Он вышел из погреба.
Сначала вежливо постучал изнутри. Кинчев, немного позвенев ключами, отпер дверцу и впустил его в кухню.
— Мир вам! И Божье благословение да пребудет навеки! — приветствовал их этот средневековый призрак в длинных черных ризах. Призрак с молодым симпатичным лицом, скуластым, как у Буруковского, но худым и довольно бледным.
Редкая бородка, длинные волосы — пшенично-русые, мягкие, волнистые. И сам весь какой-то невесомый, хрупкий, в легком широком балахоне.
Даже готовый ко всему следователь немножко смутился.
— Привет! — звонко и вместе с тем хрипловато сказала Крис. — Выпрыгнуть из стены ты, конечно же, не догадался.
— Дешевый эффект, — спокойно парировал «призрак».
— Он не ряженый, — объяснила Крис Кинчеву, — он и в самом деле монах. Между прочим, пресс-секретарь епископа Преобра…
Чернец остановил ее речь резким движением ладони:
— Оставим титулы суетному миру. У нас есть более важные дела.
— О… Тогда садитесь с нами, к столу. Будем рады новому знакомству, — Виктор уже пришел в себя от первого мистического впечатления. — Вы ведь прибыли сегодня… — Он бросил быстрый взгляд на часы, — то есть, вчера утром? Или раньше?
— Вчера утром.
— И как вам обстановка?
— Тревожно. Ощущается тяжелый запах дьявола.
— Будем реалистами: я видел здесь дела и события, которые можно трактовать и так. Но не хочется прибегать к мистике для их объяснения.
Монах вздохнул:
— Если я говорю о коварстве нечистого, результаты которого вы видели в этом доме, то это совсем не мистика, а реальность.
— Если вы такой реалист, то что делаете здесь вместе с этой романтической барышней?
Романтическая барышня томно повела глазами и плеснула себе еще немного вина. Монах забрал у нее бокал и ответил Виктору:
— Хочу помочь вам расставить все точки над «і».
— Последняя, похоже, только что поставлена. — Кинчев выразительно посмотрел на Кристину. — Как раз перед нашим рандеву мне сообщили: найдено тело Мефодия, убитого пару дней назад. Найдено абсолютно случайно и совершенно случайными людьми.
Крис молча посмотрела ему в глаза, вдруг ловко выхватила из руки монаха бокал и выпила одним духом:
— Царствие ему небесное!
— На поминках не пьют, — грустно заметил чернец и неторопливо перекрестился.
Кинчев сосредоточенно посмотрел на него. Прежде всего привлекали внимание черная ряса и глаза. Тоже черные, глубоко посаженные, пристальные.
Кристина встала и пошла к окну, оставив мужчин возле накрытого для скромной трапезы стола.
Следователь сказал:
— Если у вас есть в запасе еще какая-то точка, батюшка, то рассказывайте.
Монах улыбнулся:
— Профессор Рабинович, Матвей Самсонович, известный физик, говорил: «Истину нельзя познать частями, ее нужно охватить в целом. Если вы знаете девяносто девять процентов истины, то вы к ней не ближе, чем те, кто не знает о ней ничего».
— Вы цитируете великих точь-в-точь, как Валентин Леонидович.
— Это означает лишь то, что Господь одарил нас обоих неплохой памятью.
— Возвратимся к одному проценту, которого я не учел.
Монах немного подумал.
— Как это лучше объяснить? Вы интересуетесь не самым главным. Далеко не самым.
— Вы имеете в виду поиск преступников или поиск доказательств?
— Ни то, ни другое. Вы — профессионал и занимаетесь своим делом. Но наша жизнь, она не является нормальной с точки зрения… непредубежденного человека. Вот девушка, — он кивнул в сторону окна, на фоне которого стояла Кристина, в старинном белом платье и в пиджаке следователя, — она создана для сцены, а почему-то решила стать архитектором. Вы, человек, родившийся быть веселым мудрецом, ковыряетесь в инфернальной грязи.
— Я таки вытянул из нее свои… то есть нужные доказательства.
— Которых судья, возможно, и не поймет, так как ему некогда будет доискиваться до того последнего процента. А без него — вы сами понимаете…
— И что же это за процент? Чего я не знаю?
— Пока вы здесь… гм, пировали, одна женщина наверху проснулась и едва не… не укоротила свой век.
Крис резко повернула к ним лицо, но осталась там же, в стороне.
А монах продолжал:
— Она покаялась. Наверное, приняв меня за посланца высших сил. Неисповедимы пути Господни. Она искренне покаялась и даже принесла обет, о котором я не могу вам рассказать. Но если вы мне поверите, то… это будет наилучший выход для всех.
— То есть?
— Пусть Бог рассудит. Не люди.
— Почему я должен вас слушать?
— Вы не должны. Но можете помочь. Многим. И многих сделать хоть чуточку счастливее. Отдайте право приговора Всевышнему.
— Батюшка, вы — заинтересованное лицо.
— Да. Я хочу разорвать этот бесконечный круг злобы. Еще Григорий Сковорода считал, что судьба всех зависит от меры безгреховности каждого. А если выйти из тьмы криминала на свет?
— Вы знаете — как?
— Знаю, — сказал хрупкий монах мягко, но невозмутимо и уверенно.
Кинчев вытянул сигарету и незажженную сунул в рот. Невыразительно промымрил, слегка сминая ее:
— А кто будет отвечать?
— Перед Господом — каждый.
— А перед начальством?
— Вы.
Кинчев пожевал кончик папиросы.
— А вы?
— Я хотел бы исчезнуть отсюда так же незаметно, как и пришел. Мой сан и моя должность не располагают к погружению в мирские дела.
— Значит, из лабиринта есть выход за пределами дома?
— Есть. Только очень узкий и неудобный.
Следователь резко выплюнул сигарету.
— Кто вас прислал сюда, святой отче? А?
— Ее мать, — монах показал глазами на Крис, — а моя мачеха, Анна Ивановна Буруковская.
Кристина села к столу. Улыбнулась светски-любезно:
— Я вас еще не познакомила как следует. Это — родной брат Валентина. Отец Алимпий. Бывший Олег Леонидович Буруковский. Или просто Алик.
— Не переходи границ, заблудшая овечка.
— Вау! — вдруг развеселилась девушка. — Как говорил мой одноклассник, еще неизвестно, кто у кого списывал!
Но монах Алимпий остался серьезным и доброжелательным:
— Мы же договорились: определись в конце концов, чего ты на самом деле хочешь, — и обратился в Кинчеву:
— Сначала она собирает компромат на отца, потом начинает играть в юного друга милиции, потом хочет отомстить убийце, наконец, решает его спасать… И втягивает в свои игры моего мягкотелого брата. Кстати, где он?
— Я его задержал.
— За что?
— Ревную.
— Несчастный Валентин! — рассмеялась захмелевшая Крис. — Я ему об этом расскажу, вот порадуется!
— А может, лучше сначала договориться относительно нашего дела, — серьезно проговорил отец Алимпий. — Утро уже недалеко.
Из комнаты Щукиной раздался приглушенный двумя стенками звонок будильника.
Все трое вздрогнули.