Лерка утром звонила. Истерит, снова в Стрелковое из Киева ехать собралась! У них в новостях, видите ли, сказали, что русские Арабатскую стрелку захватили, а украинский десант отбил Стрелковое. Я тут же деду звонить, а он смеётся: только, говорит, Лерку успокаивал, и ты, внук, туда же. Хоть ты ей объясни, говорит, чтобы не вздумала приезжать сейчас, пока вся эта пена не схлынет. Летом, говорит, и приедете, а сейчас не надо.

Ну, дед Иван тот ещё партизан, поэтому поузнавал я на всякий случай, что к чему, новости послушал, в интернете почитал, в Херсон знакомцу позвонил и перепроверил. Конечно же, брехня, не было никакого штурма Стрелкового, ни с одной, ни с другой стороны. Ну, я и успокоился.

А пока новости узнавал, нарвался на соседней волне на «всадников апокалипсиса». Сразу на троих. Один эксперт на голубом глазу вещал, что на носу гражданская война, которая порвёт на части Украину. Второй грозил мировой заварухой, блокадой и санкциями. Третий соглашался и с первым, и со вторым, вот только обещал, что всё наступит одновременно…

Хорошо, что Лерка всего этого не слышит, хотя в Киеве, наверняка, своих политолухов хватает. Мысленно послал всех троих предсказателей в пешее эротическое приключение и вернулся на свою волну. Люди, радуйтесь! Есть ещё в московском эфире места, где такой фантастической дури вы в принципе не услышите: надо же такое придумать – гражданская война между Киевом и Донбассом. Чушь какая! Ну, это я снова к тому, что к чёрту новости! Нет, ну ведь правильно же сказал давеча в моём эфире один наш великий музыкант: «Вас имеют прямо в мозг. Надо выключить телевизор и война закончится».

Так что, слушаем музыку! У одних настроение поднимется, у других – рейтинг. Справедливый размен, точно говорю. И никакой войны.

 

***

– А я вам скажу, Пономарь – агент ФСБ! – надрывно кричал Калина на собрании Стрелковского сельсовета. – О! Вы, небось, думаете, он меня одного поимел?! От, уж не-е-ет.., – криво осклабился, обводя собравшихся мутным от алкоголя взглядом. – Эт он вас всех поимел! – снова сорвался на пьяный фальцет.

Выглядел Николай Петрович Калина, совсем не как удачливый предприниматель, директор добротного санатория, скорее уж, как Коля-Окалина – довольно неприглядно: опухшее лицо, лиловый синяк под глазом, запёкшиеся разбитые губы, раздутое левое ухо. Но был он уже который день глубоко нетрезв, и оттого чувствовал не боль, а лишь одну только злость.

– О! Я-то, дурак, думал, что это председатель погранцов нам подогнал… О! Помог, думал! Голова-а-а! А он их взял, да увёз со всеми манатками… Я – в район, а там ваще все в прострации. Дэбилы! В администрации никто ничего не понимает… О! Зато я всё понял! Завтра к прокурору! В СБУ! К чёрту лысому поеду! Пусть закрывают его! – орал он, тыча пальцем в сторону председателя. – От, попомните мои слова, Пономарь – агент ФСБ!

…За прошедшие три дня много воды утекло мимо Арабатской стрелки. Референдум в Крыму так звонко пригвоздил полуостров к России, что Стрелковое словно накрыло взрывной волной, да и не одной, пожалуй, а сразу двумя. Ликование неслось с одной стороны, возмущение – навстречу, с другой… Само-то село больше помалкивало, непонятно ведь, как оно дальше обернётся. Ещё перед крымским референдумом вспыхнули было разговоры про какой-то отряд самообороны, но когда прознали, что собирает его Васька Глод, дальше смешного прозвища самооборонщиков – оглоеды – дело не пошло, все успокоились. Ваську-то Глода в селе любили, известное дело, но вот всерьёз многие не воспринимали, это факт.

Особо недовольных референдумом в Стрелковом было мало, но кричали они, надо признать, громко. Оно и понятно, когда больно, всегда кричишь. Громче всех в Стрелковом надрывался Калина. Николая Петровича словно с небес на землю вернули. Да, какой там вернули – грубо, наотмашь сдёрнули. Ещё, вот, накануне гулеванил он с погранцами в полной уверенности, что обезопасил себя, а теперь и проехать в свой же санаторий без спроса нельзя. «Был „Стрелок“, и где теперь он? А?! Где, я вас спрашиваю?!» – кидался он на каждого встречного селянина, но те лишь шарахались в испуге, так лют был Калина в том ужасе, что обуял его.

После поручительства председателя «вежливые люди» нехотя, но стали пускать Калину в его санаторий, дорога-то одна, по другому никак. Каждый раз документы проверяли, машину досматривали, но пропускали. Сцепив зубы, терпел два дня Николай Петрович, пока крымские засланцы не появились на «русском» посту. «Зелёные человечки», те хоть молча своё дело делали, а эти зубоскалят, агитируют…

С названиями постов, кстати, село быстро определилось: там «русский» пост, тут «украинский». А вот «крымский» вместо «русского» так и не прижился. Хоть и стали верховодить на блокпосту у заброшенных домиков ополченцы, флаг Крыма подняли, сами стояли в первой линии, ан нет, деревня любит простоту и ясность. Мудрить не надо, если уж он русский, то «русский»…

Из первых семи крымских ополченцев, что вслед за колонной бронемашин прибыли на новую границу Крыма за околицей Стрелкового, трое оказались местными, из ближайших крымских сёл Соляное и Каменка; ещё трое – казаки из Керчи; ну и один пришлый человек, говорят, бывший спецназовец «Беркута». Их как стали по всей Украине расформировывать, так он в Крым и сбежал откуда-то из Западной Украины, точнее никто не знал, не любил спецназовец на этот счёт распространяться. Он, кстати, отделением ополченцев и командовал, у него, ведь, у единственного автомат Калашникова был, у остальных карабины да ружья охотничьи.

И когда совсем невмоготу Калине стало от всей этой крымской партизанщины, то собрал он по селу недовольных таким положением дел, и после нескольких часов возлияния пьяная компания направилась в сторону заброшенных домиков за околицей. Девять человек, размахивая руками и громко подбадривая себя криками, типа, «Даёшь, майдан!», прошли село, распаляя себя на пути к «русскому» блокпосту.

Прапорщик Опанасенко молча пропустил перевозбуждённую алкоголем гоп-компанию через свой «украинский» пост, и лишь недобро усмехнулся, когда Калина по́ходя смачно обматерил его:

– Тьфу на тебя, выблядок москальский! – харкнул под ноги Коля-Окалина. Каждое своё слово он так пьяно унавоживал матом, что аж потемнел от натужной ненависти. – О! Жрал мой хлеб, а сбежал, как последняя сука! – злобно шипел он. – Ну, погодь! Я ещё приду за тобой! Вот, свояк с хлопцами приедет, я ещё вернусь… я тебя… я с тобой…

– Петрович, та залиш молодого на закуску, – заржал рядом кто-то из его собутыльников, хватая Окалину за рукав, – нікуди він від нас не дінеться. Тепер ми владу! Народ! Нехай чекає, спочатку москалів на ножі, потім цього люсти́… люси́… тьху ти… ну як там в телику балакають… кастрируем? Не… Люстрируем, во! – радостно загоготал он и потащил за собой упирающегося Калину. Тот вырвался и пошел, в конце концов, сам, но долго ещё оглядывался на Серёгу Остапенко и что-то грозил, потрясая кулаками. Вот только по-украински ругаться у Калины сейчас не получалось, так сильна была обида, что не хватало ему этих слов, и в ход шёл русский мат, осмысленный и беспощадный.

«Ну-ну, – недобро смотрел им вслед молодой прапорщик. Что такое люстрация он не знал, а вот рифма с кастрацией ему очень не понравилась. – Ты, ёпт, вернись для начала… Ща, как шмальну, ёпт, поверх башки, тебя русские в ответку и кончат прямо здесь».

Рука непроизвольно сама легла на автомат Калашникова, но командир пограничников тут же отогнал дурные мысли прочь. Туда же – за спину – перекинул и автомат, от греха подальше. Но наезд Калины сделал своё дело, Серёга был сейчас так зол, что ему не терпелось увидеть, как поведут себя русские.

К его удивлению, всё вышло не так, как он предполагал. Разгорячённая алкоголем толпа во главе с Калиной, выкрикивая ругательства, приближалась к посту, а «зелёные человечки» даже не пытались их остановить на подходе. Ни тебе предупредительных окриков, ни тебе пострелять в воздух для острастки. Ополченцев и вовсе видно не было. «Попрятались, ёпт, партизаны хреновы», – разочарованно хмыкнул, вглядываясь в бинокль, прапорщик, не выпуская из виду спину Калины. Но тут, кто-то из толпы истошно закричал неоднократно слышанное по телевизору: «Москаляку на гилляку!», русские как по команде расступились, и крымские ополченцы из-за их спин, – вот, они где… повода ждали, догадался Опанасенко, – молча бросились в рукопашную. То, что их было семеро против девяти не имело значения, бывший «беркутовец» – командир ополчения – легко справлялся сразу с тремя.

Били недовольных селян долго, жестоко и больно. Русские не вмешивались, смотрели. Внимательно смотрел и украинский прапорщик Опанасенко. В окулярах его армейского бинокля мелькали руки, ноги, оскаленные рты… Правда, всё злорадство Серёги быстро прошло: чей-то кулак, влепившийся вдруг Калине в ухо так сильно, что снёс того с ног, напрочь стёр нанесённые им обиды…

Досталось всем. Отползали от блокпоста в прямом смысле этого слова. На следующий день после побоища председатель Пономарь и объявил экстренный сход сельского Совета…

– Ну, в общем так, Николай Петрович, похулиганил и хватит, – осадил председатель Калину, который выкрикивал в его адрес очередные обвинения. – Хватит, я сказал! – громко прихлопнул дед Иван рукой по столу, перебивая Калину, который всё не мог успокоиться. – Тебе слово дали, Николай Петрович, всё, хватит, дай другим теперь сказать…

– О! Кому, другим?! – в пьяном запале бросил Коля-Окалина. – Цим, шо ли? – неопределённо махнул он рукой по залу.

Видно было, что Калина время от времени специально переходит на украинский, не всегда умело, но очень старательно.

– А ты руками тут не размахивай! – С первого ряда подала голос старуха Сварина. – Влез поперёк всех, и битый час одно и тоже долдонишь, хватит, – поддержала она председателя.

– Ні, ви послухайте! Всі повинні знати: Пономарь – агент…

– Тьфу на тебя, Колька! – рассердилась Свариха. – Некогда мне тут глупости твои выслушивать.

– О! І куди ж ви так поспішаєте, бабуся? – язвительно скривился в ответ Калина.

– Куда надо, туда и спешу, – отрезала старуха. – Эт вам, молодым, всё б из пустого в порожнее переливать, а мне поспешать надо. Садись, давай! Мы не тебя, а председателя пришли слушать.

– О! Так, ви тут все одна шайка-лійка! Ви б ще придурошного Глода сюди покликали з його оглоїди… Прихвосні! Так, я вас всіх…

– Ну-ка, пасть захлопни, курва! – с задних рядов рявкнул Славка Горбунов, и рядом тут же, набычившись, встали оба его брата. – Сначала председателя парафинил по чём зря, теперича всё общество решил обложить?! Я те, падла, ща пасть твою поганую на британский флаг порву, если не заткнёшь хавелу! И скажу, шо так и было! – возмущённо гремел Горбунов-старший и даже двинулся в сторону Калины.

– Сядь, Славча, сядь! – замахал на него руками председатель. – Ну, я прошу тебя, Вячеслав Ульянович! Хватит нам мордобоя! Не для того собрались. Сядь, прошу тебя.

– Только гавкни мне ещё хоть раз, – пригрозил Калине Горбунов-старший. – Прости, Пантелеич, ну, сил уже нет слушать говно это, – нехотя сел он на свое место.

– О! Так, шо ти мені зробиш?! – хмыкнул в ответ Калина, и незаметно для себя перешёл на русский. – От, свояк из Винницы с хлопцами приедет днями, по другому у меня запоёшь, – пригрозил он, но сделал это вполголоса, и гонору заметно убавил. У братьев Горбуновых репутация на селе строгая была: слова с делом мало когда расходились, а уж обидчикам и вовсе спуску не было – всегда втройне огребали.

Но последнюю точку в этой перепалке старуха Сварина поставила:

– Неча здесь кулаками размахивать, – грозно зыркнула она в сторону Славки Горбунова. – Колька общество оскорбил, общество само с ним и разберётся. Ставь на голосование, председатель, – сурово стукнув палкой, сказала, как отрезала. – Кто за то, чтобы удалить Кольку с заседания сельсовета?

И первой подняла руку.

Проголосовали единогласно и члены сельсовета, и старики из Совета ветеранов, и просто уважаемые в Стрелковом люди, которых Пономарь персонально позвал на сход решать судьбу села.

Калина такого поворота не ждал. Сначала взвился, было, но в задних рядах снова привстали братья Горбуновы, и Коля-Окалина, чертыхаясь, грозя на ходу всем и вся, выскочил из сельсовета, громыхнув напоследок дверью.

– Говори, председатель, зачем собрал? Поди, не Кольку пьяного слушать. Что надумал? – внимательно смотрела строгая Свариха, так, словно знала о чём речь пойдёт.

А если все всё знают и понимают, то к чему ходить вокруг да около…

– Есть предложение границу от села перенести, товарищи, – рубанул Пономарь без всяких предисловий.

Несколько секунд прогремели неслыханной доселе тишиной. А затем, разом прорвало.

– Это как?!

– Ого!

– Куда?!

– Вот так просто взять и перенести?!

– За такое по головке не погладят!

– Давай-ка, поподробнее, Пантелеич?!

Вопросы неслись со всех сторон.

– А вот, куда, мы и должны решить. Я предлагаю, с южной околицы на северную, – ответил председатель.

– Иван Пантелеевич, – тихо спросил Ванька Горбунов, – но ты-то понимаешь, на что замахиваемся? Ты понимаешь, чем это грозит? Это ж граница!

Все замолчали также разом, как и только что возбуждённо галдели.

– А где сейчас граница проходит, Иван Ульянович, скажи нам? – вопросом на вопрос ответил председатель. – Когда такое было, чтобы госграница через Стрелковое шла? Никогда такого не было. А нет границы – нет и нарушителей. Забудьте про границу, нет её. А что есть – непонятно. Вернее, было непонятно, пока этот мордобой не случился, – махнул Пономарь рукой в сторону двери, которой недавно громыхнул Калина.

– Я вам так скажу, – продолжил он, – пока блокпосты будут стоять нос к носу, до беды рукой подать. Вчера подрались, а что завтра будет? Что, если кто-то стрельнёт первым? Что если в ответ ударят? Что будет с селом тогда?!

– А шо с нами станется-то? – недоумённо встрял мужичонка со второго ряда, местный завмаг. – Мы-то тут причём? Нехай сами разбираются, наше дило маленькое. По людя́м, да по хатам уж точно стрелять не будут! Не́люди, шо ли, як можно? Ты б ещё, Пантелеич, пугнул, шо нас бомбить из «Градов» якись будут, – недоверчиво смотрел на председателя завмаг.

– Да, не дай Бог! – удивился Пономарь. – Не говорил такого и не скажу. Стрелять из пушек по хатам? На Украине такого в жизни никогда не будет! Но разводить военных надо… Пророчить не мастак, а уж каркать тем паче, но знаю, что бережёного и Бог бережёт… Ну, вот сами посудите, что скажу, – предложил Иван Пантелеевич, – границы нет, постановлений из района тоже нет. Всё знают, а решения принимать боятся, каждый день звоню в Геническ, и что толку?! Катавасия эта уже который день длится, а кто видел тут начальство районное? Не нашлось смелых за всё время! Военные и те наскоками бывают, больше командуют заставой своей по связи… Прислали на усиление несколько человек, да это ж курам на смех! Зато внучка моя, Лерка, звонила мне вчера в панике, в Киеве, говорит, по телевизору сказали, что сто десантников украинских на танках вытеснили русских из села и освободили, мол, Стрелковое от оккупантов. Ну и как вам такое?! Насилу успокоил… Вот вы видели тут сто украинских десантников?! Хоть одного видели?! А танки те кто видал?! Может трактор Вовкин, – кивнул он в сторону Горбунова-младшего, – и есть те танки?!

Дед Иван устало понизил голос:

– Сами видите, какой бардак творится. А нам жить тут дальше… – громко прокашлялся он.

– Так может десантура эта к нам сейчас едет? – опасливо спросил кто-то из зала.

– Едет… Мы тут давеча с пограничниками общались, – продолжил Пономарь, снова кивнув в сторону братьев Горбуновых. – Командир их, прапорщик молодой, всё ждёт колонну бронетехники из Херсона. Ему каждый день начальство по телефону обещает, что десантура эта вот-вот в Геническ прибудет. Так пацана задурили, что он сегодня сосранья плюнул на их обещания, машину у меня выпросил, да и сам в Геническ рванул, сказал, что без подмоги не вернётся. А так и будет, помяните моё слово! Он пацан упёртый. Так что ждите броню со дня на день… А что нам русские на это сказали вы знаете?! – Опять возвысил голос председатель. – Мы ведь ещё тогда, в первый день спросили их, что будет, когда Киев свою броню сюда двинет. Знаете что нам ответили? От, ты скажи обществу, Иван Ульянович, ты человек военный, ты этот наш разговор знаешь, какая отве́тка у старшо́го русских была?

Иван Горбунов поднялся, по старой привычке одёргивая полы пиджака:

– Прямо сказали: «На каждую бронемашину три наших будет. Сколько бы вы не нагнали техники. На каждый бронетранспортёр, на каждый танк, на каждый ствол, мы в три раза больше выставим». Так и сказали.

– Спасибо, Иван Ульянович! Видите, что происходит, товарищи, – разволновался председатель. – А что будет, когда и те, и другие танки сюда двинут?! – он снова нервно закашлялся. – Вот я и предлагаю развести вояк подальше друг от друга. Пусть «русский» пост остаётся на северной окраине села, его мы двигать не сдюжим, а вот «украинский» за южную околицу передвинем, чтоб они и близко не соприкасались друг с другом.

– «Русский», значит, не сдюжим, а на «украинский» – сило́в хватит… С чего, вдруг, Пантелеич? – с задних рядов спросил Вовка Горбунов. – Кузьминишну вперёд вместо бронепоезда пустим? – разряжая обстановку, весело подмигнул он старухе Свариной под общий смех. – Или её деда́ми из Совета ветеранов прикроемся?

– Рискуешь ты, Вовка, над ветеранами насмехаться. Смотри, как бы они сами тебя не прикрыли, костылями своими, – рассмеялся председатель под одобрительный гул стариков.

– А если серьёзно, то сило́в у нас и на «украинский» пост, конечно же, нет, – продолжил Пономарь. – Но их прапорщик в район сегодня укатил. А без него там стержня нет. Без него сдюжим…

– А чем оправдаемся потом, если что не так пойдёт, ты об том подумал, Пантелеич? Прокурору что скажешь?

– Решением сельсовета всё оформим. Ведь чего боимся мы? Провокаций с обеих сторон. А чего боятся прокуроры? – Кивнул он наверх, и сам же ответил. – Сепаратизма какого-то, только об том и долдонят по телевизору. Ну, вот так тогда и напишем: с целью пресечения провокаций и сепаратизма… ну и так далее, – пояснил председатель.

– Что скажете, товарищи? – обратился он к односельчанам.

– Надо покумекать, – задумчиво качнул головой Славка Горбунов.

– Что тут думать, ставь на голосование, председатель, – как всегда сурово буркнула старуха Сварина, – хорошее предложение, принимать его надо…

– А я говорю, подумать надо! – упрямо возвысил голос Горбунов-старший. – Вы б, Кузьминишна, не гнали лошадей. Тут дело такое, крепко думать надо прежде чем…

– Дело надо робить! – перебила его старуха. – Председатель до́бре гутарит. Хватит ждать, поспешать надо.

– Всё бы вам, бабуся, поспешать, – снова смешливо встрял Вовка Горбунов, – спешите, як будто одной ногой ужо́ там… – многозначительно возвёл он глаза к небу.

– Тьфу на тебя, охальник! – под общий хохот рассердилась Свариха.

– …а нам-то спешить не с руки, нам тут пожить бы ишшо. Так шо думать надо полюбасу, – смеясь, закончил Вовка.

Спустя три часа решение о переносе одного блокпоста на безопасное расстояние от другого было принято Стрелковским сельсоветом подавляющим большинством голосов. Бумага подписана, печать поставлена. Лишь один член Совета был против, при двух воздержавшихся.

– А как переносить-то будем, Пантелеич? – когда всё закончилось, подошли с задних рядов братья Горбуновы. – Серёга ж Опанасенко, як пить дать, завтра вернётся. А он упёртый, ёпт, – улыбнулся Вовка, – хрен сдвинешь его второй раз… Так шо сегодня надо всё сделать. Ну, да шо я тебе рассказываю…

Ещё с час мужики решали, как им лучше провернуть свою затею, как безопаснее.

– …Ну, тогда итожим, – подвёл черту дед Иван: – Ты это, Славча, здо́рово придумал, так всё и сделаем… Вовка, с тебя трактор, сюда его пригони. Потом найдёшь Ваську Глода с его оглоедами, – улыбнулся председатель, – и дальше по своему плану… Ну а вы, мужики, – обратился Пономарь к старшим братьям, – к погранцам прямиком дуйте. Начинайте сразу, как можно раньше, никого не ждите… Я – на автобазу, как транспорт найду, сразу к вам. Ваша задача до нашего появления… Ну, да вы и сами всё знаете… С Богом, братцы, авось, не остановят!