Не успели мы вернуться из этой поездки, как у Сереги возникла одна идея. Точнее, эту мысль он вынашивал очень долго, но мне поучаствовать в ее осуществлении предложил только сейчас. Дело в том, что и до нашего с ним знакомства Серега самостоятельно занимался «покопушками». Очень мало, от случая к случая, только в самых безопасных местах, но все же он выходил копать в одиночку. И вот как-то в одном разговоре он предложил мне покопать в одном из московских парков. На мой вопрос: «А почему именно там?», Серега ответил, что в детстве он очень часто гулял там с бабушкой, и ему всегда хотелось покопать в том парке. И что Серега с самого детства помнит свое видение, как будто это было снято на кинопленку: вот он, маленький мальчик, копает пластмассовой лопаткой в песочнице, и вдруг откапывает жестяную коробочку. А в коробочке – деньги, золотые монеты и драгоценные камни в ювелирных изделиях. Он рассказывал об этом так серьезно и обстоятельно, что у меня и мысли не возникало посмеяться над ним. Еще он мне рассказывал, что там можно накопать много разных монет, и что ему в свое время удавалось даже найти советскую мелочь 1930—1940-х годов. Серега хотел просто покопать в том парке и для компании звал меня с собой.

Как быть? Это самый настоящий людный парк, он находится на территории города. Там проложены асфальтовые дорожки, там есть детские площадки и места для выгула собак. В этом парке даже может патрулировать конная полиция. Ну как копать в таком месте?

Мы решили сначала обдумать все возможные риски, а потом принять окончательное решение и выбрать подходящее время для такой вылазки.

Во-первых, зачем наглеть? Когда мы копаем в глухих и диких местах и иногда даже позволяем себе пошалить, бросив в костер найденный патрон, то этого никто не видит, не слышит и об этом никто не знает. Значит, никто не может и пострадать, даже морально. Но если мы попадемся на глаза какой-нибудь бойкой пенсионерке или пенсионеру, которому не понравится такая непривычная картина в виде двух молодых людей, прозванивающих парк с металлоискателями? Эта история в таком случае пахнет звонком в милицию, а уже то, чем может закончиться такой контакт с представителями закона, я прекрасно знал на собственном опыте.

Во-вторых, есть еще и администрация парка, которая наверняка не будет в восторге, когда узнает, что кто-то неофициально занимается на ее территории археологическими раскопками. Пусть это звучит смешно, но даже по существовавшим тогда нормам и правилам, для поисковой деятельности на территории населенного пункта необходимо согласовывать любые земляные работы как минимум с представителями местных властей. А в максимальной конфигурации – еще и запрашивать «добро» от профессиональных археологов. Без этого получается, что мы нарушаем Административный кодекс, что грозит штрафом и возможным изъятием находок и орудий, с помощью которых эти деяния были осуществлены.

В-третьих, о каких находках в черте Москвы может идти речь? Ну, хорошо, современные и советские монеты мы можем найти, даже обязаны найти. Но у меня дома лежит полная жестяная коробка таких монет.

Покопать ради острых ощущений и поиграть в конспирацию под носом у физкультурников и собачников? Что ж, можно и так, но тогда нужно быть готовыми быстро и бесшумно исчезать в лесу, продумать маршрут ухода от назойливых взоров прохожих. И, главное, выбрать такое время и такую погоду, чтобы на улице было как можно меньше людей.

Мы с Серегой решили, что в этот парк лучше всего ехать в будний день, потому что в выходные там просто не протолкнуться. Что касается времени суток, то лучше всего приехать туда с утра пораньше, но в такое время, чтобы собачники уже совершили свои прогулки, а мамаши с детьми еще не успели бы выбраться на свежий воздух. То есть, наше время для копательской работы будет совсем сжато: с 9 часов утра и примерно до обеда.

Обычно мы во время работы в лесу находили только старый хлам в виде осколков снарядов и мин, реже попадался сельскохозяйственный инструмент. Конечно, к ржавым консервным банкам и бытовому мусору времен войны мы привыкли. Равно как и гильзам, ржавым патронам и снарядам, минам и трухлявым гранатам. Но в городском парке следует ожидать огромного количества мелкого бытового мусора, который, возможно, попал сюда только вчера. То есть, верховой мусор мы, конечно, увидим сразу, но что делать с тоннами пробок, алюминиевых банок, обрывков фольги от сигаретных пачек и прочих железок, накапливавшихся десятилетиями?

Вопрос историческо-риторический и не требует ответа. Но на любой сигнал у нас с Серегой будет только один ответ: «Надо копать!»

И вот в среду рано утром мы встретились с Серегой в центре зала станции метро «Арбатская». Пассажиры спешили по делам, все норовили ехать в центр, суета на станции и в вагонах была страшная, как всегда. Мы были очень рады, что нам не нужно конкурировать со всеми этими людьми и спешить на работу – мы собирались добраться до парка, чтобы искать ценности в безлюдных местах.

Когда мы вышли на улицу из метро, то увидели опустившийся на город туман, изредка с неба падали мелкие капли. Было промозгло и неуютно, но нам такая погода очень даже подходила. Это было дополнительной гарантией того, что в парк мало кто рискнет сунуться, и мы там сможем чувствовать себя в выборе мест для раскопок более свободно.

Первый час мы провели в парке, присматриваясь к обстановке и прогуливаясь с металлоискателем по тропинкам, проложенным вдали от асфальтовых дорожек. Все это время мы старались не шуметь, приглушать звуки от металлодетекторов и все время осматриваться. Но в это время в парке нам попадались лишь редкие старички-пенсионеры, которые привыкли выходить на прогулку в это время в любую погоду. Среди деревьев было не так холодно, как на улице в городе, но все же было достаточно сыро. К исходу первого часа у меня уже были насквозь мокрые кроссовки, штаны тоже были мокрые примерно до колен. Серега был более предусмотрителен, и вместо кроссовок он надел ботинки на высокой шнуровке. Все это время нам попадались элементарные бытовые отходы, и лишь несколько советских монеток выпуска после реформы 1961 года порадовали нас. Каждая такая монетка вызывала большой интерес, и мы надеялись, что в скором времени сможем обнаружить копейки и более ранних периодов.

После того, как мы исходили первый квадрат леса вдоль и поперек, Серега предложил переместиться чуть дальше вглубь парка, поближе к прудам. Но перед этим следовало бы подкрепиться, сообщил он, и показал мне жестом на скамейку на детской площадке. Там мы перекусили парой бутербродов с колбасой, которые Сереге перед выходом вручила мама, и запили их домашним морсом. Мимо нас проходили собаководы со своими питомцами, совершенно не обращая на нас внимания. Мы с Серегой поняли, что в городе каждый занят собой и ему нет дела до других. Соответственно, если мы не будем вести себя неподобающим образом, то можем спокойно ходить с металлоискателем даже в присутствии прохожих. Во всяком случае, мы всегда сможем сообщить любому интересующемуся человеку, что ищем здесь клад, потерянные монеты, собственные потерянные ключи, наконец. Главное – не суетиться, не дергаться и быть доброжелательно настроенным. Так и решили действовать дальше.

Мы ушли с площадки и переместились к широкой асфальтовой дорожке. По обе стороны от нее в десяти метрах в лесу были протоптаны тропинки, и мы с Серегой поделили эти тропинки: я шел по левой стороне дорожки, он шел по правой. Периодически нам попадались еще монеты, на этот раз и ему и мне досталось несколько монет периода до 1961 года. Количество всяких пробок, кусков фольги и язычков от алюминиевых банок уже просто не поддавалось счету, но мы продолжали работать по каждому сигналу. Везде картина была примерно одинаковая, с той лишь разницей, что пробочные крышки-бескозырки стали попадаться по более ранним годам. Мы спокойно шли по лесу параллельно асфальту, мимо нас проходили люди, и никто не остановился для того, чтобы поинтересоваться у нас целью нашего занятия. К исходу второго часа нам с Серегой даже стало немного обидно, что прохожие нас не замечают. Получается, что все наши страхи были во многом необоснованны, и со стороны люди с металлоискателями в руках не вызывают особого интереса. Ну, ходит там кто-то в кустах с катушкой на штанге, если ищет что-то – значит, так надо. Примерно так нами было интерпретировано проявленное к нам и нашему хобби равнодушие. У каждого из нас в кармане уже позвякивало по несколько советских копеек, не считая и современных рублей, которые нам тоже попадались. На эти рубли, между прочим, уже можно было купить билет на метро и даже пару пирожков в киоске. И эти находки сложно было бы при всем желании назвать незаконными.

Так мы с Серегой ходили вдоль дорожек, время от времени меняя место, если нам начинал попадаться только мусор, или же вообще ничего не находилось. Дождь то начинался, то незаметно заканчивался. Мы были уже все мокрые, но неприятно не было, если только ты не останавливался. Тогда сырость и холод затекали за воротник, охватывали руки и ноги, ветер начинал задувать в спину, и стоять на месте тогда было невозможно. Надо было ходить, размахивать рукой с металлоискателем, наклоняться к земле и копать ямки – тогда организм мог поддержать нормальную температуру. В общем, сама погода заставляла нас работать без остановки.

В одном месте нам с Серегой стали попадаться гильзы от ППШ, так хорошо знакомые по военной археологии. Это было весьма необычно, а когда мы чуть подальше в лесу увидели четко выраженные блиндажи и окопы, то я очень сильно удивился этой картине. Но Серега тут же убедил меня, разъяснив, что в этих местах вплоть до середины войны проходили учения солдат Красной Армии перед отправкой на фронт, и здесь они учились строить блиндажи, копать окопы, жить в лесу и метко стрелять.

Вот уже минул полдень, но было все еще пасмурно и сыро. Мы ходили вперед-назад по тропинкам, и уже все шло к тому, чтобы заканчивать эту вылазку. И я, и Серега – мы вдоволь «насладились» апрельским утром, прилично устали и проголодались. В какой-то момент Серега уже начал унывать, и ходил уже просто вслед за мной, как будто машинально. Все чаще и чаще он ленился копать по сигналу, если тот казался ему недостаточно серьезным.

– А что копать, там опять будет пробка или мусор, – заявлял он, – я уже отличаю монету от сигаретной фольги. Кстати, она звонит примерно так же, как российская современная мелочь.

Я не возражал, ведь Серегин прибор был более мощным и более «умным». Он подавал разные по тону сигналы, если ему на пути встречался черный или цветной металл. И действительно, если уж Серега начинал копать только сигналы цветного металла и принимался за лопату, то доставал из-под земли, в основном, монеты. Однако вытяжные язычки алюминиевых банок для металлоискателя сквозь землю выглядят примерно так же, как и монеты. Поэтому и Сереге иногда доставалась скорбная судьба вытаскивать из грунта мусор. Мой же прибор был более простым. Он реагировал на мелкие предметы из цветного металла примерно так же, как и на большие предметы из черного. Конечно, более точной настройкой можно совсем отстроить дискриминацию так, что он будет давать сигнал только в присутствии совсем уж благородных металлов, а на сталь или чугун вообще не будет реагировать. Но такие экстремальные настройки я практически никогда не выставлял, предпочитая держаться срединного пути.

В очередной раз у Сереги прибор сработал, но у него уже не было желания копать. Я же в это время копал что-то свое, очередную водочную крышку. Серега остановился на том месте, чтобы дождаться меня, и в это время начал копать из последних сил. Он ковырнул землю лопатой, но из земли ничего не выскочило. Он копнул глубже, но и в этот раз ничего не нашел. Затем он взял металлоискатель, чтобы уточнит местоположение предмета. Оказалось, что предмет располагается глубже, чем обычная монета или мусор. Серега позвал меня, чтобы я провел своим прибором над ямкой. Мой металлоискатель гудел очень оптимистично и протяжно.

– Ну что, будем копать? – спросил меня Серега с такой интонацией, словно ожидая, что я начну его отговаривать.

– Вообще-то звук хороший, а что твой прибор показывает – железо или цветной металл?

– У меня показывает и то, и то. Но скорее ближе к цветному металлу, – он снова провел катушкой над ямой, и его прибор зазвучал на разные лады.

– Интересно, а может ты уже это выкопал?

– Нет, ты же проверял, это все еще там, в глубине, – Серега воткнул лопату в землю у ямы и полез за сигаретами.

– Давай я попробую копнуть, и тогда посмотрим.

– Давай, а то я уже устал, я закурю, – он чиркнул зажигалкой и затянулся.

Я сделал несколько движений лопатой, выбрал немного грунта, и штык лопатки задел за какой-то ржавый предмет. Я начал этот предмет обкапывать, чтобы добраться до края и поддеть его. На поверку предмет оказался довольно большой по площади, но мне удалось обкопать его со всех сторон. Начал поддевать его край лопатой, но это у меня не очень хорошо получалось. Отложив свою, я взял Серегину лопату и стал действовать ей. Серега в это время будто позабыл об усталости и наклонился вместе со мной к ямке. Чтобы получше рассмотреть предмет.

Когда мне удалось практически с силой вырвать эту железку из цепких объятий земли, оказалось, что в этой яме еще что-то находится. В моей руке была мятая железка с рваными краями, но было понятно, что ранее она имела ровные края и была круглой. Мы с Серегой руками выгребли землю из шурфа и обнаружили, что из ямы выглядывает какая-то стеклянная вещь, обмотанная очень сильно проржавевшей стальной проволокой. Вокруг этой стеклянной вещи была железная оболочка с такими же рваными краями.

– Контейнер… – произнес Серега, а я машинально оглянулся по сторонам.

Вокруг не было никого, все было тихо. Мы посмотрели друг на друга, я выпрямился и немного отошел от ямы.

– А вдруг это захороненные отходы от какого-нибудь НИИ? Помнишь, были публикации в «Московском комсомольце», как местные жители обнаружили в каком-то парке захоронение токсичных отходов? – у меня в голове мгновенно пронеслись самые невероятные предположения.

– Да, что-то такое помню. Там писал то ли про ртуть, то ли про отходы из химической лаборатории.

– Что делать-то будем? – я уже начал сомневаться, стоило ли нам прикасаться к этим предметам.

– Не знаю.

Оставить это просто так и уйти мы не могли, ведь мы копали не в первый раз. У нас уже накопился огромный опыт хождения по лесам и раскапывания самых разных взрывоопасных предметов. Мы умели копать лихо, но могли копать и очень осторожно, если это было нужно.

– Давай аккуратно обкопаем его, посмотрим на его размеры, а там видно будет, – предложил я самый обстоятельный вариант, как мне казалось.

Серега согласился, и мы начали аккуратно с двух сторон обкапывать эту яму. Вот уже из-под земли показалась верхняя часть этого контейнера. На самом деле контейнер оказался небольшой металлической банкой, крышку от которой мы уже отломали лопатой. Внутри железной банки находилась стеклянная емкость с притертой крышкой, которая для надежности была еще и прикручена к банке стальной проволокой. Это-то нас и смущало: с какой целью содержимое банки была так плотно и надежно запечатано? А вдруг там внутри действительно захоронены какие-либо ядовитые или радиоактивные вещества?

С большой предосторожностью мы поддели лопатами эту ржавую банку и извлекли ее на поверхность. Эта банка была примерно пятьдесят сантиметров высотой и тридцать сантиметров в диаметре. Когда мы переворачивали ее набок, я заметил, как у Сереги от волнения дрожат руки. Особенно эта дрожь была заметна на пальцах, хотя внешне он никак не казался взволнованным.

Оказалось, что стеклянная емкость ничем не удерживается внутри ржавой банки, и тогда мы аккуратно вытряхнули ее оттуда.

Нам предстала стеклянная банка, наподобие современных трехлитровых, но с более грубыми формами. Стеклянная пробка от нее ранее мне в быту не встречалась.

Мы снова переглянулись, не смея ничего предпринять.

– Что делать будем? – снова спросил я Серегу, который начал внимательно рассматривать содержимое этой стеклянной емкости.

– Здесь нет никакой жидкости, вот, смотри, – он ткнул в бок банки пальцем, – здесь какие-то свертки, несколько бумажных и из ткани, а еще там внутри маленькие стеклянные пузырьки с крышкой, как из аптеки.

«Ну, все, точно откопали какую-то гадость, которую тут прихоронили в советское время подальше от глаз», – так думал я, а руки сами тянулись, чтобы воочию в этом убедиться.

Внутри действительно не было никакой жидкости, туда не попадала вода, и внутри стеклянной банки не было даже конденсата. Тот, кто закрывал эту банку, очень хорошо постарался, он даже промазал ее горлышко толстым слоем густого машинного масла или какой-то другой технической смазкой.

Чтобы достать содержимое, нам нужно было для начала удалить остатки стальной проволоки. Ни у кого из нас не было перочинного ножа или пассатижей. Мы пробовали поддеть проволоку ключом от квартиры, но не тут-то было. Проволока была прикручена к горлышку банки намертво, к тому же за много лет сильно заржавела и прикипела.

Я взял Серегину мощную лопату и стал поддевать проволоку рычагом. Серега в это время докурил одну сигарету и тут же зажег другую, он смотрел за моими действиями, не отрывая взгляда. Против Серегиной лопаты не устоит никакая проволока, вот я удалил все витки, которые держали крышку на банке.

– Открываем? – быстро спрашиваю Серегу

– Давай, – отвечает он, выдыхая дым

Я поддел лопатой край стеклянной крышки, и она поддалась на удивление легко. Я аккуратно взял ее рукой в перчатке, и тут в воздухе почувствовался запах старого машинного масла, крепкий аромат смазки для сохранения железа. Серега снял с плеч рюкзак, бросил его на землю и сказал: «Клади все сюда, сначала будем смотреть». Отложив крышку в сторону, я аккуратно залез рукой внутрь и достал оттуда первую попавшуюся вещь. Это был аккуратно и плотно скатанный бумажный сверток, внутри которого было что-то небольшое и тяжеленькое. Я передал это Сереге, а сам полез в банку снова. Так я достал еще два таких же бумажных свертка с похожим по весу содержимым, а на четвертый раз у меня в руках оказалась какая-то мятая вещь из тонкой кожи, не очень аккуратно прошитая потемневшими от времени белыми нитками. Мы складывали извлеченные предметы на рюкзак один за другим. Затем я достал из банки какой-то мешочек из старой, но хорошо сохранившейся ткани, перевязанный тесемкой. В этом мешочке что-то звенело, причем звенело очень бодрым и чистым звуком. Серега взял у меня из рук этот мешочек, поднес к уху и потряс, слушая звук. Его лицо выражало радость и ликование!

Я же снова и снова доставал предметы: пузырьки с резиновыми крышками, внутри которых были непонятные металлические кругляшки из латуни; бумажный сверток, внутри которого были, очевидно, бумаги. На этом содержимое банки закончилось, все предметы оказались лежать на Серегином рюкзаке.

Нам сразу стало ясно, что никаких отходов химического производства тут нет, фактура бумаги и ткани указывала на то, что это были очень старые вещи.

И мы начали разворачивать эти бумажные свертки с тяжеленькими предметами. Первый был самый маленький. Тот, кто закатал его в бумагу, очень постарался. Бумага была сильно промаслена, хорошо укатана, и так в несколько слоев. Когда мы размотали их все, то нашему взору предстал маленький стальной цилиндр с какими-то отверстиями внутри. Он был похож на барабан от револьвера, но размер у него был совсем игрушечный. Я передал его Сереге, а сам начал разворачивать второй. Там была какая-то стальная трубка, покрытая очень хорошим воронением, со всякими рифлениями. Этот предмет был похож на ствол, но его небольшой размер тоже очень сильно смущал. Я также отдал его Сереге, а он в ответ просто показал мне жестом, как будто нажимает на спусковой крючок. И когда, наконец, третий сверток был развернут, то мы обнаружили в нем такую же маленькую рукоятку со спусковым крючком и предохранительным кольцом. Это был револьвер из вороненой стали, очень маленький, в идеальном состоянии. Все три детали – ствол, барабан и рукоятка – были смазаны маслом и завернуты в промасленную бумагу. Мы с Серегой очень быстро собрали этот револьверчик, стали щелкать спусковым крючком – все крутилось, все работало, все щелкало. На боку бакелитовых накладок рукоятки револьвера были буквы S&W, на рамке был указан год 1884, и надпись «Smith&Wesson.32». Вот так находка!

Мы стали разворачивать остальные предметы. В других бумажных свертках были сложены маленькие патрончики с латунной гильзой и свинцовой пулей, в стеклянных пузырьках хранились капсюли для патронов, в бумажном плоском свертке лежали ассигнации и ценные бумаги, а из матерчатого мешочка мы на рюкзак высыпали серебряные монеты.

Монет было очень много, это все была сплошь царская чеканка разных годов выпуска.

– Серега, мы с тобой нашли клад, делить надо пополам, – не отрывая взгляда от находок, проговорил я, – давай считать монеты, но этот револьвер мне не нужен. Я готов отдать его тебе, а мне тогда чуть больше монет.

– Давай, конечно, я с удовольствием заберу, – обрадовался он, как будто заранее решил, что обязательно должен был забрать оружие себе.

Этот револьверчик меня совершенно не интересовал. Во-первых, он выглядел очень миниатюрно и неопасно, хотя было очевидно, что он настоящий и рабочий. Патроны к нему прилагались тут же. Конечно, меня больше интересовали монеты, и мы с Серегой стали их считать и раскладывать по номиналам. Все в это кучке оказалось 110 серебряных монет царской России, номиналом от 5 копеек до 1 рубля. На монетах были разные года выпуска, самый ранний – 1811 год, а самый поздний – 1915 год. Эти рубли пятнадцатого года с изображением царя Николая II находились в таком состоянии, как будто они никогда не ходили по рукам. Мы не знали, какая из монет имеет большую ценность, но я к этому моменту точно знал, что для нумизматов две монеты одного и того же года и равного номинала могут различаться в цене на порядок – из-за редкости и сохрана. Об этом я узнал лишь потому, что ранее мы с Зямой нашли на Минском шоссе медный пятачок Екатерины II. Бывают разные виды гуртов, монеты могут быть отчеканены на разных монетных дворах, оттого столь разным бывает их тираж и, вследствие этого, они могут иметь разную цену. Поэтому мы стали раскладывать их по годам, по номиналу, по сохрану и по разновидностям.

Когда мы разложили эти монеты примерно поровну, и я услышал от Сереги, что он согласен с такой дележкой, то после этого я положил к его части монет револьверчик, а из его кучи монет взял себе четыре или пять рублей 1915 года чеканки и один полтинник Александра III. Также мы ссыпали к Сереге все патроны и капсюли, после чего продолжили изучать остальные находки.

Оставался неизученным только бумажный пакет с купюрами. Мы аккуратно развернули его и стали смотреть, что же тут хранилось. Первой мне в руки попалась сильно замусоленная и сложенная вчетверо бумажка с бросившейся в глаза датой «1917». Мы аккуратно развернули ее, вот что было там написано: «Заемъ свободы. I серия. 5% облигация в пятьдесятъ рублей нарицательных». Дальше был текст, напечатанный шрифтом с ятями за подписью Министра-Председателя Князя Львова и подписями других министров, выполненных факсимиле.

Мы с Серегой смотрели на эту облигацию, на эти буквы и даты, и не верили свои глазам: перед нами была не просто находка в виде вещи, а документ эпохи. Я быстро прочитал текст на облигации: «К Вамъ, граждане великой свободной Россiи, къ темъ изъ Васъ, кому дорого будущее нашей Родины, обращаемъ мы нашъ горячiй призывъ. Сильный врагъ глубоко вторгся в наши пределы, грозитъ сломить насъ и вернуть страну къ старому ныне мертвому строю. Только напряженiе всех наших силъ можетъ дать намъ желанную победу. Нужна затрата многихъ миллiардов, чтобы спасти страну и завершить строенiе свободной Росciи на началахъ равенства и правды. Не жертвы требуетъ от нас родина, а исполненiя долга. Одолжимъ деньги Государству, поместивъ их въ новый заемъ, и спасемъ этимъ от гибели нашу свободу и достоянiе». И внизу листа было напечатано «Петроградъ 27 марта 1917 года».

Вот так, эта бумага является ровесницей революции… Тут были еще две облигации номиналом в сто рублей, и к ним прилагались еще и листы с купонами на погашение займа. От одного листа был отрезан один купон, причем были видны следы ножниц с неровными краями. Ведь кто-то же был владельцем этих облигаций. И даже успел получить по купону №1 два рубля пятьдесят копеек. Мы стали далее разбирать бумаги, и я раскрыл следующий сложенный вчетверо лист, который оказался «Временным свидетельством на одну облигацiю въ сто рублей», относящимся ко второму внутреннему государственному займу 1915 года. Сохранность этой бумаги была весьма интересная, за исключением того, что ее, очевидно, много раз складывали, и поэтому она прорвалась посередине. Потом мы развернули такого же номинала облигацию в идеальном сохране, с сохранившимися купонами. Затем была еще одна такая же, но совсем уж потертая и замученная, с обтертыми краями – от первого внутреннего займа 1915 года. Всего таких облигаций было еще 3—4 штуки.

Под этими облигациями лежал целый лист с неотделенными красными почтовыми марками в 3 копейки с портретом царя Александра III, на обратной стороне каждой марки было указано, что она имеет хождение наравне с медной монетой.

Еще ниже отдельной плотной стопкой лежали самые настоящие купюры: «Государственный кредитный билет. Один рубль. 1898». Таких коричневых бумажек было четыре штуки, а под ними лежали три зеленые купюры номиналом в 3 рубля, 1905 и 1915 годов выпуска. А в самом низу лежали два маленьких расчетных знака уже советского времени, весьма потертые от обращения: «Два рубля. Расчетный знак Р. С. Ф.С. Р. Обязателен к обращению наравне с кредитными билетами» и такой же «Три рубля. Расчетный знак Р. С. Ф.С. Р. Обязателен к обращению наравне с кредитными билетами». Вот и все!

Серега не очень был заинтересован в этих бумагах, и когда я объявил, что пока что беру их себе, то он не возражал. Очевидно, что револьвер и монеты были для него дороже всего.

Мы остановились на разборе находок и с опаской осмотрелись по сторонам, как будто боялись чужих глаз. А ведь так и было: мы с Серегой только что обнаружили кубышку, закладку, клад – да называйте это как угодно! Это были реально сокрытые в земле ценности, которые кто-то положил тут и предпринял все меры, чтобы обеспечить им сохранность. Но как неведомый нам владелец клада захотел бы найти этот пятачок, вернись он снова на это место? Я отошел от ямы и буквально в двух метрах от нее заметил трухлявый пень от большого дерева. Скорее всего это дерево ранее было ориентиром для закладчика.

– Как думаешь, кто и когда это все тут спрятал? – спросил я Серегу, который к этому моменту уже спрятал оружие в рюкзак, а монеты ссыпал в карман джинсов.

– После революции, после гражданской, – деловито откликнулся он, – а кто это был – да кто его знает. Записку же с фамилией он не оставил.

– Да, записка в таком деле может сослужить плохую службу, если бы эти ценности нашли чекисты, – подумал я вслух, – но мы сможем определить ценность всех предметов уже дома, только надо посидеть в Интернете.

– Узнай, что за модель револьвера такая.

– Хорошо, и про облигации надо будет почитать, и про монеты.

Я решил сохранить эту стеклянную банку и аккуратно сложил ее в рюкзак, закрыв ее родной стеклянной крышкой. Туда же сверху положил металлоискатель и постарался разместить лопату в рюкзаке так, чтобы она не касалась банки.

Серега тоже быстро собрался, и уже через пять минут мы были похожи на обычных туристов. Только вот наша одежда при внимательном осмотре оказалась замызгана землей и несла на себе растертые следы грязи. Разбирая находки, мы не заметили, как сильно измазались землей из ямы. Нужно было немного привести себя в порядок, хотя бы оттереть обувь от грязи.

Если Серега в этот день взял выходной на работе, то мне предстояло еще добраться до университета и успеть хотя бы на последнюю лекцию. Я и не думал пропускать занятия в этот день.

Мы выбрались из парка совершенно другими людьми, нежели входили сюда утром. Вся наша копательская история могла быть поделена на историю до клада, и на все остальное после этого. Да что там говорить, такое бывает раз в жизни, и то не у каждого. Мы с Серегой поздравили друг друга.

Добрались до метро, на улице в ларьке мы купили по слойке и стакану чая в пластиковых стаканчиках, чем отметили это примечательное во всех смыслах событие. Где-то на кольцевой линии метро мы с Серегой попрощались и договорились созвониться через пару дней.

Я доехал до университета, прошел в здание мимо поста охраны, хотя при взгляде на мой внешний вид охранник поначалу не хотел пускать меня. Но я смотрел сквозь него, показал студенческий билет и направился прямиком в мужской туалет на первом этаже. В туалете стояли и курили мои однокурсники с международного отделения. Я узнал их по лицам, но, поскольку не общался с ними, то не знал имен и фамилий. Не обращая внимания на их присутствие, я достал из рюкзака стеклянную банку и стал отмывать ее от грязи. А когда все невольные свидетели закончили курить и ушли, я отмыл от грязи лопатку и быстро протер влажной перчаткой металлоискатель. Потом настала очередь моих штанов и кроссовок. К счастью, они отмылись очень быстро, достаточно было провести по ним перчаткой, смоченной теплой водой.

Выйдя из туалета, я помчался к аудитории, в которой у нас должна была начаться лекция. Но в этот день лекцию отменили, а в пустой аудитории сидела моя подруга Аня, которая там читала книжку из библиотеки. Я тихим шепотом рассказал ей всю эту историю, достал из рюкзака мешочек с монетами и продемонстрировал это все в качестве доказательства.

И только в тот момент я понял, насколько нам с Серегой повезло в этот день. Это все было чистой случайностью, мы не искали этот клад специально. Более того, даже не надеялись и совершенно не предполагали, что такого рода схрон мог быть сделан в том месте.

СНК РСФСР 10 декабря 1918 г. издал Декрет «О сдаче оружия», в котором было четко написано:

«п.1. Обязать все население, все учреждения гражданского ведомства сдать находящееся у них все исправные и неисправные винтовки, пулеметы и револьверы всех систем, патроны к ним и шашки всякого образца;

п.2. За укрывательство оружия, задержание сдачи его или противодействие сдаче виновных подвергать лишению свободы на срок от одного года до десяти».

Если брать датировку этого клада по последней вещи, то, выходит, что эти предметы были запрятаны в земле, скорее всего, в 1919—1922 годах. Потому что расчетные знаки такого образца появились в РСФСР в 1919 году. Других предметов советского времени в кладе не было, в основном же это были ценности и предметы дореволюционной эпохи, точнее, до большевистского переворота. Таким образом, человек или люди, спрятавшие здесь деньги и оружие, решили не подвергаться опасности при хранении его дома, но и не стали сдавать его по закону, однако какое-то время они его незаконно хранили, рискуя сесть за это в тюрьму. Это уже добавляет некие штрихи к портрету бывшего владельца клада. А в 1922 году в РСФРС приняли первый после свержения старого строя Уголовный кодекс, по статье 220 которого вводилась уголовная ответственность за хранение огнестрельного оружия без надлежащего разрешения.

Приехав вечером домой, я показал маме все мои находки, рассказал о наших догадках и продемонстрировал стеклянную банку. Она была в восторге, но особого интереса ко всем этим предметам не проявила. Она никогда не ставила материальные ценности во главе угла и лишь была рада, что мое копательское увлечение приносит мне в первую очередь радость.

Что касается Серегиного револьвера, то в Интернете мы вскоре определили, что это за зверь: пятизарядный открывающийся сверху Smith&Wesson модель №4, 1884 года, калибр.32. С тех пор я этот револьвер больше никогда не видел, и старался не задавать Сереге вопросов о его судьбе.