Здесь, в отличие от всего виденного за последнее время, все было на удивление стабильно. Энергетика мощная, постоянная, к тому же очень чистая и положительная. И время текло без всяких фокусов. Не знаю, правда, как оно соотносилось с привычным мне ходом времени на родной Земле, но, по крайней мере, обходилось без ставших уже привычными выкрутасов. И вообще весь пейзаж с высоты человечьего полета напоминал не кавардак энергетических сражений, а ландшафт, где есть верх и низ, зад и перед.

Разумеется, этот ландшафт слабо напоминал привычные земные очертания, но не в меньшей степени он отличался от всяких разных сырных туманов, поющих столбов и саморазмножающихся стен. Ласкало взор и успокаивало вздрюченные нервы наличие линии горизонта. А может быть, я нечаянно попала на другую планету? Сейчас я бы уже ни чему не удивилась. Ясно одно: здесь хорошо, стабильно и, следовательно, безопасно. А так как я смертельно устала и с трудом держалась на ногах, то есть на крыльях, то есть на руках, крыльев-то уже не было, я решила приземлиться. Наверное, не стоило дожидаться того момента, когда от недостатка сил я свалюсь вниз подобно перезревшей груше и украшу охряно-желтую поверхность разноцветной лепешкой с красными волосами. Окрестности можно будет изучить и потом, решила я, плавно пикируя вниз к большому розовому объекту, который вырастал из поверхности цвета охры наподобие горы, поставленной вверх ногами, широкая вершина которой заканчивалась где-то в серебристых небесах, намного выше моего полета.

Я опустилась невдалеке от конусовидного основания на поверхность, по виду и ощущению больше всего напоминавшую обычный песок. Не хватало только ведерка с совочком и формочек. Сделав пару шагов, я поняла, что идти мне ничуть не легче, чем лететь. Все вокруг кружилось и шаталось, как после хорошей попойки. Голова была словно ватой набита, через которую не могла протолкнуться ни одна маломальская мыслишка, коленки дрожали и подгибались. Последнее время у меня появилась симпатия и доверие к розовому цвету, что вовсе не означает изменения сексуальной ориентации, просто меня выручали то розовый лучик, то розовая беседка. Поэтому, еле-еле добредя до розовой горы-вверх-ногами, я рухнула без сил на песок и практически отключилась, как тогда в беседке.

* * *

Сколько прошло времени, пока я валялась в отключке, я, разумеется, не могу определить, тем более, что свечение небосвода за это время нисколько не изменилось. В принципе, это и не так важно. Как обычно, попадая в новое место, я задавала себе три «основных вопроса философии»: кто я, где я и что дальше делать. Тем более, что чувствовала я себя накануне точно так же, как будто укушалась до поросячьего визга. Хорошо хоть сейчас нет никаких признаков похмельного синдрома, кроме стремления ответить на три извечных вопроса. Это радует.

И если к ответу на первый из них я снова не приблизилась нисколечко, то следовало заняться двумя другими. Итак, где я и что дальше делать? Логично, что ответ на второй вопрос последует после ответа на первый, значит в первую очередь нужно было заняться изучением окрестностей и разобраться, куда меня занесло на этот раз, да и еще не забывать думать потише, чтобы вдруг не нафантазировать себе разных монстров, змеев-Горынычей и прочих пауков-людоедов. Усевшись поудобнее в свою любимую позу, я стала внимательно разглядывать все, что было в непосредственной близости от меня.

Подо мной был песок. Самый настоящий, обычный желтенький песочек, который можно было легко зачерпывать ладошками, даже моими, полупрозрачными, и пересыпать из руки в руку. Подбрасывать вверх. Причем падал он вертикально вниз, следовательно, такого явления, как ветер, не было. А сила тяжести как раз присутствовала. И песок этот простирался до самого горизонта, только розовые горы вверх тормашками нарушали однообразие. Ну и пляжик отгрохали!

Следовало заняться более внимательным изучением розовых гигантов. Их энергетика несколько отличалась от окружающего пространства. То есть они были также стабильны, как и все остальное, но при этом испускали энергию в окружающее пространство. Наверное, именно из-за того, что я приземлилась близко к такому розовому, я относительно легко пришла в себя после сумасшедшей гонки с хищными стенами. Я решила внимательнее изучить это розовое.

В том месте, где оно выходило из песка, его диаметр был примерно метров 25-30, если исходить из моих собственных размеров. Верху оно значительно расширялось. Не совсем как зонтик, ни разу не видела зонтика с такой толстенной ручкой, но снизу определить его диаметр я затруднялась. На чьем честном слове держится такая с виду неустойчивая конструкция, я тоже не могла определить. Поверхность его, вся покрытая пурпурными прожилками, была бугристая, упругая и теплая на ощупь. Теплая?

Стоп! Я что, уже снова могу различать тепло? Ну да, точно. Песок холоднее розового, мое тело теплее песка, но тоже холоднее розового. А мне самой тепло или холодно? Да в общем нормально, комфортно. Появляются новые старые ощущения. Это радует.

Вдруг по поверхности розового прошло какое-то колебание, что-то вроде судороги. Мама дорогая, оно что, живое!!! Я отскочила и уставилась на гиганта, позабыв захлопнуть варежку. А ним тем не менее продолжали происходить метаморфозы. На уровне немного выше моего роста один из бугров стал увеличиваться в своих размерах, наливаясь прозрачным сиянием. И в этом не было ничего неприятного или агрессивного, наоборот. Энергия, исходящая из этого сверкающего пузыря, была самой чистой и светлой. Увеличившись до диаметра приблизительно метра полтора, он лопнул с хрустальным перезвоном, выпустив в небо стайку мохнатых прозрачных шариков, которые переливались, словно мыльные пузыри. С мелодичными звуками, похожими на серебристый смех, они стали разлетаться в разные стороны, шаловливо гоняясь друг за другом.

Я наконец-то смогла закрыть рот. Что это было? Может, семена странного гиганта? Или следствие какого-то симбиоза? Как обычно, число вопросов значительно превышало число ответов. Я решила повнимательнее изучить розового гиганта и стала обходить кругом него. Время от времени я дотрагивалась до его теплой и упругой коры или кожи, ощущая, как с каждым прикосновением в меня вливается его потрясающая жизненная сила. В другом месте я снова обнаружила созревающий пузырь, правда, немного повыше, и снова залюбовалась веселыми шариками. А потом пузырь я уже не успела увидеть, зато прямо перед самым моим носом выскочила новая стайка прозрачных шалунишек. Это, наверное, постоянное явление, просто, будучи в отключке, я его не видела. Здорово-то как!

Пройдя уже где-то две трети окружности гиганта, я снова вынуждена была раззявить рот от удивления. С этой стороны розовый колосс был совершенно другим! Огромная щель, можно даже сказать ущелье, пересекало его вдоль сверху донизу. А по этой щели, клубясь и разбиваясь брызгами на многочисленных уступах, изливался вниз поток хрустальной чистоты. Так как гигант внизу был уже, чем сверху, поток падал водопадом на песок, образуя у подножия абсолютно прозрачное озерцо с краешком более темного мокрого песка. Выхода у озерца не было. По-видимому, жидкость просто просачивалась сквозь песок. Мои приобретенные в последнее время ощущения подсказывали, что никакой угрозы нет, энергетика у всего этого положительная, следовательно, для меня только полезная, поэтому я рискнула зайти в озерцо. Вода — а похоже, что это была именно хрустально чистая вода — была прохладной, свежей, бодрящей.

С огромным удовольствием я залезла под водопад, резонно рассудив, что даже такое пестрое и разноцветное тело, какое было у меня, следует иногда помыть, тем более, что на прозрачной шкурке грязь видна значительно лучше. Да и есть шанс, что после водных процедур удастся совладать с моей прической, а поскольку здесь вроде как что-то живое водится, и уж если мне суждено предстать перед здешними обитателями обнаженной, то не обязательно при этом быть грязной и лохматой. Тугие струи ласкали спину, руки, лицо, наполняя силой и энергией все мое существо. Да вот, вспомнила. Зубы-то я тоже давно не чистила. По всей видимости со щеткой и пастой тут напряженка, но ведь прополоскать можно. Я подставила разинутый рот под струю. Точно, обыкновенная вода, по определению из учебника химии прозрачная жидкость без вкуса и запаха. Хотя это определение редко бывает применимо к жидкости, бегущей из водопроводного крана в среднестатистической квартире. А здесь — другое дело! Свежая ключевая, необыкновенно вкусная водичка!

Ой, мама… Так я ведь и вкус уже различаю! Снова со мной какие-то метаморфозы происходят! От удивления я проглотила воду, которая была у меня во рту. И она живительной влагой тотчас же растеклась по всем сосудам, по всем клеточкам, и меня уже не удивило, что я, оказывается, ужасно, смертельно, нечеловечески хочу пить. Я пила эту чистейшую и вкуснейшую воду, наслаждаясь каждым глотком и не задумываясь о том, что будет дальше, пока мой желудок, продолжавший сверкать перламутровой ракушкой, не раздулся до размеров всей брюшной полости. Довольно забавное зрелище.

Вволю наплескавшись и напившись, я, отдуваясь, выползла на бережок. И жизнь хороша, и жить хорошо! А хорошо жить, конечно, еще лучше, но и так неплохо, рассудила я, поглаживая себя по налитому водой животу, болтавшемуся и булькавшему, словно медуза. Да уж, с таким грузом вряд ли удастся в ближайшее время сделать в воздухе парочку «бочек» или «мертвых» петель, но зато как приятно во всем организме! Пока не просохли волосы, я стала за неимением расчески с помощью собственной пятерни приводить свой непослушный «ежик» в больший или меньший порядок. Что-то было странное в моих ощущениях. Никак не могу понять, что. А, дошло. Руки почти вернули ту нормальную плотность, которая была при жизни. Точно! Пальцы уже не проскакивали друг в друга, и, похоже, я скоро лишусь возможности поковырять в желудке, поскольку именно оттуда, из желудка, наполненного водой, нормальная плотность распространялась по всему организму. Видно, это была не просто вкусненькая водичка. Возможно, здесь она выполняла функции универсального энергоносителя.

Мое раздутое брюшко быстро спадало в объеме, жидкость рассасывалась по всему организму, придавая тканям практически привычную плотность, но тем не менее не лишая их прозрачности и разноцветности. В принципе повышение плотности — это не плохо, поскольку не смогу, забывшись, просочиться куда-нибудь, как это было когда-то, пару веков назад, в маленькой серой сферке.

Жидкость полностью рассосалась в организме, желудок сверкал точно так же, как раньше, и точно так же был пуст. Забавно, что при этом совершенно не было желания облегчиться. Похоже, я перешла на безотходное производство. Все тело было наполнено энергией, казалось, горы смогу свернуть.

Не потеряла ли я свои недавно приобретенные способности, в частности, умение летать? Раскинув руки, я старательно оттолкнулась. О-о-о-ой! Я взмыла вверх наподобие баллистической ракеты, едва успев увернуться, чтобы не задеть головой розовый «зонтик». Такой прыти я от себя не ожидала! Как приятно ощущать такую власть над собственным телом! Утворив несколько петель Нестерова и «горок», я спикировала вниз, позволила себе погоняться за прозрачными мохнатыми хохотунчиками. Хорошо! Заодно бы посмотреть, что представляет собой розовый гигант в верхней его части. Я стала подниматься по спирали вокруг него, делая все более широкие круги. Я даже не сразу заметила, что постепенно стала меняться его структура. Вроде бы она становилась чем выше, тем менее плотной, воздушной. Потрогать бы! А как это сделать, если в данный момент руки служат не средством хватания и трогания, а исключительно средством летания? Только и оставалось позавидовать всяким там древним археоптериксам, у которых на крыльях были когти. Ладно, попробуем. Изловчившись, я прилепилась к колоссу наподобие летучей мыши, пытаясь непонятно каким образом висеть и в то же время потыкать пальчиком в его поверхность. Точно, совсем какая-то рыхлая структура, установила я прежде, чем рухнула вниз. Выйдя из пике, я стала подниматься еще выше, стараясь все-таки обнаружить верхнюю границу гиганта. При этом мне приходилось почти все время лететь как бы под розовым потолком, цвет которого становился все более прозрачным, а структура все менее плотной. Наконец, просто перестала ощущаться граница между розовым колоссом и серебристым небом. Сверху гигант представлял собой что-то вроде облака или плотного тумана.

Я рискнула подняться еще выше, и тут же вся моя кожа покрылась мельчайшими водяными капельками. Влажность была просто фантастическая. Я уже толком не могла понять, лечу я или плыву. Вот, наверное, чем был вызван серебристый цвет небосвода и мягкое рассеянное освещение без видимого источника света. Все наоборот! Вода, насыщенная энергией, находится сверху, розовые гиганты ее поглощают из воздуха и направляют вниз.

Вволю поудивлявшись, я задалась естественным вопросом — а зачем, для чего они переправляют ее вниз, должен быть кто-то или что-то, который этим пользуется? Я пока никого и ничего внизу не обнаружила, но с другой стороны я смотрела невнимательно. Надо спускаться вниз, поскольку с такой высоты можно разглядеть местное население только в том случае, если оно своими размерами напоминает затонувший «Титаник».

Я приземлилась на песочек у озера. Ничего. Абсолютно безжизненно. Непонятно. По логике вещей где вода — там и жизнь, а здесь — пусто. Интересно, а по какой логике живое существо поглощает воду из верхних слоев атмосферы и транспортирует ее за многие километры вниз в виде водопада? Похоже, все привычные закономерности здесь отсутствуют, тут все совсем шиворот навыворот, поэтому надо двигаться вперед и внимательно смотреть по сторонам и под ноги.

Идти было все равно куда, и поэтому я направилась к следующему такому же гиганту, который виднелся в нескольких десятках километров, рассчитывая отдохнуть и выкупаться возле него, если выбьюсь из сил.

Легко и свободно я ступала по желтоватому песку, оставляя на нем цепочку следов своих босых ног, такую же чуждую в этом мире, какими бы могли быть летающие тарелочки и зеленые человечки в моем родном. И в то же время я совершенно не ощущала отчужденности. Наоборот, мне никогда не было так хорошо, комфортно, покойно, как во время пребывания в этой желтой и розовой стране под серебристым небом.

Да, действительно, здесь логика в нашем привычном понимании больше походила на парадокс. Чем дальше от розового, тем больше мне встречалось различных форм жизни, таких странных и удивительных, что я затруднялась, отнести их к флоре либо к фауне. Местами встречались целые заросли хрустально-прозрачных кристаллов высотой почти в мой рост, которые, несмотря на классические кристаллические формы и грани, были гибкими. Они постоянно покачивались в едином ритме, мелодично перезваниваясь и переливаясь всем спектром, так что получалось, что по рощице кристаллических кустов все время пробегали волны разноцветных бликов.

Гораздо реже попадались голубоватые шары. То есть они тоже были практически прозрачны, только слабо отливали сапфировой синевой. Тоненькие голубоватые нити выходили прямо из песка вертикально вверх, и на их концах, словно цветки на стебельках, держались эти шары. Длина стеблей была разной — от полуметра до 5-7 метров, исходя, конечно, из моего роста. Чем короче был стебель, тем меньше диаметр шарика. Самые крупные доходили почти до метра. В этом как раз была привычная логика — маленькие шарики на коротких стеблях, похоже, были детишками. Они стояли, в общем-то, неподвижно, только время от времени по какому-нибудь из стеблей пробегала волна, распространяясь снизу вверх. Когда колебания доходили до шарика, он вдруг наливался густой синевой, начинал быстро-быстро вращаться, издавая тоненький свист и разбрасывая вокруг себя мириады голубых искр. Через некоторое время дрожание стебля прекращалось, а вслед за ним замедлялось и останавливалось вращение шарика, затихал свист. Потом наступала очередь другого шарика вращаться и свистеть, только это было очень нескоро. Вряд ли все это каким-нибудь образом было связано с моим присутствием. Просто они жили своей странной и непонятной мне жизнью.

Я продолжала шагать по песочку, изредка любуясь то шариками, то кристаллическими кустами. Теперь я поняла, почему это песочное царство сначала показалось мне совершенно безжизненным. Все то, что я встретила на своем пути, исключая, конечно, розовых гигантов, было практически прозрачным, поэтому и незаметным издалека и с высоты.

Вдруг я ощутила резкое изменение энергетического пространства. Обернувшись, я увидела нечто, просто не поддающееся описанию по своей красоте. Абсолютно беззвучно мимо меня проплывало что-то вроде полярного сияния. Разноцветные сполохи медленно и величественно летели по небу, подчиняясь какому-то своему ритму, по которому немыслимым образом менялись расположения цветов. И весь этот светящийся танец происходил в полной тишине. Это даже не было облаком, это было что-то вроде локализованного сгустка поля размером примерно с футбольный стадион. И все это пространство, насыщенное энергией, сверкало и переливалось, словно несколько десятков радуг затеяли танцевать вальс.

Вот тут-то я поняла, что никогда не перестану удивляться этому миру, его красотам и чудесам, «и не насытится око зрением». Видно, судьба моя ходить с разинутым от восхищения ртом и распахнутыми настежь глазами. Смотреть — не насмотреться, удивляться — не надивиться на эту изящную и хрупкую красоту, которую, я это поняла, я уже любила всей душой.

Бесспорно, это была жизнь. Но не в тех, не в привычных мне формах. Похоже, единственным белковым существом в этой желтой и розовой стране была я сама. Жизнь в кристаллической форме, в форме поля, в чисто энергетической родила самые удивительные создания. И никакой борьбы за выживание, конкуренции, агрессии. Эти эмоции я бы безусловно почувствовала, поскольку их природа имеет отрицательную энергетику, которой здесь не было вовсе. И это не застой местной природы. Это просто симбиоз на самом высоком уровне, когда погибает вид, не участвующий в этом процессе. А в результате формируется единый, гармоничный, прекрасный организм.

* * *

Размышляя таким образом, я продолжала шагать в направлении следующего гиганта, не забывая внимательно смотреть по сторонам. Неожиданно мое внимание привлек маленький песчаный бугорок сантиметров 30 высотой и столько же в диаметре. Я вроде как видела его уже несколько шагов назад. Делая вид, что ничего не заметила, я продолжала путь, украдкой наблюдая за холмиком. Вот когда пригодились мне прозрачные веки, уши и прочие части тела! Точно, бугорок обогнул меня по широкой дуге и снова застыл впереди. Ну правильно, надо же посмотреть, что за чудище тут топает, вдруг оно как раз такими песчаными бугорками и питается. Нет, ты, парень, не прав. Я последнее время не питаюсь вообще ничем, тем более мелкими песчаными холмиками. Только вот водички тут у вас попила.

Я здесь гостья, причем гостья непрошеная. Да и размерчиком побольше. Так что, по всей видимости, именно мне и надо сказать первое «Здрасте!»

Я остановилась и присела на корточки перед холмиком. Он был такой забавный и симпатичный в своем немного пугливом любопытстве!

— Привет! — прошевелила я беззвучно губами. Совсем забыла, что способность дышать, а с ней и способность производить какие-то звуки еще не вернулась ко мне. Оставалось надеяться, что бугорок окажется телепатом и сможет понимать мои мысли ли хотя бы их эмоциональную окраску, и я смогу установить с ним контакт.

Только сейчас я поняла, как я истосковалась по общению. Конечно, старик Хайям прав был, когда писал, что лучше быть одному, чем вместе с кем попало. Только он не попадал в ситуацию, когда остаешься совсем один, когда тебя окружает только неодушевленный мир, причем зачастую агрессивный. Когда кажется счастьем не то что слово услышать, хотя бы чьи то эмоции почувствовать. Когда обрадовался бы не то что кошке или собаке, когда какая-нибудь курица или лягушка была бы желанным спутником и самым непревзойденным собеседником. Когда от длительного одиночества и общения только с собственной личностью, пусть даже и самой многогранной, прямиком движешься к шизофрении, и спасает исключительно чувство юмора. И вдруг, после всего этого, встречаешь что-то живое, одушевленное.

Я медленно, чтобы не испугать, протянула руку и повторила мысленно, стараясь вложить в эту беззвучную фразу всю симпатию к маленькому существу, все радость встречи с ним.

— Привет! Не бойся меня, я не причиню тебе зла. Давай познакомимся!

И тут произошло самое удивительное. Песчаный бугорок рассыпался, и из-под него показался нестерпимо сверкающий, словно огненный шарик. И в ту же секунду я ощутила его эмоции: дружелюбное любопытство и небольшую настороженность. Он поднялся над поверхностью песка, завис, поразмыслив немножко, а потом доверчиво опустился мне на ладошку. Его искры не причинили мне ни малейших неприятностей, наоборот. Прикосновение было таким мягким и нежным, что по мне по всей разлилась теплая волна взаимной симпатии. Неудержимо захотелось его погладить. Я было протянула вторую руку, но шаричек явно насторожился, разбрасывая искры. Ладно, не буду, если тебе это неприятно.

— Кто ты, как тебя зовут?, — спросила я его мысленно.

И тут же прямо у меня в мозгу стали появляться какие-то обрывочные картинки, чьи-то впечатления. Кто-то маленький, ребенок. Рядом — взрослые, добрые и сильные. Они зовут его, наверное, по имени. Слов никаких нет, просто понять это можно, как яркую разноцветную вспышку с сиреневым оттенком. Видно, это и есть его имя. Их много. Наверное, что-то вроде города. Там хорошо. И еще розовые гиганты. Я их видела, знала, поэтому с легкостью узнала в тех представлениях, которые давал мне огненный шарик. Колоссы были в его мыслях не просто хорошими, они были основой всего, главной силой его мира, чем-то большим и добрым, без чего он не представлял себе жизни. И еще другие шарики. Постепенно, когда я немного смогла настроиться на его мысли и ощущения, я поняла, что сам он был еще малышом. В его представлениях другие шары были большими, просто громадными, мудрыми и добрыми. Мысленно уловив ту эмоцию, которая означала его имя, я связала ее с простым и понятным словом — Малыш. Так и буду его звать.

— Малыш, а они далеко, большие?, — спросила я его, но даже мысленно не словами, а стараясь использовать именно его образы. — Ты можешь отвести меня к ним? Я бы хотела познакомиться, как с тобой, — просила я его, стараясь вложить в свои мысли все дружелюбие, всю тоску по общению, которую я испытывала.

Мне показалось, что он даже радостно завибрировал, посылая в мой мозг сначала картинки долгого путешествия через пески, затем удивительных строений, возникающих на горизонте, и, наконец, огромного числа разноцветных шаров, немыслимо сверкающих всеми оттенками, встречающих нас у этих строений. Я поняла, до их города очень далеко. Интересно, как же Малыш смог забраться в такую даль один-одинешенек? Будь у меня детишки, я бы не стала их отпускать бродить одних где попало.

— Малыш! Я могу летать, то есть передвигаться достаточно быстро по воздуху, — старалась я объяснить ему. Маленький явно обрадовался.

Я уже не столько телепатически, сколько визуально могла определять его эмоции. Например, радость выражалась снопом светлых искорок, выброшенных вверх. Когда он бывал озадачен, то по его сверкающему тельцу пробегали более темные колечки, когда пугался, то пытался сжаться, уменьшиться в размерах, а искры разбрасывал во все стороны.

И тут же я получила от него ответ. Мы быстро летим, видим снизу город (это я так думаю, что он имел ввиду город, в его представлении это было нечто большое, важное, красивое, которое несло уют и понятие дома), возле которого нас встречают другие. Ну что ж, великолепно! Вперед!

С радостным сверканием Малыш взмыл вверх, разбрасывая искры, словно новогодний фейерверк, немножко покувыркался и побаловался, дожидаясь меня, а потом плавно лег на курс почти в ту сторону, в которую я шла. Он был такой шустрый, шаловливый, егозливый, что я еле поспевала за ним.

* * *

Первая радость от встречи уже слегка поутихла на воздухе, и я задумалась, что же будет дальше. А вдруг его взрослым я покажусь ужасным чудищем? Представляю себе картинку, когда который-нибудь знакомый или родственный ребенок, например моя племяшка Олечка, отправившись с родителями в лес на пикник, познакомится в чаще с очень симпатичным тиранозавриком, сухопутным зеленым осминожкой размером с дом, говорящей пурпурной жабой или еще с каким-нибудь подобным очаровашкой. Полная самой искренней радости, она приводит новоиспеченного «друга» к родителям, а те, почему-то истерически крича, забиваются в машину, хватая и ее за шиворот, и уматывают из лесу во все лошадиные силы их мотора, невзирая на ямы, колдобины и прочие мелочи. На чем вся «дружба» и заканчивается. И это — в лучшем случае.

В худшем, если размеры «очаровашки» не сильно превышают размеры родителей или хотя бы с габариты машины, храбрый папа, защищая семейство, запросто может прихлопнуть нового «друга». Так просто. На всякий случай. Чтоб не ходил тут и не пугал бедного ребенка. И это несмотря на то, что «бедный ребенок» не то, что не выказывает никаких признаков испуга, а наоборот, орет благим матом, пытаясь предотвратить кровопролитие. Храбрый папа при этом орет просто матом, а мама высокочастотно визжит. Никакая, даже очень храбрая и дружелюбная зверушка, не может выдержать такого напора и поэтому что есть силы задает стрекача туда, откуда пришла.

Есть у меня один орган в теле. Обычно я на нем сижу. Так вот, именно там у меня обитает интуиция. И вот сейчас, пока я летела следом за Малышом, этот орган, свободный в данное время от выполнения своих повседневных обязанностей, усиленно нашептывал мне, что встреча с родителями Малыша может разыграться по только что изложенному сценарию. Но, как говорится, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Стоило все-таки рискнуть.

Мы с Малышом летели над точно такими же песками, которые открылись мне с первого взгляда. Время от времени мимо нас величественно проплывали розовые гиганты, на время заслоняя своей кроной серебристый небосвод. Других существ из-за высоты полета просто не было видно. Но вот на горизонте показался большой холм, и Малыш радостно затрепетал, посылая мне все те же картинки встречи. Ага, уже подлетаем. Мой провожатый стал подниматься повыше, а следом за ним — и я. Взлетев над холмом, я едва не упала от неожиданности.

Перед моими глазами открылся совершенно новый удивительный пейзаж. За холмом простиралась огромная долина, несколько десятком километров, плоская, как стол. И такая же гладкая, словно покрытая стеклом. До самого горизонта. Сверкающее небо, сверкающая земля, и между ними — изящные полупрозрачные строения, переливающиеся, словно драгоценные камни. Ажурные, воздушные, они устремлялись вверх, к небу, самым странным образом. Аналогом этим строениям были только местные живые существа, которых я встречала. Берилловые шары целыми гроздьями висели в воздухе, аметистовые кубы образовывали причудливые пирамиды, огромные рубиновые конусы острием входили прямо в стекло, разворачиваясь воронкой к небу. Сложные ячеистые шары переливались из сапфирового в изумрудный, разнообразные купола и разноцветные вращающиеся чаши венчали эти здания, разбрасывая вокруг мириады отблесков и зайчиков. Даже глазам стало больно от этой яркости. Интересно, может быть здесь, как в Изумрудном городе, выдадут посетителю защитные очки? Ага, очки тебе защитные. Гляди, как бы пендалей не надавали под тот самый орган, где живет интуиция.

Мне казалось, что уже почти ослепла от сияния города, но в следующий момент я поняла, что ошибалась. Ослепнуть, причем окончательно и бесповоротно, мне предстоит только сейчас, поскольку навстречу нам с Малышом направилась целая делегация огненных шариков. Они были разными, как звезды: голубоватые, сиреневые, желтые, зеленые, но при этом все — нестерпимо яркие. Я подумала, что плохи будут мои дела, если меня встретят недружелюбно. Уже сейчас я почти ничего не видела, тем более, что щуриться, имея прозрачные веки, занятие бесполезное. А если предстоит удирать, то, летя вслепую, я точно расшибу башку об розовый гигант. Ладно, чего паниковать заранее!

И тут я поняла, что вовсе я их не боялась, просто мне отчаянно хотелось найти с ними общий язык. Хоть не надолго перестать скитаться, убегать, бороться с неведомыми и непонятными мне явлениями. Задать свои надоевшие уже вопросы и, может быть, получить на них ответ. Если бы они меня выгнали, я бы просто не пережила.

И вот они уже совсем рядом. Прекрасные и величественные в своем бесшумном полете и ослепительном сверкании. Их было несколько десятков. Точнее я не смогла сосчитать, поскольку уже почти ничего не видела. Они были разной величины — от таких, как Малыш, до почти метровых. Именно такой, ярко-салатовый, метрового размера, отделился от общей группы и завис в полуметре над стеклянной поверхностью. Я восприняла это как приглашение и, изящно спикировав, опустилась напротив него.

— Здравствуйте!, — произнесла я мысленно, — Я не знаю, каким образом я оказалась в вашем мире, но я не хочу вам зла! Я не знаю, кто я сейчас, не знаю, где я. Но я очень нуждаюсь в вашей помощи!

— Здравствуй, мы тебя ждали, — четко и ясно прозвучали слова прямо в моем мозгу. От удивления я на время лишилась дара речи. Они меня ждали? Они прекрасно разговаривают по-русски? Смятение было таким сильным, что я, лишенная голоса, свои мысли практически прокричала. Салатовенький даже отпрянул и слегка пошел темными полосками.

— Слушай, человек! Ты не можешь думать не так громко? Мы ответим на все твои вопросы, на которые только сможем, только не на все сразу. Мы вовсе не по-русски говорим, я даже не совсем понимаю, что значит «по-русски». Просто мы стараемся оперировать понятиями, которые тебе известны, — мягко, словно с улыбкой, прозвучало в моей голове. При этом мой собеседник выбросил вверх фонтанчик искорок. Ага, так он улыбается, определила я, стараясь шевелить мозгами потише, — Добро пожаловать к нам в гости! — продолжил он.

Вся процессия плавно и величественно развернулась, образовав немыслимо яркую огненную стрелу, нацеленную в город, и медленно, грациозно поплыла к прозрачным строениям. Окруженная сверкающим эскортом, я тупо шла вместе с ними, стараясь привести мысли в порядок.

А вообще-то приводить в порядок было особо и нечего, поскольку от всех впечатлений в голове было абсолютно пусто, и фразы шарика отдавались там, словно эхо. И только одна мысль бродила по кругу, словно ослик, качающий воду: не могли бы они сверкать не так сильно. Руки были все-таки не такие прозрачные, как веки, и я все время боролась с диким желанием заслониться ладошкой, как от Солнца. Но ведь это было ужасно невежливо, я могла их обидеть. Заслониться — воздержаться, нахамить — ослепнуть.

Одна-единственная мысль скакала в черепушке, словно мартовский заяц, и только в такт ей поддергивалась правая рука: подняться — остаться.

Вот дура-то, это уже вторая мысль завелась, всю жизнь, с самого розового детства, мечтала о встрече с другим разумом. Перечитала всю доступную фантастику о полетах и пришельцах. Сотни раз прокручивала в воображении контакт с зелеными человечками, разумными растениями и прочими интеллектуальными амебами. А когда наконец состоялась встреча, да такая, которую я не могла представить даже в самых буйных фантазиях, когда меня пригласили в город, похожий на стеклянный цветок, я только о том и думаю, как бы глаза прикрыть повежливее. Хорошо хоть нет желания в носу поковыряться.

А глаза уже начинали болеть. Слезные железы, похоже, не работали, и было такое ощущение, словно мне в физиономию сыпанули горсть песка. Я попробовала поморгать с усилием, но от этого было мало толку, только надсадно скрипели веки. Салатовенький, похоже, заметил это мое движение, развернулся и пристроился рядом.

— Я понимаю, тебе тяжело. У тебя очень несовершенные органы восприятия электромагнитного излучения (Ага, это он о моих несчастных скрипучих глазенках, догадалась я), и для них вредна слишком высокая яркость. Потерпи немного, когда придем, будет легче, — утешал меня новый знакомый.

Меня так давно уже не утешали, не жалели, а только вертели по всяким воронкам, старались запереть или раздавить. От его такого теплого, совсем не показного сочувствия к горлу подкатил комок, и, если бы функционировали слезные железы, я бы точно залилась в три ручья. А так даже вздохнуть могла только мысленно. Я повернулась к нему.

— Спасибо тебе! Ты такой хороший, добрый, — старательно подумала я. В ответ меня окатила волна такой доброты и заботы, как бывает только в детстве, когда мама гладит по голове своей большой и ласковой рукой. И даже сверкание его изменилось, стало мягче, теплее.

Я и дальше шла, ни о чем не думая. Только все было по другому. Мне было хорошо. Я знала, что несмотря ни на что, дальше все будет просто замечательно. И с глазами, и вообще. Меня здесь любили, ждали. Вон какой толпой встречать вышли. И вот так вот, мерно переступая в такт покачивающимся шарам, я готова была идти и идти, сколько угодно. Я совершенно расслабилась, а значит открыла свое восприятие. И тут же была вознаграждена: я не то чтобы слышала мысли моих спутников, для таких тупых, как я, для «шестиламповых», их нужно было, наверное, специально формулировать. Просто до меня стали долетать обрывки их эмоций. Симпатия. Уважение. Смех, кто-то пошутил, наверное. Любопытство по отношению ко мне. И еще куча других, которые я не могла идентифицировать.

А тем временем мы вступили на стеклянную поверхность города. Из строений появлялись другие шары. Большие и маленькие, разных цветов, они летали во всех направлениях, занимаясь привычными делами. Те, чей путь лежал непосредственно рядом с моей персоной, посылали вверх фонтанчик искорок. Улыбались. И летели дальше.

Я бы не сказала, что я восхищенно любовалась изящными архитектурными конструкциями. Просто все эти немыслимые сооружения усиливали сверкание моих спутников до такой степени, что я уже видела только радужные круги перед глазами, тоже, кстати, красивые. Я только могла наслаждаться серебристо-хрустальным перезвоном, мелодичным гудением, легким свистом, раздававшимися со всех сторон.

* * *

Я уже почти потеряла ориентацию в пространстве, когда меня ввели в какое-то помещение. Как я соображала еще. Куда двигаться, просто ума не приложу. Наверное, каким-нибудь восьмым или семнадцатым чувством воспринимала движение моих провожатых. В здании было несколько темнее, чем снаружи, и я на некоторое время полностью потеряла ориентировку.

— Иди прямо вперед, не бойся, — раздался тот же мягкий голос.

— Спасибо, Салатовенький! — ответила я и без каких либо опасений пошла вперед, вытянув руки.

Вдруг кроме гудения и перезвона, ставших уже привычными, я услышала новый звук. Похоже на журчание воды. Точно, водичка! Мои вытянутые руки наткнулись на тугую прохладную струю. Напиться, глаза промыть! А вдруг здесь так не принято, подумала я. Вдруг тогда, в озерце у розового гиганта, я сделала что-то не то? Ответ в голове не звучал. Может, я уже научилась «думать потише», как выразился мой новый друг? Вода соблазнительно плескалась в руках, животворными каплями стекая по локтям. Спросить бы. А как же к нему обратиться? Мы ведь так и не познакомились!

— Салатовенький! — позвала я, стараясь вложить в это слово свое зрительное восприятие нового друга, — Можно мне этой водой промыть глаза и немного попить?

— Как забавно ты меня назвал, человек! — его слова в моем мозгу так и искрились смехом, — Конечно, можно! Я для этого тебя сюда и привел.

Я с таким наслаждением сунула гудящую голову под поток живительной влаги, что вообще перестала соображать хоть что-либо. Упругие струи хлестали по плечам и лицу, и я глотала эту воду прямо открытым ртом, терла руками воспаленные глаза, чувствуя, как исчезает жжение, ерошила волосы, смывая с них пыль. Классно как! Ух, здорово!

— Человек, ты не можешь выражать радость в меньшей степени? — услышала я. Мысленно, разумеется. Только я уже начала привыкать к такому стилю общения, так что уже практически не ощущала различия между слуховым и телепатическим восприятием. Я протерла глаза и уставилась на Салатовенького. Он прямо таки заходился смехом, выбрасывая вверх снопы искр, — У тебя такие сильные эмоции, что я могу от них лишиться восприятия, — добавил он, продолжая смеяться.

— Точно так же, как и я могу ослепнуть от твоего сверкания, — улыбнулась я в ответ.

— Теперь уже не ослепнешь. Эта жидкость обладает специфической энергией, которая не только поддержит силы твоего организма, но и сформирует на твоих органах зрения защитную энергетическую пленку. Ты сможешь смотреть на источник любой яркости и не повредить их.

Действительно, я совершенно спокойно разглядывала его. Он не стал тусклее, наоборот. Я видела теперь массу разнообразных цветовых оттенков его искрящейся энергетической оболочки, которые не могла различать раньше. Существо, состоящее целиком из самой чистой, положительной энергии! Как оно прекрасно! Я восхищенно залюбовалась. И тут же на всякий случай вспомнила о собственном неприглядном виде. М-да. Сравнение было явно не в мою пользу. Хотя бы волосы пригладить, а то мой «ежик» вечно торчит, куда хочет.

Я перестала плескаться и отошла от водопада, который вытекал прямо из хрустально-изумрудного потолка и, падая на такого же цвета пол, каким-то непонятным образом просачивался сквозь него. Я осмотрелась. Мы с моим провожатым находились внутри здания, в округлой комнате изумрудного цвета. Окон, разумеется, не было. Полупрозрачные стены и потолок и так пропускали достаточно много света. Кроме нас двоих, в помещении никого не было.

— Спасибо за заботу! Сейчас со мной все в порядке, — сказала я, растирая по телу последние капли.

— Хорошо! Тогда проходи, займи место, — пригласил он, изящно отплывая вглубь комнаты.

Салатовенький завис, выстрелив несколько искорок в пол, и тут же под ним появилась чаша на изящной ножке. С видимым удовольствием он плюхнулся в нее. Ага, значит, занял место. Я подошла к нему поближе и остановилась в нерешительности. Поскольку выстреливать искорки задницей в пол для производства мягкой мебели я еще не научилась, то стояла столбом и не знала, что делать.

— Опускайся в позу отдыха, человек, не бойся! — подбодрил он меня.

Ага, а куда? Ладно, не первый раз мне достается за последнее время, рассудила я и стала садиться.

Живое воображение тут же нарисовало картинку из школьных времен, когда просто хорошим тоном считалось выдернуть стул из-под соседа по парте, у которого и так подкашивались ноги после ответа у доски. Грохоту ж было! Башмаки выше парты взлетали! Уже приготовившись шлепнуться по полной программе, я неожиданно оказалась в мягком и удобном стеклянном кресле. Стеклянное и мягкое — непонятно! Ладно, с горем пополам «заняла место».

— Человек! Теперь, после того, как ты получил энергетическую подпитку, мы оба имеем отдых, и я буду давать ответы на твои вопросы. Только сначала дай ответ ты. Почему ты назвал меня круглым предметом, испускающим электромагнитное излучение диапазона 530-540 нанометров, если исходить из вашей метрологии?

— Че-его? — я явно тормозила.

Причем здесь нанометры? Да еще с числами, 530-540? Стоп! Это же как раз излучение салатового цвета! М-да, вот как он воспринял мое прозвище.

— Видишь ли, — попыталась я сгладить неловкость, — твоя форма круглая, точнее, шарообразная, и при этом ты сверкаешь желто-зеленым цветом, как раз того диапазона, что ты назвал. Прости, я не хотела тебя обидеть. Ты же не сказал, как тебя зовут.

— Что означает понятие «зовут»?

— Ну, имя…

— Что такое имя?

— Вот, например, мое имя — Елена Горбачевская. Когда другой человек хочет ко мне обратиться, он зовет меня по имени: «Лена» или «Елена» или, на худой конец, «Горбачевская», — стала объяснять я тривиальные вещи.

— Что такое «худой конец» и почему надо называть имя, когда обращаешься к человеку? — упорствовал мой собеседник, — Нужно просто сконцентрировать свои мыслительные процессы на отдельной персоне и послать ей обращение.

— Мы не можем посылать мысли из мозга в мозг, как это делаете вы. Мы должны говорить голосом, звуковыми колебаниями. Поэтому надо конкретно обращаться к каждому человеку. Удобнее всего это делать по имени. Тем более иногда говоришь с каким-нибудь человеком о третьем, том, кого нет в данный момент. Тогда просто называешь его имя, например: «Вася заболел». А насчет «худого конца» — не бери до головы, просто выражение такое, — распиналась я.

— Что значит «не бери до головы»? — вникал Салатовенький. С ума сойти можно, ну и достача!

— Тоже такое выражение. Означает не придавай большого значения, — я уже еле отдувалась.

Следующий раз надо аккуратнее слова выбирать, а не то в противном случае придется прочитать целый курс о пословицах и поговорках русского языка.

— Мне непонятно. Разве один человек не может в каждый момент общаться с любым другим?

— К сожалению, нет. Звуковые волны распространяются на ограниченное расстояние, а общаться мысленно мы не можем. То есть конечно существуют люди, которые могут улавливать мысли других. Мы их называем телепатами. Но это очень редко. Бывает, обычные люди понимают друг друга без слов, но обычно это только на уровне эмоций, да и то среди людей, достаточно близких друг другу, — объясняла я, — А как к тебе обращаются твои близкие, как твое имя?

— Все другие наши существа, наделенные разумом, могут обратиться непосредственно к моему мышлению, как ты это делаешь. Для этого название каждого отдельного мыслящего существа кажется нецелесообразным. А что такое «близкие люди»?

— Это те, кто тебе дорог, кого любишь, с кем дружишь, общаешься, — старалась я втолковать. Вижу, непонятно. Надо по другому, решила я и стала передавать соответствующие эмоции, — Теперь понятно?

— Человек! Разве ты испытываешь такое хорошее отношение не ко всем людям? — допытывался мой друг.

— К сожалению, нет. Кого-то просто не знаю, с кем-то предпочитаю не общаться.

— Поэтому мне сейчас становятся понятны события твоей жизни и сопровождающие их эмоции, — грустно сказал Салатовенький и даже как-то весь потускнел.

События моей жизни? Это уже интересно. Может быть, уже хватит отвечать и настала пора спрашивать?

— Послушай! Можно я все-таки буду звать тебя тем именем, которое придумала? Тебе это не неприятно? Просто мне так удобнее.

— Называй, если от этого твой комфорт возрастает, — засмеялся он, выбросив вверх очередную порцию искорок.

— Послушай, Салатовенький, я совершенно не понимаю, что произошло со мной! Был обычный рабочий день, — повествовала я, стараясь передавать не только слова, но и образы, эмоции, — Я разлила чай на электрический контакт, который находился под высоким напряжением. Разряд тока должен был просто-напросто меня убить, но произошло что-то совершенно невероятное, — транслировала я свои мысли благодарному и внимательному собеседнику.

Я рассказала ему все: и про свое чувство единства со всей Вселенной, и про космический унитаз, который выбросил меня в серую сферку, и про все изменения в организме, про поющие столбы и ужасных неумолимых монстров, про розовый лучик и беседку, про сырный туман и «экзамены», про сладостное чувство полета и хищный лабиринт-фрактал.

С каждым словом, образом, переданным собеседнику, часть моего сознания, не участвующая в разговоре, с ужасом осознавала, какими невероятными выглядят все эти мои приключения. Я уже сама с трудом верила в то, что все произошло именно со мной. А с другой стороны по сравнению с самим фактом интеллектуальной телепатической беседы между полупрозрачной и разноцветной Горбачевской и огненно сверкающим шаром-интеллектуалом все остальное казалось сущими семечками. Я закончила свой рассказ встречей с Малышом.

— Может быть, хоть что-нибудь из всего этого ты сможешь мне прояснить? Кто я сейчас, где нахожусь, что будет со мной дальше? — наконец-то я смогла задать свои три коронных вопроса не себе, а кому-то другому.

— У тебя, человек, были очень тяжелые испытания, — с ног до головы окатила меня волна самого искреннего и теплого сочувствия, — Подари мне прощенье проступков против тебя! — извинялся он так, что ли? — В некоторой части отведенных на тебя испытаний есть моя воля. Но я хочу изложить тебе все факты в порядке и, по мере их представления, ответить на твои вопросы.

Моя раса, как ты справедливо заметил, состоит из чистой энергии, как и почти вся жизнь здесь, в месте, которое ты назвал «желтая и розовая страна». В своем изложении я буду придерживаться метрологии, принятой у людей, поскольку за твоей расой, человек, мы наблюдаем уже много столетий и некоторые факты для нас известны. Правда, некоторые отсутствующие знания принесла встреча с тобой, за что весь мой народ приносит тебе благодарность. У тебя мышление развито достаточно хорошо, поэтому я предполагаю, что ты уже понял, что те знания, которые ты передал одному из нас, сразу стали достоянием всех. Опираясь на сведения, которые ранее получили наши наблюдатели, мы решили, что контакт с тобой должен производить только один индивид для того, чтобы не нарушать твоего комфорта. Им был избран я.

Человек! Ты фактически находишься на том же месте, где и находился в момент контакта с электрическим током. Просто все люди с их несовершенными органами восприятия ощущают только три измерения. Люди-мыслители понимают, что четвертым измерением является время. Но никакой человек пока не домыслил, что Вселенная имеет бесконечное множество степеней свободы, а, следовательно, и бесконечное число измерений.

Ты понимаешь, что такое проекция? У вас строят просторные здания со стеной, отражающей почти весь диапазон электромагнитного излучения, которое могут воспринимать ваши зрительные органы, и на эту стену проектируют двумерные изображения трехмерных объектов. Я ощущаю, что ты понял, какими фактами я оперирую. Да, вы называете это словом «кино». Теперь, человек, ты должен понять следующую мысль. Твой мир является проекцией бесконечной вселенной на три привычных тебе измерения. Мой мир — проекция на три других, аналогичных измерения. А по сути они находятся в одном и том же месте пространства.

Когда твой организм пострадал от воздействия электрического тока, произошло явление, природу которого не может понять мой народ. Появился кратковременный туннель между измерениями. Есть вероятность связи этого факта с присутствием наших наблюдателей, ранее работавших в твоем мире. Но нет строгих доказательств, что это именно так. Как бы ни было, твой привычный организм погиб, но его энергетическая структура не успела разрушиться и была втянута в туннель. Тогда ты ощутил единство со всей Вселенной.

Но твоя энергетическая структура привыкла к взаимодействиям в мире с тремя объемными измерениями, одним временным и многими вероятностными. Тебе непонятен этот термин? Твои эмоции, твои мысли и желания. Ты часто рассуждаешь о том, что могло бы произойти, если бы фактические обстоятельства сложились иным образом. Ты желаешь наступления того или иного события, которое является не очень вероятным на самом деле. Можно перечислить много подобных фактов. Теперь ты уже, наверное, понял, что нес с собой очень многообразное вероятностное пространство. Когда оно начинало взаимодействовать с тем пространством, в котором пребывала твоя энергетическая структура, эти вероятности интерферировали и создавали некие материальные объекты. Это было опасно. Ты едва не погиб. Но ты нашел в себе силы обратиться доброй части своих вероятностных эмоций. В тот момент ты подключился к мощному полю положительных сил, которое тебя спасло. Энергетическая интерференция была такой сильной, что наши мыслители ее почувствовали и стали изучать тебя.

Наши мыслители и исследователи определили, что туннель еще не закрыт. Это очень опасно, поскольку взаимопроникновение пространств может привести к глобальной катастрофе с уничтожением нескольких проекций миров. Не бойся, наши лучшие стражи пространства контролируют ситуацию, время катастрофы еще не пришло. Но промежуток его не очень велик.

Твое присутствие в многомерном пространстве являлось большой опасностью для обоих наших миров. Поэтому нужно было предпринимать конкретные меры по локализации твоей структуры. Мы не знали, что может нести нашему пространству присутствие такого нестабильного объекта, как человек. Но мы пошли на риск и привлекли тебя в наше пространство, человек. Предварительно мы тебя изучали, «экзаменовали», как ты сам сформулировал. Мы старались исследовать твои эмоции и дать тебе понять, насколько вредны отрицательные, насколько важны положительные. Для этого мы поместили тебя в ячеистый анализатор памяти, который ты назвал «сырным туманом».

Для того, чтобы предотвратить катастрофу, ты должен был обладать определенными навыками энергетического баланса. Ты это называешь «уметь летать». Также весь наш проект был бы напрасным, если бы ты не умел сконцентрировать мысли и эмоции на выполнении конкретной задачи. Поэтому мы подвергли тебя испытанию фрактальным многомерным лабиринтом. Я очень рад. Ты выдержал испытания, человек!

Твое появление в конкретном месте и конкретном времени нашего мира было неопределено, поэтому при попадании в «желтую и розовую страну» ты на некоторое время остался в одиночестве. Ты оказался догадлив и находчив, обрел способ восстановления жизненной энергии организма. Первым из нашей расы с тобой повстречался ученик. Он уловил твои эмоции. Они были ему совершенно незнакомы, очень сильны, хотя и не враждебны. После того, как ученик вступил в контакт с советом старших, для нас стало ясно: человек пришел!

Теперь я рассказал тебе все. Если твое мышление нуждается в уточнении фактов, ты имеешь возможность задавать вопросы, — закончил Салатовенький.

Моя челюсть уже давно вывалилась и разбила стеклянный пол на сверкающие осколки. Двумя руками я ее вернула на место. С заметным скрипом стали шевелиться мозги. Вопросов было так много, что выбрала я самый дурацкий.

— Что делал Малыш, то есть ученик, так далеко от города?

— Он навещал своего хранителя жизни.

— ???

— Те существа, которых ты, человек, называешь объектами сверхбольших размеров, отражающих своей поверхностью электромагнитное излучение диапазона 900 — 1000 нанометров (Это он про розовых гигантов, очевидно) являются самыми древними жителями нашего мира. Как тебе, наверное, известно, оксидное соединение водорода с кислородом (А, это вода!) является лучшим в природе носителем заряженной энергии. Они дают нам ее. Они почти разумны, но их жизнь чрезвычайно бедна эмоциями. Поэтому каждый представитель расы, находящийся в возрасте ученика, имеет под своей опекой носителя жизни. Молодой организм всегда бывает полон положительных эмоций, которыми он без вреда для себя способен поделиться. Когда ты брал воду у хранителя жизни, ты отдал ему очень много жизненно необходимых светлых эмоций. Я обязан сообщить тебе, человек, что твои эмоции по своей мощности превышают на несколько порядков те, которые испытывает мой народ. Хранитель тебе очень благодарен. Следовательно, мой народ тоже.

Ну и дела! Меня напоили, дали энергию, да еще и благодарят за это! Я даже неловкость какую-то почувствовала.

— Человек! Тебе не стоит испытывать смущение за то, что ты сделал доброе дело, — окатила меня волна теплой благодарности. Я готова была заплакать неизвестно от чего: от счастья, от радости, от ответной благодарности — не знаю. Мне просто давно-давно не было так хорошо.

— Вы такие хорошие! Может быть, я еще что-то могу сделать для вас? — спросила я.

— Скажи, человек, — проигнорировал мой вопрос Салатовенький, — все люди обладают эмоциями такой огромной мощности?

— Даже не знаю, — я была здорово озадачена, — Я не замечала, что отличаюсь чем-либо от других.

— Теперь понятно, почему вы существуете в форме белковых тел, — улыбнулся он, выпустив очередной фонтанчик искр, — Для поддержания их нормального функционирования требуется огромное количество энергии. Вы вынуждены тратить мощность ваших эмоций на поддержание жизнедеятельности. Это большое счастье для всего Пространства, поскольку в этой стадии своего развития вы совершенно не умеете контролировать направленность своих чувств. А такой энергетикой в случае интерференции можно уничтожить полвселенной. Либо создать новую, в зависимости от характера эмоций, — он снова улыбнулся.

— Что значит «в этой стадии своего развития»? — спросила я.

— Извини, по правилам морали и философии я не могу дать тебе разъяснения, — виновато пошел темными полосками мой друг.

— Что будет со мной дальше? Я навсегда останусь в вашем мире? — я наконец-то задала самый важный вопрос.

— Мы, конечно можем оставить тебя в нашем мире. С твоей точки зрения, твое существование станет бессмертным, поскольку белковой оболочки ты не имеешь, а энергетическая структура ни в одном из миров не уничтожается. Кроме особых случаев катастроф. Мы бы даже были рады твоему присутствию, твоим эмоциям. Но в таком случае в туннель будет втянут твой мир, и проекция бесконечной Вселенной на привычные тебе измерения перестанет существовать.

— То есть мой мир, мой дом погибнет?! — голова пошла кругом.

— Да, — короткий ответ звучал, словно приговор.

В одно мгновения пронеслись передо мной любимые лица: Сережа! Его не станет! Милый мой, пусть бы я погибла, но он бы был, с ним бы осталась моя любовь. Мама, папа. Друзья, однокурсники. Они все погибнут, исчезнут все и навсегда. Мой любимый город. Уличные фонари под дождем. Первая зелень на листочках. Запах грозы, стук первых капель майского ливня по листьям. Синий снег в зимние сумерки. Тихий шелест падающего листа на фоне прозрачно-голубого, словно выцветшего за лето неба. Не будет. Ничего этого не будет, потому что дура-недоучка разлила чай на электрический контакт. Нет, нет, не-е-ет!!! Все во мне кричало и протестовало.

— Неужели ничего нельзя сделать?!

— Человек! Ограничь свою мощность, очень тебя прошу! Смотри, что ты наделал, — темно-зеленые полоски вертикально пересекали сверкающее тело Салатовенького. Он явно был напуган. Да и есть от чего — изумрудный монолит здания пересекали многочисленные трещины.

— Прости, пожалуйста! Я нечаянно, — я по-детски оправдывалась, испугавшись не меньше его.

— В этот момент времени это не так важно. Впоследствии все будет восстановлено, — успокаивал меня Салатовенький, — Выход, разумеется есть. Только он очень опасен для твоей структуры. Наши специалисты по пространству могут отправить тебя обратно через тоннель в твой мир. Если ты все сделаешь верно, ты ввернешься в свою обычную жизнь, и туннель закроется. Если ты ошибешься, то твоя энергетическая структура будет разрушена и никогда не возобновит своего существования впоследствии. Это как раз тот случай катастрофы, о котором я тебе сообщил.

— А если я погибну, то что будет с моим миром?

— Туннель закроется, и мир будет существовать, — получила я ответ.

— Обратно в тоннель! — я приняла решение почти не задумываясь.

— Не торопись, человек! Наши специалисты должны подготовить переход и проинструктировать тебя. И еще одно сведение я должен тебе сообщить. Я ошибался, когда говорил, что ты сможешь остаться в нашем мирре. У твоей энергетической структуры существует очень сильная связь с другой, которая только начала формироваться, поэтому тоннель может засосать и мой мир. Ты сам сделал выбор, и я благодарен тебе за него, — на меня снова нахлынула теплая волна его признательности.

— А что это за формирующаяся структура? — спросила я наивно.

— Ты испытываешь очень сильное чувство симпатии и привязанности к другому человеку, физиология которого отлична от твоей. Вы называете это словом «любовь». От взаимодействия твоих эмоций с эмоциями того человека уже начала формироваться энергетическая структура нового человека, который в белковом, органическом воплощении должен будет появиться после твоего возвращения, если оно будет удачным, — тактично ответил Салатовенький.

Голова не то что пошла кругом, ее попросту штормило. У нас с Сережей будет ребенок? Смущение просто затопило меня. Хорошо хоть, что энергетическая структура, в отличие от белкового тела, не краснеет. Наши с Сережей отношения были пока совсем платоническими. И я как-то не думала даже… До этого момента… Обо всем этом… Ладно, надо сначала вернуться, решила я.

Салатовенький тактично сделал вид, что ничего не замечает. Очевидно, с морально-этическими аспектами жизни людей они были знакомы значительно лучше, чем казалось на первый взгляд.

— Итак, я решила возвращаться. Что я должна делать для того, чтобы подготовиться? — мне наконец-то удалось собраться с мыслями.

— Сейчас ты вступишь в контакт с нашими специалистами по пространственным перемещениям и получишь от них инструкции, — ответил Салатовенький.

По его поверхности пробежали зигзагообразные разряды, и в то же мгновенье часть изумрудно-зеленой стены задрожала и стала принимать желтоватый оттенок. Такое впечатление, что стена рассасывалась, а на ее месте образовывалось отверстие овальной формы размером метра три на четыре, затянутое тончайшей пленкой. Пленка перестала дрожать, лишь переливалась радужными пятнами. Почти тут же за ней появился еще один представитель сверкающего народа. Размером чуть поменьше Салатовенького, он переливался всеми оттенками желтого. Этакий лимон-переросток.

— Приветствую тебя, человек! — обратился ко мне Лимончик. Странно, ведь он не говорил голосом, а точно так же передавал мне мысли, но его мысли «звучали» совсем иначе, чем у Салатовенького. Строже, суровее. Без этой характерной для моего друга доброты и теплоты. Никогда б раньше не подумала, что телепатия — такое индивидуальное явление!

— Здравствуй! — ответила я ему. Почему он не проходит в помещение, а выглядывает из отверстия, как птичка из скворечника, подумала я. Наверное, слишком громко, поскольку в разговор тут же вмешался Салатовенький:

— Твой собеседник находится очень далеко, расстояние до его местонахождения составляет около полутора тысяч ваших километров, по этой причине он активизировал коммуникационный канал, — пояснил он. Для тупых. Ну да, почему тетенька не вылезет из телевизора и не присядет к нам на диванчик. Могла бы и сама догадаться.

— Тебе предстоит чрезвычайно трудное и опасное перемещение, человек! Ты должен строго соблюдать мои инструкции, иначе твое разрушение неминуемо. Также ты должен активизировать все резервы твоего организма. Для этого ты предварительно должен поглотить столько энергетической жидкости, сколько сможешь, — напутствовал меня Лимончик, — Состояние туннеля крайне нестабильно, но тем не менее подчинено законам математики. Через промежуток времени, эквивалентный половине часа в твоем мире, активность канала станет максимальной. Этот факт означает, что сложатся наиболее благоприятные условия для твоего перемещения, поэтому к назначенному времени ты должен быть готов. Наши специалисты придадут тебе максимально возможное ускорение для прохода через канал, но его может не хватить. Ты уже овладел навыками энергетического баланса, которые тебе предстоит использовать с максимальной эффективностью. Ты обладаешь специфической энергией эмоциональных усилий и должен будешь максимально использовать эту энергию.

— То есть максимально сосредоточиться на своей цели, на стремлении попасть домой? — переспросила я.

— Ты мыслишь правильно. И еще. Каждый момент твоего перемещения по туннелю ты должен стараться контролировать свое сознание, иначе ты можешь разминуться с твоей целью.

Лимончик замолчал, а я вдруг задумалась, что же будет дальше, если я все-таки вернусь. Как долго я отсутствую? Месяц? Год? Столетие? Кого и что я застану, даже если вернусь? Может быть, моими ровесниками будут внуки моих подружек? Будет ли у меня обычное белковое тело, хоть самое завалященькое, или мне так и придется существовать в виде красноволосого полупрозрачного монстра? А вдруг я окажусь в африканских джунглях? Я же распугаю своим видом всех горилл, которые перемрут от инфаркта, а ведь они занесены в Красную книгу. Можно подумать, что такое чудище с восторгом встретят в более населенных местах земного шарика. Укокошат в два счета. И будут правы. И в конце концов, будет ли у меня какая-либо одежда?

Надо же, стоит подумать о привычной земной обстановке, как возвращаются обычные представления о приличиях. Последнее время я ведь абсолютно не испытывала неудобства из-за отсутствия одежды. Все верно, но предстать перед своими коллегами по лаборатории в голом виде как-то не очень хотелось. Да и зима на дворе, холера ясная!

— А если все сложится удачно, то куда я попаду? Кем или чем я буду? Сколько времени прошло на Земле? — меня прорвало, я буквально засыпала их вопросами и напряженно застыла в ожидании ответа.

— За время твоего пребывания вне твоего мира для твоей энергетической структуры прошло около трехсот сорока суток в ваших временных единицах. Но в других проекциях многоразмерной вселенной такая координата, как время, изменяется по закономерностям, отличным от каждого отдельного из миров. Поскольку еще существует тоннель, ты можешь сделать вывод, что находишься в той же временной точке, в которой начал свои перемещения. Также тоннель открыт только в одну пространственную точку твоего мира, ту, где ты находился в момент открытия туннеля. Но мы не можем вернуть тебя в ту самую точку времени, поскольку произойдет та же катастрофа с теми же результатами, только туннель станет неуправляем и разразится гигантский катаклизм, которого мы стараемся избежать. Поэтому мы должны вернуть тебя в другое время (У меня екнуло сердце!), за 5 — 10 ваших секунд до открытия тоннеля. Более точное время твоего прибытия я не смогу указать, поскольку оно будет зависеть от скорости твоего перемещения по тоннелю. Помни, человек! Если ты будешь двигаться слишком медленно, то возможен вариант столкновения тебя с твоей же энергетической структурой, ввергнутой в туннель. Результатом этого явления также будет катаклизм. Дать тебе больший промежуток времени для действий мы не сможем, поскольку для этого не хватит нашей энергии.

Когда ты прибудешь в свой мир, ты эти 5 или 10 секунд не будешь обладать белковым телом, только теперешней энергетической структурой. Но ты должен будешь предотвратить катастрофу, вызвавшую появление туннеля. Если ты успеешь сделать все правильно, то туннель закроется, и катаклизм будет предотвращен, — закончил Лимончик свой инструктаж. Его сверкающая поверхность вдруг потускнела, проступили темные пятна. Как на Солнышке.

— Я обязан предупредить тебя человек, — в его словах, обычно строгих и суровых, вдруг появилась что-то похожее на душевную боль, как будто они давались ему с большим трудом, — Если ты все сделаешь правильно, катаклизм будет предотвращен со стопроцентной вероятностью. После этого теоретически твоя нынешняя энергетическая структура должна будет воссоединиться с белковой оболочкой. Поскольку белковая оболочка уже будет содержать энергетическую структуру, ту, которая была у тебя до катастрофы, возможен энергетический конфликт, — он снова замолчал.

— И что при этом произойдет? — поежившись, спросила я.

— Наши мыслители не могут дать однозначный ответ на этот вопрос. Они могут представить только следующие вероятности: 10% — гармоничное слияние, 90% — вхождение в резонанс и гибель обеих оболочек, а следовательно, и твоя безвозвратная гибель, человек! Ты должен принимать решение сам, — наконец-то Лимончик высказал все.

— Я уже приняла решение. Я готова, — ответила я.

Вздохнуть бы. Надо же, расклад: кувыркайся по этому туннелю, предотвращай аварию, спасай саму себя, не имея даже тела, а потом неизвестно, будешь ли еще жива. А впрочем, какая разница, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Какое имеет значение моя жизнь, с которой я давно мысленно простилась, если через два месяца люди будут пить шампанское на Новый год, детишки станут лепить снеговиков, а в мае зацветут сады? Если будет жить Сережа? И все-все остальные, добрые и злые, красивые и не очень — если все будут жить, любить, сочинять прекрасные стихи и совершать глупые поступки? Если каждый день на востоке будет подниматься Солнце?

Интересно, что все-таки он подразумевал под безвозвратной гибелью? Что, разве бывает еще и гибель возвратная? Я уже было собралась спросить, как услышала мысли Салатовенького:

— Человек! Наполняй свой организм энергией, приближается время отбытия.

Я снова залезла под водопад.

— А как вы узнаете, добралась я или нет? — высунула голову из-под струй.

— В случае твоего удачного прохода туннель исчезнет без всяких последствий.

Я пила, сколько могла. Как верблюд, запасала энергию впрок, пока пузцо не отвисло чуть не до колена, а последний глоток не застрял прямо в горле.

— Все! Больше не помещается, — сказала я, обращаясь к ним обоим.

— Пора, человек! — промолвил Салатовенький.

* * *

Стена помещения завибрировала и пропала. Я снова находилась снаружи, среди акварельно-хрустальных зданий, похожих на хрупкие стеклянные цветы. Мои глаза не болели, и, наслаждаясь последними минутами пребывания в этом мире, я не могла наглядеться на их тонкую, изящную красоту, все переливы цветов и красок. Страшно было даже подумать, что мог исчезнуть и этот прекрасный, добрый, хрупкий мир с его удивительной гармонией.

Впереди меня плавно плыл Салатовенький, а со всех сторон стекались и стекались представители его расы, похожей на огненные цветки. Они пришли проводить меня в опасный и далекий путь. Меня, совершенно чужое для них существо. Каждый желал мне стойкости и удачи, каждый старался подбодрить. Или я уже умела улавливать их мысли и чувства, или они, что более вероятно, обращались прямо ко мне. Все. Каждый из них. Я не могла их подвести. Такое доверие невозможно не оправдать. Страх и нерешительность исчезли, я была собранна, как перед ответственным стартом. Я не имела права на ошибку.

Вдруг один маленький шарик спикировал прямо ко мне и стал транслировать не ставшие уже привычными слова, а образы: песок, следы и маленький подвижный холмик. Малыш! Он пришел попрощаться со мной! Я вытянула ладошку, на которую он не замедлил усесться. И снова неудержимо захотелось его погладить. На этот раз он совсем не испугался. Его искорки приятно покалывали ладонь.

— Тебе надо спешить, человек, — мягко сказал Салатовенький. Он прав.

— Прощай, Малыш! Расскажи обо всем своему хранителю жизни и передай от меня привет.

Малыш взвился с моей ладони и мгновенно затерялся среди других. Мы подошли к строению, которое я сразу даже не заметила, такое оно было прозрачное. Даже не совсем строение, некая структура из сильного поля, издававшая равномерное гудение.

— Ты должен встать в середину этого пространства, человек. Когда почувствуешь толчок, лети со всей возможной скоростью и силой. И помни: как бы не было тебе трудно, ты должен сохранить контроль над своим сознанием. Помни, у тебя будет только несколько секунд, — напутствовал меня Салатовенький.

Я бросила последний взгляд на ажурный город, на видневшихся вдали розовых хранителей жизни, на серебристое небо.

— Неужели я больше никогда не увижу всего этого, не повстречаюсь с вами? — спросила я.

— Все может быть, — хитро улыбнулся Салатовенький, — это будет зависеть от силы и ориентации твоих эмоций. А с нашими наблюдателями ты увидишься в теплый сезон в то время, когда низвергается сверху энергоносящая жидкость и велики значения электрического поля. А сейчас торопись, и да сохранит тебя Высшая Добрая Сила.

Я не очень-то поняла, что он тут нагородил про энергоносящую жидкость и электрические поля, но спрашивать было некогда.

— Прощай, друг! Прощайте все! Спасибо вам за все. Ваш мир — самый удивительный, который только может представить себе человек! — произнесла я, старясь вложить в слова всю любовь и признательность, которые я испытывала к ним, ко всему их удивительному и прекрасному миру.

Ответом мне была волна их доброты, которая буквально подхватила меня и вынесла в середину поля. Я не должна их подвести, твердила я себе, словно заклинание. И мне было уже абсолютно не важно, буду я жить или нет, я уже знала, что заткну этот холерный туннель, несмотря ни на что.

Гудение усиливалось. Я сжала кулаки, сцепила зубы. Как сжатая пружина, как натянутая струна, я ждала только пуска. Я была готова.

Гудение перешло в высокочастотный свист, который становился все тоньше и резче, пока не оборвался.

* * *

И все померкло вокруг меня. Снова дикое коловращенье, мельканье, круженье. Хорошо, что за последнее время, почти за год, ничего не кушала, а то бы точно стошнило, мелькнула мысль. Сознание ускользало, мутилось. Держать! Я расправила руки, что есть силы устремившись вперед, держа в памяти свою лабораторию, мысленно видя каждый квадратик пола, каждый болтик установки. Быстрее, время, время! Только несколько секунд! Даже когда я удирала от жующих стен лабиринта, я не неслась с такой скоростью. А вот и горловина воронки. Меня снова стало сжимать и плющить, сдавливая не только мою структуру, но и само сознание. Но я уже не была материальной точкой, одинокой и потерянной. Я боролась за существование двух миров, которые были мне дороги почти в равной степени. И даже когда лететь было почти невозможно, я все равно прорывалась вперед. Секунды, имевшиеся в моем распоряжении, стучали в мозгу надоедливыми молоточками. Почти не было сил, уплывало сознание. И вдруг передо мной возникло лицо Сережи. Его голубые глаза нежно и немного насмешливо смотрели на меня. Милый, я смогу! И словно лопнула натянутая струна.

Я кубарем влетела не куда-нибудь, а конкретно в свою родную, до боли в коленках знакомую лабораторию. Все как обычно. Все на месте, даже я сижу за установкой и держу в руке злополучную кружку с чаем. Лаборант Валерка только собирается влезть на стеллаж, значит, у меня есть немного времени. Это, конечно, хорошо, но что теперь делать? Незаметно подкрасться и выхлебать чай из кружки? А вдруг при этом мне плохо станет или моя структура потеряет вновь приобретенные свойства? Или вообще схлопнется? Чай, помнится, был неплохой, но я все-таки почти год ничего не ела. Лучше не рисковать. Эх, была бы поумнее, заранее продумала бы, что буду делать.

Я обернулась. За мной, где-то в районе окна, затянутого светонепроницаемыми шторами, продолжал утробно круглиться вход в тоннель. Задача решена только наполовину. А секунды тикают. Хотя времени в моем распоряжении оказалось чуть побольше, чем планировал Лимончик. Наверное, я здорово постаралась в туннеле.

Похоже, моя нынешняя структура незаметна для окружающих. Вот и Лев Саныч сидит как раз напротив и совершенно не выказывает признаков удивления по поводу присутствия красноволосого полупрозрачного монстра. Это уже хорошо, надо этим воспользоваться.

Чай, как фактор риска, нужно ликвидировать в первую очередь, но, зная потрясающую бестолковость и «везучесть» инженера-физика Горбачевской, необходимо подстраховаться, поскольку вышеозначенная Горбачевская запросто может влезть в высокое напряжение и без кружки с чаем. Так прикольно двигаться среди знакомых людей, предметов, когда никто тебя не замечает!

Валерка начинает взбираться на табуретку. Он что, спит на ходу? Движения как в замедленной съемке. Нет, наверное, это я двигаюсь и ощущаю быстрее. То есть я-нынешняя, в виде энергетической структуры, поскольку я-обычная, отхлебнув из кружки, года два заношу руку, чтобы поставить чашку. Вот оно! Пока я-обычная, освободив обе руки, вожусь с настройкой напряжения, я-нынешняя стремглав бросаюсь к чашке и мигом доставляю ее на чайный столик. Думать о том, как воспримут случайные наблюдатели самопроизвольные перемещения посуды по воздуху, мне просто некогда. Хотя с большим удовольствием замечаю недоуменную физиономию Барбосса. Наверное, когда пройдет время, достаточное для того, чтобы поднять с пола челюсть и захлопнуть пасть, на весь остаток рабочего дня он будет озадачен вопросом, не слишком ли он вчера «расслабился».

Итак, первая часть выполнена. Ну и дурацкое у меня-обычной выражение лица! Надо же, только что чашка была рядом, а сейчас стоит преспокойненько на столике! И чаю хочется, и подниматься лень. Ладно, сама с собой я как-нибудь разберусь. Если останусь жива. Если перед этим ликвидирую тоннель. Если…

Валерка, этот морально-убогий идиот, уже уцепился за ящик. С одного конца. А подумать, что он соскользнуть может — нет, с этим у него напряженка, это ж не приколы про тещу рассказывать. Нельзя дать ему закричать и попросить меня о помощи!

Взвиваюсь с места. Слава Богу, «навыки энергетического баланса», как обозвал умение летать Салатовенький, никуда не делись. Вишу как полная дура сама над собой и изо всех сил держу этот холерный ящик. Почему он такой тяжелый, там же всего-навсего лампы, а не гири?! А этот лопух, ничего не подозревая, и не торопится! Да быстрей же ты его снимай, сил нет уже! Теперь уже сама подгоняю бег секунд, долго мне не выдержать.

А тоннель продолжает зиять ненасытной утробой. Значит, нужно терпеть. Значит, нужно держать этот проклятый ящик. Сцепить свои прозрачные зубы и держать. И я держу. Только краем сознания с удивлением отмечаю, как я-обычная внизу безмятежно наблюдаю за стрелкой вольтметра. Ну быстрее, Валерочка, миленький! Руки теряют плотность и упругость, поторопись!

И вот происходит долгожданное. Великий интеллектуал наконец-то догадывается перехватить ящик второй рукой. Он уже устойчиво стоит на табуретке. Неужели все?

Действительно, все. Он преспокойно спускается на пол, опускает ящик. И в ту же секунду раздается тихий гром, которого никто кроме меня не слышит. Дрожит и колышется энергетическая структура, но никто этого не замечает. С треском и разрядами захлопывается жерло тоннеля. На его месте еще вибрирует участок нестабильности, но вот исчезает и он. Все.

То есть не произошло ничего, просто снова будет идти и таять снег. Просто на деревьях по-прежнему будут сидеть вороны, словно огромные серые груши. Просто все будет.

А буду ли я? С исчезновением туннеля я почувствовала, что резко начинаю терять свою стабильность. Снова пальчики сделались почти бесплотными, а все тело — практически неосязаемым. Какая-то ерунда творилась и со мной-обыкновенной. Такое впечатление, что разрушалась энергетическая оболочка. Предстоял самый трудный шаг. Но бездействие означало однозначную гибель. Один шаг. Шаг внутрь себя самой. Как это немыслимо трудно! Но ведь теперь Сережа будет жить! И будет помнить меня. Если что. Боже, помоги мне!

Я буквально нырнула внутрь своего не самого прекрасного, но такого привычного тела. И попала снова в бешеную энергетическую карусель. Все мелькало, вспыхивало и кружилось, сначала неимоверно быстро, но затем медленнее и медленнее. Огоньки. Что-то светится. Это лампочки на панели блока питания. И стрелки. Я их вижу?!

Я их вижу, я вижу свои руки, я вижу все вокруг! Я жива! Я вырвала у судьбы эти 10 процентов, я снова в своем родном мире, и я снова нормальный человек, живой!

* * *

Я не только вздохнула полной грудью, я дышала и не могла надышаться. И запахи. Слабый запах озона. Чай. Сигаретный дым. Я дома.

Словно сомнамбула, я встала со своего места и прошлась. Просто так. Чтобы почувствовать, как можно ходить настоящими ногами. Жутко хотелось курить. Дрожащими руками я нашарила сигареты и с наслаждением затянулась. Надо же, почти год не курила! Я подошла к окну и потрогала то место, где только что зиял туннель. Штора как штора. Черная и плотная. И все как обычно. Зина суетится возле самовара, поскольку уже приближается время второго чая, Лев Саныч по обыкновению что-то паяет, Валерка ковыряется в ящике с лампами.

Стоп! А может, ничего не было, может, мне все привиделось? А Салатовенький и Лимончик были только плодом воображения? Левая рука уже потянулась пригладить «ежик», я всегда размышляю таким образом. И остановилась на полпути. От пальцев до запястья по ней шел след ожога, красноватое пятно-шрам на всю ладонь. Мельком взгляд упал на Барбосса. Бедолага, он до сих пор усиленно тер глаза и пялился на злополучную чашку.

Было, все было. И туннель, и огромная Вселенная, и удивительная желтая и розовая страна. И все мои ощущения были. А сейчас? Смогу ли я чувствовать энергию окружающего мира, понимать мысли и ощущения других, летать? Щелчок в сознании, словно идет настройка на другой диапазон, и вот передо мной все сотрудники в энергетических коконах разной степени поношенности. И вот я улавливаю, как Зина озадачена тем, где бы раздобыть сахару. Все получается! Правда, с огромным трудом, приходится изо всех сил напрягать восприятие, но все же удается!

А летать? И вот я приподнимаюсь над полом. Чуть-чуть, сантиметров на двадцать. Пока никто не видит. Незачем шокировать окружающих. Просто проверить. Ага, никто не видит, как же. Вон Барбосс вылупился, того и гляди, глаза на пол выронит. Делаем вид, что ничего не произошло.

— Народ, чай готов, присаживайтесь, — созывает коллег Зина.

— Спасибо, что-то не хочется, — отказывается шеф, — Мне что-то нездоровится сегодня, пойду-ка я домой.

Немая сцена у «Ревизора» по сравнению с той, что разыгралась в лаборатории, кажется самодеятельностью на уровне детского сада. Барбосс скоропостижно собирает манатки и валит домой, по всей видимости испытывая стойкое моральное отвращение ко всем алкогольным напиткам, а в особенности к тем, которые были употреблены накануне. Народ рассаживается вокруг самовара, кто-то что-то рассказывает. Я слушаю вполуха. Так хорошо быть снова дома! Даже если никто не знает, что тебя почти год не было. Только в одном вопрос — надо как-то научиться жить дальше. Со всем тем, что со мной произошло. Со всем тем, что я теперь могу.