Без переводчика

О знаменитом московском матче сборных СССР и Венгрии, состоявшемся в 1954 году, написано и сказано много, но мало кто знает о том, что в Будапеште тогда прошла встреча вторых сборных этих стран.

Резервная советская команда была составлена на базе киевского «Динамо»: тренер Олег Александрович Ошенков пригласил всего лишь пятерых игроков из других клубов. Накануне вылета руководство пришло в шок: несколько футболистов были вынуждены постричься наголо – таковым оказался их проигрыш в карты. Увидев игроков с прической «под ноль», начальство завопило: «Вы что, с ума сошли? Раздуют сейчас, что мы команду по лагерям собирали!»

Попали во вторую сборную и три закарпатских футболиста киевского «Динамо» – Тиберий Попович, Михаил Коман и Эрнест Юст.

В отеле, в котором остановилась советская команда, жили и ее соперники. Венгерские футболисты, среди которых были вернувшиеся с чемпионата мира Цибор и Шандор, постоянно резались в холле в карты. На столиках возле них – коньяк и пиво. Два дня венгры играли в карты, а гости за это время провели четыре тренировки. Венгерские игроки смеялись: «Что эти идиоты делают, завтра же игра!», «Надо этим коммунистам надавать по жо…е!», «Разве русские умеют играть в футбол? Вы видели: одни заключенные – наверное, набирали по тюрьмам». Динамовские венгры все это, разумеется, слышали и понимали, но помалкивали.

Перед матчем в раздевалку советской команды вошли посол СССР в Венгрии Юрий Андропов и Генеральный секретарь Венгерской партии трудящихся Матьяш Ракоши. «Ребята, – сказал Ракоши, – я вас приветствую. Надеюсь, вы сегодня нашим набьете. Но имейте в виду: я сейчас иду к ним в раздевалку и потребую того же». По воспоминаниям Тиберия Поповича, зафиксированным летописцем киевского «Динамо» Максимом Максимовым, Ракоши вытащил из кармана большой красный платок, вытер пот и «выкатился» – толстый, невысокий, с большой круглой головой – в коридор.

Трибуны, понятное дело, освистали гимн СССР и скандировали: «Бей коммунистов!» Попович тем временем «съел» на фланге Шандора, жаловавшегося своим во время игры: «Что делать, если этот мудак не дает мне даже в туалет сходить!» И – в лицо Поповичу: «Коммунист проклятый! Чтоб ты сдох!» Попович, ничего, будто бы, не понимая, на вопли венгра не реагировал.

Советская команда выиграла 3:0. В гостинице в честь этого события закрыли ресторан, решив оставить гостей без ужина. Вмешался Валентин Гранаткин, глава Федерации футбола СССР. Он устроил скандал: «То, что выиграли и остались без ужина, лишь подчеркивает, что в столице Венгрии правят бал не умеющие себя вести хамы». Вмешались власти, и был устроен совместный ужин двух команд.

Цибор и Шандор подозвали переводчика и попросили спросить у сидевшего напротив Поповича: «Он все время так играет, что не дает людям даже в туалет отлучиться? Прилип к Шандору, как рак к печени». Попович сам ответил на прекрасном венгерском языке: «Неужели вы так и не поняли, что против вас играла пусть и неизвестная, но все же хорошо дисциплинированная, собранная и хорошо мотивированная команда? А вы вышли играть, как против случайно собравшихся цыган, не знающих, что такое футбол – шапками собрались закидать!»

Немая сцена. Потом – радостные вопли в адрес Поповича и подошедших к нему Комана и Юста: «Слава Богу! Даже от сердца отлегло: ведь мы проиграли своим – мадьярам!..»

 

Краткость секретаря

«В ужгородский „Спартак“, – рассказывал знаменитый форвард киевского „Динамо“ Михаил Коман, – меня взяли силой. Вызвали нас с директором Виноградовского мельуправления Степаном Иосифовичем Штейфаном на ковер к первому секретарю райкома КПСС Ивану Ивановичу Турянице. Сначала зашел директор. Вышел оттуда с побледневшим лицом и – ко мне: „Миша, подпиши все, что тебе скажут, а не то меня снимут с работы“. Потом в кабинет отправился я. Первый секретарь обошелся без уговоров и сложных предложений. Он был краток, прост и убедителен: „Или ты, гов…юк, идешь к нам, или мы тебя отправим в Донбасс на восстановление шахт“.»

Коман не столько за себя испугался, сколько ему было жалко Штейфана, относившегося к будущей футбольной звезде очень хорошо, и он согласился переехать в Ужгород и выступать за «Спартак». Все, к тому же, лучше, чем отправляться на восстановление разрушенных во время войны шахт.

 

Рука Комана

В 1950 году киевское «Динамо» одну из последних встреч чемпионата проводило на своем поле в Киеве с бакинским «Нефтяником». Очки динамовцам нужны были как воздух. Они «подвисли» в зоне вылета, и поражение от бакинской команды могло превратиться для них в катастрофу. «Мы, – вспоминает Михаил Коман, – атакуем. Бакинцы уже нам нарочно уступают, но мы, как назло, все мажем и мажем. Ну не идет мяч в ворота, хоть убей! Очередная подача с фланга. Я прыгаю, но до мяча головой не дотягиваюсь. Тогда поднимаю руку и забиваю ею… Судья стоял рядом, но сделал вид, что ничего не заметил. И бакинцы не протестовали, поскольку понимали наше положение. Были ли угрызения совести? Как вам сказать?.. Нам надо было забивать во что бы то ни стало! А для наших соперников та игра ничего не значила. Вот это как-то успокаивает…»

Комана можно считать специалистом по голам, забитым руками. Однажды он таким способом поразил ворота Льва Яшина. Мяч уже уходил за линию ворот, и Коман, прикрывая свои действия от судьи, незаметным толчком левой руки переправил его в ворота.

«Был еще игровой эпизод, связанный с Яшиным, – признается Коман. – На киевском Центральном стадионе. Георгий Грамматикопуло подает угловой. Передо мной – защитник Виктор Царев и вратарь, стоим плотно, почти впритирку. Царев собирается сыграть головой, хочет подпрыгнуть, а я в этот самый момент его тихонечко рукой толкаю, не даю подняться в воздух и взвиваюсь вверх сам. Удар головой – мяч в сетке! Что тут началось! Царев набросился на судью: „Он меня толкнул!“ И Яшин подскочил: „Да, да! Я видел!“ А судья что? Он мою хитрость не раскусил и мяч засчитал. Лев Иванович страшно злой был на меня за этот гол…»

 

Добрый и ласковый «звэрь»

На поле Владимир Щегольков никого не боялся. Его не могли запугать ни ревущие трибуны, ни грозные форварды. Против него играли такие, например, высококлассные фланговые нападающие, как Михаил Месхи из тбилисского «Динамо» и Галимзян Хусаинов из московского «Спартака». За все время многолетнего противостояния они не получили от Щеголькова даже царапины. Но и блеснуть особо он им во встречах с «Динамо» не позволял. Однажды, в тбилисском матче двух «Динамо», Щегольков не давал Месхи даже мяч принять. Кто-то из болельщиков недовольно крикнул своему любимцу: «Миша, давай играть!» Месхи повернулся к трибуне и – матом: «Как я буду играть, твою мать, если он все время рядом?»

Пригласили как-то Щеголькова выступать за сборную СССР в матче против марокканцев в Киеве. Он решил навестить в гостинице приехавших тбилисских динамовцев. Месхи жил в одном номере со Славой Метревели. «Посмотри, Славик, – показал Месхи на вошедшего Щеголькова, – какой Володя в жизни добрый и ласковый человек. А на поле он – звэрь!»

У Месхи, к слову, все в порядке было с юмором. Однажды на сборы сборной в Германию пригласили центрального нападающего тбилисского «Динамо» Заура Калоева. Калоев и Месхи – сыгранная пара тбилисцев. Месхи проходил по флангу, подавал, и Калоев забивал головой.

Как анекдот рассказывают эпизод с разбора игры динамовцев после какого-то поражения. «Заур, – спросил тренер Калоева, – почему ты не забил?» – «Не было передач с фланга». «Миша, – обратился тренер к Месхи, – почему не было передач с фланга?» – «Они были, но, Заур, извини, дорогой, никак не мог тебе в голову попасть».

Пара продемонстрировала этот трюк и в контрольных матчах сборной. Но на следующий сбор – голландский – тренеры сборной СССР пригласили одного Калоева. Месхи прокомментировал свое отсутствие так:

– Слушай, какая несправедливость! Одного, второго обвожу, прохожу по флангу, вижу Калоева. Бью Калоеву по голове, мяч в воротах. Второй раз прохожу по флангу, вижу Калоева, второй раз бью ему мячом по голове, снова гол. Выигрываем! И что после этого? Калоев – в Голландию, Месхи – в Тбилиси!

 

Уроки на поле

У Геннадия Красницкого, нападающего ташкентского «Пахтакора», был страшной силы удар. Когда он выполнял штрафной, то обязательно бил сначала в стенку. Если мяч попадал кому-то в живот, человек отключался. А если – чуть ниже, игрок орал от боли на весь стадион. Все боялись становиться в стенку.

Его называли «Циклопом»: высокий, мощный. Как-то киевское «Динамо» принимало «Пахтакор». Красницкий начал грубить, вести себя вызывающе. Владимир Щегольков сказал «Циклопу»: «Кончай, Гена, этими делами заниматься». «И он, – вспоминает Щегольков, – внял. А если бы не послушался, мы бы нашли способ его вразумить по-мужски. Кого угодно в игре можно наказать, не дожидаясь, пока это сделает судья».

Однажды у Щеголькова произошла стычка с Валентином Бубукиным из московского «Локомотива». За минуту до конца киевского матча счет был ничейный, но он киевлян не устраивал. Они стремились, во что бы то ни стало, вырвать победу. Щегольков собирался пробить штрафной. Бубукин стоял рядом, мешал. Щегольков ему говорит: «Валентин, прошу тебя, отойди». Он словно не слышит. А время истекает… Киевский защитник просьбу повторил. Хоть бы что! «Тогда, – рассказывает Щегольков, – я бью по мячу и слегка цепляю шипом его лодыжку. Задел какой-то сосудик, началось кровотечение. А он человек мнительный, заметил кровь и завопил: „Ой, ой, ой!“ Его „скорая“ увезла… Эпизод этот оставил у меня на всю жизнь неприятный осадок. Бубукин был хороший парень, порядочный. Но игра есть игра. Это в жизни мы можем обниматься, целоваться, ходить друг к другу в гости. А на поле все – врозь».

 

«…То Одессу задавят»

Владимир Щегольков намеревался уехать из Одессы в Москву и играть за «Спартак». Попасть в этот клуб мечтали многие футболисты. Защитник «Черноморца» не был исключением. Тренировавший тогда «Спартак» Никита Павлович Симонян предложил потенциальному новичку провести за спартаковцев несколько матчей в Чехословакии. В «Спартаке» готовили замену своему центральному защитнику Анатолию Масленкину.

«Игра моя, – вспоминает Щегольков, – им понравилась, и уже в самолете я написал два заявления: о переходе из „Черноморца“ в „Спартак“ и о предоставлении мне жилплощади в столице. Вернулся в Одессу и стал ждать телеграмму из Москвы».

Но телеграмма пришла… из Киева. «Динамо» просило командировать Щеголькова на игры за рубежом в динамовском составе. Щегольков ехать не хотел, но тренер «Черноморца» Анатолий Зубрицкий попросил: «Подчинись, Володя. Если ты не послушаешься, то Одессу задавят».

В Киеве стали возить Щеголькова по инстанциям и угрожать: «В Москву ты не поедешь! Иначе твоим родственникам в Украине придется нелегко». – «Что мне делать, чтобы их не трогали?» – «Пиши заявление на переход в „Динамо“. Остальное – не твоя забота».

Москва возмутилась (заявление о переходе в «Спартак» ведь было написано!), вызвала Щеголькова и зампреда киевского совета общества «Динамо» Сергея Сальникова (тезку знаменитого советского футболиста) на заседание спортивно-технической комиссии. В Федерации футбола к Щеголькову подошел Алексей Леонтьев, бывший спартаковский вратарь, работавший по завершении карьеры корреспондентом «Советского спорта», и предупредил: «Володя, если ты скажешь, что хочешь играть за „Спартак“, значит, так оно и будет. А если предпочтешь киевское „Динамо“, тебе сильно достанется».

Членам комиссии Щегольков заявил: «Мне, как украинцу, по нраву галушки, вареники, борщ с чесноком и сало… Поэтому Украину покинуть не могу». Кто-то принял эти слова за шутку, кто-то – всерьез. Нахмурились: «Хорошо, иди». И запретили выступать за киевское «Динамо» целый год. Но в 1961 году Щегольков пропустил только первые четыре матча. В ситуацию вмешался Владимир Щербицкий, и о годичной дисквалификации моментально забыли.

 

Ничья после мороженого

В 1962 году кто-то из крупных генеральских чинов из Северо-Кавказского военного округа попросил (или сам, или через кого-то из киевских военачальников) тренера киевского «Динамо» Вячеслава Соловьева, чтобы киевляне сыграли с ростовскими армейцами вничью. В тот год чемпионат страны проходил по сложной системе, сначала двадцать две команды проводили игры в двух подгруппах по одиннадцать в каждой, затем первые шестерки из этих подгрупп играли за призовые места, а оставшиеся десять клубов бились за право остаться в классе «А». Киевляне в момент просьбы решали, кого предпочтительнее оставить в первой шестерке – ростовский СКА или алма-атинский «Кайрат». Решали методом тыка: пытались предположить, кто из них сумеет отобрать больше очков у московских команд на втором этапе.

«К матчу со СКА, – вспоминает Владимир Щегольков, – почти не готовились. Режим не соблюдали, массаж не делали. Баловались мороженым. Прибываем на стадион. А нам говорят: „Генерал приказал армейцам играть только на победу!“ Мы взъелись: „Ах, так? Ничьей им уже мало?“ Но перед выходом на поле нам подтвердили: „Да, надо проиграть“. Половина ребят это услышали, половина – нет.

Проходит Лобановский по краю, делает передачу, и Базилевич забивает гол. Опять проход – и мяч снова в сетке. 2:0! Соловьев вскочил со скамейки, кричит мне: „Скажи Ануфриенко, чтобы сделал одиннадцатиметровый!“ Мы отвечаем: „Нет! Пусть все будет по игре“. Во втором тайме мяч ударяется об Олега Макарова, потом – о Юру Войнова, а от того закатывается в наши ворота. Несогласованные действия, сами виноваты. Вскоре они счет сравнивают. Поступает строгая команда: очко отдать. Мы боялись даже бить по чужим воротам».

 

Автограф на червонцах

Андрей Биба, великолепный полузащитник киевского «Динамо» 60-х годов, лучший футболист страны 1966 года (высокое признание получил даже несмотря на то, что не входил в состав сборной СССР, занявшей на чемпионате мира в Англии почетное четвертое место), любит вспоминать о двух своих встречах с Пеле: «Первая была в Бразилии. В составе олимпийской сборной СССР я три года подряд ездил на сборы в Южную Америку. Там мы тренировались, проводили товарищеские поединки, а в 62-м встречались с одной из сильнейших в то время команд мира – бразильским „Сантосом“, за который выступал Пеле. Перед матчем с нами „Сантос“ играл в финале Межконтинентального кубка, где прямо-таки разгромил сильнейший на тот момент клуб Европы – португальскую „Бенфику“ – 5:2 в Лиссабоне. Поэтому, выходя на игру с бразильцами, мы очень боялись разгромного поражения. Но сыграли достойно, после гола Лобановского даже вели в счете. А в результате уступили – 1:2: решающий мяч провел именно Пеле…

Вторая моя встреча с Пеле состоялась в 1965 году в Москве, в товарищеском матче СССР – Бразилия. Это был мой дебют в составе первой команды страны. Я появился на поле за 15 минут до конца матча, когда счет был уже 3:0 в пользу бразильцев. Я так хотел обменяться с Пеле футболками!.. Но когда прозвучал финальный свисток, я находился слишком далеко от Пеле, и заветная футболка досталось кому-то из моих партнеров. И все же получить сувенир от Пеле мне удалось. На банкете в отеле „Метрополь“ я оказался за столом прямо напротив великого футболиста. Как назло, под рукой не было листа бумаги, поэтому оставить автограф я попросил Пеле на двух новеньких червонцах… Сейчас этих десятирублевок у меня уже нет. С первой я расстался в тот же день. Из Москвы мы с нашим вратарем Витей Банниковым летели в Одессу, где „Динамо“ проводило матч чемпионата страны с местным СКА. В самолете разговорился с одним грузином – большим поклонником футбола, который был на игре в Лужниках. И дернуло же меня показать ему эти червонцы!.. Увидав автограф Пеле, грузин взмолился: „Дай дэсять рублэй, любые дэньги заплачу!“ Эту фразу он повторял на протяжении всего полета, и, в конце концов, одну десятку я ему подарил. Вторую потом вручил Володе Мунтяну, моему фактическому преемнику в динамовской полузащите».

 

Киевская присяга

Нашумевшая в свое время история с переездом Виктора Колотова из Казани в Киев – история, сопровождавшаяся гневными фельетонами, дисквалификацией игрока, обострением отношений между футбольной Украиной и Москвой, – началась не в Казани, где полузащитник играл за «Рубин» – в те времена команду второй лиги, не в Москве, куда хавбека звали почти все столичные клубы, а в Киеве.

«Рубин» приезжал в Киев на матч с местным представителем второй лиги СКА. Колотов тогда был травмирован и участия в игре не принимал. Андрей Биба заехал за Колотовым в гостиницу и уговорил съездить на стадион «Динамо». Маслов к тому времени уже слышал, что есть такой талантливый футболист – Колотов. «Поэтому, – вспоминает Биба, – когда я привел Витю в кабинет, тренер долго ходил вокруг него, присматривался и потирал лоб. Виктор Александрович расспросил Витю о его травме, посоветовал, как ее надо лечить, какие процедуры применять. И все. Ничего конкретного ни мне, ни Колотову Дед не сказал. Я в полном неведении отвез Витю обратно. На том и расстались… Вечером, за ужином (я жил с Масловым в одном доме, и мы часто ходили друг к другу в гости), после нескольких выпитых рюмок Маслов восторженно произнес: „Какого ты мне парня привел, талантище!..“ А ведь Дед никогда до этого не видел Колотова на футбольном поле».

На Колотова началась настоящая охота. Биба с Алексеем Рубановым – инструктором «Динамо», двенадцать раз летал в Казань. Колотов то соглашался на переезд в Киев, то отказывался. Это было понятно: он одномоментно получал сразу несколько заманчивых предложений от других клубов и – выбирал. Валентин Николаев, в то время тренер ЦСКА и сборной СССР, для того чтобы переманить Колотова к себе, пригласил его в главную команду страны. Где это видано, чтобы в сборной СССР играл футболист, выступающий не в высшей лиге! Еще одним конкурентом в борьбе за Колотова неожиданно стал Виктор Александрович Маслов. Он вернулся в Москву, в «Торпедо». Колотов сказал Бибе: «Я ведь о переходе в „Динамо“ Маслову обещал, а теперь он зовет меня в „Торпедо“. Как я ему буду в глаза смотреть?..»

После этих слов Биба закрыл Колотова на полтора часа в комнате и стал упрашивать. Обещал все: квартиру, машину, институт, экзамены за него сдавать… Уговорил. По окончании сезона Колотов вместе со сборной уехал в Турцию, а Биба с Рубановым отправились в Зеленодольск, городок под Казанью, где в ветхом домике возле самого леса жила семья Колотовых. Забрали отца, мать, брата, сестру и перевезли в Киев. По возвращении Виктора из Турции в Москве его встречали мама, брат и Рубанов. Но тут, откуда ни возьмись, появились Маслов с Банниковым, посадили всех Колотовых в «Чайку» и повезли в торпедовское общежитие. До трех часов ночи Маслов не выпускал Колотова из своей комнаты. Потом, по дороге в душ, Витя наткнулся на Рубанова, которого родители Колотова представили торпедовцам как дядю из Магадана. Рубанов сразу же заявил: «Собирайся, едем в Киев». Колотов начал было отнекиваться, но появилась мама, которая наконец-то призналась сыну: «Витенька, прости нас, но мы уже в Киеве живем…»

«На следующий день, – рассказывает Биба, – в десять часов утра военнослужащий внутренних войск Виктор Колотов принял в Киеве воинскую присягу. Поднялся скандал. ЦСКА подключил всех армейских чиновников, которые требовали перевода Колотова в Москву. Слетели со своих постов военкомы Киева и Казани. Досталось и Колотову, его дисквалифицировали, и целый год Витя не имел права выходить на поле. Зато какую он потом принес пользу киевскому „Динамо“, как играл!..»

 

Посиделки в «Англетере»

Из рассказов Виктора Серебряникова:

«Я в 1959 году за „Металлург“ запорожский выступал. Был, как говорили тогда, волосан – молодой значит. И вдруг – вызывают в Москву сыграть за юношескую сборную СССР. Я по ошибке сначала к молодежке прибился, с ними тренировался. Воронин, Денисов, Маношин, Мудрик… Хорошие ребята…

Гавриил Дмитриевич Качалин, тренер, отправил меня к юношам, где наставником был Вячеслав Дмитриевич Соловьев. Приехал к ним, а там на меня – ноль внимания. Потому что в команде одни москвичи собрались, для которых все остальные – „деревня“. Меня даже на контрольную игру не хотели ставить. Спасибо Качалину, замолвил за меня словечко. И я такой агрессивный был на поле, злой на Соловьева, что забил два гола.

Взяли меня в Ленинград на встречу со сборной Болгарии, чемпионом Европы среди юношей в то время. Я и тут отличился двумя мячами.

Поселили нас в „Астории“, бывшей гостинице „Англетер“. Получил я ключ от двести пятого номера. Подходит ко мне старушка, которая ключ вручила, – в берете, блокадница, видно, – и говорит: „Чтоб вы знали, молодой человек: в этой комнате повесился Сергей Есенин… Что вы на меня так смотрите?“ А у меня другие сведения были. Она на меня внимательно взглянула и добавила: „Ну не для многих, а вам скажу, что его повесили“.

Я немножко растерялся, что в таком месте буду ночевать. Есенина я очень любил. У него много хороших стихов. О матери – особенно: „Ты жива еще, моя старушка?“ Я его читаю, когда не спится.

Собрались мы после матча в этом номере: Сергеев, Посуэло, Колбасюк и я. Сбросились, ребята сбегали за водкой. А из закуски принесли лишь кусочек колбаски. Налили по стакану, ребята хлопнули. Смотрят на меня: „А ты че?“ А я водку не пил, только ликерчик немножко употреблял. Но отставать не хотел. Чтобы не сказали: „Подумаешь, деревня!“, тоже опрокинул стакан. Поговорили немного, снова наливают по стакану.

На мое счастье, раздался стук в дверь, и в комнату вошел Соловьев. Посмотрел на водку, в наши осоловелые глаза, но ничего не сказал. Велел мне возвращаться в Запорожье.

После игры с болгарами посыпались на меня со всех сторон выгодные предложения: от ленинградского „Зенита“, московского „Спартака“, киевского „Динамо“… Но больше всех донимал ЦСКА. Я от военных скрывался у ребят, дома не ночевал. Они меня все-таки выследили. Забрали паспорт. Военком приказал явиться на другой день на призывной пункт. Сижу с друзьями, отмечаю проводы. Неожиданно приносят телеграмму на междугородные переговоры. Слышу в трубке голос Те – рентьева, с которым я еще недавно выступал за „Металлург“ и который работал в киевском „Динамо“ помощником главного тренера: „Виктор, ну что же ты? Мы тебя ждем, ждем…“ – „Васильич, – отвечаю, – меня в армию забирают. Завтра – в восемь…“ – „Нет, – говорит, – ты в четыре часа садишься на почтовый самолет и – в Киев. Я тебя встречу“.

Я так и сделал. Прибыл в „Динамо“, где главным тренером уже был знакомый мне Соловьев. Пронесло».

 

Вместо «бензина»

Когда в Киеве после того, как сделавший команду чемпионом СССР Вячеслав Соловьев возвратился в Москву, возникла тренерская проблема, украинскому партийному руководству посоветовали обратиться к Виктору Александровичу Маслову. Маслов работал в то время в Ростове с местным СКА, и всем было ясно, что это для самобытного тренера, блестяще проявившего себя в московском «Торпедо», – промежуточный вариант.

Маслову молодая киевская команда нравилась, и он сразу принял приглашение приехать в Киев.

По словам Виктора Серебряникова, за первой неформальной беседой с Масловым ведущие игроки «Динамо» собрались дома у Виктора Каневского. Виктор Александрович сказал им: «Господа кияне! Вы не подумайте, что я буду ездить с утра до вечера по городу, следить за вами, как некоторые это делали (намек на Соловьева, который любил нагрянуть и застукать нарушителей на месте преступления). Меня не интересует, что вы делаете в выходной день, куда ходите. Вот зеленое поле – оно мне все скажет, как вы готовились, что умеете… И чтобы я не видел, что кто-то водку пьет! Пейте, когда есть время, но только коньяк. Деньги вы получаете немалые».

«Однажды, – вспоминает Виктор Серебряников, – он нас на водке поймал. Заходим мы после игры в Москве в ресторан гостиницы „Пекин“, заказываем три бутылки. И в тот момент, когда нам их приносят, появляется Маслов. Подходит. Мы сидим, головы склонив, – попались. Маслов берет водку и – в урну! Затем идет в буфет, возвращается с тремя бутылками коньяка. „Начнем с этого, – говорит. – Вы деньги зарабатываете хорошие. А пить суррогат, „бензин“, не надо“.»

 

Расследование Шеварднадзе

Киевские динамовцы две недели готовились на юге к матчу с «Селтиком», потом отправились в Шотландию, там в общей сложности провели почти неделю, а на ответный матч – он должен был состояться через две недели, без заезда в Киев, где нельзя было играть из-за морозов, через Москву полетели в Тбилиси.

Футболисты злые оттого, что не побывали дома. В Тбилиси первым открыл чемодан Толя Пузач. Г лядь, а шубы, которую он купил для жены в Шотландии, нет. «И все мы, – вспоминает Виктор Серебряников, – обнаружили, что нас обворовали. Настроения на игру это обстоятельство нам, понятно, не прибавило, мы сыграли вничью и из Кубка, поскольку в гостях проиграли, выбыли».

В расположение киевского «Динамо» в Тбилиси приехал Эдуард Шеварднадзе. Он был тогда министром внутренних дел Грузии и самолично приступил к расследованию пропажи вещей. «Вы в Бельгии ночевали?», – задал первый вопрос министр. «Да», – ответили ему. «Вот там вас и обокрали», – уверенно и с облегчением завершил расследование Шеварднадзе. Поднялся Серебряников: «Можно мне сказать?» – «Го – вори». – «Вик Саныч, – обратился Серебряников к Маслову, – в Москве, получив багаж, я открыл чемодан, чтобы отдать вам ваш плед». – «Правильно, Виктор». – «И те два шерстяных платья, которые я купил жене, еще были на месте». – «А что у вас осталось?» – интересуется Шеварднадзе. «Только пояс от одного платья, бутсы и грязный тренировочный костюм».

 

Барашки в бумажке

На московский финал Кубка СССР, в котором киевские динамовцы играли в сентябре 1964 года с куйбышевскими «Крыльями Советов», пришли не только 90 тысяч зрителей, но и все члены Политбюро ЦК КПСС. Референт В. В. Щербицкого, возглавлявшего тогда днепропетровский обком КПСС, рассказывал потом, как в правительственной ложе все подкалывали украинских руководителей: дескать, хохлы не смогут победить рядовую команду.

Незадолго до игры влетает в динамовскую раздевалку первый на тот момент секретарь ЦК Компартии Украины Петро Шелест собственной персоной со своим телохранителем. Маленький такой человек, колобок. «Хлопчики, рвдненьку – обращается к нам, – рятуйте! Бо щ… мене вже заклювали».

«Вижу, – вспоминает Виктор Серебряников, – Маслов вот-вот сорвется. Он обычно никого из посторонних в раздевалку не пускал, не переваривал, когда в ней толпились всякие генералы и несли чушь. Одному министру сказал в лицо: „Я без стука в ваш кабинет не вхожу, спрашиваю разрешения. А вы почему ко мне ломитесь без спроса?“ Собирался он и Шелесту что-то выдать, но сдержался. Буркнул только: „Будет все в порядке“. Хоть мог быть и непорядок. Это же финал, где, как известно, неожиданности не исключены».

Уже в первом тайме киевляне оборону соперника разок прорвали: Виктор Каневский забил гол, оказавшийся победным. «Крылья» после этого даже атаковать не пытались – боялись пропустить еще. В раздевалке налили в выигранный кубок шампанского и пустили по кругу.

Появился Шелест – счастливый, по словам Серебряникова, «как пацан». «Хлопчики, рвдненьку я 1 м… ось що показав… – И, согнув руку в локте, изобразил характерный жест. – Дайте i мені – отпил из кубка, помчался к двери. – Не буду вам заважати, хлопчики… У Киeвi вас зустрінуть…»

Шелест исчез так же скоро, как и появился, а Виктор Александрович подозвал Серебряникова: «Хохол, переведи, что значит „вас зустрінуть“. Серебряников в шутку: „Встретят двое с носилками, а один с лопатой“. – „Нет, ты правду скажи“. – „Ну, будет нас ждать кто-то серьезный“. – „Понял, посмотрим“.»

Футболисты и тренеры сели, приехав поездом в Киев, в автобус. Вслед за ними зашел человек с портфелем. Смело так зашел, уверенно. «Я, – говорит Серебряников, – сразу сообразил, что он „сверху“. Спрашивает: „Кто тут у вас старший?“ Я говорю: „Вик Саныч Маслов“. – „Сколько человек играло?“ Я понял, что он в нашем деле дилетант, не знает, что в финале Кубка Союза играет только 11 человек, и не больше. Маслов хотел рот открыть, но я его опередил: „17!“ Вик Саныч глянул так на меня искоса, однако промолчал. Референт достал 17 конвертов – „барашков в бумажке“, – раздал ребятам. „А тренерам?“ Он еще три конверта вынул. Когда он ушел, Маслов набросился на меня: „Да ты что! Я же коммунист!“ – „А я комсомолец, – говорю. – Что для нашего государства несколько лишних конвертов? Обеднеет оно, что ли?“»

 

Разрешенное пиво

В 1963 году сборная СССР сыграла в Риме со сборной Италии в ответном матче 1/8 финала Кубка Европы вничью – 1:1. «Мы, – вспоминает Виктор Серебряников, – могли и проиграть, но выручил Лев Иванович Яшин, отразив пенальти, пробитый Мацоллой. Я сидел на скамейке, переживал за своих. Радость от выхода в четвертьфинал была велика. По пути в Москву самолет приземлился в Праге. Ребята постарше подошли к Бескову: „Пиво чешское можно выпить?“ – „Пейте“, – разрешил Константин Иванович. Мы пошли в ресторан, принесли нам в больших бокалах пиво. И возле меня поставили. А я тогда этот напиток не употреблял. Ну не признавал его, и все. Тайком от всех сходил в буфет и заказал себе 150 граммов „Смирновской“. Спокойно принял, вернулся к столу, сижу, кайфую. А пиво свое отдал Виктору Шустикову.

Сразу же после обеда Бесков собрал команду и объявил, что за нарушение спортивного режима снимает со всех премиальные. Но не с меня. „Серебряников – молодец, – сказал Константин Иванович. – Он пива не пил“. „О, – думаю, продолжая кайфовать, – проскочил!“»

 

Заколдованный Мунтян

Однажды, когда Владимир Мунтян работал тренером в Африке, что-то стало происходить с его телом и у него жутко начали болеть суставы. По утрам Володя не мог разогнуть пальцы рук. Каждый шаг давался с большим трудом. Когда садился в машину, ему поднимали ноги. Это продолжалось три месяца. В Гвинее Мунтян лежал в госпитале, сделал все анализы – врачи ничего не нашли. И в Киеве он около двух недель лечился в больнице. Моментами становилось легче, а потом все возвращалось.

Как-то при встрече Мунтян поделился своей бедой с одним из секретарей украинского посольства в Гвинее Анатолием Дьяченко и послом Константином Пивоваровым. Они предположили: «Володя, а может быть, тебя заколдовал какой-нибудь африканский марабу?» У них был знакомый в посольстве Мали, работавший там советником. Он обладал способностью избавлять от колдовских проклятий. Пригласили его на виллу к Мунтяну. «Он, – рассказал Мунтян, – посадил меня перед собой и, пронзая взглядом, повел отвлеченный разговор о том, кто я, откуда, чем занимаюсь. Мы проговорили полтора часа, после чего он подтвердил догадку Дьяченко и Пивоварова: „Да, вас заколдовали, и я даже знаю – кто… Хотите, назову имя колдуна?“ – „Не надо, – сказал я, – а то встречу и что-нибудь ему сделаю“.»

Малиец дал Мунтяну какую-то травку для заварки и посоветовал на ночь принимать душ. Через несколько дней они снова с ним встретились, опять он смотрел на Мунтяна пронзительным взглядом и говорил о чем угодно, только не о болезни. Прошла еще неделя, и Мунтян почувствовал, что боли в суставах его оставили. Все – и ноги, и руки – заработало, как прежде. Мунтян отправился к своему спасителю и от души его поблагодарил.

«Никогда не думал, что со мной такое может произойти, – говорит Владимир Мунтян. – А тут пришлось задуматься. Перед ответственными играми приходили какие-то загадочные люди. „Это колдуны, – говорили мне, – они помогут одолеть соперника“. Ездили с нами на сборы. Я им не препятствовал. Колдуны делали свое дело, а я – свое. С ними лучше не связываться. Когда я рассказал Виталику Хмельницкому о своих приключениях в Африке, он меня утешил: „Скажи спасибо, что они тебя там не съели!“»

 

В восемнадцать на «Динамо»

В киевском «Динамо» работали не только выдающиеся футболисты и тренеры, но и администраторы. Один из них – Г ригорий Иосифович Спектор, которого тренеры других клубов, в частности, Константин Иванович Бесков, ставили в пример своим администраторам. Любопытна история о том, как Спектор попал в киевскую команду: «Однажды меня, рядового школьного учителя музыки, осенила идея: а почему бы мне не предложить свои услуги киевскому „Динамо“? От природы во мне заложена администраторская жилка. Я давно ее ощущал в себе. И заметил: с какими бы суперсложными проблемами ко мне ни обращались разные люди, я всегда умудрялся их как-то решать.

Два месяца с этой утопической, больной мыслью я ходил на стадион, но подойти к Валерию Лобановскому и Олегу Базилевичу не решался. Боялся! Поскольку понимал, что они примут меня за ненормального.

Они как раз приняли команду „Динамо“, образовав не имеющий аналогов в истории футбола тандем двух старших тренеров. Сначала пришел Лобановский, а затем он пригласил Базилевича – высокоэрудированного теоретика футбола, близкого ему по духу. Что я для них? Но… свыше нами кто-то управляет. Еду я как-то на своей машине. Вижу – голосует мужчина. Я остановился, чтобы заработать лишний рубль на бензин. „Не могли бы вы меня подбросить к университету? У меня через десять минут экзамен по кандидатскому минимуму“. – „Нет проблем, садитесь. Я еду в ту же сторону“.

Издали футболисты воспринимаются визуально совсем не такими, как вблизи. Когда они рядом, облик их видится иначе. Поворачиваюсь к мужчине: „Простите, но вы очень мне напоминаете известного в прошлом футболиста Олега Базилевича“. А он мне не без юмора и сарказма отвечает: „В общем-то, неудивительно, что я еще похож на него, потому что я и есть Базилевич“.

Беру быка за рога: „Олег Петрович, это, наверное, рок, судьба – кто-то свыше нас свел. Я уже два месяца подряд думаю о вас и о Валерии Васильевиче“. – „А почему думаете?“ – „Потому что мечтаю с вами работать. Если у вас освободится должность администратора, готов быть вам полезным. Но у меня один недостаток…“ – „Какой?“ – „Покалеченная пятая графа“. – „Ну, это не имеет значения. У вас есть кто-нибудь в спортивном мире, на кого бы я мог сослаться?“ К счастью, мой покойный тесть дружил с бывшим украинским заместителем спортивного министра Владимиром Белоусовым. Я назвал его имя. Базилевич взял мой номер телефона и пообещал позвонить через неделю.

Влетаю на крыльях домой, сообщаю супруге: „Асенька, меня пригласили в „Динамо“ (Киев)!“ А она: „О чем ты говоришь? У тебя работа, ты на хорошем счету… При чем тут „Динамо“?“ Прошла неделя – никаких звонков. Глухо. Из меня, как из надутого шара, будто выпустили воздух. Я был крайне расстроен.

Провожаю знакомого в Москву на вокзале. Посадил его в поезд, иду по перрону. А навстречу – группа людей. И среди них – Олег Базилевич!

Прошли мимо. Стою и думаю: „Если он уезжает – значит, мой поезд ушел. А если нет – я его подожду“. Смотрю – Базилевич идет обратно. Тогда я пошел ему прямо в лоб. Он меня узнал, поздоровался: „У вас есть время? Давайте подойдем к машине, там сидит Валерий Васильевич“. Подошли. Базилевич открывает дверцу: „Валерий Васильевич, можно вас на минутку?“ Он вышел. „Это тот человек, о котором я вам говорил…“ Лобановский со свойственной ему лаконичностью спрашивает меня: „Завтра, в восемнадцать часов, вы сможете быть на стадионе „Динамо“?“ – „Да, конечно“. – „Я вас жду в тренерской комнате“. Из тренерской комнаты я вышел администратором киевского „Динамо“.»

 

Нефартовое пальто

После возвращения Валерия Лобановского из Кувейта в «Динамо» только Григорию Спектору, давно уже администратором в клубе не работавшему, Валерий Васильевич и тогдашний президент клуба Григорий Михайлович Суркис разрешали во время зарубежных выездов находиться рядом с командой. Он проходил под статусом «переводчика» и «помощника».

Как-то перед вылетом в Мюнхен на полуфинальный матч Лиги чемпионов с «Баварией» Спектор привычно надел свое старенькое пальто, считавшееся в команде «фартовым». Игру в Киеве, легко динамовцам дававшуюся (и как это при счете 3:1 в свою пользу Виталий Косовский из выгоднейшего положения не забил четвертый мяч?), «Бавария» сумела завершить вничью – 3:3, а потому в баварской столице киевлянам непременно следовало выигрывать.

И только Григорий Иосифович собрался в своем стареньком пальто выходить из дома и ехать в аэропорт, как жена его, Асенька, и говорит: «Даже неудобно в таком пальто за рубеж ехать! Надень новое». «И черт меня дернул, – вспоминает Григорий Иосифович, – забыть о царящих в футболе суевериях и ее послушаться…»

В Борисполе, где располагается главный киевский аэропорт, первым к Спектору подошел ассистент Лобановского Анатолий Пузач: «А чего ты вдруг в черном пальто? Почему переоделся?» – «Да ладно, – отвечает Спектор. – Все будет нормально». Уже в Мюнхене к Григорию Иосифовичу подошел Йожеф Сабо: «Если мы, не дай Бог, проиграем, твое пальто порежем на куски». Игорь Михайлович Суркис, с Сабо не сговариваясь, сказал примерно то же самое: «Мы твое пальто выбросим, если, не дай Бог, что-то случится».

Спектор уже и сам стал переживать, что сделал глупость, послушавшись Асеньку. После матча, динамовцами проигранного, Григорий Иосифович был, по его словам, «белый, как мел», и доктор Малюта приводил меня в чувство нашатырным спиртом. А тут еще Валерий Васильевич, оставшись со мной один на один, спросил: «Почему ты надел это пальто?»

 

Нет худа без добра

Из воспоминаний Владимира Бессонова:

– Расскажу историю, которая стала для меня уроком на всю жизнь. Когда мне было пятнадцать лет, меня пригласили сыграть за юношескую сборную СССР на международном турнире в Ташкенте. А я тогда кто был? Выступал за интернат, был с улицы, можно сказать. Отец работал на заводе сталеваром, мать – простая дворничиха. И детей четверо: три сестры и я. Сами понимаете, «Адидаса» у меня не было. Бедность.

И вот в Ташкенте я посмотрел, как живут поляки (мы с ними в одной гостинице поселились). И что-то меня толкнуло… Когда они отправились на тренировку, я тайком похитил ключ у дежурной, открыл чужой номер. Взял бутсы, еще и джинсы прихватил (тоже дефицит был страшный в те времена). Пошел на почту и все это отправил посылкой в Харьков. Но меня быстро вычислили: кто-то видел… Началось расследование. «Где вещи?» – «На почте». – «Давай за ними». Ну, я пошел туда, и, на мое счастье, посылка еще не была отправлена. С трудом уговорил вернуть ее мне, чтобы положить все назад.

Возили меня на машине в прокуратуру: грозила статья – от двух до пяти лет заключения. За кражу со взломом. Но решили не раздувать международный скандал – выругали и отправили домой. Поехал я на сборы в интернат, чтобы готовиться к чемпионату Союза. А тренер Николай Кольцов мне говорит: «Ты на год дисквалифицирован и играть за нас не имеешь права». С тех пор у меня закон один: не положил – не бери. Эта история, кстати, повлияла на то, что я попал в киевское «Динамо». Как говорится, нет худа без добра.

После окончания средней школы Олег Александрович Ошенков пригласил меня в «Металлист». Я написал заявление, устроился как бы на работу. Тренировался, получал ежемесячно 30 рублей. Но за команду из-за дисквалификации не сыграл ни одного матча. Под чужой фамилией выступал на первенство области за харьковский «Спартак». Меня ожидала армия.

Как-то воскресным утром мать меня тормошит: «Вставай, сынок, тут за тобой из Киева приехали». Анатолий Сучков. «Я, – говорит мне Анатолий Андреевич Сучков, – селекционер киевского „Динамо“. Мы знаем о твоих проблемах и хотим тебя пригласить. Если пойдешь к нам, все уладим». Отвечаю: «Нет вопросов», – и тут же пишу заявление. 20 декабря 1975 года я уже был в Киеве.

 

Скорость свата

Киевские динамовцы поколения 60-х рассказывали мне историю о том, как Виталий Хмельницкий сопровождал своего старого приятеля в поездке на Западную Украину для знакомства этого приятеля с родителями своей будущей невесты. Выступил, словом, в роли свата.

Встретили их в деревне как положено. Усадили за стол. Родственники невесты собрались. Принялись разговоры разговаривать, обсуждать, когда и где свадьбу играть, сколько гостей приглашать и прочие организационные вопросы. Отец невесты – местный священник, человек нрава строгого. Подробно жениха, свободно говорившего на украинском (с западноукраинским диалектом) языке, обо всем расспрашивал. Полученными сведениями священник остался доволен. Оставалось скрепить предстоявшее событие рукопожатием. Но в это время в комнату, в которой они все сидели, вошла вторая дочь священника – что-то дополнительно принесла на стол. Жених, взглянув на нее, сказал: «Я передумал. Эта мне больше нравится. Ее возьму».

Скорости, на которой Хмельницкий с приятелем дали деру, могли бы позавидовать участники финального олимпийского забега на 100-метровке.

 

Ответ Медвидя

Федор Медвидь был, как, впрочем, и все футболисты из Закарпатья, как Йожеф Сабо, например, Василий Турянчик, Владимир Капличный, – рабочей лошадкой на поле, пахавшей полтора часа без передышки.

Провел Федя свой первый матч за дубль киевского «Динамо». И, надо сказать, при большом скоплении народа – тогда на игры дублеров ходило по двадцать пять-тридцать тысяч болельщиков. Гола не забил, только в штангу попал. Приходит на следующий день в ресторан «Крещатик», садится за стол. А официант на него – ноль внимания. Федя страшно возмутился: «Ви що, не пам’ятаете, що я – Федiр Медведь? Я вчора в штангу попав! А ви мене не обслуговуете…»

«Динамо» улетело в Ужгород, а Медвидя забыли, он как раз «Москвич» получал, запарился. Прибегает Федя к начальнику аэропорта «Жуляны», требует: «Я – Федiр Медведь, дайте меш „бджедку“. Тому що хлопщ улетеди, а я тут. Хочу 1х наздогнати». И что вы думаете? Дали ему «бджедку»!

Он как-то, обидевшись на подначки, заявил: «Розбудіть мене уночі я теж буду грати, як Сабо i Бiба».

Чаще других над Федором шутил его друг Владимир Левченко, по прозвищу «Смык» (производное, наверное, от утесовской песни «Гоп со смыком»). «Федя, – обидно подначивал Левченко, – ты же играть не умеешь». И так он его порой доставал, что однажды, когда команда проводила за рубежом какой-то матч, по телевизору транслировавшийся, и Медвидь забил победный гол, Федор собрал все имевшиеся у него иностранные деньги, заказал телефонный разговор с Киевом, указав номер Левченко, не поехавшего из-за травмы на эту встречу, и, услышав голос друга, выпалил: «Смык, це я. Бачив?»

 

Плоскогубцы в багажнике

Нападающий киевского «Динамо» Виталий Хмельницкий дружил со своим одноклубником, полузащитником Федором Медвидем.

– Мы, – рассказывал Хмельницкий, – впервые встретились, когда я выступал за мариупольский «Металлург», а он – за ужгородскую «Верховину». Мы приехали к ним проводить стыковой матч. Про него уже тогда говорили: «О, за Ужгород играет под одиннадцатым номером молодой Медвидь!» После матча познакомились в ресторане. Он сообщил, что его пригласило киевское «Динамо».

Со временем и я там очутился. Мы сдружились. В 1971 году «Динамо» играло товарищеские встречи в Ивано-Франковске. Как-то вечером ужинали: Виктор Терентьев, Федя, я и еще кто-то. Посидели, выпили. Захотелось, как обычно, еще. Но было уже поздно, ресторан закрывался. Федя говорит Терентьеву: «Васильич, через час будем». Я попытался его образумить: «Ну где ты возьмешь спиртное, все же закрыто!» – «Я знаю где». Взял такси. «Прыгай!» – говорит. Он сел спереди, я – сзади. Проехали немного, останавливают машину две женщины в украинских платках: «Підвезете до села, що за містом?» – «Добре, – говорит водитель. – Ось тільки хлопщв доставлю до вокзалу».

Подкатили туда. Федя выскочил и помчался куда-то. Пять минут его нет, десять. А счетчик: тик-так, тик-так. Женщины заволновались: «Водію, та скільки ж ми будемо чекати? Нехай цей чоловік розрахується, а ми поїдемо далі.»

Я так спокойно говорю: «Водитель, у вас плоскогубцы или щипцы есть?» – «Есть в багажнике. А зачем вам?» – «Хочу этим женщинам языки повырывать, чтобы они молчали». Я сказал шутя, но лицо у меня было серьезное. Мои соседки перепугались, притихли: видно, подумали, что я бандит. Водитель открыл дверцу, подошел к багажнику, а потом как рванул в комнату милиции! Я не стал никого дожидаться, спрятался в сквере. Притаился за кустами, смотрю, что будет дальше. Прибегает водитель с двумя ментами. «Де він?» – «Утік! – заверещали женщины. – Ось туди!»

И тут появился Федя. Сел на свое сиденье: «В гостиницу!» Милиционеры подскочили к нему, взяли под руки и увели.

Гостиница находилась недалеко, я добрался туда пешком. Терентьев спрашивает: «А где Федя?» – «Я его сдал в милицию». – «Бог с ним! – говорит Васильич. – Хоть отдохнем без него до утра».

 

«Попробуй сам»

Однажды привалило счастье оказаться с Нетто в составе одной команды. Летом 80-го в Москве, в олимпийские дни на «Динамо» состоялся матч сборной журналистов СССР со сборной коллег остального мира. Из игроков прошлого за нас играли Игорь Нетто, Виктор Понедельник, Виталий Артемьев. Понедельник после завершения карьеры футболиста вообще стал профессиональным журналистом, Нетто и Артемьев на постоянной основе сотрудничали с различными изданиями. Комментариев Нетто, заметил бы, всегда ждали: никакой злости, точный разбор, суждения прекрасно понимающего игру специалиста.

Репортерский матч катился к ничьей. За грубую игру в ворота «остального мира» арбитр назначил пенальти. Ясно, что пробивать должен кто-то из тройки мастеров. Артемьев и Понедельник отказались еще до того, как к ним обратились. «Игорь Александрович…» – с мячом в руках я подошел к Нетто. «Я никогда не бил пенальти», – ответил он своим тонким голосом, который всегда, на любом переполненном стадионе, отлично слышали во время матчей его партнеры по «Спартаку» и сборной. И – предложил: «Попробуй сам». Это мягкое «попробуй», сразу объяснившее, что второй попытки не будет, заставило полностью сконцентрироваться на ударе. Не забить не имел права, и первое поздравление получил от Игоря Александровича, молча хлопнувшего ладонью по моей спине.

 

Гол в овертайме

Один из любимых рассказов Никиты Павловича Симоняна, когда речь заходит о Нетто, связан с кубковым финалом 1958 года «Спартак» – «Торпедо». Незадолго до завершения основного времени у Симоняна сложился превосходный момент для того, чтобы забить гол. Не забил и получил жесткий втык от Нетто. «Игорь, ну я же не нарочно не забил». – «Не хватало, чтобы ты нарочно это сделал». Спустя восемь минут после возобновления матча в овертайме Никита Павлович забил мяч, оказавшийся победным. Кубок СССР в руках, круг почета мимо лужниковских трибун, собравших 104 (сто четыре!) тысячи зрителей, короткий путь с поля в раздевалку. Симонян сказал Нетто: «Видишь, Игорь, все же я забил». – «То, что забил, – молодец. Но мы могли на полчаса раньше праздновать победу и уже вторую бутылку шампанского открывать».

 

«… Где Володя?»

Выписал как-то (уже не помню, признаться, откуда) рассказ Ларисы Нетто, жены брата Игоря Александровича – Льва. Однажды Игорь Александрович смотрел футбол в другой комнате и неожиданно стал звать ее: «Лариса! Лариса! Где Володя?» Матч комментировал Владимир Маслаченко, и Нетто, видимо, показалось, что бывший товарищ сидел с ним рядом, а потом куда-то пропал. Пришлось успокоить Игоря Александровича и пообещать, что после матча Маслаченко обязательно зайдет поговорить с ним…

Не сложившаяся семейная жизнь, тяжелое расставание с футболом, шаткое материальное положение – все это не могло не сказаться на здоровье. Очень часто Игорь Нетто терял всякий контакт с действительностью и целиком уходил в то время, когда играл. По словам Ларисы, иногда он одевался в спортивную форму, брал сумку и ждал, что вот-вот приедет автобус, который повезет команду на очередную тренировку. Приходилось говорить, что тренировку перенесли и ребята приедут позже. Тогда он успокаивался, переодевался и тут же забывал и о ребятах, и о тренировке…

 

Запись в «Шахтер»

На тренировочных базах советских команд постоянно появлялись какие-то люди, некоторые из них в возрасте, которые хотели «записаться» в футбольную команду. Охраны тогда никакой не было – только сторож у ворот, постоянно куда-то отлучавшийся и ворота не закрывавший, поскольку в любой момент могли появиться на автомобилях футболисты, тренеры, а то и большие начальники.

Виктор Звягинцев, известный защитник донецкого «Шахтера» и сборной СССР, рассказывал, как однажды на базу горняков забрел какой-то тип и сообщил, что приехал «записаться» в «Шахтер». На свою беду он попал на Виталия Старухина, случая этого мимо себя не пропустившего. Старухин для начала заставил посетителя написать заявление на имя тренера и указать в нем свои пожелания в случае приема на работу: трехкомнатная квартира – раз, автомобиль «Волга» – два, доплата в четырех шахтоуправлениях – три, новая мебель для квартиры – четыре и устройство всех родственников на работу – пять. Потом Виталий сообщил новичку, что ему необходимо пройти тестирование. Первый тест – с тачкой, нагруженной травой, надо пробежать на время «всего» 50 метров. Тот пробежал и едва не упал в конце дистанции. Потом Старухин предложил ему сыграть «один на один» на все поле. Тот, естественно, согласился, тут уже и зрители – партнеры Старухина подошли. Они-то и остановили «матч», поскольку у посетителя губы начали постепенно синеть от усталости. И тест последний: Старухин предложил гостю пробить пенальти головой. Тот разогнался, нырнул… И «записываться» ему в «Шахтер» после этого расхотелось.

 

Большой гандбол

После матча женских гандбольных команд российской Суперлиги – тольяттинской «Лады» и краснодарской «Кубани» – кубанский тренер Алексей Гумянов двумя ударами по носу и в глаз своему коллеге Евгению Трефилову начал драку. Разнимали их гандболистки и дежуривший поблизости полицейский, едва не согнувшийся пополам от смеха: никогда прежде он не видел, как два уважаемых тренера на глазах своих подопечных и зрителей мутузят друг друга. Сами гандболистки – случалось – дрались: стенка на стенку. Так было, например, во время матча «Звезда» – «Динамо» в 2010 году. Драка была настоящей: соперницы (не только из основных составов, но и выскочившие на площадку запасные) колотили одна другую кулаками, таскали за волосы, царапались и кусались. С огромным трудом с ними справились тогда арбитры и вызванные на подмогу с улицы милиционеры.

Тренеры же дрались первый раз. Оба – не простые тренеры, а самые что ни на есть воспитатели. Трефилов, помимо «Лады», возглавлял женскую сборную России, а Гумянов – председатель тренерского совета по женским командам при Союзе гандболистов страны.

 

Мужик в шкафу

В августе 1962 года только и говорили, что о выходе команды второй лиги «Знамя труда» из Орехово-Зуево в финал Кубка СССР. Случайным достижение ореховцев назвать было нельзя. На пути к финалу они одержали 8 побед, причем в 1/8 обыграли на своем поле московских спартаковцев (3:2), приехавших в полном составе – не было только Игоря Нетто.

Смешной оказалась четвертьфинальная встреча – с кировобадским «Динамо». Азербайджанцы подходили к «трудовикам» до игры и предлагали большие деньги за то, чтобы те сдали матч. Гостям очень хотелось попасть в полуфинал, за участие в котором давали звание мастеров спорта. «У нас, – говорили они, – все есть, хочется мастерами стать. Значок просто так не купишь. Уступите, а?» Не уступили (1:0).

Финал в Лужниках с «Шахтером». Донецкие футболисты, конечно, сильнее и опытнее, они выиграли 2:0, но ореховская команда оставила отличное впечатление. Ее игроки страшно волновались перед решающим матчем. Защитник «Знамя труда» Василий Чавкин, коренной житель Орехово-Зуево, выросший в морозовских казармах, рассказывал, как в ночь накануне игры проснулся в номере лужниковской гостиницы «Спорт» от непонятного грохота. Открыл глаза и замер в ужасе: на него надвигался шкаф! Чавкин вскочил и увидел вратаря Анатолия Хомякова, шкаф этот толкающего. «Хомяк, что с тобой?» – заорал Чавкин, и крик этот, говорят, слышали все обитатели гостиницы. Хомяков поначалу ничего не соображал, потом пришел в себя, сел на кровать, вытер пот со лба, вздохнул и говорит: «Представляешь, Вась, приснилось, что я пенальти отбиваю, мяч подбирает какой-то мужик и прячется в шкаф. Вот я и вытряхиваю его оттуда…»

 

Байки от художника

Шикарные, по-моему, истории от знаменитого грузинского художника и великого тамады Тамаза Хуцишвили записал диктофон журналиста сайта lenta.ru Артема Ефимова. За достоверность историй (всего их – дюжина, но связанных со спортом – три) никто, разумеется, ручаться не может. Это обстоятельство, однако, вовсе не делает рассказы хуже.

ХУРЦИЛАВА И КАНТАРИЯ

Муртаз Хурцилава – футболист, защитник, был капитаном сборной СССР. Он мне (Тамазу Хуцишвили. – А. Г.) рассказывал:

Играл я, говорит, за тбилисское «Динамо». Должны играть с ЦСКА. Уже знаем, что проиграем. Утром я спустился в ресторан гостиницы «Украина». В шлепанцах. Убирают вчерашние столы. Ресторан закрыт. Дал официантке талон, она принесла чай, булочку и две сосиски. Вдруг кто-то заходит. Хорошо одетый. Грузин.

– Эй, – кричит, – женщина! Принесите пива!

– Вы что, с ума сошли? Во-первых, ресторан не работает. А во-вторых, у нас пива нет.

– А что этот тут сидит, жрет и пьет? Сейчас же позовите директора!

Заходит директор. По акценту – украинец. Двухметровый верзила. Этот сидит, курит. И тут директор:

– Ты мой дорогой! Ты мой золотой! Сколько лет, сколько зим!

Целуются, обнимаются.

– Люся! Ящик баварского пива и две пшеничные!

Икра, рыба… Они сидят, пьют, хохочут. Вдруг этот грузин на меня смотрит и говорит:

– Слушай, ты грузин?

– Да, грузин.

– Как твоя фамилия?

– Хурцилава.

Фамилия мегрельская. Тот по-мегрельски говорит:

– Дорогой, иди сюда. Поцелуй меня!

Я нагнулся, поцеловал. Сразу видно, что это какая-то знаменитость. Шикарный костюм на нем.

– Ты, – спрашивает, – знаешь, кто я такой?

– Нет.

Он отворачивает борт костюма – а там звезда героя Советского Союза.

– Ты что, не узнаешь?

– Нет.

– Дурак, я же Мелитон Кантария!

– Ой, извините, не узнал.

Познакомились. Мелитон за меня тост предложил. Потом говорит:

– Теперь ты скажи тост.

Я говорю:

– Пить я не буду, у меня игра вечером. Но сказать – скажу. Если бы не Андрей Жордания, я бы до сих пор работал мотыгой в своей деревне. А так я еду в Амстердам, потом в Бразилию – весь мир объездил. Пусть земля ему будет пухом!

Выпили. Мелитон стал плакать:

– Человек, который помнит добро, – это настоящий мужчина. Я вот тоже… если бы не этот Гитлер – кто бы я был?!..

РОГ ДЛЯ БАСКЕТБОЛИСТА

Мой дядя был баскетболист, огромный такой. Выпивал залпом пуд вина. Приходит Анзор Лежава – 2 метра 18 сантиметров. С ним вместе играет. Дядя говорит:

– Анзор, ты наш рог выпьешь?

А тот был такой скромный, он говорит:

– Я посмотрю.

Дядя говорит:

– Если ты выпьешь – я тебе этот рог дарю.

Анзор знаете, как держал этот рог? Вот так вот, двумя пальцами. Взял – и выпил.

Дядя побледнел – жалко ему стало. Это ж был фамильный рог Ге – ловани. Через несколько минут он этот рог заворачивает в лощеную бумагу. Плохое у него настроение.

Но мы же, грузины, благородством известны. Утром, когда гости уходят, дядя выносит этот рог, говорит:

– Анзор, дорогой, это тебе.

Тот говорит:

– Ты что, с ума сошел? Я похож на человека, который такую вещь из семьи заберет?

Мне было тогда пятнадцать или шестнадцать лет. На меня это очень подействовало.

Через много лет кто-то мне привез из Африки рог диаметром тридцать сантиметров. Помещается шестнадцать литров вина. Я его завернул и понес Анзору. Говорю:

– Анзор, дорогой, ты помнишь, что мы тебе рог должны? На вот тебе.

Анзор был серьезный, как ребенок. Он принял рог, посмотрел так и говорит:

– Слушай, это я не смогу выпить…

ФУТБОЛ В БОРЖОМИ

В Боржоми мы с двумя друзьями захотели поиграть в футбол. Пришли на маленький стадион, ищем, с кем сыграть. Видим – идут три русских парня. Лица унылые у всех – видно, пичкают их тут этой водой. Мы им:

– Ребята, пошли в футбол!

– Не, мы в футбол не играем.

– Ну хорошо, мы вам натыкаем.

– Ах, натыкаете!..

Договорились играть до двенадцати голов. Счет был 11:0 в их пользу. Мы втроем упали. Говорим:

– Сволочи, идите сюда. Вы кто такие?

– Я-то Рагулин, а это – братья Майоровы. Нас Тарасов отправил тут подлечиться.

В футбол они не играют, босяки!..

Мы с ними подружились, потом ко мне главврач приходил, орал:

– Эти трое целыми днями пропадают, возвращаются пьяные, спросишь – говорят, в футбол играли. С тобой! Оставь их в покое немедленно! Ты хочешь, чтобы меня посадили?!?

 

Контроль спецкомиссии

Если сейчас российские футбольные клубы проводят огромное количество международных матчей – товарищеских и официальных, – то в предвоенные годы советские команды выезжали за рубеж только по решению руководства КПСС. Более того, подготовка к каждой поездке напоминала подготовку к военным действиям, и от выезжавших требовали только побед.

«Спартак», например, в 1940 году отправили в Болгарию. Общественность, во-первых, была поставлена в известность о том, что болгарский футбол на тот момент – один из лучших в Европе. Во-вторых, состав «Спартака» укрепили пятью футболистами ЦДКА, четырьмя динамовцами, двумя торпедовцами и одним игроком «Локомотива». И, наконец, организованный перед поездкой продолжительный тренировочный сбор проходил под неусыпным контролем специальной комиссии, образованной по инициативе Сталина. Вдуматься только! В состав комиссии, опекавшей футбольную команду накануне обычных товарищеских матчей, входили секретарь московского областного и городского комитетов партии А. С. Щербаков, член Оргбюро ЦК партии Л. З. Мехлис, заместитель председателя Совнаркома СССР, незадолго до этого занимавшийся политическими процессами в должности генерального прокурора А. Я. Вышинский, председатель ВЦСПС Н. М. Шверник. На собрании перед выездом Щербаков говорил об исключительной чрезвычайно ответственности, которая ложится на спартаковцев как на представителей социалистического государства, отправляющихся в монархическое государство.

Сила болгарского футбола была явно преувеличена. Две игры «Спартак» (а фактически – один из вариантов сборной страны) выиграл с общим счетом 13:2, и руководство Советского Союза высоко оценило это «достижение»: пять игроков, в том числе армеец Григорий Федотов и динамовец Михаил Якушин (в наше время даже мысль о том, что кто-то из ЦСКА или «Динамо» может на время зарубежного турне оказаться в спартаковском составе, не может присниться в самом кошмарном сне), стали заслуженными мастерами спорта.

 

Хлопоты тирана

Сталин болезненно относился к неудачам советских спортсменов. Хрестоматийной стала история о том, как он на Политбюро устроил обсуждение провала сборной СССР по конькобежному спорту, крайне неудачно выступившей в 1948 году на чемпионате мира в Хельсинки. Перед отъездом обещали «лучшему другу всех физкультурников» медали, но ничего выше двенадцатого места не привезли. На заседании выступил Сталин. Огрвыводы последовали незамедлительно: глава спортивного ведомства Николай Николаевич Романов лишился должности, а перед конькобежцами была поставлена задача – установить мировые рекорды на всех дистанциях. В противном случае, пригрозили им, никогда не разрешат выезд на соревнования за границу.

Через пять лет задание партии и правительства было почти полно – стью выполнено. Спас расположенный на высокогорье каток в Медео. Сталин, которому об этом доложили, разрешил команде участвовать в чемпионате мира 1953 года в том же Хельсинки. 15 февраля Олег Гончаренко выиграл титул абсолютного чемпиона и был увенчан лавровым венком. В понедельник в Советском Союзе, как известно, выходила только одна газета – «Правда». Номер в воскресенье был сверстан заранее. Дежурный редактор тассовскую заметку о победе Гончаренко отложил в сторонку. Сталин, которому «Правду» доставляли сразу – из типографии, позвонил в редакцию и сказал: «Весь мир верит, что в Хельсинки на чемпионате мира победил наш Гончаренко, а „Правда“ не верит?» И повесил трубку.

Дежурного редактора не расстреляли и даже не уволили. Он отделался легким испугом – строгим выговором. Перед вождем же «Правда» выслужилась следующим образом. Во вторничном номере газета напечатала фотографию конькобежного триумфатора на первой полосе – впервые в истории главного партийного органа такой чести удостоился спортсмен.

 

«Где твоя дудка?»

Уникальная для мирового футбола история произошла в чемпионате СССР в 1950 году. В Москве ЦДКА, послевоенный лидер советского футбола, принимал «Шахтер» из Сталино. До этого армейцы, сезон всегда начинавшие неважно, потеряли по очку в Сталинграде, Куйбышеве и Харькове. «Шахтер» был с трудом обыгран – 2:1, причем победный гол ЦДКА забил при помощи арбитра: вратарь «Шахтера» Евгений Пестов зафиксировал в руках отправленный в его ворота мяч почти в полуметре от линии, однако судья Сигизмунд Лысаковский из Минска гол засчитал. Вот что через сорок лет после этого матча со слов Пестова записал член Союза журналистов СССР Л. Санин (запись обнародована известным историком и статистиком футбола Акселем Вартаняном):

«Оставалось играть минут десять, когда диктор по стадиону (в Москве! – А. Г.) сделал объявление, повергнувшее в шок и футболистов, и зрителей: „Настоящий матч опротестован (!!!) командой „Шахтер“ и будет переигран (!!!). О дне встречи будет сообщено дополнительно“. Мы ничего не могли понять. Какой протест? Ведь игра еще не закончилась».

Спустившись по завершении встречи в подтрибунное помещение динамовского стадиона, Пестов обомлел: навстречу ему шли министр угольной промышленности СССР Александр Засядько, которого футболисты «Шахтера» хорошо знали в лицо, поскольку он не раз с ними встречался – «Шахтер» все же, и Лаврентий Берия, которого в стране, даже не встречаясь с ним, знали все. Обомлевший Пестов по просьбе Засядько провел их в судейскую комнату, а сам остался в дверях, став свидетелем происходившего там. Один боковой арбитр как был в полусогнутом положении – бутсы расшнуровывал, так в нем и остался.

Второй манекеном застыл со стаканом чая в руках. А Лысаковский, оказавшийся к незваным гостям ближе всех, стал белее стены.

– Где твоя дудка? – рявкнул Берия, испепелив Лысаковского гневным, ничего хорошего не сулящим взглядом.

Лысаковский стал судорожно шарить у себя на груди, пытаясь нащупать непослушными пальцами сбившийся набок висевший на шее на шнурочке свисток. Наконец ему удалось это сделать.

– Вон он, – вымолвил бескровными губами перепуганный арбитр.

Берия характерно, по-бычьи, двинул подбородком в сторону и вынес свой приговор:

– Воткни его себе в…! Судить больше не будешь! – И, быстро повернувшись, зашагал прочь, увлекая за собой Засядько.

Дотошный Вартанян раскопал: в 1950 году Лысаковский судил еще одну игру, а на следующий год – две: на этом карьера 38-летнего арбитра завершилась. Берия с Засядько, наблюдавшие за матчем вместе и еще во время игры решившие назначить переигровку и заставившие объявить об этом диктора, оказали, между тем, «Шахтеру» медвежью услугу. К моменту переигровки ЦДКА здорово прибавил и растерзал горняков – 7:0. Точно так же армейский клуб разгромил «Шахтер» на его поле и во втором круге. «В следующий раз будут думать, прежде чем опротестовывать матч, говорили мы после 7:0», – отмечал в своих мемуарах форвард «команды лейтенантов» Валентин Николаев.

 

Патроны для Николая III

В свое время в Сокольниках на месте городской свалки по инициативе министра угольной промышленности и заместителя председателя Совета Министров СССР Александра Федоровича Засядько были построены теннисные корты «Шахтер». Они моментально стали знаменитыми – это было единственное место в Москве, где можно было проводить теннисные тренировки и соревнования зимой.

Одним из тренеров на кортах был легендарный Олег Леонидович Корнблит, в книге Виталия Мухина о котором – «Последний романтик эпохи» – я и обнаружил следующую историю:

«Засядько в должности зампреда правительства курировал, помимо всего прочего, спорт. А председателем Всесоюзного комитета по физической культуре и спорту был в то время некто Романов по прозвищу Николай III. Прозвище это он заслужил своим крутым нравом. И был истинным самодержцем в советском спортивном движении.

И вот однажды Романов приехал в спортивный зал на „Шахтере“, который строился исключительно на деньги Министерства угольной промышленности, посмотрел на площадки и объявил окружавшей его свите:

– Зал хороший, поэтому будем строить вокруг него беговые дорожки, прыжковую яму и сектора для метателей. Короче, все, что необходимо для легкоатлетов.

С тем и уехал.

Когда об этом узнал Засядько, он приехал на „Шахтер“ и поинтересовался:

– Кто-нибудь этот зал охраняет?

– А как же, – отвечают ему, – вневедомственная охрана.

– Позовите.

И вот к заместителю председателя Совета Министров СССР откуда-то из подсобки выползает „вневедомственный“ дед под сто лет с берданкой, которая едва ли не старше его.

– И что, – спрашивает Засядько, показывая на проржавевший ствол, – эта штука еще стреляет?

– Стреляет, – отвечает дед. – Только она не заряжена, потому что патронов нет.

– Ладно, – говорит Александр Федорович, – запасись патронами и, если здесь еще раз появится этот Николай III, стреляй в него без предупреждения, я разрешаю.»

 

Симонян и Сталин

Сухумский паренек Никита Симонян выиграл с юношеской командой чемпионат Абхазии, попал в сборную автономии, ставшую первой в Грузии. Все видели Никиту, забивавшего в каждом матче каждому сопернику, в составе тбилисского «Динамо». Но нападающего перехватила Москва. Московские команды весной приезжали тренироваться на юг. Владимир Горохов, работавший со столичными «Крыльями советов», оказался расторопнее других. Пригласил Никиту в свой номер в гостинице, позвал в Москву, пообещав сделать из Симоняна «второго Боброва». За «Крылья» Симонян, живший поначалу у Горохова дома и спавший в чулане на огромном сундуке, отыграл три года, а когда ВЦСПС расформировал команду, неудачно выступавшую в чемпионате, нападающий вместе с Гороховым перебрался в «Спартак».

В 1951 году Василий Сталин, меценатствовавший той порой в спорте за счет бюджета Военно-воздушных сил, решил пополнить свою команду Симоняном. Футболисты ВВС, надо сказать, пользовались слабостями сына вождя, и им иногда удавалось спасать людей. Николай Морозов, капитан команды ВВС, имевший удостоверение «Личного адъютанта» младшего Сталина (в звании майора), будущий главный тренер сборной СССР (четвертое место на чемпионате мира 1966 года – наивысшее достижение отечественных футболистов), дожидался вместе с некоторыми, наиболее смелыми партнерами наступления у Василия Иосифовича состояния необходимого подпития и приводил в особняк на Гоголевском бульваре человека – обычно за час до полуночи. За гостя ручались, просили ему помочь, и Василий Сталин звонил по «вертушке» генеральному прокурору: «Я знаю этого человека, закройте дело!» Сын Николая Петровича Морозова в одной из публикаций вспоминал, как отец рассказывал ему: он подходил к сталинскому шкафу, и если внутренняя дверка была открыта, смотрел на уровень коньяка в графине. В зависимости от уровня и действовал.

Вернемся к Симоняну. Он отдыхал после трудного сезона с друзьями из «Спартака» в Кисловодске, и Василий Сталин послал за ним в Минеральные Воды самолет. После пятичасового перелета привезли в особняк. Сталин-юниор, посадив 25-летнего форварда по левую от себя руку, произнес фразу, Симоняна поразившую: «Я поклялся прахом своей матери, что ты будешь в моей команде!» Где поклялся, когда, почему вдруг? Не исключено, что Василий поспорил с кем-то на сей счет. Разговор продолжался недолго, минут десять. Симонян, оправившись от потрясших его слов, спокойно подвел итог: «Я хочу играть за „Спартак“.»

По свидетельству Никиты Павловича, младший Сталин не вспылил, не закатил истерику. Просто отпустил. Но потом вернул с лестницы: «Может, ты боишься Хрущева (возглавлял тогда горком партии, курировавший „Спартак“)? Так это я улажу, не волнуйся». Симонян сказал, что «Спартак» сделал из него игрока, и попросил разрешения остаться в этой команде. «Видите, – обратился Василий Сталин к подчиненным, – человек сказал мне правду. Правда лучше всех неправд. Иди, играй за „Спартак“.»

«Несколько лет спустя, – вспоминал Симонян, – уже после смерти И. В. Сталина, Василий Сталин, переживший крушение карьеры, суд, рассказывал Сергею Сальникову, как на суде начальник спортклуба ВВС полковник Соколов утверждал в своих показаниях, что подсудимый Василий Сталин приказал пристрелить из-за угла Симоняна, отказавшегося перейти в команду ВВС. „Этого не было, этого не могло быть!“ – повторял он Сергею, потрясенный подлостью своего приспешника.»

После эпизода в особняке на Гоголевском Симонян лишь один раз увиделся с Василием Сталиным. Уже после того, как тот отбыл заключение. «Мы, – рассказывал Симонян, – выходили с Сергеем Сальниковым, поужинав, из „Арагви“. Столкнулись с Василием Иосифовичем. Обнялись. Он сказал: „Встретимся – расскажу о многом“. Но не встретились».

 

Побег на грузовичке

Валентин Александрович Николаев, один из футболистов знаменитой «команды лейтенантов», рассказывал, как Василий Сталин пытался заполучить в ВВС блестящего игрока ЦДКА Алексея Гринина.

Сталин-младший пригласил Гринина в свой знаменитый особняк на Гоголевском бульваре и без лишних слов прямо предложил ему перейти в ВВС. Обещал тучу, как сейчас принято говорить, бонусов: высокую зарплату, выше, нежели в ЦДКА, очередное воинское звание, шикарную трехкомнатную квартиру в центре Москвы, возле телеграфа, доставку необходимых продуктов на дом… Гринин, по словам Николаева, был не из робкого десятка. Выдержав напор Василия Сталина, он не ответил ему ни «да», ни «нет», а уклончиво попросил время подумать и посоветоваться со своей Зинаидой Ивановной.

Сталин, как и отец, к возражениям не привыкший и уклончивого поведения собеседников не признававший, буквально вышел из себя: «Вот что, у меня дела, я должен отлучиться. А ты сиди пока тут и думай. В твоем распоряжении бильярд и холодильник с едой. Как надумаешь, звони мне на службу». И уехал.

Гринин осмотрелся в западне, обнаружил во дворе особняка грузовичок, доставивший продукты, выбрался тихонечко из комнаты и, улучив момент, когда никто не видел, пробрался в открытый кузов.

Попав домой, он рассказал все своей Зинаиде Ивановне. И они поступили так, как, наверное, в их положении поступили бы все тогдашние жители Москвы. Собрали в сумки все необходимое на первое тюремное время и стали ждать. Но за ними не приехали. Пронесло.

 

Бесстрашие Бескова

Футболисты в сталинские годы пытались, как могли, спасать людей, попадавших в жернова репрессий. Сергей Сальников, спартаковец от пяток до макушек, с красно-белым ромбиком вместо сердца, перешел в расцвете сил и славы в «динамовское логово». Болельщиками он был, конечно, осужден, но отправился Сальников в «Динамо», принадлежавшее всесильным силовым структурам, только для того, чтобы облегчить участь одного из своих близких родственников, оказавшегося в лагере. Спустя некоторое время после того, как арестовали и казнили Лаврентия Берию и выгнали из госбезопасности его подручных, Сальников вернулся в «Спартак».

Константин Бесков, игравший в «Динамо», в феврале 1946 года женился на молодой актрисе Лере Васильевой. Ее отец, объявленный «врагом народа», отбывал в то время срок в лагере под Куйбышевом. Бесков, понимая, что даже намек на хлопоты по отношению к осужденным грозит немалыми неприятностями, ездил, тем не менее, на свидание со своим тестем Николаем Никаноровчием и добился – благодаря динамовским связям – пересмотра дела.

Об отце Валерии Николаевны, находившемся в заключении до 1948 года, Константин Иванович хлопотал перед Абакумовым. Он добивался пересмотра дела, заведенного на Николая Никаноровича Васильева и отправленного в лагерь близ Жигулей. Инженера-электросварщика, выпускника знаменитого бауманского училища, арестовали в 1944 году. У его знакомого, сказавшего что-то крамольное при стукаче, обнаружили, в числе прочих, номер телефона отца Валерии Николаевны. Этого в те времена было достаточно для ареста, открытия дела и отправки в лагерь.

Разумеется, Бесков рисковал. Тогда могли репрессировать кого угодно. Никакая всенародная любовь не могла спасти ни военачальников, ни артистов, ни спортсменов. Братья Старостины – тому пример. Но мужественный Бесков не останавливался. Он добился разрешения на свидание с отцом Валерии Николаевны. Когда динамовцы приехали в Куйбышев на матч с «Крыльями Советов», Бескова ночью отвезли на катере в лагерь. Свидание состоялось в медицинском изоляторе. Подробности Константин Иванович рассказал жене, а Валерия Николаевна поделилась ими с литературным записчиком книги Бескова «Моя жизнь в футболе» Эдуардом Церковером:

«В помещение вошел отец, закутанный в грубое казенное одеяло. Выглядел он ужасно, а ведь был очень красивым. Его спросили: „Фамилия, имя, отчество“. Он назвался. „Откуда родом?“ – „Москвич“. – „Домашний адрес?“ Назвал. „Есть родня?“ – „Жена Елизавета Павловна, дочь Валерия“. – „Дочь замужем?“ – „Да“. – „За кем?“ – „Ее муж – известный футболист Константин Бесков из команды „Динамо“. – „Вы его знаете? Встречались?“ – „Нет“. Тогда эти люди показали на Костю: „Вот он, Бесков“. И разрешили им с отцом общаться. Они бросились друг к другу. Отец сказал: „Пожалуйста, не обращайте внимания на мой вид…“ Медсестра, присутствовавшая при этом, плакала.“»

В 1949 году Николай Васильев, во многом благодаря усилиям Бескова, вернулся домой, а после 53-го года был полностью реабилитирован.

 

Страх перед Абакумовым

Перед Абакумовым трепетали все. Василий Трофимов, знаменитый форвард московского «Динамо», рассказывал писателю Александру Нилину, как Абакумов вызывал его для дружеской беседы ночью. Вроде бы для «дружеской», узнать, как «Динамо», какие виды на следующий матч и прочие футбольные новости, но Трофимова сковывал страх: он не знал, вернется ли домой.

К Абакумову вызывали и Валерию Николаевну Бескову. Абакумов предупредил ее, чтобы она никому о встрече не рассказывала. Она и не рассказывала – даже своему Косте. Только – маме, на всякий случай предупредила ее.

В кабинете помимо Абакумова был генерал Блинов, руководитель общества «Динамо». Абакумов спросил: «Почему Костя грустный, почему плохо играет?» Валерия Николаевна попросила министра прочесть статью Бескова в журнале. Абакумов сказал: «Не статьи ему надо писать, а играть!»

 

Рекордсмен-шпион

Маховик репрессий не щадил никого. 17 июня 1937 года 23-летний студент Николай Ковтун установил новый всесоюзный рекорд в прыжках в высоту (201 сантиметр), первым в стране преодолев двухметровый рубеж. Спустя несколько недель он был арестован прямо на тренировке, обвинен «тройкой» в контрреволюционной деятельности и назван «врагом народа». Следователи выбивали из молодого спортсмена признания в том, что в Харбине, где он родился, его завербовала японская контрразведка, по заданию которой он отправился в Москву и поступил в институт физкультуры. Приговор – 10 лет. Его имя убрали из всех списков легкоатлетических рекордсменов. Дома осталась жена с новорожденным сыном. Оттрубив полный срок, Николай Ковтун через три года снова был арестован и снова был назван «японским шпионом».

Ковтуна освободили и реабилитировали в 1955 году. До этого года продержался его рекорд, установленный перед арестом, – ровно на один сантиметр его улучшил Юрий Степанов.

 

Рота пулеметчиков

Игравший за московское «Динамо» Василий Трофимов (в 60-х – 70-х годах был тренером сборной СССР по хоккею с мячом, не раз выигрывая с ней чемпионаты мира) рассказал Андрею Петровичу Старостину историю, о которой вспоминает в своей книге брат Андрея – Николай Петрович:

«Раздосадованный тем, что его команда вынуждена пребывать на вторых ролях вслед за „Спартаком“, Берия вызвал к себе одного из тренеров „Динамо“.

– У меня только один вопрос, – произнес Берия. – В чем дело? – Его слова повисли в густой зловещей тишине огромного кабинета. – Ну, – блеснул он стеклами пенсне, – я жду…

– В „Спартаке“ больше платят, – вымолвил, наконец, тренер.

– Как? – удивился Берия. – Эти торгаши получают больше, чем чекисты? – и бросил стоявшему навытяжку помощнику: – С этим надо будет разобраться и поправить.

– Есть разобраться и поправить, – отчеканил офицер.

– Ты запиши. Я поумнее тебя и то иногда записываю нужные мысли, – не взглянув на него, сказал хозяин кабинета. И сразу словно забыл о существовании побледневшего адъютанта. – Что еще? – спросил он у тренера.

– Есть проблемы в обороне, но мы надеемся…

Берия не дал тренеру договорить:

– Может, вам в оборону роту пулеметчиков поставить? Это можно. Только учтите, что ваши спины тоже будут на мушке. Подумайте о сегодняшнем разговоре. Я вам не советую о нем забывать».

 

Аркадьев и Берия

И сейчас футболисты сплошь и рядом интригуют против тренеров, но в сталинские времена попытки игроков использовать походы к начальству для их замены могли закончиться более плачевно, нежели банальное сегодняшнее увольнение. Борис Андреевич Аркадьев рассказывал Льву Ивановичу Филатову, безо всякой обиды на игроков, о том, как Григорий Федотов и Всеволод Бобров ходили к начальству с требованием освободить их от Аркадьева: «У начальства в тот раз, на удивление, хватило решительности отправить парочку великих восвояси, ни с чем. Я уцелел, а они потом оба каялись – не могли себе простить этого шага».

Упомянутые Аркадьевым звезды позволили себе демарш, не оставшийся, понятно, в тайне в разгар царствования ЦДКА в советском футболе, когда на команду (и на тренера в том числе) молились прикипевшие в послевоенные годы к футболу полковники, генералы и маршалы, радовавшиеся тому, что любимый клуб оставляет «с носом» принадлежавшее Лаврентию Берия «Динамо».

Берия «доставал» Аркадьева с монотонной регулярностью. Когда Борис Андреевич возглавлял «Динамо», к нему в тренерскую комнату доставляли «проект состава» на очередной матч, подписанный всесильным Лаврентием. Тренер дописывал на листочке свой вариант и отправлял бумажку с ординарцем обратно. На поле выходил состав Аркадьева. Но постоянное давление не могло не раздражать даже Бориса Андреевича – человека уравновешенного, обычно неторопливого, со всегда спокойным и мягким голосом.

В «Динамо» Аркадьев стал работать в 1940 году. После 37-го года последовал спад в игре, началась тренерская чехарда. «В команде нет единого взгляда на методы подготовки и ведения игры, – говорилось в одной из рецензий той поры. – Наметились, к сожалению, элементы групповщины, пренебрежение дисциплиной, потеря отдельными футболистами должной требовательности к себе».

Новый тренер часами объяснял динамовцам то, что от них требуется, и тренировал это. «Динамо» Аркадьев сделал чемпионом в первый же год.

Руководитель ведомства безопасности не оставлял Бориса Аркадьева без внимания и после того, как тренер стал работать в ЦДКА. В ведомственный дом НКВД (знаменитый дом, примыкающий на Садовом кольце к гостинице «Пекин»), квартиру в котором Аркадьев получил в динамовские годы, накануне каждого матча ЦДКА – «Динамо» приходили повестки с предписанием «семье Аркадьевых немедленно освободить жилую площадь». Семья нервничала. Аркадьев был спокоен. Звонил кому-то, а этот «кто-то» организовывал два раза в сезон звонок из Министерства обороны в Госбезопасность, всегда менявшую аббревиатуру: «Будете настаивать на выселении Аркадьевых, выселим ваших людей из наших ведомственных домов».

По полной программе Лаврентий Берия рассчитался с независимым Борисом Андреевичем, открыто дома говорившим о том, что Берия – личность жуткая, мерзкая (словно специально для подслушивающей аппаратуры, натыканной в квартирах дома НКВД), после Олимпиады-52 в Хельсинки. «Лучше бы всю Олимпиаду проиграли, чем вы – югославам», – сказали Аркадьеву в Кремле. Его не посадили, скорее всего, только потому, что было не до «вредителей от спорта», проигравших «клике Тито»: готовилось «дело врачей», и все пропагандисты и следователи были заняты им.

Аркадьев не уточнял домашним, кто сказал ему эту фразу. Может быть, и Берия. Но именно Берия стал инициаторам разгона ЦДСА (так клуб стал назваться с 51-го года) – больнее удар для Бориса Андреевича трудно было придумать. Принимавшим решение было сказано: «ЦДСА был базовой командой для сборной». Кто станет проверять, что армейцев в команде было всего четверо. Прозвучало из военного лексикона: «Проигрыш врагам равносилен утрате воинской частью знамени. В этом случае часть расформировывают, особо виновные подлежат каре».

В преамбуле приказа № 793 Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР отмечалось, что «команда ЦДСА неудовлетворительно выступила на Олимпийских играх, проиграв матч югославам, чем нанесла серьезный ущерб престижу советского спорта и советского государства». Армейскую команду «с розыгрыша первенства СССР» сняли и расформировали за, как сказано в приказе, «провал на Олимпийских играх, за серьезный ущерб, нанесенный престижу советского спорта». Бориса Аркадьева с работы сняли и лишили звания заслуженного мастера спорта.

Звание это он получал в 1942 году не за футбол, а «за особые заслуги в деле подготовки кадров для Красной Армии и непосредственное участие в разгроме врага»: бывший преподаватель фехтования (брат-близнец Бориса Андреевича – Виталий Андреевич – выдающийся фехтовальный тренер, подготовивший очень многих чемпионов мира и олимпийских чемпионов) в военной академии имени Фрунзе в годы войны стал инструктором Всевобуча, обучавшим гранатометанию, ведению штыкового боя, преодолению полосы препятствий.

 

Приказ 793

В 1988 году мы со Станиславом Токаревым, блестящим спортивным журналистом, писателем, опубликовали на страницах пяти номеров журнала «Спортивные игры» документальную повесть «Точка разрыва» – об участии сборной СССР в Олимпиаде 1952 года и о последующем разгоне команды ЦДСА, которую назвали главным виновником поражения в Финляндии от югославов.

Повесть тогда заметили, о ней говорили, ее хвалили и критиковали. Почти два года спустя известный журналист Аркадий Романович Галинский на страницах «Советского спорта» – и тоже в пяти номерах – опубликовал свою версию событий, в которой, помимо всего прочего, обрушился с резкой критикой «Точки разрыва».

И тогда считал, и до сих пор полагаю, что Аркадий Романович сам всерьез занимался темой разгона ЦДСА после Олимпиады-52, но вдруг его опередили. И тогда он прошелся по повести с использованием элементов созданной им конструкции. А если Галинский выстраивал конструкцию – неважно где: в телефонном разговоре, в дискуссии с участием большой группы людей, в материалах, – свернуть его с выбранной колеи было невозможно ни фактами, ни аргументами. Для того чтобы спорить с «Тайной команды лейтенантов» – именно так называлась публикация в «Советском спорте», – опровергать отдельные положения варианта Галинского, понадобятся полосы в пяти номерах еще какого-нибудь издания. Да и заниматься этим, признаться, нет времени и желания. Тем более что уже тогда Аркадию Романовичу ответили коллеги, в частности, хорошо знавший тему Владимир Пахомов.

Обратил бы внимание лишь на одно обстоятельство – на высказывания Галинского по поводу знаменитого приказа Комитета по делам физкультуры и спорта «793» «О футбольной команде ЦДСА» от 18 августа 1952 года. В приказе, подписанном исполнявшим тогда обязанности председателя Комитета Николаем Романовым, в первом пункте объявляется о снятии команды ЦДСА с розыгрыша первенства СССР и ее расформировании, во втором говорится о снятии с должности главного тренера ЦДСА Бориса Аркадьева и лишении его звания заслуженного мастера спорта, а в третьем анонсируется рассмотрение вопроса о безответственном поведении отдельных футболистов во время матчей с Югославией, «что привело к провалу команды на Олимпийских играх». Через две недели, к слову, последовал приказ «808» – в нем, в частности, званий заслуженных мастеров спорта лишили Константина Бескова и Валентина Николаева.

Галинский назвал опубликованный «Спортивными играми» приказ (его, надо сказать, прислал в редакцию Кенжебай Рахимов со станции Алгабас Уральской области Казахской ССР, десятилетия собиравший различные материалы о футболе, переписывавшийся со многими коллекционерами и от них получивший копии приказов) «необычным парадоксальным документом» (как это так: цивильное спортивное учреждение отдает приказ о расформировании штатной военной команды! А вот так и отдает: Романов в те времена был выбран на роль пешки в политической игре) и «заведомой фальшивкой».

Такая реакция Аркадия Романовича на публикацию «Приказа 793» понятна. Он – приказ – рушил почти всю конструкцию Галинского. А коли так, значит, приказа не было. И публикация его – «заведомая фальшивка».

Надо, впрочем, отдать должное Аркадию Романовичу. После того, как всем причастным к изучению футбольной истории было ясно, что приказ этот существовал на самом деле и является правдой, а не фальшивкой, он позвонил мне, признал, что был не прав, и пообещал непременно в какой-нибудь публикации сообщить об этом.

Быть может, я что-то пропустил, но признание Галинского так и осталось на словах.

 

Распоряжение вождя

«В советские времена, – рассказывает Виктор Хенкин, – ведущие спортсмены, в том числе и шахматисты, получали ежемесячные государственные стипендии. Размеры стипендий колебались от 100 до 300 рублей в зависимости от спортивных достижений и заслуг. На стипендию, однако, мог рассчитывать лишь тот, кто никакой другой заработной платы от государства не получал, то есть всецело посвятил себя спорту. Дольше всех, помнится, держался Лев Полугаевский, не желавший бросать работу инженера, но и он, в конце концов, „продался“ Го – скомспорту. Единственное исключение было сделано для Михаила Ботвинника: специальным постановлением Совета министров СССР ему разрешалось получать и государственную стипендию, и заработную плату по месту работы.

В 1971 году, когда Ботвиннику исполнилось шестьдесят лет, он обратился в Госкомспорт с заявлением об отказе от стипендии. Свое решение он мотивировал тем, что прекращает официальные выступления в шахматных соревнованиях и не хочет получать незаработанные деньги. Поступая так, Ботвинник освобождался от обязательств перед Госкомспортом, с которым у него нередко возникали трения. О своем решении он объявил в одном из интервью, оно было опубликовано…

Прошел год. Беседуя однажды с Михаилом Моисеевичем в институте, где он руководил одной из лабораторий, я, между прочим, спросил, как живется ему без стипендии.

– Мне продолжают ее выплачивать, – ответил он к моему удивлению.

– Но вы же от нее отказались!

– А известно ли вам, кем было подписано распоряжение о моей стипендии?

Я не знал.

– Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Оно висит на стене над моим письменным столом в рамке, – чеканным голосом произнес Ботвинник. И добавил: – Наши чиновники до сих пор боятся отменять его приказы.»

 

Вмешательство Молотова

В первом за 1992 год номере журнала «Динамовский футбол» было опубликовано – в связи с его 85-летием – интервью с капитаном первых чемпионов СССР, московских динамовцев, Сергеем Сергеевичем Ильиным.

«В недавних мемуарах, – так прозвучал один из вопросов, – Н. П. Старостин бросил тень на „Динамо“, обвинив главного шефа довоенного „Динамо“ в кознях против него лично и возглавляемого им „Спартака“. „Я, – ответил Сергей Сергеевич, – с искренним уважением отношусь к Н. П. Старостину как спортсмену, но многое из того, что прочитал недавно, отвергаю с порога. Во-первых, не надо забывать, что Николай был не просто футболистом и организатором команды „Спартак“, – он был и руководителем общества, проводил определенную политику в спорте, рисковал, интриговал, завязывал на высоком уровне нужные связи. А раз ты ведешь крупную игру, то всегда будь готов и к крупному проигрышу. Мы, динамовцы, во всяком случае, не лицемерили. Вы не найдете на страницах печати наших славословий товарищу Сталину, как и хулы в его адрес. Во-вторых, а всегда ли спартаковцы были образцом для подражания? Ведь я до сих пор нигде не прочитал настоящей правды о „победе“ „Спартака“ над басками, которой они до сих пор похваляются. А ведь наше поражение от тех же басков мне дороже их победы. Оно во много раз честнее. „Спартак“, а вернее – один из вариантов сборной столицы – нет, пожалуй, СССР! – в том матче не играл лучше. Та победа была „обеспечена“, причем так, что ошарашенные баски ушли с поля, и потребовалось вмешательство самого Молотова, чтобы они вернулись в игру“.»

 

Конькобежный партбилет

Чего только не придумывали партийные идеологи в Советском Союзе, дабы, как им казалось, поднять уровень значимости первых лиц, скажем Н. С. Хрущева.

В начале 1964 года, когда позиции первого секретаря ЦК КПСС заметно пошатнулись (так, во всяком случае, видится из сегодняшнего дня; не только, впрочем, из сегодняшнего: зять Хрущева, главный редактор газеты «Известия» Алексей Аджубей, еще в марте 1963 года считал, что позиции тестя ухудшаются), в ЦК придумали историю со вступлением в ряды членов КПСС известной спортсменки Лидии Скобликовой. За ее подписью из олимпийского Инсбрука, в котором «уральская молния» выиграла четыре золотые медали на конькобежных дорожках, ушло в адрес Хрущева письмо, в котором она сообщала руководителю страны: «Хочется поделиться с Вами своей радостью и доложить Центральному Комитету, лично Вам, Никита Сергеевич, что мне удалось выиграть все четыре дистанции и привезти на Родину четыре золотых медали». Далее Скобликова рассказала, что на недавней пресс-конференции в Инсбруке американский журналист спросил у нее, является ли она членом Коммунистической партии. Никто, понятно, ничем подобным у Скобликовой не интересовался, но она, в соответствии со сценарием подготовивших эту акцию идеологических работников, большой группой входивших в состав советской олимпийской делегации, через мифического американца подошла к главному вопросу письма: «Я – комсомолка, а самая заветная моя мечта – стать членом партии Ленина. Если это возможно, дорогой Никита Сергеевич, прошу считать это мое письмо моим заявлением о приеме в ряды ленинской партии коммунистов».

Конечно, возможно. И Хрущев, спустя двое суток, отвечает на письмо Скобликовой: «Центральный Комитет КПСС рассмотрел Вашу просьбу и принял Вас в члены КПСС. Теперь Вы можете сказать, что Ваше желание исполнилось, и Вы являетесь членом Коммунистической партии Советского Союза».

Чем для Хрущева закончился 1964 год, всем известно, а вот Скобликова, по свидетельству известного спортивного журналиста Владимира Пахомова, стала четырнадцатым – за всю историю страны – членом КПСС, принятым в партию ЦК без прохождения кандидатского стажа. В одном ряду с олимпийской чемпионской – летчик Валерий Чкалов, микробиолог Николай Гамалея, военачальник Леонид Говоров, космонавт Валерий Быковский, улетевший в 1963 году в космос комсомольцем, а вернувшийся коммунистом…

 

«Справедливо ли это?..»

Эдуарду Стрельцову, после того как он вышел из мест заключения, долго не разрешали играть за «Торпедо» в чемпионате страны. В первенстве Москвы он играл, собирая на торпедовском стадионе полные трибуны, а вот команда мастеров оказалась для Стрельцова под запретом.

Однажды Аркадий Вольский, знаменитый парторг ЗИЛа, не выдержал. Он отправился на прием к Леониду Ильичу Брежневу, захватив с собой двух зиловцев – Героев социалистического труда. Их поддержка была крайне необходима. У одного Вольского ничего бы, наверное, не вышло.

Для начала Вольский и его компаньоны рассказали Брежневу о производственных процессах, об обстановке в коллективе, а потом, будто ненароком, вспомнили о Стрельцове, посетовав на то, что ему не позволяют играть за «Торпедо», за которое, между прочим, сказали посетители, болеют тысячи заводчан.

«Это, – услышали они ответ Брежнева, – неправильно. Я, Аркадий, что-то понять не могу. Вот слесарь вышел из тюрьмы – ему же никто не запрещает работать слесарем. А футболист почему не может? Справедливо ли это?»

Аркадий Вольский воспользовался ответом генерального секретаря на все сто: у ЗИЛа больше не было проблем с включением Эдуарда Стрельцова в заявку «Торпедо» на участие в чемпионате СССР.

 

Маршрут для инструктора

В советские времена на все чемпионаты мира по основным видам спорта – футболу и хоккею – в составе делегации непременно отправляли инструкторов из отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС.

Весной 1974 года на турнир в Хельсинки с командой поехал Николай Немешаев. После того как сборная СССР в предварительном раунде проиграла главным своим соперникам – хоккеистам Чехословакии – с разгромным счетом 2:7, Всеволод Бобров, главный тренер, последним шел в раздевалку. Можно только представить, что творилось у него на душе. И вдруг Немешаев, до этого живший в делегации по принципу «тише воды, ниже травы», вспомнил о своей принадлежности к главному карающему органу – ЦК – и бросил вслед Боброву, уже открывавшему дверь раздевалку: «А команду, между прочим, тренировать надо!» (об этом Бобров по возвращении в Москву с победного, кстати говоря, для сборной СССР чемпионата рассказал своему другу, журналисту Владимиру Пахомову). Инструктор ЦК КПСС был немедленно послан по известному адресу.

Поражение от чехословаков вызвало, к слову, настоящую панику в Москве. В Хельсинки был немедленно командирован зампред Спорткомитета Виталий Смирнов. Советский посол в Финляндии Владимир Степанов вызвал в здание на Техтаанкату – по заданию из Москвы, разумеется, – Боброва и капитана сборной Бориса Михайлова и пригрозил: «Партбилет на стол положите!» Михайлов, человек прямой и в высшей степени порядочный, ответил, изумив посла, привыкшего к подобострастию, смелостью: «Не вами выдан, не вам и отбирать». Маршрут же, предложенный Всеволодом Бобровым инструктору из ЦК КПСС, стал основной причиной увольнения тренера из сборной. Спорткомитетовские и партийные чиновники не рискнули объявить ему об отставке в глаза, а позвонили начальнику ЦСКА Ивану Покусаеву для того, чтобы тот передал Боброву: «Больше он со сборной СССР не работает».

 

Невыездной полковник

Александр Яковлевич Гомельский вправе претендовать на несколько строк в «Книге рекордов Гинесса»: знаменитый на весь мир баскетбольный тренер семь раз становился в Советском Союзе невыездным. Сегодняшним молодым людям термин этот не понять, а тогда невыездных было немало. Поводом для того, чтобы запретить выезд за границу, могло быть все, что угодно. В последнем для Гомельского случае – в 1986 году – таким поводом стала анонимка на главного тренера сборной Советского Союза. «Доброжелатель» довел до компетентных органов «сведения» о том (о содержании доноса Гомельский узнал через много лет), что во время поездки команды по США главный тренер на несколько дней покидал своих подопечных, тайно летал в Израиль, где договаривался о предоставлении ему израильского гражданства. Проверять сигнал, конечно же, никто не стал. Проще объявить главного тренера невыездным, а значит, автоматически лишить его должности.

Авторство анонимки приписывают Арменаку Алачачяну, высококлассному в прошлом защитнику ЦСКА и сборной СССР, тренировавшему армейский клуб и мечтавшему совмещать эту работу с тренерством в сборной. Но не суть важно, кто автор. Важно лишь то, что Александр Яковлевич Гомельский, целенаправленно занимавшийся подготовкой сборной к Олимпиаде-88 в Сеуле, был лишен возможности продолжать начатое дело. На чемпионат мира в Испанию команду повез рекомендованный Гомельским Владимир Обухов.

Один из руководителей Госкомспорта Валентин Лукич Сыч сказал, по свидетельству Владимира Гомельского, невыездному тренеру следующее: «Саша, мы здесь ни при чем. Тебя невыздным делает ЦСКА.

Это политические органы не подписывают на тебя выездную характеристику. Мы, руководство Госкомспорта, хотим, чтобы ты тренировал сборную и готовил ее к Олимпиаде в Сеуле. Поэтому мы тебе предлагаем: увольняйся из Вооруженных сил. Хватит, ты свое отслужил. И ты сразу будешь выездным. Мы тебе это гарантируем».

И полковник Гомельский решился. Почти сорок лет выслуги остались позади. Он стал гражданским человеком. Вновь возглавил сборную. И выиграл с ней в 1988 году самый престижный в баскетбольном мире турнир – олимпийский.

 

Двойная ссылка

С Сергеем Павловым в первой половине 80-х годов обошлись по-свински. Высоким руководителям не хотелось иметь рядом с собой энергичного молодого министра спорта, готового в любой момент заняться активной политической деятельностью, и они отправили его послом в Монголию. Почти все работавшие с ним в Улан-Баторе вспоминают время «при Павлове» как самое интересное время в посольской жизни в этой стране, расположенной на обочине мировой политики. Павлов моментально превратился в дипломата высокого ранга, уровень которого позволял ему оказаться в одном из кабинетов на шестом этаже МИДовского здания на Смоленской площади – этаже для руководителей. Нет. После Монголии Павлова отправили в Бирму. И там он проявил себя самым лучшим образом. Но стоило только ему в 1989 году отметить 60-летие, в посольство сразу же поступила шифрованная телеграмма, предписывавшая Сергею Павловичу сворачивать деятельность посла – пора, дескать, на пенсию.

В Москве Павлов, полный сил, записался на прием к министру иностранных дел СССР Эдуарду Шеварднадзе, которому протежировал во времена комсомольской молодости и которого на каком-то этапе даже считали «выдвиженцем Павлова».

Министр экс-посла в Бирме не принял. Только и остались от Шеварднадзе письма Павлову, одно из которых процитировал в своей книге «Лидер» о Сергее Павловиче мой коллега Сева Кукушкин: «Как восход солнца над горами был твой приезд в Грузию…» Не так ярко, как о Леониде Ильиче Брежневе («Будучи очевидцем титанической деятельности Леонида Ильича Брежнева, читая записи его бесед, фундаментальные труды, выступления по внешним и внутренним проблемам, испытываешь искреннюю радость и гордость от сознания того, что во главе партии и государства стоит человек, в котором органично сочетаются широчайшая эрудиция, ленинская принципиальность, пролетарская стойкость, революционная смелость, высокий гуманизм, редкая дипломатическая гибкость.»), но все же.

 

Валетбол на шведском столе

В 1983 году на спорт был брошен Марат Владимирович Грамов, прежде, в должности заместителя заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС, курировавший в Советском Союзе этот вид человеческой деятельности. К спорту вообще-то выпускник Саратовской высшей партийной школы никогда никакого отношения не имел. Более того, он его не любил, не знал и знать не хотел. Но коли партия бросила на этот участок, пришлось подчиниться. Партия знает, где какие кадры ей нужны.

Деятельность нового главы Госкомспорта сразу же получила название «грамовщина». Он начал с того, что не просто уволил Валерия Лобановского с поста главного тренера сборной СССР (у тренера профессия такая – когда-то, рано или поздно, быть уволенным) после проигрыша португальцам в Лиссабоне со счетом 0:1 из-за возмутившей всю футбольную Европу судейской ошибки, но сделал это в предельно издевательской форме. Бывший аппаратчик ЦК КПСС продиктовал приказ, в котором Лобановскому, а заодно и его коллеге по сборной Никите Симоняну запрещалось впредь работать со всеми сборными страны, начиная с юношеских. В 1986 году, правда, начальники Грамова из ЦК заставили его вновь обратиться к Лобановскому, и он это, разумеется, сделал, не отменив собственный приказ, продолжавший действовать. Приказ этот, к слову, так никогда и не было отменен: после распада СССР и отменять его было некому.

Грамов, над которым посмеивались за изменение названия вида спорта – вместо «волейбол» он на всех совещаниях и заседаниях говорил «валетбол», – решил однажды ввести режим жесткой экономии в подготовку сборных страны по различным видам спорта. Начал он с горнолыжников. На заседании коллегии Грамов попросил тренера горнолыжников доложить план работы предстоящей зимой. «Первый сбор в Шамони, – принялся докладывать тренер. – Второй – в Кортина д’Ампеццо, третий – в Санкт-Морице…» «Достаточно, – сказал Грамов. – Понятно, что вы настроились разъезжать по заграницам и не хотите тренироваться на родной земле». «Дело в том, Марат Владимирович, – пытался отстоять свою позицию горнолыжный тренер, – что нас, во-первых, везде принимают на льготных условиях, во-вторых, во всех этих местах идеальные условия для занятий, в-третьих, мы живем в отелях, в которых шведские столы.» «Шведские столы? – переспросил Грамов. – На коллегии есть кто-нибудь из отдела настольного тенниса?» – «Есть», – последовал ответ. «Вам купили шведские столы?» – спросил Грамов. «Купили. Четыре стола», – ответил пингпонгист. «Вы довольны?» – поинтересовался Грамов. «Очень довольны», – услышал руководитель в ответ. «Вот и этим, горнолыжникам, – сказал Грамов, обращаясь к управляющему делами Госкомспорта генерал-лейтенанту в отставке Абашину, – купите для начала три, и пусть тренируются дома».

История с Лобановским и шведскими столами относится к 1983 году, а в начале следующего года Марат Владимирович отправлял первую свою делегацию на Олимпийские игры – на зимние в Сараево. Как водится в таких случаях, были заказаны чартеры Аэрофлота. Грамову доложили, что на одном из рейсов – перебор, надо что-то менять. Он попросил доложить, какие команды на борту. Доложили. Услышав, что в числе прочих сборная по лыжному двоеборью, уточнил: «Это там, где на лыжах ходят и с трамплина прыгают?» Узнав о том, что он совершенно прав, Грамов распорядился: «Пусть те, которые на лыжах ходят, летят этим рейсом, а те, кто с трамплина прыгает, – следующим».

 

Привлечение Самаранча

Убрать Колоскова с должности президента РФС пытались не раз и не два. Одна из первых попыток сделать это относится к 1994 году, то есть, почти сразу после того, как Вячеслав Иванович сделал для России благое дело: добился статуса правопреемника Советского Союза в мировом футбольном сообществе и участия именно сборной России (не Украины с Грузией, не говоря уже об Армении с Белоруссией) в отборочном турнире чемпионата мира-94.

В Москву тогда приехал с визитом Хуан Антонио Самаранч, и антиколосковские силы наверху решили этим событием воспользоваться. Самаранч, понятное дело, встречался с Борисом Ельциным. О чем они доподлинно говорили, неизвестно, стенограмма беседы не опубликована. Однако на следующий день после встречи тогдашний пресс-секретарь Ельцина Сергей Ястржембский поведал публике о том, что президент МОК будто бы спросил у Ельцина: «Как же так, господин президент? В вашей великой стране много отличных спортсменов, но никак при этом не заиграет на высоком уровне футбольная сборная». И Ельцин, будто бы, ответил: «Да, у нас есть отличные игроки, но футбольные руководители устарели. Мы будем их менять».

Сигнал Колоскову, что и говорить, прямой, без намеков. Но Вячеслав Иванович, прошедший серьезную школу чиновничьих взаимоотношений в советские времена, – не из пугливых людей. Многие на его месте после такого заявления (фактически – от имени президента страны) подняли бы лапки кверху и сдались. Колосков же обратился к человеку, который был на встрече Ельцина с Самаранчем – президенту Национального олимпийского комитета России Виталию Смирнову – и из первых рук узнал о том, что Ястржембский, мягко говоря, ввел общественность в заблуждение, а иначе – соврал. «Я, – рассказал Смирнов Колоскову, – вел запись всей беседы. Ястржембский выдал, видно, свое мнение за действительность. О футбольном руководстве речи вообще не было».

 

Плановое хозяйство

Перед началом каждого сезона знающие люди практически безошибочно называют команды первого дивизиона, которые имеют наибольшие шансы для перехода в премьер-лигу. Прогноз основывается на простейших знаниях. Есть ли, во-первых, желание перебраться классом выше – у местных властей и самого клуба? Способен ли бюджет – это во-вторых – помочь реализации задачи? И, наконец, самое главное: является ли клуб-претендент реальным очередником, поскольку очередь давно сформирована? Она, разумеется, корректируется в зависимости от возникающих обстоятельств, но – существует.

И очередь эта – не ноу-хау России. Существовала она и в советские времена. «Не думаю, что для людей, близко соприкасавшихся с футбольной кухней СССР, – говорит Марк Тунис, работавший со многими клубами, в том числе с душанбинским „Памиром“, – была откровением негласная очередь для клубов, претендовавших на повышение в ранге».

В 1981 году «Памир» за восемь туров до конца турнира в первой лиге занимал второе место. В «вышку» переходили две команды, и стали поговаривать о серьезных перспективах душанбинского клуба. Руководителей команды пригласил к себе на «встречу без галстуков» первый секретарь ЦК компартии Таджикистана Рохмон Набиев и поинтересовался у Туниса, может ли он, как главный тренер, «поставить перед футболистами задачу выйти уже в этом году в высшую лигу?» «Я, – рассказывает Марк Исаакович, – ответил: „Если среди присутствующих и есть человек, способный поставить такую задачу, то это только вы, первый секретарь ЦК“. „Интересно, – удивился Набиев, – что я для этого должен сделать?“ „Для начала, – стал разъяснять ситуацию Тунис, – вам следует позвонить руководителю Спорткомитета СССР Сергею Павловичу Павлову, пригласить его в Таджикистан, организовать для высокого гостя хорошую охоту, если он к этому занятию неравнодушен, или что-то еще, потом за хорошим столом провести с ним доверительную беседу и доходчиво объяснить, что Таджикистан – это не только хлопок, но и футбольная команда „Памир“, на матчи с участием которой всегда собирается полный стадион…“»

«Памир» пробился в высшую лигу через шесть лет.

 

Доски в воротах

Уровень спортивных начальников в Советском Союзе, да и не только их, всегда был поразительным. Они, как тот же Романов, увидевший корты «Шахтера», несли все, что угодно, над словами не задумываясь.

Как-то раз хоккеистов принимал глава спортивного ведомства энкавэдэшный генерал Аркадий Аполлонов. Не могу сказать, насколько силен он был в деле, которым занимался в органах, курируя пограничные службы, но коэффициент его дремучести в спорте был запредельным.

Сидя за огромным столом, от бумаг полностью освобожденным, генерал отхлебнул чай и посоветовал вратарю Николаю Пучкову: «Почему бы вам, товарищ Пучков, для пущей надежности не натянуть сеточку между ног? Тогда и шайб будете пропускать меньше».

Пучков реплику на всякий случай «проглотил», но Всеволод Бобров, имевший за спиной мощную поддержку Василия Сталина, не сдержался: «Правильно говорите, Аркадий Николаевич! Надо бы еще досками наши ворота заколотить».

 

Братский скандал

В советские времена регулярно устраивались матчевые встречи между сборными СССР и командами стран социалистического лагеря по самым разным видам спорта. Особой популярностью пользовались встречи пловцов Советского Союза и ГДР. Пловцы и – особенно пловчихи – Восточной Германии высоко котировались в мире, в состязаниях с ними несложно было определить свой уровень.

К одному из таких матчей плавательная сборная СССР готовилась в полезных для тренировочного процесса условиях среднегорья на знаменитой советской спортивной базе в Цахкадзоре, построенной неподалеку от Еревана. Какой-то умник в Москве разрешил приехать в Цахкадзор гэдээровским телевизионщикам. В один из дней напряженного тренировочного сбора телегруппа нагрянула на базу. Встретили гостей приветливо, разрешили снимать не только в бассейне, но и в тренажерном зале, в котором они и обнаружили висевший на стене, как сказали бы в нынешние времена, баннер такого содержания: «Твой главный враг – немец! Победи его!»

Скандал разгорелся неимоверный. Телевизионщики тут же позвонили в Москву и сообщили об увиденном своим дипломатам. Те отправили шифровку в Берлин. Курьер доставил ее в ЦК Социалистической единой партии Германии. Из того ЦК пожаловались в ЦК советский… Разрулил ситуацию, рассказывают, Сергей Павлович Павлов. В эпицентре вспыхнувшего скандала он убедился, каким адским трудом занимаются пловцы, поговорил с выдающимся тренером сборной СССР Сергеем Михайловичем Вайцеховским, не стал читать ему нотаций, а в вышестоящие инстанции доложил о том, что «меры приняты, виновные по спортивной линии наказаны». Такая же формулировка ушла из московского ЦК в ЦК берлинский.

 

Антипартийная вылазка

В 1963 году в ЦСКА проходило общее партийное собрание. Слово взял выдающийся спортсмен, штангист Юрий Власов, и выступил против тогдашней системы организации спорта высших достижений. Власов предложил всем чемпионам и рекордсменам мира, а таковых в армейском клубе было немало, обратиться в ЦК КПСС с заявлением о том, что нынешний советский большой спорт – это, по сути, западная модель. «С ее, – сказал тогда Власов, – жестокостью, разлагающим воздействием на человека, со всеми издержками профессионализма». Полная, на самом деле, ерунда, даже если подходить к этому с мерками не сегодняшнего дня, а тогдашнего.

Выступил, предложил и сел на свое место в зале, а собрание перешло к обсуждению внезапно возникшего вопроса – о поведении Юрия Власова, – осудило его за антипартийную вылазку и едва не приступило к голосованию – оставлять диссидента в партии или же избавить ее ряды от присутствия в них «вольнодумца».

 

Машина для академика

Однажды на тренировочную базу тбилисского «Динамо» в Дигоми приехал перед матчем динамовцев с гремевшим в те годы ЦДКА секретарь ЦК компартии Грузии Тенгиз Чирквиани. Задача у секретаря была одна – дать важное партийное напутствие футболистам, болеть за которых придет весь Тбилиси.

Проникновенные слова были произнесены. Секретарь, как водится в таких случаях, обратился к игрокам:

– Какие будут вопросы?

Встал левый защитник «Динамо» Ибрагим Сарджевеладзе и сказал:

– Товарищ Чирквиани! Мне давно обещана машина, но я ее так и не получил. Когда я смогу ее получить?

Сложилось полное ощущение, что Чирквиани был готов к такому вопросу. Среагировал он на него мгновенно:

– Товарищ Сарджевеладзе! О вашей машине мы помним. В Тбилиси уже доставлен автомобиль, но по решению ЦК он выделен известному академику.

И, ответив так, партийный секретарь ловко свернул разговор с командой на другие темы. Но вдруг вновь встал Сарджевеладзе и в наступившей тишине заявил:

– В таком случае, товарищ Чирквиани, пусть на матч выходит ваш академик и держит Г ринина.

 

Генерал Эпштейн

Николай Семенович Эпштейн, главный тренер воскресенской хоккейной команды «Химик», обладал даром находить талантливых мальчишек в самых разных уголках страны. Именно он, к слову сказать, открыл в Кирово-Чепецке Александра Мальцева, которого спустя некоторое время забрало московское «Динамо» – по «положению» в хоккейном обществе «Химик» с московским клубом состязаться, конечно же, не мог.

Как-то раз Николай Семенович привез из Челябинска способного защитника Владимира Данилова. Парень с радостью поехал к Эпштейну, но не снялся дома с воинского учета – то ли забыл, то ли не успел. А в армии классные хоккеисты тоже на учете. Данилова, которого, забегая вперед, удалось от поползновений армейских команд отбить, принялись разыскивать. Кто-то подсказал армейцам, что он в Воскресенске, у Эпштейна. Из Челябинска в «Химик» приходит телеграмма следующего содержания: «Срочно направить Владимира Данилова в распоряжение челябинского горвоенкомата». И подпись – полковник такой-то. В ответ ушла такая телеграмма: «Такого игрока у нас не было и нет. Генерал Эпштейн».

 

«Эй, вратарь…»

Крестным отцом ростовской армейской команды СКВО по праву считается известный военачальник времен Великой Отечественной войны, тогдашний командующий Северокавказским военным округом маршал Андрей Иванович Еременко. То ли он сам придумал создать ее, то ли кто-то маршалу посоветовал, но собирали СКВО в полном соответствии с армейскими традициями.

У Виктора Понедельника, блиставшего в составе «Ростсельмаша», была вузовская бронь. Виктор Одинцов вот-вот должен был отправиться в Москву по приглашению «Торпедо». Александр Шевченко был в «Ростсельмаше» капитаном и никуда переходить не собирался. Эту троицу, а также их одноклубника Энвера Юлгушова пригласили вдруг в райком партии, проводили в кабинет секретаря и попросили подождать. Через несколько минут в помещение стремительно вошел командующий округом с тремя офицерами. Еременко не давил на игроков.

Он рассказал о своей задумке и объяснил своим собеседникам, что в их интересах тут же, при нем, никуда не выходя и ни с кем не советуясь, написать заявления о своем желании играть отныне только в СКВО. «По-отечески, – сказал, – рекомендую».

Следующей ночью автоматчики военным самолетом привезли из Краснодара в Ростов группу местных игроков – лучших, разумеется, – из команды «Нефтяник» (была такая когда-то в Краснодаре). Пополнение для СКВО взяли по квартирам в одночасье – под призыв.

«Когда ребят таким образом заметали, – рассказывал вратарь Виктор Киктев, – я успел из Краснодара ускользнуть. Улетел во Фрунзе (так в советские времена назывался Бишкек – столица Киргизии), откуда родом, и посчитал, что там затерялся. Но вышел как-то играть за своих, слышу за сеткой сзади кто-то приветливо мне напевает: „Эй, вратарь, готовься к бою…“ Оглянулся – незнакомец в штатском. Я подумал, что это болельщик, которого с трибуны за ворота занесло. Еще рукой помахал ему. После игры „болельщик“ сдал меня пребывавшему в засаде военному патрулю, а во время перелета из Фрунзе в Ростов выяснилось, что напевал мне адъютант маршала Еременко.»

 

Отлов тренера

В 1982 году сборная СССР по волейболу выиграла в Ленинграде считавшийся тогда в мировом волейболе престижным Мемориал В. И. Саввина и приступила к подготовке к чемпионату мира в Аргентине. Перед заключительным сбором в подмосковном Новогорске Вячеслав Платонов выбрался на субботу и воскресенье домой. Субботним вечером, когда он ужинал на кухне с женой, раздался звонок в дверь. Пришли военный с женщиной. Военный спросил:

– Платонов Вячеслав Алексеевич?

– Он самый.

– Собирайтесь и следуйте за мной на призывной пункт. Вас забирают на переподготовку.

– Но я не могу! Я – тренер сборной Советского Союза по волейболу. Завтра вечером мне нужно ехать в Москву на последний сбор перед чемпионатом мира. Он пройдет в Аргентине. Мы скоро туда отправляемся.

– Ничего не знаю. Мы вам присылали повестки, но вы по ним не являлись. У меня приказ.

– Но я почти не бываю дома: все время в разъездах – сборы, турниры, матчи.

– Вот и хорошо. Наконец-то мы вас отловили. Собирайтесь.

Ничего не поделаешь. Спорить с военными бесполезно и бессмысленно. Отловленный Платонов собрался и ушел вместе с гостями.

Жена Платонова – Валентина Ивановна – устроила телефонную бомбардировку, обзвонив почти всех, кто значился в записной книжке мужа. Вопрос, конечно же, был сразу решен. Советская армия обошлась без немедленной переподготовки 43-летнего главного тренера сборной страны, сохранив при этом боевую мощь, а команда СССР выиграла в Аргентине все девять матчей и стала чемпионом мира.

 

Священный долг

Время от времени в Москве начинают вполне серьезно говорить о необходимости возвращения к временам союзного футбольного чемпионата, который, согласно некоторым утверждениям, по уровню не уступал чемпионатам ведущих европейских стран. Ностальгические мотивы обычно появляются в преддверии традиционного Кубка Содружества, проводимого в конце января. Участники телепередач с пафосом размышляют о том, каким бы мощным стал чемпионат с участием… (перечисляются знакомые по чемпионатам СССР названия команд) и как здорово его призеры выступили бы в клубных турнирах, громя европейские суперклубы. Понятно, что никто при этом не вспоминает, как выступали советские команды в большинстве континентальных кубков. А выступали они, за вычетом двух побед в Кубке кубков киевского «Динамо» и одной – «Динамо» тбилисского, а также выходов киевлян в полуфиналы Кубка чемпионов, точно так же, как играют почти все представляющие постсоветские страны чемпионы и призеры сегодня.

В преддверии Содружества постоянно мелькали и продолжают мелькать воспоминания о прежних пристрастиях. В интервью еженедельнику «Московские новости», например, тогдашний глава московского бюро радио «Свобода» Савик Шустер, занимавшийся одно время телевизионными футбольными комментариями, сообщил интервьюеру, что «всегда болел за ЦСКА по ряду причин».

Какие же это причины?

«Я любил определенных игроков ЦСКА, – говорит Шустер. – Я очень любил Федотова. Как и все люди, любящие футбол, я ненавидел „Динамо“ Киев».

На этом «ряд причин», по которым Шустер когда-то стал болеть за ЦСКА, завершается. Наступает время объяснять, почему он ненавидел «Динамо» Киев. (С чего это Шустер, кстати говоря, взял, что киевскую команду ненавидели все любящие футбол? За «Динамо» болели, понятно, в Киеве – наверное, приходившие на местный стотысячник люди не меньше Шустера любили футбол. И не только в Киеве – в Москве, Ленинграде…)

«Не потому, что у меня были какие-то антиукраинские чувства, – говорит комментатор. – Просто это была команда власти. Они скупали всех, и рынок был их, и лучшие игроки шли сначала к Щербицкому, а потом в „Динамо“ – все это, конечно, очень сильно раздражало».

Если киевское «Динамо» было командой власти, то ЦСКА, безусловно, был командой рядовых граждан, к которой власти вообще и власти военные в частности не имели никакого отношения. Как игроки могли идти сначала к Щербицкому, а потом в «Динамо»? Они что – к Щербицкому на прием шли или в секретариате поработать, а потом их переправляли в футбольную команду? Что означает «они скупали всех»? Во-первых, в те времена футбольного рынка (денежного) не было, и никаким «их» рынок быть не мог – рынка не существовало вовсе. Во-вторых, если кто в советские годы беззастенчиво и беспардонно и прибирал футболистов к рукам, так это ЦСКА, отправляя игроков из профсоюзных команд на «службу в армию» – выполнять священный долг и почетную обязанность.

Сергея Ольшанского, одного из лидеров московского «Спартака», «выдернули» «послужить», например, незадолго до того, как ему исполнилось двадцать семь, – крайний срок для призыва, а поскольку желанием играть за ЦСКА он не горел, его для острастки отправили в Хабаровский край послужить по-настоящему, не позволив предварительно связаться с семьей и рассказать, куда он на самом деле подевался. Таких примеров – тьма.

Когда сборная СССР прилетела в «Шереметьево» откуда-то из-за границы, полузащитника донецкого «Шахтера» Анатолия Конькова встречал усиленный воинский наряд, но футболисту, прознавшему о том, кто его и как встречает, удалось с помощью носильщиков незамеченным покинуть зал прилета, а потом обмануть преследователей и отправиться домой не поездом или самолетом (все было под контролем военных патрулей), а на нанятом за приличные деньги автомобиле. История получила огласку. Министр обороны великой ядерной державы распорядился наказать виновных, и не выдержало сердце несчастного руководителя спортклуба ЦСКА полковника Леонида Нерушенко.

Аэропорты, к слову, были любимыми «призывными пунктами» для спортсменов. Однажды челябинский «Трактор» прилетел в Москву. Хоккеисты разобрали багаж и стали ждать автобус, который должен был отвезти их в гостиницу. Автобус приехал, сумки в него загрузили, остался бесхозным один баул. Челябинский тренер Анатолий Кострюков поинтересовался: «Чей?» Оказалось, защитника Сергея Бабинова. Сам игрок исчез. Потом выяснилось, что за ним, как за Коньковым, был послан наряд, составленный из крепких парней из спортроты ЦСКА. К команде они не подходили, но как только Бабинов отошел в туалет, немедленно его скрутили и доставили к месту прохождения «службы» – в армейский хоккейный клуб.

Если киевское «Динамо» по тогдашнему (нигде, понятно, не зафиксированному) праву примы республиканского футбола (в Грузии подобным клубом было тбилисское «Динамо», в Армении – «Арарат», в Белоруссии – минское «Динамо») могло, да и то с трудом, оглядываясь на Москву, приглашать почти всех лучших игроков украинских команд, то ЦСКА обирал всю страну, и ему было совершенно безразлично, что многие футболисты теряли в армейском клубе квалификацию, а после армейских набегов оставалась выжженная пустыня. Как, например, в Душанбе, когда армейско-московские спортивно-футбольные власти были возмущены выскочившим в первой лиге вперед них душанбинским «Памиром» и в разгар турнира призвали в армию шестерых ведущих игроков таджикского клуба, лишив тем самым республику возможности выйти в тот год в высшую лигу.

 

Находчивый Точилин

Известный динамовец Александр Точилин в так называемом большом футболе оказался в какой-то степени случайно. По окончании школы его никто никуда не звал. Отправился на просмотр в «Пресню», бывшую тогда фарм-клубом «Асмарала», в контрольном матче парня заметил главный на тот момент асмаральский тренер Константин Иванович Бесков и сказал руководителям, чтобы с Точилиным подписали контракт. Это потом Точилин стал играть за «Динамо», и вопрос с армией был решен. Не так, впрочем, просто, как могло бы быть с учетом динамовской принадлежности к силовым структурам. «Динамо» забыло известить точилинский военкомат о том, что он уже служит в рядах клуба, и к нему домой нагрянул патруль с милицией. «Рядовой внутренних войск, связист» Точилин показал гостям военный билет, и они были вынуждены ретироваться. А тогда, в молодости, 18-летний футболист сам изыскал способ, с помощью которого он сумел «откосить» от службы в вооруженных силах.

Один из знакомых его мамы – профессионального медика – был специалист по сотрясению мозга. Он-то и рассказал парню, как это все надо преподнести, на какие симптомы ссылаться. На комиссии Точилин ссылался на головокружения, которые сопровождаются кратковременными потерями сознания и провалами в памяти, говорил, что перед глазами мелькают мошки. Ему сделали томограмму мозга. С ее показаниями проблем не возникло: футболисты часто бьют по мячу головой, и к каким-то, пусть незначительным, сотрясениям это ведет. «Даже врач, – рассказывал Точилин, – который так и не понял, что я пытаюсь увильнуть от службы в армии, сказал мне на полном серьезе: „Саша, тебе надо заканчивать с футболом, или года через два ты станешь инвалидом“. Я тогда еле-еле сдержал смех».

 

ЦСКА против «Асмарала»

На исходе существования Советского Союза в нашем футболе разгорелся нешуточный межклубный скандал: ЦСКА против «Асмарала» – первой частной команды в СССР. Начало скандалу положил один из футболистов ЦСКА Дмитрий Галямин, «постучавшийся» в межсезонье в двери «Асмарала», платившего невиданные тогда для советского футбола деньги. Галямина, по словам владельца «Асмарала», гражданина Ирака Хусама Аль-Халиди, спросили, предупредил ли он «господина Садырина», тогда тренировавшего ЦСКА. Когда выяснилось, что не предупредил, Галямину в «Асмарале» отказали. Но этот эпизод, а также то обстоятельство, что «асмаральская» сторона принялась вербовать юных армейцев, дали Павлу Садырину повод публично заявить: «Асмарал» переходит все допустимые морально-этические нормы поведения. В «ответном» слове хозяин «Асмарала» пообещал после окончания сезона-91 купить половину ЦСКА. Армия есть армия. Угрозу там восприняли вполне серьезно и организовали в «Красной звезде» письмо под замечательным заголовком из прошлой жизни – «Не все продается, г-н Аль-Халиди!» Вот это непривычное тогда «г-н», да еще в таком контексте, живо напомнило и «ловлю рыбки в мутной воде», «и динозавров холодной войны», «и доколе далее…»

Под письмом, к слову, стояли подписи семи футболистов. В том числе и Галямина.

 

Бараны Игоря Нетто

Полетел как-то «Спартак» в Алма-Ату на игру с местным «Кайратом». Очень неприятная была, по отзывам московских игроков, команда: грубая, защитники били постоянно, сзади цепляли, пугали. Особенно дома они расходились. А у спартаковского нападающего Валерия Рейнгольда, так уж складывалось, всегда почему-то получалось «Кайрату» забивать: в каждой игре он им «отгружал».

В алма-атинском аэропорту капитан «Спартака» Игорь Нетто подошел к начальнику команды Николаю Петровичу Старостину и сказал:

– Поселите со мной Рейнгольда, я его к игре подготовлю.

Обычно спартаковцев всех в двухместные номера селили, а Нетто, как звезду, в люкс. Рейнгольд, хорошо характер Нетто знавший, говорит:

– Игорь Александрович, да не надо. Я сам как-нибудь.

Нетто отрезал:

– Нет, решено, будешь жить со мной.

Ничего не поделаешь, Рейнгольду пришлось поселиться вместе с Нетто. И капитан два дня водил нападающего в ресторан и буфет, читал ему лекции и книги, в общем, всячески готовил к матчу. Ребята в команде над Рейнгольдом, конечно, смеялись. Они-то без контроля. Могли и в картишки переброситься, и что-то еще себе позволить. Но наступает день игры, и Рейнгольд на 10-й минуте забил «дежурный» гол «Кайрату», оказавшийся в матче единственным. Потом собственно футбол закончился, на поле стали возникать стычка за стычкой, местные игроки набросились на вратаря Владимира Маслаченко, спартаковцы за него заступились, еле разняли… 1:0, короче.

После матча Рейнгольд гордый, собой довольный, лег в номере отдохнуть, а Нетто в это время позвонила жена, актриса Ольга Яковлева, и поинтересовалась, как сыграли. Нетто назвал счет, а жена спросила: кто забил? «Забил кто? – переспросил Нетто. – А баранчик один забил. Вот он неподалеку от меня лежит».

Нетто часто называл партнеров баранами. Но на него никто и не думал обижаться. Все видели, какой великий это был человек, десять лет капитанивший в «Спартаке», в сборной. Да и похвалу у него сложно было заслужить. Рейнгольд его однажды спросил:

– Игорь Александрович, ну почему я баран-то?!

– Да все вы бараны, совсем в футбол играть не умеете.

Как-то раз спартаковцы ехали на автобусе по степи, и рядом с дорогой паслось стадо овец. Рейнгольд сказал Нетто:

– Вот, Игорь Александрович, «Спартак» пасется.

Нетто ответил:

– Да, а вон я иду.

И показал на чабана.

 

Наветы проходимцев

Анатолий Исаев, олимпийский чемпион Мельбурна, блестящий форвард «Спартака», рассказывал о своем одноклубнике Анатолии Масленкине. Масленкин жил на Большой Калужской (сейчас – Ленинский проспект). Потом переехал в район Сокола, где ему дали новую квартиру. По старой памяти частенько ездил зимой в субботу-воскресенье на Калужскую – навестить друзей. Они ставили по рублю и рубились во дворе на снегу в «дыр-дыр». Зарубы были мощные, искры летели.

Один из болельщиков «Спартака» как-то раз случайно оказался рядом с Масленкиным и его приятелями, сбрасывавшимися перед игрой, узнал потом номер телефона Николая Петровича Старостина и «настучал» ему:

– Ваш Масленкин приезжает в наш двор, играет в футбол на деньги, а потом они на эти деньги пьют коньяк. Вот так он готовится к сезону.

Николай Петрович тут же набирает номер Масленкина:

– Анатолий, вот тут рассказывают, что вы раз в неделю во дворе в футбол играете на деньги, а потом коньяк пьете. Как это понимать?

– Николай Петрович, ну что вы, в самом деле, слушаете всяких проходимцев? Какой коньяк? Нам что, водки не хватает, что ли?

 

Нетто и Гуляев

Как-то коротали время в Домодедово перед полетом в Израиль на Кубок первого канала – был когда-то такой Кубок, розыгрыш которого проходил под патронажем Романа Абрамовича. Никита Павлович Симонян баловал нас, репортеров, историями из спартаковской жизни времен, когда он сам играл, когда играл Игорь Нетто и когда команду тренировал Николай Александрович Гуляев.

Нетто к тренерству Гуляева относился с изрядным скептицизмом и зачастую старался сделать так, чтобы все шло по его, капитана, указаниям.

Начиналась, например, очередная тренировка. Гуляев объясняет, что сначала будет пробежка, потом – упражнения на различные группы мышц, а затем – удары по воротам. Из строя игроков выходит Нетто и говорит: «Этой ерундой (он применял слово покрепче) заниматься не надо. Начнем с квадрата, а после него – удары по воротам. Все поняли?» И действительно – начинается тренировка с квадрата: Гуляев сдался без сопротивления – настолько авторитетным в команде был Нетто.

На разборе какого-то матча капитан вообще превзошел себя. «Спартак» выиграл с крупным счетом, но Гуляев деликатно говорит Нетто о том, что тот должен был чаще подключаться к атакам и угрожать воротам. «Для чего? – возмущается Нетто. – Я же сделал несколько голевых передач!» Гуляев продолжает настаивать на необходимости более частого подключения полузащитника Нетто к атакам, и тогда капитан «выходит из берегов»: «Я еще раз убедился, что вы вообще в футболе ничего не понимаете». Немая сцена. Гуляев покраснел. Все в шоке. Молчат. Поднимается присутствовавший на теоретическом занятии Николай Петрович Старостин: «Игорь, ну как можно? Это же главный тренер». Нетто: «И вы молчите. Вы тоже в футболе ничего не понимаете».

 

«А ты сидел?»

«Спартак» частенько ездил на халтурку – товарищеские матчи с командами низших лиг, которые могли оплатить такие гастроли. Ставка, согласно всем установочным документам Министерства финансов, не должна была превышать 80 рублей на каждого футболиста.

«И вот как-то, – вспоминает Евгений Ловчев, – мы полетели на халтуру, выезд в Барнаул и Бийск. Сыграли там матчи, получили свои премиальные, накупили в Бийске облепихового масла, которое выпускал местный завод. Между прочим, большой дефицит по тем временам. Лучшее средство от ожогов, ран… Но поездка выдалась непростой – долго лететь, потом ехать на автобусе, потом обратный путь. В общем, футболисты из числа опытных роптали. Тем более повод-то был. Мы играли в сборной с киевлянами, и те, благодаря покровительству местных властей, получали за такие вот матчи не по 80, а по 200 рублей. К тому же, как рассказывали киевляне, „это только вы, спартачи, куда-то летаете, а мы сели по машинам, доехали за 100 километров и по 200 рублей за игру получили. И никакой ОБХСС нам не страшен“.

Как-то идет в Тарасовке собрание. Встает Анзор Кавазашвили, наш замечательный вратарь, и протестующе говорит Николаю Петровичу Старостину: чего мы летим на самолете четыре часа за 80 рублей?

– А что такое? – спрашивает Старостин.

– Да киевляне сели на машины, 100 км проехали и по 200 получили!

Старостин встает, протирает очки и говорит:

– Анзор, у тебя все?

– Да, Николай Петрович.

Старостин делает паузу и многозначительно так говорит:

– Анзор, а ты сидел?

– Нет.

– А я сидел. У тебя еще вопросы есть?»

 

Чей дедушка?

В новейшие времена в спортивные клубы, в которых сразу стали крутиться большие деньги, хлынули толпы людей, к спорту никогда никакого отношения не имевших и никого из мира спорта не знавших.

Появились однажды такие люди и в офисе футбольного «Спартака» – их на работу сюда, на основные должности, определили новые хозяева клуба. Новички ходили поначалу по отделам, знакомились с немногочисленными аборигенами. В одном из кабинетов поинтересовались у давно работающего в клубе сотрудника: «А кто это у вас на портрете на стене изображен?» На стене висел портрет Николая Петровича Старостина, не знать его в лицо для собиравшихся трудиться в «Спартаке» было стыдно, и удивленный сотрудник, Михаил, внук Николая Петровича, ответил: «Это мой дедушка». «А кем же, – спросили новые руководящие деятели клуба, – был ваш дедушка, если его портрет – мы обратили на это внимание – висит во всех кабинетах?»

 

Неожиданное решение

Николай Петрович Старостин собрал как-то молодых футболистов, только-только в «Спартак» пришедших (в их числе был и Евгений Ловчев, прошедший в спартаковском клубе яркий путь от новичка до игрока сборной СССР и звания лучшего футболиста СССР, он и рассказал эту историю), и стал говорить не на футбольные, а на житейские темы:

– Еду я раз, ребята, в троллейбусе. Стою. И так мне пукнуть захотелось… Терпел изо всех сил, но, чувствую, мочи нет, надо пукнуть. Смотрю, рядом стоит молоденький мальчишка – курсантик военного училища в форме. И я сотряс воздух, да так громко! Люди, естественно, обернулись в мою и курсантика сторону. «Молодой человек, – говорю юному солдату. – Так нельзя, стыдно!» Парнишка покраснел и на ближайшей остановке из троллейбуса вышел. Так что, ребятки, не бойтесь в сложных ситуациях на поле принимать неожиданные решения.

 

«Это действительно я…»

Замечательную историю в дни 110-летия со дня рождения Николая Петровича Старостина вспомнил журналист Сергей Емельянов, один из руководителей «Советского спорта», много лет редактировавший еженедельник «Советский спорт-Футбол». В середине 90-х он работал в «Комсомолке» и взял, по заданию редакции, искавшей человека, видевшего Ленина, интервью у 93-летнего Николая Петровича.

При верстке интервью в редакции родилась идея: поставить рядом две фотографии – Ленин в кепке и Старостин в кепке. Ленина нашли сразу, а вот Николая Петровича почему-то не было. Нашли только в бейсболке. Игорь Уткин, знаменитый наш фотохудожник, где-то заснял.

И тут зам главного «Комсомолки» Николай Долгополов уперся: это не Старостин, а Тед Тернер. И так и эдак пытались ему объяснить, что это – Старостин, Долгополов – не верит. Он даже поспорил с Емельяновым на бутылку, что это не Старостин. Ребят из отдела спорта задело. Емельянов взял фото и отправился к Николаю Петровичу в спартаковский офис. Приехал, показал фото и спросил: «Это вы?» – «Как неудачно я снялся», – вымолвил Николай Петрович. Емельянов торжествовал, но как доказать Долгополову? Сергей, по его словам, набрался наглости и рассказал Старостину о споре. Николай Петрович рассмеялся, даже, показалось Емельянову, загорелся: «Что я должен сделать?» – «А вы напишите на обороте, что это вы». И Николай Петрович Старостин, футбольная легенда огромной страны, старательно вывел: «Это действительно я, но. от солнца спасающийся. Н. Старостин. 27.III.95 г.».

 

Старостин и лифт

Николай Петрович Старостин, попавший с братьями в сталинские времена под сталинские репрессии и отмотавший срок в лагерях, в середине 80-х где-то вычитал, что каждая ступенька, пройденная вверх или вниз, добавляет секунду жизни. Тогда это была довольно популярная теория. Старостин перестал пользоваться лифтом, всегда ходил пешком.

Однажды в Ереване спартаковцы выходили из гостиницы, собираясь на игру с «Араратом». Николай Петрович одним из первых появился в холле и стал ждать остальных. Спустился лифт с игроками и с братом Старостина – Андреем Петровичем – и на первом этаже застрял: двери не открывались. Из лифта стук. Сначала тихие, потом все громче, крики: «Помогите!» Николай Петрович подошел и спросил, что случилось. Ему изнутри ответили:

– Застряли, уже минут десять сидим.

На что он мгновенно выдал:

– Ничего, посидите. Я двенадцать лет сидел!

 

Песняк после банкета

Рассказывают, как однажды Николай Петрович Старостин и Константин Иванович Бесков, работавшие вместе в «Спартаке», подыскивали на административную должность в команде человека, который органично бы в клубную систему влился. Было, как водится в таких случаях, много рекомендаций со стороны…

Остановились на одной из кандидатур. Николай Петрович попросил несколько дней на размышление. Потом пришел к Бескову и сказал: «Костя, его брать нельзя». «Почему?» – поинтересовался Бесков. «Он не пьет, – ответил Старостин, – может нас продать».

Подобное заключение Николая Петровича было, стоит заметить, весьма оригинальным: сам он, в отличие от брата – Андрея Петровича, гурмана, ценителя вин и знатока коньяков, никогда, впрочем, напитками не злоупотреблявшего, – вообще не брал спиртное в рот. Даже – шампанское. Но прекрасно, кстати говоря, ориентировался во вкусах – по части спиртного – футболистов и тренеров и подшучивал над ними.

Как-то Юрий Гаврилов вез в сумке из-за границы несколько бутылок с различными напитками и делал все, чтобы они не зазвенели («Одна звенеть не будет, а две звенят не так») – не приведи Господь, услышит Бесков. И все же, несмотря на сверхосторожность, без звона не обошлось. Бесков насторожился, а Николай Петрович моментально превратил эпизод в шутку: «Юра, ты смотри, все вымпелы довези в целости и сохранности».

Спартаковский ветеран Геннадий Логофет, помогавший Константину Ивановичу в работе со сборной СССР в 1974 году, рассказывал, как однажды в Ирландии они втроем – Бесков, Николай Петрович и Логофет – отправились на прием перед знаменитым отборочным матчем чемпионата Европы. Закуски, горячее, тосты, реплики – прием как прием. Николай Петрович пил только минеральную воду и соки. В конце мероприятия гостям его был предложен национальный десерт – кофе по-ирландски: в его состав в высоком бокале, по свидетельству Логофета, входили собственно кофе, взбитые сливки и 40–50 граммов виски.

Бесков и Логофет знали, что это такое, а Николай Петрович не знал – ему не сказали. Он, между тем, с удовольствием выпил один бокал айриш-кофе, потом другой, третий. От четвертого отказался и стал решительно настаивать на отъезде в гостиницу. Подали машину, поехали. В дороге, рассказывал Логофет, Николай Петрович начал потихонечку петь, причем песня была одна на какой-то опереточный мотив с такими запомнившимися Логофету словами: «Николай Петрович, вы помолодели! Вы опять у власти». И напевал он всю дорогу до отеля. На следующее утро за завтраком Бесков и Логофет признались Старостину в том, что тому пришлось нечаянно нарушить режим. Николай Петрович на мгновение задумался, а потом сказал: «То-то, я смотрю, меня на песняка потянуло!»

 

Ирландский кофе

Хорошо, по-моему, дополняет «старостинский песняк», история, рассказанная Анатолием Зайцевым, входившим в состав секретариата министра иностранных дел СССР Андрея Андреевича Громыко. Она произошла на переговорах Громыко с его ирландским коллегой в знаменитом аэропорту Шеннон.

Знаменит он, помимо всего прочего, тем, что именно там приземлился российский «борт № 1» с президентом Борисом Ельциным, летевшим из Штатов домой и в пути настолько, по свидетельству начальника его охраны Александра Коржакова, перебравшим, что у него не было никакой возможности выйти из самолета и хотя бы поздороваться с ожидавшими его на земле больше часа руководителями Ирландии. Какая-то английская газета съязвила по этому поводу. «И совершенно правильно, – написала она, – поступил господин Ельцин, не выйдя на встречу этими пьяницами – ирландцами».

Громыко летел в Нью-Йорк на очередную сессию Генеральной ассамблеи ООН. В Шенноне – дозаправка. Советский министр, трудоголик, каких свет не видел, старался использовать для дела каждую минуту. Пока самолет заправляли, он провел рабочий завтрак с министром иностранных дел Ирландии. После завтрака всем был предложен ирландский кофе. Андрей Андреевич, занятый беседой, не заметил, как перед ним оказался бокал с этим напитком. Сделав глоток, он, глядя на сопровождающих, многозначительно произнес: «Теперь мне понятно, почему этот кофе называется ирландским!»

«Эта фраза, – вспоминал Анатолий Зайцев, – в отличие от хозяев, одобрительно воспринявших ее как шутку, нам, хорошо знающим категорическое неприятие министром алкоголя, показалась не предвещающей ничего хорошего». Переводчик всех советских руководителей Виктор Суходрев, глядя на легкий румянец идущего впереди министра, сказал Зайцеву на ухо: «Смотри, не проговорись ему, что в кофе был виски».

 

«Вы меня хотеть!»

Однажды вторая сборная СССР, которую тренировал Геннадий Логофет, отправилась в коммерческое турне по Южной Америке. Первые матчи сыграли в Венесуэле, потом перебрались в Колумбию. Приехали в отель, после ужина разбрелись по номерам. Врач команды Владимир Зоткин сидел у себя в комнате. Вдруг раздался стук в дверь. «Входите», – пригласил Зоткин. Номера врачей всегда открыты, поскольку футболисты постоянно приходят с жалобами или на консультацию.

Входит девушка, очень красивая латиноамериканка. И на ломанном английском говорит:

– Вы меня хотеть?

Доктор от неожиданности растерялся.

– Ноу, – отвечает по-английски и добавляет по-русски: – Я вас первый раз вижу.

Но она уже утвердительно:

– Вы меня хотеть, – и проходит в номер, присаживается на кровать.

А это же советские времена, даже за подозрение о связи за границей могли быть немалые неприятности. Плюс к тому, того и гляди кто-нибудь из команды сейчас придет. «Там шпионки с крепким телом, – как тут не вспомнить Владимира Высоцкого, – ты ей в дверь, она в окно. Говори, что с этим делом мы покончили давно».

Зоткин хватает девушку в охапку и аккуратно пытается из номера вывести. Только он подвел гостью к двери, из-за нее раздался молодецкий гогот и высунулись физиономии футболистов. «Оказалось, – вспоминал потом врач, – они подговорили девицу разыграть меня, но как им удалось это сделать, я так и не понял. Из тех, кто был во второй сборной, не все и по-русски (особенно грузинские игроки) хорошо говорили, не то что по-английски или по-испански».

Однажды, когда Геннадий Логофет был уже одним из тренеров первой сборной, в бразильском отеле рано утром он услышал страшный грохот в коридоре. Мигом проснулся и выглянул: мало ли что могло произойти с футболистами? В соседнем номере жил Николай Петрович Старостин. Возле его двери стояла очень красивая девушка. Грохот создавала она: изо всех сил колотила в дверь. Николай Петрович вышел, по свидетельству Логофета, в своих черных семейных трусах, нацепил на нос очки и интеллигентно поинтересовался: «В чем дело?» Девушка возмущенно принялась повторять, как попугай, одно только слово: «Динеро, динеро!», то есть, требовать, как объяснил Старостину подошедший ему на помощь Логофет, денег. Сбежался народ, никто понять ничего не может, а девица – знай свое: «Динеро!» Наконец примчался портье, извинился и быстренько увел бузотерку. Потом выяснилось, что девушке кто-то не доплатил за оказанные услуги, она вернулась за честно заработанными деньгами, но ошиблась этажом.

 

«Хеннесси» или водка?

Из одного судейского поколения в другое переходит история о том, как однажды молодой футбольный арбитр приехал в город, в команде которого работал опытнейший администратор. Он рефери, как водится, встретил, привез в гостиницу и говорит:

– Ну что, матч завтра, поужинаем сегодня в ресторанчике?

– Поужинаем.

– Выпьем?

– Ну а почему нет?

– А что пить будешь: водочку или коньячок?

– Коньяк.

– Какой?

– «Хеннесси».

Администратор посмотрел на него с сомнением:

– А ты отсудишь на «Хеннесси»?

– Ну ладно, давай водочку.

Случай в тему вспомнил знаменитый арбитр и блестящий публицист Марк Рафалов. В конце 80-х годов во втором союзном дивизионе выступала команда из азербайджанского города Казах. На судей там не только постоянно оказывалось давление перед матчем, но их даже частенько поколачивали после игры. Не избежал такой участи и один очень известный в те годы арбитр международной категории. Сразу после окончания завершившегося ничейным исходом матча народные мстители украсили его физиономию огромным фингалом. Понимая, что инцидент может получить нежелательную огласку, местные спортивные воротилы предложили судье в виде компенсации морального урона десять тысяч рублей.

– Мы так всем даем, если что случается, – заявили арбитру.

– Но я-то арбитр ФИФА!

– Арбитр ФИФА? Хорошо, дадим пятнадцать!

 

Выбор Лайнсмена

Марк Рафалов рассказывал, как в середине 60-х годов прошлого века по завершении весеннего сбора судей реферировал в Сочи контрольный матч ереванского «Арарата» и ростовского СКА.

Сочинский стадион предназначен не только для футболистов, но для легкоатлетов – тоже. В погожий солнечный денек они заполнили беговые дорожки и сектора для прыжков. Не было только метателей молота и копья: поле заняли участники матча.

В одном из игровых моментов ереванская команда быстро перевела атаку на правый фланг, последовала острая передача на крайнего форварда, и Рафалов решил на всякий случай взглянуть на лайнсмена (в те времена не было никаких средств связи для переговоров главного арбитра с помощниками, только взгляд), повернул голову в его сторону и… никого не обнаружил. Закончилась атака, мяч вышел из игры. Рафалов пробежал глазами вдоль боковой линии и выяснил, куда же пропал его ассистент Юрий Курганов. Он стоял неподалеку от центральной линии поля, голову повернув в сторону боковой дорожки. По ней проносились юные бегуньи, сверкавшие на солнце крепкими загоревшими бедрами.

Рафалов, едва сдерживая гнев – матч проходил на глазах комиссии, выставлявшей судьям оценки по итогам сбора, – попросил ростовчан повременить с вводом мяча в игру и помчался к Курганову:

– Юрий Федорович, в чем дело?

– Невозможно работать, – не отрывая глаз от девчат, ответил помощник, – ты только посмотри, какие попочки!

 

Кинжал и пистолет

В армянском городе Кафане – случилось это в советские времена – проходил матч команд класса «Б». В одном из эпизодов в ворота гостей влетел мяч. Но судья на линии зафиксировал положение «вне игры», и главный арбитр гол не засчитал. Моментально к лайнсмену подбежал какой-то зритель, приставил к животу судьи кинжал и потребовал немедленно гол засчитать. Арбитры не стали испытывать судьбу, силе покорились, но потом, понятно, обо всем доложили в Федерации футбола СССР. Действия судей полностью оправдали, а кафанскую команду от чемпионата отлучили. Но Кафан отправил в Москву солидную делегацию, в ситуацию вмешался Анастас Иванович Микоян, амнистировавший провинившихся.

А в Душанбе – было это в последнем чемпионате СССР, в 1991 году, – микроавтобус с судейской бригадой, которую возглавлял Андрей Бутенко, в день матча «Памира» с владикавказской командой заблокировали на одной из городских улиц два автомобиля. Невозможно было проехать ни вперед, ни назад. Бутенко пригласили в передний автомобиль. И, приставив к его животу пистолет, объяснили суть дела: «Если наши сегодня не выиграют, пеняй на себя!» Для убедительности бандиты выстрелили поверх микроавтобуса. Тогда, накануне распада Советского Союза, в этой истории и разбираться никто не стал.

 

Ресторанное признание

На очередной матч в Москву с участием «Спартака» прилетели арбитры Тофик Бахрамов из Баку и Георгий Баканидзе из Тбилиси. Баканидзе позвонил своему другу, московскому рефери Марку Рафалову, и спустя час-полтора трое судей приступили к ужину и задушевным разговорам в ресторане гостиницы «Будапешт», в которой «Спартак» тогда селил арбитров.

В разгар вечера руководитель оркестра сообщил публике, что в зале находится известный футбольный судья Тофик Бахрамов и следующая песня в исполнении оркестра – в честь этого уважаемого человека. Бахрамов привстал и, довольно улыбаясь, несколько раз поклонился присутствующим. Выслушав песню, Бахрамов все с той же довольной улыбкой сказал друзьям:

– А все же приятно, когда тебя узнают и приветствуют.

Баканидзе «приземлил» Бахрамова:

– Чудак же ты, Тофик. Если бы я не отослал в оркестр десятку, они бы тебя не узнали.

 

«Издали надо было бить!»

Выиграть у южных команд второй лиги на их поле было практически невозможно. Привезти из трехматчевого турне, скажем, по Грузии хотя бы половину очков значило прыгнуть выше головы. Причем отнюдь не по причине высочайшего мастерства тамошних игроков: в нем-то как раз большинство команд уступало. Чего не скажешь о толщине кошельков, в коей хозяева гостей существенно превосходили.

Денежки на арбитров в республике винограда и мандаринов имелись всегда, и арбитры в большинстве своем отрабатывали предложенные им радушными хозяевами гонорары по полной программе. Одни, умело подсвистывая, не позволяли визитерам приближаться к штрафной, другие на последних минутах пенальти из пальца высасывали, третьи еще что-нибудь эдакое придумывали, словом, доводили начатое в кулуарах до логического конца.

В грузинском городке Самтредиа, например, судья, обслуживавший матч владимирского «Торпедо» с местной командой, который плавно катился к ничейному результату, пробегая мимо выступавшего тогда в торпедовском составе Юрия Иванова, известного ныне обозревателя газеты «Спорт-экспресс», небрежно бросил: чего, мол, потеете – все равно проиграете. И проиграли: на последних минутах арбитр поставил мяч на «точку», и пенальти местные реализовали.

«Когда вечером, – вспоминал Иванов, – на вокзале – отбывали мы одним поездом – ребята решили поинтересоваться у арбитра, почему он не позволял близко к воротам соперника подходить, прозвучавшая в ответ фраза потрясла своей изощренностью и разом сняла все остальные вопросы: „Издали надо было бить!“»

 

Бой с казаками

Среди отечественных футбольных арбитров Эдуард Исаакович Шкловский занимает видное место: арбитр ФИФА, теоретик судейства, автор многочисленных методических разработок, отличный организатор, кандидат технических наук в мирной жизни. Известен Шкловский и как замечательный рассказчик. Вот одна из его историй:

– Сейчас тоже судей бьют. Но им хоть деньги хорошие платят, они знают, за что их бьют. А нас-то вообще за 17 рублей 50 копеек лупили. Приехал я как-то судить по второй лиге в Краснодарский край в станицу Павловскую. Из разговоров с местными выясняется, что команде три месяца денег не платили и пообещали выплатить все долги, если они в следующем матче победят. А играли они с лидером – кисловодским «Спартаком». Ну, мне дела, конечно, до них нет. Знаю я это или не знаю, судить все равно надо одинаково. Хозяева же вышли на игру, как заведенные. Бьются, рубятся кость в кость! Ко мне постоянно апеллируют: один из них еще неудачно назвал меня «жид» – я его тут же с поля выгнал. И на все это смотрит полторы тысячи озверелых казаков.

Кисловодск намного сильнее был, потому и выиграл легко – 2:0. И только я финальный свисток дал, команды подошли на центр, на стадионе погас свет. Уж не знаю, диверсия это была или авария какая. Южная ночь, тьма, ничего не видно. И в этой тьме со всех сторон надвигаются очень огорченные результатом болельщики. У судей тогда на форме была белая полоса. Я командую:

– Майки закатать, белые полосы прикрыть! Белые воротнички спрятать!

И в принципе в темноте нас уже от футболистов не отличить. А рядом стоят игроки: и гости, и хозяева. Говорю им:

– Ребята, бить всех подряд будут, разбираться не станут! Давайте обороняться!

Построились в каре, как римский легион, отбиваемся, но они все равно бы нас смяли. Слишком много их было. Однако тут не выдержали нервы у нашего бокового судьи, хотя он бывший военный, майор. Он вдруг бросился куда-то в сторону. Часть наших недоброжелателей тут же, как собаки за бегущим, кинулись за ним. У нападавших в строю прореха образовалась, мы туда и прорвались и спаслись под трибунами. Боковой наш пришел потом, отбуцкали его основательно – синий весь.

– Куда ты побежал? – спрашиваю. – Ты же офицер!

– Исакович, – отвечает, – я не испугался. Я решил все на себя взять, за собой их увести. Знаешь, как быстро я бежал! Но двое еще быстрее меня, гады, оказались!

 

Симметричный ответ

За пять минут до конца важнейшего матча чемпионата мира 1958 года СССР – Англия, при счете 2:1 в пользу советской команды, венгерский арбитр Иштван Жолт назначил в ворота сборной Советского Союза пенальти за инцидент, случившийся метрах в двух от штрафной площадки. Даже тренер англичан Уолтер Уинтерботтом назвал потом пенальти «неожиданным сюрпризом».

Когда советские футболисты, обступившие Жолта и показывавшие, где произошло нарушение правил – английский игрок только-только поднимался с травы, стали говорить арбитру: «Нечестно, несправедливо!», он, по свидетельству игравшего на месте правого защитника Владимира Кесарева, «на ломаном русском языке ответил: „А вы в 56-м честно поступили?“» Так неожиданно ввод советских танков в 1956 году в Будапешт и подавление венгерского восстания аукнулись советским футболистам на шведском чемпионате мира.

Спустя много лет у Жолта нашелся последователь. В 1999 году в отборочном матче чемпионата Европы в Софии чешский судья Вацлав Крондл буквально поставил на колени сборную России, не дав в болгарские ворота как минимум четыре пенальти и все сделав для того, чтобы хозяева поля выиграли. Крондл, говорят, тем самым отомстил за ввод советских войск в Чехословакию в 1968 году – Вацлаву тогда было пятнадцать лет, и он ненавидел «оккупантов».

Версию мести, впрочем, мог подбросить сам Крондл. Она легко уводила от основной причины наглого судейства – солидной братской помощи болгарской стороны арбитру, заранее готовому эту помощь отработать сполна.

 

«Личное дело» Купермана

В первой половине 1972 года советские шашисты завершали подготовку к олимпийскому турниру в голландском городе Хенгело. В апреле один из советских олимпийцев – Исер Куперман, выдающийся шашист, – был вызван телефонным звонком к Виктору Батуринскому, самому главному в то время шахматно-шашечному начальнику в СССР. «Бывший военный прокурор, умный, настойчивый, злой и беспощадный, невысокий, толстый и чрезвычайно уродливый, – характеристика Купермана, – Батуринский весьма устраивал руководство, так как неуклонно и последовательно проводил жесткую антисемитскую политику в такой специфической отрасли культуры, где было довольно много выдающихся евреев, широко известных в стране и во всем мире».

Батуринский поздравил Исера Иосифовича с наступающим 50-летием и сказал ему: «Мы здесь посоветовались и решили, что пора выдвигать молодежь. Вам уже пятьдесят, стало труднее играть. В то же время быстро вырос и стал чемпионом мира талантливый Андрис Андрейко, которому надо помочь справиться с грозным Сейбрандсом. Мы считаем, что эту помощь должны оказать вы. Вы можете проиграть Андрейко свою партию, и это упрочит его шансы на первое место». Ку – перман пытался возразить, заметил, что он сам находится в отличной форме и надеется снова завоевать чемпионский титул, но Батуринский гнул свое: «А нам кажется, что это должен лучше сделать Андрейко. Поэтому прошу вас подумать над этой просьбой и выполнить ее. После возвращения будем всемерно вам помогать».

После жеребьевки в Хенгело выяснилось, что первому из советских гроссмейстеров встретиться с Андрейко выпало именно Куперману. Батуринский бомбардировал его тренера Юрия Петровича Барского звонками и телеграммами: «Напомните Куперману о нашей беседе». Вечером накануне партии Барский пришел в номер Купермана и уламывал сопротивление своего подопечного до трех часов ночи. Куперману, пытавшемуся объяснить своему тренеру, что он сам намерен биться за звание чемпиона мира, пришлось, по его словам, «уступить».

За партией, между тем, что-то, видимо, прознав, следила специальная комиссия по контролю за ходом борьбы. Как часто бывает в ситуациях, когда необходимо добиваться заведомо оговоренного результата, партия складывалась для Купермана очень и очень неплохо. При таком варианте невозможно было умышленно сделать грубейшую ошибку, и Куперман, глубоко задумавшись… просрочил время. «Тайный сговор», «Рука Москвы», «Держись, Тони» – самые, наверное, мягкие заголовки в голландских газетах после этого поражения Купермана. Западные гроссмейстеры после этого стали играть вполсилы с Сейбрандсом и в полную силу – с советскими шашистами. «Рад, что сделал ничьи с русскими и проиграл Сейбрандсу», – сказал гроссмейстер Делорье.

Сейбрандс и стал чемпионом мира. Андрейко оказался на втором месте. А на Купермана, так и не оправившегося от давления, оказанного на него, и занявшего всего лишь седьмое место, дома обрушилась в прессе лавина критики со стороны коллег. Исер Иосифович пришел на прием к Батуринскому и сказал: «Виктор Давидович, я вашу просьбу выполнил, вы обещали помочь, прошу выполнить свое обещание, оградить меня от незаслуженных нападок». «Это ваше личное дело, гроссмейстер Куперман, – холодно ответил Батуринский. – Защищайтесь сами».

 

Ходы не возвращаются

Однажды Исер Куперман проводил сеанс одновременной игры в одном из киевских парков. Постепенно участники гроссмейстеру проигрывали и отходили в сторонку. Дольше других задержалась миловидная девушка, демонстрировавшая добротную игру. С каждым ходом ее позиция улучшалась, и зрители принялись за шутки: «Гроссмейстер знает, кому проигрывать!» Куперман лишь улыбался, а девушка приближалась к положительному для себя исходу партии. И вдруг она, потеряв, по всей вероятности, необходимую концентрацию от такого внимания публики, совершенно случайно сделала ошибочный ход, моментально это поняла и попыталась поставить шашку обратно. Куперман был неумолим: «Ходы назад не возвращаются». Расстроенная девушка почти сразу партию проиграла и ушла, не попрощавшись.

Спустя недели две Исер Куперман ехал в троллейбусе, читая по обыкновению книжку. «Ваш билет?» – обратился к гроссмейстеру контролер. Куперман обшарил все карманы, но билета так и не обнаружил. Пришлось заплатить штраф. Девушка-контролер выдала квитанцию и пошла дальше, а гроссмейстер вновь открыл книгу. Из нее и выпал ненайденный билетик. «Девушка, – позвал Куперман контролера, – я нашел билет». Девушка подошла, сличила номер, взглянула на Купермана, уже протянувшего было руку за штрафными деньгами, и без тени улыбки произнесла: «Ходы назад не возвращаются, гроссмейстер».

 

Лечение от желтухи

Осенью 1973 года Исер Куперман был секундантом Андриса Андрейко во время матча-реванша с Тони Сейбрандсом. «Своим секундантом, – предположил Куперман, – Андрейко выбрал меня, видимо, в знак благодарности за легкую победу в олимпийском турнире». В течение дня у Купермана было довольно много свободного времени, и по приглашению крупнейшей голландской газеты «Гандельблат» и, разумеется, с разрешения Москвы он принял участие в конкурсе на лучшие репортажи с этого матча. Куперман быстро сообразил, что писать официальные отчеты о партиях матча со своими комментариями для широкой публики будет скучновато, а потому перемежал свои отчеты веселыми историями, случаями из своей жизни, жизни других шашистов, а то и просто анекдотами. Репортажи такого плана привели к резкому увеличению тиража газеты, во всяком случае, на период матча, – ими зачитывались.

В одном из репортажей, например, Исер Куперман поведал историю о том, как в один голландский госпиталь привезли больного шашиста. Его усиленно лечили от желтухи, трижды в день кололи, постоянно давали лекарства. Больной все терпеливо сносил, ко всем процедурам относился с достоинством, молчал, но улучшение, к сожалению, не наступало. Пришлось пригласить консультанта, известного профессора. Консультант внимательно осмотрел больного, ознакомился с историей его болезни, анализами, затем встал и произнес только одну фразу: «Идиоты, вы его никогда не вылечите от желтухи, это – китаец».

 

Фантастическая распродажа

В 70-е годы прошлого века часто проводились матчи между шашистами Голландии и Советского Союза – двух самых сильных в этом виде спорта стран. Чаще всего выигрывала советская команда. Однажды знакомые голландские шашисты поинтересовались у Исера Купермана, что бы такое предпринять, чтобы наконец-то выиграть у сборной СССР. Ку – перман в шутку посоветовал им устроить матч в тот период, когда голландские магазины устраивают большие распродажи товаров. «Нам, – продолжил Куперман, – будет не до шашек, будем бегать за дешевыми товарами».

Практичные голландцы, надо сказать, восприняли шутку всерьез и организовали очередной матч в июле, подогнав игровые часы к графику распродажи. «Уловка, – вспоминал Исер Куперман, – действительно сработала, и члены советской делегации, в головах которых маячили дешевые дефицитные (для Союза) вещи, играли неряшливей, чем обычно, торопились, и результаты их игры оказались значительно скромней, чем раньше».

Перед самым отъездом домой, когда все истратили скудные запасы валюты и почти упаковали все приобретенное в чемоданы, произошла умопомрачительная история. В отель прибежал запыхавшийся Сергей Давыдов и сообщил, что нашел потрясающий магазинчик, продающий отличные носильные вещи по баснословно низкой цене: шубы из натурального меха, например, стоили 50 гульденов, мужские и дамские шерстяные костюмы по 10–15 гульденов и т. д. Но денег ни у кого уже не было. Что делать? Экстренное совещание с этим – единственным – вопросом в повестке дня провел руководитель делегации, секретарь Первомайского райкома КПСС города Тбилиси Дмитрий Янковский (существовала такая форма поощрения партийных руководителей различных рангов – поездки за границу). Решили воспользоваться западными торговыми правилами, разрешающими, при наличии, понятно, чеков, сдать купленные вещи в магазин. Так и сделали. Сдали часть купленного, получили деньги и помчались за показывающим дорогу к счастью энергичным Давыдовым. Примчались, отдышались, посмотрели, переглянулись, и тихая голландская улочка огласилась отборными, сочными русскими фразами («Из лексикона биндюжников с Молдаванки», – уточнил Исер Куперман). Все сказанное Давыдовым оказалось правдой – названия товара, низкие цены. Все, кроме одного. Он не заметил скромную вывеску над дверью: «Химчистка».

 

Обидное сходство

На проходившем в ноябре 1974 года в Тбилиси турнире претендентов, победитель которого должен был встретиться в матче за титул чемпиона мира по шашкам с голландцем Тони Сейбрандсом, всеобщее внимание вызвал канадский гроссмейстер Марк Ганьон. Не по причине убедительной игры, в которой он, стоит заметить, не очень-то преуспевал, а по причине внешнего сходства с Гитлером. Ганьон неплохо фюрера копировал и рассказывал, что ему неоднократно предлагали роли в кино и телесериалах, но он постоянно отказывался даже от самых выгодных контрактов. Во-первых, он не желал играть Гитлера, а во-вторых, не хотел забросить любимые шашки.

Ганьон, правда, жаловался (и не только в Тбилиси), что все против него играют с особенной злостью, настраиваются на партии с ним так, будто их положительный для соперников исход резко изменит роль фюрера в мировой истории.

 

Психолог Андрейко

Исер Куперман считал Андриса Андрейко, погибшего в марте 1976 года (он был убит в своей рижской квартире), самым талантливым шашистом современности, обладающим Божьим даром. Андрис, по словам Купермана, прекрасно знал теорию и много работал над ее изучением. Часто играл в турнирах, поддерживая тем самым высокий уровень спортивной формы, и никогда не знал цейтнотов.

И при этом Андрис Андрейко был несравненным психологом.

Играя как-то в Уфе в рамках чемпионата страны с мастером Егоровым и расхаживая по залу после сделанного хода, Андрейко пожаловался Куперману:

– Знаете, Исер Иосифович, ничего не выходит, не могу пробиться, ничейная позиция.

– Да, похоже, ничья.

– Нет, я его сейчас выведу из равновесия.

– Как это возможно?

– А сейчас увидите…

Андрис возвращается к своему месту, садится за столик, внимательно смотрит на позицию и почти шепотом спрашивает:

– Сережа, хотите ничью?

– О да, да, конечно!

– Нет, это я просто так, из любопытства, я не предлагаю ничью.

Егоров вышел из себя, покраснел, занервничал и, в конце концов, проиграл.

На одном из турниров Андрейко сделал ход, после которого партнер легко мог выиграть шашку, но зато вскоре Андрис проводил красивую комбинацию и выигрывал партию. После сделанного хода соперник, как назло, все думал и думал над ответом, и Андрейко стал опасаться, что он не возьмет его шашку. В таком случае «горел» весь план. Тогда Андрейко подошел к своему столику, посмотрел на позицию и громко произнес:

– Я не делал этого хода, не мог я сделать такой ход.

– Как не могли, это ваш ход, даже запись есть.

– Нет, ведь я элементарно теряю шашку. Нет.

Пришлось позвать судью, стали спорить, судья проверил запись ходов и, конечно же, установил, что все было так, как есть.

– Извините, Андрей Георгиевич, но этот ход был вами сделан.

Совершенно ясно, что после такого выяснения соперник долго не думал и пешку с удовольствием взял. Приняв вид огорченного человека, Андрис посидел несколько минут над позицией, а потом провел задуманную комбинацию и выиграл партию.

 

Два слова

Когда Вячеслав Щеголев стал чемпионом мира по стоклеточным шашкам, его вместе с Исером Куперманом пригласили на прием к министру путей сообщения Борису Павловичу Бещеву, большому любителю спорта, прежде всего, конечно, футбола. Щеголев и Куперман формально были членами спортивного общества «Локомотив».

Если Куперману было к таким приемам не привыкать, то Щеголеву выпало побывать у министра в кабинете впервые. Он волновался, расспрашивал Купермана о том, как себя вести. Опытный гроссмейстер успокаивал Щеголева, говорил, что ничего особенного, поговорят, дадут, быть может, какой-нибудь подарок, пожмут руку на прощанье.

Оказалось все не так.

Щеголев пробыл у Бещева ровно одну минуту, вылетел из кабинета, как ошпаренный, бросил на ходу Куперману: «Я сейчас, Исер Иосифович» и исчез. Когда спустя некоторое время вернулся, Куперман поинтересовался, как прошел прием, и Щеголев прошептал:

– Блестяще.

– А что он тебе сказал?

– Только два слова: «Идите в кассу», – и Щеголев показал Купер – ману внушительный конверт.

 

Охота на сборную СССР

2 мая 1990 года, когда киевское «Динамо» (игроки этого клуба составляли костяк советской сборной, готовившейся к чемпионату мира) выиграло в Москве финальный матч розыгрыша Кубка СССР у «Локомотива» со счетом 6:1, руководство итальянской контрразведки СИСМИ получило депешу, в содержание которой не могло поверить.

Агент СИСМИ сообщал из Бейрута, что палестинские террористические группы Абу Нидаля, Джебриля, а также исламисты «Хезболлаха» готовятся к покушению на советскую футбольную сборную на чемпионате мира в Италии в качестве акта возмездия за попустительство Михаила Горбачева в отношении эмиграции советских евреев в Израиль.

В штаб-квартире СИСМИ в Форте Браски, расположенной за западной окраине Рима, к ливанским источникам информации относятся как к наиболее достоверным, однако в этой ситуации, учитывая исключительную важность полученных сведений, было принято решение немедленно перепроверить их в других точках, в частности, в Тунисе и на Кипре. Агентам в Тунис и Никосию были отправлены по секретным каналам срочные телеграммы, в которых предлагалось незамедлительно сообщить все, что они смогут узнать относительно подготовки террористических актов против советской команды.

Тунис и Кипр подтвердили информацию Ливана. Возглавлявший тогда СИСМИ адмирал Фулвио Мартини счел ситуацию настолько угрожающей, что принял решение, судя по всему, после консультаций с премьер-министром, поставить в известность резидентуру Первого главного управления КГБ СССР в Риме. Руководство СИСМИ использовало для передачи советским чекистам предложения о возможной встрече преференциальный канал, созданный к визиту в Италию Михаила Горбачева. Беспрецедентные контакты между представителями ПГУ КГБ и СИСМИ состоялись в середине мая 1990 года в центре Рима в одном из защищенных от прослушивания кабинетов министерства внутренних дел Италии.

Почему контакты эти можно назвать беспрецедентными?

СИСМИ (служба военной информации и безопасности), указ о создании которой был подписан 24 октября 1977 года, в отличие от другой итальянской контрразведывательной организации – СИСДЕ, занимающейся прежде всего защитой демократических институтов государства от внутреннего терроризма, действует внутри страны против иностранных разведок и террористов. КГБ – одна из основных организаций, на предотвращение деятельности которой в Италии направлены усилия людей из СИСМИ. Именно поэтому решение руководства СИСМИ о контактах со своими «клиентами» считается итальянской стороной беспрецедентным. Впрочем, и советской, наверное, тоже.

Я работал тогда в «Московских новостях» и, готовя вместе с римским корреспондентом АПН Лешей Хазовым материал для еженедельника, обратился в пресс-бюро Службы внешней разведки России с просьбой посодействовать в получении дополнительных материалов о сотрудничестве КГБ с СИСМИ весной и летом 1990 года. Представителем пресс-бюро было подтверждено, что «итальянская контрразведка СИСМИ по своим каналам обратилась к руководству ПГУ КГБ с просьбой сообщить имеющуюся, возможно, у советской стороны информацию о готовящихся террористических актах со стороны экстремистских мусульманских организаций против футболистов, собиравшихся принять участие в чемпионате мира. Исходя из гуманных соображений, советская разведка передала информацию о том, что ряд экстремистских мусульманских организаций, выступающих против политики Израиля на Ближнем Востоке, действительно готовит серию террористических актов в отношении спортсменов СССР, США и Израиля и некоторых восточноевропейских стран и планирует приурочить их к чемпионату мира по футболу».

Наверное, КГБ что-то знал от своих агентов на Ближнем Востоке о готовившихся палестинцами «мероприятиях». Наверное, сведения из СИСМИ во многом подтверждали то, что КГБ было уже частично известно, но известно, быть может, не до такой степени, чтобы бить тревогу. Так или иначе, но сотрудничество КГБ и СИСМИ началось в середине мая 1990 года на сверхсекретной встрече представителей обеих спецслужб в Риме.

Нам с Хазовым из достоверных источников стало известно, что на первой же встрече после обмена имеющейся информацией за традиционным для Италии кофе была достигнута договоренность о разделении функций. СИСМИ взяла на себя обеспечение безопасности сборной СССР на итальянской территории. КГБ же передал СИСМИ прекрасно изданный альбом с набором фотографий большой группы палестинских террористов с приложениями в виде списка террористических организаций, их отделений в разных странах, номеров паспортов – алжирских, ливийских, иранских, других стран, – по которым террористы могли попасть на территорию Италии во время чемпионата мира. Изготовить альбом с подобными фотографиями и сведениями для КГБ было несложно, особенно если учесть, что огромное количество палестинских боевиков прошло обучение на базах Комитета госбезопасности в Советском Союзе, а также в центрах по подготовке террористов, располагавшихся в ряде восточноевропейских стран.

Сразу же после первой встречи офицеров СИСМИ и КГБ каждый шаг сборной СССР по футболу стал тщательно контролироваться.

С того момента как ТУ-134 с советской футбольной делегацией, состоявшей из сорока человек, среди которых впервые за долгие годы не было традиционного спецприкрепленного «заместителя руководителя» из КГБ, приземлился в 11.50 местного времени в аэропорту Пизы, в дело вступили подразделения СИСМИ, тесно взаимодействовавшие с полицией и карабинерами. Спецподразделения круглосуточно охраняли все виды транспорта, на которых передвигалась по Италии футбольная сборная СССР. Как только команда появлялась в Бари или Неаполе, ее встречала довольно многочисленная группа хорошо вооруженных людей, сопровождала до выбранных заранее грандотеля «Д’Арагона» и спортивного центра «Парадизо» и охраняла там до тех пор, пока она не возвращалась в базовый лагерь в Чокко.

Внешне территория Чокко по сценарию СИСМИ выглядела доступной для посетителей. Действительно, на базу регулярно приезжали многочисленные гости советской команды, в том числе и вербовщики из различных клубов Западной Европы. Но никто из них и предположить не мог, под каким контролем контрразведки находится. О сложившейся ситуации не знали тогда не только советские футболисты. Вообще никто ничего не знал, кроме небольшой группы офицеров СИСМИ, руководивших операцией. Вряд ли в курсе дела был и специально созданный в середине января 1990 года комитет по безопасности – под чемпионат мира – под председательством заместителя министра внутренних дел. В СИСМИ полагали, что чем меньше людей знает о сути разработанных специалистами по антитерроризму мероприятий, тем лучше.

«Если бы что-то такое было, я бы обязательно об этом знал, – говорит Вячеслав Колосков, руководитель советской Федерации и вицепрезидент Международной федерации футбола (ФИФА). – Помимо всего прочего, я входил в оргкомитет по проведению чемпионата мира. У ФИФА была прямая связь с итальянскими организациями, отвечавшими за безопасность. Полагаю, спецслужбы обязательно бы проинформировали нас, если бы вдруг случилось что-то из ряда вон выходящее.

Словом, на чемпионате мира-90 была вполне нормальная обстановка и не наблюдалось никаких попыток нарушить ее».

Попытки, тем не менее, были, но пока сведения о них находятся в секретных папках СИСМИ, работники которой, по информации достоверных источников, не только предотвратили въезд в Италию некоторых зафиксированных в альбоме КГБ палестинцев, но и арестовали кое-кого из сумевших просочиться сквозь воздвигнутые на границе барьеры.

Валерий Лобановский, вместе с которым мы занимались сбором дополнительных материалов для переиздания его книги «Бесконечный матч», сказал, прочитав в «МН» статью «Агент передает из Бейрута»: «Прочитав статью, я тут же вспомнил о количестве охранников в Чокко, и те меры, которые вооруженные до зубов люди принимали в момент нашего вылета из Пизы и прилета в Бари и Неаполь. Тогда мы, понятно, и думать не думали, что нам что-то – или кто-то – угрожает. Считали, что охраняют так, сопровождая на матчи и в отели, все сборные, приехавшие в Италию. И хорошо, к слову, что не думали и о возможных террористических актах ничего не знали. Можно только представить наше состояние, если бы нас вдруг проинформировали: мы, конечно, вас охраняем, но имейте в виду, что в любой момент вас могут взорвать в вертолете, самолете, автобусе или в отеле».

 

Заметки на полях

У знаменитого спортивного врача Олега Белаковского поинтересовались, как было с анаболиками в то время, когда он работал со сборными командами СССР. Белаковский ответил: «Я всегда был против допинга. Считаю, что футболистам и хоккеистам он не нужен. О моем отказе давать ребятам анаболики доложили председателю Спорткомитета Сергею Павлову. Он меня вызвал: „Вы отсталый человек. Вот немцы своим пловчихам вводят мужские половые гормоны, и они плывут, как торпеды. А наши отстают от них на 15–20 метров“. Я ему сказал: „Сергей Павлович, у вас хорошая 15-летняя дочь. Если ей колоть мужские гормоны, будет низкий голос и борода вырастет“. Он изменился в лице. Моя судьба была решена. На следующий день я уже не был врачом сборной».

* * *

Из историй Никиты Павловича Симоняна. «Спартак» играет в Италии товарищеский матч с «Миланом» и сразу же пропускает гол. Николай Петрович Старостин сокрушается: «Это надо же – пропустить гол на первой минуте!» Тогдашний старший тренер «Спартака» Николай Алексеевич Гуляев отличался запредельным педантизмом. «Нет, – поправил он Николая Петровича, – на второй: на секундомере была минута и двенадцать секунд». «Спасибо, обрадовал», – проворчал в ответ Старостин.

* * *

Анатолий Коршунов считался в «Динамо» любимчиком Михаила Иосифовича Якушина. Его даже называли «сынком» тренера. Когда Коршунов оказывался в запасе, у Якушина спрашивали: «А почему вашего сынка нет в стартовом составе?» «А потому, – отвечал Якушин, – что сегодня сильный ветер, боюсь, как бы он не снес Коршунова с поля – весит-то он всего-навсего 61 килограмм. А вот во втором тайме, по прогнозам синоптиков, ветер стихнет, и Толя обязательно выйдет».

* * *

Игорь Захаров, один из лучших российских арбитров, однажды удачно снял напряжение, висевшее над сложным матчем ЦСКА – «Спартак» и грозившее перерасти в стычку между игроками. На лужниковское поле выбежала дворняга. Судья матч остановил и показал сей желтую карточку. Обе команды и десятки тысяч зрителей грохнули хохотом.

Коллега Захарова – Георгий Марамыгин – работал как-то на матче команд второго дивизиона в Пскове. И там на поле появилась собака. Один футболист ударил ее ногой. Марамыгин показал игроку красную карточку. Инспекторский комитет решение судьи поддержал.

* * *

Олег Сергеев, краек из торпедовского состава 60-х годов, на сборах в Сочи обратился к тренерам с просьбой разрешить ему после занятий возвращаться со стадиона в гостиницу не на автобусе вместе с партнерами, а – бегом. Конечно же, Сергееву пошли навстречу и нарадоваться не могли – дополнительная пробежка должна была пойти игроку только на пользу. Команда садилась в автобус, уезжала, Сергеев бежал. Так продолжалось несколько дней. Однажды автобус сломался, понадобилось время, чтобы справиться с поломкой. Когда поехали, увидели в окно, как на одном из этапов сергеевской «дистанции» нападающий тихо-мирно стоит у винного киоска, коих в Сочи было в те времена – не счесть, и пропускает стаканчик: денежку он всегда брал с собой.

* * *

Игравший за «Торпедо» защитник – трудяга Саша Мушковец (по завершении карьеры игрока он стал судьей, очень рано ушел из жизни – не было и пятидесяти) – рассказывал мне, как однажды, в середине 60-х годов (торпедовцы тогда, к слову, регулярно обыгрывали спартаковцев), его настолько в матче со «Спартаком» «накормил» ГалимзянХусаинов, против которого Мушковец действовал персонально, что после завершения встречи он, словно зомбированный, пошел за соперником в подтрибунном помещении и вслед за ним зашел в раздевалку «Спартака». В себя его привел только вопрос кого-то из спартаковцев: «Санек, ты чего это к нам? Переходишь, что ли?»

* * *

Как-то сборная СССР возвращалась из зарубежной поездки. На таможне в «Шереметьево-2» Юрий Дегтярев, вратарь донецкого «Шахтера», стоял в очереди за Василием Жупиковым, торпедовским защитником. Таможенник о чем-то спрашивал Жупикова, а у того немного дергалась щека, тик, и он время от времени – с коротким интервалом – отклонял голову в сторону Дегтярева, словно подмигивая проверяющему: я-то, мол, что, вот у него – да!.. Жупиков был быстро отпущен, а за Дегтярева взялись всерьез, вплоть до личного осмотра. Выходя из специальной для такого осмотра комнаты и поправляя галстук, Дегтярев по-доброму предупредил Жупикова: «Если ты, черт кривой, еще раз встанешь на таможне передо мной…»

* * *

Владимир Стрельченко, мэр Химок, в бытность свою президентом подмосковного клуба «Химки» настраивал игроков на матч просто: «Бей в девятку – будет гол, вот тебе и весь футбол».

* * *

На 9-е мая Бесков всегда приезжал на базу в Тарасовку в полковничьем кителе с орденами. Его поздравляли, устраивали чаепитие с тортом. И вот во время этого мероприятия приходит в столовую, едва проснувшись, игравший тогда в «Спартаке» Михаил Месхи-младший. Видит Константина Ивановича при параде и после паузы восторженно произносит: «Генералиссимус!»

* * *

Поэт Александр Ткаченко, в молодости выступавший за различные команды, рассказывал, как он играл в составе севастопольского СКЧФ (спортивный клуб черноморского флота). Матч был с кем-то из соседей – Керчью или Феодосией. На трибуне восседал командующий черноморского флота. После первого тайма СКЧФ проигрывал 01. Почти сразу после перерыва моряки пропустили еще один гол. На командующем нет лица. И в этот момент со скамейки запасных поднимается главный тренер СКЧФ, строевым шагом направляется к ложе командующего, отдает честь и выпаливает: «Товарищ командующий! Разрешите начать решающий штурм!» Адмирал автоматически: «Разрешаю!» После этого в ворота СКЧФ влетели еще два мяча.

* * *

«Спартак» регулярно участвовал в зимних мини-турнирах за границей. Двойная выгода: и подготовка к сезону, и премиальные в случае победы. В одном матче спартаковцы проиграли 4:6, ведя по ходу встречи 3:0. В раздевалке царит раздражение – потеряли по 300 долларов, причитавшихся за выигрыш. Как водится – разборки: кто куда и когда не добежал, кто виноват в четвертом голе. Все, словом, как обычно. В сторонке стоит Николай Петрович Старостин. Достает блокнот и ручку и негромко, но так, что все слышат, говорит:

– Костюм вельветовый. Внуку Мишке… Вычеркиваю.

* * *

Чем советские лозунги, агитки, нагнетание истерии перед крупными спортивными событиями отличаются, скажем, от того, что говорил 14 октября 2009 года телекомментатор Георгий Черданцев перед репортажем из Лужников со стыкового матча к чемпионату мира 2010 года в ЮАР между сборными России и Словении:

– В Москве плюс пять сегодня. Это значит, что мы в Африке, чувствуем ее запах. У нас есть когтистый и клыкастый мишка (это о баннере с медведем, растянутом во всю трибуну), гимны… Пойте (это – нам, тем, кто у телевизора) вместе со стадионом!

* * *

Известный наш биатлонист, двукратный олимпийский чемпион Дмитрий Васильев, огорченный выступлением команды в 2010 году, поведал в своем блоге на популярном сайте sports.ru о том, как мотивировали спортсменов в те советские годы, когда он сам выступал: «В свое время было еще жестче: не выступите хорошо – поедете в Афганистан снайперами. Помню, ощущения после таких слов оставались не самыми радужными. И мотивация была 100-процентной! О квартирах или о машинах никто даже не задумывался. Вот тогда было как на войне. Просто надо было выжить».

Надо отдать должное Васильеву. Он не призывал вернуться к советской системе мотивации биатлонистов. Да и в Афганистане уже много лет находятся войска других государств.

* * *

Федор Черенков – редкий для футболиста случай – учился не в институте физкультуры. В горном. Учился, причем, по-настоящему, без дураков. Экзамены и зачеты всегда старался сдавать вовремя. Константин Иванович Бесков Федору доверял и на экзамены отпускал прямо с предматчевых сборов, иногда – даже в день игры.

Как-то на экзамене профессор не узнал Черенкова, гонял его по полной программе. Потом профессору, поставившему студенту четыре балла («Ближе к пятерке», – сказал профессор, заполняя зачетку), рассказали, кто перед ним был. Он не поверил. На следующий матч «Спартака» студенты взяли профессора с собой. Еще во время разминки профессор, взглянув на поле, воскликнул: «Так это же студент Черенков!» «Сам ты, дядя, студент, – обернулся к преподавателю болельщик. – А Черенков – профессор!»

* * *

Тбилисское «Динамо» играло в Кардиффе. Было это еще в советские времена, когда валюты у игроков почти не было. Если и была, то ее количество можно было сравнивать с тем, что было у обычных граждан, а у обычных граждан ее не было вовсе. Как-то раз таможня обнаружила у выезжавшего с донецким «Шахтером» руководителя делегации 10 долларов, спрятанные в носке.

Тбилисцы тогда еврокубковый матч выиграли. На банкете после игры один из хозяев «Кардиффа» решил, намекая на бедность советских игроков, поиздеваться над ними. Он эффектным жестом вытащил из бумажника пятифунтовую банкноту и не менее эффектным жестом протянул ее лучшему футболисту матча Давиду Кипиани. Не на того напал! Дато, ни на секунду не задумавшись, попросил ручку, расписался на банкноте и – под хохот очевидцев – вернул ее в момент растерявшемуся владельцу купюры.

* * *

За победу на Олимпийских играх 1952 года в Хельсинки Юрию Тюкалову, превзошедшему всех в соревнованиях по академической гребле, выдали три метра драпа на пальто и разрешили остаться до конца Игр. А это – суточные: 36 тысяч тогдашних финских марок. Отцу Тюкалов купил в подарок свитер, маме – чернобурку, а себе – граверный инструмент: олимпийский чемпион был неплохим гравером. Советские таможенники, увидев такое богатство, устроили Тюкалову самую тщательную многочасовую проверку, задавая на протяжении многочасовой экзекуции один и тот же вопрос: «Куда спрятал бриллианты?»

* * *

На весенний товарищеский матч со сборной Бразилии в Москву в марте 2006 года приехал швейцарский судья Массимо Бузакка. Он и без того Россию не переваривает, а тут и вовсе распоясался: засчитал гол, который – все, кроме арбитра, видели! – Роналдо забил рукой, и не засчитал чистый – что тоже все, кроме него, видели! – российский гол.

На следующий день после игры Александр Бородюк, исполнявший тогда обязанности главного тренера сборной России, пришел в международный отдел РФС к Екатерине Ф. и поинтересовался: «Кому в голову пришло пригласить этого Бузакку?» «Мне», – сразу призналась Екатерина и объяснила, почему это сделала. Она просматривала в компьютере базу данных на рефери, и Бузакка ей приглянулся как мужчина. У нее муж был итальянец, а Бузакка – из итальянской части Швейцарии. Симпатичный. Вот и приглянулся.

* * *

Одно время известный футбольный агент Константин Сарсания помогал Курбану Бердыеву формировать состав казанского «Рубина». Они вдвоем много летали: Бразилия, Чехия, африканские страны… В Сенегале пошли на местный рынок. Курбан долго что-то выбирал. Константину, хорошо владеющему французским языком, стало скучно. Он подозвал местного пацаненка, дал ему купюру и сказал: «Вон, видишь, дядя стоит? Подойди к нему и скажи: „Бекиич, дай денег!“» Мальчишка запомнил только первое слово, подошел к Бердыеву и говорит: «Бекиич!» Курбан сначала ноль внимания. Пацаненок во второй раз: «Бекиич!» Курбан снова вроде как не слышит. Третья попытка: «Бекиич!» Бердыев оборачивается, видит негритенка, ничего не понимает, таращит на него глаза, переводит изумленный взгляд на Константина и спрашивает: «Откуда он меня знает?!»

* * *

Максим Боков, высококлассный защитник, работал у Павла Садырина и в «Зените», и в ЦСКА. Он рассказывал, как однажды зимой команда отправилась на тренировочный сбор в Финляндию и занималась на территории знаменитого центра Kisakeskus:

– Как-то Пал Федорыч устроил кросс по снегу – наверх и обратно. «Я вам там наверху сюрприз приготовил», – сказал он. А мы старательно, где могли, дистанцию делали короче, чтобы как можно меньше бежать по снегу, а только – по дороге. Вернулись. «Что-то вы быстро, – удивился Садырин. – Сюрприз видели?» – «Нет, какой сюрприз?» – «Понятно. Значит, не добежали. Ничего, вечером еще раз побежите». Пришлось побежать еще раз. Наверху на снегу написано: «Ну что, тяжело, уроды?» – любимое слово Федорыча, и никто не обижался, только смеялись.

* * *

Канадский хоккейный вратарь Мартин Бродо рассказывал, что во время исполнения буллитов и выходов соперников «один на один» всегда старался смотреть в глаза противнику и по глазам определять, куда тот намерен бросить шайбу. В большинстве случаев прием срабатывал: невероятная реакция Бродо позволяла ему спасать ворота. Но в ситуации с Александром Овечкиным номер голкипера не проходил. Что делал Овечкин? Он затонировал (как на автомобиле) плексигласовое свое забрало, и сколько Бродо не вглядывался, глаз Овечкина вратарь не видел. Правилами тонирование не запрещено.

* * *

Рассказ Алексея Петровича Хомича, «тигра», как назвали его англичане во время турне «Динамо» по Англии в 1945 году из детства:

– Оставляли меня, пацана, дома с сестренкой. Ей, должно быть, год был. А ребята со двора хором: «Хома, выходи!» А как выходить? Сестру-то не оставишь! Я ее в одеяло завертывал и вниз. И укладывал вместо штанги. Она спала, а мы бились. Так я вам скажу: под ту руку, где она лежала, забить мне было невозможно. Под ту руку я бы мышонка не пропустил. Сам бы убился. Вот что мы, дурачье, вытворяли. Если бы я теперь увидел сына за таким делом, не знаю, что бы с ним сделал…

* * *

Украинский журналист Николай Несенюк, рассказывая читателям о встрече главы судейского футбольного корпуса страны Пьерлуиджи Коллины с прессой, сообщил: «… Когда советский арбитр Филатов получил „Золотой свисток“ ФИФА 50 лет назад…» В комментариях въедливый интернетовский пользователь поправил: «Не Филатов, а Липатов».

На самом же деле речь идет о Николае Гавриловиче Латышеве, получившем «Свисток» за финальный матч чемпионата мира 1962 года Бразилия – Чехословакия.

* * *

В 1983 году 15-летний Игорь Добровольский здорово сыграл в матче дублеров за кишиневскую «Нистру» против днепропетровского «Днепра». Выйдя на несколько минут на замену, он сначала сам забил гол, а потом, после его изумительной передачи, мяч забил партнер. Главный тренер «Днепра» Владимир Емец привел мальчишку в раздевалку своей команды и сказал: «Посмотрите, кто вас обыграл». А в тот день за дубль «Днепра» играли Протасов, Лютый, Федоренко, Серебрянский… «Да мы на него и внимания-то не обратили, – заметил кто-то из игроков. – В нем весу не больше сорока килограммов». «У него, – сказал Емец, – из сорока килограммов тридцать пять в голове».

* * *

Актер Театра на Таганке Борис Хмельницкий рассказывал мне, когда я в конце 1986 года готовил для журнала «Спортивные игры» материал на тему «Высоцкий и спорт»:

– Володя футбол очень любил. Помню, гастролировали мы в Сухуми, в дни какого-то чемпионата мира. Наверное, мексиканского, 70-го года.

Так вот, спектакли, в частности, «Добрый человек из Сезуана», должны были заканчиваться в половине одиннадцатого вечера, а телевизионные трансляции из Мексики начинались в десять. Володя проводил соответствующую работу, все включались в предложенный им убыстренный ритм спектакля, мы выгадывали за счет этого минут 20–30 и почти никогда не опаздывали к началу репортажей.

* * *

Николай Петрович Старостин, будучи игроком, любую свободную минуту посвящал тренировкам. Даже тогда, когда он возвращался с женой из театра или после просмотра кинофильма, Н. П. снимал туфли и в носках совершал несколько ускорений по опустевшей в сумерках парковой аллее.

– Мне следовало тогда серьезно работать над скоростью, – пояснял Николай Петрович спустя десятилетия смысл своих упражнений молодым спартаковцам.

Кто-то из них непременно спрашивал:

– Так с ботинками в руках и ускорялись?

– Это еще зачем? – удивлялся, не чувствуя подвоха, Николай Петрович.

– Ну как же? Украсть ведь могли. Вы-то побежали, а ботиночки тю-тю.

– А жена на что? Тут, брат, все рассчитано было.

* * *

Хоккеисты на заре развития хоккея с шайбой в Советском Союзе играли на воздухе, под открытым небом. Можно только представить, как «весело» было за Уралом, в Сибири. ЦСКА, например, там играл «в одну калитку», и у вратаря Николая Пучкова постоянно мерзли ноги: у соперников не было сил и мощи для того, чтобы постоянно атаковать ворота армейцев, и голкипер, в отличие от защитников и нападающих, оставался без движения.

Анатолий Владимирович Тарасов посоветовал Пучкову закалять ноги. Пучков стал каждый вечер перед сном минут пятнадцать ходить босиком по снегу на тренировочной базе. Могло это остаться вне внимания партнеров? Конечно же, нет! Константин Локтев уже на третий вечер закаливания пошутил и закрыл дверь базы на ключ изнутри. «Если бы Костя вовремя не одумался, я бы околел», – вспоминал Пучков.

* * *

Подмосковный Новогорск. Тренировочный сбор сборной СССР времен Валерия Лобановского. Один из его ассистентов – Владимир Веремеев – очень хорошо плавал. На спор в бассейне обгонял любого. Как-то в свободное время Игорь Беланов – одессит, выросший у Черного моря, натянул заранее приготовленные ласты, потихоньку спустился в воду и обратился к Веремееву: «Григорьич, а со мной?» Веремеев согласился. Он, разумеется, приготовлений Беланова не видел. После заплыва на Григорьича страшно было смотреть: он отстал метров на 10–12. Беланов так же незаметно ласты снял и на бортик вылез без них. Лобановский, наблюдавший состязание от и до и эпизод с ластами, конечно же, не пропустивший, после финиша сказал со смехом: «Ну, Игорек, ты и даешь!»

* * *

В 1990 году Николаю Петровичу Старостину в торжественной кремлевской обстановке вручали медаль Героя Социалистического Труда. Награждал знаменитого спартаковца, как и остальных орденоносцев, собравшихся в Кремле, президент СССР Михаил Горбачев.

Почти каждый, получив орден или медаль и выслушав приветственные слова президента, подходил к микрофону и говорил одно и то же: «Я постараюсь». Настала очередь Старостина. Пока Горбачев прилаживал «Гертруду» к лацкану его пиджака, Николай Петрович говорил что-то на ушко Михаилу Сергеевичу. Тот, приколов, наконец, медаль, сказал в микрофон: «Я постараюсь».

* * *

Александр Липко, спартаковский футболист, игравший в «Спартаке» в понятную всем игру, удивился, попав в нижегородский «Локомотив» к тренеру Валерию Овчинникову:

– После спартаковского футбола так и не мог понять, во что играет «Локомотив» и для чего он так тренируется. Одно только выражение – «держать болонь!» – до сих пор вызывает страх. Тренировочный сбор. Жара под тридцать, а ты наматываешь круги вокруг поля в болониевой куртке. Только хочешь снять – моментальный окрик: «Держать болонь!» Когда просили потренироваться с мячами, нам их давали в руки, и мы опять бежали, с мячами в руках, в «болонье».

* * *

Олег Корнблит, друживший с Озеровым, превосходным теннисистом, рассказывал о Николае Николаевиче такую историю:

«Дело было перед войной. В 1939 году Озеров возвращался в Москву из Харькова, где он играл в каком-то турнире. Перед отъездом отправил домой телеграмму: „Запух Михайлову, счет 625757“.

В Москве на вокзале Николая Николаевича уже ждали. Взяли под белы ручки, отвезли в „контору“, где продержали три дня, выясняя, что за шифровку он послал: кто такой Запух и что это за таинственный счет – не на подрывную ли деятельность предназначен? Потом, конечно, выяснили, что „запух“ на теннисном сленге означает „проиграл“, а счет – не банковский, а теннисный, но три дня в кутузке Николай Николаевич все же просидел».

* * *

После победного финала мюнхенской Олимпиады-72 стали выяснять, кто был лучшим защитником решающего матча с американцами. Владимир Петрович Кондрашин без раздумий сказал: Коркия. Но как же Коркия? Он ведь затеял драку с лидером американцев Дуайтом Джонсом, и их обоих удалили с площадки!?

Иван Едешко вспоминает, как Коркия, когда все прояснилось – переигровки не будет, подошел к Кондрашину и сказал: «Петрович, я так хорошо начал игру, у меня пошло, и вдруг эта драка…» А Кондрашин в ответ: «Миша, лучше ты никогда не сыграешь! Ты же, жертвуя собой, устранил главную опасность».

* * *

Виктор Санеев, выдающийся легкоатлет, после победной для него Олимпиады-72 в Мюнхене, где он выиграл турнир в тройном прыжке, решил жениться. Свадьбу устроил в родном Сухуми. Самое, наверное, необычное приглашение на торжество он отправил в Агентство печати новости (АПН) своим друзьям – прекрасному спортивному журналисту Алексею Сребницкому и фотохудожнику Юрию Сомову. Отправил на имя председателя правления АПН: «В связи с моим бракосочетанием прошу Вас командировать в Абхазию Ваших сотрудников Сомова и Сребницкого. Двукратный олимпийский чемпион Санеев».

«Самое смешное, – рассказывал Сребницкий, – нам выписали командировки, но мы за них и отчитались – материал разошелся на весь мир». Алексей был поражен не широтой праздника, а тем, что наутро молодожен отправился на тренировку.

* * *

Василий Алексеев, давая интервью солидному израильскому журналу, попросил интервьюеров передать привет своей тете. «И кто ваша тетя?» – заинтересовались журналисты. «Неужели не знаете? – картинно изумился Василий Иванович. – Голда Меир», после чего журнал вышел с сенсационным заголовком «Советский чемпион – племянник премьер-министра Израиля». Сам же виновник переполоха, когда его спрашивали, зачем он это сделал, отвечал, довольно улыбаясь, рифмой: «Самый сильный из евреев – я, Василий Алексеев».