Боря Тур еще раз побродил по городу туда-сюда, покрутился возле многочисленных торговых точек, но ничего интересного не увидел и не услышал. В отличие от Тюхи, он никогда не умел легко общаться с людьми. Тим более — с незнакомыми. А в тюрьме и совсем одичал.

Малоэтажные Барвинковцы живописно заполнили уютную долину вокруг узенькой речушки. Поодаль, на невысокой возвышенности, пристроились молокозавод, элеватор, мясокомбинат, пекарня, фирма, занимающаяся розливом местных столовых вод. На противоположном от краснокирпичных промышленных построек холме, с другой стороны городка, виднелся серый старинный дом, украшенный островерхой башенкой. Несколько высоких елей и сосновые заросли роскошно зеленели вокруг него.

Борис осмотрел местный «белый дом» — типичное прямоугольно-кубическое творение «застойных» лет, приземистый Дом культуры с облупившимися белыми колоннами и уцелевшим еще бюстом Ленина, стоявшим посреди клумбы, используемой вместо мусорной урны; прошелся по привокзальному рынку, убого разложившему товары на старых раскладушках, деревянных столиках, а то и прямо на разостланных на обочине одеялах; немного постоял возле памятника жертвам голодомора и репрессий. Был он довольно скромным, неброским: склоненная изможденная женщина в платке, похоже, из бронзы, и несколько больших каменных плит, полированных и густо усеянных позолоченными фамилиями. А впереди — камень поменьше, на котором большими буквами высечено имя благодетеля, пожертвовавшего на памятник средства, Кирилла Ивановича Ярыжского, директора, почетного президента и т. п…

Отойдя подальше, Боря еще раз оглянулся. Бронзовая женщина склонилась прямо над стелой с новой фамилией Кирилла. Разжился на людских слезах, жертва голодомора толстомордая!

Игнорируя слово, данное Кинчеву, Борис направился к резиденции новоявленного мецената.

Парк представлял собой зеленый оазис среди поросших обычными лиственными деревьями невысоких холмов. Вороны кружились над елями и соснами большой стаей. Хрипло-зловеще каркали.

Дворец с первого же взгляда производил сильное впечатление. Его строгая хмурая красота ошеломляла противоположностью обычной архитектуре, а точнее, полной неархитектурности городка как попало застроенного, большей частью в брежневские семидесятые-восьмидесятые годы. В особенности бросались в глаза три стрельчатых шпиля — металлический, на башне, возвышавшейся над правым крылом, и верхушки двух высоченных голубых елей между корпусами.

Неплохо устроился бывший Свинаренко, ныне президент, директор, почетный гражданин, а также «жертва голодомора и репрессий»…

День выдался пасмурный, все кругом — серое-серое. И сырое. Снег ноздреватый, слежавшийся и грязный. Над головой небо еще так-сяк светлеет, а у горизонта — «тучи над огородом встали». Кто слышал ту старинную песню, сразу догадается, чем пахло в воздухе.

Правильно, опасностью!

Она подстерегала из-за капитальной чугунно-каменной ограды. Она выглядывала из колючей кисеи безлистых чащ. Она тоненько повизгивала голосом заблудившегося в хвойных верхушках ветра. Она лаяла сторожевым псом от будки охраны. Она выглядывала невидимкой из многочисленных окон и наблюдала из башни. Короче, опасностей ожидалось предостаточно.

А Боре Туру, как всегда, не хватало благоразумия.

Он обошел парк и решил, что хозяйственные постройки, ели и кусты неплохо прикрывают от внимательных глаз охраны захламленный уголок возле мусорницы. Темноты дожидаться не стал. Молниеносно перелез через забор именно там и оказался на вражеской территории.

С тыла дом имел два входа. К одному со всех сторон вели хорошо утоптанные дорожки, второй прилепился сбоку оставленным сиротиной. Борис решил поискать счастья именно там.

Естественно, дверь была заперта. Тур немного потоптался вокруг, позаглядывал в окна — темно, ничего не разберешь. А вот на втором этаже светится. Оттуда звучит музыка. Что-то такое знойное, возбуждающее. Аккордеон. Недавно он уже слышал эту мелодию… А еще из дома приглушенно доносится полузнакомый фальцет. Что-то неразборчивое… Вдруг громче: «Ну, ты, Валь, как всегда! Шутишь или обидеть хочешь?»

Ну, блин, неужели снова это плюгавое чудо в темных очках?

Боря некстати вспомнил, что в интернатские годы его прозывали не только Барсуком, но иногда и Барсом, задумал заглянуть в окно второго этажа и полез на ель.

Оттуда его и стащили за ноги трое крепких охранников. Неудобно свалившись на снег, он не смог дать им достойный отпор. Как положено, смачно матерясь, ребята в униформе ударили схваченного несколько раз между ребер и ловко надели наручники.

Коротко подстриженный коренастый амбал матерого спецназовского вида деловито консультировался по старомодному мобильнику с антенкой:

— Поймали на горячем! Прямым ходом в окно лез! Его прям сразу в милицию или сначала к вам? Га? Пойняв! — Привесил мобилку к поясу и самодовольно скомандовал двум молодым: — К шефу его, пацаны! Сперва сами пообщаемся.

Судя по удовлетворенным лицам охранников, это приключение настолько повысило их самооценку, что они смотрели на Тура, как на весьма симпатичное явление.

Окружив его с трех сторон, с веселыми непечатными восклицаниями повели к дому.

Сказочно-киношное богатство прихожей ошеломило Борю настолько, что он и сопротивляться забыл. Это ж сериал «Династия», дворец магараджи, фантастическая опера, но только не обычное жилище! И льющиеся сверху аккордеонные переборы…

Кирилл Иванович не поленился лично спуститься вниз.

Некоторое время они с Борисом молча рассматривали друг друга (Свинаренко изрядно раздобрел и похорошел за последние пять лет), потом хозяин гостеприимно развел руки:

— Кого я вижу! Вот так встреча! Такие люди — и на свободе! Ты из тюрьмы сбежал или отпустили?

Услышав приветствие с тюремным запахом, охранники понадувались от спеси: не какого-то там бродягу — настоящего преступника поймали!

Боря, как это с ним обычно случалось, не сразу нашел слова для ответа. А Кирилл, потирая руки, распорядился:

— Так, давайте его в мой кабинет. Я с ним тет-а-тет переговорю.

Шикарные ступени они пересчитали почти строевым шагом. Быстро проскочили музейную галерею и, ловко стащив с него куртку, в четыре руки водрузили Бориса на стильный гнутый стул. Музыка здесь звучала еще выразительнее — хороший, звучный магнитофон находился где-то недалеко, может быть, за стенкой.

— Э! Какого вы! — запоздало закричал Тур.

— Ты здесь лучше того… Молчи, — строго посоветовал один из молодчиков хриплым тенором.

— А какого вы мою куртку порвали? — Попробовал встать, но держали его профессионально.

Тенор искренне удивился:

— От эту куртку? Га? Эту рвань? Я ее под крыльцом брошу, нехай на тебя подождет, — и не поленился наклониться за действительно убогой Борисовой одежкой.

— Чтобы он тут не башибузучил, прикрутите-ка покрепче, — скомандовал гостеприимный хозяин.

Один из охранников вытянул из кармана длинный кусок провода.

Латиноамериканская мелодия за стеной сменилась попурри на темы приблатненных одесских песен. Тур понял, что влип крепко. И наконец обратился к Свинаренке-Ярыжскому:

— Боитесь, что прибью, Кирилл Иванович? Разве есть за что?

— Упаси, Господи, Боренька, просто знаю твой характер, ты сначала кулаками машешь, а потом уже думать начинаешь.

— Зато вы… все заранее… продумали. — Пока его привязывали к стулу, Борис не очень активно дергался. Все сбивало с толку, казалось нереальным, как сон или наваждение: необычайно роскошная обстановка, шелковый домашний халат на Кирилле. А тот не спеша ответил:

— Само собой, я думаю всегда, и всегда — заранее, — и по-хозяйски распорядился: — Ребята, вы идите во двор, пока там еще кто в парк не пробрался и снова в окна не полез. Проверьте все. Повезло нам, что вы все вместе оказались поблизости!

Борис остался наедине со Свинаренко.

Кирилл Иванович сел напротив, на такой же дорогой стул, посмотрел ласково, будто отец родной:

— Не понимаю, чего ты в окно полез. Зашел бы, как все люди, через дверь.

— Так меня и пропустили!

— Назвал бы фамилию, я б распорядился пропустить.

Боря иронически хмыкнул.

— Зачем нам с тобой ссориться? За услуги я рассчитаюсь сполна, как договаривались. Ты как желаешь — налом или в банк на счет положить? Ну, то как?

— Издеваетесь?

— Не понимаю, чем ты не доволен.

— И он еще спрашивает! — Тур отвернулся к противоположной от Свинаренко-Ярыжского стене. Тот, однако, только понимающе вздохнул:

— Борис, я тебя не обманывал. Все, как договорились. Деньги твои у меня в сохранности. В банке. Надо проверить, может, там и процент какой накапал.

— Разве мы так договаривались?

— А, ты вот о чем! Я не мог сразу после суда отдать деньги. А через месяц мамаша Гонта уже того… Внезапно скончалась. Между прочим, в случае операции ее шансы все равно были мизерными. Напрасно б только денежки истратили. Твои денежки. И не дергайся, не смотри волком, я тоже ценю человеческую жизнь. Высоко ценю. И твою тоже, разве не так? И добрый совет послушай. Ну, отдам я тебе сейчас эти деньги, надолго их хватит? Хе-хе. Ты ж по натуре не бизнесмен. Тебе работать надо, а кто возьмет зека? Ну? А я тебе и деньги, и работу. Охранником будешь. У моих людей зарплаты хорошие. Со временем купишь квартиру, заживешь по-людски…

Музыка за стеной резко смолкла.

Борис подумал, что он запросто мог бы посильнее дернуться, упасть вместе со стулом. Ударить ногой. А дальше?

Посмотрел из-подлобья:

— Куда вы дели Лесю?

— Я? Я?! Я — дел?!

— А кто же?

— Да меня там и близко не было! Какой-то мошенник использовал мое доброе имя. Кстати, девчата поехали в Турцию абсолютно добровольно, никто их под конвоем не тащил. Я об этом от прокурора узнал. Намного позже, между прочим.

— Их обманули! Вы!

— А ты откуда знаешь? Был там? Сам видел?

— Конечно, был. Только что из Трудового.

— Видел, как тот негодяй Леську в Турцию вез? Своими глазами?

— Люди рассказывали.

— В мировой практике, между прочим, это называется: твое слово против моего слова. Мое, хе-хе, подкреплено выводами соответствующих органов. Правоохранительных.

— Будто их нельзя купить.

— Боря, мне стыдно за тебя! Ты же от жизни отстал. Подкупы, рэкет, поджог киосков — это все давно в прошлом. Теперь все нормальные люди уважают законы. В Европу идем, зачем нам криминал?

— А я почем знаю?

— Вот, с этого и начнем. Ты ничего не знаешь. А я тебе объяснил. Популярно. Ну, так как? По рукам — и ты снова у меня на работе?

Сбитый с толку Тур совсем растерялся.

— Не знаю…

— Молодец. Правильно. Сначала подумай хорошенько. Обдумай все «за» и «против»… Сейчас я тебя отпущу. Если будешь вести себя тихо-смирно. Понял? Все предложения в силе. Хорошо?

— Что хорошо?

— Ну, ты, похоже, в тюрьме еще тупее стал. Деньги я тебе отдаю. В наличии сейчас столько нет, договоримся на послезавтра. Ну, чего ты так смотришь? Деньги отдам все до копейки. Даже еще и с процентами. Лично в руки. Наличными, чтоб ты в руках подержал, чтоб сам пересчитал, хе-хе… И на работу беру. Легально. Охранником. Пока. А там посмотрим, может, и повышу. Понял?

— Не очень…

— Так попозже дойдет. Будешь ночевать у меня.

— Мне есть где ночевать.

— В гостинице?

— Нет. У меня здесь дружок. Со школы еще.

— Ну-ну. Куда доставить деньги?

— Я сам прийду.

— Вот и договорились. Придешь послезавтра утром. Не очень рано. К десяти, например. Тогда и к работе приступишь.

Тур, не зная, как правильно реагировать в такой ситуации, молча кивнул, и Кирилл Иванович лично начал раскручивать провод, которым привязали Бориса к стулу исполнительные охранники.

Боря, наконец, понял, что со Свинаренкой и вправду надо разбираться не спеша, и лучше всего — с Витюхой. Поэтому он решил схитрить и, вставая и расправляя плечи, значительно заявил:

— Я смотрю, «зеленые» что-то из моды выходят. Мне бы в евро, по курсу. И это… чеком. То есть лучше… на счет положить.

Кирилл одобрительно засмеялся и подмигнул:

— Я в тебе не ошибся. Неглупый ты пацан! Сработаемся.

…Когда Борис в новой, только что подаренной Свинаренко-Ярыжским куртке, вышел за ворота, проведенный сверхзаинтересованными взглядами двух охранников, он чувствовал себя круглым дураком. И ужасно хотел скорее, как можно скорее увидеться с Витюхой.

Синюю полумглу уже сменил ночной мрак. Огни города ярко выделялись впереди.

Тюха — голова. Он распутает что угодно, мозгов хватит, даром, что детдомовский. Непризнанный Шерлок Холмс из райцентра. О нем еще услышат, дайте только срок.

Эти отрадные мысли прервал резкий гудок автомобиля, который обогнал пешего Тура на узкой дороге, забросав его мелкой снежной пылью из-под колес. Синий «Москвич» куда-то спешил из хвойного оазиса, в котором окопался хитрый Свинаренко. Только задние габаритные огни краснели, быстро уменьшаясь, и в конце концов повернули направо — к объездной трассе.

Борис мог поклясться, что за рулем сидело то говорящее фальцетом худенькое чудо в перьях. И опять в очках. Темных, как ночь.