Пахло поздними золотисто-розовыми яблоками. И дымом. Крупные чистые звезды отражались в спокойных водах неширокой речки. Было тихо. В городе, который ни одним огоньком не выдавал своего присутствия, даже собаки не лаяли.

Враг затаился.

В целом мире только несколько человек знали о взводе лейтенанта Петрова, получившем приказ разведать брод для переправы. Еще меньше людей знало об отделении, которое должно было пойти в Барвинковцы со своим сержантом во главе. Перед ними поставили опасную задачу — воспрепятствовать поджогу старинного городка. Несколько окрестных сел уже встретили освободителей пожарищами, где только каменные трубы испуганно возвышались среди руин.

Перед выходом на открытую местность они остановились перекурить. Немолодой, высокий, худой и всегда хмурый сержант еще раз объяснил отделению задачу:

— Ветер — западный. Конечно, начнут поджог так, чтобы он гнал пламя на восток. Горючее подвезли к бывшему имению, оно расположено как раз к западу от города. Если нападем перед рассветом, неожиданно, застанем врасплох. В особняк можно пройти под землей.

Несколько разведчиков склонили головы перед своим седым сержантом, и он рассказал едва слышным шепотом удивительные вещи о доме, возведенном на старинном фундаменте, который почти двести лет сохранял тайну подземного хода, начинавшегося здесь, возле брода. О стенах, которые приводятся в движение скрытыми рычагами на пружинах. О зеркалах, из-за которых незамеченными можно наблюдать за тем, что происходит в комнатах.

Предрассветной порой, когда глаза слипались даже у вышколенного немецкого часового, из стены дома, за последние тридцать лет успевшего сменить нескольких хозяев, тихо вышли «призраки», вооруженные автоматами ППШ. Не больше десятка. Тихо ступая, разбрелись по комнатам. Без шума, финками, вырезали спящих фашистов, мастерски сняли часовых. Лишь последний, схваченный во дворе, успел закричать: «Alarm!» — и все стихло.

— И драпать некому! — весело констатировал рыжий Вася Назаров. — Кто подлое дело готовит…

— Той сам себе яму копает! — закончил за приятеля Вадим Король, черный, как цыганенок. — А шо, товарищу сержант, вы до войны, того, историком булы?

— Откуда такие сведения? — может, впервые за всю войну улыбнулся сержант, осматривая лепнину роскошного фасада, которая в первых розовых лучах хрустально-свежего утра казалась с каждой минутой все более рельефной.

— А откуда вы про тайный ход знаете?

Сержант вздохнул:

— Я строил это здание.

— Серьезно?

— Ну, конечно. Я был архитектором.

— Вы ж говорили — лесорубом.

— Это перед войной. А до революции — архитектором.

Последнее слово, такое созидательное, такое далекое от разрушительной действительности войны, произвело на бойцов сильное впечатление. Отделение в полном составе замерло, любуясь домом, возведенным их командиром.

На изможденном лице сержанта Василая появилось странное выражение скорби и блаженства одновременно. Даже далекие от постижения тайн зодчества солдаты почувствовали редкую красоту этого старого здания. Откровение совершенства пропорций и линий. Их коснулось дыхание вечной загадки творчества, подвластного забвению, но не знающего тления.

Они молчали. Этой краткой тишины в их жизни оставалось несколько минут. И самой жизни оставалось всего несколько минут. Только они об этом еще не знали.

А к парку уже приближались грузовики, набитые вооруженными до зубов эсесовцами…