Мы провели анализ наших летних походов и сделали некоторые выводы. Поскольку мы все время стремились углубиться как можно дальше в лес, то очень часто проскакивали блиндажи и окопы, оставляя их без должной проверки. Мы полагали, что поскольку эти места находятся близко к опушкам, к дорогам и деревням, то оттуда уже давно все ценное вытащили. И, соответственно, мало-мальски ценные вещи можно найти только в глухих и труднодоступных местах.
Отчасти эта наша стратегия срабатывала, так мы со Стасом в дебрях наткнулись на пулеметный станок и потом не так далеко от того места нашли еще и одинокую пряжку вермахта. Но не в пользу этой стратегии было то, что я выкопал целый противогазный бачок на бруствере немецких позиций, расположенных в непосредственной близости садовых участков. Получается, что с равным успехом можно копать как в чаще леса, так и на опушках. Если бы у нас был глубинники, как у команды Вадимыча, то мы могли бы так же исследовать поля, на которых работать гораздо проще, чем в лесу. Но у меня есть только простенький металлоискатель, которого нам едва хватает на двоих со Стасом… Когда с нами выезжает Серега, то шансы найти что-то ценное на глубине увеличиваются, потому что его прибор более мощный и уверенно ловит сигнал от металла на такой глубине, на которой мой прибор совершенно бесполезен.
В очередной раз мы поехали копать со Стасом, а Серега отказался составить нам компанию по каким-то своим причинам, в которые я не стал вдаваться. Я рассказал Стасу о встреченных на поле копателях с глубинником, поделился с ним своими соображениями по поиску в местах, близко расположенных к Минскому шоссе. И мы решили не совершать утомительный марш в Некрасово, а пройтись вдоль Минского шоссе, в лесах по обеим сторонам дороги.
Был конец октября, погода стояла теплая. Природа была за нас, и даже воздух было вдыхать очень приятно, он казался вкусным. Мы перешли Минское шоссе у поворота на Некрасово, обошли автозаправку и прошли в лес. Буквально пятнадцать минут хода – и мы уже заметили блиндажи и одиночные ячейки. Я решил специально никуда и не за чем не торопиться, поэтому, как только достал металлоискатель из рюкзака, то сразу передал его Стасу. И стал изучать местность. Эти позиции были весьма примечательны, поскольку очень многие ямы были завалены упавшими деревьями, да и вообще в этом лесу хватало бурелома. Это, в самом деле, усложняло задачу поисков, потому что приходилось не просто обходить яму по кругу, но обходить также и упавшее дерево целиком, если его положение не позволяло подлезть под него или перелезть сверху. И то и другое человеку с металлоискателем в одной руке и лопаткой в другой было делать довольно трудно ввиду наличия также и рюкзака за спиной. Но Стас не сдавался, он методично «обшаривал» эту местность по верхам, проверяя блиндажи непосредственно у входа и на расстоянии пяти метров от него. Ему попадались гильзы от трехлинейки и ППШ, детали от техники, вероятно, советского производства: диски сцепления, рычаги, педали, вентилятор радиатора, всякие форсунки и корпуса агрегатов. Было много различных шестеренок, но мы, к сожалению, совершенно не разбирались в технике времен войны, и поэтому не могли атрибутировать эти находки. По умолчанию мы считали их военными, но не исключено, что это были и послевоенные детали, оставшиеся здесь от лесозаготовителей или колхозников. В одном месте Стас наткнулся на довольно отчетливый сигнал в режиме «цветной металл», и мы вместе стали раскапывать его. В этой яме обнаружился весьма интересный предмет: это было отбитое узкое стеклянное горлышко от бутылки, в которое была вставлена обрезанная гильза от револьвера Наган, а само горлышко было еще и обмотано ржавой стальной проволокой. Мы минут десять провели в догадках о назначении этого предмета, пока Стас не выдал самую правдоподобную версию: «Это остатки бутылки с «коктейлем Молотова». В общем-то, скорее всего, он был прав. В бутылку из-под водки налили горючую смесь, затем плотно вставили отпиленную гильзу от Нагана, в которую уже вкрутили шнурок или бельевую веревку подходящего диаметра, после чего гильзу смяли и зафиксировали тем самым получившийся фитиль у горлышка стальной проволокой. Отсутствие фитиля и сам факт разбития бутылки мы объяснили тем, что бутылка с горючей смесью была использована по назначению. Но нас смутило то, что мы находились в старом лесу, и эти позиции тоже в войну располагались в лесу. Как мы знаем, танки в лес не совались. Возможно, «коктейль Молотова» был применен против пехоты?
Пока мы думали и гадали, мне на память пришел один известный текст из послевоенной газеты, в которой была опубликована история о найденной в простой винтовочной гильзе предсмертной записке. В ней боец писал потомкам о том, что они с группой бойцов-бронебойщиков стоят насмерть на пути фашистских танков, прорывающихся в районе Минского шоссе к Некрасово. Вот они отбили одну атаку, забросав танки с крестами гранатами и бутылками «КС», затем выдержали еще несколько натисков, и вот в конце остался только один автор записки, который завещает потомкам бить фашистских гадов и любить Родину. Перед своей последней битвой герой вложил записку в винтовочную гильзу и воткнул ее в растущее неподалеку дерево. Лишь спустя много лет, когда уже отгремели залпы салюта Победы, местные жители спилили это дерево. Когда разделывали его на дрова, то обнаружили в стволе это послание, вросшее в годовые кольца.
После этого нашего похода я решил снова найти описание этой истории, и меня снова пронзило током, когда я, вспоминая тот лес у поворота с Минского шоссе на Некрасово, тот осколок бутылки со вставленной нагановской гильзой, уже осознанно прочитал текст этой записки:
«22 февраля 1942 г.
Нас было 12 послано на Минское шоссе преградить путь противнику, особенно танкам. И мы стойко держались. И вот уже нас осталось трое: Коля, Володя и я, Александр. Но враги без пощады лезут. И вот еще пал один – Володя из Москвы. Но танки все лезут. Уже на дороге горят 19 машин. Но нас двое. Но мы будем стоять, пока хватит духа, но не пропустим до подхода своих.
И вот я один остался, раненный в голову и руку. И танки прибавили счет. Уже 23 машины. Возможно, я умру. Но, может, кто найдет мою когда-нибудь записку и вспомнит героев. Я – из Фрунзе, русский. Родителей нет. До свидания, дорогие друзья.
Ваш Александр Виноградов».
Мы ходили по этим позициям еще часа два, и набор находок был примерно одинаковый: гильзы, бесформенные остатки техники, битое стекло. В очередной раз повезло Стасу, когда он нашел советскую монетку номиналом в 3 копейки 1941 года, она блестела ярко-желтым металлом прямо сразу после того, как он выкопал ее. Хороший металл, советское качество, и монетка не была потертой от долгого хождения. Скорее всего, была потеряна как раз в 1942 году, когда Красная Армия вышла на этот рубеж и закрепилась здесь до весны 1943 года.
Потом настало время обеда, мы не спеша сварили макароны с тушенкой: получилось некое подобие макарон по-флотски. После обеда решили немного пройти в сторону Гагарина вдоль Минского шоссе. Так получилось, что дошли до постаментов на шоссе, отмечающих границу Московской и Смоленской областей. По шоссе с тяжелым гудением шоссе мчались многотонные фуры и стрижами проносились легковушки, и никому из водителей не было дела до каких-то странных фигур в лесу, которые шатались между деревьями. Мы совершенно не были заметны с дороги, зато любое перемещение по шоссе нам было видно прекрасно. Это позволяло чувствовать себя в безопасности. Кроме того, наша новая тактика держаться вблизи дорог явно давал плоды. Да и при удалении от Минского шоссе позиции заканчивались, там уже был просто лес без следов войны. Мы шерстили ямы одну за другой, и нам все время что-то попадалось. Когда Стас в очередной раз передал мне прибор, я пошел через папоротник к одному большому отдельно стоящему дереву, и практически сразу в его корнях на режиме «цветной металл» услышал из металлоискателя некий сильный сигнал. Аккуратно орудуя лопатой, я снял слой дерна.
Штык лопаты тут же уткнулся с алюминиевую ровную поверхность. Я аккуратно разгреб тонкий слой земли и увидел, что практически под слоем листьев лежит какая-то алюминиевая крышка овальной формы, у которой сбоку от центра есть отверстие и рядом вкручена еще шестигранная пробка из цветного металла. Это был действительно цветной металл, он блестел желтым и выглядел так, как если бы только вчера эта деталь была выпущена с завода. Я осмотрел находку со всех сторон, веточкой аккуратно удалил землю изо всех внутренних полостей. Хм, определенно, это деталь от старого мотоцикла. Судя по форме и изгибам на поверхности крышки, она принадлежала именно немецкому мотоциклу: все было сделано очень аккуратно, по-немецки. Насколько я знал, и это знание подтверждалось копательcкой практикой, все более-менее ответственные детали, изготовленные в СССР, имели маркировку с цифрами и буквами, естественно, кириллицей. Американские, немецкие, французские и вообще европейские детали и механизмы несли на себе маркировку на латинице. Очень часто можно тут же и установить производителя детали: завод такой-то, фабрика такая-то, фирма такая. Но в случае с этой крышкой производитель не утрудился поставить собственное клеймо. Кириллических или латинских букв не было, как и цифр, но я как-то интуитивно стал считать, что это крышка именно от немецкого мотоцикла. Причем, судя по характеру ее крепления к мотору или коробке передач, она не должна была крепиться герметично: по периметру крышки была расположены отверстия для винтов или болтов небольшого диаметра, а внутри на той поверхности не было следов резинового уплотнителя или прокладки. Тут подошел Стас. Мы вместе еще раз осмотрели крышку, только он вдруг начал сомневаться, что она от мотоцикла и вообще от техники времен войны.
– Может, это от колхозного мотоцикла? – начал размышлять Стас в «зеленом свете», не утруждаясь анализом того, где и при каких обстоятельствах она была найдена. Конечно, рядом метрах в пятидесяти шумит Минское шоссе, и запчасти от техники здесь могут относиться к любому периоду. Но, все-таки, попытался я убедить его, здесь была война, и после того, как немцев прогнали на запад, наши части обязательно останавливались и в этом лесу, и во всех окрестностях. Здесь в 1943—1945 годах могла быть полевая ремонтная база, где давали ремонт любой технике, от дизель-генератора для танка до мопеда для штабного связиста. В вермахте солдаты не чурались пользоваться трофейной техникой, и в Красной Армии по мере хода войны немецких машин становилось все больше и больше. Если какой-то трофейный мотоцикл немного ломался, то поставить его на ход в короткий срок было очень трудно: где взять подходящие запчасти именно на эту марку и модель? Хорошо, если что-то можно сделать из подручных материалов или снять нужную деталь с мотоцикла-донора. А если это редкая модель? Тогда ее разбирали и саму превращали в донора, оставляя на полевом складе. Потом приходил приказ быстро перебазироваться, и многие трофейные вещи были брошены там, где были складированы. Все это засыпалось по осени листьями, засыпалось зимой снегами, заливалось весной талыми водами. Спустя год природа скрывала вещи надежно. А теперь нам достается возможность отыскать то, что было потеряно, забыто, брошено.
Поскольку крышка была совершенно целая, без трещин и сколов, я сунул ее в рюкзак как ценную находку. Дома разберемся, что это за штука и чему она принадлежит, решил я.
Я передал Стасу его очередь работы с металлоискателем, и вплоть до вечера мы больше ничего интересного не нашли. Стас подобрал в папоротнике пару винных бутылок, наполовину затянутых землей. По нашему общему мнению, это были именно бутылки с войны. А я нашел рядом с блиндажом очень интересную бутылку из прозрачного с легкой синевой стекла, с узким горлышком. Стас осмотрел ее и оценил как водочную бутылку из сороковых годов, скорее всего, именно в такие емкости заливали горючую смесь и делали «коктейли Молотова». Мы забрали все эти бутылки и двинулись в обратную дорогу, пообещав себе, что мы обязательно еще вернемся в эти места и продолжим изыскания у Минского шоссе на границе Московской и Смоленской областей.
Потом я узнал, что эта алюминиевая крышка относится к двигателю немецкого мотоцикла BMW R3, которые производили только в течение 1936 года, и выпущено их было всего 740 экземпляров.