский Союз в этом деле был инициатором, он не хотел расчленения Германии, несмотря на то что народы СССР пострадали от гитлеровской агрессии больше других.

Исторически Сталин оказался более прозорлив и более, скажем так, объективен: «Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, государство германское остаются». Он, видимо, лучше своих партнеров по коалиции чувствовал ненадежность в долговременном плане, историческую бесперспективность принимавшегося тогда решения.

Так что могу сказать: включившись непосредственно в решение германского вопроса, я действовал в духе логики истории.

 

Краткий экскурс в историю я сделал для того, чтобы напомнить читателю кое о чем, как я считаю, важном для понимания того, как складывалась судьба немцев и их государства после поражения Германии во Второй мировой войне, развязанной нацистским режимом.

Не знаю, какое сложилось впечатление у читателя по– прочтении предыдущей главы книги, но я старался представить объективные свидетельства на этот счет.

 

Трудное начало

Как обстояло дело с германским вопросом к началу перестройки в СССР?

ГДР была не просто союзником, а передовым в экономическом отношении социалистическим соратником – образцом для других. Она обладала наиболее сильным (после СССР) военным потенциалом в Варшавском союзе. Была наиболее технически развитым торгово-экономическим партнером среди братских государств.

Что касается ФРГ, то она являлась самым выгодным представителем Запада во внешнеэкономических связях СССР. По некоторым аспектам – незаменимым. СССР хотел улучшения отношений с Западной Германией. И поэтому советское руководство откликнулось на «восточную политику» Брандта. Улучшение отношений с ФРГ вписывалось в контекст разрядки международной напряженности, с которой связал себя Брежнев в 70-х годах.

Московский договор – важнейшая веха в изживании послевоенного периода в наших отношениях с немцами. Одновременно – и очень значительное событие международного масштаба.

Тем не менее германский вопрос для нас в СССР в 70-е и почти до конца 80-х годов как бы не существовал. В начале перестройки «холодная война» была в самом разгаре, и все главные международные проблемы рассматривались в ее контексте. Господствовало убеждение, что обострение германского вопроса может привести к Третьей мировой войне. К тому же в начале 80-х годов в обстановке ужесточения «холодной войны» политический капитал, накопленный в советско-западногерманских делах на базе Московского договора, быстро таял.

Правительство ФРГ на первом этапе весьма прохладно относилось к деятельности нового советского руководства, сформировавшегося после смерти Черненко. Но об этом – чуть позже. Еще на подступах к реформам я, как и мои единомышленники, полностью отдавал себе отчет в том, что преобразования в стране, как и решение назревших проблем международной политики, невозможны без улучшения отношений с Западом. В этом ответ на вопрос – почему, продолжая развивать отношения со своими союзниками и партнерами в социалистическом и развивающемся мире, мы занялись поиском путей к улучшению советско-американских отношений. Мы рассчитывали прежде всего на понимание со стороны Западной Европы. И не ошиблись: достаточно напомнить о Маргарет Тэтчер, которая первая уловила, что в СССР начинается «другое время». При обсуждении итогов визита Тэтчер на Политбюро я отметил два важных момента:

Первый. Страх перед советской угрозой – это реальность. И пора нам перестать себя обманывать, будто «все прогрессивное человечество» считает нас оплотом мира.

Второй. Необходимо научно подкреплять европейское направление новой внешней политики.

С этой целью решено было создать в Академии наук Институт Европы. Надо было основательно планировать нашу работу в Европе, так как она – наш основной партнер, нигде без Европы по-настоящему дело не сдвинешь. Европа везде присутствует: и в Кампучии, и на Ближнем Востоке, и в Африке, и, уж конечно, среди восточных наших друзей, и даже в Латинской Америке. Должен сказать, что эту линию – на Европу – я вел активно, последовательно. Большинство моих встреч в 1985 – 1988 годах состоялось с государственными деятелями западноевропейских стран. Эти шаги, осознание их значения для успеха перестройки, для всей политики нового мышления, приведшие постепенно к взаимному доверию со многими влиятельными европейскими политиками, облегчили впоследствии решение германского вопроса.

Но, конечно, был и другой аспект внешней политики – собственно германский. Первоначально он сводился в основном к отношениям с ГДР, к поиску новой роли СССР в социалистическом лагере, в Варшавском Договоре и СЭВе.

Ни я, ни другие члены нового руководства СССР не собирались возглавлять перестройку во всем социалистическом лагере. Но мы рассчитывали на то, что нас поймут, и если захотят что-то менять у себя, то пусть это делают сугубо добровольно. Никакого вмешательства, никаких рекомендаций. С «доктриной Брежнева» покончено было с самого начала перестройки.

Поначалу такая позиция была воспринята одобрительно. Вскоре, однако, начались сложности. По мере того как в СССР набирала силу перестройка, у друзей возникли подозрения идеологического порядка: не грозят ли горбачевские новации устоям социализма, не подрывают ли они советского прикрытия для их собственной власти.

Характерны наблюдения Герберта Миса, руководителя западногерманских коммунистов. В беседе со мной во время XXVII съезда (февраль 1986 г.) он, в частности, сказал: «Я разговаривал здесь (в Москве) с Хонеккером. Он с большим интересом слушает все, что говорится на вашем съезде. Но я чувствую его скрытое беспокойство: ведь все граждане ГДР прочтут твой доклад, затем они услышат доклад Хонеккера на съезде СЕПГ. Будут сравнивать. И Хонеккер, видимо, чувствует известную опасность в таком сравнении.

После апрельского пленума ЦК вашей партии, – продолжал Мис, – я был в ГДР. Тогда ЦК СЕПГ получил немало писем с вопросом: а не следует ли и нам подходить к проблемам так же, как КПСС? Руководство на закрытых активах давало ответ: нет, в целом не следует, хотя по отдельным вопросам новый подход найти нужно. Но пока, я заметил, так и не удалось найти вопросы, по которым нужно менять подход».

Нараставшее неприятие Хонеккером каких бы то ни было серьезных перемен, категорический отказ демократизировать режим привели его самого и республику к кризису. Задним числом можно задаться вопросом: а что, если бы руководство ГДР своевременно и всерьез, так сказать, по-немецки взялось за демократические и рыночные реформы? Кто может ответить?! Однако, думаю, объединение произошло бы не столь обвально, и адаптация восточных земель прошла бы все же менее болезненно – не только в пересчете на марки, но и в судьбах людей.

Но вернусь– к реальностям. Хочу вновь подчеркнуть: существование ГДР сыграло огромную роль в ликвидации последствий войны, в отношениях между немцами и русскими. Сразу после войны слово «немец» советскому человеку напоминало о войне. Со временем «немцы восточные» и «немцы западные» стали для нас разными понятиями. Первые были вроде свои, с ними помирились, и на них в обыденном восприятии уже не распространялась вина за агрессию. Что касается понятия «Германия», то она и политически, и, как ни странно, географически отождествлялась в обиходе с Западной Германией, с ФРГ.

За годы существования ГДР выросли по меньшей мере два поколения немцев, среди которых тысячи и десятки тысяч стали не по приказу, а по совести активистами сближения с нашей, страной, пропагандистами русской культуры, деятельными участниками многообразного межнационального обмена. Тысячи юношей и девушек из ГДР учились в советских вузах, а известно, как сближает, роднит студенческая среда. Широко изучался в ГДР русский язык. На протяжении 40 лет тысячи наших сограждан находились в постоянном контакте, учились понимать и уважать друг друга.

Словом, в преодолении у обоих народов страшной памяти о войне, в подготовке перелома в русско-германских отношениях в целом, а следовательно, и почвы для согласия СССР на объединение Германии роль ГДР трудно переоценить.

Что касается Западной Германии, то там почва для такого согласия складывалась иначе. Глубокие демократические перемены в ФРГ с нашей стороны были оценены лишь в годы перестройки. До того она нашей официальной пропагандой представлялась как один из эпицентров «холодной войны». Это, однако, не мешало тому, что в реальной политике советское руководство придерживалось, как правило, отнюдь не этой пропагандистской установки. И в правительстве, и в советском обществе существовало (пусть не до конца сформулированное) убеждение: Западная Германия – хотим мы того или нет, хотят ли этого или нет ее союзники по НАТО, – крупнейшая величина в соотношении мировых сил, и ее роль в международных делах будет возрастать.

Этим объясняется и то внимание, которое новое советское руководство придавало развитию отношений с ФРГ. Но на фоне энергичного продвижения нового мышления в международную политику отношения с ФРГ стали заметно отставать от отношений с другими крупными и влиятельными государствами Запада. Мы в Москве считали такое положение ненормальным. Не раз, по разным случаям я говорил в своем кругу и на Политбюро, что без Германии никакой настоящей европейской политики у нас не будет. Но на начальном этапе перестройки Бонн явно недооценил перемены, происходящие в СССР, и наши первые шаги в рамках новой политики там рассматривали как очередной пропагандистский трюк Кремля, призванный усыпить бдительность Запада.

В мае 1987 года, накануне визита в СССР президента ФРГ Рихарда фон Вайцзеккера, на одном из заседаний Политбюро мы договорились реанимировать Московский договор.

Эта тема была, естественно, затронута и в моей беседе с президентом ФРГ. Именно на ней прозвучали слова о «новой странице» в наших отношениях.

Вот некоторые мысли, высказанные мной тогда:

– Задачей любого государства, особенно в Европе, является внесение вклада в дело обеспечения мира и безопасности. Это касается и двух немецких государств. Что с ними будет через 100 лет, решит история. Никакой другой подход неприемлем. Если кто-либо пошел бы иным путем, последствия были бы очень серьезны. В этом должна быть абсолютная ясность.

– Сегодня два немецких государства – реальность, из этого надо и исходить. Реальностью являются Московский договор, ваши договоры с Польшей, Чехословакией, ГДР, другими государствами. На базе этих договоров возможно эффективное развитие политических, экономических, культурных и человеческих контактов. Всякие попытки подкопаться под эти договоры достойны сурового осуждения. Советский Союз уважает послевоенные реальности, уважает немецкий народ в ФРГ и немцев в ГДР. На основе этих реальностей мы намерены строить наши отношения в будущем. История нас рассудит в свое время.

Что за этой формулой стояло?

Во-первых, понимание, что насильственный раздел великой нации – ненормален и нельзя целый народ приговорить навечно к наказанию за прошлые преступления его правителей.

Во-вторых, желание дать надежду очень нужному участнику международной жизни, которые я рассчитывал инициировать и наращивать с помощью нового политического мышления.

Должную инерцию включения ФРГ в эти процессы, как все понимали, могло придать лишь участие в них канцлера Гельмута Коля, «оплошность» которого (он сравнил меня с Геббельсом) поставила его, как писал тогда один немецкий журналист, «в самый конец очереди многих государственных деятелей, рвавшихся встретиться с Горбачевым».

Однако время брало свое. Коль сам не раз посылал пробные шары. Я ответил письмом, где впервые произнес слова о новой главе в отношениях. В конце концов было достигнуто согласие о визите канцлера в Москву в октябре 1988 года.

Накануне визита, при обсуждении материалов к переговорам и самой личности канцлера, я сказал: ситуация такова – страна (ФРГ) готова идти далеко с нами, а канцлер не готов, а у нас, наоборот, – руководство готово, а страна еще не совсем.

Хорошо, что и в том и другом случае я ошибался.

Между тем за время между встречами с Вайцзеккером и Колем я встречался с Геншером (дважды), с Брандтом, которого сопровождал в Москву, между прочим, нынешний канцлер Герхард Шредер, с Pay, Баром, Фогелем, Хонекке-ром, Бангеманом, Шмидтом, с редактором «Шпигеля» Аугштайном… Запомнилась беседа с Францем Йозефом Штраусом. В Москве его воспринимали –не иначе как ярого реваншиста и непримиримого антисоветчика. Оказалось – это мудрый политик, продемонстрировавший масштабный государственный ум.

Позднее, в разговоре с Теодором Вайгелем (во время моего последнего официального визита в Бонн для подписания документов об объединении Германии) я вспомнил о той своей встрече со Штраусом: «Это была незабываемая встреча, большой содержательный разговор, запоздалое, но тем не менее основательное знакомство с большим немецким политиком и гражданином. Он видел далеко вперед и немало сделал для выработки подходов к советско-германскому сотрудничеству, преодолению наследия войны. То, о чем он думал, отходя от собственных предубеждений, теперь претворяется в жизнь. Это был не застывший ум, он мог переступить через закостеневшие концепции. И мыслитель, и волевой человек. Это не каждому дано».

Вскоре советско-немецкие отношения заняли положенное им место во внешней политике СССР. Пожалуй, такого количества встреч, как с немцами, у меня не было с представителями ни одной другой страны.

Перед визитом Гельмута Коля я решил помочь ему, так сказать, в моральном плане. В интервью «Шпигелю», обмолвившись походя о том, что «политики должны взвешивать свои слова», сказал: «Но я не злопамятен».

24 октября 1988 года в Екатерининском зале Кремля состоялся переломный разговор, мы беседовали с канцлером ФРГ один на один.

Именно потому, что он переломный, я считаю полезным подробно, по записям переводчика и помощника, воспроизвести основные моменты, относящиеся прямо или косвенно к теме этой книги.

Я приветствовал Гельмута Коля и при этом сказал: «То, что Вы находитесь здесь, в Кремле, – показатель понимания обеими сторонами значения советско-западногерманских отношений. И основа для этого подготовлена… Мы хотим, чтобы наши отношения строились на доверии и реальностях».

Г. Коль: Личным отношениям с Вами я придаю исключительное значение. Я приехал в Москву и как федеральный канцлер ФРГ, и как гражданин Гельмут Коль. Мы с Вами примерно одного возраста, принадлежим к поколению, которое пережило войну. Наши семьи узнали войну со всеми ее ужасами. Ваш отец был солдатом, получил тяжелое ранение. Мой брат погиб в возрасте 18 лет. Жена была беженкой. Мы – настоящая немецкая семья. У Вас есть дочь, у меня – двое сыновей, 23-х и 25-ти лет. Оба – офицеры запаса.

…Нам с Вами предстоит решить очень крупную задачу. Через 12 лет кончается XX век и второе тысячелетие. Война, насилие уже не являются средством политики. Думать иначе – значит вести дело к концу света.

…У Вас в стране идет перестройка, осуществляются глубинные реформы в обстановке неслыханной открытости и гласности. Для нас это представляет шанс в поисках нового русла к качественному обновлению наших отношений. Наши личные контакты в обстановке гласности тоже должны носить принципиально новый характер.

…ФРГ по-прежнему готова и будет вносить свой вклад в решение проблем разоружения.

…Мы являемся самым важным партнером и союзником США в том, что касается обычных вооружений. Ядерная сфера на наши отношения с США не распространяется. Ядерного оружия ФРГ не имеет и не хочет иметь. Что касается оснащенности бундесвера обычным оружием, то здесь мы США не уступаем. А это значит, что они к нам прислушиваются.

…По уровню экономического развития мы занимаем первое место в Европе. Все идет к тому, что мы и в будущем без особого труда сохраним за собой эти лидирующие позиции.

…Вы говорите, господин Генеральный секретарь, об «общем европейском доме». Если этот дом имеет много окон, много дверей, если люди могут свободно друг с другом общаться, если ничто и никто не препятствует обмену товарами и идеями, достижениями науки и культуры, то я охотно соглашусь с этим образом.

…Вы для ФРГ являетесь важнейшим соседом на Востоке, и мы хотим иметь с вами по-настоящему добрососедские отношения. Вы мне писали о новой главе в наших взаимоотношениях. Я готов внести вклад в эту главу в том, что касается развития, обменов в экономической, культурной, гуманитарной областях, в сфере контактов между молодежью двух стран. Как я уже говорил, мы готовы к дальнейшим усилиям в области разоружения и становления разрядки.

…Открывая новую главу в наших отношениях, мы можем обратиться к добрым традициям нашей истории, насчитывающим уже без малого 600 лет. Это касается и торговли, и научного сотрудничества, и общности в области музыки, литературы, живописи, в других областях культуры. Когда слушаешь Шостаковича, то невольно начинаешь думать о Бетховене. Нам, как и вам, очень близок Достоевский. Достаточно пройти по Эрмитажу, чтобы увидеть, насколько близки друг другу творения русских и немецких художников. Много схожего и у философов двух стран. Это огромный капитал, огромное наследие. Оно не полностью утрачено. И почему бы нам с Вами не взяться за его восстановление? Думаю, теперь это стало возможным. Мы знаем, в чем противоречия между нами. Важно взглянуть на них разумно.

Я приветствовал сказанное и открыто, без обиняков сказал, что рад готовности канцлера к совместным усилиям открыть новую главу в наших отношениях. Сначала речь шла о том, чтобы открыть новую страницу. Но этого, видимо, оказалось недостаточно, и мы выходим на задачу – открыть новую главу.

Г. Коль: Первую страницу этой новой главы мы уже открываем.

М. Горбачев: В главе будет не одна страница. Но важна первая страница… Самый трудный период в наших отношениях остался позади. И это создает предпосылки для того, чтобы вывести их на новый уровень. Советские люди и, как нам представляется, широкие слои населения ФРГ готовы и хотят этого.

Теперь стало возможным восстановить и использовать все то положительное и творческое, что сложилось и выработалось в результате общения народов двух стран на протяжении столетий как в материальном, так и в духовном плане.

…Я согласен, что будет какой-то процесс, требующий времени. За одну ночь действительно всего не сделаешь. Не знаю, насколько удачен образ маленьких шагов. Можно и затоптаться на месте.

Г. Коль: Это типично немецкий образ, заимствованный из притчи. Два человека двигались к цели. Один – маленькими шагами, медленно, но верно достиг ее. А второй поторопился, сделал большой скачок и упал в овраг. Речь идет хотя о маленьких, но обдуманных и солидных шагах.

М. Горбачев: Новая глава, видимо, будет означать стратегический поворот в наших отношениях. При этом не должно складываться впечатления, что Советский Союз и ФРГ пытаются друг друга куда-то заманить. Речь идет об открытой, честной политике, доступной и понятной народам не только наших, но и других стран, понятной нашим и вашим союзникам.

Г. Коль: Мы будем вести дела так, чтобы ни у кого не возникало сомнений в искренности наших намерений.

М. Горбачев: СССР и ФРГ располагают таким потенциалом, который, если его правильно использовать, способен изменить всю ситуацию в Европе. Вы сказали – так же считает и наше руководство, – что мы должны строить эти отношения на признании реальностей. Но перед всеми стоит сверхзадача: как обеспечить выживание Европы? Как сохранить среду обитания? Как с умом распорядиться достижениями научно-технической революции и сырьевыми ресурсами? Как сохранить традиции европейской культуры?

Г. Коль: Это полностью соответствует нашим намерениям.

М. Горбачев: Это касается всех нас, европейцев. Мы должны так преобразовать механизмы на Западе и Востоке, чтобы они взаимодействовали, меняли свою природу. А может быть, придет время и для создания нового общего механизма. Я имею в виду не слияние систем, а объединение усилий во имя создания безопасного мира. В силу влияния Европы в мире то, что мы с вами будем делать, должно быть понятно и США, и Канаде. Понятно нашим союзникам, всем другим.

Г. Коль: Согласен.

М. Горбачев: Думаю, пришло время для такого поворота в наших отношениях. В эти дни мы закладываем первые кирпичи в это здание. Готовы трудиться и дальше, с тем чтобы к моему визиту в Бонн выйти на концепцию наших отношений.

Г. Коль: Мне очень понравилось то, что Вы сказали. Мы никого не хотим заманивать в ловушки, строить козни. Вообще сейчас иное время, кабинетная политика XIX столетия себя окончательно изжила.

М. Горбачев: Мне кажется, что изжили себя также известные подходы конца 40-х – начала 50-х годов.

Г. Коль: Я очень хорошо Вас понял. Между нами существуют трудные реальности, но с ними нужно жить. Я имею в виду не идеологические, а психологические моменты. Вторая мировая война явилась трагедией для наших народов. Ужасно то, что немцы причинили народам Советского Союза. Ужасно и то, что немцам пришлось испытать в конце войны. Этого нельзя забывать, на этом надо учиться.

К реальностям относится и то, что после войны были передвинуты государственные границы. Реальность и то, что мы потеряли треть Германии, что наша страна разделена.

Но реальностью является Московский договор, а также договоры, подписанные в Варшаве и Праге. Московский договор является их прародителем. Я всегда говорил, что договоры должны соблюдаться.

Есть проблемы, по которым у нас нет согласия. И мы должны принимать этот факт к сведению. Мы, немцы, говорим, что раздел – не последнее слово истории. Мы, реалисты, считаем, что война не является средством политики. Изменения, о которых мы говорим, возможны лишь мирными средствами и совместно со своими соседями. Ждать придется, может быть, очень долго (здесь и далее выделено мною. – М.Г.). Однако надо видеть, что это – не рецидив реваншизма. Когда мы говорим о том, что нация едина, то имеем в виду шанс, который может открыться через несколько поколений. …Конечно, речь идет о задаче не нашего поколения. Но мы должны идти в Европе на сближение. И, может быть, нашим внукам будет предоставлен тот шанс, о котором я говорю.

М. Горбачев: Пытаюсь разобраться в тех реальностях, которые нам достались в наследство. Сначала о самых болезненных реальностях, которые сложились после войны. Не может быть двух мнений: мы – за хорошие отношения с двумя германскими государствами на здоровой и долговременной основе. У нас союзнические отношения с ГДР. И мы ведем линию на то, чтобы были добрые отношения с ФРГ.

…Есть и другие реальности, которые оставила война. Должен сказать, что нам понятны переживания немецкого народа. Но что поделаешь, – историю не перепишешь… История так распорядилась, что сложились именно такие реальности.

…В духе той же откровенности скажу. Когда говорят, что, мол, вопрос объединения открытый, когда хотят его решать на уровне политического мышления 40 – 50-х годов, это вызывает реакцию не только у нас, но и у ваших соседей на Западе. С одной стороны, признают реальности, а с другой – все время реанимируют прошлое.

…А надо вместе сотрудничать, сближаться. Мы готовы и к дружбе с ФРГ. И пусть история опять распорядится. Но не будем навязывать ей модели. Это не только бесполезное занятие, но и осложняет отношения.

Г. Коль: Что будет с немцами? На этот вопрос должна ответить история, надо дать ей говорить. Повторяю, что мы – за мирные средства. Два года назад я, невзирая на жесткую критику у себя дома, предпринял в отношении ГДР большой шаг. Ей был предоставлен крупный кредит, а затем состоялся визит. У нас отношения с ГДР не такие уж безупречные, но гораздо лучше, чем раньше. Стереотипами 40 – 50-х годов в них не пахнет. Хонеккер хорошо знает, что я не собираюсь осложнять ему жизнь.

…Наверно, нам и вам надо меняться.

М. Горбачев: Безусловно. И Вы заметили, что мы делаем шаги в этом направлении.

Г. Коль: В Вашингтоне со мной считаются и, я думаю, будут считаться. ФРГ – не пуп земли, но с точки зрения географии…

М. Горбачев (смеясь): …Находитесь в этом положении.

Г. Коль: …мы находимся где-то посредине. Это относится и к ГДР. И нам хотелось бы разумно сотрудничать с вами в области разоружения. Не думайте, что ФРГ не хочет разоружаться, затевает какие-то трюки. Мы не хотим, чтобы скапливалось оружие на нашей территории.

…У нас нет честолюбивых замыслов сидеть на горах оружия. Я не могу абстрактно говорить об оружии, не думая о своей собственной судьбе, о своем будущем. Так я говорю и в НАТО.

…У нас обязательная воинская повинность. Оба сына отслужили… Так что я не абстрактно говорю о разоружении. Я – типичный немец. В каждой семье у нас есть погибшие… и – в семьях каждого из членов моей делегации.

И в вашей стране такое же положение. Это нас с Вами тоже связывает.

М. Горбачев: Общность судеб должна побуждать нас к общности действий во имя сохранения – мира и укрепления безопасности. В одной семье могут быть разные люди. И различия – не повод для конфронтации. Надо больше доверять друг другу. Для этого нужны цивилизованные отношения.

…Чем завершим беседу? Мы установили, по-моему, хороший личный контакт, провели честную и откровенную беседу. Это шанс для нового начала.

Г. Коль: У меня очень хорошее впечатление. Это была честная, откровенная беседа. А это для меня самое главное. Действительно, открылся шанс для нового начала. Я не преувеличиваю… Если исходить из исторической философии, то в истории переломы происходят, как правило, в три этапа. На первом, наиболее длительном этапе происходит процесс созревания решения. Затем в очень короткое время решение принимается. А уже на следующем, третьем этапе народы начинают в соответствии с этим решением жить и сотрудничать. Нам предстоит большая работа – и в отношениях между нашими странами, и по линии Восток – Запад, а через несколько лет – по линии Север – Юг.

М. Горбачев: Я хочу завершить так: у меня складывается впечатление, что мы можем двигаться вперед и выйти на новый уровень во всех сферах наших отношений. И это не должно вызывать недопонимания ни в наших двух странах, ни у союзников и партнеров. Это отвечало бы интересам наших народов, интересам народов Европы, всех народов.

Из этой беседы, которая, впрочем, составляла лишь малую часть переговоров с Колем один на один и в составе делегаций, проистекало очень многое.

Оба мы понимали значимость этой встречи для наших двух стран и для новой политики в Европе. Обнаружилась готовность преодолевать предубеждения, накопившиеся в обеих странах, отягощавших и без того тяжелую память о войне.

Сблизило нас глубокое отвращение к войне. Для обоих нас было ясно, что немцы и русские навоевались вдоволь и не собираются это делать еще раз. Это означало пока молчаливое признание, что мы не считаем свои государства потенциальными военными противниками, хотя они и принадлежат к враждебным блокам.

Оба мы продемонстрировали нежелание впутывать идеологию в отношения между нашими народами и странами. «Вы – генсек компартии, я – лидер христианской партии», – говорил Коль, но это вроде к данному делу не относится.

Таким образом, состоялся выход на новый уровень советско-западногерманского взаимопонимания. Причем включился сильный фактор доверия – личного и политического. Договорились о механизмах его реализации: линия прямой связи, личные представители, обмен посланиями… С этой встречи советско-западногерманское сближение пошло очень быстро. Наши с Колем отношения становились дружескими – скоро мы перешли на «ты».

Была намечена программа конкретных связей, которая охватывала главные международные проблемы и до деталей – двусторонние. Последнее получило подтверждение в переговорах министров иностранных дел, министров обороны, министров экономики, представителей научных и деловых кругов. Намечено, кажется исчерпывающим образом, содержание, которым мы решили наполнять новую главу: от экономики, науки и техники, культуры до контактов по студенческой линии и охраны окружающей среды. Поставлена была и проблема советских немцев, договорились о захоронениях времен войны, об обмене некоторыми историческими документами.

Коля сопровождали в Москву пять министров и пять дюжин предпринимателей. В результате их контактов с советскими «аналогами» были заключены семь межправительственных соглашений и более тридцати – между фирмами и советскими организациями.

Существенно то внимание, которое на встрече с канцлером было уделено разоружению, проблемам безопасности в Европе. Советско-западногерманские отношения были с этого момента плотно вписаны в общеевропейский контекст. Проявленная немцами заинтересованность в разоружении имела, конечно, и своеобразный, так сказать, объединительный подтекст. Я это отлично понимал, впрочем, не видя в этом ничего предосудительного.

Читатель заметил, очевидно, что, собственно, проблема объединения Германии затронута была в очень деликатной форме. Я занимал ту же позицию, что и полтора года назад на встрече с президентом Вайцзеккером. Но самое любопытное, по-видимому, в том, что Коль рассчитывал на решение вопроса в очень далекой перспективе, относя это дело к будущим поколениям. А буквально через год пала Берлинская стена!

Существенным итогом этой первой встречи с канцлером в Москве была договоренность о моем визите в Германию в 1989 году.

На значимость события обратили внимание во всем мире. Из окружения Коля в Москве нам стало известно, что канцлер очень внимательно следил за реакцией союзников по НАТО. Опасался, что ему «может влететь», когда вернется. Насторожило его выступление двух французских газет – «Котидьен де Пари» и «Фигаро», – которые прямым текстом писали, что характер визита ставит под сомнение верность Коля союзническим обязательствам. Во время его пресс-конференции французы задавали ядовитые вопросы: вы столько дали русским, а что получили взамен? Несколько выпущенных узников совести? А как теперь будет с франко-германским альянсом и другими обещаниями французам? Не взял ли Коль теперь крен на Восток?

Обратил Коль внимание и на аналогичные намеки в американской прессе. Неожиданным было для него, что именно англичане среагировали спокойно… Он тут опять недооценил мадам Тэтчер!

Членам Политбюро по итогам визита Гельмута Коля я сказал, что «пока перелома не наступило. Но толчок сильный для движения вперед на этом важном направлении европейской и мировой политики дан».

Символично и не случайно, что выход на новые отношения с ФРГ совпал с моим выступлением в Организации Объединенных Наций. Оно перед лицом всего мира обозначило рубеж необратимости перехода СССР к принципиально новой международной политике.

 

Прорыв

В первый раз на немецкой земле я оказался в 1966 году, когда в составе группы партийных работников приехал в ГДР, чтобы ознакомиться с проводимой реформой, начатой в 1963 году с целью повышения конкурентоспособности продукции, выпускаемой промышленностью страны. Поездка была во всех отношениях весьма интересной; многое мне понравилось, атмосфера была дружелюбной, угощения хорошими и обильными. С особым, пристальным вниманием я вглядывался в жизнь ГДР и отметил, что живут немцы лучше нас, хотя следы прошлой войны и в Берлине, и в Дрездене видны повсеместно.

В дни 30-летия Победы над фашизмом ЦК КПСС направил во главе со мной делегацию в Западную Германию для участия в мероприятиях компартии. Добрались до Франкфурта-на-Майне, а затем на автомобилях отправились в Нюрнберг. Именно там, где раньше устраивал свои массовые нацистские шабаши Гитлер, Герберт Мис решил провести главное торжественное собрание. Познакомились с городом. Он поразил своей архитектурой в районах старой застройки. Побывали на печально знаменитом, заросшем бурьяном стадионе, любимом месте нацистских сборищ. Неформальный контакт с немцами произошел в ресторане, выстроенном одним симпатичным бизнесменом под развалинами, оставшимися от войны.

Затем была поездка на автомобилях по стране, немало встреч было в Штутгарте, Саарбрюккене. Под конец мы вернулись во Франкфурт, где состоялась общенациональная манифестация, в которой приняло участие около 250 тысяч человек. Все, что я узнал в ФРГ, никак не укладывалось в мои сложившиеся представления.

И вот теперь официальный визит в ФРГ – в другое время, в другой роли. Я увидел новую

Германию, непохожую на ту, которая, по понятным причинам, утвердилась в представлении советских людей после 1933 и 1941 годов. Открытое, благожелательное, заинтересованное отношение сотен и тысяч немцев, приветствовавших советскую делегацию, огромный интерес к тому, что происходило в СССР, серьезная позиция немецких политиков и государственных деятелей по советско-западногерманским, европейским и международным вопросам.

Я убедился: есть шанс возобновить прерванный в XX веке процесс сближения и взаимодействия между двумя великими нациями Европы, но это означало, что и вопрос об объединении может перейти в другую фазу.

Однако стоит кое-что рассказать о переговорах и документах.

Первая наша беседа с канцлером в Бонне была посвящена отнюдь не двусторонним проблемам Германии и СССР. Я хотел прежде всего узнать мнение своего теперь «друга Гельмута» о главном направлении мировой политики, советско-американском, при только что избранном президенте Буше и новом госсекретаре Бейкере.

Администрация очень медленно «раскачивалась» после прихода к власти в начале 1989 года, и возникли подозрения, не собирается ли новый президент списать в архив все, что было достигнуто при Рейгане.

Я хотел – как и обещал в Москве – включить немецкого канцлера в свои основные и доверительные партнеры по проведению политики нового мышления.

Высказав Колю свои сомнения и опасения насчет американцев, в ответ получил полезные рассуждения и… информацию.

«Да, – убежденно говорил канцлер, – Буш совершенно другой человек, чем Рейган… Однако за короткий срок и Буш, и Бейкер показали свою политическую незаурядность. Они сильны – и президент, и его госсекретарь. Этого нельзя недооценивать. Этим надо пользоваться.

…Могу Вам с уверенностью сказать: Буш лично может и хочет вести с Вами дела. Так же, по-деловому, настроено и его окружение. Примером может служить арабо-израильский конфликт, изменение стиля действий Белого дома в отношении задействованных в этом конфликте государств. В целом можете для своей ориентации настраиваться на ведение дел с США».

Мнение канцлера было для меня очень ценно.

Во время этого визита были достигнуты важные договоренности и подписаны весьма значительные соглашения (см. Приложение 2).

Принятое по итогам Совместное заявление явилось документом международного масштаба, весьма необычным по звучанию и содержанию. Де-факто оно было равносильно договору о дружбе и сотрудничестве.

Вот как мы наедине с канцлером оценили этот документ на заключительной беседе в Бонне 12 июня:

Г. Коль: Я хотел бы прежде всего приветствовать наш совместный политический документ, который мы подпишем завтра. Он подводит черту под прошлым и освещает путь в будущее.

М. Горбачев: Я считаю, что мы без лишней скромности можем сказать, что наш совместный политический документ получился впечатляющим и масштабным. Он свидетельствует о прорыве в отношениях, о выходе их из застойного состояния, об утверждении нового мышления.

Согласен с Вами, что вступление наших отношений в качественно новую фазу воздействует не только на двусторонний, но и на многосторонний комплекс.

Впрочем, Коль счел необходимым и на этот раз подчеркивать сохраняющиеся разногласия «по вопросу о единстве Германии».

На пресс-конференции в Бонне, которая собрала сотни журналистов со всего мира, я так оценил итоги визита:

«Эти дни действительно были наполнены большими и важными совместными размышлениями о нынешнем дне и о будущем. И особенно хочу подчеркнуть еще раз: хотя и краткое, но прямое и живое общение с гражданами ФРГ убедило нас в том, что перемены во взглядах и настроениях по отношению друг к другу происходят не только в нашем народе. Они происходят и здесь. И, может быть, мы сегодня вправе говорить о том, что оба наших народа идут навстречу друг другу, сближаются, думают о планах сотрудничества. И это само по себе, может быть, самое главное, что сегодня стоит констатировать и что в значительной мере будет определять будущее, влияя и на деятельность правительств обеих стран.

Все это, вместе взятое, говорит о том, что через большую и непростую, терпеливую работу мы совместно сумели выйти к новым отношениям, действительно начали листать страницы большой и интересной главы нашей новой истории».

Был задан вопрос: «Многие считают, что Берлинская стена – это и физический, и политический барьер на пути сближения, полного сближения ваших двух стран. Считаете ли Вы, что общеевропейский дом, к которому Вы стремитесь, возможен, пока Берлинская стена по-прежнему существует?»

Я ответил: «Нам придется решить много проблем при постройке европейского дома в интересах всех народов, при этом уважая их выбор, их традиции, их историю, создавая условия для равноправного, взаимовыгодного сотрудничества. Ничего нет вечного под луной. Будем надеяться, что мы на правильном пути. Стена появилась в конкретной ситуации. ГДР законно решила тогда использовать свои суверенные права. Стена может исчезнуть, когда отпадут предпосылки, которые ее породили. Не вижу тут большой проблемы».

Перемены в настроении советских людей имели решающее значение для понимания предпосылок, на основе которых формировалась наша политика в отношении не только ГДР, но и ФРГ.

Перестройка сняла отчуждение советских людей от западного мира, положила начало демократизации общественного сознания, открыла доступ к информации, которая, между прочим, донесла до нас факты о глубоких переменах в сознании немецкого народа, большинство которого сумело разобраться в характере войны, навязанной им Гитлером, очистилось от нацистской скверны. Все это способствовало тому, что политика нового мышления стала возможной также и на германском направлении. Поэтому отмечу, забегая вперед, что, когда миллионы немцев по обе стороны Берлинской стены выразили свое стремление к воссоединению, это нашло у советских людей понимание.

 

Падение Стены

Стремление в ГДР к воссоединению нации имело глубокие и давние предпосылки. Оно чувствовалось даже в партийных кругах. Демократизация в СССР превращала надежды немцев в нечто реальное. С лета 1989 года взаимное доверие превратилось в мощный новый фактор мировой политики, благодаря чему и стало возможным коренное изменение международной ситуации. Во всем мире и, конечно, в Восточной Европе росло понимание, что Советский Союз становится действительно демократическим государством, возникала уверенность в том, что никогда не повторится ничего подобного Венгрии 1956 года или Чехословакии 1968 года. Без такой уверенности не развернулись бы так стремительно «бархатные революции», не набрало бы такой массовости движение протеста в ГДР, которое быстро трансформировалось в порыв к воссоединению нации.

Германский вопрос, решение которого откладывалось в некое будущее, а Геншер и Коль, как и я сам, относили его в XXI век, встал в порядок дня. История заработала с невиданным ускорением.

К осени германский вопрос стал, по сути, ключевым в мировой политике. Конкретные же события, с ним связанные, развернулись вскоре поистине драматически. Однако, прежде чем переходить к ним, хочу изложить свои принципиальные подходы к решению германского вопроса, которые и определили все дальнейшее мое поведение в реальном процессе воссоединения.

Они таковы.

Моральный. Я считал недопустимым с нравственной точки зрения бесконечно поддерживать раскол нации, взваливая на все новые поколения вину за прошлое.

Политический. Помешать стремлению немцев к воссоединению можно было лишь с помощью размещенных в ГДР советских войск. Это означало бы полный крах всех усилий по прекращению «холодной войны» и гонки ядерных вооружений. И нанесло бы непоправимый удар и по всей политике перестройки в моей собственной стране, дискредитировав ее в глазах всего мира.

Стратегический. Применение силы против населения ГДР и подавление общенародного демократического движения к воссоединению надолго бы отравило отношения между нашими народами и повлекло бы непоправимый ущерб интересам самой России.

Главные мои заботы в начавшемся процессе были таковы:

– не допустить, чтобы порыв немцев к единству сорвал международные усилия по ликвидации «холодной войны»; поэтому все должно идти постепенно;

– немцы имеют право на решение своей собственной национальной судьбы, но с учетом интересов соседей;

– сила или угроза силы в любой форме должна быть исключена.

Проблема вскоре обострилась. Осенью 1989 года обстановка в Восточной Германии стала, без преувеличений, взрывоопасной. На охваченной волнениями территории, где была размещена крупнейшая группировка советских вооруженных сил, любая, пусть даже небольшая, провокация могла привести к кровопролитию и неконтролируемым последствиям. А провокации были возможны: некоторые влиятельные силы и в СССР, и в ГДР выступали за решительное «наведение порядка».

Перехожу к конкретным событиям. В сентябре встал вопрос о моей поездке в Берлин на празднование 40-летия образования ГДР. Обстановка в республике была уже сильно разогрета, продолжалось бегство восточных немцев в Западную Германию через Чехословакию и Венгрию, что влекло осложнения в отношениях с союзными государствами.

Мои партнеры по Варшавскому Договору хотели узнать, поеду ли я в этой ситуации в Берлин. Но не ехать просто нельзя было. Конечно, я понимал: поездка будет нелегкой. Праздник праздником, но придется говорить прежде всего о том, что всех беспокоит.

Тему союзнических и межпартийных отношений в контексте нового мышления и отказа от «доктрины Брежнева» я не раз обсуждал при встречах с Эрихом Хонеккером. Видел, как он неприязненно относится к перестройке, и знал, что он замыслил в качестве «истинного представителя родины марксизма» возглавить ортодоксальную оппозицию Горбачеву в социалистическом содружестве. Я говорил ему, что перестройка в нашей стране нужна нам. Если вы хотите проводить реформы – делайте это сами. Команд мы не даем никому, никому перестройку не навязываем. Говорил я Хонеккеру и об опасности отстать от требований жизни. Тем самым как бы предлагал ключ от двери к преобразованиям, назревшим в ГДР. Но Хонеккер в своем кругу не раз говорил, что перестройка в ГДР уже проведена, понимая под этим смену руководства СЕПГ, то есть свое собственное выдвижение на пост Первого секретаря вместо Ульбрихта.

В этой своей последней поездке в ГДР я искренне поздравил друзей с их достижениями, но большую часть своего выступления на торжественном заседании посвятил переменам, происходящим в СССР и во всем мире. О нашей перестройке, об ее уроках говорил с нажимом. Ссылаясь на свой опыт, решил сказать прямо: тот, кто отстает в политике, – проигрывает. Об этом же снова говорил в беседе с Э. Хонеккером, на закрытой встрече со всем руководством СЕПГ. Меня поняли все, кроме Хонеккера, который к тому времени утратил чувство реальности.

В Берлине я, что называется, кожей ощутил напряженность, недовольство режимом, особенно когда стоял на праздничной трибуне и мимо шли тысячи берлинцев и приехавших в столицу из других городов. Я был поражен энтузиазмом, демонстрацией солидарности с перестройкой и одновременно явным пренебрежением к Хонеккеру, с которым я стоял рядом. Премьер Польши Раковский, знающий немецкий язык, переводил мне надписи на транспарантах, которые несли демонстранты, и подытожил: «Вы понимаете, что происходит? Это конец, Михаил Сергеевич!» Действительно так!

Поэтому, когда еще и сегодня пишут и говорят, будто падение Берлинской стены для меня, для советского руководства было неожиданностью, будто в Москве оно вызвало чуть ли не шок, это неправда: мы были готовы к такому развитию событий.

В октябре города ГДР превратились в бушующее море многотысячных демонстраций. Одна за другой возникали новые общественные организации. Правящая партия, СЕПГ, расползалась на глазах. Массовые политические требования ужесточались с каждым днем – от свободы выезда, свободы слова, наказания представителей власти, роспуска ее органов – до безотлагательного воссоединения Германии.

Каковы были мои действия в этой обстановке?

11 октября я разговаривал по телефону с канцлером ФРГ. Приведу некоторые места из записи этого разговора.

Г. Коль: Прежде всего мне хотелось бы со всей ясностью подтвердить, что все, о чем мы договорились в ходе Вашего пребывания в Бонне летом этого года, сохраняет свою силу в полном объеме. Как канцлер ФРГ, еще раз совершенно четко заверяю Вас в этом.

М. Горбачев: Принимаю к сведению сказанное Вами, г-н федеральный канцлер. Для меня и для всего советского руководства очень важны Ваши заверения в неизменности отношения к нашему совместно намеченному курсу, к тому, о чем мы договаривались в ходе встреч в Бонне на высшем уровне. Сказанное Вами соответствует и нашему настрою. Мы тоже за то, чтобы в полном объеме выполнять все, о чем было условлено.

Г. Коль: …Хотел бы заверить Вас, что ФРГ ни в коей мере не заинтересована в дестабилизации ГДР, не желает ей плохого. Мы надеемся, что развитие событий там не выйдет из-под контроля, что эмоции последнего времени улягутся.

Единственное, чего нам хочется, – это чтобы ГДР присоединилась к вашему курсу прогрессивных реформ и преобразований. События последнего времени подтверждают, что ГДР уже созрела для этого. Что касается ее населения, то мы за то, чтобы жители ГДР оставались у себя дома. Мы не собираемся их будоражить, склонять к каким-то действиям, за которые нас потом стали бы упрекать.

М. Горбачев: Очень важно слышать такие высказывания из уст федерального канцлера ФРГ. Надеюсь, что эти слова не будут расходиться с делами.

Г. Коль: Можете в этом не сомневаться.

…Я всегда в Вашем распоряжении. Нам надо почаще общаться по телефону, следить за тем, чтобы интервалы между разговорами не были очень длительными.

М. Горбачев: Я тоже за это. Нам надо поскорее ввести в действие линию специальной связи между Москвой и Бонном.

Г. Коль: Я прослежу за тем, как этот вопрос решается у нас…

18 октября был отстранен Хонеккер. 9 ноября в атмосфере невиданного энтузиазма пала Берлинская стена. Когда ранним утром от советского посла мне стало известно, что власти ГДР открыли все пропускные пункты и не стали чинить препятствия для прохода, я сказал, что они поступили правильно.

С Кренцом, который заменил Хонеккера, я встречался за неделю до падения Стены. Мы исходили тогда еще из того, что вопрос объединения Германии «не стоит в повестке дня», так и было сказано. Мы вели переговоры о продолжении и интенсификации отношений между нашими двумя государствами, рассчитывая на серьезные внутренние демократические преобразования в ГДР.

Но история, «сорвавшись с заклепок», несла нас в своем стремительном потоке. Судьба ГДР и объединения Германии решалась уже волей миллионов, прежде всего восточных немцев, которые объединились в порыве подлинно демократического, общенародного движения.

Новые руководители республики во главе с Модровом, который 13 ноября стал председателем правительства, пытались оказывать сдерживающее влияние на развернувшиеся процессы. В своем правительственном заявлении он назвал «нереальными и опасными рассуждения насчет воссоединения».

11 ноября 1989 года у меня состоялся новый телефонный разговор с Колем.

– Всякие перемены, – говорил я, – это определенного рода нестабильность. Поэтому, когда я говорю о сохранении стабильности, имею в виду, чтобы мы со всех сторон делали продуманные шаги по отношению друг к другу.

…Мне думается, в настоящее время происходит исторический поворот к другим отношениям, к другому миру. И нам не следовало бы неуклюжими действиями допустить нанесения вреда такому повороту. Форсирование событий подтолкнет развитие к непредсказуемому ходу, к хаосу. …Я надеюсь, Вы используете Ваш авторитет, политический вес и влияние для того, чтобы и других удерживать в рамках, адекватных времени и его требованиям.

Г. Коль: Г-н Генеральный секретарь, только что завершилось заседание правительства ФРГ. Если бы Вы на нем присутствовали, Вы бы, возможно, удивились, как совпадают наши оценки. Этот исторический час требует соответствующей реакции, исторических решений. В немецком языке есть очень важное понятие «глазомер». Оно означает и чувство меры, и способность при планировании действий учитывать их возможные последствия, и чувство личной ответственности. Хотел бы заверить Вас, что я особенно остро осознаю свою ответственность.

Я считаю очень удачным, что отношения между СССР и ФРГ достигли столь высокого уровня развития, какой они имеют сейчас. И я особенно ценю сложившиеся между нами хорошие личные контакты. Понимаю, что личные отношения не меняют сути проблем, однако они могут облегчать их решение.

М. Горбачев: Думаю, что основательность, которая присуща немцам и в той и в другой стране, поможет глубоко проработать все возникающие вопросы и выйти на далеко идущие процессы и преобразования…

Однако без малого через три недели канцлер безо всякого предварительного обмена или хотя бы информации выступил в бундестаге со своими «десятью пунктами». Гельмут Коль явно спешил, боясь, что кто-то его опередит, тем более что весной 1990 года предстояли выборы в бундестаг. Я решил не оставлять такой шаг канцлера без внимания. В Москве 5 декабря 1989 года как раз была намечена моя встреча с Гансом Дитрихом Геншером.

Геншер в начале беседы стал пространно рассуждать о перспективах всеобщего мира, об исторических, философских и моральных основах сближения двух народов, двух стран, о роли ФРГ и СССР в развернувшихся международных процессах, которые обещают сообщить новое качество отношениям между Западом и Востоком, и так далее.

Сослался даже на верность Договору об основах отношений ФРГ – ГДР.

Я вернул его к реальностям дня, заявив:

«Есть две плоскости. Одна – философско-концептуальная, и именно на ней базируется изложенное Вами. Другая – плоскость реальных, практических шагов… И тут возникают серьезные моменты, которые не могут нас не беспокоить. Прямо скажу, что не могу понять федерального канцлера Коля, выступившего со своими „десятью пунктами“. Следует прямо заявить: это ультимативные требования».

Я возмутился тем, что после того, как у меня с канцлером совсем недавно состоялся конструктивный, позитивный обмен мнениями и мы договорились по всем основополагающим вопросам, вдруг такой ход!

«…Или федеральному канцлеру все это уже не нужно? – продолжал я. – Он, видимо, уже считает, что играет его музыка, и он начал под нее маршировать… Коль заверил меня, что ФРГ не хочет дестабилизации обстановки в ГДР, будет действовать взвешенно. Однако практические шаги канцлера расходятся с этими его заверениями… Искусственное подталкивание было бы не в интересах народов и двух немецких государств. Именно в стремлении к стабильности на основе взвешенности и взаимного уважения оба германских государства должны адаптировать свои отношения.

…Вчера канцлер Коль ничтоже сумняшеся заявил о поддержке идеи конфедерации. Что означает конфедерация? Ведь конфедерация предполагает единую оборону, единую внешнюю политику. Где же тогда окажется ФРГ – в НАТО, в Варшавском Договоре? Или, может быть, станет нейтральной? И вообще, что будет дальше? Вы все продумали? Куда тогда денутся действующие между нами договоренности? Канцлер, по сути дела, обращается с гражданами ГДР, как со своими подданными», – наступал я на Геншера.

Он стал убеждать меня, что «десять пунктов» направлены как раз на нормализацию процессов, на то, чтобы придать им более уравновешенный характер. И что он не видит тут вмешательства во внутренние дела ГДР. Настаивал, что это лишь предложения в адрес ГДР, а не ультиматум.

Любопытен такой момент: Ганс Дитрих Геншер, упорно отстаивая политику своего правительства, все время подчеркивал, что она общая у него с канцлером (я его упрекал в «апологетике»). Но дело в том, что вице-канцлер и министр иностранных дел впервые узнал о «десяти пунктах»… слушая выступление Коля в бундестаге.

В разговоре с Геншером я дал ясно понять: меня особенно заботило, чтобы воссоединительная стихия (даже в немецком ее варианте) не смела то, что уже достигнуто в общеевропейском процессе, не привела бы к кровопролитию – не важно где, как и кем спровоцированному.

С этих позиций я настаивал, встречаясь с руководящими деятелями обеих Германий, не поддаваться эмоциям, не использовать ситуацию в узкопартийных эгоистических целях и не делать шагов, которые могли бы привести к обвалу.

Воссоединения Германии, тем более – быстрого, не хотели и союзники ФРГ по НАТО – ни англичане, ни французы, ни итальянцы. Я понял это из бесед с Миттераном, Тэтчер, Андреотти. Об их позиции мне сообщил Джордж Буш, с которым мы встретились 2 декабря на Мальте за два дня до моего разговора с Геншером.

« – Коль знает, – говорил мне президент США, – что некоторые западные союзники, на словах выступая в поддержку воссоединения, если того захочет народ Германии, встревожены этой перспективой.

– Да, я об этом тоже знаю, – ответил я ему. – И эта точка зрения была сообщена мною канцлеру… Коль неоднократно заявлял мне, что он понимает свою ответственность, что будет соблюдать все, о чем мы с ним договорились. Это тот вопрос, где мы все должны действовать максимально внимательно, чтобы не был нанесен удар по позитивным переменам, которые сейчас начались.

– Согласен, – ответил Буш. – Мы не пойдем на какие-либо опрометчивые действия, попытки ускорить решение вопроса о воссоединении… Как ни странно, в этом вопросе Вы, господин Горбачев, в одной лодке с нашими союзниками по НАТО. Самые консервативные из них приветствуют Ваш подход. И в то же время им приходится думать о том времени, когда понятия ФРГ и ГДР уйдут в историю. Я в этом вопросе буду действовать осторожно. И пусть наши демократы обвиняют меня в робости. Я не собираюсь прыгать на стену [], потому что слишком многое в этом вопросе поставлено на карту.

– Да, прыгать на стену – это не занятие для президента, – заметил я под общий смех.

– Если Буш и Горбачев смогут здесь, на Мальте, выразить удовлетворение по поводу идущих перемен, это будет хорошо, – заключил президент. – Но я не буду поддаваться соблазну действий, которые выглядят красиво, но могут иметь опасные последствия».

Позволю себе, однако, не согласиться с отождествлением моих позиций с позицией европейских союзников ФРГ по НАТО. Те, очевидно, хотели задержать процесс воссоединения… руками Горбачева, полагая, что СССР больше в этом заинтересован, в том числе и по идеологическим мотивам. Но я знал ситуацию лучше их. Я понимал, что сопротивление объективно неизбежному, да еще с применением «советской силы», как раз и вызовет тот самый хаос, который все мы хотим предотвратить. И дело пойдет к возобновлению «холодной войны», чего натовские союзники ФРГ тоже не хотели. Тем более никто не хотел «горячей войны».

 

«Процесс пошел»

Пошел мирно. И в этом очень важна была согласованность действий двух сверхдержав и сам факт коренного изменения отношений между ними, прекращение «холодной войны».

Позже, в беседе с Бейкером (9 февраля 1990 года) я обобщил это в такой формуле: «Судя по многочисленным признакам, ситуация в Европе ускользает из рук. И очень хорошим совпадением в такой момент является то, что отношения между двумя наиболее мощными и влиятельными странами вступили в столь благоприятную фазу».

Мы с Колем держали постоянный контакт. События, однако, набирали скорость и остроту. Новые руководители ГДР явно не справлялись с ситуацией.

Выдвигались разные инициативы, строились планы. Модров встречался с Вайцзеккером в

Потсдаме, с Колем – в Дрездене. Шел у них разговор о создании «Договорного Сообщества ФРГ – ГДР». В ГДР нанес официальный визит Миттеран. Приезжал также туда министр иностранных дел Великобритании Хэрд.

Однако бушующее народное море в Восточной Германии не утихало. Напомню хотя бы о некоторых фактах.

3 января – митинг в Берлине (250 тысяч человек).

8 января – 100-тысячная демонстрация в Лейпциге под лозунгом «Германия – единое Отечество».

11 января – многотысячная демонстрация в центре Восточного Берлина под лозунгом «СЕПГ, убирайся! Штази – вон!». 15 января – демонстрации и забастовки прокатились по всем основным городам ГДР. А в Берлине толпа устроила погром в здании министерства безопасности и в других государственных учреждениях.

22 января – вновь многотысячные демонстрации в десятках городов с лозунгом «Долой СЕПГ! Германия – единая Родина!». К середине января в ГДР существовало уже более полутора сотен политических объединений, партий, движений, групп.

По данным, которые мы получали в Москве, в республике к середине января начался распад структур власти.

26 января 1990 года в своем кабинете в ЦК КПСС я провел узкое совещание по германскому вопросу. Пригласил Рыжкова, Шеварднадзе, Яковлева, Ахромеева, Крючкова, Фалина, Черняева, Шахназарова и сотрудника международного отдела ЦК, специалиста по Германии – Федорова. Дискуссия продолжалась около четырех часов, временами была жесткой.

Встал вопрос – на кого лучше ориентироваться в наших действиях.

Крючков по ходу обсуждения неоднократно напоминал, ссылаясь на информацию своих людей, что СЕПГ уже нет как таковой, а государственные структуры ГДР разваливаются.

Что касается ФРГ, то одни выступали за то, чтобы только опираться на Коля – Геншера, другие предпочитали социал-демократов. Предпочтительность Коля объяснялась тем, что с ним уже налажены тесные контакты, он заинтересован в том, чтобы воссоединение было увязано с общеевропейским процессом. В пользу ориентации на СДПГ особенно горячо высказывались Фалин и Федоров. Рыжков считал, что «не надо отдавать все Колю»

В дискуссии отмечалось, что и социал-демократы, и правящие партии превращают вопрос об объединении в объект уже начавшейся борьбы по выборам в бундестаг.

Была выдвинута идея «шестерки», то есть создание специального совещания в составе: СССР, США, Англии и Франции, то есть держав-победительниц, и двух Германий – ФРГ и ГДР, для обсуждения и решения европейских и международных проблем, которые неизбежно будут затронуты объединением Германии.

Подытоживал я наше совещание так:

– ориентироваться в основном на Коля, но СДПГ не игнорировать;

– пригласить Модрова и Гизи в Москву;

– поддержать идею «шестерки»;

– с Лондоном и Парижем держаться теснее;

– Ахромееву готовить вывод войск из ГДР, причем, как я тогда сказал, «проблема эта более внутренняя, чем внешняя: 300 тысяч военных, из них 100 тысяч офицеров с семьями. Их куда-то надо девать!»

Вопрос – соглашаться или не соглашаться на объединение – не возникал. Никому из участников совещания это не пришло в голову. Главная забота была – сохранить процесс в мирном русле и обеспечить интересы свои и всех, кто будет им затронут. Для чего – подключить, прежде всего, державы-победительницы, которые по итогам войны несли определенную ответственность за судьбы Германии.

Менее чем через неделю в Москву приехал Модров. Вот его оценка положения дел в беседе со мной один на один:

«Ситуация у нас очень сложная. Время сейчас для ГДР буквально судьбоносное. Все очевиднее глубина кризиса в стране и вина ее прежнего руководства. Вчера принято решение о предъявлении обвинения в государственной измене Хонек-керу, Миттагу, Мильке, Херману. Обвиняются в этом всего 29 бывших деятелей центрального уровня и 290 человек на местах. Они обвиняются в нарушении прав человека, конституционных свобод, разрушении экономики, в злоупотреблении властью.

…Наше коалиционное правительство было единственным органом, который поддержал авторитет государства. Но он начал сильно слабеть.

…Экономическая и социальная напряженность продолжает расти, затрагивая повседневную жизнь людей. Повсеместно раздаются требования о повышении зарплаты и пенсий, увеличении отпусков. Это потребовало бы дополнительного расходования примерно 40 млрд. марок, что далеко превышает реальные возможности ГДР.

…Весь бюджет – 230 млрд. марок. Внутренняя задолженность – 170 млрд. марок, внешняя – 20 млрд. долларов.

…Рост социальной напряженности все труднее контролировать. На местах идет распад местных органов власти. А там, где они еще сохраняются, их не признают.

…Раздаются угрозы диверсий на предприятиях и в учреждениях. Угрожают даже больницам. Все это вызывает страх у людей. Страх охватывает не только старые партии, но также и новые.

…Отмечаются случаи волнений и в рядах национальной армии.

…Растут негативные настроения по отношению к советским войскам. И здесь могут возникать проблемы.

…Не останавливается интенсивная волна выездов из республики. За январь этого года ее покинуло примерно 50 тысяч человек. Если эти темпы сохранятся, то к концу года мы лишимся еще 500 тысяч граждан.

…Из всего этого следует вывод, что идею существования двух немецких государств уже не поддерживает все больше граждан ГДР. И, кажется, эту идею уже невозможно сохранить.

…Весьма критическая ситуация создается в результате роста резких нападок на СЕПГ. Это ведет к распаду и Государственного совета, и экономических органов. Сейчас даже трудно сказать, сколько человек осталось в партии – 500 – 600 тысяч? Некоторые говорят, что 800 тысяч или даже миллион. Но я не уверен в этом. До октября в партии насчитывалось 2 млн. 200 тысяч человек.

…Считаю исключительно важным обсудить всю проблему, касающуюся двух государств на немецкой земле, и связанные с этим конкретные шаги. Дело в том, что идеи и формулировки, которые мы использовали до сих пор, уже не действуют. Большинство общественных сил, за исключением мелких левых сект, так или иначе группируется вокруг идеи объединения».

Вот так обрисовал ситуацию Председатель правительства ГДР.

И я, и Модров видели, что канцлер стремится воспользоваться этой ситуацией, чтобы выказать себя в роли главной фигуры объединения. Мы констатировали также: объединение уже стало центральным вопросом предвыборной борьбы, в которой каждый –заинтересован набрать себе побольше очков.

Однако Модров предложил затормозить процесс, используя права держав-победительниц, которым следовало бы, по его словам, договориться о партнерстве «в деле стабилизации положения». Что он имел в виду под «стабилизацией», я до сих пор не понимаю. «Торможение» процесса или наведение порядка внутри ГДР? Но тогда получалось бы, что наводить порядок он вроде бы предлагал великим державам, то есть делать то, с чем сам он, будучи председателем правительства, не справлялся. Это означало бы остановить массовое движение, мощный порыв немцев к воссоединению с помощью внешней силы!

Словом, беседа с Модровом подтвердила, насколько своевременно было совещание в ЦК КПСС по германскому вопросу, которое я провел 26 января, и насколько правильными были выводы, к которым мы пришли.

Особого рассмотрения заслуживает тема Декларации, которую Модров привез в Москву и передал мне. Называлась она «За Германию – единое отечество! (Концепция пути к германскому единству)».

Исходя из права народов на самоопределение, в ней декларировалось стремление к объединению двух германских государств в ходе многолетнего процесса. Предлагалось включить проблему объединения в повестку дня Общеевропейского совещания по сотрудничеству и безопасности, которое намечалось на конец 1990 года. Иначе говоря, авторы Декларации пребывали на позиции, на какой мы с Колем находились год назад – до всего того, что произошло осенью и в начале девяностого года.

В Декларации говорилось о постепенном создании конфедерации двух государств, то есть речь шла опять же о постепенном сближении ГДР и ФРГ, что расходилось с оценками самого Модрова, убедительно показавшего мне на фактах, что начался неодолимый процесс разрушения ГДР. С кем в таком случае должна была сближаться ФРГ?

Говорилось в документе о намерениях глубокого и серьезного обновления ГДР. Но с этим явно опоздали.

Предлагался также военный нейтралитет ГДР и ФРГ, то есть, попросту говоря, выход их из своих блоков. Об этом мы тоже думали.

Мне становилось ясно, что руководство ГДР в лице Модрова, самого способного и достойного среди тех, кто принял наследство Хонеккера, не только не владеет ситуацией, но и серьезно отстает в понимании масштабов и опасности всего того, что происходит в обеих Германиях.

Отвечая Модрову, я старался поддержать его морально. Основной смысл моих замечаний и советов сводился к тому, что необходимо использовать все остающиеся в распоряжении властей права и возможности и не допустить такого взрыва страстей, такого обвала ситуации, по сравнению с которыми погром здания Штази покажется мелкой неприятностью. – Встреча с Модровом подвела меня к мысли, что основными моими партнерами в практическом решении острейших проблем, порожденных уже развернувшимся процессом объединения Германии, будут Коль и Буш. С ними, располагающими рычагами реального воздействия на ход событий, придется иметь дело, добиваясь справедливого решения, более или менее устраивающего все стороны.

9 февраля 1990 года у меня была беседа с государственным секретарем Соединенных Штатов Джеймсом Бейкером. Он специально приехал в Москву, чтобы обсудить германский вопрос. Начиная разговор, я напомнил ему о своем прогнозе насчет того, что мир будет меняться, меняться драматически и во многих своих частях, и что теперь этот прогноз подтверждается ходом событий, в особенности – тем, что происходит в Германии.

Бейкер согласился. Более того, сказал, что процесс этот идет гораздо быстрее, чем кто-либо мог ожидать в конце прошлого года. Он сообщил о беспокойстве своих коллег – министров иностранных дел Великобритании, Франции и ФРГ, с которыми накануне встречался. Чтобы обеспечить удержание процесса в стабильных рамках и на перспективу, сказал Бейкер, необходимы механизмы решения вопросов, касающихся внешних аспектов объединения.

Мы тоже об этом подумали и считаем правильным иметь такой механизм по формуле «4+2», ответил я. Бейкер высказался за то, чтобы перевернуть формулу и называть ее «2+4». Ссылался на немцев, которые видят в этом символику, подтверждающую, что внутренние германо-германские аспекты объединения – их прерогатива. Не нужно, мол, лишний раз испытывать немецкий национализм.

Я не стал возражать. И вообще я не придавал серьезного значения порядку цифр в формуле – ни в тот момент, ни потом. Хотя некоторые мои оппоненты создали впоследствии из этого целую проблему. Я имею в виду прежде всего Фалина, который воздвиг целую пирамиду обвинений по поводу этой якобы принципиальной нашей уступки. Но все это чистая схоластика.

Бейкер заявил мне, что ни Буш, ни он «не намерены извлекать односторонних преимуществ из происходящих процессов». И хотел бы здесь это подчеркнуть.

Потом он произнес мини-речь по поводу того, что нельзя допустить, чтобы Германия стала нейтральной. Главный аргумент – в этом случае немцы могут создать собственный ядерный потенциал. Другой аргумент – что нейтралитет Германии ставит под вопрос присутствие Соединенных Штатов в Европе и разрушает механизм, обеспечивающий это присутствие, – НАТО. А ухода США не хочет никто.

Я согласился с тем, что на данном этапе военное присутствие Соединенных Штатов в Европе играет стабилизирующую роль. И СССР не выступает за вывод американских войск в контексте воссоединения Германии.

Бейкер тут же торжественно заявил мне, что – цитирую по стенограмме – «не произойдет распространения юрисдикции и военного присутствия НАТО ни на один дюйм в восточном направлении… Мы считаем, что консультации и обсуждения в рамках механизма „2+4“ должны дать гарантии, что объединение Германии не приведет к распространению военной организации НАТО на Восток». Это понимание было зафиксировано в Договоре «Об окончательном урегулировании в отношении Германии» []. И, кстати, выполнено в полном объеме: и в том, что касается времени пребывания на территории бывшей ГДР советских (российских) войск, и в том, что касается времени после их вывода.

В связи с происходящим сейчас расширением НАТО меня нередко спрашивают: не допустило ли просчет советское руководство в свое время, не поставив вопрос о недопущении расширения НАТО на Восток вообще, а не только на территории бывшей ГДР. Что на это можно сказать? Если наше требование в отношении территории ГДР было абсолютно правильным, то выдвижение требования о нерасширении НАТО на Восток в тот момент было бы просто глупостью. Так как существовали НАТО и ОВД []!

Если о чем и шла речь тогда, так это о необходимости трансформации обеих военных организаций (ОВД и НАТО) в политические, о сокращении военной составляющей этих блоков. Иначе говоря, дело шло не только к «разводу» двух блоков, олицетворявших военную конфронтацию Запад – Восток, но и об их коренной реорганизации, о серьезных изменениях в самих их функциях. Это нашло свое отражение в итогах заседания Совета НАТО в Лондоне, которое состоялось в те дни. В это же время шла подготовка встречи в верхах в Париже, которая приняла затем Хартию для Европы. Этим советское руководство занималось основательно. Встреча проведена была по нашей инициативе и была нацелена на строительство Новой Европы, в первую очередь – системы общеевропейской безопасности взамен военных блоков.

Я считал необходимым задержать внимание читателя на этом вопросе, имея в виду ту в общем-то некомпетентную и политически спекулятивную полемику, которая развернулась много позже, в связи с реальным расширением НАТО в середине 90-х годов.

Уверен, и никто не в состоянии доказать противное тому, что если бы был сохранен Советский Союз, а следовательно, и те отношения, которые уже сложились между ним и Соединенными Штатами, никакого бы расширения НАТО не произошло, и обе страны по-другому подходили бы к созданию системы европейской безопасности.

Обменявшись мнениями с Бейкером о том, как следует действовать в сложившейся обстановке, я предостерег госсекретаря против упрощения в подходе к проблеме. Информировал его о том, что мне известно о настороженном отношении к происходящему в Германии не только со стороны восточноевропейских стран, но и со стороны Парижа, Лондона, Рима. Повсюду в большей или меньшей степени присутствует опасение, связанное с неопределенностью, – как поведет себя Германия, когда увеличит свой и без того уже мощный потенциал, восстановив единство?

Особое внимание я обратил на то, что в работе механизма «2+4» должны быть учтены интересы всех соседей Германии, других стран Европы. Разногласий по поводу того, что объединение должно состояться только на территории нынешних ФРГ и ГДР (включая Восточный и Западный Берлин) при полном уважении существующих ныне их границ с другими государствами, не было.

Договорились действовать согласованно, постоянно поддерживать контакт, обмениваться по ходу событий информацией, идеями.

10 февраля 1990 года у меня состоялся большой разговор с приехавшим в Москву Гельмутом Колем. Были обозначены все главные пункты германского объединения, намечены возможные решения, которые нам вместе и раздельно, а также в согласии с американцами, французами и англичанами предстояло принимать.

И хотя встреча происходила за месяц до намеченных на 18 марта выборов в ГДР, после которых должны были начаться переговоры между двумя немецкими правительствами, нам обоим – мне и Колю – было ясно, что пора уже заниматься вопросами, относящимися к будущей компетенции объединенной Германии.

Коль подробно охарактеризовал ситуацию в Восточной Германии. Слушая его, я и тогда думал, и сейчас так считаю, что он сгущал краски. Однако многое совпадало с тем, что мне было известно от Модрова. Были в его информации и особо тревожные моменты.

Он справедливо считал, что январь стал критическим месяцем, когда, по его выражению, «все рухнуло». Шла массовая эмиграция гэдэ-эровских граждан. Их уже в общей сложности стало за предшествующий год 380 тысяч. Их надо было кормить, обустраивать, где-то селить, что создавало дополнительное напряжение со стороны западногерманского населения.

Другим тревожным моментом был, по существу, полный обвал восточной марки, а также буквально отчаянные просьбы властей Восточного Берлина к властям ФРГ взять на свое обеспечение больницы, полицию, городскую железную дорогу, коммунальные службы и т. д. Началось бегство офицеров Народной армии на Запад. Многие при этом заявили о своей готовности перейти на службу в бундесвер.

В некоторых местах, где размещались советские войска, имели место настораживающие инциденты.

Должностные лица, ответственные за функционирование и безопасность АЭС на территории ГДР, не ручались за содержание своих объектов. Одна из АЭС находилась, по оценке экспертов, в полуаварийном состоянии. А между тем реакторы в ней стояли такие же, как и в Чернобыле.

Таков был фон нашей беседы. «Надо готовиться к тому, – говорил канцлер, – чтобы адекватно реагировать на надвигающиеся события. Я не хочу их ускорения, но на меня, я вижу, движется волна, и я не смогу ей противостоять. Такова реальность. Многое предстоит нам вместе обдумать, обсудить и переосмыслить».

Действительно, мы многое обсудили и переосмыслили. Канцлер заверил меня, что окончательная черта под вопросом о границах в случае объединения будет подведена там, где эта граница сейчас проходит. Он, правда, просил меня публично не возбуждать до поры до времени этот вопрос, принимая во внимание чувства миллионов переселенцев, бежавших и изгнанных в результате Второй мировой войны. Разумом, говорил он, они сознают, что территории, где они родились и жили, утрачены безвозвратно. И если сейчас провести опрос, около 90% выскажутся за сохранение границы по Одеру – Нейсе. Но, говорил канцлер, в душе у многих не затихает боль, и это создает серьезные трудности для него, канцлера, в нынешней ситуации, когда все эмоции сконцентрированы на объединении, от которого далеко не все ждут только хорошего.

Остро стоял вопрос о военной безопасности. Коль, уже знавший о нашем разговоре с госсекретарем, высказался за решительное продвижение процесса разоружения, заявил о готовности всячески этому содействовать. Заверил, что объединенная Германия возьмет на себя самые строгие обязательства в отношении отказа от ядерного, бактериологического и химического оружия.

Канцлер вместе с тем решительно выступил против нейтралитета будущей Германии и сослался на те последствия, которые имел Версальский договор 1918 года, изолировавший Германию от остальной Европы, со всеми вытекавшими из этого пагубными последствиями.

Как и Бейкер, канцлер заявил мне следующее – цитирую по стенограмме: «Мы считаем, что НАТО не должно расширять сферу своего действия». Потом, по другому поводу, он еще раз повторил это заявление.

Была поднята тема о международных договорах, заключенных ГДР. Канцлер с уверенностью обещал, что новый германский парламент, который появится в результате объединения, подтвердит положения этих договоров. Новое государство может наследовать старые договоры, разумеется, с согласия Москвы, Варшавы и других столиц.

Наиболее существенную часть нашего разговора с канцлером я хочу привести по стенограмме.

«М. Горбачев: Наверное, можно сказать, что между Советским Союзом, ФРГ и ГДР нет разногласий по вопросу о единстве немецкой нации и что немцы сами решают этот вопрос. Короче: в главном исходном пункте есть понимание – сами немцы должны сделать свой выбор. И они должны знать эту нашу позицию.

Г. Коль: Немцы это знают. Вы хотите сказать, что вопрос единства – это выбор самих немцев?

М. Горбачев: Да, в контексте реальностей.

Г. Коль: Согласен с этим.

М. Горбачев: Есть реальности. Была война, оставившая нам тяжелое наследие. Мы это наследие сейчас пересматриваем и хотим его изменить: уйти от конфронтации и вражды. Вышли на общеевропейский процесс, на новое мышление в мировой политике. В таких условиях и открылась возможность перевода «немецкого вопроса» в другую фазу. Делать это нужно совместными усилиями, с учетом не только своих интересов, но и интересов соседей.

Г. Коль: Присоединяюсь к такой постановке вопроса.

М. Горбачев: Немцы доказали, что они извлекли уроки из прошлого. И это оценено в Европе и в мире. И подтверждение тому – изменения, которые выкристаллизовываются и на Западе, и на Востоке и зафиксированы в заявлениях о том, что с немецкой земли никогда не должна исходить война.

Г. Коль: Я это трактую наоборот: «С немецкой земли должен исходить только мир». И это не фраза, это совершенно серьезно.

М. Горбачев: Это очень важная констатация. Речь идет еще об одном выборе немцев – в пользу мира. Мы должны строить объединенную Германию на фундаментальных вещах».

Что касается просьбы канцлера учитывать психологическую ситуацию в его стране и трудности, которые он испытывает в решении некоторых вопросов, то я ему в свою очередь сказал о наших внутриполитических проблемах, связанных с объединением Германии. «Вы должны признать, – говорил я ему, – что и у меня, и у Ярузельского, и у Модрова, и у руководства Чехословакии – у всех тоже есть своя внутренняя ситуация. Вы, наверное, обратили внимание на последний пленум ЦК КПСС? Эта тема там уже присутствовала, задавали вопрос: та ли политика проводится? Не забыли ли мы о жертвах народа? Это очень сильно присутствует у нас. Канцлер должен это иметь в виду. Ибо, строя единую Германию, всем важно знать ее место в содружестве народов. Этот контекст должен всеми нами учитываться.

– Господин Генеральный секретарь, – ответил мне Коль, – немцы в ГДР и ФРГ принимают решение в контексте общеевропейского развития.

– Принимаю это к сведению, – отреагировал я. – Так уж сложилось, что немецкий вопрос оказывает сильное влияние на европейскую и мировую политику. Поэтому мы должны распорядиться ситуацией исходя из исторических критериев. Есть эмоции, но есть и реальный контекст. Мы готовы сотрудничать так, чтобы не нарушать взаимопонимание, и создать новые хорошие отношения между нашими народами».

В этой связи канцлеру было сказано: «Знаю, что вы не воспринимаете нейтрализацию. Говорят, что это унизило бы немецкий народ… И все же я вижу объединенную Германию за пределами военных образований, со своими национальными вооруженными силами, необходимыми для достаточной обороны. Индия, Китай придерживаются такого статуса. И это их не унижает. Почему же такой статус должен унижать немцев?

Было бы несерьезно, если бы одна часть государства входила в НАТО, а другая – в ОВД. Где-то до реки одни войска стоят, а на другом берегу – уже другие. Давайте «погоняем» эту мысль, г-н федеральный канцлер. Говорят: что такое НАТО без ФРГ? Но уместно будет и спросить: что такое ОВД без ГДР? Это серьезный вопрос».

Условились, что эти вопросы будут обстоятельно рассмотрены в рамках механизма «2+4».

Рефреном в моих замечаниях, в логике моих рассуждений проходила мысль о том, что объединение Германии – это важнейшая часть общеевропейского процесса и мирный вклад в него. Германия берет на себя очень серьезную ответственность. Этот процесс должен развиваться во благо всех народов. Коль заверил меня, что так и будет, процитировал даже канцлера Аденауэра, который 35 лет назад сказал: «Германский вопрос можно решить только под европейской крышей».

Канцлер сообщил мне, между прочим, что он получил согласие своего правительства на предоставление Советскому Союзу финансового содействия в поставках продовольствия. «Возражений никаких не было. Все высказались за то, чтобы поддержать политику перестройки».

Далее цитирую по стенограмме, как я отреагировал:

«Мы ценим инициативу федерального канцлера, поддержку федерального правительства, понимание со стороны бизнеса, отношение к нам населения ФРГ».

В ответ последовало важное заявление канцлера ФРГ: «Мы хотим, чтобы перестройка шла вперед, чтобы ей сопутствовал успех. Что же касается данной конкретной акции, то это, бесспорно, принципиально новаторское мероприятие. Открыв новую главу в наших отношениях, мы как раз и должны быть новаторами.

…Хотел бы сказать с полной откровенностью, г-н Генеральный секретарь: если возникнет ситуация, когда Вам понадобится помощь или поддержка, и Вы решите, что я могу помочь, прошу Вас сразу же обращаться ко мне. Можете быть уверены, что в моем лице Вы вновь найдете внимательного и отзывчивого адресата».

Я не случайно столь подробно остановился на этой теме. Со стороны немцев решение о предоставлении нам финансовой помощи в действительно очень острой ситуации, которая сложилась в стране тогда с продовольствием, было актом необычным. Он отражал новый характер отношений между нашими странами, был следствием коренного изменения международной атмосферы по окончании «холодной войны». Это был и результат ускоренного изживания тяжелого послевоенного наследства, сохранявшего в себе семена враждебности между нашими народами.

Однако эта благородная и действительно новаторская акция, как и последующие кредиты, стала предметом вульгарной, отвратительной спекуляции со стороны наших ультрапатриотов. Меня обвиняли чуть ли не в том, что я за взятку согласился на объединение Германии. Будто бы без этой финансовой помощи я мог сказать «Стоп!» процессу, который стал уже необратимым.

12 февраля я проинформировал Модрова о своих беседах с Бейкером и Колем. Сообщил ему о сказанном мною Гельмуту Колю – что нельзя использовать тему объединения в предвыборных целях, подхлестывая процесс вопреки прежним обещаниям; что беседа показала: канцлер явно заручился поддержкой американцев, хотя я понял это еще из разговора с Бейкером; что позиции Великобритании и Франции Коль учитывает, «хотя в меньшей степени»; что Коль против нейтралитета и хочет оставить Германию в НАТО. Сказал Модрову и о своей формуле объединения, изложенной Колю: «Сейчас история ускорила свой ход. Какими будут выбраны государственные формы, темпы сближения ГДР и ФРГ, определят сами немцы, …но процесс объединения затрагивает интересы Советского Союза, Европы в целом, и эти интересы мы будем ограждать и отстаивать… Движение вперед „возможно только на основе такой формулы“.

Модров вновь говорил о тяжелейшем экономическом положении ГДР, о распаде власти на местах, о том, что настроения в пользу объединения с ФРГ очень сильны, что большинство ведущих политических сил на стороне Коля.

13 февраля в Оттаве проходила встреча министров иностранных дел 23 государств Европы, США и Канады. Там же министры СССР, США, Англии, Франции, ГДР и ФРГ договорились о создании «института 2+4» – для обсуждения внешних аспектов немецкого единства.

Я счел момент подходящим, чтобы публично обобщить свои подходы к объединению Германии и дал интервью газете «Правда». Мне представляется уместным напомнить о моих взглядах на эту проблему в тот период.

Вопрос: В редакцию продолжают поступать письма, в которых читатели просят разъяснений по вопросу об объединении Германии. Известно, что и на Западе на этот счет высказывается немало разных суждений, в том числе – и относительно итогов Вашей встречи с канцлером Колем. Что бы Вы могли сказать по этому поводу?

Ответ: Вопрос действительно очень важный, один из главных в современной международной политике. Я бы выделили тут два аспекта.

Первый – это право немцев на единство. Мы никогда не отрицали этого права. И хочу напомнить, что даже сразу после войны, которая принесла нашему народу и законную гордость победы, и ничем не измеримое горе, естественную ненависть к ее виновникам, Советский Союз выступал против расчленения Германии. Не нам принадлежит эта идея, и не мы несем ответственность за то, как потом, в условиях «холодной войны», стали развертываться события.

Добавлю к этому: даже после того, как появились два германских государства, Советское правительство совместно с ГДР продолжало отстаивать принцип единства Германии. В 1950 году СССР поддержал предложение ГДР о восстановлении общей германской государственности. 10 марта 1952 года Советское правительство выдвинуло план объединения Германии в едином демократическом и нейтральном государстве. Запад отверг и это предложение. В 1954 году на совещании министров иностранных дел в Берлине мы вновь предложили создание единой демилитаризованной Германии. И вновь получили отказ. Год спустя, 15 января 1955 года, Советское правительство выдвинуло предложение о создании единой Германии с избранным на свободных выборах правительством, с которым был бы подписан мирный договор. И это предложение осталось без ответа. В 1957 – 1958 годах не было даже рассмотрено выдвинутое ГДР и активно нами поддержанное предложение о создании германской конфедерации. В 1959 году последовало новое советское предложение на совещании министров иностранных дел четырех держав: заключить мирный договор с единой объединенной Германией, которая не входила бы в военно-политические группировки, но обладала бы определенным военным потенциалом. Результат – тот же.

Да и при заключении Московского договора СССР не исключал в перспективе преодоления раскола Германии. Свидетельством тому – принятие нашим правительством «Письма о германском единстве», которым Брандт и Шеель сопроводили подписание ими этого Договора.

Таковы факты.

Как видите, этот вопрос для нас не новый. Мы исходим из того – и об этом мне приходилось не раз и публично, и в контактах с немецкими политическими деятелями говорить, – что история так рассудила, что возникли два германских государства, и ей принадлежит рассудить, какой в конце концов будет государственная форма существования немецкой нации. И вот история заработала неожиданно быстро. В этих условиях мы еще раз подтвердили, что немцы сами должны определить, как, в какие сроки и в каких формах будет проходить их объединение. Об этом шла речь и в беседах с X. Модровом, и вскоре затем – с Г. Колем. Но это – лишь одна сторона проблемы, и в этих беседах не только об этом говорилось.

Вопрос: Что Вы имеете в виду?

Ответ: Прежде всего то, что объединение Германии касается не только немцев. При всем уважении к этому их национальному праву ситуация такова, что невозможно себе представить, чтобы немцы между собой договорились и потом предложили всем остальным одобрить уже принятые ими решения. Есть вещи фундаментальные, которые международное сообщество вправе знать и в которых не должно быть места для двусмысленности.

Далее. Должно быть изначально ясно, что ни сам процесс сближения ФРГ и ГДР, ни единая Германия не должны нести ни угрозы, ни ущерба национальным интересам соседей и вообще кому бы то ни было вовне. И конечно – исключается всякое посягательство на границы других государств.

Помимо незыблемости сложившихся в результате Второй мировой войны границ, что является самым существенным, есть и другие ее последствия. Никто не отменял ответственности четырех держав. И снять ее с себя могут только они сами. Мирного договора с Германией еще нет. И только он может в международно-правовом порядке окончательно определить статус Германии в европейской структуре.

На протяжении длительного времени безопасность, как бы то ни было, поддерживалась наличием двух военно-политических союзов – ОВД и НАТО. Пока только намечаются предпосылки для формирования принципиально новой системы безопасности в Европе. Поэтому сохраняется и роль этих союзов, хотя она существенно модифицируется по мере снижения вооруженного противостояния, ослабления военного компонента безопасности, усиления политических аспектов их деятельности. Следовательно, и воссоединение Германии должно происходить с учетом этих обстоятельств, а именно – недопустимости нарушения военно-стратегического баланса двух этих международных организаций. Тут должна быть полная ясность.

И последнее. Из сказанного вытекает, что процесс объединения Германии органически связан и должен быть синхронизирован с общеевропейским процессом, с его стержневой линией – формированием принципиально новой структуры европейской безопасности, которая придет на смену блоковой.

Вопрос: Известно, что в Оттаве министры иностранных дел договорились о механизме обсуждения германского вопроса с участием СССР, США, Великобритании, Франции, ФРГ и ГДР. Не могли бы Вы пояснить, как мыслится роль этого механизма?

Ответ: Действительно, речь идет об определенной форме обсуждения германского вопроса между шестью упомянутыми государствами. Кстати, идея такой процедуры родилась в Москве и в западных столицах одновременно и независимо друг от друга. О ней мы говорили с X. Модровом и потом с Г. Колем. И всякие ссылки на приоритеты вряд ли уместны.

Правовая ее основа связана с итогами войны, с ответственностью четырех держав за будущую роль Германии в мире. Вместе с тем она учитывает и огромные перемены, которые произошли с тех пор в Европе и в мире, в самих двух германских государствах, поэтому и включает их в формулу этого механизма, условно названного «2+4».

Задача состоит в том, чтобы всесторонне и поэтапно обсудить все внешние аспекты германского воссоединения, подготовить вопрос к включению в общеевропейский процесс и к рассмотрению основ будущего мирного договора с Германией. Причем эффективность таких консультаций, их авторитет зависят от степени доверия и открытости между всеми участниками. Разумеется, суверенные государства могут осуществлять любые контакты, в том числе и по германскому вопросу, на двусторонней и любой другой основе. Но мы исключаем такой подход, когда трое или четверо будут первоначально сговариваться между собой и выкладывать остальным участникам уже согласованную позицию. Это неприемлемо.

Вопрос: А нет ли в этой процедуре элемента дискриминации по отношению к другим странам, тоже участвовавшим в войне?

Ответ: Вопрос правомерный. Именно поэтому, не умаляя исторически обусловленного права четырех держав, мы связываем механизм «2+4» с общеевропейским процессом и вместе с тем понимаем особый интерес других стран, не обозначенных в этой формуле. А следовательно – и их законное право защищать свои национальные интересы. Прежде всего я имею в виду Польшу – незыблемость ее послевоенных границ, как и границ других государств, должна быть гарантирована. Такой гарантией может быть только международно-правовой акт.

Вопрос: Как Вы оцениваете определенную тревогу среди советских людей, да и со стороны других европейских народов, по поводу перспективы возникновения в центре Европы единого германского государства?

Ответ: И исторически, и психологически такое беспокойство понятно. Хотя нельзя отрицать, что немецкий народ извлек уроки из опыта гитлеровского господства и Второй мировой войны. В обоих германских государствах выросли новые поколения, которые смотрят на роль Германии в мире иначе, чем, скажем, на протяжении последних ста с лишним лет и особенно – в период нацизма.

И, конечно, важно, что не только со стороны общественности ФРГ и ГДР, но и на официальном, государственном уровне не раз перед лицом всего мира было заявлено: с немецкой земли никогда не должна исходить война. А в беседе со мной Г. Коль дал еще более обязывающую трактовку этой формулы: с немецкой земли должен исходить только мир.

Все это так. Однако никто не имеет права игнорировать негативный потенциал, сложившийся в прошлом в Германии. И тем более невозможно не учитывать народную память о войне, о ее ужасах и потерях. Поэтому очень важно, чтобы немцы, решая вопрос об объединении, помнили о своей ответственности и о том, что необходимо уважать не только интересы, но и чувства других народов.

В особенности это касается нашей страны, советского народа. Он имеет неотъемлемое право рассчитывать и возможность добиваться того, чтобы от объединения немцев наша страна не понесла ни морального, ни политического, ни экономического ущерба и чтобы в конце концов был реализован давний «замысел» истории, которая определила нам жить рядом, протянула между нашими народами нити связей и глубокого взаимного интереса, перекрестила – иногда в трагических столкновениях – наши судьбы и которая в условиях новой эпохи дает нам шанс доверять друг другу и плодотворно сотрудничать».

После того как канцлер побывал в Вашингтоне, 28 февраля у меня состоялся телефонный разговор с Бушем. Из этого разговора мне стало совершенно ясно: Коль и Буш окончательно договорились о членстве объединенной Германии в НАТО. И это становилось, по сути, главным международным вопросом в дальнейшем процессе объединения Германии.

Во всех своих публичных выступлениях весной 1990 года и в переговорах с иностранными деятелями я держался той точки зрения, что нахождение объединенной Германии в НАТО неприемлемо. Я рассчитывал в этом опереться на позиции других европейских стран. Но, кроме согласия со мной правительства Модрова, такой поддержки я ни у кого не нашел, даже со стороны членов Варшавского Договора, включая Польшу. Несколько даже неожиданным было, когда министр иностранных дел Великобритании Хэрд на встрече со мной выставил те же аргументы, какие я уже неоднократно слышал от американцев. А именно: было бы лучше, если такая крупная держава в случае ее объединения не оставалась бы предоставленной самой себе. Выход Германии из НАТО означал бы практически крах этого союза, а значит, сделал бы невозможным сохранение американских войск в Европе. В этих условиях тем более невозможно оставлять Германию вне всяких союзнических рамок.

Логика была такая: европейские союзники Германии по НАТО побаиваются ее мощи. Гарантию своей безопасности они видят в присутствии американских войск. Но легитимность их присутствия опирается на НАТО. НАТО же без Германии обречено на исчезновение.

Наша же логика состояла в том, чтобы предельно синхронизировать германское объединение с общеевропейским процессом, с его институциализацией. Тогда Германия не оставалась бы «в одиночестве». А НАТО и ОВД пора коренным образом реорганизовать, превращая в преимущественно политические системы.

Но, увы, такой синхронизации добиться не удалось: германское объединение набрало уже невероятно быстрый темп. А после выборов в Народную палату ГДР 18 марта, на которых победил «Альянс за объединение Германии» (вместе с СДПГ почти 70% голосов), ГДР потеряла всякую способность сопротивляться объединению; на основе 23-й статьи Конституции ФРГ последняя ее просто поглощала.

Более того, правительство, которое возглавил Л отар де Мезьер, сознательно сделало ставку именно на такую форму объединения. Когда на встрече с ним в Москве 29 апреля 1990 года я критически высказался по поводу 23-й статьи, он мне возразил: «Мы по-другому оцениваем ситуацию. В своей предвыборной кампании мы прямо отдавали предпочтение этому пути к объединению и получили на это мандат наших избирателей.

…Наш подход учитывает то обстоятельство, что, скажем, при проведении референдума на эту тему шансы ГДР с ее 16 миллионами граждан добиться успеха не очень большие. Нам будет трудно убедить 60 миллионов западногерманских граждан в том, что они должны изменить свой Основной закон, при котором они, вообще-то говоря, жили довольно хорошо».

Еще до выборов я вновь встречался в Москве (6 марта) с делегацией Совета Министров ГДР во главе с Модровом. В ходе обмена мнениями Модров сообщил мне позицию своего правительства относительно сохранения прав жителей ГДР на собственность, которую они получили в результате конфискации ее у военных преступников и крупных помещиков в 1946 году.

Я хотел бы задержаться на этой теме, поскольку она стала впоследствии предметом очень острых споров в Германии. Я тогда никак не отреагировал на слова Модрова. Повторил только, что объединение поставит Германию, с точки зрения международного права, в равное положение с другими членами мирового сообщества.

Я и тогда, и потом считал, что упомянутый Модровом вопрос – внутреннее дело самих немцев. Во всех своих заявлениях этого времени я считал необходимым подчеркивать: во внутренние дела мы не вмешиваемся. Другое дело, что я и тогда, и сейчас считаю несправедливым и политически нецелесообразным лишение бывших граждан ГДР той собственности, которую они получили от советских военных властей по окончании войны. Кстати, эти акты были потом закреплены законодательством суверенного государства – Германской Демократической Республики.

Но, повторяю, этот вопрос для меня был и остается чисто внутренним, немецким. И никогда – в переговорах ни с Модровом, ни с Колем, ни с тем же де Мезьером – вопрос не ставился в контекст объединения как непременное условие. Модров 7 марта 1990 года с письмом на эту тему обратился ко мне и к Колю. Ответом на письмо с нашей стороны было заявление Советского правительства 28 марта.

Там подробно излагалось, каким образом и на основе каких принципов осуществлялась передача собственности по окончании войны. Было сказано, что Советский Союз выступает против попыток поставить имущественные отношения под вопрос в случае возникновения единой Германии, что Советское правительство разделяет позицию правительства ГДР – о необходимости строгого соблюдения защищенности социально-экономических прав и интересов миллионов граждан ГДР.

Формулы, как видите, недвусмысленные. Но все они исходят из того, что ГДР будет отстаивать эти позиции в переговорах с представителями ФРГ. А мы, Советское правительство, фиксируем свою поддержку гэдээровской позиции. Но нигде в документе даже намека нет на то, что, если власти ФРГ отвергнут такую позицию, мы пойдем на срыв всего процесса объединения. Такая постановка вопроса просто абсурдна. В одном из интервью по поводу таких обвинений, будто я позже, перестав быть президентом, «забыл о своем требовании», об «условии», якобы предъявленном Колю, и т. п., я сказал: здесь путают Божий дар с яичницей, то есть ставят в один ряд исторически несопоставимые вещи.

Переговоры на эту тему шли между самими немцами. 15 июня 1990 года было принято Совместное заявление правительств ФРГ и ГДР об урегулировании открытых имущественных вопросов. Председатель Совета Министров и министр иностранных дел ГДР де Мезьер и министр иностранных дел ФРГ Геншер проинформировали 12 сентября 1990 года Шеварднадзе об этом Заявлении в своем письме. Там сказано буквально следующее: «Изъятия имущества, проведенные на основе прав и верховенства оккупационных властей (в 1945 – 1949 гг.), являются необратимыми. Правительства Советского Союза и Германской Демократической Республики не видят возможности пересмотреть принятые в то время меры. Правительство Федеративной Республики Германии, учитывая историческое развитие, принимает это к сведению. Оно придерживается мнения, что за будущим общегерманским парламентом должно быть оставлено право принять окончательное решение о возможных государственных мерах по компенсации.

В соответствии с п. 1 ст. 41 Договора между Федеративной Республикой Германии и Германской Демократической Республикой об установлении единства Германии от 31 августа 1990 г. (Договора об объединении) упомянутое совместное заявление является составной частью этого Договора. В соответствии с п. 3 ст. 41 Договора об объединении Федеративная Республика Германии не будет принимать правовых актов, которые противоречили бы процитированной выше части совместного заявления».

Шеварднадзе в качестве министра иностранных дел СССР принял это письмо к сведению. Не более того. И никаких официальных решений в Москве на этот счет никто не принимал, что совершенно понятно.

Как видно из процитированного документа, договоренность об имущественных отношениях, о которых идет спор, состоялась между самими немцами, и ни в какие документы, подписанные официальными лицами Советского Союза, эти положения никогда не включались.

Чтобы поставить последнюю точку на этой теме, хочу еще раз напомнить о следующем: кроме вышеупомянутой фразы Модрова в беседе со мной 6 марта, этот вопрос не поднимался никогда ни канцлером Колем, ни Геншером, ни де Мезьером, сменившим 12 апреля Модрова на посту премьера ГДР. Естественно, сам я, по названным выше соображениям, никогда не ставил и не мог ставить его, тем более в качестве условия своего согласия на объединение Германии. Все претензии на этот счет я категорически отвожу.

Однако вернусь к главной теме.

5 мая начались переговоры по формуле «2+4» в Бонне. Участники изложили свои позиции по внешним аспектам строительства немецкого единства. Согласована была повестка дня работы этого «института» из четырех пунктов: 1) границы; 2) военно-политические вопросы с учетом подходов к приемлемым структурам безопасности в Европе; 3) Берлин; 4) окончательное международно-правовое урегулирование и ликвидация прав и ответственности четырех держав.

Согласован календарь следующих встреч в рамках «2+4»: июнь – в Берлине, июль – в Париже, сентябрь – в Москве. Решили пригласить Польшу на парижскую встречу (по вопросу о границах).

Попытки Шеварднадзе на встрече в Бонне отстоять предписанную ему в директивах Политбюро позицию по вопросу о невхождении единой Германии в НАТО никто не поддержал.

Приближалось 45-летие Победы в Великой

Отечественной войне. Мне предстояло выступать в Кремле на торжественном собрании, посвященном этой дате, с которой едва ли не у каждой советской семьи были связаны глубокие переживания. Я решил именно в этот день объяснить народам СССР нашу политику в отношении Германии и обрисовать перспективу, на которую эта политика дает нам возможность рассчитывать. Вот что я, в частности, сказал тогда:

«Мы с сочувствием относимся к понятному желанию немцев ГДР и ФРГ жить единой семьей. Настала пора перевернуть эту послевоенную страницу в истории Германии.

Убежден, что выражу общее мнение, сказав: советские люди за сотрудничество с этой новой Германией. Сохранение и расширение экономических связей, взаимодействие двух наших великих народов на почве науки и культуры, политический диалог между ними могут многое дать цивилизации и послужить одной из опор хельсинкского процесса.

Но нужны надежные гарантии, что при объединении двух германских государств не будут нарушены интересы нашей безопасности, как и других народов, стратегическая стабильность в Европе и мире.

Сейчас начаты переговоры по формуле «2+4», идут и двусторонние контакты с правительствами США, Великобритании, Франции, ГДР, ФРГ, а также Польши, Югославии, Италии, некоторых других государств. Среди важных тем, стоящих перед «шестеркой», – германский мирный договор, который окончательно подвел бы черту и под Второй мировой, и под «холодной войной».

Он должен дать уверенность в том, что с немецкой земли впредь будет исходить только мир. Договор призван определить военный статус Германии и ее место в общеевропейской структуре безопасности, зафиксировать ее обязательства в том, что касается нерушимости послевоенных границ.

Подчеркну: нам чужда мысль о документе, дискриминирующем Германию, затрагивающем национальное достоинство немцев. Новый Версаль неуместен, как не нужно и перелицовывание сепаратных соглашений 1952 – 1954 годов. Нет, это должен быть акт мира в точном и полном смысле слова».

Могу добавить к этому то, что я сказал Хорсту Тельчику, помощнику канцлера, приехавшему в Москву по его поручению 14 мая:

«Сейчас мы вышли на магистральный путь развития советско-германских отношений. А ведь за спиной у нас 27 миллионов погибших советских людей, 18,5 миллиона раненых, контуженых, десятки миллионов осиротевших и потерявших здоровье. Вся нация была потрясена до основания. То же можно сказать и о немцах.

Поэтому оба наших народа призваны строить свои отношения в будущем так, чтобы их ничто не омрачало. На мой взгляд, за многие столетия сегодняшняя ситуация – самая благоприятная для старта в новое будущее отношений между Германией и Россией».

Мое выступление в канун Дня Победы было воспринято в стране с пониманием. Никаких признаков несогласия в народе, тем более протестов, не было. Правда, антиперестроечная сталинистская оппозиция уже взяла на вооружение против меня и германскую тему. Однако это не поколебало моей решимости довести дело до конца.

Предстояла давно согласованная поездка в Вашингтон, где мы с президентом Бушем должны были обстоятельно обсудить большой круг вопросов, включая подготовку договора по ядерным СНВ. Понятно, что не мог быть обойден и германский вопрос в контексте общеевропейского процесса.

В порядке подготовки моего визита 18 мая в Москву приехал Джеймс Бейкер.

С первого же захода в разговоре я понял, что он приехал доказывать целесообразность и неизбежность вхождения единой Германии в НАТО. Я сразу же и в довольно жесткой форме обратил его внимание на противоречивость позиции американской администрации в этом вопросе:

«Ваша позиция на этот счет противоречива. Я не знаю, чем Она питается. Может быть, вы боитесь объединения Европы? Я не раз говорил и здесь, и в Европе и могу подтвердить сейчас: мы понимаем необходимость присутствия – не обязательно военного – Соединенных Штатов во всех европейских процессах. Вы можете из этого исходить. Но вот вы говорите: обе Германии являются миролюбивыми, демократическими странами и нет оснований видеть какую-то опасность в происходящем. Вы говорите, что мы преувеличиваем опасность. Но если это так, если вы не считаете это важным фактором, то почему не согласиться с тем, чтобы объединенная Германия была членом Варшавского Договора?

Или другое: вы говорите, что немцам можно доверять, что они доказали это. Но если это так, зачем включать Германию в НАТО? Вы отвечаете: если Германия не будет в НАТО, это может создать проблемы в Европе. Выходит, вы не доверяете Германии.

…Мы хотели бы рассчитывать на серьезный подход с вашей стороны. И когда видим элементы игры с нами, нас это беспокоит. Разве это нужно? Разве можно допустить, чтобы наши отношения превратились в какую-то возню? Мы видим, что порой у вас возникает искушение воспользоваться ситуацией».

Бейкер заверял меня, что политика его администрации не направлена на то, чтобы оторвать Восточную Европу от Советского Союза. «Прежде, – признал он, – у нас была такая линия. Но сегодня мы заинтересованы в том, чтобы построить стабильную Европу и сделать это вместе с вами».

Он говорил мне, что их желание иметь объединенную Германию в НАТО объясняется тем, что, если она не будет твердо укоренена в европейских институтах, могут возникнуть условия для повторения прошлого. Общеевропейские структуры в рамках СБСЕ пока еще, как он выразился, прекрасная мечта, а НАТО существует. Если Германия не будет в НАТО, то она займется обеспечением своей безопасности иным путем, захочет получить ядерную безопасность. Он ссылался также на принцип Хельсинкского договора, согласно которому каждое государство имеет право выбирать, в каком союзе оно хочет быть или не быть нигде. И если, мол, Германия захочет войти в Варшавский Договор, что вы предлагаете, то мы, США, хотя и против, но препятствовать не будем. Сейчас же, продолжал госсекретарь, налицо факт совершенно определенного и решительного желания Коля и нового правительства ГДР, чтобы объединенная Германия вошла в НАТО в качестве полноправного члена. За это выступают и ваши союзники по Варшавскому Договору. При этом Бейкер заверял меня, что Вашингтон не принуждал ни Венгрию, ни Чехословакию, ни Польшу выступать с таких позиций. Это их совершенно свободно выраженное мнение.

В конце концов Бейкер изложил заранее подготовленную администрацией США программу, которая как бы компенсировала вступление единой Германии в НАТО – те самые знаменитые его «9 пунктов». Должен сразу сказать, что в них были и разумные предложения, приемлемые для нас. Кстати, некоторые из них вошли потом в договоры об объединении Германии.

Бейкер гарантировал, что США добьются от Германии сокращения и ограничения численности бундесвера и, конечно, отказа производить, создавать или приобретать ядерное, химическое и биологическое оружие. Впрочем, это и так было ясно, Коль неоднократно клялся мне, что так и будет.

Бейкер обещал, что на определенный переходный период на территории, которую сейчас занимает ГДР, не будет войск, подчиненных НАТО, что на этот период советские войска могут оставаться там на тех же основаниях, на каких они сейчас там находятся.

Бейкер обещал начать постепенно реконструкцию НАТО, придавая ей все больший характер политической организации. И будет осуществлен пересмотр военной доктрины НАТО.

Он сообщил, что есть уже твердая договоренность и американцы будут стоять на этом непоколебимо – о том, что единая Германия будет включать в себя только территорию ГДР, ФРГ и Берлин. Никаких территориальных притязаний с ее стороны не последует.

Бейкер заверял меня, что американская администрация предпримет все возможные со своей стороны усилия, чтобы быстрее превращать СБСЕ в постоянный институт, который стал бы краеугольным камнем новой Европы.

Девятый пункт его программы содержал заверения в том, что при объединении Германии будут должным образом учтены экономические интересы Советского Союза.

Я высказал позитивное отношение к общей направленности этой программы из 9 пунктов, но считал, что вопрос не закрыт, что перед моей встречей с президентом США в Вашингтоне надо еще все основательно обдумать.

Бейкер стал заверять меня, что никакого насилия над немцами, с тем чтобы они вступали в НАТО, нет и не будет, они вправе выбирать. И если они выберут что-то другое, а не НАТО, Соединенные Штаты с этим примирятся.

Я понимал, что в поведении администрации есть элементы игры и Бейкер в эту игру ловко играл. Я, кстати, прямо ему об этом сказал. Он потом в своих мемуарах признал, что для него главной целью было убедить меня в неизбежности вхождения Германии в НАТО.

Однако были и реалии. Я их тоже отлично видел. Германию нельзя было действительно оставлять в ситуации, аналогичной той, в какой она оказалась после Версаля. Всерьез рассчитывать на то, что Германия войдет в Варшавский Договор, тоже было невозможно. И, конечно, наиболее важным моментом было то, что Германия, в лице пока еще обоих правительств, стояла за вступление в НАТО.

Тем не менее я решил предпринять последнюю попытку, отложив ее на разговор с Бушем через две недели. Не то чтобы я боялся вступления Германии в НАТО. Я был убежден, что «холодная война» не вернется ни при каких обстоятельствах и военной угрозы для нашей страны с Запада уже не существует. Однако в политике еще сохранялись подходы, в которых большое значение придавалось балансу вооруженных сил. И, конечно, наиболее существенным был психологический момент – восприятие НАТО в сознании советских людей.

25 мая, накануне моего визита в Вашингтон, в Москве побывал Миттеран. На встрече с ним в Киеве в начале декабря 1989 года наши позиции по германскому вопросу практически совпали. Оба мы выступали за постепенное сближение ГДР и ФРГ в рамках европейского процесса.

Важно было знать позицию президента Франции теперь, в изменившейся обстановке. Он пользовался огромным международным авторитетом, а для его страны то или иное решение германского вопроса имело жизненное значение. Учитывал я также и то, что у нас с Франсуа Миттераном сложились доверительные отношения. Мы говорили предельно откровенно, дипломатические экивоки давно уже исчезли из нашего с ним общения. Я рассказал Миттерану о нашей полемике с Бейкером незадолго перед тем в Москве и задал вопрос:

– Что же будем делать дальше?

– В данной ситуации, – сказал Миттеран, – существуют объективные реалии, которые невозможно обойти. Ваша аргументация с Бейкером была очень искусна с диалектической точки зрения, в плане умения вести беседу. Но ведь Ваш собеседник мог ответить Вам, что он не занимается политической фантастикой. Действительно, ФРГ – член НАТО, и именно она – если называть веши своими именами и отбросить дипломатическую оболочку происходящего – поглощает ГДР.

– Но ведь мы не говорим о поглощении, – возразил я.

– Но и я никогда не говорю о поглощении! Просто сейчас, в беседе с Вами, я называю реалии их именами… Каждое поколение живет для себя. Поэтому главная задача высших политических руководителей заключается в том, чтобы обеспечить преемственность истории. Но нынешнее поколение более не хочет считать себя связанным грузом прошлого.

– Мы безусловно за движение вперед, – согласился я. – Но есть такие вещи, которые не могут стать предметом политического торга. Это надо понимать. В нашем случае это 27 миллионов погибших и 18 миллионов искалеченных.

– Надо понимать также, – продолжал Миттеран, – что ускорение процесса объединения Германии, начавшееся в ноябре прошлого года, опрокинуло высказывавшиеся на этот счет возражения. До этого на встречах в верхах Европейского Союза Коль не осмеливался даже заикнуться об объединении. Но уже в апреле этого года можно было считать, что объединение произошло, по крайней мере в умах.

– …В декабре 1989 года в Киеве мы с Вами, – продолжал Миттеран, – обсуждали перспективу германского объединения. Непосредственно после этой встречи состоялось совещание на высшем уровне стран – членов ЕС в Страсбурге. Именно там Коль в первый раз поставил вопрос о немецком единстве. Мы дали на это согласие, оговорив его рядом условий.

…Какие возможности были у нас, чтобы воздействовать на этот процесс? Что я мог сделать в то время? Послать бронетанковую дивизию, да еще вооруженную ядерными средствами? Тем более что речь идет о союзной нам стране. Я консультировался тогда с Маргарет Тэтчер. Ее размышления шли в том же направлении, что и мои. Но при этом она была первой, кто направил немцам поздравительную телеграмму после того, как они проголосовали в пользу объединения.

Так что какие у нас имеются средства влияния, исключая, разумеется, угрозы? Нет смысла просто бросать слова на ветер. Надо стремиться к умиротворению конфликтов, а не к их обострению…

Таково было настроение Франсуа Миттерана по поводу германских дел. Конкретно же мы договорились о многих существенных вещах.

Мы были едины в том, что Германия не должна иметь ядерного оружия.

Мы были едины в вопросе о границах и о территориальном составе объединенной Германии.

Мы были едины в том, чтобы максимально синхронизировать процесс объединения Германии и общеевропейский процесс, стараясь придать СБСЕ характер постоянно действующего механизма.

Мы были согласны в том, чтобы оба военных блока эволюционировали в сторону политизации, изменили военные доктрины и вошли между собой в контакт. Миттеран попутно бросил реплику – мол, лучше бы их вообще распустить.

Согласны мы были и в том, чтобы увязать процесс объединения с Венскими переговорами по разоружению.

Мы оба предпочли бы, чтобы процесс объединения, который в принципе оба одобряли, шел постепенно. Но Миттеран высказал большое сомнение, что это удастся, так как теперь и восточные немцы за скорейшее воссоединение, подхлестывают процесс.

Оба мы исходили из того, что войска, подчиненные НАТО, не должны переступать нынешнюю границу между ФРГ и ГДР. Причем Миттеран уже добился такого обещания от Буша, и этот момент содержался в «9 пунктах» Бейкера.

Он поддержал идею о заключении Договора об окончательном мирном урегулировании в Европе, включая германский вопрос, – нечто вроде традиционного в мировой практике Договора, которые обычно заключаются по итогам войны.

Мы договорились – каждый со своей стороны – добиваться эффективной и согласованной работы механизма «2+4». Правда, Миттеран был убежден, что никто, кроме СССР, не согласится, чтобы в этом органе рассматривался вопрос о союзах (блоках).

Все эти позиции Миттеран намерен был отстаивать на предстоявшем в начале июля Совете НАТО.

Вместе с тем Миттеран уверял меня, ссылаясь на знание ситуации в НАТО и господствующие там настроения, что мои идеи насчет Германии «вне блоков», или в составе обоих блоков, или даже невхождения ее (по примеру Франции) в военную организацию НАТО будут отвергнуты. Хочу просто процитировать некоторые его высказывания на этот счет.

– Лично я не вижу каких-либо возможностей запретить Германии сделать свой выбор, – говорил Миттеран. – Германия объединится, и она целиком впишется в НАТО. Кстати, это будет логично. Ведь Западная Германия уже входит в эту организацию, и именно она является наиболее сильным элементом будущего объединенного государства.

…Я не испытываю ни малейшего сомнения относительно решимости ФРГ и поддерживающих ее США в том, что касается вопроса о НАТО.

…Какими средствами мы располагаем? США – полностью на стороне ФРГ. Великобритания занимает более сдержанную позицию. Я даже считаю, что по существу она враждебно относится к объединению Германии. Но англичане однозначно высказываются за ее членство в НАТО. Так что у нас мало средств «в лоб» помешать немцам сделать то, к чему они стремятся.

…Франция же не может допустить, чтобы она оказалась в Атлантическом союзе где-то на обочине. Я тоже не всем доволен, что касается развития германских дел. Я могу говорить на эту тему с Бушем, с которым у меня хорошие отношения, но не об участии Германии в союзах.

…Я не говорю «нет», если знаю, что на следующем этапе мне придется сказать «да».– Если я скажу «нет» в вопросе о принадлежности Германии к НАТО, то я окажусь в изоляции в среде своих западных партнеров.

…В настоящее время вы оказались заблокированными, поставив задачу невхождения будущей Германии в НАТО. Если разговор зайдет в тупик, немцы и их партнеры по НАТО могут выбрать простой вариант – принять решение о ее членстве в НАТО, и всс! (Выделено мной. – М.Г.)

…Я просто не вижу, как вы можете добиться своего. Вы можете ужесточить свою позицию. Но такой подход станет источником дестабилизации в Европе. По всем остальным вопросам как-то договориться можно. Но вопрос о членстве в НАТО стоит особняком. Даже если вы добьетесь от немцев уступок, то они будут касаться не существа, а процедуры.

И вновь в конце французский президент задался вопросом:

– Какими средствами мы обладаем, чтобы настоять на своем? …Что я могу сделать? Послать туда дивизию?

– Нам проще – наши дивизии уже находятся там, – пошутил я.

Из этого разговора мне стало ясно, что в вопросе о членстве Германии в НАТО я остаюсь один на один с американцами.

Через несколько дней я прибыл в Вашингтон с официальным визитом.

31 мая в Белом доме германскому вопросу было уделено несколько часов. Не буду воспроизводить беседу полностью, потому что, по сути дела, повторялось все то, что уже проговорено было неоднократно и с Бейкером, и с Колем, и с Миттераном. От Буша я не слышал никаких других аргументов, кроме того, что Германию нельзя оставлять в изоляции, что она должна быть в реальной структуре европейской безопасности, что это воля самих немцев – быть в НАТО и что по Хельсинкскому акту каждая страна имеет право выбирать, хочет ли она быть в том или ином союзе или вообще не хочет, ну и т.д.

Президент США с пониманием отнесся к другим вопросам урегулирования внешних аспектов объединения Германии и обеспечения европейской безопасности на том этапе, включая интересы Советского Союза. Все эти вопросы подлежали рассмотрению и решению через механизм «2+4». Тут противоречий не было.

Что же касается членства Германии в НАТО, то полемика была довольно жесткой. На каком-то особенно остром моменте спора Буш с некоторым даже раздражением констатировал: «У нас с вами тут фундаментальное расхождение».

Тем не менее, исходя из того, о чем я уже писал и что побуждало меня искать компромисс, мы вышли на формулу, которая более или менее отвечала реально сложившейся ситуации. Я воспроизвожу дословно по стенограмме ту часть дискуссии, которая касалась этой темы:

Дж. Буш: И все же мне трудно вас понять. Может быть, потому что я не испытываю страха перед ФРГ, не вижу в этой демократической стране агрессивной державы. Если вы не поломаете своего психологического стереотипа, нам будет трудно договариваться. А договоренность возможна, ведь и мы, и Коль хотим сотрудничать с вами во всех областях.

М. Горбачев: Тут не должно быть неясности. Мы никого не боимся – ни США, ни ФРГ. Просто мы видим необходимость изменения отношений, ломки негативной и создания конструктивной модели в отношениях блоков.

Дж. Буш: Если Германия не захочет оставаться в НАТО – ее право выбирать иную участь.

М. Горбачев: Давайте сделаем публичное заявление по итогам наших переговоров: Президент США согласился, что суверенная объединенная Германия сама решит, какой военно-политический статус ей избрать – членство в НАТО, нейтралитет или что-то иное.

Дж. Буш: Выбирать союз – право каждой суверенной страны. Если правительство ФРГ – я рассуждаю чисто гипотетически – не захочет оставаться в НАТО, даже предложит нашим войскам убраться, мы примем этот выбор.

М. Горбачев: Значит, так и сформулируем: Соединенные Штаты и Советский Союз за то, чтобы объединенная Германия по достижении окончательного урегулирования, учитывающего итоги Второй мировой войны, сама решила, членом какого союза ей состоять.

Дж. Буш: Я бы предложил несколько иную редакцию: США однозначно выступают за членство объединенной Германии в НАТО, однако, если она сделает другой выбор, мы не будем его оспаривать, станем уважать.

М. Горбачев: Согласен. Беру вашу формулировку.

С этого момента можно считать, что германский вопрос, оставленный нам Второй мировой войной, перестал существовать. Осталось открыть двери в будущее Европы, которое я представлял себе в категориях нового мышления, что, кстати, и получило оформление в Парижской хартии СБСЕ, принятой 34 государствами Европы, США и Канады вскоре после объединения Германии.

Через неделю в Москву приехала Маргарет Тэтчер. С ней мы тоже очень основательно обсудили германскую проблему. И так же, как с Миттераном и Бушем, нашли понимание по многим актуальным вопросам европейской безопасности. При этом она твердо исходила из того, что Германия должна быть членом НАТО.

Мы констатировали с нею, что процесс объединения набрал очень большую скорость и фактически оно уже происходит, поскольку с 1 июля вступает в силу Государственный договор об экономическом, валютном и социальном союзе между ФРГ и ГДР, упраздняющий восточную марку и распространяющий компетенцию финансовых институтов ФРГ на всю территорию будущей Германии.

В контексте этого процесса не могу не упомянуть о сессии Совета НАТО в Лондоне в начале июля. Там была принята «Декларация об обновленном Северо-Атлантическом Союзе», которая содержала ряд новых, позитивных моментов. Было заявлено о стремлении усилить политический компонент в деятельности НАТО, развивать новое партнерство со всеми странами Европы, о том, что Союз привержен мирному разрешению споров и никогда не прибегнет первым к силе. Было обещано пересмотреть военную доктрину. В Декларации содержалось приглашение мне как президенту СССР и руководителям других стран Варшавского Договора посетить штаб-квартиру НАТО в Брюсселе. Вскоре в Москву приехал генеральный секретарь НАТО Всрнер, с которым у нас была обстоятельная беседа.

Таким образом, руководители НАТО учитывали возникшие новые реальности и нашу обеспокоенность возможными последствиями объединения Германии. В любом случае Лондонская декларация явилась констатацией новой обстановки, созданной в результате окончания «холодной войны».

В Лондоне был сделан большой шаг на пути освобождения от оков прошлого, сказал я чуть позже при встрече с Колем. То, что Советский Союз теперь не рассматривается в качестве противника, имеет большое значение для планов на будущее.

Не удержусь, чтобы не напомнить об этих новых, весьма важных процессах, начавшихся тогда, в процессе объединения Германии, и, к сожалению, повернутых сейчас вспять геополитическими играми, реанимацией старых подходов в международной политике ряда государств.

 

Июльский визит

Подошел решающий момент в процессе объединения Германии. 15 июля 1990 года канцлер Гельмут Коль приехал во главе большой делегации в Москву. Начались переговоры на высшем уровне, которые призваны были в принципе завершить этот процесс, оставив все остальное для «дипломатической техники».

Наша первая беседа один на один проходила в МИДовском особняке на улице Спиридоновка, которая тогда носила еще имя Алексея Толстого, – прекрасный дом, построенный нашим знаменитым архитектором Шехтелем в стиле русского модерна в начале XX века. Кстати, в контексте визита Коля, символично, что в архитектуре этого здания много готических элементов.

Разговор носил и философский, и сугубо практический характер. Канцлер начал с цитаты из Бисмарка, которая, как он сказал, ему очень нравится: «Когда Бог идет по истории, надо постараться ухватиться за край его одежды». И продолжал: «Именно эти слова характеризуют наше время, особенно первую половину девяностого года. Особая ответственность ложится на наше поколение, на людей нашего возраста. Мы не участвовали непосредственно в войне, но мы помним войну, видели ее ужасы. У нас есть опыт, которого нет у других. И мы должны в полной мере положить его на алтарь цивилизации».

Я поддержал его мысли. «У нас действительно есть возможность, – сказал я, – сравнить прошлое и настоящее. Нынешнее поколение может быть лучше, но мы, наше поколение, обладаем уникальным опытом. Мы почувствовали шанс, который дает история. И наше поколение должно использовать этот шанс, сказать свое слово.

Так случилось, – продолжал я, – что опять Россия и Германия должны многое сделать, жить в добре и согласии, взаимно обогащать друг друга, укреплять взаимопонимание, наращивать взаимовыгодное сотрудничество. Когда они разошлись, это обернулось тяжелыми последствиями для наших народов и для всех других. Мы с вами можем сделать так, чтобы два народа были вместе. Я ставлю наши отношения с Германией вровень с советско-американскими. Они не менее важны для истории.

…Наше общественное мнение постепенно, шаг за шагом перестраивается в сторону понимания того выбора, который сделал немецкий народ, встав на путь объединения. Прошлое мы не можем забыть. В каждую семью у нас в свое время пришло горе. Но надо повернуться лицом к Европе, встать на путь сотрудничества с великой немецкой нацией. Это и есть наш вклад в укрепление стабильности в Европе, в мире».

Канцлер подхватил мои мысли:

«Через 10 лет заканчивается XX век. И мы у себя в Германии полны решимости завершить его достойно вместе с великим Советским Союзом на пользу Европе и всему миру. США нас тоже поддержат. Любопытно, что американцы вновь открыли для себя Германию. Сейчас каждый второй сенатор в Вашингтоне утверждает, что его бабушка была немка.

…Германия хочет мира, новых отношений с великой Россией. Да и объединение ее происходит не на основе противопоставления другим странам, а в согласии с соседями и со всеми, кого оно затрагивает. Мир с Россией для нас не будет выжат под давлением каких-то обстоятельств, а заключен на свободной, суверенной основе двух равноправных партнеров. Хотел бы повторить: вся история России и Германии свидетельствует о том, что между русскими и немцами никогда не было врожденной вражды. Силы зла, а не добра натравливали их друг на друга, и это имело трагические последствия. Не случайно в свое время в Россию добровольно приехали и пустили глубокие корни 2 млн. немцев.

…Прогресс советско-американских отношений, объединение Германии, новая глава в отношениях с СССР – все это вселяет уверенность в мирное будущее».

Мы говорили с канцлером о том, что одними бумагами не решить всего того, что мы наметили и чего желали бы для будущего. Нужен живой диалог, живое общение. Но согласились, что нужны и хорошие бумаги. Канцлер привез, по существу, проект всеобъемлющего «Большого договора» между единой Германией и СССР. «Я, – сказал он, – вам их сейчас передам. –

И добавил: – Хотел бы особо подчеркнуть, что это мои собственные соображения. Они не выносились на обсуждение в федеральное правительство. При их составлении я не привлекал на помощь даже министров. У министров много сотрудников, один скажет что-то другому, а потом все выплеснется на страницы газет. МИД и министерство финансов я тоже пока оставил в стороне. Речь идет пока лишь об эскизе мыслей и соображений».

Я в свою очередь тоже передал канцлеру свои соображения. В ходе беседы мы по существу обговорили основные позиции, основное содержание будущих договоров. Мы исходили из того, что эти договоры, и прежде всего основной договор, должны охватить все аспекты политических, экономических, культурных и гуманитарных отношений, создать надежную перспективу для взаимопонимания и сотрудничества между нашими народами.

Мы исходили из того, что в этих договорах должно быть учтено все достойное в существующих договорах СССР с двумя германскими государствами, но, конечно, в контексте новой ситуации и новой перспективы.

Мы твердо договорились о важных принципиальных вещах, которые будут учтены и в основном договоре, и в других, а именно: объединенная Германия будет располагаться на территории ФРГ, ГДР и Берлина. Германия отказывается от претензий на перекройку границ. На этот счет уже приняты, сообщил Коль, две одинаковые резолюции – Народной палаты ГДР и бундестага. Германия отказывается от ядерного, химического и биологического оружия. На переходный период на территории, которую занимает сейчас ГДР, не будет военных структур НАТО. Советские войска сохранятся на территории ГДР – там, где они сейчас располагаются, – на весь переходный период. Договорились о сроке пребывания советских войск: 3 – 4 года. Договорились о том, что условия пребывания наших войск будут урегулированы отдельным договором.

Канцлер согласился на строительство жилья для военнослужащих за счет немецкой стороны в разных концах Советского Союза. Правда, он оговорил, что формально это жилье будет строиться для советских граждан, а это уж дело Советского правительства, селить в них или не селить военнослужащих, которые будут возвращаться из Германии.

Будут отменены четырехсторонние права и ответственность в отношении Берлина.

Разумеется, присутствовал и вопрос о членстве объединенной Германии в НАТО. Но оба мы исходили из того, что вопрос в принципе решен – в контексте договоренностей по всем другим вопросам, так или иначе с этим связанным.

Гельмут Коль сообщил мне, что он, учитывая потребности включения советской экономики в мировую экономику, решительно выступил на совещании «большой семерки» в Хьюстоне (США) за то, чтобы ведущие, наиболее экономически мощные государства мира активнее и более конкретно поддержали политику экономических реформ в Советском Союзе. И заверил меня, что «семерка» и ЕС до конца года дадут ответ на мое обращение к Бушу по вопросу об экономическом и финансовом сотрудничестве Запада с Советским Союзом. Сказал, что президент Буш прямо заявил ему в Хьюстоне: «Мы хотим, чтобы Горбачев имел успех». Что касается ФРГ, добавил канцлер, «мы намерены оказать практическую помощь уже в ближайшее время, без задержки».

В тот же вечер все мы вместе вылетали на Северный Кавказ, на мою родину. Канцлер давно этого хотел, обещая в свою очередь пригласить меня в свои родные места. Тем самым мы как бы скрепляли нашу политическую дружбу личными обязательствами быть верными данному слову, включали в политику эмоциональную составляющую. Я предложил красивейшее место в горах – Архыз.

В переговорах с нашей стороны участвовали Э. Шеварднадзе, его заместитель Ю. Квицинский, заместитель председателя Совета Министров СССР С.Ситарян. С немецкой стороны – Ганс Дитрих Геншер, Теодор Вайгель.

Архыз стал своеобразным символом германского объединения. Основные принципиальные вопросы, как я уже сказал, были рассмотрены в Москве. В Архызе была осуществлена детальная проработка каждого из этих вопросов, определены рамки документов, которые предстояло принять.

При этом мы договорились, что все вопросы будут рассмотрены правительствами ФРГ и ГДР и получат соответствующее немецко-немецкое оформление. После чего будут подготовлены письма канцлера ФРГ и премьер-министра де Мезьера в адрес президента СССР, в том числе и о заключении договора между СССР и объединенной Германией.

Естественно, все вопросы, касающиеся важных аспектов германского объединения, должны быть оговорены и согласованы в рамках «2+4».

После продолжительной дискуссии договорились о характере и составе отдельного двустороннего договора относительно условий пребывания наших войск на территории объединенной Германии. Главный же спор был вокруг нашего требования указать в договоре, что после ухода советских войск НАТО с ядерным оружием и своими складами не войдет на территорию бывшей ГДР.

Геншер попытался занять сугубо формальную позицию: мол, в одной стране не должно быть зон пониженной безопасности. Статьи 5 и 6 договора НАТО недвусмысленно говорят о том, что союзники обязаны защищать друг друга в случае нападения на них. Это положение распространяется на всю территорию всех государств – участников НАТО. Оно, конечно, распространится и на территорию ГДР.

Я настаивал на полной ясности: «Суверенным правом Германии будет решение вопроса о принадлежности к НАТО. Но и мы имеем право на полную, а не ущемленную безопасность. Поэтому мы должны быть уверены в том, что после нашего ухода страны НАТО не войдут на территорию ГДР с ядерным оружием».

Канцлер принял к сведению мои озабоченности и занял конструктивную позицию: «…Мы за то, чтобы быть честными по отношению друг к другу. Если есть противоречия, то их надо обсудить, подумать о путях их преодоления. Новое качество отношений не возникнет, если мы не договоримся.

…Пока я не знаю, как лучше сформулировать. Еще раз хотел бы уточнить, что вы исходите из того, что после вывода советских войск на территории бывшей ГДР не будет, например, ни американских солдат, ни ядерного оружия. Или имеется в виду только ядерное оружие?»

Далее процитирую стенограмму:

«М. Горбачев: Ни иностранных войск, ни ядерного оружия.

Г. Коль: Войска территориальной обороны – до тех пор, пока советские войска будут находиться на территории бывшей ГДР. Но немецкие войска вообще – это уже другое дело. Это же не иностранные войска.

М. Горбачев: Пока присутствуют советские войска – рядом с ними могут быть войска территориальной обороны. Потом, после вывода наших войск, может появиться бундесвер, те части, которые интегрированы в НАТО, но без ядерного оружия.

Ю. Квицинский: И без носителей ядерного оружия.

Г. Коль: Очень хорошо. Еще раз попробую сформулировать все ясно и твердо. Полный суверенитет Германии означает, что после вывода советских войск на территории бывшей ГДР могут быть размещены любые германские войска, но их вооружение не должно иметь носителей ядерного оружия. На территории бывшей ГДР не будут размещены иностранные войска».

Много внимания было уделено финансовым аспектам пребывания советских войск на территории уже суверенной Германии. Коля, Геншера и Вайгеля беспокоила возможная реакция немецкого населения на то, что оно будет оплачивать содержание этих войск, в то время как за пребывание на территории ФРГ и Западного Берлина американских, английских и французских войск оно не платило ни марки.

Не все развязки были найдены, но была определена процедура решения связанных с этим вопросов – в зависимости от порядка сокращения и вывода войск, от изменений экономической среды в новой Германии, новых цен – уже в единых марках, оценки стоимости нашего военного имущества, от развития экономических связей между СССР и Германией в новых условиях – с учетом того наследия в кооперативных связях СССР – ГДР, которое теперь попадает в новые руки, и т.д.

Вайгель и Ситарян уже в Архызе начали разбираться в этих головоломных делах.

Разумеется, обсуждался вопрос и о сокращении численности бундесвера – в контексте общего сокращения вооруженных сил в Европе по итогам Венских переговоров, которые должны были завершиться к ноябрю 1990 года.

16 июля в Железноводске мы с канцлером устроили большую пресс-конференцию. Подробно и четко донесли до своих стран и мировой общественности соображения сторон об основных принципах и положениях предстоящих договоров и соглашений между СССР и суверенной единой Германией, обрисовали перспективы их новых отношений, которые этими договорами «ставятся на основу стабильности, предсказуемости, доверия и плотного взаимодействия».

Я счел уместным отнести этот рабочий визит канцлера к крупнейшим международным событиям, связанным с фундаментальными переменами в европейской и мировой политике. «Мы уходим, – подчеркнул я, – от одной эпохи развития международных отношений и вступаем в другую. Как мы полагаем, это будет эпоха длительного мира».

На канцлера произвели большое впечатление наши встречи в эти дни с простыми советскими людьми – с крестьянами, убиравшими хлеб, но особенно с ветеранами войны во время возложения венков к Вечному огню в Ставрополе. От ветеранов мы услышали: наш общий урок – все сделать, чтобы отношения между нашими народами стали дружественными, чтобы мы были партнерами и чтобы никогда больше ничего подобного тому, что произошло в 41-м – 45-м годах, не повторилось.

На пресс-конференции я счел необходимым перед лицом народов СССР сказать тогда, что канцлер Коль в последние годы уделяет развитию отношений между нашими народами особое внимание. И не только в сфере экономики и торговли, но и в сфере человеческих контактов, молодежных обменов, связей между учеными, литераторами. Я рассматриваю это как проявление ответственности за будущее наших отношений.

И это вызывает у нас, советских людей, у меня лично как у руководителя государства глубокое удовлетворение.

Гельмут Коль подхватил эту тему и сказал следующее:

«Я хотел бы присоединиться к сказанному. Нельзя устранить проблемы только за счет личных отношений. Но совсем другое дело, когда понимаешь язык партнера, когда существует доверие, когда можно исходить из простой жизненной практики, при которой другого не подозреваешь в том, в чем не должны подозревать тебя. Если это берется за рабочий принцип и если к тому же имеются чувство юмора и схожие интересы, то я нахожу это очень положительным. Я нахожу весьма отрадным и хотел бы здесь это подчеркнуть, что мы за последние годы достигли таких личных отношений, которые даже при различии мнений, впрочем неизбежных, не только облегчают жизнь, но и облегчают нахождение решений».

Разумеется, в ходе июльского визита 1990 года не была обойдена и тема советских немцев. Мною было сказано канцлеру ФРГ, что к советским немцам, где бы они ни проживали, где бы ни работали, в стране существует уважительное отношение. Но есть проблемы, которые порождены определенным временем, и от них нельзя уйти. Я обещал Гельмуту Колю, который был против массового переселения советских немцев в Германию и выразил готовность серьезно помогать их обустройству в СССР, на этот раз обещал публично, что мы будем решать проблему с учетом интересов всех советских граждан, которых эта проблема затрагивает, а также ради укрепления и на этом направлении добрых отношений между нашими народами.

Однако должен признать: ни Советское правительство за оставшийся ему год с небольшим, ни потом российские власти не сделали всего того, что можно было сделать, чтобы предотвратить массовый уход наших немецких граждан на родину своих предков. Не справились с этой проблемой в хозяйственно-административном плане и не смогли убедить русское население в возможности и обоюдной полезности возвращения немцев на места их прежнего проживания, откуда они были выселены в начале войны.

Подводя общий итог договоренностям, достигнутым в Вашингтоне, Москве и Архызе летом 1990 года по германскому вопросу, я хотел бы объяснить, почему я действовал тогда столь решительно, несмотря на сложность и остроту решаемых тогда проблем.

 

Состоялось!

В начале осени 1990 года можно было уже с уверенностью сказать о том, что в подавляющем своем большинстве наше общество понимает позицию советского руководства по германскому вопросу. Именно в этом понимании и поддержке советских людей был источник моей уверенности и решимости в германских делах. Но так же и в наличии благоприятного общемирового контекста.

Президент Буш в одном из разговоров в те дни

заверил меня в том, что сделает все от него зависящее в международном плане, чтобы содействовать успеху перестройки, чтобы мы в Советском Союзе могли справиться с растущими экономическими трудностями. Он уже в Хьюстоне, где прошла очередная встреча «большой семерки», начал, при активной поддержке Коля, настраивать ее членов в этом духе. Кроме того, он предложил принять декларацию НАТО – ОВД о ненападении, установить дипотношения СССР с НАТО, интенсифицировать процесс разоружения по всем его компонентам, готов был принять меры для развития и укрепления общеевропейского процесса в преддверии Общеевропейского совещания в Париже…

Это были не только слова. Мы имели уже весьма позитивные с точки зрения наших интересов решения, принятые в Дублине на совещании глав государств и правительств стран ЕС и в Лондоне на Совете НАТО. В беседе с премьером Андреотти 26 июля в Москве я сказал между прочим: «Нам было бы трудно с Колем выйти на пакет таких соглашений, если бы не очень серьезные сигналы, которые последовали из Дублина со стороны ЕС, а затем из Лондона от НАТО. Без того, чтобы все было взаимосвязано, нам было бы очень трудно формировать новую позицию. Не скажу, что мы согласны со всем, что там было сказано. Но главное – началось движение».

Я на все эти моменты обращаю внимание не попутно, не к случаю. Они имеют прямое отношение к объединению Германии и к тем перспективам, которые открывались для жизненных интересов Советского Союза. Ведь обещания давались и авансы делались великой державе, с которой вынуждены были считаться, между прочим, в своих же собственных интересах и которую уже начали уважать как партнера (а не противника) в мировых делах. Мы рассчитывали, и вполне правомерно, что начавшееся движение мирового порядка в позитивном направлении решающим образом поможет нам справиться с грандиозными задачами по коренному преобразованию нашего общества – без тех страшных потерь и бедствий, которые последовали за распадом СССР на всем постсоветском пространстве. Однако посмотрим, как завершался процесс объединения после Архыза.

12 сентября в Москве окончились переговоры по формуле «2+4». Министры иностранных дел США, СССР, Франции, Великобритании, ФРГ и ГДР подписали «Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии». С этого момента немцы были освобождены от всех обязательств и ограничений, наложенных на них державами-победительницами в 1945 году. Единая Германия стала полностью равноправным членом международного сообщества.

После подписания Договора в рамках «2+4» я встречался в Кремле с Лотаром де Мезьером, потом с Гансом Дитрихом Геншером – человеком, с которым, можно сказать, мы начинали. Он был взволновал: «С момента нашей первой встречи четыре года назад, летом 1986 года, много времени прошло… Сегодня сбылась мечта моей жизни… Без всякой патетики хотел бы сказать, что немецкий народ знает и никогда не забудет, что обретением своего единства он обязан прежде всего Вашему личному вкладу… Ваши смелость и прозорливость сыграли здесь решающую роль. Всем ясно, что все произошло благодаря Вашей политике последних лет…

Не думайте, что мы не понимаем, насколько нелегко Вам это далось. Доверие, которое Вы оказали немцам, будет оправдано. Советский народ никогда не будет разочарован. Времена изменились, уроки истории мы запомнили и видим будущее лишь в добрососедстве и сотрудничестве. Советский Союз и единая Германия – гораздо более перспективное уравнение, нежели Советский Союз – и две разных Германии».

Не могу, кстати, не отметить ту огромную роль, которую сам Геншер сыграл в объединении Германии мирным путем, в согласии с Европейским сообществом.

В прессе, да и в германском обществе до сих пор возникает тема – кто главные герои объединения Германии?

В советские времена у нас ходила ядовитая шутка. Известно, что Ленин, участвуя в субботнике в 1919 году, подставил плечо под бревно, которое несли четверо рабочих. Шли годы и десятилетия, и претендентов на то, что именно они несли вместе с Лениным это бревно, становилось все больше. В результате – если пришлось бы признать все заявленные амбиции, то бревно измерялось по меньшей мере двумя километрами.

Так бывает нередко и с подлинными историческими событиями. В 1997 году 3 октября, День объединения Германии, отмечался в Штутгарте. Бургомистр произнес заглавную речь и сказал, между прочим, следующее: «Считается, что мы многим обязаны президенту Бушу, Америке тем, что объединились. Нет! Этим мы обязаны только им!» Он имел в виду нас. Буш присутствовал при этом и не возражал. Я в эти дни находился в Лейпциге. Выступал перед большой аудиторией. И сказал: «Главными героями объединения являются немецкий и советский народы!»

Оно так и есть, если смотреть в корень и отрешиться от тщеславных амбиций, недостойных такого события.

13 сентября был парафирован «Договор о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве» между Германией и Советским Союзом []. Названный «Большим договором», он выводил на качественно новый уровень наши отношения со вторым по величине и значению, после СССР, европейским государствам.

В Договор включены, помимо положений о регулярных политических консультациях, разностороннем сотрудничестве в экономике, науке, культуре, экологии, гуманитарной и иных сферах, принципиально важные положения военно-политического порядка: о ненападении, об отказе от применения первыми вооруженных сил друг против друга и против третьих государств, о неоказании поддержки агрессору. Эти положения стали существенным дополнением к договоренностям по военно-политическому статусу объединенной Германии.

Было бы неправильно полагать, что по достижении главной цели меня перестало интересовать, даже в какой-то степени заботить, как пойдут дальше внутригерманские дела. У меня были основания для тревоги, не начнется ли в Германии «охота на ведьм» – преследования бывших функционеров СЕПГ, дискриминация по политическим мотивам и т. п. На эту тему я еще в сентябре направил официальное письмо канцлеру Колю. Говорил об этом в беседе с де Мезьером и Геншером. Встречаясь 21 сентября с руководством германской социал-демократии – Лафонтеном, Баром, Эмке, я обратил их внимание на то, что и на них ляжет моральная ответственность, если будет допущено преследование бывших членов СЕПГ. Предупредил, что такие действия будут подогревать антисоветские настроения в Германии. А это противоречит всему тому, на что рассчитывали и о чем договаривались в процессе объединения Германии.

Если мы смотрим в будущее, говорил я, этого не должно быть. Такие факты могут у нас в стране вызвать реакцию, неблагоприятную для русско-немецких отношений. «Не думаю, – сказал я тогда социал-демократам, – что Хонеккер был замешан в злоупотреблениях. Не из того теста он сделан. Я ведь был свидетелем его трагедии и трагедии всей ГДР. Одно дело – политические просчеты, другое – злоупотребления».

Между прочим, собеседники уже тогда высказали беспокойство по поводу экономических последствий объединения. Лафонтен, например, считал, что в сравнении с первоначальными расчетами затраты могут быть в 10 раз большими. Он считал, что Коль допустил фундаментальную ошибку, сразу введя на территории ГДР немецкую марку.

Высказали они также и опасения насчет продолжающегося бегства восточных немцев на Запад. В 1989 году в ФРГ переехало около миллиона человек, в 1990 году ожидался приток еще примерно 600 тысяч. Возникли проблемы с жильем, рабочими местами, что порождало весьма нежелательные настроения среди западных немцев.

Понятно, это были уже сугубо внутренние проблемы суверенной Германии.

3 октября 1990 года вступил в силу договор об объединении ФРГ и ГДР. На следующий день было создано общегерманское правительство. В течение последующей недели бундестаг и бундесрат одобрили Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии.

30 октября бундестаг ратифицировал Договор об условиях временного пребывания и планомерного вывода советских войск с территории ФРГ.

В течение октября – декабря документы, относящиеся к внешним аспектам объединения Германии, были одобрены соответствующими инстанциями Соединенных Штатов, Франции, Великобритании. Верховный Совет СССР ратифицировал договоры, связанные с объединением Германии, в марте и апреле 1991 года – после неоднократно возобновлявшейся и временами довольно острой полемики в Комитете Верховного Совета по международным делам. Сказывалась неосведомленность или безнадежно заидео-логизированное представление о характере и ходе мировых событий, о реальном положении и возможностях Советского Союза; были и просто предубеждения. Однако сам факт трудного прохождения договоров на пути к ратификации свидетельствовал о том, насколько еще болезненно ощущались трагические последствия войны в нашем обществе.

9 – 10 ноября 1990 года я прибыл в Бонн – столицу теперь уже единой Германии. После краткой встречи с президентом Рихардом фон Вайцзеккером и канцлером Колем во дворце Шаумбург состоялось торжественное подписание пакета основополагающих советско-германских соглашений.

При подписании выступили Коль и я. Считаю необходимым в этой книге напомнить то, что было сказано тогда.

Выступление Г. Коля

«Господин Президент!

Господа министры, дамы и господа!

Господин Президент, мы собрались здесь, во дворце Шаумбург, чтобы вместе стать свидетелями кульминационного момента Вашего визита: мы подписываем первый политический основополагающий договор, который заключает объединенная Германия, – Договор о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве между Федеративной Республикой Германии и Союзом Советских Социалистических Республик.

Мы избрали для этого достойные рамки, которые отражают преемственность наших отношений. Здесь, в этом зале, до середины 70-х годов стоял стол, за которым заседал федеральный кабинет. Здесь в 1955 году наш первый федеральный канцлер Конрад Аденауэр принял решение об установлении дипломатических отношений с Советским Союзом, а в 1970 году при федеральном канцлере Брандте был утвержден Московский договор.

Всеобъемлющий договор, который мы теперь подписываем, олицетворяет нашу совместную политическую волю в трех отношениях.

Во-первых, мы подводим итоговую черту под многострадальной главой прошлого и расчищаем путь для того, чтобы начать все сначала. При этом мы продолжаем добрые традиции многовековой общей истории наших народов.

Во-вторых, мы открываем путь для широкого сотрудничества между нашими государствами и тем самым придаем отношениям между ними новое качество – в интересах наших народов и в интересах мира в Европе.

В-третьих, мы договорились о том, чтобы вместе решать важные задачи, которые возникнут сегодня, а также на пороге третьего тысячелетия.

– Мы будем предотвращать любые войны, ядерные и обычные, и сохранять и укреплять мир.

– Мы будем обеспечивать верховенство международного права во внутренней и международной политике.

– Мы будем вносить свой вклад в обеспечение сохранения жизни человечества и заботиться об охране окружающей среды.

– Не в последнюю очередь мы поставим в центр нашей политики человека, его достоинство и права.

Наш договор претворяет эти высокие цели в конкретные обязательства в отношении:

– соблюдения территориальной целостности всех государств в Европе;

– отказа от угрозы силой или применения силы;

– мирного решения конфликтов и ненападения;

– разоружения и контроля над вооружениями;

– интенсивных широких консультаций. Ввиду процессов реформ в вашей стране наше

экономическое и научное сотрудничество приобретает огромное значение. Это будет подчеркнуто в Договоре о развитии широкомасштабного сотрудничества в области экономики, промышленности, науки и техники, который тоже будет подписан сегодня.

Этот договор послужит международно-правовой основой для того факта, что объединенная Германия – как член Европейского сообщества – будет крупнейшим экономическим партнером Советского Союза.

Сегодня будут также заложены новые договорные основы для сотрудничества в вопросах труда и социального обеспечения. . Господин Президент! Я испытываю особое удовлетворение от того, что наш всеобъемлющий договор обращен также к людям – к каждому из наших граждан в отдельности:

– он открывает путь для широких контактов, в частности, для контактов молодежи и для развития культурного обмена;

– он дает возможность советским гражданам немецкой национальности сохранять свой язык, культуру и традиции и дает нам шанс помогать им в этом;

– и не в последнюю очередь наш договор позволит осуществить глубоко гуманное желание посещать и ухаживать за могилами убитых, где бы они ни находились.

Таким образом, этот договор представляет собой не только широкое взаимопонимание между нашими государствами и правительствами, но также призыв ко всем нашим гражданам вносить свой вклад в примирение между нашими народами.

Но в этом договоре, господин Президент, речь идет не только о наших странах и народах. Согласно заключительной договоренности в отношении Германии, мы закладываем также новый мощный краеугольный камень в установление мирного порядка в Европе. Мы рады, что аналогичный договор Советский Союз только что подписал с Францией, а также последующим договорам с другими западноевропейскими партнерами.

Через 10 дней мы подпишем на парижской встрече глав государств и правительств стран – участниц Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе новые исторические документы, которые продвинут вперед разоружение и меры укрепления доверия в Европе и создадут всеобъемлющие структуры безопасности.

Короче говоря, мы на правильном пути к Европе и миру, к добрососедству, партнерству и сотрудничеству.

В этом духе, господин Президент, мы и хотим подписать этот договор».

Выступление М. Горбачева

«Уважаемый господин федеральный канцлер!

Дамы и господа! Товарищи!

Сегодня особый день в многовековой истории наших стран, думаю, и в европейской истории.

Подписав документ, о котором совсем недавно трудно было даже помыслить, мы официально подвели итог целому историческому процессу и обозначили общую для нас с вами перспективу на большую глубину.

Путь к такому договору измеряется не неделями подготовки текста, а годами и десятилетиями совместного преодоления прошлого и поисков нового качества отношений между Советским Союзом и Германией.

С глубоким удовлетворением я отмечаю большой вклад в это великое дело федерального канцлера – господина Гельмута Коля, при первых контактах с которым мы пришли к выводу, что отношения между нашими народами созрели для основательных перемен.

В этот момент я хочу воздать должное инициаторам и творцам «восточной политики», и прежде всего господину Вилли Брандту и господину Гансу Дитриху Геншеру.

Мы откликнулись на призыв времени, в канун нового века восприняли его как долг перед собственными нациями и перед всей Европой.

Но мы не смогли бы приступить к делу, если бы не убедились, что из трагической истории прошлого в двадцатом столетии извлечены уроки и что это уже глубоко вошло в сознание и в политическую жизнь.

И должен сказать – мы не добились бы успеха, если бы к этому времени не произошло существенного улучшения советско-американских отношений.

И мы отдаем должное в этом деле Франции и Великобритании, иx народам и правительствам.

Движение было ускорено бурным процессом внутренних преобразований в Восточной Германии, разрушивших стену раскола немецкой нации. Между реализацией воли немцев к объединению и переходом на новый уровень советско-германских отношений не должно было быть периода неясности и неопределенности.

Это своевременно поняли ответственные политики всех трех сторон, которым с самого начала пришлось регулировать этот процесс на принципах мира и согласия.

И очень важно, что Договор о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве между Советским Союзом и Федеративной Республикой Германии родился вместе с Договором об окончательном урегулировании в отношении Германии, подписанным в Москве два месяца назад.

Убежден, мы сделали единственно правильный выбор. Приняли глубоко продуманное решение долговременного плана, отвечающее жизненным интересам и исконной традиции обоих народов и государств.

Уверен я и в том, что «большой» – как era, уже назвали – советско-германский договор будет не эпизодом, а константой нового мирного порядка, который создается усилиями всех участников общеевропейского процесса.

Советско-германский договор ни против кого не направлен. Наше согласие и сотрудничество – часть несущих конструкций общеевропейского дома, в котором безопасность каждого будет безопасностью всех, где восторжествуют общечеловеческие ценности, дух уважительности, солидарности и добрососедства.

Наш договор не стоит особняком. Советский Союз подписал на днях Договор о согласии и сотрудничестве с Францией, политическую декларацию о сотрудничестве с Испанией.

А до этого – с Финляндией и Италией, с которой, кстати, мы договорились заключить и договор о дружбе и сотрудничестве. Кажется, недалеки мы и от договоренности о советско-британской декларации.

И все акты, как и возможные другие двусторонние соглашения, органично вписываются в строительство общеевропейских структур, которые ждут своего благословения на предстоящей скоро Парижской конференции в верхах – событии поистине эпохальном.

Обращаясь сегодня к гражданам единой Германии, хочу еще раз подчеркнуть значение происходящего для всех нас.

Торжествует новое видение мира.

Завершилась эпоха конфронтации.

Меняется облик Европы и мира.

Наш договор – сильное и здоровое дитя этих перемен. По мере того как оно будет взрослеть и крепнуть, оно будет играть все большую роль в жизни наших народов, во всем европейском развитии по критериям новой эпохи.

Провидческие слова Гете «превыше наций – человечество» наполняются в наши дни предметным политическим содержанием.

Наш договор отличает ясность позиций и намерений, устремленность к будущему, открытость всем, кто хочет участвовать в строительстве Европы на новой основе.

Давайте без пауз и сомнений сделаем так, чтобы добрососедство, партнерство и сотрудничество стали повседневными и привычными в общении наших великих народов.

Пусть заключенный на 20 лет советско-германский договор превратится в трактат о «вечном мире».

Спасибо».

Не считаю нужным комментировать сказанное тогда и остаюсь в полной уверенности, что если бы был сохранен Советский Союз, все то, что тогда было затверждено и по поводу чего мы с канцлером столь убежденно и искренне говорили перед лицом всего мира, послужило бы благу наших двух народов, Европы, всего мира в гораздо большей степени, чем это произошло в действительности.

В подтверждение этой уверенности небесполезно, думаю, привести сказанное мне канцлером в беседе в день подписания документов:

«Совершенно официально заявляю Вам, что как федеральный канцлер Германии и просто как гражданин Гельмут Коль я ставлю на Вас, господин Горбачев. Именно на Вас, а не на всех, кто находится рядом с Вами.

Поэтому я считаю себя призванным и обязанным содействовать Вам в совершении тех добрых дел, которые Вы наметили. Можете быть уверены в том, что на этом сложном отрезке пути я буду рядом с Вами.

…Сегодня утром я принимал бывшего госсекретаря Шульца. Мы были едины в том, что Горбачеву надо помочь, причем именно сейчас, в преддверии зимы, продовольственными и потребительскими товарами.

…Дорогой друг, Вы можете на меня положиться. Я сознательно называю Вас другом, потому что мы многое сделали вместе и многое нам еще предстоит сделать».

В приложении к книге помещены тексты «Большого договора», Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии.

По «Договору об условиях временного пребывания и планомерного вывода советских войск с территории Германии» (на период 1991 – 1994 гг.) статус советских войск практически был приравнен к статусу войск США, Англии, Франции, Канады, Бельгии и Голландии (за исключением, конечно, обязанностей, вытекавших из союзнических обязательств по НАТО).

По «Соглашению о некоторых переходных мерах» Германия выделяла на пребывание и вывод советских войск 15 млрд. марок: 12 млрд. – безвозмездно и 3 млрд. – как беспроцентный кредит с погашением через 5 лет. Большая часть этих средств (7,8 млрд. марок) предназначена была для осуществления специальной жилищной программы для выводимых из Германии военнослужащих и членов их семей (намечалось построить в 1991 – 1994 гг. 4 млн. кв. метров жилой площади), а также четыре домостроительных комбината мощностью 100 тыс. кв. метров в год каждый. 200 млн. марок выделялось на программу подготовки и переподготовки военнослужащих, увольняемых в запас, 1 млрд. марок – на транспортные расходы в связи с нуждами Западной группы войск.

«Договор о развитии широкомасштабного сотрудничества в области экономики, промышленности, науки и техники» разрабатывался очень тщательно – не только по направлениям, но и по отдельным объектам, учитывал в большой мере наработанное (и закрепленное в договорах) в экономических отношениях между СССР и ГДР. Огромную работу проделали здесь С. Ситарян и Т. Вайгель. Это объемистый, детально расписанный документ, состоящий из 25 статей.

Объединение Германии, оформленное в международно-правовых актах, встретило единодушное одобрение всех 34 государств – участников Парижского совещания на высшем уровне (20 – 21 ноября 1990 года). Таким образом, единая Германия признана была в качестве нового фактора, причем весьма значительного, в общеевропейском строительстве на основах доверия и долговременного сотрудничества.

Так поставлена была последняя точка в 40-летнем разделении великой нации и Европы на два лагеря.

Надеюсь, мне удалось объяснить, как и почему это произошло именно тогда – не раньше и не позже – и именно так, а не как-нибудь иначе.

 

Поскольку эта глава одновременно как бы и post-scriptum ко всей книге, позволю себе суммарно воспроизвести мысли, которые уже присутствуют в предыдущих главах.

 

Что в итоге?

После окончания Второй мировой войны советская внешняя политика ориентировалась на сохранение единства Германии. Мы были против раскола. Но это не встретило понимания у западных лидеров, которые придерживались тогда других представлений о будущем германской нации. Логика «холодной войны» привела к тому, что две части Германии оказались втянутыми в противостоящие друг другу военно-политические блоки, их социально-экономическое и политическое развитие пошло разными путями и они стали все больше отдаляться друг от друга.

Однако такое положение не могло продолжаться вечно. Выросли новые поколения немцев, для которых нацистское прошлое было историей. Никто не вправе наказывать целые поколения за то, что делалось их отцами и дедами много лет назад. К тому же подавляющее большинство немецкого народа, включая новые поколения, прониклось сознанием моральной ответственности за прошлое, осудило и отвергло нацизм. В сознание немцев ФРГ прочно вошли демократические принципы. Под влиянием уроков войны западные немцы преодолели синдром великодержавности. Сохраняя приверженность общему отечеству – избавились от заскорузлого национализма. В ГДР попытки властей вытравить у граждан республики самоощущение принадлежности к одной нации не дали результата. Не удалось и закрыть информационное пространство ГДР от влияния извне, в первую очередь со стороны ФРГ. Экономические трудности, с которыми столкнулся восточногерманский режим, вынудили руководство ГДР установить особые отношения с ФРГ. Связи между двумя германскими государствами – экономические и иные – стали расширяться. Все это предопределяло неизбежность объединения в той или иной форме. Препятствия были главным образом внешние: сдерживала принадлежность двух частей Германии к разным военно-политическим блокам, которые находились в состоянии конфронтации. Пока продолжалась «холодная война», объединение практически было невозможно. Так это и понималось обеими сторонами, Никто, в том числе и руководство ФРГ, не рассчитывал на это в близком будущем. Объединение рассматривалось как отдаленная цель, к которой можно подойти только постепенно, через изменение международного климата и европейских отношений.

Но у истории своя логика. И ритмы ее трудно предсказуемы. Под влиянием перестройки в Советском Союзе и политики нового мышления начала меняться вся международная ситуация. Это подтолкнуло и ускорило процессы в странах Восточной Европы. На авансцену политической жизни выходили новые общественные силы, новые люди, менялись настроения и сознание людей, менялась сама история.

Освобождение стран Восточной Европы от советской опеки дало также выход для выражения национальных чувств граждан ГДР и соответствующего отклика в Западной Германии. Перед лицом возникшего в ГДР и вокруг нее острейшего кризиса мы не могли действовать по-старому. В головах сторонников жесткой линии бродила мысль о применении силы для сохранения существовавшего в ГДР режима. И такая сила была: в ГДР стояла чуть ли не полумиллионная группировка советских войск. Но пойти таким путем было бы преступлением и против немцев, и против собственного народа, против всего мирового сообщества. Порыв немцев к воссоединению был решительным с обеих сторон. Это было действительно народное и демократическое в своей основе движение, а не чья-то политическая игра. История ускорила свой ход, и надо было ее императивы перевести в реалии – мирным путем.

Наша политика в германском вопросе в тот момент – это пример действий нетрадиционным методом в нетрадиционной, принципиально изменившейся обстановке. Тогда мы и наши партнеры, прежде всего канцлер Коль, действовали адекватно быстро меняющейся ситуации. Думаю, не только современники, но и история оценят наш тогдашний выбор как единственно возможный и правильный.

Объединение Германии стало естественным результатом политики, направленной на прекращение «холодной войны». Нельзя было покончить с ней, не решив германский вопрос. Нельзя было покончить с расколом Европы, не устраняя препятствий для объединения Германии. Если впервые в истории германский вопрос (а он существовал и периодически обострялся по меньшей мере с XVII века, со времен Вестфальского мира) был решен мирным путем в условиях свободы и в добром согласии со всеми соседями и партнерами Германии, то именно потому, что это происходило также в контексте советско-американского сближения, обоюдного стремления к преодолению конфронтации противостоящих военно-политических блоков. Мирное объединение Германии создавало великий прецедент нового подхода к решению международных проблем – по критериям грядущей эпохи.

Давая «зеленый свет» объединению Германии, Советский Союз и его бывшие союзники по антигитлеровской коалиции руководствовались, помимо прочего, и таким соображением: демократическая, политически стабильная и экономически здоровая Германия станет важнейшим фактором европейского и международного процесса.

Объединение имело огромное значение прежде всего для судеб самого немецкого народа. Перед ним открылись новые перспективы экономического и социального развития. Изменилось международное положение Германии, она вновь заняла свое срединное место в Европе, место связующего звена между Западной и Восточной Европой. Существенно повысился ее экономический и политический вес в Европе и в мире, возросли ее роль и ответственность в решении европейских и международных проблем.

Конечно, все это не могло прийти само собой. Предстоял еще долгий период, в течение которого одной из главных задач единой Германии стало выравнивание условий жизни в ее восточной и западной частях. Это уже потребовало и потребует еще громадных усилий, крупных капиталовложений, продуманной и тщательно взвешенной социальной политики, учета особенностей «новых» земель. И, конечно, крупнейшая долговременная проблема, остающаяся по сей день, – преодоление психологических травм, унаследованных от периода раскола.

Трудно переоценить значение объединения Германии с точки зрения интересов Советского Союза. Прежде всего это освобождало нас от того бремени, которое было связано с необходимостью держать в ГДР крупную военную группировку, что требовало больших расходов. Советско-германские отношения становились на качественно новую основу, что открывало принципиально новые возможности для нашего сотрудничества в различных областях – экономической, научно-технической, культурной.

Советскому Союзу такое сотрудничество сулило немалые выгоды. Экономические связи двух государств имеют глубокие корни. Немецкий капитал активно участвовал в промышленном развитии дореволюционной России. Опираясь на традиции, заложенные в прошлом, мы получали шанс для того, чтобы лучше справиться с решением своих собственных проблем. Для Советского Союза объединенная Германия становилась надежным и незаменимым партнером в хозяйственных делах.

Сотрудничая между собой в русле нового политического мышления, два крупнейших и самых сильных европейских государства могли бы благотворно влиять на мировую политику и мировую экономику. Кое у кого на Западе появление такой перспективы вызвало опасения, воспоминание о Рапалло. После встречи в Архызе один английский журналист пустил даже в оборот термин «Ставропалло». Остроумная, но абсолютно ложная аналогия. Когда на пресс-конференции по итогам Архыза Коля спросили насчет повторения «Рапалло», он ответил: «Я, конечно, не могу препятствовать кому-либо в написании глупых комментариев. Но те, кто имеет представление об истории, знают, что сравнение с Рапалло совершенно неуместно». И был прав: другое время, другая ситуация, она исключала повторение прошлого. Объединение Германии внесло новые черты в политическую конфигурацию Европы. До этого Западную Германию называли экономическим гигантом и политическим карликом. Конечно, в 80-е годы ФРГ уже не была политическим карликом, но не могла и использовать свой политический потенциал в той мере, в какой это соответствовало бы ее экономическому потенциалу.

С объединением, в свою очередь, связана перспектива преодоления разрыва в уровнях и качестве жизни между Западной и Восточной Европой. От участия в решении этой задачи Германии (и Западу в целом) не уйти. Все политические, экономические, социальные, экологические проблемы в обеих частях Европы сплетены в один тугой узел. Пытаться игнорировать эту реальность – значило бы в конечном счете ставить под угрозу собственные интересы.

Наконец, объективно повышалась и роль Германии в создании новой архитектуры безопасности, охватывающей всю Европу. Значение этого регулярно подчеркивалось в выступлениях канцлера Коля по случаю объединения Германии и подписания соответствующих договоров. При этом и мы, и немецкие лидеры исходили из того, что партнерские отношения между Германией и Советским Союзом – один из ключевых элементов любого серьезного проекта общеевропейского строительства.

Наша позиция была рассчитана на длительную перспективу. Это была стратегическая позиция, предусматривавшая прочное и необратимое сотрудничество между Советским Союзом и Германией. «Большой договор» определял рамки такого сотрудничества и закладывал его основы на десятилетия вперед.

Но события в Советском Союзе развертывались, к сожалению, по другому сценарию. 1990 год, когда два германских государства шаг за шагом продвигались к объединению, когда вырабатывались его государственно-правовые и международно-правовые рамки, для Советского Союза стал годом «парада суверенитетов».

Вскоре после того, как мы с Колем договорились в Архызе об урегулировании вопросов, связанных с объединением Германии, Ельцин открыто объявил войну союзному Центру, имея целью разрушить его.

19 ноября, в день, когда в Париже открылась конференция СБСЕ на высшем уровне, в Киеве был подписан договор между Украиной и Россией, содержавший взаимное признание суверенитета. На совместной пресс-конференции с Л. Кравчуком Б. Ельцин заявил, что не может быть и речи о новом Союзном Договоре, пока не будут признаны суверенитеты республик.

Итак, было два развивающихся параллельно процесса, каждый имел свои собственные причины, свои движущие силы. При этом германское объединение шло в правовых, конституционных рамках, на договорной основе, тогда как сепаратистские силы в Советском Союзе прибегали к антиконституционным действиям, срывая уже предпринимавшиеся в это время попытки союзных властей решить коренные вопросы советской федерации на демократической основе.

В чем главная причина такой разноплановости в развитии национальных процессов в СССР и Германии? Перестройка, прекращение «холодной войны», новая атмосфера в мире создавали условия для действительно свободного выбора народами путей своей жизни. Немецкий народ сделал свой выбор и проявил волю добиться того, чтобы он был осуществлен. Германские правящие круги, элита в обоих немецких государствах подхватили этот национальный порыв и помогли реализовать волю народа в цивилизованных формах.

В Советском Союзе народ на референдуме в марте 1991 года высказался за сохранение Союза. И нет сомнений (во всяком случае нет никаких доказательств противного): если бы в каждой из республик был проведен свой референдум, результат был бы тот же. Даже на Украине, где люди, голосовавшие 1 декабря за независимость республики, не имели в виду развал общей для всех многонациональной страны. И сейчас, задним числом, подтверждают, что тогда хотели не разрушить Союз, а реформировать его.

Но вошедшие во власть на местах силы затуманили ради собственных честолюбивых и корыстных амбиций людям мозги, обольстили иллюзиями, будто порознь будет лучше и легче, отравили националистической демагогией. И в конце концов обманули, посулив в Беловежской пуще, когда решали покончить с СССР, сохранить общее государство под видом СНГ – Содружества Независимых Государств, которое стало лишь прикрытием для растаскивания страны.

Другой вопрос – откуда взялись такие силы, которые, в отличие от аналогов в Германии, действовали на разрыв. Это за пределами сюжета данной книги.

Здесь же я хочу лишь обратить внимание на ответственность правящих кругов и элит общества перед собственными народами, на обязательность для государственных деятелей, достойных такого названия, учитывать волю своего народа и делать политику соответственно этой воле, а не вопреки ей.

Итак, мы имеем два противоположных итога: договорное объединение ГДР и ФРГ, с одной стороны, беловежский сговор лидеров трех советских республик, направленный на ликвидацию союзного государства, – с другой.

События такого масштаба не часто происходят в истории. Ушел в прошлое тот европейский политический порядок, который возник после Второй мировой войны и просуществовал почти полстолетия. Возник совершенно новый расклад международных сил, появилась новая геополитическая реальность.

 

Сохранить фундамент доверия

Объединение Германии было воспринято большинством советских граждан с пониманием, спокойно. Конечно, было определенное недовольство со стороны части военных, дипломатов, идеологического партийного аппарата. Но претензии и спекуляции на эту тему возникли в основном позже, когда у нас резко обострилась внутриполитическая борьба и особенно после распада Союза, когда вся ситуация в российско-германских отношениях оказалась иной, чем предполагалось.

Были подорваны те предпосылки, которые в годы перестройки закладывались в основу будущих отношений с Германией. Многое из того, что мы намечали и ожидали, предстало в ином свете. Обострилась полемика – кто выиграл, кто проиграл, кто какие имел заслуги и какие грехи по ходу решения задач, связанных с германским вопросом. Такую полемику подогревало и стремление определенных кругов в США и некоторых других странах истолковать окончание «холодной войны» как победу Запада. Это спровоцировало в России всплеск негативных оценок внешней политики периода перестройки.

Что касается объединения Германии, то полемика дальше спекулятивных заявлений какой-то части ученых и политиков о том, что, мол, Горбачев в германском вопросе продешевил, не пошла. Отношение же к немцам, вообще к Германии кардинально изменилось в позитивную сторону. И это самый главный итог, незаменимый капитал, который уже работает и дает дивиденды и нам, и немцам.

Во многом это объясняется и тем, что все вопросы, затрагивающие интересы наших народов, урегулированы в международно-правовом, договорном порядке. И хотя события на последнем этапе развивались в ускоряющемся темпе, все конкретные аспекты тщательно прорабатывались при участии соответствующих ведомств, специалистов, обсуждались, выверялись. Договоры и соглашения, подписанные нами в Бонне в ноябре 1990 года, составили в общей сложности 100 страниц печатного текста.

Эти документы цитировались в предыдущем разделе книги, некоторые даны в Приложении. Здесь же я еще раз хочу резюмировать то, что касается гарантий интересов советской стороны и обязательств, взятых на себя немецкой стороной.

Объединенная Германия:

– обязалась служить делу мира; она заявила, что в будущем с немецкой земли будет исходить только мир, и подтвердила окончательный характер ее границ;

– она отказалась от производства, обладания и права распоряжения атомным, биологическим и химическим оружием, заявила о решимости соблюдать свои права и обязанности по Договору о нераспространении ядерного оружия и обязалась сократить численность своих вооруженных сил до уровня в 370 тысяч человек (примерно на 45%);

– было выражено стремление и готовность развивать с Советским Союзом широкомасштабное и долгосрочное сотрудничество в различных областях. Обязательства, касающиеся развития двустороннего сотрудничества, были зафиксированы в Договоре о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве, специальном Договоре о сотрудничестве в области экономики, промышленности, науки и техники и в других соглашениях.

Выступая в Бонне при подписании советско-германских договоров, канцлер Коль заявил следующее: «Ввиду болезненного, но неизбежного переходного периода (в Советском Союзе) мы готовы продолжать оказывать помощь словом и делом. Мы неоднократно доказывали это в прошедшие месяцы. Мы будем вносить в это сотрудничество нашу добрую волю и наш 40-летний опыт развития успешного социального рыночного хозяйства» [].

Что получилось и чего не получилось в действительности? К сожалению, возможности сотрудничества двух государств, которые открылись в результате объединения Германии, не были в полной мере использованы. В основном вина за это лежит на нас самих – распался Советский Союз. Это не могло не отразиться в целом на российско-германских отношениях. В какой-то мере изменившаяся ситуация сказалась и на внешней политике ФРГ. В российско-германских отношениях возникли определенные проблемы, которые, думаю, не появились бы, если бы Советский Союз продолжал существовать.

Вместе с тем я должен подчеркнуть, что Германия, несмотря на изменившиеся обстоятельства, продолжала придерживаться принятых обязательств в экономической области. В 1990 – 1991 годах она оказала СССР крупное финансовое содействие в решении проблем, связанных с переходом к рыночным отношениям. Среди немецкого населения развернулось движение частных инициатив по оказанию гуманитарной и продовольственной помощи советским людям. В это включились многие фирмы и организации. В Москву приезжала группа президентов крупнейших немецких банков с конкретными планами и желанием немедленно приступить к делу. По многим из совместных проектов сразу же началась работа.

Финансовая помощь, которую Германия предоставила Советскому Союзу и потом России, составила в общей сложности почти 100 млрд. марок. Это более половины всей зарубежной помощи. С учетом экономических проблем самой ФРГ, особенно ввиду расходов на оздоровление экономики восточных земель, у нас едва ли есть основания в чем-то упрекать немцев объединенной Германии. Не их вина, что предоставленными России многомиллиардными средствами и другой помощью мы не смогли распорядиться.

Некоторые российские деятели из национально-патриотических кругов постфактум стали утверждать, что объединение Германии могло бы быть достигнуто на более выгодных условиях. У нас есть люди, которые считают: надо было с них «содрать семь шкур». Я такой подход отвергаю. Он был бы и аморальным, и просто глупым. Мы стремились установить отношения взаимного доверия и основанного на доверии сотрудничества. О каком доверии можно было бы говорить, если бы мы подходили с такой позиции? Если бы пытались использовать судьбу великой нации в качестве разменной монеты в дипломатической игре? Это было бы оскорбительно для немцев и недостойно нашего великого народа. Тем более когда в объединенной Германии мощно проявилось чувство благодарности к России, нашедшее, как я уже говорил, вполне практическое выражение. Мы попросту растратили бы приобретенный политический капитал доверия, который возник в результате исторического примирения двух великих народов.

Самое драгоценное и обнадеживающее, что было достигнуто в тот период в международной политике, – это доверие. Капитал доверия, который нам был нужен для внутренних реформ, включен в «Большой договор». Сотрудничество на его базе должно было в конечном счете ввести в оборот сотни миллиардов, которые как раз нам и нужны. И это реалистический подход, так как «Большой договор» не менее, чем нам, выгоден Германии.

ФРГ не только придерживалась своих обязательств, но и в качестве влиятельного члена Европейского сообщества и «Группы семи» взяла на себя инициативную роль в деле мобилизации усилий промышленно развитых стран Запада по налаживанию экономического сотрудничества с нашей страной. Руководство ФРГ способствовало заключению соглашения между Россией и Европейским Союзом о партнерстве и сотрудничестве (хотя его вступление в силу очень задержалось). При немецкой поддержке принимались меры, облегчавшие доступ России на рынки ЕС путем включения во Всемирную систему благоприятствования.

Наши интересы были соблюдены и в том, что касается сохранения сложившихся хозяйственных связей с предприятиями и организациями бывшей ГДР. Все это нашло детальное отражение в Договоре о сотрудничестве в области экономики, промышленности, науки и техники (статья 1), где зафиксировано обязательство обеих сторон соблюдать ранее достигнутые договоренности между СССР и ГДР о поставках товаров и предоставлении услуг, учитывать взаимную заинтересованность в снабжении запасными частями ранее поставленных машин, оборудования и приборов, сохранять и развивать дальше сложившиеся кооперационные и научно-технические связи и т. п.

Кроме того, немецкая сторона обязалась поддерживать эффективную работу предприятий на территории бывшей ГДР, сотрудничающих с советскими партнерами, и содействовать в переходный период доступу советских предприятий и организаций к рынку сбыта на территории бывшей ГДР (включая решение таможенных проблем, неприменение количественных ограничений в рамках традиционных товаропотоков и т. п.). Подтверждался взаимный интерес к дальнейшему сотрудничеству в сооружении промышленных и иных объектов на территории СССР в рамках заключенных ранее с ГДР соглашений об экономическом и техническом сотрудничестве.

И если эти надежды не вполне оправдались, то причиной тому явилось не отсутствие договорных гарантий, а ликвидация СССР как субъекта и участника этих гарантий.

В 90-е годы мне пришлось неоднократно бывать в Германии, встречаться с политиками, бизнесменами, выступать перед ними, в частности, на темы российско-германского экономического сотрудничества. И я мог убедиться, что в немецких деловых кругах сохранилось благожелательное отношение к России, искреннее желание работать на российском рынке, оказывать помощь в наших преобразованиях. Но то, что происходило в эти годы в России – спад производства, постоянное изменение правил, коррупция, рост преступности, – это не могло не отразиться негативно на восприятии России как делового партнера.

Впрочем, немецкие предприниматели и в этих условиях старались что-то делать – договаривались о совместных проектах, совместных предприятиях, оказывали помощь в подготовке российских менеджеров. Германия осталась крупнейшим торгово-экономическим партнером России, но возможности, которые были заложены в наше экономическое сотрудничество при объединении Германии, оказались в значительной мере утраченными. Объем взаимной торговли снизился, хотя правительство ФРГ поощряло ее, предоставив немецким фирмам, особенно на территории бывшей ГДР, соответствующие государственные гарантии. Только в 1992 году оно выделило для этого 5 млрд. марок в форме кредитов «Гермеса», из которых 4 млрд. – на поддержку торговли с Россией.

Преодоление раскола Германии не могло не сказаться на перспективах европейского строительства. Содействуя объединению Германии, мы исходили, в частности, из открывавшихся тем самым возможностей совместного участия двух крупнейших европейских государств в строительстве новой Европы. Но ситуация изменилась, и многое пошло не так, как могло бы идти.

Помимо объективных обстоятельств, не могу не отметить некоторые, скажем так, поспешные шаги канцлера, шедшие вразрез с его обещаниями и патетическими заявлениями – публичными и один на один.

Вскоре после августовского путча канцлер Коль, выступая 4 сентября 1991 года в бундестаге, четко и недвусмысленно выразил солидарность с законным советским руководством. И в то же время в ходе визита Ельцина в Бонн представители ФРГ и Российской Федерации подписали совместное заявление, которое ставило российско-германские отношения как бы в один ряд с советско-германскими отношениями. Сразу после августовского путча, вслед за Россией и не дожидаясь решения союзных властей, Германия признала независимость балтийских государств.

К этому времени европейский процесс фактически застопорился. Западные державы стали отходить от принципов, провозглашенных в Парижской хартии для новой Европы. Это касается и немецкой внешней политики. Прежде всего я имею в виду поспешное, неожиданное для многих признание Германией самопровозглашенной независимости Хорватии и Словении, входивших в состав суверенной Югославии. Это подтолкнуло этнический сепаратизм в других частях Югославии и способствовало ее распаду, что привело к затяжной кровопролитной гражданской войне. Она унесла тысячи жизней, сотни тысяч вынуждены были покинуть свои дома, стали беженцами. Перед лицом этой человеческой трагедии абсурдно утверждать, что дипломатическое вмешательство в пользу Хорватии и Словении диктовалось стремлением защитить гражданские права и интересы национальных меньшинств.

Эти действия немецкой дипломатии тем более достойны сожаления, что в советско-германском «Большом договоре» говорится об обязательстве «обеспечивать приоритет общепринятых норм международного права» и «неукоснительно уважать территориальную целостность всех государств в Европе в их нынешних границах» (статьи 1 и 2). Международное право не предусматривает право на сецессию (отделение). Закреплено превосходство принципа государственного суверенитета в Уставе ООН, а также в Хельсинкском Заключительном акте.

Отход правительства ФРГ в этих вопросах от буквы и духа подписанных ею документов, в том числе Парижской хартии 1990 года, тем более очевиден, что оно действовало в данном случае вопреки позиции специальной комиссии ЕС, рекомендовавшей не признавать словенской и хорватской суверенности. Принципа сохранения территориальной целостности придерживались тогда и президент США Джордж Буш, Совет Безопасности ООН, специальный посланник ООН в Югославии Сайрус Вэнс, председатель Мирной конференции по Югославии лорд Каррингтон. Несмотря на это, политический вес Германии был использован для того, чтобы побудить ЕС последовать немецкому примеру. Желание воспользоваться выгодной конъюнктурой в своих интересах взяло верх над соображениями более высокого порядка, требовавшими в такой ситуации максимальной дальновидности и сдержанности.

Серьезный удар по планам общеевропейского строительства нанесло решение о расширении НАТО, принятое при активном участии Германии. Между тем в 1990 году говорилось об историческом шансе «поставить на новую основу изначальное единство нашего континента», о намерении «следовать успешным курсом СБСЕ», о том, что СБСЕ будут рассматривать как «двигатель общеевропейской политики мира» и т.п. Вопреки этим заявлениям на первый план было выдвинуто НАТО в ущерб роли СБСЕ.

Я не разделяю преувеличенных страхов по поводу расширения НАТО, но считаю это решение ошибочным. Повышение международной роли западного военного альянса уводит в сторону от насущных задач общеевропейского строительства. Его будущее остается неопределенным. Новые разделительные линии между различными регионами Центральной и Восточной Европы препятствуют общеевропейскому строительству. У Запада нет цельной концепции мирного порядка для всей Европы.

Фактически НАТО стало присваивать себе функции наведения порядка в связи с конфликтными ситуациями за пределами сферы своей ответственности, в частности на Балканах в связи с конфликтами в Боснии, а потом в Косово. Руководство НАТО, проявляя предвзятость и двойные стандарты, применило военную силу против Югославии без санкции Совета Безопасности ООН. С точки зрения международного права это было актом прямой агрессии. Достойно сожаления, что едва ли не громче других за нанесение ударов по Югославии выступал бывший министр обороны ФРГ Рюэ. Это плохо согласуется с заявлениями о том, что с немецкой земли будет исходить только мир.

Европейский процесс, таким образом, нарушился, он приобрел какой-то деформированный, асимметричный характер. На Западе его стали отождествлять с расширением западной системы союзов – Европейского Союза и НАТО, их избирательным распространением на другие европейские государства. И в это же время – налицо противодействие Запада любым проявлениям интеграционных устремлений на постсоветском пространстве. Они произвольно интерпретируются как выражение имперских притязаний России. Соответственно этому политика в отношении новых независимых государств во многом строится на том, чтобы попытаться подтянуть их к Западу и противопоставить России. Эта линия крайне опасна.

Подобные перекосы вряд ли были бы возможны при той конфигурации европейских сил, в которой особая роль принадлежала Советскому Союзу как европейской и мировой державе. Взаимодействие обновленного на демократических началах Советского Союза с объединенной сильной Германией стало бы мощным фактором развития европейского процесса в духе принципов Парижской хартии для новой Европы.

Проблемы европейской безопасности и сотрудничества, европейского единства остаются. Они выглядят теперь иначе, чем это было на предшествующем этапе. Задача перехода от Большой Европы к Объединенной Европе не утратила своей актуальности. Это ставит серьезные вопросы перед всеми европейцами, в том числе перед Россией. Российская дипломатия ищет новые подходы в своей европейской политике, хотя ее возможности на этом, как и на других направлениях, серьезно ослаблены продолжающимся внутренним кризисом, да и ранее допущенными просчетами в политике.

Все это, однако, не может умалить значения российско-германских отношений. Выдающиеся деятели Германии и России задумывались над колоссальными возможностями, заключенными в сцеплении потенциалов двух стран, столь завидно дополняющих друг друга. Цивилизационные предпосылки для нашего взаимодействия и межнациональной дружбы в процессе сплочения Европы и всеобщей глобализации – налицо. Российско-германский фактор и в том и в другом мог бы сыграть оригинальную и очень значительную конструктивную роль – в своих и общих интересах. Мое горячее желание – чтобы все позитивное, что было накоплено в отношениях между нашими странами на рубеже 90-х годов, не было утрачено ни Россией, ни Германией в нынешнее трудное время. Главное сегодня – сохранить фундамент доверия, заложенный в процессе развития нашего сотрудничества.

Хочу надеяться, что после трагедий и потрясений XX века и уроков, которые немцы извлекли из прошлого, а также в результате коренных перемен в самом характере мирового развития, роль Германии в Европе и мире будет только положительной и что единая и необратимо демократическая Германия внесет свой конструктивный вклад в решение проблем, встающих на рубеже веков перед международным сообществом.

 

Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии

 

Германская Демократическая Республика, Федеративная Республика Германии, Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии, Соединенные Штаты Америки, Союз Советских Социалистических Республик и Французская Республика,

сознавая, что их народы с 1945 года живут в мире друг с другом;

принимая во внимание исторические изменения последнего времени в Европе, которые дают возможность преодолеть ее раскол;

учитывая права и ответственность четырех держав в отношении Берлина и Германии в целом, а также соответствующие соглашения и решения четырех держав военного и послевоенного времени;

преисполненные решимости в соответствии со своими обязательствами по Уставу Организации Объединенных Наций развивать дружественные отношения между нациями на основе уважения принципа равноправия и самоопределения народов, а также принимать другие соответствующие меры для укрепления всеобщего мира;

ссылаясь на принципы хельсинкского Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе;

признавая, что эти принципы заложили прочную основу для создания справедливого и надежного мирного устройства в Европе;

преисполненные решимости учитывать интересы безопасности каждого;

убежденные в необходимости окончательно преодолеть антагонизм и развивать сотрудничество в Европе;

подтверждая свою готовность укреплять безопасность, в особенности путем принятия эффективных мер по контролю над вооружениями, разоружению и укреплению доверия, свою готовность не рассматривать друг друга как противников, а работать над установлением отношений доверия и сотрудничества, и соответственно с этим свою готовность позитивно рассмотреть возможность принятия подходящих мер по институционализации в рамках Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе;

отмечая, что немецкий народ, свободно осуществляя право на самоопределение, изъявил волю к строительству государственного единства Германии, с тем чтобы служить делу мира во всем мире в качестве равноправного и суверенного члена идущей по пути объединения Европы;

убежденные в том, что объединение Германии в государство с окончательными границами является значительным вкладом в дело мира и стабильности в Европе;

имея целью достижение окончательного урегулирования в отношении Германии;

признавая, что тем самым и с объединением Германии в демократическое и мирное государство теряют свое значение права и ответственность четырех держав в отношении Берлина и Германии в целом;

представленные своими министрами иностранных дел, которые в соответствии с заявлением от 13 февраля 1990 года, принятым в Оттаве, встречались 5 мая 1990 года в Бонне, 22 июня 1990 года в Берлине, 17 июля 1990 года в Париже с участием министра иностранных дел Республики Польша, 12 сентября 1990 года в Москве,

договорились о нижеследующем:

 

Статья 1

1. Объединенная Германия будет включать территории Германской Демократической Республики, Федеративной Республики Германии и всего Берлина. Ее внешними границами окончательно станут границы Германской Демократической Республики и Федеративной Республики Германии со дня вступления в силу настоящего Договора. Подтверждение окончательного характера границ объединенной Германии является существенной составной частью мирного порядка в Европе.

2. Объединенная Германия и Республика Польша подтверждают существующую между ними границу в договоре, имеющем обязательный характер в соответствии с международным правом.

3. Объединенная Германия не имеет никаких территориальных претензий к другим государствам и не будет выдвигать таких претензий также и в будущем.

4. Правительства Германской Демократичен кой Республики и Федеративной Республики Германии обеспечат, чтобы в конституции объединенной Германии не содержалось каких-либо положений, противоречащих этим принципам. Соответственно это относится к положениям, изложенным в преамбуле, во второй фразе статьи 23 и в статье 146 Основного закона Федеративной Республики Германии.

5. Правительства Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Соединенных Штатов Америки, Союза Советских Социалистических Республик и Французской Республики официально принимают к сведению соответствующие обязательства и заявления правительств Германской Демократической Республики и Федеративной Республики Германии и заявляют, что с их осуществлением будет подтвержден окончательный характер границы объединенной Германии.

 

Статья 2

Правительства Германской Демократической Республики и Федеративной Республики Германии подтверждают свои заявления о том, что с немецкой земли будет исходить только мир. Согласно конституции объединенной Германии, действия, могущие и преследующие цель нарушить мир между народами, в особенности подготовка к ведению наступательной войны, являются антиконституционными и наказуемыми. Правительства Германской Демократической Республики и Федеративной Республики Германии заявляют, что объединенная Германия никогда не применит оружие, которым она располагает, иначе как в соответствии с ее конституцией и Уставом Организации Объединенных Наций.

 

Статья 3

1. Правительства Германской Демократической Республики и Федеративной Республики Германии подтверждают свой отказ от производства, владения и распоряжения ядерным, биологическим и химическим оружием. Они заявляют, что объединенная Германия также будет придерживаться этих обязательств. В частности, права и обязательства, вытекающие из Договора о нераспространении ядерного оружия от 1 июля 1968 года, продолжают действовать в отношении объединенной Германии.

2. Правительство Федеративной Республики Германии в полном согласии с правительством Германской Демократической Республики сделало 30 августа 1990 года в Вене на переговорах по обычным вооруженным силам в Европе следующее заявление:

«Правительство Федеративной Республики Германии обязуется сократить вооруженные силы объединенной Германии в течение 3 – 4 лет до численности 370 000 человек (сухопутные войска, военно-воздушные и военно-морские силы). Это сокращение должно начаться с момента вступления в силу первого договора об обычных вооруженных силах в Европе. В рамках этого совокупного верхнего предела не более 345 000 человек будут входить в сухопутные войска и военно-воздушные силы, которые в соответствии с согласованным мандатом одни являются предметом переговоров по обычным вооруженным силам в Европе. Правительство Федеративной Республики Германии видит в своем обязательстве о сокращении сухопутных и военно-воздушных сил значимый немецкий вклад в дело сокращения обычных вооруженных сил в Европе. Оно исходит из того, что в последующих переговорах другие их участники также внесут свой вклад в упрочение безопасности и стабильности в Европе, включая меры по ограничению численности войск».

Правительство Германской Демократической Республики полностью присоединилось к этому заявлению.

3. Правительства Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Соединенных Штатов Америки, Союза Советских Социалистических Республик и Французской Республики принимают эти заявления правительств Германской Демократической Республики и Федеративной Республики Германии к сведению.

 

Статья 4

1. Правительства Союза Советских Социалистических Республик, Германской Демократической Республики и Федеративной Республики Германии заявляют, что Союз Советских Социалистических Республик и объединенная Германия урегулируют в договорном порядке условия и сроки пребывания советских войск на территории нынешней Германской Демократической Республики и Берлина, а также осуществление вывода этих войск, который будет завершен к концу 1994 года, во взаимосвязи с реализацией обязательств правительств Германской Демократической Республики и Федеративной Республики Германии, изложенных в пункте 2 статьи 3 настоящего Договора.

2. Правительства Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Соединенных Штатов Америки и Французской Республики принимают это заявление к сведению.

 

Статья 5

1. Вплоть до завершения вывода советских войск с территории нынешней Германской Демократической Республики и Берлина в соответствии со статьей 4 настоящего Договора на данной территории будут размещаться в качестве вооруженных сил объединенной Германии исключительно немецкие формирования территориальной обороны, не интегрированные в союзнические структуры, которым немецкие вооруженные силы приданы на остальной германской территории. С учетом урегулирования, содержащегося в пункте 2 настоящей статьи, войска других государств не будут в течение этого периода размещаться на этой территории или осуществлять там другую военную деятельность.

2. На срок пребывания советских войск на территории нынешней Германской Демократической Республики и Берлина войска Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Соединенных Штатов Америки и Французской Республики будут в соответствии с пожеланием немецкой стороны на основе соответствующего договорного урегулирования между правительством объединенной Германии и правительствами указанных государств по-прежнему размещаться в Берлине. Численность личного состава и количество вооружений всех ненемецких войск, размещенных в Берлине, не будут больше, чем на момент подписания настоящего Договора. Новые категории оружия не будут вводиться туда ненемецкими вооруженными силами. Правительство объединенной Германии заключит с правительствами государств, разместивших войска в Берлине, договоры на справедливых условиях с учетом отношений, существующих с указанными государствами.

3. После завершения вывода советских войск с территории нынешней Германской Демократической Республики и Берлина в данной части Германии могут размещаться также формирования немецких вооруженных сил, приданные военным союзническим структурам таким же образом, как и формирования на остальной германской территории, но без носителей ядерного оружия. Это не распространяется на системы обычных вооружений, которые могут обладать другими способностями, помимо обычных, но которые в данной части Германии оснащены для обычной роли и предназначены только для таковой. Иностранные войска и ядерное оружие или его носители не будут размещаться в данной части Германии и развертываться там.

 

Статья 6

Право объединенной Германии на участие в союзах со всеми вытекающими из этого правами и обязательствами настоящим Договором не затрагивается.

 

Статья 7

1. Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии, Соединенные Штаты Америки, Союз Советских Социалистических Республик и Французская Республика настоящим прекращают действие своих прав и ответственности в отношении Берлина и Германии в целом. В результате прекращает свое действие соответствующее связанное с ними четырехстороннее соглашение, решения и практика и распускаются все соответствующие институты четырех держав.

2. В соответствии с этим объединенная Германия обретает полный суверенитет над своими внутренними и внешними делами.

 

Статья 8

1. Настоящий Договор подлежит ратификации или принятию так скоро, как это возможно. Ратификация с немецкой стороны проводится объединенной Германией. Данный Договор тем самым имеет силу для объединенной Германии.

2. Ратификационные грамоты или документы о принятии сдаются на хранение правительству объединенной Германии. Оно информирует правительства других Договаривающихся Сторон о сдаче на хранение каждой ратификационной грамоты или документа о принятии.

 

Статья 9

Настоящий Договор вступает в силу для объединенной Германии, Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Соединенных Штатов Америки, Союза Советских Социалистических Республик и Французской Республики в день сдачи на хранение этими государствами последней ратификационной грамоты или документа о принятии.

 

Статья 10

Подлинник настоящего Договора, тексты которого на английском, немецком, русском и французском языках имеют одинаковую силу, сдается на хранение правительству Федеративной Республики Германии, которое передаст правительствам других Договаривающихся Сторон заверенные копии.

В удостоверение чего нижеподписавшиеся, должным образом уполномоченные, подписали настоящий Договор.

Совершено в Москве 12 сентября 1990 г.

За Федеративную Республику Германии (подпись)

За Германскую Демократическую Республику (подпись)

За Французскую Республику (подпись)

За Союз Советских Социалистических Республик (подпись)

За Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии (подпись)

За Соединенные Штаты Америки (подпись) []

 

Договор между Союзом Советских Социалистических Республик и Федеративной Республикой Германии о развитии широкомасштабного сотрудничества в области экономики, промышленности, науки и техники

 

Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии, желая в соответствии с Договором между Союзом Советских Социалистических Республик и Федеративной Республикой Германии о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве от 9 ноября 1990 года существенно развить и углубить двустороннее экономическое, промышленное и научно-техническое сотрудничество в интересах их народов,

сознавая, что всеобъемлющее экономическое, промышленное и научно-техническое сотрудничество является важным и необходимым элементом развития двусторонних отношений на стабильной и долгосрочной основе и установления прочного доверия между обоими государствами и их народами,

будучи убежденными, что демократические и экономические свободы являются основой долговременного экономического и социального прогресса,

признавая, что стабильные взаимовыгодные связи в этих областях служат материальной основой построения отношений подлинного партнерства и конструктивного сотрудничества между ними,

будучи убежденными, что процесс экономических реформ, опирающийся на силы рынка, укрепляет эффективность экономики, в большей степени может учитывать потребности и чаяния человека,

улучшает условия тесного сотрудничества, способствует большей открытости системы мировой торговли,

опираясь на достигнутый уровень экономического взаимодействия между обеими странами,

отмечая важность выполнения в полном объеме Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе от 1 августа 1975 года и итоговых документов последующих встреч представителей государств-участников СБСЕ, в частности Боннской конференции по экономическому сотрудничеству в Европе,

подтверждая стремление внести реальный вклад в формирование единого экономического пространства на европейском континенте,

принимая во внимание участие Союза Советских Социалистических Республик и Федеративной Республики Германии в деятельности международных экономических организаций, а также имеющиеся между Союзом Советских Социалистических Республик и Европейскими сообществами соглашения и договоренности,

ссылаясь на статью 21 Соглашения между Союзом Советских Социалистических Республик и Европейским экономическим сообществом и Европейским сообществом по атомной энергии о торговле и коммерческом и экономическом сотрудничестве от 18 декабря 1989 года,

руководствуясь целями обеспечения неуклонного экономического роста, улучшения качества жизни их граждан, расширения занятости, эффективного использования материальных и людских ресурсов и защиты окружающей среды, сознавая, что сотрудничество в области экономики, промышленности, науки и техники, с учетом экологических аспектов, представляет собой существенную составную часть всех их отношений в целом, и в дальнейшем должно все более расширяться,

будучи убежденными, что экономические реформы в Союзе Советских Социалистических Республик и достижение государственного единства Германии открывают дополнительные возможности для развития двустороннего сотрудничества как по государственной линии, так и на уровне прямых связей между заинтересованными партнерами,договорились о нижеследующем:

 

Статья 1

Договаривающиеся Стороны, руководствуясь принципами равенства, недискриминации и взаимной выгоды, будут предпринимать усилия по дальнейшей интенсификации и диверсификации двусторонних экономических, промышленных и научно-технических связей.

Договаривающиеся Стороны признают необходимость решения должным образом проблем переходного периода, которые могут возникнуть для их экономического сотрудничества. В этих целях:

1. Договаривающиеся Стороны путем принятия надлежащих мер поддерживают преемственность и дальнейшее развитие торгово-экономических отношений между Союзом Советских Социалистических Республик и Федеративной Республикой Германии. Это касается, в частности, ранее достигнутых договоренностей между Союзом Советских Социалистических Республик и Германской Демократической Республикой о поставках товаров и предоставлении услуг.

Предприятия и организации обеих стран будут определять форму экономических отношений под свою ответственность.

С целью поддержки предприятий и организаций обеих стран в сохранении сложившихся деловых отношений по поставкам, закупкам и другим хозяйственным связям Договаривающиеся Стороны создадут организационные предпосылки для расширения возможностей обмена информацией и установления контактов. При этом следует особенно учитывать взаимную заинтересованность в снабжении запасными частями ранее поставленных из Союза Советских Социалистических Республик в Германскую Демократическую Республику и из Германской Демократической Республики в Союз Советских Социалистических Республик машин, оборудования и приборов с целью обеспечения их нормальной эксплуатации.

Договаривающиеся Стороны будут содействовать сохранению традиционных отношений по поставкам продукции, приспосабливая их к условиям рынка. За согласование конкретных условий договорных отношений будут отвечать предприятия и организации.

Договаривающиеся Стороны с целью сохранения и дальнейшего развития сложившихся кооперационных и научно-технических связей и, в частности, что касается взаимных поставок комплектующих изделий, материалов и использования результатов совместных научных исследований и разработок, будут оказывать поддержку соответствующим предприятиям и организациям.

Немецкая Сторона будет поддерживать эффективную работу предприятий на территории бывшей Германской Демократической Республики путем осуществления мер по совершенствованию экономической структуры, которые также будут охватывать предприятия, сотрудничающие с советскими партнерами, с целью сохранения сложившихся экономических отношений.

Соответствующие мероприятия будут осуществляться в рамках положений Договора об учреждении Европейского экономического сообщества.

2. Немецкая Сторона будет прилагать дальнейшие усилия к тому, чтобы в отношении условий торгово-экономических связей, входящих в компетенцию Европейских сообществ, на переходный период были приняты особые меры, которые в рамках традиционных товаропотоков будут создавать благоприятные условия для доступа советских предприятий и организаций к рынку сбыта на территории бывшей Германской Демократической Республики.

Немецкая Сторона указывает на то, что эти меры, в частности, касаются временного освобождения от таможенных пошлин Единого таможенного тарифа Европейского экономического сообщества и эквивалентных сборов в рамках определенных количественных и стоимостных ограничений товаров из Союза Советских Социалистических Республик, которые поступают на территории бывшей Германской Демократической Республики в свободное таможенное обращение, потребляются там или подвергаются обработке или переработке, в результате чего они приобретают свойства товаров, происходящих из Европейского сообщества. Немецкая Сторона выступает за отмену на переходный период неспецифических количественных ограничений, как они определены в регламенте (ЕЭС) ь 288/82, в отношении товаров, которые поставляются из Союза Советских Социалистических Республик на территорию бывшей Германской Демократической Республики в рамках традиционных товаропотоков. Она выступает также за то, чтобы разрешить в течение переходного периода в рамках традиционных товаропотоков отклонения товаров советского происхождения от норм и требований по качеству при условии, что эти товары не будут поступать на другие территории Европейского сообщества, кроме территории бывшей Германской Демократической Республики.

Немецкая Сторона, кроме того, не будет применять специфические количественные ограничения, как они определены в регламенте (ЕЭС) ь 3420/83, к товарам, которые поставляются из Союза Советских Социалистических Республик на территорию бывшей Германской Демократической Республики в рамках традиционных товаропо-токов на переходный период. Это касается также количественных ограничений на товары, подпадающие под действие Договора об учреждении Европейского объединения угля и стали.

В отношении немецких норм и стандартов, применение которых в связи с сохранением традиционных товаропотоков в течение переходного периода вызовет сложности, Немецкая Сторона в рамках действующего законодательства готова содействовать решению данного вопроса, при условии, что эти товары не будут поступать в обращение на другие территории Европейского сообщества, кроме территории бывшей Германской Демократической Республики.

3. Договаривающиеся Стороны подтверждают значение сотрудничества при освоении Ямбургского месторождения природного газа и создании Криворожского горно-обогатительного комбината в Советском Союзе. Договаривающиеся Стороны уточнят задолженность Советской Стороны на 1 января 1991 года за построенные организациями бывшей Германской Демократической Республики объекты, поставленные товары и предоставленные услуги, а также связанные с этим объемы поставок из Союза Советских Социалистических Республик сырьевых товаров на условиях действующих соглашений. Условия дальнейшего сотрудничества на период после 1990 года подлежат новому согласованию. В этих целях Договаривающиеся Стороны создадут смешанные рабочие группы, которые представят свои соображения Правительствам обеих стран для вынесения решения.

4. Договаривающиеся Стороны подтверждают взаимный интерес к дальнейшему сотрудничеству в сооружении объектов на территории Союза Советских Социалистических Республик и на территории бывшей Германской Демократической Республики в рамках действующих соглашений об экономическом и техническом сотрудничестве и других договорных документов, подписанных с организациями Германской Демократической Республики. Перспективы сотрудничества или вопросы, связанные с его осуществлением, будут отдельно рассматриваться смешанными рабочими группами. При этом большое внимание будет уделено особым экономическим и финансовым вопросам, включая возможные взаимные претензии в связи с внезапным прекращением сотрудничества по отдельным проектам.

5. Предприятия и организации обеих стран под свою ответственность будут осуществлять контракты на поставку товаров в соответствии с «Общими условиями поставок товаров между организациями стран-членов СЭВ 1968/1988 гг.».

 

Статья 2

Договаривающиеся Стороны будут в соответствии с действующими правилами, законодательством и договорными документами предпринимать все возможное для содействия дальнейшему развитию экономического, промышленного и научно-технического сотрудничества и обеспечения привлечения к нему широкого круга участников. При этом особое внимание будет уделяться сотрудничеству мелких и средних фирм и предприятий.

 

Статья 3

Договаривающиеся Стороны будут руководствоваться Итоговым документом Венской встречи представителей государств-участников СБСЕ и положениями Соглашения между Союзом Советских Социалистических Республик и Европейским экономическим сообществом и Европейским сообществом по атомной энергии о торговле и коммерческом и экономическом сотрудничестве от 18 декабря 1989 года. В соответствии с этим они продолжат свои усилия по дальнейшему сокращению или постепенному устранению всякого рода препятствий на пути развития торговли и тем самым внесут вклад в расширение и диверсификацию их торговых отношений.

Договаривающиеся Стороны будут в рамках имеющихся реальных и правовых возможностей стремиться к созданию таких условий, которые обеспечивали бы дальнейшее расширение и интенсификацию торговых и экономических отношений.

 

Статья 4

Договаривающиеся Стороны признают значение, которое имеет финансирование, включая предоставление средне– и долгосрочных кредитов для неуклонного и эффективного развития экономического сотрудничества. Они заявляют о готовности предоставлять гарантии экспортных кредитов на возможно благоприятных условиях, придерживаясь действующих национальных и международных правовых предписаний и правил.

Договаривающиеся Стороны подтверждают готовность взаимодействовать в рамках Европейского банка реконструкции и развития и других многосторонних финансовых организаций.

 

Статья 5

Договаривающиеся Стороны подтверждают, что содействие осуществлению и взаимная защита капиталовложений на соответствующей территории являются важной предпосылкой успешного экономического сотрудничества.

 

Статья 6

Без ущерба для обязательств Союза Советских Социалистических Республик, вытекающих из достигнутых международных договоренностей, и для обязательств Федеративной Республики Германии, вытекающих из ее членства в Европейских сообществах, Договаривающиеся Стороны будут разрешать учреждение представительств предприятий и организаций одной страны на территории другой страны и будут обеспечивать этим представительствам, их руководящим сотрудникам и специалистам и их экономической деятельности равно благоприятные условия, которые они также предоставляют другим государствам, на основе их национального права и достигнутых ими двусторонних договоренностей.

В соответствии с этим они будут обеспечивать максимально возможные облегчения гражданам соответствующей другой страны, временно находящимся соответственно в другой стране с коммерческими целями, являющимся руководящими сотрудниками или специалистами с особыми знаниями об их фирме, или как специалисты с высшим или сопоставимым образованием и их ближайшим родственникам, в вопросах свободы передвижения по территории, а также в вопросах выдачи разрешений на пребывание и работу и выполнение прочих формальностей, необходимых для осуществления деловой или связанной с ней деятельности на основе положений действующего законодательства и межгосударственных договоренностей.

Договаривающиеся Стороны будут сотрудничать в равной степени в вопросах обеспечения наиболее благоприятных условий пребывания и деятельности их граждан, приезжающих на территорию соответствующей другой Договаривающейся Стороны с целью заработка, на основе положений действующего законодательства и межгосударственных договоренностей.

 

Статья 7

Договаривающиеся Стороны заявляют о своей готовности принять необходимые меры для содействия торговле с целью диверсификации и качественного совершенствования товарообмена. В числе таких мер будут, в частности, реклама, консультации, факторинговые операции и иные деловые услуги, а также организация семинаров, ярмарок и выставок.

 

Статья 8

Свободный выбор форм экономического сотрудничества, включая как совместное, так и самостоятельное производство, специализацию, субподряды, лицензионные соглашения, совместные и самостоятельные предприятия и иные формы капиталовложений, находящиеся в соответствии с действующим законодательством, не подлежит никаким ограничениям.

 

Статья 9

Договаривающиеся Стороны будут интенсифицировать сотрудничество в области производства, рационального и экологически чистого использования сырья и энергии в рамках существующей инфраструктуры сотрудничества.

Кроме того, Договаривающиеся Стороны заявляют о своей готовности распространить промышленное и научно-техническое сотрудничество на такие области, как мониторинг окружающей среды, предупреждение технологических опасностей и аварий, переработка и окончательное захоронение токсичных и опасных отходов, предупреждение и снижение загрязнения воздуха и вод, а также трансграничных загрязнений, вызываемых преобразованием и потреблением энергии.

Договаривающиеся Стороны будут расширять сотрудничество на основе Соглашения между обоими Правительствами о сотрудничестве в области охраны окружающей среды.

 

Статья 10

Договаривающиеся Стороны будут стремиться к созданию благоприятных условий экономических отношений между двумя странами на максимально возможно высоком технологическом уровне, отвечающем требованиям экологической безопасности, а также целям наилучшего использования взаимных технических, производственных, природных и людских возможностей и ресурсов обеих стран.

Они будут взаимодействовать друг с другом в деле модернизации и создания новых промышленных и сельскохозяйственных объектов в Союзе Советских Социалистических Республик и Федеративной Республике Германии, включая совместное производство или поставку для них оборудования, лицензий, «ноу-хау», технической документации и связанный с этим обмен специалистами.

 

Статья 11

Договаривающиеся Стороны примут меры к организации сотрудничества в области освоения и коммерческого использования космического пространства, ресурсов Мирового океана, самолето-, автомобиле– и судостроения и конверсии военного производства, включая отдельные оборонные предприятия.

 

Статья 12

Договаривающиеся Стороны согласились уделять первостепенное внимание сотрудничеству в деле производства сельскохозяйственной продукции, ее переработки, транспортировки и хранения, а также создания и поощрения современных высокоэффективных фермерских хозяйств, имеющих кооперированные связи с пищевой и перерабатывающей промышленностью и торговлей. Этой цели наиболее соответствует осуществление пилотных проектов с участием государственных организаций, профессиональных объединений, предприятий и фирм обеих стран.

Аналогичные пилотные проекты могли бы осуществляться на регулярной основе также в области производства промышленных товаров народного потребления.

 

Статья 13

Договаривающиеся Стороны условились и далее поддерживать тесное сотрудничество и поощрять обмен опытом по вопросам планирования и развития городов, создания и модернизации их инфраструктуры, включая транспортные сети, жилищное, промышленное и дорожное строительство, охрану историко-культурных памятников и восстановление архитектурного наследия.

Договаривающиеся Стороны также будут поощрять обмен информацией по политике регионального развития, выравниванию социально-экономических уровней территорий, улучшению положения с занятостью.

 

Статья 14

Договаривающиеся Стороны будут содействовать развитию инфраструктуры общеевропейского экономического сотрудничества, включая транспорт, связь, а также реализацию крупных проектов, имеющих общеевропейское и международное значение.

 

Статья 15

Договаривающиеся Стороны будут расширять сотрудничество в деле подготовки и повышения квалификации руководителей и специалистов в области экономики, промышленности, банковской и страховой сферы, аудиторских и налоговых органов, сферы услуг и в других областях в Союзе Советских Социалистических Республик и Федеративной Республике Германии.

 

Статья 16

Договаривающиеся Стороны будут поощрять совместные экспортные поставки промышленной продукции, технологии и услуг на рынки третьих стран, в том числе в рамках правовых возможностей за счет экспортных гарантий кредитования соответствующей части экспорта.

 

Статья 17

Договаривающиеся Стороны будут поощрять создание и деятельность смешанных экспертных групп по оказанию консультационных услуг в вопросах макроэкономического развития, включая обмен опытом функционирования свободного ценообразования, применения антиинфляционных мер и деятельности антимонопольных органов.

 

Статья 18

Договаривающиеся Стороны будут уделять особое внимание развитию связей и сотрудничества между учеными и специалистами, научными организациями и предприятиями, включая создание смешанных научных коллективов на временной и постоянной основе, для разработки научно-технических проблем и осуществления исследовательских проектов в целях обеспечения социального и экономического прогресса в обеих странах.

Это сотрудничество будет осуществляться в соответствии с Соглашением между обоими Правительствами о научно-техническом сотрудничестве и заключенными на его основе специализированными соглашениями; в отдельных случаях сотрудничество может включать возможность финансирования отдельных проектов и научно-технических разработок, которые Договаривающиеся Стороны считают полезными.

 

Статья 19

Договаривающиеся Стороны будут обеспечивать в рамках действующих правовых предписаний возможно более широкий и свободный обмен экономической информацией для экономической, коммерческой и научно-технической деятельности, включая доступ к информационным сетям, публикациям и банкам данных.

Они наладят сотрудничество между их соответствующими статистическими службами с целью сопоставления и согласования используемых методик, включая отчетность в области народнохозяйственных балансов.

Договаривающиеся Стороны согласны в том, что технические нормы и стандарты имеют большое значение для углубления их экономических, промышленных и научно-технических связей. Сотрудничество в этой области будет осуществляться на основе специализированных соглашений.

 

Статья 20

Рассмотрение текущих и перспективных вопросов экономического, промышленного и научно-технического сотрудничества, разработка и реализация мероприятий, направленных на расширение возможностей и улучшение условий сотрудничества, будут осуществляться Комиссией по экономическому и научно-техническому сотрудничеству и Комиссией по научно-техническому сотрудничеству.

Сессии комиссий, возглавляемых представителями обоих Правительств, будут проводиться не реже одного раза в год поочередно на территориях двух стран.

 

Статья 21

Изменение, расторжение и любые другие формы прекращения действия международно-правовых договоренностей, касающихся недвижимого имущества организаций, учреждений и частных лиц одной из Договаривающихся Сторон на территории соответствующей другой, будут осуществляться только на основе соответствующих договоренностей и международного права.

Договаривающиеся Стороны будут проводить консультации по вопросам, какие правоотношения и какая недвижимость подпадают под действие первого абзаца настоящей статьи.

 

Статья 22

Перечисленные в настоящем Договоре формы и направления сотрудничества не являются исчерпывающими. Сотрудничество между Договаривающимися Сторонами, а также предприятиями, фирмами и организациями обеих стран будет осуществляться во всех формах и по всем направлениям, представляющим интерес для участников сотрудничества.

 

Статья 23

Договоры и соглашения в сфере экономики, промышленности, науки и техники, заключенные ранее между Союзом Советских Социалистических Республик и Германской Демократической Республикой, будут в соответствии с признанными обеими Договаривающимися Сторонами принципами защиты доверия рассмотрены в отношении их дальнейшей судьбы в ходе консультаций, договоренность по которым была достигнута ранее.

 

Статья 24

Срок действия настоящего Договора определен в двадцать лет. Не позднее 12 месяцев до истечения упомянутого срока Договаривающиеся Стороны согласуют меры, необходимые для обеспечения продолжения и дальнейшего расширения экономического, промышленного и научно-технического сотрудничества.

По мере его развития и в соответствии с конкретными потребностями Договаривающихся Сторон настоящий Договор может быть изменен или дополнен по их обоюдному согласию.

 

Статья 25

Настоящий Договор вступает в силу в день, когда Правительства Договаривающихся Сторон сообщат друг другу, что необходимые внутригосударственные процедуры для его вступления в силу выполнены.

Совершено в г. Бонне 9 ноября 1990 года в двух экземплярах, каждый на русском и немецком языках, причем оба текста имеют одинаковую силу.

За Союз Советских Социалистических Республик (подписи)

За Федеративную Республику Германии (подписи)

 

Договор о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве между Союзом Советских Социалистических Республик и Федеративной Республикой Германии

 

Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии,

сознавая свою ответственность за сохранение мира в Европе и во всем мире,

желая окончательно подвести черту под прошлым и внести посредством взаимопонимания и примирения весомый вклад в преодоление раздела Европы,

убежденные в необходимости строительства новой, объединенной общими ценностями Европы и создания прочного и справедливого европейского мирного устройства, включая стабильные структуры безопасности,

убежденные в том, что права человека и основные свободы как часть общеевропейского наследия имеют важное значение и что их уважение является существенной предпосылкой прогресса в деле строительства такого мирного устройства,

подтверждая приверженность целям и принципам Устава Организации Объединенных Наций и положениям хельсинкского Заключительного акта от 1 августа 1975 года, а также последующих документов Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе,

исполненные решимости продолжать добрые традиции своей многовековой истории, положить в основу своих отношений добрососедство, партнерство и сотрудничество и справиться с историческими вызовами на пороге третьего тысячелетия,

опираясь на фундамент, созданный в предыдущие годы развитием сотрудничества между Союзом Советских Социалистических Республик и Федеративной Республикой Германии, а также Германской Демократической Республикой,

исполненные желания развивать и далее углублять плодотворное взаимовыгодное сотрудничество между обоими государствами во всех областях и предать своим отношениям в интересах их народов и мира в Европе новое качество,

принимая во внимание подписание договора об окончательном урегулировании в отношении Германии от 1990 года, в котором были урегулированы внешние аспекты строительства немецкого единства,

договорились о нижеследующем:

 

Статья 1

Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии при развитии своих отношений руководствуются следующими принципами:

они взаимно уважают суверенное равенство, территориальную целостность и политическую независимость друг друга.

Они выдвигают в центр своей политики человека с его достоинством и его правами, заботу о выживании человечества и сохранение естественной среды обитания.

Они подтверждают право всех народов и государств свободно и без вмешательства извне определять свою судьбу и осуществлять по собственному желанию свое политическое, экономическое, социальное и культурное развитие.

Они заявляют о своей приверженности принципу надежного предотвращения любой войны, будь то ядерной или с применением обычного оружия, и необходимости сохранения и упрочения мира.

Они обеспечивают приоритет общепринятых норм международного права во внутренней и международной политике и подтверждают свою решимость добросовестно выполнять свои договорные обязательства.

Они заявляют о своей приверженности тому, чтобы творческий потенциал человека и современного общества использовался для укрепления мира и умножения благосостояния всех народов.

 

Статья 2

Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии обязуются неукоснительно уважать территориальную целостность всех государств в Европе в их нынешних границах.

Они заявляют, что не имеют каких-либо территориальных претензий к кому бы то ни было и не будут выдвигать их и впредь.

Они рассматривают сейчас и в будущем как нерушимые границы всех государств в Европе, как они проходят на день подписания настоящего договора.

 

Статья 3

Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии подтверждают, что они будут воздерживаться от применения силы или от угрозы силой как против территориальной целостности или политической независимости другой стороны, так и каким-либо иным образом, несовместимым с целями и принципами Устава Организации Объединенных Наций или Заключительного акта СБСЕ.

Они будут разрешать свои споры исключительно мирными средствами, никогда не применять свое оружие любых видов, кроме как для целей индивидуальной или коллективной самообороны. Они никогда и ни при каких обстоятельствах не используют первыми свои вооруженные силы друг против друга или против третьих государств. Они призывают все остальные государства присоединиться к этому обязательству о ненападении.

В случае если одна из сторон станет объектом нападения, другая сторона не будет оказывать нападающему какой-либо военной помощи или иного содействия и примет все меры к улаживанию конфликта с использованием принципов и процедур Организации Объединенных Наций и других структур коллективной безопасности.

 

Статья 4

Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии приложат усилия к тому, чтобы на основе обязывающих и поддающихся действенному контролю договоренностей были существенно сокращены вооруженные силы и вооружения, что наряду с осуществлением односторонних мер создавало бы, в частности в Европе, стабильное равновесие сил на более низком уровне, достаточном для обороны, но недостаточным для нападения.

Это относится также к расширению мер по укреплению доверия и стабильности на многосторонней и двусторонней основе.

 

Статья 5

Обе стороны будут оказывать всемерное содействие развитию процесса безопасности и сотрудничества в Европе на основе Заключительного акта Хельсинки от 1 августа 1975 года, укреплять и далее и развивать его совместно со всеми государствами-участниками, в особенности путем создания постоянных учреждений и органов. Целью этих усилий является упрочение мира, стабильности и безопасности и превращение Европы в единое пространство права, демократии и сотрудничества в области экономики, культуры и информации.

 

Статья 6

Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии условились проводить регулярные консультации с целью обеспечения дальнейшего развития и углубления своих двусторонних отношений, а также согласования позиций по международным вопросам.

Консультации на высшем политическом уровне будут проводиться по мере необходимости, по меньшей мере один раз в год.

Министры иностранных дел проводят встречи не реже двух раз в год.

Будут проводиться регулярные встречи министров обороны.

Между другими министрами обоих государств по мере необходимости будут проводиться встречи по тематике, представляющей взаимный интерес.

Существующие совместные комиссии изучат возможности интенсификации своей работы. Новые смешанные комиссии будут учреждаться по мере необходимости и по взаимному согласию.

 

Статья 7

В случае возникновения ситуации, создающей, по мнению одной стороны, угрозу миру или нарушение мира или могущей вызвать опасные международные осложнения, обе стороны незамедлительно будут вступать в контакт друг с другом и предпринимать усилия для того, чтобы согласовать свои позиции и условиться о мерах, которые позволили бы улучшить ситуацию или справиться с ней.

 

Статья 8

Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии согласились существенно развить и углубить их двустороннее сотрудничество, в особенности в экономической, промышленной, научно-технической и экологической областях, с тем чтобы развивать двусторонние отношения на стабильной и долговременной основе и укрепить доверие между обоими государствами и народами. С этой целью они заключат всеобъемлющий Договор о развитии сотрудничества в области экономики, промышленности, науки и техники, а также, в случае необходимости, специальные соглашения по отдельным практическим направлениям.

Стороны придают важное значение сотрудничеству в деле подготовки и повышения квалификации специалистов и руководящих кадров экономики для развития двусторонних отношений и готовы существенно расширить и углубить это сотрудничество.

 

Статья 9

Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии будут и в дальнейшем развивать и углублять взаимовыгодное экономическое сотрудничество. Они создадут для граждан, предприятий, государственных и негосударственных организаций другой стороны самые благоприятные рамочные условия для предпринимательской и иной хозяйственной деятельности, которые возможны в соответствии с их внутренним законодательством и их обязательствами по международным договорам. Это в особенности относится к капиталовложениям и инвесторам.

Стороны будут содействовать необходимым для экономического сотрудничества инициативам непосредственно заинтересованных участников, в особенности для того, чтобы в полной мере использовать возможности заключенных договоров и согласованных программ.

 

Статья 10

Стороны будут и дальше развивать на основе соглашения о научно-техническом сотрудничестве от 22 июля 1986 года обмен в этой области и осуществлять совместные проекты. Они намерены использовать достижения современной науки и техники в интересах людей, их здоровья и благополучия. Они будут оказывать содействие и поддержку совместным инициативам ученых и научно-исследовательских учреждений в этой области.

 

Статья 11

Исходя из убеждения, что сохранение естественных жизненных основ является неотъемлемой предпосылкой для успешного экономического и общественного развития, стороны подтверждают свою решимость продолжать и наращивать сотрудничество в этой сфере на основе соглашения о сотрудничестве в области охраны окружающей среды от 25 октября 1988 года.

Они намерены совместно решать важные проблемы охраны окружающей среды, исследовать вредные воздействия на окружающую среду и вырабатывать меры по их предотвращению. Они будут участвовать в выработке согласованных стратегий и концепций трансграничной политики в области охраны окружающей среды в международном, в особенности европейском, масштабе.

 

Статья 12

Стороны будут стремиться к расширению транспортных коммуникаций (воздушных, железнодорожных, морских, речных и автомобильных сообщений) между Союзом Советских Социалистических Республик и Федеративной Республикой Германии с использованием наиболее современных технологий.

 

Статья 13

Стороны будут предпринимать усилия для того, чтобы в значительной мере упростить на основе взаимности визовой режим для поездок граждан обеих стран, в первую очередь с деловыми, экономическими и культурными целями и с целями научно-технического сотрудничества.

 

Статья 14

Стороны окажут содействие проведению на широкой основе встреч людей из обеих стран и расширению сотрудничества партий, профсоюзов, фондов, школ, высших учебных заведений, спортивных организаций, церкви и социальных учреждений, женских, экологических и других общественных организаций и союзов.

Особое внимание будет уделено углублению контактов между парламентами обоих государств.

Они приветствуют партнерское сотрудничество на коммунальном и региональном уровнях, между союзными республиками и федеральными землями.

Существенная роль отводится советско-германскому форуму общественности, а также сотрудничеству средств массовой информации.

Стороны будут облегчать участие в обменах, встречах и совместных проектах для всех представителей молодежи и их организаций.

 

Статья 15

Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии, учитывая вековое взаимное обогащение культур их народов и их незаменимый вклад в общее культурное наследие Европы, а также значение культурного обмена для взаимопонимания народов, существенно расширят свое культурное сотрудничество.

Стороны будут наполнять жизнью соглашение о создании и деятельности культурных центров и в полной мере использовать заключенные в нем возможности.

Стороны подтверждают свою готовность обеспечивать всем заинтересованным лицам широкий доступ к языку и культуре другой стороны и поддерживать соответствующие государственные, общественные и индивидуальные инициативы.

Стороны решительно выступают за то, чтобы расширить возможности изучения языка другой стороны в школах, высших и других учебных заведениях и в этих целях помогать другой стороне в деле обучения и повышения квалификации преподавателей и предоставлять учебные пособия, включая использование телевидения, радио, аудиовизуальной и компьютерной техники. Они будут поддерживать инициативы по созданию двуязычных школ.

Советским гражданам немецкой национальности и гражданам, выходцам из Союза Советских Социалистических Республик и постоянно проживающим в Федеративной Республике Германии, которые хотят сохранить свой язык, культуру или традиции, будет предоставлена возможность развивать их национальную, языковую и культурную самобытность. В соответствии с этим стороны в рамках действующих законов будут обеспечивать возможность и облегчать другой стороне оказание содействия таким лицам или их организациям.

 

Статья 16

Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии будут прилагать усилия для сохранения находящихся на их территории предметов и памятников культуры другой стороны.

Они согласны в том, что пропавшие или незаконно вывезенные культурные ценности, находящиеся на их территории, должны возвращаться владельцам или их наследникам.

 

Статья 17

Стороны подчеркивают особое значение гуманитарного сотрудничества в своих двусторонних отношениях. Они будут наращивать это сотрудничество, в том числе с привлечением благотворительных организаций обеих сторон.

 

Статья 18

Правительство Федеративной Республики Германии заявляет, что сооруженные на немецкой земле памятники советским жертвам войны и тирании будут уважаться и находиться под защитой немецких законов. Это относится и к советским военным кладбищам, которые будут сохраняться и за которыми будет осуществляться уход.

Правительство Союза Советских Социалистических Республик обеспечивает доступ к могилам немцев на советской территории, их сохранение и уход за ними.

Соответствующие организации обеих сторон расширят свое сотрудничество в этих областях.

 

Статья 19

Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии расширят правовую помощь по гражданским и семейным делам на основе действующей для обеих сторон Гаагской конвенции о гражданском процессе. Стороны будут и дальше развивать правовую помощь по уголовным делам с учетом своего правопорядка и в соответствии с международным правом.

Компетентные органы Союза Советских Социалистических Республик и Федеративной Республики Германии будут взаимодействовать в деле борьбы с организованной преступностью, терроризмом, незаконным оборотом наркотиков, противоправными актами вмешательства в деятельность гражданской авиации и морского транспорта, изготовлением и распространением фальшивых денежных знаков, контрабандой, включая незаконное перемещение через границы культурных ценностей. Порядок и условия взаимодействия обеих сторон будут предметом отдельной договоренности.

 

Статья 20

Оба правительства будут наращивать сотрудничество в рамках международных организаций с учетом взаимных интересов и существующего у обеих сторон сотрудничества с другими странами. Они будут оказывать друг другу содействие в развитии сотрудничества с международными, и в особенности европейскими, организациями и институтами, членами которых является одна сторона, в случае проявления соответствующего интереса другой стороной.

 

Статья 21

Настоящий договор не затрагивает прав и обязательств по действующим двусторонним и многосторонним договорам и соглашениям, заключенным сторонами с другими государствами. Настоящий договор не направлен против кого бы то ни было, обе стороны рассматривают свое сотрудничество как составной и динамичный элемент дальнейшего развития процесса СБСЕ.

 

Статья 22

Настоящий договор подлежит ратификации. Обмен ратификационными грамотами состоится в самое ближайшее время в г. Москве.

Настоящий договор вступает в силу в день обмена ратификационными грамотами.

Настоящий договор заключается сроком на 20 лет. Его действие будет затем автоматически продлеваться на следующие пятилетние периоды, если ни одна из сторон не заявит о своем желании денонсировать его путем письменного уведомления за один год до истечения соответствующего срока.

Совершено в г. Бонне 9 ноября 1990 года в двух экземплярах, каждый на русском и немецком языках, причем оба текста имеют одинаковую силу.

За Союз Советских Социалистических Республик

Президент Союза Советских Социалистических Республик М. Горбачев

За Федеративную Республику Германии

Федеральный канцлер Федеративной Республики Германий Г. Коль