Последние дни марта, хоть снега в городе практически нет, но по ночам наблюдается довольно приличный мороз. Глядя на московские парки, можно было бы подумать, что и за городом земля уже практически оголилась, и можно, нет, даже нужно начинать копать как можно скорее!
И вот как-то рано утром я обнаруживаю себя едущим в Зяминой машине вместе с его подругой, Серегой и Шипиловым. Мы выезжаем со МКАД и поворачиваем на Минское шоссе.
– Нужно ехать прямо примерно 130—140 километров, до самой границы Московской и Смоленской областей. Главное – проехать пост ДПС в районе 141 километра и потом еще чере 2—3 километра возле автозаправки с левой стороны повернуть на Некрасово, – говорит Серега.
– Как там дорога от трассы до самой деревни? – спрашиваю Серегу и толкаю Зяму, чтобы он отвлекся от музыки и послушал наш разговор.
– От Минского шоссе до деревни нормальная асфальтовая дорога, а потом нам нужно будет проехать всю деревню и ехать по насыпной дороге. Она тоже хорошая, ее постоянно ровняют грейдером. Мы с мамой и отчимом туда в любое время года доезжаем на «четверке», и ни разу там не застряли, – успокаивает нас Серега.
– В случае чего – выкопаем и вытолкаем твою машину! – вклинивается в разговор Шипилов, который до этого момента был молчалив и выглядел серьезно настроенным.
Зяма посмотрел в зеркало заднего вида на Шипилова, который сидел крайним у окна на заднем сидении, потом посмотрел на Серегу.
– Да я не парюсь вообще, мы вдвоем с Пашей на «Шкоде» зимой выезжали из любых сугробов, – подмигивает мне Зяма, – а тут уж вчетвером можно машину на руках вынести, – пробовал веселить всех Зяма.
Все посмеялись, Зяма сделал музыку погромче, и мы поехали дальше. Но нужно уточнить, что сейчас мы ехали не на маленьком хетчбэке «Шкода Фелиция», а на другой машине, которую Зяма купил в конце осени. Мы ехали на полноразмерном седане «Пежо-405», внутри которой даже 3 человека на заднем сидении не чувствовали себя стесненными, а в багажнике 3 копательских рюкзака лежали спокойно и непринужденно.
Было ранее утро, мимо проплывали полностью заснеженные поля Подмосковья, лишь кое-где на южных склонах оврагов была оголенная земля. Но в лесу, который защищен от редкого мартовского солнца стволами деревьев, свой особенный микроклимат, и там снег даже и не думал таять.
Примерно в районе 70-го километра Минского шоссе меня уже стали обуревать сомнения насчет того, сможем ли мы вообще покопать сегодня при таком большом снежном покрове?
Пока мы ехали, я прокручивал в голове все наши прошлые выезды с Зямой, осеннее копание со Стасом, все эти знакомства на копательских форумах в Интернете, переписку с Серегой и Шипиловым и другими копателями. И тут мне вспомнилась история с двумя интересными ребятами, с которыми я провел короткую встречу еще летом прошлого 2003 года. Все случилось очень быстро: мы списались на форуме, они выразили мне уважение за то, что им понравились мои отчеты о поездках, и мы решили встретиться, чтобы пообщаться. Прямо на следующий день!
Встретились на станции метро «Авиамоторная». Ко мне на встречу пришли два характерных русских парня, тот, с кем я общался, представился Володей, а второй – Саней.
Мы вышли из метро и пошли в сторону Измайловского парка, по дороге рассказывая друг другу истории из собственной практики. Ребята рассказали мне о том, что они копают меньше года, но уже успели найти под Москвой останки бойца Красной Армии. Причем, это было не захоронение, а верховые останки, сброшенные после боя в небольшую воронку. Володя и Саня показывали мне фотографии, сделанные в той поездке, там были элементы амуниции, остатки противогаза, кости и осколки немецкой мины, которые убили этого русского солдата. Ребята нашли при погибшем остатки красноармейской книжки, к сожалению, нечитаемой, и еще – при солдате не было медальона… Володя докопался до самых мелких деталей тех боевых действий, которые шли в том районе в 1941—1942 году.
Собственно, осенью 1941 года там была маневренная война, и немцы быстро захватили огромные территории. Красной Армии пришлось скорее отступать, чтобы не попасть в окружение. Зимой 1942 года, когда Красная Армия шла в контрнаступление, в том районе командование организовало фланговый удар по немцам. Ребята восстановили примерную последовательность событий: подразделение было брошено в атаку, они обходили немцев сбоку, и, когда дозор заметил их, то немцы накрыли красноармейцев минометным огнем. Боец, останки которого нашли Володя и Саня, был убит осколком немецкой мины. Сразу после боя у него забрали винтовку, при этом оставили на теле противогаз и все личные вещи. Скорее всего, стащили его в ближайшую воронку от мины и забросали землей. Это был их первый боец, и, когда они мне все это рассказывали в подробностях, у меня перед мысленным взором вставали все трагические и обыденные моменты боев.
Об этом думал я, когда мы ехали по Минскому шоссе, и мои мысли были прерваны предложением Зямы остановиться у придорожного магазина, чтобы купить дополнительно что-нибудь спиртного и какой-нибудь походной закуски.
Мы проехали мемориал на Минском шоссе, на котором выбиты слова «Их было десять тысяч», остановились у продуктового павильона. Ребята вышли из машины и пошли закупать еду. Я остался сидеть в салоне на заднем сидении, мне было важно побыть наедине со своими мыслями и окончательно разложить все по полочкам.
Итак, мы ранней весной едем копать в лес, за Долину Славы. Я пока еще не очень хорошо знаю Шипилова, слабо знаю Серегу. Но я хорошо знаю Зяму… А как ребята себя покажут в деле? Мне важно было увидеть рядом с собой таких компаньонов, которым занятие копательством было бы не менее интересно, чем для меня. В общем, мы должны разведать это место и в эту поездку присмотреться друг к другу. И это важнее, чем утоление жажды раскопок, которая накопилась за зиму.
Мои рассуждения были прерваны странным действом. К машине откуда-то со стороны подошел мужик лет пятидесяти, одетый в камуфляжную форму напополам с охотничье-рыбацким комплектом одежды. Он вплотную подошел к автомобилю, наклонился ко мне, посмотрел внутрь салона, потом заглянул со стороны водительского места. Я удивленно смотрел за его действиями и следил за его взглядом. Наши взоры пересеклись на подрулевой колонке в том месте, где вставляется ключ зажигания, Зяма оставил ключ, на котором болтался брелок. Мужик увидел ключ, понял, что машина не краденая и не угнана путем соединения проводов напрямую. Он выпрямился, отошел от машины, развернулся и ушел куда-то так же незаметно, как и появился. «Ничего себе, – думаю, – какие внимательные тут люди. Надо скорее уезжать отсюда и уже добраться бы до Серегиного дачного участка».
В этот момент вернулись ребята, покидали продукты в машину и мы поехали дальше.
– Перед постом ДПС сбрось скорость, – посоветовал Зяме Серега, – а уже после поста немного осталось до Некрасово.
Некрасово. Тогда я впервые услышал название этой деревни. И тогда я еще не знал, что со всем этим районом и с этой деревней будут связаны 3 года нашей жизни и моей собственной копательской карьеры.
Под веселую музыку из автомагнитолы мы мигом проскочили 5 километров по асфальтовой дороге от Минского шоссе до деревни. Сразу после бывших коровников твердое покрытие закончилось, и мы скатились на грейдерную дорогу. Она оказалась хорошо укатанной, снег лежал на ней твердым пластом, и мы примерно через 3 минуты уже остановились посередине дороги возле небольшой рощицы.
«Стойте, мы уже приехали, – радостно воскликнул Серега, – все, можно вон там поставить машину! Выгружайтесь пока, а я пойду проведать бытовку, открою замок».
Мы вышли из машины. Вокруг была оглушительная тишина, поля по всем сторонам были белые, абсолютно наглухо занесенные снегом. Утро было уже в самом разгаре, стояла яркая солнечная погода. Солнце уже немножко припекало, и стоило только сойти с накатанной дороги, как ноги проваливались в рыхлый наполовину мокрый снег местами по щиколотку, а местами и глубже. В некоторых местах, где были низины, под снегом была вода. То есть ноги стали мокрыми уже через 5 минут после выгрузки из машины. Шипилов, Зяма и я стояли возле автомобиля и смотрели в разные стороны, каждый думал о своем. Серега отпер замок, слышны были лязги металла: это он открыл дверь в бытовку и уже звал нас пройти внутрь.
Серегина дача представляла собой небольшой прямоугольный участок земли, огороженный стандартным деревянным забором, который за зиму покосился под тяжестью снега. Участок находился возле проселочной дороги, с противолежащей стороны от него была небольшая роща со старыми деревьями. Вокруг участка росли молодые, но уже достаточно высокие березки. На участке стояла небольшая одноэтажная бытовка, все окна в ней были целы, дверь на зиму запиралась на замок. Возле входа в бытовку стоял стол и две скамьи по разные стороны от него. В самом углу участка на той же стороне, что и бытовка, стоял деревянный туалет типа сортир. На другом конце участка стояло бетонное кольцо колодца, накрытое деревянным щитом.
– Колодец не работает, здесь воды у нас нет, – отметил мой взгляд Серега, – за водой нужно идти немного восточнее, там есть более обжитые участки и есть колодец с хорошей водой.
Отлично, в общем, для копателей, которые привыкли таскаться с палаткой по лесам и носить все бытовое имущество на своем горбу, такая база в тихом месте – просто находка!
Сама бытовка выглядела очень ухоженно, внутри она была разделена на 3 различных помещения – два спальных и одного общего. Внутри бытовки зимой могли уютно разместиться на ночлег 7—8 человек. Нас в этот раз было пятеро, так что недостатка в местах мы не испытывали. В общем помещении стоял стол и несколько стульев, на стене висела полка с небольшим количеством посуды и столовых принадлежностей. В спальных помещениях стояли сколоченные лавки, под которыми хранились матрасы и тряпки, напоминающие одеяла. Внутри бытовки мы обнаружили спички, соль, сахар, емкость с керосином и керосиновую лампу, несколько свечек и дежурный запас из нескольких видов круп. Эта бытовка была полностью приспособлена для жизни, здесь можно было не только переночевать, но и спокойно прожить неделю. Внутри все помещения были сухие, снег и дождь не грозил жильцам испортить настроение от пребывания на природе. Бытовка выглядела снаружи просто и незамысловато, но стоило оказаться в ней, как становилось радостно от того, что она была сделана на совесть. Из-под пола не дуло, на окнах даже висели скромные занавески. В общем, эта бытовка была приспособлена как будто специально для того, чтобы служить копательским пристанищем, базой черных копателей и авантюристов на границе Московской и Смоленской областей.
Пока мы разбирали вещи и переносили свои рюкзаки из машины в бытовку, Серега успел быстро мне рассказать историю своей дачи. Этот небольшой участок в 1990-х годах выделили его маме и отчиму, который работал на одном из оборонных предприятий столицы. Здесь изначально обещали провести электричество, но дальше разговоров дело не пошло. Серегина семья поставила здесь чисто символический забор-штакетник, чуть позже они купили и привезли сюда эту бытовку и даже успели вырыть на участке колодец. Он до сих пор стоит здесь, бетонное кольцо выглядывает из-под снега немного чужеродно в этих, кажущихся нетронутыми цивилизацией, местах. Но дикость этих мест кажущаяся. Лишь в последние годы советской власти и первые годы ельцинского правления русская деревня пришла в упадок. А до войны в этом районе было 3 или 4 деревни, среди них Некрасово была самой большой. Во время войны, а именно в течение осени 1941 года, а также весь 1942 год и начало 1943 года вся эта местность находилась в эпицентре то вспыхивающих, то затихающих боев. Примерно 12 месяцев именно в этом месте линия фронта застыла, и участок, на котором стоит бытовка, располагается на бывшей нейтральной полосе. Серега рассказал, как на поле за дорогой, которое видно, если стоять спиной к входной двери бытовки, он как-то весной нашел ржавый сменный ствол от немецкого пулемета МГ-34. А еще он на распаханных полосах подростком находил немецкие латунные гильзы и патроны калибра 7,92 мм. Шипилов все это время слушал, как казалось, не совсем внимательно, будто все больше погружаясь в свои собственные мысли и размышления. Но время от времени он вклинивался в Серегины повествования и задавал довольно четкие вопросы. Для него рассказы Сереги не были новостью, ведь Шипилов успел покопать в официальном поисковом отряде и излазил много мест в Долине Славы. Кстати, Долина Славы оказалась совсем недалеко от Серегиной бытовки, и мы договорились, что сначала нужно будет проверить самые ближайшие опушки и все направления на все четыре стороны от бытовки, а потом следует обязательно совершить несколько выходов в сторону Долины Славы.
Зяма слушал наши беседы с видимым интересом, но задавал все время какие-то странные вопросы, и казалось, что он слушает на самом деле невнимательно и, ко всему прочему, очень мало знаком с военной тематикой, с военной историей и вообще с армейским бытом 1940-х. Он больше времени в процессе поездки уделял своей спутнице, а по приезду на место так вообще большей частью переключился на общение исключительно с ней. Складывалось ощущение, что, как только он вылез из-за руля, у него просто съехали катушки. Он извлек из своего рюкзачка несколько полуторалитровых пластиковых бутылок пива и немедленно почал одну и них. Было очевидно, что главной задачей на ближайшие час-два для него является приведение себя в состояние алкогольного опьянения.
За первые 20—30 минут, что мы успели провести в бытовке и рядом с ней, я совершенно промочил ноги. Но мне было совершенно не холодно, хотя у Зяминой подруги при виде моих старых кроссовок, проваливающихся в воду под растаявший местами снег, в глазах читался страх схватить простуду. Я заболеть не боялся: всем известно, что во время выездов и экспедиций человеческий организм приводит себя в состояние повышенной готовности и мобилизуется настолько, что подобные мелкие невзгоды оказываются уже не способны причинить какой-либо вред здоровью. Кроме этого, мы все находились в постоянном движении: кто-то в роще собирал сухие сучья для костра, кто-то раскладывал еду для легкого принятия пищи, кто-то обустраивал быт внутри домика. В общем, все занимались чем-то общеполезным. Да и вообще, нужно было всем, кроме Сереги, немного освоиться на новом месте, оценить обстановку, и лишь после этого нам следовало решить – где и как мы будем копать.
После легкого завтрака мы не спеша собрались и пошли на то самое поле, где Серега в подростковом возрасте сделал свои первые находки. Снег на поле и на склонах был очень рыхлый, ноги проваливались в него чуть ли не по колено. Мы шли гуськом, ступая след в след. Перешли дорогу, по которой приехали сюда, спустились к ручью, кое-как переправились на другую сторону – и вот перед нами поле! Ходить по нему с металлоискателем оказалось совершенно невозможно: глубокий снег никак не позволял. Недолго думая, мы свернули с поля в сторону ближайшей опушки. Там, по крайней мере, кое-где виднелись места уже свободные от снега. В первую очередь снег отступил на южных склонах оврагов. Зашли в лес, распределились и начали ходить. У Шипилова был свой металлоискатель. У Сереги был свой, но он пока даже не стал доставать его из рюкзака – ему было интересно просто походить с нами. Мы с Зямой традиционно ходили вдвоем с одним прибором. Так и получилось, что Шипилов ушел со своим металлоискателем один вглубь леса, а я с Зямой, Серегой и его девушкой остался ходить вдоль опушки среди редких деревьев.
Первыми нашими находками стали гильзы от немецкого пулемета. Их в одном месте было набросано довольно много: здесь, скорее всего, стоял и стрелял немецкий пулемет. После того, как нам надоело копать гильзы из грязной лужи, которую быстро стала представлять собой яма, мы решили тоже двинуться подальше в лес. Я пошел первым, а поскольку я обычно специально петляю влево-вправо, чтобы лучше рассмотреть новое место, то ребята решили выждать, когда же я остановлюсь на каком-то пятачке.
Буквально через 5—10 минут хождения в заснеженном и освещенном ранним весенним солнцем лесу я понял, что серьезно копать здесь у нас не получится. Стоило опустить лопату в снег и сделать пару движений, как из-под вынутой земли начинала сочиться вода, которая очень быстро заполняла яму. Вода была холодная, очень злая. Было элементарно некомфортно все время опускать туда руку в перчатке и пытаться где-то там, в холодной грязной жиже нащупать то, на что отреагировал металлоискатель. Попадались в основном осколки, алюминиевые тюбики от мазей, зубных паст, сыра «Тильзитер» с маркировкой 1941 и 1942 годов. Ребята уже подошли ближе к тому месту, где я копал, и я уже переключился с копания на осмотр окрестностей, как вдруг… Мое внимание привлек некий ярко-рыжий от ржавчины округлый предмет, который висел на кустах метрах в десяти от меня. Его очертания были мне очень знакомы. Я сразу все понял, и заорал камрадам: «Эй, эхе-хей! Я наше-е-е-л! Идите сюда-а-а!».