– Фамилия?

– Пономарь, – попытался, было, встать, но его резко остановили: – Сидите, не вставайте. Цель визита?

– Домой еду.

Высокий пограничник в камуфляжной зимней куртке без знаков отличия переглянулся с брыластым напарником и снова стал неторопливо листать странички паспорта:

– Ну и где ж ваш дом?

– Я вам уже два раза всё рассказал, – устало огрызнулся он. – А до вас ещё троим проверяльщикам.

– Надо будет, всей Украине свои сказки рассказывать станешь, – отрезал пограничник. Но тут же, как ни в чём не бывало добавил, – не здесь, разумеется, так что в ваших интересах на вопросы всё-таки отвечать.

– Фамилия? – хмуро повторил он.

– Пономарь.

– Имя, отчество?

– Михаил Евгеньевич.

– Цель визита на Украину?

– К деду еду, на родину.

– Паспорт российский… прописка московская, – листнул страницей паспорта пограничник, – а место рождения… – снова листнул, – и правда, Стрелковое, Херсонской области, Украина то бишь… Ну и где твоя родина, Михал Евгенич? – по-простецки насмешливо спросил, вдруг, пограничник, – там, где папка с мамкой, или там, где кормят вкусно?

– Знаешь, что!! – задохнулся от возмущения. – Я с детства без папки с мамкой, понял?! И кормлю себя сам с 17 лет! А до того меня дед кормил, без всяких там твоих родин, вот, к нему и еду, – уже сил не было даже огрызаться. Сначала таможенники посреди ночи подняли на Харьковской таможне, все вещи перещупали, превратив формальную обычно процедуру досмотра пассажиров поезда Москва—Херсон в тягостно-кропотливый обыск. Затем трое погранцов проверяли-задавали-выясняли-допрашивали. Теперь эти двое в камуфляже появились со своими расспросами. Они хоть тоже погранслужбой представились, но явно были из другого ведомства, дознавательного. «СБУ, небось, – подумал он, – эти так просто не отстанут…». Ну и к тому же все предыдущие проверяльщики явно званьицем пожиже этих «службистов» были, потому как до сих пор никто ему не хамил.

Мишка Пономарь ехал один в купе своего полупустого вагона, и сейчас сидел на нижней полке за столом напротив двоих проверяющих, разложив перед собой билеты и документы.

– …Поэтому я просил бы не разговаривать со мной в таком тоне!

– Ну, хорошо, – равнодушно пропустил мимо ушей его обиду «как бы пограничник». – Не хотите так разговаривать, будем по-другому.

– Род занятий? Где работаете?

– Журналист. Сказал же вам уже – работаю на радио, программным директором на музыкальной станции.

– Ну, да – ну, да, – закивал проверяющий, – важная птица, я помню… А командировочное удостоверение предъявите-ка. С редакционным заданием вашего радио.

– Сотый раз говорю вам: нет никакого задания, с частным визитом еду, домой к деду. Сестра из Киева на машине добирается, в Херсоне меня встретит, и сразу в Стрелковое рванём.

– О, как… Сестра тоже гражданка России? – оживился, было, проверяющий.

– Нет, Украины. Это так важно?

– Ну, как вам сказать.., – протянул проверяющий, – скажу, как есть: вопросов много. Судя по вашим рассказам, вы не только родились, но и выросли в Стрелковом, до 17 лет там жили, я правильно понял? – Он дождался утвердительного кивка и продолжил: – Ну, вот, значит, к этому времени и паспорт уже должны были получить. Отсюда и первый вопрос: почему тогда у вас паспорт российский, а не украинский? А у вашей сестры, как вы утверждаете, наоборот? У нас двойное гражданство запрещено. Вы когда российское гражданство получали, официальный отказ от украинского оформили?

– Да проще всё гораздо, – пожал плечами Пономарь-младший. – Родился на Стрелке, а через несколько лет родители в Россию перебрались, страна-то одна была. Только в школу пошёл – Советский Союз медным тазом накрылся. В 14 лет паспорт российский получил, и в том же году папа с мамой разбились… авария… Дед нас с Леркой, она младше на три года, к себе сразу и забрал. Так что вопрос с паспортом передо мной никогда не стоял. А вот Лерке дед украинский паспорт справил, когда возраст подошёл, она сама так захотела, в Киеве собиралась учиться. А я в Москву уехал поступать, да так и остался. Вот и вся история.

– Ви розмовляєте на українській мові? – неожиданно спросил его по-украински пограничник.

И сразу вспомнились те слова.

– Нiжний до́тик, – ответил невпопад и усмехнулся.

– Не зрозумів?

– Извините, вспомнилось, вдруг… В Киеве в блудную попал ненароком… Говорили-говорили, с тёткой одной, а друг друга так и не поняли. Ну, как сейчас примерно… – хмыкнул он. – Нет, не говорю по-украински. Пока жил в Стрелковом, как-то не сподобился. И дома, и на улице по-русски все говорили. Хотя, Лерка, вот та всё знает, чешет по-украински, будь здоров.

– Ну, вот видите, с каждым разом ваш рассказ всё подробнее, – впервые за всё время улыбнулся дознаватель. – Так что зря обижаетесь… Ну и что с вашим дедом сейчас не так?

– Всё так, – нахмурился, было, на снисходительный тон проверяющего, но тут же невольно потянулся к мелькнувшей у него «человечинке». – Надеюсь, что всё так, но уже который день не могу дозвониться… Как началась эта свистопляска в Стрелковом, так и пропал дед Иван. Больницы все обзвонили, нет нигде… А как одноклассника моего, Ваську, нашли, так мы и всполошились. Заби́ли его до полусмерти… Васька, он ведь не от мира сего. Нет, не дурачок, так, приблажный немного, но его в селе никто пальцем тронуть не смел. Любили его… А забили… Соседи страсти рассказывают, а где дед и ещё трое мужиков никто не знает… Страшно, – неожиданно для себя признался он.

– А у нас сейчас по всей Украине страсти да свистопляска. Всем страшно… Вот только сами мы разберёмся. Вас нам тут не стояло. Слишком много вас тут объявилось, родственничков-то.

– Ты что, командир?! – ошеломлённо метнулся взглядом по камуфляжной зимней куртке без погон на плечах.

– Майор, – перехватив взгляд, равнодушно подсказал офицер.

– Майор, – согласно кивнул Пономарь-младший. – Ты чего, майор?! Я ж родился здесь, на Стрелке. И дед мой тут родился. И его дед. Это что, по-твоему, нас здесь не стояло?! Да если нас не стояло, то что вообще тут стоять могло?! Думай, что говоришь!

– Ну и что с того, что родился ты тут, – невозмутимо смотрел на него майор. – Где родился, там и пригодился, знаешь такое? Выходит, не пригодился ты нам, Михал Евгенич. Чужой ты тут.

– Ладно. Чужой, хрен с тобой, товарищ чекист. К деду пусти, а? Это ж дед мой родной, семьдесят вот-вот стукнет. А вдруг случилось что?

– Ну, сам говоришь, в больнице его нет. Значит в подполье ушёл или в Крым сбежал… А может в кутузке сидит с подельниками… – хмыкнув, предположил майор. Немного помолчал, и добавил: – Я по нынешним временам так скажу: если б случилось что и впрямь серьёзное, то все б знали уже, покойников не прячут у нас пока. Так что ты радуйся, что плохих вестей нет…

На этих его словах, лязгнув замком, открылась раздвижная дверь и в купе заглянул военный в камуфляже.

– Закончили, товарищ майор, – козырнул он.

Майор взял со стола билеты Пономаря, вместе с его паспортом сунул себе во внутренний карман, и встал.

– Собирай вещи, Михал Евгенич, – смотрел он на него сверху вниз, – не даёт тебе «добро́» таможня, – и развернулся к выходу.

– Сидеть! – гаркнул второй толстогубый проверяющий, когда Пономарь-младший рванулся, было, возмущённо вслед за майором, который уже стоял в дверях. – Я те щаз сам упакую, в наручниках пойдёшь!

– За что?! – Выдохнул.

– А ты, Михал Евгенич, у нас сразу по двум статьям не въездной, – почти дружелюбно ответил, обернувшись, майор в камуфляже. – Мало того, что возраст у тебя военнообязанный, так ты ещё и журналюга. Нам сейчас такие гости из России не нужны. Я-то тебе почти поверил, поэтому обратно отправлю без задержки, первым же московским поездом, но, вот, впустить не могу, приказ из Киева. Так что, крути свою му́зычку в Москве, а к нам не лезь… Вставай, говорю, на выход, без глупостей только.

 

***

Поезд, ведь, всегда так стучит, да? Тук-тук, ту-дук… тук-тук, ту-дук… Страшненькое оно, это ощущение собственного бессилия. Под перестук, ту-дук, как-то особо отчётливо понимаешь это. Когда пытаешься раздвинуть пределы, а они лишь схлопываются в одну точку, и неприятности только разрастаются всё больше и больше. И этот железный метроном – тук-тук, ту-дук – просто взрывает мозг.

Как такое могло случиться?!

Нет, я даже не про то, что меня на границе развернули. В конце концов, с поезда на поезд пересадить – много ума не надо. Я о другом.

Что случилось с вашей лодкой? Она утонула. Что случилось с вашим дедом? Он пропал. Что ещё, чёрт побери, я мог ответить этому грёбанному майору?!

Пересказывать путанные рассказы соседей и ещё более мутные публикации украинских газет про то, как Стрелковое границу переносило? В первых много страха, в последних мало правды. У них одно лишь сходится: и те, и другие помина́ют Ваську Глода. После того, как по решению схода дед с мужиками перенёс блокпост с южной околицы на северную, Васька Глод демонстративно пограничный столб перед ним вкопал. Говорят, он его давно уже сделал, ещё до референдума, полосатый пограничный столб с двуглавым орлом и надписью «Российская Федерация». Столб-то и двух дней не простоял, снесли его сразу, как колонна украинских бронемашин доползла-таки до Стрелкового. И блокпост на место перед газонапорной станцией вернули. А вот Ваську заби́ли. Нет, не военные. Эти даже внимания не обратили на оболдуя местного. Вслед за колонной новые люди в селе появились, чужие. Эти, видимо, за столб и мстили. Хотя, кому чужие, а кому и нет. Много про Калину говорят, про свояка его, который из Винницы каких-то головорезов с собой привёл. Они Глода забили? Не знаю. Вправду не знаю, Васька из комы выкарабкается, сам и расскажет…

Как пост переносили? Разное брешут. Одни говорят, что братья Горбуновы споили погранцов до беспамятства, так что те только и прочухались уже к утру на новом месте, когда Васька Глод перед ними свой злосчастный столб вкапывал… Другие рассказывают, что пограничники сами сбежали, когда народ им решение схода предъявил… Третьи про русских оккупантов пишут, которые вероломно захватили и пост, и село, и отступили только от страха украинской армии, когда та добралась до Стрелкового… Не знаю я, где здесь правда и есть ли она тут вообще…

Что дальше было совсем непонятно. Дед пропал, братья Горбуновы исчезли. А весь Стрелковский сельсовет вывезли в Геническ, ну тех, кто остался, и все молча, под телекамеры, проголосовали за отмену своего же собственного постановления о переносе блокпоста. Этот телесюжет я в интернете нашёл, там про деда ни слова. Нет, его, конечно, во всём винят, костерят по чём зря, но где он и что с ним – ни слова… Из стрелковцев, кстати, никто плохого про него не сказал, люди молча всю эту хрень слушали… Голосовали тоже молча, уж по своей воле или от страха, я не знаю, их больше издалека показывали, телекамера крупным планом лишь один раз наехала, да и то не на людей, а на то самое де́дово постановление, что так всех взъерошило.

Благодаря этим кадрам, я хоть увидел его воочию. Простой незамысловатый бланк села Стрелковое, где чёрным по белому написано:

«Обсудив ситуацию, которая сложилась на территории Стрелковского сельского совета начиная с 15 марта 2014 года, учитывая реальные события за это время и обращения жителей южной части с. Стрелковое, с целью сохранения стабильной социально-политической обстановки, сохранения положительных надежд на будущий туристический сезон 2014 и с целью недопущения провокационных сепаратистских настроений, Стрелковский сельский совет решил…»

Ну а дальше – наивное решение признать политической ошибкой размещение пограничного блокпоста на южной окраине села. И ещё более наивное решение обратиться к силовым структурам и компетентным органам Генического района с просьбой перенести блокпост за северную околицу Стрелкового.

Печать. Много подписей. Первым росчерк моего деда стоит. Хоть какой-то достоверный факт, какая-то правда из всего того бреда, выдумок и ро́ссказней про то, что произошло на самом деле в Стрелковом.

Кстати, про правду и бред… Как там у меня в эфире призывал великий? Выключайте телевизор, война и закончится? Не вышло. Я не слушал новости, я их даже честно не делал. Я выключил телевизор, вернее, я его даже не включал. Но война-то не закончилась. Она для меня только началась.

Что случилось с вашим дедом? Он пропал.

Что случилось с вашей лодкой? Не надо так понимающе ухмыляться, я не к президентам обращаюсь.

Как вообще могло такое случиться?!