Войдя в дом через кухню, Кинчев сразу же сбросил свое короткое пальто на стул. Надя заперла уличную дверь на замок.
— Вы всегда так делаете?
— Что?
— Дверь.
— Нет, когда светло — не запираю.
— А в момент смерти Алины Зацепы?
Она коротко, но довольно громко вздохнула:
— С утра не закрывала.
Кухня уже тонула в вечерней полумгле, и экономка включила свет. Зажглись один за другим три матовых плафона. Мощный свет достиг каждого уголка. Щукина плотно закрыла на всех окнах жалюзи с белыми горизонтальными ламелями. А следователь по-хозяйски осмотрел новую нарядную технику: стиральную машину, посудомоечную, многофункциональный кухонный комбайн, две плиты, две микроволновки.
— У вас и дома что-то похожее есть?
— Нет, конечно. Я здесь научилась этим добром пользоваться. Очень удобно. И время экономит. Мечта каждой хозяйки.
Виктор принюхался к невообразимой смеси запахов, ароматно витавших вокруг многочисленных ярких баночек со специями, соусами, кафе, чаем и другой бакалеей с красивыми этикетками, достал из-за огромной кастрюли пачку тоненьких разноцветных журналов. «Верена» — для тех, кто вяжет.
— Чьи это?
— Мои, — Надежда Карповна растерялась, как уличенная в краже школьница. — Это подруга дала посмотреть. Я люблю вязать, когда время есть.
Кинчев перешел к шкафам:
— Столовое серебро?
Надя вымученно улыбнулась:
— Серебра нет. Есть мельхиор и хороший фарфор. Но почти вся посуда — в столовой. Здесь немного, самая необходимая, только на первый случай.
— И дверей, значит, в кухне — три. На улицу, в столовую, и в коридор…
— Он не совсем коридор, слишком широкий. Зеркальный зал.
— Да, я помню. Так-так-так… — Кинчев потер руки. — Давайте-ка еще разок по комнатам пройдемся. Не спеша, — и двинулся в столовую. Надя — за ним. И первым делом включила свет.
Четыре хрустальные люстры засверкали подвесками. Им ответило праздничное сияние скатерти и белых стульев. Солидно отозвались бликами сервизы и бокалы из нескольких высоких сервантов. Сработанных под старину, но явно модных. Между ними скромно поместились серовато-серебристый музыкальный центр и камин, облицованный светлыми изразцами. Кинчев просунул руку между прутьями кованой решетки:
— Старинный… Зажигаете иногда?
— Нет. Никогда еще не зажигали.
— Почему?
— Не знаю. Не было нужды. Хозяева в спешке. Дела, ремонт.
— Они тут обедают?
— Редко, только с гостями.
— А где едят?
— Ольга Владимировна любит у себя в спальне. А Кирилл Иванович — где придется. И в кабинете, и в библиотеке. Чаще — в кинозале.
— Кино, значит, любит?
Щукина пожала плечами:
— Смотрит. Отдыхает у телевизора.
— А в гостях кто тут бывал? — следователь спрашивал, не глядя на Щукину. Рассматривал гобелены, висевшие в простенках между окнами. Всадники, битвы, средневековые замки. Ткань — новехонькая, он ощупал ее с видом знатока.
— Они тут обычно с архитектором обедают. С Буруковским, из Киева. Пару раз были деловые партнеры Кирилла Ивановича, один из них ночевал тут, в маленькой спальне.
— Давно это было?
— Полторы недели назад.
— Это Полтавская битва? — он усмехнулся одним ртом, открыто и беззастенчиво показав при этом деформированные зубы. Надя ответила заученной улыбкой:
— Не знаю, скорее всего — нет. Гобелены импортные, немецкие, кажется.
— Динь-дон-динь-дон-динь-дон!.. Динь-динь-динь-динь… — пропели из дальнего угла высокие напольные часы, старинные, с маятником и гирьками за толстым стеклом. Кинчев подошел к ним — гораздо выше человека среднего роста, каким он был. Простые прямоугольно-квадратные формы и неглубокая затейливая резьба.
— Такое только в музеях увидишь…
— Тут и был музей. А эти часы… Их недавно из мастерской вернули, долго реставрировали. Статусная вещь!
— Угу-угу… А уборщицу, значит, как раз над столовой нашли?
— Да, — сразу погрустнела Надя.
— Идемте дальше, — Кинчев вышел через другую дверь в просторный коридор, который Щукина называла Зеркальным залом. — Н-да-а… Толщина стен — впечатляет. — Он прикинул руками: — Почти метровые… Однако ж, и строили раньше… Так, значит, отсюда все дороги расходятся?
— Можно сказать и так…
— Напомните, какая — куда.
— Справа — лестница на второй этаж.
— Других путей наверх нет? — следователь скользил взглядом по зеркалам в массивных позолоченных рамах, по одинаковым кушеточкам без спинок, но с красиво выгнутыми подлокотниками. На одной лежала черная книжка, на другой — шарф и перчатки красного цвета. Верхний свет был потушен, однако на стенах висело до десятка фонариков-бра, и все они горели.
— Есть. За кинозалом есть комнатка, совершенно пустая. Из нее — лестница наверх. И выход есть во двор. Только она всегда закрыта, эта дверь. И ключ — только у хозяина.
— Вам не доверяют?
Надежда Карповна поджала губы:
— Это не мое дело. Он иногда приезжает поздно, к заднему крылечку. Сразу поднимается в свой кабинет. Никого не тревожит.
— С улицы хорошо виден был витраж…
— Да, вечером он виден с улицы. А днем лучше смотреть отсюда.
Один витраж украшал дальнюю стену Зеркального зала, второй неясно виднелся за лестницей.
— Рассказывайте дальше.
— Тут прихожая и вход в комнаты для гостей.
Они прошли между двумя мраморными лестничными маршами. Перед входной дверью интимно светились зеленовато-желтые бра с бронзовыми инкрустациями. Под их приглушенными лучиками вечером выглядели более домашними и пустой деревянный шкаф-вешалка, и развесистый фикус, и пузатенький столик со смешным телефоном, казавшимся бутафорским — в стиле начала ХХ века, с длинными шнурами и выпирающим диском. Рядом лежали простенькая шариковая ручка и пачка чистых бледно-зеленых стикеров. Днем свет падал сбоку и сверху, тогда все выглядело торжественнее и внушительнее.
— Вы замечали, дом внутри кажется больше, чем снаружи?
— Да, — отозвалась экономка из-за плеча, — замечала. Вокруг высокие старые деревья, поэтому снаружи он и выглядит маленьким. В сравнении…
— И это при том, что стены толстые, уменьшают метраж…
— Да. Тут входы в комнаты для гостей, желтую и голубую. Они занимают пристройки с двух сторон от главного входа.
— Это какая? — Кинчев попытался открыть дверь справа, но ручка вниз шла, а дверь не открывалась.
— Это голубая, — Щукина достала из кармана связку ключей и вставила один в замочную скважину под ручкой. — Сейчас вы сами увидите. Сейчас тут никто не живет, и мы не открываем. И не убираем пока.
Однако просторный холл с диваном, креслами, низким столиком и шкафом не выглядели заброшенными и неубранными. Стены и впрямь были голубыми, а оббивка мебели — синей. Следователь прошел дальше, в комнату, отделанную в такой же цветовой гамме, с двуспальной кроватью посередине.
— Мебельные гарнитуры все отечественные, от одной фирмы, но с разной отделкой, — пояснила Надежда, словно заполняя затянувшуюся паузу.
— Вижу. Знакомая фабрика. Две недели назад такие горели на складе мебельного магазина, пришлось разбираться. Слышали про пожар?
— Да, конечно. Алина и Тимофеевна говорили. Это не далеко от их дома… И вот…
Щукина всхлипнула, но следователь не собирался терять время и позволять ей расслабляться в сантиментах и сурово припечатал:
— Нарушение правил пожарной безопасности! Грузчики привыкли курить в помещении. И вот результат: убыток на девяносто четыре тысячи. А тут кто-нибудь уже останавливался? — Виктор приоткрыл дверь в ванную.
— Пока никто. На прошлой неделе только пол закончили и мебель расставили.
Оба посмотрели на пол.
— Удачный узор, — похвалил Кинчев.
— Ну, не самый лучший… — заскромничала Щукина, словно обсуждали ее собственную работу. — Тут паркет модульный, его проще накладывать. А вот в столовой и наверху — художественный, мозаичный.
— Не заметил разницы.
— В мозаичном каждую плашку вручную кладут, важно точно состыковать все блоки. Это очень трудно. А модули склеивают на заводе, а здесь просто подгоняют друг к другу.
— Отлично, — Кинчев осмотрел ванную, потрогал мелкую сине-бело-черную мозаику кафеля, вымыл руки.
— Тут всюду такие краны?
— Что? А, однорукие! То есть, простите, однорычажные. Да, Ольга Владимировна признает только такие. Очень удобно.
— Да, очень. Ждете гостей? — он кивнул на расставленные по полочкам шампуни и другие галантерейные товары, разнообразие и количество которых сделали бы честь Барвинковским киоскам.
— Пока нет. Но хозяева часто бывают за границей, хотят, чтобы все соответствовало. Европейским нормам.
— Это, значит, все хозяйка подбирала? Мебель, сантехнику?
— Я бы не сказала. Она заказывала, а покупали они вместе с дизайнером. Все эскизы — его. Эта ванная — в античном стиле.
— Где останавливался этот дизайнер?
— Обычно — в маленькой спальне.
— Обычно?
— Когда там ремонтировали, то в этой. Только тогда здесь еще… Ничего еще не ремонтировали. Только кровать стояла — и все. Он даже вещи свои на подоконнике складывал.
— И хозяевам приходилось в таких условиях жить?
— Ну, не совсем в таких… Но тоже сначала тут внизу спали, пока второй этаж не отделали.
— Значит, ремонт начинали со второго этажа?
— Да. Там уже все готово. Эти две спальни — последние.
— И вы одна на всех готовили и прибирали? Трудновато приходилось?
— Конечно, не легко. Но мне дочка помогала. И хозяева по-простому ели, на кухне.
— Так-так, начинали с демократии… — Кинчев стремительно вернулся в прихожую и перешел к осмотру следующей спальни, еще незаконченной, без мебели и штор. — Значит, ваша бригада тут трудилась, когда Алину… Они громко стучат?
— Я бы не сказала. Мы привыкли. Чаще всего — тихо.
— Они разговаривают во время работы? Поют?
— Разговаривают, но не поют. Тимур маленькое радио с собой приносит, слушают.
— Что именно?
— Разные станции. Мне некогда к ним прислушиваться… Как-то раз слышала — Хит-FM.
— Что они за люди?
— Хорошие люди. Дети Виктора Ивановича в мою школу ходили. Давно уже. Их фамилия — Беда. Дочь — медалистка, сейчас — главный бухгалтер молокозавода. Сын спортсменом был, ему колено повредили на футболе, он нападающим был. Две операции делать пришлось.
— Значит, оправдалась фамилия?
— Что?
— Беда не обошла их?
Надя вздохнула. Она очень устала сегодня. Под глазами появились темные круги.
Кинчев легонько пнул стопку паркетных пачек, выглянул в окно, погладил веселую желтую стенку:
— А сюда мебель и гардины уже приобрели?
— Да, конечно. Мебель пока хранится в сарае, за гаражом. А шторы и покрывала — в шкафах в голубой спальне.
— Ну, двигаемся дальше.
Они снова прошли через холл и прихожую в Зеркальный зал. На минуту задержались. Кинчев поинтересовался:
— А тут ведь не паркет?
— Конечно, нет. Это мозаика. Старая. Тут не меняли.
— Неплохо выглядит. И узор такой… сложный.
— Да, очень хорошо сохранилась.
— Так, справа у нас — кинозал, — следователь сам открыл дверь. — Где тут свет включается?
Надя последовала за ним и щелкнула выключателем. Вспыхнули направленные вверх плафоны-полусферы. Укрепленные на высоких кованых подставках, они возвышались бы и над человеком баскетбольного роста. Виктор задрал голову:
— Неплохо! А как вы туда лампочки вкручиваете?
— У нас специальная лесенка есть, — ответила незаметно появившаяся сзади Ярыжская. — И охранники — народ достаточно отважный, чтобы по ней взобраться.
Она сделала вечерний макияж и стала еще эффектнее. Особенно в странном, отраженном от зеркального потолка, свете. Закрытое черное платье украсила нитка крупного розового жемчуга. Разумеется, в ушках также розовели внушительных размеров перлы. Ольга Владимировна поправила прическу, над шеей, и показала свеженький маникюр, также перламутрово-закатный.
Кинозал был ультра-современным помещением в старом доме. Огромный экран, к которому вел ряд колонн-торшеров, придавал ему какой-то космический вид. Желто-оранжевые драпировки на окнах и таких же веселых оттенков ковер на полу делали этот вид несерьезно-фантастическим, действительно киношным. Расставленные фронтально и с тыла акустические системы — под красное дерево и с темно-серыми техническими панелями — привносили элемент неназойливого конструктивизма. Только пальма в огромной вазе с древнегреческим орнаментом да облицованный серым в прожилках мрамором камин напоминали здесь о почтенном возрасте особняка. Виктор и тут отодвинул в сторону решетку и, не боясь запачкать руки в золу, удостоверился, что живой огонь еще не касался дымохода.
Низкие открытые полочки-комоды уже почти наполовину были заставлены футлярами с новейшими фильмами. Кинчев наклонился и вынул один.
— Если вы интересуетесь Михалковым, я с удовольствием дам вам посмотреть. Муж недавно привез, уверена, что этот фильм здесь никто еще не видел.
— На прокат даете? Занимаетесь незаконным бизнесом? — тяжеловесно пошутил следователь, и Ярыжская сразу подыграла:
— Могу и вас взять в долю. Будете давать своим знакомым. Навар — пополам, — и сразу повернулась к экономке-прислуге. — Наденька, ужин готов?
— Извините, я… Тут… Через пятнадцать минут все будет готово, — Щукина попятилась к выходу и мгновенно исчезла из помещения.
— Конечно-конечно, такой страшный, такой тяжелый день! Поверьте, я до сих пор успокоиться не могу. Никак не могу! Все Алина перед глазами…
Следователь, все еще держа в левой руке диск с фильмом, попробовал открыть дверь, незаметно выглядывавшую из-за светильника и динамика.
— Закрыто на ключ?
— Да, — с готовностью отозвалась Ольга Владимировна. — Кроме мужа, никто не открывает. Там пока пустая комнатка, проходная.
— Хотелось бы посмотреть.
— Ключ только у Кирилла. Ничем не могу помочь.
— А запасные?
— Не знаю, надо спросить у Нади. Кажется, здесь еще не меняли замка, от музея всего один ключ остался. С этим ремонтом я еще не успела во все вникнуть.
Кинчев подозрительно посмотрел на пани Ольгу:
— А где сейчас бывшие сотрудники музея?
— Да какие там сотрудники! Им даже их мизерную заплату по полгода не выплачивали. Все и разбежались. Один директор держался. По привычке. Ему ведь уже за восемьдесят было. Он был и директором, и дежурным, и уборщицей, и научным сотрудником.
Поглядывая искоса на Ярыжскую, следователь потихоньку продвигался к дальней стене кинозала, за экран. Там он обнаружил еще одну запертую дверь.
— Тяжелую ношу вы взвалили на себя, Ольга Владимировна. Я имею в виду музей. Как открыть дверь?
— Ну, я все-таки историк, — пани Ольга потупила глазки. — И долго работала экскурсоводом… А ключи… — Она достала из незаметного карманчика мобильный и нажала длинным нежно-розовым ноготком две кнопки. — Надя? Наденька, Виктору Андреевичу нужны ключи от маленькой спальни. — И мило улыбнулась: — Сейчас будут.
— Вы без нее никуда попасть не можете?
Ярыжская улыбнулась еще непосредственнее:
— Наверху у меня есть свои ключи. Но я ими почти не пользуюсь. Я в последнее время мало бываю дома. А Наде я доверяю, как себе. Поверьте, трудно найти более ответственного и честного человека.
— Вы так уверены в ней?
Ярыжская удивилась и мило округлила губки. Подошла Щукина, в кухонном фартуке и с белой косынкой на голове. Открыла дверь.
Маленькая спальня оказалась копией голубой, только выдержанной в бело-кремовых тонах и без холла. Кинчев первым делом сунулся в ванную, где крупные бело-черные плитки создавали редкие ассиметричные полосы, потом заглянул в шкаф. Там лежало несколько стопок одежды, закрытая на молнию кожаная папка и несколько разноцветных картонных коробок.
— Это вещи дизайнера, Буруковского, — пояснила пани Ольга. — Он на днях обещал приехать. Скоро весна, а мы до сих пор ничего не решили с бассейном.
— Ольга Ивановна, у меня на плите там… — начала было Щукина, но следователь перебил:
— Сейчас-сейчас, только комнату прислуги покажите — и все.
Надя быстро пошла к выходу, Кинчев — за ней. Они обогнули кинозал под стеной, прошли через Зеркальный зал, и экономка сначала щелкнула коридорным выключателем, а потом открыла незапертую дверь:
— Пожалуйста.
Комната оказалась просторной, тесно заставленной мебелью и обычными домашними вещами: три больших дивана, стол, шкаф, кресла, готовая к работе швейная машинка, телевизор, в углу — два больших желто-черных пылесоса. Помещение выглядело наиболее обжитым: возле входа висели фартуки и куртки, мирно стояли под ними тапочки и шлепанцы, на столе — стопка книг и две пустые чашки. Неплотно прикрытая дверь демонстрировала уголок аккуратной белокафельной ванной. Черно-белые эстампы скромно украшали стены.
Ярыжская отстала, задержалась в зале. Ей кто-то позвонил. Следователь спросил у Щукиной:
— Кто здесь ночует, кроме вас?
Надя явно спешила и ответила раздраженной скороговоркой:
— Никто, только я. Иногда, очень редко, дочка бывает.
— А зачем же столько диванов?
— Днем иногда Алина с Тимофеевной отдыхали.
— Где их вещи?
Щукина показала на фартуки и тапочки:
— Они переодевались тут… И вот еще… — она раскрыла тумбочку, полную недорогих отечественных кремов и бывших в использовании рабочих перчаток их латекса.
— А строители? Где они ночуют?
— Они дома живут. А те, что раньше были — в других комнатах. Там, где будет желтая спальня.
— Со временем мы надеемся расширить штат работников, — Ярыжская появилась в комнате прислуги незаметно, как домашняя кошка. — Вы разрешите Наде пойти на кухню? Там явно что-то подгорело.
Кинчев зловредно усмехнулся:
— А кто мне откроет комнаты на втором этаже?
— Я сама, — ответила Ольга, и он согласился:
— Хорошо, идите, Надежда Карповна.
Надя вмиг исчезла. Следователь по-хозяйски поправил складку скатерти, заглянул в ванную, приподнял твердые рулонные шторы с зелено-желтыми цветочками, закрывавшие окно. Выглянул наружу.
— В дом можно попасть через любое окно на первом этаже, — отозвалась из комнаты наблюдавшая за ним Ярыжская. — Правда, мы их почти не открывали в последнее время. Зима все-таки.
— И не проветривали?
— Зачем? У нас кондиционеры.
— Ими и обогреваетесь? Что-то я нигде не заметил радиаторов.
Ольга Ивановна расцвела от удовольствия:
— Сколько ж мы труда приложили, чтоб и было незаметно! Большинство — под полом, а некоторые замаскированы под инсталляции.
— А котельная?
— В подвале. Полностью автоматизирована.
— Однако… — он без улыбки, странно приподнял губы над кривыми зубами и пошел назад, жестом предложив пани Ольге пройти в Зеркальный зал первой. — Похоже, на первом этаже — все. Я не ошибся? Будем подниматься наверх.
— Конечно-конечно. Все, что нужно для следствия. Только вы уже там все видели.
— Ничего, лишний разок не помешает.
Ярыжская вымученно улыбнулась и не спеша направилась к лестнице, мраморное великолепие которой подчеркивало красоту ее облегающего черного бархата.
До самого верха следователь молчал. Ольга Владимировна шла спереди, на две ступеньки выше и несколько раз озабоченно оглядывалась. Войдя в зал, заговорила первой:
— Здесь у нас — старые картины. Хотите, расскажу про них?
— Спасибо, сегодня нет времени. Напротив нас, в дальней стене — что за дверь?
— На балкон…
— Запирается?
— Нет. Обычная ручка.
Похоже, вечернее великолепие бриллиантового каскада больших хрустальных люстр — многоламповых, украшенных длинными подвесками — немного ошарашило следователя. Они горели все, как на придворном празднике. Два ряда белых колонн заблистали аристократической роскошью. Словно шагнули внутрь помещения драпированные атласные шторы, ламбрекены, свисающие на шелковых шнурах кисти. Довольно большой бар в дальнем углу совсем стушевался. Картины в богатых рамах казались окнами в другой — странный — мир. Две самые большие были групповыми портретами нарядно одетых людей, другие представляли собой пейзажи и натюрморты.
Ольга Владимировна словно спохватилась:
— Да, тут уж наш Буруковский постарался. На славу! Говорит: я вам в зале устрою букет из барокко и ампира! Как, на ваш взгляд, получилось?
— Так-так… — Кинчев только искоса взглянул на нее (черное платье, черные волосы, черные глаза — в белом зале она выглядела эффектно), приоткрыл дверь и заглянул в обжитое им накануне помещение. — Значит, тут, справа — библиотека, там мы уже смотрели… Только дверь в кабинет заперта… Ну, ладно, идем дальше.
Они прошли мимо огромной старинной картины, изображавшей богатое семейство. Кинчев на ходу сказал:
— Интересные глаза у этой девушки. Кажется, она прямо на тебя смотрит.
— Это характерно для портретов кисти Муращко, — с готовностью отозвалась Ярыжская. — У каждого художника есть свои, неповторимые особенности. Секрет великого мастера, он в том и заключается…
Но следователь ее не слушал и, бросив цепкий взгляд на занимающий весь угол бар, уже бесцеремонно вошел в кабинет хозяина первым.
— Значит, это апартаменты вашего мужа?
— Да, он тут работает. Правда, до сих порон здесь редко бывал… Поверьте, его бизнес требует стольких разъездов!
— Наслышаны, наслышаны…
Кабинет Ярыжского был оформлен в темных тонах, отделка — болотно-зеленая. Прежде всего привлекал внимание мощный двухтумбовый стол — необычный, овальный. За ним — внушительного размера кожаное кресло с массивными оббитыми кожей подлокотниками. Настольная лампа — в стиле «советского ретро», но белая, на золоченой подставке. Закрытый выключенный ноутбук. В правом углу, между двумя дверями, — старинная изразцовая печь. Слева, в углу — овальный журнальный стол, окруженный диваном и креслами в стиле французской директории. На столе и диване, в художественном беспорядке — книги, глянцевые журналы, газеты. Два книжных шкафа, в одном — популярная бизнес-литература и детективы, в другом — небольшой телевизор и металлические модели старинных автомобилей. Именно они разбавляли спокойную респектабельность кабинета милым намеком на экстравагантность. Едва Виктор сделал шаг в ту сторону, как Ольга Владимировна затараторила с энергией экскурсовода-любителя:
— Они сделаны вручную, с точным повторением оригиналов. До мельчайших деталей. Кирилл особенно любит вот это «Рено», 1896 года, посмотрите, прямо, как карета, только без лошади! А этот, голубенький, — «Мерседес Гран-При» 1914 года выпуска, — она взяла тяжелую тридцатисантиметровую машинку обеими руками, но, заметив, что следователь только равнодушно скользнул по ней взглядом, поставила на место и дальше уже только показывала плавной ладошкой:
— Вот этот, «Роллс-Ройс», 1909 года, он похож на тот открытый «Мерседес», такой же спортивный, но кресла в два ряда… А вот тут — совсем уже другая эпоха, смотрите: черный, закрытый, это уже тридцатые годы, знаменитый «Мерседес-Бенц»…
— Да, на таком Штирлиц ездил.
— Вам нравится?
— Интересно, сколько стоит такая игрушка?
— О-о-о, — Ярыжская приятно улыбнулась, — стоимость неплохих туфель…
— И сколько же стоят неплохие, на ваш взгляд, туфли?
— Ну, от трехсот долларов…
— Понятно. Эта дверь — она куда ведет? — Кинчев открыл дверь такую же респектабельную ванную, отделанную бордовым кафелем, с бордовыми полотенцами. Он открыл кран в умывальнике и мизинцем потрогал воду.
— Кирилл редко им пользуется… У нас в спальне есть…
Следователь перебил:
— Это здесь вода сама спускалась? Да?
— Да, — словно нехотя, согласилась Ольга Владимировна, и Виктор тут же нажал на блестящую полусферу, загадочно выглядывавшую из бордового овала. В унитаз с шумом устремилась вода. Он выждал минутку и спустил еще раз.
Ярыжская напряженно, с остановившими глазами, следила за этими действиями. Но Кинчев, закончив свои опыты, только пожал плечами:
— Ничего особенного. Отличный прибор.
— Итальянский. Мы решили, что если сантехника одной фирмы… — начала было объяснять пани Ольга, но он уже шел к выходу. И нажал ладонью на следующую за печью дверь:
— Закрыто?
— Я же говорила, что это — другой вход в библиотеку. Но он всегда закрыт. Когда Кирилл приедет, я попрошу…
— Да, обязательно. Кто прибирает в кабинете?
— Обычно Алина.
— И сегодня — тоже?
— Сегодня, — Ольга Владимировна судорожно сглотнула и с неподдельной печалью взглянула на следователя, — сегодня она… не успела.
— А вот это когда разбросали? — Кинчев указал на диван и журнальный столик.
— Здесь Алина не прибирает. Тут я, иногда. Кирилл Иванович не разрешает ей трогать вещи. Она только пыль вытирает… то есть, вытирала… Ну, и пылесосом… И чтобы все — на своих местах! — продолжая говорить, она шла за следователем, который уже выходил из кабинета и, продолжая двигаться против часовой стрелки, на несколько секунд снова задержал взгляд на глазах девушки с большого портрета, потом решительно направился к стойке бара с четырьмя высокими табуретками. На одной небрежно лежала куртка из мягкой бежевой шерсти. Сотня-другая бутылок несколькими рядами украшала это современное полированное чудо. Порядок радовал глаз: ровными шеренгами выстроились дорогие коньяки, марочные вина, эксклюзивные сорта водки, а также минеральные воды и соки. И полка с рюмками, бокалами, стопочками. Все — под стеклом, все — блестит.
— Ваш супруг в бутылку часто заглядывает?
— Ну что вы! Почти не пьет! Так, иногда, по праздникам. Или после работы, чтоб расслабиться в компании. А здесь — вы понимаете, ноблес оближ. Придется же приемы организовывать. Фуршеты и тому подобное. Исключительно для гостей. Мы даже и не открываем никогда. Со временем думаем в подвале устроить небольшой винный погребок. Все равно подвал пустует…
Раздался мелодичный звонок. Ольга Владимировна достала из незаметного кармана красный телефончик, быстро нажала несколько кнопок и снова спрятала его.
— Супруг звонил?
— Что? Ах, нет! Это просто… SMS-реклама. Вечно шлют… Не вовремя.
Кинчев зашел за стойку, покрутил туда-сюда бронзовую ручку и открыл дверь на балкон. Сразу повеяло морозной свежестью. Он вышел наружу и облокотился о балюстраду. Во тьме можно было разглядеть лишь огромный амбар гаражного помещения и силуэты деревьев.
Балкон был пуст, только в углу стояла белая изящная урна. Следователь наклонился к ней, заглянул внутрь, понюхал, ощупал. Это фаянсовое изделие пахло каким-то популярным моющим средством, на дне сиротливо лежал окурок длинной дамской сигареты.
Ярыжская дожидалась его в зале. Вернувшись, тот коротко бросил:
— Пойдемте дальше.
Но сначала снял пиджак и бросил на высокое сиденье возле бара, рядом с курткой.
Пани Ольга искусительно улыбнулась:
— А дальше — наша спальня.
— Очень интересно… То есть, я не то хотел сказать, — поправился Кинчев под ироничным взглядом молодой женщины.
Вход в спальню находился как раз напротив кабинета. Перешли только через просторный зал.
И вошли в царство шемаханской царицы…
По размерам оно не уступало респектабельному кабинету, но… Возбуждающие контрасты били по глазам резкими нотами пряных духов. Ярко-малиновые стены, мебель — снежно-белая, шторы, светильники — розовые, а ковер на полу — композиция всех этих цветов. У стен — шкаф-купе и тумбочки, комоды, стульчики, банкетки, пуфики.
И кровать, покрытая перламутровым сиянием шелка.
Только один диссонанс — настенный плоский телевизор и музыкальный центр с разведенными по углам колонками.
— Это помещение не только для сна? — снова не подумав, брякнул следователь, потому что ответ был очевиден: на комодах под зеркалами красовались выставки из шкатулочек, косметичек, пудрениц, больших изящных флаконов с духами; на прикроватных тумбочках — фотоальбомы и детективы в пестрых твердых переплетах. Но Ольга Владимировна пустилась в объяснения:
— Поверьте, я так устала с этим ремонтом! Поэтому дома сейчас почти все время провожу здесь. Иногда так хочется просто прилечь. С хорошей книгой, под хорошую музыку… Отдохнуть ото всех…
— Да-да, конечно… А эта дверь?
— А тут наша ванная, — она радушно открыла дверь. Ванная также была розовой и великолепной. Следователь тут рук не мыть не стал и воду в унитазе не спускал, только небрежно поинтересовался:
— А тут все в порядке? Призраки не балуются?
— Нет, я говорила вам, что только в той, что в кабинете…
Но он уже вышел и первым достиг дверцы огромного шкафа:
— А тут у нас что?
— Гардероб. Я уже перевезла сюда все свои вещи и вот, поверьте…
Но он не слушал — смотрел.
Дорогие чемоданы разных цветов, на колесиках и с выдвижными ручками. Множество полочек, лотков, корзинок, коробочек, вешалок. А на них и в них — платья, шарфики, кофточки, брюки, пиджаки, костюмы, куртки, пальто, шубки — такие вещи носят состоявшиеся в жизни люди и их жены, которые в любом возрасте женственны, энергичны и сексуальны. Отдельно висели длинная, оливкового цвета шуба из мягкого меха и яркий жакет, буквально сотканный из цветов, этакая сверкающая бисером клумба.
Ольга Владимировна заметила, на чем задержался взгляд следователя и сразу среагировала:
— Обратили внимание? Нравится? Мы купили его в Дюссельдорфе на показе «Моден шоу». Там есть такой салон, «Катрин», кажется, называется. Не представляете, какой там был ажиотаж! Коллекцию раскупили буквально с подиума! Мы были первый раз и просто растерялись. Потом Кирилл чуть ли не перекупил эту жакетку у одного шведа…
— Алина и тут убирала?
— Да, но в спальне — только в моем присутствии. Поверьте, я не ханжа, но… Зачем вводить девушку в искушение?
— Боялись, что стащит что-нибудь?
— Ну, не то, чтобы… Но… — она мило развела руками.
— То есть, украсть у вас что-то дорогое она не могла?
— Ну, не знаю… Поверьте, я не проверяла. Но так, ничего не замечала. Нет, у нас вообще-то насчет воровства — это нет. Да и запираем все.
— Разумеется, это и милиция советует, — он вернулся в спальню.
— Правда? Вот это правильно! Я всегда говорила…
— А это что за статуэтки?
— А, эти! Это сувениры из Египта. Мы недавно там были. На Рождество отдыхали.
— Ну и как? Пирамиды видели? — Кинчев вышел в зал, бросив последний взгляд на жемчужную недоступность широкой белой кровати. И пани Ольге пришлось снова говорить его спине:
— Нет, мы решили туда не ездить. Все отговаривали. Там только пыль и песок, а смотреть нечего. Дорога ужасная! И далеко…
— Так, а это Малый зал, где нашли тело убитой Алины. — Следователь перешел к последней двери на своем противо-часово-стрелочном пути.
— Мы его вообще-то Маленьким называем.
— Но он достаточно велик. И балкон тоже не закрывается?
— Нет, а зачем? Или вы хотите сказать, что злоумышленник… Сюда?
— Я ничего не хочу сказать, — он и правда занят был внимательным осмотром помещения. Этот зал был не слишком густо заставлен мебелью, ближе к балкону — зеленый бильярдный стол с киями и россыпью шаров цвета слоновой кости. Впрочем, один из них был коричневым — в тон с деревом стола. В другом углу поместился большой бронзовый Будда, рядом с ним, на подставке красного дерева с инкрустациями — граммофон с серебряной трубой. В третьем углу, у камина, еще одни напольные часы, со скругленным верхом и ажурной резьбой, поменьше, чем в столовой — подросткового размера. Сбоку от выхода — черный рояль, сиротливый, без нот. Рядом с ним — живая пальма. Нежно-салатные шторы. И несколько небольших зеленых диванов с подушками и мягкими игрушками-зверюшками.
На одном из них утром нашли Алину…
Ольга Владимировна взяла с подоконника, из предусмотрительно положенной там пачки, длинную сигарету и нервно закурила, щелкнув серебристой зажигалкой с ребристой поверхностью. Кинчев тоже достал из кармана брюк свою пачку и жестом попросил зажигалку. Прикурив, задержал ее в руке:
— Красивая вещица!
— У вас есть вкус! Это Данхилл! Купила Кириллу на день рождения, а он бросил курить. И мне советует. Настоятельно. А мне было так приятно подарить ему не просто стильную, но и очень дорогую вещь. Причем исключительно на свои деньги. Поверьте, я за нее свою двухмесячную зарплату выложила.
— И как он к этому отнесся?
— Купил мне норковую шубку. Вот эту, — она показала на шубку, лежавшую на диване и напоминавшую еще одну притаившуюся зверюшку.
Два разных табачных запаха кружились в воздухе, смешивались, таяли.
— Вы обычно не курите в помещении? — спросил следователь.
— Не курю. Чтобы не раздражать Кирилла. Выхожу на балкон. Поэтому и полушубок тут. Так сказать, травлю свой организм и дышу свежим воздухом при этом.
— Вы уверены, что всегда потом хорошо закрываете балконные двери?
— Господи, да их и снаружи открыть можно!
— Вот как? — Кинчев открыл дверь и вышел на балкон. Отсюда вид открывался на хорошо освещенные ворота, аллею, ведущую от них к особняку, и на сторожку с горящими внутри и снаружи лампочками.
На этот раз пани Ольга накинула на плечи свою норковую шубку-подарок и последовала за ним.
— Я попросила Колю Гапченко остаться сегодня на ночь. Вместе с Игорем Федоровичем. Так спокойнее.
— Обычно они по одному дежурят? — Следователь был только в рубашке и тонком вязаном жилете, и сразу продрог, поэтому вопрос прозвучал не совсем уверенно.
— Да, кого нам было бояться? А теперь… Даже и не знаю. Поверьте, не знаю, как буду спать. Скорее бы Кирилл приехал!
— Кто еще, кроме вас, здесь курит?
— Здесь, на балконе — никто.
— А в доме или на улице?
— На улице — охранники.
— Кто из них курит?
— Все.
— А что именно курят? Какие сорта?
— Понятия не имею! С чего бы это я интересовалась, что курят эти люди? Наверное, дрянь какую-нибудь, что в здешних киосках продают.
— Понятно…
Хотя и здесь в углу стояла фаянсовая урна, она бросила вниз остаток длинной сигареты. Окурок Виктора последовал за ним, прочертив в морозном воздухе быстрый огненный след.
— Что у нас еще осталось? — Кинчев резко повернулся к дому и почти столкнулся с Ярыжской.
— Что? Осталось? — растерянно переспросила она.
— Какие еще помещения?
— А-а-а… это… Только спальня для гостей. Здесь, на втором этаже.
— Ведите.
Она первой вошла в зал, привычным жестом сбросила на диван шубку и закрыла балкон. Направилась прямо к закрытой двери, под ручкой которой предусмотрительно виднелся ключ с перламутровым брелочком.
Эта спальня была почти такой же шикарной, как и покои хозяев. Только вместо ярких малиновых оттенков все было выдержано в приятных пастельно-кремовых тонах. Светлая мебель, простор. Приоткрытая дверь в ванную, где так же все нежно-кремово и бело.
— Мы ее называем комнатой для VIP-гостей, — сцепив пальцы под грудью, как оперная певица, пояснила Ольга Владимировна. — Мы с Кириллом вообще-то мечтаем о детях. И тогда эта комната будет для них…
— Дети? — Виктор посмотрел на нее заинтересованно. — Дети — это хорошо… А почему у вас нет никакой живности? Даже рыбок?
Она пожала плечами:
— Поверьте, не думали как-то… А на что вы намекаете?
— Ни на что. Люди заводят собак для охраны. Чтобы было спокойнее.
— Я боюсь собак… А котов просто не терплю. Что в них хорошего?
— Понятно.
— Но теперь. Поверьте, теперь я скажу Кириллу. Мы посоветуемся. Может, и правда… Пару каких-нибудь породистых овчарок. Умных. А то страшно как-то…
Он только выразительно посмотрел на пани Ольгу сквозь блестящие стекла. И пошел. Сначала в большой Маленький зал, потом в огромный Большой. Еще раз осмотрел там старые картины, забрал под мышку свой пиджак.
— Что-нибудь выпьете? — догнала его Ольга.
— Возможно. Только не здесь, а на кухне. Горячего. Не провожайте, я сам дорогу знаю. Изучил во всех подробностях, — он наконец улыбнулся, и Ярыжская расцвела, глазки призывно заблестели.
— Я надеюсь, что мы еще…
— Разумеется. Еще не раз придется встретиться. Так что — до встречи.
— Всего доброго.
Она смотрела, как следователь неуклюже спускается по лестнице, скрывается за поворотом. Когда он скрылся, погасила свет, медленно, словно мгновенно обессилев, пошла к бару, ощупью взяла там сигареты, надела, старательно застегнув все пуговицы, кашемировую куртку и вышла на балкон.
И только там расплакалась.