Мир сошёл с ума. Все разговоры только про Крым и Украину, что в эфире, что за эфиром. Сразу так много умников развелось. Все наперебой галдят, пророчат, все сразу экспертами по Украине заделались, особенно те, кто и не бывал там ни разу. А я, вот, хоть и регулярно мотаюсь в Киев, не боюсь признаться, что не просёк фишку с этим их вторым Майданом. Ну, правда, совсем ничего не понял. Хотя и был там ровно в тот день, когда у них началась эта заваруха.

Все совпадения случайны, но ведь случайных совпадений не бывает. Это я к тому, что, очутившись в Киеве 30 ноября прошлого года, я внутренне чертыхнулся, когда спецназ «Беркут» ночью разогнал Евромайдан из-за какой-то там дурацкой ёлки. Уж вы меня простите, други, камрады и просто товарищи, но приземлялся я в Киеве совсем не для того, чтобы исполнять свой журналистский долг. День рождения сестры, который мы 1 декабря отмечали на Андреевском спуске, нашёл какой-то очень правильный отклик в душе, поэтому, когда посыпались звонки и смски коллег, прознавших, что я в Киеве, с просьбами откомментировать, отрепортажить, рассказать «всю правду», позвонче, да погорячее, ничего кроме досады они не вызвали. Это была позиция, моя личная позиция, и я вовсе не собирался её сдавать.

Пока Лерка сама не потащила меня на Майдан. Чуть ли не из-за праздничного стола, на ходу меняя все планы и договоренности. И, сдается мне, было это не праздное любопытство, а искреннее желание, чтобы я «не пропустил исторический момент». Моя сестра-декабристка решила, что я этого хочу, что это важнее её застолья, и попытки переубедить Лерку в обратном, вызывали лишь искреннее удивление. В общем, так мы и очутились на Майдане, благо, от ресторанчика на Андреевском спуске, до этого самого гнезда «незалежностi» было рукой подать…

Самое время напомнить, что это не первый мой Майдан, и потому я сразу понял, что буду не «репортажить», а сравнивать. Тот первый Майдан образца 2004 года был настоящим, как бы кто к нему не относился. Дети страха не боятся, это не про политтехнологов, а про тех киевлян, что выходили тогда на площадь. А еще больше про тех, кто не выходил, но верил. Наивную мечту, кураж и детскую веру в светлое будущее, тогда не смог задвинуть ни спецназ, ни Янукович, да и Россия вместе с Путиным, видимо, всё поняв, отступилась. Тот майдан был Майданом победителей. А сейчас мне показалось, что всё стало иначе.

Мечты не было вовсе. Все эти лозунги, что Янукович у кого-то там «украл евромечту», давайте оставим политтехнологам. Не было мечты. Вот на первом Майдане «оранжевая» мечта была, сейчас – нет. Не было и веры. На Украине уже давно никто никому не верит. Тем более Януковичу. Не верили ему «наши», не верили «западенцы», махновцы и те не верили. Как можно украсть то, чего нет, и во что никто не верил?

Хотя, внешне у второго Майдана было много сходства с первым. Фирменные палатки с завернутыми в «жовто-блакитные» флаги молодыми людьми, японские дизель-генераторы для освещения ночью, железные бочки. Из новенького только надписи на тыльной стороне ладони у каждой второй молоденькой девчонки: две латинские буквы RU перечёркнутые крест накрест красными линиями. Такого точно не было на первом Майдане, оттого и удивило. Признаюсь, неприятно…

Мы вместе с ними грелись у этих бочек для разведения костров. Декабрь все-таки, холодно, люди греются, общаются, на вопросы отвечают… И хотя столкновение с «Беркутом» и вывело на Майдан десятки тысяч людей, «победителей» у этих бочек-костров я тогда не увидел. Все больше про наболевшее рассказывали, а не про то, как победят «кровавый режим». Напобеждались уже, опрометчиво решил я тогда. Разочаровались по несколько раз. Больше не верят. Не верят самим себе. Майдан циников, решил я тогда, в декабре 2013-го, ничего у них не выйдет…

А потом не раз, уже в феврале, да и сейчас в марте, после того, как вопреки моему прогнозу, перевернулась-таки Украина, рискуя свернуть себе шею в заковыристом сальто-мортале, вспоминал я те свои ощущения от увиденного. Что всё-таки было в том декабре: Майдан циников или циник на Майдане? Это они, или это я так изменился? Как ни крути, но тогда я сильно ошибся, не поверив в то, что они хоть на что-то способны…

 

***

Дед Иван легко убедил командира десантников. Тот и автобус дал, и колонну бронетехники пообещал за три километра до блокпоста, на Сивашском лимане, притормозить, если у них получаться будет.

– Но мы всё равно за вами присмотрим, – пообещал Сергей Сергеевич. И что он имел в виду, председатель понял лишь на подъезде к блокпосту, когда сверху прогрохотал боевой Ми-24.

Вертолёт прошёлся на бреющем над автобусом, что пылил по гребёнке, и взмыл на довольно приличную высоту над украинской заставой так, чтобы и не пугать сильно, но и чтобы хорошо видно было.

– Главное, шоб погранцы в нас не шмальнули сейчас с перепугу, – Вовка Горбунов, который вёл автобус и всю дорогу молчал, подал голос, когда показался указатель на санаторий «Стрелок». До блокпоста оставалось полтора километра.

– В свой автобус стрелять не будут, – неуверенно ответил Ванька Горбунов, и неожиданно рассердился: – А ты б не каркал, а за дорогой следил бы лучше! Гонишь по гребёнке, как подорванный! Свою машину, небось, поберёг бы?! А автобус военный, чем хуже?!

– Так, трофейный же… – оправдываясь, ляпнул Вовка.

– Где трофейный?! Чей трофейный?! – Иван Ульянович Горбунов, бывший старший прапорщик ВВС СССР, аж вскочил в ярости, больно стукнулся головой о поручень, и заорал. – Ты, что совсем дурак, что ли?! Тебе тут война, что ли?! С кем?!!

– Ну-ка, потише оба! Нашли время, когда скубаться, застава, вон, видна уже, – тревожно встрял старший брат, Славка Горбунов. – Ты не кричи, Вань, и без тебя тошно… А ты, Вовка, и вправду не гони так, уже душу всю вытряс… Тише, говорю тебе!

Вовка ничего не ответил, лишь благодарно покосился на старшего брата и сбавил скорость. Ванька в сердцах сел, отвернулся, было, в окно, но увидал впереди блок-пост и весь моментально подобрался.

– К шлагбауму вплотную не подъезжай. Место для разворота оставь, – спокойно, словно и не было только что эмоционального срыва, скомандовал брату старший прапорщик в отставке.

Командир украинского блокпоста прапорщик Опанасенко бегом, с опаской задирая на ходу голову на вертолёт, выскочил из укрепления навстречу запыленному автобусу с крестом СБУ на борту. И очень удивился, когда оттуда первым вышел Горбунов-средний.

– Ульяныч, ёпт, а вы тут как?! – заглядывал он ему за спину, но кроме селян никого не видел. Знакомый ему автобус был пуст.

Этот автобус уже, ведь, приезжал сегодня утром на пограничный блокпост. Потому-то Серега Опанасенко лично и выскочил сейчас встречать строгого полковника СБУ, который поутру навел столько шороху на заставе. Нежданный начальник заставил тогда вернуть на блокпост даже ночной наряд, что отбыл отдыхать в санаторий, провёл общее построение, с помощью такой-то матери прочистил мозги, разъясняя политическую ситуацию, после чего пригрозил трибуналом уже лично прапорщику Опанасенко, объявил боевую тревогу и напоследок заставил рыть дополнительные траншеи справа и слева от блокпоста. После этого автобус с крестом СБУ укатил обратно к газораспределительной станции, но строгий полковник очень убедительно пообещал, что вечером ещё вернётся, проверит службу. На всякий случай Серёга Опанасенко (хоть и молодой, но бывалый, ёпт!) связался по рации со своим начальством в Геническе и кратко, без лишних компрометирующих подробностей, доложил о визите на пост офицеров СБУ, а также о том, что усилил по собственной инициативе (!) охрану. Получил в ответ устную благодарность. Но спокойнее на душе не стало.

А когда часа через три морем, вдоль Стрелки мимо прошли два боевых и два транспортных вертолёта, когда один боевой «крокодил» по́ходя развернулся и сделал круг непосредственно над заставой, стало ясно, что появился утром злобный полка́н неспроста. Это с виду был прост Серёга Опанасенко, как три копейки, а на деле, после первой же ночёвки у Калины, на крыше четырёхэтажного корпуса его санатория прапорщик Опанасенко оборудовал наблюдательный пункт, с которого на много километров в обе стороны были хорошо видны все подъезды к его заставе. Оттуда и наблюдал он в бинокль высадку десанта возле газораспределительной станции. Вот только доложить об этом к своему удивлению не смог. Ни по штатной военной рации, ни даже по своему мобильному телефону связаться с начальством и доложить о вторжении не получалось, словно, помехи кто-то наложил на все виды связи. Потому-то так и обрадовался возвращению автобуса СБУ молодой прапорщик: хоть кто-то объяснит, что дальше делать. Ведь когда над тобой боевые «крокодилы» кружат, самый злобный полкан, родной мамкой покажется…

– Тут такое дело, Серёга, нас за тобой и ребятами твоими послали, – сообщил ему, выйдя из автобуса, бывший старший прапорщик Горбунов. Следом за ним вышли председатель и Славка с Вовкой.

– Кто послал, ёпт? Товарищ полковник? – с надеждой спросил Опанасенко.

– Может и полковник, кто ж его знает, они не шибко-то нам представляются, – хмуро сказал Горбунов-средний и, подняв голову, красноречиво посмотрел на вертолёт, который хоть и высоко, но демонстративно завис над блокпостом.

Вслед за ним подняли головы вверх и остальные.

– Они, ёпт, это кто? Русские? Десантура? – насторожился пограничник. – И где, всё-таки, этот полковник? – кивнул он в сторону автобуса СБУ.

– Они, это спецназ, скорее ГРУ, чем ВДВ, почерк другой, но точно не знаю, – честно ответил Иван Горбунов. – Они станцию Славкину заняли, – кивнул он на брата.

– Я с крыши всё видел, ёпт…

– А полковник у нас в подсобке сидит. Упаковали его «вежливые люди» первым делом, – добавил Вячеслав Горбунов.

– Ага, – не сдержался и Владимир Горбунов, – такие они, бля, вежливые эти люди, что хобот свернули твоему полкану по самое не балуй.

– Уходить тебе надо, Серёга. Колонна брони идёт сюда из Крыма по Стрелке. Останешься – они на гусеницы твоих ребят намотают и не заметят. Нет вариантов, – развёл руками Иван Горбунов, – со всех сторон тебя прижмут, даже сверху, – кивнул он головой в сторону назойливо стрекочущего вертолёта.

– Вариантов нет, – согласился пограничник, – а приказ стоять тут, ёпт, есть… Ты ж, Ульяныч, военный человек, ты-то понимаешь, что я не могу людей самовольно увести и пограничный пост бросить? Я даже по рации, ёпт, со своим начальством связаться не могу, доложить обстановку. Связи нет! Мне, ёпт, только торчать тут и остаётся. Пусть лезут хоть со всех сторон! – ожесточённо рубанул прапорщик Опанасенко.

– Не так, Серёга, всё не так! Ты командир или кто? Кроме тебя, кто о твоих людях подумает? Связи у тебя нет? А ты забыл, что по Уставу, если у командира потеряна связь, то он обязан самостоятельно принимать решения по выполнению поставленной задачи и сохранению вверенного ему личного состава? Вот и скажи теперь, ты сможешь выполнять поставленную тебе задачу по контролю за границей? Если границу эту уже на десять километров вглубь передвинули? Сможешь?

– Ага, ёпт… Смогу… Пока эта хреновина, – хмуро посмотрел он на вертолёт, – одним залпом мой блок-пост с землёй не сравняет.

– Вот! А людей спасти ты ещё можешь. Крепко думай, Серёга, – сочувствующе хлопнул его по плечу Горбунов-средний.

– Сынок, тут ещё такое дело, – вмешался в разговор дед Иван, который до сих пор молчал. – Я тут с командиром десантников гутарил… Он обещал, что если вы уйдёте за линию газовой станции, то он вам полковника этого отдаст вместе с его офицерами… Сынок, тебе отдаст. Понимаешь?

Председатель помолчал и продолжил:

– Я в уставах ваших военных мало что помню, стар уже… Но я так понимаю, что если ты станешь своей заставой между десантниками и селом, то получится, что это ты Стрелковое защитил. Отступил перед превосходящими силами противника, но защитил… И при этом офицеров СБУ ещё из плена спас… Подумай, сынок…

Так вышло, что сразу после этих слов председателя назойливый вертолёт развернулся и улетел. Совершенно случайно вышло, а поди ж ты докажи теперь, что не специально так подстроили…

Собирались недолго. Скарба у заставы было так мало, что всё легко уместилось в автобус, прапорщик Опанасенко даже шлагбаум велел разобрать и погрузить в машину. За флагом украинским, после того, как не удалось с земли его сдёрнуть, сам полез на верхушку блок-поста – не оставлять же его здесь. Но выдернуть древко и сверху не удалось. Капитан, ёпт, забил камень в щель между блоками со всей дури, не вытащить древко. Пришлось ломать. Налёг всем телом на палку, и под деревянный хруст спрыгнул вместе с обломанным флагом в руках. Бережно скрутил его, и, словно полковое знамя, передал сержанту: «В автобус, ёпт». Ещё раз хозяйским взглядом оглядел бросаемую недвижимость – бетонные блоки – всего неделя прошла, а уже и сроднились, ёпт. И дал команду на погрузку в автобус.

Обратно к газораспределительной станции Вовка Горбунов домчал ещё быстрее, чем до блокпоста. На этот раз его никто из братьев не притормаживал, хоть и трясло автобус безбожно на арабатской гребёнке. Наверное, все молча мечтали, чтобы поскорее это закончилось. Все, кроме прапорщика Опанасенко. Серёга напряжённо о чём-то думал всю дорогу, уставившись взглядом в окно.

У газораспределительной станции автобус остановили двое «зелёных человечков», но все остались сидеть в машине, вышел только председатель. От входа в здание к нему, щурясь улыбкой, шёл Сергей Сергеевич.

– Мне уже доложили, колонна из Крыма только что прошла блокпост, скоро будет здесь… Большое дело сделали, Иван Пантелеевич, спасибо! – благодарно пожал он руку. – Большое дело!

– Да я, вот, всё спросить вас хотел.., – замялся председатель.

– Спрашивайте, Иван Пантелеевич, вам отвечу как есть, темнить не буду.

– Ну, я так думаю, наши-то очухаются рано или поздно, свою броню навстречу вашей двинут… Что тогда?

– А ничего страшного, – прищурился Сергей Сергеевич. – На каждую их бронемашину три наших будет. Сколько бы они не нагнали техники. На каждый бронетранспортёр, на каждый танк, на каждый ствол, мы в три раза больше выставим.

– И дальше что?! – тревожно спросил председатель.

– А ничего. Так и будем меряться пиписками, пока у них танки не закончатся, – расхохотался командир десантников.

Не понравился председателю такой ответ, ой, как не понравился.

– Сергей Сергеевич, ваши обещания в силе? – аккуратно напомнил он, чтобы свернуть с неприятной темы.

– А пойдёмте сначала с людьми поздороваемся, а то подумают, что мы не вежливые, – лукаво прищурился командир десантников, и первым пошёл к автобусу. Легко запрыгнул на первую ступеньку открытой двери и заглянул внутрь:

– Что-то вы долго, мы вас заждались уже, – подначил он пограничников, хитро щурясь. – Здоро́во, мужики!

Молчание было ему ответом. Лишь когда совсем уж растянулась эта тягостная пауза, прапорщик Опанасенко нахально ответил, катая спичку в уголке рта:

– Да, мы и здоровее вида́ли, ёпт.

– Ух, ты, какие дерзкие, – хищно заулыбался командир десантников.

– Сергей Сергеевич, вы мне обещали, – тревожно напомнил о себе Пономарь.

Дед Иван совсем не обратил внимания, что во дворе газовой станции никого нет. Будь на его месте Горбунов-средний, тот наверняка бы приметил, что их автобус со всех сторон находится под прицелом спецназа. Но председатель ничего не видел. Ему и без этих знаний хватало тревоги.

– А я обещания держу, Иван Пантелеевич, – обернулся к нему Сергей Сергеевич.

– Ну, бывайте, мужики! Ещё увидимся, – хохотнул он вглубь автобуса, и, спрыгнув с подножки на землю, дал команду по рации:

– Седьмой первому… – в ответ что-то негромко забулькало. – Выводите!

Совсем скоро из здания станции по одному стали выводить офицеров СБУ. Последним «Бесцеремонный» вёл полковника с большой марлевой повязкой на носу. Как это часто бывает, от перебитого носа у того заплыли синяками и налились кровью оба глаза.

Офицеров погрузили в автобус. Сергей Сергеевич снова зашёл в него, и демонстративно, словно по читанному, сухо сказал:

– Прапорщик Опанасенко, задержанных за незаконное проникновение на объект «Черноморнефтегаза» военнослужащих СБУ передаю под юрисдикцию погранслужбы Украины. До выезда из охранной зоны газораспределительной станции вас будут сопровождать. Счастливого пути!

Он вышел, вместо него в автобус запрыгнули два «зелёных человечка», и один из них – тот, кого мы всё это время звали Бесцеремонным – коротко бросил Вовке Горбунову, сидевшему за рулём: «Вперёд!». Вместе они доехали до заброшенных домиков «Юната» на полпути между Стрелковым и газораспределительной станцией. Уже вечерело. Поперёк дороги всё также стоял председательский уазик. На этой самопровозглашённой линии охраны станции из автобуса бодро выпрыгнули «Бесцеремонный» со своим бойцом, вслед за ними вышел и дед Иван. Вышел, конечно, совсем не так бодро, как они, скорее даже наоборот, Иван Пантелеевич очень устал. Но вида не подавал, не с руки как-то… Оставив десантников на их посту, дальше двинулись сами, колонной: впереди председатель на своей машине, следом за ним автобус с тёмно-синим мальтийским крестом СБУ на борту.

У сельсовета колонна остановилась, и вслед за председателем в здание управы перешли все освобождённые из плена офицеры. Прапорщик Опанасенко идти отказался, да ещё и своим бойцам приказал далеко не расходиться от автобуса.

Они молча курили на обочине – командир пограничников и трое братьев Горбуновых.

– Трактор нужен. Прямо сейчас. Поможешь? – с мрачной решимостью обратился Опанасенко к Вовке.

– Ща, пригоню, – совсем не удивился тот.

– Ульяныч, ёпт, мешки нужны. Много, – ничего не объясняя, попросил прапорщик Ивана Горбунова.

Тот понимающе кивнул и братья сразу ушли.

Опанасенко дал команду на посадку, и сам сел за руль автобуса. Оглянулся на своих бойцов и, улыбнувшись через силу: «Ну, что, снова наш выход, хлопцы!», повёз пограничников обратно. Там, за селом, в пятистах метрах перед заброшенными домиками пансионата «Юнат» на полпути к газораспределительной станции, прапорщик Опанасенко лично вкопал свой шлагбаум поперёк дороги в Крым.

Совсем скоро подтянулся на тракторе Вовка Горбунов, и по команде прапорщика стал сгребать валы из песка справа и слева от шлагбаума. Ещё через полчаса приехали старшие братья Горбуновы и выгрузили из Славкиной машины целый ворох мешков и лопаты.

На Арабатской стрелке темнеет быстро. Вот, вроде, только начал сгущаться сумрак, а уже, раз, и всё вокруг проглотила тьма, такая глубокая, что и мириадам проявившихся на небосклоне звёзд не по силам справиться и подсветить эту крымскую ночь, если нет, конечно, полной луны.

Луны не было. Поэтому работали при свете автобусных и тракторных фар. В марте ночью всегда холодно, но никто не мёрз. Возможности такой не было. Серёга Опанасенко упёрся, ёпт. Десять украинских пограничников наполняли мешки песком, вязали и штабелями выкладывали из них укрепление у шлагбаума. И когда через несколько часов вырос из мешков с песком блокпост новой пограничной заставы, и затрепыхался над ним на слабом ветру украинский флаг на коротком древке, этот безумно долгий день для заставы Опанасенко закончился. Наступил, наконец, новый день, 16 марта, день референдума о будущем Крыма.

Новый день. Новый блокпост. Новое время, ёпт!