Еще примерно с неделю после нахождения клада я засыпал потрясенный и просыпался с чувством необыкновенного душевного подъема. Все те предыдущие поездки и поиски чего-то ценного не шли ни в какое сравнение с этой находкой. За каждую пешую поездку в Некрасово мы проходили в общей сложности по 30—40 километров и возвращались обратно либо с пустыми руками, либо с совершенно пустяковыми вещами. Большинство моих прежних находок теперь можно было приравнять к мусору и просто выбросить на свалку. У меня за эту неделю произошла переоценка ценностей, и я уже понимал, что любые предметы, которые мы найдем в будущем, будут меркнуть перед кладом. И что делать? Неужели бросать копательство совсем? Это было невозможно представить, ведь я уже привык к этому занятию и привык к себе в нем. Уйти на покой, забыть все и заняться чем-то другим? Нет, решительно я не мог так поступить.

Мы с Серегой не могли долго держать в себе эту тайну, и, конечно же, разболтали все своим близким. Стасу мы не хотели рассказывать все подробности находки, в частности, про найденный ствол. Но потом все равно рассказали, потому что иметь между друзьями тайны равнозначно предательству. Стас слушал наш рассказ, смотрел на все эти монеты и ассигнации, разглядывал марки и денежные знаки и удивленно охал. Он поздравил нас с такой уникальной находкой, а затем объявил, что он тоже, наконец, созрел для того, чтобы купить собственный металлоискатель… в недалекой перспективе. Надо отметить, что для него вопрос стоял не в деньгах, а именно в решимости совершать что-то. У Стаса была такая характерная черта, как чрезвычайная нерешительность и мнительность. Он мог очень долго раздумывать и сомневаться в нужности какого-то действия, а когда все-таки решался совершить его, то бывало уже поздно. С самого начала нашего знакомства я заметил эту его черту и во многих делах старался взять инициативу в принятии решений на себя. Быть вождем – значит принимать решения и нести за них ответственность. Именно в копательских походах я развил в себе такие качества, как инициатива, предпринимательский дух, усердие. Без всего этого невозможно найти ничего. Ведь если бы Серега тогда, будучи уставшим и деморализованным, не стал бы копать ямку, то и клад бы остался лежать в земле до сих пор.

И как же мне приятно видеть в других людях олицетворение таких качеств. Одним из таких людей был Леха по прозвищу Рольф. Да, тот самый Рольф, с которым мы примерно год назад копали в последний раз вместе. Случилось так, что он позвонил мне как раз в конце апреля и предложил съездить в Тверскую область покопать с ним. Все его товарищи были заняты: кто учебой, а кто работой. Мои друзья Серега и Стас тоже оказались вовлечены в другие дела, и я принял предложение Рольфа.

Обычно всегда я прокладывал маршрут, изучал места и инициировал поездки. В случае с Рольфом организатором всего дела был он, а я оказался в непривычной для себя роли приглашенного спутника. Честно сказать, я привык держать все обстоятельства дела, в котором участвую, под непосредственным контролем. Но в этот раз вся ответственность была на Рольфе, и мне было весьма неуютно от того, что я поеду в те места, про которые мало что знаю.

Мы договорились поехать в пеший поход на несколько дней – на вторые майские праздники, чтобы 9 мая встретить День Победы в лесу.

Рольф знал куда и как ехать, у него была ксерокопия карты-километровки того района, куда мы должны были попасть. Рольф был такой же энтузиаст, как и я, у него был собственный металлоискатель и все необходимое походное снаряжение. Среди всех наших знакомых он прославился тем, что несколько раз ездил копать в одиночку и ночевал в лесу в совершенной глуши. Он рассказывал, как однажды зашел в очень глухие места, и ему пришлось ставить палатку там, где его застигла ночь. Это место было малинником, и он всю ночь переживал, что в эту чащу за малиной может прийти медведь.

Мы с Рольфом встретились 7 мая рано утром на станции метро «Рижская», вышли из метро и пошли к Рижскому вокзалу. Взяли билеты в кассе и вышли на платформу ждать своей электрички.

Нам предстояло ехать до станции «Шаховская», а затем на автобусе добраться до места. Мы сели в электричку, забросили рюкзаки на верхние полки и заняли сидячие места – нам предстояло проехать так 3 часа. Пока мы ехали, то обменивались впечатлениями из своих прошлых поездок. Рольф мне рассказывал о том, как он в составе своего поискового отряда «Дорога под землю» недалеко от Зубцова нашел вместе с немецким жетоном останки мотоциклиста вермахта. Они были вдвоем с товарищем, и на второй день похода наткнулись на яму, где был хороший сигнал от металлоискателя. Им сначала попались обрывки ткани серо-зеленого цвета, затем пошли кости и снова ткань, фрагменты скелета. Они работали совком и руками, вытащили переломанные берцовые кости, фрагменты позвоночника и реберных костей. Все это было вперемешку с пуговицами и мелкими крючками, остатками фурнитуры с одежды. Добрались и до черепа, который то ли был сплюснут взрывной волной, то ли впоследствии по этим останкам проехала тяжелая техника. Парни докопали все останки, сложили их рядом с ямой. Тому бедняге пришлось явно туго, его как будто скрутило в штопор. У самой головы они нашли целый немецкий жетон с надписью «Kraft Erst Abt 10». Они решили перезахоронить эти останки не там же, где нашли их. Для этого переложили все кости в большой артиллерийский ящик для боеприпасов, отнесли его подальше от линии фронта и похоронили у большого дерева.

Рольф рассказывал обо всей этой истории буднично, без придыхания и патетики. Была война, и они нашли следы той войны. Я же рассказал Рольфу о наших похождениях на границе Московской и Смоленской областей, поведал про станок, пряжку, колодец и клад. Рольф слушал очень внимательно, это был очень благодарный слушатель. Наверное, самый внимательный из тех, кому я ранее рассказывал все свои истории. Последний мой рассказ про клад потряс его сильнее всего, он потом еще долго молчал и думал о чем-то своем.

Вот мы доехали до станции «Шаховская», вышли из электрички и пошли прямиком на автобусную станцию. Рольф очень быстро сориентировался, мы нашли нужный нам маршрут №34. Согласно расписанию, у нас было еще 30 минут перед отправлением следующего автобуса. Мы с Рольфом пошли в ближайший буфет на привокзальной станции, чтобы немного перекусить. Цены в этом буфете приятно удивили нас: пирожок с повидлом стоил 5 рублей, тогда как в Москве за такой же пирожок надо было заплатить 15—20 рублей. Чай тоже стоил раза в 2—3 дешевле, чем в студенческой столовой факультета журналистики МГУ. В общем, мы накупили этих пирожков, часть съели сразу там же, а остальное убрали в рюкзаки. Так скоротали время на автовокзале, радовались хорошей погоде и предвкушали веселый поход.

Затем приехал автобус №34, курсировавший по маршруту «Шаховская-Борисовка». Это был очень старый желтый ЛиАЗ-677, последний раз такую модель я видел в Москве в конце 1990-х годов. К этому моменту в столице такие автобусы уже не ездили, и я был раз снова увидеть этот автобус: на таких я ездил в школьные годы! Мы загрузились внутрь вместе с другими пассажирами, заняли стоячие места на задней площадке, разместили в дальнем углу свои рюкзаки. Народа было много, и первые несколько остановок мы ехали в битком набитом автобусе. Но скоро почти все граждане вышли, и оставшуюся треть пути мы провели практически одни в пустом автобусе. Ехать надо было недолго, всего примерно 30 минут.

В Борисовке мы вышли одни, а автобус закрыл двери и начал разворачиваться, чтобы ехать в обратную сторону. Когда пыль после автобуса осела, и знаменитый «бутылочный» звук мотора ЛиАЗа удалился, мы с Рольфом оглянулись по сторонам.

Борисовка представляла собой небольшую деревню, в которой шла своя жизнь. Она находится на территории Московской области в непосредственной близости от административной границы с Тверской областью. Рольф снял рюкзак, достал карту и стал объяснять мне всю диспозицию. Нам предстояло выйти из Березовки и пройти в сторону села Николо-Пустынь, которое расположено уже в Тверской области. Солнце припекало уже довольно сильно, дул теплый ветер. Мы набрали в колодце воды, заполнили ей две пятилитровых канистры, бросили каждый по канистре к себе в рюкзак и пошли в дебри. Сначала мы шли по полю, затем форсировали небольшую речку Дерильню, похожую на некрасовскую Добрею. Далее мы повернули немного левее так, чтобы видневшееся на пригорке село Николо-Пустынь оказалась справа от нас. Мы обошли весь этот район и оказались в малообжитой местности. Следов хозяйственной деятельности человека видно не было, земля вокруг зарастала бурьяном. В одном месте мы быстро перешли грунтовую дорогу, причем вскоре нам пришлось порадоваться своей оперативности: буквально через пару минут после того, как мы скрылись к густой растительности, по дороге проехала грузовая машина с кунгом и кабиной защитного зеленого цвета и надписью «Вахта» на борту. «Красные следопыты», – сошлись мы с Рольфом на одной мысли и, ведомые стрелкой компаса, передвигались по полям, перелескам. Через какое-то время мы остановились на привале и решили снова свериться с картой. Где-то впереди были реки Кузнечиха и Тафаниха, а справа и подальше протекала река Держа. Та самая, с которой и начались три года назад мои копательские похождения. Что ж, я не был в Тверской области уже три года, и теперь нам предстояло зайти в эти места со стороны немецких позиций. Мы с Рольфом были неутомимы: схватив рюкзаки, мы потопали дальше, пока не наткнулись на первые ямы. Это было место, на котором раньше явно была какая-то деревня: везде росли старые деревья, местами встречались и явно садовые, обросшие кустами со всех сторон,.Мы достали металлоискатели, оставили рюкзаки на приметной и видной со всех сторон полянке и пошли испытывать судьбу.

Рольф сразу заприметил в кустах остатки блиндажа или землянки. Это была широкая, но не очень глубокая яма с покатыми брустверами. Свежих следов раскопов вокруг видно не было. Я понял, что Рольф «застолбил» это блиндаж за собой, поэтому я прошел вперед, чтобы найти и себе занятие. По мере продвижения мне то и дело попадались разные сигналы, металлоискатель звенел на каждом шагу. Я копал каждый сигнал и доставал из земли гильзы, большие и маленькие осколки от снарядов и мин, остатки консервных банок. Периодически в земле попадались куски кирпичей, это было пепелище и место, где раньше стояло кирпичное здание. Трава еще не успела взойти, и работать на чистом от свежих всходов месте было гораздо удобнее, чем на сильно заросшей поляне. Я еще подумал тогда, что лучшее копательское время – это именно весна. Когда начинает пробиваться трава, а уж тем более, когда она вырастает высотой с человеческий рост, на таких местах делать нечего. Так я проходил по верхам минут десять, как вдруг услышал, что Рольф меня зовет. Я вернулся к блиндажу и сразу увидел советскую каску, ее Рольф выкопал прямо здесь. Она лежала на бруствере, сильно проржавевшая. Рольф продолжал копать, видимо, ему не давал покоя какой-то сигнал. Я взял в руки эту каску – она была в очень плохом состоянии. Металл так сильно истончился, что каску можно было смять руками. Рыхлая ржавчина отваливалась кусками, обнажая черную насквозь ржавую сталь шлема и неприглядные дыры.

– Горелый блиндаж, тут везде осколки стекла, камня и куски горелого дерева, – констатировал Рольф, – я тут докапываю лист железа, но это явно часть кровли от здания.

– Мне тут только хлам попадается.

– Сейчас я докопаю и тоже по верху похожу, – Рольф долбил землю лопатой с очень большим усердием.

Мы проверили полянку в нескольких местах, и везде было одно и то же. В основном тут был хлам из черного металла, сигналы от «цветняка» практически не попадались. Обменявшись мнениями, мы с Рольфом сошлись на том, что это были советские позиции, и что мы еще не добрались до основных немецких стоянок.

Снова мы с рюкзаками за спиной пошли через заросли к новым местам. Рольф предполагал, что ближе к реке Держе будет больше шансов найти сплошную линию немецкой обороны. Он шел впереди, а я следовал за ним. Мне было весьма непривычно в роли ведомого, но я старался в этом положении как мог. Уже была вторая половина дня, солнце спряталось за тучи, и тени пропали, так что с первого взгляда на местность и без уточнения по карте нам было уже сложно сказать, с какой именно стороны мы пришли. В какой-то момент мы с Рольфом остановились на выходе из леса, чтобы проверить направление по компасу. Рольф включил мобильный телефон, чтобы посмотреть на часы. Было уже шесть часов вечера, и ему пришло sms-сообщение от Хамера такого содержания, которое он мне сразу же и прочел: «Леха, передай Паше, что его ищет Аня. Ей звонила его мама и передала, что у него умерла собака. Пусть возвращается».

На этом все. Поход окончен.

Когда до меня дошел смысл этого послания, то у меня внутри все изменилось и опустились руки. Мой пес Пират умер… Ему было уже пятнадцать лет, и последнее время он плохо себя чувствовал: мало двигался, почти не ел. Когда я уезжал, то он все так же лежал на своей подстилке и тяжело дышал. Получается, что он умер сегодня как раз тогда, когда мы ехали на автобусе до Борисовки, и когда Рольф выключил телефон. А моя мама все это видела, и мой пес умер у нее на руках. После этого она стала звонить моей подруге Ане, а та уже связалась с Хамером. Вот по такой цепочке это известие и дошло до меня…

Рольф все понял, мы присели у дерева и стали думать, как выбираться из этой глуши. Поход, естественно, прекращается, потому что мне нужно возвращаться домой и похоронить собаку. В любом случае, никакого настроения для раскопок у меня уже нет. Мой Пират вырос вместе со мной. Мы завели его в семье, когда мне было всего 7 лет, и за все это время он стал членом нашей семьи. Он ездил с нами на машине в Одессу еще в 1992 году к друзьям отца. В 1993 году Пират чуть не погиб, когда отец взял его с собой, чтобы встретить своего приятеля в аэропорту «Внуково», а Пирата оставил летом на стоянке в наглухо закрытой машине. Я гулял с ним дважды в день все эти пятнадцать лет, он лаял на любые посторонние шаги в общем коридоре перед квартирой, а теперь смерть забрала его от нас.

Идти назад к Борисовке не было смысла, мы слишком далеко ушли от нее. К тому же, если судить по расписанию автобусов, которое было у Рольфа, последний рейс сегодня на Шаховскую уже ушел. Нам оставалось теперь только выйти к Новорижскому шоссе и попробовать сесть на автобус, который ходил по маршруту «Ржев-Москва» или «Зубцов-Москва». У Рольфа было расписание и этого автобуса, и последний рейс, останавливавшийся в субботу вечером у Княжьих Гор, можно было ожидать в восемь часов вечера.

Получается, что у нас есть два часа на то, чтобы пешком по незнакомой местности пройти маршем от точки, где мы находились, в направлении железнодорожной станции «Княжьи Горы», а затем добраться до автобусной остановки на Новорижском шоссе и постараться успеть попасть на этот междугородный автобус. Рольф быстро проложил маршрут, мы сверились с картой и немедленно выступили. Наша дорога лежала через реку Держу, деревни Тупицыно и Безумово. Мы шли быстрым шагом, Рольф умел очень быстро ходить, и мы в скором времени перешли Держу, миновали обе деревни и вышли на грунтовую дорогу, которая вела в Княжьи Горы. Моя голова была наполнена разными мыслями, но ноги шли сами. Мы с Рольфом поддерживали разговор на разные темы, начиная от размышлений о том, почему эти деревни имеют такие уничижительные названия и до того, что меня сама судьба не хочет пускать в Тверскую область. Рольф не знал еще о моей истории про то, как зубцовские опера отобрали у нас с Зямой самый первый металлоискатель в 2002 году, и я на полном ходу рассказывал ему все эти подробности.

Мы шли так быстро, как только можно было. Вечер наступал, темнело прямо на глазах. Дорога вилась во все стороны, мы торопились и в какой-то момент почти срывались на бег. Но время работало против нас… Когда Рольф в очередной раз достал телефон, чтобы посмотреть на часы, то ему оставалось только констатировать, что на последний автобус мы сегодня уже никак не успеваем. Станция «Княжьи Горы» была уже недалеко, мы слышали шум железной дороги, но расписание огорчало: никаких электричек на Москву сегодня уже не было. Мы остановились у дороги, Рольф отправил Хамеру sms-сообщение о том, что мы сегодня уже опоздали на все виды транспорта и приедем в Москву только завтра утром первым же автобусом. И попросил его отправить это сообщение Ане, чтобы та позвонила моей маме и все рассказала. Вот такие дела.

Что нам с Рольфом оставалось делать? Впереди уже маячила цивилизация, где-то недалеко в темноте горели огни железной дороги, в воздухе приятно пахло дымом от русской печки. А нам нужно было найти место для ночлега, чтобы завтра утром быстро встать и дойти до остановки на трассе. Мы уже почти в полной темноте перешли железную дорогу у Княжьих Гор на переезде, прошли к трассе и решили поставить палатку в лесополосе в прямой видимости от дороги, но подальше от жилья. Было уже десять часов вечера, стал накрапывать дождь. В темноте и под первыми каплями мы поставили палатку и легли спать, даже не поужинав. Рольф заснул сразу, я еще немного поворочался, но потом все же отключился: физическая усталость дала знать, а моральное напряжение только усилило ее.

Рано утром сработал будильник на мобильном телефоне Рольфа, мы быстро проснулись и стали собираться. Автобус должен был остановиться на трассе в 06:22, и в уже в 6 утра нам следовало стоять на автобусной остановке.

Погода с утра была промозглая и совершенно унылая. Наши ноги и спины болели от полученных накануне нагрузок, но, даже несмотря на это, мне все-таки удалось быстро развести костер и приготовить котелок крепкого чая. Когда Рольф собрал палатку, нас уже ждало горячее питье, которое холодным утром было очень кстати. Как только наши рюкзаки были готовы, пошел дождь. Мы собрались и пошли на деревянных ногах к трассе через поле. Когда мы вышли на дорогу, то оба были мокрые чуть ли не по пояс, а дождь, тем временем, только усиливался. К шести часам утра погода испортилась окончательно, и тут Рольф впервые вымолвил, что в такую погоду копать было бы очень неприятно. Наверное, этим он пытался как-то успокоить меня и уговорить себя, что мы возвращаемся назад не просто так: видимо, это знак свыше. Действительно, дождь стал лить, не переставая, и если бы мы остались в лесу, то пребывание на природе в мокром виде было бы настоящим испытанием для организма. Такую погоду следует пережидать, а кто знает, сколько бы нам пришлось сидеть в палатке?

Но, в любом случае, мы уже морально настроились на то, что едем домой. Рольф сидел под навесом остановки с рюкзаками, а я стоял у края дороги и высматривал автобус, одновременно обозначая для водителя, что на этой остановке если клиенты.

Первый автобус с табличкой «Оленино-Москва» промчался мимо, обдав меня воздушной волной, смешанной с тысячью дождевых капель. Но буквально через пять минут показался еще один, и его я старался затормозить изо всех сил: махал руками и вышел почти на середину дороги. Это был междугородный автобус «Ржев-Москва». Мы с Рольфом быстро запрыгнули в него, оплатили проезд и устроились в теплом салоне на креслах досыпать. Примерно в 10 часов утра 8 мая автобус уже приехал в Москву, и мы вышли на автостанции у станции метро «Тушинская». На улице было малолюдно, но ветераны уже были на ногах. Они спускались в метро, звеня орденами и медалями, и ехали в центр на праздничные мероприятия. У меня было отнюдь не праздничное настоение, но я старался держаться. В метро мы попрощались с Рольфом, он поехал домой отсыпаться, а я – хоронить четвероногого друга.

С тяжелым чувством мы с мамой завернули пса в одеяло и отнесли в ближайший к дому парк. За полтора часа я малой саперной лопаткой выкопал могилку для собаки, мы с мамой поплакали и похоронили Пирата. «Отмучился» – крутилось у меня в голове, при этом голова была тяжелая от недосыпаний, переживаний и усталости. Мы с мамой пришли домой, и впервые нас никто не встретил лаем и вилянием хвоста. Без собаки дом опустел, и еще долго я глазами по привычке искал Пирата, надеялся, что он вот-вот вбежит в комнату и положит свою морду мне на колени…

К сожалению, настоящих друзей замечаешь только тогда, когда они уходят навсегда.