К дому Ярыжских Кинчев и Тур подъехали утром. На машине с милицейскими эмблемами и надписями. Из ворот как раз выходила дочка Щукиной. Виктор затормозил и открыл дверцу:

— Привет, Маринка, что поделывала в царских палатах?

Повела плечом, кивнула головой:

— Ночевала. У мамы. Она одна боится.

— Что-то новое слышала?

— Про что?

— Культурные новости.

— А-а-а… «Океан Эльзы» на гастроли приезжает… Только не к нам, в область, короче, как всегда. Наташа Королева со своим Тарзаном снова…

Сидя на водительском месте, Кинчев повернулся, свесил ноги на снег и достал сигареты.

— Я не о том.

— Про Колю Гапченко вы больше меня знаете. Я пришла поздно.

— Не возражаешь?

Марина слегка тряхнула головой, и следователь закурил. Потом продолжил:

— А идти в дом, где недавно двоих убили, ты не боялась?

— Ну! Вы прям, как моя матушка! Меня ребята провели. Большой толпой, прямо к воротам.

— А в доме? Не боишься?

— Я ничего такого не видела. Ни бандюков, ни киллеров. Все тихо… И вообще, дальше кухни не пускают. Даже пыль пока вытирать нельзя, — Щукиной-младшей явно льстило внимание Кинчева, разговаривая с ним, она кому-то подражала, и поэтому казалась неестественной.

— А про Алину Зацепу что-то, пхе-пхе, знаешь?

Она испуганно округлила глаза:

— Откуда? Я в шоке! И все наши в шоке!

— Кто это — ваши?

— Ну, соседи там, одноклассники мои. Короче, все.

— А что ты про Алину можешь рассказать? Что она была за человек?

— Не знаю… Я с ней не гуляла. У нее своя компания, у меня — своя.

— И кто в ее компании?

— Все взрослые. Я их не знаю. Мы с ними не общаемся.

— А ты б хотела?

— Зачем? У них — водка и пиво, у нас — кола и чипсы. Разные интересы.

— И с Колей Гапченко ты не дружила?

— Очень нужно! Он меня малявкой называл.

— А с Алиной он дружил?

— Кто ж их знает? Видела их вместе как-то на улице. И в кафешке сидели, но там вообще-то большая компания была. Не знаю, кто — с кем.

— А как Дмитрий Дука к Алине относился? Пхе-пхе…

— Тоже неплохо. Видела и их вместе, а что? Вы думаете, Димка их… того… короче, из ревности?

Кинчев улыбнулся:

— Я ничего не думаю. Это ты сказала, а не я. Подчеркиваю: ты. Ну, бывай! Умница!

А Борис из глубины мягкого сиденья жадно смотрел на Маринку Щукину. Она чем-то неуловимо напоминала Лесю: высокая, статная, белолицая и чернобровая. Из-под маленькой шапочки чуть не до пояса свисали густые пряди волнистых русых волос. Коричневая меховая курточка неназойливо подчеркивала тонкую талию, короткая юбчонка не скрывала длинных стройных ног, обутых в сапожки с высокими голенищами. Кинчев также провел ее взглядом:

— Красивая девка, пхе-пхе. Даже одежда не портит впечатления.

— Она что, плохо одета? — удивился Тур.

— Если молодая девушка одевается по моде десятилетней давности, это диагноз. Состоянию кошелька ее матери.

— Она — не модная? — Борис спросил об этом, вспомнив, что Леся всегда носила нечто подобное.

— Ты настоящий мужик, Борька. Никакого внимания к нюансам. — Кинчев достал новую сигарету, прикурил от коротенького остатка предыдущей и медленно повел машину через гостеприимно распахнутые ворота — к таинственному старому дому. — Объясняю популярно, пхе-пхе: сапоги со шнуровкой сзади носили еще при президенте Кравчуке. Сейчас снова в моде нечто подобное, но носок — не такой, и каблук — не тот. Такие коротенькие кацавейки из искусственного меха производились только в Советском Союзе. Приехали. Подожди, не выходи, дай докурить. Во время перестройки весь этот товар припрятали, а теперь спускают за бесценок бывшие продавщицы. Они даже на базарах не хотят платить за место и мостятся с подобными шмотками где-нибудь рядом, под деревьями… Шапочка, шарф и перчатки — явно самодельные. Скорее всего из распущенной старой кофты.

Большая ворона, неприятно громко хлопая крыльями, села на верхушку стройной ели. Оттуда упала изрядная горсть снега. Кинчев фыркнул. Тур оглянулся на ворота и недовольно ответил:

— Это же плюс, что сама умеет вязать. Рукодельница.

— Не думаю. Вязала скорее всего ее мамочка. Или бабуля. По эскизам из «Верены». Ну, пошли. — Он с сожалением выбросил на снег еще не докуренную сигарету.

В особняк они вошли вместе.

В прихожей их уже ждала госпожа Ольга, нарядная и надушенная, бежевое платье на талии перетянуто затейливо сплетенным кожаным поясом:

— Добрый день, господин следователь. У нас замечательная новость! Просто чудо — как по заказу, специально для вас! — энергично говорила все это, а смотрела только на Бориса.

— Что вы говорите? Еще кого-то…

Ярыжская всплеснула руками, будто случайно подчеркивая красоту своих красных браслетов и ожерелья, соблазнительно колыхавшегося над грудью:

— Что вы, что вы! Не пугайте! Новость приятная.

— Ну-ну, рассказывайте, — Кинчев снял пальто и повесил во встроенный в стену шкаф. Вел себя непринужденно и по-хозяйски, будто в собственной квартире.

— Муж возвратился. Ночью. Я ему позвонила. Обо всем доложила, — она сделала паузу и спросила у Тура: — А вы что ж не раздеваетесь? Сюда, пожалуйста. Так вот, оказывается, он, после наших предшествующих приключений, установил видеокамеру. Она снимала все, что происходило на лестнице. И Гапченко тоже.

— Что же вы вчера молчали?

— Поверьте, я и самая ничего не знала. Он мне ничего не сказал. Следил и за мной тоже. Наверное, ревнует, — Ярыжская еще раз кокетливо повела глазами. Вся ее ладная фигура, обольстительный гибкий стан и красивая пышная грудь бесстыдно-выразительно тянулись к Борису.

Кинчев улыбнулся, а Тур смутился. И растерялся еще больше, когда увидел, как сверху спускается ее благоверный. Кирилл. Свинаренко. Никак не мог привыкнуть, что он — Ярыжский.

Но и у того глаза забегали, едва увидел следователя и Борю вдвоем. Тем не менее поздоровался спокойно-вежливо и подтвердил рассказ жены о видеокамере, которую установил накануне над лестницей.

— Оленьке не успел рассказать. Чего ее лишний раз пугать-то? За красивой женой глаз да глаз нужен, — прибавил с приличным юмором.

— Видите, Виктор Андреевич, — Ярыжская снова страстно скосила глаза не на того, к кому обращалась, — я под постоянным надзором.

Но Кирилл Иванович вроде бы пребывал в прекрасном расположении духа:

— Жена Цезаря должна быть… Как там наш Буруковский говорил? Жена Цезаря без надзора не должна оставаться, вот! Нигде и никогда! Древние римляне своих жен ценили… Еще как!

Но Кинчев был настроен серьезно:

— Вы сами уже смотрели запись?

— Только начало, там многовато лишней информации, можно все и не смотреть.

— Разрешите, я сам просмотрю.

— И сами решите, что смотреть. Это правильно, Виктор Андреевич, очень, я бы сказал, правильно, хе-хе. Прошу в зал.

— Благодарю. — Кинчев не спешил. — Тут мой бывший одноклассник просил подбросить к вам, говорит, вы ему работу какую-то обещали. Не охранником ли?

— Да. А что?

— Ничего, Борис — парень сильный. И надежный. Могу предоставить письменные рекомендации, хотя мы с ним давненько и не виделись. Еще со школы.

Ярыжский какой-то миг поколебался:

— Да… У нас сейчас, действительно, с охраной туговато… Я даже не знаю… Дорогая моя, — обратился он к госпоже Ольге. — Ты как думаешь?

— Что же мне думать? — Она поправила прическу, потом большие серьги с яркими рубинами. — Здесь почти каждый день такое творится, что буду рада любой живой душе, которая будет нас охранять. Я даже Надю просила, чтобы она оставляла ночевать и дочь, и уборщиц. Как только гости уедут, мы останемся один на один с… Не знаю — с кем, но это страшно.

— Хе-хе, я постараюсь быть все время дома. Пока вы, Виктор Андреевич, не поймаете злоумышленника. — Он вмиг стал серьезным. — Или их, может быть, несколько, а? Целая банда?

Кинчев только вежливо улыбнулся.

— Ну, хорошо, вы начинайте смотреть без меня, а мы с Борисом насчет работы потолкуем. — Он поманил Тура на второй этаж.

Ольга Владимировна, чрезвычайно взволнованная и возбужденная, первой пошла направо — к кинозалу, весьма современно обставленному двумя диванами, несколькими креслами, столиками и полочками, а также — большим баром в углу.

Видео и телевизор были включены, огромный экран ожидающе мерцал.

Кинчев бесцеремонно забрал у Ярыжской пульт и сел на диван:

— Разрешите, я сам. Может, придется что-то повторно прокручивать. Некрасиво командовать такой приятной и привлекательной женщиной. Лучше я сам.

Она сразу приняла игру, устроилась в кресле так, чтобы удобно протянуть в его сторону ноги. В элегантных туфельках с высокими тонкими каблуками.

— Хотите что-нибудь выпить?

— Обязательно. Позже. — Он сразу начал нажимать кнопки. — О, вы остановились точно на середине.

— Да, смотрели как раз перед вашим приходом.

— Я начну с начала.

— Конечно, а я пока что распоряжусь относительно кофе. Вам — как всегда?

— После фильма.

Ольга раскинулась в мягком кресле и ничего больше не сказала.

На экране появилась изящная лестница на второй этаж. Ее середина, где два марша соединялись в один широкий. Ярыжский выбрал неплохое место — никто не мог бы проскочить не замеченным внимательным глазом камеры. Несколько раз по ступеням поднялись и спустились сама госпожа Ольга, Кирилл Иванович и Надя Щукина. Без какой-либо паузы.

— Съемка была беспрерывной? — удивился Кинчев.

— Ах, я забыла предупредить. Кирилл говорил, там какой-то прибор, он снимает только тогда, когда заметит движение. Если никого нет — экономный режим.

Какое-то время изображение казалось застывшим, лишь в полумраке что-то неясно мигало, потом стало светлеть. Очень быстро. И снова наверх и вниз прошла Щукина. Сначала несла поднос с чашками, вернулась с пустым.

— Чудесно… Когда начали снимать?

— Позавчера вечером. Он камеру потихоньку установил, а потом уехал. А здесь мы видим утро. Вчера.

На экране вместе спустились вниз хозяйка и гостья — баронесса Монтаньоль. Направлялись завтракать и со светским видом обсуждали меню. Кинчев повторил этот эпизод, вглядываясь в фотогеничное лицо синьоры Сандры. На экране она была еще красивее, чем в жизни. Персиковая кожа, утонченные черты лица, черные брови в разлет. Темно-каштановые шелковые волосы, распущенные по плечам… Изысканно-простой костюм… Шарм и лоск благородства и привычного богатства, не требующие, чтобы их лишний раз подчеркивали. Рядом с баронессой яркая Ольга начинает казаться ярмарочной цыганкой.

Потом лестницу долго и старательно мыли новые уборщицы, две Татьяны, обе женщины среднего возраста — высокая худая, будто жердь, Дука, мать охранника Димы, и кума ее и Тимофеевны — кругленькая Семенова. Обе в неудобных для такой работы юбках «за колено», в фартушках с топорщащимися оборочками, в мохеровых шапочках. Молча пыхтели, бережно переставляли вниз ярко-оранжевые пластиковые ведра. Иногда их движения попадали в ритм льющимся из отдаленной комнаты мелодиям, то — «Под музыку Вивальди», то — «Весенний карнавал».

— Вы заметили? — прокомментировала их действия Ярыжская. — Воду не меняли ни разу, тряпки темные от грязи! В цивилизованных странах моют не так.

— Угу… — рассеянно промычал следователль, не отводя взгляда от экрана, где тем временем появилась сама госпожа Ольга, одетая для выхода на улицу: отороченнная темно-коричневым мехом круглая шапка, с верхушки на плечи свисают два пушистых хвоста, словно у Чингизхана, но ей к лицу, придают еще более пикантный вид, как и тесноватый коротенький костюм-джерси. Долго поучала при прислуге экономку Надю, как работать:

— Мне надо переломить это совковое отношение к уборке. У нас нельзя кое-как повозить туда-сюда шваброй — и все. Вымывать каждый уголок! Каждый день! Окна должны быть прозрачными, краны — блестеть. Это вам не привокзальный туалет и не столовая в нашем ПТУ!

Татьяны только молча переглядывались, а Надя слегка кивала — как вышколенный секретарь при посольстве цивилизованной страны.

Далее снова ходили вверх-вниз те же самые лица: Ярыжская, Щукина, баронесса и толстый дизайнер Буруковский. Дважды рядом с киевлянином появлялся худой мальчуган в темных очках. Сутулился, шея пряталась в поднятый воротник куртки.

— Кто это?

Ольга Ивановна с готовностью объяснила:

— Помощник Валентина Буруковского. Его родственник, сводный брат, кажется. Довольно невоспитанный ребенок. Он его уже учил-учил, а все напрасно.

— Как зовут?

— Брата? Крис.

— А фамилия?

— Поверьте, не интересовалась. Он здесь редко бывает. Большей частью выполняет поручения Валентина. Ну, там: поезжай, привези. Мы его почти не видим. И вчера только на полчаса приезжал.

Тем временем на экране начинался вечер, включили электричество, изображение немного ухудшилось, появились блики.

Энергично и жизнерадостно спустилась вниз Ярыжская в той же монголо-татарского вида меховой шапке и теплых сапожках.

— Вот, это мое алиби! — воскликнула реальная Ольга Владимировна, сидевшая рядом без шапки. — Иду прогуляться, подышать воздухом. Смотрите, что дальше будет! Внимательно смотрите!

Кинчев смотрел очень внимательно.

Воровато озираясь, вверх поднялся Николай Гапченко.

— Смотрите, как направляется! А? — прозвучал сзади голос Ярыжского.

Виктор остановил изображение. Гапченко замер с поднятой над ступенькой ногой и неестественно повернутой назад головой.

— Подозрительно идет, — ответил он спокойно. — А как там мой протеже, Тур?

— Ну, он скорее мой протеже, хе-хе. — Кирилл Иванович умостился на диване рядом со следователем. — У нас — все о'кей. Я его взял, дорогая, — пояснил жене. — Больше охранников — и нам спокойнее. Тем более — одноклассник уважаемого следователя… Смотрите, что дальше будет. Здесь самое интересное начинается.

Кинчев нажал кнопку play. Все трое уставились на экран.

Испуганно озираясь, медленно поднялась вверх молодая красавица-баронесса. Глядя на нее, Кирилл Иванович слегка нахмурил брови и покусал губы.

— Угу! — воскликнула госпожа Ольга таким тоном, словно поймала свою уборщицу за воровством серебряных ложек.

Воровато озираясь, вверх прошел Валентин Буруковский.

— Ага! — сказал Ярыжский значительно.

— Интересно, — спокойно согласился Кинчев.

Быстрым шагом наверх прошествовала Ярыжская, на ходу снимая меховую ханскую шапку. Отряхивала с нее снег прямо на мраморные ступени.

— Ты — сама деловитость, дорогая, — не удержался от комплимента ее супруг. В ответ она лишь кокетливо вздохнула.

Между тем экранная Ольга Владимировна спустилась вниз, на этот раз с Буруковским. Оба улыбались, обсуждали качество паркета, даже в этот прозаичный разговор дизайнер умудрился вставить цитату:

— Что мы, госпожа Ольга? Мы — лишь люди. Как сказано в Экклезиасте: «Все, что создает Бог, это навсегда. Нельзя ничего прибавить к тому, ни отнять». А творения человека — далеко не вечны. Сколько великолепных, неповторимых зданий, истинных чудес света бесследно исчезло с лица земли! И мы их никогда не увидим! От этой мысли настоящего ценителя прекрасного охватывает чувство горечи… И даже ужаса! Труд реставраторов — это подвиг человечности…

— Поэтому он и должен быть качественным, — прервала его разглагольствования хозяйка.

— Ну, чего же вы хотите? — добродушно отозвался Валентин. — Современные материалы… А особняк — старинный. Он обязан хранить свои секреты. Дыхание своих создателей. А мы вечно спешим, забываем, что произведение искусства часто необъяснимыми, сакральными нитями связано с творцом. И с наивысшим Творцом, Тем, Кого благоговейно пишем только с большой буквы. Разве могут постичь это простые ремесленники?

На этот раз его прервал звонок мобильного телефона.

— Прошу прощения, — сразу выхватил его из кармана дизайнер. — Да… Я подумаю… Понял… Я перезвоню. — Услышанное сильно взволновало дизайнера, но он тут же направил улыбку в сторону пани Ольги. — Ох, уж эти неожиданные звонки! Издержки цивилизации. Нигде нет спасения. Вы заметили, что благодаря мобильной связи мы стали менее свободными? Связь связывает — вот несчастный каламбур современности. Но не будем унывать. Вспомним слова Гилфорда: «Жить — значит иметь проблемы. Решать их — значит расти интеллектуально».

— Меня волнует все-таки больше, как нам настелили паркет, — вернула его к действительности Ольга Владимировна, продолжая спускаться. — За что же мы им платим, если… — последние слова Ярыжской прозвучали снизу уже неразборчиво.

Но голос дизайнера рокотал все еще весьма отчетливо:

— Да разве можно оценить вдохновение? Помните, как писал Луис Ортега: «Нетлением прославлена рука художника, что заключил в пространство мелькнувшее крылатое убранство и глаз небесный ангела…»

Однако этого витийства уже никто не слушал.

— Мы вам об этом уже говорили, — объясняла реальная Ольга Владимировна, — только положили — и качественный паркет вдруг ломается. Без всякой видимой причины.

— А невидимой? — спросил Кинчев.

Пани Ольга вмиг оживилась и обратилась к супругу:

— Ну, что, мой дорогой, не только я, суеверная женщина, но даже и опытные представители компетентных органов видят, что здесь что-то не так. Этот дом, он меня иногда просто пугает, поверьте… О нем рассказывают странные легенды. И заметьте, люди верят в них.

Опытный представитель компетентных органов слушал болтовню женщины в пол-уха, зато очень внимательно смотрел видео.

На экране пробежала вверх взволнованная Щукина.

— О, это уже Гапченко обнаружили! — догадался Ярыжский.

Назад Надя шла с баронессой, и Кирилл Иванович снова прокомментировал:

— Мы только до этого места без вас успели просмотреть. А сеньора Сандра, между прочим, — весьма интересная женщина. А я ей до сих пор не представился, хе-хе. Хотелось бы с ней поближе познакомиться. Чисто платонически, дорогуша.

— Сейчас, как только закончим просмотр. Я бы и раньше с радостью вас познакомила, да ты дома редко появляешься.

— Дела, хе-хе. Закрутился, извини. Даже такую гостью развлечь некогда.

— У нее странные понятия о развлечениях — почти не выходит из комнаты.

Тем временем на экране появились и сам следователь, и милиционеры. Поднялись наверх, спустились. Потом Ольга, баронесса. Несколько раз промелькнула поглощенная заботами Щукина. Она же выключила всюду свет и спустилась последней. На секунду экран потемнел.

Вдруг стало светлее, будто где-то далеко открылось отверстие в безграничную Вселенную. Ступени дремали, окутанные прозрачной тьмой, а сверху сеялось холодное белое сияние, зловещее и успокаивающее одновременно.

— Лунная была ночь, — вспомнил Ярыжский, — я ехал по трассе, как по Крещатику… — и враз поперхнулся.

По лестнице медленно проходила, будто плыла, тоненькая, почти прозрачная девушка. В старинном белом платье. Со свечкой в руке. Неживое бледное лицо. Тугие вороные кудри — по пояс.

— Это она! — прошипела Ольга.

— Кто? — хрипло спросил Кинчев.

— Она, призрак, — выдохнула Ярыжская. — Дочь хозяина, которая умерла здесь, на втором этаже. С портрета…

Девушка-призрак возвратилась снизу и снова приблизилась, теперь уже лицом к камере.

Ужасно бледная, белая, как мел.

Но живая, молодая, красивая.

В правой руке — свеча, а левой неожиданно сделала колдовское движение — прямо на камеру.

— А-а-ах! — пронзительно взвился звонкий девичий голос. Сзади.

Все трое зрителей подскочили и оглянулись.

Держась за косяк, на пол медленно сползала смертельно побледневшая баронесса Монтаньоль.