Маня умирала, и все знали об этом. И сама она все понимала, хотя окружающие старались уверить ее, что выздоровление уже не за горами, что новые пилюли, прописанные известным профессором, скоро поднимут ее на ноги, что отложенная уже во второй раз свадьба непременно состоится. Ведь все готово, даже приглашения отпечатаны, как только Марии станет немного лучше, их сразу же и разошлют. Григорий хотел уже вписывать дату, но Маня уговорила подождать. Ах, как хорошо она все понимала: и их сочувствие, и любовь, и свое безнадежное положение…

Она так хотела еще раз увидеть Барвинковцы и уговорила отца и жениха переехать в не до конца отделанный дом. Словно готовилась умереть в нем.

Сейчас она лежала, заботливо укутанная одеялом и пледом, на диване в крошечной башенке. Для больной это считалось прогулкой. Она пылала изнутри, задыхалась, то и дело кашляла.

Василай и Вера сидели рядом и делали вид, что наслаждаются горячим чаем и созерцанием окрестностей. Весна была на редкость теплой, и они приоткрыли окно. Только одно, чтобы Маню не продуло. В парке дружно звенели отчаянные птичьи голоса.

Чугунная лестница ответила им чьими-то энергичными шагами. Сначала над полом показалась черноволосая голова, потом пышный букет белой сирени, потом и сам посетитель. Сделав полукруг по винтовым ступеням, в башню поднялся Иван.

Воздух наполнился сиреневым ароматом.

— Как дела, Маняшка? — весело спросил брат.

Она хотела ответить, но сильно закашлялась. Вера сердито сказала:

— Зачем ты принес цветы? Нельзя. Их запах вреден при воспалении легких!

— Я на минутку. Только показать, — стал оправдываться он. — Смотри, Манечка, сирень уже расцветает.

Мария вытерла губы платочком и слабо улыбнулась. Прошептала едва слышно:

— Спасибо. Ты посидишь тут?

— Конечно, милая!

— Расскажи что-нибудь… Есть новости?.. Я хочу послушать… — слова «в последний раз» не были произнесены, но явственно повисли в ароматном мареве сиреневого запаха.

— Хорошо, только сначала я отнесу цветы.

— А зачем их относить? — Василай встал. — Я просто брошу их в окно. Пусть достанутся тому, кто найдет.

— А найдет их, конечно, дворник Павлушка, — Иван поддержал игру и, сильно размахнувшись, швырнул букет вниз.

Василай выглянул в окно:

— Отличный бросок! Упали прямо на дорожку.

Вера села боком — как поэтесса Гиппиус на знаменитом портрете:

— Предлагаю пари. Попробуем угадать, кто первым их найдет. Я ставлю на Глафиру.

Василай мгновенно поддержал игру:

— Я вообще-то тоже думаю, что Павлушка. Но… чтобы было интереснее, ставлю на… доктора Вечеровского.

— Ни за что не выиграешь, Гришка! — обрадовалась Вера. — Он по парку никогда не ходит. Идет сразу к Манечке, — и непринужденно повернулась к сестре. — А ты, Маня, на кого поставишь?

Мария медленно открыла глаза. Тихо выдохнула:

— На папу…

— Итак, ставки сделаны! Я начинаю наблюдение, — Вера села на подоконник и обвела всех взглядом. — Что получит победитель этого пари?

— Мы попробуем выполнить одно его желание, — предложил Иван.

— Так нечестно! Ясно ж, как Божий день, что выиграешь ты.

— А мы, рискнем, Верунчик, — Василай сел рядом с Маней и взял ее исхудавшую горячую руку в свои ладони. — В мире так много интересного… Вы верите в чудеса?

— Смотря, что считать чудом, — Иван тоже сел, положивши локти на маленький круглый столик. — Произведение искусства, например, — это неоспоримое чудо.

— Согласен. Именно в создании вечных произведений человек достигает состояния… сотворчества с Богом. Мы же считаем чудесами света пирамиды и Колизей.

— Поехал… — отозвалась со своего наблюдательного пункта Вера. — Сейчас начнет хвалить своего гениального Городецкого.

— А вот назло тебе буду говорить о литературе! — Григорий наклонился к Марии, не выпуская ее руки из своих сильных ладоней: — Ты согласна?

Она ответила слабым подергиванием век.

— С литературой все ясно, — заявил Иван. — Ее расцвет неоспорим. Но, по законам природы, вслед за расцветом обязательно идет увядание.

Вера явно была настроена на дискуссию:

— Откуда ты знаешь, что это расцвет? Может, в литературе только первые бутоны начали распускаться, и мы еще увидим, то есть прочитаем что-то совершенно невероятное? Такое, от чего поблекнут и Шекспир, и Пушкин, и Гете, и…

— Остановись, Кассандра! Классиков не трогай!

— Нет, отчего же, — поддержал Веру Василай, — разве не было в истории периодов, когда расцвет науки и искусства не прекращался веками и приносил все более зрелые плоды?

— Ты имеешь в виду древнюю Элладу?

— Не только. И эпоху Возрождения тоже.

— Как-то трудно сопоставлять наших современников с ними…

— А меня иногда пугает это обилие талантов. Знаете, как в народе говорят: когда уж очень много грибов, «хоть косой коси», так это — к войне.

— Ну, Верочка, разве можно сравнивать культурную почву с природной? Они развиваются по разным законам! — Григорий так и сидел рядом с Маней, не выпуская ее руки из своей. — А грибные приметы — такое же суеверие, как и пустые ведра. Но вот то, что поэты могут предчувствовать всеобщие настроения общества, — в этом что-то есть. Мне кажется, что в отличие от изобразительного искусства в современной литературе живет какая-то странная… тревога, какое-то ощущение скорого катаклизма, прощания с привычным состоянием мира, — гладя на закрывшую глаза Марию, он говорил все медленнее и тише. — Как хотите, а мне все это кажется предвестием новой революции, несравненно более грозной, чем прошедшая…

Он умолк, и Маня тихо промолвила, не открывая глаз:

— Я не сплю… Я слушаю… Ты прав… У них нет запаха сирени, весны… Все такое… пряное…

— И слишком яркое, слишком нарочитое, — продолжил Иван, — словно венецианский карнавал. Красочный, но бестолковый.

Вера ответила, глядя в окно:

— Скажи лучше — разгульная русская ярмарка. При долгах и заложенном имении. Пир во время чумы.

— Вот тут я не совсем согласен, — сказал Василай ласково, легонько поглаживая выпирающую косточку на Манином запястье. — Ярмарка — это порождение сельской культуры, развлечение вырвавшегося из деревенской скуки крестьянина. А в современном искусстве чувствуется сильнейшее влияние города, его деловитости, его молодости, запаха свежей кладки новых гигантских домов. Новый, невиданный транспорт, новые технологии, новый стиль жизни. Избыточность — во всем. Все охватить, все испробовать, ничего не пропустить. По-моему, именно в этом — суть модерна. Поиск новых форм, еще не виданных в истории. Пока только поиск…

— Но вот с поиском новых отношений что-то не складывается. Словно пришло время провозгласить новую истину, а ее — нет. Трамваи, поезда, аэропланы — а мчатся-то все туда же, куда и раньше. И в душах — что в душах? Пустота. Ни веры, ни надежды… Эти высокие доходные дома, от которых ждут только прибыли — и ничего больше. И дух предпринимательства, приобретательства, наживы… Он заполонил все. Конечно, в нем есть энергия, есть прогрессивное стремление, движение, но… Можете смеяться, но мне недостает в нем аристократизма! — Иван пересел поближе к Мане.

— Ага! Попался! — повернула к нему обрадованное лицо Вера. — Ты весь тут… с этим твоим… Стойте! — она выглянула в окно. — Папа идет по аллее… Сюда… Увидел сирень, подходит… Наклонился, взял! Маня, ты выиграла! Вот уж не думала! Тебе, как всегда, везет больше всех.

— Загадывай желание, Манечка, — тихо сказал Василай.

Она долго молчала. И ответила еле слышно, едва шевеля губами:

— Вы сами знаете… чего я… хочу…

В освещенной праздничным весенним солнцем башенке на минуту повисла зловещая, безысходная тишина. Все знали, чего она хотела больше всего. Но помочь ей были не в силах…

…На следующий день Мария умерла. В своей недавно отделанной в стиле модерн комнате на втором этаже нового дома. Сильно закашлялась, потом затихла — ее сердце остановилось.