Как бы тесно ни был связан Новый завет с Ветхим, все же совершенно очевидно, что в Новом Завете – на то он и Новый – раскрывается иное, более глубокое и сложное учение о Боге, которое лишь смутно угадывается в Ветхом. Оно было настолько новаторским, если можно употребить это слово в данном контексте, революционным и вместе с тем таинственным, что стало камнем преткновения для тогдашнего мира. Выражаясь словами апостола Павла, сказанными им по отношению к Христу, важнейшей части этого учения, само такое учение для правоверного иудея казалось соблазном, а для эллинов, т. е. большинства людей, воспитанных в традициях греко-римской культуры, – безумием. Основа этого учения – догмат о Боге-Троице, отличающий и возвышающий веру христиан над всяким исповеданием простого единобожия, которое встречается в нехристианских религиях, будь то иудаизм, ислам или какая-либо иная форма монотеизма.
Разумеется, откровение Нового Завета возникло не на пустом месте, внезапно. Богословие Ветхого Завета, как я пытался показать, постепенно подводило к этому новому откровению. Правда и милосердие, проповедуемые Амосом и Осией, святость Божества у Исайи, искупительное страдание в песнопениях о Служителе или Рабе Яхве у Исайи Второго, созерцаемое Иезекиилем Божественное присутствие, тайна творящей и искупляющей Премудрости, смутно увиденная мудрецами-хакамами, учение апокалиптиков о Сыне Человеческом, пришедшем совершить суд и восстановить царство Яхве – все это части, как справедливо заметил Л. Буйе, из которых Евангелие создает свою ткань.
Более того. В книгах Ветхого Завета можно найти попытки приблизиться к тайне Троицы, интуитивно выразить предчувствие о Троичном Боге. Вспомним хотя бы начало книги Бытия, рассказ об акте творения. Замысел сотворения человека выражен в библейском тексте в форме множественного числа, как некое совместное решение нескольких лиц: «Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему» (Бытие, 1:26).
Или другой пример, которого мы уже тоже касались. Когда Бог явился Аврааму возле дубравы Мамре, патриарх, увидев перед собой трех мужей, без колебания обратился к ним так, словно видит одного человека: «Увидев, он побежал навстречу им и поклонился до земли. И сказал: Владыка! Если я обрел благодать пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего» (Бытие, 18:2–3).
Для нас в этих отрывках важно, что ветхозаветные свидетельства о Троичности Бога выражены прикровенно и уясняются лишь в свете христианской веры. Иное дело Новый Завет. Здесь ветхозаветные предчувствия обретают непосредственную очевидность откровения. Выражаясь словами В.Н. Лосского, синайский мрак здесь противополагается Фаворскому свету, как тайна сокрытая – тайне раскрытой. Троичность Лиц в Боге явлена в Новом Завете в самом пришествии Христа, Сына Божия, и в ниспослании Святого Духа. Это, по сути дела, и составляет основное содержание Нового Завета, его благую весть. Разумеется, это откровение дается здесь не в какой-либо догматической формуле, но в рассказах о деяниях Лиц Святой Троицы.
Так, например, явление Бога в Троице совершилось в момент Крещения Иисуса Христа, почему и само Крещение в церковной практике называется Богоявлением. Вспомним это место из Евангелий. Иисус Христос, Сын Божий, принимает водное крещение в Иордани, и в это самое время Отец свидетельствует о Богосыновстве Иисуса: «Сей есть Сын Мой возлюбленный» (Матфей, 3:17), – эти слова слышны с неба, а Святой Дух, сошедший на Христа в виде голубя, подтверждает истинность гласа Божия.
Или еще один пример. Во время беседы с учениками на Тайной Вечере Христос говорит им о Боге, Своем Отце, и о Духе Божием – Параклите (Утешителе). И, наконец, еще одно евангельское событие. Трое из апостолов – Петр, Иоанн и Иаков, взойдя с Иисусом на гору Фавор, удостоились слышать голос Бога-Отца и были осенены сияющим облаком, в котором явился Святой Дух.
Как верно заметил X. Яннарис, во всех подобных случаях речь идет о непосредственном чувственном опыте, не ограниченном какой-либо одной формой явления Божества, ни строго заданными условиями, благодаря которым люди могут воспринять это явление. Вот почему этот опыт с таким трудом поддается словесному описанию и образному представлению. То мы читаем о гласе, раздавшемся свыше, то о схождении Духа из отверзшихся небес, то о светлом облаке, осенившем учеников, то о порыве ветра и огненных языках, почивших на апостолах.
В живом опыте и проповеди апостольской общины, запечатленных в Новом Завете, явственно выступает учение Самого Иисуса Христа о Троичном Боге. С одной стороны, Христос как Сын отличается от Отца. Из евангельских слов Христа мы узнаем, что Он пришел в мир «во имя Отца» (Иоанн, 5:43), чтобы творить волю Отца и соблюсти заповеди Отца, чтобы прославить Отца на земле, открыть Его имя людям и совершить дело, порученное Ему Отцом. Иисус обращается к Отцу с молитвой и предает в Его руки Свой Дух в момент смерти на кресте.
Но в то же время Христос утверждает: «Я и Отец – одно» (Иоанн, 10:30), «все, что имеет Отец, есть Мое» (Иоанн, 16:15). Таким образом Отец и Сын являют собой нерасторжимое единство, оставаясь при этом двумя разными Личностями. Так, Христос молится Отцу о Своих учениках следующими словами: «Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино… как Мы едино» (Иоанн, 17:21–22).
Столь же явно Христос отличает и от Отца, и от Самого Себя третье Лицо – Святого Духа, который, по Его словам, есть Дух истины, Параклит – утешитель. Сын предвещает ученикам, что Святой Дух «будет свидетельствовать о Мне» (Иоанн, 15:26), что Он «научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам» (Иоанн, 14:26), «наставит вас на всякую истину» (Иоанн, 16:13).
Из этих приведенных мною евангельских цитат совершенно очевидно, что сам новозаветный текст недвусмысленно указывает на Три Божественных Лица, или Ипостаси, Которые в то же время не существуют отдельно друг от друга. Лица Троицы не обладают обособленным бытием, не обнаруживают, выражаясь языком современной философии, сущностной автономии. Напротив, из слов Христа видно нерасторжимое единство жизни, воли и действия Бога-Троицы, Трех Божественных Лиц-Ипостасей.
Все это довольно легко обнаружить в Евангелиях и других книгах Нового Завета. И вместе с тем хочется еще раз повторить, что библейские образы и выражения, относящиеся к Троице, нисколько не претендуют на разрешение теоретических вопросов и не содержат никаких терминов и понятий из области богословия или философии. В тексте Писания мы видим простое выражение опыта первой апостольской общины, с одной стороны, и высказывания Христа, проясняющие этот опыт, – с другой.
Понадобилось несколько столетий, прежде чем христианское учение о Боге-Троице нашло свое окончательное выражение в точных богословских формулировках. Основная заслуга в разработке этого учения принадлежит греческим отцам Церкви и, прежде всего, Василию Великому, Григорию Назианзину и Григорию Нисскому, хотя, конечно же, важный вклад в развитие тринитарного богословия внесли и их предшественники Игнатий Антиохийский, Ириней Лионский и Афанасий Александрийский.
Нужно сделать небольшой экскурс в область христианской (православной) догматики, поскольку без этого точный культурологический смысл Нового Завета может остаться не до конца ясным для современного читателя.
Догмат Троицы заключает в себе две основные истины:
Бог есть един по существу, но троичен в Лицах, или Ипостасях, иными словами, теми, которые употребляются в богословской литературе, – Бог Триединый, Триипостасный, Троица Единосущная.
Ипостаси имеют личные, или ипостасные свойства: Отец не рожден, Сын предвечно рожден от Отца, Святой Дух нисходит от Отца.
Таким образом, Бог одновременно един и троичен. Для выражения идеи Божественного единства богословы пользуются философским понятием единой сущности, а, чтобы подчеркнуть троичный характер Божества, они прибегают к понятию трех Ипостасей. Соответственно христианский Бог единосущен (обладает одной сущностью) и триипостасен (представляет Собой три Ипостаси).
Важно помнить, что мы пользуемся термином сущность, словом, означающим «участие в бытии», с известной долей условности. По-гречески слово сущность (усиа) восходит к причастию настоящего времени женского рода от глагола «быть». Но, говоря о Боге, мы вовсе не имеем в виду Его участие в бытии, но само бытие как таковое, всю возможную полноту существования и жизни. Поэтому богословская формула, указывающая на принципиальную непознаваемость Бога, «сверхсущностная сущность», часто встречающаяся у отцов Церкви, точнее выражает истину о Боге. Рассуждая подобным образом, богословы утверждают, что у человека нет никаких данных, позволяющих ему проникнуть в сущность Бога. Мы можем лишь предполагать, что в Боге отсутствует противостояние между Природой и Лицом, поскольку в Нем нет ни смерти, ни греха. Очевидно, полнота бытия Божественной сущности находится в совершенной гармонии со свободой Божественных Ипостасей, так что они обладают одной общей волей и одним действием.
Единство внутренней жизни Троицы нерушимо. Речь идет о единстве как природы, так и личной свободы – той свободы, что находит высшее воплощение в любви. Согласно Новому Завету и отцам Церкви, Божественное бытие и есть любовь. Но что представляет собой сущность Бога сама по себе, человек знать не может – эта тайна превосходит не только возможности нашего языка, но и нашу способность восприятия. Мы в состоянии говорить лишь о неизреченной глубине внутренней жизни Троицы, о непостижимой и сокровенной тайне Божественной сущности.
Но если мы не можем познать Бога в Его сущности, то нам все же известен модус Его существования. Бог есть личностное существование трех конкретных Ипостасей, между которыми существуют отношения отцовства, сыновства и исхождения.
Согласно тексту Нового Завета, Иисус Христос, являя Себя как Сына Божия, открывает одновременно, что имя Отец глубочайшим образом выражает Божественную Личность, то, что Бог есть на самом деле – Творец и Податель жизни. Уникальный характер Божественного отцовства соответствует единственности Сына – единородного и возлюбленного, в Котором Отчее благословении, Которого Отец возлюбил «прежде основания мира» (Иоанн, 17:24).
Бог-Отец ни от кого не рождается и не исходит. Сокровенный, непостижимый и абсолютный, Он действует в мире через Своего Сына. Сын же Божий, Которого на богословском языке называют Логосом, рождается от Отца в глубинном, мистическом, таинственном, Божественном смысле. Его рождение не есть событие во времени – не было такого момента, когда Сын Божий не существовал, а потом появился. Рождение Логоса в мировом сверхбытии происходит вечно, вне времени.
Но Отец – не только тот, Кто рождает Сына, но и Тот, от Кого исходит Святой Дух. Таким образом, третье Лицо Троицы Святой Дух, по-гречески пневмос, – Божественная сила, энергия, поддерживающая и животворящая мир и просвещающая сердце человека, исходит, согласно учению православных богословов, именно от Отца, а по мнению католиков, и от Сына. (Отсюда знаменитое filioque – и от Сына.) Через Святого Духа в истории проявляется действие Бога и создается Церковь.
Итак, личные свойства Лиц Пресвятой Троицы таковы: Отец рождает Сына, Сын рождается от Отца, Святой Дух исходит от Отца. Отношения же Лиц Святой Троицы к миру состоят в том, что Отец посылает Сына в мир для спасения людей, Сын воплощается, совершает тайну спасения, возносится к Отцу и умоляет Его послать Святой Дух; Святой Дух приходит в мир и действием благодати довершает дело спасения, совершенное Сыном, прилагая его к каждому человеку.
По терминологии Василия Великого, Отец открывает Себя через Сына в Духе. А потому Отец есть источник, Сын – явление, Дух – сила являющая. Соответственно, Отец – источник Премудрости, Сын – сама Премудрость, Дух – сила, дающая нам Премудрость. Иначе выражаясь, Отец есть источник любви, Сын – любовь, открывающая Себя, Дух – любовь, осуществляющая себя в человеке. Согласно же формулировке митрополита Филарета (Дроздова), Отец – любовь распинающая, Сын – любовь распинаемая, Дух – любовь торжествующая.
Как в свое время заметил о. Всеволод Шпиллер, в христианстве часто предпринимались попытки понять тайну Троичности с помощью аналогий с наблюдаемой в мире троичностью вещей так, что эта троичность вещей иногда даже казалась общим законом для всего существующего. Так, например, троичность свойственна пространству и времени – мы знаем их в трех измерениях. Пространство трехмерно, а время делится на прошедшее, настоящее и будущее. По мнению богословов, придерживающихся этой точки зрения, троичен и каждый отдельный род бытия. В частности, грамматика знает три лица. Строение человека, согласно учению Церкви, тоже троично – дух, душа и тело, и в каждой личности есть ум, воля и чувство.
Но как бы наглядно и заманчиво это ни казалось, такими аналогиями все же не стоит слишком увлекаться. Все подобные сравнения при рассуждении о Боге могут быть только относительными. Ведь Бог – это сверхсущностная сущность, как я только что сказал вам. Недаром же Дионисий Ареопагит учил, что Бог есть все, что существует, и ничто из того, что существует. Все, что может быть сказано о Боге с помощью сравнений, жалко рядом с тем, что Он есть. Но Бог Сам говорит о Себе, и Сам открывает Себя. Божественное Тричислие открыто христианам как взаимоотношение Трех Лиц, Которые единосущны и нераздельны. Природа же единящего взаимодействия Божественных Ипостасей может быть понята только как полнота совершенной любви.
При этом саму эту полноту совершенной любви нужно понимать не как свойство Бога. Она – сущность тройственного взаимодействия в Божественном бытии. По словам Иоанна Богослова, Бог есть любовь (1 Иоанн, 4:8). Отсюда абсолютная прозрачность и взаимопроницаемость Божественных Лиц при абсолютной самостоятельности Каждого Лица и Его личных свойств. Поэтому в Лицах Пресвятой Троицы Божественная любовь раскрывает себя по-разному. В Отце – как в изначальной, рождающей первооснове бытия. В Сыне – как рожденном Слове, смысловом содержании (Логосе) бытия, изводящем в бытие мысль и волю Отца. В Святом Духе – как животворящем, динамичном, движущем начале.
Но любовь немыслима иначе, как движение. Статичной, обращенной на себя любви не может быть. Она есть движение в себя и из себя, к тому или иному объекту вне себя. И Бог, Который есть любовь, немыслим как движение в Себе и из Себя, к не Богу.
Может возникнуть вопрос, допустимо ли в Боге движение, процесс, т. е. какие-то изменения. Христианские мистики говорят нам, что да. В Боге все – огненное движение любви, все динамично, все процесс, хотя и несравнимый ни с какой динамичностью и ни с каким процессом в мире природы. В абсолютном совершенстве Бога совмещается абсолютный максимум движения и абсолютный максимум покоя. Антиномизм, противоречие, пронизывающее эту мысль, как и всякую мысль о Боге, наши понятия бессильны вместить в себя. Но они открываются в глубинах боговдохновенного духовного опыта, о котором рассказывают церковные отцы-мистики. Вот, например, что говорит Симеон Новый Богослов: «Прииди, всегда Пребывающий неподвижным и ежечасно весь передвигающийся и приходящий к нам».
В огненном движении Божественной любви из бездонной свободы возникает акт Божественной творческой воли. Он и совершается вовне. Это акт бесконечной Божественной любви, которой нужен другой, нужен любимый. Так из небытия возникает бытие. В мистерии любви Бог творит мир и человека, как венец творения, как любимого, как возлюбленного Богом, а поэтому нужного Богу и изначально являющему в себе образ и подобие Бога.
Остановимся теперь несколько подробнее на Второй Ипостаси, Которую отцы Церкви часто называют Божественным Словом, или по-гречески Логосом. Согласно евангельскому рассказу, Бог воплотился от Девы Марии, приняв имя Иисуса Христа. Это имя разделило историю человечества на две части. Сама же идея Боговоплощения казалась грекоримскому миру в тот момент величайшей несообразностью. Эллинские философы не могли представить себе, чтобы Бог стал человеком, или, выражаясь словами Евангелия, «Слово стало плотию» (Иоанн, 1:14). Ведь это значило, что не только душа, но и тело восприняты Христом. Слово «плоть» означает здесь именно всю человеческую природу в ее целом. И это «соделывание» плотью вместе с тем входит в полноту Божественного бытия – к великому соблазну метафизиков. Сын остается Богом в лоне неизменной Троицы, но что-то добавляется к Его Божеству: Он становится еще и человеком. Непостижимый для ума, воспитанного в духе греческой философии, парадокс.
Без изменения Своей Божественной природы, которую ничто не может умалить, Слово полностью принимает на Себя все наше состояние вплоть до смерти, не приняв только греха. Личность Сына преодолевает границу между трансцендентным, Божественным и земным, смертным и вступает в человеческую историю. Но согласно Божественному плану, это необходимо. Сын воплощается, чтобы восстановить нарушенную грехопадением возможность соединения человека с Богом, соединения, которое не только расторгнуто злом, но которое без участия самого человека, вернее же Богочеловека, не может быть восстановлено. Первое препятствие к этому соединению – разлучение человеческой и Божественной природ – устранено самим фактом воплощения. Остаются два других препятствия: грех и смерть. Дело Христа – победить их, изгнать из земного космоса их неизбежность. Не безоговорочно их уничтожить – это было бы насилием над породившей их свободой – но путем подчинения Самого Бога смерти и аду обезвредить смерть и создать возможность уврачевания греха. Смерть Христа должна устранить преграду, воздвигнутую грехом, между человеком и Богом, а Его воскресение – вырвать у смерти ее «жало». Как писал Ириней Лионский, «Бог стал человеком, чтобы человек мог стать Богом».
В Адаме, первом человеке, первозданное естество благодаря грехопадению сделалось смертным. Человек изначально сотворен бессмертным, но возможность смерти благодаря вольному отторжению от Бога раскрылась в Адаме в действительность смерти. В Иисусе же Христе, в новом Адаме, как Его часто называют богословы, возможность бессмертия через соединение с Божеством раскрылась в действительность воскресения. В восприятии Богом человеческого естества оно обновляется, воссоздается, творится заново. Внутрь него входит возможность преодолеть не только нравственную порчу, но и предельное зло, смерть, в воскресении Христа.
С точки зрения нормативной логики все это казалось невозможным для эллинского мира. Именно греки научили человечество мыслить по законам такой логики, разработав метод познания, основанный на определении: все вещи, существующие в мире, определяются совокупностью признаков, благодаря которым каждая вещь есть то, что она есть. Соответственно и Бог, чтобы быть Богом, должен оставаться бесконечным, беспредельным, всеведущим и всемогущим. Эллинскому складу ума казалось невозможным, чтобы Бог оставался Богом и одновременно обладал ограниченным материальным телом, нуждался в отдыхе и сне, терпел душевные и физические страдания.
Знаменательно, что оппозиция греческой мысли понятию Богочеловечества исчезла далеко не сразу, но в течение первых веков христианства возрождалась в лоне самой христианской Церкви. Ее наиболее характерным выражением стали две крупные ереси – несторианство и монофизитство, которые, по сути дела, являются двумя постоянными соблазнами для христианского сознания.
В несторианстве обнаружилась тенденция видеть в Иисусе Христе лишь человеческую природу, т. е. только человека, конкретного индивидуума, которому Бог даровал особые, исключительные свойства. Подобная точка зрения все еще дает о себе знать в библеистике. Есть ряд людей, и в том числе известных ученых (назову хотя бы Давида Флуссера), которые отзываются о Христе с благоговением, но видят в Нем только учителя нравственности, основателя величайшей религии, или даже социального реформатора, направившего человечество на путь небывалого этического прогресса, но не Богочеловека.
С другой стороны, монофизитство (от греч. монос – один и фисис – природа, т. е. одна природа) выражает тенденцию видеть в лице Христа исключительно Бога, вмешавшегося в человеческую историю. Монофизиты считали, что человеческий облик Христа был только кажущимся, что Христос – это всего лишь, как они выражались, «призрак» человека, но не истинный человек по своей природе, или сущности. Соответственно и искушения в пустыне, и – что самое важное – страдания на Кресте, и сама смерть Христа были только кажущимися, а на самом деле Он не страдал и не умирал. (По мнению X. Яннариса, подобная тенденция проявляется в лоне христианства до наших дней в форме философского и морального дуализма. Ее сторонники хотели бы сохранить пропасть между Божественным и человеческим, духовным и материальным, вечным и преходящим, священным и светским.)
Итак, Христос этих двух ересей – это либо нравственный образец совершенного человека, либо абстрактная идея невоплощенного Бога. В обоих случаях человеческая жизнь не претерпевает никаких изменений; живое человеческое тело по-прежнему обречено тлению, а индивидуальные или коллективные «улучшения» жизни – не более чем обман, бессмыслица или ложная надежда.
По словам В.Н. Лосского, и несторианство, и монофизитство со времени их возникновения не перестают угрожать христианству. С одной стороны – гуманистическая культура Запада, с ее антропоцентризмом, это наследия Афин и Рима, а с другой – космический иллюзионизм и чистая самоуглубленность Востока с его Абсолютом, в котором все растворяется (образ льда и воды для Индии – иллюстрация соотношения конечного и бесконечного). С одной стороны, человеческое замыкается в самом себе, с другой, оно поглощается Божеством.
В противовес этому христианское учение, сформулированное на Халкидонском соборе, утверждает, что Иисус Христос единосущен Отцу по Своему Божеству и одновременно единосущен нам по Своему человечеству, т. е. Он – истинный Бог и в то же время истинный человек. Ипостась объемлет обе природы, и при этом ни Божество не превращается в человечество, ни человечество в Божество.
Однако обе природы Христа, не смешиваясь, обладают некоторой взаимопроникновенностью. Божественные энергии излучаются Божеством Христа и пронизывают Его человечество, отчего оно и обожено с самого момента воплощения; как раскаленное железо становится огнем и все же остается железом. Преображение отчасти открыло апостолам это пылание Божественных энергий, озаряющих человеческую природу их Учителя. Христос становится человеком по любви, оставаясь Богом, и огонь Его Божества навсегда воспламеняет человеческую природу.
Как считают богословы, евангельское благовестие есть благовестие о сошедшем с неба и пришедшем на землю, воплотившемся и вочеловечившемся Сыне Божием. Проповедь Богочеловечества составляет содержание речей Самого Христа, содержание всего апостольского благовестил, сущность четырех Евангелий и всех остальных Писаний Нового Завета.
Евангельское благовестие прямо говорит о том, что совершилось чудо. Бог вмешался в историю людей, чтобы спасти их, и для этого Он Сам во всем, кроме греха, уподобился людям. Соответственно историческая личность Христа – это конкретная человеческая индивидуальность, ограниченная, конечная, подверженная всем превратностям тварного бытия. Лишь один раз на горе Фавор в момент Преображения Христос обнаружил истинное следствие соединения человеческой природы с Божественной: преображение человека в «славу» Божию. За исключением этого момента, на протяжении всей земной жизни Христа Божественная природа в Нем остается скрытой. Церковь учит о кеносисе Бога, т. е. о Его смирении и самоуничижении – вплоть до смерти, – кеносисе, которому Бог, воплотившись, подвергся добровольно, о добровольном отказе Христа непосредственно явить миру Свое Божество: по словам апостола Павла, Он «уничижил Себя, приняв образ раба» (Филиппийцам, 2:7).
Итак, кеносис – это воплощение в его аспекте смирения и смерти. Но Христос все же полностью сохраняет Свою Божественную природу, и Его истощание, умаление есть вольное истощание; кеносис же не искажает истинного соединения двух природ во Христе.
Как учат отцы Церкви, эти природы соединены во Христе «неслитно» и «нераздельно». Они не смешиваются между собой; их различие не упраздняется. Поэтому христианская Церковь исповедует Христа совершенным Богом и совершенным человеком. Единородный Сын Божий есть в человеческой плоти истинный Бог. Как говорит апостол Павел: «От них (т. е. от евреев) и Христос по плоти сущий над всеми Бог» (Римлянам, 9:5). Таким образом, в человеке Христе пребывает вся полнота Божества.
С другой стороны, Христос родился совершенным человеком, когда Деве Марии, Его Матери, пришло время родить Его. Он, как рассказывает евангелист Лука, рос и укреплялся духом. Как Сын Девы Марии, Он повиновался Ей и ее мужу Иосифу Обручнику. Как человек, Он крестился от Иоанна Предтечи в водах Иордана, обходил города и селения с проповедью, испытывал голод и жажду, потребность в отдыхе и сне, переживал боль и физические страдания.
Живя присущей всякому человеку физической жизнью, Иисус Христос жил и душевной жизнью как человек. Он укреплял Свои духовные силы постом и молитвой. Чувствовал радость, гнев и скорбь и мог их выражать, «возмущаясь духом» проливая слезы, как, например, при смерти Своего друга Лазаря. Евангелия описывают картину сильнейшего духовного борения в Гефсиманском саду, накануне крестных мук, когда Иисус сказал ученикам: «Душа Моя скорбит смертельно» (Матфей, 26:38).
Как Богочеловек Иисус Христос был наделен и двумя волями – Божественной и человеческой, и Свою человеческую волю Он подчинял Божественной воле в Самом Себе. Об этом наглядно свидетельствуют Его слова в Гефсиманском саду: «Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия, впрочем, не как Я хочу, но как Ты» (Матфей, 26:39). Иными словами, человеческая воля у Христа не изменилась, превратившись в Божественную и не уничтожилась. Но Христос всецело подчинил ее Божественной воле, которая у Него одна с волей Отца. «Ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но пославшего Меня Отца» (Иоанн, 6:38).
В полном отказе от Себя, в сокрытии Своей Божественной природы, в отказе от Своей воли, вплоть до слов «Отец Мой более Меня» (Иоанн, 14:28), Христос осуществляет на земле дело любви Пресвятой Троицы, дело любви Бога. По беспредельному уважению к свободе человека, показывая людям только скорбное лицо раба и братскую плоть Распятого, Христос пробуждает в человеке веру как ответную любовь, потому что только глаза верующего узнают образ Божий под образом раба и учатся во всяком лице открывать тайну личности, созданной по образу Бога, и любить эту личность.