Безумная осень
К началу октября все мои заказчики уже окончательно вышли из отпусков, и мне одно за другим стали приходить задания. Правда, они были небольшими по объему, но при этом выполнить их нужно было как можно скорее. В один обычный серый дождливый день, когда я писал очередной текст, мне позвонил один из недавних моих заказчиков и предложил приехать за гонораром. Я этому очень обрадовался, потому что с момента нашей последней встречи прошло уже более двух месяцев, и я уже начал было волноваться о том, не кинут ли меня с гонораром за работу.
И вот я приехал к заказчику, он вручил мне конверт. Мы любезно пообщались, я не стал в его присутствии пересчитывать деньги. Чуть позже, по дороге к станции метро, я решил все-таки открыть конверт. Каково же было мое удивление, когда там внутри было 17 000 рублей. Это был гонорар всего за две или три статьи среднего размера. И это был самый большой гонорар, который я до этого момента когда-либо получал за фрилансерскую работу. Тогда хлеб стоил 10—11 рублей за буханку, молоко 14—15 рублей за литр, а средняя зарплата в Москве в месяц была как раз на уровне этого одного гонорара.
Окрыленный таким финансовым успехом, я вернулся домой и стал строить планы на ближайшее будущее. Теперь на какое-то время я буду избавлен от дум о хлебе насущном. У меня будет больше времени для того, чтобы заняться чем-то интересным. Тут позвонил Саша и предложил снова поехать в Шоптово.
Недолго думая, я согласился, и мы договорились, что поедем туда снова дней на семь, чтобы максимально широко охватить все окрестности под водительством Гены.
Через 4 дня мы уже снова ехали на машине по Рижскому шоссе. Все те же ухабы, те же пейзажи за окном. Правда, за время, прошедшее с нашей прошлой поездки, листья с деревьев успели опасть, все вокруг стало грязно серым, от былых красок осени не осталось и следа. Средняя температура воздуха заметно понизилась, и я не пожалел, что пришлось взять с собой теплый свитер, теплую куртку и вязаную шапку. Эта поездка отличалась от прошлой тем, что Саша все-таки уговорил меня взять с собой мотопомпу!
– Там за деревней есть старый колодец рядом с местом, где была баня. От колодца ничего не осталось, им не пользуются, так что мы сможем спокойно там поработать, – изложил свой план Саша, – и мне Гена давно про него рассказывал. Есть информация, что туда после войны кучу хлама поскидывали, – загадочно закончил он наш последний разговор по телефону.
Было бы куда приложить силы, а за нами не заржавеет! Так мы ехали в Шоптово не просто копать в окрестных лесах, а выносить старый деревенский колодец.
Саша предусмотрительно взял с собой, помимо газовой плитки, еще и электронагреватель. С ним, как мы надеялись, можно будет более комфортно ночевать в деревянном неотапливаемом доме.
Тот же маршрут: Рижская трасса – Оленино – Тархово. Когда мы подъехали к Тархово, припустил мелкий дождь. За эти недели дорогу от Тархово к Шоптово уже основательно пролило дождями, и Саша демонстрировал невероятное водительское мастерство, лавируя между большими лужами, глубокими колеями от сельхозтехники и ровными участками дороги с толстым слоем грязи.
– Главное – не останавливаться, – кричал мне Саша, когда машина выскальзывала из грязевого плена, – нужно смотреть на дорогу и предугадывать, в каком месте будет сцепление с грунтов, а где колеса просто съедут по грязи! У меня всесезонная резина, поэтому за лужи бояться нечего. А вот на вроде бы ровных участках, которые на самом деле сколькие до жути, нужно «ловить» машину, иначе мы с тобой заночуем в кювете.
Так мы ехали по этой дороге в свете фар, Саша отчаянно крутил руль и мне оставалось только держаться за ручку над пассажирской дверью и надеяться на то, что мы тут не застрянем на ночь глядя. Но вот показался знакомый поворот направо, и мы выскочили с грязевой проселковой дороги на твердую насыпь шоптовской улицы. Ловким маневром Саша подрулил к дому и встал так, чтобы багажник оказался почти вплотную к крыльцу. Никто не видел, как мы приехали.
Вдвоем мы с Сашей быстро перетаскали спальные мешки, газовую плитку, электронагреватель и пакеты с едой в дом.
Дом встретил нас сыростью и крепким запахом влажного дерева. Наверное, этот запах присущ только деревянным домам, в каменных строениях живут совсем другие запахи. За стеной кашлял кто-то из семьи Моториных, поэтому мы старались сильно не шуметь.
В полной темноте мы наладили подключение к электричеству, вкрутили лампочку и включили электронагреватель. Комната постепенно стала оживать. Когда мы зажгли газовую плитку, и я стал на ней жарить картошку с яйцом и луком, все вокруг наполнилось приятным запахом и неким подобием уюта.
Тут пришел Гена. Как оказалось, он увидел свет фар от нашей машины через всю улицу еще тогда, когда мы подъезжали к деревне по грязевой дороге. Саша с Геной выпили за встречу, я тоже поднял с ними свой стакан горячего чая. Электронагреватель быстро сделал воздух в комнате сухим, под вкусную картошку в нашем пристанище потекли легкие разговоры.
Гена рассказывал, как он в Ленинграде после армии в свое время служил в милиции постовым, встретил на этой службе расцвет кооперации и распад СССР. С его слов, это было интересное время, но все-таки ему по каким-то причинам уволиться из правоохранительных органов, и он вернулся обратно в деревню, где и жил всегда.
Я вышел из дома, чтобы отправить домой маме sms с весточкой о том, что мы доехали успешно, и у меня все хорошо. Сотовая связь в Шоптово ловила очень плохо, на телефонный разговор можно было надеяться только в том случае, если поднимешься по лестнице почти на самый скат крыши. Оттуда же я и отправлял sms. Эта процедура стала очень привычной нам, Саша тоже забирался на крышу дома, чтобы отправить жене сообщение.
Из-за того, что телефоны все равно не давали бы четкой связи, мы выключали их насовсем. Включали только утром и вечером, чтобы отправить и получить sms-ки.
– Ушел в каньоны, – обычно так говорил Саша, выключая мобильный телефон и убирая его поглубже в карман.
Утро следующего дня началось с того, что я проснулся от холода. Электронагреватель мы перед сном выключили из-за соблюдения мер противопожарной безопасности. За несколько часов нагретый воздух в комнате остыл, и холод снаружи проникал через щели в окнах, сквозь неплотно прилегающую входную дверь.
Первым делом я включил нагреватель, зажег газовую плитку и поставил чайник на огонь. В деревне жизнь непростая, и если в Москве мы привыкли набирать воду, открывая кран на кухне, то за свежей водой мне пришлось выходить на улицу и открывать вентиль водопровода у дома. Пока сходишь туда-сюда, умоешься и почистишь зубы, пройдет почти час. Я опущу в дальнейшем описание этих бытовых вещей, но это был ежедневный ритуал.
Саша встал почти сразу вслед за мной, вдвоем мы быстро сварганили незамысловатый завтрак, проглотили его, запив крепким чаем, и стали ждать Гену. Пока его не было, я достал из машины мотопомпу и комплект шлангов к ней, все проверил и поставил в угол комнаты. Этот набор выглядел очень внушительно, и Саша признался, что никогда ранее он не видел более профессионального и основательного подхода к копанию. Я был польщен и прекрасно понимал, что далеко не каждая группа копателей относится к своему увлечению так серьезно, как наша команда.
Мы вытащили все наше оборудование на улицу, закрыли дом. Тут как раз подошел Гена.
– Сегодня мы будем в окрестностях работать, – пояснил Саша нашу диспозицию Гене, который явно намеревался опохмелиться, но не тут-то было, – если будет результат, то вечером мы тебе, Гена, нальем. Если нет – то водки не будет. Только ты не подумай, я один пить не буду. Так что все в твоих руках!
Замотивировав так нашего проводника, вручив ему шланги от мотопомпы, Саша зашагал через деревню в сторону колодца. Гена поплелся за ним, тяжко отдуваясь, а я замыкал движение, отставая он них с каждым шагом. Хоть мотопомпа и была упакована в самодельный кофр, который имел пришитый брезентовый ремень, но этот дополнительный вес негабаритного предмета неслабо выматывал. Но всего через десять минут Гена уже пояснял нам историю этого колодца.
Оставшийся от него сруб возвышался над землей всего на пару десятков сантиметров, засохшая высокая трава с изморозью на ломких стеблях скрывала его от глаз уже через пару метров. Для начала я распорядился очистить площадку для работы, и Саша с Геной с готовностью стали утаптывать траву и копать площадку для установки помпы. Через полчаса все было готово, я поставил аппарат в нишу, подключил все шланги, отвел сливной рукав в низину и стал заводить мотор. Саша с Геной стояли поодаль и курили, для них, видимо, наблюдение за процессом был гораздо более увлекательным, чем возможный результат от работы. Я-то уже знал, что колодец – это большая лотерея, и что откачка воды из сруба является лишь подготовкой к более сложной и грязной работе по очистке внутренностей колодца от мусора.
Вот мотор помпы взревел, выбросив облако белого дыма. Высокочастотный рев одного цилиндра, переходящий в оглушительный гул, разнеслось на все окрестности. Я подождал пару минут, чтобы моторчик прогрелся, и под удивленные взгляды Саши и Гены еще подкрутил обороты, доведя их до максимальных. Все честные 102 децибела от работы двухтактного мотора, не снабженного глушителем, обрушились на наши уши. Это было сильное психологическое давление.
Выводной рукав уже через пять минут работы хлестал хорошим напором, уровень воды в колодце заметно понижался прямо на глазах. Не желая терять времени, Саша стал ходить по верхам, и вскоре к нему присоединился Гена. Я остался «заведующим» при мотопомпе и через непродолжительное время испытал такие же не совсем приятные ощущения, что мне пришлось пережить летом. Как и Стас, который постарался отлынуть от работы, Саша тоже как-то быстро охладел к идее использования помпы.
Мотор гудел, время шло, вода откачивалась. Спустя сорок минут все было кончено. Всасывающий шланг достал до густой жижи, перемежаемой черными старыми ветками и перегнившей листвой, устилающей дно колодца. Вода, которую можно было перегонять мотопомпой, закончилась, теперь нужно было выгребать весь мусор со дна. Я позвал Сашу с Геной, сообщив им эту приятную новость.
Саша, увидев результат, очень сильно удивился, по крайней мере, внешне он выразил восторг и восхищение таким полезным аппаратом. Гена выглядел безразличным, но все же с видимым интересом рассматривал дно колодца.
– Что теперь делать? – вслух рассуждал Саша, – туда лезть нельзя без страховки, наступать на это дно нельзя. Это может быть только засор, «пробка», а под ним еще метра два глубины. Сколько случаев было…
Гена выломал у дерева поблизости длинную толстую сухую ветку и стал тыкать в жижу, проверяя, достает ли этот импровизированный шест до твердого дна. Никто не торопился предпринимать каких бы то ни было действий. Стало понятно, что Саша и Гена не были готовы к тому, чтобы самим лезть внутрь колодца и ковыряться в его мусоре.
– А так, если подумать, ну что может быть в колодце? – продолжил Саша, – если стволы туда кидали, то они в таком перегное превратились в хлам. Каски тоже в труху сгнили при таких условиях, если они там есть.
– Может, там есть цветные металлы? Гена, а был здесь поблизости барский дом или усадьба, – я старался понять, не стал ли этот колодец местом сброса культурных ценностей во время революции или гражданской войны.
– Нет, тут никогда такого не было. В войну только могли что-то сюда побросать. Старики говорили, что в колодцы после войны сбрасывали найденные в поле мины, снаряды.
Ситуация становилась еще более запутанной и неразрешимой. Если мы начнем вычищать колодец вручную, то вслед за этим теоретически можно будет посветить там металлоискателем. Но прибор нам в реальности ничем не поможет, потому что возможное нахождение больших предметов из чугуна и стали сведет на нет все попытки выделить оттуда цветной металл. Это значит, что нужно будет дальше вручную выгребать ил, в котором все это может располагаться в любом порядке. Учитывая внутренние размеры сруба, работать внизу в колодце придется кому-то одному. По виду моих компаньонов, не выражавших горячего желания лезть туда, стало понятно, что я являюсь единственным, на кого они тут надеются. Но мне тоже совершенно не хотелось лезть туда и заниматься этим неблагодарным делом, тем более, что Саша все время порывался отойти от колодца, чтобы обследовать ближайшую территорию на поле. Ситуация зашла в тупик, мы все в нерешительности остановились перед осушенным колодцем. Время шло, новая чистая вода в сруб постепенно стекала внутрь через щели в бревнах. Колодец очень медленно наполнялся опять.
Без движений становилось холодно даже просто стоять, и нужно было решать: что делать дальше со всем этим?
– Предлагаю оставить все это дело, – предложил я, – поскольку никакой точной информации у нас про этот колодец нет, а работать в нем сейчас опасно.
– Ну, как знаешь, – отозвался Саша, делая вид, что он готов согласиться с любым моим решением, оставляя всю ответственность в данном случае на мне.
Мы собрали помпу, сложили ее в кофр, смотали шланги и пошли относить все оборудование обратно в дом. Когда я посмотрел на часы, было уже далеко за полдень. Зайдя в дом, мы оставили помпу в сенях, попили горячего чая и стали думать, чем бы нам занять себя в оставшееся светлое время суток. Гена предложил сходить в сторону Загорья, как он называл местность за деревней Шоптово на этом же берегу Лучесы. С его слов, там был прорыв линии немецкой обороны, и где-то там он в траншее копал кости, остатки сапог, ремней, чья принадлежность так и осталась для него неизвестной.
Мы двинулись в сторону Загорья. Для этого нужно было пройти через всю деревню и свернуть налево перед кладбищем, карьером и переправой. Так я впервые увидел Шоптово целиком, и в лучах холодного октябрьского солнца она выглядела вполне привлекательно с ее кирпичным зданием бывшего магазина, деревянными домами с вполне крепкими крышами. На лугу пасся чей-то конь, по деревне проходили отдельные коровы и козы. Все выглядело почти пасторально, если не думать о том, что деревня уже почти вымерла.
– Кстати, мне завтра пасти, – увидев скот, словно вспомнив что-то важное в последний момент, Гена остановился, – так что завтра я с вами далеко уйти не смогу.
– Да? А куда же нам тогда идти? – Саша явно не ожидал такого поворота событий.
– Я буду там за рекой на лугу, можем вместе пойти туда. Там на горе есть места, потом дальше, где Шитики – там тоже можете походить. Ну, а еще дальше, – Гена махнул своей длинной рукой в сторону реки, как будто хотел далеко забросить что-то невидимое, – там уже Зайцево, но я туда не пойду, а то коровы все разбегутся.
Когда мы проходили по дороге в сторону Загорья, я увидел, что возле дерева лежат несколько недавно выкопанных саперных лопаток. Деревянные рукоятки у них, естественно, сгнили, но сами штыки даже издалека выглядели крепкими. Я обратил внимание Гены на эту картину.
– Это ты копал? – кивнул я на лопатки.
– Где? – удивился Гена, – и когда увидел находки под деревом, пошел их рассматривать. Саша, который шел впереди, остановился нас подождать.
– Это не мое, – пробубнил Гена, – я не знаю, кто это набил.
Судя по виду, эти лопатки были выкопаны совсем недавно. Но были найдены они не здесь, а сюда их только принесли из другого места.
– Может, тарховские приезжали, – Гена стал осматриваться, приглядываясь к дороге, – а вот и следы УАЗика. Они проезжали тут как раз с Загорья, вот тут они застряли в глине, – Гена прошел по дороге наискосок, – дальше они ее вытолкали. А лопатки бросили тут как хлам.
Я стал перебирать лопатки, желая рассмотреть сохран. Это были саперные лопатки РККА, судя по клепкам на штыках и по кольцам на том месте, куда вставлялся черенок, это были лопатки раннего образца. Я взял одну, на вид самую крепкую, обтер ее о траву, и тут увидел, что под тонким слоем ржавчины скрывался вороненый металл! Даже кромка лезвия у лопаты по большей части сохранилась и поблескивала через ржавчину и грязь. Я постучал лопаткой о землю, потом постучал ей по дереву – она была очень крепкая, металл был плотный. Тогда я решил забрать одну лопатку себе как трофей.
Гена тоже взял одну из лопаток, на его взгляд тоже крепкую, отломал у куста ветку. Этой же лопаткой он обстрогал эту ветку и вставил ветку в лопату вместо черенка. Получился импровизированный шанцевый инструмент, при этом достаточно крепкий, чтобы им можно было пользоваться по прямому назначению.
Когда мы поравнялись с Сашей, его восторгу не было предела.
– Гена, тебе даже с собой лопату брать не надо! – восклицал он, – ты в лесу найдешь лопату и ей будешь копать.
– Теперь ты понимаешь, какие это места, – теперь Саша обратился ко мне, – тут даже лопаты лежат уже готовые в лесу, только подбери и сделай черенок.
Гена смущенно улыбался, и по всему было видно, что ему такое внимание было лестно. Что и говорить, Саша умел не только ругаться, но и делать людям приятно. Это был искусный навык манипулирования людьми, с которым я ранее не встречался. Саша умел выстраивать отношения с людьми, грамотно поддерживать контакт с теми, с кем было выгодно общаться, и даже расположить к себе стороннего человека, на всякий случай оставляя его настроенным к себе как минимум нейтрально, а в любом случае оставляя в разряде знакомых. Саша мог быть дружелюбным, общаясь с человеком лично, но в его отсутствие мог говорить о нем пренебрежительно и даже грубо. Для меня такой подход был достаточно непривычным, потому что я привык делить людей исключительно на «своих» и «чужих», без полутеней. Я впервые задумался об этом, и теперь на все поступки Саши и его взаимоотношения с людьми стал смотреть более внимательно. Определенная степень двуличности в его характере стала проявляться для меня довольно четко.
– Вот тут Загорье, – Гена остановился на поле возле маленькой рощи со старыми деревьями, там были дома, махнул он на высокое место, а вон там где-то лежал сбитый немецкий самолет. Я сам его не застал и не видел, его в шестидесятые на металл распилили. Мне отец рассказывал, как он пацаном бегал к нему.
Саша воткнул лопату в землю, закурил и стал осматриваться на месте, как обычно. Я же сразу вытащил металлоискатель из рюкзака и помчался в рощу. Между деревьями были видны следы свежих раскопов, которые были сделаны, судя по всему, теми людьми, которые бросили у дороги саперные лопатки. Вполне вероятно, что они тут и были найдены. Немного разочаровавшись, я начал ходить по площадям, заставляя себя следовать Сашиной системе, настойчиво проверял каждый квадратный дециметр и ковырял каждый сигнал, независимо от того, черный там был металл или цветной. Так мне удалось накопать несколько деталей фурнитуры от конской сбруи и от седельных сумок. Металл по большей части был в плохом состоянии. Только из-за того, что эта фурнитура была приклепана к коже, она более-менее сохранилась. Еще мне посчастливилось выкопать штык от винтовки Мосина, он был довольно крепкий. Его я кинул в рюкзак к лопате, и они там бряцали друг о друга до конца дня. Любопытство взяло верх, и я пошел к товарищам. Саша с Геной так и были на том месте, где остановились. Но вокруг них уже было много вспаханной земли, и Саша, наклонившись, что-то набивал лопатой в земле.
– Монеты, – обернулся ко мне Гена, – и еще пузырьки, черепки от посуды.
Он протянул мне находки. Там были несколько советских монет 1940—1941 годов, куски фарфоровой посуды с остатками орнамента.
– Тут был дом, – Саша завершил свой поиск, вытащив из-под кома земли еще одну монету, – вот она! Попадаются кирпичи от фундамента, посуда…
Он был очень воодушевлен и не собирался прекращать копать или переходить на другое место.
Я сел на бревно недалеко от их раскопа, силы уже покидали меня. Саша с Геной еще минут тридцать зачищали место, причем Гена выполнял лишь вспомогательные функции.
Передохнув, я оставил рюкзак на видном месте, а сам пошел вниз по полю к месту падения самолета. Там за пятнадцать минут я выкопал несколько очень сильно искореженных фрагментов каких-то механизмов. Эти предметы, несмотря на их довольно большой объем, были очень легкими. Я обстучал их об лопату, протер перчаткой, и на каждом фрагменте явно проступили клейма в виде ряда цифр. Это были остатки дюралюминиевых деталей самолета, правда, им очень сильно досталось. Без специалиста определить принадлежность деталей к тому или иному узлу самолета было невозможно, даже страна-изготовитель была под вопросом: наш или немецкий? На нескольких предметах после внимательного изучения я увидел следы ударов каким-то грубым предметом, вероятно, топором. Скорее всего, это были следы, оставленные колхозниками во время «разделки» ими останков самолета перед сдачей в металлолом. Все эти находки я сделал на небольшой глубине, и фрагменты эти были размером не больше половины бумажного листа.
Тут ко мне подошли Гена с Сашей, обратив внимание на то, что я как-то подозрительно долго что-то изучаю. Я показал им куски дюрали, Гена только похмыкал, не выразив ни интереса, ни удивления. Вместе мы какое-то время вспахивали этот кусочек поля, и, в конечном итоге, насобирали приличное количество разношерстных деталей. Все они были так или иначе покорежены, погнуты, разорваны или разрублены. Саше они показались совсем неинтересными, и тогда я выбрал из этой кучи буквально 2—3 предмета, которые теоретически можно было опознать.
– Посмотрим, может, удастся потом как-нибудь узнать марку и модель самолета? – я сложил детали в рюкзак, бросил сверху металлоискатель. На сегодня мне копать уже больше не хотелось, работа с колодцем в первой половине дня вымотала меня полностью.
Тут уже и солнце стало клониться к закату, стало заметно холоднее. Мы пошли домой, и на обратном пути Гена подобрал все оставшиеся саперные лопатки.
– В хозяйстве все сгодится, – подмигнул он нам, и пошел домой показаться своим старикам.
– Приходи, Гена, посидим, – крикнул ему Саша, – пусть нам расскажет о местах, и завтра либо пойдем с ним за речку, либо сами сходим куда-нибудь, – это Саша уже обращался ко мне.
Уже привычным образом наш ужин был совмещен с выпивкой, однако Саша строго следил за объемом выпитого. Больше трех-четырех шкаликов он никогда себе не наливал и внимательно смотрел, как эта доза действует на Гену. Стоило тому начать «плыть», как Саша убирал водку подальше и предлагал брать побольше закуски. В этот раз перед выездом Сашина жена снабдила нас в дорогу несколькими банками домашних грибов, квашеной капусты и соленых огурцов, которые я добавлял в жареную картошку с луком. После целого дня тяжелой физической работы это был просто пир!
На следующий день мы пошли вместе с Геной в излучину Лучесы на противоположный берег. Гена пас стадо деревенских коров, которых набралось примерно полтора десятка, к нашему удивлению. Ведь мы думали, что в Шоптово всего два-три жилых дома и несколько человек жителей, а оказалось, что все обстоит гораздо лучше. Этот день мы провели на сильно выбитых местах. Еще бы, ведь даже Саша рассказывал, что его «деды» как раз и начинали с этих мест несколько лет назад и вытаскивали из урочища Шитики и даже рядом с Шоптово десятками винтовки Мосина, карабины Маузера, пулеметы ДП, мосинские штыки в больших количествах. Пока Гена следил за коровами, мирно пасшимися в низине, ограниченной с трех сторон рекой, а с четвертой – высокой грядой, мы с Сашей взошли на нее и копались в окопах и блиндажах, расположенных по всей кромке этой гряды.
Для Саши это место было уже знакомым, он рассказывал, как несколько лет назад был свидетелем того, как один из его старших товарищей в этих блиндажах выкопал более десятка немецких яйцевидных гранат М39. Они были в зеленой краске, на корпусах сохранились чернильные штампы приемки с орлами Ваффенамта. Только благодаря нахождению в песчаном грунте на высоте, где влага сильно не задерживалась, эти предметы сохранились в почти идеальном состоянии. Мне оставалось только догадываться, что еще могли они тут найти, если Саша не делал секрета из найденных гранат. Из-за того, что места эти были в прямой видимости от деревни и были доступны круглый год, вся местность была основательно подчищена копателями. Гена сам в этих местах уже давно не копал, скорее всего, не видел практического смысла.
За весь день, не найдя тут ничего интересного, мы с Сашей хоть получили эстетическое удовольствие от живописных видов излучины Лучесы и от самого времяпрепровождения на свежем воздухе. День был ясный, без осадков. По сути, мы восстановили силы после вчерашних трудозатрат и немного поднакопили того самого копательского зуда и здоровой алчности, без которой сложно представить активные поиски.
Завтрашний день было решено посвятить походу в сторону Староселья-Тагощи, поскольку эти места были дальше от проезжей дороги и населенных мест. Про мотопомпу никто даже не вспоминал, она так и лежала в том месте, куда ее сложил после первого дня. Я заметил в очередной раз, что на природе время начинает ощущаться совсем по-другому. Дни пролетают очень быстро, когда ты занят делом. Идешь ли, копаешь ли, готовишь еду на костре – ты сосредоточен на процессе, и каждую минуту проживаешь полностью, не отвлекаясь на что-то постороннее. Вообще в Шоптово было мало чего, на что можно было отвлечься, там не было ничего лишнего. Вот дом, а вот кран с водой. Вот розетка, а вот место для сна. Для праздности совсем не было места, и было совершенно ясно, что в деревне просто нет места безделью. Каждую минуту находится какая-нибудь работа, вот даже рассказы Гены о его жизни в деревне изобилуют глаголами действия. Но при этом он ни разу не рассказывал о том, как ему приятно иногда понаблюдать за природой, увидеть красоту весны, лета, осени и зимы. При всем этом места там, в Тверской области, действительно живописные, если только погода не заставит тебя щуриться от ветра, закрываться от дождя или снега. И вот, живя в этой красоте, местные жители совсем не говорят о ней. Не видят, некогда смотреть по сторонам; не ценят или просто привыкли и не замечают?
И снова мы идем утром уже знакомой мне дорогой, удаляясь от деревни. Чувствую в себе много сил и энтузиазма, смотрю на окрестности свежим взглядом. Можно сказать, что влияние Саши на меня довольно велико, я теперь стараюсь не спешить и вдумчиво ходить на позициях, заставляю себя снова и снова возвращаться на уже пройденные участки, невзирая на отсутствие к ним эмоционального интереса, работать скорее умом, чем сердцем. Гена снова свернул с дороги, правда, уже в каком-то новом месте, и мы оказались в незнакомом лесу.
– Вот тут где-то танки стояли, наши «тридцатьчетверки», – Гена выразительно кивнул на березовую рощицу, – где-то здесь танковый «дегтярь» подняли, куски брони.
– Кто «дегтярь» поднял? – Саша услышал знакомую тему и оживился.
– Тарховские, – уточнил Гена, – тут «Вахта» работала, они много чего отсюда увезли, было это в позапрошлом году.
– Все выкопать невозможно, – Саша сказал, как будто огрызнулся неким тарховским с их «Вахтой», если бы они присутствовали тут.
И мы стали ходить по березовой роще. Металла было много, и попадались нам в основном детали от взорванных советских танков. Было множество покореженных шестеренок, всевозможных тяг и рычагов, куски подшипников, бесформенные осколки брони. Крупных фрагментов не было, как сообщил Гена. Колеса, гусеницы и куски башни на поле даже находили – все это собрали и, погрузив на трактор, увезли в сторону Тархово. Судьба собранного металла так и осталась неизвестной.
– На чермет увезли, – тоном знающего человека предположил Саша, – неужели какой-то музей возьмет себе хлам? В чермет и сдали.
Саша тут предстал в образе очень приземленного и знающего человека, с которым сложно было спорить.
Зайдя чуть подальше в лес, мы наткнулись на многочисленные блиндажи и траншеи, принадлежавшие немцам. Именно их штурмовали советские танки, и здесь перед ними они были уничтожены.
– Вот тут была заваруха! Самый боевняк был здесь, – авторитетным тоном сообщил нам Саша, – а с виду про место и не скажешь. Давайте-ка тут поработаем как следует, я тут еще ни разу не был.
Мы положили наши рюкзаки на видное место, чтобы не потерять их, и начали ходить по расположению немецкой обороны с металлоискателями.
Судя по большому количеству бытовых вещей, немцы жили здесь довольно долго. Тюбики от зубной пасты и от кремов против обморожения, осколки от медицинских пузырьков, всяческие коробочки разных размеров и форм; укупорки для большой номенклатуры боеприпасов, гильзы от противотанковых пушек и от гаубиц; куски противогазных бачков и множество подков для сапог; колышки от немецких палаток, пуговицы от них и другая фурнитура. В одном месте я нашел интересную гильзу и пошел к Саше, чтобы поинтересоваться у него как у знатока. Увидев ее, Саша бросил копать и оживился.
– Это не гильза, это патрон от Нагана, – он объяснил мне, что пуля у этой револьверной гильзы запрессована внутрь и даже не торчит над краем гильзы, чтобы обеспечить лучшую обтюрацию и не дать газам прорываться между барабаном и стволом.
Мы пошли на то место, где была сделана эта находка, и Саша очень долго ходил там с металлоискателем, приговаривая: «Где-то тут лежит и сам наган, одним местом чую!»
Но нагана он там так и не нашел, зато нашел еще пару целых патронов.
– Танкисты отстреливались, – выдал Гена свою версию, – но нагана тут никто не находил.
Он сказал это с такой интонацией, что мы с Сашей поняли: у Гены тут все находки на учете, он в курсе о количестве поднятых тут с ним или без него касок, винтовок и других интересных вещей. Пусть он, конечно же, и не ведет никаких письменных записей, но если мы касаемся какой-то темы, то Гена очень часто дает по ней четкий и весьма информативный комментарий. Поэтому Саша очень часто прислушивался к его словам, в зависимости от сути сказанного Геной, мы поступали так или иначе.
Саша нашел на этих позициях крышки от дисков ППШ, магазины для винтовки Мосина, а я обзавелся еще парой штыков Мосина, откопал немецкую складную лопатку в неплохом сохране и набор для чистки Маузера. Все добро я добросовестно складировал в рюкзак, уже предвкушая новые находки. Глядя на смелое Сашино обращение с найденным ржавым оружием, я уже и сам начал подумывать о том, чтобы забрать с собой в Москву что-нибудь подобное. Конечно же, я бы сделал из карабина или пистолета-пулемета макет, лишив его даже потенциально возможности стрелять. С другой стороны, я никак не хотел бы попасть под санкции, предусмотренные ст. 222 УК РФ. Но рисковать пришлось бы в любом случае, хотя бы при транспортировке ржавого и недействующего оружия из Шоптово в Москву. Лишь в Москве, после выполнения всех необходимых действий по деактивации основных частей копаного оружия, можно было бы спать спокойно.
Но оружия я все не находил, а между тем Саше попадались отдельно сменные стволы для немецкого пулемета МГ-34, затворы для винтовок Мосина. В одном месте в траншее Саша с Геной выкопали длинную арматурину, как мне показалось с первого раза. Но Саша сразу же внес ясность – это ствол для пулемета Максима, правда, в очень плохом состоянии. Видимо, наши бойцы при полевом ремонте пулемета заменили ствол ввиду сильного износа его нарезов и выбросили. Все детали оружия Саша бережно собирал в свой вещмешок, который под конец дня он вручил Гене.
Вот так мы ходили, уже во многом довольные результатами дня, как постепенно стало темнеть. На часах было всего четыре, но погода портилась, тучи сгущались, и то и дело с неба срывались капли дождя. Неожиданно для себя мы оказались в густом лесу, в котором все казалось еще более темным и мрачным. По некоторым приметам мы узнали это место – здесь Саша в прошлый приезд откопал штык в блиндаже, а я нашел алюминиевый котелок. Обрадовавшись знакомым местам, мы пошли по лесу в общем направлении к дому. Гена был невозмутим, потому что был твердо уверен, что мы не потеряемся.
Через полчаса неспешной ходьбы мы снова вышли на ту небольшую полянку, где Саша в прошлый выезд под деревом откопал штык, который впоследствии подарил мне. Эта поляна выглядела чуть иначе, желтые листья с деревьев лежали на земле, следов от наших прежних копаний не было видно.
– Гена, сколько нам до дороги идти? – Саша явно не намеревался продолжать копание на этой полянке.
– Минут двадцать по лесу, – флегматично отозвался Гена, – надо домой идти, а то дождь пойдет, – закончил он, посмотрев на него через просвет в деревьях.
Поскольку я не выключал металлоискатель и все время шел по лесу в режиме поиска, то, желая лишь проверить Сашину методику тотального поиска, я стал ходить вдоль неприметных ямок.
В момент, когда я медленно ходил по краю ямы, катушка прибора оказалась над ее центром. Помня о том, что мой металлоискатель уступает по мощности Сашиному, я опустил катушку прямо на землю. В этот момент раздался очень сильный сигнал. Саша и Гена с удивлением отметили это.
– Я же тут ходил, – Саша присматривался к яме, как будто вспоминая все обстоятельства копания в прошлый раз.
Сигнал снова и снова раздавался, когда я проводил катушкой над ямой. Надо копать! Стоило мне только воткнуть лопату, вытащить один штык земли и опустить в раскоп прибор, как металлоискатель заорал как резаный. Сигнал стал еще сильнее! Отложив прибор в сторону, я стал просто копать в глубину, одновременно расширяя раскоп. Вот уже под лопатой закончилась земля и обнажилась ровная доска. Саша и Гена были уже тут, наблюдая процесс. Я еще немного расширил яму, и тут все увидел, что рядом слева и справа есть еще доски.
– Это ящик! – Саша мигом потерял степенность и стал похож на азартного подростка.
– Может, просто крышка, – Гена, который видел всякое, был менее оптимистичен.
Доски были в слое темной глины и приобрели по какой-то причине зеленоватый цвет. Но это не была краска. Отстранив меня под предлогом отдыха, Саша тут же схватил свою большую лопату и принялся остервенело копать. Через минуту мы увидели, что это действительно крышка от ящика. Выкапывать ее целиком, очевидно, не было смысла, и для того, чтобы окончательно удостовериться, что под ней ничего нет, мы с Сашей стали ковырять среднюю доску. Она была прочной, и нам пришлось приложить немало усилий, чтобы сделать щель между досками. И мы сильно удивились, когда увидели, что через получившуюся щель видны какие-то предметы.
– Ящик! Целый! – Саша был взбудоражен, – обкапывайте со всех сторон, надо его поднять полностью. И мы начали копать.
Когда мы стали вытаскивать ящик, то выяснилось, что он невероятно тяжелый. Сначала решили, что он за что-то зацепился, но все было гораздо проще: в нем что-то было. Мы так часто до этого выкапывали всякие крышки, пустые укупорки и просто листы железа из земли, что сейчас просто не верили в происходящее. Наконец, мы выдернули его из земли. Это был довольно внушительных размеров ящик, крепко сбитый, хорошо сохранившийся. Я поддел его крышку своей лопатой, кожаные петли отвалились, и она без труда отскочила в сторону.
Внутри были аккуратно уложены рядами картонные коробки. Трех коробок в верхнем ряду не было.
– Патроны! – глаза Саши горели, он был в сильном волнении.
– От трехи? – Гена тоже выглядел очень обрадованным.
Саша аккуратно поддел одну из картонных коробок, и все увидели, что на одном из ее торцов наклеена бумажка с надписями готическим шрифтом.
– Немецкие! Пролетел ты, Гена, с патронами для мосинки. Вот теперь вопрос: Люгер или Маузер? – Саша стал рассматривать одну коробку, потом передал ее мне.
Там был обозначен калибр 7,92 и другие характеристики, указаны год выпуска 1942 и количество патронов в пачке. Несмотря на то, что все картонные коробки были влажными, они прекрасно сохранились. Саша поддел ножом картон и раскрыл коробку – внутри лежали плотно сложенные патроны и блестели темно-желтым металлом, с медным отблеском, с легкой зеленой патиной.
Саша встал, отошел на пару шагов стал рассматривать все это добро со стороны. Что-то быстро прикинув в уме, он снова присел и стал разбирать коробки.
– Здесь должно было быть 1500 патронов в ящике, без трех коробок получается 1200 штук, – Саша ликовал, потирая руки, – маузеровские охотничьи в магазине очень дорого стоят.
Я увидел, что Саша с Геной занялись вплотную этим ящиком, стали вытаскивать и разбирать картонные коробки, аккуратно убирая патроны в вещмешок, а картонки складывая отдельно. Не желая терять времени, я включил металлоискатель и пошел ко второй ямке. На самом ее краю что-то зазвонило на цветном металле, и я начал копать. Из земли показались зеленые маузеровские гильзы, лежащие пластами в темно-серой глине. Расширив и углубив раскоп, я начал откидывать их в сторону, и чем больше я углублялся, тем лучше был сохран у гильз. Очевидно, что это был настрел от пулемета.
Я сообщил Саше, что у меня тут есть еще находка, и он, оставив Гену разбираться с патронами, подскочил ко мне с металлоискателем.
– Вот что тут есть, – сказал я ему, – Саша, посвети своим прибором в яме, вдруг там тоже что-то есть? А то мой слишком слабый, вряд ли возьмет.
Саша провел катушкой над ямой, и его прибор выдал два-три сильных сигнала.
– Там что-то есть хорошее, может, тоже ящик? – Саша оглянулся назад. Ящик, над которым колдовал Гена, со стороны выглядел очень внушительно, – я сейчас тут копну. Саша пошел за лопатой.
В противоположном от гильз углу ямы Саша воткнул лопату в землю, и, работая то прибором, то лопатой, углубился примерно на два штыка. В раскопе определенно что-то было серьезное. Грунт был глинистый, поддавался с трудом, постоянно норовил прилипнуть к лопате, и каждый раз Саше приходилось отбивать шматы глины от нее. Наконец, лопата уперлась во что-то твердое. Мы наклонились к яме.
– Ствол от МГ! – Саша восклицал так, будто ему задавали вопрос, а он должен был правильно ответить на него, – это казенная часть, и он вертикально стоит. Постой-ка, а ведь он еще и в тубусе!
Саша стал яростно вгрызаться в глину, желая максимально аккуратно вытащить находку. Я отошел к ближайшей ели, чтобы не мешать ему. Всего три минуты – и Саша держит в руках стальной пенал-тубус для переноски сменного ствола для немецкого пулемета МГ-34, немного покоцанный в верхней части.
– Так он подгнил здесь, поэтому я лопатой так легко и сорвал крышку, – Саша вертел в руках тубус, внимательно изучая. Постучав по нему лопатой, он вытащил сам ствол за казенную часть.
– И в ствол вставлена гильза, смотри! – он показал мне блестящую латунную гильзу, прекрасно сохранившуюся в серой глине без доступа воздуха, – и патронник в идеале!
Для Саши, похоже, настал момент, когда он получил то, что искал. Патроны, запчасти к оружию – все в очень хорошем состоянии и не просто собрано в верховом слое почвы, а именно выкопано, да еще из глины.
Глядя на его восторг, я понимал, что лично мне все эти патроны и стволы совершенно ни к чему. Брать себе я их не буду, и Саша это прекрасно знает. Он понимает, что все эти находки теперь достанутся ему и, желая как бы застолбить теперь право на них, он суетится и старается выкопать все лично, немного отстраняя меня от процесса.
Пока Саша возился со стволом, я решил еще немного походить по верхам. Стоило мне включить прибор, как тут же под елкой, где я оставил мой рюкзак, что-то загудело. Сигнал был прямо под деревом, в тени густой еловой ветки. Я сунул туда лопату, рычагом отодвинул ветку, прижал ее ногой и стал копать. Под толстым слоем прелой листвы лежала какая-то металлическая пластинка, я поддел ее лезвием лопаты, и она перевернулась. Пряжка от ремня!
Готт мит унс! – я закричал на весь лес, Гена и Саша обернулись. На их лицах был немой вопрос.
Я держал в руках стальную пряжку от немецкого поясного ремня. Она была довольно ржавая, но все элементы орнамента были видны – и орел, и надпись, и свастика. Я перевернул ее обратной стороной и увидел, что, к большому сожалению, у пряжки отсутствовал зацеп для крюка. Видимо, он отвалился еще тогда, в 1942 году.
Ящик с патронами, ствол от пулемета в ячейке, пряжка вермахта – это все «урожай» с пяти квадратных метров на одной полянке.
– Похоже, мы нашли нетронутый пятачок, – Саша закурил и немного успокоился. Гена отложил патроны, тоже взял сигарету у Саши. Мы все сделали паузу, чтобы осознать всю остроту происходящего.
– Здесь вокруг все копано, а эта маленькая полянка как бы в стороне, и по ней и не скажешь, что тут можно что-то взять, – Саша рассуждал вслух, описывая то, что все мы наблюдали, – тут в ячейке надо дальше смотреть.
Я протянул Саше пряжку. Он быстро осмотрел ее, увидев, что у нее отсутствует деталь с обратной стороны, покачал головой.
– Ну, тоже неплохо, а ведь я там хотел уже копать, когда Пашка меня позвал к ячейке, – Саша улыбнулся, намекая, что пряжка должна была достаться ему, – вот ни разу не находил.
– Каждому свое, – отвечал я ему, вторя его интонации, намекая, что у него за прошедший час и так прилично находок даже для одного выезда, и убрал пряжку в нагрудный карман кителя.
Товарищи затушили бычки, и мы втроем начали копать ячейку. Точнее, мы с Сашей принялись выносить грунт с краев, а Гена присел у отвала и стал смотреть, не попадется ли что-то в шурфе.
Так мы сначала сняли верхний слой грунта на штык лопаты по всей длине ячейки и добрались до слоя глины. После этого снова вернулись к краям и снова принялись остервенело копать. Теперь уже процесс пошел медленнее, потому что каждый раз нужно было не только скидывать грунт с лопаты, но буквально сбивать налипшую толстым слоем глину с обратной стороны лезвия. Так, постепенно, мы с Сашей встретились посередине ячейки, как вдруг Гена заорал: «Стой!» И чуть ли не полез в ямы с головой.
– Тут что-то есть, торчит что-то, – Гена нервно ковырял какой-то предмет, торчавший из глины. Освободив его пальцами, он аккуратно двумя руками потянул вверх. Это была немецкая граната М24, она была в земле вверх ногами. У нее не было предохранительного колпачка, он был заранее откручен. Судя по всему, граната была готова к бою и оставалось только потянуть за шелковый шнурок керамическим кольцом, чтобы активировать запал.
Теперь картина происходивших тут в 1942 году событий становится более ясной: в этой ячейке сидел пулеметчик и держал сектор обороны в сторону Староселья, он успел немало пострелять, у него в запасе был сменный ствол для пулемета и граната.
– Значит, тут внизу лежит сам пулемет, – казалось, для Саши это вопрос был уже решен. Гена, тем временем, оттер гранату от глины. Деревянная ручка и сама стальная банка были в идеальном состоянии, на дереве были видны давленые клейма, а на корпусе гранаты сквозь остатки глины виднелись надписи белой краской.
Мы стали работать дальше аккуратнее, и через пять минут медленного копа вытащили еще одну такую же гранату. Но сигналы продолжали доноситься откуда-то из самой глубины ячейки, и мы вонзили наши лопаты еще ниже.
– Стой! – снова заорал Гена, когда лезвия наткнулись на тонкий продолговатый предмет, похожий на еще одну ручку от гранаты, лежавший строго горизонтально.
Гена стал выковыривать этот предмет из глины, и у него в руках оказалась потемневшая почти до черноты, вся измазанная серой глиной, бедренная кость.
– Мослы, – мы с Сашей прошептали это слово одновременно.
Гена поковырялся в яме еще, расширив раскоп, и вытащил вторую такую же кость. Не останавливаясь, он продолжил ковырять ближе к тому месту, где копал Саша, и мы все увидели еще два конца других костей. Это были две больших берцовых кости.
– А где сапоги? – проговорил Гена, который уже все понял и пальцами вгрызался в глину, отковыривая из раскопа большие куски, одновременно просеивая их своими большими пальцами.
Он вытащил эти две большие берцовые кости, и под ними мы увидели какую-то блестящую алюминиевую пластину.
– А ну, дай-ка я лопатой поддену, – Саша отодвинул Гену и взялся за дело сам. Он обкопал шурф с запасом, поддел лопатой и с большим усилием вытащил целый алюминиевый ящик для немецких пулеметных лент. А на нем еще лежала алюминиевая крышка от немецкого котелка.
– Ну, точно, Ганс-пулеметчик тут, – Саша принялся осматривать ящик, а Гена продолжил ковырять в яме голыми руками.
Ящик от патронов был в очень хорошем состоянии, он лежал прямо под костями, и в том месте, где должны находиться пятки, на ящике остались круглые следы. Значит, солдат лежал без обуви, и эти следы на ящике – следы его ног. В процессе разложения плоти в этих местах краска отслоилась, обнажился алюминий, который и пострадал от воздействия органики.
Саш сменил Гену, и буквально у себя под ногами он выковырял из глины алюминиевый котелок. Он тоже находился в вертикальном положении, и теперь мы поняли, что и гранаты, и тубус для ствола, и котелок – все это находилось в нишах ячейки и стояло, как на полках. Внутри котелка была вставлена ложка из цветного металла, которая сильно потемнела. Саша поковырялся в котелке ложкой и достал оттуда пару костей, как будто куриная нога. Так и было, немец не доел куриный суп с бедром. Саша продолжил исследовать нишу под котелком и вскоре вытащил из глины кожаный ремешок для крепления котелка к ранцу или к Y-образным ремням снаряжения.
– Боевняк, – говорил он, – это место никто не трогал с войны, тут все так, как было в сорок втором…
– Если это пулеметчик, то у него на поясе должна быть еще кобура, а в ней пистолет, – я подогревал атмосферу, хотя факт отсутствия у мертвеца обуви означал то, что с большой доле вероятности его обыскали перед тем, как закопать.
– Это его пряжка, – продолжил я, – а один из тех штыков, что ты поднял здесь в прошлый раз, – тоже его, – мне показалось, что все найденные на полянке предметы имеют непосредственное отношение к тому, что случилось здесь, и к этому немцу в ячейке.
Взяв одну из берцовых костей, я стал рассматривать ее. Химический состав почвы был такой, что кость буквально впитала в себя серую глину, стала хрупкой. В местах скола было видно, что внутри кость почернела. Это было очень тяжелое зрелище. Я вспомнил о том, что по размеру костей можно определить примерный рост человека. Приложив эту берцовую кость к своей, я увидел, что моя нога заметно меньше.
– А немец был высокого роста, – крикнул я Саше, – выше меня. Тут Гена рядом со мной выпрямился, и я приложил кость к Гениной ноге. Оказалось, что и она была меньше кости.
Гена же, увидев, что я примеряю кость покойника к нему, отбрыкнулся: «Ой, уйди, тьфу!».
Я повертел кость еще немного и отложил в сторону.
Пока мы были заняты процессом извлечения предметов из глины, заметно стемнело. По-хорошему, нам нужно было возвращаться домой.
– Я буду ночевать здесь, я не уйду отсюда, пока все не достану, – Саша, похоже был настроен более чем решительно.
В этот момент мы заметили, что все это время с неба шел мелкий дождь. Оставаться ночевать в холодном осеннем лесу, да еще с перспективой промокнуть до нитки, было неразумно. Похоже, что Саша и сам это все понял.
Мы решили вернуться домой, оставив по пути зарубки на деревьях, чтобы назавтра прийти сюда снова и как следует поработать на этой полянке и раскопать эту ячейку полностью. Я достал из рюкзака пластиковый пакет, и мы сложили выкопанные кости в него. Пакет положили на землю, а сверху водрузили остатки патронного ящика.
Когда Саша надел свой вещмешок на плечи, то тяжесть 1200 патронов и двух гранат, положенных сверху, оказалась для него внушительной. Мы бросили последний взгляд на ячейку, ставшую последним пристанищем немецкого пулеметчика, и стали собираться домой. Я постоянно носил с собой компас, и вот тут он мне впервые за наши шоптовские похождения понадобился по-настоящему. Я показал Гене карту-километровку, он, в самых общих чертах, обозначил направление нашего движения на местности. Сопоставив компас с картой, а карту со сторонами света, я пошел первым. Гена стал идти посередине, а Саша был замыкающим.
Он все время отставал, но приговаривал: «Своя ноша не тянет». Когда Гена обращался к нему, мол, давай понесу вещмешок, то Саша только отмахивался: «Его надо нести грамотно, там еще картонные коробки лежат, их нельзя попортить!» В руке он еще нес ящик для пулеметных лент.
Я шел впереди, время от времени сверяя показания компаса с картой и уточняя у Гены направление. Через каждые пятьдесят метров я оставлял на деревьях зарубки на высоте человеческого роста. Довольно быстро стало совсем темно, но дождь прекратился, и зашелестел приятный ветерок. Мы вышли на пригорок, который оказался насыпью дороги.
– Ну, все, дальше я дорогу знаю, – Гена обрадовал нас такой новостью, – мы примерно в районе Толкачей. Я оставил последнюю зарубку у дерева с края дороги, и мы пошли по ней уже спокойно. Каждый переваривал в голове пережитые моменты на полянке, и до самой деревни мы обсуждали все обстоятельства, при которых наткнулись на эту полянку и ячейку с немцем. Было удивительно, что каждый видел всю историю по-своему. Саша был настроен очень фанатично, и к этому добавлялась здоровая алчность. Гену, похоже, сложно было чем-то удивить, но он не претендовал на находки. Он вообще мало что забирал из леса домой. Я же понимал, что никогда ранее я не находил останков человека, и что нам завтра предстоит заниматься по сути эксгумацией. К этому надо было морально подготовиться, хотя никакого суеверного страха или чувства брезгливости у нас не было.
Когда через лес показались огни Шоптово, мы очень обрадовались. Вот деревня, вот машина – мы словно вернулись из 1942 года в наши дни. Зайдя в дом, мы включили свет и тут же стали рассматривать находки. Саша быстро разлил водку по рюмкам, не обойдя и меня.
– За упокой души немца, – мотивировал он меня.
– За упокой, – и я тоже махнул рюмку с товарищами. Так мы еще сидели часа полтора, живо обсуждая свои впечатления, и делились соображениями о том, как лучше провести эксгумацию костей из ячейки. Все вещи из ямы лежали тут же в комнате, и глазам не верилось, что все эти годы после войны данные предметы провели рядом с мертвецом. Ящик, ствол и котелок выглядели вполне «живыми» свидетелями войны, пережившими, однако, своего владельца.
Саша все наливал водку себе и Гене, а я допил свой чай, залез в спальный мешок и отвернулся к стене. Водка подействовала на меня как усыпляющее средство. Сквозь сон я уже слышал, как Саша выпроводил Гену, закрыл дверь на щеколду и выключил свет.
Утром я проснулся оттого, что Саша и Гена уже сидели за столом и пили чай. Я быстренько вспомнил все произошедшее накануне, взглянул на гору находок у стены рядом с дверью в нашу комнату и начал представлять, как мы будем сегодня раскапывать немца.
Мы набрали с собой побольше консервов, хлеба и воды и готовы были идти к ячейке. Тут Гена сообщил нам, что ему нужно что-то срочно сделать по дому, поэтому он прямо сейчас не может уйти с нами, а если мы пойдем без него, то он придет к нам вечером на то же место в лесу.
Саша никак не отреагировал на такой расклад, похоже, что он бы и один туда сорвался и сам все раскопал голыми руками. Тем не менее, мы пошли искать эту ячейку с немцем вдвоем. И нашли мы ее довольно быстро, учитывая путь по лесной дороге от деревни Шоптово до урочища Толкачи, а также только нам знакомый по зарубкам на деревьях путь к ячейке. При свете дня это место выглядело совсем не так интригующе, как мы его воспринимали вчера. Мы увидели обычную яму, вывороченные и разбросанные во все стороны куски глины и унылый деревянный ящик, ставший временным обозначением захоронения человеческих костей. Совсем прозаично шумели осины на ветру, с них облетала листва и падала на отвалы и внутрь ямы.
Пошел мелкий дождь, стало холодно. Но нам было все равно: рюкзаки были сложены под елкой, мой металлоискатель, как более точный, положили рядом, и стали мы в две лопаты снимать глину слой за слоем. Саша взял на себя ведущую роль в этом процессе. Мы начали копать со стороны головы, и на глубине в полтора штыка нам стали попадаться куски темно-зеленой плотной ткани, алюминиевые пуговицы. Оставив на время этот участок, мы продвинулись ниже в сторону ног, и постепенно из глины стали показываться ребра, кости грудины и позвонки, все темно-серого цвета. Кости были очень хрупки и иногда ломались, обнажая черную сердцевину. Так мы дошли до таза. Все это время мы проверяли каждый наш шаг прибором, и он все время показывал какой-то цветной металл в глубине. Однако мы не обнаружили никаких металлических предметов, например, наград, пуговиц от мундира, личного жетона или попавших в тело при жизни пуль или осколков. Это нас удивило.
Саша попросил меня дать ему какой-нибудь ножик, чтобы срезать глину тонкими пластами. У меня не было ничего, кроме того самого ножа, которым мы всегда резали хлеб и сало. Когда я напомнил Саше об этом, он на миг остановился, но затем забрал этот ножик у меня из рук.
– Что делать – давай его. Потом помоем, прокипятишь и все, – Саша очень просто отнесся к этому аспекту.
И он продолжил ковыряться в глине, передавая мне ее шматы на дополнительную проверку. Мы думали, что однажды наткнемся на череп, но я смог вытащить из глины лишь три фрагмента нижних и верхних челюстей с оставшимися зубами. Лицевых костей, свода черепной коробки не было. Значит, бедолага, отстреливаясь из своей ячейки, получил пулю в голову, либо изрядную долю осколков в лицо после взрыва гранаты или снаряда, после чего голова разлетелась на куски. Представляю, как тяжело было его товарищам видеть это и заниматься траурной церемонией. После того, как его положили в его же стрелковую ячейку, ставшую могилой, покойнику на голову и грудь набросили сложенную в несколько раз плащ-палатку. Каски в яме не было, равно как и поясного ремня. Все это с него стащили перед похоронами, оставив мертвеца в одних форменных брюках и рубашке. Когда я начал перебирать землю, извлеченную из области таза, то обнаружил там три кожаных хлястика. Недолго соображая, я определил, что это были остатки подтяжек. Далее в комьях глины я обнаружил целый ворох кудрявых волос. Они прекрасно сохранились, но были совершенно не похожи на волосы с головы. Понимая, что это вряд ли скальп, который товарищи по оружию положили убиенному в могилу, я обратил внимание Саши на эти волосы. Он затруднялся предположить их происхождение, и тогда я предположил, что эти волосы, судя по фактуре, длине и количеству, росли в паховой области. Тут Саша немного поморщился. Утвердив это как верный вывод, мы сложили их к остальным костям и продолжили раскопки.
Еще одним характерным штрихом для этого процесса эксгумации стоит назвать некоторое количество мертвых черных жуков размером с ноготь большого пальца. Они попадались нам в верхнем слое, прямо на костях. Уже к середине костяка их не было. Получается, что это захоронение было сделано в летний период, когда насекомые более всего активны. Очень много времени мы посвятили тому, чтобы найти в кусках глины мелкие кости рук и ног, фаланги пальцев. Мы старались сделать так, чтобы ни одна кость не осталась в грунте, чтобы немец получил полное перезахоронение.
Так, сантиметр за сантиметром, мы вытащили все кости из грунта, и теперь можно было обрисовать всю картину целиком.
Этот немец лежал на спине в ячейке, ногами на восток. Судя по всему, его похоронили свои же. Если бы его закопали после боев советские солдаты или местные жители, они бы просто скинули его в яму как мешок или оставили бы гнить на земле. Однако он был именно похоронен.
У немца не было обуви, и мы все прекрасно знаем, что снять обувь с мертвого человека можно лишь в течение одного-двух часов после наступления смерти. Потом у него мышцы и сухожилия сводит от трупного окоченения, и снять с ног сапоги или ботинки становится очень трудно. Похоронная команда забрала всю амуницию, но оставили в ячейке-могиле котелок с крышкой и ложкой, две гранаты и ящик для пулеметных лент. Если бы пулеметчика хоронили советские трофейщики или местные жители, то они, несомненно, забрали бы и эти вещи. Мы предположили, что таким образом определяется и истинная стоимость предметов на войне. Снаряжение можно было использовать повторно, а гранат, котелков и ящиков вокруг было настолько много, что ими пренебрегали те, которым эти предметы привозили постоянно, и недостатка в которых не было. По всему получается, что этого немца хоронили именно собратья по оружию. Оставалось нам только гадать, сколько же разнообразного военного хлама лежало по лесам прямо на земле в первые послевоенные годы…
Мы работали и работали, не обращая внимания на холодный дождь, он то начинался, то прекращался, после чего в ячейку потихоньку начинала стекать дождевая вода. Мы вычерпывали ее обрезанной пластиковой бутылкой. У меня в рюкзаке было полно еды, но есть не хотелось. Аппетита не было не потому, что мы ковырялись в мертвеце и испытывали брезгливость. Просто мы оба были в невероятном азарте, испытывали неведомый ранее опыт, из-за чего не чувствовали ни холода, ни голода.
Как мы ни искали жетон или его половинку, обнаружить его мы так и не смогли. Получается, что его могли забрать при похоронах свои же. Но зачем, ведь было положено разломать его и разные половины использовать по-разному? Одну часть надлежало оставить с трупом, а другую – отправить в штаб для учета потерь. Вывод был только один: жетон был потерян до смерти.
На предметах, найденных со скелетом, не было никаких надписей, которые могли бы идентифицировать его личность. Прямо под костями лежала полностью потерявшая свой природный цвет еловая хвоя, там были целые ветки ее. Они были иссиня черными и, очевидно, более шестидесяти лет назад сорваны с той же самой ели, которая до сих пор росла в трех метрах от ячейки. Под хвоей были три деревянные доски, положенные в ячейку продольно. Проверяя все металлоискателем, мы обнаруживали в хвое прекрасно сохранившиеся латунные гильзы калибра 7,92х57. И под досками тоже что-то звенело. Мы разломали доски, под которыми обнаружилась ямка с грязной водой. Саша засунул руку почти по локоть в воду и достал из ямки с десяток таких же гильз. Больше там ничего не звенело. Саша объяснил, что эта ямка служила водоотводом в окопчике, а доски позволяли стоять на ровной поверхности и чувствовать себя комфортно.
– С удобством воевали, – Саша сплюнул в сторону. Я посмотрел на него – он был весь в серо-черной глине, измазан с ног до головы. Наверное, я выглядел так же.
На весь процесс этих эксгумационных работ у нас ушло более пяти часов.
Когда мы поняли, что дело сделано, то аккуратно сложили все поднятые кости в пластиковый пакет для временной могилы, «времянки». В двух шагах от разрытой ячейки на ровном месте я выкопал квадратную яму, куда мы сложили этот пакет и засыпали все это сверху землей и глиной. На получившийся холм мы положили свежие еловые лапки и установили в качестве приметного знака деревянный ящик от патронов. Я срубил лопаткой у куста две толстые ветки, из которых мы сделали простой крест, скрепив шнурком крестовины между собой. Получилось немного коряво, но это была импровизация, и других материалов под рукой не было. Мы с Сашей постояли над могилой, отдавая дань умершему, не делая различий между своими и чужими. Безусловно, для нас этот немец был чужой, потому что пришел в нашу страну убивать наших предков. Но смерть на поле боя воздала ему должное, и для нас, копателей, он был своим. Ведь мы искали войну, а этот мертвый немец олицетворял войну лучше, чем любая другая находка. До этого для меня война была не совсем реальна, и даже найденные каски и оружие не были способны впечатлить в такой мере. Чем больше хлама мы находили, тем проще относились к нему. Даже к оружию я стал относиться спокойнее, перестал бояться. Но вот виденный мной лично результат действия оружия, а именно – убитый на войне и похороненный на месте боя солдат… Это заставило меня задуматься о войне по-настоящему, как о безусловном зле. Все было всерьез.
У нас оставалось еще немного времени перед закатом, чтобы походить с металлоискателями вокруг. Но силы были полностью отданы этой ячейке, да и мозг был переполнен самыми сильными переживаниями. По Сашиному виду можно было точно сказать, что он утомлен и опустошен. Значит, и я находился в таком же состоянии. Мы бросили взгляд на крест, появившийся сегодня на месте, где более полувека ничего не напоминало о людях, и пошли домой. Гена к нам так и не пришел, видимо, не нашел эту полянку. По знакомому маршруту мы быстро выскочили из леса на дорогу, пошли по ней, и всего через тридцать-сорок минут уже сидели в теплой комнате и разливали по чашкам чай. Я отмыл в теплой воде от глины нож, которым мы поднимали немца, потом немного подержал его в пламени газовой плитки и опустил в горячую воду. После этого я протер его полотенцем, смоченным водкой, и на этом процедуры очищения ножа были закончены. Мы снова стали резать им хлеб и сало.
Чуть попозже к нам пришел Гена, который признался, что и в самом деле не нашел нас в лесу, хотя кричал очень громко в надежде, что мы услышим его и откликнемся. Потом они с Сашей пили водку, Саша рассказывал Гене о том, что мы сегодня делали и видели. Гена внимательно слушал, пил водку и закусывал. Было похоже, что даже при его большом опыте такой рассказ он слышит впервые. А Саша умел рассказывать, он не торопился с повествованием, вплетал в него свои мысли и ощущения, вводил параллельные линии из рассказов других копателей и всякие другие истории. Под этот сказ я и уснул.
Весь следующий день мы ходили под впечатлением от событий предыдущего. Гена повел нас по той же уже хорошо известной нам дороге и, наконец, показал то самое урочище Толкачи, мимо которого мы много раз проходили. С виду это была обычная поляна у извилистого ручья, текущего почти параллельно дороге и втекающего в речку Тагощу. Мы в расслабленном режиме покопали в Толкачах, однако и там Саше удалось найти три немецких тротиловые шашки в цинковых коробках с отверстиями для детонаторов. Конечно же, эти находки он забрал себе. Гена же подобрал после Саши маленькую минометную мину, которая не прошла канал ствола и была относительно безопасна в обращении, если не допускать падения ее на твердую поверхность, либо не бить по ней молотком больше одного раза. Гена пояснил, что когда он в следующий раз пойдет пасти коров, то взорвет эту мину в костре.
– А не страшно, что коров зацепит или в деревне услышат? – я придерживался своих строгих правил по сохранению тишины в лесу и хотел услышать мнение Гены на этот счет.
– Мне все равно, – меланхолично пробубнил Гена, – это моя земля, пусть знают. А коров не тронет, я в лесу сделаю яму и там сделаю костер. Все осколки уйдут в землю.
По его уверенности я понял, что все местные жители и так в курсе, что живут на местах боев, и их периодическими взрывами в лесу сильно не удивить. До Тархово было примерно пять километров по прямой, и звук взрыва маленькой мины там, конечно же, будет слышен, но никого не напугает.
Прошел этот день, и прошла ночь. На следующий день, когда я уже потерял счет прожитого вот так времени, мы пошли вдвоем с Сашей примерно туда, где он нашел каску и противогазный бачок в наш первый приезд. Гена накануне предупредил, что должен будет поработать по хозяйству, и рекомендовал нам идти именно в ту сторону. Мы полазили там немного и, ничего не найдя, пошли лесом в сторону ячейки. Примерно через час хождений в незнакомом лесу мы нашли это место, походили и там немного. Но в этот раз мы вообще ничего не нашли. Тогда мы с товарищем решили немного отойти от маршрута, прошли примерно двести метров в лес и пошли в сторону лесной дороги. Нам попадались совершенно незнакомые деревья, местность была иной. Да-да, за время хождений по лесам мы научились хорошо запоминать деревья и саму землю, благодаря этому мы не терялись и отличали места, где уже однажды проходили, от совершенно незнакомых. В один прекрасный момент Саше чем-то приглянулся пологий холм с растущими на нем елями. Чутье не подвело его: на холме располагались позиции. Там были в основном блиндажи, выкопанные совсем рядом друг с другом. Траншей между ними не было, и мы решили, что это тыловые позиции. У меня энтузиазм уже улетучился, но Саша неторопливо исходил весь холм, и лишь между блиндажами ему попался хороший сигнал. Я присел отдохнуть на бревно, а Саша принялся копать. И его терпение было вознаграждено – он вытащил из сухого песчаного грунта немецкий противогазный бачок, правда, без крышки. Мы обрадовались, я поздравил его с находкой, и тут мы увидели, что этот бачок явно короче обычного.
– Короткий бак, – мотнул головой Саша, – большая редкость, я до этого только длинные находил.
Бачок был в превосходном состоянии, только отсутствующая крышка портила все впечатление.
– Это ерунда, крышку можно с другого бака поставить как запчасть, – отметил Саша, – этих крышек в лесу сколько угодно можно найти, всегда мы их ногами пинали.
Убрав находку в вещмешок, он закурил и присел рядом со мной на бревно. Теперь мой энтузиазм снова возгорелся, и я бросился ходить между блиндажами, а Саша с довольной ухмылкой остался курить.
– Там я уже везде был, после меня ничего нет, – улыбался он, – но попробуй, может, что и найдешь.
Но я ничего не нашел, Саша действительно работал на совесть. На тех местах, где он проходил, не оставалось ни одного не выкопанного металлического предмета.
Ближе к вечеру похолодало, стал накрапывать дождь. Потом он усилился, и мы буквально побежали домой. Благо расстояние от Толкачей до Шоптово было небольшим. Когда мы готовили ужин в доме, то дождь за окном стал настолько мощным и капли так активно стучали по крыше и ставням, что приходилось повышать голос, чтобы лучше слышать друг друга.
– А ведь такими темпами в лесу все зальет, – Саша задумчиво глядел в окно, из которого на нас смотрела непроглядная тьма.
– Имеет смысл завтра оставаться, если будет дождь? – мне совсем не хотелось мокнуть в холодном лесу под проливным дождем. Я знал по опыту походов в Некрасово, насколько неприятно скитаться в чаще даже в теплую погоду. А уж осенью попасть под дождь в лесу – это совсем тяжкое испытание.
Мы решили, что завтра будем уезжать, несмотря на то, что у нас были еще пара дней в плане поездки.
– Мы нашли много, ганса выкопали и рядом весь хлам собрали, – подвел Саша итог наших обсуждений, – не надо Бога гневить. Не «очко» обычно губит, а к одиннадцати туз.
Саша предложил Гене допить всю водку, а сам выпил только одну рюмку под большое количество закуски.
– Чтобы стресс снять, – пояснил он, – завтра буду как стеклышко. Я свою норму знаю.
Гена выпил еще одну рюмку, но всю водку допивать не стал, а забрал бутылку с собой, пожелав нам спокойной ночи.
Утро выдалось дождливым, и мы не спеша позавтракали, собрали вещи и начали их погружать в машину. В этот момент мы услышали звук мотора и увидели, как по улице деревни со стороны Лучесы едет большой джип-пикап с московскими номерами, у которого в кузове стоят кроссовый мотоцикл и квадроцикл. Это была непривычная картина, поскольку за все время, пока мы были в Шоптово, не видели тут никакого движения. Из машины вышли двое мужчин и направились к дому на противоположной стороне улицы. Им навстречу вышел деревенский Саша, они с ним коротко переговорили и все зашли к нему в дом. Мы с Сашей немало удивились этой картине, однако продолжили грузиться. Через пять минут прибежал Гена.
– Ген, а кто это тут приехал? – Саша начал разведку сразу.
– Это к Сашке приехали, москвичи, – Гена был необычно суетлив, – просят свести их в Староселье или на Гриву.
– Гена, мы сейчас уезжаем, – Саша начал издалека, – но видишь, как дорогу за ночь дождем размыло. Как бы мы не встали там посреди грязи, а?
Намек Гена понял, и выдвинул инициативу: «Я с вами проеду до Тархово, если надо будет – подтолкну».
Саша поблагодарил Гену заранее, а мне нарочито громкой крикнул: «Пашка, достань там Гене пузырь!»
Это была ловкая манипуляция, в которую Гена попал сразу и прочно. Наконец, мы утрамбовали все вещи в багажник, и уже садились в машину, как к нам подошел один из тех мужчин.
– Парни, а вы уезжаете? – он обратился к нам обоим, но увидев, что Саша – сидящий за рулем постарше, в дальнейшем уже вел разговор с ним.
– Да, копали тут целую неделю, пора домой, – Саша мигом принял личину бывалого тертого волка, стал тянуть гласные, и его речь приобрела неторопливый оттенок. Я понял, что со знакомыми и друзьями Саша ведет себя так, как того заслуживает человек, и сообразно тому, кем он для него является. С посторонними же он ведет себя подчеркнуто нейтрально и вежливо, незаметно заставляя уважать его сверх той меры, какой он сам заслуживал.
– Тогда мы переселимся сюда в дом, а то вчера приехали и увидели, что он занят уже, – незнакомец слегка улыбнулся, – и встали в поле в палатке. Ну, и замерзли как собаки, дождь еще лил не переставая.
– Так вы бы зашли к нам, так и так, и заночевали бы все вместе, там в доме же две комнаты и места бы на всех хватило, – Саша был щедр на то, что ему, по сути, не принадлежало.
– Ну, в следующий раз тогда, – и незнакомец пошел к своей машине, крича своему напарнику, чтобы тот переносил вещи в дом.
– А где Гена? – Саша понял, что наш проводник и помощник куда-то пропал, хотя еще пару минут назад помогал перетаскивать вещи.
Я вышел из машины, чтобы найти Гену. В этот момент джип-пикап подрулил к дому и встал сбоку, чтобы не мешать нашему выезду. Мужчины стали вытаскивать из салона металлоискатели, спальные мешки, одежду и какой-то более мелкий скарб. Мы с Сашей переглянулись: это были не охотники, не туристы, и не рыбаки. Это были копатели, которые приехали сюда вдвоем на большой машине, да еще и привезли сюда кроссовые мотоциклы. Одежда и снаряжение у них были очень хорошие, одни металлоискатели стоили больших денег.
Саша вышел из машины, чтобы перекурить, а сам тоже внимательно рассматривал экипировку копателей. Пока они носили вещи в дом, второй спросил на ходу: «У вас есть газовая плитка, как мне Гена сказал?»
Тут всем стало понятно, что наш Геннадий в хороших и даже закадычных отношениях с этими людьми, и что наврать им нельзя. Они сейчас будут что-то просить, и отказать тоже вроде как западло.
– Да, я всегда с собой вожу, – Саша открыл багажник.
– Просьба есть – можно мы быстро вскипятим воду на ней? А то дрова сырые и мы запарились всю ночь костер разводить, а на спиртовке очень долго чайник кипит, – второй незнакомец выглядел весьма помято в своей дорогой туристической куртке. На фоне Саши, который был гладко выбрит и опрятно одет, на москвича было жалко смотреть.
– Конечно, пойдемте в дом, – Саша махнул рукой, – Пашка, доставай плитку и баллон. И Гену будем ждать.
Мы все зашли в дом, я поставил плитку на стол, а копатели принесли большую алюминиевую емкость с водой.
– Раз уж кипятить, тогда мы побольше нальем, если не возражаете, – напирал второй незнакомец с улыбкой.
– Да, пожалуйста, только там газа немного осталось, жгите тогда уж до конца, – Саша сложил руки на груди в позе Наполеона.
Первый копатель зашел в дом с полными руками вещей, бросил их на пол.
– Как вас зовут? – второй копатель обратился к нам с Сашей.
Мы представились друг другу. Первый копатель, который выглядел худосочным, назвался Сашей, а второй, с более округлыми чертами лица, Андреем.
– Нашли что-нибудь интересное? – как бы невзначай бросил он вопрос в центр комнаты.
Саша выдержал паузу, посмотрел в окно и увидел бегущего к дому Гену. Думаю, что в этот момент в его голове промелькнула та же мысль, что и у меня: «Гена уже все про нас проболтал, и если мы скажем, что ничего не нашли, то потом Гена все равно все расскажет. Так что лучше самим все красиво обсказать».
– Да, ганса два дня выбивали из ячейки, – выдержав паузу, медленно выдал Саша, будто с трудом вспоминая детали, – с ним был сменный ствол от МГ, котелок и цинк от патронов, в общем – боевняк. Ну и так еще по мелочи.
Я смотрел на лица копателей в этот момент. Они задумчиво смотрели на синий огонь газовой плитки и внимательно слушали Сашу.
– Да, неплохо, – выдержав паузу, в свою очередь выдал первый копатель.
– Из «короткого» ничего не попадалось? – второй копатель аккуратно ввернул свой вопрос.
– Нет, к сожалению, давно не попадалось, – Саша просто и коротко ответил, дав понять, что он прожженный специалист в этом деле.
– Ствол от МГ не отдашь? – первый копатель все так же смотрел на огонь.
– Не, такие вещи нужны самому, – Саша влет ответил ему, как будто знал заранее, о чем будет следующий вопрос.
– Ну, ясно, – незнакомцы переглянулись, тут в дом забежал Гена, – ну что, Гена, куда поедем?
– Мужики, мне надо парней проводить до Тархово, вдруг они там застрянут, – Гена был верен нам, несмотря на то, что москвичи уже завербовали его копать с ними на несколько дней и посулили неплохой барыш.
Копатели не возразили, но было видно, что они не ожидали такого развития событий. Но никто никому ничего не сказал, потому что мы все были представителями одного и того же копательского племени, хоть и с разным достатком и с разной судьбой.
Поблагодарив нас за плитку, они дождались, когда вода закипит, и стали разливать себе чай по кружкам, давая нам понять, что готовы ждать Гену столько, сколько нужно. Я забрал плитку и баллон, унес все в машину. Мы попрощались с новыми знакомыми, пожелали друг другу успехов, пожали руки и были готовы ехать.
Гена сел рядом с Сашей спереди, а я устроился на вещах на заднем сиденье. Мы стартовали по траве, вырулили на деревенскую дорогу, свернули в конце улицы налево и поехали уже по грунтовой дороге в сторону Тархово. Дорогу и в самом деле очень сильно размыло дождями, это не было ровное и сухое полотно, по которому мы приехали сюда.
Колея во многих местах превратилась в глубокие и широкие лужи, и Саша только благодаря своему мастерству не засадил машину в вязкую грязь, постоянно крутя баранку изо всех сил, чередуя передачи и выискивая глазами место, куда бы свернуть. Примерно на середине пути я услышал, что сзади нас кто-то едет. Это был квадроцикл с двумя людьми. Они ехали так же медленно, как и мы, горящая фара прыгала вверх и вниз, мотор то ревел, то затихал, когда они скрывались в низине. Гена тоже услышал звук квадроцикла и обернулся.
– Забыли что-то? – это было логичное предположение.
– Я сейчас не буду останавливаться, если я тут встану, то мы застрянем, – Саша быстро бросил эту фразу, и мы продолжили ехать, форсируя одну лужу за другой, маневрируя между широкими и глубокими колеями от тракторов, которые по мере приближения к Тархово становились все более крутыми.
Наконец, мы выехали на относительно ровное место, и до Тархово было уже рукой подать, ближайшие дома и сараи были в сотне метров.
– Доехали, – Саша остановил машину, – тут уже не встрянем.
Гена выскочил из машины. Квадроцикл был еще далеко, в этот момент он скрылся в низине и звук его мотора стал тише.
– Давай скорее, – Гена крикнул нам с Сашей, оглядываясь на квадроцикл, – бутылку давай.
Я сунул руку в рюкзак и подал ему с заднего сиденья бутылку водки. Потом вышел из машины, чтобы пересесть на переднее сиденье, и в этот момент Гена одним движением сорвал крышку с бутылки и, запрокинув голову, стал пить водку из горла. Сделав несколько глубоких глотков, от которых его кадык ходил как поршень у мотора вверх-вниз, он завинтил бутылку крышкой и спрятал ее во внутренний карман своей куртки.
Саша, который тоже вышел из машины, улыбался. Я был в легком шоке. В этот момент подъехал квадроцикл и остановился метрах в пяти позади от нас. За рулем сидел второй копатель, а сзади него сидел деревенский Саша. Они о чем-то поговорили с Геной, перекрикивая звук моторов. В этот момент из-за холма показался мотоцикл, его вел первый копатель. Когда он подъехал, Гена подошел к нам. Моторы квадроцикла и мотоцикла работали, я еще раз на прощание махнул рукой копателям, а они махнули нам. Когда мы прощались у дома, они были чистыми. Сейчас же все они были заляпаны мелкой грязью, их ноги были мокрыми по колено. Так же выглядели и их аппараты. Гена снова подошел к нам,
мы с Сашей пожали ему руку и поблагодарили за все.
– Приезжайте еще, – крикнул нам Гена, садясь сзади к мотоциклисту, и вся эта лихая четверка укатила назад в сторону Шоптово.
По дороге мы с Сашей обсуждали увиденное, обсуждали Гену и всю нашу поездку.
– Гена, конечно же, поведет их на нашу ячейку, – убежденно говорил Саша, – по всем нашим местам. Потому что небитых мест там практически не осталось. Но после меня там делать нечего, так что пускай ездят на своих квадроциклах, – в его голосе послышались нотки зависти, – москвичи! Опереточные копатели!
Сашу несло, он не мог остановиться, на словах возвышая нас и принижая всех других копателей, знакомых и незнакомых, своих «дедов» и москвичей на джипах. Он мог себе это позволить, потому что у него другим действительно было чему поучиться.
Когда мы выехали на трассу М-9, то погода совсем испортилась, и мы могли только порадоваться тому, что не остались в Шоптово еще на один день. Всю дорогу мы с Сашей обсуждали в сотый раз все подробности наших копаний, делились впечатлениями и строили планы на будущее. Саша уверял, что теперь поедет в Шоптово только весной, потому что он и так пропустил на работе много дней, каждый раз беря для наших поездок отпуск за свой счет. Я тоже настроился на то, что буду теперь долгими зимними вечерами вспоминать все эти места в Тверской области, этого немца в ячейке и десятилетиями ждавшую нас полянку с трофеями.
Но судьба распорядилась так, что мы вскоре снова поехали в Шоптово! Не успел я прийти в себя после второй поездки, как Саша позвонил мне буквально через неделю и сообщил, что он едет в Шоптово, и если я желаю, то могу присоединиться к нему. Это была своего рода ловушка и предложение, от которого было невозможно отказаться. К счастью, прогноз погоды обещал временное потепление и антициклон. Всем этим нужно было воспользоваться.
Правда, Саша перед самым выездом сообщил мне, что с ним хочет поехать его хороший товарищ и его сын с другом.
– Я рассказал им, как мы выбивали ячейку, как нашли кучу ништяков, и те прямо загорелись – возьми нас с собой! – Саша улыбался, а я подумал, что теперь нам придется подстраиваться под других людей. Кроме того, хватит ли нам всем места в доме?
– И сразу предупредил, что едем на неделю, не меньше, – продолжил он, – и они сказали, что будут ходить по своей программе, не привязываясь к нам.
Это было небольшим утешением, хотя, в качестве разнообразия можно было и согласиться на компанию новых людей.
Их машина догнала нашу уже в пути, и, проехав немного с нами в кортеже, они разогнались быстрее и уехали вперед. Видимо, тому водителю сложно было выдержать «пенсионерский» скоростной режим 80 км/ч, в котором привык ездить Саша.
И снова мы едем по Рижской трассе, сворачиваем в Оленино и дальше несемся через Тархово прямиком к Шоптову, ставшему для нас за короткий промежуток времени вторым домом. Была середина октября, листья уже облетели совсем, и деревня выглядела более уныло, чем ранней осенью.
К нашему удивлению, второй машины на месте еще не было. Мы успели выйти, размять ноги, занести в дом большую часть вещей, и только тогда услышали шум машины наших компаньонов, медленно въезжавшей в деревню. Получается, что они остановились где-то на трассе или потеряли время на заправке. Саша первым делом бросил свой матрац и спальник на железную кровать, забронировав это место для себя. Я же привычно оккупировал драный диван у окна. Нашим товарищам пришлось занять соседнюю маленькую комнатку, в которую я до этого так ни разу и не заходил. Она была раза в три меньше нашей, и там было совсем неуютно. Но их это ничуть не смутило. Они побросали туда свои спальные мешки и рюкзаки и принялись готовить ужин.
Наши компаньоны – это три человека. Отец – пожилой человек лет 45—50, с приятным лицом, внушающим доверие, с мозолистыми руками и статной фигурой. Его сын – чуть моложе меня, бойкий парень спортивного телосложения, очень похожий на родителя. И его друг – такой же молодой и активный юноша, подчеркнуто уважительно обращавшийся ко всем, кроме своего молодого товарища. С ним они шутили без купюр, подтрунивали друг над другом, и было видно, что они очень хорошие приятели. Я даже не запомнил, как их всех зовут потому, что мы общались большей частью только за столом и по всяким бытовым вопросам. В лесу же мы, впоследствии, ходили с ними порознь, поэтому как-то ближе познакомиться и узнать их не довелось.
Вся компания выпила водки за приезд, я один воздержался от спиртного, и это вызвало понимание. Затем мы плотно поужинали и сразу легли спать.
На следующее утро мы очень долго собирались, поскольку надо было всем умыться, почистить зубы, попить чай и позавтракать. Обычно мы с Сашей за час все это делали, а расширенным составом все растянулось почти на два часа. Гена уже устал ждать нас, все нетерпеливо курил свои забористые дешевые сигареты одну за другой. Наконец, когда все были готовы, мы вышли из дома и пошли одной большой толпой. Сначала прошагали по деревне, затем свернули на дорогу, которая шла в сторону Толкачей, и выстроились в колонну. Впереди шли наши приятели, а мы с Сашей и Геной были во втором эшелоне. Молодые все стремились умчаться вперед, но, не зная местности, им все время приходилось останавливаться и ждать нас. В такой большой компании, как водится, и разговоров больше. Причем все больше на посторонние темы, и я отметил про себя, что малым составом в 2—3 человека ходить по лесу гораздо приятнее.
Саша шел своей обычной неторопливой походкой и решил включить металлоискатель, чтобы посветить прямо по дороге. Это было очень необычно для него, как правило, он включал прибор только в лесу, дойдя до какого-то интересного места. Буквально через пару шагов у него катушка сработала над канавой справа от насыпи дороги. Остановившись рядом с ним, я решил посмотреть, что же он там откопает. К нашему общему удивлению, это была советская противотанковая граната РПГ-40 с чекой и кольцом. Саша ногтем отодвинул задвижку на верхней крышке гранаты, и мы увидели, что запала внутри нет. Гранату просто выбросили у дороги при неизвестных обстоятельствах. Она тут лежала совсем рядом с дорогой, по которой мы входили в лес и выходили из него уже раз десять. Да и почти все копатели, приезжающие в Шоптово, проходили этим путем к интересным местам, но только Саша додумался до того, чтобы провести прибором над придорожной канавой…
Трофей был спрятан в вещмешок, и мы пошли вслед за первопроходцами, чтобы догнать их и сообщить о первой находке. Они были удивлены не меньше нашего, и, под впечатлением от Сашиного рассказа, настояли на том, чтобы свернуть в лес немедленно. Мы же пытались отговорить их, поскольку нам не было ничего известно о позициях в этом месте. Но Гена предложил для затравки разойтись по разные стороны дороги, и с ним все согласились. Мы пошли налево, а наши камрады отправились вглубь леса по правой стороне от дороги. Я пошел впереди, и уже в пятнадцати метрах сквозь густо растущие кусты увидел очертания каких-то больших бочек, вросших в землю. Подойдя поближе, я увидел, что это два катка от танка Т-34. Они наполовину вросли в землю, на них сверху была набросана листва, и с одной стороны обрезиненный бандаж порос мхом. Я ткнул ногой один каток, но он даже не шелохнулся. Вес их был огромный, и только из-за этого они тут остались лежать, даже несмотря на близкое расположение к дороге. Наверняка многие копатели знали о том, что они тут лежат, но забрать с собой их, ходя по лесу налегке, было просто невозможно. К моему удивлению, Гена и Саша не пошли за мной, они так и остались курить у дороги. На мой рассказ о танковых катках они отреагировали очень сдержанно. Саша вообще промолчал.
– Там их больше было, – Гена сказал с таким видом, будто к нему с таким вопросом подходят каждый день, – в прошлом году несколько штук тарховские утащили трактором на металл.
Гена сплюнул и затушил сигарету о каблук. Мы пошли дальше, а наши спутники, судя по голосам, что-то активно копали в стороне от дороги. Мы крикнули им, что идем дальше, и они ответили, что дальше будут копать сами, и чтобы мы их не ждали. Так наши компании разделились, и мы втроем снова оказались предоставлены самим себе. Для начала мы решили дойти до той самой ячейки, чтобы установить над временной могилой немецкого пулеметчика табличку. Саша еще дома заблаговременно вырезал из толстой доски квадрат, на котором черным фломастером написал «Неизвестный немецкий солдат». Дату мы добавили на месте – 16 октября 2005 года.
Ячейка уже была до краев наполнена дождевой водой, опавшие листья плотным ковром лежали на отвалах, на могильном холме и на деревянном ящике. Мы немного обновили крест, вбили его поглубже в землю и покрепче связали крестовины. Если бы мы нашли с костями жетон или хотя бы половинку, то у нас было бы основания для обращения в «Фольксбунд». Однако же, без комплекта «кости-жетон» никакого разговора не было бы, как я знал по своему опыту. Значит, нам как частным копателям и предпринимать попыток для установления личности этого немца и передачи его костей официалам тоже нет смысла. Пусть покоится здесь, под крестом и надписью. Возможно, представители поискового отряда когда-нибудь наткнутся на отработанное нами место и сподобятся забрать отсюда эти останки?
Вскоре мы услышали, как нас кличут издалека наши товарищи, мы им ответили, и спустя какое время они вышли к нам. Оказалось, что парни наудачу стали копать в ячейке, не подававшей никаких признаков металлов, и нашли там стеклянную советскую фляжку. Пробки, к сожалению, у нее не было. Не исключено, что ее затыкали просто свернутой бумагой, которая за эти десятилетия, несомненно, истлела в земле. И они еще долго лопатой шурфили ячейку, пока не добрались до материка, и тогда лишь стало ясно, что в ячейке больше ничего нет.
Мы показали им все наши места: и ячейку, и крест, и елку, где я нашел пряжку. Ребят это так вдохновило, что они начали с усиленным рвением ходить вокруг нашей поляны в радиусе пятнадцати метров. Видя такое, и я сам поддался энтузиазму и решил повторно походить с металлоискателем у того дерева, где Саша в прошлый раз выкопал штык. Не успел я как следует настроиться, как заметил еле приметную ямку между двумя молодыми елками. Ткнув туда прибором и поводив над ней несколько раз для надежности, я услышал слабые сигналы по краям ямки, как будто там лежали осколки от разорвавшейся мины. Тогда я раздвинул лапник, встал непосредственно между деревьями и начал лопатой снимай верхний слой земли. Освободив место, я проверил место еще раз – на этот раз сигналы звучали очень отчетливо, как цветной металл. Я начал копать, и из земли полезли маленькие монетки! Их было штук пять-семь, они были серо-зеленого цвета. И лишь одна была из блестящего желтого металла, даже не тронутого патиной. Остановившись, я начал собирать находки и чистить их перчаткой. Первое, что я увидел, это был имперский орел, держащий в руках свастику! На обратной стороне была цифра 5. Это были немецкие монетки 5 рейхспфеннигов. При более детальном рассмотрении удалось разглядеть и датировку – 1942. К большому сожалению, монеты очень сильно корродировали. Поскольку они были сделаны из цинка, то лишь 1—2 монеты из всех были похожи хоть на что-то. Все остальные представляли собой рыхлые кругляшки с белым налетом, лишь по аналогии напоминающие деньги. Единственная монета, сделанная из хорошего металла – это была монета 5 рентенпфеннигов, выпущенная в 1924 году. Сложив все в карман, я принялся зачищать и все остальное в радиусе метра от монет. В следующую минуту я выкопал несколько зернистых пуговиц. Они выглядели как кительные. Спустя еще пару минут показали еще и еще пуговицы, в итоге их накопалось более двух десятков. Рассмотрев их внимательнее со всех сторон и пересчитав, я понял, что примерно половина из них покрыта сверху белой краской. Это значило, что пуговицы относились к зимней двусторонней куртке вермахта, которые как раз в 1942 году поступили в войска. С одной стороны такая куртка была серая, а внутри – белая. Вывернув ее наизнанку, можно было использовать ее зимой. Пуговицы на этой стороне тоже были покрашены белым, вот эту-то фурнитуру я и копал в тот момент. Далее мне попадались еще и пластиковые маленькие пуговички, стандартные алюминиевые пуговицы с тремя дырками и один кительный крючок для поддержки ремня. Как я ни рыл землю, больше тут ничего не было. Передохнув, я пошел к Саше, чтобы показать ему находки. Он выразил удивление, но порадовался за меня: «Пал Николаич, делаешь успехи, обычно после меня никто ничего не может найти».
А наши спутники уже копали что-то за елками. Мы с Сашей и Геной пошли к ним, чтобы полюбопытствовать. Оказалось, что они наткнулись на мелкую ячейку, в которой лежал стальной немецкий ящик для пулеметных лент. Он был пуст, и его сохран оставлял желать лучшего. Ящик лежал неглубоко, его сила тяжести так и не затянула в глину. Поэтому он прогнил насквозь и, когда его взяли в руки, то он просто рассыпался. Ребята решили не расстраиваться, а продолжить поиски, но, куда бы они не сунулись, нигде сигналов больше не было. Получается, что при помощи четырех металлоискателей мы «пропылесосили» этот участок вдоль и поперек, и последние ценные вещи в виде монет забрал отсюда именно я.
Перед тем, как уйти с этого места, Саша снял свой вещмешок, достал оттуда пластиковую бутылку и отвинтил крышку.
– Кидай монеты сюда, – сказал он мне, – там солярка, в ней они отмокнут и лучше сохранятся. Если не закинуть их в любую маслосодержащую жидкость, то они у тебя рассыпятся в труху.
Я выгреб монеты из кармана и через узкое горлышко опустил их в бутылку, из которой очень сильно пахло дизельным топливом. Саша завинтил колпачок поплотнее и бросил бутылку обратно в мешок.
Гена повел нашу большую компанию к тому месту, где ранее стояли танки, и где мы с Сашей уже немного покопали. По этой причине в нас было мало азарта, а вот наши спутники были очень сильно заинтригованы возможностью походить по самым боевым местам. Они оторвались от нас, и мы втроем, Саша, Гена и я, не в силах угнаться за ними, решили подыскать какой-нибудь блиндаж на отшибе и раскопать его.
– Что-то мне вообще не везет сегодня, – Саша присел на бревно и закурил, – вот мы одни были, и все получалось, а теперь, когда толпа, – никакого толку.
Гена тоже присел рядом, а я бросил рюкзак и начал ходить вокруг них с металлоискателем, чтобы не терять время. Я ходил по спирали, раскручивая круги, и когда я оказался уже в десяти метрах от товарищей, за деревьями, то увидел несколько отдельно расположенных блиндажей. Это было как раз то, что нужно. Я позвал Сашу с Геной, они пришли с вещами, и мы стали сначала работать по верхам. Проба показала, что здесь немного верхового хлама: сильно ржавый диск от пулемета Дегтярева, крышка от диска ППШ, детали противогазов и стеклянные бутылки. Надо сказать, что Саша забирал с собой все целые бутылки военного времени, которые мы находили на позициях. Не то чтобы он их коллекционировал, он в них особо и не разбирался, просто брал то, что было целым. Однажды он мне признался, что у него есть знакомый коллекционер, который собирает антикварные стеклянные емкости. И именно беря с того пример, Саша и тащил всю тару из леса домой.
Остановившись на том блиндаже, который был в центре, мы забили шурф, чтобы посмотреть его глубину и ценность культурного слоя. Блиндаж оказался совсем неглубоким, чуть выше колен и ниже пояса. Мы предположили, что это и не блиндаж вовсе, а жилая землянка, которая была вдали от боевых позиций. Возможно, стены ее возвышались над землей и были сделаны из досок. Поверхность пола была опущена ниже уровня земли, чтобы землянка была менее заметна с воздуха. Зимой, вероятно, сюда нагребали снег, и тогда сугробы защищали это жилище от холода, превращая ее в подобие берлоги.
На дне шурфа мы нашли огрызок карандаша, потрескавшуюся и порванную резиновую калошу и зацепили край какой-то толстой ткани.
– Шинель, – воскликнул Саша, – она уходит туда под землю! Нужно всю землю отсюда вынимать.
И мы стали копать тотально. Всего через полчаса мы расчистили землянку до дна, и оказалось, что на пол был брошен довольно небольшой отрез от шинельной ткани. И еще нам удалось найти там же большую черную пуговицу гражданского образца, вероятно, с женской одежды. Как она сюда попала?
– Из деревни и немцы, и наши тащили все в лес, – предположил Саша, – а может быть, и сами деревенские тут жили после боев, когда все деревни были сожжены.
Любой вариант был одинаково возможен, вплоть до того, что все это могло происходить последовательно.
– Отсюда после войны все забрали, – Гена снова затянулся своим убойными сигаретами, – из блиндажей и землянок в первую очередь все вещи несли. Поэтому все блиндажи по большей части и пустые. Тогда же не было металлоискателей, и все брошенное по верху, что затянуло землей, так и осталось лежать. А если что торчало из земли – все тащили.
У нас не было оснований не верить Гене, у него в этих краях было много родственников в соседних деревнях, и о том, какая была жизнь у деревенских людей после войны, он прекрасно знал из первых уст.
Когда стало понятно, что мы выкопали пару кубометров грунта совсем задаром и потратили драгоценные силы на огрызок карандаша и пуговицу, то Саша предложил найти наших друзей и просто понаблюдать за тем, как у них проходит процесс. Мы окликнули их, ответ донесся издалека, и мы пошли в том направлении.
Оказалось, что они тоже ничего интересного так и не обнаружили. Саша загадочно улыбнулся, впервые за этот день.
– После меня что-то искать бесполезно, – в сотый раз пропел он себе под как заклинание. Медленно начинало темнеть, так заканчивался первый день. Дождавшись, когда последние силы у молодых закончатся на откапывании осколков брони и шестеренок от танков, мы собрались полным составом и пошли к деревне окружным путем через поле. Саша хотел показать товарищам те места, где он нашел каску и противогазный бачок, рассказывал парням историю о найденной в воронке немецкой ракетнице, с удовольствием смакуя все в мельчайших подробностях. Мы еще не вернулись домой, а ребята уже хотели завтра проснуться как можно раньше и пойти копать между Толкачами и Карским. Гена обещал всех туда сводить, и мы все хотели как можно скорее попасть домой. Хотелось есть, пить и отдыхать.
Утром снова была неразбериха в доме, все толпились и мешали друг другу, у крана с водой на улице была очередь, а сарайчик из тихого и уютного деревенского туалета превратился в общественный сортир. Во всей этой кутерьме я так и не успел приготовить горячей еды, а успел только перехватить кусок черного хлеба, закусив вместе с ним и головкой чеснока. Когда мы отошли от деревни на двести метров, я почувствовал резкую боль в животе. Такого у меня никогда раньше на природе не было, и это была именно боль. Я стал отставать от всех, каждый шаг давался с трудом. «Ничего, пройдет, и зачем я только чеснок съел!» – так я думал про себя, понимая, что едкий чесночный сок стал действовать натощак во всю силу на мои внутренности. Саша, увидев мои мучения, остановился и предложил попить воды и закусить черным хлебом.
– Конечно, заболит, кто же ест такую ядрень на голодный желудок? – он тоже хлебнул воды, и мы решили постоять, пока мне не полегчает. Вдохнул несколько раз полной грудью, и как-то сразу боль прошла. Взял у Саши еще пару ломтиков хлеба и стал есть их, тщательно разжевывая, чтобы слюна хорошо смочила пищу. После такого лечения вся боль прошла, и мы пошли дальше.
Еще при заходе в лес я обратил внимание, что на дороге видны следы волочения. Какой-то тяжелый предмет пропахал широкую борозду в колее, в некоторых местах он выкорчевывал мелкие кусты, которые попадались ему. Мы шли по дороге вглубь леса, и я мог видеть, как след все тянулся и тянулся, и в один прекрасный момент свернул налево в том месте, где я вчера видел катки от танка. Обратив внимание Саши на это обстоятельство, мы свернули по следам в лес, и я увидел, что двух тяжеленных катков от танка здесь больше нет!
– Местные утащили, – Саша отрешенно смотрел на лес, – сегодня утром рано тарахтел трактор, катался в лес несколько раз. Я думал, что это егерь ездил, а это, оказывается, «металлисты» вышли на тропу войны.
Таким образом, прямо на наших глазах военная история исчезала с лица земли. Пройдет всего год, и никто не будет знать, что здесь когда-то было место гибели русских танков. Мы вернулись к дороге и вскоре нагнали всю группу. Гена вел их медленно, и молодые дополнительно задерживали движение, то и дело останавливаясь для того, чтобы посветить металлоискателем в приглянувшихся им ямках у дороги.
Не доходя до Толкачей, мы свернули в лес налево и пошли, как мне показалось, к тем тыловым позициям, где Саша хрестоматийно нашел немецкие награды. Так оно и было, и мы с Сашей, предоставив новичкам еще раз проверить места на наличие хлама, пошли чуть дальше в лес. Там мы обнаружили продолжение этих позиций, которые месяц назад были скрыты густой листвой. Сейчас же лес был практически голый, и большие ямы, предназначавшиеся для стоянки техники, были как на ладони. Рядом с ними были и жилые блиндажи, щели для укрытия персонала от артналетов. Все было обустроено очень грамотно, строгое расположение ям указывало на их немецкое происхождение. Наши спутники очень быстро поняли, что на ближних позициях уже все выбито, они пошли за нами, и вскоре нам с Сашей пришлось поспешать. Отец с сыном очень ловко бегали вдоль блиндажей, и их юный друг не отставал от них с лопатой, помогая копать то одному, то другому. Времени на перекуры и размышления не было, поэтому Саша с Геной тоже взялись работать в ямах, а я остался на зачистку верховых мест между ямами.
В том месте было очень интересно, звонило все. Начали попадаться остатки фары, хромированные ободки от них, ящички для свечей зажигания, гаечные ключи, куски обшивки кабин. Было очень много гвоздей, скоб для скрепления бревен блиндажей, мотков проводов. Это было место стоянки автотехники, на котором можно было обнаружить все, что угодно. Я уже предвкушал хорошие вещи, например, шильдик от «Мерседеса» или приборную доску. Но вылезали какие-то неожиданные предметы, например, сильно ржавый и мятый автомобильный ручной насос. Были еще всякие резиновые трубки, штуцеры, крышки для агрегатов из-под капота. В общем, чисто автомобильная тема, на которой никто из нас не специализировался. Уже махнув рукой, я позвал парней, чтобы показать им насос. Они почему-то стали смеяться между собой, пренебрежительно отзываясь о такой находке. Отец одного из парней тоже подошел, он был более серьезен и посоветовал им лучше искать и ценить каждую найденную вещь, посетовав, что если бы он был рабочий, то он бы обязательно его забрал. Также он рассказал одну короткую историю, как несколько его друзей нашли немецкий танковый домкрат грузоподъемностью десять тонн. Они отмыли и смазали его, и потом эта вещь им еще служила верой и правдой в гараже при ремонте различной техники. Парни притихли и разошлись в разные места, а я остался у автомобильной ямы.
Стоило им уйти, как я назвонил очень хороший сигнал прямо между двумя большими ямами, очевидно для укрытия грузовых машин. Убрав прелую листву, я обнаружил торчащий из земли прямоугольный лист железа. Подцепив его лопатой, я перевернул его и увидел на обратной стороне хорошо различимые черные цифры на белом фоне. Это был автомобильный номер! Вот это находка! Я аккуратно спустился к залитой водой ямке и ополоснул в ней находку. Рыхлая ржавчина и земля исчезли, и явно проступил номер с шифровкой вермахта WH. Посередине на белой краске стоял круглый красно-малиновый штемпель полевой почты. Моей радости не было предела! Это была очень редкая находка, которая имела довольно высокую оценку среди копательской аудитории. Я позвал Сашу, чтобы он порадовался вместе со мной.
– Вот это находняк! – Саша был просто в восторге, – я никогда такого не находил. Это покруче штыка или винтовки будет.
И он стал рассматривать его со всех сторон. В это время подошел Гена и остальные товарищи. Они смотрели на номер, как на нечто небывалое. Молодые сначала молчали, а потом стали критиковать его за то, что с обратной стороны пластина металла была в рыхлой ржавчине. Но Саша быстро оборвал их, сказав, что эта ржавчина не сквозная, а ценность номера исчисляется четырехзначной суммой. Тогда они согласились и снова ушли копать куда-то на свои разведанные места. Я аккуратно уложил номер в рюкзак, проложив туристическим ковриком, который таскал с собой в рюкзаке для сохранения его формы и удобства ношения. Этот выезд уже можно было считать удачным, но останавливаться было нельзя, да и не хотелось почивать на лаврах. Спустя примерно полтора часа все сошлись в одной точке и сообщили о своих достижениях. Оказалось, что никто ничего стоящего так и не нашел.
– Пашка тут последний номер взял, а остальное тут – шмурдяк, – Саша устало кивнул на место дислокации немецкого автобата, – боевых находок нет, гильз очень мало.
Мы с Сашей и Геной решили пойти дальше по дороге в сторону Толкачей. А наши товарищи решили вернуться в деревню из-за быстро севшего аккумулятора у металлоискателя. Отец еще долго ругал сына за то, что он накануне забыл воткнуть блок питания в розетку…
Буквально напротив урочища Толкачи я обнаружил в лесу на довольно открытом и хорошо просматриваемом месте на склоне небольшого холма вросшую в землю и наполовину засыпанную опрелой листвой большую станину с сохранившейся краской серо-стального цвета. Не было никаких сомнений, что это часть от какой-то большой немецкой пушки, возможно, гаубицы. На станине были мощные клепки, скрепляющие детали, какие-то крюки для зацепления с другими деталями. Но она была немного погнута и, по всей видимости, оторвана от лафета, и я представил, какой же мощности был взрыв, сотворивший такое. Саша с Геной ушли вглубь леса, а я еще немного походил вокруг нее, ожидая наткнуться на какие-нибудь бытовые вещи. Но мои попытки были тщетными, вокруг не было никаких сигналов. И тут до меня дошло, что гаубица могла стоять в другом месте, а эту станину оторвало взрывом, и она прилетела сюда. Где искать место взрыва, где стояла на позиции эта гаубица? Поблизости даже следов от артиллерийских позиций не было. Пройдя немного вперед и в стороны и не найдя никаких зацепок, я бросился догонять Гену с Сашей.
Гена, тем временем, водил Сашу по местам своих прошлых раскопок, и я застал их в тот момент, когда Саша пинал ногой корпус от потрошеной противотанковой мины. Потом Гена повел нас куда-то еще, но мы в итоге наткнулись на заболоченную низину. Там не было никаких позиций, и дальше идти было невозможно, да и не имело смысла.
– Я просек это место, – Саша присел на бревно и достал сигареты, – тут не было никаких сплошных позиций. Был опорные пункты у немцев, которые они располагали на гребнях холмов. И лишь кое-где на ровных местах перед низинами они выставляли заслоны, наподобие тех ячеек, где мы нашли пулеметчика. На танкоопасных направлениях они ставили мины, пристреливали площади противотанковыми пушками. А наши наступали и попадали на болотины, если пытались их обойти, то встречались с опорными пунктами.
С Сашей нельзя было не согласиться, все выглядело именно так. Значит, в этом лесу нам нужно было искать высокие места, холмы. А если идти дальше к Староселью, то ближе к полю уже можно ходить по всему лесу, потому что там наступление шло сплошным фронтом и еще не раскололось на отдельные направления атаки.
Мы пошли обратно, ориентируясь по сторонам света, чтобы выйти к дороге и к урочищу Толкачи. На полдороге мы встречали как раз искомые холмы с находящимися на обратных его склонах блиндажами и все там проверяли. Лишь в одном месте Саша выкопал очень плохо сохранившуюся советскую каску, которую никто не хотел брать. Мы так ее и оставили на ветке, чтобы при случае она могла служить ориентиром. Незаметно прошло еще два часа, и стало темнеть. Мы дошли до дороги и пошли домой, и Саша всю дорогу сетовал, что ему до сих пор так и не улыбнулась удача. На это мы с Геной отвечали ему, что он зря корит судьбу, ведь за прошлые два выезда он увез из Шоптово столько прекрасных трофеев, сколько не каждый копатель наберет и за год. Когда мы пришли домой, то наши друзья уже доедали дома свой ужин. Они за пару часов зарядили аккумулятор прибора и немного походили за деревней. Но им тоже ничего интересного откопать в тот день не удалось. Никто не впадал в уныние, наоборот, все ждали следующего дня, чтобы снова поскорее приступить к раскопкам.
Следующий день был посвящен поиску новых мест. По крайней мере, Саша выдвинул это предложение, и я его поддержал. Но наши товарищи захотели идти на уже разведанные места, чтобы зачистить их. Саша не возражал, но дал понять, что Гена должен будет пойти с нами, а не с ними. На том и порешили, и мы с Сашей не стали спешить. Сначала ушла в лес первая тройка, а мы все хорошо позавтракали, выпили двойную порцию чая и неспешно пошли в сторону Староселья и Тагощи. Гена вел нас, как волк ведет стаю. Сначала мы прошли уже знакомые мне места, потом свернули в лес там, где никогда ранее не сворачивали, после чего наткнулись на молодой березовый лес. Деревья росли очень близко друг к другу, нам пришлось продираться сквозь них, как через заросли крапивы. Когда мы все-таки сделали это, то увидели впереди небольшое поле.
– За полем будет дорога, точнее, раньше там была дорога, и ее защищали немцы, – Гена сказал это так уверенно, как будто лично видел.
Судя по времени, которое мы потратили на путь, эти места были довольно далеко от Шоптово и не имели прямого сообщения в наши дни. Мы медленно шли одной линией, впереди был невысокий старый лес, деревья росли на почтительном расстоянии друг от друга. Никаких окопов и блиндажей пока не было, встречались только редкие воронки от снарядов или авиабомб.
Вдруг я увидел прямо впереди метрах в пятнадцати от себя какой-то знакомый предмет, лежащий прямо в траве. Я остановился, чтобы присмотреться. Не кажется ли мне? Может, это камень или куст сухого папоротника скукожился таким причудливым образом? Предмет очень напоминал немецкую каску, лежащую вверх ногами. Я подошел поближе и понял – это она! Тогда я с криком побежал прямо туда, и увидел, что это и в самом деле немецкая каска М40, причем сохран ее металла даже издалека можно было оценить на твердую «четверку». Саша и Гена обернулись на меня, на их лицах было недоумение. Я поднял каску с земли и тут увидел, что у нее проломлен купол. Картина повреждений очень напоминала ту, которую мы видели у Сашиной каски, на которую упало сверху дерево. Я повертел ее в руках – ее металл был очень крепок, а на боку даже виднелись остатки декали с белым вермахтовским орлом.
Саша и Гена подошли, лицо Саши выражало радость и зависть одновременно.
– Она верховая? – Саша взял каску у меня из рук, оценил сохран, – ты прикалываешься что ли?
Гена тоже смотрел на каску, а потом взял ее у Саши и выдал: «Это я в нее стрелял. Не попал».
Мы с Сашей переглянулись и сразу не поняли, что бы это могло значить.
– В позапрошлом году я ходил подальше от деревни пострелять из трехлинейки, ну и повесил ее на дерево, – пояснил Гена, – был бухой, стрелял и не попал. Зато теперь понятно, где мы находимся.
Для нас с Сашей было удивительно, что Гена не забрал эту каску с собой. Но более всего нас поразило то, что за пару лет никто в эти места из копателей так и не наведался, иначе они обязательно нашли бы эту каску и забрали.
– Теперь ты понимаешь, – улыбнулся Саша, обращаясь ко мне, – что у Гены тут все каски на учете!
Мы посмеялись, я спрятал каску в рюкзак. Бросить ее просто так рука не поднималась, толщина сохранившегося металла и общее состояние, за исключением утраты на куполе, позволяли в будущем отреставрировать ее. Но сразу решил про себя, что заниматься «колхозной» реставрацией с применением эпоксидного клея и стекловолокна я не буду. Для этой каски идеально подошла бы технология замены утраченных мест из стального листа и скрепление их сварными швами. Но я был совершенно не знаком с электросваркой, к тому же, у меня совершенно не было времени на это занятие. Большую часть своего свободного времени в теплые месяцы я уже несколько лет проводил в копательских путешествиях, и на другие увлечения просто не было сил. Так что я сразу отложил этот стальной шлем на дальнюю полку, поставив, однако себе галочку «за интересную находку».
В пределах прямой видимости от этого места мы заприметили очень живописную рощу из старых раскидистых деревьев. Гена сказал, что мы как раз туда и шли. Это были очень большие, и, судя по всему, очень старые дубы. Никогда раньше я не видел таких дубов в наших лесах. Они доминировали над всем, что было под их кроной, рядом с ними не росли никакие другие деревья. Рядом с одним из дубов лежало несколько больших валунов, положенных друг на друга. Лишь усилиями большого количества людей можно было их тут сложить таким образом, а поскольку здесь давно никто не живет, и места эти вообще крайне пустынны, то этому сооружению никак не меньше 60 лет. Гена рассказал, что здесь рядом как раз и проходила очень оживленная во время войны дорога, по которой немцы возили оружие и раненых. Но за давностью лет тут все заросло, и от дороги остались лишь смутные очертания. Мы сложили наши носимые вещи у этого дуба с камнями и начали работать с металлоискателями.
Было очень приятно ходить по ковру из толстых дубовых листьев, которые устилали вообще все. В одном месте Саша нашел большой металлический обруч, предназначение которого так и осталось для нас загадкой. В нескольких местах мы нашли разрозненные кучки гильз и патронов от Маузера. Такая большая и ровная площадка в роще оказалась совершенно незамусоренной, здесь не было даже осколков от мин и снарядов. Это наводило на смутные предположения, что активных боевых действий в этом месте не было. Мы разошлись по полотну бывшей дороги в разные стороны, но ни мне, ни Саше с Геной так больше ничего интересного не попалось. Для Саши это все было достаточно огорчительно.
– Пустышку тянем, – заявил он нам с Геной, когда мы все снова сошлись у дуба, – та каска верховая здесь блудняком оказалась, а по сути – если бы не Гена, то и ее бы тут не было. Давайте сворачиваться и пойдем копать на старых местах. Там можно каждый день ходить, и все равно хоть что-то будет попадаться.
Мы посидели под дубом, я предложил пообедать в таком красивом месте, что мы и сделали. Дубовые ветки горели очень хорошо и долго, и после обеда нам долго не хотелось отходить от костра. Но памятуя, что нам нужно еще вернуться, и что в это время темнеет рано, мы собрались и пошли обратно в Шоптово.
Следующие два дня мы провели в окрестностях деревни и посещали знакомые места. Саша радовался каждой мелкой находке, будь то советская монета или ржавый штык от трехлинейки. Я радовался за товарища, потому что смотреть на него в мрачном настроении из-за отсутствия находок было невыносимо. Мне тоже попадалась всякая мелочь, которую и брать уже никто не хотел. Но я все время помнил, что даже таких обычных для этих мест находок в районе Некрасово и у Минского шоссе вообще днем с огнем уже не найти.
В последний день перед отъездом мы всей толпой пошли снова к Староселью, где прямо перед немецкими позициями погибли танки Т-34. Маршрут лежал снова по лесной дороге через Толкачи и через лес, где мы копали немца. Поскольку мы уже знали диспозицию, то шли целенаправленно в одну точку. Такой подход позволил сэкономить время и сберечь силы. Наконец, примерно через час мы были уже на месте и расчехляли металлоискатели. Довольно быстро выяснилось, что позиции на самом деле занимают небольшой участок, и шесть человек на них если не мешают друг другу, то, как минимум, создают ненужную суету. По крайней мере, пару раз у Саши более молодые копатели уводили находку буквально из-под носа. Первый раз это случилось, когда он в свойственной ему неторопливой манере обследовал полянку между блиндажами. Эта полянка была уже многократно зачищена нами и до нас другими копателями, буквально на каждом ее метре были ямы разной степени свежести. То есть, там постоянно что-то находили, но большей частью это был хлам, и эти находки бросали тут же. И Саша, проходя между этими маркированными таким образом местами, пытался «выудить» хоть что-то на выбитом месте. В какой-то момент сын его старшего товарища, видя, что Саша ходит между выбитыми местами по траектории «змейка», обогнал его и буквально сунул катушку под небольшой куст. Рано или поздно этот куст оказался бы на пути у Саши, он уже был совсем рядом с ним. Парень быстро копает в этом месте и достает из земли складную немецкую лопатку в очень неплохом сохране. Саша аж остолбенел от того, что произошло. Не желая испортить отношения, он, конечно же, высказался насчет того, что у него увели находку, но постарался перевести все в шутку, заявив, что он такой хлам все равно не брал бы себе в коллекцию. Но я-то видел, что Саша был немного расстроен, а уж на фоне общего невезения в эту поездку мне было его даже жалко. Второй раз молодежь утащила у него находку буквально через десять минут после первого случая. Саша уже плюнул и пошел в другую сторону, лишь бы не пересекаться с парнями. Они же, увидев, что Саша уходит, бросили это место и пошли за ним. Тогда Саша присел перекурить с Геной, полагая, что ему ничего не угрожает. В этот момент парни вышли совершенно с другой стороны, очевидно, сделав петлю вокруг полянки, и начал ходить с металлоискателем на том месте, которое Саша собирался отработать после перекура. И буквально сразу эти двое выскочек вытащили из-под земли алюминиевый зацеп от пряжки вермахта. Видя такой фарт, они уже решили, что и сама пряжка лежит где-то поблизости, и они взрыли большую площадь подчистую, уже даже не проверяя землю металлоискателем. Но пряжки не было. Единственное, что они там нашли, – это была кожаная полоса от поясного ремня, задубевшая от времени, и разорванный пополам язычок, который был пришит к немецкой пряжке. Подошел отец, и они втроем стали вслух реконструировать ход событий. По всему получалось так, что до нас эту пряжку уже нашли, но оторвали у нее кожаный язычок и, ввиду его ветхости, бросили здесь же. А вот зацеп от пряжки прежние копатели так и не нашли. Саша сидел на бревне, курил и только тихонько смеялся над молодыми камрадами. Потом он мне рассказывал, что все-таки есть справедливость, когда алчные люди получают по заслугам. Я слушал его и понимал, про кого он говорит, но точно также алчным можно было назвать и его самого, да и всех нас. Итогом всего этого выезда в расширенном составе стало то, что Саша твердо решил больше никого с собой на интересные места не брать.
– Вдвоем, втроем еще можно ездить, – меланхолично, но уверенно говорил он, – но двумя тройками – это уже перебор. Каждый хочет что-то свое, все путаются друг у друга под ногами. Я же не лез вперед них, мы дали им возможность ходить по лесу самостоятельно и искать места, на которые бы мы и не претендовали. Вместо этого они спутали все карты, выпили всю водку, а толку от этого – ноль.
Так жаловался мне на своих приятелей Саша, когда мы уже ехали на машине домой.
Но перед самым отъездом мы устроили небольшой салют. Точнее, эти самые молодые копатели проявили инициативу и закатили в аккуратно сложенный костер небольшой снаряд. Если бы мы были втроем, то ни у кого из нас даже мысли не возникло бы, чтобы что-то взорвать в лесу. Гена со своими приколами был не в счет, но он всякие такие фокусы, наподобие взрывов и пострелушек в лесу всегда делал сугубо в одиночку.
Они сначала выкопали квадратную ямку, сложили туда вниз мелких веток, переложили первый слой сухой травой, затем положили веток потолще и уже в конце завершили эту конструкцию толстыми сухими ветками. На этот «эшафот» они аккуратно положили снаряд с сохранившимся взрывателем и подожгли нижний слой. Расчет был прост: горящий снизу маленький костер подогреет снаряд, а когда в дело пойдут более толстые сучья, средние успеют прогореть, и под тяжестью снаряда они подломятся. Таким образом, снаряд окажется ниже уровня земли в ямке, и при взрыве осколки пойдут в основном в землю, и лишь малая их часть пойдет строго вверх. Парни подожгли костер, и мы все быстрым шагом пошли от этого места. Меня предварительно попросили держать строго прямой курс на выход из леса, чтобы мы случайно не дали круг и не вышли к костру. Я шел и говорил нашим новым знакомым, что у нас вообще-то есть принцип – не шуметь в лесу…
Все шли очень быстро, опасаясь неизвестности. Я впервые видел Сашу, который передвигался столь же быстро, как и я. Гена практически бежал, но уж он точно знал, что в таком густом лесу уже на расстоянии в пятьдесят метров осколков бояться не следует. Он бежал скорее из чувства солидарности, как школьник бежит от разбитого его другом оконного стекла, чтобы взрослые не свалили всю вину за проступок на него. Так мы шли буквально пять минут, время от времени останавливаясь, чтобы послушать, не прогремел ли взрыв. И неожиданно для всех нас, когда мы были уже на полпути к выходу из леса, где-то очень далеко позади, приглушенно, но при этом очень веско прозвучало «Б-б-бах-х-х-х!». Эха практически не было. Звук был такой, словно недалеко упало старое дерево. Только и всего.
