Кинчев вздохнул. Как и всякий заядлый курильщик, он не мог долго обходиться без сигарет. Но для перерыва еще не пришло время, он хотел кое-кого ошеломить, и потому героически решил потерпеть еще.
— Валентин Леонидович, расскажите, пожалуйста, о своих претензиях на этот дом.
— О претензиях? — переспросила Ольга Владимировна. — О претензиях на этот дом?
— Совершенно верно, — Буруковский солидно кашлянул. Кристина немного отодвинулась от него — будто для лучшего обзора. Обхватила свои хрупкие плечи скрещенными руками и стала похожей на известный портрет поэтессы начала ХХ столетия. Ольга Ярыжская повторила ее жест и замерла в этой неестественной для нее позе.
— Автором проекта и его исполнителем был вовсе не Городецкий. Все сделано моим прадедом Григорием Георгиевичем Василаем. Он выдавал свою работу за творение Городецкого ради шутки, правда должна была раскрыться позже, но дальнейшие трагические события не содействовали этому. Война, революция, эмиграция Городецкого… Прадед был репрессирован. А его работу приписали, естественно, другому.
— Но вы же знаете об этом! — воскликнула Леся. — Попробуйте доказать! Должна же быть в мире справедливость!
— Совершенно справедливое замечание. Но, не имея достоверных документов, с таким же успехом мы можем объявить своего предка творцом и хозяином Эйфелевой башни. Однако, работая над реставрацией дома, некоторые косвенные доказательства мы все-таки нашли.
Ольга Владимировна задохнулась от негодования:
— Так вы не реставрировали, а доказательства искали!
Дизайнер поджал губы:
— И реставрировали тоже. Вам грех обижаться. Одно другому не помешало.
— Немного ближе к тайному ходу, пожалуйста, — приказал Кинчев. — А то так мы и до ночи не закончим.
Буруковский послушно, но с достоинством склонил голову и неспешно продолжал:
— Григорий Василай в ссылке в Бурятии вступил в брак вторично. Будучи законным наследником первой жены, которой и принадлежал особняк в Барвинковцах. Единственным наследником, поскольку остальные члены семьи трагически погибли. Таким образом, моя мать — Роза Иосифовна Василай, в замужестве — Буруковская, — родная внучка бывшего собственника этого дома и его наследница.
— Так ты специально втерся в доверие! Пролез сюда! — воскликнула Ярыжская, но, встретив суровый взгляд Кинчева, умолкла.
Буруковский обиженно пожевал полными губами, на его монголоидном лице появилось выражение вежливой брезгливости.
— Вы сами искали дизайнера-реставратора. Я — один из лучших. И вдобавок имею план тайного хода, который достался мне от прадеда. Дом возведен на этом месте не случайно, он накрыл сверху лабиринт, построенный еще в ХVІІ веке. В стенах проделаны проходы к подвалу, библиотеке, двум залам. Узковатые для меня, но Кристинка передвигалась в них свободно. Наблюдала, записывала, фотографировала… все, что здесь происходило.
— Сволочь! Стерва! — госпожа Ольга взбешенно вскочила и тут же, словно споткнувшись, упала назад в кресло.
— От такой же слышу! — нахально парировала Крис.
— Но за-чем… За-чем вы это делали? — взволнованная баронесса Леся даже заикаться начала.
Кристина элегантно ей улыбнулась:
— Собирала компромат. Мы знали, что за этой семейкой есть много такого, что может весьма пригодиться. Да будет вам известно, что Мефодий Свинаренко — мой папаша. Правда, родственные связи разорваны уже давно. Еще с тех пор, как я его покусала. Крепенько. За руку.
Леся Монтаньоль коснулась своей руки между большим и указательным пальцами и вопросительно посмотрела на Кристину. Та іронічно кивнула.
— Так как? — обратился Кинчев к Ольге. — Просмотрим некоторые фото и видеоматериалы? Или так поверите, что доказательств против вас достаточно? Не люблю зря тратить время.
Ольга Владимировна выглядела ошеломленной и лишь растерянно выжала из себя:
— Поверьте, я… Я…
— Вы избавили общество от опасного преступника, поэтому… Мы могли бы закрыть это дело, если договоримся о некоторых условиях.
— Что?! Вы прямо при свидетелях… Мне… Поверьте, это…
Кинчев однако остался невозмутимым:
— Все эти свидетели являются заинтересованными лицами. Если вы примете мое предложение и все условия, вместе мы сделаем очень доброе и полезное дело.
— Доброе дело? — Ярыжская хотела крикнуть, но голос сорвался. — С этими… Потомственными мошенниками?!
— Ну, не будете искать соринок в глазах ближних, тогда и ваше бревно простят, — поучительно сказал следователь. — Люди меняются. Сегодня ночью мне померещился один очень интересный монах. Он так хорошо говорил об этом. О покаянии, о прощении…
Ольга Владимировна побледнела и опустила глаза.
Буруковский прибавил:
— Как писал великий Кант, две вещи наполняют душу всегда новым и все большим удивлением, чем чаще и дольше раздумываешь над ними… — Он сделал значительную паузу. — Это звездное небо надо мною и моральный закон во мне.
Удивленное солнце спряталось за тучу. С крыши начали расти вниз звонкие прозрачные сосульки.
До весны оставалось несколько дней.
Пани Ольга покорно вздохнула:
— Ладно… Какие ваши условия?