А Кинчев тем временем уже спустился на первый этаж дома Ярыжских и заглянул в так называемый домашний кинотеатр, где его помощник, студент-практикант Миша Шерман, старательно записывал показания сидевших тут же ремонтников. Трое рабочих обескураженно молчали, ожидая конца писательских трудов помощника следователя и момента, когда они, расписавшись, смогут вернуться к работе. Их одежда — старые джинсы, потрепанные спортивные шаровары, растянутые свитера и байковая клетчатая рубашка на одном — вносила диссонанс в причудливо-современный интерьер роскошного зала. Все трое одинаково держали руки на коленях. Один, здоровенный лысый мужчина, производил впечатление бригадира и сидел посередине дивана. Справа от него примостился пожилой седой усач с худым лицом и редкими серыми волосами, слева — чернявый молодой человек.

— Виктор Андреевич, заканчиваю последний протокол, — старательный Миша попытался встать, но Кинчев не настаивал на соблюдении субординации:

— Сиди, пиши. Ну, как тебе?

Наивно-ясноглазый студент Шерман только восхищенно покрутил головой. Шел второй день его первой практики — и сразу убийство. Да еще в таком доме! Он даже мгновенно похудел от всепоглощающего чувства ответственности.

Два уютных кожаных дивана стояли боком к экрану огромного телевизора. Между ними — два глубоких кресла, таких же светлокожих, перед которыми разместился низкий стол, занятый сейчас бумагами практиканта. Вся эта мебель располагалась буквой «П», между ножками которой гордо раскинулся суперсовременный, но в данный момент мертвый экран. Виктор присел на диван напротив ремонтников и равнодушно обратился к свидетелям:

— Что вы тут интересного рассказали?

— Да вот… — развел руками самый молодой, черноволосый, с явно неславянской наружностью. — Мы как раз работали. И никуда из спальни той не выходили. Пока Надежда Карповна не позвала. Сюда. Тут мы и про вот это… про девушку узнали… что ее… убили, короче.

— С утра работаете?

— Да, — молодой был явно наиболее речистым из бригады.

— Во сколько начали работу?

— С восьми, как обычно.

— А материалы откуда носите?

— Они лежат там же, под стеной. Короче, приготовлены уже.

— И в коридоре, — добавил старший, не по возрасту — по должности, плотный лысый человек, который сидел между товарищами. Все трое поглядывали то вверх, на высокий зеркальный потолок, то вниз — на толстый оранжево-желтый ковер. Высокие металлические подставки, выстроившиеся параллельно стенам, как колонны, венчались наверху белыми плафонами и напоминали торшеры-переростки.

— И что же, даже в туалет никто не выходил?

— А чего туда выходить? — опять перехватил инициативу молодой чернявый. — Тут при каждой спальне — свой туалет. И ванная.

— И не курил никто?

— Да некурящие мы, — с гордостью заявил старший. — Тимур вот недавно тоже бросил, жена беременная, зачем ее-то травить? Ну, и ребенка будущего тоже…

Черноглазый Тимур подтвердил:

— Бросил. Три месяца уже не курю. Да и хозяйка тут настрого приказала, чтоб в помещении дымом не воняло.

Кинчев вспомнил про табачный запах в хозяйской спальне:

— А сама она не курит?

— Курит, — ответил старший.

— Дак ей можно, на то она и хозяйка… Да и запаха дыма тут почти не наблюдается. Так, редко когда…

— Из прихожей сюда запах походит?

— Да вот, вроде как через окно, с улицы. Она на балконе любит курить. На свежем воздухе, короче.

— Значит, вы никуда не выходили и подозрительного ничего не видели, не слышали?

— Работали мы…

Немолодой узколицый мужчина, до сих пор молчавший, вдруг признался:

— Видели, как девушку уносили… Короче, труп ее.

— Ну — и?

— Так на ней один только тапок был!

Кинчев поднял вверх указательный палец:

— Вот это и есть настоящая наблюдательность! Миша, не забудь в протоколе отразить! Вас как зовут, товарищ?

— Это… Батрак, Павел Петрович.

— Спасибо, Павел Петрович. Вот такие внимательные люди, как вы, всегда помогают следствию.

Молодой черноглазый рабочий тоже не захотел оставаться в стороне и выпалил:

— Утром маленький грузовичок приезжал. Из магазина…

— И что?

— Ну, приехал и уехал…

— Когда примерно?

— Ну, часов в десять-одиннадцать…

— Обедать будете? — вошла в кинозал угрюмая Надя Щукина. — Темнеет уже, а с утра никто и не ел.

— А следственные органы тоже покормите? — весело спросил Кинчев.

— Конечно, я на всех приготовила.

— Идемте, товарищ Шерман. Протокол потом оформишь.

Все они гуськом двинулись за Щукиной на кухню, где в центре, за большим столом, уже сидели помощник следователя Коля Власенко и охранник Николай Гапченко. Оба молча хлебали борщ.

— Приятного аппетита! — приветливо пожелал Кинчев.

— Спасибо, — хмуро ответил охранник. Власенко только промычал что-то невыразительное.

— Протокол готов? — обратился Виктор прямо к нему.

— Угу.

— Можно взглянуть?

Коля неохотно оторвался от борща и достал из портфеля пару исписанных листков. Кинчев сразу стал читать, приподняв очки на лоб. Надя Щукина поставила перед ним тарелку, от которой шел аппетитный аромат, ложку, салфетку, но он долго еще не отрывался от протокола и отложил его, когда получившие свои порции после него ремонтники уже во всю орудовали ложками. Попробовал борщ и спросил у охранника:

— Вас всегда так вкусно кормят?

— Что? — не понял тот. Он быстро глотнул и чуть не поперхнулся. И пролил несколько капель на черную форменную тужурку.

— Вы ежедневно получаете на работе горячее питание? — перефразировал следователь.

— Да, — охранник Гапченко снова глотнул, словно через силу.

— Иногда и в необеденное время кофейку удается попить?

Охранник молча уставился на него, а ответил явно повеселевший от борща Тимур:

— Да, бывает. Надежда Карповна никогда не откажет. И хозяйка не возражает. Вы не думайте, тут все по-людски.

— Коля, может, и нам с тобой сюда в охрану устроиться? — усмехнулся Кинчев, взглянувши на помощника. — Платят же тут неплохо? Да?

Работники Ярыжских изобразили на лицах неопределенное выражение: ничего, мол, особенного. Охранник Гапченко низко склонился над тарелкой.

— Коммерческая тайна, — констатировал следователь. — Значит, Николай, надо подавать заявления. Не прогадаем.

Власенко старательно пережевал большой кусок мяса из плова, поданного на второе, и ответил:

— Не, территория большая, трудно уследить.

— Вы тоже так думаете? — спросил следователь у Гапченко.

— Про что?

— Что территория большая.

— Какая территория?

— Которую вы охраняете.

Николай задумался:

— Ну… Не то, чтоб она большая… Но неудобная очень. Деревья, кусты… Легко спрятаться. И гараж огромный. В парке — старая беседка… пока все обойдешь…

— То есть, тут не один человек охранять должен.

— Да. Вот это вы правильно… Тут один не уследит.

— А Ярыжскому вы об этом говорили?

— Да, Игорь Федорович вроде говорил.

— Игорь Федорович — это ваш бригадир? — уточнил Кинчев.

— Да.

— Так что же он говорил?

— Ну, это… Что собак бы неплохо завести.

— И что хозяева ответили?

— Не знаю. Вроде, не хотели…

— Почему?

— Откуда ж я знаю?

— Дежурите по очереди, по одному?

— Да. Но иногда и вдвоем, ночью. Как Афанасьев скажет, Игорь Федорович. Или хозяева. Только сейчас Панчук ногу сломал, так мы пока по одному и ночью. Пока выздоровеет.

— Вас когда сменят?

— В восемь вечера.

— Значит, походим вместе по территории, — Кинчев наконец-то начал есть. Борщ еще не остыл, и он приязненно посмотрел на Щукину, несуетливо, но энергично разливавшую в большие красивые чашки горячий компот.

— Тогда я это… Пойду уже, если вы не возражаете…

Ни Кинчев, ни его помощники не возражали, и охранник Гапченко торопливо запихнул в рот остатки плова, сам отнес тарелку в мойку, стоя возле плиты, быстро выпил компот, и вышел из кухни.

— Нервничает молодой человек, — сказал следователь, ни к кому в отдельности не обращаясь. — Прямо взвинченный какой-то.

Ставя перед ним плов и компот, Надя Щукина ответила:

— Все мы сегодня нервничаем. Такой день тяжелый, столько переживаний…

Забрала пустую тарелку и добавила:

— Очень Алину жалко. Все ее любили… И вот так…