Кинчев пригласил и Мишу Шермана осмотреть парк:

— Пошли, студент, подышишь воздухом провинции. Исключительно полезный, я бы даже сказал — целебный воздух. Это тебе не столица с ее смогами.

— Да, экологическая обстановка тут неплохая, особенно ощущается отсутствие выхлопных газов.

Они оделись и вышли из особняка через главный вход.

— Темное дело, шеф! — Миша явно решил подражать героям американских триллеров. Но и Кинчев не с дерева слез. В ответ он также блеснул знанием новинок киноискусства:

— Темное — не темное, а разгребать нам, — он даже довольно талантливо изобразил на лице хмурое выражение типичного голливудского шерифа. Так они спустились с невысокого крыльца и направились к сторожке — небольшому кирпичному строению возле приветливо распахнутых ажурных ворот. От дома до них было не меньше пятидесяти метров.

— Жалко, что не я этого охранника допрашивал, — сквозь зубы процедил Миша, и Кинчев ласково спросил:

— Почему?

— Чует моя душа: он это. Девушку замочил.

— А как насчет улик?

— Боится он.

— Естественно. Он же должен был охранять. Дом и все в нем. Но прошляпил. А еще для убийства неплохо бы иметь мотив.

— Да сколько угодно!

— Например?

— Ревность! Месть! И… э-э-э… Она могла стать свидетелем преступления.

— Какого? Никаких заслуживающих внимания преступлений в радиусе пятидесяти километров не зафиксировано. Разве что кража копеечного стола, скорее всего каким-нибудь подвыпившим соседом.

— Да, это конечно… Но что-то же должно… А что в протоколе?

— Да все там нормально. Сидел в сторожке. Обходил территорию, — Кинчев закурил, Миша тоже полез в карман за сигаретами.

— А давайте тут засаду устроим.

— Это зачем же, пхе-пхе?

— Преступника иногда тянет на место преступления.

— Да, и, возвращаясь, он не забывает прицепить на грудь специальный значок, берегитесь, мол, люди добрые, и смотри, милиция, это я и есть, тот самый, кого вы ищите.

— Смеетесь надо мной?

— Конечно. Людей у нас на засады нет.

— А давайте — я.

— А ты сегодня выспишься и завтра отправишься на улицу 50-летия СССР, дом двенадцать. И расследуешь там дело о пропаже со двора возле оного дома самодельного стола с металлической столешницей. О которой пропаже сегодня утром подала заявление гражданка Цокотюха.

— Ну вот…

— Не «вот», а «будет исполнено». Это дело по важности ничуть не хуже других. Боюсь, что там теневой бизнес замешан. О незаконном сборе металлолома. И его подпольных приемщиках. И искать надо по горячим следам. И при этом очень осторожно, там крутые хлопчики работают, они для спасения своего бизнеса ни перед чем не остановятся, — Кинчев, продолжая курить, открыл дверь в сторожку.

Охранник Николай Гапченко уютно сидел, сняв по-домашнему куртку, и читал «Факты». Увидев сотрудников следственных органов, он так вздрогнул, что порвал газету. Резко повернулся.

— Я это… Я тут немного… Вот… — промямлил он растерянно.

Кинчев молча изучал внутреннее убранство помещения, вертя в разные стороны массивную оправу с толстыми стеклами и не забывая время от времени добросовестно затягиваться табачным дымом. Миша Шерман все это старательно копировал, но отсутствие очков лишало его необходимой солидности.

В сторожке, кроме стола, имелись два стула, доисторическая железная вешалка с крючками из толстой проволоки, полочка для ключей и часы-будильник на батарейках. На подоконнике — кассетный магнитофон с обломанными ручками и неаккуратная стопка кассет, некоторые без футляров. С потолка свисала обычная лампочка, пол был дощатый, покрашенный обычной коричневой краской, а на свежепобеленных стенах красовались новый календарь-плакат с Андреем Шевченко, лихо бьющим по мячу, и красочные рекламы минеральных вод и шоколада. Сидя спиной к выходу, охранник мог видеть из окна и дорогу — прямо перед собой, и высокую старинную ограду — справа и слева.

Гапченко встал и потянулся за курткой:

— Я… покажу вам… это… территорию.

— Мы не спешим, — загадочно ответил Кинчев и снова сделал паузу.

Гапченко скомкал газету и бросил в помятое оцинкованное ведро, скромно заменявшее корзинку для мусора и запрятанное в дальнем углу за столом. У Миши Шермана загорелись глаза. Следователь спросил будничным тоном:

— Обзор отсюда неплохой, да?

Гапченко сглотнул и ответил довольно внятно:

— Да вот окна… На три стороны. А дверь, она в сторону дома. И это… стекла помыли недавно. Эта… Алина и мыла. Чтоб видно, значит, было.

— Вы с Алиной дружили?

— Ну, не так, чтобы очень… Но и не ссорились… Никогда. У нас хорошие отношения… были.

— Вы встречались с покойной Алиной Зацепой помимо служебных отношений?

— Нет! То есть… Мы, конечно, встречались… Ну, там с компанией… И так…

— Имели с ней близость? — разговор с нервным охранником начал доставлять следователю видимое невооруженным Мишиным глазом удовольствие.

— Ну, это… Нет. Нет. Ну… Короче, нет…

— Сексуальные отношения с покойной отрицаете?

— Да.

— А с другими охранниками у нее что-то было?

— У них и спросите.

Кинчев бросил окурок в ведро с газетами.

Сел на стул, приставленный спинкой к стене. Хмуро сказал:

— Вы, гражданин Гапченко, не выкручивайтесь, а отвечайте на вопросы. Убита девушка, а вы — среди подозреваемых.

— Я не убивал! — испуганно возмутился Николай. — Я уже говорил вашему… Этому… следователю.

— Конечно. Но алиби у вас нет.

— Я по территории ходил! Меня дворник видел! И тут сидел. Тоже. Машину пропустил. С продуктами. И выпустил… Вот… Шофер тоже может подтвердить.

Кинчев пропустил этот монолог мимо ушей и настойчиво повторил:

— С кем из охранников еще встречалась Алина?

— Не знаю. Димка за ней… это… бегал. Но она не хотела… Только смеялась.

— Димка — это Дмитрий Дука, ваш сменщик?

— Да. Точно. Только он дома сегодня. Придет в восемь. И это… опаздывать любит.

— А вы?

— Что?

— Любите опаздывать? Или всегда приходите только вовремя?

Гапченко искренне задумался. Почесал волосы под шапочкой с козырьком. И честно ответил:

— Не знаю. Я вообще-то стараюсь так… Чтобы не очень. И вообще…

— Ну, ладно, — Кинчев встал, — пошли, посмотрим территорию, пока окончательно не стемнело…

Гапченко натянул куртку с белой надписью на спине «Охрана» и сразу приобрел более значительный и уверенный вид.