Утро было самым обычным. Мы позавтракали и без лишней помпы, ибо все важное было уже сказано вчера, и потихоньку отправились к озеру. Мы уже подъезжали, когда Бартон нагнал нас на своем «Виллисе». Ситуация складывалась более, чем дурацкая. Молчали все: Бартон — смущенно и натянуто, Сережка — сердито и насупленно, а я — попросту растерянно. Казалось, еще пару минут, и вообще полетят искры от того напряжения, что висело между нами троими, но тут неожиданно встрял ребенок:

— Мент родился…

— Че-го? — раздался ответный родительский вопрос.

— Ну, у нас в школе говорят, что когда несколько человек вдруг замолкают и молчат некоторое время, то именно в этот момент рождается милиционер.

Напряженности как не бывало. Даже Бартон с удовольствием рассмеялся. А тем временем неумолимые стрелки отсчитывали последние круги 1944-го года для нашей семьи. Туман лежал на тропинке комком ваты, а на черной поверхности озера лениво колыхалась ряска. Как будто шевелились зеленые губы, силились что-то сказать.

— Ну, что? Пора, пожалуй, — сказал Сережа.

— Счастливо вам! — произнес Бартон, пожимая руку Сереже и целуя мою пятерню, которая уже почти месяц, как не знала маникюра. А в его голубые глазах светилось летнее небо.

Что ни говори, несмотря на то, что я люблю Сережу, я вряд ли смогу забыть его. Как, впрочем, и всю эту историю. Ну, да ладно. Пора назад, в будущее!

Мы потихоньку двинулись по тропинке. И все эти странные ощущения, которые мы испытывали прежде, вернулись, как старые знакомые. Казалось, в молочной пелене нас со всех сторон окружают то призрачные витязи, то древние животные. Почти реально слышалось рядом чье-то сопение, тяжелое дыхание. Но вот мы приближались, и диковинный силуэт снова становился чем-то привычным — молодой березкой, кустом можжевельника. Я-то всего четвертый раз переходила через «дырку», да при этом первый раз вообще не знала, что это и куда мы попали. Во второй раз мы мчались с такой скоростью, что единственной мыслью было не переломать себе кости. Ну, а когда совершали переход вместе с разведчиками, так у меня было важное задание, не до впечатлений. Так что, по сути дела, впервые я смогла оценить ощущение самого процесса перехода. Тем более, что больше такого случая не представится. Правда, пока я собралась его оценивать, этот процесс уже благополучно завершился, и мы оказались на другой стороне.

— Ну, что? Вроде бы дома? — неуверенно улыбнулся Сережа.

Я только пожала плечами. Кроме полянки, напрочь заросшей лишайником, я не помнила ничего. Стоп, стоп! Так ведь эта полянка была уже после того, как мы попали в 92-й год! Так что выходит, что я совершенно ничего не могу вспомнить о том, как выглядел лесок в родном 97-м. Как-то мне было не до этого.

Мои мужчины тоже не испытывали особой уверенности по поводу того, дома мы или нет. Но что остается делать? Только вперед двигаться!

Первое, что я сделала после перехода, так это стащила с головы бандан. Что же, мои волосы, хоть и далеко не такие чистые и ухоженные, как хотелось бы, тем не менее имели место быть. Это радует. Я взглянула на саму себя и довольно критически осмотрела мужчин. Откровенно говоря, мы были здорово похожи на подразделение китайских диверсантов в своих кроссовках и кедах, выцветшем х/б не по размеру и с нагруженными велосипедами. Если мы все-таки попали домой, то следовало переодеться хотя бы во что-нибудь другое, пусть даже полупрозрачное.

В общем, отойдя пару километров от проклятого озера и выбрав полянку посимпатичнее, мы поставили чайник и занялись ревизией собственного гардероба. Какова же была моя радость, когда рука нашарила в рюкзаке шуршащую зеленую ткань моего любимого нейлонового костюмчика, который, как я считала, давным-давно превратился в облачко! Ура, значит, мы действительно дома!

— А тот костюм, что покупали в 92-м? — охладил Сережа мой пыл.

Оказалось, что он, который еще несколько часов назад был не плотнее самого эротического пеньюара, тоже был в полном порядке. Опять ничего не понятно!

— А ты смотрела вещички из 97-го после того, как мы попали в 44-й? — поинтересовался муж.

— Ты знаешь, как-то не до того было. Вспомни, нас тогда как раз расстрелять хотели. Ну, а потом я совсем обо всем этом забыла. Только вчера вечером до них руки дошли, так что понятия не имею, как они выглядели сразу после перехода.

— Да уж! Действительно, тебе было от чего позабыть обо всем на свете, — пробурчал Сережа и добавил, помолчав, уже более миролюбиво. — Так что же мы имеем? А все то же. Возможно, на восстановление нашего гардероба, как и функций организмов, просто подействовала энергия перехода. И где мы в данный момент находимся, опять-таки неизвестно. Что делать будем?

— Двигаться дальше, — пожала я плечами. — В любом случае, сидя здесь, мы вряд ли что узнаем. Только надо на всякий случай переодеться.

Ну, начали мы переодеваться. А потом снова пить чай. А после складывать вещички, и в этом процессе поняли, что уже успели проголодаться, так как времени было уже половина первого, а завтракали мы довольно рано. Так что пришлось прямо тут же обед готовить. Дурацкая ситуация! Уже полдня прошло, а мы почему-то сиднем сидим на месте! И Сережка к тому же дуется. Есть от чего распсиховаться!

Мы уже доедали суп, когда ветер донес до нас какое-то отдаленное пение. Люди!!! Но, памятуя о первой встрече с бойцами Коновалова и Петренко, мы не рискнули сразу же бросаться на шею, а решили потихонечку рассмотреть, что за люди, что делают, может, и год установить. Оставив Саню с вещичками, мы с Сережей, для которого общение с военными разведчиками явно не прошло даром, кустами и буераками стали пробираться в сторону доносившегося пения.

Оказалось, это женщины сгребали сено на лесной прогалине. Их было трое, у каждой — деревянные грабли. Вряд ли такое орудие труда можно назвать типичным образчиком сельскохозяйственной техники 1997-го года, но во многих деревнях, в особенности отдаленных, ими пользуются до сих пор. Также ничего определенного не говорила и их одежда. Обыкновенные ситцевые платья, слегка помятые и полинявшие, у двоих — на головах косынки. В таком «прикиде» запросто могли щеголять как наши прабабки, так и современницы. А пели они не какую-нибудь Наташу Королеву, а «Ой, не втер ветку клонит…» Да уж! Только и оставалось, что затаиться в кустиках да ждать, может, скажут чего о текущем моменте. Потому как выскакивать из лесу с вопросом: «А не подскажете ли, который нынче год?», показалось нам все-таки рискованным.

А они все сгребали и сгребали, благо поляна была достаточно большой. Меня уже стало ощутимо клонить в сон.

— Галю, у цябе газета е? — вдруг пронзительно спросила одна из них.

— Е, бяры тамака у торбе, Тамара!

И Тамара вдруг борзенько отправилась в нашу сторону. У меня аж дух заняло! Но только не доходя метров пяти она остановилась и стала копаться в чем-то, лежавшем в кустах. Послышался треск разрываемой бумаги, и Тамара удалилась дальше в кусты. Хорошо хоть, не в нашу сторону. Судя по звукам, доносившимся не только до нас, но и, пожалуй, до ее подруг, у нее шел весьма творческий процесс очистки организма.

А мы-то хороши, разведчики сраные! Не заметить торбы, лежавшие под самым носом!

Наконец довольная и счастливая Тамара снова вернулась к своим товаркам и прерванному занятию, а мы по-пластунски, на брюхе поползли к заветной торбе.

Торба как торба. Из домотканой дерюги. Правда, шевельнулось нехорошее подозрение, что таких в наше время даже в глухих деревнях уже нет. Но мы не теряли надежды, лихорадочно перетрясая ее содержимое в поисках заветной газеты. Ну, вот она! Разворачиваем, и … на нас с первой страницы смотрит суровая физиономия отца всех народов! 28 июля 1953 года! Облом! Правда, хорошо хоть то, что Тамара проявила любезность и оставила для нас первую страницу, использовав другую.

— А, может, это просто старая газета? — сама не веря в это, спросила я шепотом у Сережи.

— Нет, к сожалению. Понюхай, краской пахнет. То есть может быть, она и не сегодняшняя, но и не такая старая, как хотелось бы. Максимум неделя-две. Взгляни, и бумага не желтая, а достаточно белая, если можно так сказать о ее сером цвете.

— И что будем делать?

— Ну, в первую очередь вернемся к Саньке, — как всегда, Сережа прав!

Ребенок понял все сразу по нашим кислым физиономиям. Скверно. Даже совсем. Предстояло решить сразу же две задачи: во-первых, не попасться на глаза местному населению, по крайней мере до утра следующего дня, когда мы собрались вернуться обратно в 44-й. А во-вторых, разобраться, почему же мы снова не попали в наш 97-й. Причем постараться сделать это до возвращения.

И тут, наконец, мою бедную голову осенило!

— Сережа! Какие мы идиоты!

— Тоже мне, новость!

— Нет, я в конструктивном плане! Я, кажется, поняла, почему мы снова не туда попали!

— Ну и ?! — оживился муж.

— Из какого года мы попали в 44-й? Из 92-го. Так?

— Ну, да!

— А почему мы, идиоты этакие, решили, что из 44-го попадем сразу в 97-й, минуя 92-й? И это после всех твоих исследований!

— Да уж! — Сережа почесал затылок. — Действительно, дурака сваляли! Слушай, а в котором часу мы из 92-го попали в 44-й?

— Не знаю. Но это не так страшно, по Солнышку определим. Вспомни, когда ехали, оно уже село, практически стемнело, были густые сумерки.

— Ты права. Нужно засечь сегодня время наступления темноты, набросить еще минут пяток на сокращение времени светового дня за те дни, что мы были в 44-м, и получим время перехода. Жаль только я не знаю, есть ли там довольно стабильный участок.

— Так завтра узнаешь, — снова пожала я плечами.

— В смысле?

— Спросишь у своего заместителя и воспитанника Коновалова.

— Точно! — хлопнул себя по лбу гениальный физик. — Совсем запутался! Мы же завтра опять в 44-м будем! А ты получишь возможность еще немного пообщаться с Бартоном!

— Сережа! Ну что ты такое городишь?!

— Ничего. Хорошая погода, — буркнул он и принялся регулировать что-то в механизме передачи своего велосипеда.

Так вот и получается, что, чем интенсивнее мы стремимся обратно, в наш родной девяносто седьмой год, тем дальше от него уезжаем. Хорошо хоть, что на этот раз далеко от озера не отъехали, будто чувствовали что-то. А я еще с пеной у рта утверждала, что сидя здесь, мы ничего нового не узнаем!

Как ни странно, остаток дня и ночь прошли без неприятностей. Через некоторое время за бабами с граблями приехал мужик на подводе и повез их куда-то, но мы тем не менее соблюдали предельную осторожность. Это было не так уж и сложно, поскольку Сережка продолжал дуться на меня, я, осознавая всю несправедливость ситуации, подавленно молчала, а неугомонный ребенок пребывал в растерянности. Правда, похоже, лимит неприятностей на сегодняшний день был исчерпан. Оказалось, время наступления темноты составляет 21.45, следовательно, мы прибыли в 44-й год где-то в 21.50 — 22.00. Что ж, попытаемся еще раз!

?????

…и сейчас, подчиняясь какой-то неведомой программе, его сознание доставало из собственных глубин разрозненные кусочки этой информации, из которых предстояло сложить целостную картину некоего мира. Он полностью покорился, он был поглощен этим странным миром, выплывавшим из глубин родовой памяти, бесконечно чуждым с одной стороны и в то же время до боли, до муки близким и родным, составляющим самую его суть.

Сначала его расслабленное сознание наполняли разнородные пестрые факты, картинки, сведения. Их было столько, что даже он, привыкший следить за развитием во времени различных объектов Вселенной, не имел возможности систематизировать такое огромное количество. Как кусочки мозаики, они все появлялись и появлялись в его восприятии. И когда он уже решил, что их лавина сметет его хрупкое сознание, вдруг активизировалась Система. Она подчинила себе все: и его мировосприятие, и новую формирующуюся структуру, и это огромное количество разрозненной информации. Система принесла взаимодействие, и он понял, что, наконец, высвободилась вся память рода из глубин его сущности. Новой информации не поступало, только все активизированные точки времени с сумасшедшей силой качали энергию, и практически всю ее поглощала Система.

Он знал, что происходящее выше его, и подчинился. И даже подумал, что в этом он сходен с неразумными обитателями той планеты, на которой жил. У них тоже есть неосознанное знание, имя которому — инстинкт, и которое ведет их практически весь период существования. Он полностью признал власть Системы над собой. И Система с благодарностью отреагировала на это, подключив его сознание к тем данным, которые все это время были запрятаны глубоко в недрах его сущности…