Отец Есенина

Был такой замечательный человек – Миша Жигалин, безумно любивший футбол вообще и «Спартак» в частности. Его знали все игроки и тренеры, журналисты и функционеры. Одно время он подрабатывал контролером на стадионе в Лужниках. Там я с ним – во второй половине 60-х годов прошлого века – и познакомился: Миша с повязкой на рукаве проверял пропуска у входа в ложу прессы, располагавшуюся на верхотуре стадиона. Добирались до нее на лифте вместе с телекомментаторами – их кабины, как и сейчас, находились под самым козырьком арены. Из ложи прессы почти всегда смотрел футбол Константин Иванович Бесков, в том числе и тогда, когда играла его команда, – на тренерскую скамейку он в таких случаях отправлялся после перерыва. Среди соседей можно было обнаружить писателей, артистов, Михаила Моисеевича Ботвинника, предпочитавшего международные матчи.

И вот проход в это святилище контролировал Миша Жигалин. Он, разумеется, знал в лицо всех репортеров, пропусков у них не требовал, до игры обменивался информацией, в перерыве обсуждал с ними происходившее на поле. Миша был известным коллекционером футбольных программок. Собирал только спартаковские, то есть, с тех матчей, в которых принимал участие «Спартак», – в чемпионате страны, розыгрыше Кубка, международных турнирах, товарищеских – дома и за рубежом. У него, начиная с первой выпущенной к спартаковскому матчу программки, было почти полное «собрание сочинений». Не доставало лишь нескольких раритетных экземпляров, выпускавшихся во время зарубежных турне «Спартака» в 40-х и 50-х годах. Кто-то подсказал Мише, что таковые могут быть у Константина Сергеевича Есенина, известного статистика футбола, публиковавшегося в еженедельнике «Футбол». Сын Сергея Есенина, он с утра до ночи колдовал над футбольной цифирью. С ее помощью искал закономерности, находил их, опровергал устоявшиеся суждения, делал прогнозы.

Жигалин, узнав адрес дачи Константина Сергеевича, с которым знаком не был, отправился в Подмосковье. На звонок к калитке, запертой на два замка, подошел Константин Сергеевич, уставший от постоянных нашествий поклонников поэта, норовивших проникнуть в дом и что-нибудь на память стибрить. Предположив в Мише одного из таких посетителей, Константин Сергеевич открывать калитку не стал, а поинтересовался целью Мишиного прихода. Миша честно рассказал о программках, назвал те, за которыми он в то время гонялся, и сказал, что очень надеется на помощь Константина Сергеевича. Хозяин дачи и поверил гостю – уж очень точен он был в названиях матчей, и не поверил, предположив, что программки – всего лишь ширма для того, чтобы проникнуть в дом поэта. Так он Мише и сказал: «А вы точно не по поводу архива моего отца пришли?» Мишин ответ заставил Константина Сергеевича широко распахнуть калитку, пригласить Жигалина в дом и допустить его к собственному архиву. «Я, – сказал тогда Миша, – понятия не имею, кто ваш отец».

Миша, тяжело болевший, давно перебрался в мир иной. Коллекцию спартаковских программок он, говорят, кому-то продал, когда затевал в новые времена бизнес, связанный со строительством простейших гаражей. И кто-то коллекцию эту, наверняка, постоянно пополняет.

 

«Пьяный» милиционер

Вторая половина 70-х годов. Теплый субботний вечер. Время – половина седьмого. Возвращаемся с Сашей Левинсоном на его автомобиле с какого-то матча, проходившего на «Динамо», по Ленинградскому шоссе. В машине, помимо водителя, Миша Жигалин и я. На мосту, метров за двести до съезда на площадь Белорусского вокзала гаишник тормозит наш «жигуленок». Саша выскакивает из машины, отправляется к милиционеру, а я через заднее окно наблюдаю, как они сначала спокойно разговаривают, а потом оба начинают размахивать руками. Саша возвращается и говорит: «По-моему, он пьяный». Иду с ним к милиционеру. Действительно, лицо серое, слова не совсем четко произносит, движения не очень уверенные. Киваю Левинсону, и он говорит инспектору: «Ты – пьяный». Милиционер:

– Давай спорить, что нет?

– Давай, – говорит Левинсон. – На что?

– На две бутылки коньяка, – ответ мгновенный.

– А как докажешь, что трезв?

– Сей момент!

Инспектор по рации что-то говорит, через короткий отрезок времени на мост с сиреной влетает милицейская «Волга», мы в нее садимся, и водитель «Волги» протягивает «нашему» милиционеру алкотестер. Тот дышит в трубку, показывает нам и торжествующе говорит: «Все в порядке!» Я с заднего сиденья милицейского автомобиля говорю ему:

– У вас левый алкотестер. Возите его всегда с собой и дурите народ.

– Все по-честному! – обиделся гаишник. – Ты сегодня выпивал?

– Да. Пиво на стадионе.

– Давно?

– Часа два назад.

– Не пойдет. Нужен свежак.

– У меня в машине в сумке еще бутылочка есть, домой со стадиона прихватил.

– Тащи сюда!

Сходил за пивом, вернулся в машину.

– Пей!

Я стал спокойно пить пиво из принесенной бутылки.

– Быстрее! – стали торопить меня милиционеры.

Допил. Дали алкотестер мне.

– Дыши!

Подышал. Прибор показал наличие алкоголя.

– Вот видишь! Все по-честному, – обрадовался гаишник. – Быстро в свою машину и поехали в Елисеевский за коньяком.

Вслед за «Волгой» ГАИ, с сиреной мчавшей посередине улицы Горького, с такой же скоростью летели «Жигули» Левинсона. Только потом я сообразил, почему меня торопили с пивом и так гнали к гастроному: тогда отделы, продававшие алкоголь, закрывались в семь вечера. Мы успели. Перед Елисеевским машина ГАИ перегородила дорогу, Левинсон припарковался, вместе с милиционером – чтобы без очереди! – влетел в магазин и вернулся через пять минут с двумя бутылками армянского. Забирая добычу, «наш» гаишник сказал, что серый он оттого, что сменщик так и не появился, ему пришлось сутки провести на посту, а сейчас он с ног валится от усталости.

История на этом не завершилась. Спустя несколько дней левинсоновский друг детства Леша Стычкин, отец известного нынче артиста Евгения Стычкина, сказал Левинсону: «Тут такой номер был – мне рассказали: днями на ленинградке какой-то еврей заставил гаишника в трубку дышать».

 

«Где пассажир?»

Известный фотокор «Советского спорта» Борис Светланов в молодости увлекался автогонками, потом одно время работал в такси. В те времена категорически запрещалось перевозить пассажиров с выключенными в таксомоторах счетчиками. О том, выключен он или включен, можно было узнать по зеленому огоньку в правой верхней части лобового стекла. Как только счетчик включался, лампочка гасла. Выключался – лампочка зеленым светом зазывала новых пассажиров.

Однажды Светланов поздним вечером, завершив работу, возвращался в таксопарк. Увидев ехавшую ему навстречу машину ГАИ, Борис снял кепку, нацепил ее на кулак правой руки, и получилось так, что и огонек зеленый горит, и пассажир рядом с водителем – в кепке – сидит. Глянув в зеркало заднего вида и убедившись в том, что ГАИшная развернулась и стала следовать за машиной таксиста-нарушителя, Светланов вернул кепку на голову и спокойно продолжал ехать как ни в чем не бывало. ГАИшники быстро настигли его, прижали к бордюру, вышли из своей машины, подошли к такси и, увидев, что водитель в салоне один, спросили: «Где пассажир?» – «Какой пассажир?» – «В машине был пассажир!» – «Не было никакого пассажира. Я в парк еду с работы». Милиционеры заставили Светланова выйти из машины, открыли все двери, проверили салон, потом заглянули в багажник и, ничего не сказав, сели в свой автомобиль и уехали.

 

«Ты где был?»

Еще одна история с Борисом Светлановым произошла во время его поездки за город на Кутузовским проспекте. Светланов ехал по широкому проспекту на своей 21-й «Волге» с оленем на капоте ранним летним воскресным утром. Пробок в те времена не было и в помине. На дороге машина Бориса оказалась единственной. Возле дома № 26, в котором жили многие видные деятели КПСС и советского правительства, в частности, Л. И. Брежнев и Ю. В. Андропов, тогда стоял «стакан» – стеклянная будка на вбитой в землю металлической трубе. В кабинку вела лестница. В будке постоянно дежурил милиционер, перекрывавший, когда возникала необходимость (выезжали, скажем, со двора начальники), движение. Заодно он следил за порядком на вверенном ему участке дороги и в случае чего оповещал следующие посты.

Светланов – стоит напомнить, что в молодости он занимался автогонками, – метров за сто до того, как оказаться напротив «стакана», направил «Волгу» прямо, сам залез под руль и, придерживая его, на невысокой скорости проехал мимо ошарашенного милиционера. Метров через сто после того, как он его миновал, Светланов вылез из-под руля и спокойно продолжил движение.

Возле Триумфальной арки дорогу ему перегородила милицейская машина, и как только он остановился, к нему бросились два лейтенанта, мигом распахнули дверцу с водительской стороны, и один из них, пристально глядя на Светланова, задал идиотский по сути своей вопрос: «Ты где был?» «Как где? – удивился Светланов. – Вот он я. А что случилось?» «Да этот, из „стакана“, – услышал Борис в ответ, – передал нам по рации, что мимо него только что проследовала „Волга“ без водителя. Опять, наверное, нажрался с утра. Счастливого пути».

 

Колхоз для тренера

Виктор Прокопенко, несколько сезонов проработавший в одесском «Черноморце» ассистентом Анатолия Зубрицкого, Никиты Симоняна и Сергея Шапошникова после того, как последний из-за болезни не смог продолжить работу, в сезоне 1982 года принял команду. Виктор любил рассказывать о том, как инструктор обкома партии, едва только тренер переступил порог его кабинета, огорошил вопросом:

– Ты видел фильм «Председатель»?

– Видел.

– Помнишь, как герой фильма принял отстающий колхоз и вывел его в передовые?

– Помню, конечно.

– Вот точно так же ты должен взять отстающую команду и вывести ее в передовики нашего футбола!

– Но колхоз и футбольная команда – это же, как говорят у нас в Одессе, две большие разницы!

– Не то говоришь. Ты должен сказать: «Выведу!»

– Это было бы не очень скромно с моей стороны.

– Ишь, какой скромный нашелся. Раз партия тебе доверяет, надо это ценить!

 

Игнашевич и весы

На заграничных сборах зимой 2008 года в стане ЦСКА произошло событие, едва не завершившееся исключением из команды ее капитана Сергея Игнашевича, но закончившееся для него всего лишь лишением повязки. В одно прекрасное утро Игнашевич взял напольные весы, предназначавшиеся для ежедневного взвешивания – обязательной процедуры во всех клубах, особенно во время их пребывания в тренировочных лагерях, – унес их в свой номер и заперся изнутри. Врачи, на которых была возложена обязанность контролировать изменение веса у игроков, немедленно доложили о случившемся главному тренеру Валерию Газзаеву. Тот отправил к Игнашевичу своего помощника Николая Латыша. До Латыша Игнашевич не снизошел, настаивая на переговорах с самим Газзаевым.

Результаты переговоров просты. Весы вернулись на место. Капитаном стал Игорь Акинфеев. Игнашевича с огромным трудом отстояли ведущие футболисты, ходившие к тренеру просить за него. Газзаев сдался, хотя у него были все основания избавиться от игрока, сознательно нарушившего дисциплину тренировочных сборов, причем сделавшего это на глазах всей команды: посмотрите, мол, как я его, этого тренера-сатрапа!

В свое время схожая история с весами произошла во второй команде московского «Динамо», которую тренировал Адамас Соломонович Голодец. Напольных весов, напичканных электроникой, тогда не было и в помине. В коридоре стояли огромные весы – точно такие, на каких в парках за деньги взвешивали желающих, а в банях – прошедших через парилку тучных мужиков, наивно полагавших, что уж теперь-то от животика они избавились, во всяком случае, до первых двух кружек пива. Голодец заставлял футболистов каждое утро становиться на весы. Самых нерадивых, склонных к полноте, взвешивал сам.

Сами весы утащить было невозможно – настолько они были тяжелы и громоздки. Игроки утащили плиту, на которую вставали при взвешивании. Адамас Соломонович собрал команду, построил ее и проникновенно сказал: «В наших рядах произошло ЧП мирового масштаба. Какая-то сволочь украла плиту с весов. У вас две минуты. Не вернется плита, добро пожаловать всем, без исключения, на „тропу Голодца“.»

«Тропы» этой – кросса по песку, по лесу, потом снова по песку – боялся даже основной состав «Динамо». Потому не потребовалось даже выделенных Адамасом Соломоновичем двух минут. Через одну плита вернулась на место.

 

Давление на Анзора

Когда тбилисское «Динамо» и московское «Торпедо» приехали осенью 1964 года в Ташкент на «золотой» матч, торпедовский вратарь Анзор Кавазашвили подвергся беспрецедентному давлению. На него, как принято сейчас говорить, «выходили» знакомые и незнакомые грузины, сомнительные личности, странные женщины – в гостиницу, в которой остановилось «Торпедо», пускали всех, и все просили у голкипера только одно – пропустить голы и сделать так, чтобы «Динамо» стало чемпионом СССР.

Кавазашвили обещали за проигрыш золотые горы, угрожали, его умоляли, плакали рядом с ним. Анзор, разумеется, всем отказывал, но уже в первый день пребывания в Ташкенте он настолько устал от встреч и телефонных звонков, что решил поговорить с приехавшим вместе с командой одним из ЗИЛовских руководителей (он был секретарем партийной организации огромного предприятия) Аркадием Вольским. Вольский выслушал Кавазашвили, и на совещании с тренерским штабом было принято решение: вместо психологически подавленного Анзора играть будет второй вратарь Эдуард Шаповаленко.

Вовсе не исключено, что именно такого решения добивались люди, осаждавшие Кавазашвили. Наверное, они хотели склонить Анзора к «измене», но знали при этом, что это – невозможно. Главная же их цель – выбить основного вратаря, одного из лучших голкиперов страны из колеи, заставить его нервничать и, по возможности, добиться выхода на поле дублера Кавазашвили.

Добились. «Динамо» выиграло матч со счетом 4:1.

 

«Добро пожаловать в Тронхейм!»

Из номеров гостиниц, в которых доводилось останавливаться, я непременно забирал листочки для писем с логотипом отеля и табличку, на одной стороне которой на разных языках содержится призыв прибрать в помещении, на другой – просьба не беспокоить. Таблички всегда лежали мертвым грузом, а вот листочки иногда шли в дело.

Однажды разбирал бумаги и обнаружил несколько таких листочков из гостиницы норвежского города Тронхейм – группа журналистов летала туда с московским «Динамо» на еврокубковый матч. Я жил в одном номере с Сережей Микуликом, в соседнем обитали Миша Быков, работавший тогда, по-моему, в «Московской правде», и Леня Трахтенберг, служивший в ту пору заместителем главного редактора газеты «Спорт-экспресс». О Лене я, наткнувшись на тронхеймовские листочки, и вспомнил.

На одном из них распечатал написанный на компьютере на английском языке небольшой текст такого примерно содержания: «Дорогой сэр, благодарим за то, что вы нашли время посетить наш небольшой отель. Хотели бы Вам сообщить, что Вы, по всей вероятности, по забывчивости не оплатили услуги мини-бара (шоколад, печенье, пиво) и счет за телефонные переговоры с Москвой. Мы были бы Вам очень благодарны, если бы Вы в течение десяти дней перечислили 220 норвежских крон на указанный ниже счет. Добро пожаловать в Тронхейм». И далее следовала подпись и номер счета.

По факсу из дома отправил эту бумажку в «Спорт-экспресс» на имя Трахтенберга. Один мой приятель из газеты был предупрежден – только он! – и информировал меня о реакции на телеграмму. «Да я, – сказал Леня (и совершенно при этом не лукавил), – к мини-бару даже не подходил, а телефонную трубку брал только тогда, когда меня газета из Москвы вызывала».

Спустя день-другой после того, как он стал названивать в «Динамо», я отправил Лене на бланке отеля новое сообщение: «Дорогой сэр. Проведенная нами дополнительная проверка описанной в предыдущем факсе ситуации показала, что менеджер нашего отеля при пользовании компьютерными данными допустил грубейшую ошибку. Выяснилось, что услуги мини-бара (шоколад, печенье, пиво), а также телефонный разговор с Москвой не имеют к Вам никакого отношения. Мы приносим Вам свои извинения и готовы на недельный срок принять Вас и Вашу семью в нашем отеле за наш счет в удобное для Вас время. Добро пожаловать в Тронхейм!..» И – та же подпись.

Лене перевели этот текст, и он сказал: «Ну вот, теперь другое дело. Быстро разобрались». Парень, переводивший факс, по поводу моего неважного письменного английского как-то засомневался. «Какой-то странный английский», – сказал он Трахтенбергу. «Ничего странного, – прервал сомнения переводчика Леня, – это же норвежец».

Потом он стал выяснять у знакомых, является ли присланный в редакцию факс с таким содержанием основанием для получения визы в норвежском посольстве, а я принялся судорожно соображать, как завершить розыгрыш. Ни одного нормального варианта у меня не было.

И вдруг в поминальнике газеты Леонид Трахтенберг, как заместитель главного редактора, исчезает, а появляется Леонид Трахтенберг – обозреватель. Я вспомнил: Леня говорил мне о том, что намерен уйти с административной должности и заняться только журналистской работой. Свершилось. И я отправил на имя Лени третий факс: «Дорогой сэр. Из сообщения ИТАР-ТАСС мы с удивлением узнали о том, что Вы больше не являетесь заместителем главного редактора газеты „Спорт-экспресс“. Если это так, то мы вынуждены аннулировать наше приглашение принять на недельный срок Вас и Вашу семью в нашем отеле за наш счет в удобное для Вас время. Добро пожаловать в Тронхейм».

 

Телефонный рай

В феврале 1981 года во время финской командировки отправился из Хельсинки в Лахти на чемпионат мира по биатлону. Аккредитовался, как водится, заранее. При входе на арену пропуск проверял молодой солдат. Когда мы миновали кордон, мой приятель, финский журналист Тапио Фурухолм, сын которого Тимо играет сейчас в футбольной сборной Финляндии, спросил: «Ты обратил внимание на парня, который смотрел твою аккредитацию?» – «Обычный солдат финской армии». – «В том-то и дело, что – необычный. Это олимпийский чемпион Томи Пойколайнен».

Я моментально вернулся к пропускному пункту. Действительно Пойколайнен, чемпион московской Олимпиады по стрельбе из лука. Не узнал его, наверное, только потому, что в очень уж необычном для совсем недавнего победителя летних Игр он предстал и странным каким-то делом – для обладателя золотой медали – занимался. Потом я выяснил, что для 18-летнего Пойколайнена настала пора служить в армии, в Финляндии с этим строго – не имеет никакого значения, олимпийский ты чемпион или же водитель автобуса. Единственное послабление – щадящий режим. После того, что мы называем «курсом молодого бойца», Томи отрядили в спортивное подразделение вооруженных сил, и у него даже было время для тренировок. И все же, стоит согласиться, невозможно представить себе российского олимпийского чемпиона, в военной форме проверяющего документы у журналистов при входе на арену. А тогда я представился Томи и попросил его выделить время для интервью. «Нет проблем, – ответил Пойколайнен, – но сейчас я занят, с поста отлучиться не могу, а потом нас отвезут в казарму. Позвоните туда». И он дал номер телефона.

Звонил я по этому номеру с очень высоким коэффициентом скептицизма: как же, позовут они солдата, в казарме-то, держи карман шире… Но – позвали, и интервью состоялось.

Как состоялось оно и с Марьей-Лиисой Хямяляйнен (после замужества – Кирвесниеми), выигравшей в 1984 году в Сараево три золотых олимпийских медали в лыжных гонках – на 5, 10 и 20 километров. Номер телефона помог раздобыть все тот же Фурухолм. Я позвонил. Мне ответили, что Марья-Лииса сейчас у мамы в сельской местности, и дали еще один номер. Новый звонок. Ответила мама олимпийской чемпионки: «Марья-Лииса сейчас подойти не может. Она доит коров. Перезвоните, пожалуйста, через час.» Первыми, когда трубку взяла Марья-Лииса, были мои поздравления с хорошим надоем.

И с Матти Нюкяненом, еще одним выдающимся финским олимпийским чемпионом – по прыжкам на лыжах с трамплина (одно «золото» в Сараево и три спустя четыре года в Калгари). Звонком я нашел его на тренировочной базе, он признался, что очень занят – напряженный график работы, но обещал при первом же появлении в Хельсинки позвонить. Позвонил и приехал в отделение ТАСС на Ratakatu.

Да что олимпийские чемпионы! Однажды мне нужно было подготовить материал о праздновании очередного дня государственной независимости Финляндии. 6 декабря торжественное заседание по этому поводу проходило в Куопио. Там должен был выступить президент страны Мауно Койвисто. Ехать примерно 400 километров туда и столько же обратно ради того, чтобы убедиться в том, что Койвисто выступил, не было никакого смысла. Из канцелярии президента поступил – с эмбарго до 19.00 – текст речи главы государства. Я на основе текста подготовил заметку. Оставалось только узнать, приехал ли Койвисто. Без пяти семь я позвонил в дом культуры Куопио, в котором проходило мероприятие. Трубку взял vahtimestari, вахтер по-нашему. Я представился и спросил: «Президент уже приехал?» – «Да, – ответил он, – только что. Проходит мимо меня. Позвать?..»

 

Горняки из Инты

Николай Николаевич Озеров рассказывал, как знакомые ему завидовали, когда он отправлялся на Олимпийские игры и удивлялись его рассказам – по возвращении – о том, что он ничего на Олимпиаде, кроме хоккейного дворца, не видел, поскольку практически не выходил из него, комментируя матчи турнира. Даже результаты советских спортсменов в других видах спорта Озеров узнавал из Москвы – не было тогда в комментаторских кабинках ни компьютеров, ни – тем более – Интернета.

Один из любимых рассказов Озерова на эту тему, как однажды ему во время репортажа сообщили в наушники:

– Николай Николаевич! А у вас там наши биатлонисты стали олимпийскими чемпионами!

– Шайба у Старшинова, передача Майорову… – это телезрителям. Потом, отключив на мгновение микрофон, – Москве:

– Какие молодцы!

И снова:

– Сейчас приходится вчетвером обороняться в своей зоне…

– Николай Николаевич, запишите имена чемпионов и при первой возможности сообщите об этом телезрителям и радиослушателям.

Озеров, не отрываясь от репортажа, записывает имена чемпионов.

– Бросок Викулова. Штанга!..

– И еще скажите, что на имя биатлонистов-чемпионов пришла телеграмма из города.

– Шайба в ловушке у Коноваленко. Из какого города телеграмма? Не слышу. Из какого?..

– Даем по буквам: Инна, Нина, Тамара.

Не прерывая репортаж, Николай Николаевич записывает имена и при первой возможности говорит телезрителям и радиослушателям:

– Дорогие друзья, только что поступило приятное для нас с вами сообщение: советские биатлонисты стали олимпийскими чемпионами! Первые поздравления им прислали три девушки – Инна, Нина и Тамара.

В Москве схватились за голову: какие девушки? Телеграмму прислали горняки из города Инты!

 

Ответный укус

Бывший президент футбольного «Спартака» Андрей Червиченко рассказывал о том, как однажды нигерийский нападающий Фло укусил спортивного директора клуба Александра Шикунова за руку:

– Мы никак не могли с ним расстаться. Неликвид, как говорят в футбольных клубах. Агенты привезли, расписали его достоинства. Мы купились. И – купили. А теперь надо было расставаться. Хотя бы для начала прилично сбросить ему зарплату. Вызвали его с Шикуновым в мой кабинет. И объявили парню, что отныне он будет получать ровно в три раза меньше – три тысячи долларов в месяц. Решение свое объяснили тем, что он не играет. Да и вообще, сказали мы ему, мы с тобой контракт в ближайшее время расторгнем. Так что решай сам: или ты без скандала уезжаешь, или нам придется подыскивать тебе другой российский клуб. Пока же – три тысячи.

Рассказывал ему все это доходчиво Шикунов через переводчика. Когда он речь свою закончил, Фло, молча все выслушавший, просто взял и укусил его за руку. И прокусил! Фло сам испугался от того, что прокусил человеку руку так, что пошла кровь. Я потом Шикунова травил: «Надо бы тебе от бешенства укольчик сделать».

 

Чача и мяч

Вова Шелия, обаятельный человек, всегда с уважением относящийся к старшим, известен не только как игрок сухумского «Динамо» и кутаисского «Торпедо» 70-х годов, но и как арбитр, частенько входивший в состав бригад, обслуживавших матчи чемпионата Советского Союза в высшей лиге.

Детство Вова провел в селе Алахадзы, расположенном между знаменитым местом отдыха Гагры и не менее знаменитой Пицундой.

«Неподалеку от нашего дома, – рассказывал Вова, – находилась спортивная база. Нас нельзя было оттуда выгнать. Взрослые разрешали нам играть в футбол. Счастьем было, когда туда приезжали тренироваться команды из Москвы. „Динамо“ делало это постоянно. Мы с открытыми ртами наблюдали за динамовскими тренировками. Нам доверяли подавать мячи, иногда улетавшие далеко за пределы поля. Каждого игрока мы знали по имени. Так получилось, что у меня сложились теплые отношения с Валерием Масловым. Он учил меня футбольным приемам, показывал, как правильно бить по мячу, подкручивать его, останавливать, жонглировать. Во многом благодаря Маслову, от которого я глаз не отрывал на динамовских тренировках, я и стал профессиональным футболистам. А еще нас связывал „товарообмен“. Я приносил на базу домашнее вино и чачу, а взамен получал футбольный мяч».

 

Новости от Островского

По Москве в советские времена регулярно прокатывались слухи о смерти или гибели того или иного популярного человека. Все знали, что официальная пресса постоянно замалчивает значимые события, и слухам потому большей частью верили.

Однажды прошел слух, что скончался знаменитый комментатор Николай Озеров. Он, по счастью, был жив-здоров, только-только вернулся из очередной зарубежной поездки, и его прямо из аэропорта повезли в Останкино: надо было прекратить слухи, а лучше всего это могло сделать появление Николая Николаевича на экране.

В те времена программа «Время» непременно завершалась сводкой спортивных новостей. Читал ее не диктор, а спортивный комментатор. У комментаторов был свой график выхода в эфир «Времени». Назначенный на тот вечер был вынужден ради такого события очередь свою пропустить.

За столом программы сидели втроем: дикторы Нонна Бодрова и Игорь Кириллов и Николай Николаевич. В кадре попеременно показывали Бодрову и Кириллова, рассказывавших о событиях в стране и мире. Последним перед спортивной частью был репортаж из дома-музея Николая Островского. Репортаж завершился, Бодрова включает микрофон и проникновенным голосом говорит:

– Со спортивными новостями вас познакомит Николай Островский…

О том, скольких усилий стоило оказавшемуся в кадре Озерову не расхохотаться, знает только он.

 

Японский лыжник

Георгий Сурков, работавший на советском телевидении, комментировал как-то международные соревнования лыжников. То ли чемпионат мира это был, то ли олимпийский турнир. Лыжные гонки обычно доверяют показывать телебригадам из северных стран, в частности, из Финляндии и Норвегии. Северные телевизионщики не оставляют без внимания выступления даже слабых спортсменов. Ставку они, разумеется, делают на лидеров, но и аутсайдеры не остаются в стороне.

Во время репортажа Георгия на экране возникла картинка. На одном из контрольных пунктов дистанции появилась фигурка спортсмена. На экране титры: 62. Keisuke Hirovato. Japan и время, за которое лыжник пробежал этот отрезок. Сурков прокомментировал: «На ваших экранах занимающий сейчас 62-е место японский лыжник Кейсуке Хировато». Пауза, и Георгий продолжил: «Да, действительно неважно выступает этот спортсмен».

С Японией связана и другая лыжная история. Знаменитая 30-километровая гонка лыжников на Олимпиаде-72 в Саппоро. Многие уже стартовали, когда буквально повалил снег. Вячеслав Веденин тут же принялся быстренько перемазывать лыжи – до старта ему осталось чуть больше минуты. Репортерам тогда разрешалось находиться в зоне, в которой спортсмены дожидались своей очереди. Японский газетчик, русским языком в какой-то степени владевший, поинтересовался у Веденина, как он относится к повалившему вдруг снегу. Ответ советского гонщика был зафиксирован на первой полосе вышедшей на следующий лень местной газеты: «Сказав волшебное слово – дахусим – русский лыжник выиграл золотую медаль».

 

Баран о трех ногах

Массажист ЦДКА Семен Степанович Рябинин, любимец всех армейских футболистов, как-то раз после победного матча команды в Воронеже купил тушу барана и в поезде положил ее, тщательно завернутую в бумагу, в ящик для багажа под нижней полкой.

Крупной кубковой победе – 9:1 над «Трудом» – игроки ЦДКА были рады. Рады они были и тому, что в поезде можно было отметить день рождения своего товарища по команде Юрия Ныркова. Отметили. Рябинин сразу же лег спать. Футболисты отметили еще немного и почувствовали, что проголодались. Еды с собой – никакой. Вспомнили про рябининского барана. Потихоньку приподняли крепко спавшего массажиста вместе с полкой, вытащили тушу, отрезали одну ногу, а все остальное положили на место. Ногу проводник сварил им в огромном бидоне в топке.

Когда подъезжали к Москве, кто-то из игроков вздумал пошутить – сказал, что ночью кто-то в вагоне блеял. Рябинин – моментально к полке. Приподняв ее, убедился, что все в порядке – туша, завернутая в бумагу, лежала на месте. Только дома он обнаружил, что баран его – о трех ногах. В бане, где собралась вся команда – попариться и на массаж, Семен Степанович ни с кем не разговаривал до тех пор, пока ему в виде извинения не преподнесли несколько кружечек любимого им пива. В несколько глотков осушив первую из них, Рябинин вымолвил: «Да я бы вам всего барана отдал, если бы вы мне сказали, что проголодались».

 

Секретный матч

Летом 1944 года в Москве состоялся международный матч, получивший статус «секретного». Несколько месяцев планировали провести встречу одной из московских команд с футболистами Великобритании. Наконец определили точную дату игры. Против англичан (никто, правда, не знал, что это за команда – любители, профессионалы?) решили выпустить основной состав ЦДКА. Потом наверху посовещались и решили: большой риск. Если ЦДКА проиграет, то как на это посмотрит высшее руководство страны, как отреагирует товарищ Сталин? Это что же, пока Красная Армия добивается побед на фронтах мировой войны, ее спортивный отряд проигрывает в Москве союзникам?

Рисковать не стали. В соперники англичанам назначили «Крылья Советов», усилив профсоюзную команду двумя игроками ЦДКА – Валентином Николаевым и Александром Прохоровым. Проиграют профсоюзники – что с них взять?

Матч сделали закрытым. Никаких болельщиков на «Динамо». Боялись поражения – чем меньше свидетелей его, тем лучше. Была введена система спецпропусков. Болельщики об игре, разумеется, прознали. Ажиотаж был невероятный. «Не знаю, – вспоминал Валентин Александрович Николаев, – насколько это соответствует истине, но поговаривали о том, что на футбольном „рынке“ за один спецпропуск предлагали мешок картошки – огромная цена для тех времен».

Задолго до матча стадион был оцеплен милицией и солдатами НКВД. На всех воротах висели огромные амбарные замки. Открыли только служебный вход. Начальство несколько дней подряд устраивало «накачки» футболистам. Подробнейшие инструкции на тему «Как помочь своей команде?» получил лучший в те годы советский арбитр Иван Широков.

Когда команды выстроились в центре поля перед началом матча, Валентин Николаев обратил внимание на одного из английских игроков – на ногах у него вместо бутс были обычные солдатские ботинки. Его партнеры футбольным видом тоже не отличались. Но на первых же минутах один из англичан пробил по советским воротам из центрального круга, и мяч влетел в ворота между ног словно загипнотизированного голкипера Александра Головкина. Обладатели спецпропусков на трибуне – в шоке. Но гол этот стал всего лишь курьезным эпизодом. Любители, конечно же, ничего не могли противопоставить профессионалам, на перерыв ушедшим при счете 10:1 в свою пользу, а во втором тайме забившим еще девять мячей. Десять забили два будущих высококлассных тренера – Николаев (четыре) и Александр Севидов (шесть).

 

Без дерева

Кирсан Илюмжинов, президент Калмыкии и патрон элистинского футбольного клуба «Уралан» (когда-то он играл в премьер-лиге, сейчас – исчез), ввел в начале нулевых годов обычай, в соответствии с которым тренер каждой приезжающей в калмыцкую столицу команды должен был посадить, в присутствии публики и прессы, дерево, а за это получал национальную одежду.

Работавший в то время с «Локомотивом» Юрий Семин стал первым отказником. Приехав на полуфинал Кубка России в Элисту, он не пришел на церемонию посадки дерева. У тренера были все основания для подобных действий. Семина вывела из себя история с приездом в Москву посланцев «Уралана», предложивших «Локомотиву» сдать полуфинал Кубка в обмен на шесть очков в чемпионате. Разозлился не только Семин – вся команда: местная команда была разгромлена 4:1, причем три гола забил капитан рассердившегося «Локо» Дмитрий Лоськов.

 

Вылет из кубка

Как-то раз московское «Динамо» отправилось в Нальчик играть кубковый матч с местным «Спартаком», выступавшим тогда в первом дивизионе. У динамовского тренера Виктора Прокопенко возникли какие-то семейные обстоятельства, кто-то из близких приболел, и он не полетел с командой. За старшего остался помощник Прокопенко Борис Стукалов.

«Динамо» проиграло 0:2. Как рассказывали сами динамовцы, – без шансов. Роман Узденов забил два гола на контратаках, а затем Нальчик встал стеной, и близко динамовцев к штрафной не подпуская, – не пробить.

И вот проигравшие в Москве. Первая после вылета из Кубка тренировка. Проводит Прокопенко. Он построил команду в шеренгу и стал перед ней расхаживать. Минуту молчал, другую… «Ну, – думали игроки, – сейчас получим по полной программе». И Прокопенко действительно начал нагнетать обстановку. «Да-а-а, парни. Московское! „Динамо“!! проиграло первой лиге в Нальчике!!! Всухую. 0:2. Вылетело из Кубка России. Я много думал об этой игре, пытался понять, как же такое могло случиться. И вот что скажу вам, ребята». Футболисты замерли, перестали дышать. А Прокопенко, выдержав шикарную театральную паузу, произнес: «Ну, на хрена нам этот кубок? Пошли тренироваться!»

 

Вина диктора

В 1978 году перед последним туром чемпионата СССР у донецкого «Шахтера» были огромные шансы на серебряные медали. Получиться это могло в том случае, если киевское «Динамо» не выиграет в Ташкенте у «Пахтакора», а сам «Шахтер» на своем поле побеждает ЦСКА. Никаких проблем в игре с армейцами не ожидалось. По свидетельству тогдашнего защитника донецкого клуба Виктора Звягинцева, тестя, к слову, Виктора Онопко, с ЦСКА была договоренность о том, что он упираться не станет.

«Шахтер» повел 1:0. Играли тогда матчи заключительного тура не в одно и то же время, и диктор объявил результат ташкентского матча: киевляне победили. Для этой ситуации у «Шахтера» с ЦСКА была договоренность об ином сценарии – хозяева поля пообещали армейцам, которым, стоит заметить, в турнире ничего уже не было нужно, проиграть. И договоренность сохранили, пропустив два гола: 1:2.

Но после матча выяснилось, что киевские динамовцы в Ташкенте не выиграли, а сыграли вничью – 1:1, причем ничья эта очков «Динамо» не давала, поскольку была сверхлимитной – тогда регламентом дозволялось лишь восемь матчей на протяжении всего чемпионата играть вничью. И «Шахтер» вместо «серебра» довольствовался «бронзой».

Диктора уволили. Могли и побить.

 

Охранник с собакой

Валентин Бубукин, будучи тренером «Локомотива», отправился на прием к министру путей сообщения Борису Павловичу Бещеву и попросил назначить начальником команды Евгения Горянского. Вдвоем они выбили для футболистов одиннадцать дополнительных ставок. Основной состав был оформлен проводниками на рейсы Москва – Красноярск и Москва – Новосибирск. «Они, – рассказывал Бубукин, – все время в пути, поймать их никто не сможет. И свои восемьдесят рублей получали в дорпрофсоже, отдельно от клубной бухгалтерии. Потом руководство спрашивало:

– Ну, как, ребята довольны?

– Довольны.

– А вы?

– А мы-то чего?

– А вы что, себе ставок не взяли?

Начальники решили исправить упущенное и оформили Бубукина и Горянского охранниками на спецпоезда. Вышло по шестьдесят рублей. Потом, чтобы приблизить к футболистам, повысили в „звании“ – до должности „охранника с собакой“. За собаку доплачивали десять рублей. Но из-за этих десяти рублей как-то хитро все пересчитали и стали взимать с главного тренера и начальника команды какой-то налог, и они стали получать на руки по пятьдесят девять рублей семьдесят копеек.

– Женя, – сказал Бубукин Горянскому, – иди, попроси, чтобы убрали эту псину. Скажи, по ночам воет, сторожить нам мешает…»

 

Повязка на ноге

Футбольная молва в 20-е годы прошлого века приписывала ленинградскому форварду Михаилу Бутусову немыслимой силы удар. Из уст в уста передавали: на правой ноге – повязка, означающая, что бить запрещено – только левой; если в штангу попадет, штанга пополам.

Славой «футбольного убийцы», между тем, Бутусов обязан одесситам. В 1925 году сборная СССР после турне по Турции пароходом вернулась на родину, и в Одессе был назначен товарищеский матч. У Бутусова была травма. Газеты сообщили, что играть он не будет. Болельщики направляли руководству сборной просьбы – петиции, посылали делегации. Все настаивали на том, чтобы Бутусов, необычайно популярный в стране футболист, вышел хотя бы на несколько минут. Встретившись с одной из таких делегаций, Федор Селин, с юмором друживший, сказал: «Да не травма у него». – «А что?» – поинтересовались просители. «Большие неприятности», – потупив взор, сказал Селин. «Какие?» – воскликнули гости. «Вы что, не знаете?» – удивился Селин. «Нет!» – признались одесситы. «Он в Турции вратаря убил, – поделился тайной Селин. – Не рассчитал силы удара, попал в него и – хана».

Через минуту после рассказа Селина легенда загуляла по Одессе, зажила своей жизнью, обрастая новыми подробностями. Затем легенда отправилась гулять по всей стране.

В Турции же произошло следующее: местный вратарь не уловил момента бутусовского удара (а удар у него действительно был мощный), мяч попал прямо в голкипера, и он, опрокинувшись назад, вместе с мячом оказался в воротах.

 

Замах Шмуца

Встав за ворота с фотоаппаратом, Алексей Хомич продолжал играть. Он сопереживал каждому голкиперу, за спиной которого оказывался, давал советы, повторял движения коллег – об этом рассказывали опытные фотокорреспонденты, наблюдавшие за Хомичем.

Однажды Алексей Петрович в дождливую погоду встал во время матча ЦСКА – «Арарат», проходившего на московском стадионе «Динамо», за ворота армейского вратаря Леонида Шмуца и с первых же минут принялся втолковывать ему, что он неправильно вводит мяч руками – слишком широким делает замах, причем перед самой «рамкой». «Самому себе, что ли, закинуть хочешь?» – бурчал Хомич. «Да что вы, Петрович? – улыбался Шмуц, пока игра шла на ереванской половине поля. – Никогда в жизни».

Надо сказать, все пересказчики случившегося потом не ведали про одно немаловажное обстоятельство: Шмуц за полгода до матча с «Араратом» играл за олимпийскую команду СССР в Сирии, травмировал плечо, не долечился, слишком рано снял повязку. Об этом рассказывал не кто-нибудь, а самый наш знаменитый футбольный врач Савелий Мышалов.

И вот, в очередной раз под бурчание Хомича выбрасывая привычным ему способом мяч в поле, Шмуц действительно забрасывает его в свои ворота. Публика в шоке. Вратарь, у которого в момент замаха вылетело плечо, и рука потому ослабла, превратилась – до помощи врачей – в плеть, погнался сгоряча за Хомичем: «У, старый хрыч! Накаркал!..» Алексей Петрович быстренько оказался вне зоны досягаемости Шмуца.

Хомич рассказывал, что он успел сделать снимок, на котором запечатлен самый, наверное, курьезный автогол в советском футболе, но никто так и не знает, был этот снимок на самом деле или не был, потому что великий вратарь прошлого никому эту фотографию не показывал.

 

Пять тонн косточек

Известный самарский репортер, ветеран нашего журналистского цеха Арнольд Эпштейн, побаловал такой историей из «жизни» футбольных программок.

Выдержка из программки, подготовленной в узбекском городе Коканде к матчу местного «Автомобилиста» и соперников из Ташкентской области (в тексте сохранена оригинальная орфография. – А. Г.):

«Дорогие товарищи! В летнее время каждая семья употребляет много фруктов и бахчевых культур. А косточки от них не нужно выбрасывать, а собирать и сдавать на Кокандский Масложиркомбинат. Это выгодно Вам. За пять тонн сданных косточек Вы получите автомобиль „Жигули“. Если ваши дети сдадут больше ста килограмм косточек, они обеспечены путевками за границу и во всесоюзный пионерский лагерь „Артек“, помимо этого за каждую сданную килограмм косточек вы получите от 17 до 40 копеек денег и от 2 до 4 килограммов шелухи… Косточки – это не отходы, а ценнейшее сырье. Дорогие товарищи! Футбольный клуб „Автомобилист“ призывает не остаться в стороне от этого выгодного Вам государственного дела. Очередная игра на нашем стадионе состоится пятого июня. В этот день гостями „Автомобилиста“ будет команда.»

 

Победная кнопка

Поначалу скандал, приключившийся в 1976 году в олимпийском Монреале с советским пятиборцем Борисом Онищенко, в Советском Союзе хотели представить как провокацию, направленную против первой в мире страны социализма. На Старой площади обсуждали даже текст заявления, который должен был быть распространен ТАССом. Но потом, поумерив пыл, пришли к выводу: никаких пропагандистских дивидендов жульничество Онищенко принести СССР не может. Спортивное руководство страны вину жулика признало. Его отправили домой ближайшим рейсом, и он был пожизненно дисквалифицирован.

Самое смешное в этой истории заключается в том, что Онищенко и без задуманной им хитрости вполне мог выиграть какую-то медаль. Он не без оснований считался одним из фаворитов турнира пятиборцев. А кем еще можно было считать трехкратного чемпиона мира, призера двух предыдущих Олимпиад?

Но… С помощью киевских умельцев Онищенко вмонтировал в рукоятку шпаги хитроумное приспособление, позволявшее ему нажимать кнопку в тот момент, когда укола в тело соперника не было, но всем в этот момент казалось, что он был. Система судейства в фехтовании устроена таким образом, что при касании кончиком шпаги противника замыкается электрическая цепь и за спиной «пораженного» загорается лампа. Онищенко решил «укоротить цепочку» и изменил конструкцию своей шпаги. Цепь у него замыкалась не только от укола, но и от нажатия этой самой кнопки, замаскированной с помощью замши, которой была обмотана ручка.

Тревогу забил англичанин Джереми Фокс. Он в момент предполагаемого удара неудачно поехал по помосту на одной ноге, а Онищенко, полагая, что вот-вот он «уколет» соперника, нанес удар в пустоту, но при этом нажал свою победную кнопку и лампочка за спиной Фокса загорелась. Немедленно последовала жалоба англичан. Шпагу Онищенко взяли на обследование. Жульничество обнаружили.

 

На глазах матери

Как-то раз родители Сергея Юрана ехали через Ростов и, узнав, что в городе играет ворошиловградская «Заря», в составе которой выступает их сын, отправились на стадион посмотреть на своего младшего.

На трибуне их усадили рядом с руководством СКА. Родительские и болельщицкие симпатии они старались сдерживать. Сергей на поле, как всегда, выделялся: забил гол, мог забить и второй. И тут на него началась форменная охота защитников СКА. Юран то и дело оказывался на газоне. Николаю Пантелеевичу с трудом удавалось сдерживать супругу. Грубые приемы, между тем, на их сына действовали не так, как того хотели «охотники». Юран завелся, заиграл еще активнее. И произошел эпизод, в котором защитнику не оставалось ничего иного, как в прыжке схватить за трусы прорывавшегося на ударную позицию настырного нападающего. Такой проверки на прочность трусы не выдержали. И тут над притихшим на мгновение стадионом раздался крик мамы Сергея – Антонины Филипповны: «Та шо ж вы робитэ з дытыною?»

 

«Любовь» к «Спартаку»

Известно, что в свое время торпедовцы регулярно обыгрывали в чемпионате Союза «Спартак», забивая порой в ворота соперника неприличное количество мячей. Особенно усердствовали Эдуард Стрельцов и Михаил Гершкович. Не знаю, какие были у Эдуарда Анатольевича основания для того, чтобы непременно огорчить «Спартак», а вот у Михаила Даниловича я как-то поинтересовался на сей счет. И вот что выяснилось.

Маленький Миша спал и видел себя в спартаковской футболке, «Спартаком» бредил. Ему было десять лет, он играл за детскую команду, все в которой были старше его на два года, но разницы в возрасте не ощущалось – настолько умен и техничен был юный Гершкович, и мечтал попасть в спартаковскую школу.

Однажды его команда играла с командой школы «Спартака», в матче победила, а Миша забил три гола. Это был шанс из шансов! Но руководитель школы «Спартака», когда ему привели Мишу и сказали, что именно он «забил нам три мяча», заявил: «Не было его на поле, я игру видел. Он врет, что забивал нам голы, а я врунов не люблю и его в нашу школу не возьму».

С той поры у Гершковича с любовью к «Спартаку» – как отрезало, а перед каждой встречей с этим клубом, где бы Михаил ни играл – в «Торпедо» или «Динамо», – лучшей мотивацией для него было воспоминание о детской обиде на явную несправедливость.

 

«Улов» из холодильника

Олег Иванович Романцев, заядлый рыбак, поведал как-то о рыбалке, случившейся на реке Ресса в Калужской области:

– Сидим несколько часов, а клева нет. Я и говорю Василькову (другу Олега Ивановича, бывшему доктору «Спартака»): «Сходи в дом и принести незаметно рыбину из холодильника». Сергеич сбегал и принес десятикилограммовую уже распотрошенную красную рыбину. Такие водятся, наверное, только на Камчатке. Только я успел завернуть ее в сеть, как к нам спускается Валерка (брат Романцева). Стал нас критиковать и учить, как надо рыбу ловить. И вдруг мы слышим его крик: «Я акулу поймал!» Мы подошли к нему, подивились богатому «улову». Правда, брательник не мог понять, почему у рыбины нет внутренностей. «Наверное, выдра съела, – успокоил я. – Хорошо, что ты ее спугнул, и мясо достанется нам».

 

Спичечный коробок

Валерий Четверик в «КАМАЗе» был главным по всем вопросам. Как-то раз он представлял команде известного литовского специалиста, интеллигентного человека Беньяминаса Зелькявичуса в должности нового главного тренера. «Европейского склада… А я буду поддерживать нужную для плодотворной работы психологическую атмосферу в команде. Ну, Бен сам расскажет о принципах своей работы.»

Бен мягким голосом с легким прибалтийским акцентом: «Я – тренер не диктатор, демократ… Думаю, мы с вами совместными усилиями сумеем достичь необходимого качества в тренировочной работе и в матчах.»

Зелькявичуса никто не слушал. Игроки шепотом переговаривались, кто-то дремал. За последним в зале столиком сидел администратор «КАМАЗа» и играл в спичечный коробок. Четверик зыркал на него глазами, футболисты хихикали. Бен продолжал свой спич. Администратор не унимался. Наконец Четверик не выдержал. Привстав, он оборвал тренера на полуслове трехэтажным в адрес администратора: «Ты..! Пошел на..! Продолжайте, Бен».

 

Немецкий порядок

Эдик Гесс одно время тренировал в Узбекистане команду второй советской лиги. Тогда в узбекских колхозах (а подавляющее большинство команд содержалось колхозами) денег было много, хорошего игрока даже в дубль «Пахтакора» выдернуть не всегда удавалось – в Ташкенте фиксированные 200 рублей зарплаты, а в колхозах со всеми доплатами до тысяч доходило: деньги по тем временам очень даже неплохие.

Гесс решил ситуацией воспользоваться и навести немецкий порядок. Заказал, в частности, для колхозной команды одинаковые цивильные костюмы. Картинка с выставки: к соседнему колхозу подкатывает автобус, из него выходят граждане в одинаковых ботинках, костюмах, рубашках, галстуках. Колхозный люд удивляется, шутит. Гесс серьезен и горд.

Матча через три картинка трансформировалась: кто в майке под пиджаком, кто при галстуке, но в спортивных тапочках, кто в тренировочном костюме. Гесс терпел-терпел, объяснял-объяснял, а потом плюнул и ушел, сказав напоследок: «Никогда здесь порядка не навести!»

 

Ларек под трибуной

Виталий Мутко, будучи уже в ранге министра спорта, полученном после руководства РФС, поведал весьма занимательную историю (пикантность ее в статусе рассказчика) времен своего президента в санкт-петербургском «Зените»:

– Был сейчас в Сочи, увидел там ларек – буфет в подтрибунном помещении стадиона «Центральный» – и вспомнил случай. Перед игрой все в этом ларьке садились и. И мы приехали туда на игру первый раз, сели. Подходит к нам один: «Слушай, ты! За прошлый год три очка вы нам должны». Я говорю: «В каком плане?» Он мне: «Ну, вы же помните, мы вам отдали». Я говорю: «Нет, мы новые владельцы». Они в ответ приводят небезызвестного тренера, он говорит: «Да-да-да, было». Я говорю: «Хорошо, сколько это будет, если капитализировать?» Они говорят: «Столько». Мы посовещались и говорим: «Мы вам лучше деньгами отдадим, но будем играть честно». В итоге нам Кутарба забил, мы проиграли. Летим обратно, я говорю: «Вот дураки. И деньги отдали, и проиграли». А потом подумали и решили, что сделали-то правильно. Организовали экологически чистый клуб.

 

Из букмекерской жизни

Мой старый знакомый Игорь, профессиональный таксист с огромным стажем, Москву знающий как свои пять пальцев – редкий случай для нынешнего поколения водителей, – завсегдатай букмекерских контор. На что он только не играет! Я, например, и знать не знал, что во время соревнований по биатлону принимаются ставки на количество патронов, которые используют спортсмены во время гонок с дополнительной стрельбой. Игорь же и на это играет: специально смотрит по разным источникам сводку погоды той местности, где соревнуются биатлонисты, поднимает статистику и делает ставки, чаще всего срабатывающие.

Как-то Игорь рассказал мне об одной конторе (называть ее, дабы не рекламировать, не стану). Что в этой конторе делают? Например, ставка на количество угловых в матче. Больше, скажем, двенадцати. Человек приходит с бумажечкой своей, у него заявлено больше двенадцати, а на стене висит конторская бумажечка с итоговой цифрой: десять. Посетитель свою бумажечку выбрасывает и уходит несолоно хлебавши. Мой знакомец поступает в таких случаях иначе. Он приходит в эту контору с кассетой, на которой запись игры, и говорит: больше двенадцати. Они ему в ответ: меньше. Тогда он достает кассету и предлагает посмотреть матч и по ходу его считать корнеры. Они сразу: не надо смотреть, иди в кассу, получай деньги.

И так – не только по угловым.

Однажды у Игоря что-то много вышло на американском футболе, он любит ставить на эту игру. В бейсболе ничего не понимает, а потому не знает, на что там ставить. А в американском футболе разбирается основательно. Итак, вышло у него много, но контора под разными предлогами не отдает и отдавать не собирается. Приятель Игоря из ФСБ говорит ему: ты с ребятами деньгами поделись, они маски нацепят и быстренько твою контору обилетят.

К услугам «скорой помощи» прибегать не пришлось: сам добился выигрыша – кассетами и выверенной фактурой.

 

Полет во Владивосток

Владивостокскому «Лучу» все, наверное, клубы премьер-лиги желали скорейшего вылета в первый дивизион. И обрадовались, когда в 2008 году это произошло. Лететь восемнадцать часов туда-обратно – на большого любителя. Некоторые футболисты успешно с этой проблемой справлялись.

Игорь Семшов, например, три года подряд так распределял накопление желтых карточек, что всякий раз – что в «Торпедо», что в «Динамо» – перед полетом команды во Владивосток оказывался дисквалифицированным. «Только из рассказов партнеров знаю, какая это пытка», – говорил Семшов.

Дмитрий Комбаров, игравший еще в «Динамо», решил однажды скоротать время в летевшем во Владивосток самолете глажкой своих футболок. На это ушло всего полчаса.

Как-то Павел Мамаев, перебравшийся из «Торпедо» в ЦСКА, играл за армейский дубль. Он подошел к судье и попросил: «Покажите мне карточку, не хочу во Владивосток лететь». Судья показал, но в тренерском штабе ЦСКА об этом каким-то образом прознали. «Паша, – сказал на собрании команды Валерий Газзаев, – знаю, что у тебя дисквалификация и что ты за это переживаешь. Мы решили, что ты вправе полететь с нами во Владивосток. Уверен, ты с удовольствием полетишь вместе с командой. Просто для того, чтобы ее поддержать».

 

Тоже Фердман

Эту историю мне рассказал замечательный спортивный журналист Алексей Патрикеев, много и интересно писавший о хоккее, настольном теннисе. И – самое главное – о людях спорта.

Турниры по настольному теннису обычно проводились в залах с плотно зашторенными окнами. Маленький беленький пингпонговский шарик настолько быстро летает по столу, когда сражаются профессионалы, что солнечный блик мешает. И, находясь в зале, сложно определить, какое время суток за его стенами – день или ночь, особенно зимой, когда большую часть суток на улице темно. Это обстоятельство сыграло злую шутку с судьей-информатором на одном из чемпионатов СССР.

Судья этот, судя по всему, неплохо погулял накануне вечером. Во Дворце спорта он, во всяком случае, появился в несколько помятом состоянии. Устроился у микрофона и поприветствовал публику: «Добрый вечер, уважаемые зрители». Было десять часов утра. Дальше – больше. Судья-информатор приступил к представлению участников. И вот какой текст он выдал:

– За восьмым столом выступает заслуженный мастер спорта, чемпионка мира в смешанном парном разряде Татьяна Фердман. Тренирует Татьяну ее папа… тоже Фердман.

 

Закавказская дискуссия

Александр Чивадзе и Хорен Оганесян веселили всю сборную СССР, игроки которой приезжали на тренировочные сборы и подготовку к матчам в предвкушении новых споров. Чивадзе из тбилисского «Динамо» и Оганесян из «Арарата» на протяжении нескольких лет спорили по поводу происхождения матери Сталина. Саша, понятно, утверждал, что она имеет грузинские корни, а Хорен отстаивал армянскую линию. Они не просто спорили. На очередную встречу оба приезжали с портфелями документов, вырезками из газет и копиями музейных материалов, подтверждавших правоту каждого.

Дискуссии Оганесяна и Чивадзе заставили вспомнить анекдот.

Во время раскопок на холме Кармир Блур рядом с Ереваном раскопали целую крепость VIII века до нашей эры. Там обнаружили клинопись, свидетельствовавшую об основании города Еребуни, что делало Ереван старше Рима. Грузинам, понятно, это не понравилось, типа «Вай, как это? Ереван, значит, лучше, чем Тбилиси?» Взяли ведро, написали на нем «Тбилиси – 3000 лет» и закопали в археологически интересном месте. Находят археологи ведро, сенсация: Тбилиси – 3000 лет! Берут армяне это историческое ведро, рассматривают, переворачивают, а на дне написано: «Ереванский алюминиевый завод».

 

Концепция педагога

«Кричишь, – делился основой своей педагогической концепции украинский тренер Анатолий Кварцяный, работавший с луцкой „Волынью“, – футболисту: „Петя, Петя!“ – он не слышит. А только рявкнешь: „Урод, я тебя прибью!“ – слышит сразу же и начинает заводиться на поле. При том, что я кричу на футболистов и обзываю их во время тренировок и матчей, – все равно их люблю и уважаю. Просто тяжелыми ударами по самолюбию кую у своих подопечных характер. Начну сюсюкать, на голову сядут, схватят за уши и начнут поворачивать. Но не бывать этому никогда. В интересах дела я кричал, кричу и буду кричать!»

Нападающий «Волыни» бразилец Майкон Перейра пребывал в шоковом состоянии: «Мы проигрывали после первого тайма. В перерыве Кварцяный влетел в раздевалку и начал всех ругать. Он схватил одного игрока и пнул его ногой. Как-то тренер кинул мне в голову мел. Я хотел поколотить его».

 

Перекрашенный автобус

Динияр Билялетдинов на первых порах пребывания в английском «Эвертоне» черным фломастером закрашивал полоски красного цвета на своих бутсах – этот цвет во второй ливерпульской команде был, как цвет главного противника – «Ливерпуля», неприемлем.

Андрей Талалаев, игравший в «Торпедо», вспоминал, как их воспитывали в духе ненависти к красному цвету. Потом случилось так, что Андрей оказался в «Спартаке» в роли тренера-переводчика итальянца Невио Скалы. Тогдашний президент «Спартака» Андрей Червиченко и спортивный директор Александр Шикунов подшучивали над бывшим торпедовцем, обещая подарить красную рубашку и оклеить стены его комнаты на базе в Тарасовке красно-белыми обоями.

Тренер «Торпедо» Валентин Козьмич Иванов однажды потерял дар речи: на базу в Мячково прибыл для команды новый автобус – красного цвета. «Немедленно перекрасить!» – распорядился Иванов. Перекрасили. Немедленно.

Как-то мы Толей Коньковым, игроком киевского «Динамо», сидели на продавленном диванчике в холле первого этажа старой динамовской базы в Конча-Заспе и о чем-то трепались. Вдруг на лестнице, ведущей со второго этажа, показались ноги в тренировочных штанах красного цвета. Потом появилась красная крутка – в нее был облачен новичок «Динамо» Толя Демьяненко, только-только перебравшийся из «Днепра» и щеголявший в днепропетровском костюме. Отношение в «Динамо» в красному цвету было точно таким же, как в «Торпедо». «Ты спецовочку-то смени, пока никто не увидел», – добродушно посоветовал старший Толя младшему.

 

Д'артаньян из ЦРУ

Самая, наверное, поразительная в спортивном мире шпионская история связана с Польшей. Эту страну на чемпионатах мира и олимпийских фехтовальных турнирах блистательно представлял в 50-60-е годы магистр права и подполковник Войска Польского Ежи Павловский. Знаменитый саблист семь раз побеждал на чемпионатах мира и выиграл в 1968 году титул олимпийского чемпиона.

В 1974-м или годом позже, уже не припомню, он приезжал к нам на турнир «Московская сабля», и я брал у него интервью для спортивной редакции ТАСС. Ему было тогда сорок с небольшим. Улыбчивый, доброжелательный, подтянутый, Павловский спокойно отвечал на все вопросы по-русски и попросил передать ему газету с публикацией интервью. Я объяснил ему, что беседу распространит телеграфное агентство, а уж какая из газет напечатает его, будет видно. Павловский засмеялся и сказал, что интервью с олимпийским чемпионом с удовольствием возьмут все. Все бы его взяли только в том случае, если бы фехтовальщик в нем откровенничал о тайной стороне своей жизни. В ноябре 1976 года Ежи Павловский предстал перед судом. Польша пребывала в шоке от того, что любимец страны оказался банальным американским шпионом, завербованным в годы спортивной карьеры.

 

«Безалаберность, авось и небось…»

На первой в истории Олимпиаде с участием команды России российские футболисты проиграли в 1912 году в Стокгольме матч сборной Германии с неприличным счетом 0:16. Этот результат по сей день сидит занозой в истории отечественной национальной команды – он зафиксирован во всех справочниках: немецких, российских и олимпийских.

Николай Соловьев, главный редактор выходившего в ту пору журнала «Къ Спорту!», в статье, посвященной итогам Игр и озаглавленной «Спортивная Цусима», написал:

«Полное поражение русских спортсменов не на шутку всколыхнуло и испугало наше общество. Одни предполагали, что хотя бы не футболисты – этот спорт у нас еще молод, а вот стрелки (ведь лучших из всей армии выбирали) должны добыть почетное место. И в результате разгром… Полный, небывалый…

Нам кажется наиболее опасным поголовное поражение наших футболистов. В этой игре, как нигде, сказывается железная дисциплина, умение владеть собой – расчет подчас очень тонкий, способность быстро ориентироваться, найтись во всяком положении. Каждая команда – это воплощение государства, сконцентрированная народная мощь и сила, яркая живая характеристика всей жизни. Наша безалаберность, авось и небось, отсутствие дисциплины, плана и умения его выполнять – дилетантство, недоделывание, – все это сказалось на нашей команде.»

Вот уж воистину «сконцентрированная народная мощь и сила», если не забывать о том, что вечером и в ночь накануне матча с немцами русские футболисты так, выражаясь современным языком, «нарушили режим», что во время игры еле-еле передвигались по полю и мечтали только об одном – о скорейшем завершении издевательства над организмом.

 

Армейский «Спартак»

В 2011 году ЦСКА отметил 100-летие клуба, а год спустя московский «Спартак» праздновал свое 90-летие. Обе даты выдуманы. Непонятно, зачем их высасывали из пальца, но даже фантастам не пришло бы в голову сообщить, что в 1911 году в царской России зародился Центральный Спортивный Клуб Армии – это раз. И человек, знающий о «Спартаке» все – Никита Павлович Симонян, – был в «юбилейные дни» категоричен: день рождения «Спартака» – 19 апреля 1935 года – это два.

Между тем за четыре года до появления московского «Спартака» мог возникнуть другой «Спартак» – армейский. Дело в том, что военачальники приняли решение о создании добровольного физкультурного общества армейских спортсменов и первым делом занялись названием нового общества. Каких только предложений в ту пору не было! «Красная звезда», «Красный Армейский Спорт», «Физкультурное Общество Красной Армии» – это еще куда ни шло. Но «Армспорт», «Сила», «Физкультармеец»!.. Ни одно из этих имен, впрочем, специальная комиссия Реввоенсовета Союза ССР не приняла, а пошла она навстречу заместителю наркома по военным и морским делам Сергею Сергеевичу Каменеву, предложившему назвать новое общество именем героя рабовладельческого строя – Спартака. Ну, действительно, что еще мог предложить армейскому спортивному обществу будущий «враг народа» С. С. Каменев?

Просуществовал же армейский «Спартак» только на бумаге. Неизвестно даже, был ли утвержден правительством устав нового общества. По всей вероятности, нет, поскольку многие военачальники были репрессированы, и им, понятно, было не до «Спартака».

Любопытно, было ли известно о неудавшейся попытке создания «Спартака» тем, кто 19 апреля 1935 года дал это название футбольной команде, к армии не имевшей никакого отношения?

 

Стадо павианов

Установки на матч Эдуарда Малофеева отличались от установок подавляющего большинства его коллег. Даже, наверное, от установок всех тренеров.

Время от времени он использовал одну и ту же: «Идет стадо павианов. Ветер меняется. Стадо чувствует своего врага. Леопард – самый заклятый враг павианов. Стадо чувствует его близость. И вот два вожака бросаются к леопарду, отвлекая его. Бросаются на верную гибель во имя жизни стада, во имя того, чтобы оно могло продолжать свой род. Вот такие мне сегодня нужны вожаки в команде! Нужны люди, готовые пожертвовать собой! Об этом я вас спрашиваю, когда задаю вопрос: все ли готовы к матчу, к такому повороту дела?»

«Павианы, – комментировал свой метод Малофеев, – могут создать настрой на игру. И – помогали».

Однажды Эдуард Васильевич превзошел даже самого себя – настолько необычную установку на игру он дал. Ее пришлось проводить в холле гостиницы, потому что в комнатах было жарко. Тренер подвел к команде своего хорошего знакомого – весьма худого человека. Подвел и сказал: «Установка отменяется, будем изучать анатомию. Скелет человека»

 

Грузинский обычай

Это была одна из первых, наверное, историй о Михаиле Месхи, услышанных мной в конце 60-х годов. История эта регулярно появляется в воспоминаниях и рассказах о футболе.

В те времена не только советские команды регулярно выезжали за рубеж на товарищеские матчи (речь не о тренировочных сборах, как сейчас, когда в Испании, Португалии, Турции российские клубы в рамках подготовки к сезону играют с соперниками из других стран через день), но и иностранные команды приезжали в СССР.

В июле 1969 года в турне по Советскому Союзу нагрянул знаменитый уругвайский клуб «Насьональ». Один из пунктов поездки – Тбилиси, матч с местным «Динамо». Динамовцы приурочили к приезду уругвайцев проводы левого крайнего «Динамо» и сборной СССР Михаила Месхи, шесть раз входившего в список 33-х лучших футболистов сезона под первым номером, «последнего романтика», как назвал его мой друг и коллега Павел Алешин.

Тбилисский стадион «Динамо» был, разумеется, переполнен. Во-первых, приехал «Насьональ». Во-вторых, играет «Динамо». И, наконец, уходит Миша Месхи – надо проводить. За билет на стадион готовы были отдать все, что угодно.

По сценарию Месхи должен был сыграть первый тайм, а потом попрощаться с публикой. Герой дня превзошел самого себя. Он солировал, беспрерывно демонстрируя все, что умеет делать на поле: сумасшедшие финты, в том числе и фирменный, придуманный им самим, ставили в тупик уругвайскую оборону; фланговые передачи от Месхи следовали одна за другой; фантастический дриблинг Михаила изумлял. Рассказывая о матче Аргентина – СССР, состоявшемся в 1961 году в Буэнос-Айресе, Андрей Петрович Старостин отмечал: «Публика от души веселилась, глядя, как вконец растерявшийся защитник аргентинцев Симеоне кидается из стороны в сторону, ища мяч и подопечного. Только он бросается к Месхи, а того и след простыл».

Точно такая же картина наблюдалась в первом тайме матча «Динамо» – «Насьональ». Арбитр дал сигнал: перерыв. Зрители в едином порыве встали и принялись неистово аплодировать. Партнеры подняли Месхи на плечи, совершили с ним круг почета и понесли с поля. «Это у вас такой обычай – лучших игроков относить с поля в раздевалку на руках?» – поинтересовался бразильский тренер «Насьоналя» Зезе Морейра. «Нет, – с грустью ответили ему. – Это его прощальный матч, сегодня он уходит». «Как?! – изумился Морейра. – Он уходит, а они все (показал рукой на остальных игроков „Динамо“) остаются?»

 

От книг болят глаза

У отца российского вратаря Руслана Нигматуллина огромнейшая библиотека. Он собирал ее всю жизнь, член общества книголюбов, чтение – страсть. Футбольные репортеры, бравшие интервью у Руслана, поинтересовались, конечно же, у него, передалась ли ему отцовское отношение к чтению книг. «За всю жизнь, – ответил Нигматуллин – юниор в июне 2009 года, – я прочитал две книги: „Унесенные ветром“ и какой-то роман Жюля Верна. Да и те осилил с трудом. Есть газеты, журналы, кино, Интернет. Развиваюсь с их помощью. Каждому свое».

Владимир Быстров, поигравший в «Спартаке» и «Зените», на вопрос о книгах ответил проще: «Я книг не читаю. От них глаза болят».

В волгоградской «Олимпии» и юношеской сборной России играл Василий Чернов. «Вася, – говорил ему работавший тогда с этой командой Леонид Слуцкий, – ты бы хоть одну книжечку прочитал». «Ага, – бурчал в ответ Вася, – сейчас сяду с книжкой у окна, а меня кто-нибудь увидит».

Но сильнее истории с Александром Алиевым по части чтения не было ничего. В августе 2010 года футболист, игравший тогда в «Локомотиве», участвовал в акции, затеянной его агентом. На столичных билбордах размещали фотографии известных игроков и тренеров, ратовавших за то, чтобы молодые люди читали книги. Анекдот в том, что Алиев к моменту акции не прочитал ни одной книги. Злые языки утверждали, что он и букварь-то с трудом осилил.

 

«Почитаем на кладбище»

В 2009 году Игоря Гамулу, известного в прошлом футболиста ворошиловградской «Зари» и ростовского СКА, прославившегося в обеих командах неординарными поступками дисциплинарного толка, пригласили потренировать украинский клуб «Закарпатье». В первом же матче чемпионата подопечные Гамулы проиграли дома мариупольскому «Ильичевцу», и репортеры, побывавшие после игры на официальной, под телекамеры, пресс-конференции нового тренера, не только рты пооткрывали и не закрывали их до конца мероприятия, но не меньше недели потом рассказывали об услышанном.

«Нам есть, над чем работать, – поведал Гамула. – У нас есть еще тридцать дозаявочных дней. Мы смотрим, ищем, потому что имеем впереди одного нападающего. Я выпустил второго, думал, что он поможет нам, а он нам поможет только умереть, бл…ь. Надо было выпускать этого нападающего? Ну, я теперь знаю, что с ним делать, бл…ь. Собрал сумку и на х… домой, бл…ь. Так нельзя, бл…ь, так в премьер-лиге в футбол не играют, бл…ь. Так в футбол не играют. За деньги тем более. За очки. За родину закарпатскую».

Один из репортеров, озаботившись, вероятно, всеми этими «бл… ь», поинтересовался у Гамулы названием последней прочитанной тренером книги. «Футбольные книги читаю в последнее время, – ответил Гамула. – Чему-то хочу научиться, а чему – не знаю. А если честно сказать, то некогда мне читать книги. С работы приходишь, в Интернет заходишь, кнопку нажал и заснул, бл…ь. Книги почитаем потом, на кладбище».

 

Разговор на китайском

Юрий Фураев, многолетний помощник Вячеслава Платонова в волейбольной сборной СССР, рассказывал о том, как они со Славой побывали в Бразилии в магазине. В Рио тогда, к слову, встречу сборных Бразилии и Советского Союза устроили под открытым небом на знаменитом футбольном стадионе «Маракана», и был установлен абсолютный мировой рекорд посещаемости волейбольных матчей – 96 500 зрителей.

В ювелирный магазин оба тренера отправились за подарком для жены Платонова. Рядом с ними стояла женщина, она тоже выбирала украшение. Она спросила у Платонова:

– Вы говорите по-английски?

– Нет.

«Вообще-то, – уточнял Фураев, – мы с ним знали примерно одинаковое количество английских слов, выученных во время работы в Кувейте, и говорили на одном уровне. Но я стеснялся, а Слава всегда смело разговаривал, и создавалось впечатление, что английский он знает намного лучше меня. Но с этой женщиной он заговорить не рискнул».

Она тем временем продолжала спрашивать:

– Вы говорите по-немецки?

– Нет.

– По-французски.

– Нет.

– На каком же языке вы говорите?

– На китайском! – решил сострить Платонов. Но женщина мгновенно заговорила с ним по-китайски, и попавшая в неловкую ситуацию парочка быстренько из магазина ретировалась.

 

Плечо друга

В середине 1986 года Вячеслав Платонов угодил в больницу и предложил Спорткомитету, чтобы на время его отсутствия обязанности старшего тренера сборной исполнял Геннадий Паршин из рижского «Радиотехника», разделявший, как казалось Платонову, его взгляды на игру и жизненные принципы.

Ровесники, они дружили около двадцати лет. Платонов был уверен, что друг подставит плечо. Ему и в кошмарном сне не могли привидеться события, развернувшиеся после того, как они с Паршиным поговорили по телефону. Поговорили же они так, как и должны были поговорить друзья, желавшие добра друг другу. «Мы, – сказал Паршин в конце разговора, – ждем тебя всегда. Временно, до твоего приезда, я поработаю с командой».

Команде же Паршин с первых минут стал говорить, что «Платонов больше в сборную не вернется, и никакого другого старшего тренера, кроме меня, у вас не будет».

Восстановившись после операции, Платонов отправился в Спорткомитет. Волейбол курировал заместитель председателя Анатолий Колесов, опытный функционер, олимпийский чемпион 1964 года по классической борьбе.

– Рядовой Платонов для дальнейшего прохождения службы прибыл! – шутливо доложил Вячеслав Алексеевич, переступив порог колесовского кабинета.

Колесов, прекрасно к тому времени знавший, что в старшие в сборной, воспользовавшись болезнью Платонова, прочно внедрился Паршин, встреч с самим Платоновым избегавший, шутливого тона не поддержал и спросил:

– Что ты, Вячеслав Алексеевич, собираешься делать? Говорят, диссертацию пишешь?

– Первый раз об этом слышу.

– Ладно, ты пока тренируй свой «Радиотехник», а там видно будет…

– Да я, Анатолий Иванович, вообще-то «Автомобилист» тренирую.

– Да-да, конечно, извини, ошибся. Вот «Автомобилист» и тренируй.

 

Причуды Манчини

Чего только не выдумывают тренеры, чтобы потом объяснять свои причуды привычным – «на фарт». Итальянец Роберто Манчини, неплохо, надо сказать, работавший в «Манчестер сити», никогда не забывал о трех моментах, связанных с суевериями.

Однажды он поужинал со своим помощником Дэвидом Платтом, счет за трапезу оплатил Платт, и на следующий день «Сити» выиграл у «Ливерпуля». С той поры за все ужины накануне важных матчей приходилось раскошеливаться ассистенту главного тренера. Суеверие «номер два» – солонки. Когда Манчини просит передать ему солонку, ее ни в коем случае нельзя отрывать от поверхности стола, а следует только двигать по ней. Платт иногда в шутку передает итальянцу солонку, приподнимая ее, в ответ на его просьбу о соли, но в этом случае Манчини внезапно передумывает и делает вид, что соли в его блюде достаточно.

И, наконец, – вино. Его Дэвид Платт называет самой большой причудой коллеги. Если кто-то проливает вино за столом, Манчини обязательно должен обмакнуть в него палец и слегка провести им у себя за ушами – так, как это делают женщины, когда пользуются духами. Итальянец считает, что вино за ушами – не специально разлитое, а случайно – защищает человека от бед и неудач. «Как-то, – поведал Дэвид Платт, – мы сидели в его комнате после игры с „Ливерпулем“, с нами были ливерпульские тренеры Кенни Далглиш и Стив Кларк, и я, неловко повернувшись, опрокинул стакан с вином. В нем, правда, почти ничего не было – так, на донышке. Роберто находился в дальнем углу комнаты. Он бросился к столу, сунул в маленькое пятнышко палец и быстро провел им за ушами. И все это он сделал молча и с очень серьезным видом. Далглиш и Кларк смотрели на него как на ненормального».

 

Кнут и пряник

На телевидении нашем в свое время, в первой половине нулевых годов, была передача под названием «Принцип домино». С двумя, помнится, ведущими – Еленой Хангой и Еленой Ищеевой. Темы с гостями, коих усаживали в красивые кресла, обсуждались разные – от «Как правильно пользоваться презервативами» до «Президент – тоже человек» с «Удастся ли нам выиграть чемпионат Европы по футболу» посередине.

Незадолго до Евро-04, проводившегося, как известно, в Португалии, Ханга и Ищеева собрали людей, как имевших отношение к футболу, так и не знавших, чем офсайд отличается от корнера. Владимир Жириновский, регулярно выдвигавшийся на пост президента страны, привычно ввязался в дискуссию – ему все равно, на какую тему дискутировать, – в ходе которой собравшиеся прикидывали, сумеет ли сборная России выйти из предварительной группы и до какой стадии чемпионата она доберется. Владимир Вольфович, высказав свои соображения на сей счет и с известной всем улыбкой неисправимого пессимиста выслушав других, предложил свой вариант достижения победы в Португалии: «А вы пообещайте футболистам миллион долларов каждому за выигрыш финального матча и пригрозите лишением российского гражданства в том случае, если они в финал не попадут».

Савик Шустер, известный в то время ведущий различных футбольных программ, в частности, «Третий тайм», и не перебравшийся еще на Украину, произнес: «Я бы так поступал с кандидатами на пост президента России!»

 

Симпатичный шимпанзе

Владимир Петрович Кесарев – непревзойденный рассказчик. Каждый, кто хотя бы раз ездил с московским «Динамо» в какую-нибудь зарубежную поездку и оказывался в одной группе с Петровичем, убеждался в этом. Все старались оказаться в гостинице на завтраке в то время, когда туда приходил Кесарев. В автобусе в той зоне, в которой находился Владимир Петрович, смех практически не прекращался.

Вот одна из кесаревских историй:

– Сборная пребывала в Австралии. Отправились как-то в свободные часы всей компанией в зоопарк. Погуляли, посмотрели. Остановились возле шимпанзе. Обезьяна за решеткой. Рядом корзина с фруктами. Бананы, яблоки, разрезанные на четыре части, какие-то неведомые нам фрукты – любой посетитель зоопарка, желающий шимпанзе угостить, может сделать это. Нам сказали: бросайте аккуратнее, а то поймает за руку и затащит в клетку. Обезьяна огромная, лохматая. Принялись наши ее дразнить. Вынимают из корзины фрукт – на, мол – и обратно банан с яблоками в корзину.

Обезьяна сначала рычала, а потом разъярилась. Если бы не решетка, нам несдобровать. И тут, не торопясь, нашу группу догоняют Гавриил Дмитриевич Качалин, Андрей Петрович Старостин, замруководителя делегации из КГБ. Все в белых рубашках. Прогулочным шагом подходят к клетке: «О, какой красавец». А красавец успел уже кучу навалить, зачерпнул пригоршню – и в них. Все – врассыпную, но уже коричневые, а не белые… Так и не отстиралось ничего. Пришлось рубашки выбросить.

 

Вольный перевод

Ааво Пиккуус, знаменитый эстонский велогонщик, до десятого класса средней школы не знал по-русски ни слова. По этому предмету у него была твердая двойка. Дома в семье Пиккуусов говорили только по-эстонски. С русскоязычными детьми Ааво не общался. Ему было пятнадцать лет, когда его пригласили в Алахадзы в тренировочный лагерь «Динамо», где просматривали лучших молодых гонщиков Советского Союза. В Адлере Пиккуус вышел из самолета и не знал, что делать дальше. Спросить не может, вернуться обратно – тоже. Заплакал. Люди подходили, спрашивали, что случилось. Ааво их не понимал и ничего не мог объяснить. Выручили знакомые московские велогонщики, прилетевшие следующим рейсом, – они взяли его с собой. Шок у парня был такой, что за три недели сборов в Алахадзы он выучил русский язык. Учительница поверить не могла, когда он вернулся домой и спокойно заговорил по-русски.

Как-то в Эстонии проходили тренировочные сборы. По телевидению показывали эстонский фильм, название которого в переводе – «Безветрие». Слово Пиккуусу незнакомое. Сборники поинтересовались, как называется фильм. Пиккуус подумал и ответил: «Ни х… я не дует». Ему и прозвище потом такое дали.

 

Тигр, кожа и Шотик

Игорь Чугайнов, игравший в «Локомотиве» вместе с Джанашия, называет Зазу «ходячим анекдотом». «Вспоминаю, – говорит Игорь, – его появление в „Локо“. Шагает незнакомый грузин на тренировку, следом семенит оруженосец с футбольным баулом. „Что за фрукт?“ – интересуюсь у наших. „Новенький. Из Грузии“. Ничего себе, думаю, джигит подъехал, за него уже сумки носят! Джанашия сразу дали квартиру на Щелковской и „Жигули“. Укатил он домой, на следующий день делился впечатлениями: „Что у вас тут в Москве за дорога? Еду-еду, еду-еду, а она все не кончается. Уже стемнело, бензин на исходе, я снова полный бак заливаю и никак не доеду“. Все хохочут: „Заза, ты же на кольцевой был!“ Он сжег сорок литров, я подсчитал – это значит, что по МКАД Джанашия три круга навернул…

„Локомотив“ на сборах. Вечером, когда делать совсем нечего, кто-то поинтересовался: „Заза, что за поэма знаменитая у вас в Грузии есть?“ И Джанашия, нещадно коверкая слова, начинает излагать: „Итак, идет звэр“. „Волк, что ли?“ – уточняют у него. „Э-э, какой волк? Хыщник!“ – „Какой хищник?“ – „Ну, этот – царапки, царапки…“ – „Тигр?“ – „Точно! Идет, значит, тигр и…“ – Заза несколько секунд мучительно думает, а чуть погодя, выдает, – и кожа. Да! Так и называется поэма: „Тигровый кожа“. „Погоди, там еще кто-то третий был“, – намекают Зазе на витязя. „Ах, да, – хлопает себя по лбу Джанашия, – Шотик…“»

 

Юбилейный гол

В 1962 году тбилисское «Динамо» готовилось отметить юбилей – 1000-й гол в чемпионатах Советского Союза. Праздник, по всем прикидкам, должен был прийтись на домашний матч с ленинградскими динамовцами. И к празднику начали заранее готовиться. Разработали специальную программу чествования автора тысячного года, определили сумму премиальных для него, журналистов настроили на интервью с именинником.

Настал день матча. Зрители, оповещенные о предстоявшем важном в истории клуба событии, несмотря на тридцатиградусную жару, заполнили трибуны тбилисского стадиона до отказа. Букмекерских контор, принимавших ставки, тогда не было, но подавляющее большинство болельщиков сходилось во мнении, что юбиляром непременно станет Михаил Месхи.

Опекать техничного, обладающего прекрасным дриблингом, скоростного Месхи, фонтанирующего им же самим придуманными финтами, тренеры гостевой команды поручили защитнику Владимиру Перетурину, будущему известному телекомментатору. На последней минуте первого тайма тбилисский форвард Владимир Баркая с правого фланга прострелил вдоль ворот, Месхи, а за ним и Перетурин, рванули в центр штрафной, отбитый вратарем ленинградцев Алексеем Поликановым мяч попал в ногу Перетурина и влетел в ворота. Автогол. Победа тбилисцев, но празднование пришлось отложить.

 

Очки для муравьеда

Во время чемпионата Европы по мини-футболу у администратора сборной России и клуба «Дина» Сергея Куканова сломались очки. Он на свою голову зашел в номер, в котором жили журналисты Сергей Микулик и Валерий Чумаченко, и, зная, что они говорят на каких-то иностранных языках, попросил сходить с ними в магазин оптики, выбрать новые очки.

План у Микулика и Чумаченко, ни о чем, понятно, не сговаривавшихся, созрел мгновенно. «Мы, – сказал Чумаченко, – сейчас заметки сочиняем, зайди к нам минут через пятнадцать, мы тебе на испанском записку напишем, пойдешь, прочтешь, тебе все выпишут». Куканов ушел, парочка открыла русско-испанский словарь и быстренько написала: «Здравствуйте! Я старый несчастный муравьед, у меня сломались очки, и теперь я не могу добывать еду для моих маленьких муравьедиков, помогите мне, пожалуйста».

Наивный Куканов поблагодарил и ушел, а Микулик с Чумаченко потихоньку отправились за ним и через окно оптики наблюдали за процессом приобретения новых очков. Физиономию продавца, прочитавшего записку, словами описать невозможно.

 

Джаз в филармонии

Тбилиси. Советские времена. Концерт выдающегося джазового пианиста, первого, к слову, отечественного концертирующего джазового исполнителя Леонида Чижика. Давид Кипиани, выдающийся грузинский футболист, пропустить событие не мог. В филармонию он загодя пришел со своими московскими друзьями – бывшим игроком «Спартака» и сборной СССР Геннадием Логофетом и известным журналистом Леонидом Трахтенбергом. Внизу их встретил директор филармонии: «Если дорогой Дато и его московские гости не зайдут на пару минут ко мне в кабинет, то кровно обидят». Кровно обижать директора никто не хотел, и в кабинет вслед за ними зашел официант с ящиком шампанского. Когда же Давид и его гости под предводительством директора оказались – с некоторым опозданием, концерт уже шел – в зале, то их встретили аплодисменты, заглушившие импровизацию Чижика. Джазист, взглянув не публику, ужаснулся: в сторону сцены никто не смотрел – только на Кипиани.

 

Поездка ветеранов в Канаду

Непревзойденным мастером розыгрышей в отечественном футболе считается никогда, такое ощущение, не унывающий массажист ЦСКА и сборной России Михаил Насибов – крупный мужчина, с огромными руками, накачанными ногами, полная противоположность своему худощавому, казавшемуся хрупким отцу, известному наезднику Николаю Насибову.

В сборной российских футбольных ветеранов начальником команды, организовывавшим все поездки, был человек по фамилии Поляков. С ним, к слову, у Эдуарда Стрельцова, перешедшего в ветераны, состоялся знаменитый диалог. Команда собиралась куда-то ехать с Кур – ского вокзала. Стрельцов жил неподалеку от него. За полчаса до отхода поезда Поляков звонит Стрельцову: «Эдик, все собрались. Нет только тебя». – «Еще рано». Через пятнадцать минут еще один звонок Полякова: «Эдик, до отхода поезда пятнадцать минут». – «Рано еще». Звонок через десять минут: «Эдик, через пять минут поезд отправится!» – «Ничего не поделаешь, уже поздно».

И вот как-то Насибов позвонил Полякову из соседней комнаты в Российском футбольном союзе, располагавшемся тогда в здании Олимпийского комитета на Лужнецкой набережной, представился украинским эмигрантом из Канады Стивом Хаверчаком и, изменив голос и говоря с характерным акцентом, сказал: так, мол, и так, в сентябре хотим пригласить вас в Канаду на пять товарищеских матчей. Жить будете в шикарных отелях, все без исключения члены делегации получат за каждую игру по 500 долларов – деньги в то время, в 90-е годы, очень приличные.

Поляков завелся не на шутку: «Спасибо, Стив, дорогой, мы обязательно приедем». Через несколько минут Насибов зашел в комнату, в которой сидел Поляков, и услышал, как тот с оживлением рассказывал: «Я тут на такого канадца вышел!»

Шло время. По законам жанра со стороны Стива нужны были какие-то действия. Насибов отправился в располагавшуюся на одном этаже с футболистами Федерацию хоккея России и разжился листом – А4 – бумаги с канадским флагом. Заретушировал клюшки, остались только кленовые листья. Михаил составил факсовое сообщение – не придерешься, референт Вячеслава Колоскова помогал. В послании было указано, что мистер Хаверчак скоро приезжает в Москву, остановится в отеле «Аэростар». Поляков был вне себя от счастья и начал придумывать, что уже встречался с Хаверчаком, тот угощал его дорогими напитками.

В это время возникла конфликтная ситуация между Россией и Украиной по поводу Черноморского флота. Насибов посылает новый факс: в связи с нынешней политической ситуацией мы, сообщалось в послании, не хотим вызывать огонь конфликта на себя и переносить его на канадскую землю. И – предложение: повременить с поездкой. Потом Насибов позвонил, а Поляков кричит в трубку: там – на Черном море – все уже урегулировано, пожалуйста, не надо ничего отменять! Хорошо, соглашается Насибов, тогда везу вам задаток. Михаил узнал, когда ветераны уезжают на турнир в Венгрию, и назначил «визит» на эти сроки. Поляков в ответ: меня, к сожалению, в Москве не будет, но я все организую!

В Венгрии несколько ветеранов опоздали на тренировку. Поляков им пригрозил: «Еще раз такое повторится, в Канаду не поедете». Как-то, еще до отъезда в Венгрию, Насибов попросил Полякова включить его в состав делегации, которая отправится в Канаду. Поляков в ответ: «Куда тебе? Все не наездишься». Через пару дней по наводке Насибова Полякову рассказали, будто сестра массажиста вышла замуж за канадца, владельца магазина радиоэлектроники, готового все продавать российским гостям с огромной скидкой. Поляков тут же нашел Насибова: «Конечно же, я тебя включу в список».

Когда ветераны вернулись, секретарша РФС сообщила Полякову: «Тут приезжал какой-то канадец, привез 50 тысяч долларов, представляете! Я не стала брать на себя ответственность – это же такие деньги! Тогда он сказал, что поедет договариваться на Украину, развернулся и уехал». Поляков заорал на весь РФС: «Дура бестолковая, что ты наделала!..» Когда Насибов «раскололся», Поляков не разговаривал с ним месяца три.

 

Поделились премией

Мало кто знает о том, что одно время заслуженный мастер спорта СССР по футболу Евгений Серафимович Ловчев был генеральным менеджером волейбольной команды «Искра» из подмосковного Одинцово.

Сам Ловчев рассказывает об этом эпизоде так:

«В начале 90-х министр обороны России Сергеев попросил моих друзей-бизнесменов заняться волейбольной командой „Искра“. Никто из них не разбирался особо в спорте, тем более – в волейболе. Попросили меня. Команда играла в чемпионате СНГ и в активе имела всего одну победу в пяти матчах. В волейболе тогда команды целый тур проводили в одном городе.

И вот – второй тур, играем в Одинцове. Матч с командой из Минска. Ведем в счете 2:0 по партиям. Время поджимает, около десяти часов вечера… Минчане отыгрывают одну партию, а в четвертой ведут со счетом 14:12 (напомню, что в те времена партию играли до 15 очков). И тут в зале выключается свет. Подхожу к тренеру нашей команды Сергею Цветнову – что делать, что по регламенту. Узнаю, что если в течение двух часов свет не дадут, то партия переигрывается, если раньше – то просто доигрываем.

Долго-долго ищем электрика. Выясняется, что в течение двух часов найти в Одинцове электрика решительно невозможно. Надо как минимум два часа и одну минуту.

Вдруг часа через полтора регламент трактуется иначе – при любом раскладе партия просто доигрывается. Электрик быстро находится, но время уже около полуночи, матч предлагают доиграть в Ворошиловграде через неделю. Начинается разминка, но свет вырубается вновь. Споры, разборки. Подхожу к команде: „Ребята, если выиграете игру – по 300 долларов каждому дополнительно“. Неожиданно легко минчане сравнивают счет. А затем наша команда с легкостью берет верх в решающем сете. Потом мне сказали: „Серафимыч, спать очень хотелось. Мы с Минском премией поделились. Дали по 100 долларов“.»

 

«У-у-у, негодяй!»

Как-то во второй половине 70-х годов я отправился в командировку в Киев, бывший тогда безусловной футбольной столицей Союза, и после вечерней тренировки киевского «Динамо» на базе в Конча-Заспе Валерий Васильевич Лобановский предложил мне заночевать в спальном корпусе. Чего, дескать, мотаться в город, завтра опять приезжать, пообщаемся, отдохнешь. Не принять такое предложение было нельзя, и я остался.

Приятели-футболисты Толя Коньков и Володя Веремеев, узнав об этом, поинтересовались, где я буду спать. «В комнате с Команом, – ответил я. – Там свободное место: сосед Комана – Анатолий Кириллович Пузач – до середины завтрашнего дня будет в Киеве». Ребята, переглянувшись, засмеялись. Я заволновался. «Понимаешь, какая штука, – стал объяснять Коньков причину веселья. – Михал Михалыч имеет обыкновение, как бы помягче выразиться, похрапывать. В поезде, бывало, когда мы из Киева в Москву ехали или обратно, забронировав весь вагон, в первом купе, которое рядом с проводником, заснуть удавалось не всегда, несмотря на то, что Михал Михалыч спал в последнем». «И что же делать?» – растерялся я. «Выход только один, – предложил Веремеев. – Выключить свет и постараться заснуть до его прихода».

Так я и поступил.

Проснулся от каких-то странных звуков, сопровождавшихся возгласами: «У-у-у, негодяй!» Открыл глаза. Горел свет. Возле шкафа стоял стул. На шкафу примостился Михал Михалыч, свернутой газетой колотил по стене, усыпанной комарами, и приговаривал: «У-у-у, негодяй!» Заметив, что я проснулся, Михал Михалыч с доброй улыбкой на лице сказал: «Сейчас, Сашка, всех этих негодяев перебью и поспим».

Поспали не все.

 

Пощечина от сэра

Много разговоров вызвала история, произошедшая однажды в раздевалке знаменитого английского клуба «Манчестер Юнайтед». Дэвид Бекхэм, звезда «МЮ», появился после матча с «Арсеналом» с кровоподтеком на щеке. Говорили, будто сэр Алекс Фергюсон, тренер «Манчестера», запустил в Бекхэма, игрой которого он остался недоволен, бутсу и по касательной попал в лицо игроку.

У Андрея Канчельскиса, много лет поигравшего в «МЮ» и хорошо знавшего не только обоих персонажей истории, но других людей из клуба, с некоторыми из которых российский футболист много лет поддерживал приятельские отношения, иная версия случившегося:

– И до этого памятного матча у Бекхэма в клубе были постоянные проблемы. Он, например, постоянно опаздывал на тренировки. Уедет на вечеринку в Лондон и задержится там. Из-за этого Фергюсон с ним конфликтовал и, как рассказывали, с облегчением вздохнул, когда удалось хорошо, с выгодой для клуба, продать Бекхэма.

В том матче «МЮ» проиграл «Арсеналу». В раздевалке все огорчены, один Бекхэм смеется. Фергюсон ему сделал замечание – мы, мол, проиграли, а у тебя все хи-хи да ха-ха… Ты что, всем нам показываешь, что ничего страшного не произошло? Бекхэм дружил с игравшим тогда в «Арсенале» левым защитником Эшли Коулом, и Фергюсон возьми да скажи тогда: тебя, дескать, Коул сделал. Бекхэм в ответ: «А тебя, получается, Арсен Венгер сделал». И тогда сэр Алекс влепил Бекхэму пощечину.

 

Подкуп по-корейски

На чемпионате мира 1966 года в Англии главной сенсацией на предварительном этапе стала, конечно, победа сборной КНДР, дебютировавшей в подобных турнирах, над итальянской командой. Со счетом 1:0 в Мидлсбро в заключительном для корейцев и итальянцев матче предварительного раунда. У КНДР появился отличный шанс выйти в четвертьфинал. Всего-то и нужно было для этого, чтобы советские футболисты на следующий день обыграли в Сандерленде чилийцев.

Но фокус был в том, что сборная СССР, вне зависимости от результата последней игры, обеспечила себе первое место в группе и матч с Чили был ей по барабану. После выигрыша у итальянцев тренерский штаб советской команды решил выставить на матч с Чили резервистов. Из игроков основы в составе оказались лишь Шестернев и Воронин.

В день игры в расположении сборной СССР появилась корейская делегация, человек пять. Все – в «сталинских» френчах с большими накладными карманами. «Мы, – рассказывал защитник сборной СССР Валентин Афонин, ростовчанин, без юмора не обходившийся, – подумали: деньги принесли». Руководство команды накрыло гостям стол: икорка черная и красная, рыбка, «Столичная» в запотевших бутылках. Сели. От водочки корейцы не отказались. С удовольствием закусили. Потом говорят: «Просим, чтобы вы не проигрывали Чили. За это мы вас отблагодарим». – «Чем?» – полюбопытствовали гостеприимные хозяева. Все корейцы встали, и старший торжественно произнес: «Мы подарим каждому советскому игроку и каждому тренеру по полному собранию сочинений товарища Ким Ир Сена».

 

Профессия Шостаковича

Дмитрий Дмитриевич Шостакович много лет сам хотел написать нечто вроде гимна футболу, большим любителем которого он слыл. Но Матвей Блантер опередил Шостаковича и написал «Футбольный марш», по сей день исполняющийся на российских стадионах во время выхода команд на поле. Блантер с секундомером выверял, сколько времени уходит на то, чтобы футболисты добежали до центра поля. Это потом они стали брести, словно грибники на опушке леса. Шостакович радостно говорил о «Марше»: «Это наш Мотя сочинил». В кабинете Дмитрия Дмитриевича висели два портрета – Бетховена и Блантера.

Блантер, говорят, свой повесил сам – пускай, дескать, висит, – а Шостаковичу неудобно было его снять.

Как анекдот рассказывают историю. Однажды после какого-то матча, на котором побывал Шостакович, к нему подошли два слегка поддавших мужичка и вежливо спросили, не будет ли он третьим. Когда Дмитрий Дмитриевич поинтересовался, о чем идет речь, один из мужичков спросил: «А ты кто будешь по профессии?» – «Композитор», – признался Шостакович. «Ну, ладно, не хочешь – не говори».

 

Песня вместо марша

С маршем Матвея Блантера попытались расправиться перед началом чемпионата России 1999 года. На презентации турнира в спорт-баре «Штрафной» было объявлено о новом футбольном гимне. В прессе появились такие сообщения: «Новое поколение болельщиков выбрало себе и новый футбольный гимн, который впервые исполнил солист группы „Ва-банкъ“ Александр Скляр (музыка Михаила Мшенского, слова Александра Виста). Теперь перед началом и в перерыве матчей российского чемпионата вместо привычного болельщикам-ветеранам марша Матвея Блантера будет звучать песня рок-звезды».

Никто, понятно, ничего себе не выбирал. Организаторы чемпионата заказали – за гонорар, разумеется, – песню. Им хотелось сдать в утиль блантеровский марш. Ничего из этого не вышло. Рок-песенка как возникла, так и испарилась, а под марш Матвея Блантера команды по-прежнему выходят на поле.

 

«Первый у нас уже есть…»

Валерий Лобановский в 70-е годы в начале января почти всегда приезжал в Ленинград в гости к своему другу, артисту Олегу Борисову. Приезжал с семьей, и они отлично проводили вместе время: театры, музеи, поездки в исторические пригороды, совместные ужины. К ним часто присоединялась семья Морозовых – Юрий и Галина.

Однажды они отправились ужинать в популярный тогда ресторан «Садко». У входа – огромная очередь, люди в ожидании освободившихся столиков. Морозов и Борисов на правах аборигенов, в городе, причем, не последних, попытались уговорить бдительного швейцара. Не тут-то было! Непреклонность стража ресторанных дверей оказалась поразительной: «Отойдите, не мешайте». И вдруг швейцар увидел скромно стоявшего в сторонке Лобановского. «Вот товарищ Лобановский, – объявил он, – пусть проходит. Он заказывал столик». «А они, – отмеченный швейцаром Лобановский показал на Юрия Андреевича и Олега Ивановича, – со мной», и Морозов еще долго дулся на швейцара, его не признавшего, а «этого, из Киева приехавшего – пусть бы там его узнавали!» – пустившего.

Как-то вечером после спектакля в БДТ Олег Борисов задержался в гримуборной, его жена Алла, отменная кулинарка, отправилась домой чего-нибудь приготовить, а Лобановский с женой Адой зашли в гастроном купить к столу сладкого и шампанского. В магазине они встали в очереди в соответствующие отделы. К высокому стройному Лобановскому, стоявшему последним – в дубленке, пыжиковая шапка на голове, подошел скромно одетый человек и вежливо спросил: «Не будете ли третьим?» Лобановский с невозмутимым лицом ответил: «Нет. Только первым». – «Ничего, к сожалению, не получится. Первый у нас уже есть».

 

Бакинская «пушка»

Юрий Александрович Севидов, знаменитый форвард московского «Спартака», пару сезонов отыграл за алма-атинский «Кайрат» (забил там, между прочим, 22 гола в 63 матчах). Он рассказывал о появлении в «Кайрате» тренера Артема Григорьевича Фальяна:

– Кайратовцы узнали, что Фальян когда-то играл за бакинский «Нефтчи», провел в составе этой славной команды три матча в чемпионате Союза и забил два мяча в свои ворота, за что в Баку его сразу прозвали «Пушкой».

На первом же собрании в «Кайрате» Фальян заявил: «Вы меня все, конечно, знаете. Я „Шахтер“ до вас тренировал. Он до меня на 20-м месте шел, я бросил им дубль-вэ и ушел с 20-го на 13-е». Футболисты падали от хохота. Вратарь Шведков на самом деле упал со стула. Фальян смотрит – понять не может, что же он такое сморозил? Спрашивает: «А как у вас с транспортом, сколько автобусов?» – «Да один, Артем Григорьевич». – «Один? У меня в „Алге“ было четыре!» Вратарь, только-только отсмеявшись, спросил: «А что, Артем Григорьевич, мы соперников прямо так, на автобусах давить будем?»

Играл как-то «Кайрат» в Грузии. Фальян начал состав грузинский называть – что-то страшное, ни одной фамилии правильно. Хохот за два часа до матча. Фальян: «Кто у них там слева играет? Нодий?» Обстоятельный Сергей Рожков не выдержал: «Во-первых, не слева, а в центре, а во-вторых, не Нодий, а Нодия». – «Жорка, что ли? Не-ет, я его знаю. Он слева». Потом ручку-указку достает, фишки на макете двигает и говорит: «Ну, если уж и сейчас вы их не обыграете, я не знаю просто, что с вами делать, все уже вам объяснил!»

«Кайрат», понятное дело, с тренером такого уровня из высшей лиги вылетел. Сначала начальство устроило собрание команды без Фальяна. Ребята – красной линией прошло по всему собранию – говорят:

«Сколько можно с клоуном работать?» Потом пришел Фальян, ему дали слово: «Да, мы в этом году сделали ошибку, поехали готовиться к сезону на Черноморское побережье, а надо было в Карпаты ехать. Теперь поедем в Карпаты». Ему говорят: «Артем Григорьевич, о чем вы? Какие Карпаты? Вас снимают!» – «Меня? Кто меня снимает?» – «Ребята не хотят с вами работать». – «Пусть встанут те, кто не хочет со мной работать!» Встали человек пятнадцать. Весь практически основной состав. Фальян посмотрел на них и говорит: «А, эти? Как раз те, кого я хотел отчислить».

 

Не тому привет

Василий Павлович Аксенов со спортом всегда дружил. И сам занимался – бегом и баскетболом, и писал о нем – один только его «Рассказ о баскетбольной команде, играющей в баскетбол» – о кондрашинском «Спартаке», – опубликованный в августе 1971 года в журнале «Юность», чего стоит. Аксенов рассказал в интервью Евгению Гику замечательную историю, «смешной случай», как назвал ее писатель:

– Опытный журналист и шахматист, член Союза писателей Саша Кикнадзе – отец двух «телевизионных сыновей» – в 1978 году собрался на матч Карпов – Корчной. В Доме литераторов увидел меня и очень взволнованно сообщил: «Завтра улетаю в Багио». – «Саша, здорово, – поздравил я его. – Передай там привет. Скажи, что мы все следим и поддерживаем…» – «Да, обязательно передам Анатолию Евгеньевичу». – «Так и скажи Виктору Львовичу, что мы, писатели, за него горой стоим, горячо болеем». Кикнадзе чуть дара речи не лишился.

Я тогда, в пору матча в Багио, несколько раз ходил на планерки к генеральному директору ТАСС Леониду Митрофановичу Замятину, замещая уехавшего отдыхать заведующего спортредакцией Александра Ермакова. В первые же дни Замятиным было ретранслировано указание из ЦК КПСС: фамилию «Корчной» не упоминать вообще. Называть его «претендентом» и, в зависимости от цвета фигур, которыми он играет конкретную партию, «белые» или «черные».

 

Тайна состава

В ноябре 1978 года футбольная сборная СССР, которую тренировал тогда Никита Павлович Симонян, была приглашена на три товарище – ских матча в Японию. Я работал тогда в спортивной редакции ТАСС, в агентство обратились его японские партнеры и попросили передать материал о предстоящей поездке, разумеется, с составом команды внутри материала. Я позвонил Никите Павловичу и попросил назвать имена игроков, намеченных им для поездки на Дальний Восток. Симонян, исключительно вежливый и всегда деликатный человек, с сожалением сообщил, что состав, а также расписание матчей вышестоящие организации запретили давать в прессу до той поры, пока команда не отправится в Японию.

Кто в те времена проходил по разряду «вышестоящих организаций»? Запретительными и разрешительными полномочиями касательно всех областей жизни в СССР обладала только одна организация – ЦК КПСС: многочисленные отделы и сектора ЦК, а применительно к спорту – сектор спорта Отдела агитации и пропаганды. Сектор, заручившись поддержкой руководителей Отдела, назначал и снимал главных тренеров сборных, руководителей управлений Госкомспорта и Федераций по всем видам спорта, в частности, Федерации футбола СССР. Международная федерация футбола (ФИФА) закрывала глаза на подобное вмешательство государства в футбольные дела. Если бы ФИФА следовала своим правилам, она должна была время от времени исключать Федерацию футбола СССР из мировой футбольной семьи, хотя бы на непродолжительный срок – до предоставления гарантий, что в будущем такое не повторится. Не исключала. Из-за нежелания ссориться с великой ядерной державой.

 

Демарш Сабо

Однажды Йожеф Сабо, боец до мозга костей, названный Бобби Чарльтоном на английском чемпионате мира 1966 года «единственным профессионалом» в сборной Советского Союза (спорное, разумеется, суждение, но все же…), едва не завершил футбольную карьеру из-за собственной несдержанности.

Сборная СССР готовилась в Москве к двум четвертьфинальным матчам чемпионата Европы с венграми и в рамках подготовки провела в апреле 1968 года в Лужниках товарищескую встречу с бельгийцами. Победу хозяевам поля принес точный удар Сабо со штрафного на последней минуте. Из Лужников команда вернулась «домой» – она базировалась тогда в Вешняках, в доме отдыха ЦК ВЛКСМ, в котором, помимо футболистов, было немало восстанавливавших силы комсомольцев самого разного пошиба. Там же проводились семинары для высокопоставленных комсомольских руководителей, ежедневно завершавшиеся пьянками-гулянками.

Один из семинаристов, пребывая в веселом вечернем состоянии, встретил в коридоре уставших после игры футболистов сборной и выложил им: «Ну что, дармоеды, мы вас кормим, а вы играть не умеете». Сабо с трудом оторвали от комсомольца, с которым полузащитник моментально стал проводить воспитательную работу. «Особенно, – вспоминает Сабо тот эпизод, – меня взбесило „кормим“. Это они-то, нахлебники вечные, нас кормят?» Разгоревшийся скандал (а комсомолец нажаловался, естественно) вроде бы погасили, но Сабо в категоричной форме отказался ехать в составе сборной СССР на официальный матч в Венгрию.

Что тут началось! И председатель союзного Спорткомитета Сергей Павлов на ковер вызывал, и статья «Заслуженный ли мастер Сабо?» появилась, и версия, согласно которой Сабо отказался ехать в Будапешт, потому что он венгр и не хочет играть против своих, была обнародована… Павлову, грозившему футболисту всевозможными карами, Сабо уговорить не удалось. То, что он действительно заслуженный, Йожеф подтвердил после того, как завершил «творческий отпуск», вернулся в футбол и в составе московского «Динамо», куда его пригласил Константин Иванович Бесков, сыграл в финале Кубка обладателей европейских кубков с «Г лазго Рейнджерс». Что же до национального вопроса, то как не вспомнить, что на мировом чемпионате в Англии в четвертьфинале СССР – Венгрия Сабо был лучшим в составе советской команды. Каждый венгр, оказываясь во время матча рядом с Йожефом, считал своим долгом назвать его «предателем».

 

Таганка и футбол

В мае 1982 года в Финляндию впервые приехал Театр на Таганке. За границу его, как известно, пускали редко, гастроли вызвали огромный интерес. В Хельсинки в Национальном театре они начинались спектаклем «Десять дней, которые потрясли мир». Утром, когда подготовка к вечернему действу шла полным ходом, я познакомился в театре с Давидом Боровским, гениальным театральным художником и просто замечательным человеком. Давид стоял на втором этаже и наблюдал, как над буфетной стойкой расположенного в центре финской столицы театра прибивают имевший отношение к оформлению спектакля призыв Владимира Маяковского: «Ешь ананасы, рябчиков жуй,/День твой последний приходит, буржуй». Рябчиков и ананасы вечером в буфете не подавали, но призыв поэта местные буржуины внимательно изучали.

Заметки о гастролях Таганки мой родной ТАСС, несмотря на все старания, в печать не отправлял. Лишь небольшой итоговый опус был опубликован в «Советской культуре». Но самое, наверное, поразительное упоминание о состоявшихся гастролях появилось в еженедельнике «Футбол-хоккей». Тогда же, в мае, в Финляндии проходил юношеский чемпионат Европы по футболу. Приехала сборная СССР, вместе с ней – группа специалистов и журналистов, в составе которой было много хороших знакомых и один старый друг, Валерий Макарович Березовский, работавший тогда в упомянутом еженедельнике. С Макарычем много общались, он, когда группа находилась в Хельсинки, был у меня дома.

Когда же группа отправилась к месту проведения игр с участием советской команды, в составе которой, к слову, выступали совсем юные тогда Олег Протасов, Геннадий Литовченко и Алексей Еременко (он в зрелом возрасте уехал играть в Финляндию, обосновался там с семьей, его сыновья – Алексей и Роман – известные футболисты, игроки национальной сборной Суоми), я ездил на матчи.

Валере я рассказал о таганских гастролях, и он вставил несколько абзацев о них в свой итоговый материал о чемпионате. «Игры юношеского чемпионата Европы, – поведал Макарыч читателям, – не в состоянии произвести такой фурор, какой произвел московский Театр на Таганке, только что закончивший свои гастроли в Хельсинки, Турку и Тампере. В день премьеры столичные газеты писали: „Все билеты на все спектакли проданы до единого. Но тех, кому не посчастливилось, просим не огорчаться. Приходите сегодня вечером на площадь к Национальному театру, и вы увидите часть спектакля „Десять дней, которые потрясли мир“. Площадь настолько оказалась запруженной народом, что машина президента Финляндии с трудом пробралась к парадному входу. Герои спектакля – в кожанках, перепоясанные пулеметными лентами, с винтовками и гитарой – вышли на площадь и сыграли первые сцены на ней“.»

Этот номер еженедельника «Футбол-хоккей», № 22 от 30 мая 1982 года, имел, рассказывают, колоссальный успех на Таганке. Артисты отправили администратора театра на улицу Архипова, где рядом с синагогой располагалось здание редакции «Советского спорта», приложением к которому и был тогда «Футбол-хоккей». Несколько десятков экземпляров номера с отчетом Валерия Березовского о юношеском чемпионате Европы администратор повез в театр.

 

Теннис при Сталине

Если большинство отечественных вождей – до М. С. Горбачева включительно – сами никакими видами спорта не занимались, разве только зарядку оздоровительную по утрам под наблюдением врачей делали, – то остальные, начиная с Б. Н. Ельцина, к спорту относились серьезно. Ельцин играл в теннис, В. В. Путин освоил горные лыжи и привлек к этим занятиям Д. А. Медведева, который, к тому же, увлекся бадминтоном. Окружение первых лиц на каждом временном отрезке пыталось приноровиться к спортивному хобби патронов. При Ельцине, которого к теннису приучил Шамиль Тарпищев, все чиновники поголовно стали посещать корты, брать уроки игры и старались попасться на глаза Самому с ракеткой в руке. В повальном увлечении теннисом, к слову, ничего плохого не было. Наоборот, только хорошее. Во-первых, любое спортивное занятие добавляет человеку здоровья. Во-вторых, поддержка тенниса на государственном уровне привела к тому, что в стране стало заметно больше детско-юношеских теннисных школ, а ведущие российские теннисисты и теннисистки вошли в число лучших в мире.

Но занятия теннисом каждой более-менее заметной в стране фигурой стали объяснять непременным ее желанием быть приближенной к «императору». У генерального директора ТАСС Виталия Игнатенко, например, услышав, что он регулярно играет в теннис, не без ехидства поинтересовались в интервью: «А теннисом вы, понятно, начали заниматься при Ельцине?» «Ничего вам не понятно, – ответил Игнатенко. – Теннисом я начал заниматься еще при Сталине». И это было сущей правдой, поскольку сочинский мальчик Виталик Игнатенко впервые взял в руки теннисную ракетку в 1951 году.

 

Продюсер Цукерман

Саша Вайнштейн, добрый человек, бескорыстно помогавший людям в трудные годы (он спонсировал, например, первое издание дневников Олега Борисова), доводивший до конца все затеянные им проекты (футбольные телепередачи, съемки фильма, теннисный «Кубок Кремля»), на одной из тусовок попросил знакомого фотокорреспондента из выходившего солидным тиражом телевизионного еженедельника опубликовать его, Сашину, фотографию с этого мероприятия.

«Нет проблем», – ответил фотохудожник, подготовил снимок, но когда настала пора сочинять подпись под фотографией, стал судорожно вспоминать Сашину фамилию. В лицо он его, конечно, хорошо знал. «Да и ты, – говорил фотокор главному редактору, – его хорошо знаешь. Ну, еврей такой с известной еврейской фамилией, Саша его зовут…» – «Рабинович?» – уточнил редактор. «Да нет, Рабинович это из анекдота». – «Трахтенберг?» – «Да нет, один Трахтенберг анекдоты рассказывает, другой в спортивной газете о футболе пишет». – «Цукерман?» – сделал еще одну попытку редактор.

.. Через два дня вышел очередной номер телевизионного еженедельника. На развороте, посвященном состоявшейся тусовке, в числе прочих был размещен снимок со следующей подписью: «В зажигательном танце сошлись известная светская львица Ксения Собчак и известный продюсер Александр Цукерман».

 

С какого бодуна?

Однажды, весной 2012 года здорово начудил Сергей Семак. Опытный человек, прежде следивший за каждым сказанным им словом – где бы он ни играл (ЦСКА, ПСЖ, «Москва», «Рубин», «Зенит», сборная России, конечно), – вдруг ляпнул в интервью «Радио „Зенит“»: «Конечно, я видел, как он (Валерий Газзаев) играл. Конечно, я знаю, что он был симулянтом… Он, на мой взгляд, был еще и лентяем. На тренировках мог где-то спрятаться, не любил тренироваться, не любил играть, а особенно не любил бегать без мяча».

Когда Сереже Семаку исполнилось два годика, Газзаев, отыграв два сезона за московский «Локомотив», перешел в московское же «Динамо». Последнюю игру в динамовском составе Валерий Георгиевич провел, когда Семаку исполнилось девять лет. Потом Газзаев отыграл полсезона в «Динамо» тбилисском, по телевизору матчи с участием грузинской команды показывали исключительно редко, и Семак, разумеется, не мог видеть, как играл его будущий – в ЦСКА – тренер, а если и видел по ТВ матч-другой, то никакого серьезного впечатления о действиях нападающего, поигравшего и в сборной СССР, вынести из «ящика», понятно, не мог. Как не мог Семак знать, был ли Газзаев, которого нещадно лупили по ногам опекуны, «симулянтом». И уж тем более странно слышать от Семака, что, на «его взгляд», Газзаев-футболист был еще и лентяем. Какой уж там «взгляд», если Семак физически не мог присутствовать ни на одной тренировке ни одной из команд, за которые играл – и играл классно, что могут подтвердить те, кто действительно видел и действительно помнит, – Валерий Газзаев.

Газзаев был поражен заявлением своего бывшего игрока: «Видимо, Семак надышался газом, раз такое говорит. Не понимаю, с какого бодуна он решил это сказать? Я всегда думал, что он умнее, а ему, оказывается, еще очень много надо работать над собой».

 

«Знаешь, откуда я звоню?..»

На чемпионате мира 1990 года в Италии в один из дней я совершенно случайно попал в спецвагон для прессы под названием «Прессконференция». О существовании этого вагона организаторы репортеров особо не оповещали, но он, тем не менее, весьма, к слову, комфортабельный, существовал, и именно в нем я отправился из Рима в Неаполь на матч СССР – Аргентина. Помимо всего прочего, в этом вагоне была одна исключительно приятная особенность: на длинном столе лежали современные (для того, разумеется, времени) телефонные аппараты с кнопочным набором, и «хозяин» вагона Джузеппе, следивший, чтобы у журналистов постоянно были кофе и обеспечивавшая видеопросмотры матчей и фильмов аппаратура, разрешал репортерам бесплатно звонить в любую точку земного шара.

Мы с моим старым приятелем финским радиожурналистом Раймо Хяюрюненом и новым знакомцем датчанином Карлом-Ааге Далгаардом долго пытали Джузеппе относительно оплаты, а когда выяснили, что за все уплачено Государственными железными дорогами Италии, принялись за дело. Первому повезло финну. Сначала Раймо поговорил с женой, а потом провел трехминутный репортаж прямо в эфир, рассказывая, как акын, о видах за вагонным окном, о сидящих рядом коллегах, о Джузеппе, кофе и своих прогнозах на предстоящий матч.

Москва по автоматике упорно не набиралась. Джузеппе объяснил, что в Советский Союз лучше всего звонить поздно вечером или ночью – мало линий связи.

В Рим я тогда возвращался с большой группой коллег-соотечественников. Была глубокая ночь, в Москве – три часа, и я, никому пока ничего не сказав, взялся за телефон. Повезло с первого раза. Разбудив жену, я сообщил ей, что был в Неаполе, и второй фразой спросил: «Знаешь, откуда я звоню? Из поезда!» Как дикарь, впервые увидевший мотоцикл.

Коллеги, понятно, подумали, что я их разыгрываю. Пришлось дать одному из них трубку, чтобы он убедился в достоверности происходящего. Потом провел минутный урок нехитрого набора, а еще через минуту весь вагон разговаривал с Москвой, и во многих московских квартирах разбуженные в четвертом часу ночи люди слышали: «Знаешь, откуда я звоню? Из поезда Неаполь – Рим!»

 

Горбачев и квестура

В один из дней на чемпионате мира 1990 года мы с корреспондентом «Известий» Андреем Иллешем, замечательным журналистом (царствие ему небесное, он ушел в мир иной в 2011 году) и прекрасным другом, отправились из Рима в Милан на матч ФРГ – Чехословакия. Андрей номер себе в отеле заказал, а я, уже находившийся в Италии на «нелегальном положении» (срок моей командировки истек по завершении первой половины турнира, и я сам себе его продлил – в Риме меня, съехавшего из гостиницы, приютили на вилле коллеги-тассовцы), надеялся, как уже было в Неаполе и Бари, прикорнуть где-нибудь в уголочке, а утром вернуться в столицу.

С вокзала мы пошли в гостиницу. Андрея встретили приветливо – «бон джорно», «синьор», «порфаворе» и прочее. Потом вдруг выяснилось, что он оставил в Риме паспорт. Ситуация изменилась. «Синьор», правда, все еще упоминался, но уже в ином контексте: не положено, мол, у нас жить без документов. «Да вот же мой документ», – показал Иллеш заламинированную аккредитационную карточку с фотографией владельца, штампом оргкомитета, подписью ответственного лица. В прессцентре такие карточки выдавались только при предъявлении паспорта.

Гостиничный клерк лишь улыбался, разводил руками и советовал сходить в квестуру, то бишь полицию, где могли бы выдать разрешение на проживание. Я стоял в сторонке и ни во что не вмешивался: у меня не только не было паспорта (я сдал его в советское консульство на продление визы), но и денег для оплаты номера. Пока они препирались, я, на всякий случай, сбегал на вокзал и выяснил, что на Рим есть два ночных поезда. Так что шут с ними, уедем ночью, жаль только Камерун с Англией не посмотрим. Ну, ничего, возьмем в пресс-центре кассету, сядем у монитора и будем смотреть хоть весь день.

С этими мыслями, так в отель и не заселившись, помчались на метро на «Сан-Сиро» смотреть, как немцы будут одерживать очередную победу на пути к финалу. На стадионе, благо время еще было, поделились своими проблемами с миловидной девушкой из пресс-центра. Она проворковала нежно «уно моменто» и, улыбаясь, начала названивать по телефону. Дозвонившись и поздоровавшись с невидимым собеседником, протянула трубку Андрею. Он удивился, но трубку взял. На проводе было советское консульство в Милане. Консульский человек внимательно выслушал Андрея и предложил после матча прийти в консульство (оно, как выяснилось, рядом с «Сан-Сиро») для того, как он выразился, чтобы «проработать вопрос на месте».

В консульстве нам вежливо объяснили, что в Италии такие порядки – без документов никто не имеет права жить в гостинице: борьба с терроризмом, особенно усиленная во время чемпионата мира – все двенадцать городов на особом положении. И предложили – «чего вам дергаться» – переночевать в консульстве. Я по сей день, признаюсь, благодарен ребятам из консульства СССР в Милане за проявленную по отношению к нам чуткость, но когда в примыкавшей к контрольнопропускному пункту комнатушке я увидел портрет Горбачева на стене и настроенный на программу «Время» телевизор, то сразу же захотелось куда угодно, хоть на вокзале ночевать, но только чтобы не сбиваться с «итальяно-футбольного» состояния, в котором к тому времени пребывал уже три недели. Андрей был солидарен со мной. У него к тому же были веские причины жить именно в той гостинице, в которой он зарезервировал себе номер: рано утром его должна была вызывать газета, а сообщить в «Известия» о новом местожительстве воскресным вечером не представлялось никакой возможности.

И стали названивать из консульства в квестуру. «Квестуряне» долго не могли понять, чего же от них хотят, потом, в свою очередь, предложили приехать и «проработать вопрос на месте». Когда мы, благо – даря очередной любезности консульского работника, довезшего нас до места, приехали, три «квестурянина» с комфортом – кофе, холодная кока-кола, сэндвичи и орешки – устраивались перед телевизором в ожидании трансляции матча Камерун – Англия из Неаполя. Выслушав нас и повертев в руках аккредитационные карты, один из них сказал «уно моменто», позвонил в «нашу» гостиницу и что-то быстро и долго говорил. Мы уловили только одно, несколько раз повторявшееся слово «мундиале». Оттарабанив свое, «квестурянин» сказал нам, что все о’кей, можете ехать, проблем больше нет, и помахал нам на прощание ручкой – «чао».

В гостинице уже знакомый нам клерк начал было заполнять на нас бумаги, потом махнул рукой и выдал ключ. И мы стали смотреть англичан с камерунцами и переживать за ребят Валерия Непомнящего. В перерыве принялись было обсуждать с Андреем гол англичанина Плэтта и приличное на общем фоне судейство мексиканца Мендеса, но раздался телефонный звонок. Звонил клерк. «Синьоры, – сказал он, – выяснилось, что так дело не пойдет. Вам необходимо заполнить бумаги здесь, в гостинице, а потом съездить в квестуру, поставить на бумагах разрешающий проживание в Милане штамп и вернуться в отель». Такого русского мата клерк не слышал никогда в жизни. «Футбол же показывают», – прорычал я ему по-английски после того, как на родном языке высказал все, что думаю о нем, о его гостинице, а заодно и о квестуре.

После матча, делать нечего, спустились вниз. Время – около двенадцати ночи. У Маурицио, так звали клерка, закончилась смена. Он вызвался довезти нас до квестуры и обратно на своем «Фиате-уно». «Квестуряне» встретили нас как старых знакомых, обрадовались: «Чего вы еще натворили?» Потом мы с ними долго на англо-итальянскожестовом языке обсуждали матч Камерун – Англия, шансы итальянцев на полуфинал с Аргентиной, игру рукой Марадоны в матче с советской сборной. Потом они поставили все необходимые печати на всех бумагах, Маурицио отвез нас в отель, и спали мы в ту ночь, как убитые. До тех пор, пока Андрею не позвонили утром с Пушкинской площади, из «Известий».

 

«Карта не прет…»

У думающих футбольных тренеров – не раз доводилось слышать – есть два любимых анекдота, которые они время от времени рассказывают, посмеиваясь над гипертеоретизированными вопросами о тонкостях профессии.

Первый анекдот. Один профессиональный игрок в преферанс прослышал, что где-то в глуши, в забытой Богом стране, в хижине живет самый лучший преферансист, который никогда не делает ошибок и знает все тонкости и нюансы игры. Решил он разыскать его, чтобы научиться этим премудростям. После долгих поисков нашел старика, живущего в бедном доме. Рассказал, почему он приехал, пробыл у него несколько месяцев и научился всем мыслимым и немыслимым премудростям преферанса. Когда игрок уезжал, он решил задать вопрос, который не давал ему покоя все это время:

– Скажите, вот я убедился, что вы действительно знаете все нюансы, расклады, варианты и приемы преферанса, которые не знает ни один человек в мире! Но почему вы, умея так играть, живете в этой глуши, в бедности. Вы же могли бы заработать кучу денег и жить богато и счастливо!

– Понимаешь, сынок, мне карта не прет….

Анекдот второй. Знаменитый во всем мире дирижер перед каждым выступлением, прежде чем взмахнуть палочкой, доставал из кармана концертного костюма какую-то бумажку, быстро бросал на нее взгляд, возвращал обратно в карман и только после этого начинал священнодействовать, доставляя вместе с оркестром огромную радость собравшимся в зале. Какие только попытки не предпринимали репортеры для того, чтобы узнать содержание записки. Пытались подкупить служителей, наводивших порядок в гримуборных, подкатывались к родственникам дирижера, терзали самого маэстро – на пресс-конференциях и в интервью. Безрезультатно. Служителям подступиться к записке не удавалось, родственники, скорее всего, осведомлены не были, сам дирижер только улыбался в ответ. Наконец он сообщил: все расскажу по завершении карьеры.

Настало время последнего концерта. На заключительной пресс-конференции маэстро достал бумажку и прочел: «Скрипки слева, фаготы – справа».

 

«Русских неделю не трогать!»

Таких футболистов, как Алексей Михайличенко, у которого после завершения игроцкой карьеры нормально складывается карьера тренерская, не так уж и много в мире. Он – чемпион трех стран: Советского Союза (с киевским «Динамо»), Италии (с «Сампдорией») и Шотландии (с «Глазго Рейнджерс»). С «Глазго» знаменитый киевский динамовец побеждал трижды и уверенно называет матчи «Рейнджерс» – «Селтик» самыми старыми дерби в мире. «У этих матчей, – говорит Михайличенко, – помимо всего прочего есть и религиозная подоплека. Протестанты против католиков. Это такое дерби, что когда я в нем впервые играл, у меня было ощущение, что я ни разу мяча не коснулся. Я не успевал голову поднять! Я нигде вообще ничего не успевал. Настолько это отличалось по интенсивности и самоотдаче. Со временем я, конечно, освоился, но первое дерби было, честно скажу, просто кошмарным. Мне во время шотландского периода в моей жизни многие игры запомнились. Например, первый матч в футболке „Глазго Рейнджерс“. Запомнилось, когда я выиграл первый Кубок Шотландии, чемпионский титул… Но, конечно, запомнились те шотландские дерби, которые, по давней традиции, играются в ближайшую к Новому году субботу. Помню, один из таких матчей мы проводили 31 декабря, играли на поле „Селтика“ и выиграли 4:2. Причем, мне удалось забить два мяча, а Олегу Кузнецову – один. Тогда после матча тренер зашел в раздевалку и первым делом сказал: „Русских неделю не трогать!“»

 

Доверчивый Гус

Папарацци во всех странах, в которых популярен футбол, ведут охоту на игроков и тренеров. Гус Хиддинк, ставший культовой фигурой в России, – не исключение. В России, впрочем, представители желтой прессы – фотографы и репортеры – ему не досаждали и не досаждают. Причина проста: Гуса оберегают те, кто нанимает его на работу. Сначала это была служба безопасности РФС, потом – служба безопасности махачкалинского клуба «Анжи». В первом случае Хиддинк находился под покровительством Романа Абрамовича, во втором его опекал еще один российский олигарх – Сулейман Керимов.

Но вот во время первого пребывания Гуса Хиддинка в Турции, он тренировал тогда стамбульский клуб «Фенербахче», турецкая желтая пресса от голландского тренера не отставала. Однажды к нему на улице подошла девушка. Она представилась студенткой, сообщила доверчивому голландцу, что ее мама переживает в футболе только за Хиддинка, мечтает с ним познакомиться, и пригласила в гости. Странно, но Хиддинк на уловку попался. Сложно сказать, почему он отправился вечером к незнакомым людям домой, но он – отправился. Никакой мамы в квартире, понятно, не было. Дневная девушка, подходившая к Гусу на улице в скромном платьице, без макияжа, превратилась в типичную девицу легкого поведения. Она была в миниюбке, едва прикрывавшей нижнее белье, густо накрашена. Странно и другое: Хиддинк, увидев постановку, не рванул, не заходя в непонятную квартиру, немедленно восвояси, а присел на чашку кофе и лишь затем принял решение уйти. Только он открыл дверь, как его ослепили фотовспышки. Молодой тренер (ему было тогда сорок четыре года), рассказывают, растерялся и принялся натягивать на лицо джемпер. На следующий день газеты порадовали читателей фотографиями, запечатлевшими Гуса, выходящего из квартиры и пытающегося спрятать лицо от фотографов, а за спиной главного тренера «Фенербахче» – улыбающаяся полуодетая девица.

Впрочем, Гус, утверждают знатоки, легко отделался. С одним из его предшественников журналисты поступили куда жестче – заманили в гей-бар, натравили нескольких мужчин, вцепившихся в него поцелуями, и сфотографировали. Наутро в газетах были опубликованы снимки с подписью: «Тренер „Фенербахче“ – активный гомосексуалист».

 

Фальшивый шейх

Но так, как однажды британский таблоид – «News of the World» – «погулял» над шведским тренером национальной английской сборной Свеном-Ераном Эрикссоном, желтая пресса не издевалась, пожалуй, ни над одним человеком из мира спорта.

Репортер еженедельника Махмуд Мазер под видом арабского шейха – восточная внешность легко позволяла ему перевоплотиться в богатого гражданина Эмиратов – зазвал Эрикссона в Дубай и за обедом в семизвездном отеле «Бурж Аль-Араб», под лобстеры, икру и шампанское предложил шведу пост тренера в бирмингемском клубе «Астон Вилла», который он, лжешейх, будто бы покупает.

Эрикссон «поплыл». Во-первых, от приема – после шикарного обеда последовало путешествие на яхте. Во-вторых, от перспективы избавиться наконец-то от опостылевшей ему сборной и поработать в клубе под крылышком более чем состоятельного человека. В-третьих, его, конечно, сразила готовность потенциального хозяина предельно щедро оплачивать труд тренера: Свен-Еран назвал свой годовой заработок, сказав, что он хочет, как у Жозе Моуриньо, в пять миллионов фунтов, и цифра была мгновенно, без торга, одобрена.

Во время обеда и на яхте Эрикссон выдавал весьма откровенные характеристики английским игрокам и поведал о коррупции в английском футболе, в частности, об «откатах», получаемых некоторыми тренерами от трансферов. Почти все из сказанного шведом вошло в опубликованный таблоидом в январе 2006 года репортаж Мазера, и спустя несколько дней после выхода еженедельника Свен-Еран Эрикссон завил о том, что сразу после чемпионата мира, за два года до завершения срока действия контракта с Английской федерацией футбола, он покинет сборную.

 

Главное – больницы

Приглашение Гуса Хиддинка на многомиллионный контракт в махачкалинскую команду «Анжи» моментально обсудили в Голландии.

«Гус, – поинтересовался у Хиддинка, дозвонившись до него в Москву из студии телеканала RTL XL, бывший футболист голландской сборной Рене ван дер Грейп, – у тебя денег достаточно на мобильном? На роуминг не посадим? Хотя после подписания контракта с „Анжи“ ты, наверное, заправил телефон как минимум на три миллиона евро, да? Мы теперь сможем разговаривать целыми вечерами. Ты будешь теперь жить в Дагестане?» «Все, – ответил Хиддинк, – будет происходить в Москве. Хотя вскоре, на мой взгляд, надо переезжать в Дагестан. Когда построим стадион, базу и так далее. А пока будем прилетать в Махачкалу за день до игры. Это не идеально, но все дело в инфраструктуре…

Керимов этим занимается. Он многим вообще занимается. Строит больницы, что-то еще. Для меня это важно».

«Я рад за Гуса, – заметил колумнист Йохан Дерксен. – Ему всегда удается пробить себе классные контракты. Его родной „Графсхаап“ нуждается в нем не меньше, но он выбирает Дагестан. Не думаю, что из-за больниц и футбольных школ. Просто там ему посулили хороший контракт». «Не буду скрывать, – парировал выпад Гус, – я получил фантастический контракт. Это все знают. Но… Деньги не играют первичную роль для меня. Меня попросили старые друзья помочь. Это важнее денег».

«Представьте картину, – вступил в разговор Рене ван дер Грейп. – Гус с его менеджером согласовывают контракт. „Ага, тут 10 млн. евро, все в порядке. Так-так, а здесь почему ничего не написано о строительстве больницы в этом месте, а? Если этого не случится, подписывать ничего с вами не стану!“ „Все эти рассказы о школах и больницах, – считает Йохан Дерксен, – для наивных дурачков. Гус поехал за деньгами. Теперь он будет целыми днями сидеть в шикарной гостинице с видом на Красную площадь. И раз в две недели под звуки сирен и десятка сотрудников безопасности добираться от аэропорта Махачкалы до стадиона“.»

 

Выдержка штангиста

Выдающийся советский штангист Василий Алексеев рассказывал в телепередаче одному из лучших интервьюеров на постсоветском пространстве киевлянину Дмитрию Гордону:

«В 1970 году в Минске проходил „Кубок Дружбы“. Обычно первыми малыши приезжают, потом средние веса, ну и последними мы, тяжеловесы, и вот 16 марта (дату запомнил точно, потому что 18-го на помост вышел) сидим в вагоне-ресторане, а сзади четыре обыкновенных мужичка умостились. Вдруг один из них говорит: „Вон самый сильный человек планеты Алексеев“ (а я перед этим четыре рекорда установил и обошел Жаботинского в сумме). Второй ему вторит: „Да ладно – какой-то козел сидит. – И ко мне: – Слышь, ты, козел?!“ Я не ответил: как ел, нагнувшись, солянку, так дальше и ем, как тут летит мне в затылок фужер – и о мою голову вдребезги! Я между тем по-прежнему ноль внимания: продолжаю доедать солянку!

Нас четверо было: два тяжеловеса (и я в том числе) по 130, и два по 110 килограммов. Можете представить, на кого эти замухрышки полезли – на четверых слонов. С моим-то характером головы им поотрывать не стоило ничего, но Бог меня спас. Напротив меня Валера сидел Якубовский. „Ты что, – спрашивает, – не слышал? Тебя оскорбили. Да я сейчас пасти порву им, шеи сломаю“. – „Я, – говорю, – это давно бы сделал, но виноваты мы будем: сиди“. Мужички между тем повыступали еще, но видя, что мы не проронили ни слова, заткнулись.

И спустя годы уверен на сто процентов: это была провокация. Я же ехал установить мировой рекорд в троеборье, открыть „Клуб 600“, о котором многие у нас в стране только мечтали, – кому-то это, естественно, не понравилось. Непонятно, кто хотел вывести меня из игры, – до сих пор этот вопрос мучает. Есть, конечно, предположения… Но делиться ими не буду.

Можно было, конечно, взять наглецов за шкирки и спросить, кто их подослал, но для этого надо было им морды бить, и тогда бы до Минска мы не доехали. Если они такие ушлые, прикинулись бы избитыми, а свидетели были наверняка подготовлены… Кто бы поверил, что мужики общим весом в 250 кило на полтонны полезли?»

 

Меню Василия Алексеева

Ему же, Дмитрию Гордону, Василий Алексеев рассказал историю о том, как он однажды разыграл корреспондента газеты «Орловский комсомолец»:

«Я сгонял вес со 157 килограммов до 138-ми и думаю: „Дай-ка на этом весе попробую в Мценске (это Орловская область) поднять что-нибудь“. Приехал, а там друзья да приятели подвели ко мне журналиста из „Орловского комсомольца“. Давать интервью я не люблю, но раз попросили – куда денешься?

Мне, чтобы вес согнать, нужно к еде относиться не особо приятельски, поэтому питание я придерживал, а у коллеги твоего первый же вопрос был такой: „Читатели „Орловского комсомольца“ интересуются, сколько вы едите“. – „Ручка и бумага есть у тебя?“ – спросил я. Он кивнул: „Конечно“. – „Тогда пиши. Утром 400 граммов икры, восемь кур, салаты, пятое-десятое, торты и 16 стаканов чаю“. У корреспондента глаза округлились: „А почему 16?“. – „Ты сколько пьешь?“ – вскинул я брови. „Два“. – „А вот моя норма – 16. Дальше: в обед восемь борщей, 40 котлет, а вечером все то же, что и утром, – 400 граммов икры, восемь кур и остальное…“

Журналист, однако, попался въедливый: „А почему 400 граммов?“ – пристал. Я: „Ты видел банку полукилограммовую, резинкой обклеенную? Но я детей-то кормить должен – вот 100 граммов им отдаю“. Когда он все это принес в редакцию, его высмеяли и погнали. Звонит мне: так, мол, и так, а я: „Столбиком, паразит, сосчитай, на сколько целковых это меню тянет, – кто же такие деньги мне даст?“ Существовала норма – 5 целковых 80 копеек на питание в день, плюс рубль тяжеловесам, а на эти деньги, учитывая, что нужно было еще поварих кормить и их семьи, особо не разгонишься. 5.80, уточню, это когда я в сборной был, а до этого два с полтиной плюс, как тяжеловесу, рубль. Кормежка на 3.50 – это синяя слипшаяся лапша и котлета, в которой, если бы мясо нашли, повара бы посадили. Соответственно, пустой борщ или суп, и мы еще как-то умудрялись держать вес.

Когда я 255 килограммов в Монреале толкнул, журналисты затоптали помост: там уже не до штанги было и не до толчков – кому объяснять, что я хочу еще 265 толкнуть? Все, соревнования на этом уже закончились. Кто-то из пишущей братии задал вопрос: „Мистер Алексеев, почему все так плохо выступили, а вы установили фантастический мировой рекорд?“ Ну, я им на чистом русском и объяснил: „Кто на чем живет, ребята, но главное – пейте рашен водку. Это лучше, чем анаболики, потому что ее нельзя обнаружить в крови“. Я, кстати, пил ее специально, потому что наша медицина, фармацевтическая промышленность ничего для здоровых людей никогда не выпускала. Это же не заграница, и восстановителей, как таковых, не было. В субботу или воскресенье, когда как попадало, – парилка и четыре „тонких“, то есть литр. Идешь на следующий день на тренировку как огурчик – это проверенный народный славянский способ».

 

Провокатор из Сан-Ремо

Юрий Иванов поиграл во многих советских командах, в частности, в «Локомотиве» и «Шиннике». Потом он занялся журналистикой и стал одним из ведущих футбольных обозревателей страны. Иванов рассказывал о поездке в 1966 году в составе экспериментального молодежного «Буревестника» на знаменитый турнир в итальянский городок Сан-Ремо:

«Поселили команду, как помнится, в небольшом частном пансионате на одной из центральных улиц. В первое время из номеров редко кто выходил. Спасибо, Никита Палыч Симонян, делегацию нашу возглавлявший, мозги всем проветрил: даже не попросил – приказал забыть бред о провокациях, которым нас пичкали перед отъездом, и отправиться в народ. Итальянцы, заверил Симонян, мало того, что добры и приветливы, так еще и к стране нашей относятся с большим уважением.

Возражений, естественно, не последовало. И за первые два дня буквально каждый из нас получил возможность убедиться в правоте поколесившего по планете наставника. Русских узнавали на улицах – по всемирно известному курорту не возбранялось ходить в спортивных костюмах, – дарили сувениры, пытались затащить в бары, кафе и угостить чем-нибудь вкусненьким. А после того как команда вышла в финал, одолев по пути сверстников из обожаемых местным населением „Интера“ и „Ювентуса“, власти города пригласили нас в знаменитый театр „Аристон“ на концерт популярного в то время Сальваторе Адамо, где разместили в почетной ложе и представили публике. Да и хозяйка пансиона в постояльцах души не чаяла: во время ужина непременно выставляла на стол корзину фруктов – „от себя“, вывозила на собственной яхте купаться в море, а перед отъездом подарила особо приглянувшимся золотые амулеты на память.

Что же касается провокаций, то и без них, разумеется, не обошлось. Вот только воспоминания оставили они самые приятные. Симпатичный старичок, например, с первых же дней к команде „прибившийся“, – как потом выяснилось, из бывших эмигрантов и очень богатый. Стал убеждать руководство: мол, нравятся мне ребята, денег на покупки дать им хочу. Легко догадаться, какой это наделало переполох, – во избежание больших неприятностей на родине от заманчивого предложения решено было „сурово (по Высоцкому) отвернуться“. „Но подарки-то я сделать могу?“ – не успокаивался добровольный спонсор. Тут возражений не последовало: на руке у каждого появились золотые швейцарские часы. Плюс о частном магазине с очень дешевыми вещами наш благодетель „по секрету“ рассказал, посоветовав именно в нем после окончания турнира оставить сэкономленные суточные и скромные премиальные. Что мы охотно сделали, скупив за бесценок отменного качества товар. Только позже стало известно, что бывший соотечественник нас „жестоко“ обманул: разницу между истинной ценой и продажной покрыл из своего кармана».

 

Хитрость Золотухина

Судейский беспредел во второй лиге советского футбола официальным путем остановить было невозможно. Главный тренер владимирского «Торпедо» Иван Золотухин придумал свой способ борьбы с происками арбитров. Он мобилизовал на помощь команде своего старого приятеля, полковника в отставке. По настоящему делу бывший полковник, судя по всему, соскучился, а потому с энтузиазмом воспринял заманчивое приглашение стать штатным «проверяющим из главного футбольного ведомства».

Забрасывали полковника в расположение противника обычно денька за два-три до календарной игры, предварив выезд соответствующей телеграммой из федерации. Можно только представить, как встречали ревизора хозяева матча! Машина к самолету или поезду, комфортабельный номер в гостинице, кормежка, что называется, от пуза… Задача у встречающих была одна: так умаслить нежеланного гостя, чтобы он снисходительно отнесся к «работе» судей.

«Засланный казачок» подчеркнуто почтительное обхождение воспринимал как должное, но в то же время не упускал случая подчеркнуть собственную требовательность, принципиальность. На стадионе в Ланчхути, например, он измерял линейкой ворота на стадионе, просил засыпать ямки, срезать бугорки, подправить разметку.

И, что поразительно, игра в ревизора приносила желаемые плоды. Наслышанные об инспекторе арбитры перебарщивать с помощью местной команде опасались. Как результат, гости могли и вожделенную ничейку зацепить, а иной раз даже победы добиться: в мастерстве-то владимирское «Торпедо», укомплектованное поигравшими на всех уровнях москвичами, большинство грузинских команд заметно превосходило.

 

Значок мастера

Бациллы тщеславия не проскользнули мимо министра обороны СССР, маршала Андрея Гречко, активно занимавшегося спортом и того же требовавшего от всех подчиненных. Он любил теннис, постоянно выходил на корт, даже тогда, когда занимал столь высокий пост и входил в число высших советских партийных руководителей. Но его мечтой был значок мастера спорта СССР, а получить его он никак не мог, поскольку не участвовал в соревнованиях, на основании достижений в которых и присваивалось мастерское звание.

В нашей стране, однако, никогда не существовало ничего невозможного и, скорее всего, существовать не будет. Спорткомитет внес специально «под Гречко» незначительные изменения в регламент по присвоению звания мастера спорта. Отныне оно могло присуждаться и за высокие достижения в товарищеских матчах.

«Высокие» достижения в исполнении маршала последовали незамедлительно: в паре с одним из своих подчиненных, уже имевшим звание мастера, министр «в исключительно упорной борьбе» одолел двух известных армейских теннисистов. После того как Андрей Антонович получил значок и удостоверение мастера, «незначительные изменения» из регламента исчезли.

 

«Ну, чего команде надо?»

Владимир Гомельский, игравший одно время у своего отца в ЦСКА, вспоминает, как после победы в важнейшем матче над московским «Динамо», которое тренировал Евгений Гомельский, в просторной раздевалке в процессе радостного обсуждения выигрыша вдруг раздалась команда: «Товарищи офицеры!..»

Владимир Гомельский, пусть и был единственным гражданским в команде, без воинского звания, поднялся вместе со всеми и застыл по стойке смирно. В раздевалку пожаловал тогдашний министр обороны Андрей Антонович Гречко. Он пожал каждому баскетболисту руку, поблагодарил за игру, после чего сказал адъютанту: «Доставай ручку, бумагу, записывай». При этом задал простой вопрос: «Ну, чего команде надо?» Докладывал министру обороны в раздевалке капитан ЦСКА Сергей Белов.

«Я, – пишет Владимир Гомельский в книге об отце, – потом сообразил, что Белов и Гомельский-старший это обсуждали до игры. Сережа был подготовлен и, представьте, никого не забыл! И о том, что у Жармухамедова в семье родился второй ребенок и ему нужна трехкомнатная квартира. И о том, что Витя Петраков женился, у него сразу родился ребенок и им нужна двухкомнатная квартира. И о том, что у Ивана Едешко машина после аварии не ездит, у него ни разу не было „двадцать четвертой“ „Волги“ и неплохо было бы помочь ему машину приобрести. И еще куча разных мелочей. Когда этот рапорт был закончен, маршал Гречко обернулся с вопросом: „Все записал?“ На что последовал ответ адъютанта: „Все записал. До 23 февраля (матч состоялся в декабре 1972 года) все просьбы команды будут удовлетворены. Довольны?“ Мы прокричали троекратное „ура“, и министр обороны раздевалку покинул».

 

Долг вратаря

Владислав Жмельков, «Владик», «Жмель», спартаковский голкипер из предвоенной жизни. Класса – высочайшего. ЦДКА к нему присматривался, забрасывал удочки (несмотря на то, что он уже отслужил в армии и по причине не очень крепкого здоровья был отправлен в запас). Однажды Жмелькова вызвали в райвоенкомат, наговорили множество громких фраз о священных обязанностях перед социалистической Родиной оберегать ее от врагов с оружием в руках и, решив, очевидно, что потенциальный красноармеец все уразумел, откровенно, по словам известного журналиста Ильи Витальевича Бару, пояснили: исполнять свои служебные обязанности Жмельков будет без оружия, в спортивной форме, защищая ворота команды ЦДКА.

Жмельков на это ответил: «В армию я иду исполнять свой гражданский долг – оберегать Родину от ее врагов. А играть я буду только за „Спартак“.» Его услали в дальний гарнизон, откуда он попал на фронт. Вернулся Владислав Жмельков летом 45-го года с наградами, в частности, с «Орденом Славы» на груди и отыграл за «Спартак» еще один сезон.

 

Сержант Басюк

Олег Маркович Белаковский, легенда отечественного корпуса спортивных врачей, близкий друг хоккеистов и футболистов многих поколений, рассказывал о том, что произошло после того, как ЦСК МО (армейский клуб выступал тогда под таким названием) был в чемпионате СССР 1959 года разгромлен тбилисскими динамовцами со счетом 4:1.

Кто-то из министров в лужниковской правительственной ложе не без ехидства сказал после игры занимавшему в то время пост главкома сухопутных войск Андрею Антоновичу Гречко: твои-то, дескать, совсем докатились.

На следующий день главный тренер армейцев Борис Андреевич Аркадьев, начальник и парторг команды были срочно вызваны «на ковер» к главкому. Адъютант Гречко, перед тем, как запустить их в кабинет, предупредил: вчера на футболе над шефом неприятно пошутили, он злой, как черт, достанется всем. «Почему столько пропускаем, Борис Андреевич?» – Гречко знаком с Аркадьевым был с давних времен. Аркадьев начинает объяснять: в целом игра была равной, а проиграли так только из-за одного человека – вратаря Бориса Разинского. Он, дескать, не совсем правильно себя в последнее время ведет – влюбился, хочет играть центрального нападающего, забивать голы, тренируется с прохладцей. «Из четырех мячей два на его совести», – сказал Аркадьев. «Почему не ставите второго вратаря?» – сурово спросил Гречко. «Сусла, – был ответ, – травмирован, а третий голкипер еще юнец, пропустил бы вчера больше Разинского».

«А где же молодой способный вратарь Басюк из команды Прикарпатского военного округа?» – удивил посетителей своей осведомленностью Гречко. Ничего, впрочем, удивительного в этом не было: именно главком подписывал приказ о переводе Басюка в ЦСКА, а потому и запомнил фамилию.

Оказалось, что никакого Басюка в команде нет. Гречко вызвал адъютанта и приказал немедленно соединить его с командующим Прикарпатского военного округа генерал-полковником Андреем Лаврентьевичем Гетманом. Через несколько секунд главком сухопутных войск Советского Союза и командующий крупным округом говорили о сержанте Басюке. Гетман ничего вразумительного не сообщил. Более того, он вообще не знал, кто это такой – сержант Басюк. Гречко пояснил: «Это вратарь вашей футбольной команды, генерал-полковник. Я подписал приказ о переводе Басюка в ЦСКА, но в Москву он так и не прибыл. Почему?»

От Гетмана, как потом выяснилось, историю с переводом скрыли, полученную директиву решили спрятать – авось, проскочит. Команда львовская играла неплохо, а Басюк был главной в ней фигурой. Не пропусти Разинский четыре гола, о спрятанном приказе никто, возможно, так бы и не узнал.

На следующее же после встречи Гречко с руководством ЦСК МО утро специальный военный борт доставил сержанта Басюка в Москву, он сыграл за клуб всего четыре матча и никогда больше в воротах этой команды не появлялся.

 

«Прекратить безобразие!»

Андрей Антонович Гречко, тогда он был первым заместителем министра обороны СССР, министром стал год спустя, в 1967-м, приехал на матч ЦСКА с ростовским СКА. К моменту его появления на трибуне главный армейский клуб проигрывал с крупным счетом 2:5. «Немедленно прекратить это безобразие!» – распорядился рассерженный Гречко. Помощники замминистра моментально довели содержание распоряжения до начальника команды СКА Якова Кригмонта, пообещав разобраться с ним в случае невыполнения. Полковник подбежал к кромке поля, подозвал раззабивавшегося нападающего Олега Копаева, ретранслировал приказ военачальника и услышал в ответ: «Да вы что? У нас игра катит – не остановить! В случае чего считайте меня коммунистом». И помчался забивать шестой гол.

Несчастный Кригмонт бросился за ростовские ворота к голкиперу СКА Анатолию Иванову: «Толя, ну хоть ты пропусти чего-нибудь!» ЦСКА проиграл 4:6 и занял в том чемпионате лишь пятое место, а СКА – второе.

 

Вожак Капличный

Армейское начальство своеобразно настраивало в прежние времена футболистов ЦСКА на самые важные матчи в чемпионате Советского Союза, в частности, против киевского «Динамо». На общекомандное собрание приезжала целая бригада офицеров: четыре генерала, четыре полковника и сопровождавшие их ординарцы и порученцы. Говорили только генералы. Каждый как минимум по полчаса. Один: «Идите на них, как мы шли танками на немцев – „свиньей“. Так, чтобы в середине находился главенствующий. Вот ты (обращаясь к центральному нападающему), Копейкин, и есть такой главенствующий „танк“. Тебе и забивать». Выходит к трибуне другой, адмирал, и приводит в пример форсирование боевых кораблей и высадку десанта. Третий, генерал ВВС, сравнивает футболистов с бомбардировщиками и истребителями. Четвертый, пехотинец, вдохновляет на победу по-своему: «Ты (обращаясь к Владимиру Капличному), Капличный, капитан. И должен, будто выскочив из окопа, бежать впереди всех, мысленно представляя, что ты с пистолетом, и кричать: „За Родину! За Сталина! За мной!“ И остальные за тобой побегут, ты ж вожак!»

 

Отпуск в Хабаровске

Как-то армейская футбольная команда СКА (Хабаровск) должна была, согласно расписанию, принимать на своем поле «старших братьев» из ЦСКА. В Хабаровске к тому времени установилась прекрасная погода: солнце, плюс пятнадцать. Но ЦСКА лететь через всю страну было неохота, и московский клуб, используя свои связи, решил изменить ситуацию. Дальневосточным военным округом командовал тогда Дмитрий Язов, будущий министр обороны СССР и член ГКЧП. Он вызвал руководителей СКА к себе и сообщил: «Поскольку в Хабаровске ненадлежащие погодные условия, матч с ЦСКА состоится в Москве».

С Язовым связана и такая история. После удачного для хабаровского СКА сезона он пригласил команду, благодушествовавшую в предвкушении отпуска, в штаб округа и сказал: «Устроили вам поощрительную поездку во Вьетнам на 24 дня». Не успели футболисты толком обрадоваться, ведь в те времена даже такая зарубежная поездка была редкостью, тем более для провинциальной команды, как Язов продолжил: «Но для того чтобы к поездке хорошенько подготовиться и не ударить во Вьетнаме в грязь лицом, месяц перед выездом проведете в спортроте». Встал вратарь Олег Караваев: «Товарищ командующий, разрешите обратиться». – «Разрешаю, товарищ солдат». Караваев собирается с мыслями: «Вы понимаете, товарищ командующий…» Язов обрывает его: «Садитесь. Все я понимаю. Если бы не понимал, не командовал бы округом». Месяц до Вьетнама футболисты кантовались в части. В шесть утра при -35 вместе с солдатами-срочниками в сапогах шли на зарядку. Отпуск.

 

Звонок Гречко

Валентин Александрович Гранаткин, почти четверть века проработавший на посту первого вице-президента Международной федерации футбола (сразу после войны, к слову, он пять лет был обычным вицепрезидентом ФИФА – организации, руководящие должности в которой раздавались точно по такому же принципу, как в ООН), всегда рьяно отстаивал – при возникавшей на то необходимости, конечно, – интересы советского футбола. Когда ему не удавалось решать спорные вопросы в свою пользу, Гранаткин, рассказывают, говорил участникам заседания исполкома ФИФА или же какого-то из комитетов так: «Подождите, я должен позвонить, посоветоваться с Гречко». «А кто такой Гречко?» – интересовались поначалу у Гранаткина. – «Это наш министр обороны».

Но в 1973 году, когда сборной СССР засчитали поражение за то, что она не приехала – по политическим причинам – на ответный отборочный матч в Чили, угроза «позвонить Гречко» не сработала: решение ФИФА о поражении советской команды оставили в силе, и команда так и не попала на чемпионат мира.

 

Папа и баян

Владимир Гомельский в своей книге об отце – выдающемся баскетбольном специалисте Александре Яковлевиче Гомельском («Папа. Великий тренер»), – одной из лучших, на мой взгляд, спортивных книг за последние десятилетия, рассказал потрясающую историю. Ее начало относится к детству Александра Гомельского. Учился он неважно, школьные занятия посещал нерегулярно, хулиганил, входил в компанию питерской шпаны. «По ночам, – пишет Владимир Гомельский, – они нападали на киоски. Вскрывали двери либо разбивали окна, потом то, что успевали собрать, выносили, чтобы на следующий день все это продать на питерских барахолках. Интересно, что во главе этой банды стоял папин приятель и его тезка – Александр. Фамилии его я не знаю. Знаю только, что этот молодой человек был наполовину армянином. И кличка, под которой он был известен на Петроградской стороне, у него была Баян».

И далее Владимир Александрович рассказывает о том, как в 1995 году у Александра Яковлевича угнали «Мерседес», который Гомельский-старший пригнал из США. Не новая была машина, но в хорошем состоянии. Угоняли машины в 90-е ежедневно. Десятками. Заявление в милиции, понятно, приняли, но – для проформы: было ясно, что машину стражам порядка не разыскать. Какие-то знакомые Александра Гомель – ского посоветовали ему встретиться с одним авторитетом московского криминального мира. Им оказался тот самый Баян.

«Как вы понимаете, – пишет Владимир Гомельский, – помощь была оказана, и уже через два дня машина была найдена и возвращена под окна нашей квартиры. Потом уже состоялась еще одна встреча, когда папа в знак благодарности накрыл стол, и я увидел этого человека. Было видно, что у обоих жизнь складывалась нелегко, но с какой же радостью и упоением они вспоминали годы своей юности! Кстати, именно тогда я выяснил одну интересную деталь. Практически все члены этой дворовой компании засыпались на какой-то краже в 1946 году и пошли мотать срок. И так уж сложилось, что на этой краже папы не было. В тот день он был занят в школе тренеров. Вот так первый раз в жизни занятие спортом и только начинающаяся тренерская карьера отвели от него грозу».

 

«Мужик, ты отъезжай…»

А еще Владимир Гомельский рассказал в своей книге историю о том, как в январе 1997 года к Александру Яковлевичу на день рождения приехали домой его друзья, в том числе тогдашний премьер-министр России Евгений Максимович Примаков:

«Ни для кого не секрет, что премьер-министры передвигаются по городу с личной охраной. А Евгений Максимович, так уж получилось, приехал в гости к папе чуть раньше, чем хозяин сам вернулся с какой-то встречи. Естественно, Татьяна пригласила Примакова в дом. Через какое-то время к дому подъезжает отец. Вокруг дома уже стоит внешнее кольцо охраны Евгения Максимовича, и папе говорят: „Мужик, ты отъезжай, здесь тебе сегодня делать нечего“. Можете себе представить, когда кто-то говорит папе такую фразу? „Как это – делать нечего? Я здесь живу!“ – ответил он. „Не-не, здесь сегодня Примаков к другу на день рождения пришел“. Папу немножко отпускает, и он говорит: „Не будет никакого дня рождения, если ты меня не пустишь“. Охранник удивляется: „Как так?“ – „Он же ко мне пришел. Я и есть Гомельский!“»

 

Революция и столица

Анатолий Пинчук, знаменитый советский баскетбольный журналист («номер один» – с такой характеристикой, полагаю, согласятся все, кто тренировал, играл и сидел в то время на трибунах баскетбольных залов), однажды в журнале «Знание – сила», к спортивной тематике вообще-то равнодушном, так по полочкам разложил самое яркое противостояние – ЦСКА – «Спартак» (Ленинград), – что никаких вопросов не могло, по-моему, возникнуть ни у профессионалов, ни у любителей, то есть, у всех практически читателей многотиражного издания.

ЦСКА тренировал Александр Гомельский, «Спартак» – Владимир Кондрашин. Ровесники, в момент написания Пинчуком материала им исполнилось по сорок пять лет, они были антиподами, работали в командах с совершенно разными условиями комплектования, финансовыми возможностями и отношением сильных мира сего. Кондрашинский «Спартак», баскетболисты которого говорили: «Это в Москве играют за деньги, а мы – за колонны, ростральные», много лет пытался превзойти армейский клуб в чемпионатах страны, но первый раз преуспел лишь в 1975 году.

Случилось это через два года после публикации Пинчука в «Знании…» Толя тогда обозначил причину, по которой ленинградцы никак не могут выиграть у ЦСКА. Сослался он при этом на анонимного «московского тренера-остряка», однако автором был сам. Если бы он попробовал изложить причину без ссылки, редакторы этот абзац непременно бы вычеркнули, даже в таком казавшемся либеральным журнале, как «Знание – сила». А так – прошло.

Объяснение же неудач спартаковских баскетболистов в решающих мачтах с ЦСКА было следующим: «В Ленинграде никогда не будет классной команды. И знаете почему? Они даже во время тайм-аутов обсуждают один и тот же вопрос: „Почему, если революция была в Ленинграде, столицей сделали Москву?“»

 

Справка о беременности

Как-то в Ленинграде, в первой половине 70-х годов, проходил тур баскетбольного чемпионата страны. Тогда не устраивали парные матчи с разъездами, а собирали сразу несколько команд в одном городе, и они выясняли отношения друг с другом.

В одном из матчей тбилисское «Динамо», в составе которого выступали блистательные мастера, такие, как олимпийский чемпион 1972 года Михаил Коркия, неожиданно проиграло. Проигрывать горячие грузинские парни не умеют, в концовке встречи они посчитали виновником всех своих бед арбитров, и Михаил Коркия сказал в сердцах одному из них, что тот – «пьяный». Оскорбленный судья, Семен Афанасьев, стоит заметить, фронтовик, сразу после игры отправился в медицинский центр во дворце спорта, настоял на том, чтобы его основательно проверили на предмет наличия в организме алкоголя, получил после тщательной проверки справку, подтверждающую его чистоту, и отправился к главному тренеру тбилисской команды Отари Михайловичу Коркия, потрясающему в прошлом баскетболисту, лучшему центровому в СССР в 50-х годах, – дяде, кстати говоря, Михаила.

«Отари Михайлович, – пожаловался Афанасьев тренеру. – Михаил оскорбил меня…» «Да, знаю, – сокрушенно покачал головой Коркия-старший, – мальчишка, как он мог, мы его накажем, как он мог такое сказать, пусть даже это и было правдой». «Какой правдой? – изумился судья. – Он же сказал, что я – пьяный!» «Вот я и говорю, – продолжил Отари Михайлович, – что не имел он никакого права, пусть даже и видел, что что-то не так, называть старшего по возрасту пьяным». «Да не выпивал я сегодня вообще! – возмутился судья. – Я специально сейчас к врачам ходил, они меня обследовали и выдали – вот она – справку о том, что в моем организме следы алкоголя не обнаружены». «Э, дорогой, что такое справка? – улыбнулся тренер. – Приезжай ко мне в Тбилиси, я тебе сделаю справку, что ты – беременный».

 

Игра и переигровка

Знаменитый мюнхенский финал олимпийского баскетбольного турнира 1972 года описан тысячекратно. Счет 50:49 в пользу американцев, три секунды до конца, фантастический пас Ивана Едешко через всю площадку на Александра Белова, точный бросок, 51:50 – советская баскетбольная команда впервые выиграла титул олимпийского чемпиона.

Американцы подали протест, не вышли потом на награждение, серебряные медали сборной США по сей день хранятся в олимпийском музее Лозанны, и музейные работники время от времени вынимают из шкафа – протирают.

Дебаты по протесту американскому затянулись тогда в Мюнхене до самого утра. Советские баскетболисты, просидев часа два, отправились в отель ждать вердикта. «Было, – вспоминал Едешко (автор паса, но не герой матча – героем он называет Сергея Белова, набравшего в финальной игре 20 очков), – обидно. У нас же закуплено. На столе баварские сосиски, в холодильнике отличное немецкое пиво, сопровождающие обещали икру и водку. Но мы сидели и ждали решения – ничего не поделаешь: вдруг придется снова играть».

Ранним утром в гостиницу вернулся второй тренер Сергей Башкин, всю ночь проторчавший там, где рассматривали протест. Пришел с постной физиономией и говорит: «Переигровка». Все разочарованно вздохнули, а Сергей Григорьевич, выдержав паузу в полном соответствии с требованиями МХАТовских режиссеров, с улыбкой на лице добавил: «Через четыре года!»

 

«Растворившийся» гигант

Летом 1972 года стояла небывалая жара. Театр на Таганке гастролировал в Ленинграде. «Я, – рассказывал Вениамин Смехов, – играл короля Клавдия в толстенном свитере и от всей души желал моему герою „полной гибели всерьез“ и поскорее. Другой каторгой была главная (и любимая) роль в „Часе пик“. Эту трагикомедию мы исполняли во Дворце культуры имени, разумеется, Дзержинского. Братья Орловы так любили мой спектакль, что на время прощали дворцу его „кликуху“. На „Час пик“ я мог протащить одного человека через служебный вход, чтобы тот в дальнейшем растворился в слипшихся слоях населения. Так я поступил со спортсменом, имя которого Орловы произносили с таким же трепетом, как имя Высоцкого: Саша Белов. Он трагически рано умер, молодой гений баскетбола, а я могу только гордиться, что безбилетника-великана Сашу проводил по служебным коридорам в фойе и предложил ему „раствориться“. По окончании спектакля мой гость ждал меня на улице. Мы дошли с ним до моей гостиницы „Октябрьская“, и в беседе об искусстве и спорте он оказался золотым исключением из абсолютного большинства „звезд“, мыслящих главным образом орудиями своего ремесла – руками или ногами».

 

На бланке депутата

В феврале 1975 года отправился на матч баскетбольного чемпионата страны ЦСКА – «Динамо» и сразу после игры передал для ТАСС короткий оперативный отчет, отметив в нем, что, на мой взгляд, арбитры встречи, арбитры, между прочим, международной категории, в концовке ошиблись в пользу «Динамо», и это сказалось на результате. Они не зафиксировали явный фол на Сергее Белове. В этот момент в ожидании свистка остановились не только армейцы, но и динамовцы. Но свистка, который дал бы ЦСКА право на два штрафных и возможность сравнять счет, не последовало.

Спустя несколько дней на бланке депутата Моссовета в ТАСС на меня пришла «телега» за подписью В. Костина. «Возникает вопрос, – пишет баскетбольный судья, – чем руководствовался автор составляющий данную заметку (сохранен авторский текст. – А. Г.) и кто дает ему право бездоказательно обвинять руководствуясь своим личным восприятием двух коммунистов в жульничестве? Кроме всего прочего как депутат считаю, что со стороны автора мне нанесено официальное оскорбление унижающее мою честь и достоинство. Наверно председатель постоянной комиссии физического воспитания и спорта прежде всего должен быть принципиальным и честным человеком».

Кто бы сомневался.

 

Спасатель Прохоров

Сложно сказать, какие причины подвигли Михаила Прохорова взять под свое олигархическое крылышко весь российский биатлон и вкладывать в него немалые средства. Вряд ли по указанию властей он пошел на этот подвиг. Скорее всего, по зову спортивного сердца. А заодно биатлон стал компенсацией за приобретение в Америке баскетбольного клуба НБА. Роман Абрамович примерно так же компенсировал покупку «Челси» финансированием получившей широкую известность тольяттинской футбольной Академии и спонсорской поддержкой работы Гуса Хиддинка в сборной России.

Но вот в баскетбольный ЦСКА Прохоров, с которого, собственно, и началось возрождение клуба, пришел в свое время иначе. Согласно мифу, будущий олигарх в Группе советских войск в Германии будто бы играл у Александра Яковлевича Гомельского, когда тот работал в ГСВГ. Это не так. Во-первых, Прохоров никогда не служил в ГСВГ. Во-вторых, никогда в командах Гомельского не играл. Он недолго занимался баскетболом в спортивной школе, а потом играл за команду финансового института, когда учился там.

Александр Яковлевич был другом отца Прохорова, возглавлявшего международное управление Спорткомитета СССР. Когда ЦСКА в новейшей нашей истории стало совсем тяжко, Гомельский пришел к Прохорову-младшему и сказал: «Миша, нужно спасать команду».

Миша и стал спасать. И – спас.

 

Выездная комиссия

Я работал в журнале «Спортивные игры», редакция которого размещалась в здании издательства «Физкультура и спорт» – на Каляевской улице (ныне – Долгоруковская). Как-то раз секретарь издательской партийной организации Толя Чайковский, муж Елены Анатольевны, выдающегося тренера по фигурному катанию (а Толя редактировал тогда еще один ежемесячный спортивный журнал – тезку издательства), обратился с необычной просьбой.

«Старик, – сказал он, – выручай. Пришла очередь издательства быть представленным в выездной комиссии райкома партии. Саша из отдела распространения – ты его знаешь – должен был туда пойти, мы уже с ним договорились, но он заболел. А комиссия собирается завтра. В девять утра в театре „Ромэн“.» «Почему в театре?» – удивился я. «Старик, я рад, что ты согласился. А ты ведь согласился, раз спрашиваешь, почему в театре, правда, согласился? А в театре, потому что „Ромэн“ собирается на гастроли во Францию, их много, поэтому комиссия в составе трех – вместе с тобой – человек идет к ним. Спасибо, старик. Выручил».

Слов «да», «согласен», «конечно» я не произносил, но и Толя уже испарился из издательского коридора, в котором он меня отловил, надо сказать, совершенно случайно.

Наутро я отправился в «Ромэн». Потенциальных гастролеров – не счесть. Двое коллег по комиссии, каждому из которых годков под 75 – из старых большевиков, люди в этом деле опытные, поднаторевшие, распорядились поставить в отдалении один от другого три столика, к ним стулья для «комиссионеров» и для тех, кто будет садиться перед ними на допрос, и списки отъезжающих.

Выстроились три примерно одинаковые по размеру очереди. Цыганский люд, однако, быстро сообразил, на прием к кому надо попасть. Если ветераны пытались выудить из членов труппы ответы на разнообразные вопросы, самым простым среди которых был, наверное, вопрос о названии парижского кладбища, на котором похоронен Морис Торез (попутно выяснялось, кто это?), то я, после того как присевший возле меня человек представлялся, ставил напротив его фамилии галочку и отпускал восвояси. Не прошло и пятнадцати минут, как три очереди слились в одну, и она устремилась к моему столику.

Ветераны, прежде чем возмутиться и прекратить безобразие, долго совещались, а когда совещаться закончили, табор испарился, галочки в моем списке были проставлены, я с осознанием выполненного долга сдал его секретарю ромэновской парторганизации и на всем пути до метро «Динамо» гордо ощущал себя членом выездной комиссии.

Если бы я тогда знал…

Спустя какое-то время после того, как я выручал Толю Чайковского, в Москву на хоккейный турнир «Известий» приехал мой приятель, заведующий спортивным отделом финской газеты «Турун Саномат» Юхани Тала. В декабре 1988 года он привез приглашение, позволившее мне помечтать о совершенно новой возможности проверить свои профессиональные силы: бумага, подписанная главным редактором ром «Турун Саномат», сообщала, что газета включила меня в «команду», которая будет рассказывать читателям о чемпионате мира по лыжному спорту в Лахти, и меня ждут в Финляндии 15 февраля 1989 года.

Разумеется, я сразу же стал собирать материалы для предстоящей работы, пополнять досье на советских лыжников и лыжниц, прыгунов с трамплина и двоеборцев, читать подшивки старых газет. Словом, готовиться.

Однако история с приглашением развивалась в дальнейшем таким образом, что я значительно обогатился знаниями о работе ОВИРа (отдел виз и регистраций) и о сложностях, связанных с выездом за границу. Раньше об этих сложностях я мог лишь догадываться. Сразу же выяснилось, что для ОВИРа приглашение, подписанное главным редактором «Турун саномат» и заверенное канцелярией газеты, – не более чем использованный трамвайный билет. Необходимо было, как мне сказали, частное приглашение. Пришлось срочно искать знакомого финна, объяснять ему ситуацию, идти в финское посольство в Москве и в течение пяти (!) минут оформить требуемую ОВИРом бумагу.

Это было 2 января, а уже через день я сдал в районное отделение ОВИРа все необходимые документы для получения заграничного паспорта. В дальнейшем скорость передвижения моих документов резко снизилась. В городской ОВИР они пришли неделю спустя, 11 января, а 17 января, ровно за месяц до начала чемпионата мира, из городского ОВИРа исчезли. Куда? Как объяснил мне мой информатор в ОВИРе, документы отправили в КГБ.

17 февраля, в день начала чемпионата мира, я пришел в ОВИР с последней надеждой получить паспорт, быстро поставить визу в финском посольстве, быстро купить билет (я не имел права заказывать билет на поезд до тех пор, пока у меня не будет заграничного паспорта) и в тот же день уехать в Лахти.

Надежда улетучилась после того, как мне ответили, что «документы еще не вернулись». Как потом выяснилось, дававший мне этот ответ один из руководителей городского ОВИРа уже знал, что КГБ запретил мне выезд за границу. Я же поначалу наивно полагал, что на самом деле просто не успели оформить документы. Правда, несколько смущал срок – все-таки пятьдесят дней прошло. Но это же, думал я, в конце концов, не послереформенная царская Россия, в которой каждый человек, желавший отправиться за рубеж, просто заходил в полицейский участок, подавал заявление о выдаче заграничного паспорта, получал его и ехал. Даже в том случае, если состоял под надзором полиции, как, например, Владимир Ленин.

В наивности своей я пребывал, однако, недолго. До звонка моего ОРИРовского информатора, сообщившего мне, что документы вернулись с пометкой «отказать». А спустя несколько дней после звонка меня пригласили в ОВИР и официально объявили, что мне во о б щ е отказано в выдаче заграничного паспорта (шел, напомню, уже 1989 год, и на Западе вовсю трубили о демократических преобразованиях в СССР).

В ОВИРе у меня состоялся «содержательный» диалог с молодым майором милиции Игорем Кочетковым (там работают офицеры КГБ, но форму они носят милицейскую). Если бы я был драматургом и писал пьесы для театра абсурда, то непременно включил бы этот диалог в одну из них. Диалог этот я могу воспроизвести дословно и почти полностью, потому что, зная о том, что мне скажут в ОВИРе, захватил с собой на всякий случай небольшой репортерский магнитофон, лежавший в кармане моего пиджака:

– Вам отказано в выезде в Финляндию.

– Кто принял решение об этом?

– ОВИР.

– На каком основании?

– На основании положения о въезде в СССР и выезде из СССР, пункт 25, подпункт б2.

– И что же там говорится?

– Там говорится, что во время предыдущего пребывания за границей у вас были нарушения.

– Какие нарушения?

– Вы, наверное, знаете.

– Нет.

– Так не может быть.

– Как не может быть, если три года спустя после моего возвращения из Финляндии, где я работал почти шесть лет, вы – первый человек, который говорит мне о якобы совершенных мною каких-то «нарушениях». Не кажется ли вам странным, что я, человек самый заинтересованный, не могу получить информацию о том, какие же все же «нарушения» были?

– Ну почему же, я вам говорю: за период вашего пребывания в Финляндии вами допускались там нарушения. Вполне этого, по-моему, достаточно.

– Как достаточно!? Я ничего не знаю, а вы, который знает, ничего мне конкретного не говорите!

– Получается, по вашим словам, что отказ вам сделан абсолютно необоснованно.

– На мой взгляд, да, – необоснованно.

– Мы располагаем только такими сведениями, о которых я вам сказал.

– Только такими? И на основании только т а к и х сведений вы принимаете решение об отказе?

– Да.

Я выписал пункт 25, подпункт б2: «Выезд из СССР по частным делам гражданина СССР может быть не разрешен, если во время предыдущего пребывания за границей он совершил действия, нарушающие интересы государства…» Всего-то.

Обвинение, что и говорить, слишком серьезное, чтобы от него можно было просто-напросто отмахнуться. И я решил бороться, несмотря на то, что многие мои друзья отговаривали меня: как бы не было хуже, говорили они.

Я бомбардировал письмами тогдашнего министра внутренних дел Вадима Бакатина, начальника всего советского ОВИРа Рудольфа Кузнецова (ни одного ответа от них, кстати, я не получил). Мне здорово помогли газета «Турун саномат», не побоявшаяся, несмотря на недовольство советского консульства в Турку и советского посольства в Хельсинки, регулярно информировать о том, как развивается история с отказом на выезд в Финляндию; народные депутаты СССР Егор Яковлев и Александр Гельман, звонившие по правительственному телефону Рудольфу Кузнецову (он им в ответ вяло лепетал: «Это не мы, это – КГБ»); Яковлев опубликовал в «Московских новостях» мою заметку обо всем этом под заголовком «.. И лыжи отобрали».

Борьба продолжалась семь месяцев. Она закончилась тем, что мне вновь позвонил мой информатор из ОВИРа и сообщил, что в моем деле (уже и дело завели!) появилась резолюция Бакатина: «Выдать заграничный паспорт». А 9 августа 1989 года рано утром мне домой позвонил сам Рудольф Кузнецов (кому из друзей ни рассказывал, никто не верил), который долго извинялся за то, что не отвечал мне раньше, жаловался на то, что «времена меняются, а дураков еще много», рассказал, что «мы ни при чем, вы же понимаете, что не только мы решаем», и в конце вежливой беседы просил заходить в том случае, если возникнут какие – нибудь проблемы.

Из всей истории запомнилась группа евреев-отказников, поддержавшая товарища по несчастью морально и пытавшаяся после моего выхода из кабинета Кочеткова заманить меня на территории ОВИРа в свои протестующие ряды; хлопоты народных депутатов СССР Егора Яковлева и Александра Гельмана, по телефону занимавшихся поисками справедливости; раннеутренний звонок главного ОВИРовца Рудольфа Кузнецова и, конечно же, отправка артистов театра «Ромэн» в Париж членом выездной комиссии, пребывавшего на тот момент в статусе невыездного.

 

Заметки на полях

Советские хоккеисты за годы побед на чемпионатах мира, Европы и Олимпийских играх привыкли к свободному проходу таможни по возвращении из любой заграничной поездки. Но однажды сборная Советского Союза, состоявшая в основном из игроков ЦСКА и армейским тренером – Анатолием Владимировичем Тарасовым – возглавлявшаяся, была остановлена в Шереметьево каким-то чересчур добросовестным таможенником, собравшимся организовать досмотр команды по полной программе. Гнев Тарасова был, по словам очевидцев события, непередаваемым: «Вы что, молодой человек, Красную Армию собрались проверять?!»

* * *

Однажды, когда баскетбольный ЦСКА приехал на матч в рамках Кубка европейских чемпионом с «Реалом», капитан команды Сергей Белов, прихватив молодого партнера Виктора Петракова, впервые оказавшегося с командой в такой поездке, отправился в свободное время прогуляться по городу. На торговой улице Белов, много чего к тому времени на свете повидавший, равнодушно вышагивал мимо магазинов. Петраков быстро от капитана отстал и застыл перед витриной мясной лавки. В витрине, рассказывал Сергей Белов, «во всем своем капиталистическом великолепии» демонстрировались десятки сортов колбас, окороков, хамона – чего только, словом, не было. «Что случилось, Вить?» – спросил вернувшийся Белов. «Фраза, – поведал Сергей Александрович, – произнесенная Петраковым в ответ, достойна внесения в анналы истории, – медленно и мрачно он сказал: „Обыкновенный фашизм“.»

* * *

В одном из матчей чемпионата страны футболист ЦСКА, приехавший в команду из одной северокавказской республики, после жесткого стыка остался лежать на газоне. Арбитр, как водится в таких случаях, разрешил выбежать на поле медицинской бригаде армейского клуба. Массажист ЦСКА Александр Лактюхин примчался вместе с доктором к месту происшествия и спросил у игрока: «Что болит?» Тот: «Калэно». Быстренько заморозили ему колено. А он снова: «Калэно». Добавили заморозки: «Все в порядке? Больше не болит?» Он за свое: «Калэно». – «Да мы же тебе его уже два раза заморозили». – «Калэно в живот попали!»

* * *

Боря Норман, помогавший агентам ФИФА устраивать для российских и украинских команд тренировочные сборы в Израиле – было время, когда в эту страну приезжали многие клубы, – привез как-то футболистов из первого дивизиона чемпионата Украины. Хозяином команды был кто-то из бандитов-распальцовщиков – в ту пору, первая половина 90-х годов, они в основном и владели клубами. Гостей разместили в трехзвездной гостинице – по средствам. С трехразовым питанием, качество которого, разумеется, соответствовало звездам.

Распальцовщик позвонил Норману, попросил приехать и говорит: «Боря, что за дела? Жрачка невкусная». Боря: «У тебя контракт наш далеко?» – «Вот он». – «Прочти, что там написано. О-бес-пе-чить трех-ра-зо-вым питанием. Где сказано, что оно должно быть вкусным?»

* * *

Трехкратный олимпийский чемпион по плаванию Евгений Садовый на школьный экзамен по биологии пришел вместе со своим тренером, известнейшим специалистом Виктором Авдиенко. Преподавательница была потрясена тем, что Женя, школу из-за постоянных сборов, тренировок и чемпионатов посещениями своими не баловавший, заглянул в класс: «Господи, Женечка… Год тебя не видела… На экзамен пришел…»

Садовый взял билет и сел на стул перед преподавательским столом. «Женечка, ты пойди, подготовься». – «Я без подготовки». «Как он отвечал, – вспоминал Авдиенко, – я не в состоянии передать. Но что-то все-таки ответил». Встал, повернулся, пошел на выход и от дверей спрашивает: «А какую оценку вы мне поставили?» – «Три балла». – «А балл за то, что я отвечал без подготовки?» – «А я его учла, Женечка».

* * *

Во время чемпионата Европы по футболу 1988 года Владимир Перетурин отличился фразой, ставшей крылатой – об отцах из Суринама. Телекомментатор рассказал, что лидеры сборной Голландии Рууд Гул – лит и Франк Райкаард родом из Суринама, причем чуть ли не вместе росли в одном дворе и их отцы дружили. И добавил: «Вот бы нам парочку таких отцов из Суринама» и развил далее мысль о том, что тогда бы в сборной СССР появились игроки получше.

По возвращении в Москву Перетурина ждал нагоняй от начальства и письмо от рабочих тракторного завода: они были возмущены тем, что в своем репортаже Перетурин «призывал советских женщин сожительствовать с неграми»!

* * *

После первого же матча на чемпионате мира 1982 года в Испании – Бразилия – СССР, выигранного бразильцами, – на допинг-контроль попал полузащитник советской сборной Юрий Гаврилов. В те времена игрокам, выбранным допинг-жребием, для ускорения процесса давали не безалкогольное, а настоящее пиво. Из комнаты, где брали допинг-пробы, бразильцы давно вышли. Врач советской команды Савелий Евсеевич Мышалов начал уже было беспокоиться – не случилась ли какая неприятность? – как дверь открылась и показалась довольная физиономия большого любителя пива Юрия Васильевича: «Доктор, все в порядке. Я в туалет захотел уже после шестой бутылочки, но продержался и выпил у них семнадцать!»

* * *

«Советский спорт» подписывался поздно ночью. Дежурный читчик, именовавшийся «свежей головой», до конца, до самой подписи, находился с главным редактором. Первым главным в «Спорте» был Борис Борисович Котельников. Однажды читчик по ходу пьесы рассказал – из «самых лучших», разумеется, побуждений – главному редактору «кое-что кое о ком». Настучал, короче.

Котельников рассказчика не перебивал, вот только головы от стола не поднимал. На следующий день информатора пригласили в кабинет главного редактора. Там уже сидел тот, о ком он рассказывал. «Извини, – сказал вчерашнему читчику Котельников, – ночью был усталый и не совсем тебя понял. Будь добр, повтори, пожалуйста, все сначала…»

* * *

«Локомотив» играл в Черкизово очень важный для себя с турнирной точки зрения матч с аутсайдером чемпионата волгоградским «Ротором». Победа приближала к чемпионству. Игра давалась. Моментов – тьма. Забить вот только никак не удавалось. Больше того, на последних минутах грубейшую ошибку совершил вратарь Сергей Овчинников по прозвищу Босс, и «Локо» пропустил.

Команда заходит в раздевалку. Последним врывается Овчинников. Хватает свою сумку и исчезает. Никто поначалу ничего не понял. Потом выяснилось: как был Босс в форме – бутсах, гетрах, щитках под ними, трусах и свитере, – так и уехал домой. А выйдя возле дома из машины, свитер снял, разорвал в клочья и выбросил.

* * *

Один из работников «Зенита» – дело было в начале 80-х годов, – скуповатый по натуре, любил прихвастнуть. Однажды на тренировочной базе в Удельной он ворвался в комнату, в которой Юрий Андреевич Морозов проводил разбор матча. «Андреич, – закричал с порога, – у меня пропали мокасины, им цены нет». – «Немедленно выйди отсюда, у нас занятие!» Сцена повторялась несколько раз. Наконец вбежавший прямо обвинил Владимира Казаченка в причастности к пропаже. Морозов, окончательно обалдев от прибегавшего, взмолился: «Володя, он же не даст нам разбор провести, где его чертовы туфли?» – «Андреич, ну не украл же я их. Просто он накануне рассказывал, что купил их в Гренландии за тысячу долларов. Обувка действительно ценная. Но в Гренландии морозы, а у нас сейчас жара, вот я и положил для сохранности на кухне в морозилку».

* * *

Как-то раз, на следующий день после матча чемпионата СССР «Торпедо» – киевское «Динамо» на Гостелерадио, в редакции, в которую составной частью входило спортивное подразделение, проходила летучка. Помимо всего прочего на летучке обсуждался репортаж о состоявшейся игре. Его вел работавший тогда на телевидении Аркадий Романович Га – линский. Встает одна дама, к спорту вообще и к футболу в частности не имевшая никакого отношения, и говорит: «По-моему, репортаж Аркадия Романовича был хорош, но мне кажется, что во время репортажа он болел за киевское „Динамо“. „А мне, – ответил Галинский, – кажется, что вы вчера украли у меня пять рублей“.»

* * *

Как-то на матче казанского «Рубина» с московским «Динамо», проходившем в столице Татарстана в начале июля 2007 года, местный журналист поинтересовался у сидевшего рядом московского коллеги: «А братья Комбаровы – татары?» Интерес понятен. «Рубин» всегда был готов привлечь под свои знамена футболистов, представлявших бы так называемую титульную нацию. Разговоры, в частности, ходили о возможном приезде в «Рубин» вратаря «Локомотива» Руслана Нигматуллина. Казанские представители забрасывали в «Локо» удочки относительно полузащитника Марата Измайлова. Хотелось бы клубу из Казани иметь в своих рядах защитника Рината Янбаева, полузащитника Динияра Билялетдинова (все, к слову, имеют отношение к «Локомотиву» – более, чем «Рубин», так получается, татарской команде). Братья-близнецы Комбаровы только-только заиграли в основе «Динамо». Московский журналист ответил: «Нет, не татары». Казанский репортер подумал минуту-другую и спросил: «Оба?»

* * *

После проигранного сборной СССР матча чемпионата мира 1994 года шведам (1:3) я стоял неподалеку от раздевалки нашей команды, собираясь улететь вместе с ней из Детройта в Сан-Франциско, неподалеку от которого базировался во время турнира.

Телекомментатор Виктор Гусев с оператором брали интервью у вратаря Дмитрия Харина.

– Дмитрий, мы в прямом эфире. Пожалуйста, два слова об игре нашей сборной.

– Два слова? А можно четыре?

– Конечно!

– Опять мы в жо…е!

* * *

Чешский специалист Властимил Петржела стал первым иностранным тренером, привезенным в Санкт-Петербург поднимать «Зенит». Голландец Дик Адвокат и итальянец Лучано Спаллетти шли по его следам. Петржела привез в Питер своего приятеля – Владимира Боровичку, ставшего ассистентом главного. В январе 2003 года Петржелу и Боровичку, до начала первого тренировочного сбора, возили по Питеру по экскурсиям. Привезли, как водится, на «Аврору». Перед входом им пытались всучить по баснословным ценам шапки, шинели, кокарды, тельняшки и прочих матрешек. Петржела и Боровичка стойко прошагали сквозь строй продавцов сувениров и оказались на легендарном корабле. «Знаешь, Власта, – сказал Боровичка, хлопая рукой по дулу знаменитой пушки, – если мы с тобой выиграем русскую лигу, из этой пушки в нашу честь дадут салют». «Кто бы сомневался, – ответил Петржела. – Но если мы с тобой провалимся, то из этой пушки выстрелят нами».

* * *

Легендарный хоккейный тренер Скотти Боумэн, умевший прекрасно ладить со звездами любого калибра, однажды накануне очередного матча своего «Детройт Ред Уингз» поинтересовался у выдающегося защитника Вячеслава Фетисова, чем тот занимался утром предыгрового дня. Фетисов ответил, что с удовольствием посмотрел видеозапись матча СССР – Канада 1981 года, в котором советская команда – с Фетисовым в составе – выиграла у канадской сборной 8:1. Вячеслав, возможно, запамятовал, что канадцев тогда тренировал именно Боумэн, для которого крупное поражение осталось занозой в сердце.

На матч «Детройта» Фетисов не вышел. Потом он, понятно, спросил у тренера, почему тот не задействовал его в игре. Боумэн ответил: «Чтобы ты мог посмотреть эту видеозапись еще раз».

* * *

В 1995 году «Зенит» с берегов Невы прилетел на берега Иртыша в Омск – играть с местной командой. Гостей взяли в осаду местные сутенеры – не было им числа в холле отеля, они обрывали телефоны в номерах игроков и тренеров. Зенитовская администрация распорядилась телефоны отключить и выставила заслоны на этаже, на котором разместилась команда. Сутенерам все равно – их в дверь, они в окно. Достали до такой степени, что один из тренеров «Зенита» – Георгий Вьюн, некогда в питерской команде игравший, собрал сутенеров в кружок и полушепотом «признался»: «Ребята, вхолостую тратите время и силы. Мы все – голубые».

* * *

В 90-е годы телеведущий Дмитрий Киселев вел программу «Национальный интерес». Однажды, в рамках этой программы, сделал передачу «Водка как национальная гордость и национальное проклятие». Он занимался тогда верховой ездой. И вот пришел он на конюшню, а конюх ему и говорит: «Хорошую передачу сделал». – «Да? Вы смотрели?» – «Смотрел. Но ты самого главного в ней не сказал». Киселев удивился, потому что в студии у него кого только не было – историки, анонимные алкоголики, представители ликероводочных заводов… «Что же я не сказал?», – поинтересовался он у конюха. «Какую брать?»

* * *

Андрей Талалаев, способный тренер, владеющий итальянским языком, работал в «Спартаке» переводчиком при Невио Скале. Матч «Спартак» – «Локомотив». Скале сразу не понравилось судейство, и он завелся. А после того, как боковой трижды не поднял флажок, хотя вроде было положение «вне игры», итальянский специалист вскочил и начал кричать. Андрей честно перевел: «Ты чего, флажок в жо…у засунул?» и так далее. После матча судья записал в протоколе: «Андрей Талалаев меня оскорблял». В результате – штраф и дисквалификация на две игры…

* * *

После того как «Ростов» подписал в Москве контракт с нападающим сборной КНДР Хонг Енг Чо, генеральный директор клуба Александр Шикунов пригласил нового игрока и его сопровождающего пообедать. Хонг попросил найти ресторан корейской кухни. Поехали в «Сеул» на Новослободской. Когда подъехали, Хонг и его соотечественник сказали: «Мы не будем туда заходить». Шикунов пообещал, что они будут сидеть в отдельном зале и их никто не увидит. Тогда корейцы сняли с одежды значки Ким Ир Сена и прошли внутрь.

* * *

В середине 80-х годов Борис Гельфанд играл партию в турнире с Александром Халифманом. Турнир проходил в Минске, в родном городе Гельфанда. Он рассказывал: «Позиция у меня не очень хорошая. Нервничаю страшно. Ведь я молодой мастер, а тут – элита. Вдруг к нам подходят два известных гроссмейстера, уж не буду называть их имена, и очень внимательно на меня смотрят. Я вжал голову в плечи, думаю, вот конфуз, что-то не так на доске сделал, проиграю, засмеют… Сделал ход, встал из-за стола. Они подходят ко мне и деликатно так спрашивают: „Боря, ты же местный. Не знаешь, что за шикарная блондинка сидит в пятом ряду? Познакомь?“»

* * *

Александр Заваров после итальянского «Ювентуса» стал играть во французской команде «Нанси». Экс-киевского динамовца фактически за руку туда привел его новый приятель – Мишель Платини, отец которого был далеко не последним человеком в этом клубе. Болельщики Заварова, как, впрочем, и болельщики всех клубов, за которые он играл, полюбили сразу – за страсть на поле, полуторачасовую самоотдачу, высокий уровень техники, невысокий рост и постоянную улыбку. Партнеры по команде прозвали Заварова «blette», что в переводе с французского означает «свекла». Почему именно так? Ведь физиономия у Заварова красной никогда не была, борщ он не рекламировал. Потому только, что украинский футболист на тренировках и в матчах очень часто произносил это слово при своих или чужих ошибках на поле.

* * *

Владимир Крайнев, выдающийся музыкант, женился на лучшем, наверное, в мире тренере по фигурному катанию Татьяне Тарасовой зимой 1979 года. Для того чтобы формально зафиксировать свои отношения в загсе, у обоих и минутки свободной не было. Крайневу удалось – сослался на прищемленный палец («не могу играть») – сократить гастроли в Польше. Вырвалась на короткое время из тренировочного процесса и Татьяна Анатольевна. Крайнев попросил своих друзей из комсомола: у нас есть неделя, помогите нам как можно быстрее расписаться, позвоните в загс моего района.

«Лично, – описывает Владимир Крайнев событие в своих мемуарах „Монолог пианиста“, – пришла директриса загса и приняла заявление. Нас быстро расписали, и директриса спросила: „Вам понравилось?“ Ей ведь насчет нас звонили ни много ни мало из ЦК ВЛКСМ. „Так понравилось, – ответил Крайнев, – что теперь расписываться буду только у вас“.»

* * *

В контрактах спортсменов каких только пунктов не бывает. На одних настаивают работодатели, на других – футболисты, хоккеисты, баскетболисты и их агенты. Однажды один российский хоккеист, приехавший играть в НХЛ, принялся оговаривать «обязательный для меня», как он выразился, пункт в соглашении. «Хочу, – сказал он, – чтобы в контракте обязательно были прописаны для меня четыре выходных дня на Новый год». Его пытались отговорить. Он твердо настаивал на своем. Наконец работодательная сторона не выдержала и сдалась: «Хорошо, четыре, значит, четыре. Пусть будет так». Но удивляться, подписывая документ, продолжала: «Странно, у всех будет шесть выходных, а у тебя только четыре».

* * *

В 2007 году московское «Торпедо» отправилось – впервые в клубной истории – в первый дивизион. Многие торпедовцы после первых же туров в новом для себя и непривычном турнире стали жаловаться в прессе на то, что теперь им, к сожалению, «приходится разъезжать по деревням».

Так уж выпало по календарю, но «Торпедо» весной дважды играло с брянским «Динамо» на Кубок (и благополучно, кстати говоря, динамовцам проиграло) и дважды – в чемпионате первого дивизиона. В сентябре – на выезде, в Брянске. Местные болельщики подготовили к приезду москвичей язвительный баннер: «Зачастили в деревню. Привыкайте. Вы здесь навсегда».

* * *

В интервью тренеры соглашаются порой с удивительными сравнениями. Валерий Карпин беседовал как-то – было это летом 2011 года – с репортером «Советского спорта», обратившим внимание тренера на форсмажорную ситуацию в «Спартаке», вызванную отсутствием в первой половине сезона из-за травм большой группы игроков.

– Стоит, – вопрос Карпину, – возможно, попытаться сделать более глубокий состав, с костяком в 15–16 человек?

– В принципе у нас и есть такой костяк. То, что произошло в этом году с травмами, бывает в футболе нечасто.

– Как Чернобыль, как Фукусима?

– Можно и так сказать.

* * *

После какого-то неудачного матча ЦСКА, явления, к слову, во времена Валерия Газзаева (особенно после второго его пришествия в клуб) редкого, главный тренер устроил жесткий разбор игры прямо в раздевалке. Слов не жалел, самолюбий не щадил. Досталось всем – основательно и, самое главное, по делу. Высказав все, что он хотел высказать, Газзаев помещение покинул. Тишина гнетущая. Все раздражены. Все молчат. Маленькая искорка, и все вспыхнет. Нужна разрядка. Она последовала. Команда буквально рухнула от хохота после того, как Ролан Гусев недоуменно сказал: «И чего наехал? Маме нравится, как я играю».

* * *

Виктор Янукович, будучи кандидатом в президенты Украины, в январе 2010 года выступал на каком-то предвыборном мероприятии во Львове. «Здесь, – объявил он присутствующим о том, кто они есть на самом деле, – собрался лучший геноцид страны». Януковичу подсказывают полушепотом из президиума, поправляя: «Генофонд!» «Да, правильно, – подхватил Янукович, – и генофонд тоже».

Лавры Януковича не давали покоя директору украинского телеканала «Футбол», ведущему программы «Футбольный уик-энд» Александру Денисову. В прямом эфире, демонстрируя эрудицию и знание классики, он сморозил: «Уж полночь близится, а Гамлета все нет». Интернет – чаты и блоги – захлебнулся хохотом, а Денисов, недоумевая, ответил сразу всем рассмеявшимся: «Не знаю, что вы находите постыдного в цитировании Шекспира».