В прошлый раз мы говорили об учении Христа в первый период Его служения. Это учение было в основном связано с откровением тайн Царства Божия и, по крайней мере в Галилее, было главным образом сосредоточено на нравственном аспекте стяжания Царства. Однако Христос не только благовествовал. Знаменательно, что евангелист Лука, уделявший особо пристальное внимание хронологии повествования, меньше говорит о проповеди, чем о чудесах Иисуса. И это имеет свой богословский смысл. В отличие от четвертого Евангелия, где чудеса имеют символический характер, у синоптиков чудеса – это наглядное проявление служения любви. По справедливому утверждению епископа Кассиана, галилейское служение Христа можно понять как предвосхищение Царства в делах любви. Такое понимание согласуется с тем, что я говорил в прошлый раз об учении Христа в Галилее. Чудеса как бы подтверждали это учение, являя пример стяжания Царства путем исполнения закона любви. Недаром же систематизатор Матфей помещает рассказ о чудесах в восьмой главе, сразу же вслед за Нагорной проповедью. Согласно плану евангелиста, слово подтверждается делом, и одно невозможно без другого.
Вспомним некоторые из этих чудес. Начиная свой рассказ о них, Матфей пишет: «Когда сошел Он с горы (т. е. сразу после окончания Нагорной проповеди), за Ним последовало множество народа. И, вот, подошел прокаженный и, кланяясь Ему, сказал: Господи, если хочешь, можешь меня очистить. Иисус, простерши руку, коснулся его и сказал: хочу, очистись. И он тотчас очистился от проказы» (Матфей, 8:1–3).
Из всех болезней, существовавших на Древнем Востоке, о которых упоминает Библия, проказа считалась самой страшной и отвратительной. Она могла длиться достаточно долго, 20–30 лет и дольше. Проказа обычно начиналась с маленьких пятен на коже, которые потом распространялись по всему телу, превращаясь в гноящиеся язвы, пока тело не становилось одной сплошной гноящейся массой. Больные теряли пальцы рук и ног, пока наконец не отпадала целая рука или нога. Фактически болезнь была своего рода постепенным умиранием, длившимся долгие годы.
Поскольку проказа – заразная болезнь, прокаженных изгоняли из общества (как мы помним, это стало уделом Иова) и, по словам Иосифа Флавия, с ними обращались так, как будто они были совсем мертвыми. В эпоху Иисуса прокаженным был запрещен вход в Иерусалим и все города, имевшие стены. Осквернение, которому подвергал себя человек, вступивший в контакт с прокаженным, согласно иудейскому закону, стояло по своей важности на втором месте после осквернения от прикосновения к мертвому телу. И вот именно такого человека коснулся Иисус. По мнению У. Баркли, для правоверного иудея в Новом Завете не было более поразительного предложения, чем простая фраза: «Иисус, простерши руку, коснулся его». Но для Иисуса любовь выше закона. Исполнившись сострадания к смиренной просьбе прокаженного, Иисус исцеляет его.
А потом, согласно рассказу Матфея, к Иисусу подошел сотник-римлянин и попросил исцелить его слугу, «жестоко страдавшего» от болезни. Когда же Иисус захотел прийти к сотнику и исцелить его слугу, сотник ответил: «Господи! я не достоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой… Иисус удивился и сказал идущим за Ним: истинно говорю вам: и в Израиле не нашел Я такой веры. Говорю вам, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном, а сыны Царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов. И сказал Иисус сотнику: иди, и, как веровал ты, да будет тебе. И выздоровел слуга его в тот час» (Матфей, 8:5-13).
Здесь, в этом эпизоде очень ярко запечатлена важнейшая для Христа связь между чудом и верой. Евангелие Царства, которое проповедует Иисус, должно быть принято через обращение и веру. Чудо как акт любви Бога, как правило, требует от человека веры. В Царство Небесное войдут лишь верующие. Они не принадлежат только одному народу, хотя бы и избранному, но ими становятся все, у кого есть вера. В данном случае сотник – римлянин, признавший Христа. И, наоборот, когда веры нет, – и тут тоже все народы равны – то нет и чуда. Недаром же в другом месте Матфей пишет: «Иисус сказал им (своим соотечественникам. – АГ.у. не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем. И не совершил многих чудес по неверию их» (Матфей, 13:57–58). Закрытым для слова Бога сердцам непонятны и знамения, подтверждающие веру.
Для правильного понимания довольно многих евангельских чудес исцеления очень важен эпизод с расслабленным (т. е. парализованным человеком) в Капернауме, которого из-за большого скопления людей его друзья не смогли принести в дом и потому спустили на постели сквозь соломенную кровлю. Нужно было иметь очень сильную веру, чтобы сделать это. Видя эту веру и сострадая самому расслабленному, Христос сказал: «Дерзай, чадо! Прощаются тебе грехи твои» (Матфей, 9:2). Эти слова озадачили книжников, которые были в доме. Они решили, что Христос богохульствует, ибо власть прощать грехи, как они знали со школьной скамьи, дана только Богу. Видя их смущение, Иисус упрекнул книжников за худые мысли и сказал: «Что легче сказать: “прощаются тебе грехи” или “встань и ходи”? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, – тогда говорит расслабленному: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. И он встал, взял постель свою и пошел в дом свой. Народ же, видев это, удивился и прославил Бога, давшего такую власть человекам» (Матфей, 9:5–8).
Сказав «прощаются тебе грехи твои», Христос указал на связь между болезнью и грехом. Согласно как иудейскому, так и христианскому взгляду, болезнь часто, хотя и не всегда, является следствием греха, посылается Богом как наказание за грех. Это возвращает нас к первым словам проповеди Христа: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Матфей, 4:17). И если чудеса Христа открывают Царство Божие в делах любви, то от человека, идущего навстречу Богу и ищущего Царства, требуется вера и покаяние. И то, и другое есть в данном чуде. Видимо, и сам расслабленный чувствовал себя великим грешником, потому Иисус и ободрил его, сказав: «Дерзай, чадо!».
Но только этим одним еще не исчерпывается значение чуда с расслабленным. Иисус Христос одновременно проповедует Царство и являет его Самим Собой. И потому в этом чуде Иисус подтверждает Свою миссию и Свое Божественное достоинство (прощать грехи может только Бог), хотя и делает это как бы скрытно, ничего пока не говоря широким массам людей о Своем мессианстве, но являя его Своими делами.
Синоптики называют чудеса Христа в дословном переводе «силами». С помощью этих «сил» Иисус не только исцеляет болезни, но и заставляет отступить саму смерть (Он воскрешает единственного сына вдовы из Наина и дочь начальника синагоги Наира) и укрощает враждебность природы к людям (прекращает бурю на Галилейском море). Короче говоря, Иисус с помощью чудес исправляет неустройства, возникшие в мире в результате первородного греха и дающие возможность дьяволу совершать победы.
Так выявляется связь между исцелением и изгнанием бесов. Болезнь – очень часто как бы знак власти Сатаны над людьми. Исцеляя в субботу женщину, которая долгие годы была скорчена, Иисус говорит: «Сию же дочь Авраамову, которую Сатана связал вот уже восемнадцать лет, не надлежало ли освободить от уз сих в день субботний?» (Лука, 13:16). Не делая различия между естественной болезнью и одержимостью бесами, Христос, по словам Матфея, «изгоняет духов словом и исцеляет всех больных» (Матфей, 8:16). Оба эти действия происходят одновременно. Они выявляют могущество Христа и в конечном счете имеют один и тот же смысл: они знаменуют торжество Иисуса над Сатаной и приход Царства Божия на землю. Смысл этих чудес не в том, что болезнь должна с этого времени исчезнуть с лица земли, а в том, что Божественная сила, которая ее в конце концов победит, уже действует на земле.
Исцеление же бесноватых – лучший пример победы Христа над Сатаной, которая осуществляется так или иначе в каждом чуде. Она противопоставляет Христа Его противнику в поединке, который, начавшись еще в пустыне во время искушений Христа, решится на кресте и завершится только на всеобщем Суде. Но уже сейчас, в этих чудесах поражение дьявола очевидно, и потому изгнание злых духов – это знамение пришествия Царства. Недаром же Сам Христос в Евангелии от Матфея говорит: «Если же Я Духом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло до вас Царствие Божие» (Матфей, 12:28).
Любовь Христа проявила себя не только в чудесах, но и вообще во всем служении Иисуса в тот период. Так, например, принимая мытарей и грешников, Иисус и их принимал в любви. Возлагая служение на двенадцать апостолов и давая им власть целить недуги, Христос и их привлекал к служению любви. Таким образом, первейшее значение любви в нравственном учении Христа наглядно проявляется в Самой Его жизни – в делах любви.
Что же касается догматических истин веры, то они пока как бы играют подчиненную роль и часто лишь подразумеваются в рассказе синоптиков из общего контекста слов Христа. Это легко понять, поскольку, как я говорил, жители Галилеи, в основном простые и малограмотные люди, были в массе своей не готовы к пониманию догматического учения Христа, и Он исподволь готовил их к этому.
Между тем в догматическом аспекте учения о Царстве были два важных вопроса. Во-первых, эсхатологический, т. е. учение о «последних сроках», о грядущем явлении Христа во славе, о конце нынешнего века и начале будущего, и, во-вторых, откровение о том, что Христос и есть долгожданный Мессия. Если в Иерусалиме Иисус говорил об этом более или менее прямо, то в Галилее оба этих момента Его проповеди не столько называются, сколько подразумеваются.
Эсхатологический вопрос – это откровение иного бытия, преображения мира. Об этом говорит, например, притча о закваске, которой мы уже касались. Интересно, что у Матфея вслед за притчами о Царстве Небесном, собранными в 13-й главе, в следующей 14-й главе рассказано о чудесном насыщении пяти тысяч человек пятью хлебами и о хождении Иисуса по водам. Теперь уже не в притчах, но в этих чудесах, которые как бы осуществляют творение иной материи (пять хлебов умножаются так, чтобы накормить пять тысяч людей, и еще остаются куски, а воды моря делаются твердыми так, что Иисус идет по ним, как по суше). В этих чудесах, преодолевающих законы природы, также дано предвосхищение Царства как иного бытия.
Свидетельство Христа о Себе как Мессии также подразумевается в этот первый период Его служения. Недаром же явление славы Царства в чудесах Христа заставило Иоанна Крестителя уже из темницы спросить Иисуса, Он ли – Грядущий Мессия – «Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого» (Лука, 7:19). Вопрос понятен. Если чудеса Христа являют славу Царства, то неизбежно возникает вопрос и о Царе. (Этот же вопрос волновал и Никодима.) Прямого ответа Иоанну Крестителю Христос не дал, сказав, однако, ученикам Иоанна: «Пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют. И блажен, кто не соблазнится о Мне!» (Лука, 7:22–23). Если в этих словах и нет прямого ответа, то есть косвенный ответ. Само свидетельство Христа о Себе как о Мессии явно подразумевается здесь, но это пока скрытое свидетельство.
Более того. Христос запрещает бесам, наделенным сверхчеловеческим знанием, свидетельствовать о Нем. Лука пишет: «Выходили также и бесы из многих с криком и говорили: Ты Христос, Сын Божий. А Он запрещал им сказывать, что они знают, что Он Христос» (Лука, 4:41). Как верно заметил епископ Кассиан, дело здесь не только в том, что Иисус не хотел исповедование Его Божества нечистыми устами. Свидетельство бесов, основанное на сверхъестественном знании, обладало принудительной силой, и Христос не хотел таким способом навязывать людям убеждение в Его мессианстве. Для Его учеников многие Его поступки и слова стали ясны лишь позже в свете появившегося у них духовного опыта. Не открывая прямо Своего Мессианского достоинства и пресекая свидетельство бесов, Иисус ожидал свободного и непринужденного исповедования от учеников. Такова логика воспитания учеников, ибо это воспитание в любви, где нет места принуждению.
С самого начала служения Христа к Нему стали стекаться толпы народа, которые «дивились учению Его, ибо слово Его было со властию» (Лука, 4:32). Так у Христа появились первые ученики, среди которых Он уже в эти ранние дни выделил двенадцать и назвал их апостолами. Само это слово образовано от греческого глагола апостелло, что значит посылать с особым поручением, т. е. на апостолов возлагалось особое служение, они как бы становились полномочными представителями Христа. Евангелист Марк пишет об этом так: «И поставил из них двенадцать, чтобы с Ним были, и чтобы послать их на проповедь, и чтобы они имели власть исцелять от болезней и изгонять бесов» (Марк, 3:14–15). (Интересно, что число 12 здесь символично; оно является производным от 3 х 4. Но 3 – это символ Троицы, а 4 – символ мира, четырех сторон света. Само же число 12, по толкованию епископа Аверкия, означает проникновение человеческого и мирового Божественным; Божественное начало вторгается в жизнь людей и всего мира.)
Особое выделение двенадцати положило начало организации, которая в дальнейшем стала Церковью. И вполне понятно, почему Христос уделил воспитанию учеников такое большое внимание, часто специально объясняя им наедине смысл Своих слов, совершая ряд чудес только в их присутствии. Он стремился к тому, чтобы ученики увидели в Нем Мессию, и эта цель была достигнута в конце первого периода.
Вместе с тем постепенно, по мере роста влияния Христа среди народа в этот первый период Его служения росла и враждебность к Нему среди определенных кругов иудеев. Это противодействие имело разные степени и проявляло себя по-разному. Но, с одной стороны, глухое пассивное непонимание земляков («Нет пророка в Его отечестве»), а, с другой – самозащита фарисейского ритуализма, который не мог принять духовной свободы Христа, были в обоих случаях проявлением религиозной косности. Однако обострение этого конфликта было еще впереди. В целом же, галилейский период служения Христа был временем не повторившейся уже в истории духовной радости: «Не могут печалиться сыны чертога брачного, пока с ними Жених» (Матфей, 9:15). Но время это было недолгое, и Христос-Жених не скрывал, что грядут дни, когда Жених отнимется.
Первому периоду служения Христа пришел конец, когда ученики устами апостола Петра признали в Нем обетованного Мессию. Вот как об этом рассказал евангелист Матфей. На вопрос Иисуса ученикам «За кого почитают Меня, Сына Человеческого? Они сказали: одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, иные за Иеремию, или одного из пророков» (Матфей, 16:13–14). Тогда Иисус задал главный вопрос: «А вы за кого почитаете Меня? Симон же Петр, отвечая, сказал: Ты Христос, Сын Бога живого. Тогда Иисус сказал ему в ответ: блажен ты Симон, сын Нонин, потому что не плоть и кровь открыли это тебе, но Отец Мой, сущий на небесах. И Я говорю тебе – ты – Петр (камень), и на сем камне создам Я Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее. И дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, будет разрешено на небесах» (Матфей, 16:15–19).
Итак, Иисус, Сын Человеческий, есть Мессия. На вопрос, обращенный ко всем, Петр отвечает один за всех, выражая общее мнение, к которому пришли ученики. Ублажение Петра, которым Иисус ответил на исповедание Своих учеников («блажен ты, Симон»), подчеркивает особое значение этого исповедания.
Однако этим исповеданием воспитание учеников не было закончено. Само оно ставило перед Воспитателем новую задачу. Запретив разглашать Его мессианство, Иисус открыл ученикам тайну Своего служения как тайну Мессии страдающего. Об этом Он говорил и раньше в притчах, например, в беседе о хлебе животном: «Я – хлеб живой, сшедший с небес: ядущий сей хлеб будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (Иоанн, 6:51). Но тогда еще Он не был понят. И вот теперь Он прямо говорит ученикам о страдании Мессии, о Его отвержении вождями народа, о Его убиении и воскресении в третий день.
«С того времени начал Иисус открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим, и много пострадать от старейшин и первосвященников, и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть. И, отозвав Его, Петр начал прекословить Ему: будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою. Он же, обратившись, сказал Петру: отойди от Меня, сатана! Ты Мне соблазн, потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое. Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Матфей, 16:21–24).
Хотя мысль о страдании Мессии восходит к Ветхому Завету к знаменитой 53-й главе пророка Исайи, но она находилась тогда в полном противоречии с ходячими представлениями о Мессии как о земном царе, который придет освободить евреев от чужеземного ига, и ученики Иисуса не могли поначалу принять эту мысль. Только что исповедовавший Учителя Мессией Петр не хочет и слышать о Его страдании. Но мысли Петра, по выражению Христа, – не о Божьем, а о человеческом. Ученикам нужно было теперь понять, что путь Мессии – это путь страдания, и таков же путь Его учеников.
Эти грядущие страдания учеников Иисус выразил в Своей речи с помощью образа крестоношения: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною». Распятие на кресте было обычной римской казнью. По свидетельству историков, в дни восстаний, которые римляне подавляли с необычайной жестокостью, не хватало дерева для крестов. Осужденный на смерть должен был обычно нести крест на своих плечах на место казни. Соответственно, образ крестоношения – это образ насильственной смерти, к которой приведет следование за Христом. Образ был взят из жизни, но особую важность он приобрел для учеников лишь впоследствии в свете Страстей Христа. Только тогда они поняли смысл Его слов.
Теперь уже путь Христа в Иерусалим ведет Его через Страсти к последней точке Его земного служения, к вознесению воскресшего Иисуса во славу. Слава эта есть та слава, о которой говорили пророки Исайя и Иезекииль, т. е. знак особого присутствия Бога, подобное огню сияние света, Божественной энергии. Но слава Христа – это также слава Царства Божия. Мессия есть Царь, и Его слава – это слава воскресения, в которой особенно явно открыла себя та сфера трансцендентной чистоты, святости, могущества, жизни, с которыми мы ассоциируем само понятие библейской славы. Недаром же слава воскресшего Христа ослепила Савла, который, уверовав, стал апостолом Павлом.
Однако отблеск этой славы сопутствовал и земному служению Христа, начиная с Благовещения, Рождества и кончая Его крестной смертью. Знаменательно, что у всех трех синоптиков рассказ о Преображении Христа следует сразу же за рассказом о мессианском исповедании Христа Его учениками, откровении Мессии страждущего и призыва к ученикам последовать за Ним, взяв свой крест.
Вместе с тремя учениками – Петром, Иаковом и Иоанном – Иисус взошел на гору, где Он преобразился перед ними: «И просияло лицо Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет. И, вот, явились им Моисей и Илия, с Ним беседующие. При сем Петр сказал Иисусу: Господи! хорошо нам здесь быть, если хочешь, сделаем здесь три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии. Когда же он еще говорил, облако светлое осенило их; и се глас из облака, глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте» (Матфей, 17:2–5).
Преображение было явлением Мессии в Его сияющей славе. Светоносная слава была видима в блистании света, в белых ризах, в осенений облака. Облако, очевидно, – это то самое облако славы, которое, как мы помним, наполняло скинию и Храм в Иерусалиме и являло присутствие Божие.
Но если Преображение и было явлением славы, то все же, по мнению епископа Кассиана, основной акцент в Преображении не на славе, а на Страстях. Увидев Христа в славе, а с Ним Моисея и Илию, Петр выразил желание построить три кущи (т. е. три палатки). Евангелист Марк, писавший свою книгу со слов очевидца апостола Петра, дал оценку этого желания, которая, по-видимому, восходит к самому Петру «Он не знал, что сказать, потому что они были в страхе» (Марк, 9:6). Эта оценка показывает неуместность желания апостола, которому, очевидно, хотелось остановить или задержать миг Преображения. Слава Преображения была явлением Царства, и ученики могли подумать, что Царство уже наступило. Они рассчитывали остаться в Царстве вместе с Иисусом Христом, Моисеем и Илией, представителями Ветхого Завета, закона и пророков. Ответ на это пожелание пришел из облака славы. Как и при Крещении, Отец свидетельствовал о Сыне. Но со свидетельством было связано и повеление: «Его слушайте». Ученики думали о наступлении Царства, но глас Отца направляет их мысли к учению Сына. Учение же Сына непосредственно перед Преображением было о Мессии страдающем и о грядущих страданиях и Его учеников. Гласом Отца Преображение окончилось. Но и до того, согласно версии евангелиста Луки, явившиеся в час Преображения Моисей и Илия говорили со Христом «об исходе Его, который надлежало совершить Ему в Иерусалиме» (Лука, 9:31). А спускаясь с горы, Иисус обязал учеников молчать обо всем виденном до Его воскресения из мертвых. Воскресение из мертвых предполагает страдания и смерть, и Христос не упустил случая еще раз это подчеркнуть. Отныне путь Христа вел Его в Иудею, в Иерусалим, на Страсти.
Этому пути из Галилеи в Иерусалим особое внимание уделил евангелист Лука, который посвятил рассказу о нем почти половину своей книги (9:51–19:28). Однако рассказ Луки, как и всегда, нужно сопоставить с более краткими сведениями других синоптиков, а также и с четвертым Евангелием. Совершенно очевидно, что в сравнении с ранним галилейским периодом, атмосфера теперь изменилась. Христос шел на Страсти, и светлые дни галилейского служения, когда сыны чертога брачного не могли поститься, потому что с ними был Жених, отошли в прошлое. Перед лицом грядущей трагедии ученики обнаружили свою немощь, и Христос продолжил процесс их воспитания с не меньшим терпением и любовью, чем прежде.
Вслед за повторным предсказанием Страстей ученики, не поняв слов Учителя, неожиданно вступили в спор о том, кто из них больше. Узнав об этом, Иисус сказал им: «Кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем служи» (Марк, 9:35). Как видим, противоречие вопиющее, и Христос, прервав путь, садится и объясняет ученикам, что желающие войти в Его Царство должны отказаться от честолюбия и служить ближнему.
А потом, уже ближе к концу пути, вновь обращаясь к ученикам, или, по словам Луки, к тем «некоторым, которые были уверены в себе и уничижали других» (Лука, 18:9), Христос рассказывает им знаменитую притчу о мытаре и фарисее. «Два человека вошли в Храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже, благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь. Пощусь два раза в неделю; даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже глаза поднять на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!» (Лука, 18:10–13). Эта притча, обличающая самомнение и учащая смирению, кончается поучением: «Сказываю вам, что сей (т. е. мытарь) пошел оправданным в дом свой более, нежели тот (т. е. фарисей): ибо всякий возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лука, 18:14).
И, наконец, уже совсем накануне Страстей сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн попросили дать им почетное место в Царстве. И снова, отвечая им, Христос обращает мысли учеников к смерти и крестным страданиям: «Чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься» (Марк, 10:39). Задача крестоношения, которую Иисус поставил перед учениками после исповедания Петра, осталась актуальной и в конце Его пути на Страсти.
Но воспитание учеников во время пути в Иерусалим также преследовало задачу их сплочения и организации. С этой целью Христос дает им молитвенное правило: «Там, где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них» (Матфей, 18:20). Согласно хронологии Луки, молитва Господня «Отче наш», включенная систематизатором Матфеем в Нагорную проповедь, была дана ученикам только теперь. Христос также призвал учеников к упорству в молитве: «Просите, и дано вам будет; ищите и найдете; стучите и отворят вам» (Матфей, 7:7) и указал им, что цель молитвы – стяжание Святого Духа.
Постепенно союз учеников вокруг Христа все больше и больше оформлялся как союз Церкви. Этот процесс начался с избрания двенадцати апостолов, а затем Христос вверил Церкви в лице Петра ключи Царства Небесного. Термин Церковь (Экклесиа) употребляет только Матфей. Лука же говорит о «малом стаде» учеников, которому Отец «благоволил дать Царство» (Лука, 12:32). Церковь – это земной аспект Царства, а само это Царство в лице «малого стада» учеников уже присутствует на земле. Но стадо, хотя бы и малое, невозможно без пастырей. Такими пастырями являются апостолы. Им вверена власть, и они призваны осуществлять служение любви.
Но главное внимание в рассказе о пути в Иерусалим Лука уделяет учению Иисуса Христа. Это учение продолжает и развивает знакомую по галилейскому периоду тему о Царстве Божием.
Чем ближе Христос к Иерусалиму, тем больше Он говорит об эсхатологическом аспекте Царства, о «последних сроках».
Их время неизвестно, и они могут наступить в любую минуту а потому нужно быть всегда готовым дать ответ Богу «Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи» (Лука, 12:35), – учит Христос. Длинные, ниспадавшие широкими складками одежды на Востоке часто служили помехой в работе, и потому человек, готовясь к труду, собирал одежду под пояс. Светильник же состоял из хлопкового фитиля, который плавал в сосуде с маслом. Фитиль нужно было часто поправлять, а лампу наполнять маслом, чтобы свет не гас. «И вы будьте подобны людям, ожидающим возвращения господина своего с брака, дабы, когда придет и постучит, тотчас отворить ему… Будьте же и вы готовы; ибо, в который час не думаете, придет Сын Человеческий» (Лука, 12:36–40).
В притчах Христа Царство Божие часто изображается с помощью образа возлежания на трапезе, пире, званом ужине. Такова, например, притча о званых на вечерю. Один человек приготовил большой ужин и звал многих. Но, когда наступило время ужина, все, как сговорившись, начали отказываться. Один купил землю, другой – волов, третий женился. Тогда, разгневавшись, хозяин дома велел пригласить на ужин нищих, увечных, хромых и слепых. «Ибо сказываю вам, что никто из тех званных не вкусит моего ужина, ибо много званных, но мало избранных» (Лука, 14:24).
Притча говорит о необходимости выбора между ценностями Царства Божия и временными, земными ценностями. И тотчас после этой притчи призыв к всецелому самоотречению ради Христа звучит как никогда громко. Учеником Христа может быть только тот, кто ненавидит близких себе по плоти, а с ними и себя самого: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, не может быть моим учеником» (Лука, 14:2 6).
Нужно правильно понять это место Евангелия от Луки. Призыв к ненависти нельзя трактовать буквально. Уча любви, Христос не мог требовать ненависти. Речь здесь идет о выборе, который не терпит компромисса. Этот выбор труден. Порой трудность эта превышает человеческие силы. Отсюда и парадоксальные слова о ненависти. Казалось бы, доступного человеческим силам выхода нет. Но выход открыт в любви Бога. И потому призыв ко всецелому отречению как бы получает корректировку в следующих за ним притчах о пропавшей овце, потерянной драхме и, быть может, самой знаменитой из всех притч, притче о блудном сыне.
Их смысл в том, что Бог-Отец взыскует заблудших и приемлет кающихся. Из ста овец пропавшая и найденная дороже Ему тех девяноста девяти, которые оставались при Нем. Так и «на небесах более радости будет об одном покаявшемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лука, 15:7). Женщина, найдя одну потерянную драхму, зовет подруг и соседок, чтобы они порадовались вместе с ней. «Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся» (Лука, 15:10). Милосердный отец с готовностью сердца прощает младшего сына после того, как он, бросив дом и растратив причитавшуюся ему часть наследства, вернулся к отцу.
Практически все библеисты единодушны в своем мнении о том, что притча о блудном сыне представляет собой маленький литературный шедевр, поражающий читателя замечательной точностью слова и глубоким проникновением в психологию персонажей. По сути дела, название «о блудном сыне», данное притче позднейшими комментаторами, не совсем точно. Скорее это притча об отце, у которого, как сказано в первой фразе, было два сына, и, на самом деле, он потерял их обоих. Младший «пошел в дальнюю страну и там расточил имение свое, живя распутно» (Лука, 15:13). Старший же, хотя и остался с отцом, должным образом неся службу и никогда не нарушая отцовских приказаний, отгородился от него стеной самодовольного эгоизма и был неспособен понять радости и горе отца. Когда же настал голод, младший сын впал в крайнюю нужду и был вынужден стать свинопасом и рад был питаться одним кормом со свиньями, «но никто не давал ему» (Лука, 15:16). А для еврея не было более унизительного занятия, чем кормить принадлежавших хозяину-язычнику свиней, которые считались нечистыми животными. Нужда заставила блудного сына прийти в себя. Он вернулся к отцу, сказав ему: «Отче! Я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим» (Лука, 15:18–19). Отец же с радостью принял его и велел устроить пир, «ибо этот сын мой был мертв и ожил; пропадал и нашелся» (Лука, 15:24). Старший сын, вернувшись домой, разгневался и не захотел принять участие в общей радости, упрекнув отца, что он столько лет верою и правдой служил ему, а тот никогда не дал ему и козленка, чтобы он повеселился со своими друзьями. «А когда этот сын твой (т. е. он даже не захотел назвать его братом), растративший имение с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка» (Лука, 15:29–30). Отец же ответил: «Сын мой! ты всегда со мною и все мое твое. А о том надо было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил; пропадал и нашелся» (Лука, 15:31–32).
Это притча о любящем отце. Отец – Бог, и жизнь без Него подобна смерти, а обращение грешника к Богу подобно воскресению из мертвых. Сам же Бог с любовью принимает кающихся. Любовь остается главной ценностью в проповеди Христа и в этот период.
Из любви Христос творит и Свое последнее чудо перед входом в Иерусалим. Он воскрешает Своего любимого друга Лазаря, который уже четыре дня как умер и лежит в могиле. Рассказ об этом чуде приводит только Иоанн Богослов, для которого оно, как и другие описанные им чудеса Христа, является, прежде всего, знамением. Смысл этого знамения раскрывают слова Иисуса, обращенные к сестре Лазаря Марфе: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет во век» (Иоанн, 11:25–26). Сказав это, Иисус прибег к священной для евреев словесной формуле «Я есмь», обозначающей имя Бога-Яхве и тем самым подчеркнул Свое Божественное достоинство. Так Он делал и раньше: «Я есмь пастырь добрый» и «Я есмь истинная виноградная лоза». Но данное «Я есмь» – самое важное, ибо здесь, в этих словах Христос объявил Себя источником жизни и воскресения для всех верующих в Него. Наглядным подтверждением этих слов и стало воскрешение Лазаря, который по приказу Иисуса вышел из гробницы, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами.
Неудивительно, что это чудо стало как бы последней каплей, переполнившей чашу терпения враждебных ко Христу первосвященников и иудеев, испугавшихся, что весь еврейский народ поверит чудесам Иисуса и пойдет вслед за Ним. А это, в свою очередь, вызовет народное волнение, которое даст римлянам повод уничтожить и ту очень маленькую самостоятельность, которая еще была у евреев. Собрав Синедрион, они решили убить Иисуса. «Ибо лучше, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Иоанн, 11:50). Трагическая развязка стала теперь неизбежной.