Вместо предисловия

Дальневосточный регион всегда привлекал пристальное внимание политиков, дипломатов, военных и, конечно, разведчиков. События на огромной территории от Байкала и Владивостока до Токио всегда влияли на мировую политику и учитывались не только в политических салонах и дипломатических кабинетах, но и в генеральных штабах и разведывательных центрах крупнейших мировых держав. Всё, что происходило на просторах этого региона, учитывалось в Москве, Токио, Лондоне, Париже и, конечно, в Вашингтоне.

После эвакуации японских оккупационных войск из Владивостока в 1922 г. и подписания Пекинской конвенции 1925 г. между Советским Союзом и Японией были установлены нормальные дипломатические отношения. Заработали посольства и консульства, начали развиваться торговые отношения, и вроде бы ничего не омрачало мира и спокойствия в этом регионе.

Но, несмотря на внешнее благополучие, тайная война между разведками: нашими военной и политической и японской продолжалась, не утихая ни на один год. Тайный фронт не знал перемирия. Даже тогда, когда дипломаты обеих стран демонстрировали друг другу и мировому сообществу своё миролюбие, сражения тайного фронта были в полном разгаре. И воевали не только разведки. Тайные сражения велись и в генштабовских кабинетах, когда на стратегические карты наносились стрелы сокрушительных ударов по воображаемому противнику. И это было характерно не только для японского генштаба, который стремился переиграть позорный финал дальневосточной оккупации 1918–1922 гг. и смыть пятно с мундира «непобедимой» японской армии. В Москве, после оккупации Маньчжурии и наращивания сил своей дальневосточной группировки войск, тоже готовились к тому, чтобы смыть позор проигранной русско-японской войны и вернуть всё утерянное: южный Сахалин, Курилы, КВЖД и доминирующее влияние в Северной Маньчжурии.

Готовились серьёзно и основательно. Создавали военно-промышленный комплекс в Дальневосточном регионе, чтобы во время будущей русско-японской войны не зависеть от перебросок по единственной Транссибирской магистрали. Авиационные заводы в Комсомольске-на-Амуре и в Иркутске, также как и крупнейший судостроительный комплекс в том же Комсомольске, тому примеры. На создание военно-промышленного комплекса в оккупированной Маньчжурии Москва отвечала созданием такого же комплекса на Дальнем Востоке. Чтобы обезопасить себя от возможных налётов японской авиации на Транссиб, во второй половине 1930-х началось проектирование и строительство Байкало-Амурской магистрали. Так же, как и в Маньчжурии, в глухих таёжных районах подальше от любопытных глаз агентуры японской разведки развёртывалось строительство складов для мобилизационных запасов на год ведения дальневосточной войны. В общем, с нашей стороны делалось то же самое, что и по ту сторону Амура и Уссури. И ответ на вопрос, актуальный и для Москвы и для Токио: у кого больше сил и средств и кто сильнее в Дальневосточном регионе, должны были дать разведки. Японская разведка активно действовала на советской территории. Обе наши разведки, политическая и военная, покрыли густой агентурной сетью Маньчжурию и Корею и стремились проникнуть на японские острова. На этом участке сражения тайного фронта были в полном разгаре и в 1920-х, и в 1930-х гг.

От разведчиков не отставали и стратеги в генштабах Токио и Москвы. Различные варианты японского плана «ОЦУ» — плана нападения на Советский Союз — хорошо известны историкам. Советские оперативные планы, планы разгрома Квантунской армии и захвата северной Маньчжурии, известны меньше. Но все эти планы, а их варианты разрабатывались регулярно на каждый год, были наступательными. Оборона в чистом виде, то есть отсиживание за Амуром и Уссури и системой наших пограничных укреплённых районов не предусматривалась. Только вперёд в глубь Маньчжурии — на КВЖД и Харбин. Такое оперативное планирование было характерно в московском генштабе не только для дальневосточного региона, но и для наших южных соседей: Афганистана, Ирана, Турции. Так что Япония в середине 30-х не составляла исключения. Ударные группировки тяжёлой дальней бомбардировочной авиации — Авиационные армии особого назначения (АОН) — были развёрнуты в середине 30-х в европейской части страны и нацелены против западных соседей. Но точно такая же группировка АОН была развёрнута на Дальнем Востоке и нацелена на столицу островной империи.

Тяжёлые бомбардировщики ТБ-3 могли взлететь с аэродромов около Владивостока, долететь до Токио, ПВО токийского района в те годы была очень слабой, отбомбиться и вернуться обратно. Для граждан Советского Союза наличие такой группировки было одной из важнейших военных тайн. Но для японского генштаба и для генштабов крупнейших мировых держав наличие АОН у Владивостока никогда не было военной тайной, как и то, что наличие такой армии было одной из составляющих наступательных, а не оборонительных планов Советского Союза на Дальнем Востоке.

Автор считает, что сражения на тайном фронте между тремя разведками, военными ведомствами двух стран и их генеральными штабами в 20-х и 30-х гг. велись на равных. Дипломатия обеих сторон прикрывала дипломатическим флёром подготовку к войне, сосредоточение крупных группировок, диверсии, террор, действия разведок на территории друг друга. Япония была грозным хищником. Но таким же хищником был и Советский Союз, который готовил большую войну в дальневосточном регионе не только для того, чтобы вернуть потеряное в начале века, но и для того, чтобы урвать кусок, который никогда не принадлежал Российской империи.

* * *

25 февраля 1926 г. японские города оделись в траурный наряд. Умер император Японии Иосихито. Ушла в прошлое эра Тайсё. На престол вступил молодой император Хирохито. Началась новая эра — эра Сёва. Нового императора, приступившего к осуществлению государственных дел, нужно было посвятить во внешнеполитические и экспансионистские планы империи. Эту задачу взял на себя премьер-министр Японии Танака, правительство которого пришло к власти весной 1927 г.

Барон, отставной генерал, премьер-министр Гиити Танака занимал одновременно и должность министра иностранных дел. Он принадлежал к древнему самурайскому роду и как потомственный самурай, гордящийся своей родословной, хранил приверженность к прошлому, стремился умножить славу воинственных предков. Превыше всего он ставил военную профессию и клан, к которому принадлежал. Послужной список генерала был обычным для самурайского рода. Кадетский корпус и первый офицерский чин, служба в войсках и учёба в академии генерального штаба. После академии военная служба за пределами империи — в Китае и Корее. Затем участие в войне с Россией, опять служба, новые воинские звания и ордена с экзотическими названиями. И вот он уже военный министр и возглавляет интервенцию на Дальнем Востоке…

Отдав более сорока лет военной службе, генерал вышел в отставку, занявшись политической деятельностью. Он становится председателем партии сеёюкай, самой правой и реакционной партии в империи, опиравшейся на круги японской аристократии и крупного капитала. Эти агрессивные круги и выдвинули отставного генерала на пост премьер-министра, сделав его вторым человеком в стране после божественного императора.

В июне 1927 г. премьер-министр созвал конференцию по делам Востока. Проводили её за закрытыми дверями под покровом непроницаемой тайны. Пригласили членов кабинета, некоторых дипломатов, служивших в Китае, а также высокопоставленных военных: командующего Квантунской армией, начальника генерального штаба и руководителей военного и морского министерств. И, конечно, на совещании присутствовали представители крупнейших концернов и банков, заинтересованные в «освоении» богатств Востока, и в первую очередь Китая. На конференции высказывались различные предложения, пожелания, планы. Всё сказанное необходимо было систематизировать, обобщить и, сгладив возникшие противоречия, объединить в план внешнеполитической экспансии. Этим и занялся генерал-премьер, составляя свой знаменитый меморандум.

Документ был адресован императору — «сыну неба». И, естественно, форма обращения к нему была самой почтительной: «Премьер-министр Танака Гиити от имени Ваших многочисленных подданных нижайше вручает Вашему Величеству меморандум об основах позитивной политики в Маньчжурии и Монголии». Но это было только обращение — дань верноподданной почтительности божественному микадо. Дальше шёл деловой текст без каких-либо лирических отступлений.

Планы этапов экспансии в борьбе за передел мира излагались в документе с военной чёткостью и предельно откровенно. Никакого камуфляжа, никаких завуалированных форм изложения. Конечная цель — мировое господство! Сейчас, когда во всех подробностях стали известны планы Гитлера, этим трудно кого-то удивить. Но меморандум писался в 1927 г., за несколько лет до прихода Гитлера к власти, так что первенство в составлении подобных планов принадлежало японским милитаристам.

Первый раздел меморандума был озаглавлен: «Позитивная политика в Маньчжурии и Монголии». Для того чтобы понять, почему отставной генерал начал с этих районов, достаточно лишь взглянуть на географическую карту. Провинции Маньчжурии огромным клином вдаются в территорию Советского Союза, занимая выгодное положение по отношению к районам Забайкалья, Приамурья и Приморья. 3500 километров границ Маньчжурии проходят рядом с самыми развитыми и заселёнными районами советского Дальнего Востока. Плодородные земли у берегов Амура, такие крупные города как Владивосток, Хабаровск и Благовещенск, линия Транссибирской магистрали — всё это находится у самой границы. Захват Маньчжурии и использование её в качестве плацдарма агрессии позволило бы ударным группировкам японской армии наносить удары по любым дальневосточным районам. В случае успеха можно было бы перерезать Амурскую и Уссурийскую железные дороги и захватить Приморье.

Захват Монголии, а под этим названием подразумевались районы Внутренней Монголии Китая и территория Монгольской Народной Республики, также сулил будущему агрессору заманчивые перспективы. Оккупация Внутренней Монголии позволяла выйти к Великой Китайской стене, крупнейшим городам и густонаселённым районам Китая. И именно с этого плацдарма в 1937 г. началась необъявленная война Японии против Китая, продолжавшаяся до разгрома Японии в августе 1945 г. Овладение же, в случае успеха, территорией МНР выводила Японию в район Байкала. Это открывало перед ней возможность перерезать Транссибирскую магистраль в самом уязвимом месте — районе байкальских туннелей и в случае выхода японских войск к Иркутску отторгнуть Дальний Восток от Советского Союза.

Японский премьер-министр при составлении меморандума не страдал отсутствием воображения. Планы его были грандиозными — огромная азиатская континентальная империя, а затем и мировое господство. «…Для того чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того, чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай», — утверждал он в меморандуме. Отставному генералу казалось, что захвата Китая будет достаточно, чтобы обеспечить господство на всём азиатском материке: «Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные малые страны, Индия, а также страны Южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами. Мир тогда поймёт, что Восточная Азия наша, и не осмелится оспаривать наши права». Сказано цинично, откровенно и в полном соответствии с желаниями истинных хозяев островной империи, выразителем взглядов которых и был Танака.

Были расписаны все этапы агрессии, определена последовательность стран и континентов. Вот выдержка из этого документа: «Овладев всеми ресурсами Китая, мы перейдём к завоеванию Индии, стран Южных морей, а затем к завоеванию Малой Азии, Центральной Азии и, наконец, Европы». Барон мыслил с солдатской прямолинейностью, когда в одном из разделов меморандума писал: «Под предлогом того, что Красная Россия готовится к продвижению на юг, мы прежде всего должны усилить наше продвижение в район Северной Маньчжурии и захватить таким путём богатейшие ресурсы этого района страны».

Хотя в те годы с севера Стране восходящего солнца никто не угрожал, война с Советским Союзом представлялась неизбежной: «Продвижение нашей страны в ближайшем будущем в район Северной Маньчжурии приведёт к неминуемому конфликту с Красной Россией. В этом случае нам вновь придётся сыграть ту же роль, которую мы играли в русско-японской войне… В программу нашего национального развития входит, по-видимому, необходимость вновь скрестить мечи с Россией…» (1).

Под меморандумом стояла дата — 7 июля 1927 года. 25 июля он был представлен императору Хирохито. Ознакомившись с планом завоевания мирового господства, император одобрил документ. Генеральный штаб в Токио и штаб Квантунской армии в Порт-Артуре, получив меморандум, взяли его положения за основу при разработке планов будущей войны.

Автор меморандума, будучи премьер-министром и одновременно министром иностранных дел, должен был тщательно скрывать свои мысли и планы при общении с иностранными дипломатами, аккредитированными в столице империи. И особенно при встречах с советскими дипломатами. Нужно было играть в миролюбие и выдавать чёрное за белое. Одна из таких встреч состоялась 8 марта 1928 г. через семь месяцев после вручения меморандума императору. Наши газеты тех лет не сообщали о содержании беседы полпреда СССР в Японии Трояновского с Гиити Танака. Запись беседы была отправлена полпредом в Москву и только в 1966 г., когда МИД СССР выпустил очередной том документов внешней политики, этот документ стал достоянием гласности.

Инициатива встречи принадлежала советскому полпреду. Танака согласился на неё, изъявив желание прийти в советское посольство, как он выразился, «запросто, пешком, дабы слишком частыми разговорами не вызвать ревность со стороны послов других государств и не создавать почву для излишних разговоров». Так он и сделал, придя на встречу в сопровождении переводчика. В полпредстве был накрыт стол, и премьер-министра угощали по русскому обычаю блинами с икрой. Беседовали два часа.

— Я хотел бы иметь с господином послом неофициальный, совершенно частный и совершенно откровенный разговор, — начал беседу Танака. — Я бы просил говорить мне всё, что он думает по поводу русско-японских отношений, как приятное, так и неприятное, начистоту, не как дипломат с дипломатом, а как частное лицо, желающее устранить все недоразумения и создать почву для укрепления дружбы между Японией и СССР. Я, не будучи дипломатом по профессии, предпочитаю такие разговоры, полагая, что они больше способствуют сближению, чем переговоры, связанные с разного рода формальностями. И вообще мне, как человеку военному, весьма тяжелы разного рода протокольные дела.

— Я буду говорить совершенно откровенно, — ответил полпред, — следуя предложению господина премьер-министра, и прошу его не обижаться, если действительно кое-что из сказанного мною будет ему не совсем приятно. У нас в СССР ещё не вполне изгладился неприятный осадок от недавнего прошлого и в настоящее время имеются кое-какие опасения… Кое-какие отдельные заявления, имевшие место здесь в Токио, кое-какие намёки… всё это даёт повод для недоразумений, создаёт почву для разного рода предположений и затрудняет благоприятное решение целого ряда конкретных вопросов тем, что заставляет думать о каких-то широких планах Японии в отношении нашего Дальнего Востока.

Отставной генерал явно переигрывал, изображая простого солдата, чуждого дипломатических церемоний. Откровенности и искренности в его словах не было. Трояновский, естественно, не обольщался на этот счёт. В то время меморандум ещё не был ему известен, но общая тенденция японской политики по отношению к советскому Дальнему Востоку была для него ясна. Танака почувствовал это и пытался вернуть беседу в спокойное русло пустых, ничего не значащих заявлений.

— Это не более как недоразумение. Я торжественно заявляю, — сказал он, — что никаких намерений и планов, даже самых отдалённых, в какой-либо мере напоминающих политику территориальных захватов, нападений на СССР, интервенций или чего-либо тому подобного у японского правительства нет, что никаких инструкций кому бы то ни было предпринимать в этом направлении, никаких пожеланий никогда японское правительство и я никому не давали. Никаких мыслей относительно нападений на СССР и территориальных захватов у нас нет и быть не может. Я это совершенно открыто и твёрдо заявляю. Это, несомненно, какое-то недоразумение.

— Я лично тоже в этом убеждён. Я тоже думаю, что это недоразумение, — продолжал Трояновский. — Я нисколько не сомневаюсь в том, что у японского правительства не может быть каких-либо захватнических планов, но и само существование таких планов могло бы иметь очень тяжёлые последствия и для нас, и в не меньшей степени для Японии. Существование таких планов омрачило бы наши взаимоотношения, создало бы тяжёлую атмосферу для всякого рода переговоров. Я не думаю, чтобы это было выгодно для Японии. А существование таких планов привело бы к борьбе не на жизнь, а на смерть, ибо при всей силе и мощи японского народа, в особенности его армии, всякий знает, что мы тоже умеем за себя постоять и в обиду себя не дадим.

— Я думаю, что на эту тему много не стоит говорить. Вопрос совершенно ясен. Я уже сказал, что на этот счёт советское правительство и господин посол могут быть совершенно спокойны и выкинуть из головы всякие мысли о каких-либо агрессивных планах со стороны Японии (2).

«Язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли» — это основное правило дипломатии отставной генерал усвоил очень хорошо, хотя и кичился солдатской прямотой и откровенностью. Его задачей было убедить полпреда, что северному соседу ничего не угрожает, что в Москве могут быть спокойны и заниматься своими европейскими делами без оглядки на дальневосточные границы Союза. Что при этом чёрное выдаётся за белое, а агрессивные планы, изложенные в меморандуме, за миролюбивую политику, премьера нисколько не смущало. В дипломатии такие понятия, как открытость, честность, верность своему слову, стоили очень немного. Главное — высшие интересы своей страны. Этим и руководствовался Танака во время беседы с полпредом.

В беседе с японским премьером советский полпред был дипломатичным, хотя и достаточно откровенным. В миролюбие отставного генерала верилось слабо, и поэтому предупреждение любителям военных авантюр было высказано Трояновским вполне определённо. Но тогда шёл только 1928 г., японские войска ещё не стояли у дальневосточных границ нашей страны, не было ещё ни нарушений границ, ни провокаций. Всё это было в будущем…

* * *

В разведывательном управлении генштаба империи разрабатывались подробные, рассчитанные на долгие годы, планы разведывательной, подрывной и диверсионной деятельности против СССР. Такая деятельность в конце 20-х и в 30-х гг. была одним из важнейших элементов подготовки к захвату советских дальневосточных территорий. Тайная война против нашей страны велась непрерывно, настойчиво, не ослабевая ни на один год. Она не знала перемирий. Задолго до того, как в мае 1939 г. первые залпы необъявленной войны нарушили предрассветную тишину на Халхин-Голе, сражения на этом тайном фронте были в полном разгаре.

В 1925 г. дипломатические представители СССР и Японии подписали в Пекине конвенцию, определявшую основные принципы мирных взаимоотношений между двумя странами. Япония приняла на себя обязательства не поддерживать ни прямо, ни косвенно никаких организаций и группировок, деятельность которых была бы направлена против СССР. Был подтверждён Портсмутский мирный договор, заключённый между Россией и Японией после русско-японской войны. По этому договору Япония была обязана не проводить никаких военных приготовлений в Маньчжурии и Корее и не использовать принадлежащую ей Южно-Маньчжурскую железную дорогу в военных целях. Между двумя странами были установлены нормальные дипломатические отношения, и казалось, ничего не должно было омрачить добрососедских отношений между двумя странами. Но в действительности всё было иначе.

В апреле 1925 г. в штаб Квантунской армии, расположенный в Порт-Артуре, прибыл из Токио майор Канда Масатанэ. Офицер имел рекомендации начальника разведывательного управления генштаба, что уже говорило о многом, и направлялся в Харбинскую военную миссию, где он должен был заниматься вместе с сотрудниками миссии сбором стратегически важных сведений о северной Маньчжурии и СССР.

Скромный майор, в течение года проработавший до этого в разведывательном управлении генштаба, оказался ревностным служакой.

По собственной инициативе, разумеется, испросив разрешения своего разведывательного начальства, которым подобные инициативы всячески поощрялись, он решил заняться разработкой плана основных мероприятий подрывной деятельности против СССР.

В конце 1927 г. Канда Масатанэ закончил разработку подробного и обстоятельного доклада, где каждое положение было взвешено и тщательно продумано. Документ занимал 50 страниц убористого текста и был озаглавлен: «Материалы по изучению подрывной деятельности против России» и был направлен с соответствующими грифами секретности в штаб Квантунской армии и генеральный штаб. Доклад произвёл соответствующее впечатление, скромный майор был замечен, и это позволило ему сделать в дальнейшем блестящую карьеру. К концу Второй мировой войны он был уже генерал-лейтенантом и увешен почти всеми орденами островной империи.

Доклад был программой разведывательных, диверсионных и подрывных мероприятий против СССР, причём эта программа предназначалась как для мирного, так и для военного времени. Первый раздел документа назывался «общие принципы подрывной деятельности против России». Автор доклада рекомендовал принять меры к обострению национальной, идеологической и классовой борьбы внутри нашей страны. Предлагалось подстрекать государства, лежащие на западных и южных границах Союза. Угрожать ему таким образом, чтобы не дать возможности перебросить на Дальний Восток большую армию. При помощи экономической блокады мешать ввозу в Союз материальных средств и, в частности, предметов военного снаряжения. Рекомендовалось также разрушать транспортные сооружения, телеграфную связь, задерживать мобилизацию и концентрацию армии. Главная ставка при этом делалась на сибирские железные дороги.

Второй раздел доклада был посвящён разработке важнейших мероприятий по подрывной деятельности на территории Восточной Сибири. Здесь предусматривалось ведение антисоветской агитации и пропаганды, засылка на советскую территорию антисоветских групп, чтобы мешать в военное время действиям частей Красной Армии. Предлагалось «в связи с развитием общего военного положения создать на русской территории антисоветское правительство и побудить свергнуть советскую власть одновременно в Сибири и на Кавказе». Предусматривалось сделать Внешнюю Монголию антисоветской, то есть свергнуть правительство Монгольской народной республики.

В приложении к докладу были разработаны «Важнейшие мероприятия мирного времени на Дальнем Востоке в связи с подрывной деятельностью против России». Среди этих мероприятий предусматривалось создание за границей белоэмигрантских организаций для враждебной деятельности против Советского Союза.

Доклад Масатанэ можно было бы выдать за личную инициативу офицера разведки и не принимать его всерьёз, если бы подобные документы не подкреплялись официальной секретной документацией, проходившей через МИД Японии. Ещё до того, как доклад Масатанэ был отправлен в Токио и Порт-Артур, японский военный атташе в Советском Союзе Мицутаро Камацубара, будущий генерал и командир 23-й пехотной дивизии, разгромленной на Халхин-Голе, получил из Токио инструкцию генштаба № 908, датированную: октябрь 1927 г. В ней военному атташе, возглавлявшему резидентуру японской разведки в СССР, предписывалось заняться изучением организаций, обществ и отдельных лиц, которых можно было бы использовать для получения разведывательной информации, проведения антисоветской пропаганды и подрывной деятельности и давались практические указания по организации подрывной работы в СССР. Документ был подписан помощником начальника генштаба Минами Дзиро.

Этот документ, будучи официальным, естественно, привлёк к себе внимание обвинения на Токийском процессе. При допросе на вопрос обвинителя: «Не было ли обычной практикой инструктировать военных атташе, что они должны заниматься шпионажем и подрывной деятельностью?», — подсудимый Минами, подписавший эту инструкцию, ответил: «Такими глупыми делами я никогда не занимался». Когда же он был уличён фотокопией этого документа, то ему ничего не оставалось как признать, что в действительности он очень даже занимался этими «глупыми делами», и добавить: «Я думаю, что было послано много таких писем».

Разведывательный отдел генштаба начал практическую разработку мероприятий подрывной и диверсионной деятельности против СССР стремясь, как это и было предусмотрено в докладе Масатанэ, распространить сферу применения этих мероприятий на весь мир. В инспекционную поездку по европейским странам отправился начальник разведывательного отдела генштаба генерал-лейтенант Мацуи Иванэ, занявший в 1946 г., так же как и Минами, место на скамье подсудимых Токийского трибунала.

В апреле 1929 г. Мацуи, очевидно, под другим именем и с другими документами, прибыл в столицу Веймарской республики. После его приезда японский военный атташе в Берлине развил бурную деятельность. В европейские столицы полетели шифрованные телеграммы: японские военные атташе в Европе созывались на важное совещание. Вскоре японские разведчики, снабжённые дипломатическими паспортами и пользующиеся дипломатической неприкосновенностью, приехали в Берлин из Великобритании, Франции, Польши, Австрии, Италии, Советского Союза и даже Турции.

Мацуи выступил на совещании с обстоятельным докладом о расширении шпионской и подрывной деятельности против СССР. После этого на совещании обсуждались вопросы о способах, методах и организации диверсий, которые будут проводиться из европейских государств против нашей страны во время войны. Большое внимание было уделено положению русских белоэмигрантов в Европе с учётом их возможного использования в будущем. Обсуждался и вопрос об агентурно-разведывательной работе против СССР, проводимой японскими военными атташе в Европе. В целом на совещании разрабатывалась долговременная, рассчитанная на многие годы стратегия шпионажа, диверсий и террора против Советского Союза.

Может быть, и само совещание в японском посольстве, и фамилии его участников так навсегда и остались бы одной из сокровенных тайн японской разведки, но некоторые из присутствующих делали по ходу совещания заметки. Записи одного из участников совещания удалось сфотографировать советскому агенту, и плёнка попала в Москву. Поэтому в 1946 г., когда на Токийском процессе началось представление документов по советской фазе обвинения, фотокопии заметок, сделанных в Берлине в 1929 г., были приобщены к делу. Генерал Мацуи, как профессиональный разведчик, конечно, отлично помнил и совещание, которое он провёл 17 лет тому назад, и те вопросы, которые на нём обсуждались. Но он хорошо помнил и то, что разоблачение на суде его роли как одного из организаторов подрывной деятельности против Советского Союза может только ухудшить его положение на скамье подсудимых. Поэтому при первом же упоминании о совещании во время допроса его начала «подводить» память, хотя после представления неопровержимых доказательств ему ничего не оставалось, как во всём сознаться.

* * *

Уже в следующем году после эвакуации японских войск из Приморья в Токио начались совещания военно-политического руководства под председательством императора. На совещаниях вырабатывали новую внешнеполитическую стратегию на будущее. Были определены два главных направления японской экспансии — северное и южное. Южное (морское) направление предусматривало в перспективе войну с США за господство на Тихом океане. Северное (сухопутное) направление предусматривало в будущем захваты на азиатском материке, в частности, в Китае, а в перспективе войну с Советским Союзом для захвата северного Сахалина, Камчатки и в первую очередь Приморья и Приамурья. В соответствии с рекомендациями совещания у императора Генштаб начал разработку планов новой войны.

Первый вариант нового плана был разработан уже в 1923 г. По этому варианту предусматривалось «разгромить противника на Дальнем Востоке и оккупировать важнейшие районы к востоку от озера Байкал. Основной удар нанести по северной Маньчжурии. Наступать на Приморскую область, северный Сахалин и побережье континента. В зависимости от обстановки оккупировать и Петропавловск-Камчатский». Такие были замыслы в начале 1920-х. Но для их осуществления нужны были годы упорного труда и, конечно, благоприятная обстановка внутри Японии и за её пределами.

К концу 1920-х гг. разработка этих планов в Токио и в штабе Квантунской армии на материке была в полном разгаре. Кто мог знать о них? В первую очередь командующий Квантунской армией и начальник его штаба. Под любым документом, который отправлялся в Токио из Порт-Артура, где размещался тогда штаб армии, стояли их подписи и личные печати. Ясно было и то, что для осуществления этих планов нужен был плацдарм на материке, примыкающем к советским дальневосточным границам. Ляодунского полуострова, которым владела Япония, для будущей агрессии против северного Китая и Советского Союза было явно недостаточно. Таким плацдармом могла быть только Маньчжурия. И планы захвата этого обширного района Китая, которые разрабатывались в штабе Квантунской армии, были частью плана войны против Советского Союза.

В июле 1928 г. штабные офицеры Квантунской армии ожидали на набережной Порт-Артура японский пароход из Токио. По трапу сошёл офицер с погонами подполковника, который представился встречавшим как Мияке Мацухара, новый начальник штаба Квантунской армии. Подполковник прослужил в этой должности до лета 1932 г. и принимал непосредственное участие в разработке планов нападения на Советский Союз и в захвате Маньчжурии. Затем он служил в Токио, а в конце войны был опять переведён в Маньчжурию, где после разгрома Квантунской армии и попал в плен уже в чине генерал-лейтенанта. В своих показаниях, принятых Токийским трибуналом в качестве документа обвинения, он заявил, что «план операций, который был должен привести к оккупации Маньчжурии, являлся одной из важнейших составных частей общего плана операций японских войск против СССР, имевшегося в японском генштабе. Впервые о существовании плана нападения на СССР я узнал, прибыв в июле 1928 г. на должность начальника штаба Квантунской армии». Признание красноречивое! В 1928 г. план нападения на Советский Союз уже лежал в сейфах генштабовских кабинетов.

Хотелось бы подчеркнуть, что это были только планы. До прямой агрессии и даже до угрозы агрессии было ещё очень далеко. Можно понять стремление японских генералов в Токио и в Порт-Артуре рассчитаться за бесславное возвращение в Японию в 1922-м после эвакуации из Приморья. Это было первое поражение японской армии, и офицерский корпус переживал его очень болезненно. Отсюда и стремление взять реванш как можно скорее хотя бы на бумаге в виде плана будущей войны. Для середины 1920-х вариант плана «ОЦУ» можно было считать наиболее оптимальным. При отсутствии плацдарма в Маньчжурии вести сухопутные операции можно было только через советско-корейскую границу, используя дивизии Корейской армии. А высадка крупного морского десанта в Приморье при полном отсутствии у Советского Союза флота и береговой обороны побережья представлялась вполне реальной операцией с хорошими шансами на успех. Разоруженная Владивостокская крепость при отсутствии необходимых запасов не могла бы долго продержаться в случае её блокады.

Стратеги из японского генштаба, разрабатывавшие этот план войны, учитывали в полной мере и международный фактор. Обстановка на западных границах Союза была тревожной. Взаимоотношения с западными соседями: Польшей, Румынией, Финляндией ухудшились, и «первая военная тревога», как называли этот период наши военные историки, была в полном разгаре. Все скудные военные ресурсы были брошены на укрепление западных границ. В случае одновременного военного конфликта на Западе и Востоке, а с таким вариантом считались в штабе РККА, Дальний Восток не мог рассчитывать на получение резервов из центральных районов страны и должен был обходиться только своими очень незначительными силами. В случае такого конфликта могла возникнуть ситуация времён Гражданской войны, когда основные военные операции проводились в центральных районах страны, а всё, что было на территории за Байкалом, было оставлено на потом.

И ещё одно обстоятельство надо было учитывать при анализе обстановки конца 1920-х гг. Военные круги и военная партия не были тогда ещё так сильны, как десять лет спустя, когда генералы, имея огромную армию и мощный маньчжурский плацдарм, становились премьерами и определяли внутреннюю и внешнюю политику империи. В те годы во главе страны стояли другие более трезвомыслящие люди, которые учитывали Пекинскую конвенцию 1925 г., вывод японских войск с северного Сахалина и установление дипломатических и добрососедских отношений со своим северным соседом. В этих условиях, с учётом международного престижа империи, ни о каком внезапном военном конфликте с Советским Союзом не могло быть и речи. И это хорошо понимали и в Токио, и в Москве. Тем более что никакого реального союзника в Европе пока ещё не было, а начинать в одиночку новую интервенцию, хорошо зная о результатах предыдущей, было боязно.

Поэтому все варианты плана «ОЦУ», во всяком случае до второй половины 1930-х, можно рассматривать как обычные штабные разработки, которые хорошо выглядят на бумаге и очень далеки от действительности. Подобными разработками в межвоенное двадцатилетие занимались все генштабы крупнейших государств мира. В тиши генштабовских кабинетов разрабатывались планы войны на все случаи жизни. И в штабе РККА в этом случае не было исключения. В Москве планировались варианты наступательной войны против государств, с которыми в то время поддерживались нормальные добрососедские отношения. Так что отношения, например, с Ираном и Афганистаном поддерживались, а планы войны на всякий случай разрабатывались. И никого в штабе РККА это не смущало, и никто не высказывал протестов. Просто командиры оперативного управления занимались своим делом и своей работой, очевидно чтобы не потерять квалификацию при разработке в будущем более серьёзных планов войны.

 

Глава первая. ОТПОР (1931–1932 ГОДЫ)

1931 г. был для Дальнего Востока особенным годом. Руководство армии и генштаба империи готовилось к важным мероприятиям, которые должны были на годы вперёд определить обстановку на азиатском континенте и повлиять на судьбу многих стран. Через девять лет после того, как японские солдаты были вынуждены уйти из Приморья, в Токио снова решили попробовать закрепиться на материке. Но на этот раз в точном соответствии с положениями меморандума Танака решили начать с Маньчжурии. Японской армии нужен был большой плацдарм на континенте, где можно было бы развернуться и создать базу агрессии: разместить крупную ударную группировку, сеть аэродромов для формирования мощного воздушного кулака, способного решать оперативные задачи. Квантунский полуостров, полученный в аренду после Русско-японской войны, был забит войсками Квантунской армии и не годился для этих целей. И взоры японских генералов в Токио и Порт-Артуре всё чаще устремлялись за его пределы — на бескрайние просторы Китая.

* * *

Три китайские провинции — Хэйлунцзян, Гирин и Ляонин — составляли обширный район Северо-Восточного Китая. Здесь проживали десятки миллионов жителей, были богатые залежи угля, железной руды и других полезных ископаемых, так необходимых островной империи для ведения захватнических войн. На севере по Аргуни и Амуру и на востоке по Уссури Маньчжурия граничила с Советским Союзом, на западе — с МНР и китайской провинцией Жехэ, на юге по реке Ялу — с Кореей, в то время колонией Японии.

Если посмотреть на крупномасштабную карпу Маньчжурии, то можно увидеть железнодорожную магистраль, прорезающую всю территорию с северо-запада на юго-восток. Начинаясь у пограничной станции Маньчжурия, магистраль через Харбин проходит к Владивостоку. От Харбина по территории южной Маньчжурии через Мукден к Дальнему и Порт-Артуру была проложена другая железнодорожная магистраль. Обе дороги были построены Россией и обошлись русскому народу в сотни миллионов рублей. Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД) к началу 1930-х гг. принадлежала Советскому Союзу и находилась под совместным советско-китайским управлением. Это было коммерческое предприятие, доход от которого распределялся между советским и китайским правительствами. Дорога не должна была использоваться в военных целях. Южно-Маньчжурская железная дорога (ЮМЖД) после Русско-японской войны 1904–1905 гг. принадлежала Японии и её охрану несли специальные батальоны японских охранных войск. На Ляодунском полуострове были размещены отборные части японской армии, отлично вооружённые и обученные. Это была Квантунская армия — передовой отряд для будущих завоеваний.

В начале 30-х гг. в Китае продолжала сохраняться довольно сложная политическая обстановка. После поражения революции 1925–1927 гг. власть в стране захватили сторонники национальной партии (гоминдан). Гоминдановское правительство во главе с Чан Кайши, располагавшееся в Нанкине и представлявшее главным образом, интересы крупной буржуазии, вело упорную борьбу против милитаристских клик, контролировавших Северный Китай и другие районы страны. С другой стороны, оно вынуждено было всё больше внимания обращать на борьбу против революционного движения и прежде всего против советских районов, созданных в 1928–1930 гг. под руководством китайской коммунистической партии в Южном и Центральном Китае.

Правителем и командующим вооружёнными силами Маньчжурии был Чжан Сюэлян — сын диктатора Маньчжурии Чжан Цзолиня, погибшего 4 июня 1928 г. при взрыве поезда, организованного группой офицеров Квантунской армии. Он, как и другие милитаристы, принимал активное участие в борьбе с нанкинским правительством, хотя в декабре 1928 г. и объявил о признании его власти. Под его командованием было около 300 тысяч человек, однако они были неудачно дислоцированы, и в случае внезапного выступления частей Квантунской армии против Маньчжурии её правитель не мог противопоставить японским войскам достаточно крупные силы. Вооружены китайские части были плохо, слабой была и их боевая подготовка. Во всех отношениях они значительно уступали японским частям.

Советская военная разведка в Хабаровске внимательно следила за событиями в этом районе. После конфликта на КВЖД в 1929 г. в Советском Союзе были военнопленные: китайские солдаты и офицеры. После урегулирования конфликта они были возвращены в Маньчжурию. Но перед отправкой с ними «поработали» и сотрудники ОГПУ, и сотрудники военной разведки — разведывательного отдела штаба ОКДВА. Упустить такой удобный случай было нельзя. Оба ведомства, соревнуясь друг с другом, фильтровали пленных, вербуя для себя агентуру, которая в будущем могла бы достаточно подробно освещать события в Маньчжурии. Очевидно, от этой агентуры была получена в 1930-м и начале 1931-го та информация, которая закладывалась в военно-политические сводки по Японии и Китаю, регулярно выпускавшиеся разведывательным отделом штаба ОКДВА. Первые экземпляры сводок ложились на стол командующего ОКДВА Блюхера, позволяя ему быть в курсе событий за Амуром и Уссури.

В сводке № 8 от первого января 1931 г. отмечалось, что с усилением общей агрессивности внешней политики Япония активизирует свою деятельность и в Маньчжурии. Во всех крупнейших пунктах трассы КВЖД японская разведка увеличивает сеть своей агентуры. Отмечались также и упорные слухи о подготовке Японией какой-то грандиозной провокации в Маньчжурии. Очевидно, что-то из разрабатываемых японским генеральным штабом планов просочилось наружу и стало предметом обсуждения в китайских и эмигрантских кругах, а разведка всегда прислушивалась к подобной информации. Агентура также подтверждала сведения о намерении Японии усилить свои вооружённые силы в Маньчжурии для обеспечения проведения своей агрессивной политики. В генеральном штабе Японии решили перебросить в Маньчжурию дивизию, усиленную кавалерийской и артиллерийской бригадами, а также ещё один авиационный полк. Переброску этих войск планировали осуществить в начале 1931 г. Такая переброска крупной группировки на материк значительно усиливала численность Квантунской армии, нарушая все статьи Портсмутского договора. В китайских военных кругах предполагаемое усиление японских войск было расценено как намерение японского правительства оказать давление на Мукден и как переход к более активной политике в Маньчжурии.

Анализ имевшейся в разведывательном отделе информации позволил сделать вывод: «Экономический кризис в Японии и стремление Китая, в частности, Мукденской группировки, вести независимую от Японии политику толкает японское правительство на усиление агрессии в Маньчжурии как против Китая, так и против СССР. Отмечается увеличение военных сил в южной Маньчжурии, усиление разведывательной деятельности и организации белых банд…»

В сводке № 10 на первое марта отмечалось, что японская разведка усиленно вербует новых агентов по всей трассе КВЖД и что в последнее время Япония проявляет особый интерес к западной линии КВЖД, идущей от Харбина к советскому Забайкалью. Подчёркивалось, что эти сведения заслуживают доверия, то есть получены от проверенного и надёжного источника. В заключении сводки указывалось: «Всё, вместе взятое, заставляет прийти к определённому выводу о крайней серьёзности положения в северной Маньчжурии. Подготовка новой провокации весной этого года идёт усиленными темпами». Сводка была подписана начальником 4-го (разведывательного) отдела штаба ОКДВА Карповым. Это был псевдоним будущего героя Сталинградской битвы Чуйкова. В 1931-м он возглавлял военную разведку на Дальнем Востоке. Обстановка в регионе накалялась, и разведчики верно зафиксировали нарастание тревожных событий. В сроках ошиблись на полгода — агрессия началась осенью. Но у Москвы и у Хабаровска было время подготовиться и принять необходимые меры.

Интересно отметить, что разведывательный отдел в Хабаровске занимался не только составлением сводок и анализом военно-политической обстановки. В архивном деле между разведывательных сводок лежит любопытный документ, весьма характерный для начала 1930-х. Это статья, напечатанная в харбинской эмигрантской газете «Русское слово» от 24 июня 1931 г. В передовице под заголовком «Второй лик пятилетки» говорилось о назначении Сталина членом Совета Труда и Обороны и отмечается, что это назначение произвело во всех кругах Советского Союза огромное впечатление. Этому назначению, пишет газета, предшествовало появление книги Ворошилова «Сталин и Красная Армия», в которой «Ворошилов доказывает, что Сталин является не только выдающимся организатором партии, но имеет и исключительно военные заслуги, что ему принадлежит мысль и осуществление организации 1-й Конной армии и ему обязана она своими победами».

Газета писала: «Вслед за Ворошиловым выступил и Егоров, ныне командующий Белорусским военным округом, а во время Гражданской войны бывший командующий Юго-Западным фронтом. Он точно так же подчёркивал стратегические и военные таланты Сталина и утверждал, что не только организация 1-й Конной, но и выработка стратегического направления принадлежит Сталину, у которого, таким образом, должен быть признан, наряду с другими необычайными качествами, выдающийся военный гений».

Основной вывод в передовице заключался в том, что назначение Сталина в СТО приобретает огромное значение именно с точки зрения милитаристской, ибо, как известно, задача СТО заключается прежде всего в руководстве обеспечением нужд армии и удовлетворении требований обороны. Харбинские эмигрантские газеты регулярно поступали в Хабаровск, и эта статья была, конечно, не единственная, которая легла на стол Блюхера. Разведка регулярно снабжала командующего эмигрантской периодикой.

У документов, которые добывала разведка в 30-х гг., разная судьба. Некоторые остаются в Центре и используются при составлении докладов и аналитических записок, предназначенных руководству страны. Другие, более важные, с сопроводительными письмами отправляются «наверх» и ложатся на стол государственных, партийных, военных или дипломатических руководителей. Их читают, изучают и, если необходимо, по ним принимаются решения на высшем государственном, военном или дипломатическом уровне. После этого они оседают в личных архивах руководителей страны. Некоторые из этих документов с соответствующими резолюциями или пометками возвращаются обратно в аппарат той разведки (политической или военной), которая их отправила руководству страны, для дальнейшей работы с ними. Затем они поступают в архив разведки и становятся недоступными для независимых исследователей. Архив разведки — святая святых ведомства, и никогда ни при каких обстоятельствах чужака и близко не подпустят к его дверям. И здесь не имеют значения ни законы о рассекречивании в связи со сроком давности, ни череда десятилетий, прошедших после получения документа. К примеру: в архиве знаменитого ГРУ (Главного разведывательного управления), а там все документы секретны или совершенно секретны, хранятся документы военной разведки Российской империи периода 80-х гг. прошлого века. Четыре войны прошло, империя исчезла, её преемник Советский Союз развалился, а документы столетней давности засекречены до сих пор. Какой смысл в этом — известно только руководству разведки. Исследователям знать этого не дано.

У Службы внешней разведки такое же положение. В архиве стеллажи забиты папками с фотокопиями подлинных документов Форин Офис и других английских учреждений, полученных перед Второй мировой войной от членов знаменитой кембриджской пятёрки — и ни одной так нужной историкам публикации. Ни одной публикации по документам 1920-х гг. и первой половины 30-х, когда разведкой руководил Артузов. А что касается периода 1940–1941 гг., то сообщая в печати агентурные донесения, вообще не указывают, кому они докладывались и на какой высокий уровень шла эта ценнейшая информация, если она туда шла, а не отправлялась в мусорную корзину. Двухтомник документов «1941 г.» является характерным примером такого использования разведывательной информации политической разведки. Десятки агентурных донесений — и ни одного адресата, ни одной фамилии того, кому она была доложена, если она была доложена, а не осела в архиве разведки. Ведь не имея никаких данных о прохождении информации «наверх», исследователь может предположить и такой вариант. И остаётся только одно — искать информацию разведки в других архивах, «копать» в архивах государственных, не связанных с ограничениями ведомственных архивов, а также писаными и не писаными законами разведки.

* * *

3 августа 1931 г. командующий войсками Квантунского округа (так в документе) генерал-лейтенант Хондзио отправил в Токио доклад, адресованный военному министру генералу Минами по вопросу об образовании маньчжуро-монгольского государства под протекторатом Японии и мировой гегемонии империи. Доклад развивал и дополнял основные положения уже знаменитого к тому времени меморандума Танака, но уже с учётом военно-политической обстановки 1931 г. в Дальневосточном регионе. В этом документе генерал утверждал, что: «Теперь настало время решительных действий, и мы должны присоединить Маньчжурию, Монголию и Сибирь к Японии и образовать одну мощную и единственную в мире Империю» (3). Он также считал, что возрождение Китая, существование Советской России и усиление влияния Америки в восточной части Тихого океана — всё это в корне несовместимо с основной политикой империи.

Конечно, генерал не советовал сразу же начинать войну с могущественной Америкой. Сил и материальных ресурсов для этого у империи в 31-м ещё не было. Поэтому и предлагал стремительно занять важные в стратегическом отношении пункты Китая и Советской Сибири, усилить армию и обеспечить Японию всеми нужными продуктами и материалами, чтобы она в этом отношении была бы совершенно независима. Он утверждал, что: «Мы (т. е. Япония) должны совершенно парализовать боеспособность Китая и Советской России и привести эти государства в такое состояние, чтобы они в короткий срок не могли оправиться, оказывать нам сопротивление и восстановить своё прежнее положение» (4). За высокопарными и витиеватыми фразами было твёрдое желание разгромить обе страны, занять обширный плацдарм на материке, совершенно недоступный для главного противника — Америки и создать там мощную военно-экономическую базу агрессии в сторону азиатского материка и стран Южных морей.

Генерал предлагал после занятия важных стратегических пунктов в Китае и Сибири, чтобы империя начала разрабатывать природные богатства во вновь занятых странах, удовлетворяя нужды императорского флота по государственной обороне и по оттеснению американского влияния к востоку от Гавайских островов. Он также считал, что необходимо при удобном случае занять Филиппинские острова, чтобы обеспечить господство империи в западной части Тихого океана. Хондзио определял следующий порядок действий: первый шаг — захват Маньчжурии и Монголии, вторым — необходимо использовать КВЖД для вторжения в Сибирь, чтобы занять её до Верхнеудинска и принудить Советскую Россию отдать Японии территорию, лежащую к востоку от реки Лена вплоть до Берингова пролива. В докладе предусматривалось создание Дальневосточного государства, по типу Маньчжуро-монгольского. Контроль за обоими государствами предусматривался со стороны лиц, назначаемых и утверждаемых Японией.

В докладе отмечалось, что: «Если указанные выше страны будут управляться нами, то в течение не более 10 лет благосостояние и процветание нашей империи превзойдёт благосостояние Америки. Какое тогда государство в мире осмелится оказывать нашей империи противодействие?» (5). Конечно, при разработке такого грандиозного плана не были забыты южные острова и архипелаги в Индийском океане, а также Австралия и Новая Зеландия, которые должны были войти в состав империи. Вот такие «скромные» планы были у командующего Квантунской армией. А что же в перспективе? Здесь фантазия генерала разгулялась в полной мере. «Согласно оставленному нам нашим покойным Великим Императором наказу, обязанность нашего народа, а вместе с тем и его процветание, заключаются в том, что он должен в первую очередь покорить весь Китай и всю Азию, а потом всю Европу и Африку, господствуя на всём громадном Восточном полушарии и разграничив сферу мирового владычества с Америкой» (6).

Скромное желание, США — американский континент, а всё остальное наше. Но вот сил и средств для выполнения этих мечтаний у империи не было. Конечно, любой японский генерал может писать и мечтать о чём угодно. Но если после меморандума генерала Танака появляется подобный доклад, то это уже тенденция, которую можно назвать «синдромом Квантунской армии». Возможно, что присутствие на азиатском континенте действовало на японских генералов несколько возбуждающе, и фантазия у них разыгрывалась сверх всякой меры.

Генерал рекомендовал военному министру, а через него и правительству поторопиться. По его мнению, в настоящее время Советская Россия и Китай уже идут по пути возрождения и готовятся к будущей войне, но сила их пока слаба. Поэтому надо воспользоваться теперешним удобным моментом и стремительно двинуть мощную японскую армию, чтобы одним ударом сломить сопротивление Китая и России.

Вот такие предложения военный министр Японии получал от своих подчинённых. Командование и офицерский состав Квантунской армии отличались чрезмерной воинственностью и желанием повоевать, разумеется победоносно. Что касается самого доклада, то по содержанию он мало отличался от меморандума Танака. Можно было бы не обратить особого внимания на этот документ, но он был получен в Москве только в марте 32-го, когда японская агрессия в Маньчжурии была в самом разгаре, подтверждая основные положения доклада. Поэтому в Разведупре отнеслись к нему серьёзно, доложив его содержание Ворошилову, а возможно и Сталину. Весной 32-го доклад дополнял тревожную информацию о предполагаемой войне Японии против СССР в ближайшее время.

И вот за несколько месяцев до начала агрессии, в июле 1931 г., Высший военный совет империи рассматривает и утверждает проект реорганизации армии, основной целью которого являлось оснащение войск новейшей военной техникой и расширение производственных мощностей военной промышленности. Реорганизация армии, согласно этому проекту, была рассчитана на семь лет (1932–1938), но в Токио торопились, и реорганизацию начали уже в 1931 г., ведя её усиленными темпами. Основное внимание уделялось военно-воздушным силам и противовоздушной обороне, а также механизации и моторизации армии на основе производства современной техники (7).

К июлю 1931 г. в штабе Квантунской армии была завершена разработка плана оккупации Маньчжурии. План был направлен в генштаб и в том же месяце утверждён его начальником. После проведения целого ряда совещаний с дипломатами и представителями монополий армейское командование приступило к практическому воплощению этого плана в жизнь.

Закончился первый этап планировавшейся японской агрессии, выразившийся в подготовке захвата плацдарма на континенте. Интересно отметить, что в приговоре Токийского трибунала, этом итоговом документе тщательной трёхлетней работы юристов многих стран, было зафиксировано, что «военные планы японского генштаба с начала рассматриваемого периода (с 1928 г.) предусматривали в качестве первого мероприятия оккупацию Маньчжурии. В японских военных планах захват Маньчжурии рассматривался не только как этап в завоевании Китая, но также как средство обеспечения плацдарма для наступательных военных операций против СССР в будущем».

В состав Квантунской армии перед вторжением входила 2-я пехотная дивизия и шесть отдельных батальонов охранных войск ЮМЖД. Пехотные, артиллерийские и кавалерийские полки дивизии были расквартированы в крупнейших городах южной Маньчжурии. Общая численность армии составляла около 15 тысяч человек. По плану, разработанному штабом Квантунской армии, проведение операции возлагалось именно на эти части. Мобилизация дивизий, расположенных на японских островах, и их переброска на континент не предусматривались. И хотя китайские войска, дислоцированные в Маньчжурии, обладали огромным численным превосходством, в штабе Квантунской армии не сомневались в победе. На всякий случай в боевую готовность были приведены части 19-й и 20-й пехотных дивизий, расположенных в Корее, а в метрополии были подготовлены к отправке одна пехотная дивизия и одна пехотная бригада.

Согласно расчётам, сделанным в Токио, войну нужно было закончить в кратчайший срок, используя раздробленность китайских вооружённых сил в Маньчжурии. Все операции должны были освещаться в прессе только как карательные экспедиции, употреблять слово «война» на страницах газет запрещалось. И японскому народу, и мировому общественному мнению все боевые действия должны были преподноситься только как инцидент, имеющий чисто внутренний характер. Подобная трактовка событий должна была устранить повод для вмешательства в войну других государств. Особое значение придавалось тому, чтобы привлечь на свою сторону отдельных китайских генералов с их армиями и натравить их друг на друга. Первым этапом плана предусматривался захват китайских городов, расположенных на трассе ЮМЖД. После этого, если ни Лига Наций, ни США не вмешаются в конфликт, должен был последовать захват остальной территории Маньчжурии (8).

Японское командование тщательно готовилось к захвату Маньчжурии, сохраняя свои приготовления в глубокой тайне. И всё-таки на страницах газет иногда появлялись тревожные, как предвестники бури, сообщения.

5 сентября 1931 г. корреспондент ТАСС сообщил из Токио, что японские газеты в течение последнего времени поднимают большой шум вокруг убийства во Внутренней Монголии капитана японского генштаба Накамура. По их сообщениям капитан совместно с двумя спутниками занимался исследованием Хинганского хребта и был убит китайскими солдатами. В кругах военного министерства, как сообщили те же японские газеты, открыто говорят о необходимости в ответ на убийство Накамура оккупировать часть маньчжурской территории.

7 сентября в Москву из Шанхая поступает короткое сообщение корреспондента ТАСС, которое не оставляет сомнения в том, как развернутся события в ближайшие дни: «Как сообщают из Маньчжурии, мукденские правительственные круги (правительство Маньчжурии. — Е.Г.) встревожены увеличением японских гарнизонов в Корее и Маньчжурии на одну дивизию и организацией около Дайрена военно-воздушной базы. Мукденские китайские газеты расценивают эти мероприятия как переход японской политики на путь вооружённого захвата Маньчжурии». Японскому командованию не удалось скрыть подготовку к агрессии на континенте.

Конечно, в Москве получали информацию об обстановке на Дальнем Востоке не только из сообщений тассовских корреспондентов. С полной нагрузкой работала агентура разведывательного отдела штаба ОКДВА на территории Маньчжурии. Полученная разведывательная информация обрабатывалась, анализировалась и отправлялась командованию ОКДВА и в Москву в виде военно-политических сводок с подробными оценками обстановки. В сводке № 8 от 1 января отмечалось, что во всех значительных пунктах по линии КВЖД японцы усиливают свою разведывательную работу и увеличивают сеть своих агентов. Ходят слухи о подготовке Японией какой-то грандиозной провокации в Маньчжурии в результате которой якобы советские консульства будут вынуждены покинуть пределы Китая. Маньчжурская агентура военной разведки подтверждала сведения о намерении Японии усилить свои вооружённые силы в Маньчжурии для обеспечения проведения агрессивной политики на континенте. Были подтверждены данные о намерении перебросить в начале 1931 г. в Маньчжурию дивизию, усиленную отдельной кавалерийской бригадой, артиллерийской бригадой и авиационным полком. В китайских военных кругах усиление японских войск было расценено как намерение японского правительства оказать давление на Мукден в первую очередь в вопросах железнодорожного строительства и как переход Японии к более активной политике (9).

В военно-политической сводке по Китаю и Японии № 10 на 1 марта отмечалось, что японская разведка проявляет большую активность, усиленно вербуя новых агентов по линии КВЖД. Японские агенты вели полный учёт всех лиц, прибывающих из СССР, и собирали сведения об их политических убеждениях. В сводке также указывалось, что в последнее время Япония проявляла особый интерес к западной линии КВЖД. Агентура японской разведки собирала сведения о состоянии и работе этого участка трассы, и по линии посылались офицеры для производства топографических работ. В документе отмечалось, что эти сведения заслуживают доверия. В сводке отмечалось, что приход к власти партии Сейюкай означает крайнюю агрессивность Японии в Китае. А Северная Маньчжурия представляется этой партии тем спасительным «кораблём», который выведет Японию из тяжёлого экономического и политического положения. Основной вывод этого документа заключался в том, что: «…В настоящее время Северная Маньчжурия как никогда становится тем узловым вопросом на Дальнем Востоке необходимость разрешения которого для Японии, Китая и США становится настоятельным и безотлагательным. Всё вместе взятое заставляет прийти к определённому выводу о крайней серьёзности положения в Северной Маньчжурии. Подготовка новой провокации весной этого года идёт усиленными темпами» (10).

Подобные военно-политические сводки выпускались 4-м (разведывательным) отделом штаба ОКДВА регулярно. Иногда в этих документах были и ошибки по срокам начала японской агрессии в Маньчжурии, но общая тенденция нарастания напряжённости в дальневосточном регионе была определена верно.

Захват Маньчжурии

К 17 сентября все части Квантунской армии, расквартированные на Ляодунском полуострове и в городах Южной Маньчжурии, были приведены в полную боевую готовность. В этот же день приказ о приведении в боевую готовность корейской группы войск японской армии получил из Токио генерал-губернатор Кореи Угаки.

Повод для разжигания конфликта был найден с помощью японских диверсантов. Они заложили взрывчатку и взорвали железнодорожный путь южнее Мукдена. Этого оказалось достаточно для того, чтобы японские войска начали боевые действия. В ночь на 19 сентября на казармы китайских войск и на китайский военный аэродром обрушились тяжёлые снаряды японских орудий. На сонных китайских солдат рушились перекрытия и стены. На аэродроме горели самолёты и ангары. Китайские войска и охранная полиция, а их общая численность составляла около 10 тысяч человек, не выдержали артиллерийского огня и разбежались, а китайские лётчики покинули аэродром. И хотя японских солдат было всего лишь около 500, они заняли основные военные объекты Мукдена и центральные кварталы города.

Через полчаса после «разрушения» пути около Мукдена командир японского гарнизона в Чаньчуне, втором по величине городе Маньчжурии, «почувствовал» угрозу своим войскам со стороны китайского гарнизона города, мирно спавшего в своих казармах. Он приказал начать выступление японских частей в три часа ночи 19 сентября. Однако на этот раз японские расчёты не оправдались. Китайские солдаты по собственной инициативе, не дожидаясь приказов командиров, оказали японским войскам упорное сопротивление и заставили их отступить на исходные позиции. Вскоре под прикрытием артиллерийского огня японские части вновь перешли в наступление, и лишь к середине дня город был ими захвачен. Потери японских войск в Чанчуне составили около 400 человек убитыми и ранеными (11).

К вечеру 20 сентября все крупные города к северу от Мукдена до реки Сунгари были захвачены японскими войсками. Китайские части в беспорядке отступали на северный берег реки. Операция была проведена молниеносно, и это ещё раз указывало на то, что план агрессии был разработан заранее и во всех деталях. После войны, когда стали известны многие документы, выяснилось, что по плану, разработанному в генштабе, завершением первого этапа боевых действий являлся выход японских войск на рубеж Сунгари. Дальнейшие операции в Северной Маньчжурии планировалось провести позднее, когда будет ясна реакция китайского правительства, а также Англии, Франции, США и Германии по поводу захвата Японией Южной Маньчжурии (12).

Что же произошло в это время в столице островной империи? Узнав о начале агрессии, премьер-министр Японии Вакацуки, занимавший более сдержанную позицию во внешней политике страны, почтительно испросив аудиенцию у «сына неба», изложил ему позицию правительства. Премьер-министр предлагал прекратить агрессию и вернуть войска на Ляодунский полуостров. Вразумительного ответа от императора не последовало. Тогда Вакацуки пришлось обратиться к военному министру генералу Минами, которому подчинялись генштаб и командующий Квантунской армией и который имел право дать приказ о прекращении наступления и отводе войск. Но генерал ответил премьеру, что «отступление не в традициях японских воинов». Приказ об отводе войск может оказать отрицательное моральное воздействие на японских солдат, и поэтому речь может идти только о продолжении наступательных операций в Северной Маньчжурии. Чтобы успокоить премьера, генерал заявил, что «операции в Маньчжурии предприняты не только в целях защиты жизни и интересов японских граждан и их собственности в этом районе, но и в целях создания барьера на пути распространения коммунизма в целях предотвращения советской угрозы интересам Японии и других великих держав в Китае» (13). Пугалом антисоветской угрозы размахивали в Токио ещё в 1931 г., когда для такой угрозы ещё не было серьёзных оснований.

Первые сообщения о событиях в Маньчжурии поступили в Москву из Шанхая, Токио и других городов днём 19 сентября. Сообщения были тревожные: боевые действия частей Квантунской армии начались вблизи от КВЖД. Всё это не могло не беспокоить руководство Наркомата иностранных дел, и в тот же день в девять часов вечера японский посол Хирота был приглашён к заместителю наркома Карахану.

Карахан сообщил послу о занятии японскими войсками Мукдена и боях в Маньчжурии и поинтересовался, имеется ли у него какая-либо информация на этот счёт. Никакой серьёзной информации у японского дипломата не оказалось. Он лишь сказал, что в единственной телеграмме, полученной посольством, сообщалось, что в Мукдене никакого сражения не было и там «всё благополучно». Заместитель наркома ответил послу, что эта информация значительно более скудна, чем та, которой уже располагают в Москве. Хироте было заявлено, что событиям в Мукдене советской стороной придаётся самое серьёзное значение, и от имени правительства СССР его попросили дать разъяснения в связи с тревожными событиями в Маньчжурии (14).

Но никаких разъяснений со стороны японского посольства не последовало. 22 сентября Хирота был приглашён уже к наркому иностранных дел Литвинову, но и на этой встрече он утверждал, что никакого ответа из Токио якобы до сих пор не получил. И лишь 25 сентября, во время новой встречи с Литвиновым, о которой попросил наркома сам посол, Хирота сообщил, что получил от своего правительства информацию о положении в Маньчжурии.

Согласно его словам, японское правительство приняло первоначальное решение о нерасширении военных действий, и японские войска в настоящее время оттянуты в зону ЮМЖД. Их численность составляет 14 400 человек. Японские части первоначально были двинуты в маньчжурскую провинцию Гирин, но позднее большая часть их была оттянута в Чанчун, в район ЮМЖД. Японский посол заявил, что в Мукдене и других местах нет военной оккупации и в них функционирует старое управление. Что касается слухов о посылке Японией войск в Харбин, то такие слухи вздорны. Посол заверил наркома, что у советского правительства не должно быть поводов для беспокойства, так как положение постепенно смягчается (15).

Эта информация явно не соответствовала действительности, и японского дипломата можно было бы уличить во лжи. Но поскольку это было официальное заявление, то оно было принято советской стороной к сведению.

13 октября правителю Маньчжурии Чжан Сюэляну командованием Квантунской армии был предъявлен ультиматум, совершенно неприемлемый для китайской стороны. Япония требовала организации в Маньчжурии и Внутренней Монголии «независимого» правительства, перехода всех китайских железных дорог в Маньчжурии под полный контроль концерна ЮМЖД, передачи в полное распоряжение Японии крупнейших городов Маньчжурии, запрещение китайским войскам находиться в Мукдене и Гирине. Японские войска, получив подкрепления из Кореи, стремились продвинуться к северу, ведя наступление вдоль трассы ЮМЖД. После первоначальных успехов штаб Квантунской армии спланировал Цицикарскую операцию. Цицикар был крупным экономическим центром Северной Маньчжурии и находился на стыке важнейших операционных направлений. Его захват давал возможность японским войскам перерезать трассу КВЖД и продвигаться вдоль железной дороги к советским границам в северо-западном и юго-восточном направлениях.

К концу октября почти вся Южная Маньчжурия была захвачена японскими войсками. К этому времени уже стало ясно, что никакого вмешательства в японо-китайские дела со стороны других стран не предвидится и Япония могла действовать совершенно свободно, не опасаясь никаких последствий. На заседании Лиги Наций велись бесконечные дискуссии, навязанные Японией, о её праве вести карательные операции для «безопасности японских граждан», и конца этим дискуссиям не было видно. США, видя, что их экономическим интересам в Китае ничего не угрожает и что остриё японской агрессии направлено на север против советских дальневосточных границ, также не вмешивалось в маньчжурские события. В Вашингтоне ничего не имели против того, чтобы войска Квантунской армии продвигались на север подальше от сфер влияния США в Центральном Китае.

Для того чтобы начать наступление на Цицикар, нужен был предлог, который выглядел бы солидно в глазах мирового общественного мнения. Поступили просто. Купили за юани или иены «генерала» Чжан Хайпина, обосновавшегося в городе Таонань. Организовав на японские деньги «армию» в шесть тысяч человек, он двинул её на Цицикар, который обороняли китайские части под командованием генерала Ма. В коротком бою воинство «генерала» было разбито и отброшено от города, но во время боёв было взорвано три моста на железной дороге Таонань — Цицикар. Дорога принадлежала японцам, и повод для нового наступления был весьма подходящим. Если из-за одного взрыва на железной дороге захватили всю Южную Маньчжурию, то из-за трёх взорванных мостов можно было, по мнению японского командования, захватить такой город как Цицикар. Тем более что части генерала Ма вели оборонительные работы вокруг этого города, а это «угрожало безопасности японской армии». Задача уничтожения китайских частей не ставилась, чтобы иметь в дальнейшем предлог для их преследования и движения японских войск на север к советским границам.

В состав группировки по захвату Цицикара входило около 10 тысяч солдат и офицеров, лёгкие и тяжёлые орудия, бронемашины, танки, бронепоезда и самолёты. И хотя её численный состав уступал армии генерала Ма, она значительно превосходила её в боевой технике. Наступление на Цицикар началось 2 ноября и закончилось 19 ноября вступлением японских войск в город. В результате японские передовые отряды вышли на КВЖД, получив возможность продвигаться вдоль этой железнодорожной магистрали.

Реакция Москвы

Начало оккупации Маньчжурии в Москве встретили довольно спокойно. Возможно, что причиной этого было то, что события начали развиваться достаточно далеко от дальневосточных границ страны. Было ещё не ясно, куда повернёт остриё японской агрессии — к Северу против СССР или к Западу. В самом начале оккупации в Разведупре считали, что после захвата Мукдена японская агрессия на континенте повернёт в западном направлении в сторону Великой Китайской стены и Пекина. Уже к 20 октября 1931 г., после получения первой информации из Маньчжурии и из других источников, в Управлении была составлена краткая справка о японской интервенции в Китае и оккупации Южной и Центральной Маньчжурии.

В документе отмечалось, что японская интервенция в Китае является не только попыткой расширения японских позиций в Китае, но и подготовкой к войне против СССР. И здесь опять, как и в 1931 г., в Управлении вспомнили Францию, которую даже осенью 32-го продолжали считать вдохновительницей антисоветской коалиции. В этом документе, подписанном Берзиным, говорилось: «3) расширение влияния Японии в Центральной Маньчжурии (распространение этого влияния на КВЖД) позволяет Франции надеяться на долю участия в подготовке стратегического плацдарма в Северной Маньчжурии для будущей интервенции против СССР…» (16). Итак, опять интервенция, но уже на Дальнем Востоке. Очевидно, очень это слово нравилось аналитикам военной разведки.

Что же касается дальнейшего расширения японской агрессии, то здесь выводы аналитиков были достаточно оптимистичны: «По последним сведениям японские части, группирующиеся в районе Мукдена, начинают продвижение к югу по Пекин-Мукденской железной дороге в сторону Цзинчжоу, где в настоящее время концентрируются войска Чжан Сюэляна. Эти сведения указывают на расширение японской оккупации к югу. Активность японцев в направлении Северной Маньчжурии пока ограничивается формированием провинциальных и областных правительств японской ориентации…» (17). В общем, пока ничего серьёзного — быстрый выход частей Квантунской армии к нашим дальневосточным границам пока не планируется. Интересна рассылка этого документа. Справку отправили: Ворошилову, Гамарнику, Егорову, Постышеву, Молотову и в ИККИ Мифу.

В Кремле (в кабинете Сталина) первая реакция на события в дальневосточном регионе была зафиксирована, по рассекреченным документам, только в декабре.

* * *

Цицикар был захвачен 19 ноября. Станция, расположенная на трассе КВЖД, захвачена, китайские части отошли от города в северо-восточном направлении, и путь к забайкальским границам Союза был открыт. Возможно, что эти события и послужили основанием для беспокойства Сталина. 27 ноября он писал Ворошилову, который находился в отпуске: «Дела с Японией сложные, серьёзные. Япония задумала захватить не только Маньчжурию, но, видимо, и Пекин с прилегающими районами через Фыновско-Чжалоновских людей, из которых попытается потом образовать правительство Китая в противовес нанкинцам. Более того, не исключено и даже вероятно, что она протянет руку к нашему Дальвосту и, возможно, к Монголии, чтобы приращением новых земель пощекотать самолюбие своих китайских ставленников и возместить за счёт СССР потери китайцев. Возможно, что этой зимой Япония не попытается тронуть СССР. Но в будущем году она может сделать такую попытку…» Сталин сообщил Ворошилову об успешном дипломатическом маневрировании, позволившем СССР сохранить «нормальные» отношения с Токио, и закончил письмо: «Всё это, конечно, неплохо. Но не это теперь главное. Главное теперь — в подготовке обороны на Дальнем Востоке» (18). Усиление ОКДВА и укрепление границ дальневосточного региона выдвигалось на первый план уже в конце 1931 г.

Сейчас историкам ещё трудно представить весь объём разведывательной информации, которую получал Сталин после оккупации Маньчжурии. В сталинском фонде (РГАСПИ, фонд 558) рассекречены пока ещё только четыре дела с информацией ИНО ОГПУ и информацией Особого отдела ОГПУ за период с 1932 по 1935 г. Если верить некоторым достаточно хвастливым публикациям историков Службы внешней разведки о том, что Сталину клали на стол сотни листов полученных разведкой документов каждый месяц, то тогда то, что сейчас рассекречено — капля в море разведывательной информации получаемой генсеком. К тому же среди рассекреченных папок разведывательной информации нет ни одной папки с информацией Разведупра. Трудно поверить, что такая мощная разведывательная организация не представляла ему обзорные и политические доклады и имеющиеся в Управлении документы. Если бы у Берзина было чем похвастаться, то он, конечно, не упустил бы возможности и положил бы на стол «хозяина» всё наиболее ценное, что у него было. Так что информация Разведупра была у Сталина, но пока она не рассекречена и недоступна историкам и исследователям.

Информация политической разведки поступала из двух источников. Первый — информация агентуры ИНО, включая и документальную информацию. Второй источник — информация Особого отдела. Этот отдел имел свою агентуру в иностранных посольствах в Москве. Имел и свою службу по вскрытию и фотографированию дипломатических вализ. Особенно это касалось японской дипломатической почты, которая отправлялась экспрессом Москва — Владивосток. Отлично работали и сотрудники Специального отдела, руководимого Глебом Бокием, который занимался перехватом и дешифровкой иностранных дипломатических телеграмм и радиограмм. Эти разнообразные источники информации позволяли ОГПУ докладывать высшему политическому, военному и дипломатическому руководству страны подробную информацию о замыслах и действиях основных противников: Германии и Японии, а также правительств Англии, Франции, Италии и США. Источников информации у этой организации было гораздо больше, чем у военной разведки, и в начале 30-х в извечном соперничестве двух разведок ОГПУ явно переигрывало Разведупр.

В июле 1931 г. в японском посольстве в Москве произошла знаменательная встреча, которой суждено было войти в историю и японской разведки, и японо-советских отношений. В кабинете посла встретились посол Хирота, военный атташе подполковник Касахара и генерал-майор Харада. Генерал был командирован в Европу японским генштабом с особыми заданиями, связанными с подготовкой к выступлению в Маньчжурии, и ехал сухопутным путём транссибирским экспрессом Владивосток — Москва. Беседа была откровенной, и все присутствовавшие высказывались без всяких недомолвок называя вещи своими именами. После беседы Касахара составил два документа. Он написал памятную записку о мнении японского посла Хирота и отправил её начальнику генштаба. Вторым документом был конспект доклада, представленный генерал-майору Харада, в котором военный атташе высказал своё мнение о положении в Советском Союзе, о вооружённых силах и о перспективах возможной войны между Японией и СССР.

Сотрудник японского военного атташата, завербованный ОГПУ, сфотографировал документы, и фотокопии попали в Особый отдел. Там сделали перевод, который и пролежал в отделе до 31 декабря. В конце года, когда стало ясно, что японская агрессия в Маньчжурии продолжает расширяться, продвигаясь на Север, Сталин, очевидно, затребовал информацию от своих разведок о дальнейших планах Японии и её действиях на азиатском континенте. И руководство ОГПУ 19 декабря 1931 г. представило ему имевшуюся в Особом отделе информацию. Сопроводительное письмо за № 4183, подписанное зампредом ОГПУ Балицким, начиналось фразой: «Просьба лично ознакомиться с чрезвычайно важными подлинными японскими материалами, касающимися войны с СССР». Документы были представлены с грифами «Совершенно секретно, документально, перевод с японского» (19).

Очевидно, для генсека это был первый серьёзный и обстоятельный материал о планах Японии и о возможной войне империи против Советского Союза. И изучал он его, если судить по многочисленным пометкам, очень внимательно. Затем материалы, как особо важные, попали в его личный архив, где и пролежали до 1998 г., когда были рассекречены и стали доступны исследователям.

Первым документом было резюме беседы посла Хирота с генерал-майором Харада от 1 июля 1931 г. Этот короткий документ стоит привести полностью: «Посол Хирота просит передать его мнение начальнику Генштаба Японии по вопросу о том, следует ли Японии начать войну с Советским Союзом или нет, считаю необходимым, чтобы Япония стала на путь твёрдой политики в отношении Советского Союза, будучи готовой начать войну в любой момент. Кардинальная цель этой войны должна заключаться не столько в предохранении Японии от коммунизма, сколько в завладении Советским Дальним Востоком и Восточной Сибирью».

Мнение посла, к тому же высказанное начальнику генштаба о необходимости войны с государством, в котором он был аккредитован и с которым поддерживались нормальные дипломатические отношения, заслуживало внимания, и Сталин отчеркнул весь абзац, поставив против него цифру «один».

Конспект доклада Касахара, представленный генералу, также был тщательно прочитан и изучен, если судить по многочисленным пометкам Сталина. В первом разделе доклада даётся оценка общего положения в Советском Союзе и отмечается: «СССР в настоящий момент энергично проводит пятилетний план строительства социализма. Этот план ляжет в основу грядущего развития Советского государства. Центральное место в этом плане занимает тяжёлая индустрия, в особенности те отрасли промышленности, которые связаны с увеличением обороноспособности страны…» Во втором разделе, где анализируется состояние вооружённых сил страны, военный атташе даёт оценку военной политике СССР, отмечая при этом: «В принципе СССР вовсе не агрессивен. Вооружённые силы организуются исходя из принципа самозащиты. Советский Союз питает страх перед интервенцией. Рассуждения о том, что постоянное прокламирование внешней угрозы является одной из мер внутренней политики, имеющей целью отвлечь внимание населения, вполне резонны, но всё же основным стимулом в деле развития вооружённых сил СССР является страх перед интервенцией».

Касахара правильно подметил основные положения в развитии вооружённых сил страны. После первой военной тревоги 1926–1927 гг., когда стало ясно, что воевать нечем (современной авиации и современных танковых войск не было), основные усилия в пятилетием плане были направлены на то, чтобы создать техническую базу для отпора возможной агрессии.

После анализа развития военно-воздушных сил и бронетанковых войск СССР Касахара приходит к выводу: «Не подлежит никакому сомнению, что Советский Союз в дальнейшем, по мере развития экономической мощи и роста вооружённых сил, начнёт переходить от принципа пассивной обороны к агрессивной политике». Вывод, надо признать, если подходить объективно к истории страны, был правильным. В 1939–1940 гг., когда военная мощь многократно возросла но сравнению с 1931 г, внешняя политика стала жёсткой и агрессивной. Судьба Прибалтики, Польши, Финляндии и Бессарабии — наглядный пример такой политики. Но это в будущем, а в 1931 г. обстановка была другой.

Японский разведчик с дипломатическим паспортом даёт свою оценку обстановки в дальневосточном регионе: «Настоящий момент является исключительно благоприятным для того, чтобы наша Империя приступила к разрешению проблемы Дальнего Востока. Западные государства, граничащие с СССР (Польша, Румыния), имеют сейчас возможность выступить согласованно с нами, но эта возможность постепенно будет ослабевать с каждым годом». Именно этот абзац был подчёркнут Сталиным, когда он внимательно читал доклад. Касахара предлагал воспользоваться подходящим моментом и попробовать добиться своих целей мирным путём. Очевидно, он имел в виду покупку в первую очередь Приморья за умеренную плату: «Если мы сейчас, проникнутые готовностью воевать, приступим к разрешению проблемы Дальнего Востока, то мы сможем добиться поставленных целей не открывая войны. Если же возникнет война, то она не представит для нас затруднений». И в будущем подобные предложения о покупке чужих земель появлялись на страницах японской прессы, когда предлагали купить у Советского Союза северную часть Сахалина также по умеренной цене. Конечно, текст доклада не предназначался для Сталина, и автору в страшном сне не могло присниться то, что он с ним ознакомится. Поэтому можно только представлять, что чувствовал руководитель, а к тому времени и диктатор огромной страны, читая эти строки. На полях против них появилось его замечание: «Значит мы до того запуганы интервенцией, что сглотнём всякое издевательство?» Предложение Касахара о «покупке», подкреплённое штыками армии и орудийными стволами флота, сильно задело Сталина. Автор просмотрел в архиве несколько сот страниц информации, которые легли на стол Сталина, но больше нигде не встретил такой эмоциональной оценки.

Как оценить подобный доклад с точки зрения истории? Любой военный атташе — разведчик и сотрудник генштаба. И его предложение в данном случае воспользоваться благоприятной обстановкой и начать войну в какой-то мере выражало точку зрения руководства генштаба. Японский офицерский корпус всегда был агрессивно настроен по отношению к северному соседу. А после неудачной интервенции, когда пришлось, ничего не добившись, с позором возвращаться на острова и подсчитывать потери и убытки, эта агрессивность вспыхнула с новой силой. Интервенция на советском Дальнем Востоке была первым поражением японской армии с момента её создания. И офицеры армии, и в первую очередь офицеры генштаба и Квантунской армии, горели желанием взять реванш, выбрав удобный момент. Военному атташе казалось, что удобный момент наступил, и он откровенно высказал своё мнение в докладе. Высказывать мнение о положении в стране пребывания было его прямой обязанностью. Подобные оценки давали военные атташе многих стран. И если исследователи когда-нибудь доберутся до докладов советских военных атташе начальнику Генштаба или наркому, то там тоже можно будет найти много весьма откровенных высказываний. Так что Касахара был не одинок, и нельзя судить его слишком строго за высказанные пожелания. Тем более что в 1931-м это были только пожелания, а до их практического осуществления должны были пройти годы и годы тяжёлого труда по увеличению и усилению японской армии. Выражаясь современным языком, доклад был чем-то вроде протокола о намерениях — не более. Но это теперешние оценки, а тогда подобные высказывания оценивались по-другому.

История с двумя документами, добытыми разведкой, имела и продолжение. В январе 1932-го во влиятельной японской газете «Ници-ници» появилась серия статей под общей шапкой: «Оборона японской империи». Автором был генерал-лейтенант Хата, советник военного министерства империи. Зимой 1931-го начались первые мероприятия по усилению ОКДВА. На Дальний Восток потянулись воинские эшелоны, и это сразу же было замечено агентурой японской разведки. Поэтому в статьях Хата появились фразы о том, что «СССР обладает достаточной мощью, чтобы протянуть руку на Восток», и произойдёт «усиление военной активности» СССР после выполнения первой пятилетки. Основной вывод генерал-лейтенанта: «Совершенно бесспорно то обстоятельство, что СССР является крупной угрозой для Японии с точки зрения национальной обороны». Информация об этих статьях поступила в Москву от корреспондента ТАСС в Токио в начале января 1932 г.

Прогноз в этих статьях был определён правильно. Начиная с 1932 г., дальневосточная группировка советских войск усиливалась значительно быстрее, чем группировка Квантунской армии. В результате выполнения первой и особенно второй пятилетки Советский Союз стал обладать достаточной мощью, чтобы протянуть руку на Восток. В соревновании «кто кого» империя проигрывала. В итоге к 1937 г. советские войска на Дальнем Востоке превосходили Квантунскую армию в полтора раза при абсолютном превосходстве в средствах подавления: артиллерии, авиации и танках. Поэтому вывод статьи о том, что СССР является крупной угрозой для Маньчжурии, но не для японских островов, был правильным. Но в 1931-м статьи вызвали недовольство в Москве. Конечно, Хата был не одинок в своих выступлениях. В Японии хватало и других авторов, которые на страницах газет и журналов выступали с тех же позиций.

* * *

Следующей целью японской агрессии в Маньчжурии был захват Харбина, которому командование Квантунской армии придавало исключительное значение. Этот крупнейший политический и экономический центр Северной Маньчжурии насчитывал в то время около 400 тысяч жителей. Он был расположен на берегу судоходной Сунгари и являлся крупным речным портом и железнодорожным центром на стыке КВЖД и Хухайской железной дороги, идущей к Благовещенску.

При разработке плана захвата Харбина японское командование полностью использовало опыт захвата Цицикара. Осуществить этот план должна была всё та же 2-я пехотная дивизия и приданные ей для усиления технические части, которые овладели Цицикаром. К 3 февраля 1932 г., переброшенные на автомобилях из Чанчуна, они вышли на исходные позиции южнее Харбина. А утром 4 февраля 74 японских орудия, сосредоточенные не трёхкилометровом участке прорыва передовых позиций противника, открыли огонь по китайским войскам. Их поддерживали два бронепоезда, а с воздуха бомбардировку проводили 36 самолётов. Под прикрытием артиллерийского огня 26 танков и бронемашин перешли в атаку вместе с японской пехотой. На следующий день началась артиллерийская подготовка, бомбардировка и штурм главной линии обороны Харбина. Днём 5 февраля японские части полностью овладели городом.

После захвата Харбина и в Москве, и в Хабаровске с тревогой ждали дальнейшего развития событий в Маньчжурии. Очевидно, считали, что японские войска быстро оккупируют всю Северную Маньчжурию, выйдут к советским дальневосточным границам, и весной 32-го может начаться вооружённый конфликт между Японией и Советским Союзом, к которому войска ОКДВА в то время ещё не были готовы. Подобное предположение высказывало и руководство военной разведки в своих регулярных разведывательных сводках, которые докладывались высшему военному руководству страны.

Так, в сводке № 14 от 5 марта 1932 г. сообщалось, что последние агентурные сведения с Запада и Востока указывают на готовящееся якобы весной 1932 г. выступление Японии против СССР. Сообщались и различные варианты выступления. По одним данным, выступление выразится в нападении Японии на Приморье, по другим, одновременно с выступлением Японии должны выступить Польша, Румыния и лимитрофы. По тем же данным, якобы намечается соглашение между Японией, США, Англией, Францией и Китаем. При этом Японии поручается нападение на СССР. Сводку подписали руководители военной разведки Берзин и Никонов (20).

В очередной сводке № 16 от 14 марта отмечалось, что, по агентурным данным, за последнее время среди японских военных и правительственных кругов заметно большое оживление и ожидается в ближайшее время принятие решения в отношении выступления против СССР. Это сообщение подтверждалось и дополнительной информацией. По агентурным данным от 4 марта, Токио считает, что война с СССР неизбежна. Тревожная информация поступала и из Маньчжурии. По полученным сведениям от белых, японская миссия в Харбине заявляет, что выступление Японии против СССР намечается на апрель — май текущего года. Основным направлением считается Приморье с одновременными диверсиями из Трёхречья против Забайкалья. На этот раз сводку подписал заместитель Берзина и начальник агентурного отдела Мельников (21).

Тревожная информация продолжала поступать в Москву от агентуры и от зарубежной прессы, мнение которой также учитывалось в Разведупре. Сводка № 17 от 17 марта начиналась с сообщения о мобилизации в Японии 6 пехотных дивизий, из которых 4, возможно, будут направлены в Китай. Иностранная пресса также сообщала о призыве на военную службу запасных второй очереди. По тем же агентурным данным, 16-я пехотная дивизия доведена до штатов военного времени и готова к выступлению. Также по агентурным данным, генерал Араки заявил на конференции командиров дивизий, что реформа армии в связи с исключительным положением несвоевременна, и поэтому император дал отсрочку. Такая реакция высшей власти была вполне естественной — нельзя одновременно готовиться к войне и заниматься реорганизацией армии (22).

Также по сообщениям агентуры японское командование решило предложить маньчжурскому правительству потребовать от СССР выполнения советско-китайского соглашения от 31 марта 1924 г. в отношении Монголии.

В этой же сводке говорилось о новом плане интервенции против СССР, но уже при помощи Лиги Наций. По агентурным данным, этот план представлялся в следующем виде: Япония обращается в Лигу Наций с просьбой воздействовать на СССР в смысле отвода частей Красной Армии от границ Маньчжурии. Лига Наций обращается к СССР с предложением отвести свои войска от маньчжурской границы, чтобы избежать военного конфликта. И если Советский Союз откажется выполнить это предложение, то Япония получит санкцию на оккупацию Приморья с Владивостоком. В этом случае она могла бы рассчитывать на политическую и материальную поддержку остальных держав в конфликте с СССР который якобы может возникнуть летом 32-го (23).

27 марта 1932 г. Берзин и Никонов подписали очередную разведывательную сводку № 20, которая была отправлена начальнику Штаба РККА Егорову. Характерным для этого документа было то, что он был составлен «по агд» — то есть по агентурным данным без использования других источников информации. По этим данным, в связи с достигнутым соглашением между Китаем и Японией об эвакуации японских войск из Шанхая, центр внимания правительственных кругов Японии переносится в Маньчжурию, при этом в Токио активно обсуждаются полученные сведения о сосредоточении частей Красной Армии на границах Маньчжурии. «Военные круги убеждены, сообщается в сводке, что для усиления развития Японии необходимо присоединение Маньчжурии и Монголии. Маньчжурия является первой линией обороны, должна быть обеспечена занятием всей территории вплоть до Байкала — только при этом условии Япония может быть спокойна за свой ближайший тыл» (24). Но в японском генштабе считали, что если СССР выполнит первую пятилетку и приступит ко второй, то судьба империи, как первоклассной державы, будет решена Красной Армией.

И опять в этой сводке, также как и в предыдущих документах Разведупра, говорится о роли Франции в дальневосточных делах, которая на конференции в Женеве по разоружению якобы только ищет выигрыша времени для того, чтобы осуществить войну на Дальнем Востоке. В этом же документе говорилось, что «По агд, заслуживающим доверия, устанавливается, что Франция твёрдо рассчитывает на войну между Японией и СССР…» (25) и настаивает в Токио, чтобы Япония создала повод к войне. Сообщалось, и опять по агд, что японские дипломаты в Берлине начали обработку германских чиновников в антисоветском духе в связи с перспективой японо-советской войны. В общем все крупнейшие мировые державы якобы очень хотят, чтобы Япония как можно скорее начала войну против СССР.

Все сводки были доложены наркому и начальнику Штаба РККА. Можно не сомневаться, что эта информация была доложена Сталину и отправлена в Хабаровск Блюхеру. Конечно, руководство военной разведки обязано было докладывать «наверх» всю агентурную информацию, которая поступала в 4-е Управление. Но на этот раз информация, к счастью, оказалась ошибочной. Части Квантунской армии были измотаны непрерывными боями, нуждались в отдыхе и пополнениях. Кроме того, начавшееся в Маньчжурии широкое партизанское движение требовало немедленных действий со стороны японских войск. Требовалось время и для того, чтобы как-то обустроиться на захваченной огромной территории и создать какую-то государственную структуру. Поэтому было решено отложить дальнейшее продвижение к советским границам.

Этот курс «на примирение» с СССР взят теперешним военным командованием и правительством. За превентивную войну против СССР стоит молодое офицерство, которое считает, что теперь для этого самое благоприятное время и что промедление смерти подобно, так как военная мощь СССР на Дальнем Востоке растёт громадными темпами. Поэтому идеолог молодого офицерства военный министр генерал Араки считает, что воевать против нашей страны надо сейчас, а не в 1935 г., когда численность и вооружение ОКДВА значительно возрастут.

14 июня 1932 г. начальник 4-го управления Штаба РККА направил Ворошилову и Егорову информацию о планах японского генштаба по оккупации Монголии. Этот агентурный материал был получен из японского военного источника в Берлине, и в нём давалась оценка действий Японии по захвату Монголии. При этом имелась в виду как Внутренняя Монголия, принадлежащая Китаю, так и Внешняя Монголия, то есть МНР. Японский источник отмечал в своём сообщении: японский генштаб считает, что правительство СССР из-за опасения вызвать военное столкновение с Японией примет меры к тому, чтобы не допустить использование китайцами советской территории для борьбы с японскими войсками в Маньчжурии. В Токио считали, по информации этого источника, что, вероятно, это решение советского правительства будет сопровождаться большой внутренней борьбой в Кремле и что Сталину будет нелегко подчинить себе те военные круги, которые считают, что партизанское движение настолько выгодно для Советского Союза, что его стоит поддерживать, даже идя на риск вызвать войну с Японией (26). Поэтому в Кремле будет найден компромисс, который сведётся к тому, что советский генштаб получит право использовать территорию Внешней Монголии для поддержки тех сил, которые будут ослаблять позиции Японии в Маньчжурии и военную мощь Японии. На этой территории, считали в японском генштабе, будет осуществляться сотрудничество между китайскими партизанскими силами и русскими.

У японского генштаба было довольно странное мнение о позиции Москвы в 1932 г. Сталин имел уже достаточно власти для того, чтобы держать в узде руководство РККА. И вряд ли кто-нибудь из высшего руководства армии высказал бы идею о предоставлении советской территории для организации и вооружения китайских партизанских отрядов, особенно учитывая международную обстановку в дальневосточном регионе. Пойти на это означало бы дать повод для военного конфликта с Японией, а это было совершенно неприемлемо для Москвы в 32-м. Усиление ОКДВА только начиналось, и до создания устойчивого военного превосходства над Квантунской группировкой было ещё далеко.

В японском генштабе, по данным японского военного источника, высказали и другую версию возможных событий. Считался возможным вариант, при котором «…советский генштаб получит право использовать территорию советской Монголии для поддержки тех сил, деятельность которых ослабляет не только позиции в Маньчжурии, но и военную мощь Японии вообще. На территории Советской Монголии будет осуществлено и сотрудничество между теми китайскими силами, которые будут вести борьбу с Маньчжурией и русскими» (27). Иными словами, китайские войска, преследуемые частями Квантунской армии, могут отойти не в Забайкалье по западной ветке КВЖД, а своим ходом к восточной границе МНР на её территорию, получить там помощь вооружением, боеприпасами, продовольствием, медикаментами и после отдыха и перегруппировки продолжать с монгольской территории вооружённую борьбу против японской армии.

Поэтому Япония должна сосредоточить всё своё внимание на Монголии, так как обеспечение безопасности Маньчжурии будет невозможно до тех пор, пока в Монголии сохраняется положение, которое постоянно угрожает этой безопасности. И Япония должна готовиться к тому, чтобы выступить против МНР, на территории которой будут якобы формироваться китайские партизанские отряды, а для этого надо приготовить свои войска для оккупации обеих Монголий.

Если говорить о практических действиях Японии, сообщал источник, то они могут свестись к тому, что Япония пошлёт ультиматум правительству Советской Монголии, требуя разоружения банд, нападающих на Маньчжурию. Если же СССР вмешается и выступит на стороне МНР, то на военное выступление Япония вынуждена будет ответить военной силой. Возникающая обстановка будет весьма благоприятна для Японии, так как на её стороне будет содействие великих держав и Китая. При этом интересы Японии сводятся к тому, чтобы через использование японского вопроса создать международный конфликт с СССР, чтобы ослабить его позиции в Монголии и Китае.

Монгольская проблема выходила на передний план. Летом 32-го ОКДВА была ещё слишком слаба для вооружённого конфликта с империей из-за Монголии. Советских войск в Монголии не было, не было и правовой базы для вмешательства в её дела с другими государствами в виде протокола о взаимной помощи, как в 36-м. Численность и техническое оснащение монгольской армии не шли ни в какое сравнение с частями Квантунской армии, а количество советских военных советников в ней было значительно меньше, чем в середине 30-х. В случае поворота частей Квантунской армии с северного на западное направление и их вторжение в МНР, судьба республики была бы предрешена. Это была одна из причин того, что базой китайского партизанского движения в Маньчжурии была советская, а не монгольская территория.

* * *

К августу 32-го начальник штаба ОКДВА, он же начальник штаба Дальневосточного фронта в военное время, закончил разработку оперативного плана для Дальнего Востока и представил его на утверждение Блюхера. Это был первый документ, который был разработан в штабе ОКДВА. В дальнейшем подобные документы разрабатывались там ежегодно с учётом меняющейся военно-политической обстановки, численности ОКДВА и численности Квантунской армии. Поскольку план 32-го разрабатывался впервые, то стоит остановиться на этом документе более подробно.

Дальневосточный фронт, в случае войны, имел две основные задачи: оборонять территорию Дальневосточного и Восточно-Сибирского краёв и поддерживать революционный порядок на этих территориях. Задача о поддержании порядка ставилась в связи с волнениями среди казачества после начала коллективизации. В Москве и Хабаровске считали, что в случае войны с Японией волнения могут вспыхнуть с новой силой. Армия МНР по этому плану имела задачу оборонять территорию республики и обеспечивать правый фланг Забайкальской армии. В плане отмечалось, что несмотря на противоречия крупных империалистических держав на Дальнем Востоке (США, Англия, Япония, Франция) Япония в случае военного выступления против СССР получит финансовую и материально-техническую поддержку этих держав.

Отрицательным фактором для Японии, по мнению разработчиков плана, является недостаточное, ещё в 1932 г., освоение территории Северной Маньчжурии. Партизанское движение на её территории сейчас отвлекает значительные силы Квантунской армии и затрудняет военное и политическое закрепление Японии на захваченных территориях. В то же время японский генштаб последовательно и систематически подготавливал на материке плацдарм для действий против Советского Союза. Достраиваются основные железнодорожные линии, строятся шоссейные дороги. Оборудуются аэродромы в Харбине, Цицикаре, Гирине, Мукдене, Чанчуне, Фугдине. Строятся авиабазы в Таонане на 60 самолётов и Солуне на 40 самолётов.

Штаб фронта считал, что с началом войны нужно взять курс на широкое развёртывание всех революционных сил, развёртывание партизанского движения в Маньчжурии и создание партизанского движения в Корее. При этом считалось, что в Маньчжурии перспективы партизанского движения твёрдые и обширные, а вот в Корее их меньше. Учитывалась и возможность использования против МНР вооружённых сил монгольских князей. События весны и лета 32-го показывают также вероятность повторения попыток поднять вооружённое восстание против МНР внутри республики, но уже в обстановке войны. Политико-моральное состояние и уровень дисциплины японской армии признавались достаточно устойчивыми и высокими. В плане отмечалось, что борьба Красной Армии на Дальнем Востоке потребует огромного напряжения сил и средств, особенно учитывая весьма большое удаление армий ДВФ от питающих центров, наличие единственной железнодорожной магистрали, пролегающей почти на всём протяжении в непосредственной близости от границы, и очень малое количество шоссейных и грунтовых дорог. Такая оценка обстановки была дана в первом оперативном плане.

Летом 32-го в Маньчжурии, по данным военной разведки, находилась треть состава вооружённых сил империи мирного времени.

Считалось, что там были 2, 8, 10, 14, 19 и 20-я пехотные дивизии, отдельная Южно-Маньчжурская пехотная бригада, одна кавалерийская бригада и ряд технических частей. Этими силами без подкреплений с островов японская армия не сможет перейти в решительное наступление. Поэтому вполне вероятно, что части Квантунской армии только в предмобилизационный период, совершив короткий бросок, подойдут к нашим границам, оставаясь до этого периода в центральных районах Маньчжурии. По предположениям 4-го Управления, японская армия должна была наносить удар на читинском направлении (Трёхречье — КВЖД — Солунь) примерно 16–18 дивизиями при поддержке авиации и конницы. На приморском направлении должны были действовать 10–11 дивизий, со вспомогательной операцией — вдоль Сунгари и на Де-Кастри. Предусматривалась и возможность десанта на фронте залив Америка — остров Русский силами двух дивизий. Такими были оценки аналитиков разведки. Но в штабе ОКДВА считали, что «более вероятными являются первоначальные действия японской армии против Приморской армии с целью её ликвидации и захвата Приморья и с последующим ударом по Забайкалью. Этот вариант также учитывался и 4-м Управлением Штаба РККА» (28). В штабе ОКДВА считали, что после начала войны крупные боевые столкновения возникнут во владивостокском, гродековском, сунгарийском и нижнеамурскиом направлениях. И только позже в зависимости от результатов первоначальных действий на благовещенском, читинском и иманском направлениях.

В соответствии с этими предположениями оборона фронта должна была строиться на пограничных рубежах (строящихся укреплённых районах) по основным операционным направлениям: маньчжурском, благовещенском, сунгарийском, имамском, гродеково-полтавском и хунчунском. Оборона маньчжурского направления возлагалась на Забайкальскую армию в составе четырёх стрелковых и одной кавалерийской дивизий. Благовещенское и Сунгарийское направление обороняет Амурская группа войск в составе двух стрелковых дивизий и отряда Амурской флотилии. Иманское, гродеково-полтавское и хуньчунское направление обороняет Приморская армия в составе трёх стрелковых и одной кавалерийской дивизий. МСДВ в составе флота, одной стрелковой дивизии, 9-й бригады береговой обороны и Нижне-Амурская группа в составе одной стрелковой дивизии и отряда мониторов флотилии обороняют морское побережье. При этом Амурская и Нижнее-Амурская группы войск поступают в непосредственное подчинение командующему фронтом, а для создания управления Амурской группы используется управление особого колхозного корпуса. В резерве фронта остаются три стрелковые дивизии, пребывающие по оперативному сосредоточению между 20 и 40-м днём после начала мобилизации (М-20 — М-40), один стрелковый полк и дивизион мониторов флотилии (29).

В плане также предусматривались задачи армиям и группам войск. Забайкальская армия должна была по особому приказу командующего фронтом не позже второго дня мобилизации овладеть рубежом озеро Далай-нор — река Аргунь и прочно на нём закрепиться, чтобы выиграть время для сосредоточения армии и приведение в оборонительное состояние основного рубежа обороны по линии строящегося Забайкальского укреплённого района. План обороны должен был также предусматривать активное обеспечение правого фланга действиями монгольской армии, которая должна была сосредоточиться в районе Югожзырь, Тамцак-Булак и Баин-Тумень. Амурская группа войск должна была быть готова отражать попытки противника форсировать Амур в районе Благовещенска и устья Сунгари, а также Уссури в районе Жаохэ. Кроме того, она должна была быть готова по особому приказу командующего фронтом форсировать Амур на сунгарийском направлении. Для этого она усиливалась одной стрелковой дивизией из фронтового резерва. Очевидно, при разработке этого варианта учитывались успешные действия в этом районе в 1929 г.

Приморская армия осуществляла оборону Приморья, чтобы не допустить вторжения противника на нашу территорию в иманском и приханкайском направлениях. При этом для обороны должны были использоваться рубежи строящихся укреплённых районов. МСДВ должны были оборонять южное побережье Приморья, а Нижне-Амурская группа войск: Де-Кастри и устье Амура, чтобы не допустить высадки десанта противника и проникновение его сухопутных и морских сил вверх по течению реки.

Особые задачи ставились ВВС фронта. 19-я тяжелобомбардировочная бригада должна была нанести удар по токийским военным заводам. Запасными целями были военные заводы района Осака и сталелитейные заводы в районе Явато. Время вылета — в первый, в крайнем случае второй день войны по условной телеграмме. Две другие эскадрильи этой бригады при наличии морских целей (флот Японии) в радиусе 600 км от Владивостока действуют по морским судам противника. При отсутствии флота эти две эскадрильи производят ночную бомбардировку Харбинского аэродрома или железнодорожного узла и военных складов. После выполнения этих задач вся 19-я авиабригада передаётся в полное распоряжение командующего МСДВ. Армейские ВВС (32-я и 18-я авиабригады) подчиняются командующими армиями и выполняют боевую работу по их заданиям (30).

22 марта 1932 г. в оперативном управлении Штаба РККА была составлена справка о возможности выступления Японии против СССР в 1932 г. Сотрудники управления проанализировали всю имеющуюся у них информацию и пришли к выводу, что в результате захвата Маньчжурии военная опасность на Дальнем Востоке чрезвычайно усилилась. Приближение японской армии к дальневосточным границам страны и превращение Маньчжурии и Внутренней Монголии в японский плацдарм в значительной степени ускоряют и приближают опасность нападения на дальневосточные границы СССР и на МНР.

Но это была общая оценка обстановки в дальневосточном регионе. Применительно к весне 1932 г. аналитики считали, что для Японии основной задачей является её закрепление в Маньчжуро-Монголии. Эта задача может быть успешно выполнена только при условии раздела Китая и усилении влияния Японии в Северном Китае. Поэтому в первой половине 1932 г. Япония не заинтересована в немедленном, непосредственном вооружённом столкновении с СССР, что отвлекло бы и затруднило выполнение основной задачи и ослабило бы её перед будущим японо-американским столкновением. Наши аналитики считали, что действия Японии в Маньчжурии и Северном Китае санкционируются США, Англией и Францией лишь как действия, направленные против СССР.

В этом документе, как и во всех оперативных документах первой половины 1932 г. значительное внимание было уделено позиции Франции в дальневосточном конфликте. «Франция заинтересована в разделе Китая и укреплении своего влияния на юго-западе Китая. Она толкает Японию на выступление против СССР, дабы отвлечением нашего внимания на Восток облегчить интервенцию с Запада. Кроме того, Франция надеется получить разрешение своих интересов на КВЖД» (31). Англия, по мнению наших аналитиков, также заинтересована в отвлечении Японии на Север и во втягивании Японии в длительную авантюру против СССР и расширении её влияния в Маньчжуро-Монголии, а не в Китае. Также в этом должны были быть заинтересованы и США, для которых маньчжурская авантюра Японии могла бы быть приемлемой лишь в случае столкновения между Японией и СССР, что привело бы к ослаблению японского империализма и СССР. Поэтому для этой страны было бы также желательно направить всё внимание Японии на Север. В общем, по мнению штаба РККА, все великие державы хотят, чтобы Япония ввязалась в военную авантюру против Советского Союза.

Но для успешной войны против СССР Японии, по мнению Штаба РККА, нужно было достроить в Маньчжурии несколько железных дорог, переоборудовать порты северной Кореи для приёма японских войск, подготовить аэродромы и базы в Маньчжурии, а также политически закрепиться в Маньчжурии и Монголии и иметь спокойный тыл в Северном Китае. Ничего этого у неё в 1932-м ещё не было, и требовалось очень много времени и сил, чтобы этого добиться. Поэтому, считали в штабе: «Эти факторы являются сдерживающими в разрешении вопроса непосредственного нападения на СССР весной 1932 г.» (32). Но, считали в Штабе РККА, «если вопрос о начале интервенции весной или летом 1932 г. будет решён Францией, США и Англией, если про этом Японии будет представлена значительная финансовая поддержка и будет гарантирована крупная территориальная компенсация за счёт СССР, Китая и МНР, то Япония не задумываясь выступит против СССР в качестве застрельщика интервенции или весной, или летом 1932 г.» (33).

В выводах этого документа, а он был, конечно, не единственным, также говорится, что Япония не начнёт войну против СССР ни весной, ни летом 1932 г., хотя Япония и готовится к этой войне. Но в заключение опять утверждение аналитиков о возможной интервенции. «В случае, если вопрос об интервенции на Западе будет решён в ближайшее время, Япония, получив крупную финансовую поддержку и компенсации за счёт Китая, СССР и МНР, может стать застрельщиком интервенции» (34). Очень не хотели расставаться с идеей интервенции в московских кабинетах Штаба РККА.

В начале июня в Москву поступил доклад из Токио. Военный атташе Ринк высказывал своё мнение о положении в Японии, об угрозе возможной войны, о взаимоотношениях империи с великими державами в бассейне Тихого океана. Обычный доклад аккредитованного в столице империи военного разведчика. Ринк писал, что по имеющейся у него информации к апрелю 1932 г. японская армия была приведена в полную мобилизационную готовность. Первоочередные дивизии фактически были мобилизованы. 9, 11 и 14-я дивизии были мобилизованы полностью и находились в Шанхае, 2-я дивизия находилась в Маньчжурии. Остальные дивизии первой очереди могли быть мобилизованы и подготовлены к отправке в течение 3–4 дней.

Но военный атташе отмечал в докладе не только полную мобилизационную готовность японской армии, но и явное замешательство у японского командования и явную нерешительность и неопределенность в политике японского правительства. Создавалось впечатление, что разработанные ранее планы нарушены и что правительству и командованию придётся их переработать и перестроить, а также изменить свой политический курс по отношению к СССР. Осенью 1931 г., когда было принято решение о начале агрессии на континенте, японское командование могло рассчитывать к весне 1932 г. захватить всю Маньчжурию, закрепиться там и быть готовым к нанесению удара по СССР. К лету 1932 г. обстановка изменилась и вопрос об агрессии оказался гораздо сложнее, чем он мог показаться японскому командованию в начале. К этому времени чётко выявились все противоречия в регионе, изменилась обстановка, да и соотношение сил на Дальнем Востоке стало достаточно ясным. К этому времени для японского правительства и военного командования стало ясно, что нападение на СССР может привести к очень тяжёлым последствиям, поэтому надо ограничиться более скромной задачей — захватом и закреплением Маньчжурии. Даже для этого, как показал опыт боёв, потребуется громадное напряжение сил империи. В Токио в правительственных кабинетах и в генштабе явно переоценили свои силы.

Основной причиной, заставившей руководство империи пересмотреть свои дальнейшие планы, был провал шанхайской операции. Захватить этот город японским войскам не удалось. После упорных боёв пришлось возвращаться обратно на острова и искать причину очередной неудачи. Второй причиной была развернувшаяся, с нашей помощью, партизанская война. Масштабы этого явления явно не учитывали в столице империи, а перспективы её окончания не просматривались даже в перспективе. Сюда можно добавить возросшие экономические трудности в самой стране и, может быть, основное — очень тщательное изучение силы и мощи РККА. В связи с тем, что перед японским командованием встал вопрос о возможной войне с СССР, изучению возможного противника придавалось первостепенное значение. При этом выяснилось, что японская армия значительно отстала в техническом отношении по сравнению с РККА. Пришлось признать, что по авиации, танкам и химии РККА стоит на первом месте в мире.

И последнее, что хотелось бы отметить в этом докладе. В нём ни слова не говорится о возможной интервенции против СССР с Запада в 1932 г. да ещё с участием Франции. Не просматривалась такая интервенция при взгляде из Токио. Наоборот, военный атташе, хорошо знавший обстановку в столице империи, подчёркивал в своём докладе, что «Япония здесь наткнулась на единый фронт САСШ, Англии и Франции и оказалась совершенно изолированной. После этого произошёл резкий поворот фронта против САСШ и Лиги Наций и усилились примирительные тенденции по отношению к СССР». Вот такой была оценка военного дипломата, хотя и с оговоркой, что: «Ставка идёт на привлечение французского капитала для эксплуатации Маньчжурии и укрепления финансового положения самой Японии. Взамен этого Франция требует агрессивной политики и по отношению к СССР, толкая Японию на войну с СССР» (35).

Выводы из всего сказанного были достаточно благоприятными. На данный период времени Япония вынуждена отказаться от своих агрессивных планов по отношению к СССР и занять, может быть и временно, примирительную позицию. Этот курс «на примирение» взят военным командованием во главе с заместителем военного министра генералом Койсо и правительством Сайто. Таким образом, считал Ринк, угрозы военного нападения на Дальний Восток в 1932 г. нет, и у страны есть время, чтобы продолжить усиление ОКДВА. И для читателя небольшая историческая справка об этом разведчике и военном дипломате:

Ринк Иван Александрович.

Латыш, из крестьян. Родился в 1886 г. в Курляндской губернии. В 1910 г. окончил Виленское военное училище и начал службу в российской армии. В начале Первой мировой войны воевал на русско-германском фронте, получив за участие в боях три ордена. Затем четыре года германского плена и в 1918 г. возвращение на родину. В русской армии дослужился до штабс-капитана. В РККА с 1919 г., участник Гражданской войны. Был командиром пулемётной команды и ударно-огневой бригады. Участвовал в боях на Восточном фронте, в Северной Таврии и Крыму, Чечне и Дагестане. За участие в Гражданской войне был награждён двумя орденами Красного Знамени. Для того времени это было много. После войны в 1922–1923 гг. окончил годичные Высшие Академические курсы при Военной академии и продолжал службу в войсках помощником командира 16-й и 48-й стрелковых дивизий.

Как боевой командир, имевший хорошее военное образование и владевший английским, французским, немецким и персидским языками, он не мог пройти мимо начальника военной разведки, и Берзин предложил ему должность военного атташе в Афганистане, где Ринк и проработал первый срок с мая 24-го по ноябрь 26-го. Затем работа в центральном аппарате Разведупра помощником начальника 3-го информационного отдела. После приобретения необходимого разведывательного опыта в ноябре 1928 г. опять на второй срок военным атташе в Афганистан до октября 30-го. После возвращения в Москву опять работа у Берзина начальником 4-го отдела управления. С этой должности он уходит в мае 31 — го на военно-преподавательскую работу начальником восточного факультета Военной академии. В феврале 32-го в момент обострения обстановки на Дальнем Востоке Берзин отправляет его военным атташе в Токио. Выбор был удачным, и Ринк без перерывов проработал там до октября 37-го. Затем вызов в Москву, арест 7 октября 1937 г., высшая мера наказания и расстрел в тот же день 15 марта 1938 г. 30 июня 1956 г. он был полностью реабилитирован (36). Такой была судьба этого одарённого военного дипломата и разведчика.

* * *

Только через год после захвата Цицикара командование Квантунской армии решило провести Хинганскую операцию. Эта годовая передышка была полностью использована командованием ОКДВА для усиления Забайкальской группы войск, укрепления забайкальской границы и создания мощной группировки войск на этом стратегическом направлении. Операция проводилась в ноябре — декабре 1932 г. Её целью являлся захват западной ветки КВЖД, туннелей и перевалов Большого Хингана, выход частей Квантунской армии к границам Советского Союза и МНР, а также разгром войск китайского генерала Су Биньвеня, который командовал двумя пехотными бригадами общей численностью около 9000 человек. Китайские войска располагались на железнодорожных станциях КВЖД от Цицикара до пограничной станции Маньчжурия.

Основная идея плана, разработанного в штабе Квантунской армии, заключалась в том, чтобы разбить китайские войска по частям, пользуясь их разбросанностью: на первом этапе — отрезать и уничтожить первую охранную бригаду и все части, которые находились восточнее Большого Хингана. На втором этапе предполагалось оттеснить остатки войск Су Биньвеня к границе Советского Союза, где и уничтожить их. Для проведения операции в Цицикаре были сосредоточены две пехотные бригады 7-й и 14-й пехотных дивизий, один пехотный полк 8-й пехотной дивизии, две кавалерийские бригады. Всего девять пехотных и шесть кавалерийских полков, 66 орудий, 15 танков и 32 автомобиля, 36 самолётов. Численность группировки составляла около 21 000 человек. Это в 2,5 раза превышало численность войск Су Биньвеня. В отношении техники китайские войска были просто безоружны в сравнении с частями Квантунской армии (37).

Информация о намечающейся операции поступила в Москву за три дня до её начала. 27 ноября Ворошилов получил шифровку из Харбина в переданную через шифровальный отдел НКИД. Консул Славутский сообщал, что по «всем данным японцы собираются развернуть серьёзное наступление против Су. Если японцы действительно намерены выйти за Хинган и преследовать Су, то нужно учесть невыгодность для японцев ухода Су в Чахар и Жехэ (из Солуна выставляется заслон). Напрашивается мысль, не собираются ли вытолкнуть войска СУ в СССР или Внешнюю Монголию. Это поставит перед нами ряд сложных вопросов, связанных с переходом войск и интернированием их, а также создаётся опасность инцидента в пограничной полосе Внешней Монголии. Всё зависит от хода развёртывания операций и направления давления со стороны японцев…» (38).

С шифровкой был ознакомлен начальник Штаба РККА Егоров. Он согласился с мнением консула и наложил резолюцию на телеграмме: «Наверняка японцы будут действовать именно так. Необходимо подготовить мероприятия…» Информация из Харбина была отправлена в Хабаровск, и командование Забайкальской группы войск было предупреждено о возможных событиях на маньчжурской границе.

Для наступления на китайские войска японская группировка у Цицикара была разделена на две группы. 30 ноября сковывающая группа в составе трёх пехотных полков с 15 танками и двумя дивизионами артиллерии начала наступление на железнодорожные станции западной ветки КВЖД. Благодаря огромному техническому превосходству и обходным маневрам японских кавалерийских полков части 1-й бригады китайских войск были разгромлены. Потеряв 1500 человек убитыми и ранеными, остатки бригады в составе 3000 человек прорвались на Запад в район Барги… 26 ноября начали наступление части ударной группировки японских войск. 14-я пехотная бригада с дивизионом артиллерии на вездеходных автомашинах начала обходный маневр в направлении станции Чжаланьтунь в тыл частям 1-й китайской бригады. 1 декабря станция была взята, штаб 1-й бригады и бронепоезд были захвачены. Отсюда 14-я пехотная бригада в железнодорожных поездах и на автомобилях начала наступление на Хайлар. Части 2-й китайской бригады отступали по трассе КВЖД к советской границе. 4 декабря японские войска заняли станцию Бухэ-ду, а 6 декабря — станцию Хайлар. Остатки войск Су Биньвеня, не оказывая никакого сопротивления, бежали к границе СССР. Погрузившись в вагоны, они во главе с Су Биньвенем в количестве 5500 человек перешли границу СССР в районе станции Маньчжурия и были интернированы (39).

В этой операции японское командование впервые применило крупные массы конницы для решения самостоятельных оперативно-тактических задач, причём на наиболее удобном хайларском направлении. Была также создана и успешно действовала смешанная ударная группа из конницы и моторизованной пехоты. Подобное соединение создавалось в японской армии впервые, и опыт показал его полную целесообразность. Китайское командование в хинганской операции не проявило искусства управления войсками. Китайские войска совершенно не были подготовлены к маневренной войне. Упорно обороняясь на занятых позициях, они не умели отражать обходы и охваты противника.

В декабре 32-го после окончания Хинганской операции закончился последний этап оккупации Маньчжурии. На всех основных операционных направлениях: в Приморье, в устье реки Сунгари, против Благовещенска и в Забайкалье части Квантунской армии вышли к советским границам. Получив плацдарм на материке, они стали перед частями ОКДВА лицом к лицу. Но это уже была ОКДВА не 1931 г. Москва полностью использовала предоставленную передышку и за 32-й год на Дальнем Востоке сделала очень многое. Огромная работа, проделанная в 32-м, позволила спокойно смотреть в будущее.

Усиление ОКДВА в 1932 году

Конфликт на КВЖД закончился полным разгромом китайских войск. Все спорные вопросы были урегулированы, взаимоотношения между двумя странами нормализовались, и ОКДВА осталась в том же состоянии, в котором она была во время конфликта. Увеличивать группировку войск на Дальнем Востоке не было смысла. После окончания конфликта на обширной территории от Байкала до Владивостока осталось всего шесть стрелковых дивизий и две кавалерийские бригады. Для прикрытия тысячекилометровых границ от Байкала до Владивостока этого было, конечно, недостаточно, но ничего дополнительного для прикрытия дальневосточного региона Москва в то время дать ещё не могла. Поэтому решили прикрыть два стратегических направления: одно в Забайкалье от пограничной станции КВЖД Маньчжурия в направлении на Читу и дальше к Байкалу, а второе — в Приморье также по линии КВЖД с выходом к Владивостоку. Остальные направления — благовещенское и хабаровское — оставались без прикрытия. Здесь надеялись на ширину Амура и боевые корабли Амурской флотилии, так хорошо показавшие себя во время конфликта на КВЖД.

Армия имела на вооружении 88 самолётов, 16 танков, 20 танкеток, 4 бронемашины и два бронепоезда, по одному на каждое стратегическое направление. На вооружении частей было 352 орудия среднего и крупного калибра, 1060 станковых и 1370 ручных пулемётов. Очень слабым было оснащение автотранспортом: 95 легковых и 273 грузовых и специальных автомашин, а также 50 тракторов на всю армию, которая имела 40 100 человек и 12 000 лошадей (40). Очень слабым было управление войсками. Командующий армией Блюхер должен был управлять частями Приморской группы, расположенными в районе Владивостока, и частями Забайкальской группы, расположенными от Читы до Иркутска. При тогдашнем состоянии техники связи такое управление в военное время было очень ненадёжным.

Планы дальнейшего увеличения Дальневосточной группировки требовали уже иных принципов управления войсками. Было очень трудно, а в военное время и невозможно управлять из Хабаровска за тысячи километров войсками в Чите и Владивостоке. Такая система в военное время могла бы и не функционировать. Поэтому в Москве приняли решение создать для Забайкальской и Приморской группировок собственные органы управления, подчинённые штабу армии в Хабаровске. Таким образом, создавалась промежуточная структура между штабом армии и многочисленными стрелковыми, кавалерийскими и механизированными частями.

Реорганизацию ОКДВА начали уже в феврале 1932 г. Забайкальская группа войск была сформирована с 1 февраля 1932 г. на основании приказа Реввоенсовета СССР № 005 от 18 февраля 1932 г. Управление группы дислоцировалось в Чите, и на его формирование был обращён личный состав управления 18-го стрелкового корпуса, части которого располагались на территории Восточно-Сибирского края и Якутской АССР. В состав группы входили: 35, 36, 57 и 94-я стрелковые и 15-я кавалерийская дивизии. В «Положении об управлении группы» было сказано, что управление группы фактически является управлением неотдельной армии, в функции которого входит: выполнение заданий командования ОКДВА по оперативной и военно-экономической подготовке частей группы, а также руководство боевой подготовкой личного состава. По такому же принципу тем же приказом было создано Управление Приморской группы войск с дислокацией в г. Ворошилов. Она также фактически являлась управлением неотдельной армии, но на приморском направлении. На укомплектование этого управления был обращён личный состав управления Приморского стрелкового корпуса ОКДВА. В состав этой группы входили: 1, 26 и 40-я стрелковые и 8-я кавалерийская дивизии. Этому же управлению подчинялась и морская оборона Владивостока — главной базы пока ещё не существующего Тихоокеанского флота. Первым командующим этой группы был назначен Сергей Вострецов — герой конфликта на КВЖД.

Непосредственно Полевому управлению ОКДВА во глава с Реввоенсоветом армии подчинялись: Амурская речная флотилия, 2-я стрелковая дивизия, полки которой прикрывали строящиеся укреплённые районы в Николаеве и Де-Кастри, а также район Хабаровска, 12-я стрелковая дивизия в районе Благовещенска и 21-я стрелковая дивизия, прикрывавшая районы Имама и Спасска на севере Приморья. Такова была структура войск Дальнего Востока. Структура была достаточно удачной и просуществовала до 17 мая 1935 г. (41).

Уже в конце 31-го начались мероприятия по усилению войск в дальневосточном регионе. Письмо Сталина Ворошилов воспринял как прямое указание по усилению войск ОКДВА. И уже в декабре 31-го командующий армией получил директиву о перегруппировке войск. Эти мероприятия были связаны с усилением ОКДВА и передислокацией отдельных частей армии для прикрытия основных направлений возможных ударов частей Квантунской армии.

Для усиления обороны Владивостока предусматривалось перебросить 40-ю стрелковую дивизию. Её части должны были расположиться в городе и его окрестностях, а также на Русском острове. Начало передислокации войск должно быть начато 20 января. Из состава Сибирского военного округа (СибВО) на Дальний Восток перебрасывалась 21 — я стрелковая дивизия в район Хабаровск, Иман, Спасск. Начало переброски частей намечалось на 28 января. 12-я стрелковая дивизия передислоцировалась отдельными полками в район Де-Кастри и Николаевска-на-Амуре. Её дивизионные части оставались в районе Хабаровска. Передислокация — с 12 февраля. Предусматривалось также усиление технических частей. Они перебрасывались из внутренних военных округов, их дислокация предусматривалась в отдалённых районах Дальнего Востока около маньчжурской границы и очень часто вдали от крупных населённых пунктов.

В январе 32-го из внутренних военных округов намечалось отправить на Дальний Восток отдельные части технических войск: два танковых батальона (один батальон МС-1 и один Т-26), три дивизиона АРГК, один химический батальон и батальон связи для штаба армии в Хабаровске. Для прикрытия с воздуха Владивостока, Хабаровска, Спасска, Николо-Уссурийска и стратегического моста через реку Зея из европейской части страны намечалось перебросить пять зенитных артиллерийских дивизионов. На Дальнем Востоке начала создаваться мощная система противовоздушной обороны. Всё нужно было перебрасывать срочно, и Транссибирская магистраль переходила на график работы военного времени. На Дальнем Востоке запахло порохом, и этот запах хорошо чувствовался в Москве. Первые части, которые отправлялись через всю страну к Тихому океану, предполагалось разместить в крупных населённых пунктах: Владивостоке, Хабаровске, Имане, Спасске, Николаевске-на-Амуре, Николо-Уссурийске. В этих городах имелся жилищный фонд, и вновь прибывающие части размещались в достаточно приличных условиях. В директиве от 31 декабря также сообщалось, что «все остальные указания, связанные с усилением ОКДВА, будут даны на месте моим заместителем т. Гамарником, который выезжает 28-го декабря. Получение донесите.» (42).

17 января Ворошилов утвердил план усиления войск ОКДВА, и уже 20 января начальник Штаба РККА Егоров подписал директиву № 1—26479 с.с. об увеличении численности стрелковых войск Дальнего Востока. Предусматривалось перевести 57-ю стрелковую дивизию на организацию дивизии военного времени и перебросить её из ПрВО в ОКДВА. 12, 21 и 40-я дивизии переводились на организацию кадровых стрелковых дивизий усиленного состава и также перебрасывались из СибВО в ОКДВА. Взамен 40-й дивизии в Красноярске предусматривалось формирование 94-й стрелковой дивизии (43).

К 1 мая эти мероприятия были выполнены, и численность стрелковых войск на Дальнем Востоке была увеличена до 10 дивизий.

В конце марта 32-го в Оперативном управлении Штаба РККА был подготовлен документ, в котором на основе всей имеющейся в Штабе информации была проанализирована обстановка в дальневосточном регионе. В нём высказывалось мнение о возможных действиях императорской армии в случае войны. Считалось, что для сосредоточения отмобилизованной армии в количестве 36 пехотных дивизий и с техническими и специальными частями общей численностью один миллион человек на азиатском континенте Япония проведёт операцию по захвату Приморья и Приамурья. Эта операция будет проведена частями прикрытия и специально выброшенными в эти районы дивизиями. В штабе считали, что одна дивизия будет наступать через Де-Кастри на Хабаровск и две дивизии высадятся со стороны Японского моря в районе Владивостока. Из Маньчжурии через Посьет на Никольск-Уссурийский будет наступать одна дивизия, три дивизии и одна кавалерийская бригада наступают в направлении Пограничная. Одна дивизия наступает на Иман, одна дивизия и одна кавалерийская бригада — на Благовещенск и три дивизии и две кавалерийские бригады сосредотачиваются на хайларском направлении для прикрытия перевалов Большого Хингана. Всего, по предположениям Оперативного управления, — 12 пехотных дивизий и 4 кавалерийские бригады. Солидные силы, если учесть, что каждая японская пехотная дивизия военного времени имела численность в 17–18 000 чел и была равна стрелковому корпусу РККА.

Конечно, это были теоретические расчёты, но и они производили сильное впечатление, особенно с учётом того, что японский военно-морской флот мог спокойно подойти и высадить десант в любой точке тихоокеанского побережья, не говоря уже о Северном Сахалине и Камчатке. Что же касается сроков нападения, то здесь у аналитиков штаба были другие мнения. Они считали, что ближайшая задача Японии — закрепление в Маньчжурии, а поскольку этот процесс достаточно длителен, то вооружённое нападение Японии на СССР весной 32-го нежелательно. Неподготовленный маньчжурский плацдарм, необходимость достройки железных дорог, оборудование баз и аэродромов, создание политической власти в Маньчжурии — оттягивает выступление против СССР как минимум на конец лета 1932 г. Естественно также, что реорганизация японской армии, которая в 32-м только начиналась, её техническое перевооружение и оснащение, необходимость в связи с этим пополнить мобилизационные запасы — требуют длительного срока в течение 1932 г. Была и ещё одна причина, оттягивавшая выступление Японии весной 32-го на более поздний срок. В оперативном управлении считали, что Японии, прежде чем начинать войну с Советским Союзом, нужно освоить маньчжурский плацдарм и подготовить крупные диверсии в МНР. По их мнению, эти мероприятия должны занять не менее 6–8 месяцев. Вот такие были прогнозы у Оперативного управления.

Дальнейшие события показали, что прогнозы Оперативного управления были более точными, чем прогнозы военной разведки. Очевидно, причиной этого было то, что оперативщики обладали более полной информацией о событиях и обстановке в дальневосточном регионе, шире был у них и оперативный кругозор, который позволял делать более широкоформатные прогнозы о том, что ждёт Дальний Восток в будущем. И нужно признать, что прогнозы разведки, сделанные без учёта социально-политических и военно-стратегических факторов, были на этот раз ошибочными.

29 апреля командующий войсками ОКДВА получил директиву № 1—21261 с.с. в которой говорилось об органах полевого управления войсками армии в военное время. В этом документе указывалось, что Управление армии в военное время становится Управлением Дальневосточного фронта в ныне существующих штатах. Управления Приморской и Забайкальской групп с началом войны должны развёртываться в управления неотдельных армий. В директиве также учитывались специфические особенности Дальневосточного театра военных действий, а также дислокация войск и Полевого управления фронта. Поэтому Управление Дальневосточного фронта помимо руководства всеми вооружёнными силами Дальнего Востока должно было также руководить снабжением войск Приморья и Приамурья. Войска Забайкальской армии должны были снабжаться самостоятельно. Руководство снабжением возлагалось на управление этой армии (44).

Конечно, Штаб РККА занимался не только усилением стрелковых войск на Дальнем Востоке. В этом регионе в 32-м не было крупных механизированных частей, основной подвижной силой ОКДВА были две кавалерийские бригады (5-я и 9-я), хорошо зарекомендовавшие себя во время боёв на КВЖД. Поэтому в самом начале 32-го было принято решение усилить стратегическую конницу в ОКДВА. Директива об усилении была подписана начальником Штаба РККА 10 января 1932 г. Предусматривалось переформирование 5-й кавалерийской бригады в 15-ю кавалерийскую дивизию, а 9-й бригады в 8-ю кавалерийскую дивизию. В эти части добавлялись четвёртые сабельные полки, артиллерийские дивизионы развёртывались в артиллерийские полки и вновь формировались механизированные дивизионы. Эти части имели на вооружении 16 танков Т-26, 9 танкеток Т-27 и 9 бронемашин БА-27. В таком виде дивизии были значительно сильнее кавалерийских бригад стратегической конницы японской армии. При появлении японских бригад в Маньчжурии кавалерийские дивизии ОКДВА могли рассчитывать на победу во встречном бою. Как и все механизированные части, механизированные дивизионы формировались в Москве и Ленинграде при существовавших там танковых частях (45).

К 1 мая и в Москве, и в Хабаровске подводили итоги первого этапа усиления войск ОКДВА. Итоги были впечатляющими, и за пять месяцев было сделано очень многое. Общее число стрелковых дивизий увеличилось с 6 до 10, стрелковых батальонов и эскадронов в два раза. Общая численность армии была увеличена с 39 до 113 тысяч человек. Вдвое было увеличено число полевых и зенитных орудий, а также ручных и станковых пулемётов. В три раза увеличилось в армии количество автомашин всех типов (легковые, грузовые и специальные). Но особенно значительно увеличилось количество бронетехники (танки, танкетки и бронемашины) — почти в семь раз — с 40 до 276 единиц. Это превосходство в бронетанковой технике было абсолютным и таким оставалось все последующие годы до начала Тихоокеанской войны. Забайкальская группа имела четыре стрелковые и одну кавалерийскую дивизии (52 965 человек). Приморская группа — три стрелковые и одну кавалерийскую дивизии (35 840 человек). Устье Сунгари и Хабаровск прикрывали две стрелковые дивизии (12 160 человек). 2-я стрелковая дивизия располагалась отдельными стрелковыми полками в Николаеве и Де-Кастри. Такова была численность и дислокация ОКДВА к маю 1932 г. (46).

Значительное усиление войск и их техническое оснащение превращали ОКДВА во фронтовое объединение. Соответственно менялись и задачи для дальневосточной группировки, особенно учитывая угрозу выхода частей Кванту некой армии к советским границам. Поэтому для войск Дальнего Востока нужен был оперативный план развёртывания и питания частей ОКДВА на случай войны с Японией. В мае 1932 г. в Москве решили заняться разработкой этого документа, кстати, первого со времени существования армии.

14 мая 1932 г. Ворошилов отправил Блюхеру директиву, в которой указывал, что в соответствии с уточнённым мобилизационным расписанием № 11 штабу ОКДВА надлежит разработать план оперативного развёртывания и питания частей ОКДВА по варианту «ДВ» (Дальний Восток). В основу этой оперативной разработки должна была быть заложена вероятность выступления Японии против СССР, поддержанной китайскими японофильскими и белогвардейскими частями. При этом в Москве считали, что против Дальневосточного фронта первоначально может быть развёрнуто: 25–30 пехотных дивизий и 6 кавалерийских бригад, а также китайские японофильские и белогвардейские части. Предполагалось также, что сосредоточение войск противника и начало военных действий нужно ожидать без формального объявления войны. Задачами войск фронта должна была быть оборона территории Дальневосточного и Восточно-Сибирского краёв и поддержание революционного порядка на этих территориях. Обстановка в регионе была сложная, и возможность повстанческих выступлений со стороны казачества и коренного населения не исключалась.

В состав фронта включались:

а) Забайкальская армия в составе 5 стрелковых дивизий, одной кавалерийской дивизии, Забайкальского УРа и другие части. Районом развёртывания армии намечались: станция Даурия, Нерчинский завод, Александровский завод, Оловянная.

б) Приморская армия в составе 5 стрелковых дивизий, одной кавалерийской дивизии, Владивостокского и Гродековского УРов и другие части. Район развёртывания — Иман, озеро Ханка, Гродеково, Барабаш, Владивосток, Сучан, залив Америка.

Непосредственно командованию фронта подчинялись: МСДВ, АКВФ, 2-я стрелковая дивизия с дислокацией отдельных полков в Хабаровске, устье Амура и Де-Кастри, 12-я стрелковая дивизия в Благовещенске и 94-я стрелковая дивизия, которая пребывала в Хабаровск с началом войны как резерв фронта. При этом предусматривалось, что в случае одновременного нападения на СССР и МНР, а такой вариант не исключался уже в 1932 г., разрабатываемый оперативный план должен был предусматривать взаимодействие Забайкальской армии с войсками МНР. К прикрытию границ привлекались пограничные войска ОГПУ. Совместным приказом Ворошилова и Председателя ОГПУ Менжинского от 3 марта 1932 г. они передавались в оперативное подчинение командующего ОКДВА. Штаб ОКДВА должен был разработать и представить в Москву к 1 июля 1932 г. план прикрытия границ, план оперативного развёртывания и материального обеспечения, а также задачи монгольской армии.

Таковы были задачи для первого оперативного плана Дальнего Востока. Естественно, что задачи, поставленные в Москве Блюхеру при том наличии сил и средств, которые были сосредоточены к лету 32-го в этом регионе, могли быть только оборонительными — удержать границы, не допустить японские войска на советскую территорию. Даже используя все сухопутные и воздушные силы СибВО, который был тыловой базой фронта, невозможно было создать достаточно ощутимый перевес над возможным противником. Постановка более активных задач в войне с Японией была в будущем, а сейчас — только оборона.

15 мая 1932 г. в Хабаровске состоялось совещание высшего командного состава ОКДВА. Обсуждались итоги усиления войск, задачи на 32-й год. На открытии совещания выступил командующий Василий Блюхер. Он говорил, что командованию армии приходилось работать в зимний период в обстановке, которая резко отличалась от обстановки, в которой работали другие округа. И причина этого была в том, что резко обострилась внешнеполитическая ситуация на Дальнем Востоке.

«Из чего это складывалось? Во-первых, из исключительного внешнеполитического положения, когда не без оснований в обстановке января мы ожидали с Вами крупных осложнений в конце апреля — мае, вследствие чего армия резко увеличила свой численный состав. В связи с увеличением мы прожили с Вами длительный период в обстановке передислокации старых частей, приёма новых и устройства их в районах новых мест расквартирования.

И, наконец, ещё нас связывало — это огромное насыщение нас техническими средствами. На это у нас ушли с Вами январь — февраль, кое-какие части захватили начало марта…» (47).

Но это были оценки военно-политического положения на Дальнем Востоке, данные к концу мая, когда обстановка уже прояснилась и когда и в Москве, и в Хабаровске поняли, что летом войны не будет. А какая перспектива прорисовывалась на будущее? В том же выступлении он давал оценку военно-политического положения на летний период:

«…В какой обстановке будет проходить наша работа летом? У многих товарищей, к сожалению, ожидавших неизбежной войны в апреле или в крайнем случае в мае, на сегодня складывается такое предположение, что войну мы прошли, что лето мы проживём в тиши, что никаких крупных осложнений на границе у нас не будет. Надо товарищей предостеречь от этой явной необъективной оценки положения. Мы с Вами на Дальнем Востоке в обстановке, когда экономические и политические причины, переплетающие интересы целого ряда стран на Дальнем Востоке, говорят нам с неизбежностью того, что война на Дальнем Востоке будет.

Когда она начнётся? Мы ожидали с Вами в мае, она не началась, мы знаем одно, что война будет неизбежно и мы не можем сегодня дать гарантии, что война не начнётся в июле или ещё меньше, что эта война не начнётся в начале 1933 г. Каковы бы не были эти сроки — июль — начало 1933 г., но эти сроки обязывают нас с Вами сделать всё для того, чтобы армия, признанная к защите своих дальневосточных границ, к этому была полностью готова. Мы с Вами сегодня к этому не готовы» (48). Конечно, Блюхер на таком солидном совещании не высказал свою личную точку зрения. Можно не сомневаться, что в подобных оценках было полное единство. Командующий думал так же, как Нарком, а Ворошилов думал, очевидно, как Сталин.

Что имел в виду командующий, говоря об обстановке января 1932 г.? Оперативные документы и документы, характеризующие военно-политическую обстановку на Дальнем Востоке, пока недоступны исследователям. Поэтому можно высказать только некоторые предположения. Сил у Квантунской армии явно не хватало. 2-я пехотная дивизия, которая начала боевые действия с захвата Мукдена, прошла с боями до Цицикара. Потом она была переброшена в южную Маньчжурию для действия против китайских партизанских отрядов, угрожавших ЮМЖД. К концу января японскому командованию удалось очистить ЮМЖД от партизан и оттеснить их в горные районы в провинцию Жехэ. Это освобождало главные силы Квантунской армии для дальнейших операций по захвату Маньчжурии. Следующим этапом военных действий являлся захват Харбина. И для проведения этой операции опять были использованы части 2-й пехотной дивизии.

Операция по захвату Харбина началась 28 января 1932 г. И, очевидно, информация об этом сразу же поступила в Хабаровск и Москву. Активизация боевых действий в центре Маньчжурии, вполне возможно, встревожила московское руководство и послужило причиной для резкой активизации мероприятий по усилению ОКДВА. Это косвенно подтвердил и Ворошилов. В своей заключительной речи на расширенном заседании Реввоенсовета 20–25 октября 1932 г. он говорил: «…Ещё во время прошлогоднего пленума Реввоенсовета мы отмечали, что между обстановкой и на Западе и в особенности на Востоке на предстоящий рабочий год представляется мало хорошего. Действительность подтвердила наши опасения. В конце прошлого и начале этого года мы находились под прямой угрозой войны против нас. Это обстоятельство наложило отпечаток напряжения на всю жизнь Советского Союза и в особенности на работу в армии и развитие наших вооружённых сил» (49).

Во второй половине 32-го усиление и техническое оснащение ОКДВА продолжалось так же интенсивно, как и в первой половине года. Особенно это касалось механизированных войск и авиации. Конечно, тех двух танковых батальонов (17 и 18-го), которые были в январе переброшены из европейской части страны, было явно недостаточно. И во второй половине года переброска отдельных готовых танковых частей на Восток продолжалась. В мае были переброшены 31-й и 15-й танковые батальоны. В июне — 11-й и 13-й, а в июле — 32, 19 и 20-й танковые батальоны (50). К августу в ОКДВА было уже 11 танковых батальонов. Планом моторизации и механизации войск ОКДВА на 1932 г. предусматривалось формирование в Забайкалье 6-й отдельной механизированной бригады с включением в её состав 17, 20 и 32-го танковых батальонов. Забайкальское направление от пограничной станции Маньчжурия до Хайлара считалось наиболее перспективным для действий крупных механизированных соединений, поэтому в Забайкалье и начали формирование первой в ОКДВА механизированной бригады (51).

К осени 32-го все возможности размещения вновь прибывших частей были полностью исчерпаны. Скудный казарменный фонд от Байкала до Владивостока был использован полностью. Строительство новых военных объектов: казарм, складов, парков для боевой техники и особенно аэродромное строительство только разворачивалось. Строителей было мало, да и жить им было негде. Все части, которые прибыли на Дальний Восток летом и осенью, нужно было подготовить к первой для них суровой дальневосточной зиме. В сентябре 32-го в штабе ОКДВА была составлена справка об основных вопросах организации строительства ОКДВА. В этом документе отмечалось, что переброска на Дальний Восток гарнизонов укреплённых районов, сформированных в военных округах европейской части страны, задерживается в связи со значительным отставанием казарменного строительства в укреплённых районах. Эти районы строились у самой границы, вдали от населённых пунктов, и никакого жилья там не было.

В этом документе указывалось также, что формирование 29-й и 41-й авиабригад, которое должно было закончиться к концу года, по ходу строительства не будет выполнено так как строительство Бочкарёвского и Воздвиженского аэродромов почти в полном объёме сорвано. Готовность к концу августа по аэродромам — 10 %, по казармам — 20 % и по квартирам для комсостава — 4 %. Казарменно-складское строительство для сухопутных войск также находилось в плачевном состоянии из-за недостатка рабочей силы, материалов, транспорта и летних дождей. В справке отмечалось, что в связи с этим создаётся тяжёлое положение с размещением частей на зимний период. О том, в каких условиях придётся зимовать войскам было показано на примере Усть-Амурского и Де-Кастринского гарнизонов (там располагались полки 2-й дивизии): «Состояние войск Де-Кастринского и Усть-Амурского гарнизонов, развитие цинги в этих гарнизонах, ввиду отсутствия овощей и трудностей с размещением, а также оторванность этих гарнизонов от базы, требуют исключительного внимания по созданию необходимых условий для зимнего периода» (52). Можно не сомневаться, что в подобных условиях находились и другие гарнизоны ОКДВА. Когда производилось резкое усиление войск на Востоке, меньше всего думали о запасах овощей на зиму и нормальном расположении частей армии.

Во второй половине 32-го усиление войск Дальнего Востока продолжалось. И хотя размещать прибывающие части было уже негде, эшелоны с войсками шли на Восток по Транссибирской магистрали. Осенью в ОКДВА перебросили ещё три стрелковые дивизии, и их общее количество было доведено к 1933 г. до 13. За счёт переброски танковых батальонов было увеличено количество танков. К 1 января ОКДВА имела: 468 танков, 265 танкеток и 66 бронемашин. Даже если не учитывать танкетки Т-27, боевая ценность которых была весьма сомнительной, превосходство над Квантунской армией в бронетанковой технике было абсолютным. И это абсолютное превосходство сохранялось в течение 10 лет. В армии имелось 736 орудий среднего и крупного калибра, а также 1584 автомашины всех типов и 263 трактора, 2061 станковых и 2464 ручных пулемёта. За вторую половину года не увеличилось только число боевых самолётов. Существовавшие аэродромы были забиты авиационной техникой под завязку, а строительство новых аэродромов, и в первую очередь для тяжелобомбардировочной авиации, шло очень медленно. На 1 января 1933 г. имелось 267 самолётов различных типов (боевые, учебные, транспортные). Резкое увеличение ВВС ОКДВА намечалось на 1933 г., когда предусматривалось окончание строительства аэродромов, начатое в 1932 г. В результате всех мероприятий 32-го общая численность ОКДВА, включая Амурскую флотилию и Морские силы Дальнего Востока, достигла 140 160 человек против 42 100 человек, которые имелись на Дальнем Востоке до усиления (53). Превосходство ОКДВА над Кванту некой армией к 1933 г. было полным как по численности, так и по средствам подавления: артиллерии, авиации и бронетанковой технике. И это общее превосходство также удерживалось до конца 1941 г.

Итоги военного строительства на Востоке были подведены на расширенном заседании Реввоенсовета в октябре 1932 г. В Москве собрались 624 командира высшего звена РККА. Были и руководители военной разведки: начальник 4-го Управления Берзин, его помощники Борис Мельников, Александр Никонов и Василий Давыдов. Присутствие этих руководителей на заседании было вполне естественным — разведка много сделала для того, чтобы положение на Дальнем Востоке было обрисовано полно и объективно.

Начальник Штаба Егоров в своём докладе говорил и о положении в этом регионе: «…Учебный год проходил под знаком широкого развёртывания оргмероприятий, вызванных, с одной стороны, реконструкцией нашей РККА на новой технической базе, а с другой — рядом обстоятельств внешнеполитического порядка и основным из них — это непосредственными угрозами нашим советским границам на Дальнем Востоке.

Можно сказать, что только гениальное предвидение этой политической ситуации со стороны ЦК нашей партии во главе с тов. Сталиным и учёт этой военно-политической ситуации в оперативном отношении со стороны нашего Наркома тов. Ворошилова позволили нам своевременно обеспечить и политическую, и военную устойчивость наших границ на Дальнем Востоке…» (54).

Естественно, что об обстановке на Дальнем Востоке в своём выступлении говорил и Блюхер: «…мы с февраля месяца за очень короткий срок в 2–3 месяца фактически в своей численности увеличились более чем в два раза. Из маленькой армии в 1931 г. мы выросли в очень большую армию. Это потребовало передислокации всех наших частей. Почти нет ни одной части, которая не изменила бы своей дислокации в течение этого периода. Нам приходилось принимать большое количество новых частей на базе старого недостаточного казарменного и жилого фонда. Мы провели целый ряд новых формирований…» (55). Блюхер, конечно, не приводил номера и численность новых стрелковых дивизий и авиационных частей, но и по тому, что было сказано, присутствующие поняли напряжённость обстановки на Дальнем Востоке.

О тяжёлой обстановке сообщил в заключительной речи нарком: «…Ещё во время прошлогоднего пленума Реввоенсовета Союза мы отмечали, что между обстановкой и на западе и, в особенности, на востоке на предстоящий рабочий год предъявляет мало хорошего. Действительность подтвердила наши опасения. В конце прошлого и начале этого года мы находились под прямой угрозой войны против нас. Это обстоятельство наложило отпечаток напряжения на всю жизнь Советского Союза и в особенности на работу в армии и развитие наших вооружённых сил… Всё вышеизложенное заставило нас не только зорко следить за развивающимися на Дальнем Востоке событиями, но и предпринять ряд радикальных мер оборонительного характера. Целой системой политических, хозяйственных и военных мероприятий нашей партией и правительством удалось пока предупредить нависшую войну…» Говорил он и об опубликованном в советской прессе меморандуме генерала Танака, о докладной записке бывшего командующего Квантунской армией генерала Хондзио военному министру от 3 августа 1931 г., в которой говорилось, что: «Прежде чем воевать с США, необходимо стремительно занять важные в стратегическом отношении пункты Китая и Советской России и привести эти государства в такое состояние, чтобы они в короткий срок не могли оправиться». Сообщил он и об одном очень «деликатном» документе, исходившем от лица, весьма близко стоявшего к взаимоотношениям Японии с СССР. В нём через месяц после начала Маньчжурского инцидента говорилось: «Надо развёртывать обстановку в Северной Маньчжурии так, чтобы втянуть СССР в события. Япония и другие государства смогут после этого встать на путь решительных действий». Говорил он и об обстановке на Дальнем Востоке.

«Интервенция в Маньчжурии расценивалась японской военщиной, и не только ею, но и всей японской агрессивной буржуазией как вступление к большой войне, войне с Советским Союзом. Всё вышеизложенное заставило нас не только зорко следить за развивающимися на Дальнем Востоке событиями, но и предпринять ряд радикальных мер оборонительного характера. Целой системой политических, хозяйственных и военных мероприятий нашей партии и правительству удалось пока предотвратить возможную войну… Всё это значительно расхолодило воинственный пыл Японии и заставило, не берусь гадать — надолго ли, но в данный момент отказаться от войны с нами…

Что же нами сделано за этот период на Дальнем Востоке? Дальневосточные вооружённые силы за это время значительно увеличены, улучшается и укрепляется оборона сухопутных и морских границ. К сожалению, эта работа ещё полностью не закончена. ОКДВА имеет сейчас современные средства вооружения. Наряду с этими чисто военными мероприятиями правительством проводится колоссальная работа по созданию на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири самостоятельной оборонительной базы. Ведение успешной войны на Дальнем Востоке возможно только при наличии устойчивой хозяйственной базы на месте, так как дальность расстояния и слабость путей сообщения не гарантирует регулярного обслуживания обороны» (56). Так же как и Блюхер, он не давал в своём заключительном выступлении никаких конкретных цифр и фактов.

А вот выступление бывшего заместителя Берзина, а ныне члена Реввоенсовета ОКДВА Таирова, посвящённое разведке, было более конкретным. Он говорил о необходимости изучения возможного противника, о необходимости использования уже имеющейся разведывательной информации. Выступление было свежим, оригинальным, о нём стоит сказать несколько слов:

«…Последний вопрос, на котором я хотел также остановиться и который не был затронут ни в прошлом году, ни в этом году — это вопрос относительно изучения противника. В 1929 г. нас 4-е Управление пыталось ругать за то, что части шли в бой не зная противника. Сваливать вину на 4-е Управление было нечего, так как части не удосужились изучить имеющийся материал, даже если и недостаточный. Я считаю, что вопрос изучения противника в данный момент безусловно является актуальным. Реввоенсоветом сделана проверка в частях, как они изучали материал, который им преподносится как 4-м Управлением, так и 4-м отделом (имеется в виду разведывательный отдел штаба ОКДВА. — Е.Г.). Результаты оказались недопустимыми: не только не знали элементарных сведений о противнике, но не открывали соответствующие справочники и бюллетени. Это говорит за то, что мы этому делу не уделяли внимания. Ждём, когда опять будет какой-либо конфликт для того, чтобы всплыл этот пробел, который является неотъемлемым элементом боевой подготовки. Сейчас материала по этой части имеется достаточное количество» (57).

В столице империи

В 1932 г., когда части Квантунской армии продвигались к дальневосточным границам Советского Союза, в генштабе империи и в штабе Квантунской армии вынимали из сейфов папки с планами нападения на СССР, разработанными ещё в конце 20-х г. В планы вносились коррективы, изменения и дополнения с учётом выхода японских дивизий к дальневосточным рубежам страны. В портах Японии под погрузкой стояли военные транспорты, с островов на континент для подкрепления Квантунской армии перебрасывались танки, самолёты, орудия, боеприпасы. Началось формирование нескольких новых дивизий для отправки в Маньчжурию. Япония усиленно готовилась. Чтобы удержать проглоченный кусок Китая и подготовиться к новой агрессии на континенте, нужны были солидные силы. Квантунская армия была слаба для этого, и требовалось значительно усилить и её численность, и техническое оснащение её частей.

Но если в штабах ещё только готовились к войне, то на страницах японских журналов и газет уже воевали. Журналисты, промышленники, высокопоставленные чины военного министерства выступали с воинственными статьями, призывая к походу на Север и расписывая подробности военного конфликта. Даже некоторые дипломаты, которым по роду их деятельности была положена сдержанность в высказываниях и суждениях, не отставали от других на этом поприще.

Антисоветская кампания в японской печати проводилась в марте — мае 1932 г. и была связана с японскими провокациями на КВЖД и мерами, предпринятыми советским правительством по укреплению дальневосточных границ страны. Затем в конце этого года она была продолжена в связи с восстановлением дипломатических отношений между Китаем и СССР. «Грядущая война с СССР», «Угроза со стороны СССР» — подобных заголовков было достаточно на страницах влиятельных японских газет. 16 и 17 июня в газете «Буссю симбун» была опубликована статья Окада Мукис «Неизбежность японо-советской войны» с подзаголовком: «Выгодно воевать скорее». С 28 июня по 7 июля влиятельная «Токио Майнити» предоставила свои страницы Никояма Сиро, который выступил с большой статьёй «Грядущая война с СССР и тихоокеанская война», выдвигая тезис о «вечной неизбежности войны с СССР». В ряде номеров газеты «Нихон» в мае 1932 г. печаталась статья Камэнти «Война с Америкой или СССР?».

26 и 27 июля 1932 г. газета «Джапан адвертайзер» опубликовала статью военного министра генерала Араки «О задачах Японии». Развивая идеи меморандума Танака, Араки писал о необходимости распространения «японской национальной морали» не только в Азии, но и во всём мире любыми средствами и даже путём войны. Большим препятствием на этом пути он считал Внешнюю Монголию, то есть МНР, а также Восточную Сибирь. Подобное высказывание члена кабинета воспринималось как призыв к войне с СССР и вызвало дипломатический демарш со стороны полпреда СССР в Японии Трояновского. 27 июля он посетил японского министра иностранных дел Утида и обратил его внимание на эту статью.

В конце 1932 г. в советском полпредстве в Берлине хорошо информированный американский журналист Никербокер заявил во время беседы с руководителем отдела печати полпредства об убеждении американского правительства, что Япония сначала совершит нападение на СССР с целью захвата советского Дальнего Востока и укрепления своего тыла. Подготавливаемая грандиозная битва с США начнётся только после этого. Советский полпред в Англии Майский в своём донесении в НКИД от 10 марта 1933 г. отмечал, что, по мнению английских консервативных кругов, захват Японией Маньчжурии может привести к войне между СССР и Японией, а это было бы «настоящим благодеянием истории». Так думали в Лондоне.

После начала агрессии в Маньчжурии план реорганизации армии Японии начал осуществляться ускоренными темпами. Авиационные заводы страны работали на полную мощность. С их конвейеров сходили современные по тому времени истребители и бомбардировщики Только в 1932 г. военно-воздушные силы получили 600 новых самолётов. Большинство из них было переправлено в Маньчжурию, где формировались новые авиационные полки. Заработали конвейеры и на заводах, выпускавших танки отечественных образцов. В стране увеличивался выпуск артиллерийского и стрелкового вооружения.

После захвата Маньчжурии начался новый этап подготовки Японией войны против Советского Союза. Это хорошо понимали в коммерческих офисах западных стран. Поэтому предложения военного ведомства Японии о закупке новейшей военной техники встречали там поддержку и полное понимание. Английские военные концерны направили в 1931 г. в Японию самого разнообразного вооружения на общую сумму в 216 000 фунтов стерлингов, а в 1932 г. — на 230 000. Франция и Чехословакия поставляли островной империи танки, тяжёлые орудия, пулемёты, винтовки. Германия поставляла взрывчатку. Из США везли через Тихий океан авиамоторы и стрелковое вооружение. В общем, поставляли всё, в чём нуждалась империя, надеясь увидеть в скором времени её схватку с северным соседом.

Проводившееся усиление Квантунской армии в её штабе считали всё-таки недостаточным. Поэтому там решили сформировать ещё собственную армию «независимого» государства, объявив мобилизацию местного населения. Приняли закон о всеобщей воинской повинности и об обязательной службе в частях армии Маньчжоу-Го. Эта армия в 1934 г. имела уже 26 пехотных и 7 кавалерийских бригад общей численностью около 70 000 человек. Японские офицеры были в ней военными советниками, занимая почти все крупные военные посты. Для вооружения частей использовалась старая японская военная техника. Боеспособность маньчжурских частей, и это было подтверждено во время столкновений на монгольской границе в 1935 и 1936 г г., была очень низкой. Воевать за чуждые им интересы японские солдаты не хотели.

Японская военная литература начала 30-х гг. имела одну характерную черту, которая отличала её от военной литературы других стран. Это развязность, хвастовство и пренебрежение к военным возможностям своего будущего противника, которым считался Советский Союз. Во всех изданиях, выходивших в Японии в 1930–1931 гг., война против СССР представлялась как второе издание Русско-японской войны 1904–1905 гг. В декабре 1931 г., когда части Квантунской армии, продвигаясь на Север к советским границам заняли Цицикар и перешли линию КВЖД, японский военный писатель Хирота, считавшийся крупным авторитетом в военных делах, выпустил книгу под заголовком «Красная Армия как наш враг». Хвастовства в книге было много, а война против СССР изображалась там как лёгкая военная прогулка.

В предисловии автор ставил вопрос: «Когда наша армия заняла Цицикар, то со стороны Особой Дальневосточной не последовало никаких действий. Быть может, Красная Армия уже знает, что ей ничего не добиться в борьбе с японской армией?». Картина, которую затем рисовал Хирота, точно соответствовала общей направленности японской военной литературы того времени. Ему представлялось, что японские самолёты, как коршуны, налетают на советскую территорию и душат «советских голубей», что они громят советскую «деревенскую авиацию», разрушают станции и железнодорожные магистрали. По его мнению, вскоре после начала боёв Сибирь будет отрезана от Москвы, а Реввоенсовет в Москве растеряется и не будет знать, что делать.

Но вот проходит всего полтора года, и в августе 33-го тот же Хирота выпускает новую книгу «Как мы будем воевать». О «коршунах» и «голубях» в ней нет уже речи, а Красная Армия называется «большой силой». Особую тревогу у автора вызывает группировка советской тяжелобомбардировочной авиации, размещавшейся в районе Владивостока. Он понимает, что советские тяжёлые бомбардировщики могут угрожать не только тылу «победоносной» японской армии, но и метрополии. Подобная ситуация мало напоминала лёгкую военную прогулку, и неудивительно, что Хирота в своей книге ставит вопрос о необходимости уничтожить Владивосток как базу советской авиации даже ценой потери всех японских самолётов. Те же опасения о налёте советской авиации на японские острова он высказал и в другой книге — «Записки о предстоящей русско-японской войне», выпущенной в январе 34-го. Такая эволюция взглядов на будущую войну против СССР, которую планировали в Токио, была весьма характерна. Японии пришлось считаться и с растущей мощью Советского Союза, и с усилением Красной Армии на дальневосточных рубежах страны.

К этому времени первый этап континентальной агрессии, предусмотренный меморандумом Танака, был завершён. И в генштабе, и в штабе Квантунской армии на стратегических картах появились новые стрелы, нацеленные на другие территории. Но к большой войне с Советским Союзом Япония ещё не была готова, что начали понимать даже такие «писатели» как Хирота. Поэтому взоры японских стратегов обращались на запад и юг. Здесь лежали обширные территории, захватить которые, как думали в Токио, будет намного легче.

Пока журналисты в Токио «воевали», в разведотделе генштаба занимались более серьёзными делами. И в Москву продолжали поступать документы о деятельности японской разведки.

Разведка вступает в бой

В 1932 г., когда угроза военного конфликта на Дальнем Востоке была достаточно серьёзной, информация, получаемая из японского посольства, имела первостепенное значение. Все поступавшие оттуда документальные материалы посылались из Особого отдела только наркому Ворошилову и хранились в его секретариате в особой папке. 23 июня Ворошилов получил дешифрованную телеграмму из Токио, которая была послана японскому военному атташе в Москве. В телеграмме сообщалась дислокация частей Квантунской армии. В тот же день наркому были переданы задания, полученные японским военным атташе подполковником Кавабэ из разведотдела японского генштаба. Подполковнику предписывалось изучать вопросы, связанные с развитием военно-воздушных сил СССР: систему организации, технические данные самолётов и моторов, тактику действий авиационных частей. 10 июня наркому были посланы бюллетени японского генштаба по СССР за апрель и май 1932 г., а также сводка морского штаба Японии по СССР с имевшейся в Токио информацией об усилении советских военно-морских сил на Дальнем Востоке.

В этих документах довольно точно фиксировались переброски сухопутных и воздушных частей РККА на Дальний Восток из районов европейской части страны. Отмечались секретные источники (агентура) в Забайкалье и Приморье, которые сообщали о появлении в их районах новых частей. Отмечалась и информация, поступавшая из Москвы. Московские источники японской разведки были весьма осведомлёнными. От них поступала информация о числе стрелковых дивизий на Дальнем Востоке, их нумерации, фамилии командиров всех дивизий. Но информация о частях РККА на Дальнем Востоке поступала в Токио не только из Москвы и агентуры на Дальнем Востоке. Очень тесные контакты были у японских военных атташе в Варшаве и Риге с разведывательными отделами генштабов Польши и Латвии. В бюллетенях по СССР японского генштаба, которые получал японский военный атташе в Москве, и через Особый отдел Ворошилов, часто отмечалось, что разведывательная информация получена по данным польского или латвийского генштаба. Ценную информацию о Красной Армии получал японский военный атташе и от турецких военных кругов.

Разрозненные сведения о частях Красной армии на Дальнем Востоке были суммированы в «Военном бюллетене по СССР № 32 от 25 апреля 1932 г.». Перевод этого документа с грифами «Совершенно секретно» и «Документально» также был послан Ворошилову из Особого отдела 10 июня. Контрразведчики сработали оперативно, и ценнейшая информация легла на стол наркома. В этом бюллетене наиболее полно были показаны численность и дислокация советских войск на всей обширной территории от Иркутска до Владивостока. Забайкалье, Приморье, район Хабаровска, Сахалин — во всех этих районах была указана и численность, и нумерация наших частей.

Иностранные дипломатические представители в Москве в этом году внимательно следили за изменением военно-политической обстановки в дальневосточном регионе, строили свои прогнозы, высказывали свои суждения и, конечно, обменивались мнениями в разговорах друг с другом. Одно из таких мнений, зафиксированное в «Бюллетене по СССР № 4 от 22 февраля 1932 г.», было доложено Ворошилову: «По словам представителя Чехословакии в Москве, за последнее время не только в высших военных кругах Советского Союза, но и в партийных кругах всё чаще и чаще раздаются голоса с требованием поддержать престиж СССР и взять более твёрдый политический курс. Во главе этого движения стоят: Молотов (председатель СНК), Ворошилов (НКВМ), Енукидзе (видный партийный деятель), но Сталин (фактический диктатор), считаясь с общим положением страны и из соображений выполнения пятилетнего плана, возражает против твёрдой политики». Очевидно, в Токио серьёзно отнеслись к высказыванию чехословацкого представителя, если включили его мнение в бюллетень генштаба.

Если проанализировать рассекреченную разведывательную информацию ОГПУ, которая была доложена Сталину в 1932 г., то получится достаточно впечатляющая картина. Первое сообщение было направлено Сталину начальником ИНО Артузовым 29 января. На первой странице документа, озаглавленного «Деятельность и планы 2-го отдела французского генштаба», рукой Артузова надпись: «Тов. Сталину. Донесение вновь привлечённого агента, связанного с одним из отделов генштаба». Очевидно, ИНО удалось завербовать одного из офицеров, который в своём первом сообщении выдал информацию о деятельности генштаба в связи с событиями в Европе. Через три месяца 19 марта Сталину было направлено второе сообщение этого же источника. В нём сообщалось: «В результате последней встречи с известным Вам источником получены нижеследующие дополнительные сведения…» Источник, очевидно достаточно крупный офицер генштаба, успел за это время побывать в Варшаве, где беседовал с начальником штаба польской армии генералом Гонсяровским. Во время беседы польский генерал сообщил ему, что осенью 1931 г. во время посещения Варшавы группой высокопоставленных японских офицеров между польским и японским генштабами было заключено письменное соглашение. «Гонсяровский отметил, что согласно этому соглашению Польша обязана быть готовой оттянуть на себя силы большевиков, когда японцы начнут продвигаться на территорию СССР». Документ подписали заместитель председателя ОГПУ Балицкий и начальник ИНО Артузов.

Если судить по многочисленным пометкам и подчёркиваниям, Сталин очень внимательно ознакомился с полученным документом. Это был характерный стиль генсека по отношению к разведывательной информации, которую поставляли ему обе разведки. Внимательное изучение всех без исключения получаемых документов, подчёркивание наиболее важных мест и свои комментарии на полях. И необходимость держать всю полученную информацию под рукой, то есть в своём личном архиве. На каждом документе, полученном от политической разведки, в верхнем левом углу подпись его рукой: «В мой арх. И. Ст.». В информации от 19 марта он подчеркнул абзац о заключении соглашения между польским и японским генштабами. Очевидно, для него это была первая информация о возможной военной угрозе с Запада и Востока. И, конечно, учитывая эту информацию и возможность заключения союза между двумя странами в Европе и Азии, советская дипломатия пошла на уступки при заключении советско-польского договора о ненападении летом 32-го. Взаимосвязь между информацией разведки и активностью советской дипломатии очевидна.

28 февраля на стол Сталина легла очередная информация ОГПУ. Сопроводительное письмо было подписано зампредом ОГПУ Балицким. В конце документального материала стояла фраза: «По Особому отделу». На этот раз сработала агентура в японском посольстве в Москве. Балицкий просил Сталина лично ознакомиться с подлинным документом, составленным японским военным атташе в Москве Касахара Юкио 29 марта 1931 г. Документ был озаглавлен «Соображения относительно военных мероприятий империи, направленных против Советского Союза» и направлен в генштаб в Токио. Балицкий писал: «Касахара входит в партию младогенштабистов, во главе которой стоят генерал-лейтенант Араки (автор лозунга „Забайкалье — японо-русская граница“) и Хасимото — начальник русского сектора генштаба, один из нынешних руководителей политики японских военных кругов». Подчёркивалось также: «Касахара на днях выезжает в Японию, где он получает ответственную должность в японском генштабе». В Особом отделе были на учёте все иностранные военные атташе в Москве, и личность японского подполковника была хорошо известна. В этом документе официальный военный представитель империи в Москве за полгода до начала оккупации Маньчжурии предлагал генштабу как можно скорее начать войну против Советского Союза.

Сталин очень внимательно читал этот доклад. Многочисленные подчёркивания, отчёркивания отдельных абзацев и фраз, нумерация подчёркнутых мест. Он взял из архива предыдущий документ с резюме посла Хирота и, добавив два отрывка из доклада Касахара, получил материал для статьи в «Известиях», наделавшей столько шума и в 32-м, и после войны во время Токийского процесса, когда этот документ был предъявлен советским обвинением в качестве доказательства подготовки Японией войны против Советского Союза. Из первого раздела доклада «О политике в отношении СССР в аспекте японо-советской войны» он выделил абзац, обозначив его цифрой два: «…японо-советская война, принимая во внимание состояние вооружённых сил СССР и положение в иностранных государствах, должна быть проведена как можно скорее. Мы должны осознать то, что по мере прохождения времени обстановка делается всё более благоприятной для них. Я считаю необходимым, чтобы имперское правительство повело бы политику с расчётом как можно скорее начать войну против СССР».

Во втором разделе японский военный атташе рассматривал «Первоочередные вопросы, связанные с проведением войны с Советским Союзом». Здесь Сталин цифрой три обозначил подчёркнутый им абзац: «Вполне возможно, что несмотря на нашу стратегию сокрушения и стремление к быстрой развязке, в силу различных условий, нам нельзя будет проводить войну в полном соответствии с намеченным планом действий. Возникает чрезвычайной важности вопрос о конечном моменте наших военных операций. Разумеется нам нужно будет осуществить продвижение до Байкальского озера. Что же касается дальнейшего наступления на Запад, то это должно быть решено в зависимости от общей обстановки, которая создастся к тому времени и в особенности в зависимости от состояния государств, которые выступят с Запада. В том случае, если мы остановимся на забайкальской железнодорожной линии, Япония должна будет включить оккупированный Забайкальский край и Дальний Восток полностью в состав владений империи. На этой территории наши войска должны расположиться в порядке военных поселений, то есть на долгие времена.

Мы должны быть готовы к тому, чтобы, осуществив эту оккупацию, иметь возможность выжидать дальнейшего развития событий».

Отметил он также абзац и в разделе «Стратегическая пропаганда»: «Ввиду того, что Японии будет трудно нанести смертельный удар Советскому Союзу путём войны на советском Дальнем Востоке, одним из главнейших моментов нашей войны должна быть стратегическая пропаганда, путём которой нам нужно будет вовлечь западных соседей и другие государства в войну с СССР и вызвать распад внутри СССР путём использования белых группировок внутри и вне Союза, инородцев и всех антисоветских элементов. Нынешнее состояние СССР весьма благоприятно для проведения этих комбинаций…» (подчёркнуто Сталиным). Всё, что им было отмечено и составило документальную основу статьи в «Известиях». На сопроводительном письме резолюция Сталина: «Из рук в руки. Членам ПБ (каждому отдельно) с обязательством вернуть в ПБ. Ст.». И рядом под словом «Читал» подписи Ворошилова, Молотова, Куйбышева и Ягоды. Так что можно не сомневаться, что статья в «Известиях» появилась по решению Политбюро.

4 марта 1932 г. в советском официозе — газете «Известия» — была опубликована передовая статья: «Советский Союз и Япония». В статье стандартные фразы о миролюбии Страны Советов, о росте японских провокаций. В качестве антисоветской интриги было представлено заявление представителя японского МИДа о неизбежности военного столкновения между Советским Союзом и Японией. Статья отмечала рост агрессивных намерений японских милитаристских кругов и предостерегала любителей военных авантюр, заявляя: «Советское правительство вело, ведёт и будет вести твёрдую политику мира и невмешательства в происходящие в Китае события…» Это была бы обычная передовица, в которой говорилось о миролюбии, если бы не одно обстоятельство.

Для доказательства агрессивной политики Японии в Маньчжурии в статье цитировались два документа. Именно те два документа, которые были добыты политической разведкой и легли на стол Сталина. Оба абзаца, отмеченные генсеком, полностью вошли в статью. Резюме посла было опубликовано полностью. Конечно, отрывки из японских документов попали в редакцию из сталинского кабинета, и именно он решал, что надо напечатать в этой газете. Такая публикация, когда в официозе ссылались не на японских авторов, выражавших собственное мнение, а на документы, появилась в советской печати впервые. И она явилась поводом для дипломатического демарша с японской стороны.

На следующий день состоялась беседа заместителя наркома иностранных дел Карахана и посла Японии Хирота. Содержание беседы в советских газетах тогда не публиковалось. Этот дипломатический документ был опубликован только в 1969 г. в очередном 15-м томе Документов внешней политики. Беседа в основном касалась положения на КВЖД, но говорили и о статье в «Известиях». Посол попал в пикантное положение. Он отлично помнил содержание своего предложения начальнику генштаба и, конечно, узнал текст, опубликованный в передовице. И в то же время ему приходилось делать вид, что к этому тексту он отношения не имеет. Вот выдержка из записи беседы:

«Хирота. Вчера в официальной газете опубликована статья, в которой сказано, что советская сторона располагает документами, которые касаются разных серьёзных вопросов. Посол сожалеет, что создаётся атмосфера, которая волнует общественное мнение, нужно устранить такую атмосферу.

Карахан. Неверно, что дело в статье. Статья в „Известиях“ является ответом, отражением фактов, уже в течение месяцев создаваемых в Маньчжурии, среди белых, у корейской границы. А документы, приведённые в статье, тоже написаны раньше самой статьи. Так что неправильно искать источник „атмосферы“ в самой статье. А если Вы вспомните серию статей Хата, выступления Кухара и ряд других агрессивных выступлений японских деятелей, Вы согласитесь, что вредную атмосферу создают с японской стороны.

Хирота. Да, но у нас опубликовывают только личные мнения, а у вас перевозят войска.

Карахан. Мы усиливаем наши дальневосточные гарнизоны — это факт. И это совершенно естественно после всех фактов последних месяцев усиления агрессивной деятельности белогвардейцев против СССР, выступлений японских деятелей, когда рядом у границ СССР происходят факты, о которых Вы знаете лучше меня. Вы должны согласиться, что позиция, занятая статьёй „Известий“ совершенно правильная. Мне казалось, что Вы должны были отнестись с полным и искренним уважением к мнению, высказанному в этой статье.

Хирота…в статье вашей газеты есть документы, из которых видно, что японская сторона имела заднюю мысль и придерживается агрессивной политики и что Япония имеет намерения вмешиваться в дела СССР. Если это случилось, значит, японский дипломат, находящийся в СССР, не разъяснил энергичным образом, что у Японии нет никакого намерения вмешиваться в дела СССР. Надо создавшуюся атмосферу очистить. Я жалею больше всего о том, что в статье „Известий“ пишут, что располагают документами, в которых некоторые отдельные лица пишут о том, чтобы как можно скорее начать войну против СССР. Опираясь на такое мнение частных лиц, СССР перебрасывает свои войска. С одной стороны, мнения частных лиц, а с другой войска.

Карахан. Во-первых, газета пишет, что это мнение очень ответственных людей, так что с ними надо серьёзно считаться. Во-вторых если мы усиливаем наши дальневосточные гарнизоны, это не нарушает наших обязательств по существующим договорам. В-третьих я не думаю, чтобы в Японии это усиление наших гарнизонов могло бы возбудить какие-либо вопросы, когда известно, что японские войска находятся за пределами своей территории и на КВЖД, и у советско-корейской границы…

Хирота. Меня беспокоит статья „Известий“. У советской стороны есть документ, который дал основание для отправки войск. Это создаёт атмосферу нехорошую».

Конечно, Карахан как первый зам. Литвинова знал многое. И содержание японских документов, и их авторы ему были известны. Сказать Хирота, что он автор одного из документов, заместитель наркома не мог. И два дипломата соревновались друг с другом. Японский дипломат делал всё, чтобы не выдать своего авторства. Советский дипломат, видя, что тот нагло врёт, должен был делать вид, что не догадывается об этом. Старое правило: «язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли», действовало в полной мере.

Хирота сделал блестящую карьеру. Он был министром иностранных дел и некоторое время премьером. После войны вместе с другими японскими военными преступниками сел на скамью подсудимых. Судил его Международный трибунал для Дальнего Востока. И во время суда опять появились эти же документы. Их фотокопии были представлены трибуналу советским обвинением. И Хирота, и выступивший в качестве свидетеля Касахара признали их подлинность. Советский обвинитель Голунский в своём выступлении в октябре 1946 г. дал такую оценку этому документу: «В первой половине 1931 г., когда ещё только разрабатывался план захвата Маньчжурии и подготавливалось его осуществление, японским генштабом был командирован в Европу генерал-майор Харада. Есть все основания предполагать, что одной из главных целей его командировки было изучение ситуации в Европе в связи с проводившейся в то время подготовкой к активизации японской агрессивной политики. Из записи беседы (Харада — Хирота) можно убедиться в том, что ещё летом 1931 г. вопрос о нападении на СССР стоял в повестке дня не только у руководителей японской военщины, но и у японских дипломатов. Этим документом мы докажем, что японское правительство и генштаб точно знали от своих официальных представителей в Москве, что Японии со стороны СССР ничего не угрожает и, следовательно, все разговоры об обороне являлись только маскировкой замышлявшейся агрессии».

В заключительной речи обвинения упоминается также резюме беседы Хирота и даётся его оценка: «Большое значение при разработке в Токио планов войны против СССР, несомненно, имела информация, исходящая от японского посла и от японского военного атташе в Москве. Подсудимый Хирота в бытность его японским послом в Москве в 1931 г. передал начальнику генштаба свои предложения: „…придерживаться твёрдой политики по отношению к СССР и быть готовым воевать с Советским Союзом в любой момент, когда это понадобится. Целью, однако, является не столько защита против коммунизма, сколько захват Дальнего Востока и Сибири“». Здесь Хирота с полной откровенностью высказал суть агрессивной политики, которая проводилась Японией в то время и в последующие годы и руководителем которой он сам был впоследствии на протяжении нескольких лет, являясь премьером и министром иностранных дел.

И, наконец, об этом же документе говорится и в приговоре трибунала: «Когда в 1924 г. Окава впервые предложил планы территориальной экспансии, он агитировал за оккупацию Сибири. Хирота, бывший послом в Москве в 1931 г., придерживался того же мнения. Он выразил тогда ту точку зрения, что независимо от того, намеревается ли Япония нападать на СССР или нет, она должна проводить твёрдую политику в отношении этой страны и быть в любое время готовой к войне. Основной целью подобной готовности являлась, по его мнению, не столько оборона против коммунизма, сколько завоевание Восточной Сибири». Да, дорого обошлось Хирота мнение, высказанное начальнику генштаба, добытое разведкой и отмеченное Сталиным.

Публикация 4 марта в «Известиях» передовой статьи с выдержками из японских документов произвела сильное впечатление и в Токио, и в японском посольстве в Москве. Касахара сразу же понял, что он стал «героем» публикации. Для опытного разведчика, каким был военный атташе, это был грубый просчёт. И что бы как-то смягчить впечатление от публикации, в которой его выставили в неприглядном виде, он отправил 7 апреля телеграмму начальнику разведывательного управления генштаба за № 21, в которой сообщил: «Имеются основания подозревать, что посылаемые от Вас почтой секретные документы перлюстрируются в пути. Прошу Вас сугубо секретные документы пересылать другим способом» (58). Прав ли был военный атташе? Получил ли Особый отдел фотокопии его доклада, также предъявленные советским обвинением Токийскому трибуналу, от своей агентуры в японском посольстве в Москве или от вскрытия дипломатической вализы в экспрессе Москва — Владивосток, пока неизвестно. И вряд ли в обозримом будущем удастся установить истину.

Опытный разведчик Касахара понимал, что разведка должна действовать против главного противника со всех направлениях: не только с Дальнего Востока, но и с Юга, используя Афганистан и Персию, и из Европы. Поэтому он предлагал военной разведке империи заняться не только сбором сведений об СССР из европейских стран, и в первую очередь в Прибалтике, Польше и Румынии, но и проведением политических комбинаций против СССР. По его мнению, разведка вместе с дипломатией должны были сделать всё возможное, чтобы вовлечь наших западных соседей в конфликт в случае войны Советского Союза с Японией. Поэтому он предлагал учредить должность военного атташе, с соответствующим штатом сотрудников в Румынии. Подполковник считал, и своё мнение высказал в докладе, что Румыния имеет громадное значение с точки зрения проведения политических комбинаций, так как: «В случае войны с Советским Союзом Румыния вместе с Польшей будет сковывать акции против нас. Исходя из наших оперативных планов против СССР нам нужно будет хорошо знать ситуацию в этой стране и иметь правильное представление о румынской армии».

При ознакомлении с докладом Сталин обратил внимание на раздел, посвящённый дальнейшему развитию вооружённых сил империи. Военный атташе рассматривал два варианта развития. Первый — организация вооружённых сил с таким расчётом, чтобы быть готовым к войне с Советским Союзом в любой момент. И второй вариант — постепенное изживание дефектов в деле обороны империи с тем, чтобы через 10 лет завершить программу вооружения армии.

И опять карандаш генсека подчёркивал наиболее важные слова доклада: «Вопрос заключается в том — какая установка должна быть принята. Если будет взят курс на скорейшее начало войны с СССР, нужно принять первое предложение. Второе предложение может быть взято в том случае, если не будет определён точно срок войны с СССР. Нам нужно иметь в виду то, что в настоящий момент или в ближайшем будущем СССР в случае войны с Японией будет лишён возможности развернуть военные операции большого масштаба».

Через несколько дней 4 марта Балицкий посылает Сталину ещё две докладные записки Касахара, посланные в генштаб: «Проблема сокращения вооружений с точки зрения взаимоотношений с СССР» и «Увеличение вооружений в СССР и его специфическое положение в вопросе сокращения вооружений». Балицкий писал, что составление первой записки было приурочено к проезду через Москву группы членов японской военной делегации на конференцию по разоружению. Так что «творчество» японского военного атташе было хорошо известно Сталину.

В июне 32-го Сталин был в отпуске. В Москве на «хозяйстве» остался Лазарь Каганович, который вёл очередные заседания Политбюро. Ему и было адресовано новое письмо Балицкого, в котором он сообщал, что дополнительно направляет переводы с подлинных японских документов. Политическому руководству страны была представлена перехваченная и расшифрованная переписка между новым японским военным атташе в Москве Кавабэ с японскими военными атташе в Берлине и Варшаве, а также решение совещания японских военных атташе из Стамбула, Москвы, Варшавы и Риги. Японские разведчики с дипломатическими паспортами обсуждали вопрос об активизации разведывательной работы против Советского Союза и свои рекомендации направили начальнику второго (разведывательного) отдела японского генштаба в виде шифрованной телеграммы. Эта телеграмма была также перехвачена, расшифрована и направлена в Политбюро. Была в этой подборке документов и шифрованная переписка штаба Квантунской армии с японским военным атташе в Москве, и телеграммы японских военных атташе в Лондоне и Москве в Токио, адресованные помощнику начальника генштаба.

Каганович прочитал все полученные материалы и на сопроводительном письме наложил резолюцию: «В круговую, членам ПБ. Л. Каганович». На одном из заседаний Политбюро с материалами знакомились все присутствующие, и на сопроводиловке появились подписи Молотова, Ворошилова, Орджоникидзе, Андреева, Калинина и Микояна. После этого материалы были отправлены в личный архив Сталина.

Наиболее ценной и имеющей значение для членов Политбюро была телеграмма № 616 от 19 апреля, отправленная Кавабэ начальником штаба Квантунской армии. Эта телеграмма была также перехвачена и расшифрована. В ней давался анализ обстановки в Маньчжурии и на советской границе. Сообщалось, что СССР в данный момент не намерен затевать вооружённый конфликт с Японией в Северной Маньчжурии. В телеграмме отмечалось: «Квантунская армия исходя из общей политики по возможности будет стремиться к установлению дружественных взаимоотношений с СССР и воздерживаться от мер, которые будут нервировать последних…» (59). Информация была исключительной важности, исходила от такого ценного, хотя и невольного источника, как начальник штаба армии, и подтверждала предположения некоторых советских политических и военных деятелей, утверждавших, что в 1932-м войны не будет. В Москве могли вздохнуть с облегчением. Разрозненные и разобщённые китайские войска отступали в западном, восточном и северном направлениях к советским границам. Части Квантунской армии готовились к очищению Маньчжурии от китайских войск, и начальник штаба сообщал военному атташе об этом и уточнял в телеграмме: «В целях укрепления основ маньчжурской государственности Квантунская армия предполагает в скором времени выдвинуть сравнительно крупные силы к советским границам для очищения пограничных районов от мятежников». Иными словами, готовилось крупное наступление японских войск, и Квантунская армия выходила к советским границам на всём протяжении от Забайкалья до Владивостока.

На следующий день Кавабэ отправил две телеграммы начальнику штаба Квантунской армии. В конце апреля и в мае он отправил также три телеграммы помощнику начальника генштаба. Все эти документы были перехвачены, расшифрованы и доложены Кагановичу и членам Политбюро. Военный атташе внимательно следил не только за событиями и обстановкой в Москве, что он обязан был делать по своей должности, но и за обстановкой в самой Японии.

В своих телеграммах начальнику штаба Квантунской армии он, в частности, отмечал: «…2) Можно считать, что СССР уже отказался от мысли распространить своё политическое влияние на северную Маньчжурию. Но что касается оставления в своих руках КВЖД, то будет правильно считать, что Советский Союз по-прежнему проявляет большую привязанность к этой дороге… Я полагаю, исходя из внутренней и внешней ситуации, что программа действий Вашей армии сводится к тому, чтобы как можно меньше нервировать Советский Союз и сводить к минимуму угрозу в отношении советских границ. Коль скоро существует такая линия поведения, мы должны декларировать перед всем миром смысл акций японских войск и заставить представителей советского правительства ясно понять нашу линию». И в конце телеграммы добавлял: «Выражаю пожелание, чтобы все наши военно-оперативные мероприятия гармонировали бы с этой декларацией» (60).

Оценки были высказаны трезвые и соответствовали реальному соотношению сил между двумя государствами в то время.

В телеграмме от 20 апреля, направленной в Токио, он приводит мнение сотрудника английского генштаба: «Генштаб Англии, считая, что СССР не предпримет никаких активных мер, если только Япония не вызовет его на войну, по-прежнему оптимистически оценивает существующую ситуацию». А в телеграмме от 31 мая, также направленной в Токио, он говорил о публикациях в японской печати, отмечая, что представители советского правительства весьма чутко реагируют на все заявления японских политических деятелей и на высказывания в прессе относительно японо-советских отношений. Предложения Кавабэ были весьма разумными: «…Исходя из этого считаю, что если наше правительство, руководя прессой, искусным образом смягчит тон японской печати в отношении СССР, то это даст весьма разительный эффект наряду со спокойными и в то же время твёрдыми декларациями японского правительства».

Но это была информация политической разведки. А что сообщала военная разведка, каковы были оценки Разведупра об обстановке в дальневосточном регионе к 1933 г. после захвата Квантунской армией всей Маньчжурии? Как в Москве определялась политика империи? И насколько эти оценки были точными?

27 ноября 1932 г. Разведупр выпустил очередную разведывательную сводку № 41. В разделе этого документа «Политика Японии по отношению к СССР на современном этапе» отмечалось, что напряжённое положение во взаимоотношениях Японии и СССР несколько сгладилось. Если в начале года эти отношения находились на грани вооружённого конфликта, то к концу года отмечается особо предупредительное отношение к официальным представителям СССР как в Японии, так и в Маньчжурии. Япония старается урегулировать все спорные вопросы о рыболовстве и внешне стремится показать свою заинтересованность в заключении пакта о ненападении. В сводке отмечалось, что японская пресса очень осторожно затрагивает вопросы внутренней и внешней политики СССР, не допуская резких выпадов, характерных для начала года. При этом открыто заявляется об отсутствии каких-либо причин в данный момент, которые могут вызвать вооружённое столкновение между СССР и Японией.

Агентурные данные, полученные из различных источников, указывали на то, что подобная политика Японии имеет основную цель замаскировать истинные намерения Японии — усыпить бдительность Советского Союза на Дальнем Востоке, иметь возможность серьёзно подготовиться для выполнения программы, заложенной в меморандуме Танака, и обеспечить условия для внезапного нападения. В сводке указывалось, что японские войска в Маньчжурии и Корее имеют 6 пехотных дивизий (2, 8, 10, 14, 19 и 20-я), две отдельные пехотные бригады, две кавалерийские бригады (1 и 4-я) общей численностью до 100 000 человек без тыловых и вспомогательных частей. Также на основании полученной агентурной информации установлено: японское командование считает, что без захвата Жэхе немыслимо начало военных действий против СССР, так как китайские войска в этой провинции будут постоянно угрожать Маньчжурии и затруднять разрешение вопроса о Внутренней и Внешней Монголии. Поэтому планы японского командования по захвату Жэхе и созданию буфера в Северном Китае будут проведены до начала вооружённого столкновения Японии с СССР. На этом документе резолюция Егорова: «С. секр. Нач 1-го и 4-го Упр. Необходимо закончить и дать мне на подпись доклад Наркому о японской политике на Дальнем Востоке в отношении подготовки войны против нас. 23. 12. 32 г.». Информация военной разведки была точной, Япония начала оккупацию Жэхе в январе 1933 г. и, конечно, учитывалась руководством страны при планировании мероприятий по дальнейшему усилению Дальнего Востока. В Москве понимали, что агрессия в западном направлении отвлечёт значительные силы Квантунской армии и ослабит напряжение на советско-маньчжурской границе.

В 1932 г. информация, получаемая высшим военным руководством и в первую очередь наркомвоенмором Ворошиловым из ОГПУ, имела большое значение. Все поступавшие оттуда документальные материалы хранились в его секретариате в особой папке. 23 июня Ворошилов получил дешифрованную телеграмму из Токио, которая была послана японскому военному атташе в Москве. В телеграмме сообщалась дислокация частей Кванту некой армии. В этот же день наркому были переданы задания, полученные японским военным атташе подполковником Кавабэ из разведотдела японского генштаба. Ему предписывалось изучать вопросы, связанные с развитием военно-воздушных сил СССР, систему организации, технические данные самолётов и моторов, тактику действия авиационных частей. 10 июня наркому были посланы бюллетени японского генштаба по СССР за апрель и май 1932 г., а также сводки морского штаба Японии по СССР с имевшейся в Токио информацией об усилении советских военно-морских сил на Дальнем Востоке (61).

В этих документах довольно точно фиксировались переброски сухопутных и воздушных частей Красной Армии на Дальний Восток из районов европейской части страны. Отмечались секретные источники (агентура) в Забайкалье и Приморье, которые сообщали о появлении в их районах новых частей. Отмечалась и информация, поступавшая из Москвы. Московские источники японской разведки были весьма осведомлёнными. От них поступала информация о числе стрелковых дивизий на Дальнем Востоке, их нумерации, фамилии командиров всех дивизий. Очень тесные контакты были у японских военных атташе в Варшаве и Риге с разведывательными отделами генштабов Польши и Латвии. В бюллетенях по СССР японского генштаба, которые получал японский военный атташе в Москве, и через Особый отдел ОГПУ Ворошилов, часто отмечалось, что разведывательная информация получена по данным польского или латвийского генштаба. Ценную информацию о Красной Армии получал японский военный атташе и из турецких военных кругов.

Некоторые сведения о частях Красной Армии на Дальнем Востоке были суммированы в «Военном бюллетене по СССР № 32 от 25 апреля 1932 г.». Перевод этого материала с грифами «Совершенно секретно» и «Документально» также был послан Ворошилову из Особого отдела 10 июня (62). Контрразведчики сработали оперативно, и ценная информация легла на стол наркома. В этом бюллетене наиболее полно была показана численность и дислокация советских войск на всей обширной территории от Иркутска до Владивостока.

Иностранные дипломатические представители в Москве в этом году внимательно следили за изменением военно-политической обстановки в дальневосточном регионе, строили свои прогнозы, высказывали свои суждения и, конечно, обменивались мнениями в разговорах друг с другом. Одно из таких мнений, зафиксированное в «Бюллетене по СССР № 4 от 22 февраля 1932 г.» (63), было доложено Ворошилову: «По словам представителя Чехословакии в Москве за последнее время не только в высших военных кругах Советского Союза, но и в партийных кругах всё чаще и чаще раздаются голоса с требованием поддержать престиж СССР и взять более твёрдый политический курс. Во главе этого движения стоят: Молотов (председатель СНК), Ворошилов (НКВМ), Енукидзе (видный партийный деятель), но Сталин (фактический диктатор), считаясь с общим положением страны и из соображений выполнения пятилетнего плана, возражает против твёрдой политики». Очевидно, в Токио серьёзно отнеслись к высказыванию чехословацкого представителя, если включили его мнение в бюллетень генштаба.

Во время конфликта на КВЖД в 1929 г. и в последующие годы на Дальнем Востоке был создан крупный центр агентурной разведки оперативно-тактического характера. ОКДВА была армией только по названию. Фактически в начале 30-х, когда началось усиление дальневосточных рубежей, это был очень крупный и по территории, и по количеству войск пограничный военный округ. В Хабаровске находилось командование и штаб армии, а в штабе — разведывательный отдел., закамуфлированный под номером четыре по аналогии с 4-м Управлением Штаба РККА.

Летом 32-го Берзин назначил в Хабаровск своего соотечественника Августа Гайлиса на должность начальника разведотдела штаба армии. Помощником Гайлиса Берзин подобрал тоже латыша, но постарше и поопытнее. Христофор Салнынь родился в Риге в 1885 г., а в РСДРП вступил в 1902-м. Такого партийного стажа не было ни у кого в военной разведке. Участник первой русской революции, из-под ареста бежал, и с 1908 по 1920 г. — в эмиграции. В 1920-м выехал на Дальний Восток На разведывательной работе в Китае находился до 1923 г. В 1923-м переброшен в Германию. Готовился «германский Октябрь», и в эту страну направляли тех, кто имел боевой и революционный опыт. Того и другого у Салныня было в избытке, и он занимался созданием нелегальной боевой организации Компартии Германии, организацией «красных сотен» в Тюрингии и сети подпольных складов оружия. В 1926–1929 гг. опять на Востоке — резидент в Китае. Участник конфликта на КВЖД — руководитель диверсионной работы в тылу китайских войск. В 1930–1932 гг. — разведывательная работа в странах Центральной и Восточной Европы. В декабре 1931-го в очередной аттестации Берзин так характеризовал этого крупного и опытнейшего разведчика: «Весьма опытный и развитой работник разведки. Общая подготовка средняя, специальная военная — слабая. Специализировался по вопросам партизанской войны и подрывного дела. Обладает твёрдым характером и сильной волей. В трудных условиях не теряется, обладает большим мужеством и личной храбростью. Быстро ориентируется в обстановке и быстро принимает решения. Умеет управлять людьми и подчинять их своей воле. Любит дисциплину и сам дисциплинирован. С подчинёнными тактичен, пользуется авторитетом и любовью…» (64).

Со времён Российской империи пограничные военные округа имели свою агентурную сеть на территории сопредельных стран. Эта сеть обслуживала территорию в тактической зоне на глубину до 250 км. И отслеживала все изменения в пограничных гарнизонах и крепостях, а также внимательно следила за развитием железнодорожного строительства, которое велось по направлению к границам империи. Под пристальным наблюдением агентуры были также перемещения войск в пограничных районах. В результате такой деятельности в штабах пограничных округов хорошо знали обо всём, что происходило за линией границы. После окончания Гражданской войны и установления границ на западе и востоке Разведупр взял на вооружение этот уже проверенный метод наблюдения за погранзоной возможных противников. Это была обычная практика повседневной разведывательной работы в мирное время. Такая система давала обильную информацию, которая учитывалась в Москве, существенно дополняя информацию стратегической военной разведки, а иногда и заменяя её, когда такая информация отсутствовала.

Разведотдел штаба ОКДВА не составлял исключения. После начала японской агрессии в Маньчжурии к уже имевшейся агентуре военной разведки в этом регионе добавляются новые резидентуры и агентурные сети. Идёт не только наблюдение за усилением и перемещением частей Квантунской и Корейской армий, но и проникновение в структуру японских военных органов на азиатском континенте. Информационный сектор отдела очень внимательно отслеживал всю иностранную прессу, которая поступала в Хабаровск из многочисленных советских консульств в Маньчжурии, Корее и Японии. Вся собранная информация систематизировалась и анализировалась в военно-политических бюллетенях разведотдела. Это позволяло командованию ОКДВА, и в первую очередь Блюхеру, быть в курсе политических и военных событий в дальневосточном регионе.

Коминтерн против Японии

В 32-м, когда события на Дальнем Востоке развивались по нарастающей и части Квантунской армии продвигались на север к Амуру и Уссури, в тайную войну в этом регионе вмешалась ещё одна сила. Рука об руку с обеими разведками пыталась начать действовать третья сила — партийная разведка Коминтерна. Отдел международных связей (ОМС), успешно работавший в Европе и Китае, решил начать действовать и против Японии. Вот только несколько документов, выявленных в фонде Коминтерна.

В 32-м в Москве считали угрозу войны на Дальнем Востоке вполне реальной. И в Исполкоме Коминтерна подготовили к 12-му пленуму специальный документ: «Проект резолюции о дальневосточной войне и о задачах коммунистов в борьбе против империалистической войны и военной интервенции». При этом, как и в 31-м, главным врагом по-прежнему считалась Франция. Антифранцузские тенденции во внешней политике и «угроза войны со стороны Франции», определённые процессом «Промпартии», продолжали действовать в полной мере. Для большей убедительности Францию объявили союзницей Японии, которая готова ударить с Запада в то время, когда Япония нанесёт удар на Дальнем Востоке. Вот только один пассаж из этого документа: «…Прошедшее при полной поддержке Франции нападение японских империалистов на Китай является началом новой мировой империалистической войны. Японский империализм выступает в военно-политическом союзе с международным жандармом версальской системы, с главным подстрекателем и организатором империалистической войны и интервенции в СССР, с французским империализмом. Совместными силами они готовятся взять в клещи с Запада и Востока СССР…»

Проект резолюции о дальневосточной войне был датирован 6 августа. Интересно, что в этот же день в Париже полпред СССР Довгалевский беседовал с премьером Франции Эррио. В беседе затрагивались переговоры между Францией и СССР о заключении пакта о ненападении. Премьер сообщил полпреду, что кабинет министров единогласно поручил ему и министру торговли Дюрану заключить пакт и торговое соглашение. Пакт о ненападении между двумя странами был подписан в ноябре 32-го. Вот такие странности. Или коминтерновские чиновники не знали истинного состояния советско-французских взаимоотношений, а должны были знать, либо сознательно нагнетали антисоветскую истерию. Очевидно последнее. В документе отмечалось, что страна строящегося социализма одержала решающие победы, а капиталистический мир, вследствие мирового экономического кризиса, откатился назад на целые десятилетия. Вывод: «Вследствие этого империалистические державы, и в первую голову Франция и Япония, заключившие уже военно-политический союз, прилагают все усилия, чтобы реорганизовать, расширить, укрепить антисоветский блок, чтобы нанести решительный военный удар базису мировой пролетарской революции, чтобы уничтожить первое в мире рабочее государство…». Для большей солидности к Франции и Японии составители добавили и остальные страны.

Вот ещё одна выдержка из этого документа: «…Английский империализм поддерживает все планы интервенции в СССР и организует её на Ближнем и Среднем Востоке. США пытаются спровоцировать японо-советскую войну, чтобы, ослабив обеих противников, укрепить своё положение на Тихом океане. В Польше, Румынии и прибалтийских странах военные приготовления под руководством французского генерального штаба идут с максимальной напряжённостью. Очагом военной интервенции в настоящее время является Маньчжурия, которая превращена усилиями японского империализма при поддержке Франции в плацдарм для нападения на СССР. На восточных и юго-восточных границах СССР империалисты также пытаются создать базис для диверсионных выступлений против СССР (Тибет, Афганистан, Синьцзян и т. д.)».

Составителей проекта резолюции не смущало то, что с Финляндией договор о ненападении был подписан в январе, с Латвией — в феврале, а с Эстонией — в мае 1932 г. Свалив в одну кучу оборону Шанхая частями китайской армии, партизанское движение в Маньчжурии, успехи индустриализации в СССР, а также «бдительность трудящихся СССР, сплотившихся вокруг советской власти под руководством ВКП(б)», авторы пришли к выводу: «…растущая революционная активность трудящихся масс всего мира отсрочила вооружённое нападение на СССР Франции и её вассалов с Запада. Однако эту отсрочку только оппортунисты могут рассматривать как ослабление опасности военной интервенции против СССР. Над СССР нависла и висит непосредственная угроза новой интервенции».

В общем, война на пороге, интервенция грозит первому в мире социалистическому государству, и поэтому коммунисты и трудящиеся всех стран вставайте, сомкнув ряды, на защиту СССР. Но в Европе, особенно после заключения договоров о ненападении между Советским Союзом, его западными соседями и Францией, всё было спокойно. Никто не бряцал оружием, не проводил мобилизаций и не собирался в крестовый поход. Франция не заключала никакого военного союза с Японией, не собиралась брать в клещи СССР, а её военные планы, по заключению аналитиков советской военной разведки, были сугубо оборонительными. В 1932-м никакой войной на европейском континенте не пахло.

После такого вступления в документе даются основные тезисы к руководству для компартий разных стран. Но и в тезисах мелькает так полюбившееся в Москве слово «интервенция». 12-й пленум ИККИ считает важнейшей задачей всех компартий организацию борьбы «за защиту Китая, за защиту СССР против интервенции». Конец относительной стабилизации «знаменует собою ускоренное приближение новых войн и интервенции», вся международная обстановка в любой момент может разразиться военным столкновением, утверждается в тезисах, и конечно же, «всякая недооценка военной опасности, всякая оппортунистическая пассивность отражает влияние социал-демократии и пацифизма на коммунистов».

После составления и принятия подобных деклараций в штабе мировой революции перешли к составлению более конкретных документов с рекомендациями для действий компартий в случае начала войны. Уже после пленума ИККИ была составлена «Краткая записка о задачах и формах активного содействия СССР на случай войны с западными сопредельными странами». Но хотя в записке говорилось о действиях компартий в случае войны в Европе, такие же планы разрабатывались и на случай войны с Японией. Действия компартий были одинаковыми и на Западе, и на Востоке. В записке отмечалось, что общему напряжению сил противника недостаточно будет противопоставить напряжение только одного СССР, необходимо участие рабочего класса и крестьянства воюющих с СССР стран в практической борьбе. Такая совместная борьба вместе с действиями Красной Армии обеспечила бы, по мнению авторов записки, победу в предстоящей вооружённой схватке.

А дальше уже следовали практические рекомендации по действиям в тылу противника: «…во-первых, нарушение оперативных планов и мобилизационного развёртывания противника, во-вторых, подрыв его материально-технической базы и, в-третьих, максимальное содействие развязыванию внутренних противоречий в стране противника в социальном и национальном направлениях». Для осуществления этих мероприятий предлагалась организация забастовок и саботажа на военных и промышленных предприятиях и железнодорожном транспорте, а также разрушение путей сообщения и средств связи. Предусматривались также взрывы военных складов. В общем, обычная диверсионная деятельность, так хорошо знакомая по годам Гражданской войны и первым послевоенным годам активной разведки, когда диверсионные отряды действовали на территории Западной Белоруссии, Западной Украины, Бессарабии и Болгарии.

В этом же документе определялись и задачи. Причём задачи как в мирное время (подготовительный период), так и в военное время (период действий). До начала войны предусматривались подбор и подготовка людей в первую очередь из рабочих и крестьян, а также использование национальных противоречий и национально-освободительного движения. Считалось, что, используя это движение, «можно достигнуть гораздо больших результатов, чем на фоне классовой борьбы». В Москве полагали, что умелый подход к национальному вопросу в таких странах, где национальные меньшинства играют крупную роль, может создать кроме возможности организации восстаний базу для выполнения отдельных диверсионных задач в военное время.

В мирное время предусматривалось также и изучение объектов, на которых предстояло действовать во время войны, Всё, что должно было быть выведено из строя, взорвано и уничтожено, тщательно изучалось ещё в мирное время. Сюда входило изучение важнейших стратегических железнодорожных магистралей и крупных морских портов, военных заводов и складов, а также промышленных предприятий, которые будут играть главную роль в случае войны в деле снабжения армий. Иными словами, в мирное время должна вестись тщательная и всесторонняя разведка всей страны, определявшейся как вероятный противник в будущей войне. И, конечно же, накопление ещё в мирное время необходимых средств на территории будущего противника. Имелись в виду запасы стрелкового оружия и, конечно же, взрывчатки для подрыва объектов железнодорожного транспорта, складов и вывода из строя телефонной и телеграфной связи.

Предусматривалось, что с приближением войны необходимо будет организовать активные выступления: массовые протесты, демонстрации и забастовки. А к моменту развёртывания армий противника переходить к актам саботажа, крестьянским вооружённым выступлениям, партизанским действиям и национальным революциям. В записке отмечалось: «Перечисленные выше формы активного содействия Красной Армии являются основными формами, которые нужно заранее организационно подготовить и планомерно осуществить».

«Краткая записка…» с грифом «Сов. секретно» была общей директивой для разработки более конкретных рекомендаций для каждой страны, которая могла рассматриваться как возможный противник в будущей войне. Это относилось не только к будущим противникам на Западном театре военных действий, но и к дальневосточному региону. Были составлены подробные карты с обозначением важнейших стратегических объектов для уничтожения в Корее, Маньчжурии и в самой Японии. К картам по каждой стране прилагались объяснительные записки. Очевидно, для конспирации все разведывательные, диверсионные и партизанские действия на территории соседних стран и в мирное, и в военное время именовались антивоенными действиями.

Вот некоторые выдержки из «Объяснительной записки к объектам антивоенных действий в Японии». «Зависимость от импорта горючего и боязнь быть отрезанными от источников импорта в военное время заставляет Японию накапливать громадные запасы нефти и прочих нефтепродуктов уже в мирное время. Большая часть этих нефтепродуктов размещается в крупных нефтехранилищах». По имевшимся в Москве данным, 80 % запасов нефти принадлежали морскому ведомству и были сосредоточены в 11 нефтехранилищах, из которых 6 были расположены под землёй. Эти хранилища, по мнению авторов записки, «всегда остаются уязвимыми и представляют прекрасные объекты для действий антивоенных сил». Основной вывод: «Разрушение (поджог) крупнейших нефтехранилищ может парализовать действия новых боевых средств (авиация, танки) и морского флота, особенно если оно будет комбинировано с подводной блокадой Японии».

Диверсии на крупных хранилищах горючего являлись основными в действиях «антивоенных» сил. Вторыми по значению и уязвимости для диверсионной деятельности считались транспортные системы Маньчжурии, Кореи и самой Японии. В записке отмечалось: «Важнейшие железные дороги в самой Маньчжурии проходят по районам, охваченным широким партизанским движением, и уже теперь являются важнейшим объектом действий антияпонских сил. В военное время они представляют прекрасный объект для антивоенных действий». Очень перспективным для диверсионных действий в военное время считались порты в Японии, Маньчжурии и Корее, а также железные дороги Кореи и самой Японии. Большое значение придавалось разрушению линий связи и высоковольтных линий электропередачи, снабжающих электроэнергией крупные индустриальные центры на японских островах.

Баланс сил к 1933 году

Что представляла армия возможного противника на Востоке? После начала агрессии в Маньчжурии в информационно-статистическом отделе Разведупра была создана специальная группа, которая занималась сбором, систематизацией и анализом всей поступающей в Управление информации о вооружённых силах империи. При этом в первую очередь собиралась информация о японской армии. Использовалась вся открытая литература, информация, получаемая от агентуры военной разведки в Маньчжурии, а также материалы, получаемые из других источников, в том числе и от «соседей» — политической разведки (ИНО ОГПУ). Всё это позволяло иметь достаточно полное представление о том, с кем придётся столкнуться в случае резкого обострения обстановки на Дальнем Востоке.

2 января 1933 г. информационно-статистический отдел Управления разослал основным отделам Штаба РККА аналитическую справку о перспективных планах и расчётах японского генштаба. В этом документе на основе имеющейся в Управлении информации давалась численность и вооружение японской армии мирного и военного времени. В документе отмечалось, что в военное время пехотные части утраиваются и доводятся до штатов военного времени. Общее число дивизий доводится до 51, из них 35 перво- и второочередных и 16 резервных. В мирное время японская армия имела 17 пехотных дивизий. Общая численность стрелковых войск, по подсчётам аналитиков разведки, должна была составить в военное время 808 380 человек. Стратегическая конница в военное время удваивается, составляя 8 кавалерийских бригад, и доводится до штатов военного времени. Её общая численность должна была составлять 54 940 человек. В каждой кавалерийской бригаде предусматривалось иметь автобронедивизион в составе 20 бронемашин и 20 мотоциклов с колясками и пулемётами (65).

В военное время утраивалась и артиллерия. 15 артиллерийских полков лёгкой полевой артиллерии мирного времени развёртывались в 31 полк первой и второй очереди и 14 полков третьей очереди с общей численностью в 86 030 человек. Полевая тяжёлая артиллерия в военное время утраивается из 8 полков мирного времени в 16 полков 150-мм гаубиц и 6 полков 105-мм пушек. При этом пушечные полки должны быть полностью переведены на механическую тягу. Все гаубичные и пушечные полки должны иметь 66 530 человек. Артиллерия РГК имеет на вооружении гаубицы крупного калибра, которые перевозятся на механической тяге в разобранном виде и 150-мм пушки. Эта артиллерия в военное время развёртывается в 12 дивизионов с общей численностью в 19 500 человек. Зенитная артиллерия в военное время развёртывается в 3 полка и 16 дивизионов с общей численностью в 29 410 человек (66).

Развитию бронетанковых войск в Японии придавалось особое значение. И это было вполне естественно, так как в начале 30-х эти войска бурно развивались во всех крупнейших странах мира. Но здесь возможности империи были весьма скромными, так как её танковая промышленность только начинала развиваться и до крупносерийного производства современной, по тем временам, бронетанковой техники было ещё далеко. Танковые части в военное время развёртывались в 26 танковых батальонов. Из них 6 батальонов должны были войти в состав двух механизированных бригад, формирование которых предусматривалось в 1933 г. Общая численность — 1156 лёгких и средних танков и 6090 человек личного состава. Бронеавтомобильные части в военное время развёртывались в 19 автобронедивизионов. Из них 8 должны были входить в состав кавалерийских бригад стратегической конницы, а 11 поступали в распоряжение армейского, фронтового и главного командования. В этих частях предусматривалось иметь 570 бронеавтомобилей и 3630 человек.

В военное время предусматривалось развёртывание 12 отдельных батальонов связи, которые должны были предоставляться армиям, фронтам и главному командованию. Железнодорожные войска удваивались и доводились до 16 железнодорожных батальонов для эксплуатации главных участков железных дорог в основном на маньчжурском театре. Существовавшие в армии мирного времени 17 инженерных батальонов, входившие в состав пехотных дивизий, утраивались и развёртывались в 43 батальона по одному на каждую пехотную дивизию армии военного времени. Общая численность войск связи, железнодорожных и инженерных войск армии военного времени по расчётам аналитиков Разведупра составляла 66 000 человек.

Численность ВВС определялась в 109 авиационных рот (истребители, разведчики и бомбардировщики). При этом учитывалось интенсивное развитие самолётостроения в Японии в 1932 г. и возможность увеличения авиации в армии военного времени. Общее число самолётов аналитики определяли в 1800 боевых машин при численности личного состава в 20 500 человек. В армию военного времени включались также обозные части численностью в 150 000 человек и санитарные части и учреждения общей численностью 218 000 человек. Общая численность армии военного времени империи определялась в 60 000 офицеров, 184 000 унтер-офицеров и 1620 тысяч рядовых (67).

Конечно, ни в Хабаровске, ни тем более в Москве не предполагали, что в случае возможной войны почти двухмиллионная армия империи будет брошена к советским дальневосточным границам. Какие-то части останутся на островах, в Корее, на Формозе. Но и того, что будет сосредоточено против границ Союза, будет достаточно для того, чтобы вооружённый конфликт был долгим и тяжёлым. Поэтому противостояние на дальневосточных границах продолжалось и в последующие годы.

Примечания

1. Подробно об этом: Асик М. Вооружённые силы Японии. М., 1934.

2. Документы внешней политики. Т. 14. С. 529.

3. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 278. Л. 131.

4. Там же.

5. Там же. Л. 133.

6. Там же.

7. РГА. Фонд Токийского трибунала. Приговор.

8. Бушманов Н. С. Боевые действия японской армии в Маньчжурии и Шанхае. М., 1940. С. 15.

9. РГВА. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 9. Л. 9.

10. Там же. Л. 36.

11. Сапожников. Б.Г. Китай в огне войны. М., 1977. С. 28.

12. Там же.

13. Документы внешней политики. Т.14. С. 529.

14. Там же. С. 542.

15. Там же. С. 559–561.

16. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 266. Л. 51.

17. Там же. Л. 58.

18. РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 38. Л. 48–49.

19. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 185. Л. 1–9.

20. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 278. Л. 149.

21. Там же. Л. 170–171.

22. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 278. Л. 177.

23. Там же. Л. 182.

24. Там же. Л. 213.

25. Там же.

26. Там же. Л. 417.

27. Там же.

28. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 289. Л. 4.

29. Там же. Л. 5.

30. Там же. Л. 8.

31. Там же. Д. 279. Л. 5.

32. Там же. Л. 9.

33. Там же. Л. 10.

34. Там же Л. 16.

35. Там же. Л. 475.

36. ГРУ. Дела и люди. С. 289–290.

37. Бушманов Н.С. Указ. соч. С. 114–115.

38. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 279. Л. 232.

39. Бушманов Н.С. Указ. соч. С. 114–115.

40. РГВА. Ф. 40442. Оп. 2а. Д. 61. Л. 38.

41. Из исторической справки к фонду 32114 РГВА.

42. РГВА. Ф. 40442. Оп. 1а. Д. 791. Л. 45–48.

43. Там же. Л. 23.

44. Там же. Д. 928. Л. 4.

45. РГВА. Ф. 31983. Оп. 22. Д. 974. Л. 20 и 24.

46. РГВА. Ф 33987. Оп. З. Д.403. Л. 10–12, 24, 50–52.

47. РГВА. Ф. 33879, Оп. 1. Д. 566. Л. 1.

48. Там же. Л. 2–3.

49. РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 39. Л. 131.

50. РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 586. Л. 164.

51. РГВА. Ф. 31811. Оп. 12. Д. 562. Л. 112.

52. РГВА. Ф. 40442. Оп. 1a. Д. 791. Л. 60–61.

53. РГВА. Ф. 40442. Оп. 2а. Д. 61. Л. 38.

54. РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 38. Л. 1.

55. Там же. Л. 123.

56. Там же. Л. 131–132.

57. Там же. Л. 65.

58. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 185. Л. 76.

59. Там же. Л. 78.

60. Там же. Л. 81.

61. РГВА. Ф. 4. Оп.19. Д. 13. Л. 10–12 и 18.

62. Там же. Л. 21.

63. Там же. Л. 113.

64. Лёд и пламень. Сборник. Владивосток, 1976.

65. РГВА. Ф. 40442. Оп. 1а. Д. 828. Л. 5–7.

66. Там же. Л. 8–9.

67. Там же. Л. 10–11.

 

Глава вторая. ПРОТИВОСТОЯНИЕ (1933–1935 ГОДЫ)

1933 год

К 1933 г. Маньчжурия была полностью захвачена частями Квантунской армии. И началось вооружённое противостояние двух сил. Япония создавала плацдарм на азиатском материке, готовясь к будущей схватке за господство в Азии. На территории «независимого» государства строились аэродромы, способные принять тысячи самолётов из метрополии. Новые военные городки могли вместить дивизии императорской армии, перебрасываемые с японских островов. Новые железные и шоссейные дороги тянулись к Забайкалью, Амуру и Приморью. На другом берегу Амура и Уссури делали то же самое. В тайге строились аэродромы, на которые перебрасывались истребительные и бомбардировочные авиабригады из европейской части Союза. В построенных военных городках размещались прибывшие из других районов страны пехотные и кавалерийские части. По Транссибирской магистрали на Восток шли эшелоны с новейшей боевой техникой. Для удобства развёртывания армии в случае войны к границе прокладывались железнодорожные ветки и грунтовые дороги.

Шло негласное соревнование между двумя странами — кто сделает больше. Больше построит аэродромов, казарм и дорог, больше сосредоточит военной техники и войск. В чью пользу будет баланс сил в этом регионе. Казалось бы, создав паритет, достигнув равновесия в силах на Дальнем Востоке, можно было остановиться, отдышаться, более спокойно подумать о будущем. Но об этом не думали ни в Токио, ни в Москве. В Токио мечтали о будущих захватах, а в Москве о реванше за разгром в Русско-японской войне.

И в этом соревновании островная империя проигрывала. Советский Союз захватил инициативу, создав перевес сил и в войсках, и особенно в средствах подавления: артиллерии, авиации и танках. И эту инициативу он не выпускал из своих рук до августа 45-го, когда загремели первые залпы советско-японской войны.

В июле 1933 г. губернаторы японских префектур на одном из совещаний внимательно слушали выступление военного министра генерала Араки. Речь была чрезвычайно важной. Министр, выражавший взгляды наиболее агрессивных и экспансионистских кругов армии, развивал перед губернаторами внешнеполитическую программу японской военщины. Высказав намерение осуществить вооружённое завоевание Японией Восточной Азии, не забыл оратор и своего дальневосточного соседа. «Япония должна неизбежно столкнуться с СССР, — заявил он. — Поэтому для Японии необходимо обеспечить себе путём военных методов территории Приморья, Забайкалья и Сибири».

В этой речи Араки высказался также по вопросу о «национальной обороне», осуществление которой позднее стало основным принципом экспансионистской внешней политики Японии. По словам генерала, национальная оборона не должна ограничиваться обороной самой Японии, она должна включать в себя завоевание других стран путём применения вооружённой силы.

Но генерал не ограничивался одними только выступлениями на официальных совещаниях. В том же году в своей статье «Миссия Японии в эру Сёва» он призывал к оккупации Внешней Монголии, как тогда называли в иностранной прессе МНР. Он заявил, что «Япония не желает, чтобы такой неопределённый район, как Монголия, существовал около сферы её влияния. Монголия обязательно должна быть Монголией Востока». В беседе с корреспондентом газеты «Геральд Трибюн» 28 августа 1933 г. Араки угрожал нашей стране «ударом со стороны Японии» (1). Последовал ли новый дипломатический демарш со стороны советского полпреда или он махнул рукой на очередное выступление воинственного генерала — неизвестно.

Английский военный атташе в Токио Джеймс в своей записке в Лондон, датированной 21 октября 1933 г., отмечал, что военные круги, которые представляет Араки, считают, что лучше «начать войну против России раньше, чем позже». Американский посол в Токио Грю также писал 18 июля 1933 г., что, по его мнению, Япония может принять решение «выступить прежде, чем Советская Россия станет сильнее» (2).

Показательно в этом плане донесение в Берлин германского военного атташе в Москве полковника Гартмана после его беседы 20 ноября 1933 г. со своим японским коллегой. В донесении полковник отмечал, что если верить высказываниям японского военного атташе, Япония может начать военные действия против СССР уже весной 1934 г. По его мнению, удар должен был наноситься через Монголию на Иркутск, то есть в обход группировки советских войск, сосредоточенной в Забайкалье. В своём следующем донесении от 10 января 1934 г. Гартман также указывал на то, что Япония намечает «вооружённое столкновение с Россией» и что японская армия «считает себя достаточно сильной для вооружённого столкновения с Советским Союзом». По его наблюдениям, в Японии господствует убеждение, что «конфликт неизбежен и затяжка только осложнит положение».

К 1933 г. военно-политическое положение Японии значительно изменилось. Обширная территория трёх китайских провинций, на которых было создано «независимое» государство, находилась в полном подчинении штаба Квантунской армии. Первая фаза знаменитого меморандума Танака, предусматривающая захват Маньчжурии, была выполнена. В точном соответствии с основными положениями этого документа началось планирование следующих этапов агрессии на континенте. Офицерам генштаба и штаба Квантунской армии уже виделись новые обширные территории, по которым, почти не встречая сопротивления, маршируют солдаты императорской армии.

Но это пока были только пожелания. Военные спорили, определяя возможные сроки начала будущей войны. И здесь не было единодушия. В июне 1933 г. проводилось очередное совещание руководящего состава сухопутных войск. И здесь, конечно, не обошлось без военного министра. Генерал настаивал на том, чтобы империя готовилась в первую очередь к войне с Советским Союзом, для того чтобы напасть в 1936-м. Раньше, очевидно, не получалось. Генералы Нагата и Тодзио считали этот срок нападения нереальным и требовали более основательной подготовки. Тодзио утверждал на совещании, что «Япония должна собрать воедино все ресурсы жёлтой расы и подготовиться для тотальной войны». Его поддерживал генерал Нагано, заявляя: «необходимо иметь в тылу 500-миллионный Китай, который должен стоять за японскими самураями как громадный рабочий батальон, и значительно повысить производственные мощности Японии в Маньчжурии». Иными словами, нужно было захватить центральные районы Китая, создать солидную военно-экономическую базу в Маньчжурии и реорганизовать армию, оснастив её новейшей военной техникой. Это был более реалистичный подход к проблеме войны с Советским Союзом. Но он был невыполним к 1936 г. Нужно было выиграть время, а для этого оба генерала предлагали возобновить переговоры с СССР о заключении договора о ненападении.

Очередной вариант уточнённого и детализированного плана «ОЦУ» был разработан уже в 1933 г. Для ведения войны против СССР предполагалось сформировать 24 дивизии, оснащённые новейшей военной техникой. Войну планировалось начать с удара в восточном направлении, чтобы отрезать, а затем захватить советское Приморье. После того как эта операция успешно завершится, ударная группировка японских войск должна была нанести удар в северном направлении, выйти к южному берегу Байкала, перерезать Транссибирскую магистраль и овладеть всем Дальним Востоком. Но для 1933 г. такие расчёты хорошо выглядели на бумаге. В реальности разместить 24 дивизии с соответствующими силами авиации на необорудованном и неподготовленном маньчжурском театре в 1933 г. было невозможно. Для этого нужно было строить и строить: железные и шоссейные дороги, казармы и склады, завезти огромное количество запасов и создать мощную аэродромную сеть. Поэтому план «ОЦУ» образца 1933 г. был очередной штабной разработкой — не более. Ничего реального за ней не стояло и ей пришлось пылиться в архиве до лучших времён.

* * *

Для начала 30-х было естественно, что оперативные планы для разных театров военных действий разрабатывались в штабах пограничных военных округов. В Тбилиси — штабе Закавказского военного округа, разрабатывались варианты оперативных планов войны с южными соседями: Турцией и Ираном. В Ташкенте — штабе Среднеазиатского военного округа — варианты планов войны с Ираном и Афганистаном. При этом в штабах никого не смущало, что с этими странами были нормальные дипломатические, а с Афганистаном и дружественные отношения. Штабные работники оттачивали своё оперативное мастерство, желая иметь в сейфах готовые оперативные документы на все случаи жизни. Такая же обстановка была и в Хабаровске. Начальник штаба ОКДВА становился в военное время начальником штаба Дальневосточного фронта. Ему и была поручена разработка записки по плану операции на случай войны с Японией. Документ был составлен в соответствии с общим оперативным планом 1933 г. по мобилизационному расписанию № 15 как вариант «ДВ-2».

В 1933 г. сил на Дальнем Востоке было ещё мало и, конечно, все оперативные разработки будущего штаба фронта были оборонительными. Основная задача фронта — оборонять территорию Дальневосточного и Восточно-Сибирского края и поддерживать революционный порядок на территории фронта. Очевидно, обстановка в этом регионе в связи с коллективизацией была весьма напряжённой, и войска фронта должны были выполнять также и карательные функции. Правый фланг войск фронта должны были прикрывать кавалерийские дивизии армии МНР, очень слабые и малочисленные по сравнению с частями японской армии. Они должны были оборонять территорию своей республики, обеспечивать правый фланг 13-й армии и действовать в направлении на Хайлар.

По данным 4-го Управления Штаба РККА, Япония перебросила в Маньчжурию более трети свих вооружённых сил мирного времени. Там находится около семи пехотных дивизий из 21 — 6, 8, 10, 14, 19, 20-я дивизии, одна пехотная бригада 7-й пехотной дивизии, 1-я и 4-я отдельные кавалерийские бригады и отдельная охранная бригада Южно-Маньчжурской железной дороги. По тем же данным в военное время против Дальневосточного фронта могут быть сосредоточены до 37–40 пехотных дивизий, 8 кавалерийских бригад, 2 механизированных бригад и до 15 танковых батальонов РГК. К этому добавлялись 3 пехотные дивизии и 3 кавалерийские бригады армии Маньчжоу-Го.

Командование фронтом считало, что основные группировки японской армии в случае войны будут сосредоточены в Приморье (12–13 пехотных дивизий и 3 японские кавалерийские бригады) и в Забайкалье (до 15 пехотных дивизий, 5 кавалерийских и 2 механизированных японских бригад, не считая войск Маньчжоу-Го). Остальные силы могут быть разбросаны на сунгарийском и благовещенском направлениях и использованы для десантов в районах Владивостока и Северного Сахалина. Учитывался и вариант, при котором сосредоточение японской армии и начало военных действий было возможно без формального объявления войны, а десантные операции могли начаться в первые дни конфликта.

При таком количестве японских войск, которые могли быть сосредоточены в Маньчжурии, задачи войск фронта могли быть только оборонительными. Оборону фронта предполагалось строить на пограничных рубежах (строящихся укреплённых районах) по основным операционным направлениям. При этом оборона Маньчжурского направления возлагалась на 13-ю армию в составе 6 стрелковых дивизий, одной механизированной бригады и одной кавалерийской дивизии. Оборона Приморья (иманского, гродековско, ольгинского и барабашского направлений) возлагалась на 14-ю армию в составе пяти стрелковых и одной кавалерийской дивизии, частей Гродековского УРа и Барабашского укреплённого сектора (3).

* * *

Во время конфликта на КВЖД в 1929 г. и в последующие годы на Дальнем Востоке был создан крупный центр военной разведки оперативно-тактического характера, ОКДВА была армией только по названию. Фактически в начале 1930-х, когда началось усиление дальневосточных рубежей, это был очень крупный и по территории, и по количеству войск пограничный военный округ. В Хабаровске находились командование и штаб армии, а в штабе разведывательный отдел, закамуфлированный под номером четыре по аналогии с 4-м Управлением Штаба РККА.

Летом 1932-го начальник Разведупра Берзин назначил в Хабаровск своего соотечественника Августа Гайлиса (Валина) на должность начальника разведывательного отдела штаба армии. Он родился в 1895 г. В РККА с 1918-го, в разведке с 1920-го. Вначале помощник заведующего разведкой 4-й армии, потом в Разведупре был заведующим сектором информационно-статистического отдела. В 1923-м оканчивает Военную академию и направляется на нелегальную работу в Латвию. С 1926 г. полем его деятельности становится Восток. В 1926–1927 гг. он секретарь Китайской комиссии Политбюро, а в 1930–1931 гг. был военным советником ЦК Компартии Китая. В 1931–1932 гг. был помощником начальника агентурного отдела Разведупра и с этой должности отправился в Хабаровск. На посту начальника разведки ОКДВА находился до апреля 1937-го, а потом был вызван в Москву и несколько месяцев до дня ареста 30 июля руководил 2-м восточным отделом Разведупра. Через три месяца 26 октября комбриг Гайлис был расстрелян. Оборвалась жизнь ещё одного крупного разведчика, так много сделавшего для военной разведки на Востоке.

Помощником Гайлиса Берзин подобрал также латыша, но постарше и поопытнее. Христофор Салнынь родился в Риге в 1885 г., а в РСДРП вступил в 1902-м. Такого партийного стажа не было ни у кого в военной разведке. Участник первой русской революции, из-под ареста бежал и с 1908 по 1920 г. в эмиграции. В 1920-м выехал на Дальний Восток. На разведывательной работе в Китае находился до 1923 г. В 1923-м переброшен в Германию. Готовился «Красный Октябрь», и в эту страну направляли тех, кто имел боевой и революционный опыт. Того и другого у Салныня было в избытке, и он занимался созданием боевых нелегальных организаций Компартии Германии, организацией «красных сотен» в Тюрингии и сети подпольных складов оружия. В 1926–1929 гг. опять на Востоке — резидент в Китае. Участник конфликта на КВЖД — руководитель диверсионной работы в тылу китайских войск. В 1930–1932 гг. — разведывательная работа в странах Центральной и Восточной Европы. С октября 1932-го помощник начальника разведотдела штаба ОКДВА. Потом в 1933–1935 гг. начальник сектора этого отдела и в 1935–1936 гг. опять помощник начальника отдела. После этого с февраля 1936 по июнь 1937 г. заместитель начальника спецотделения «А» (активная разведка) Разведупра и командировка в Испанию — советником 14-го партизанского корпуса до марта 38-го. Потом вызов в Москву, арест и расстрел 21 апреля 1938 г. В июле 56-го реабилитация.

Со времён Российской империи пограничные военные округа имели свою агентурную сеть на территории сопредельных стран. Эта сеть обслуживала территорию в тактической зоне на глубину до 250 километров и отслеживала все изменения в пограничных гарнизонах и крепостях, а также внимательно следила за развитием железнодорожного строительства, которое велось по направлению к границам империи. Под пристальным наблюдением агентуры были также и перемещения войск в пограничных районах. В результате такой деятельности в штабах пограничных округов хорошо знали обо всём, что происходило за линией границы. После окончания Гражданской войны и установления границ на Западе и Востоке Разведупр взял на вооружение этот уже проверенный метод наблюдения за пограничной зоной возможных противников. Разведотделы западных пограничных округов: Ленинградского, Белорусского и Украинского «просматривали» территорию Финляндии, Прибалтики, Польши и Румынии, а южных округов: Закавказского и Среднеазиатского — пограничные районы Турции, Ирана и Афганистана. Это была обычная практика повседневной разведывательной работы в мирное время. На протяжении межвоенного двадцатилетия эта отработанная и проверенная десятилетиями система давала обильную информацию, которая учитывалась при боевой и организационной подготовке войск округов. Поступая в Москву, она существенно дополняла информацию стратегической военной разведки.

Разведотдел штаба ОКДВА не составлял исключения. После начала японской агрессии в Маньчжурии к уже имевшейся агентуре военной разведки в этом регионе добавляются новые резидентуры и агентурные сети. Идёт не только наблюдение за усилением и перемещением частей Квантунской и Корейской армий, но и проникновение в структуру японских военных органов на азиатском континенте. Информационный сектор отдела очень внимательно отслеживал всю иностранную прессу, которая поступала в Хабаровск из советских консульств в Маньчжурии, Корее и Японии. Вся собранная информация систематизировалась и анализировалась в военно-политических бюллетенях разведотдела. Это позволяло командованию ОКДВА и в первую очередь Блюхеру быть в курсе политических и военных событий в дальневосточном регионе.

Информация военной разведки, полученная от агентуры в Маньчжурии и Корее, дополнялась анализом иностранной прессы и информацией, полученной из Москвы. Всё это обобщалось в ежемесячных военно-политических бюллетенях, которые подписывал начальник 4-го отдела штаба ОКДВА Валин. Вот анализ только нескольких бюллетеней за 1933 г.

В бюллетене № 3 от 28 марта указывалась выявленная агентурой дислокация японских войск в Маньчжурии. На западной ветке КВЖД в Хайларе дислоцировалась 1-я кавалерийская бригада. В районе Цицикара — части и штаб 14-й пехотной дивизии. В Харбине располагался один из полков 10-й пехотной дивизии, остальные части дивизии находились на восточной ветке КВЖД от Мулина до станции Пограничная около советско-маньчжурской границы. Отмечалась также переброска из этих частей сводных отрядов в китайскую провинцию Жехэ, где в то время шли бои с частями китайской армии (4).

В бюллетене № 4 от 5 мая давалась оценка общей обстановки в Маньчжурии. Отмечалось, что там сейчас нет серьёзной организованной силы, которая могла бы иметь решающее значение в антияпонской борьбе. Все вооружённые формирования китайской армии или были разгромлены, или вытеснены на советскую территорию. Подчёркивалось, что это положение составляет важнейший момент для правильной оценки современной военной и политической обстановки в Маньчжурии и внешней политики японского империализма. Вся Маньчжурия и провинция Жехэ, захваченная в начале 1933 г. частями Квантунской армии и присоединённая к Маньчжоу-Го, находилась под полным контролем японских войск. В этом же бюллетене отмечалось, что части, выведенные из состава 14-й и 10-й пехотных дивизий, вернулись из Жехэ в Маньчжурию и обе дивизии уже в полном составе были сосредоточены в местах своей постоянной дислокации (5).

В бюллетене сообщалось, что с 28 марта по 1 апреля в Токио была проведена конференция командиров дивизий. Было решено переориентировать высший командный состав японской армии в связи с её реорганизацией и сложившейся международной обстановкой. С докладами на конференции выступили военный министр генерал Араки и заместитель начальника генштаба генерал Мадзаки. В бюллетене отмечалось, что информация о конференции была получена агентурным путём, хотя и не указывалось, получена она из Москвы или добыта агентурой разведывательного отдела. Мадзаки в своём докладе отмечал: «На отпущенные правительством средства в текущем году удастся перевооружить только часть дивизий, и полная реорганизация будет закончена только к весне 1935 г…» (6). В его докладе также было отмечено, что в связи с реорганизацией армии генштабом перерабатываются мобилизационные и оперативные планы. На конференции также была признана недостаточность информации о Советском Союзе и её неточность. Поэтому было решено усилить разведку СССР по линии военных атташе, консульств и другими способами, как в самой стране, так и за её пределами. Как видно, информация о конференции была достаточно подробной. Может быть, отчёт о конференции был послан и в Харбинскую военную миссию, где у военной разведки были агентурные возможности? Возможно, но это следует отнести к разряду предположений автора, документальных доказательств нет.

К лету 1933 г. в Японии уже достаточно серьёзно воспринимали угрозу воздушного нападения на острова со стороны Японского моря в случае конфликта с Советским Союзом. В том же бюллетене отмечалось: «По агентурным данным в районе плоскогорий и в районе Японских Альп проводятся большие работы по созданию оборонительной базы для защиты от воздушного нападения со стороны Японского моря. В этих горных районах устанавливаются звукоуловители, зенитные орудия, строятся посадочные площадки, ангары для истребительной авиации. Построена горная дорога для перевозки орудий. Районы засекречены и на их границах расставлены посты» (7).

Более подробно оценка международного положения Японии и подготовка её к войне была дана в следующем номере бюллетеня (№ 5 от 5 июня 1933 г.). В нём отмечалось, что «по совершенно проверенным агентурным данным, часть японских руководящих военных кругов в начале мая считали возможным прибегнуть к военной силе в случае невыполнения нами требований Маньчжоу-Го по вопросу о КВДЖ» (8). Такая антисоветская активность Японии, по мнению разведотдела, питалась в значительной степени возросшими надеждами на ухудшение международного положения Советского Союза. В особенности японские военные круги возлагали надежды на поддержку Англии и на использование антисоветских настроений, развязанных в Германии гитлеровским переворотом. В Японии планировали возрождение англо-японского союза, который помог Японии в Русско-японской войне. Но это были только японские пожелания.

В бюллетене указывалось, что задача дипломатической изоляции СССР и сколачивание антисоветского блока не может ещё считаться решённой. Отмечалось также, что среди японской военщины растёт убеждение в том, что военная мощь СССР выросла, поэтому задача войны один на один против СССР может оказаться для Японии непосильной. Это начали понимать даже в высших кругах Японии. В бюллетене приводилась информация, полученная по агентурным каналам: командующий Квантунской армией генерал Муто высказал перед правительством ту точку зрения, что хотя СССР и переживает некоторые внутренние экономические затруднения, но военная мощь Союза не может подвергаться никаким сомнениям. Поэтому, заявил генерал, Япония не должна прибегать сейчас к методам грубого давления на СССР, а должна разрешать спорные вопросы на данном этапе дипломатическим путём и продолжать работать над усилением своей армии в Маньчжурии и увеличением средств боевой техники. Подобные высказывания говорили о том, что Япония ещё не готова к войне один на один с Советским Союзом, что подготовка будет долгой и что требуются годы, чтобы создать военно-экономическую базу для большой войны. И в начале 30-х Япония начала подготовку к такой войне.

Интересна оценка, которая была дана в этом номере бюллетеня кабинету Сайто: «Кабинет Сайто, проведший выход Японии из Лиги Наций, санкционировавший дальнейшее развитие японских военных операций в Жехэ, Чахаре и Северном Китае, поощрявший провокационные выступления против СССР по вопросу о КВЖД, сумевший провести через парламент огромный военный бюджет, в настоящее время удовлетворяет военщину, ибо она имеет возможность развивать намеченными ею темпами подготовку к большой войне» (9).

В этом же бюллетене отмечалось и усиление японской армии на четыре дивизии, и создание в Маньчжурии в районе Хайлара мощной кавалерийской группы в составе двух кавалерийских бригад, конной артиллерии, бронемашин и моторизованной пехоты. Эта группа в случае войны должна была действовать как оперативное соединение, нанося удар по Забайкалью. В бюллетене № 6 от 20 июля отмечались переброски и дислокация японских войск в Маньчжурии. Четыре пехотные дивизии, одна пехотная бригада и две кавалерийские бригады — вот те японские войска, которые были вскрыты разведкой штаба ОКДВА. Корейская армия, состоящая из двух дивизий и частей усиления, не увеличивалась и оставалась в местах прежней дислокации. Особое внимание разведка уделяла формированию маньчжурских кавалерийских частей и созданию мощной группировки конницы. В бюллетене отмечалось: «Наличие на Забайкальском направлении двух кавалерийских бригад и формирование монгольской конницы указывают на стремление японцев создать в этом районе нечто в роде конной армии. Сейчас обе кавалерийские бригады объединяются общим командованием генерала Усами со штабом кавалерийской группы. По агентурным данным осенью этого года в Маньчжурию будет переброшена из Японии 2-я кавалерийская бригада» (10).

В бюллетене № 7 от 25 августа аналитикам из разведывательного отдела пришлось признать несостоятельность прежних утверждений (1931–1932 гг.), когда Францию считали вдохновителем и организатором нового антисоветского крестового похода. В августе 1933-го уже отмечалось: «…Франция, которая до начала этого года последовательно поддерживала японские выступления на Дальнем Востоке, сейчас, после фашистского переворота в Германии и дипломатического сближения с СССР, повернула фронт против Японии…» (11). В бюллетене № 9 от 12 октября давалась оценка военно-политического положения в Маньчжурии. По полученной оттуда информации японская военщина, являвшаяся хозяином положения в Маньчжурии, считает, что главная задача заключается в возможно более быстром оборудовании маньчжурского плацдарма для развёртывания здесь в момент большой войны против СССР двухмиллионной японской армии. Цифра в два миллиона явно не соответствовала действительности и была сильно завышена. Даже к началу 1942-го, когда началась война с США и империя была полностью милитаризована, Квантунская армия, и то только на короткий срок, достигла численности в один миллион человек. На этот раз военная разведка явно ошиблась, приняв за истину чьё-то необдуманное высказывание (12).

Агентура внимательно следила за формированием кавалерийской группы. В бюллетене отмечалось, что, по агентурным данным, окончательно установлено формирование кавалерийской группы под командованием генерала Усами со штабом в Таонани. В этом же бюллетене было зафиксировано, что по последним агентурным данным японское командование настойчиво занимается исследованием путей, идущих от границы к Гродеково, проявляя особый интерес к военному строительству на советской территории. Кроме переброски агентов на советскую сторону японская разведка производит тщательный опрос перебежчиков с советской стороны. Производились также аэрофотосъёмки советской пограничной полосы с высоты 200–300 метров. Противодействовать активизации японской разведки в тот период было практически невозможно. Граница, протяжённостью в тысячи километров по берегам Амура и Уссури, не была оборудована так, как она оборудуется сейчас. Местное население, в основном амурские и уссурийские казаки, знало границу не хуже пограничников. И удержать их от переправы на другой берег пограничных рек, особенно после начала коллективизации, не удавалось. Сколько людей, бросив всё и рискуя жизнью, бежало в Маньчжурию? Об этом мы, очевидно, никогда не узнаем. Не узнаем также и о том, сколько раз японские самолёты нарушали советское воздушное пространство. Конечно, наша авиация отвечала тем же и наши самолёты так же летали над маньчжурской территорией, производя аэрофотосъёмки. Здесь противодействие шло на равных — кто сфотографирует больше.

Агентурная разведка держала под контролем всю территорию Маньчжурии. Отмечались переброски частей 6-й пехотной дивизии из Маньчжурии обратно в Японию и наличие в захваченной провинции Жехэ 8-й пехотной дивизии и смешанной бригады японских войск. К ноябрю 1933-го, по данным советской военной разведки, в Маньчжурии в составе Квантунской армии оставались только две пехотные дивизии (10-я и 14-я), одна смешанная бригада и кавалерийская группа, о которой сообщала агентура. Для такой обширной территории — немного. Общая численность армии, по разведывательным документам, — 94 тысячи человек — только для выполнения полицейских функций в захваченной стране. Говорить об агрессивности и возможном нападении на северного соседа было бы наивно. И в штабе Квантунской армии о таком нападении наверняка не думали, несмотря на все разработки вариантов плана «ОЦУ» в японском генштабе. В целом военная разведка в дальневосточных районах в тактическом и оперативном отношениях выполняла свои задачи и регулярно информировала командование ОКДВА.

Но получение информации стратегического характера ей было, конечно, не под силу. Для получения такой информации нужны были разработки специальных разведывательных операций в штаб-квартире военной разведки в Большом Знаменском переулке, дом 19. Нужна была и мощная информационно-статистическая служба, которая могла обрабатывать, систематизировать и анализировать всю поступающую в Москву из различных источников разведывательную информацию. Такая работа была возможна только в 3-м информационно-статистическом отделе Разведупра.

В октябре 33-го начальник этого отдела Никонов подписал очередную аналитическую разработку отдела: «Важнейшие организационные мероприятия буржуазных армий в 1933 г.». Специальный раздел в этом документе был посвящён Японии. На основе имевшейся информации аналитики отдела пришли к выводу, что в Японии «твёрдо проводится основная линия на войну с СССР». Исходя из этого основного тезиса делались и все основные расчёты. В документе отмечалось, что с точки зрения подготовки войны против СССР особенно характерна подготовка плацдарма в Маньчжурии. Там было развёрнуто железнодорожное строительство, строительство автомобильных дорог, казарм, складов, баз и аэродромов, а также строительство новых заводов военного значения. Проводилось также накопление боеприпасов и другого военного имущества, создание армии Маньчжоу-Го, а также формирование белогвардейских и хунхузских отрядов.

В Разведупре считали, что полная реорганизация японской армии заканчивается к 1935 г. При этом предполагали, что осенью 33-го будут реорганизованы и перевооружены пять дивизий в Маньчжурии и Корее, весной 34-го реорганизуется семь дивизий и к началу 35-го — остальные пять. Отмечалось, что серьёзные мероприятия проведены в области мобилизационной подготовки армии и страны в целом. Современное состояние японской промышленности, загруженной в течение последних двух лет крупными военными заказами, в значительной мере облегчает и ускоряет переход промышленности на военное положение. По мнению аналитиков, сроки мобилизационной готовности японской армии были очень высокими. Считалось, что первоочередные дивизии отмобилизовываются на 3–4 день, второочередные на 14–16 день и дивизии третьей очереди на 24–28 день. На мобилизацию специальных частей и тяжёлой артиллерии отводилось 15–20 дней. Таким образом, к концу первого месяца войны вся японская армия военного времени (51 дивизия) могла быть готова к отправке на континент. Вот такие расчёты и оценки были даны в Москве (13).

* * *

Судя по рассекреченным делам личного архива Сталина, документы политической разведки появились только в 1933 г. Конечно, это была не вся информация ИНО, которая попадала на стол к генсеку. Сталин отправлял в свой личный архив только наиболее ценную и интересную информацию, которая постоянно должна быть под рукой. Остальная разведывательная информация после ознакомления и внимательного чтения возвращалась обратно в те ведомства, которые её предоставляли.

19 мая 1933 г. зампред ОГПУ Яков Агранов, курировавший работу разведки, представил Сталину три доклада английского посла в Токио в Форин Офис Динддея, полученные по каналам разведки, очевидно, из Лондона. В одном из этих докладов, датированном 5 января 1933 г., посол высказал своё мнение о военных приготовлениях в Японии. Отмечая резкое увеличение производства военной техники в Японии, посол пришёл к выводу: «Несмотря на то, что наша информация не позволяет сказать, что столкновение с Россией должно произойти в ближайшем будущем, я всё же сомневаюсь, чтобы такие большие военные приготовления могли иметь место в предвидении действий, направленных против одного только Китая». Сталин подчеркнул этот вывод синим карандашом. К письму английского посла был приложен меморандум английского военного атташе в Токио о производстве военных материалов, в котором он, используя информацию, «полученную из совершенно достоверных источников», констатировал: «…Я прихожу к тому мнению, что теперешняя активность и решение о перевооружении японской армии направлены главным образом против России…» (14). Эти слова также были подчёркнуты Сталиным. В конце этих полученных политической разведкой документов стояла подпись начальника ИНО Артузова.

Второй доклад посла, адресованный Джону Саймону, был написан 9 декабря 1932 г. Посол, после бесед с военным и военно-морским атташе, высказал своё мнение о возможности советско-японской войны. При этом он обратил внимание на расхождение во взглядах между командованием сухопутной армии и военно-морского флота империи. Конечно же ничего нового в этих расхождениях не было и они были достаточно хорошо известны. Но на этот раз их высказывал английский посол, да ещё в секретном документе, полученном по каналам разведки. И Сталин обратил на это внимание. Тем более, что документ был подписан руководителем разведки Артузовым, а к мнению этого профессионала он прислушивался. Поэтому его карандаш подчеркнул основные положения доклада посла: «Если говорить об армии, то среди всех хорошо информированных военных атташе в Токио существует единодушное мнение: японские армейские круги убеждены в том, что война с Россией рано или поздно неизбежна». Отметил он и взгляды морских кругов, высказанные в докладе: «Морское командование придерживается других взглядов. Россия в настоящий момент слишком слаба на море для того, чтобы считаться потенциальным противником японского флота». Обратил Сталин внимание и на оценку Владивостока, но как базы не военно-морского, а воздушного флота: «Если рост авиации будет продолжаться такими же темпами как до сих пор, то недалеко то время, когда Владивосток станет базой, откуда станут возможны разрушительные воздушные рейды на города японского архипелага» (15).

26 ноября 1933 г. Агранов представил Сталину доклад американского посла в Токио Джозефа Грю, посланный в Вашингтон 14 сентября. Посол сообщал, что на пост министра иностранных дел назначен барон Хирота, бывший посол в Москве. Посол характеризовал премьера как ревностного приверженца политики генерала Араки, выступающего против примирения на внешнем фронте. Лозунг Араки «Азия для азиатов» стал кредо барона во внешней политике. Посол в своём докладе отмечал, что в дипломатических кругах в Токио ходят упорные слухи о том, «что русские разведывательные органы (очевидно, имеется в виду КРО ОГПУ) застигли некоторых из японских агентов на месте преступления и добились от них признаний, которые сделали невозможным дальнейшее использование Хирота на его дипломатическом посту…» (16). Так ли было на самом деле и не был ли отзыв Хирота из Москвы связан со статьёй в «Известиях» — ответа на этот вопрос пока нет. И опять карандаш Сталина подчёркивал те места доклада, в которых говорилось о возможной войне между Японией и Советским Союзом. Вот только несколько выдержек из доклада посла, на которые он обратил внимание: «Но теперь они готовятся к выступлению против России…», «Токио пытается спровоцировать Советский Союз на войну без того, чтобы затронуть США…», «Я уже много раз сообщал Вам, что общественное мнение считает русско-японский конфликт неизбежным…» (17).

* * *

В 1932 г. мероприятия по усилению ОКДВА только начинались. Не совсем ясна была обстановка на Дальнем Востоке, не было опыта по переброске через всю страну крупных соединений, тяжёлой военной техники и особенно военно-воздушных сил. Транссиб, имевший в основном одну колею, не справлялся с возросшими военными перевозками. Органы военного сообщения не имели опыта работы, когда в мирное время, не нарушая графиков перевозок народнохозяйственных грузов в обширный дальневосточный регион, нужно было работать фактически в условиях военного времени. Не хватало подвижного состава, и в первую очередь большегрузных платформ для перевозки тяжёлой танковой, артиллерийской и авиационной техники. Специальный подвижной состав распределялся транспортной комиссией ЦК партии, а она не всегда своевременно удовлетворяла заявки военного ведомства. Для того чтобы увеличить пропускную способность магистрали, нужно было строить фактически второй Транссиб, сооружая вторую, а кое-где и третью железнодорожную колею. Но для такой грандиозной стройки помимо огромного количества материалов, которых тоже не хватало, нужны были мощные железнодорожные войска, которых в начале 30-х на Дальнем Востоке тоже не было. Не было там и крупных контингентов строительных войск для крупномасштабного строительства военных объектов. В общем, всего не было и всего не хватало. А усиливать дальневосточную группировку войск было необходимо — к 1933 г. части Квантунской армии стояли у границ страны на всём протяжении от пограничной станции Отпор до Владивостока.

В 1932–1933 гг. было утверждено новое мобилизационное расписание № 15. На основании этого документа Штаб РККА разработал схему развёртывания ОКДВА. Этот документ был утверждён начальником Штаба РККА Егоровым в марте 1933 г. По этой схеме Управление ОКДВА развёртывалось в Полевое управление фронта. Управление Приморской группы (Дальневосточный край) развёртывалось в Полевое управление 14-й неотдельной армии. Управление Забайкальской группы (Восточно-Сибирский край) развёртывалось в Полевое управление 13-й неотдельной армии. Время на развёртывание определялось в 8—10 суток. Стрелковые дивизии ОКДВА развёртывались до штатов военного времени в период от одного до пяти дней. Всего предусматривалось развёртывание 12 стрелковых дивизий (1, 2, 12, 21, 26, 40, 35, 36, 57, 91, 93, 94-я), и трех колхозных: 1, 2, 3-я, расположенные в Приморье. Стратегическая конница — 8-я и 15-я кавалерийские дивизии развёртывались до штатов военного времени в течение 3–5 дней. 6-я отдельная механизированная бригада в Забайкалье приводилась в боевую готовность за шесть часов, а три отдельных танковых батальона в Хабаровске и Приморье — в течение суток. Также в течение суток приводились в боевую готовность части Гродековского, Барабашского, Усть-Сунгарийского и Благовещенского укреплённых районов. Частям Николаевского, прикрывавшего устье Амура и Забайкальского, прикрывавшего направление на Читу, укреплённых районов на развёртывание до штатов военного времени отводилось трое суток (18).

Военно-воздушные силы Востока располагались в основном в Приморье и Приамурье. 28-я тяжелобомбардировочная бригада дислоцировалась на аэродроме в Воздвиженке. В летний период 33-го из европейской части страны в Хабаровск была переброшена 26-я тяжёлая бригада. 29-я тяжёлая бригада дислоцировалась в Бочкарёво, а 209-я — в Спасске. И только одна 251 — я легкоштурмовая бригада располагалась в Чите (19). Все авиационные части находились в состоянии повышенной боевой готовности и в случае начала военного конфликта могли быть немедленно брошены в бой.

Следует отметить, что важнейшими мероприятиями в 1933 г. считались работы по усилению материального снабжения и строительства в ОКДВА. Группировка войск на Востоке выходила на первое место в РККА. И в первую очередь это относилось к усилению ВВС армии и аэродромному строительству, чтобы принять все авиационные части, которые намечалось перебросить на Дальний Восток в 1933 г. В приказе № 0017 от 4 июня 1933 г. указывалось, что важнейшими мероприятиями 1933 г. являются: «формирование аэродромно-строительных батальонов, устройство и оборудование взлётно-посадочных полос и рулёжных дорожек на важнейших аэродромах». Начальник Штаба РККА должен был каждые три дня представлять наркому подробную сводку о ходе выполнения этих работ (20).

В 1933 г. основные мероприятия по усилению ОКДВА были связаны с увеличением ВВС и механизированных войск. В Москве правильно поняли, что авиация, особенно тяжёлая, которой не было у империи, и танки — это те две силы, в усилении которых Япония не могла состязаться с Советским Союзом. Увеличение именно этих сил позволяло добиться серьёзного превосходства над частями Квантунской армии. Поэтому их увеличение на Дальнем Востоке стало приоритетным в развитии ОКДВА на годы вперёд.

11 января 1933 г. Ворошилов утвердил перечень оргмероприятий на 1933 г. В разделе, посвящённом Востоку, в первую очередь предусматривалось значительное усиление ВВС и бронетанковых и механизированных войск. В Забайкальскую группу войск перебрасывалась 211-я легкоштурмовая и 298-я легкобомбардировочная авиабригады. Они дислоцировались на аэродромах в районе Читы. В районе Узловая, около Владивостока, формировались две отдельные истребительные и одна морская эскадрильи. Они предназначались для прикрытия с воздуха главной базы МСДВ. Усиливалась и морская авиация. Доукомплектовывались 26-я и 28-я тяжёлые авиабригады. Предусматривалось формирование тяжелобомбардировочных, крейсерских и истребительных эскадрилий, а также двух отдельных дальних разведывательных эскадрилий, вооружённых импортными летающими лодками С-62. Морские подступы к Владивостоку надёжно и регулярно просматривались на значительном удалении от берега, исключая внезапное появление кораблей японского военно-морского флота у Владивостока (21).

В результате всех этих мероприятий по мобилизационному плану 1933 г. на 1 января 1934 г. в семи авиационных бригадах должно было быть 609 боевых самолётов. При этом тяжёлая авиация флота (28-я и 26-я бригады) могли использоваться и на морском, и на сухопутном направлении. Если на 1 мая все воздушные силы Дальнего Востока имели на вооружении 342 боевых самолёта, то к 1934 г. общее число боевых самолётов увеличивалось до 879. Такая группировка воздушных сил, сосредоточенная в основном в Приморье, значительно превосходила воздушные силы Квантунской армии (22).

После всех мероприятий на 1 октября 1933 г. в ОКДВА имелось 745 боевых самолётов. Из них в сухопутной авиации — 489 и морской — 286. Намечалось увеличение в конце 1933 г. и в 1934 г. ещё на тысячу боевых самолётов, чтобы довести общую численность к 1 января 1935 г. до 1745 машин. Но это количество хорошо выглядело на бумаге с личной подписью Ворошилова. В действительности принять за один год тысячу боевых машин, обеспечить их взлётными полосами, ангарами, мастерскими, складами для горючего и боеприпасов и, самое главное, жильём для личного состава и членов их семей было гораздо труднее, чем расписывать на бумаге, сидя в Москве, возможные изменения воздушных сил. Но, несмотря на все просчёты при планировании, количество боевых самолётов на Дальнем Востоке продолжало возрастать, значительно опережая рост воздушных сил Квантунской армии. В этом соревновании империя проигрывала Советскому Союзу (23).

В результате всех мероприятий 1933 г. численность ОКДВА на 1 января 1934 г. увеличилась до 163 694 человек (вместе с Амурской флотилией и МСДВ), количество танков до 767 и танкеток до 534. На 1 января 1933 г. в ОКДВА имелось 800 танков, танкеток и бронемашин. В 33-м на вооружении появились современные танки БТ. Но и число не имевших уже в то время боевой ценности танкеток Т-27 увеличилось в два раза. Общее число бронетанковой техники к 1 января 1934 г. возросло до 1340 боевых машин. Из этого количества 93 машины были устаревшими Т-18 и 534 машины — танкетками Т-27. Но вся эта техника находилась на вооружении танковых и механизированных частей и в 1934 г. Но даже несмотря на все эти недостатки, превосходство в этой боевой технике над Квантунской армией в 1933 г. было абсолютным. И оно продолжало увеличиваться в последующие годы (24).

В июле 1933 г. заместитель начальника Управления механизации и моторизации Грязнов инспектировал некоторые мотомеханизированные части Приморской группы войск ОКДВА. В докладе Ворошилову он отмечал: «1. Приморье уже на сегодня достаточно насыщено мехчастями, но эти части распылены и не представляют из себя достаточно организованной силы. Оперативные условия борьбы за Приморье вызывают необходимость объединения этих сил в бригаду… 4. Сунгарийское направление по своим оперативным возможностям требует создания на этом направлении самостоятельного крупного механизированного соединения. Желательно по плану 1934 г. наметить размещение одного механизированного соединения в Хабаровске… 6. Забайкальский театр представляет исключительные выгоды и преимущества по применению механизированных соединений и требует решительного усиления мехсредствами…» (25).

Из общего количества боевых самолётов 352 были бипланами Р-5, которые использовались как лёгкие бомбардировщики и штурмовики. Истребителей И-5 было всего 139. Для прикрытия воздушного пространства такого огромного региона как Дальний Восток этого было явно недостаточно. Ударную силу авиации составляли 144 тяжёлых бомбардировщика ТБ-3 и ТБ-1 и 36 воздушных крейсеров Р-6, которые также могли выполнять роль бомбардировщиков дальнего действия. В Москве считали, что этих сил достаточно для нанесения бомбовых ударов по глубоким тылам Квантунской армии и японским городам. В 1934 г. усиление ВВС ОКДВА самолётами этого типа не планировалось. Разведывательная авиация флота имела на вооружении 62 морских самолёта БР-2 и С-62.

Создание в Приморье такого мощного воздушного кулака способствовало разработке теории применения крупных воздушных сил, особенно в начальный период войны. Ещё в 1932 г., когда оснащение ВВС тяжелобомбардировочной авиацией только начиналось, Штаб РККА разработал, а Реввоенсовет Союза утвердил «Постановление об основах организации и управления ВВС РККА». В документе отмечалось, что в настоящее время ВВС, в том числе и морская авиация, вплотную подошли к новому этапу своего развития, которое на основе возрастающего боевого значения воздушных сил решительно требует для их использования новых оперативных установок стратегического порядка не только для самих ВВС, но и для всей РККА, в том числе и для ВМС. Предполагалось, что в первый период войны вся имеющаяся боевая авиация, в том числе и морская, массируется для самостоятельных действий, чтобы завоевать господство в воздухе, дезорганизовать тылы, сорвать мобилизацию и сосредоточение возможного противника и уничтожить часть его морского флота.

При этом считалось в те годы, что массирование авиации, как основная форма стратегического и оперативного использования ВВС РККА, приобретает в руках Главного командования Красной Армии значение фактора, решающего исход не только отдельных боёв, сражений или операций, но и могущего коренным образом изменить обстановку всей компании, склонив решительно с первых же дней её возникновения успех военных столкновений в нашу пользу. Не исключался также и такой вариант, что наличие мощных воздушных сил, и в первую очередь тяжелобомбардировочных соединений, может служить для Запада и особенно для Востока реальным средством отдаления сроков возможного вооружённого выступления капиталистических держав против Советского Союза. И если для Запада угроза военного нападения в начале 30-х была уже не актуальна, то для Востока мощные воздушные силы в районе Владивостока были серьёзным сдерживающим фактором для агрессивных устремлений империи. Это хорошо понимали в Москве и Хабаровске и продолжали увеличивать воздушную группировку ОКДВА.

К 1934 г. Забайкальская группа войск имела в своём составе четыре стрелковые дивизии (35, 36, 94 и 57-я), две кавалерийские дивизии (15-я и 1-я колхозная) и 6-ю механизированную бригаду. Артиллерия была представлена одним полком РГК и тремя отдельными дивизионами ПВО. В подчинении командования группы имелись: отдельный батальон связи, отдельный инженерный батальон и полк железнодорожных войск. Границу с Маньчжурией прикрывал Забайкальский УР. Приморская группа войск имела шесть стрелковых дивизий (1, 21, 26, 40-я и две колхозные), одну кавалерийскую дивизию, два укреплённых района, Гродековский и Барабашский). Артиллерия имела один полк РГК и два отдельных дивизиона ПВО. Командованию группы подчинялись два танковых и два инженерных батальона, автомобильный и химический батальоны и батальон связи, обслуживавший штаб группы. Крупная группировка войск была сосредоточена в Приамурье. В Хабаровске находились штаб армии и особого колхозного корпуса. Границу прикрывали Благовещенский и Усть-Сунгарийский УРы. Устье Амура прикрывал Николаевский УР, также подчинённый командованию армии. Стрелковые войска — две стрелковые (2-я и 12-я) и две колхозные дивизии. Стратегической конницы на этом направлении не было (26).

Таковы были итоги 1933 г. — итоги впечатляющие. Квантунская армия отставала по всем показателям — общей численности, танкам, самолётам, орудиям. Военно-промышленный комплекс Советского Союза работал на полную мощность, и военной промышленности Японии в области сухопутных вооружений было не под силу тягаться с этим монстром. Но политическому и военному руководству в Москве достигнутого превосходства было, очевидно, мало. Уже в декабре 1933 г. планировалось увеличение общей численности ОКДВА по оргмероприятиям 1934 г. ещё на 76 000 человек и доведение общей численности дальневосточной группировки до 240 000 человек к 1935 г. (27). Было ли это связано с какими-то планами на будущее? Ответить на этот вопрос сейчас ещё невозможно.

Обе разведки (советская и японская) внимательно следили за событиями в дальневосточном регионе. Если мы знали практически всё о том, что происходило в Маньчжурии и Корее, то японская разведка также многое знала о том, что творилось за Амуром и Уссури в Забайкалье, Приамурье и Приморье. Полностью скрыть огромную перевозку войск и боевой техники на Дальний Восток было невозможно. Японской агентуры на нашей территории было достаточно, и она работала активно, держа под наблюдением и Транссиб, и все ответвления от него со всеми станциями и разъездами где велись интенсивные строительные работы для размещения прибывающих из европейской части страны новых воинских частей. Во втором (разведывательном) отделе японского генштаба тоже работали опытные аналитики, которые умели обрабатывать и анализировать поступающую в генштаб информацию. И если Ворошилов получал из Разведупра всю разведывательную информацию по Маньчжурии, Корее и Японии, то и японский военный министр тоже получал из своего генштаба всю разведывательную информацию о советском Дальнем Востоке, и эта информация тоже была достаточно полной. Возможно, поэтому в своих выступлениях Араки говорил: «Если бы СССР обнаружил прорехи в подготовленности в вооружениях Японии, то неизвестно, какую бы он занял позицию» (28). Основания для таких высказываний, учитывая абсолютное превосходство ОКДВА над Квантунской армией, у него конечно были.

И нашему официозу «Известиям» незачем было писать в номере от 6 октября, что военный министр империи, говоря подобные слова, «заведомо для себя и заведомо для всего мира валит с больной головы на здоровую». Ни на чью голову Араки ничего не валил, а просто трезво учитывал обстановку в регионе и соотношение сил враждующих группировок. Конечно, «Известия» ни слова не писали об усилении ОКДВА и превосходстве её над Квантунской армией. То, что знали во всём мире, советскому читателю знать было не дано.

1934 год

Постановление об очередном усилении ОКДВА в 1934 г. № 134 с.с. было принято Советом Труда и Обороны (СТО) в декабре 1933 г. Предусматривалось для усиления обороноспособности Дальнего Востока перебросить в ОКДВА в 1934 г. три стрелковые дивизии (1, 32 и 34-я), три механизированные бригады, один танковый батальон, один артиллерийский полк РГК, два отдельных стрелковых полка, механизированный полк для колхозной кавалерийской дивизии, девять пулемётных батальонов для гарнизонов УРов. Для усиления ВВС Востока намечалось перебросить семь авиационных бригад, 10 авиационных эскадрилий и 11 отдельных авиационных отрядов. В цифрах эти мероприятия выражались в 56 000 человек, 270 орудий, 929 самолётов и 961 танк. Как и в предыдущем году, основное внимание уделялось развитию военно-воздушных и механизированных войск. Все переброски из внутренних военных округов должны были осуществляться в первой половине года. К 1 мая 1934 г. удалось перебросить и разместить, хотя и с большими трудностями, управление стрелкового корпуса и две стрелковые дивизии (32-я и 34-я), один стрелковый полк и одну механизированную бригаду (2-я) в Приморье, 20-ю мотомеханизированную бригаду в Троицк-Савск, а также механизированный полк для колхозной кавалерийской дивизии. Были переброшены также и все девять пулемётных батальонов для УРов. ВВС ОКДВА пополнились двумя авиационными бригадами, пятью авиационными эскадрильями и семью авиационными отрядами (29).

Что могла противопоставить империя воздушным силам ОКДВА в 34-м? Сколько самолётов было в Маньчжурии и Корее? Сколько на островах и авианосцах японского флота? Каковы были возможности маневра воздушными силами по количеству самолётов и по времени для усиления Квантунской армии? И как будет действовать авиация империи в самом начале войны? От ответов на эти вопросы зависело многое и прежде всего планирование начального периода будущей войны на Востоке. Поэтому за ответами обратились к военным разведчикам.

В информационном отделе 4-го Управления подготовили документ (на 27 листах), в котором аналитики разведки, используя всю имеющуюся у них информацию, высказали свои соображения по поводу возможных действий японской авиации в первые дни войны. 16 июля 1934 г. документ за подписью Берзина был отправлен начальнику штаба Егорову и начальнику ВВС РККА (30). Вполне возможно, что один из экземпляров был отправлен в Хабаровск.

В документе указывалось, что эта разработка о возможности применения авиации Японией, по данным на май 35-го, для действий против основных районов территории СССР на Дальнем Востоке. При этом приведённые расчёты исходили из основного положения, что предполагаемое использование ВВС Японией возможно в условиях войны лишь против СССР без учёта ведения операций против Китая и США, когда вся воздушная мощь будет брошена против Дальнего Востока. При разработке исходных данных и соображений о вероятной численности японской авиации и её распределении для операций против важнейших районов Дальнего Востока использовалась следующая информация: производственные возможности авиапромышленности Японии в мирное и военное время, численность и дислокация ВВС Японии в мирное время, а также возможная численность и вероятные районы их сосредоточения в период развёртывания. Учитывались также тактико-технические данные ВВС Японии. Характерно также то, что никаких документальных данных о возможных действиях японской авиации в начальный период войны военной разведке получить не удалось.

Основами японского оперативного искусства являлись: наступательная доктрина и превосходство сил на главном направлении, а также маневр, который совершался с исключительной быстротой и внезапностью действий. Всё это могло быть использовано при действиях японских ВВС в начальный период войны. Поэтому по отношению к Дальнему Востоку можно было ожидать применения следующих принципов:

1) оперативная внезапность при нападении на Приморье с возможным использованием для этого авиации с авианосцев;

2) проведение ложных воздушных атак для отвлечения внимания от сосредоточения главных сил авиационного нападения;

3) и, главное, необходимость использования стратегической внезапности путём нападения ещё до начала войны для разгрома главнейших авиабаз и районов советского Дальнего Востока, чтобы предотвратить нападение ВВС РККА на важнейшие районы метрополии и колоний Японии (31). Характерно, что вывод о возможности внезапного нападения японской авиации до начала войны был сделан военной разведкой за семь лет до нападения японской авиации на Пёрл-Харбор в декабре 1941 г.

Разведка определяла общую численность сухопутных и морских ВВС Японии в 1276 сухопутных и 826 морских самолётов. Из этого количества в Маньчжурии и Северной Корее на 1 апреля 1934 г. были сосредоточены пять авиационных полков, имевших 258 боевых самолётов. Кроме того, имелось 200 запасных и 45 транспортных и связных самолётов. Всего 503 машины. В Японии и на Формозе располагалось семь авиационных полков сухопутной и вся морская авиация с общим количеством самолётов: 513 боевых и 300 в запасе и 826 самолётов морской авиации, а всего 1644 самолёта, но это численность мирного времени (32).

На фронте, в Северной Корее и Маньчжурии, по расчётам разведки, сосредотачиваются сухопутная и морская авиация с общим количеством 1362 самолёта. При этом около 40 % всех самолётов ВВС Японии остаются в метрополии, и это даёт возможность, в случае больших потерь, обеспечить пополнение частей, находящихся на фронте в первые месяцы войны. В документе отмечалось, что, учитывая заблаговременную и планомерную подготовку маньчжурского театра для оперативного маневра, ВВС Японии следует предположить, что авиация будет сосредоточена в Маньчжурии после доразвёртывания перед самым началом войны. Иными словами, всё необходимое: обслуживающий состав, технические средства, запасы бомб и горючего и самолёты будут заранее отправлены в Маньчжурию. При этих условиях появление на маньчжурском и корейском театрах военных действий лётного состава авиаполков метрополии (2, 3, 4, 5 и 7-й) и морской авиации с общей численностью в 818 самолётов возможно ожидать в первый же день войны или открытия военных действий без объявления войны (33).

После анализа всей имеющейся информации в Разведупре пришли к выводу, что важнейшими районами для действия ВВС Японии на Дальнем Востоке могут быть Приморское (Владивосток, Никольск-Уссурийский, Иман, Пограничная), Приамурский (Хабаровск, Благовещенск, Бурея, Свободный) и Забайкальский (станция Маньчжурия, Нерчинск, Чита). Не исключалось, что может быть произведено одновременное нападение на все эти районы. По данным разведки на 1 апреля 1934 г., предполагалось, что для воздушной атаки на приморском направлении будет сосредоточено 300 самолётов морской авиации. Кроме того, считалось, что для обеспечения переброски войск из Японии в Корею в первый день войны для действий против Владивостока можно ожидать эскадру военно-морского флота с авианосной авиацией в составе 150–160 самолётов. На этом направлении также могут действовать и крупные силы сухопутной авиации, расположенной в Маньчжурии и Северной Корее в количестве трёх авиационных полков в составе 268 сухопутных самолётов. Всего в первый период войны против Приморья могут быть сосредоточены 718 боевых самолётов, из них 200 истребителей, с общей бомбовой нагрузкой за один вылет в 296 тонн (34).

Для действий против Хабаровска и кораблей Амурской флотилии может быть выделено 62 самолёта с общей бомбовой нагрузкой в 25 тонн. Для воздушного нападения на район Благовещенск — Бурея — Свободный подготавливается аэродром и посадочные площадки с общей вместимостью 200–250 самолётов. Общее количество сосредотачиваемой авиации для этого района определялось в 200 самолётов с бомбовой нагрузкой в 106 тонн. Для воздушного нападения на район Даурия — Нерчинск — Чита были подготовлены аэродромы и посадочные площадки с общей вместимостью в 100–150 самолётов. Общее количество самолётов на этом направлении — 145 разведчиков и лёгких бомбардировщиков с бомбовой нагрузкой в 47 тонн.

По этим расчётам для действий против основных районов Дальнего Востока и для прикрытия основных центров Маньчжурии и Северной Кореи от налётов советской авиации с первого же дня войны, если война будет объявлена, может быть использовано 887 разведчиков, лёгких и средних бомбардировщиков и 365 истребителей (35). Это почти в пять раз больше того количества боевых машин, которые постоянно дислоцировались на территории, занятой частями Квантунской и Корейской армий в мирное время. При этом не исключалась возможность внезапного массированного нападения на советскую территорию без объявления войны. Естественно, что при расчётах на дальнейшее усиление ВВС Дальнего Востока в Москве учитывали такую возможность развития событий. Предупреждения военной разведки были приняты во внимание.

* * *

Сразу же после постановления СТО об усилении ОКДВА в Штабе РККА была разработана директива командующему ОКДВА о разработке плана операций войск Дальневосточного фронта на 1934 г.

Документ был завизирован 2 января начальником Штаба РККА Егоровым, на следующий день был подписан наркомом и сразу же отправлен в Хабаровск Блюхеру. План должен был разрабатываться штабом ОКДВА, который в военное время становился штабом Дальневосточного фронта. Основой для разработки плана должно было быть действующее мобилизационное расписание № 15, а также организационные мероприятия 1933–1934 гг. При этом в Хабаровске при разработке этого плана должны были исходить из положения неожиданного нападения Японии на СССР. В Москве в полной мере учитывали опыт Русско-японской войны 1904–1905 гг.

В Москве силы возможного противника, по данным военной разведки, которые могли быть сосредоточены на континенте против Советского Союза, определялись: японская армия — 30–35 пехотных дивизий, 15 пехотных и 8 кавалерийских бригад. По средствам усиления Япония могла выставить до 1200 танков, 1600 самолётов и 3600 орудий всех калибров. Армия «независимого» государства Маньчжоу-Го оценивалась военной разведкой в 5–7 пехотных бригад, 5–6 кавалерийских бригад и общей численностью до 25–30 тысяч общего состава (36).

По направлениям предполагалось, что против Забайкалья будет сосредоточено 11–13 пехотных дивизий, 2 кавалерийские бригады и одна механизированная бригада; против Приамурья — 6–7 пехотных дивизий и 1 кавалерийская бригада, при этом против Благовещенска 3–4 пехотные дивизии и 1 кавалерийская бригада, а на сунгарийском направлении до 2–3 пехотных дивизий. Против Приморья предусматривалось сосредоточение 8—10 пехотных дивизий, 2 кавалерийских бригад и 1 механизированной бригады. Против устья Амура и Де-Кастри Япония могла высадить десант численностью от одной до полутора пехотных дивизий, а против Владивостока и залива Америка десант до двух пехотных дивизий и двух морских экипажей (морская пехота). Остальные войска, из ожидаемых на континенте, должны были находиться на границах Северного Китая и в резерве Главного командования.

Сроки сосредоточения японских войск, по мнению Штаба РККА, определялись в Забайкалье на 50–60, в Приамурье на 25–30 и в Приморье на 20–25 день с начала мобилизации японской армии. Но при этом отмечалось: «Нельзя считать, что японцы будут нападать на СССР только с имеющимися на данный момент наличными силами в Маньчжурии, Корее и Северном Китае» (37). Поэтому при разработке плана необходимо учитывать накопление японских войск в Маньчжурии ещё в мирное время и сокращение указанных сроков сосредоточения японской армии. В Штабе также считали, что десантную операцию, особенно в районе Владивостока — Залива Америка, надо ожидать в первый день войны.

В отличие от двух предыдущих планов 1932 и 1933 гг., план 1934 г. имел ярко выраженные наступательные задачи. В директиве, подписанной наркомом, указывалось, что: «Основная задача войск Дальневосточного фронта на первый период компании — разгромить японо-маньчжурские силы в районе Харбин — Цицикар и овладеть КВЖД до окончания их сосредоточения, имея в виду в дальнейшем занятие нашими подвижными частями (конница, мотомехчасти) района Чаньчунь, как начало второго этапа компании по окончательному уничтожению японской армии в Южной Маньчжурии и Корее» (38). Вот такие задачи ставили в Москве уже в начале 1934 г. Разгромить в самом начале будущей войны обе японские армии (Квантунскую и Корейскую), вернуть себе КВЖД и захватить всю Маньчжурию, смыв позор Русско-японской войны. Очень хотелось получить обратно (возможно, и Порт-Артур с Дальним) то, что потеряли тридцать лет тому назад. Аппетиты были большими, а вот возможности — весьма скромными.

Какими силами собирались в Москве завоёвывать Маньчжурию? Основной удар наносился из Забайкалья силами 13-й армии. В её состав входили: три управления стрелковых корпусов, управление кавалерийского корпуса, 12 стрелковых и 4 кавалерийских дивизии, один механизированный корпус, три авиационные бригады и три артиллерийских полка РГК, а также части Забайкальского УР. Район развёртывания: станция Даурия, Нерчинский завод, Оловянная. 14-я армия, расположенная в Приморье, имела в своём составе: 6 стрелковых и одну кавалерийскую дивизию, одну авиационную бригаду и два полка артиллерии РГК. Границу Приморья прикрывали части Гродековского, Полтавского и Барабашского УРов. Район развёртывания — Иман, Ново-Киевское, Яковлевка. В Приамурье сосредотачивались две оперативные группы: Благовещенская оперативная группа имела в своём составе управление 19-го стрелкового корпуса, 4 стрелковые дивизии, две авиационные бригады, один артиллерийский полк РГК, а также части Благовещенского УРа. Район развёртывания: Благовещенск, Бочкорёво, Завитая. Сунгарийская оперативная группа также имела в своём составе управление отдельного колхозного корпуса, 6 стрелковых дивизий, 2 стрелковые и одну кавалерийскую бригады, одну авиационную бригаду и части Усть-Сунгарийского УРа.

В подчинении командования фронта находилась Амурская речная флотилия в составе дивизиона мониторов, дивизиона канонерских лодок, дивизиона бронекатеров и дивизиона траления и заграждения и фронтовая авиация в составе 29-й и 26-й тяжелобомбардировочной и 110-й лёгкой штурмовой авиабригады. Морские силы Дальнего Востока с первого дня войны переходили в оперативное подчинение командования Дальневосточного фронта. В их составе имелись: две бригады подводных лодок, бригада заграждения и траления, 4 дивизиона торпедных катеров и морская авиация. Основной задачей МСДВ в случае войны являлись:

1) активная оборона дальневосточного побережья от залива Посьет до Советской гавани и удержание при всех обстоятельствах Владивостокского района;

2) развитие активных крейсерских действий подводных лодок на коммуникациях противника вплоть до Цусимского пролива, а также действия тяжёлой и лёгкой авиации по корейским портам Гензан, Сейсин, Расин и Юкки (39).

В резерве Главного Командования должно было находиться 5 стрелковых дивизий в Забайкалье в районе Верхнеудинска и Читы. Так же как и в плане предыдущего года, предусматривались активные действия армии Монгольской республики, которые должны были обеспечить с правого фланга операции войск забайкальского направления. Но в 1934 г. монгольские войска усиливались 101-й смешанной авиационной бригадой и 20-й лёгкой механизированной бригадой. Район действий монгольской армии оставался прежним: Югодзырь, Тамцак-Булак и Баин-Тумень. По плану 1934 г. ход боевых действий частей фронта должен был предусматривать на первом этапе до 20-го дня войны разгром наличными силами авиации и сухопутных войск противника и занятие района Хайлар. На втором этапе с 25 по 60 дни войны — развитие наступления с целью разгрома частей противника и овладения районами Цицикар и Харбин.

В директиве наркома указывалось, что в ответ на нападение японцев ВВС ОКДВА немедленно перелетают границу для уничтожения авиации противника на основных аэродромах Хайлара, Цицикара, Харбина, Чанчуна, Муданзяна и Сейсина. После этого должна была последовать атака морского флота противника и его десантов. Фактически предусматривалось уничтожение японской авиации в Маньчжурии на её аэродромах в первый же день войны и завоевание господства в маньчжурском небе (40).

В Забайкалье ещё в мирное время должна была быть придвинута к границе маневренная группа 13-й армии в составе одного механизированного корпуса, двух кавалерийских дивизий и 57-й стрелковой дивизии. Этот ударный кулак с воздуха прикрывался всей авиацией группы. Основная задача: стремительным ударом уничтожить Хайларскую группу противника и развивать преследование к перевалам Большого Хингана. После занятия Хайлара из этой группы выделяется часть сил, которая не позднее 13-го дня войны при поддержке авиации 13-й армии и двух авиадесантных батальонов занимает Со-лунь. Впервые в планах возможной войны на Дальнем Востоке предусматривалось применение авиадесантных подразделений. После занятия Солуня задачей группы было уничтожение подходящих с юга частей противника и прерывание железнодорожной коммуникации Таонань — Цицикар.

Наступательные задачи ставились и на других направлениях. В Приамурье предусматривалось наступление вдоль Сунгари. В районе Благовещенска также предусматривалось наступление стрелковым корпусом из трёх дивизий в направлении Цицикар, чтобы уничтожить части прикрытия противника и захватить перевалы Малого Хингана, а затем оказать содействие группе войск 13-й армии в овладении перевалами Большого Хингана. На этом направлении также предусматривалось использование авиадесантных частей. В Приморье также предусматривались наступательные операции. Ударная группа 14-й армии в составе двух стрелковых дивизий, одной кавалерийской дивизии и механизированной бригады должна была уничтожить противника в районе Мишань-Фу. Для этого также намечалась выброска авиадесантного батальона, чтобы занять с тыла горные проходы. Затем эта группировка должна была совместно с Сунгарийской оперативной группой уничтожить противника, действующего в нижнем течении Сунгари (41). Этот план войны на Дальнем Востоке вводился в действие при наличии следующих условий:

1) нападение японской авиации на один или одновременно на несколько пунктов Дальневосточного края СССР;

2) нападение сухопутных японских частей на одном из участков территории СССР на Дальнем Востоке или одновременно на нескольких участках;

3) нападение военно-морского флота Японии на советское побережье с одновременным началом военных действий на сухопутной границе.

Инициатива начала войны по этому плану предоставлялась Японии. Наступательные действия частей Дальневосточного фронта рассматривались только как ответные мероприятия в случае начала войны (42).

План войны на 1934 г. был составлен и утверждён наркомом. Но он был хорош на бумаге. Реальных сил для его осуществления у Блюхера не было. Это хорошо понимали в Генштабе. Поэтому уже 4 февраля 1934 г. Егоров докладывал Ворошилову, что во исполнение плана войны на Дальневосточном театре военных действий было решено сразу же с объявлением войны начать переброску на Дальний Восток соединений и частей из военных округов европейской части страны. В первую очередь было решено использовать войска очень обширного Приволжского военного округа. Оттуда предполагалось забрать четыре управления стрелковых корпусов, 10 стрелковых и одну кавалерийскую дивизии, а также четыре артиллерийских полка РГК. Из МВО предполагалось перебросить на Восток только 3-й стрелковый корпус с двумя стрелковыми и одной кавалерийской дивизией, а также два железнодорожных полка для увеличения пропускной способности Транссибирской магистрали. Это не считая намеченной в 1934 г. переброски из ЛВО в Забайкалье частей 11-го механизированного корпуса. Ворошилов утвердил предложения Егорова, и в Штабе РККА началась разработка плана перевозок (43).

* * *

К январю 1934 г. был разработан план действий ВВС Дальнего Востока на 1934 г. в первые дни войны (период M1 по М6). План разрабатывался в двух вариантах — зимнем и летнем и предусматривал использование тех воздушных частей, которые должны были быть переброшены на Дальний Восток в 1934 г. В этом плане частями ВВС предусматривалось:

а) уничтожение неприятельской авиации, сосредоточенной на аэродромах Северной Маньчжурии;

б) срыв железнодорожных перевозок к нашим границам, особенно в район к востоку и северо-востоку от Харбина, включая и перевозки из Кореи, то есть авиация должна была сорвать и хотя бы на несколько дней задержать сосредоточение японских войск на наиболее опасном для ОКДВА приморском и сунгарийском направлениях;

в) разведка акватории Японского моря на максимальный радиус действия (около 500 километров) дальними морскими разведчиками С62 с целью своевременного обнаружения возможных морских десантов;

г) действия особо выделенной группы, составленной из лучших экипажей тяжёлых бомбардировщиков по важнейшим военно-промышленным объектам Японии и Северной Маньчжурии.

К расчёту при планировании этих операций привлекались все наличные и перебрасываемые до 1 января 1934 г. части ВВС. Всего намечалось использовать 6 авиационных бригад, две группы тяжелобомбардировочной авиации, две группы самолётов дальней морской разведки и несколько авиационных эскадрилий. Всего 764 боевые машины. Из них 325 самолётов Р5, которые использовались как лёгкие бомбардировщики, штурмовики и разведчики, 175 самолётов ТБЗ, ТБ1 и Р6, 44 самолёта С62 и 220 истребителей И-5.

Предусматривалось, что объектами действий наших ВВС в соответствии с поставленными задачами будут постоянные аэродромы Харбина, Цицикара, Чанчуня и Мукдена, а также оперативные аэродромы владивостокского, амурского и забайкальского направлений и морские аэродромы Расин и Юкки. Кроме этих объектов предусматривались налёты на железные дороги, подходящие к нашим границам, а также порт Ганзен, как вероятный пункт высадки противника, и корабли Сунгарийской флотилии.

Особая группа должна быть сформирована уже в мирное время, так как необходимо было тщательно изучить все условия полётов, особенно метеорологических, и дать необходимую практику полётов над морем ночью и на перегруженных машинах. Для того чтобы обеспечить успешные полёты, нужно было охранять истребителями аэродромы вылета, обеспечивать конвой воздушными крейсерами на протяжении первых трёх часов, а также обеспечивать встречи тяжёлых бомбардировщиков воздушными крейсерами и истребителями.

Разработчики плана пришли к выводу, что: «В результате первой операции ВВС на Дальнем Востоке следует рассчитывать на значительные потери и подрыв боеспособности японской авиации, и задержку железнодорожных перевозок минимум на трёхдневный срок». В условиях дальневосточного театра, когда сроки сосредоточения шли на дни, это был бы неплохой результат.

По планам сосредоточения в период с 1 января 1934 по 1 мая 1934 г. ВВС Дальнего Востока, включая в него СибВО, должны были значительно возрасти. Увеличение должно было обеспечиваться за счёт лёгких самолётов: истребителей, штурмовиков и лёгких бомбардировщиков. Общее количество боевых машин должно было увеличиться до 1645, из них западнее Байкала должны были находиться 94 штурмовика и 376 лёгких бомбардировщиков Р5. Такое резкое усиление ВВС более чем в два раза требовало и нового распределения сил. Было предложено разбить всю территорию Востока на четыре участка: Морской, Приморский, Амурский и Забайкальский.

В ведении морского командования (МСДВ) находились тяжёлые бомбардировочные части ВВС, расположенные на аэродромных узлах Сучан и Воздвиженка, эскадрильи дальней разведывательной авиации на прибрежных аэродромах Океанская, Угловая, бухты Америка и Владимир, то есть в вероятном районе высадки десанта. Общий состав группы: 47 тяжёлых и 231 лёгких самолёта. ВВС Приморской группы располагались на аэродромах Спасска и Никольск-Уссурийска и значительно усиливались с началом войны. Предполагалось в первый же день войны осуществить переброску в этот район авиационных частей из Хабаровска и Нерчинска. После этих перебросок авиация Приморского участка должна была иметь 60 тяжёлых и 331 лёгкий самолёт, из них 93 истребителя. На аэродромы Хабаровска и Бочкарёво перебрасывались авиационные части из СибВО (Ачинск). К шестому дню войны (М6) сосредотачиваются 25 тяжёлых и 291 лёгкий самолёт. С началом войны к железнодорожной станции Маньчжурия подтягиваются 3 легкобомбардировочные и одна легкоштурмовая авиабригады из СибВО (из Красноярска, Иркутска, Новосибирска и Омска). После этого маневра к 9 дню войны общий состав Забайкальской авиагруппы имел бы 61 тяжёлый и 531 лёгкий самолёт. Все части размещались на аэродромах Даурия — Моготуй вдоль железной дороги и были нацелены на район Хайлар — Цицикар.

Основная цель действий ВВС в случае начала войны в летний период не менялась: уничтожение японской авиации в первые дни войны и завоевание господства в воздухе, а затем с третьего дня войны перенос ударов авиации на железные дороги Маньчжурии. Действия ВВС в обоих вариантах мало отличались друг от друга. Но вследствие значительного увеличения численности авиации в летний период войскам ОКДВА обеспечивалась надёжная поддержка после начала наступления и противодействия десанту на приморском побережье.

В мае удалось перебросить на Восток один стрелковый полк, артиллерийский полк и одну железнодорожную бригаду. К 1 июня в Москве подводили итоги по усилению ОКДВА. Ворошилов в докладе Сталину и Куйбышеву сообщал, что: «Из намеченного по плану к 1 июня не будут переброшены и сформированы: 32-я механизированная бригада, 1-я Казанская стрелковая дивизия, пять авиационных бригад, пять авиационных эскадрилий, три авиационные отряда. А всего 340 танков, 515 самолётов и 70 орудий…» Среди причин, по которым не удалось выполнить постановление СТО, Ворошилов в докладе отмечал, что с последних зимних месяцев в пределах ОКДВА, то есть на всей территории от Иркутска до Владивостока, налицо продовольственные затруднения — недостаток мяса, крупы. Иными словами — войскам самим есть нечего, и новые части прокормить они не смогут. Другой причиной медленной переброски войск в начале года, тоже отмеченной в докладе, была «невозможность хотя бы удовлетворительно разместить части по квартирам в зимних условиях» (44).

Но была и ещё одна причина медленной переброски войск на Восток. В этом регионе надо было строить и строить. Не хватало казарм для войск и квартир для комсостава и их семей. Мало было парков для боевой техники и складов для боеприпасов, продовольствия, горючего и военных материалов. Нужны были новые пути сообщения — шоссейные и железные дороги. Строителей не хватало и их везли эшелонами со всех концов страны. Везли и строительные части. Кроме частей, которые были намечены к переброске по этому постановлению, на Дальний Восток к 1 мая было отправлено 45 строительных батальонов (42 500 человек), одна дорожно-строительная бригада (15 000 человек), три железнодорожные бригады (27 000 человек) и 16 батальонов тылового ополчения, которые использовали в мирное время как строительные части, а в случае начала войны они служили пополнением для развёртывания частей ОКДВА до штатов военного времени. Всего в этих частях было переброшено 99 500 человек, которых надо было где-то размещать, обеспечивая казарменным фондом и жильём.

В результате всех перебросок частей общая численность группировки войск в этом регионе увеличилась к 1 апреля 1934 г. со 173 235 до 217 081 человека. При этом ВВС и мотомеханизированные войска увеличились на 5000, сухопутные войска на 26 000, морские силы на 9000 человек. Количество боевых самолётов увеличилось до 864, а танков, танкеток и бронемашин с 1195 до 1707 единиц. Кроме того, войска железнодорожного корпуса увеличились с 17 до 55 тысяч человек, а строительные части с 45 до 60 тысяч человек. В результате всех этих мероприятий в дальневосточном регионе было сосредоточено к апрелю 1934 г. 323 000 человек рядового и командного состава РККА (45). Уже имевшееся в 1933 г. превосходство над Квантунской армией стало ещё больше по всем показателям.

В 1934 г. Япония считалась основным противником. И о действиях её армии в случае войны в Москве старались знать как можно больше. Поэтому уже 15 января Ворошилов отправил начальнику Управления боевой подготовки Седякину и начальнику Военной академии Шапошникову письмо, в котором предлагал согласовать все вопросы и разработать совместную инструкцию для командного и начальствующего состава ОКДВА об основах тактики японской армии. В письме отмечалось, что: «Для войск ОКДВА нужно разработать специальную инструкцию по обучению войск исходя из особенностей будущего театра военных действий и тактики японской армии» (46). Для разработки этого документа организовывалась группа слушателей и преподавателей оперативного факультета. Документ был составлен, в нём давалась характеристика будущего противника: «…По составу национально-единая, технически отсталая, но напрягающая все силы, чтобы встать в уровень с другими империалистическими армиями, она руководится командным составом, представляющим собой актив японского империализма» (47). Такова была довольно верная оценка.

Очень внимательно, на основании всей имеющейся в том числе и разведывательной информации, были исследованы возможные варианты деятельности японского командования в случае войны с Советским Союзом. Авторы документа считали, что наиболее вероятным будет следующий вариант военных действий в будущей войне. Японская армия попытается в первый же месяц войны овладеть Приморьем и этим обеспечить от нападения советских ВВС и флота (подводные лодки) Японию и морские коммуникации. После переброски освободившихся от первой операции сил и вновь отмобилизованных дивизий форсировать Амур, перерезать Амурскую магистраль и закрепить за собой всё советское побережье Тихого океана, Северный Сахалин и Камчатку. На западном направлении во время вооружённой борьбы на востоке Маньчжурии предусматривалась активная и упорная оборона на перевалах Хинганского хребта, а после переброски основных сил японской армии на забайкальское направление — решительное наступление, чтобы овладеть Забайкальем. Анализ японских секретных документов, ставших известными после войны, показал, что предложенный сотрудниками академии сценарий соответствовал одному из вариантов плана «ОЦУ», который разрабатывался японским генштабом в те годы.

Естественно, что о разработке этой инструкции стало известно в Разведупре, и начальник Управления Берзин направил 16 марта письмо начальнику Штаба РККА Егорову, где высказывал мнение руководства разведки по поводу разработки инструкции об особенностях боевого применения и боевой подготовки ОКДВА, которая якобы предполагается к широкому распространению среди начсостава ОКДВА. В инструкцию намечалось включить такие разделы, как особенности организации, оперативного применения и тактики японской армии, особенности дальневосточного театра в оперативном отношении и особенности боевой подготовки ОКДВА для борьбы с японской армией. Берзин писал в своём письме: «По мнению 4-го Управления, издавать такую объёмистую инструкцию, хотя бы и в секретном порядке, нецелесообразно, так как при широком распространении её явится большая возможность получения её японцами, для которых она представит документ исключительной ценности». На документе резолюция: «Нач. УБП т. Седякину: Прошу переговорить со мной лично. 19 марта-34 г. Егоров» (48).

Пока неясно, какова судьба этого документа. Были ли учтены справедливые замечания военных разведчиков? Была ли издана инструкция? Но даже если была издана и отправлена в ОКДВА, то могла оказаться в сейфах штабов крупных соединений и частей и на неё могли не обратить внимания. Прецеденты были. Ещё два года тому назад, выступая на расширенном заседании Реввоенсовета Союза 25 октября 1932 г., член Реввоенсовета ОКДВА Рубен Таиров говорил о пренебрежении со стороны командного состава ОКДВА разведывательной информацией о Японии и Квантунской армии, которая поступала в штабы от органов военной разведки:

— «…Последний вопрос, на котором я хотел также остановиться и который не был затронут ни в прошлом году, ни в этом году — это вопрос относительно изучения противника. В 1929 г. нас 4-е Управление пыталось ругать за то, что части шли в бой не зная противника. Сваливать вину на 4-е Управление было нечего, так как части не удосужились изучить имеющийся материал, даже если и недостаточный.

Я считаю, что вопрос изучения противника в данный момент безусловно является актуальным. Реввоенсоветом ОКДВА сделана проверка в частях, как они изучали материал, который им преподносится как 4-м Управлением, так и 4-м отделом. Результаты оказались недопустимыми: не только не знали элементарнейших сведений о противнике, но не открывали соответствующие справочники и бюллетени. Это говорит за то, что мы этому делу не уделяли внимания. Ждём, когда опять будет какой-либо конфликт для того, чтобы всплыл этот пробел, который является неотъемлемым элементом боевой подготовки. Сейчас материала по этой части имеется достаточное количество».

В Японии также занимались составлением подобных документов. В сентябре 1933 г. Военное министерство Японии выпустило брошюру: «Красная армия и способы борьбы с ней». Документ был снабжён грифом «Секретно» и припиской «Для использования офицерами». В предисловии отмечалось, что «основным моментом в занятиях дивизий в этом году является популяризация среди командного состава методов боя Красной Армии…». В предисловии также указывалось: «Предлагается обратить также сугубое внимание на сохранение этой брошюры и на то, чтобы её содержание не было разглашено». Под этим документом стояла подпись знаменитого «ястреба» империи военного министра генерала Араки Садао. Перевод этого документа, но уже с грифом «Совершенно секретно» был направлен 25 февраля 1934 г. начальником Разведупра Берзиным начальнику УБП Седякину. В сопроводительном письме была фраза: «Документ не вызывает сомнения в его подлинности». Так что зря беспокоился Араки о сохранении инструкции. Советской военной разведке удалось получить этот документ (49).

В инструкции был один из параграфов: «Надо использовать антисоветских русских». В нём говорилось, что: «В случае если в будущем начнутся военные действия с СССР, то в военных действиях можно будет использовать белых русских и монголов, разбросанных сейчас по Дальнему Востоку. Помимо того, что их можно использовать для разведки, шпионской работы и пропаганды, надо создавать из них особую армию и возложить на неё ведение партизанской войны…» (50). Вот так и работали друг против друга. Мы вербовали китайцев и корейцев, чтобы использовать их для разведки, диверсий и партизанской борьбы в мирное время, японцы вербовали эмигрантов, а их в Маньчжурии были десятки тысяч и было из кого выбирать, чтобы тоже использовать для разведки, диверсий и партизанской борьбы, но уже в военное время. В этом и была разница. А так — зеркальное отражение событий на Дальнем Востоке в 30-е гг.

* * *

Весной 1933 г. в Московском военном округе началось формирование механизированной бригады. Но в отличие от подобных подразделений в других округах для её вооружения поступала только лёгкая и быстроходная техника: танкетки Т-27 и лёгкие бронеавтомобили Б-А, грузовики повышенной проходимости. В декабре 33-го УБП разрабатывает «Указания по боевой подготовке 20-й механизированной бригады на 1934 г.». В документе отмечалось, что основной задачей боевой учёбы является подготовка бригады для самостоятельных действий в условиях малокультурного и малонаселённого театра военных действий, бездорожья, в степях и безводных пустынях при большом отрыве от своих войск и довольствующих баз, а также отработка вопросов взаимодействия бригады с авиацией и конницей при вторжении в глубокий тыл противника. Для обучения начальствующего состава бригады намечалось до 1 марта 1934 г. проработать следующие темы: марш в условиях малокультурного театра военных действий, встречный бой бригады с конницей противника и действия бригады в рейде (51).

Подобное задание вызывало недоумение, так как отыскать в центральных областях страны соответствующий район для боевой учёбы было невозможно. Но всё прояснилось, когда из Наркомата был получен приказ о передислокации частей бригады на восток страны. Личный состав и боевая техника были погружены в вагоны, и эшелоны один за другим потянулись через Волгу, Урал и просторы Западной Сибири к Байкалу. За Улан-Удэ на одной из станций части бригады были выгружены и своим ходом направились к конечному пункту своего долгого, утомительного пути, расположенному у самой границы МНР.

Для того чтобы объяснить появление механизированной бригады в этом отдалённом от маньчжурской границе месте, достаточно взглянуть на географическую карту Восточной Сибири и Дальнего Востока. За Байкалом трасса Транссибирской магистрали прикрывается с юга массивами Хамар-Дабанского и Молханского хребтов. Горы покрыты тайгой и труднопроходимы для воинских частей. И только русло реки Селенги, текущей из Монголии к Байкалу между этими двумя хребтами, является естественным проходом от монгольской границы к железнодорожной магистрали. Вдоль реки проходила старинная дорога, связывающая Забайкалье с Монголией и через неё с Китаем.

Этот путь к Улан-Удэ был наиболее удобным для выхода к Транссибирской магистрали. Это отлично понимали в Токио, но об этом не забывали и в Москве. В случае конфликта с Японией не исключалась возможность флангового обхода японскими частями группировки советских войск в Забайкалье по территории МНР. Такой рейд по территории Монголии существенно осложнил бы положение советских войск в Забайкалье.

Для противодействия такому обходу и подготовки встречного удара на территории Монголии за сотни километров от советских границ и предназначалась эта бригада. В японской армии в то время ещё не было механизированных бригад, и её стратегической коннице пришлось бы встретиться с современным соединением, оснащённым новейшей боевой техникой. Опыт многочисленных учений, проведённых к тому времени в военных округах европейской части страны, показал, что во встречном бою кавалерийских и механизированных соединений конница, как правило, не удерживает удара бронированного кулака и терпит поражение.

Сразу же после передислокации бригады командующему войсками ОКДВА была отправлена шифровка из Москвы: «Учитывая особые условия дислокации 20-й мотомехбригады составьте план её боевой подготовки с задачей закончить сколачивание к началу мая. Ответственность за состояние и подготовку бригады возлагается на командующего Забайкальской группой Грязнова тчк. Егоров» (52). К лету бригада должна была быть готова к возможным боевым действиям. Очевидно, в Москве не исключали возможности обострения обстановки в этот период и заранее готовились к этому.

В 1934 г. в составе ОКДВА появилось соединение, которое в то время не имели лучшие армии мира — механизированный корпус. В апреле 1932 г. Комиссия Обороны при Совете Народных Комиссаров по докладу Реввоенсовета приняла постановление о формировании в составе бронетанковых и механизированных войск РККА первых в мире механизированных корпусов. В состав этих соединений входили две механизированные и одна стрелково-пулемётная бригады, а также различные части усиления и технического обслуживания. На вооружении корпуса было более 500 танков и бронемашин и тысячи грузовых и специальных автомобилей.

Один из механизированных корпусов формировался в ЛВО, и чтобы ускорить формирование его частей, было решено использовать для этого полки 11-й стрелковой дивизии. Весной 33-го формирование корпуса было закончено. Он получил наименование 11-й механизированный, а механизированные и стрелково-пулемётная бригады сохранили номера полков прежней стрелковой дивизии. Летом и осенью 33-го на территории округа проходили интенсивные учения частей корпуса, и к весне 34-го это был уже сколоченный и вполне боеспособный коллектив с опытными командирами и хорошо подготовленным личным составом.

Если взглянуть на географическую карту Забайкалья, то можно увидеть, что за маньчжурской границей на сотни километров простирается открытая равнина, по просторам которой проходит западная ветвь КВЖД. Серьёзных естественных препятствий до отрогов Большого Хинганского хребта здесь нет, и равнина очень удобна для стремительных действий крупных подвижных соединений. Именно эти соображения определили то, что один из первых в мире механизированных корпусов было решено перебросить из-под Ленинграда в Забайкалье поближе к границе государства Маньчжоу-Го.

С 1 по 10 октября 34-го поток воинских эшелонов с личным составом и боевой техникой корпуса двигался от Улан-Удэ на юго-восток. На разъездах и глухих полустанках отдельные воинские эшелоны разгружались и бойцы и командиры начинали осваиваться в таёжных местах. Строили всё необходимое, устраивались основательно и надолго, зная, что служить здесь придётся не один год.

Места были необжитые, глухие, и расположить в них полностью все части корпуса было практически невозможно. Поэтому одна механизированная и стрелково-пулемётная бригады остались в составе войск ЛВО и послужили базой для формирования нового, 7-го механизированного корпуса взамен убывшего на Дальний Восток. В состав 11-го механизированного корпуса была включена 6-я механизированная бригада, находившаяся в Забайкалье, и корпус стал основной ударной силой Забайкальской группы войск ОКДВА.

В 1934 г. начальник автобронетанковых войск Забайкальской группы Мерное по приказу Грязнова подготовил соображения по усилению механизированными частями Забайкальской группы войск. Предусматривалось, что в прикрытии войск группы при её развёртывании должны участвовать 6-я механизированная бригада, 15-й механизированный полк, дивизион бронепоездов. Основная задача механизированных войск эшелона прикрытия — совместно с конницей, пограничными частями и авиацией задержать силы противника на реке Аргунь, а если противник перейдёт её значительными силами, то бить его по частям с постепенным отходом за Забайкальский УР. Был также разработан один из вариантов решительной операции по разгрому японских войск в северо-западной Маньчжурии. Суть этого варианта заключалась в том, что между рекой Хайлар и озером Далай-Нор у противника имеется сильно укреплённый коридор местности, преодоление которого требует наличия сильной группы танков прорыва. Стрелковая ударная группа прорывает укреплённый коридор противника — и её усиливает танковая бригада РГК. Механизированный корпус сосредотачивается во втором эшелоне за ударной группой прорыва.

Как только укреплённый район будет прорван, корпус входит в прорыв и наступает в общем направлении на Хайлар с задачей разгрома тылов, резервов и выхода в тыл группировки противника, действующей между рекой Аргунь и Хайларом, то есть подавляет всю оперативную глубину. Корпус должна усиливать стрелковая дивизия, посаженная на автомашины механизированная бригада, усиленная переправочными средствами, форсирует Аргунь и наносит удар по тылам и резервам противника с последующим выходом в район Хайлара (53). Такие были планы на будущее. Это был один из вариантов наступательной операции, не принятый Москвой, так как танковая бригада РГК в последующие годы так и не появилась в Забайкалье. Но вполне естественно, что при наличии такой мощной группировки подвижных войск в Забайкалье говорить об оборонительной стратегии на границе не приходилось. Механизированные корпуса перебрасываются через всю страну не для обороны.

В июне 1934 г. подводили итоги мероприятий по усилению ОКДВА в первой половине года. В докладе Ворошилова Сталину «О состоянии механизации и моторизации по состоянию на 1 июня 1934 г. в связи с усилением ОКДВА» говорилось, что к этому времени в ОКДВА имеется три механизированные бригады, три отдельных танковых батальона, три механизированных полка кавалерийских дивизий, 14 танковых батальонов стрелковых дивизий и четыре автомобильных батальона. Из этого количества частей в первой половине года были переброшены 2-я и 20-я механизированные бригады, один механизированный полк, три танковых батальона и три автомобильных батальона. В Москве считали, что Восток уже достаточно насыщен танковой техникой, и во второй половине года планировали перебросить только одну механизированную бригаду 11-го мехкорпуса в Забайкалье. В докладе отмечалось также, что танками по штатам военного времени ОКДВА обеспечена полностью. На 1 июня 34-го имелось 1918 танков и танкеток. Бронемашинами части были обеспечены на 50 %. Имелось: 301 — БТ, 711 — Т-27, 147 — Т-37, 666 — Т-26, и 93 — Т-18 (54). Такое количество боевой техники требовало огромных запасов горюче-смазочных материалов. Помимо того, что их надо было подвезти из европейской части страны, их надо было разместить в хранилищах, которые нужно было ещё построить.

И положение с горючим было гораздо хуже, чем с насыщением ОКДВА боевой техникой. В том же докладе Сталину отмечалось, что обеспечение ОКДВА авиабензином и бензином для машин и танков к 1 июня доведено до 19 %, по смазочным маслам до 40 %, что обеспечивает боевые действия мехвойск до 15 боевых дней и морского флота до шести боевых дней. Признавалось, что по ОКДВА обеспечение маслами и горючим крайне недостаточно. Учитывая возможные нарушения подвоза с возникновением войны, ограниченные запасы горючего могут поставить боевую технику ОКДВА в полное бездействие. Такое положение требовало в последующие годы очень больших капиталовложений в строительство бензохранилищ по всей огромной территории ОКДВА (55).

К октябрю 1934 г. стало ясно, что казарменное строительство в Забайкалье развёртывается очень медленно и не удастся в срок к 1 мая 1935 г. обеспечить казарменным фондом и жильём прибывающие части 11 — го механизированного корпуса. Возможно, что были обстоятельства военно-политического характера, учитывающие изменение обстановки в дальневосточном регионе и связанные с положением на КВЖД. Обе стороны на переговорах упёрлись, и конфликт на трассе мог вспыхнуть в любой момент. В этих условиях нужно было иметь мощную подвижную группировку, способную вести наступление на Хайлар и далее до Цицикара. Очевидно, поэтому в Москве и приняли решение начать переброску корпуса поздней осенью 34-го, а не весной 35-го. Корпус был переброшен в составе: управления, отдельных батальонов связи, разведывательного, сапёрного и зенитно-пулемётного. В состав частей корпуса входили отдельные роты регулирования движения и автотранспортная, а также ремонтно-восстановительный парк. Из боевых частей, ввиду отсутствия казарменного фонда, была переброшена только одна 32-я механизированная бригада. И чтобы создать полноценное боевое соединение, было решено включить в состав корпуса 6-ю отдельную механизированную бригаду. Получился не совсем боеспособный корпус, так как в его составе не было стрелково-пулемётной бригады (56). Командованию группы, а потом округа потребовалось четыре года для того, чтобы убедить Москву полностью доукомплектовать корпус.

К 1935 г. общая численность вооружённых сил Востока (с МСДВ и АКВФ) достигла 241 311 человек, количество танков, танкеток и бронемашин выросло с 1340 до 2343, а боевых самолётов, с авиацией МСДВ, с 745 до 1438. Цифры были впечатляющие. На Дальнем Востоке в результате огромных усилий, жертв и колоссальных затрат исчисляемых сотнями миллионов рублей была создана вооружённая группировка, которая по всем показателям превосходила численность Квантунской и Корейской армий Японии. В сухопутных войсках было 99 736 человек, в ВВС—27.052, в коннице—22 149, в мотомеханизированных войсках— 18 848 человек и гарнизоны УРов — 18 522 человека (57). ВВС имели 10 авиационных бригад и 18 отдельных эскадрилий. На их вооружении имелось 213 тяжёлых бомбардировщиков (ТБ-3 и ТБ-1), 325 истребителей и 133 морских разведчика. Половину боевых самолётов (701) составляли бипланы Р-5, которые стояли на вооружении легкобомбардировочных и штурмовых авиабригад (58). Стрелковые войска имели 14 стрелковых дивизий, из них кадровых — 9, территориальных — 2, колхозных — 3, отдельных стрелковых полков — 2. Стратегическая конница имела кадровых кавалерийских дивизий — 2, колхозных — I и один отдельный кавалерийский полк. Мотомехвойска ОКДВА имели один механизированный корпус, две отдельные механизированные бригады, три механизированных полка кавалерийских дивизий и 11 танковых батальонов стрелковых дивизий. Артиллерия РГК имела три полка и два отдельных дивизиона. Артиллерия ПВО была представлена одним полком и 11 дивизионами. Было также по нескольку батальонов связи, инженерных, инженерно-аэродромных и понтонных батальонов. Было построено восемь сухопутных укреплённых районов. На их вооружении имелось 328 орудий и 2376 станковых пулемётов. Таковы были итоги трёхлетнего усиления ОКДВА в 1932–1934 гг. (59).

* * *

В 1934 г. политическая разведка продолжала снабжать генсека документальной информацией о действиях Японии против Советского Союза. 11 марта Ягода направил Сталину очередной разведывательный материал. В сопроводительном письме он писал: «Направляю при этом документальный агентурно изъятый японский материал, направленный японским военным атташе в Турции в адрес Генерального штаба Японии в Токио. Документ представляет оценку возможности использования мусульманских государств по линии политико-стратегических мероприятий против СССР, а также соображения по поводу проведения необходимых мер в мирное время» (60). Доклад был составлен японским военным атташе в Турции Канда Масатанэ. Судя по тому, что текст доклада был завизирован начальником Особого отдела Гаем, фотокопия этого документа была получена агентурным путём в японском посольстве в Москве. Канда Масатанэ за эти годы превратился из скромного офицера японской разведки в военного атташе в Турции. Но, по-видимому, он находился около советских границ и продолжал заниматься разведкой против СССР. В январе 34-го он совершил поездку в Ирак, Сирию, Палестину и Египет. Основная задача — попытка использовать мусульманский мир против Советского Союза. Японская разведка ещё в 30-е гг. хорошо понимала значение дестабилизации в Кавказском и Среднеазиатском регионе.

В предисловии своего доклада военный атташе отмечал: «…в связи с напряжением наших взаимоотношений с СССР, возникает необходимость введения наших политико-стратегических мероприятий в стадию конкретизации. Считаю также, что нынешняя ситуация в Европе требует, чтобы наша империя как можно скорее обратила внимание на использование мусульманских государств» (61). В генштабе продолжали готовиться к войне и, чтобы исключить усиление Дальневосточной группировки Красной Армии во время войны, планировали организацию подрывных и диверсионных мероприятий на Кавказе и в Средней Азии, рассчитывая, что для подавления возникших беспорядков туда будут направлены значительные силы.

Изменившаяся в 1934 г. обстановка в Европе оценивалась военным атташе как улучшение военно-политического положения на западных границах СССР. В докладе есть соответствующий абзац: «Улучшение внешнеполитических отношений между СССР, с одной стороны, и Польшей, Францией и другими государствами — с другой, отнюдь не носят долговечного характера. Однако, предполагая в ближайшем будущем возникновение войны с СССР, мы должны быть готовы к тому, что эта война начнётся в общем при тех международно-политических условиях, которые существуют в данный момент». Интересно, что этот пассаж был отмечен Сталиным при просмотре документа, и на полях он поставил знак вопроса. Подчеркнул генсек и ещё одну фразу доклада: «Чтобы Япония утвердила свою мощь, мусульмане должны помочь ей в войне с СССР, которую она прежде всего имеет в виду провести». Основной вывод доклада Масатанэ был следующим: «… Нашей целью должно явиться использование религиозных чувств мусульман, возбуждение вражды против СССР, объявившего войну религии. Мы должны растолковать мусульманам смысл нашей священной войны против Советского Союза и заставить их оказать нам моральную и конкретную поддержку» (62).

Сталин, конечно, помнил публикацию в «Известиях» от 4 марта 1932 г. И у него появилась идея повторить удачный опыт. Поэтому доклад Масатанэ вместе с сопроводительной запиской Ягоды был отправлен Карлу Радеку с резолюцией Сталина: «т. Радеку. Не стоит ли опубликовать, может быть с некоторыми пропусками? И. Ст.».

Радек, познакомившись с докладом, ответил 17 марта. Привожу ответ полностью.

«Дорогой товарищ Сталин.

1. Не зная состояния наших переговоров с ними и Вашей оценки военной опасности, я стесняюсь иметь суждение о целесообразности печатания.

Печатание документа имеет одно преимущество: показывает опасность стране и миру. Но это можем достигнуть и другими средствами, в то время как напечатание вещь очень острая.

2. Если считаете нужным печатать, то, думаю, лучше без сокращений. Сокращать стоит, если бы надо было выбросить для нас не подходящее, а такого не нашёл. Жду указаний.

Сердечный привет. К. Радек» (63).

Очевидно, доводы Радека показались Сталину убедительными. Публикации в печати не последовало и его ответ с резолюцией: «Мой архив. И. Ст.» был положен в папку документов политической разведки.

Радек был прав. Ничего конкретного, говорящего о разведывательной, подрывной и диверсионной деятельности против Советского Союза, в докладе не было. И публикация его в открытой печати означала бы только факт успешной работы нашей разведки, которая может получать документы японских военных атташе не только в Москве, но и в других странах. Но так как с публикацией 4 марта ОГПУ уже «засветилось», то вряд ли стоило «светиться» вторично и ещё раз настораживать военного атташе и разведывательный отдел японского генштаба. Внимательное изучение доклада показывает, что этот документ в отличие от документа, опубликованного 4 марта, не обладал большой «убойной силой». Общие рассуждения о привлечении стран мусульманского мира к борьбе против Советского Союза говорили о том, что эта проблема ставилась в общем перспективном плане перед руководством японской разведки. Содержание второй главы доклада, где говорилось о мерах, которые следует проводить в мирное время по линии использования мусульманских государств, касалось дипломатических и экономических взаимоотношений Японии с мусульманскими государствами, к нашей стране отношения не имело. Но, очевидно, по каким-то неизвестным пока причинам до использования этих государств в мирное время против Советского Союза дело так и не дошло. Эта проблема стала актуальной только в самом конце XX века.

В начале 34-го начальник генштаба разослал военным атташе, аккредитованным в сопредельных с Советским Союзом странах, директиву о предоставлении соображений по вопросу проведения политических и стратегических мероприятий против СССР. В соответствии с этой директивой военный атташе Японии в Москве подполковник Кавабэ направил начальнику генштаба докладную записку о плане политико-стратегических мероприятий. Документ был направлен в Токио в апреле с грифом «Чрезвычайно секретно. Экз. № 3 (из четырёх)».

Сталин получил перевод этого документа 23 августа с сопроводительным письмом, подписанным зампредом ОГПУ Яковом Аграновым. Первый раздел документа касался национальностей, входящих в состав Советского Союза, и являлся дополнением к донесению от октября 1933 г. — «Изучение национального вопроса в Советском Союзе». Подполковник давал свои характеристики украинцам, белорусам, грузинам, армянам, казахам, татарам. Любопытна его характеристика горных племён Кавказа: «…чеченцы, черкесы, осетины и другие горные племена весьма малочисленны и в политическом отношении серьёзного значения не имеют, но они отличаются высоким чувством национального достоинства и тягой к независимости; стойко сохраняют свою самобытность, находясь под властью того или иного правительства и государства, упорно придерживаются своих примитивных племенных традиций, весьма воинственны, до сих пор культивируя обычаи кровной мести» (64). Ёмкая характеристика — и не устарела до сих пор.

Военный атташе Японии занимался не только межнациональными отношениями и проблемами, но и пристально следил за внутриполитической обстановкой. В документе есть специальный раздел: «Политические враги Сталина». В этом разделе один абзац был отчёркнут генсеком. Ссылаясь на информацию, полученную от своей агентуры, Кавабэ писал: «По нашим агентурным данным, остатки троцкистов и оппозиционно настроенные в отношении Сталина продолжают подпольную деятельность и стремятся к тому, чтобы преодолев все препятствия связаться со своими единомышленниками за границей. Некоторые из них под лозунгом 4-го Интернационала ставят задачей свергнуть нынешнюю власть и поставить Троцкого. Хотя сила влияния Сталина сейчас достигла предельной степени, всё же если его политика хотя бы в какой-нибудь части в дальнейшем обнаружит свою несостоятельность, и начнутся перебои в проведении его политики, не исключена возможность, что немедленно возникнут антисоветские тенденции. Сталин имеет ряд достоинств соответствующих великому политику, но он имеет в то же время политических врагов. С точки зрения политико-стратегических мероприятий мы должны принять все меры к тому, чтобы наметить наиболее влиятельную группу его политических врагов и установить с ней контакт. Убеждён, что это вовсе не является невозможным» (65). Можно не сомневаться, что это был не единственный документ, в котором говорилось о том, что разведка потенциального противника, в данном случае Японии, пыталась установить контакт с политическими противниками Сталина. И это были не «признательные показания», полученные в лубянском подвале, истинную цену которых он хорошо знал, а свидетельство опытного профессионального разведчика, который, конечно, не догадывался, что его сверхсекретный доклад может быть прочитан в кремлёвском кабинете Сталина. И документальное свидетельство иностранного разведчика не прибавило доверия Сталина к политическим оппонентам, с которыми он боролся за власть в стране.

5 сентября поступила информация от политической разведки. В донесении сообщалось, что ИНО получило агентурное донесение «от серьёзного польского источника». Фамилия источника не указывалась даже в донесении, адресованном Сталину. В первом разделе донесения говорилось о польско-германо-японских отношениях. Судя по информации, полученной в Москве, намечался военный альянс трёх стран, направленный против Советского Союза, и это очень встревожило Сталина. Он внимательно прочёл донесение, отчёркивая основные абзацы. Перспектива возможного военного конфликта на Западе и на Востоке его не радовала, а развивающиеся контакты между Германией и Польшей вызывали тревогу.

По информации, которую источнику удалось получить у начальника главного штаба генерала Гонсиоровского: «Пилсудский нажимает на японцев (через министра иностранных дел Бека и Гонсиоровского), чтобы они провоцировали СССР возможно скорее и активнее, однако не для того чтобы немедленно ещё в этом году вызвать войну между Японией и СССР, а для того, чтобы ослабить просоветские настроения во Франции, напугать Францию возможностью войны на Дальнем Востоке и показать ей, что СССР для Франции не союзник» (66). Гонсиоровский, очевидно, в беседе с источником утверждал, что Пилсудский в июле получил письмо от генерала Араки. Генерал писал польскому маршалу, что японцы медлят начать войну только исходя из состояния японской авиации, для усиления которой Японии нужно ещё обождать с войной до марта 1935 г. Но если Польша и Германия, сообщал генерал, дадут Японии заверения в том, что они выступят против СССР на следующий день после начала военных действий между Японией и СССР, то Япония достаточно подготовлена чтобы начать войну немедленно. В донесении сообщалось также, что в октябре в Берлин приедет японская военная миссия для пересмотра польско-японского военного соглашения 1931 г. и для заключения нового соглашения. В Берлин для ведения этих переговоров должен прибыть Гонсиоровский также с военной миссией, столица Германии была выбрана для того, чтобы не «светиться» в Варшаве и не настораживать Москву (67).

Если судить по объёму донесения (16 страниц машинописного текста с подписью начальника ИНО Артузова к конце), источник был весьма солидным и обладал большими связями в Варшаве. В разделе документа о польско-германских отношениях Сталин подчеркнул то место, где говорилось о том, что 27 июля между Пилсудским и Гитлером заключено новое «джентльменское соглашение». Одним из пунктов этого соглашения была договорённость: «В случае заключения франко-советского военного союза или в случае франко-советского военного сотрудничества Польша и Германия заключат с Японией военно-оборонительные союзы» (68). Этот пункт в документе также был отмечен Сталиным. Осенью 34-го угроза союза трёх стран против СССР была достаточно серьёзной, и политической разведке удалось своевременно получить информацию о возможности такого союза.

В конце 1934 г., судя по немногим рассекреченным документам, порадовала Сталина и военная разведка. 9 сентября ему на стол положили перевод текста фотоснимка с копии доклада германского военного атташе в Токио полковника Отта. Доклад был датирован 30 июля, с ним был ознакомлен посол Дирксен. В документе рассматривался вопрос о влиянии морских кругов на внутреннюю и внешнюю политику империи. Извечный спор между армией и флотом о первенстве при определении внешнеполитического курса и направлении агрессии на Север или Юг интересовал не только советскую разведку, но и военного атташе будущего союзника по антикоминтерновскому пакту. Интересовались этим и в министерстве рейхсвера, и Отт, систематизировав всю имевшуюся у него информацию, отправил доклад в Барлин. С копией доклада познакомился Рихард Зорге, сфотографировал её, и плёнка была отправлена в Москву. Это был первый рассекреченный к настоящему времени документ Зорге, доложенный Сталину. Сопроводиловки на этот раз не было, и на первой странице рукой первого заместителя начальника Разведупра Артузова две надписи: «Тов. Сталину» и «Послано также тов. Ворошилову» (69).

Второй документ военной разведки (из рассекреченных), доложенный Сталину, был датирован 8 декабря. Это было приложение к морскому донесению, которое составил помощник военного атташе по морским вопросам. Документ был получен агентурным путём в германском посольстве в Москве. Немецкий военный дипломат встретился со своим японским коллегой — морским атташе капитан-лейтенантом Накаси, и тот сообщил ему свою оценку политического положения на Дальнем Востоке. По мнению японского дипломата: «Не приходится ожидать вооружённого конфликта между СССР и Японией ни зимой, ни будущей весной, если, конечно, не произойдёт какого-нибудь непредвиденного случая. Обе стороны нуждаются в мире…» (70). Он считал, что обе стороны видят друг в друге вероятного противника, и остаётся открытым вопрос, вызывается ли эта боязнь действительным незнанием положения и сил противника, или же какими-нибудь другими причинами. Капитан-лейтенант утверждал в беседе, что мир в этом регионе можно считать обеспеченным до весны 1935 г. А вот дальнейший ход развития событий остаётся неизвестным и ненадёжным. Оценка обстановки достаточно оптимистическая, особенно если учесть, что её высказал морской офицер. А интересы военно-морского флота лежали далеко от Владивостока, в зоне южных морей.

Когда знакомишься с документами политической разведки, положенными на стол Сталина, с его резолюциями, отчёркиваниями отдельных абзацев, видишь то, на что он обратил внимание, чем заинтересовался, что для него было важным в дальневосточных делах. И можно представить, что для него было главным во взаимоотношениях с Японией. Конечно, рассекреченных документов разведки явно недостаточно, чтобы сделать однозначные выводы, тем более что неизвестны аналитические обзоры Разведупра, касающиеся проблем дальневосточного региона. Такие обзоры, конечно, были и Сталину они докладывались. И из всего известного пока исследователям можно сделать главный вывод — для Сталина основной в эти годы была угроза войны с Японией. А в 1934 г. — угроза коалиции трёх стран (Германия, Япония и Польша) и возможность войны на два фронта. К такой войне на два фронта в первой половине 30-х страна ещё не была готова.

Может быть, поэтому Сталин во всех документах, которые ему докладывали, искал и, конечно, находил подтверждение своему убеждению о неизбежности войны с Японией. Конечно, Сталин думал о будущей войне с Японией. Ни о каком миролюбии с его стороны — политику на Востоке определял только он — не могло быть и речи. Возрождая былую славу и мощь Российской империи и смотря с вожделением на утерянные на Западе земли, которые он получил в 1939–1940 гг., диктатор не забывал и о Востоке. Но для того чтобы получить обратно всё, что было утрачено там после поражения 1905 г., нужна была новая победоносная война с Японией. А к такой войне в первой половине 30-х, особенно при абсолютном превосходстве японского флота, Советский Союз ещё не был готов. Нужно было создать такую стратегическую ситуацию, при которой мощный японский флот (третье место в мире) был бы оттянут далеко от советских берегов на Восток или Юг и втянут там в изнурительную борьбу с могучими флотами США или Англии. Только при таких условиях можно было бы свести к минимуму угрозу японских морских десантов на советское побережье в Приморье, на северном Сахалине и на Камчатке. Только тогда мощная дальневосточная группировка могла успешно действовать против Квантунской армии. Япония, особенно высшее офицерство армии, подойдя вплотную к советским дальневосточным границам на огромном протяжении и пользуясь превосходством своего военно-морского флота, могла ввязаться в новую военную авантюру. Соблазн был слишком велик.

В Москве тоже внимательно следили за обстановкой на Дальнем Востоке. Штаб РККА держал руку на пульсе событий, внимательно исследовал всю информацию, поступающую из разных источников, и регулярно информировал руководство страны через наркома обороны. 28 декабря 1934 г. начальник штаба Егоров отправил очередное письмо Ворошилову. Сообщение шло с грифом: «Весьма срочно. Сов. Секретно», что уже говорило о его важности. Он сообщал наркому о том, что по имеющимся сведениям японцы перебросили из Южной Кореи на Север в район Пограничная-Мишаньфу два полка 20-й пехотной дивизии Корейской армии с очевидной целью усилить группу войск предназначенных для охвата правого фланга Гродековского УРа и усилить район Саньчжоу против Полтавского УРа. Это усиление в Приморском районе, по мнению Егорова, достигает 10–12 000 человек. Кроме того по информации, очевидно агентурной разведки ОКДВА, японцы усилили и Благовещенское направление примерно на 6—8000 человек. Таким образом, по мнению штаба, за период ноябрь — декабрь 1934 г. японцы усилили Квантунскую армию якобы на 15–20 000 человек.

В этом же докладе отмечалось, что на основании последних сведений достаточно определённо устанавливается: «что немцы имеют полную договорённость по линии генштабов с финнами и поляками о совместном выступлении против нас. Срок этого нападения — весна 1935 г. При этом японцы, входя в блок с ними, упреждают этот срок, нападая первыми». Вот такая информация по агентурным каналам пос поступала от военной разведки из Европы и Азии.

Не было у Германии мощного вермахта в 34-м (он начал создаваться только в 35-м), не собирались финны в 35-м нападать на СССР, и не готова была Япония весной 35-го двигаться на Север, пытаясь захватить нашу территорию от Байкала до Владивостока. Так что все предположения военной разведки и начальника Штаба оказались блефом. Но это ясно теперь, спустя десятилетия после разгрома Германии и Японии. А в 34-м подобная информация принималась за чистую монету и воспринималась достаточно серьёзно.

Егоров предлагал Ворошилову, учитывая сложившуюся обстановку по донесениям военной разведки, заслушать доклад разведывательного отдела ОКДВА на предмет установления мер боевой готовности ОКДВА и «доложить правительству о складывающейся перспективе возможного развёртывания военных событий предстоящей зимой и весной 1935 г. на предмет принятия необходимых мер обороны страны». Предлагалось также Блюхеру, Грязнову и особенно Федько (командующий Приморской группой ОКДВА) «быть на месте своей службы к 15–20 января 1935 г.». Очевидно, к этому времени предполагалось начало военных действий.

1935 год

Тайная война — не только разведывательные операции, диверсии и схватки разведок. Понятие тайной войны значительно шире. Сюда входят и дипломатические поединки послов с мидовскими чиновниками страны пребывания, когда каждый скрывает свои мысли и отстаивает интересы своей страны. Но к тайной войне можно отнести и деятельность высшего военного руководства, когда на основании информации, оценок и рекомендаций разведки отдаются указания об усилении того или иного региона страны. По приказу из центра снимаются со своего места дислокации воинские части и под покровом темноты и тайны на платформы и в вагоны грузятся войска и боевая техника. Воинские эшелоны исчезают в неизвестном направлении, и только немногие в Москве знают конечный пункт назначения.

Конечно, полностью скрыть переброски большого количества войск и техники через всю страну было невозможно. На некоторых участках трасса Транссибирской железной дороги проходила у самой границы, и рассмотреть, при наличии немецкой оптики, какую боевую технику везут на платформах, и подсчитать её количество было можно. Японская агентура в наших пограничных районах тоже не дремала. Так что в разведывательном отделе японского генштаба знали, сколько войск и техники сосредотачивается за Амуром. В ответ на такое усиление в Токио планировали и осуществляли ответные действия. В японских портах на войсковые транспорты грузили личный состав и боевую технику, и новые боевые части отправлялись на материк. Территория «независимого» государства Маньчжоу-Го, — японский плацдарм на материке, — пополнялась новыми частями, и в штабе Квантунской армии планировали, где лучше разместить новые полки и эскадрильи, перебрасываемые из метрополии.

В штабе ОКДВА также внимательно следили за тем, что делается за Амуром. Разведотдел штаба имел свою агентурную сеть во всех ключевых точках Маньчжурии. Порты, железнодорожные узлы, крупные города находились под пристальным контролем советской агентуры. И если просмотреть комплекты разведывательных сводок штаба армии хотя бы за 1934–1935 гг., то можно прийти к выводу, что о своем возможном противнике в Хабаровске знали почти всё. Численность, дислокация, вооружение, командный состав, фамилии и послужные списки командиров частей были известны досконально. Количество винтовок, пулемётов, орудий, танков и самолётов было подсчитано по каждой японской части. Появление каждого нового воинского подразделения, и особенно танкового или авиационного, бралось под особый контроль и о нём последовательно сообщалось в каждой разведывательной сводке с упоминанием всё новых подробностей, которые удавалось добыть агентуре. Во всех разведывательных сводках основным источником информации было трафаретное сообщение: «по АГД» — по агентурным данным.

Вот только один пример с механизированной бригадой. Это соединение Квантунской армии, и первое в японской армии, начало формироваться в феврале 35-го. И сразу же первые сообщения об этом в разведывательных сводках штаба ОКДВА. В сводке от 7 февраля короткое сообщение: по достоверным данным в Ганьчжулине формируется отдельная мотомеханизированная бригада. Указывается и состав бригады. В сводке от 27 февраля подтверждается сообщение о формировании и даётся название новой части: «1-я отдельная смешанная бригада». В сводке от 22 марта уточняется структура бригады и сообщается количество танков в её подразделениях. В сводке от 10 ноября уже указывается численность бригады, её вооружение и то, что это соединение имеет 140 танков и 120 автомашин. Также внимательно отслеживались в сводках и формирования новых авиационных полков с указанием количества и типов самолётов.

Так и старались обе стороны втайне перебросить, разместить, скрыть от посторонних глаз как местных жителей, так и от агентуры противника. Иногда это удавалось, а иногда и нет. Конечно, скрыть переброску людей в закрытых вагонах или замаскировать на платформах орудия и танки было нетрудно, а вот скрыть переброску на большегрузных железнодорожных платформах подводных лодок или переброску по воздуху эскадрилий тяжёлых бомбардировщиков ТБ-3 было невозможно. Информация о таких перебросках попадала на страницы мировой прессы и начиналось обсуждение того, как появление подводных лодок или тяжёлых бомбардировщиков в Приморье может повлиять на политику Японии по отношению к Советскому Союзу. Но обо всём этом писали только иностранные газеты. Советские газеты хранили молчание.

К 1935 г. непрерывное усиление вооружённых сил Востока привело к тому, что на этой обширной территории была создана очень трудно управляемая группировка войск. Наиболее крупные группы войск ОКДВА находились в Приморье и Забайкалье. Связующим центром являлась Хабаровская группа войск, прикрывавшая сунгарийское и благовещенское направления. Когда в конце 20-х годов на флангах имелось по одному стрелковому корпусу (18-й и 19-й), управлять ими через Хабаровск, где находился штаб армии, было ещё можно. Но к 35-му, когда обе фланговые группировки превратились фактически и по численности, и по техническому оснащению в две отдельные армии, каждая из которых не уступала некоторым военным округам, управлять ими из одного центра было уже почти невозможно. При тогдашних технических средствах связи сбои в управлении во время войны могли привести к самым тяжёлым последствиям. Да и сам командующий Блюхер и штаб ОКДВА не были приспособлены для руководства огромной, по тому времени, армией численностью свыше 200 000 человек, имеющей на вооружении более тысячи танков и самолётов. Тем более что корпусных звеньев управления в ОКДВА тогда не было и каждая стрелковая дивизия или бригада замыкалась на штаб группы войск, Приморской или Забайкальской.

Поэтому вопрос о разделении этого «монстра» для более удобного командования назревал уже давно, и в январе 1935 г. Ворошилов обратился, очевидно, с очередным обращением в высший по тем временам орган, принимающий решения по всем военным вопросам, — ЦК ВКП(б). В письме от 14 января он писал, что в связи с возросшим составом войск ОКДВА, ростом задач, стоящих перед ними, существующая организация ОКДВА со штабом в Хабаровске в мирное время и в виде одного Дальневосточного фронта в военное время, как оперативная единица от Байкала до Владивостока и устья Амура не только нецелесообразна, но и опасна. В письме отмечалось, что структура и численность ОКДВА не даёт необходимой оперативной гибкости и мобильности управления Главного командования в военное время. Нарком обороны предлагал реорганизовать ОКДВА в два самостоятельных округа. ОКДВА — в пределах территории Дальневосточного края с центром в Хабаровске — и Восточно-Сибирский военный округ с центром в Чите. При этом каждый округ должен был подчиняться непосредственно наркому обороны. В военное время ОКДВА должна была развёртываться в Дальневосточный фронт, а Восточно-Сибирский военный округ в Забайкальский фронт. Оба фронта каждый в отдельности должны были подчиняться непосредственно Главному командованию (71).

Вот такое предложение было выдвинуто в январе 35-го. Но прошло ещё пять месяцев, прежде чем оно было рассмотрено во всех инстанциях и утверждено. Только 17 мая появился приказ № 79 о разукрупнении некоторых военных округов. Из состава ОКДВА выделялась Забайкальская группа и переформировывалась в самостоятельный Забайкальский военный округ в составе Восточно-Сибирского края и Якутской АССР. Штаб округа располагался в Чите. ОКДВА переименовывалась в Дальневосточный военный округ. Но уже 2 июня приказом № 089 за вновь образованным округом сохранялось прежнее название — ОКДВА.

Была и ещё одна причина, по которой огромную армию надо было делить на две части. Не справлялся Блюхер с такой огромной махиной. Не было у него военного образования, не было опыта командования такой группировкой, которая фактически уже в мирное время являлась фронтом. Вместо того чтобы заниматься повышением своего военного образования было у него другое увлечение широко распространённое среди командного состава РККА — пьянство. Об этом «увлечении» не писали авторы хвалебных книг о маршале. Но о пьянках маршала было известно в середине 30-х. Кое-какие сведения об этом оседали и в военных архивах. 4 мая 1935 г. начальник штаба Егоров сообщил Ворошилову, что Блюхеру была отправлена оперативная директива о действиях ОКДВА в случае войны с Японией. Документы были доставлены Блюхеру 25 марта, и до 6 апреля он изучал все отправные данные для сосредоточения войск. Но «окончательное решение о группировке по направлениям Блюхер до 17 апреля не принимал, так как с 7 апреля заболел известной Вам „болезнью“. Это решение было принято только 29 апреля».

Командарму специальный курьер Генштаба (Гудков был начальником одного из отделов) привозит директиву, а тот вместо того чтобы руководить разработкой соответствующих армейских документов, уходит в десятидневный запой. В этом же докладе Егоров просил наркома дать указание Блюхеру лично руководить разработкой операции тяжёлой авиации по налёту на японские острова. Очевидно, эта операция считалась слишком важной и ответственной, чтобы поручать её разработку кому-то другому (72).

В начале 35-го обстановка на Дальнем Востоке изменилась. Центр военной напряжённости смещался с Приморья (в 1933–1934 гг. — главное направление, на котором ожидался основной удар по Дальнему Востоку) в сторону восточных границ МНР. В марте 35-го было заключено соглашение о продаже КВЖД правительству Маньчжоу-Го. Казалось бы, что все неприятности, связанные с этой дорогой, были сняты и на Дальнем Востоке наконец-то наступит мир и тишина, но это только казалось. На восточных границах Монголии события начали нарастать очень быстро. И в кремлёвском кабинете, который становился центром военного планирования, должны были учитывать все факторы изменения военно-политической обстановки в дальневосточном регионе.

В 1935-м началась разработка документов перспективного планирования, связанного с развитием РККА. В Генштабе разрабатывался мобилизационный план на случай войны. При этом учитывалась обстановка в Европе и на Дальнем Востоке, а также угроза войны на два фронта. Конечно, одновременная война на Западе и на Востоке в то время была маловероятна, но генштабисты занимались планированием на перспективу, а через несколько лет ситуация могла радикально измениться. По этому плану намечалось иметь в случае войны 5000 боевых самолётов и 9000 танков. Численность сухопутных войск определялась в 150 стрелковых и 22 кавалерийские дивизии, а общая численность вооружённых сил в 4,6 миллиона человек. В генштабе считали, что этого достаточно для успешной войны в Европе и на Дальнем Востоке.

С учётом международной обстановки и возможной войны с Японией предусматривался вариант, когда военные действия развернутся только на Дальнем Востоке. В этом случае предусматривалась мобилизация только ОКДВА, Сибирского военного округа и Тихоокеанского флота. В случае войны с Японией развёртывались 12 авиационных и 4 механизированные бригады, а также 22 стрелковые и 3 кавалерийские дивизии. Общая численность отмобилизованных частей определялась в 525 000 человек. На вооружении этой группировки должно было быть 2200 танков и 1800 самолётов. В случае появления японского флота около Владивостока против него должны были действовать 54 подводные лодки и 130 торпедных катеров. Для середины 30-х техническое превосходство, особенно в танках и самолётах, было на стороне ОКДВА, поэтому в Москве и Хабаровске не сомневались в успехе в случае войны. Таковы были расчёты Генштаба в 35-м. Проект мобилизационного плана был завизирован начальником Генштаба Егоровым 15 марта и прошёл через Комиссию Обороны при Совнаркоме.

Уже в апреле был разработан план развития вооружённых сил на 1936–1938 гг. Такие планы с учётом меняющегося военно-политического положения Советского Союза периодически разрабатывались в Наркомате обороны. В тот период середины 30-х международная обстановка менялась часто и в Москве старались учитывать все внешние факторы, которые могли повлиять на положение страны. Главным считался западноевропейский театр военных действий. В докладе отмечалось: «Явно выявившийся немецко-польский блок, направленный в первую очередь против нас, и большой рост вооружений во всём буржуазном лагере делают западный театр вновь в качестве актуального фронта». Такой виделась обстановка в Москве к лету 1935 г.

В мае 1935 г. в Штабе РККА подводили итоги военного усиления на Дальнем Востоке в 1932—34 гг. Учли все переброски войск и боевой техники на Восток, всё подсчитали, всё проверили и получили точные цифры по усилению дальневосточной группировки, которые вошли в итоговый доклад, подписанный 10 мая 1935 г. Цифр в этом документе много, но они дают полное представление о тех усилиях, которые были предприняты. Поэтому стоит привести все цифры этого документа.

Штатный состав ОКДВА до её усиления, т. е. на 1 января 1932 г. составлял: людей — 42 000 человек, самолётов — 88, танков — 16, танкеток — 20, орудий полевых — 324, зенитных — 28, береговых — 8. По количеству основных соединений: стрелковых дивизий — 6, кавалерийских бригад — 2, эскадрилий и авиационных отрядов — 6. Для того чтобы прикрыть огромную границу от пограничной станции Маньчжурия до Владивостока — немного! Интенсивное усиление началось с первых чисел января 1932 г. (очевидно, декабрь 1931 г. был потрачен на подготовку мероприятий). И результаты сказались уже к маю 1932 г.

К 1 мая 1932 г. штатная численность ОКДВА была доведена до 108 610 человек. Количество самолётов возросло до 276, танков до 376, танкеток до 271, количество полевых орудий до 548, количество зенитных орудий увеличилось до 88, а орудий береговой обороны до 56. По основным соединениям число стрелковых дивизий увеличилось до 10, кавалерийских дивизий стало две (обе кавалерийские бригады, имевшиеся до усиления, были развёрнуты в дивизии). Части ВВС были увеличены до 11 эскадрилий и 5 авиационных отрядов.

Во второй половине 32-го и в 1933-м усиление войск Дальнего Востока продолжалось также интенсивно. Все силы и все средства, которые можно было выделить, отправлялись с этот регион. И результаты этих титанических усилий были впечатляющими. По состоянию на 1 января 1934 г. штатная численность ОКДВА и МСДВ составляла 235 235 человек, самолётов — 638, танков — 1195, лошадей — 56 527, орудий среднего и крупного калибра— 1547. В составе армии было: стрелковых дивизий (с колхозными) — 13, кавалерийских дивизий (с колхозными) — 3, полков АРГК — 2, укреплённых районов — 7. ВВС были представлены пятью авиационными бригадами и тремя отдельными эскадрильями. Танковые и механизированные войска имели одну механизированную бригаду, 3 отдельных танковых батальона и 3 отдельные танковые роты. А вот средств ПВО было очень мало: для прикрытия огромной территории было всего два полка зенитной артиллерии.

В 1934 г. усиление ОКДВА продолжалось, но уже не такими стремительными темпами. Причина была в том, что для размещения новых частей не было ни жилого, ни казарменного фонда. Полностью отсутствовали возможности принять и разместить новые массы боевой техники — свободных помещений для этого не было. И чтобы принять новые части и новую боевую технику, нужно было строить и строить. А для этого нужна была новая квалифицированная рабочая сила. Всё, что имелось к тому времени на Востоке, было задействовано в текущем строительстве. И для развёртывания нового строительства нужно было гнать эшелоны с рабочими из европейской части страны, формируя строительные батальоны, которые тоже где-то надо было размещать. Поэтому к концу 34-го на Дальнем Востоке уже имелись многочисленные строительные части и войска особого железнодорожного корпуса НКТП, не входившие в штатную численность ОКДВА. Их общая численность составляла 115 000 человек. С учётом всех организационных мероприятий 1934 г. то есть на 1 января 1935 г. штатная численность ОКДВА достигла 238 533 человека. Самолётов было — 1437, танков — 1918, орудий средних и крупных калибров, включая береговую артиллерию — 1879. По основным соединениям имелось: авиационных бригад — 10, отдельных эскадрилий — 10, отдельных механизированных бригад — 3, стрелковых дивизий — 14, кавалерийских дивизий — 3, укреплённых районов — 9. И так же, как и в прошлом году, только два полка ПВО на весь Дальний Восток (73).

В Генштабе считали вполне естественным, что в случае войны на Западе Япония не упустит благоприятного шанса и сразу же начнёт боевые действия на советско-маньчжурской границе и в первую очередь в Приморье. Поэтому война на два фронта считалась естественной, и в Москве готовились именно к этой войне. В том же докладе отмечалось: «Исходя из вероятности одновременной войны на обоих театрах приходится признать, что западный театр нуждается дополнительно в значительном усилении…». Наличных сил подавления, в первую очередь самолётов и танков, было недостаточно и этим трёхлетним планом предусматривалось вдвое увеличить численность ВВС, доведя количество боевых самолётов к 1939 г. до 10 000. С учётом проведения всех мероприятий трёхлетнего плана численность РККА в 1938 г. должна была составлять 1 475 000 человек. Для ОКДВА (без флота) предусматривалось 25 стрелковых и 4 кавалерийские дивизии, 5 механизированных бригад и 6 артиллерийских полков РГК, а также 1800 боевых самолётов сухопутных войск и 500 самолётов флота. На Дальнем Востоке создавался авиационный кулак из 2300 боевых машин. В Москве считали, что наличие такого кулака вблизи японских островов отрезвляюще подействует на горячие головы в японском генштабе. Выполнение этих мероприятий, особенно для Дальнего Востока, где многое приходилось начинать на пустом месте в глухой тайге, требовало огромных ассигнований. Но в середине 30-х на усиление военной мощи страны денег уже не жалели.

Если в конце 20-х Реввоенсовету приходилось «драться» с Наркоматом финансов за каждую сотню миллионов рублей, то только на казарменное и аэродромное строительство по этому плану выделили 1,5 миллиарда. Общую сумму затрат автору так и не удалось подсчитать. Возникает вопрос: насколько реальным было такое планирование, соответствовало ли оно экономическим возможностям страны, не были ли все эти планы ничем не подкреплённой бумажной стратегией? К этому времени период шапкозакидательства конца первой пятилетки уже прошёл, и в Генштабе научились правильно считать и планировать. К 1939 г. основные цифры плана по общей численности и количеству боевых самолётов были выполнены. Во всяком случае, весной 35-го ни Ворошилов, ни Егоров, подписавшие документ, не сомневались в реальности этого плана.

Воздушный кулак на Востоке был создан, и в Токио об этом хорошо знали. Японская разведка, имевшая солидную агентуру и в Европе, и в Америке, очень внимательно наблюдала за развитием военной авиации крупнейших стран мира. Тщательно исследовалось и развитие воздушного флота СССР. Экспертов японского генштаба интересовали тактико-технические данные военных самолётов, которые в случае войны могли появиться над городами и долинами Маньчжурии. О большем эксперты не думали. Японские острова, отдалённые от суши сотнями и тысячами километров морей и океанов, считались совершенно недоступными для воздушного нападения любой державы мира.

Но так считали в Токио, а в Москве думали иначе. Очень заманчиво было достать с воздуха столицу островной империи и основательно потрепать её. Но такая операция должна была разрабатываться, тем более в мирное время, в строжайшей тайне. Очевидно, поэтому и решили поручить её разработку Блюхеру, чтобы исключить малейшую утечку информации. Не учли только одного, что Блюхер был совершенно некомпетентен в вопросах применения крупных масс авиации, да ещё по таким целям, как столица соседнего государства. Поэтому задачу по разработке этой уникальной специальной операции командарм возложил на командующего ТОФ, а тот переложил её на своего помощника Никифорова. В результате всего этого в Москву был представлен не готовый план операции, которым можно было воспользоваться в чрезвычайной ситуации, а соображения командарма Блюхера по проведению этой операции с выводом, что соображения Москвы являются теоретическими, потому что операция якобы материально не обеспечена. Такое утверждение командарма противоречило фактическому положению и состоянию тяжёлой авиации ОКДВА.

Наркому пришлось вмешиваться в конфликт. И в одном из своих писем Блюхеру в сентябре 1935 г. он писал:

«…3) Представленные Вами соображения по проведению особой операции ВВС фронта с выводом, что эти соображения являются теоретическими положениями, свидетельствуют о несерьёзном отношении к разработке столь ответственной задачи, поставленной перед Вами; переложение всей работы на отдельных лиц и не предоставление плана использования лёгкой фронтовой авиации. Категорически требую к 1 декабря представить мне всесторонне конкретно разработанный план специальной операции тяжёлой авиации, возложив разработку её персонально на Лапина и план использования лёгкой штурмовой авиации» (74).

Следует отметить, что в 1935 г. на Дальнем Востоке начался следующий этап реорганизации авиационных частей. По операционному плану 1935 г. намечалось формирование управления и штаба 5-го тяжёлого авиационного корпуса с дислокацией в Бочкарёво. Это соединение создавалось по типу авиационных корпусов, уже созданных в европейской части страны. В него должны были быть включены 26-я и 29-я тяжелобомбардировочные авиационные бригады с дислокацией в Нерчинске и Хабаровске, а также 101-я смешанная авиационная бригада с дислокацией в Домна. Предусматривалось, что в этом соединении должно было быть 332 боевых самолёта (75). Такая концентрация тяжелобомбардировочной авиации в руках одного командования позволяла более эффективно использовать авиацию Дальнего Востока и для специальных операций (против японских островов), и в начальный период войны.

К середине 30-х в разведывательное управление японского генштаба начала поступать тревожная информация. И агентура в Приморье, которая осталась там со времён японской интервенции, и разведывательные пункты расположенные в Маньчжурии и Северной Кореи у границ с СССР, начали фиксировать в небе Приморья появление большого количества крупных четырёхмоторных бомбардировщиков. Сообщали о них и капитаны многочисленных рыболовных судов, бороздивших Японское море. Часто, подняв головы, они смотрели на эскадрильи воздушных кораблей, уверенно летевших над морскими просторами.

Это были знаменитые ТБ-3, о которых после их полёта в Италию в 1934 г. много писала мировая пресса. После крупнейших в предвоенные годы киевских маневров 1935 г., когда на глазах у иностранных генералов авиационные бригады, вооружённые этими бомбардировщиками, выбросили 2500 парашютистов и выгрузили большое количество военной техники, эти самолёты были признаны лучшими в мире. Ни одна крупнейшая авиационная держава не имела в те годы на вооружении таких боевых машин.

То, что соединения этих самолётов перебрасывались из европейской части страны в район Владивостока, наиболее близкого пункта к японским островам, имело большое значение для островной империи. Тактико-технические данные ТБ-3 к тому времени уже не являлись военной тайной. Поэтому японским экспертам не составляло большого труда подсчитать, что с солидной бомбовой нагрузкой, значительно превосходящей нагрузку бомбардировщиков, базирующихся на авианосцах, эти самолёты в случае войны могли достичь крупнейших промышленных центров империи, отбомбиться и вернуться на свои базы.

* * *

В самом начале 35-го обстановка на монголо-маньчжурской границе резко обострилась. 2 января группа кавалерии одного из монгольских кавалерийских полков армии Маньчжоу-Го вместе с японскими советниками нарушила границу МНР в районе озера Буир-Нор. После столкновения с пограничной охраной МНР, потеряв двух человек убитыми и несколько ранеными, маньчжурская кавалерийская группа отошла на свою территорию. Это событие сразу же попало в разведывательные сводки штаба ОКДВА, и о нём было немедленно сообщено в Москву. По агентурным данным, полученным разведкой разведотдела штаба ОКДВА, японцы были намерены использовать этот инцидент, чтобы потребовать от МНР отвода войск из района Халхи, территории МНР южнее озера Буир-Нор, и пересмотра границ между МНР и Маньчжурией. Японское командование выдвигало эти требования для того, чтобы обеспечить строительство железной дороги стратегического значения Солун — Халун-Аршан — Хайлар, трасса которой была намечена непосредственно у границы МНР. В разведсводке № 04 от 7 февраля сообщалось, что 28 февраля из Хайлара в район озера Буир-Нор выступил отряд в составе 7-го монгольского и 13-го японского кавалерийских полков, конной батареи и пулемётной роты под командованием командира 13-го полка полковника Вада. По прибытии на границу японское командование намерено потребовать от МНР отвода войск от границы вглубь территории МНР и при невыполнении этого требования применить вооружённую силу (76).

В следующей разведсводке № 05 от 17 февраля разведотдел давал свою оценку событиям на монголо-маньчжурской границе. В этом документе отмечалось, что: «Между Маньчжурией и МНР не существует договоров, определяющих границу между ними. Весь участок границы в районе озера Буир-Нор и рекой Халхин-Гол является спорным, причём маньчжурская сторона считает, что граница проходит в 8 километрах южнее реки Халхин-Гол и делит озеро Буир-Нор на две равные части, в то время как МНР считает линию границы по реке Халхин-Гол» (77). В документе разведки было упоминание о том, что граница между двумя государствами проходит по реке, а не восточнее Халхин-Гола, как утверждали спустя четыре года в Москве и Улан-Баторе. В разведсводке также отмечалось, что столкновение японо-маньчжурского отряда с погранохраной МНР произошло в районе Халхин-Сумэ в пределах указанного спорного участка. Это свидетельствовало о том, что Япония, готовясь к войне с СССР, стремится захватить части территории МНР к югу от Халхин-Гола и обеспечить строительство железной дороги Солун — Хайлар. В разведсводке отмечалось: «Документально установлено, что весь инцидент был подготовлен и проведён по указанию из Токио». В разведсводке № 06 от 27 февраля отмечалось, что после занятия района Халхин-Сумэ японцы оставили для охраны занятой территории небольшой отряд и оттянули главные силы в район Ганьчжур. На предложение МНР начать переговоры для улаживания конфликта, правительство Маньчжоу-Го выразило согласие. 9 февраля в Хайлар возвратились участвовавшие в операции японо-маньчжурские части (78). Конфликт удалось ликвидировать, но о Дальнем Востоке, Советском Союзе, Японии и их взаимоотношениях заговорила вся мировая пресса.

Увеличение численности советских войск на Дальнем Востоке в 1934 г. внимательно отслеживалось японским генштабом. Общее численное превосходство ОКДВА над силами Квантунской армии внушало тревогу не только японскому военному руководству. Парламентарии, высокопоставленные правительственные чиновники и обозреватели крупнейших японских газет следили за тем, что делалось на советской территории по ту сторону Амура и Уссури. Влиятельные японские газеты и журналы, к мнению которых прислушивались промышленники, дипломаты и правительственные чиновники, публиковали обзорные статьи о положении на Дальнем Востоке, о мероприятиях советского правительства по усилению своих вооружённых сил в этом районе, об угрозе, которую может представлять для японских островов советский воздушный кулак на аэродромах около Владивостока. Конечно, подобные статьи не перепечатывались центральными московскими газетами. Те, кто дозировал международную информацию, считали, что публикации иностранных газет о наших военных усилиях на Дальнем Востоке могут расхолаживать советских людей и разрушать тот образ агрессора, тигра или акулы, который показывает клыки или зубы и готов в любой момент броситься на мирных советских граждан. Карикатуры, фельетоны, едкие стихи о японских самураях, лезущих из-за Амура на советскую землю, — всё это, особенно во второй половине 1930-х, не сходило со страниц «Правды» и «Известий». Всё это было, и из истории также как и из песни слова не выкинешь.

Публикации в японской прессе и крупнейших газетах других стран были более сдержанными, эмоций там было гораздо меньше, а цифр и фактов — гораздо больше. Поэтому и не появлялись переводы этих статей на страницах наших центральных газет, а оседали в тассовских бюллетенях иностранной информации. Эти бюллетени не для печати тиражом около сотни экземпляров предназначались только для избранной партийной элиты. Остальным смертным — передовицы из центральных газет. Если об усилении РККА на Дальнем Востоке писала почти вся мировая пресса, приводя достаточно точные для того времени цифры и факты, то можно было бы что-то сообщить и советскому читателю. Но в Кремле решили иначе, и на любую правдивую информацию в этом регионе был наложен жёсткий запрет.

В сообщении ТАСС из Лондона от 17 января 1935 г. отмечается, что «Дейли телеграф» опубликовал статью капитана Кеннеди, посвящённую вопросу о возможностях советско-японской войны. Указывая, что такая война «гораздо более вероятна, нежели война между Японией и США, или японского вторжения в Китай и Австралию», Кеннеди утверждает, что советско-японская война не является чем-то неизбежным. Япония, по всей вероятности, не рискнёт затеять вооружённый конфликт до завершения программы укрепления её армии, рассчитанную на ближайшие 18 месяцев. Автор указывал, что хотя в Японии имеется течение, представители которого высказывались за безотлагательное объявление войны СССР, не следует сомневаться, что ответственные власти стремятся избежать войны по крайней мере до тех пор, пока Япония не будет готова (79). Английский обозреватель верно предсказал время готовности и начала новой агрессии Японии на азиатском континенте — лето 1937 г. Вот только ошибся направлением агрессии — не на Север, а на Запад против Китая. 19 января в Москву поступило сообщение из Парижа. Парижская «Франс Милитер» опубликовала передовую, посвящённую советско-японским отношениям. Одним из препятствий, мешающим урегулированию этих отношений, газета считала «наличие весьма мощной Красной Армии в Приморье и в связи с этим военные приготовления, которые Москва продолжает здесь проводить». «Хотя Япония и убеждена в качественном превосходстве своей армии, она опасается, что количественное и техническое превосходство может стать весьма опасным для японской армии в Маньчжурии». «Положение дальневосточной Красной Армии, — продолжает газета, — с различных точек зрения является трудным, и в особенности с огромными расстояниями, отделяющими её от центральной России. Это является козырем для Японии. С другой стороны, нельзя упускать из виду, что всякая война в Маньчжурии — это для Японии борьба не на жизнь, а на смерть. Однако Япония сама не в состоянии нанести решающее поражение Советскому Союзу в связи с огромными расстояниями, отделяющими Владивосток от европейской части Советского Союза. Война, которая для Японии будет означать войну за существование, с точки зрения Москвы будет представлять собой колониальную борьбу на отдалённых территориях, войну, которая даже в случае поражения не будет иметь решающего значения для Советского Союза. Все эти трудности хорошо известны государственным деятелям и генштабу Японии, которые исходят из разумных рассуждений и которым небезызвестны результаты, достигнутые благодаря выполнению пятилетнего плана» (80).

В начале 1935 г. между Советским Союзом и Японией велись переговоры о создании демилитаризованной зоны вдоль советско-маньчжурской границы по Амуру и Уссури и о взаимном отводе войск от границы. Переговоры оказались безрезультатными и причину этого можно найти в сообщении из Токио от 28 января. Токийский корреспондент ТАСС сообщал в Москву, что «японские военные власти в Маньчжурии, пишет чанчуньский корреспондент газеты „Ници-Ници“, не ожидают больших результатов от переговоров об образовании демилитаризованной зоны. Дело заключается в том, что, как говорят военные власти, СССР возвёл мощные оборонительные линии на границе. В районах между Пограничной и Владивостоком и на Амуре за последние два года сооружено около 1200 фортов, на передовых пунктах и близ границ содержится около 170 тысяч бойцов и мощная авиация. Во всяком случае, заявляют военные власти, советское правительство не может принять японское предложение создать демилитаризованную зону, эвакуировать войска и разрушить укрепления» (81).

Внимательно следила за событиями и китайская пресса. Журнал «Чайна Уикли Ревью» в декабрьском номере за 1934 г. поместил статью своего редактора, вернувшегося в Шанхай из поездки в СССР, о советских вооружениях на Дальнем Востоке. Силы Красной Армии на Дальнем Востоке, говорится в статье, по имеющимся данным насчитывают от 12 до 15 дивизий, из которых 4 или 5 дивизий расположены в районе Владивосток — Хабаровск. В каждой дивизии насчитывается около 10 тысяч человек, готовых к действиям в любой момент. В каждом корпусе имеется полк тяжёлой артиллерии. Таким образом, общее количество Дальневосточной армии, считая 10 тысяч кавалерии, вероятно, превышает 200 тысяч человек. Армия имеет 500 орудий, около 400 танков, 4–5 тысяч пулемётов и около 500 самолётов. Кроме армии, пишет далее журнал, имеется одна дивизия пограничной охраны ОГПУ. Вдоль границы в специальных базах сосредоточены большие запасы горючего, главным образом в районе Хабаровска, где находится одна из важнейших авиационных баз.

В следующем номере этого журнала была помещена статья японского автора Иосимура, который писал: «В конце 1932 г СССР начал улучшать свои военные укрепления на Дальнем Востоке. В двухлетний период русские пехотные части были увеличены с 6 до 12 дивизий, и число самолётов — со 100 до 600, из которых 20 % составляют тяжёлые бомбовозы, способные произвести налёт на Токио. Более того, сообщают, что во Владивостокском порту имеется 20 подлодок». Со своей стороны журнал добавляет, что СССР стремится избежать ошибки Русско-японской войны, когда снабжение производилось по одноколейной железной дороге. Этот недостаток исправляется, и как можно быстрее путём сооружения второй колеи транссибирской магистрали. Когда японцы начали строить новую линию через Хинганские горы до Сахаляна, русские удвоили свою работу по сооружению второй колеи между Читой и Благовещенском.

Весной 1935 г. в Москву от корреспондентов ТАСС начали поступать первые сообщения о начавшихся секретных японо-германских переговорах. Эта информация дополняла информацию военной и политической разведок о возможном военном союзе двух будущих агрессоров. 5 апреля из Парижа поступило сообщение: французский бюллетень «Капиталь» сообщает, что между Берлином и Токио ведутся оживлённые дипломатические переговоры. Германский посол в Токио Дирксен применяет, по словам бюллетеня, много усилий к тому, чтобы был заключён японо-германский военный союз. «Капиталь» отмечает, что Дирксен «использует своё знание СССР, приобретённое им в течение многих лет в качестве германского посла» (82).

24 апреля из Нью-Йорка поступило сообщение о том, что командующий Кванту некой армией генерал Минами в интервью с корреспондентом «Нью-Йорк таймс» заявил, что СССР продолжает держать у Пограничной, Благовещенска и Хабаровска более 200 тысяч войск, 600 самолётов и 600 танков. «Хотя, — заявил Минами, — напряжённые отношения на пограничной территории заметно улучшились в течение последних шести месяцев, к сожалению, нельзя сказать, чтобы нынешние условия действительно могли обеспечить мир между СССР и Японией, так как СССР продолжает держать свою грозную армию на стратегических участках».

В апреле ещё одна информация о японо-германских переговорах поступила из Рима. По сообщению римского корреспондента ТАСС от 24 апреля, близкий к Муссолини журнал «Джераркия» напечатал большую статью «о японо-германском союзе». Журнал утверждал, что такой союз безусловно существует, и передавал тщательно разработанную программу войн и захватов, направленную прежде всего против СССР. «Японо-германское военное сотрудничество против СССР уже осуществляется. Снабжение Японии громадным количеством авиационных материалов, посылка германских инструкторов для японской военной промышленности, передача секретов в области военных изобретений — всё это часть общего германо-японского соглашения о сотрудничестве и помощи… Согласно этого соглашения, в случае японо-советского конфликта в ближайшие два года, Германия обязуется оказывать в первое же время угрожающее давление на Москву с тем, чтобы заставить СССР держать в Европе значительные силы. Германия вступит в войну во вторую очередь, а именно тогда, когда её вооружения достигнут необходимого для этого уровня» (83).

29 апреля из Рима поступило новое сообщение тассовского корреспондента. Ссылаясь на тот же журнал, он писал: «Германия встала на путь соглашения с Польшей и Японией для создания тройственного союза, составляющего себе целью почти полный раздел СССР. Польше обещают, хотя трудно представить, насколько Берлин выполнит свои обещания, Украину до Днепра. Германия, по этим планам, должна получить южную часть Украины до Чёрного моря и районы вплоть до Каспийского моря. Япония же — Сибирь до пределов, которые смогут достигнуть японские силы» (84). Интересно, что этот триумвират, с добавлением Италии, предполагался в Москве и в 1938 г. Записка начальника Генштаба Шапошникова Ворошилову о наиболее вероятных противниках СССР была датирована 24 марта 1938 г. и начиналась фразой: «Складывающаяся политическая обстановка в Европе и на Дальнем Востоке как наиболее вероятных противников выдвигает фашистский блок — Германию, Италию, поддержанных Японией и Польшей. Эти государства ставят своей целью доведение политических отношений с СССР до вооружённого столкновения» (85). Так что предположения, которые были выдвинуты журналом в 1935-м, полностью оправдались.

Тассовские сообщения можно продолжать до бесконечности. Ясно одно — этот пласт военно-политической информации имел большое значение для высшего военного руководства и в Москве, и в Хабаровске. И неудивительно, что командующий ОКДВА Блюхер обратился с просьбой к Ворошилову предоставлять ему эту информацию. Но Ворошилов, хотя и нарком обороны, подобной информацией не распоряжался. И он обратился к Сталину за разрешением: «В целях улучшения информации т. Блюхера в вопросах международной обстановки прошу разрешить посылать т. Блюхеру в Хабаровск бюллетени не для печати иностранной информации ТАСС». В архиве на копии документа пометка: «Разрешено».

В 1935 г. деятельность японского военного руководства в Маньчжурии развивалась по двум направлениям — освоение в военном отношении захваченной территории на континенте и усиление Квантунской армии. Армия усиливалась, конечно, не такими темпами как ОКДВА, на это у империи не хватало сил и средств. Шло также интенсивное освоение маньчжурского театра: строились железные и шоссейные дороги, казармы для войск, склады для боеприпасов и военного имущества, хранилища для запасов топлива. За Амуром и Уссури развивалась аэродромная сеть, которой фактически не было в Маньчжурии до 1931 г.: аэродромы, посадочные площадки, ангары, склады, казарменный фонд для личного состава авиачастей. Строилась сеть мощных укреплённых районов, причём на тех же операционных направлениях, что и на советской стороне. В общем, в Маньчжурии делалось всё тоже, что и на советской территории.

Как и в предыдущие годы, Разведывательный отдел ОКДВА внимательно отслеживал обстановку по ту сторону границы. Многочисленные разведсводки дают достаточное представление о том, что происходило в Маньчжурии в 1935 г.: как оборудовался плацдарм на континенте и какова была численность и вооружение Квантунской и Корейской армий. Эта разведывательная информация использовалась при оперативном планировании в штабе ОКДВА и отправлялась в Москву для учёта и использования в Генштабе РККА.

В разведывательной сводке № 04 от 7 февраля отмечалось начало формирования в Маньчжурии мотомеханизированной японской бригады, а также военно-строительные работы на железных дорогах и в укреплённых районах Восточно-Гиринского района и вооружение уже построенных долговременных сооружений (86). В разведсводке № 06 от 27 февраля говорится об увеличении численности японских войск в Маньчжурии. Разведотдел проверил сведения о перебросках японских войск из Японии на материк и установил, что численный состав 3-й и 16-й пехотных дивизий Квантунской армии был доведён до 17–18 тысяч человек, то есть почти до штатов военного времени, что позволяет японскому командованию быстро по тревоге бросить эти части в бой, а также провести на месте в Маньчжурии отмобилизование второочередных частей. Численный состав 19-й и 20-й пехотных дивизий, расположенных в Корее, был доведён до 75 % численности военного времени, и это резко повышало их боевую готовность. На пять-семь тысяч человек была также увеличена численность охранных войск. В 1934 г. была сформирована 4-я отдельная охранная бригада, предназначенная для охраны КВЖД после продажи дороги правительству Маньчжоу-Го. В результате всех оргмероприятий общая численность японских войск в Маньчжурии и Корее увеличилась с 92 тысяч в 1934 г. до 122–127 тысяч человек к началу 1935 г. В сводке также было зафиксировано увеличение самолётов в строю с 280 на 1 ноября 1934 г. до 348 на 1 февраля 1935 г. (87) при 150 самолётах, которые имелись в запасе.

В разведсводке № 011 от 25 апреля подтверждалась переброска вновь сформированной 4-й охранной бригады на восточную линию КВЖД, а также дальнейшее увеличение численности и вооружения Квантунской армии по сравнению с февралём 1935 г. Разведотдел определял численность японской армии в Маньчжурии на 1 апреля 1935 г. в 141 тысячу человек при 1934 ручных и 788 станковых пулемётов, 730 орудиях всех типов и около 500 боевых самолётов. На вооружении Квантунской армии, по подсчётам разведки, имелось 200 танков, 60 бронемашин и 26 бронепоездов. Особое внимание в сводке было обращено на развитие японской авиации в Маньчжурии. Отмечалось, кроме имевшихся в Маньчжурии 9, 10, 11 и 12-го авиаполков также наличие 16-го и 17-го авиабатальонов, которые в 1935 г. должны были развернуться в авиаполки. В этой же сводке давалась дислокация частей Квантунской и Корейской армий на 1 апреля 1935 г. Штаб армии располагался в столице Маньчжоу-Го Чаньчуне, штаб и основные части 3-й пехотной дивизии — в Харбине, штаб и основные части 16-й пехотной дивизии — в Цицикаре. На западе Маньчжурии в районе Хайлара располагался штаб кавалерийской группы и основные части входящих в неё кавалерийских бригад. Мотомеханизированная бригада дислоцировалась в Гуньчжулине, а боевая авиация пяти авиационных полков, установленных разведкой, на аэродромах в Чаньчуне, Цицикаре, Харбине, Мукдене. Железнодорожную сеть в Маньчжурии охраняли четыре охранные бригады японских войск.

В этой же сводке разведывательный отдел подвёл черту под январскими событиями на монгольской границе: «По достоверным данным японские части Хайларского гарнизона, выброшенные в связи с инцидентом к границе МНР, постепенно возвращены в Хайлар. В районе Ганьчжур оставлен только 7-й монгольский кавполк, численностью около 250 человек. Японское командование считает инцидент на монгольской границе исчерпанным.» (88).

В очередной разведсводке № 20, выпущенной в сентябре, отмечалась дальнейшая реорганизация ВВС в Японии и в Маньчжурии. Авиационные полки объединялись в авиационные бригады. Предполагалось создать три авиационные бригады в Цицикаре, Харбине и Гуньчжулине, объединив в них шесть авиационных полков, три существующих и три формируемых. Аналитики разведки считали, что создание авиабригад позволит сосредоточить в руках главного командования японской армии большие массы авиации для её боевого использования. Особое внимание было обращено на формирование авиабригад в пограничном с СССР районе Северной Кореи и на крупном аэродромном строительстве в районе Муданцзяна, где также предполагалось разместить авиационную бригаду, нацеленную на Приморье.

В сводке было зафиксировано прибытие в начале июля через Дайрен 9-й пехотной дивизии. Эта часть насчитывала около 14 тысяч человек и организационно содержалась по штатам мирного времени. По агентурным данным, в сентябре из Японии должна была начаться переброска 3-й кавалерийской бригады стратегической конницы. По данным этой сводки, дислокация пехотных дивизий и спецчастей Квантунской и Корейской армий в основном оставалась стабильной и очень тщательно отслеживалась агентурой разведотдела ОКДВА. Разведкой был зафиксирован и такой факт: «Японские войска по-прежнему разбросаны гарнизонами от роты до батальона по железнодорожным узлам и станциям, крупным населённым пунктам и районам партизанского движения. Стремление японского командования сосредоточить части в крупных гарнизонах с целью ведения планомерной боевой подготовки войск до сих пор не может быть осуществлено из-за активного антияпонского движения. Беспрерывные операции мелкими отрядами против партизан не дают возможности ведения боевой подготовки крупными частями» (89). Активное партизанское движение в Маньчжурии, поддерживаемое с советской стороны, имело большое значение для увеличения боевой мощи ОКДВА и регулярно отслеживалось во всех разведсводках.

Итоги усиления частей Квантунской армии в 1935 г. можно проследить по разведсводке № 22, которая была выпущена разведотделом ОКДВА 26 октября. В сводке было зафиксировано прибытие в октябре в Маньчжурию из Японии 3-й кавалерийской бригады, которая была дислоцирована в низовьях Сунгари в районе Цзямусы-Фугдин. Также впервые в Хабаровск поступила информация о дислокации в Порт-Артуре тяжёлого артиллерийского полка. В разведотделе подсчитали численность и вооружение всех крупных частей Квантунской и Корейской армий и получили следующие цифры: людей — 105 тысяч, ручных пулемётов — 2356, станковых пулемётов —820, орудий всех калибров — 908, танков и бронемашин —266, боевых самолётов около 500, из них истребителей — 200, разведчиков — 110, лёгких бомбардировщиков — 115 и около 50 средних двухмоторных бомбардировщиков. Численность мелких частей определялась в 25 тысяч человек. В это число входили и команды 28 бронепоездов, дислоцированных на железных дорогах в Маньчжурии (90). Характерно, что разведка не установила резкого увеличения средств подавления в Квантунской армии. Количество орудий, бронетанковой техники и боевых самолётов к концу года оставалось почти на уровне весны 1935 г.

За 1935 г. японское командование увеличило свою армию на материке на одну пехотную дивизию, одну кавалерийскую бригаду, одну мотомеханизированную бригаду и два полка авиации, которые были развёрнуты из авиационных батальонов. Проанализировав всю полученную за год разведывательную информацию, в разведотделе пришли к выводу: «Увеличение японской оккупационной армии вызвано не столько соображениями умиротворения Маньчжурии и японской агрессией в Северном Китае, сколько решением японского командования постепенно увеличить свои вооружённые силы в Маньчжурии и этим создать сильную армию прикрытия на случай войны против СССР». Говоря об армии прикрытия вместо армии вторжения военная разведка признавала наличие оборонительных тенденций японского командования. Агрессивные мероприятия в 1935 г. штабом Квантунской армии не планировались.

Усиление Востока в 1935 году

Но это было по ту сторону границы, а что было у нас в том же 35-м? В марте 1935 г. в Штабе РККА был разработан проект документа «О мобилизационном плане РККА на 1935–1936 гг.». Этому документу присваивалось наименование «Мобилизационный план № 6» и все мобилизационные разработки по нему в центре и на местах должны были закончиться к 1 июня 1935 г. Предусматривалось, что при мобилизационном развёртывании в строю должно было быть 5000 самолётов и 9000 танков. Общая численность РККА по мобилизационному развёртыванию в случае войны на Западе и на Востоке определялась в 4,6 миллиона человек при 150 стрелковых дивизиях первой и второй очереди и 22 кавалерийских дивизиях. Документ был оформлен в виде проекта постановления Совета Труда и Обороны, был завизирован начальником штаба РККА Егоровым 15 марта и прошёл через Комиссию Обороны при СНК. По этому плану одновременно с развёртыванием армии методом объявления мобилизации предусматривалась и скрытая мобилизация значительной её части путём перевода частей РККА на штаты военного времени и развёртывания второочередных частей под видом учебных сборов.

Но в этом документе предусматривался вариант, когда война могла вспыхнуть только на Востоке при благоприятной обстановке на западных границах страны. Учитывая тревожную обстановку в дальневосточном регионе и вооружённые провокации на границах МНР в начале года, в Москве не исключали такую возможность. Поэтому в случае войны только с Японией предусматривалась мобилизация сначала ОКДВА, документ был разработан до выделения из ОКДВА Забайкальского округа, СибВО и ТОФ в следующем составе: авиационных бригад — 12, механизированных бригад — 4, стрелковых дивизий — 22, кавалерийских дивизий — 3, гарнизонов У Ров сухопутных — 8 и морских — 5. Кроме того в ПрВО во всех стрелковых дивизиях призывался переменный состав на общие сборы. Общий состав отмобилизованной ОКДВА, без железнодорожного корпуса и СибВО, определялся: людей — 525 тысяч, лошадей — 150 тысяч, автомобилей — 16 тысяч, тракторов — 5500, танков в строю — 2180, самолётов в строю — 1825, подлодок — 54, торпедных катеров — 130. Это была та вооружённая сила с которой Японии пришлось бы считаться в первые дни войны.

В апреле 1935 г. Ворошилов составил очередной доклад о состоянии РККА с учётом утверждённых правительством мероприятий на 1935–1936 гг. На 1 мая 1935 г. на Востоке, имелись в виду ОКДВА и СибВО, дислоцировались: 9 кадровых, 3 колхозных и 5 территориальных стрелковых дивизий, 3 кавалерийских дивизии, 4 механизированные бригады и 4 артиллерийских полка РГК. Боевая авиация, включая авиацию МСДВ, имела 4 тяжелобомбардировочные, 2 легкобомбардировочные, 5 легкоштурмовых и одну гидроавиабригаду. И хотя эти силы по основным показателям — общей численности и средствам подавления — значительно превосходили Квантунскую армию, в Москве не собирались останавливаться на достигнутом и продолжали усиление вооружённых сил Востока. В том же докладе нарком предлагал перебросить в 1935 г. на Восток ещё одну стрелковую и одну кавалерийскую дивизии и одну механизированную бригаду (91). И это несмотря на то, что к 1 января 1935 г. там уже было 2160 единиц бронетанковой техники, танков, танкеток и бронемашин, то есть в 8 раз больше, чем в частях Квантунской армии. Что же представляла группировка войск Востока в цифрах на 1 мая 1935 г.? Кадровые и колхозные стрелковые дивизии имели по 7000 человек, территориальные — по 2000 человек. Из общего количества 17 дивизий — 14 дивизий находились в ОКДВА, из них две территориальные, и 3 территориальные дивизии в СибВО. Общая численность стрелковых войск — 109083 человека. Кадровые кавалерийские дивизии имели по 7360 человек. Общая численность конницы — 22 150 человек. В составе ОКДВА и СибВО имелось 12 авиационных бригад, на их вооружении было 1980 самолётов. Численность авиационных частей Востока, включая морскую авиацию, составляла 31 050 человек. По количеству боевых самолётов мы превосходили японскую авиацию в Маньчжурии и Корее в четыре раза. С артиллерией РГК, механизированными войсками, вспомогательными и тыловыми частями общая численность всех войск Востока составила 264 700 человек. Здесь мы превосходили Квантунскую и Корейскую армии примерно в два раза (92).

В мае 1935 г. в РККА началась очередная реорганизация организационной структуры управления войсками. Огромный Украинский военный округ был разделён на Киевский передовой и Харьковский тыловой военные округа. Из обширного Приволжского округа, охватывавшего территорию Поволжья и Урала, выделился Уральский военный округ. И на Востоке наконец-то решили выделить из ОКДВА забайкальскую группировку войск и подчинить её Москве. На основании приказа наркома № 079 от 17 мая 1935 г. в целях разукрупнения военных округов и создания лучших условий управления войсками группа была переформирована в Забайкальский военный округ. (93).

По сравнению с ОКДВА округ получился не очень большим по территории и количеству войск. Численность войск была поменьше, а вот средств подавления, артиллерии, авиации и танков побольше чем во всей Квантунской армии. По состоянию на 1 января 1936 г. округ имел 58 733 человека в сухопутных войсках и 13 127 человек в военно-воздушных силах, 1042 единицы бронетанковой техники, 517 орудий только среднего и крупного калибров, 612 самолётов (94) и 4200 автомашин. В округе было: две кадровые и одна территориальная стрелковые дивизии, две кавалерийские дивизии. Механизированные войска состояли из 11-го механизированного корпуса и 20-й механизированной бригады. ВВС имели четыре авиационные бригады, из них две тяжелобомбардировочных. Забайкальское операционное направление прикрывалось долговременными укреплениями забайкальского укреплённого района с гарнизоном в 2318 человек (95). В случае начала военных действий на территории округа должны были мобилизоваться 12 возрастов — 160 тысяч человек, а общая численность войск округа по мобилизационному плану 1936 г. устанавливалась в 192 тысячи человек.

Такими были итоги усиления войск Востока в 1935 г. и итоги трёхлетнего противостояния между Советским Союзом и Японией. Начав агрессию в Маньчжурии, империя вызвала к жизни такую силу противодействия, тягаться с которой она была не в состоянии. За все эти годы ей не удалось достигнуть даже паритета по основным показателям вооружений, не говоря уже о каком-либо превосходстве. В гонке вооружений на Дальнем Востоке у обеих сторон не было желания остановиться, отдышаться, попробовать найти какой-то компромисс. Обе разведки, советская и японская, работали с полной отдачей, поставляя в свои столицы многочисленную разведывательную информацию. И эта информация учитывалась при принятии решений на высшем уровне, в дальнейшей гонке вооружений и в Москве, и в Токио.

* * *

В октябре 1935 г. в Москву из Читы был отправлен документ, адресованный наркому. Командующий войсками округа сообщал, что оперативный план 13-й армии, действующей на забайкальском направлении, разрабатывался по указанию командующего ОКДВА. В этом документе отмечалось, что указания по оперативному плану 13-й армии имеют ряд крупнейших дефектов, которые ставят операции армии в такое положение, которое обеспечивает им очень мало шансов для достижения успеха.

В своём докладе командующий войсками отмечал, что совершенно недопустимо сокращение сил состава 13-й армии. При этом такое сокращение было отмечено после выделения сил округа из состава войск ОКДВА в самостоятельный округ. Характерным было то, что и раньше, будучи в составе ОКДВА, забайкальская группа войск не пользовалась заботами и вниманием командования ОКДВА. После того как группа была выделена в отдельный округ, были произведены необоснованные урезки войск, которые не соответствовали тем задачам, которые возлагались на войска округа. Командующий войсками округа докладывал наркому, что по сравнению с оперативным планом 1934 г. в 1935 г. число дивизий армии сокращено с 12 до трёх, число кавалерийских дивизий с 4 до двух и число авиационных бригад с трёх до двух. И это при том, что обстановка на забайкальском направлении не изменилась к лучшему, так как у японского командования после проведения железнодорожной линии Таонань, Солунь, Халун-Ааршан появилась возможность развивать второе самостоятельное армейское направление в сторону Забайкалья и Монголии.

По данным Разведывательного управления РККА, японское командование на забайкальском направлении может сосредоточить к 50 дню начала войны 12 пехотных дивизий, 6 пехотных и 5 кавалерийских бригад. При таком неблагоприятном соотношении сил штаб ОКДВА неправильно составил план сосредоточения 13-й армии. Этот план противоречил тем оперативным задачам, которые на эту армию возлагались. Армии была поставлена задача: не позднее десятого дня с начала войны силами двух кавалерийских дивизий и механизированного корпуса (всего две механизированные бригады) овладеть районом Хайлара, в котором находился укреплённый район, две японские и одна монгольская кавалерийская бригады. После подхода стрелковых дивизий РККА, которым этот район передавался, наша подвижная группировка должна была передислоцироваться на солуньское направление.

Но это хорошо выглядело на бумаге. В действительности явное несоответствие сил, без перспективы увеличения состава 13-й армии могло поставить её в тяжёлое положение и исключить возможность рокировки дивизий и бригад с Хайларского на солуньское направление. В лучшем случае на солуньское направление мехкорпус и кавалерийская дивизия могли прибыть уже тогда, когда это направление будет прочно занято противником. Командующий войсками округа также не исключал возможности свободного вторжения японо-маньчжурских войск на территорию МНР в районах Тамцак-Булак и Баин-Тумень, где летом 1935 и 1936 гг. произошли ожесточённые вооружённые столкновения. Он считал, что такое вторжение может оказать серьёзное влияние на общее положение в Монголии и открыть тыл для войск Забайкальского фронта.

Исходя из тех задач, которые ставились в случае войны, округу не хватало всего. Нужны были новые стрелковые дивизии, инженерные батальоны, артиллерийские полки РГК. Срочно нужна была стрелково-пулемётная бригада для усиления механизированного корпуса. Пожелания были вполне обоснованны и исходили из тех задач, которые ставились войскам в случае войны. Но ничего сделано не было. Не было усилено основное ударное соединение — 57-я стрелковая дивизия, не получил округ инженерных частей и артиллерийских полков, а мотострелковая бригада для корпуса не была сформирована даже в 37-м. Всё осталось без изменений.

Примечания

1. Сиполс В.Я. Внешняя политика Советского Союза. М., 1980. С. 99.

2. Там же.

3. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 323. Л. 1–6.

4. РГВА. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 510. Л. 17–18.

5. Там же. Л. 66.

6. Там же. Л. 74.

7. Там же. Л. 91.

8. Там же. Л. 106.

9. Там же.

10. Там же. Л. 201.

11. Там же. Л. 287.

12. Там же. Л. 350.

13. РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 146. Л. 150.

14. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11.Д. 185. Л. 102.

15. Там же. Л. 105.

16. Там же. Л. 120.

17. Там же. Л. 132.

18. РГВА. Ф. 40442. Оп. 1а. Д. 1392. Л. 18–24.

19. Там же. Л. 1–7.

20. РГВА. Ф. 4. Оп. 3. Д. 3281. Л. 21.

21. РГВА. Ф. 40442. Оп. 1а. Д. 1040. Л. 29 и 100.

22. Там же. Д. 793. Л. 4–5.

23. Там же. Л. 143.

24. РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 889. Л. 150.

25. РГВА. Ф. 40442. Оп. 1а. Д. 793. Л. 263.

26. Там же. Л. 137–142.

27. Там же. Л. 143.

28. Документы внешней политики. Т. 17. С. 769.

29. РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 1230. Л. 1.

30. РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 566. Л. 202.

31. Там же. Л. 204–205.

32. Там же. Л. 2—14.

33. Там же. Л. 216.

34. Там же. Л. 219.

35. Там же. Л. 222.

36. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 359. Л. 1.

37. Там же. Л. 2.

38. Там же.

39. Там же. Л. 3–4.

40. Там же. Л. 5.

41. Там же. Л. 7.

42. Там же. Л. 8.

43. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 359. Л. 39–40.

44. РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 1230. Л. 2.

45. РГВА, Ф. 40442, Оп. 1а. Д. 1441. Л. 288.

46. РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 147. Л. 16.

47. Там же. Л. 37.

48. Там же. Л. 171.

49. РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 146. Л. 37–38.

50. Там же. Л. 48.

51. РГВА. Ф. 31811. Оп. 12. Д. 176. Л. 560.

52. РГВА. Ф. 40442. Оп. 1а. Д. 1441. Л. 129.

53. РГВА. Ф. 25871. Оп. 9. Д. 1288. Л. 46–47.

54. РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 1230. Л. 26–28.

55. Там же. Л. 14.

56. РГВА. Ф. 32202. Оп. 1. Д. 121.

57. РГВА. Ф. 40442. Оп. 2а. Д. 63. Л. 44–45.

58. Там же. 46–47.

59. Там же. Л. 48–53.

60. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 186. Л. 118.

61. Там же. Л. 119.

62. Там же. Л. 121.

63. Там же. Л. 117.

64. Там же. Л. 63.

65. Там же. Л. 65.

66. Там же. Л. 83.

67. Там же. Л. 88.

68. Там же. Л. 90.

69. Там же. Л. 29.

70. Там же. Л. 102.

71. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 370. Л. 37–38.

72. Там же. Л. 61–62.

73. Там же. Л. 63–69.

74. Там же. Л. 123–126.

75. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 371. Л. 15.

76. РГВА. Ф. 36393. Оп. 1. Д. 4. Л. 8.

77. Там же. Л. 11.

78. Там же. Л. 18.

79. РГАРФ. Ф. 4459. Оп. 31/5. Д. 953. Л. 25–26.

80. Там же. Л. 119.

81. Там же. Л. 136.

82. Там же. Д. 958. Л. 103.

83. Там же. Д. 959. Л. 133.

84. Там же. Л. 134.

85. 1941 г. Книга вторая. Документы. М., 1998. С. 557.

86. РГВА. Ф. 36393. Оп. 1. Д. 4. Л. 10.

87. Там же. Л. 18.

88. Там же. Л. 54.

89. РГВА. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 513. Л. 379–383.

90. Там же. Л. 354.

91. РГВА. Ф. 40442. Оп. 1а. Д. 1481. Л. 14.

92. Там же. Л. 16.

93. РГВА. Предисловие к фонду 32114.

94. РГВА. Ф. 40442. Оп. 2а. Д. 14. Л. 227.

95. Там же. Л. 230.

 

Глава третья. ПРЫЖОК В МОНГОЛИЮ (1936–1937 ГОДЫ)

В январе 1936 г., также как и в начале 35-го, на восточной границе МНР опять запахло порохом. На маньчжурской территории ждали весны, чтобы ещё раз попытаться выровнить восточную границу республики, срезать Тамцак-Булакский выступ и улучшить свои позиции для дальнейшего наступления в глубь республики. Идея захвата МНР оставалась в повестке дня японского командования, и от неё не собирались отказываться в штабе Квантунской армии. Тем более что в случае успеха на восточной границе открывался прямой путь к столице республики и дальше к границам СССР.

17 января 1936 г. в Москву поступила шифрованная телеграмма № 321 из Улан-Батора. Ворошилову сообщали, что по ряду сведений по разведывательной линии стало известно о том, что на восточной границе МНР в конце февраля или в начале марта, когда погода станет более тёплой, могут быть проведены крупные диверсионные операции. Японская разведка усиленно вербует в Хайларе и в районе пограничной станции Маньчжурия русских белоэмигрантов и бурят и формирует из них диверсионные отряды под руководством атамана Семёнова. В телеграмме также обращалось внимание на то, что грунтовой тракт, который ведёт от Баин-Туменя и до Соловьёвского разъезда на территории СССР и проходит вдоль северного участка монголо-маньчжурской границы, имеет очень большое значение. Но никаких частей Красной Армии у командующего войсками ЗабВО Грязного там нет. Поэтому предлагалось быстро сформировать в Соловьёвске подвижную механизированную часть. В телеграмме отмечалось, что: «Само нахождение в этом пункте нашей части несколько отобьёт охоту диверсантов нахальничать в этом районе, и может помочь и МНР» (1).

Под телеграммой стояла подпись Таирова. Фамилия в РККА была хорошо известная и его непосредственное обращение к наркому было вполне оправданное. Политкомиссар, участник Гражданской войны. Военком и член Реввоенсовета 10-й и 1-й конной армий. После войны в 1924–1927 гг. в Китае. Был комиссаром штаба южно-китайской армии, затем в группе советских военных советников у Блюхера в Китае. В 1929–1932 гг. был помощником Берзина и начальником агентурного отдела. В 1932–1935 гг. был опять у Блюхера членом Военного совета ОКДВА. В 1935–1937 гг. был назначен полпредом и уполномоченным ЦК ВКП(б) в Монголии. В 1937 г. был награждён орденом Ленина «за выдающуюся работу в области внешней политики». Но это не спасло его. 19 июля 1937 г. во время репрессий в МНР был арестован и 22 августа 1938 г. расстрелян. Потом, конечно, реабилитирован (2).

После получения телеграммы от Таирова и обсуждения обстановки в Генштабе состоялся разговор по прямому проводу между Москвой и Улан-Батором. В Москве был Егоров, в Улан-Баторе Таиров и советник монгольской армии комкор Вайнер. Егоров сообщил им, что мотобронеполк будет послан по маршруту Борзя — Соловьёва — Баин-Тумень в ближайшие 2–3 дня. Численность полка 800—1000 человек, батальон танков БТ, стрелково-пулемётный батальон и артиллерийская батарея. В феврале начнётся переброска из Кяхты в Ундурхан мотоброневой бригады (3). В Москве считали, что прибытие в восточную часть республики этих подвижных механизированных частей придаст устойчивость малочисленным и слабо вооружённым кавалерийским частям монгольской армии.

Но ввод частей Красной Армии на территорию соседнего государства был невозможен без ведома и санкции Сталина. И 27 января 1936 г. Ворошилов отправил ему письмо, в котором сообщалось, что для усиления частей монгольской армии в Баин-Тумень отправляется мотобронеполк, а из Троицк-Савска в Ундурхан мотоброневая бригада. Сроки отправки обеих частей согласованы с Таировым. Ворошилов просил генсека утвердить эти мероприятия и отпустить из фондов СНК СССР аванс в сумме 500 000 тугриков на устройство перебрасываемых в Монголию частей (4). Иностранную валюту выделяли из Госбанка только по указанию Сталина. В тот же день в Читу командующему войсками ЗабВО была отправлена шифровка, в которой указывалось, что ему нужно немедленно приступить к формированию на базе 20-й механизированной бригады особой мотоброневой бригады со сроком готовности 5 февраля. В телеграмме также указывалось: «Обращаю внимание на тщательный отбор личного состава, имея в виду, что бригада пойдёт к Вайнеру, также на соблюдение секретности мероприятия…» (5). Вот так первые части РККА появились на территории соседнего государства.

Военная разведка также внимательно следила за событиями на восточной границе республики. Периодические разведывательные сводки о положении на Дальнем Востоке, которые выпускались Разведывательным управлением, давали достаточно полную разведывательную информацию. Как правило, эти документы подписывались начальником Управления Урицким и его заместителями: комдивом Никоновым или начальником 2-го восточного отдела корпусным комиссаром Кариным. Иногда под документами стояла подпись заместителя Карина комбрига Панова. В списке рассылки сводок первой стояла фамилия наркома обороны и далее по нисходящей: его заместители, начальник Генштаба и т. д.

В сводке № 1 от 31 января 1936 г. отмечалось, что командование Квантунской армии продолжает политику организации диверсий в пограничных к Барге районах МНР, чтобы оказывать давление на правительство республики. При этом основная задача в проведении диверсионных мероприятий возлагалась на беломонгольские (так в тексте) отряды, входящие в состав войск МЧГ под руководством офицеров японской армии. Базой для действий в районе озера Буир-Нур является Ассыр-Сумэ в 60 километрах от маньчжурского города Ганьчжур. По данным разведки, в последних числах декабря 1935 г. в этом районе было сосредоточено до 700 человек, включая 250 солдат и офицеров из японского кавалерийского полка. В сводке отмечается, что на 25 января 1936 г. в районе Буир-Нур по агентурным данным сосредоточено до 450 человек из состава маньчжурского кавалерийского полка и до 200 японских солдат и офицеров. В составе этого отряда имеются бронемашины и артиллерия. В сводке также отмечалось, что имеются сведения о подготовке новой более крупной диверсии (6).

В сводке № 2 от 14 февраля говорилось о сосредоточении японской кавалерийской группы генерала Касаи в составе 1-й и 4-й кавалерийских бригад и батальона пехоты с танками, бронемашинами и артиллерией. К этой группе были добавлены ещё два эшелона с 50 танками. В этой же сводке, экземпляр которой был отправлен Таирову, отмечалось, что для непосредственного выполнения диверсионных налётов на МНР созданы две группы: в районе станции Маньчжурия и в районе озера Буир-Нур, а также приведены в боевую готовность части 10-го авиационного полка в Цицикаре. В случае обострения обстановки на монгольской границе эти части могли быть переброшены на хайларский аэродром, откуда японские самолёты могут достигать районов Тамцак-Булак и Баин-Тумень. Под этим документом стояли подписи Урицкого и Никонова. Возможно, что именно эта сводка послужила причиной отправки тревожной телеграммы Ворошилову (7).

В сводке № 4 от 22 февраля отмечалось, что по имеющимся в Управлении данным, в штабе Квантунской армии и в военном министерстве и генштабе в Токио происходят совещания по выработке общего плана действий в связи с положением на границах МНР. Этот план предусматривает действия пока локального характера, направленные против МНР, чтобы принудить ей принять требования, которые были предъявлены МНР на конференции на станции Маньчжурия. Но одновременно японское командование принимает меры по значительному усилению Квантунской армии на случай, если действия против МНР вызовут осложнения с СССР (8). В следующей сводке № 5 от 25 февраля эта информация была подтверждена. В этом документе указывалось, что: «По достоверным данным Квантунское командование окончательно решило произвести нападение на МНР крупными силами. Штаб Квантунской армии предполагает 26–28 февраля направить в Генштаб в Токио для согласования проект тех требований, которые будут предъявлены правительству МНР, вероятно, непосредственно перед вооружённым выступлением. Одновременно штаб Квантунской армии согласовывал с генштабом план самой операции, которой он будет руководить самостоятельно» (9).

После всех согласований в Токио и разработки плана военных действий в Харбине началась подготовка новой крупномасштабной провокации на восточных границах республики. 31 марта японский отряд общей численностью до 1500 человек из состава пехотного полка и кавалерийской бригады при поддержке танков, бронемашин, орудий и самолётов атаковал заставу Алдык-Долон и повёл дальнейшее наступление на Тамцак-Булак. В случае потери этого пункта весь восточный выступ территории республики был бы захвачен войсками Квантунской армии. Поэтому туда были брошены все наличные силы монгольских и советских войск и вся авиация. Бой 31 марта японские войска проиграли, оставив на поле боя 24 трупа и более сотни раненых. В сводке № 14 от 17 апреля отмечалось, что отпор, полученный в бою 31 марта, и подписание договора о взаимопомощи между СССР и МНР заставил японское командование поставить вопрос о дальнейшей линии поведения в отношении МНР. Окончательного решения по этому вопросу японским командованием в Токио ещё не принято и положение на границе МНР продолжает оставаться напряжённым. В сводке также отмечалось, что с 3 по 16 апреля новых нападений японо-маньчжурских войск на территорию МНР не производилось (10).

* * *

Японская разведка, имевшая солидную агентуру в Европе и в Америке, очень внимательно наблюдала за развитием военной авиации крупнейших стран мира. Тщательно исследовалось и развитие воздушного флота СССР. Экспертов японского генштаба интересовали тактико-технические данные военных самолётов, которые в случае войны могли появиться над городами и долинами Маньчжурии. О большем эксперты не думали. Японские острова, отделённые от суши сотнями и тысячами километров морей и океанов, считались совершенно недоступными для воздушного нападения любой державы мира. К середине 1930-х гг. в разведывательное управление японского генштаба начала поступать тревожная информация. Агентура в Приморье, которая осталась там со времён японской интервенции, и разведывательные пункты, расположенные в Маньчжурии и Северной Корее у границ с СССР, начали фиксировать появление в небе Приморья большого количества крупных четырёхмоторных бомбардировщиков. Сообщали о них и капитаны многочисленных рыболовных судов, бороздивших Японское море.

Это были знаменитые ТБ-3, о которых после их полёта в Италию в 1934 г. много писала мировая пресса, отдавая дань восхищения техническому гению Советского Союза. После крупнейших в предвоенные годы киевских маневров 1935 г., когда на глазах у иностранных генералов авиационные бригады, вооружённые этими бомбардировщиками, выбросили 2500 парашютистов и выгрузили большое количество военной техники, эти самолёты были признаны одними из лучших в мире. Ни одна крупнейшая авиационная держава в те годы не имела на вооружении таких боевых машин.

То, что соединения этих самолётов перебрасывались из европейской части страны в район Владивостока, наиболее близкого пункта к японским островам, имело большое значение для островной империи. Тактико-технические данные ТБ-3 к тому времени уже не являлись военной тайной. Поэтому японским экспертам не составляло большого труда подсчитать, что с солидной бомбовой нагрузкой, значительно превосходящей нагрузку бомбардировщиков, базирующихся на авианосцах, эти самолёты в случае войны могли достичь крупнейших промышленных центров империи, отбомбиться и вернуться на свои базы. К 1936 г. на Дальнем Востоке была создана крупная авиационная группировка в составе нескольких тяжелобомбардировочных бригад, сведённая в авиационную армию особого назначения. Такой авиационный кулак, созданный в непосредственной близости от японских островов, отрезвляюще действовал на горячие головы в японском генштабе.

В 1936-м первомайский праздник отмечали особенно пышно. Грандиозный военный парад на Красной площади был впечатляющим. Руководство страны, и в первую очередь Сталин, решило показать всё, что имелось у РККА. Иностранные дипломаты, присутствовавшие на параде, должны были убедиться в несокрушимой мощи армии Страны Советов. После парада — несколько часов праздничной демонстрации. И всё это время в небе над столицей гудели авиационные моторы. Волна за волной над центром города пролетали эскадрильи истребителей, новейших средних бомбардировщиков СБ и особенно краса и гордость военно-воздушных сил того времени — тяжёлые бомбардировщики ТБ-3. Не беда, что скорость у них была уже маловата и что к 36-му году эти машины уже устаревали. С земли они выглядели эффектно и производили впечатление на иностранных военных атташе, присутствовавших на Красной площади.

3 мая, сразу же после парада, начальник Разведупра комкор Урицкий встретился с помощником японского военного атташе полковника Кавамото капитаном Каотани. Японский разведчик, рассказывая о своих впечатлениях о первомайском параде, заметил несколько возбуждённо: «Зачем Вы нас пугаете? Почему у Вас так много авиации? С авиацией дело обстоит так, что её в любой момент можно послать и на Запад, и на Восток. Я всё время считал самолёты и сбился. Нам всем японцам было испорчено настроение и стало страшно. Ваша авиация в Ворошиловске и Владивостоке — это кинжал в сердце Японии» (11).

Каотани упомянул также о столкновении на границе МНР 31 марта, когда при поддержке советской авиации был разгромлен японский отряд, перешедший монгольскую границу, а его командир подполковник Ивамото взят в плен. Урицкий заметил Каотани, что советских лётчиков в Монголии нет; возможно, что для обучения привлекаются инструкторы, которые могут летать у монгольской границы. Каотани ответил: «Разрешите сказать откровенно. Вы ведёте в Монголии хитрую политику. Вы осуществляете своё влияние там не так глупо как мы. Наши полицейские захотели грубо управлять в Барге, а поэтому монголы восстали. Некоторые газеты пишут, что наши монголы имеют связь с Советами, но я знаю, что это неправда. Это всё виноваты полицейские и жандармы, которые не умеют действовать так тихо, как Вы. Вообще наша полиция плохая. Вы всё знаете, что у нас делается, а мы никак не можем узнать, что делается в Монголии» (12).

В этой встрече не было ничего удивительного. Разведупр всегда курировал иностранных разведчиков с дипломатическими паспортами и имел в своей структуре специальный отдел по связям с иностранными военными атташе. Урицкий, как и было положено, отправил соответствующий доклад своему непосредственному начальнику Ворошилову. Маршал, ознакомившись с докладом, наложил резолюцию: «Доложить Сталину, Молотову, Кагановичу, Орджоникидзе, К.В.». И доклад, содержащий мнение японского генштаба, отправился на самый «верх» (13).

Конечно, японский разведчик выражал не собственное мнение, а мнение японского генштаба, особенно тогда, когда говорил о возможности переброски тяжелобомбардировочной авиации из центральных районов страны на Дальний Восток. Особого секрета в таких перебросках не было, и Тухачевский, бывший тогда первым заместителем Ворошилова, в одном из своих публичных выступлений говорил, что маневрирование крупными силами авиации между Западом и Востоком осуществимо. Но одно дело говорить о возможности и совсем другое — создать постоянно действующую, а главное, надёжную авиатрассу через всю страну.

В мае 1936 г. правительство, и в первую очередь Сталин, приняло решение о перевооружении авиации Дальнего Востока. Для переброски тяжёлой авиационной техники, и в первую очередь тяжёлых бомбардировщиков ТБ-3, из европейской части Советского Союза, было решено создать постоянно действующую авиатрассу протяжённостью в несколько тысяч километров с промежуточными аэродромами и пунктами технического обслуживания и отдыха экипажей самолётов. В соответствии с этим постановлением Ворошилов издал 25 мая очередной сов. Секретный приказ № 0029. Организация воздушной трассы и перелёта ТБ-3 на Восток была возложена на начальника ВВС РККА командарма 2-го ранга Алксниса и его штаб. Трасса была разбита на сектора в приделах Приволжского, Уральского, Сибирского, Забайкальского военных округов и ОКДВА. Каждый округ должен был обеспечить в пределах своих границ переброску самолётов, обслуживание их на земле в пунктах основных и промежуточных баз, охрану, связь, квартиры для экипажей, питание и необходимое количество специалистов для ремонта авиационной техники. Исходной базой трассы было подмосковное Монино — конечной базой Хабаровск. Вот такой постоянно действующий авиамост через всю страну. Особое внимание уделялось организации наземной и воздушной связи на трассе. Эта задача возлагалась на начальника Управления связи РККА комкора Лонгву (14).

Летом 36-го по трассе, очевидно, перегоняли отдельные самолёты. Перелёты происходили успешно, серьёзных неприятностей не было, и в сентябре руководство ВВС решило ускорить процесс переброски авиационной техники. В порядке выполнения особого задания в сентябре эскадрилья 26-й тяжёлой авиабригады ВВС ОКДВА в составе 16 самолётов ТБ-3 вылетела с монинского аэродрома на Дальний Восток. Полёт над европейской частью страны, Уралом и Сибирью происходил нормально, и 30 сентября эскадрилья под командованием майора Виноградова достигла аэродрома Домны в Забайкалье, остановившись на сутки для осмотра материальной части и подготовки к перелёту Домна — Хабаровск.

А дальше началось обычное разгильдяйство, которого в РККА хватало и тогда, и после. Помощник войсками по авиации ЗабВО комдив Шалимо, на котором персонально лежала ответственность за перелёт эскадрильи в пределах округа, лично участия в организации перелёта не принял, а переложил это на командира 101-й авиабригады комбрига Бондарюка. Комбриг тоже устранился от участия в подготовке перелёта и передоверил руководство своему начальнику штаба майору Корсакову. В результате всех этих переключений ответственности с одного на другого вылет эскадрильи из Домны подготовлен не был. Нерчинский радиомаяк не работал, а прогноз погоды на трассе оказался ошибочным и не соответствовал метеорологической обстановке. В этих условиях эскадрилья 2 октября вылетела из Домны в Хабаровск (15).

По достижении станции Могоча эскадрилья встретила сплошную облачность и пошла над нею. Постепенно подъём облачности заставил эскадрилью взобраться на высоту свыше 5000 метров. В дальнейшем, встретив на пути ещё более высокую облачность, командир перелёта принял решение пробить её, вместо того чтобы возвратиться на аэродром. Пробивая облачность, экипажи самолётов встретились с трудными погодными условиями: снегопад, обледенение, сильная болтанка. К полётам в таких условиях они не были подготовлены. Результаты перелёта были плачевными. Четыре самолёта произвели посадку в Бочкарёво, семь самолётов вышли из облачности и сели в Хабаровске. Остальные пять самолётов вследствие полной потери ориентировки рассеялись к северу от железнодорожной линии Чита — Хабаровск в радиусе 200–500 километров. Четыре из них произвели вынужденную посадку в тайге, один, потеряв управление, упал. В итоге этой катастрофы 6 человек погибли, 5 были ранены, 2 самолёта разбиты, 3 получили значительные повреждения (16).

Дальше начался «разбор полётов». Была создана специальная правительственная комиссия, которая произвела разбор причин катастрофы. Выводы доложили наркому, и появился грозный сов. Секретный приказ № 0044 от 9 ноября: «Вновь повторился позорный факт недисциплинированности, нераспорядительности, безответственности, а в этом случае ещё и полного пренебрежения к своим прямым обязанностям со стороны целого ряда командиров и начальников ВВС частей ЗабВО и ОКДВА, повлёкший за собой гибель дорогостоящих двух и поломку трёх самолётов и гибель шести и ранения пяти человек лётно-технического состава» (17). Были отстранены от занимаемых должностей и отданы под суд: помощник командующего по авиации ОКДВА комкор А.Я Лапин, начальник штаба ВВС ОКДВА полковник З.Д. Корсаков, помощник командующего ЗабВО по авиации комдив М.Н. Шалимо, командир 101-й авиабригады комбриг Г.М. Бондарюк и командир 103-й тяжёлой бомбардировочной эскадрильи майор В.П. Виноградов. Досталось и более мелким стрелочникам.

Итоги этой далеко не первой катастрофы в частях ВВС подвёл Ворошилов в своём выступлении на заседании Военного совета 19 октября 1936 г. Его выступление было эмоциональным, и в выражениях он не стеснялся: «…Отсюда на Дальний Восток вылетела эскадрилья тяжёлых самолётов. Выпустил её сам начальник Воздушных сил с моего ведома. На мой вопрос о подготовке к перелёту он доложил мне, что люди подготовлены, всё налажено и проверено. Я „благословил“ эскадрилью в путь. Шестнадцать самолётов пролетели благополучно всю страну, опустились на аэродроме в Домне у тов. Грязнова: здесь сделали все необходимые приготовления для перелёта в Хабаровск и отправились в дальнейший путь. И тут началось что-то совершенно невообразимое, позорное. Сам командир эскадрильи т. Виноградов застрял в грязи на аэродроме. Заместитель Виноградова, не получив указаний, сам самостоятельно решил вести эскадрилью по намеченной трассе. И полетели! Попадают в облачность, начинают её пробивать — никак не пробьют. Идут вверх. Достигнув потолка, люди без кислородных приборов начинают себя чувствовать плохо. Решают идти вниз, теряют окончательно ориентировку, чтобы не попасть на чужую территорию — на территорию Маньчжурии, — начинают отклоняться к северу — влево, что им всё же удалось сделать правильно. А дальше начался полный разброд. Благополучно прилетели только семь самолётов. Два не долетели до назначенного пункта; пять — разлетелись кто куда, из них один разбился, а четыре потерпели аварию. Шесть человек разбились насмерть, у остальных поломаны рёбра, имеются серьёзные ранения.

Тов. Гамарник лично расследовал этот факт. Что же выяснилось? Оказывается, личный состав объявил себя стахановцами и взял обязательства в наиболее короткий срок проделать весь путь. Заместитель командира эскадрильи т. Виноградов решил не терять времени и, считая себя опытным лётчиком, повёл эскадрилью… И довёл, что называется, до ручки! Любопытно, что командир эскадрильи в конце концов поднялся в воздух, но эскадрилью не догнал и сам залетел бог знает куда, поломав машину и людей. Куда это годится? Ведь это преступление! Никто на это преступление людей не толкал. Значит, Яков Иванович (обращение к Алкснису), люди у Вас воспитываются плохо, безответственно, по мальчишески пытаются решать сложные, государственной важности задачи. Хорошо, что они сели где-то у нас, у Охотского моря. А что было бы, если бы они попали в количестве пяти самолётов в Маньчжурию, рассеялись бы на чужой территории? Ведь никто бы не поверил, что они заблудились, а сказали бы, что пять тяжёлых четырёхмоторных бомбардировщиков СССР прилетели атаковать маньчжурские части. Это позор из позоров!»

Конечно, такие катастрофы были исключением из правил. Воздушный мост Монино — Хабаровск действовал и по нему на Дальний Восток перегоняли сотни самолётов. На 1 января 1937 г. в состав воздушных сил Дальнего Востока входили шесть тяжелобомбардировочных бригад только сухопутной авиации, имевшие на вооружении 296 ТБ-3. Эту группировку поддерживали четыре бомбардировочные бригады новейших по тому времени средних бомбардировщиков СБ в составе 345 самолётов. Вся эта авиационная техника была переброшена по воздушному мосту из европейской части страны. Неудивительно, что в японском генштабе очень внимательно отнеслись к такой авиационной группировке, расположенной в опасной близости от японских островов. При планировании любой агрессивной операции против Советского Союза в Токио должны были учитывать возможность ответного удара по столице империи и крупнейшим военным центрам страны.

Но в Москве также учитывали возможность внезапного удара со стороны японской воздушной группировки, расположенной на японских островах. Империя держала основную массу своих многочисленных воздушных сил именно там. Бомбардировочные полки, расположенные на прибрежных аэродромах японских островов, могли с достаточно большой бомбовой нагрузкой перелететь через Японское море в район Владивостока, отбомбиться и приземлиться на маньчжурских или корейских аэродромах. Расстояния на пределах дальности полёта японских бомбардировщиков позволяли осуществить такой маневр. И, чтобы проверить эти предположения, а заодно и узнать мнение дальневосточных коллег на проблему воздушного налёта на район Хабаровск — Владивосток, начальник разведывательного управления РККА комкор Урицкий затребовал от разведывательного отдела ОКДВА все расчёты о возможном внезапном нападении воздушных сил империи. Такие расчёты были составлены в Хабаровске и в мае 1936 г. отправлены в Москву. Документ подписали: начальник разведывательного отдела комбриг Валин и руководящие сотрудники отдела полковники Вишневецкий и Фёдоров.

После внимательного изучения всех полученных материалов и дополнения их той разведывательной информацией, которая имелась в Москве, в Управлении составили доклад начальнику Генерального штаба РККА маршалу Егорову. Руководство военной разведки дало в этом документе свою оценку возможного развития событий на Востоке. По их мнению, японцы сосредоточат на материке для проведения внезапного налёта на СССР 13 авиационных полков сухопутной авиации и группировку морской авиации. Все эти полки и вся морская авиация, по предположениям дальневосточных разведчиков, будут направлены на район Хабаровск — Владивосток, всего до 1500 самолётов. При этом аналитики Управления в Москве предполагали, что японское командование не решится к первому дню войны оставить без авиации Забайкальское, Южное (на МНР) и Благовещенское направления. Для обеспечения этих направлений японскому командованию пришлось бы задействовать не менее трёх авиационных полков, соответственно ослабив основную группировку, нацеленную на Хабаровск — Владивосток (18).

* * *

Наличие авиационной группировки в районе Владивостока не было тайной не только для японского генштаба, но и для публицистов и журналистов. В середине 1936 г. в Лондоне была издана книга Эрнеста Генри «Гитлер против СССР». Автором был Семён Ростоцкий — нелегал Иностранного отдела. Он жил в Лондоне и был известен как журналист. Рассматривая совместные планы агрессии Германии и Японии, направленные против СССР, и возможности противодействия им, автор писал, что один рейд дальневосточных советских воздушных эскадрилий через Японское море на Токио, Осака и Кобэ может нанести Японии молниеносное поражение и таким образом парализовать её одним выстрелом из «воздушного револьвера — Владивостока». Этот выстрел «в грудь Японии», произведённый с кратчайшего географического расстояния, сразу представит в ином свете всю злополучную авантюру гитлеровского союзника в Азии, и это может произойти ещё до того, как японские дивизии в Маньчжурии пройдут первые 80 километров, утверждал автор. Суждения Генри были, конечно, полемическими и спорными, но серьёзной противовоздушной обороны крупных городов у Японии тогда не было. И такой успешный рейд к японским островам мог оказать огромное моральное воздействие на японскую армию.

Американская печать, внимательно следившая за своим будущим противником на Тихом океане, тоже отмечала, что наличие крупной группировки тяжёлых бомбардировщиков в районе Владивостока путает все планы японской военщины, ставя под сомнение успех её авантюры в Приморье. Американский журнал «Сайенс сервис» писал, что война между Японией и СССР будет означать полное разрушение японских промышленных центров, в высшей степени уязвимых с воздуха. Если СССР решится на такого рода нападение, утверждал журнал, то оборона японских городов станет весьма шаткой. И основания для таких выводов были очень серьёзными.

Возникает естественный вопрос, а способны ли были ТБ-3 долететь до Токио, отбомбиться и вернуться на свои аэродромы под Владивостоком? Ведь для сухопутных машин того времени пролететь около 2000 километров в оба конца над Японским морем — задача труднейшая. Одно дело отрабатывать такой рейд на штабных картах — и совсем другое проводить часы за штурвалом над бескрайними морскими просторами. Ответ на этот важнейший и для Москвы, и для Токио вопрос был дан уже в 1938 г.

В полночь 20 мая 1938 г. с одного из аэродромов под китайским городом Ханькоу поднялась в воздух группа из шести тяжёлых бомбардировщиков. На крыльях опознавательные знаки китайской авиации — белая звезда в синем круге. Курс самолётов пролегал через оккупированную японскими войсками китайскую территорию и Восточно-Китайское море к самому южному острову японского архипелага — Кюсю. Нужно было облететь остров и вернуться обратно, покрыв расстояние в несколько тысяч километров.

На раскрытых перед штурманами картах были обозначены три цели: Сасебо, Нагасаки и Фукуока. В Сасебо и Фукуока были военно-морская и авиационная базы, а Нагасаки был крупнейшим портом, через который шло снабжение японской армии, начавшей войну в Китае летом 1937 г. К острову Кюсю эскадрилья подошла на рассвете. Молчали зенитные орудия противовоздушной обороны империи. Истребители, прикрывавшие морские и авиационные базы, не поднялись со своих аэродромов. Японское командование считало невозможным появление иностранных военных самолётов да ещё с китайскими опознавательными знаками над «непотопляемыми авианосцами» японского архипелага.

Первая цель — Сасебо. Тяжёлые воздушные корабли легли на боевой курс. Штурманы приникли к прицелам, и точно над центром города раскрылись бомбовые люки. Но… вместо бомб на город полетели кассеты с листовками, обращёнными к японскому народу. Шесть бомбардировщиков пролетели над всем островом с юга на север, сбрасывая листовки над каждой целью. Листовки вместо бомб над Нагасаки… Через семь лет другой тяжёлый бомбардировщик с другими опознавательными знаками сбросит на этот же город атомную бомбу, превратив его кварталы в груду дымящихся развалин.

На следующий день 21 мая во всех советских центральных газетах появилось сообщение корреспондента ТАСС из Ханькоу о налёте на японские города, о торжественной встрече благополучно вернувшихся экипажей. Военный министр гоминдановского правительства, встречая лётчиков, говорил, что техника китайской авиации не уступает японской и она в состоянии бомбить японские города. В сообщении из Ханькоу перечислялись фамилии китайских лётчиков, летавших над японскими островами. Китайские газеты восторженно описывали небывалый подвиг, совершённый китайскими лётчиками, которые первыми пролетели над одним из японских островов.

Конечно, у читателей советских газет возникали вопросы: откуда у Китая, не имевшего ни одного авиационного завода, могли появиться тяжёлые бомбардировщики, способные покрывать расстояния в тысячи километров, и где обучались и набирались боевого опыта великолепные экипажи этих боевых машин. Естественно, что ответа на эти вопросы в газетах не было. Завеса секретности над этими событиями была приподнята только через 25 лет, когда в середине 1960-х начали публиковаться воспоминания советских военных советников, помогавших китайской армии в войне против Японии, и лётчиков-добровольцев, направленных в Китай по просьбе китайского правительства. СССР поставил Китаю шесть тяжёлых бомбардировщиков ТБ-3. Именно эти шесть боевых машин, укомплектованные экипажами советских лётчиков, и совершили полёт над японскими городами. Но в конце 30-х на страницах наших газет не сообщалось о военной помощи Китаю, хотя весь мир об этом прекрасно знал. Такой вот камуфляж, но только для своих.

После налёта, который произвёл в Японии большое впечатление, в японской печати появились сообщения о том, что в налёте участвовали советские лётчики-добровольцы. Правильно был определён и тип самолётов. Японские газеты опять заговорили об угрозе японским городам в случае войны со стороны группировки советской тяжелобомбардировочной авиации, сосредоточенной на аэродромах около Владивостока. Ещё до этого налёта в январе 1938 г. японский журнал «Июо корон» представил свои страницы майору Минору Катаока. В большой статье, разбирая возможные последствия бомбардировки крупных японских городов фугасными и особенно зажигательными бомбами, он писал, что возникшие пожары могут быть в десять раз больше тех, которые были во время землетрясения 1923 г., разрушившего столицу империи.

17 января 1936 г. Ворошилов отправил письмо по двум адресам: в Политбюро ЦК ВКП(б) Сталину и председателю СНК Молотову. К этому времени эти два человека определяли всю военную политику страны, и без их санкции в Наркомате обороны не решался ни один серьёзный вопрос, особенно по Востоку. Нарком посылал в Кремль проект постановления Комиссии Обороны, расчёт дополнительных организационных мероприятий и объяснительную записку с обоснованием стоимости дополнительного строительства, связанную с увеличением войск Востока. Все эти документы были завизированы 17 января начальником Генштаба Егоровым.

В проекте постановления отмечалось, что на Дальнем Востоке Советский Союз вынужден содержать стрелковые дивизии и корпуса, авиацию и другие спецчасти ОКДВА и флота развёрнутыми за некоторым исключением по военному времени. Поэтому руководство Наркомата и Генштаба признают необходимым произвести дополнительные организационные и прочие мероприятия по усилению ОКДВА и ТОФ. Предлагалось также отнести увеличение численности РККА и все дополнительные расходы в особую рубрику госбюджета под литерой «В».

По ОКДВА предлагалось с весны 1936 г. все три дивизии Особого колхозного корпуса, а также 1-ю Тихоокеанскую и 21-ю стрелковые дивизии довести до 10 тысяч вместо 8 тысяч человек. В целях усиления боевой подготовки колхозных дивизий предлагалось сократить на 1936 г. всю посевную площадь, обрабатываемую корпусом, на 50 %. Тем самым была признана несостоятельность идеи создания колхозных дивизий на Востоке. Нельзя было одновременно пахать, сеять, убирать урожай и заниматься усиленной боевой подготовкой. Нужно было выбирать что-то одно, и в Москве наконец-то сделали правильный выбор. К этим мероприятиям решено было добавить доведение 32-й и 12-й стрелковых дивизий до штатов военного времени и увеличение их численности до 13 тысяч человек. Это были мероприятия 1936 г., которые намечалось провести в соответствии с этим постановлением.

Здесь надо сделать небольшое отступление и сказать несколько слов об этих специфических формированиях. По мнению некоторых историков, идея создания ОКК принадлежала Блюхеру. Командующий, очевидно, считал, что личный состав нескольких стрелковых дивизий сможет не только заниматься боевой подготовкой, но и будет в состоянии прокормить себя и соседние воинские части. Идея была новая, оригинальная, да и свободной земли на Востоке было очень много. И в Москве решили попробовать. В 1932 г. СНК СССР издал специальное постановление, а Ворошилов подписал приказ Реввоенсовета № 0015 от 20 марта 1932 г., которым предусматривалось формирование двух колхозных стрелковых дивизий. В начале 33-го было решено добавить к этим дивизиям ещё одну кавалерийскую колхозную дивизию. Приказом РВС № 002 от 14 января 1933 г. намечалось сформировать на территории ОКДВА в Забайкалье в районе станций Даурия и Оловянная 1-ю Колхозную кавалерийскую дивизию. Формирование должно было быть закончено к 1 октября 1933 г. Дивизия в составе четырёх кавалерийских и одного артиллерийского полков имела общую численность в 6 тысяч человек и включалась в состав Забайкальской группы войск.

Кроме этих мероприятий намечалось сформировать три стрелковые дивизии в Барабашском, Полтавском и Гродековском укреплённых районах численностью по 10 тысяч человек вместо 8 тысяч, а также довести численность 34-й стрелковой дивизии, расположенной в Биробиджане, до 13 тысяч человек. Намечалось также сформировать пять авиадесантных полков численностью по 2 тысячи человек, из них три — в Спасске, Хабаровске и Завитая в 1936 г. и остальные два — в Приморье и Приамурье в 1937 г. Для форсирования Амура в районах Благовещенского и Усть-Сунгарийского укреплённых районов предусматривалось формирование двух моторизованных понтонных полков численностью по 1200 человек. Уже имевшиеся в ОКДВА 18-й и Особый Колхозный корпуса, расположенные на благовещенском и усть-сунгарийском направлениях, должны были получить артиллерийские полки, а также инженерные и автотранспортные батальоны. И последнее, что было предусмотрено на 1936 г. — формирование в составе Приморской группы трёх корпусных управлений для стрелковых корпусов с соответствующими корпусными частями: по одному батальону связи, артиллерийскому полку, сапёрному и автотранспортному батальону. Для усиления ВВС этим же постановлением предусматривалось формирование одной штурмовой авиабригады и двух бригад средних бомбардировщиков в районе реки Даубиха. Для благовещенского направления предусматривалось формирование одной тяжелобомбардировочной авиабригады полного состава с дислокацией в Бочкарёво. Общее количество самолётов Приморской группы к осени 1937 г. должно было быть доведено до 650 машин вместо 334, которые имелись на 1 января 1936 г. Для осуществления всех этих мероприятий предусматривалось увеличение численности ОКДВА ещё на 95 тысяч человек. Из них в 1936 г. — 75 тысяч и в 1937 г. — 20 тысяч человек.

Чем было вызвано такое резкое увеличение вооружённых сил ОКДВА? Общее превосходство, причём по всем показателям, было на нашей стороне, и в Москве об этом хорошо знали — разведывательные сводки из Хабаровска поступали регулярно. Обострение обстановки на монголо-маньчжурской границе было ещё впереди и не могло повлиять на принятие подобного решения. Ясно одно — в Москве, усиливая восточную группировку, меньше всего думали об обороне. Это касалось и войск ЗабВО.

Что имелось к 1936 г. на Востоке? Если брать ЗабВО, то на 1 января 1936 г. имелось по штатам: сухопутные войска — 58 733 человека, ВВС — 13 127 человек. Всего — 71 860 человек. Округ имел, в основном в кавалерийских частях, 17 550 лошадей, 4200 автомашин, 1042 единиц бронетанковой техники, 612 боевых самолётов, 437 средних и 80 тяжёлых орудий. В округе было две кадровых и одна территориальная стрелковая дивизии, а также две кавалерийские дивизии. Ударная сила округа — механизированный корпус в составе двух механизированных бригад. Кроме того, одна механизированная бригада прикрывала границу на наиболее возможном направлении действий японских войск со стороны МНР. Граница со стороны Маньчжурии прикрывалась Забайкальским укреплённым районом. А с воздуха войска прикрывали четыре авиационные бригады: две тяжелобомбардировочные и две легкоштурмовые. Людские ресурсы на территории округа при мобилизации 12 возрастов составляли 160 000 человек. Из них 115 000 получал округ и 27 000 человек отправлялись в ОКДВА. Общая численность войск округа по мобилизационному плану 1936 г. устанавливалась в 192 000 человек, 58 000 лошадей и 8000 автомашин. В Москве считали, что мобилизация может быть выполнена в установленные мобилизационным планом сроки.

В июле 36-го Генштаб подводил итоги усиления войск Востока в первой половине года. В докладе Ворошилову от 23 июля сообщалось, что за период с 1 января по 1 июня в ОКДВА были усилены 11 стрелковых дивизий. Из них 5 дивизий до 13 000 и 6 дивизий до 10 000 человек. Кроме того, в европейской части страны формируются 3 отдельных стрелковых полка для укреплённых районов флота и 4 стрелковые дивизии для Гродековского УРа. Чтобы разгрузить штаб ОКДВА от непосредственного руководства многочисленными дивизиями армии, начали формирование корпусных управлений и корпусных частей 39-го (Барабаш), 43-го (Ворошилов) и 26-го (Гродеково) стрелковых корпусов. При этом вместе с управлениями в каждом корпусе формировались сапёрный и автотранспортный батальоны, а также отдельный батальон связи. Формирование остальных корпусных частей было отнесено на осень 36-го. Эти три корпуса объединяли 7 стрелковых дивизий и отдельные части Гродековского УРа Приморской группы войск ОКДВА. Особый колхозный стрелковый корпус был реорганизован в нормальный 20-й стрелковый корпус в составе двух стрелковых дивизий и Усть-Сунгарийского УРа. Чтобы разгрузить центр края управление корпуса перевели из Хабаровска в Биробиджан. В докладе отмечалось, что реорганизация стрелковых войск проводится в соответствии с планом. Части и соединения ещё не закончили полностью организационного периода. Не хватает командного состава, транспортных средств и материальной части. Всё это будет получено только к концу года.

Усиливалась на Востоке и кавалерия. В Приморье была сформирована новая 31-я кавалерийская дивизия, а бурят-монгольский кавалерийский полк был развёрнут в кавалерийскую бригаду двухполкового состава численностью в 1600 человек. В ОКДВА была сформирована новая 23-я механизированная бригада. Усиливалась авиация флота: в мае началось формирование 125-й минно-торпедной бригады, а для прикрытия главной базы флота — 42-й истребительной бригады. В Приморской группе войск началось формирование легкоштурмовой бригады. Управление бригады и две штурмовые эскадрильи были переброшены из Красноярска, остальные части бригады формировались на месте. Такими были результаты усиления в первой половине года. К июлю 36-го численность ОКДВА составляла — 228 898, ЗабВО — 84 160 и флота — 41 035 человек. Всего на Востоке находилось 354 093 человека.

В докладе, подписанном заместителем начальника Генштаба комкором Левичевым, ещё 2 марта 1936 г., указывались необходимые оргмероприятия по усилению войск ЗабВО в 1936 г. в целях повышения мобилизационной готовности. Предусматривалось усиление обеих кадровых дивизий с 7 до 13 тысяч человек, то есть почти в два раза, а также перевод 93-й территориальной дивизии на кадровое положение и увеличение её численности с 3 до 13 тысяч человек. Численность обеих кавалерийских дивизий должна была быть увеличена на 1000 человек каждая. Кроме того, наконец-то предусматривалось формирование стрелково-пулемётной бригады для механизированного корпуса численностью в 1400 человек. Общее увеличение войск округа по оргмероприятиям 1936 г. предусматривалось в 27 тысяч человек. Цифра была внушительная, но здесь надо отметить одно «но».

Подобные предложения, и это касалось не только войск Востока, но и войск европейских военных округов, писались, подписывались, представлялись руководству и утверждались. На бумаге всё выглядело красиво. Но когда дело доходило до реального воплощения их в жизнь, то начинались сбои. Как всегда не хватало денег, вооружения, опытного командного состава и, пожалуй, самое главное — не хватало казарменного и жилого фонда. Построить жильё на 27 тысяч человек, практически новый город, в суровых условиях Забайкалья, да ещё в течение года, было вряд ли возможно. То, что было написано и подписано Левичевым, хорошо смотрелось только в генштабовском кабинете в Москве. 36-я дивизия не была увеличена в 36-м и в августе 37-го ушла в Монголию в прежнем составе. И только после боёв на Халхин-Голе, когда она находилась в другом месте, её численность была доведена до 12 тысяч человек. Стрелково-пулемётная бригада также не была сформирована ни в 36-м, ни в 37-м. Только в 38-м её перебросили из европейской части страны и кое-как разместили поблизости от механизированных бригад корпуса.

Схема развёртывания войск ЗабВО была составлена в соответствии с мобилизационным планом МП-6 в 1936 г. Следует отметить, что в отличие от войск, расположенных в европейской части страны, войска на Востоке в середине 30-х гг. находились в состоянии повышенной боевой готовности и содержались почти по штатам военного времени. Поэтому и время развёртывания у них было значительно меньшим, чем у частей в других военных округах. 93-я стрелковая дивизия, дислоцированная в Иркутске, развёртывалась до штатов военного времени и выделяла кадр для формирования 114-й дивизии. На проведение этих мероприятий отводилось пять дней с начала объявления мобилизации — время М-5. 36-я стрелковая дивизия, дислоцированная в Чите, проводила развёртывание на день дольше — время М-6. 57-я стрелковая дивизия, дислоцированная в посёлке Оловянная, развёртывалась всего за три дня. Очевидно, учитывалась её близость к маньчжурской границе. 114-я дивизия формировалась в Иркутске. На формирование отводилось 9 дней. До штатов военного времени развёртывались части Забайкальского укреплённого района с центром в Борзе: три отдельных артиллерийских дивизиона, три отдельных пулемётных батальона и батальон связи. При управлении этого района предусматривалось формирование управления 32-го стрелкового корпуса, объединявшего все стрелковые дивизии округа. Время на формирование — М-6 (19).

22-я кавалерийская дивизия, дислокация на станции Хадабулак, развёртывалась за три дня. При этом первый эшелон дивизии был готов к выступлению через четыре часа после объявления мобилизации. 15-я кавалерийская дивизия, дислокация в Даурии, также развёртывалась за три дня. Её первый эшелон выступал через два часа. Предусматривалось также развёртывание до штатов военного времени отдельной бурят-монгольской кавалерийской бригады. Основная ударная сила войск округа — 11-й механизированный корпус, штаб которого располагался на 76-м разъезде Забайкальской железной дороги. Все части корпуса содержались по штатам военного времени. Поэтому для корпусных частей и для 6-й и 32-й механизированных бригад корпуса время развёртывания определялось в 2–3 часа. Мотоброневая бригада, расположенная на границе с Монголией, также содержалась по штатам военного времени и имела срок развёртывания в два часа. Это относилось и к мотоброневому полку. Таким образом, все подвижные части войск округа были готовы немедленно выступить по первому сигналу боевой тревоги. В составе ВВС округа в 1936 г. имелось четыре авиационные бригады: 101-я смешанная, 29-я тяжёлая, 64-я легкобомбардировочная и 109-я штурмовая. Все они имели время развёртывания от четырёх до шести часов (20). Такие же схемы развёртывания с теми же временными рамками были разработаны и для частей ОКДВА. Выполнение этих нормативов отрабатывалось на специальных учениях, которые проводились в частях и соединениях на Востоке. Войска этого региона были готовы к войне и могли нанести мощный удар подвижными и воздушными силами в первые часы конфликта. Тем более что преимущество в средствах подавления, авиации и танках было на стороне РККА.

Но основой военного могущества Дальнего Востока были не только сухопутные войска и военно-воздушные силы. Ещё в 32-м было принято решение о постройке мощного судостроительного завода для строительства крупных боевых кораблей, которые было невозможно перебрасывать в разобранном виде по Транссибирской магистрали (эсминцы и крупные подводные лодки). Место выбрали на левом берегу Амура в нескольких стах километров к северу от Хабаровска, подальше от японских бомбардировщиков. Город начали строить на пустом месте, и всё необходимое, в том числе строителей комсомольцев и строителей зеков, везли по Транссибу до Хабаровска и дальше по Амуру. Чтобы обеспечить снабжение строящегося промышленного центра, решили соорудить железнодорожную магистраль от Транссиба (станция Волочаевка) до Комсомольска длинной в 327 километров.

К осени 36-го было проложено 256 км пути до станции Болонь. По этой дороге и проехал в начале октября 36-го начальник Главного политического управления РККА Ян Гамарник, который находился в инспекционной поездке по Дальнему Востоку. Высокого гостя из Москвы сопровождал Терентий Дерибас — полпред НКВД по Дальневосточному краю, в ведении которого находились многочисленные лагеря и в Комсомольске, и на трассе строящейся железной дороги. Гамарник осмотрел построенную часть дороги, город, строящийся судостроительный и авиационный заводы. Грандиозная стройка в дальневосточной тайге произвела на него хорошее впечатление, о чём он и сообщил в шифровке, отправленной в Москву. Телеграмма была адресована Сталину, Кагановичу, Молотову, Орджоникидзе и Ворошилову.

Дорога от Волочаевки до станции Болонь функционировала нормально, и Дерибас заверил его, что укладка оставшихся 71 км рельсов будет закончена к 10 ноября. Это было крайне необходимо для того, чтобы с закрытием навигации сразу же переключить грузы на железную дорогу, обеспечив бесперебойное снабжение Комсомольска зимой. Хорошее впечатление на него произвело строительство судостроительного завода. Посланцу из Москвы показали сборку лидера и монтаж двух ленинцев (подлодки типа «Л»). Директор завода Жданов убеждал его, что в следующем году надо потратить 130 миллионов на строительство завода и 40 миллионов на жилищно-бытовое строительство для сотрудников завода. Вот такие суммы требовались для создания основного центра военного судостроения Дальнего Востока только на один год.

После осмотра авиационного завода № 126 Гамарник писал в шифровке: «Завод уже есть, работает и производит очень хорошее впечатление. Достраивается огромный цех окончательной сборки самолётов. Строится и весной будет готова бетонированная взлётная полоса. Директор завода Кузнецов мне заявил, что в будущем году он даст 100 машин ДБ-3 при условии полного обеспечения завода к марту 1937 г.» (21). Вот такими были первые результаты создания военно-экономической базы Дальнего Востока.

* * *

В 36-м иностранная пресса (особенно японская и китайская) продолжала, так же как и в предыдущие годы, внимательно следить за развитием событий на Дальнем Востоке. Сообщения иностранных газет и журналов поступали от корреспондентов ТАСС в Москву и очень внимательно изучались не только в Наркоминделе, но и в кабинетах ЦК партии и Наркомата обороны. Выводы и рекомендации, сделанные на основе этих сообщений, учитывались при военном планировании и разработке рекомендаций для военного ведомства.

Вот только некоторые из сообщений иностранной прессы, поступившие в Москву в 1936 г. По сообщению из Токио от 19 января 1936 г., японское агентство «Домей Цусин» приводит данные о численности вооружений главных держав, опубликованные военным министерством. Согласно этим данным, Япония имеет армию в 250 тысяч солдат, сведённых в 17 дивизий; СССР — 1 600 тысяч, включая 160 тысяч войск НКВД, 90 тысяч железнодорожной охраны — сведённых в 35 регулярных пехотных, 15 регулярных кавалерийских, 50 территориальных пехотных и 5 территориальных кавалерийских дивизий; Китай — 2 250 тысяч, не включая 200 тысяч китайской Красной Армии; США — 330 тысяч, Англия — 250 тысяч, Франция — 600 тысяч, Германия — 550 тысяч, Италия — 350 тысяч. По тем же данным, количество самолётов таково: Япония — 1000, СССР — 4000, США — 2500, Англия — 1500, Франция — 4500, Германия — 2500, Италия — 1500. При некоторой спорности цифр по другим странам численность вооружённых сил СССР и Японии были показаны верно. И соотношение было не в пользу Японии.

Китайский журнал «Синь Мэнгу» («Новая Монголия») опубликовал в конце 1935 г. статью, озаглавленную «Почему СССР строит железную дорогу Чита — Улан-Батор». В статье говорится: «Железная дорога пройдёт вдоль Яблоновского хребта. СССР в 1931 г. оценил важность такой дороги, особенно после событий на северо-востоке, после выступлений японцев в Маньчжурии, когда СССР начал увеличивать свои реальные силы на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири. Ясно, что СССР строит сейчас дорогу, чтобы дать отпор японскому нападению и чтобы увеличить свои оборонительные возможности…».

Оценивая строительство дороги с военной стороны, журнал отмечает: «Япония может атаковать СССР с двух сторон: из Северной Маньчжурии атаковать Сибирь и из Внутренней Монголии атаковать Внешнюю Монголию, чтобы затем напасть на СССР. Что касается первого варианта, то СССР всесторонне подготовился к обороне. Что же касается второго варианта, то СССР ещё нужно много поработать. Япония уделяет большое внимание направлению Долоннор — Чита через Улан-Батор, надеясь в момент возникновения советско-японского конфликта внезапно прервать железнодорожное сообщение между Читой и Верхнеудинском и тем самым пресечь связь с советской армией на Дальнем Востоке. Активные приготовления за последние два года на границе Монголии ясно свидетельствуют о подготовке к нападению на СССР. Однако СССР отлично понимает смысл всех этих приготовлений и поэтому, в свою очередь, тоже проводит соответствующую работу по обороне, чтобы оказать сопротивление Японии… Мы находим эти военные приготовления СССР очень тщательными, однако СССР находит, что это ещё недостаточно. СССР решил построить железную дорогу Чита-Улан-Батор. Эта дорога в будущей войне будет иметь огромное значение для СССР, который сможет перебросить свои войска из Читы в Улан-Батор и далее на Калган, чтобы выступить по направлению к Жехэ».

По тассовским каналам поступила интересная информация и из Японии, дополняя информацию группы «Рамзай». Японские газеты уделили большое внимание итогам состоявшегося 6 февраля второго совещания представителей трёх министерств (МИДа, военного, морского), посвящённого вопросам советско-японских отношений. По мнению газет, на совещании принято решение разработать «твёрдую государственную политику по отношению к СССР». По информации «Ници-ници», в начале совещания представитель МИДа Того дал обзор «дальневосточной политике СССР», заявив, что она «ничем не отличается от традиционной царской политики экспансии на Восток». По словам «Дзи дзи», представитель МИДа заявил, что, поскольку основной причиной конфликта является наличие ОКДВА, следует вновь предложить советскому правительству согласиться с отводом вооружённых сил с Дальнего Востока. Если же советское правительство отклонит это предложение и будет «игнорировать мирную политику Японии, последняя должна разработать позитивную политику в отношении СССР». Газета пишет, что в конечном итоге представители МИДа согласились разработать меры, «целиком основанные на строгой политике, отстаиваемой военными властями».

Лондонская «Таймс» дала свою оценку ситуации на Дальнем Востоке. В передовой статье от 11 февраля она писала: «Советское правительство теперь в гораздо лучшем положении на Дальнем Востоке, чем три года назад. Вооружённые силы СССР значительно выросли, советский воздушный флот, как полагают, значительно превосходит японский по численности и качеству. Ясно, что политика булавочных уколов и провокаций против такого соседа является опасной. Предложения японской печати могут быть следствием запоздалого признания японских властей, что опасно представлять свободу действий Квантунской армии. Даже если это так, из этого не следует, что советское правительство будет так же готово к уступкам, как это могло быть в 1932 г. У него сейчас на руках лучшие карты».

В конце февраля харбинская «Харбин Симбун» опубликовала большую статью о японских планах «большой войны». Газета писала: «В результате поездок в Маньчжурию помощника начальника генштаба генерала Сугияма и начальника первого отдела генштаба генерала Судзуки будет установлен основной курс Квантунской армии, дислокация и методы получения ассигнований, чтобы армия соответствовала целям осуществления крупных задач на передовой линии. Большим первоочередным вопросом является вопрос о значении Квантунской армии в случае большой войны с Россией. Превращать в военный театр Маньчжурию абсолютно невыгодно. Поэтому театр военных действий второй русско-японской войны должен быть перенесён в Забайкальский район с центром на Байкале и в восточной части Внешней Монголии».

Парижская «Тан» откликнулась на интервью Сталина. 6 марта в передовой статье она писала: «До последнего времени можно было думать, что СССР будет любой ценой избегать столкновений на Дальнем Востоке, но заявления, сделанные Сталиным представителю американской печати, заставляют призадуматься. На самом деле Сталин заявил, что в случае, если Япония решится напасть на МНР и нарушить её независимость, СССР выступит на защиту этой республики, и что Стомоняков сообщил недавно об этом японскому послу. Москва разговаривает новым языком, и в Токио внимательно прислушиваются. Уверяют, что одним из первых актов Хирота, если ему удастся сформировать правительство, будет ответ на декларацию Сталина. Японский ответ даст возможность выяснить, в какой степени вопрос о Внешней Монголии может действительно привлечь за собой опасность войны».

Цитировать высказывания прессы и в Японии, и в крупнейших странах мира можно было бы и дальше. Но и так ясно, что та информация политического и военного характера, которая поступала в Москву от корреспондентов ТАСС из крупнейших столиц мира, позволяла политическому, дипломатическому и военному руководству страны правильно чувствовать международную ситуацию и принимать решения по важнейшим международным вопросам. Такая информация дополняла военно-политическую информацию обеих разведок. В некоторых случаях тассовская информация давала возможность руководству страны по-новому и с других позиций оценивать разведывательную информацию. Поэтому не удивительно, что командующий ОКДВА настойчиво добивался получения бюллетеней ТАСС. Но распределение этой информации было вне компетенции наркома обороны. И пришлось Ворошилову обращаться по этому вопросу с письмом к Сталину. И только после его разрешения бюллетени начали регулярно пересылать в Хабаровск.

Для Советского Союза складывалась новая военно-политическая обстановка. После подписания секретного соглашения между Германией и Японией угроза войны на два фронта становилась суровой реальностью. Эту реальность учитывали в Генштабе при разработке планов развития вооружённых сил страны и планов стратегического развёртывания Красной Армии в случае войны. Конечно, главный фронт был на западной границе и здесь сосредотачивались основные силы. Но обстановка на Западе в начале 37-го была достаточно стабильной. Ещё не было реальной угрозы захвата Чехословакии, и на её сильную и хорошо оснащённую армию можно было рассчитывать в случае нападения Германии на Советский Союз. В Наркомате обороны в начале года верили в возможность сотрудничества между двумя армиями. Да и в Праге после успешных маневров 1935 и 1936 гг. на Украине и в Белоруссии и до начала разгрома командного состава РККА ещё считали нашу армию сильнейшей в Европе.

Советское высшее военное руководство сохраняло иллюзию и относительно своего французского союзника, с которым так же, как и с Чехословакией в 1935 г., был заключён договор о взаимной помощи, рассчитывая на поддержку французской армии в случае войны с Германией. Мюнхен, который сбросил со счетов чехословацкую армию и окончательно похоронил призрачную надежду на поддержку Франции, был ещё впереди.

* * *

В начале 1936 г. обстановка на маньчжуро-монгольской границе обострилась. Мировая пресса пестрела сообщениями о возможной агрессии Японии против Монголии. Влиятельный и весьма компетентный в дальневосточных вопросах американский журналист Эдгар Сноу опубликовал в американском журнале «Азия» статью «Япония у ворот красной Монголии». «Японские стратеги полагают, — писал он, — что Маньчжурия и Монголия составляют одно целое и что захват Маньчжурии есть лишь осуществление первого пункта японской северо-восточной программы». Нападение на МНР рассматривалось японскими империалистами как пролог к большой континентальной войне. В связи с этим Эдгар Сноу отмечал: «По мнению японских стратегов… захват Монголии, граничащей с байкальскими районами Сибири, дал бы Японии большие преимущества в будущей войне против СССР, позволяя Японии наносить быстрые удары на восток и запад от Иркутска и давая ей возможность отрезать советскую дальневосточную армию. Руководители японской армии не рассматривают значение Монголии изолированно от основных целей японской стратегии. Задача японских стратегов — окружение советских границ на Дальнем Востоке».

Дело не ограничилось, однако, одними предположениями иностранной прессы о будущей японо-советской войне и о возможных путях японской агрессии. На страницах западных газет появлялись часто и более зловещие сообщения. 7 февраля дайренский корреспондент агентства «Рейтер» передал, что японо-маньчжурские войска движутся к границам Внешней Монголии. На следующий день такие же сообщения появились в чехословацкой и французской печати. «Ческе слово» писало в те дни: «Японские генералы готовят новый поход на Монгольскую республику, сосредотачивая огромные силы на монгольской границе». Оценивая обстановку в Японии, эта газета отмечала: «В Японии полностью победила группа генералов, жаждущих войны во что бы то ни стало». 15 февраля дайренский корреспондент агентства «Рейтер» передал сообщение о том, что части Квантунской армии, концентрирующиеся в Цицикаре, подкреплены вновь прибывшими из Японии войсками и что они готовы к генеральному наступлению против Внешней Монголии. Японская военщина продолжала бряцать оружием, и необходимо было принимать самые экстренные меры, чтобы загасить уже тлевший огонь нового военного конфликта.

1 марта 1936 г. Сталин принял в Кремле председателя американского газетного объединения «Скрипс-Говард Ньюспейпер» Говарда. Беседа была довольно долгой. Сталин подробно и обстоятельно отвечал на все вопросы американского газетного магната, которого в первую очередь интересовало положение на границах МНР. В США хорошо понимали, что попытка вторжения японских войск на территорию республики может привести к серьёзному военному конфликту. Вот выдержка из состоявшейся беседы:

«Говард. Каковы будут, по-вашему, последствия недавних событий в Японии для положения на Дальнем Востоке?

Сталин. Пока трудно сказать. Для этого имеется слишком мало материалов. Картина недостаточно ясна.

Говард. Какова будет позиция Советского Союза в случае, если Япония решится на серьёзное нападение против Монгольской Народной Республики?

Сталин. В случае, если Япония решится напасть на Монгольскую Народную Республику, покушаясь на её независимость, нам придётся помочь Монгольской Народной Республике. Заместитель Литвинова Стомоняков уже заявил об этом японскому послу в Москве, указав на неизменно дружественные отношения, которые СССР поддерживает с МНР с 1921 г. Мы поможем МНР так же, как мы помогали ей в 1921 году.

Говард. Приведёт ли, таким образом, японская попытка захватить Улан-Батор к позитивной акции СССР?

Сталин. Да, приведёт».

Предупреждение для Токио было высказано. Поэтому вполне понятно, что содержание беседы подробно обсуждалось всей мировой прессой. Ведущие японские газеты опубликовали текст беседы под броскими заголовками: «В случае интервенции во Внешнюю Монголию СССР готов к войне с Японией», «Если потребуется, СССР будет воевать с Японией». Однако высказанное советской стороной предупреждение, очевидно, не подействовало на японских дипломатических чиновников. Хорошо осведомлённая в дипломатических делах газета «Кокумин» писала: «…В кругах министерства иностранных дел считают, что не следуют обращать никакого внимания на заявление Сталина о готовности СССР провести военные операции против Японии в связи с внешнемонгольским вопросом, ибо в данном вопросе имеется ещё много неразъяснённых моментов».

Более подробные комментарии были высказаны английской и французской прессой. Сталин очень редко давал интервью и к высказываниям советского генсека в столицах Англии и Франции относились серьёзнее, чем в Японии. Парижская «Тан» в передовой статье от 6 марта писала, что вопреки ожиданиям в результате военного восстания в Токио влияние военных кругов не уменьшилось, а скорее даже возросло. Но газета не считала, что это обстоятельство приведёт к усилению японской агрессии в Китае и Япония бросится в авантюру против МНР: «До последнего времени можно было думать, что СССР будет любой ценой избегать столкновений на Дальнем Востоке, однако заявления, сделанные Сталиным представителю американской печати, заставляют призадуматься. На самом деле Сталин заявил, что в случае если Япония решится напасть на МНР и нарушить её независимость, СССР выступит в защиту этой республики, и что Стомоняков сообщил об этом недавно японскому послу. Москва разговаривает новым языком, и в Токио внимательно прислушиваются. Считают, что одним из первых актов Хирота, если ему удастся сформировать правительство, будет ответ на декларацию Сталина. Японский ответ даст возможность выяснить, в какой степени вопрос о Внешней Монголии может действительно привлечь за собой опасность войны».

На следующий день после опубликования текста беседы в советских газетах английская «Манчестер гардиан» писала в передовой статье, что Внешняя Монголия, имея «русский заём и русских инструкторов», сможет заполнить брешь в своей обороне. Это обстоятельство, по мнению газеты, «может разрушить последние надежды Японии на победу в войне против России на Дальнем Востоке, надежды, и без того уже поблекшие в результате усиления Сибири и Владивостока».

Очень внимательно и подробно комментировала интервью китайская пресса, и такой интерес к сказанному в далёкой Москве был естественным. Слишком серьёзное значение для Китая и Маньчжурии имела угроза советско-японской войны. Китайская «Дагунбао» в номере от 7 марта писала: «Беседа Сталина с Говардом, если мы лучше её продумаем, окажется не столь неожиданной, как это казалось вначале. Готовность СССР помочь Монгольской республике — это давно принятая Советским Союзом политика. Всякий, кто внимательно следит за международными событиями последних месяцев, поймёт это. Несомненно, японские военные власти знали об этом».

«Харбин Ници-ници» 6 марта отмечала в передовой статье: «Наиболее заслуживает внимания то, что в беседе Сталин впервые открыто декларировал абсолютную поддержку Внешней Монголии. Из этого видна серьёзная заинтересованность СССР в дальневосточной ситуации и, в частности, во внешнемонгольской проблеме. Заявление Сталина, сделанное со свойственным ему тоном угрозы, в достаточной степени звучит в том смысле, что если Япония нападёт на Монголию, то СССР не уклонится от войны с Японией. Между тем СССР, построив предположение о нападении Японии на Монголию, говорит о готовности принять войну с Японией потому, что на Дальнем Востоке оборона СССР по линии Внешняя Монголия — Иркутск — самое слабое место, и это доказывает, что СССР всё более остро чувствует угрозу возможности удара Японии именно по этому слабому месту в случае японо-советской войны… Вопрос отношений с СССР является для Японии не вопросом экономических интересов или политического приоритета, а буквально вопросом жизни и смерти, то есть вопросом о том, съесть или быть съеденным. Угроза Сталина в этом отношении станет для Японии предметом многих указаний в качестве переломного момента, который исцелит слепоту, имеющуюся внутри нашей страны у больных болезнью симпатий к СССР».

12 марта в Улан-Баторе был подписан документ, который на многие годы вперёд определил взаимоотношения между двумя странами. Устное соглашение о взаимопомощи было решено заменить официальным дипломатическим протоколом. Под документом свои подписи поставили с монгольской стороны Председатель Малого хурала МНР Амор и премьер-министр и министр иностранных дел Гендун и с советской стороны полпред Советского Союза в Монголии Таиров. Протокол был подписан сроком на 10 лет и вступал в силу с момента его подписания.

В первой статье протокола говорилось, что в случае угрозы нападения со стороны третьего государства оба правительства обязуются немедленно обсудить создавшееся положение и принять все меры, которые могли бы понадобиться для ограждения безопасности их территории. Вторая статья предусматривала, что оба правительства в случае военного нападения на одну из сторон окажут друг другу всяческую, в том числе и военную, помощь. Третья статья протокола предусматривала, что войска одной из стран, находящиеся по взаимному соглашению на территории другой страны, будут выведены с её территории незамедлительно, как только отпадёт необходимость в их присутствии. Фактически это был договор о взаимной помощи, хотя официально он именовался протоколом. И подписан он был вовремя.

Как и в 1935 г., объектом новых провокаций стал Тамцак-Булакский выступ, имевший большое стратегическое значение и прикрывавший с востока территорию республики. Японо-маньчжурские войска вели наступление с севера на юг, надеясь стремительным ударом отсечь территорию выступа. Две попытки наступления не увенчались успехом, и 31 марта японо-маньчжурский отряд уже на нескольких десятках грузовиков, поддержанных артиллерией, танками, бронемашинами и авиацией, начал наступление на Тамцак-Булак. Им удалось подойти к городу, расположенному в 50 километрах от границы. Это были уже не стычки на границе, а самая настоящая агрессия. В бой вступили регулярные части монгольской армии, которые оказали агрессорам энергичное сопротивление и заставили их отступить. Однако японские части получили подкрепление и вновь перешли в наступление.

В этот же день события на монголо-маньчжурской границе стали известны в Москве. Заместитель наркома иностранных дел Стомоняков пригласил японского посла Ота. В состоявшейся беседе он обратил внимание посла на серьёзный характер событий на монгольской границе и на необходимость немедленного прекращения нападений японских войск на МНР. Послу указали на серьёзную ответственность японского правительства в том случае, если действия командования Квантунской армии приведут к распространению и углублению происходящих конфликтов.

Сообщение ТАСС о беседе Стомонякова с японским послом было опубликовано во всех центральных советских газетах. Вновь, как и в 1935 г., советская дипломатия выступила в защиту суверенитета МНР. После этого ни у кого уже не вызывало сомнений, что попытка отторгнуть часть монгольской территории может привести к войне Советского Союза с Японией.

Напряжённые бои в монгольских степях продолжались. 1 апреля монгольским войскам удалось оттеснить захватчиков к границе, а затем выбить их с монгольской территории. Не помогли ни танки, ни бронемашины, ни авиация. Стало ясно, что от агрессивных планов и на этот раз придётся отказаться, а захват монгольской территории отложить до лучших времён.

Учитывая возможность дальнейшей агрессии против МНР, советское правительство, чтобы поставить все точки над «и», по согласованию с правительством республики решило опубликовать протокол о взаимопомощи в печати. Текст протокола и большая передовая статья «К советско-монгольскому протоколу» была опубликована в газете «Известия». В статье давалась оценка событий на монголо-маньчжурской границе и особо подчёркивалась заинтересованность СССР «в видах своей самозащиты поддерживать целостность и сохранность территории Монгольской Народной Республики».

Согласно обязательствам, взятым советским правительством по протоколу о взаимопомощи, летом 1936 г. на территорию МНР началась переброска первых советских частей. При решении вопроса о том, какие части перебрасывать, в полной мере учитывались особенности будущего театра военных действий. Голый степной район восточной части республики, а именно он мог стать ареной конфликта, без дорог, колодцев, естественных преград, требовал специальных подразделений. Стрелковые войска здесь были малоэффективны. Нужны были сильные, мобильные подразделения, способные к быстрым, длительным и самостоятельным действиям против кавалерийских бригад — ударной силы Квантунской армии. Именно таким подразделением и была мотоброневая бригада, дислоцированная у границ республики.

Через несколько дней после первомайского праздника 1936 г. подразделения бригады были выстроены на плацу гарнизонного городка. Из подъехавших легковых автомашин вышли командующий войсками Забайкальского военного округа комкор Грязнов и начальник автобронетанковых войск округа комбриг Мернов. Командир бригады комбриг Шипов отдал рапорт, и смотр начался.

Тщательно проверялось всё: боевая и огневая подготовка, сборы по тревоге, материальная часть, способность проводить длительные марши. Требования на смотре предъявлялись самые жёсткие. Через три дня Грязнов на разборе подвёл итоги. Конечно, были высказаны замечания и пожелания, но серьёзных претензий не было. Бригада была вполне боеспособной воинской частью и могла в любой момент выполнить все боевые задачи, которые на неё возлагались.

Вскоре бригада была полностью подготовлена к переброске на территорию МНР. Сигнал тревоги прозвучал в казармах бригады в час ночи 5 июня. Через час около 300 боевых и транспортных машин двумя колоннами двинулись на юг по старой дороге, ведущей к Улан-Батору. К концу дня было пройдено 200 километров. На следующий день к вечеру показались огни и дома столицы республики. После дня отдыха бригада повернула на восток и, пройдя за два дня 350 километров, к вечеру 9 июня подошла к конечному пункту назначения — Ундурхану. Боевая техника броневых батальонов с честью выдержала суровое испытание. Сложный марш в пустынной безводной местности при летней жаре прошёл без единой поломки и аварий.

Бригада пришла на голое место. Нужно было строить казармы для нескольких тысяч человек, парки для боевой техники, склады, помещения для столовых, пекарен, бань. Продовольствие, горючее, боеприпасы, все строительные материалы и даже дрова приходилось возить с советской территории за 750 километров. Сразу же вслед за подразделениями бригады из состава войск округа были направлены в Ундурхан строительные и автотранспортные части.

Бригада и мотоброневой полк, расквартированный в Тамцак-Булакском выступе примерно в это же время, были подчинены главному военному советнику при главкоме монгольской армии комкору Вайнеру. Они составили небольшую подвижную группу, способную наносить мощные и быстрые удары на значительном расстоянии от места своей дислокации. В Квантунской армии не было подобных частей, а имевшиеся там кавалерийские бригады проигрывали нашим подразделениям и в скорости передвижения, и в огневой мощи.

* * *

8 августа 1936 г. Блюхер отправил очередное письмо Ворошилову, в котором он представлял план сосредоточения войск фронта и развёртывания начальных операций. Документ был разработан на основании директивы от 14 марта 1936 г. и в соответствии с мобилизационным расписанием № 6, в котором были отражены организационные мероприятия 1936 г. Эти мероприятия повышали мобилизационную готовность всех стрелковых и кавалерийских соединений ОКДВА и давали возможность, в случае необходимости, провести скрытую мобилизацию под видом учебных сборов войск армии и сосредоточить их под видом учений к границе до начала общей мобилизации на Дальнем Востоке. Такие мероприятия повышали шансы на успех в первых столкновениях с войсками Квантунской армии на дальневосточных границах.

Блюхер учитывал возможности развёртывания японской армии и темпы подготовки Японией Маньчжурского театра военных действий и считал, что к началу 1937 г. японцы в Северной Маньчжурии и Внутренней Монголии будут иметь в военном отношении хорошо подготовленный плацдарм для большой войны против СССР. Блюхер также считал, что если 1937 г. пройдёт спокойно, то театр военных действий японцами будет подготовлен отлично. В своём письме Блюхер отмечал, что «Оргмероприятия 1936 г. дали нам преимущество только в начальный период войны, в дальнейшем ходе войны соотношение сил будет складываться не в нашу пользу» (22).

По мнению командарма, особо опасной представлялась оперативная пауза, которая могла наступить примерно к 20-му дню войны, когда на фронте начнёт ощущаться мощный поток новых японских пехотных дивизий, которые будут переправляться на материк с японских островов по наиболее короткому маршруту через северокорейские порты. По расчётам Штаба ОКДВА, интенсивность таких перебросок может составлять до 3 дивизий в сутки. К этому времени интенсивность перебросок частей РККА по Транссибирской магистрали будет составлять только 0,5 дивизии в сутки. При таком соотношении второй оперативный эшелон фронта будет вводиться в бой по частям, и эффективность первоначальных успехов начнёт падать. А это не позволит рассчитывать на решительную победу над японскими войсками в первые месяцы войны. Блюхер в своём докладе подробно разбирал все недостатки нашего военного планирования и возможные отрицательные последствия первого периода военных действий.

Он отмечал, что на благовещенском направлении сопротивление японских войск в начальный период войны будет возрастать. Наши же сухопутные войска и в 1937 г. останутся на этом направлении на уровне 1934 г., то есть в первый месяц войны будут иметь только войска 18-го стрелкового корпуса (2 стрелковые дивизии). Блюхер не сомневался, что нашим войскам удастся переправиться через Амур в первые дни войны, но не исключал и того, что во время оперативной паузы, когда наши малочисленные войска выдохнутся, придётся переправляться обратно на левый берег. Он также считал, что срыв операции 18-го корпуса снизит первоначальный успех на забайкальском направлении, а возможное крупное наступление японцев на благовещенском направлении может прервать железнодорожную магистраль Свободный — Бурея и изолировать весь Дальний Восток, предоставив его своим силам и средствам. Чтобы избежать такого варианта развития событий, командарм предлагал ещё в мирное время усилить это направление механизированной бригадой, кавалерийской и стрелковой дивизиями, и закончить переброску в этот район дополнительных войск до осени 1937 г.

Войска 15-й армии на сунгарийском направлении могут в первые дни войны уничтожить противника в районах рек Сунгари и Уссури и установить взаимодействие с войсками 14-й армии. Но далее они будут вынуждены к значительной оперативной паузе до подхода войск второго эшелона (до 35-го дня с начала войны). Ход событий в Приморье к 15–20 дню войны потребует обязательного присутствия там войск этой армии. Поэтому предлагалось усилить сунгарийское направление в 1937 г. одной механизированной бригадой и одной кавалерийской дивизией, и прикрыть с воздуха эту подвижную группировку легкобомбардировочной или штурмовой авиабригадой (23).

Баланс сил к 1937 году

И в Кремле, и на улице Фрунзе в здании Наркомата обороны понимали, что после заключения Антикоминтерновского пакта и подписания секретного соглашения угроза конфликта на Дальнем Востоке стала более вероятной. Разведывательная информация Зорге подтверждала этот вывод. Поэтому то соотношение, или, выражаясь современным языком, тот баланс сил между Западом и Востоком, который был достигнут в 1936 г. был сохранён. Перебросок войск и военной техники по Транссибирской магистрали с Востока на Запад не было. А на Восток продолжали поступать воинские части и боевая техника, в первую очередь танки, бронемашины и самолёты.

Но дело было не только в заключении Антикоминтерновского пакта и союзе двух агрессоров. С самого начала 1936 г. на Востоке пахло порохом. И особенно сильно этот запах чувствовался на монголо-маньчжурской границе. А эту границу в Москве считали своей и собирались охранять её как свою собственную. Конечно, руководство Наркомата обороны не могло по собственной инициативе проводить крупные мероприятия по усилению войск в дальневосточном регионе. Вопросы усиления РККА уже тогда решались в кремлёвском кабинете. К Сталину и обратился Ворошилов в середине января 36-го: «Посылаю проект постановления по усилению ОКДВА и ТОФ с подробным расчётом увеличения численности в связи с этими мероприятиями». К письму был приложен развёрнутый проект постановления на 6 страницах и расчёт дополнительных мероприятий (24). Так как все документы были адресованы в Политбюро тов. Сталину, то можно не сомневаться, что предложенный проект постановления был там рассмотрен и принят.

Особое внимание в 1936 г. было обращено на развитие и усиление бронетанковых и механизированных войск в ОКДВА и в ЗабВО. На 1 января 1936 г. здесь было сосредоточено 2204 танков, танкеток и бронемашин (ОКДВА — 1230 и ЗабВО — 975). Но в это количество входило 515 танкеток Т-27, которые к этому времени уже не представляли боевой ценности и снимались с вооружения. В 1936 г. в регион намечалось поставить ещё 1040 танков и бронемашин (ОКДВА — 845 и ЗабВО — 195) (25). В начале 36-го начальник автобронетанковых войск ОКДВА комдив Деревцов в докладе начальнику Автобронетанкового управления РККА командарму 2-го ранга Халепскому высказал мнение, что в целях организационного завершения вопроса о механизированных соединениях Приморья необходимо 23-ю и 2-ю механизированные бригады свести в механизированный корпус с включением в его состав стрелковой бригады на транспортёрах. Он также предлагал сформировать новую механизированную бригаду на сунгарийском направлении (26). Чтобы разобраться с этими предложениями, в марте 36-го Блюхер и Халепский провели проверку механизированных войск ОКДВА и изучение вероятного театра военных действий и пришли к единому мнению, которое изложили в письме Ворошилову. Они писали, что: «Условия театра диктуют иметь вместо мехкорпуса три отдельные мехбригады усиленного состава… третью мехбригаду дислоцировать для Сунгарийского направления» (27). Предложение Деревцова было частично принято, и в 1936 г. в ОКДВА была сформирована третья механизированная бригада.

В 1936 г. было проведено очередное усиление стрелковых войск ОКДВА. Численность пяти стрелковых дивизий (40, 26, 32, 34 и 12-й) была доведена до 13 000 человек. Численность оставшихся шести стрелковых дивизий (35, 39, 21, 59, 66 и 69-й) была доведена до 10 000 человек. В этот же год были сформированы ещё четыре стрелковые дивизии (60, 42, 92 и 104-я) для обороны Гродековского УРа, прикрывавшего подступы к Владивостоку. Всего в составе ОКДВА к 1937 г. было уже 15 стрелковых дивизий. Управлять из штаба армии таким количеством отдельных соединений, разбросанных на тысячи километров от Благовещенска до Владивостока, было уже невозможно. И в 36-м на Дальнем Востоке начался следующий этап реорганизации и усиления сухопутных войск — формирование стрелковых корпусов.

В дополнение к Особому колхозному и 18-му стрелковым корпусам было решено сформировать ещё три стрелковых корпуса. При этом в каждом корпусе кроме управления и штаба были сформированы отдельный батальон связи, отдельный сапёрный батальон, автотранспортный батальон и другие корпусные части. В состав формируемых корпусов были включены: в 39-й стрелковый корпус (штаб в Барабаше) — 40-я и 92-я стрелковые дивизии; в 43-й стрелковый корпус (штаб в Ворошилове) — 21, 26 и 32-я стрелковые дивизии; в 26-й стрелковый корпус (штаб в Гродеково) — 104-я и 50-я стрелковые дивизии и отдельные части Гродековского УРа. Особый колхозный стрелковый корпус был реорганизован в 20-й стрелковый корпус в составе 34 и 35-й стрелковых дивизий и Усть-Сунгарийского УРа. Штаб корпуса переместился из Хабаровска в Биробиджан. Следует отметить, что идея формирования колхозных дивизий, выдвинутая в 1932 г., не оправдала себя. Невозможно было содержать дивизии по штатам военного времени в состоянии боевой готовности, заниматься усиленной боевой подготовкой и одновременно пахать, сеять и собирать урожай. Времени для всего этого не хватало. Поэтому в целях усиления боевой подготовки дивизии Особого колхозного корпуса решением Комитета Обороны от 9 февраля 1936 г. за № ОК-32 с.с. было предложено всю посевную площадь, обрабатываемую корпусом, сократить на 50 %. Но и это предложение не решило проблемы. Поэтому 7 октября 1936 г. Ворошилов обратился к Лазарю Кагановичу с письмом, в котором писал: «В настоящее время т.т. Гамарник и Блюхер предлагают на 1937 г. ограничить сельхоздеятельность колхозных дивизий только подсобным хозяйством. Я согласен с этим предложением. Прошу утвердить». Каганович, очевидно, в это время «был на хозяйстве», замещая находившегося в отпуске Сталина, и вопрос наркома был решён очень быстро. На копии письма, хранящегося в архиве, пометка карандашом: «Решено. 9 октября». Так тихо умерла оригинальная идея самообеспечения продовольствием и фуражом частей на Дальнем Востоке.

31 декабря 1936 г. Ворошилов подписал приказ о новой реорганизации сухопутных войск ОКДВА. Управления 18-го и 20-го стрелковых корпусов с 1 марта 1937 г. переформировывались в управления усиленных стрелковых корпусов. В июне 1937 г. в Николаевске-на-Амуре должно было быть сформировано управление 45-го стрелкового корпуса. В состав 18-го корпуса вошли 12-я и 69-я стрелковые дивизии, части Благовещенского УРа, артиллерийский полк, батальон связи и сапёрный батальон, а также понтонный полк. В состав 20-го корпуса вошли 34-я и 35-я стрелковые дивизии, части Усть-Сунгарийского УРа, артполк, батальон связи, сапёрный и автотранспортный батальоны, инженерный и три понтонных батальона, а также понтонный полк. В состав 45-го корпуса должны были войти части Нижнее-Амурского и Де-Кастринского УРов (29). После завершения этих мероприятий ОКДВА получала корпусную структуру, охватывающую почти все сухопутные части.

Конечно, реорганизация и усиление вооружённых сил на Дальнем Востоке в 1936 г. коснулись не только стрелковых войск. В ОКДВА были сформированы 23-я механизированная бригада и 31-я кавалерийская дивизия. Для ВВС было начато формирование скоростной бомбардировочной бригады (бомбардировщики СБ) в Даубихе. В Приморской группе войск была сформирована легкоштурмовая авиабригада, а в Бочкарёво было начато формирование тяжелобомбардировочной авиабригады Началось формирование трёх авиационных бригад для ТОФа — минно-торпедной, истребительной и тяжелобомбардировочной. Все мероприятия по формированию и переформированию, которые проводились в 1936 г., привели к значительному увеличению общей численности войск и увеличению количества самолётов и танков.

Огромный регион от Иркутска до Владивостока оттягивал для защиты своих границ 25 % численности и вооружения РККА. 25 дивизий из 135 и 290 000 человек из 1 145 000 были расположены на этой территории. 3700 орудий всех калибров и 3200 танков и бронемашин прикрывали дальневосточные рубежи. Шесть тяжелобомбардировочных бригад, имевших на вооружении 300 тяжёлых бомбардировщиков ТБ-3 и четыре скоростные бомбардировочные бригады, вооружённые 345 новейшими бомбардировщиками СБ, составляли ударную группировку военно-воздушных сил Дальнего Востока. Общее количество самолётов, сосредоточенных на дальневосточных границах, включая авиацию ТОФа, составляло 2189 боевых машин.

К 1 января 1937 г. численность личного состава дальневосточной группировки войск Красной Армии в полтора раза превышала численность Квантунской армии. По средствам подавления: артиллерии, авиации и танкам превосходство было ещё большим. Общее превосходство, достигнутое частями Красной Армии в 1934—36 гг., продолжало сохраняться. Увеличивая численность войск в дальневосточном регионе, советское военное руководство учитывало непрерывное увеличение численности и вооружения Квантунской армии, а также подготовку к войне маньчжурского плацдарма, строительство по направлению к советским границам новых железнодорожных и шоссейных магистралей, сооружение аэродромов, способных принять тысячи боевых самолётов, строительство казарм, могущих вместить новые дивизии, перебрасываемые в Маньчжурию из Японии. Советское политическое и военное руководство учитывало возможность быстрого сосредоточения японских частей в Маньчжурии в случае начала войны и держало на Дальнем Востоке достаточно мощную группировку войск, чтобы разбить в первых же боях части Квантунской армии и перенести боевые действия в центральные районы Маньчжурии.

* * *

К 1937 г. вооружённые силы Дальнего Востока состояли из трёх группировок. ОКДВА совместно с Амурской Краснознамённой флотилией имела штатную численность на 1 января 1937 г. в 252 660 человек. ТОФ находился в оперативном подчинении командующему ОКДВА, а во всех остальных отношениях подчинялся Наркомату обороны. Его штатная численность на 1 января составляла 47 210 человек. Такая большая численность по сравнению с небольшим количеством боевых кораблей объясняется тем, что в его составе находились сухопутные части, оборонявшие с суши морские УРы. И, наконец, ЗабВО, имевший штатную численность всего 80 910 человек. Такая небольшая численность по сравнению с ОКДВА объяснялась тем, что забайкальское операционное направление было вспомогательным. И к 1937 г. для японской армии основным направлением, так же как и в предыдущие годы, было приморское. Здесь в случае войны наносился главный удар, и здесь Советский Союз держал основные силы на Дальнем Востоке. Кроме того, протяжённость границы даже от Благовещенска до Владивостока и морское побережье от Владивостока до устья Амура, которое прикрывала ОКДВА, было несопоставимо с протяжением границы на забайкальском направлении. И за спиной ЗабВО стоял обширный по территории СибВО, откуда можно было брать и людской состав, и боевую технику, и целые воинские соединения. Общий итог: штатный состав группировки Востока на 1937 г. был равен 380 780 человек. Если брать только сухопутные войска без флота и авиации, то на 1 января численность личного состава Дальневосточной группировки советских войск в 1,5 раза превзошла численность Квантунской армии и составила более 25 % от общей численности РККА. Здесь была сосредоточена пятая часть всех сухопутных соединений и частей, на вооружении которых имелось около 17 % орудий и миномётов и свыше 22 % танков от общего их количества в то время в РККА (3736 и 3213 соответственно).

Но кроме этой группировки на Дальнем Востоке был ещё и скрытый резерв. Это многочисленные строительные и аэродромно-строительные батальоны каждый численностью в 1000 чел. И отдельный железнодорожный корпус НКТП, куда входило несколько железнодорожных, строительных и ремонтно-эксплуатационных бригад. Все эти части имели военную организацию со своим командным составом, находились на казарменном положении и в случае войны служили резервом для доведения регулярных частей до штатов военного времени. Это было удобно, так как резерв был под рукой и находился в ОКДВА, ТОФе и в ЗабВО. Этот контингент не надо было везти в эшелонах через всю страну, забивая Транссиб, а сразу ставить под ружьё. Строительные и железнодорожные части состояли вне норм РККА и не учитывались в документации при определении общей численности вооружённых сил Востока. Только по ОКДВА и ТОФу численность этих частей определялась в 160 620 человек. И в случае войны они вливались в состав армии военного времени.

Группировка Востока имела на вооружении 2536 боевых самолётов, 2706 танков и танкеток, 416 бронемашин, 3230 орудий различных калибров, без орудий береговой обороны, 9800 станковых и 15 372 ручных пулемёта. Подвижность войск обеспечивалась 17 360 автомашинами различных типов и 3870 тракторами. Таким было вооружение и материальное обеспечение группировки войск. Она превосходила Квантунскую и Корейскую армии по всем показателям: общей численности, вооружению и средствам подавления.

В 1937 г. усиление дальневосточной группировки продолжалось, но уже не такими бурными темпами как в 1934–1936 гг. По ориентировочному плану организационных мероприятий по стрелковым войскам намечалось доведение до численности в 13 000 человек 35-й стрелковой дивизии ОКДВА, до 10 000 человек 92-й и 104-й стрелковых дивизий ОКДВА и перевод на новую организацию с численностью 8000 человек 36-й и 57-й стрелковых дивизий ЗабВО. Кроме того, намечалось формирование горнострелковой дивизии на Камчатке с включением в состав стрелковых войск ОКДВА. Общее усиление — 17 310 человек. По корпусным частям намечалось доведение до полной штатной численности корпусных артполков в 18, 20, 26, 39 и 43-м стрелковых корпусах и формирование для них 5 зенитных дивизионов. Общее усиление — 5622 человек. В ЗабВО должна была формироваться третья мотоброневая бригада. По войскам связи намечалось развёртывание 3, 7 и 6-го батальонов связи в кадровые полки для облегчения мобилизационного развёртывания войск связи ОКДВА и ЗабВО.

10 марта 1937 г. Ворошилов утвердил очередной перечень оргмероприятий на 1937 г. По воздушным силам Востока намечалось формирование двух управлений авиационных корпусов ОКДВА в Куйбышевке и Сысоевке, а также окончание формирования тяжелобомбардировочной авиабригады в Хабаровске и начатой в 1936 г. бригады бомбардировщиков СБ в районе реки Даубиха. Кроме того, намечалось переформирование 110-й разведывательной бригады в легкобомбардировочную бригаду в ОКДВА. Для ТОФа намечалось окончание формирования одной тяжелобомбардировочной бригады в Чернышёвке.

Военное планирование в 1937 году

В мае 1937 г. начальник штаба Дальневосточного фронта представил записку по плану операции 1937 г. Документ был составлен по общему оперативному плану 1937 г., разработанному и утверждённому в Москве. Из всех рассекреченных оперативных документов это был наиболее полно разработанный оперативный план, и поэтому автор решил рассказать о нём более подробно. Как и в предыдущие годы, общая тенденция плана была наступательной. При таком соотношении сил, которое было достигнуто к 1937 г., ни о каких чисто оборонительных мероприятиях в разрабатываемых документах не говорилось. Только вперёд на маньчжурскую равнину с захватом КВЖД и Харбина. В разделе записки «Задачи, поставленные Дальневосточному фронту», указывалось, что первоначальная операция имеет целью разгром частей прикрытия противника для того, чтобы войска забайкальского направления могли выйти к перевалам Большого и Малого Хингана. Дальнейшая операция предусматривала разгром группировки противника на путях к выходу в Цицикар-Харбинский район, чтобы овладеть КВЖД. Справа части МНРА должны были активно оборонять свои позиции и надёжно обеспечивать правый фланг войск забайкальского направления, когда они будут овладевать перевалами через Большой Хинган. Главные силы монгольской армии по этому плану развёртывались в районе Тамцак-Булак и Баин-Тумень.

Тихоокеанский флот должен был активно оборонять дальневосточное побережье от залива Посьет до Советской Гавани и удерживать при всех обстоятельствах Владивостокский район. Так как основными силами флота были соединения подводных лодок и тяжёлой авиации, то им ставились задачи:

а) не допустить высадки японских войск в северных портах Кореи: Юкки, Расин, Сейсин и Гензан;

б) нарушить планомерную перевозку войск Японии в порты Корейского пролива и Жёлтого моря;

в) уничтожить авиацию противника в районе Хунчунь и разгромить корейские порты, чтобы воспрепятствовать подвозу резервов из Японии.

В штабе ОКДВА считали, что в случае войны с СССР Япония будет держать небольшую часть своей отмобилизованной армии в Северном Китае и в метрополии. Всё остальное должно быть брошено в Маньчжурию против войск Красной Армии. Исходя из этого предположения, Япония для войны на Маньчжурском театре военных действий может выставить до 32–34 пехотных дивизий первой и второй очереди и до 10–12 отдельных бригад третьей очереди. Кроме того, 5 охранных бригад, 6 кавалерийских бригад, 2–3 механизированные бригады и до 4 отдельных танковых полков и около 30 артиллерийских полков всех типов. С воздуха эту группировку будут прикрывать до 2000 самолётов сухопутной и морской авиации. Такими, по данным разведки, были силы, которые империя могла выставить против Советского Союза.

По данным Штаба ОКДВА, Япония могла сосредоточить в Забайкалье к 30-му дню мобилизации до 7 пехотных дивизий, четыре кавалерийские и одну механизированную бригады и до пяти артиллерийских полков. На благовещенском направлении к 25 дню мобилизации предполагалось сосредоточение до 6 пехотных дивизий, пяти артиллерийских и одного танкового полков. На сунгарийском направлении Япония к 25 дню мобилизации могла сосредоточить до 3 пехотных дивизий, одной кавалерийской бригады, а также два артиллерийских полка и корабли Сунгарийской военной флотилии. И на основном Приморском направлении предполагалось сосредоточение также к 25 дню мобилизации до 16 пехотных дивизий, одной кавалерийской и одной мотомеханизированной бригады, трёх танковых и 18 артиллерийских полков.

Такими были оценки военной разведки. Конечно, говорить о полной достоверности этих данных нельзя, тем более что документального подтверждения этой информации у неё не было и всё строилось на теоретических расчётах. Но это уже был общий недостаток информированности военной разведки на всех стратегических направлениях (Западном, Закавказском, Южном и Дальневосточном). И с этим приходилось считаться всем командующим и начальникам штабов пограничных военных округов при разработке документов оперативного планирования и в 1937-м, и в последующие годы.

В Штабе ОКДВА предполагали, что Япония не начнёт войну против СССР маньчжурским эшелоном японских войск нынешнего состава: 6 пехотных дивизий, одна сводная отдельная пехотная бригада, 5 отдельных охранных бригад (30 пехотных батальонов с артиллерией дивизионного типа), 3 отдельные кавалерийские бригады, 9 авиационных полков (600 самолётов), одна мотомеханизированная бригада (около 200 танков), один пехотный моторизованный полк и 3 отдельных артиллерийских полка. Начинать войну такими силами было бы авантюрой. Поэтому этим планом предусматривалось, что до момента нападения Японии на СССР, имеющиеся в Маньчжурии, Корее и Северном Китае японские силы под различными предлогами будут увеличены, численность войск на континенте будет предположительно доведена до 12 пехотных дивизий, и до 50 % всех танковых частей японской армии. Кроме того, в Маньчжурии будет сосредоточена почти вся сухопутная авиация империи. Кроме того, считалось вполне вероятным, что Японии удастся скрытно отмобилизовать свой первый оперативный эшелон и отправить его на транспортах на континент с одновременным нападением японских морских и воздушных сил на нашу территорию и началом военных действий на суше.

Исходя из всех соображений, командующий Дальневосточным фронтом принимает по этому оперативному плану следующее решение:

Армии ДВ фронта переходят в наступление на маньчжурском, благовещенском, сунгарийском и приморском направлениях с целью разгромить (уничтожить) маньчжурский эшелон японских войск. Предусматривалось, что к 25 дню с момента начала войны части 13-й армии должны были овладеть перевалами Большого Хингана, части 12-й армии — перевалами Малого Хингана, а 15-я армия — районом Боли, где установить оперативное взаимодействие с 14-й армией, эта армия должна была овладеть рубежом реки Муданцзян и при благоприятной обстановке районом Хунчунь.

На побережье Японского моря от залива Посьет до Владивостока и далее через заливы Ольга и Владимир до Советской гавани, а также в районах Де-Кастри, устье реки Амур и на Северном Сахалине войска Дальневосточного фронта должны были активно оборонять побережье и свои районы. Такими были в этом плане задачи для сухопутных войск фронта. Задачи были наступательными, и никакие оборонительные мероприятия кроме охраны побережья, ввиду абсолютного превосходства японского флота не предусматривались.

Но это были первоначальные задачи плана. В дальнейшем, с подходом эшелонов войск оперативного сосредоточения с 30-го дня войны, армии фронта, уничтожая подходящие резервы противника, должны были продолжать наступление. При этом 13-я армия должна была овладеть районом Цицикар, 15-я армия из района Санси захватить Харбин, а 14-я армия, наступая главными силами в полосе железной дороги Муданцзян, Харбин, совместно с 15-й армией овладевает районом Харбина (30).

Для выполнения такого грандиозного плана требовались большие силы. Поэтому в дальневосточном регионе предполагалось сосредоточить достаточно мощные силы: четыре полевые и одну авиационную армию, Тихоокеанский флот и Амурскую флотилию, а также 8 стрелковых, один механизированный и 3 авиационных корпуса, входивших в состав авиационной армии. У дальневосточных границ сосредотачивались 26 стрелковых и 5 кавалерийских дивизий, 4 механизированные и одна мотоброневая бригада, а также кавалерийская бригада и 6 артиллерийских полков РГК. В состав авиационной армии входили 6 тяжёлых авиационных бригад и 4 скоростные бомбардировочные авиабригады. Дальневосточные границы прикрывались Забайкальским, Благовещенским, Усть-Сунгарийским, Гродековским, Полтавским, Барабашским, Шкотовским, Сучанским укреплёнными районами. Подступы с моря прикрывали Владивостокский, Ольго-Владимирский, Советско-Гаваньский, Де-Кастринский и Нижне-Амурский морские укреплённые районы. В соответствии с распространённым лозунгом 30-х годов: «Граница на замке».

Особый раздел плана был посвящён задачам военно-воздушных сил фронта. В составе этих сил была 2-я авиационная армия особого назначения (АОН), которая выполняла специальные авиационные задачи, определяемые командующим фронтом. По утверждённому в 1936 г. наркомом обороны специальному «Положению» определялась структура, цели и задачи этих авиационных объединений. В 1937 г., когда составлялся и утверждался оперативный план по Дальнему Востоку, это объединение находилось в стадии формирования. Из 6 тяжёлых авиационных бригад, которые должны были входить в состав армии, в стадии формирования находились две бригады. Из 4 скоростных бомбардировочных авиабригад (вооружённых новейшими бомбардировщиками СБ), в строю была только одна бригада, остальные были в стадии формирования. Но так как оперативный план по Дальнему Востоку составлялся на перспективу, то предполагалось, что к тому времени, когда он может вступить в действие, все формирования по авиации будут уже закончены.

Основными задачами для тяжелобомбардировочных бригад армии по оперативному плану являлись: борьба за господство в воздухе путём уничтожения авиации противника на его аэродромах и разрушение основных авиационных баз Маньчжурии — Цицикар, Харбин, Чаньчунь, Мукден. Кроме этого, предусматривалось также сковывание перевозок противника на суше. Для этого также предусматривалось нанесение авиационных ударов по железнодорожным узлам Мукдена, Чаньчуня, Таонаня, Цицикара, Харбина, чтобы задержать оперативное сосредоточение противника. И, конечно, ведение оперативной разведки на дальние расстояния в начальный период войны, чтобы определить напряжённость работы железных дорог Маньчжурии и, основная задача, установить сосредоточение авиации противника с японских островов на материк. Для армейской авиации (авиации 13, 12,15 и 14-й армий) основной задачей являлась борьба с авиацией противника за господство в воздухе над армейскими районами и срыв железнодорожных перевозок в армейских районах. Кроме того, для авиации 15-й армии ставилась задача уничтожения кораблей Сунгарийской флотилии. Авиация Тихоокеанского флота должна была совместно с подводными лодками не допускать высадки японских войск и выгрузки боепитания в северных портах Кореи, Юкки, Расин, Сейсин и Гензан и, по возможности, разгромить эти порты. Необходимо было также воспрепятствовать перевозкам войск и боепитания с японских островов в порты Корейского пролива и Жёлтого моря.

В плане войны предусматривался также вариант, при котором можно было бы осуществить заблаговременное отмобилизование частей и соединений ОКДВА ещё в мирное время. При этом учитывалось то, что войсковые соединения Приморской группы уже содержатся в составе военного времени, а соотношение сил в первые дни войны даёт наиболее вероятные шансы разбить войска противника, прикрывающие его оперативное развёртывание. Поэтому в плане войны указывалось, что: «…представляется наиболее выгодным реагировать на угрозу войны сосредоточением войск ОКДВА под видом больших учебных сборов в районы намеченного развёртывания и приступить к выполнению первой операции на 2–3 день войны. Это и положено в основу при организационных расчётах по обеспечению первой операции ОКДВА» (31).

Квантунская армия (1936–1937 годы)

Как и в предыдущие годы, всё, что происходило по ту сторону границы, в Маньчжурии и Корее, находилось под пристальным вниманием военной разведки. Информация о положении в дальневосточном регионе поступала в Москву из различных источников. В восточном отделе Разведупра она систематизировалась, обрабатывалась и в виде специальных докладов отправлялась высшему военному руководству. Один из таких докладов был отправлен начальнику Генштаба Егорову 17 января 1937 г. В этом документе сообщались сведения, полученные за последний период от агентуры в разных странах и от военного атташе в Токио Ринка.

По полученной информации в конце 36-го началось обычное, проводившееся в 35-м плановое перемещение рядового состава срочной службы с континента на острова. Те, кто отслужил свой срок, возвращались домой, а вместо них в части Квантунской и Корейской армий отправлялись новобранцы. Обычная ротация кадров, которой занимаются все армии мира. Но в данном случае баланс не сходился. Кого-то из старослужащих задерживали на континенте, а кто-то оставался на сверхсрочную, и цифры отправленных в Японию и прибывших на континент новобранцев не совпадали. В результате численность обеих армий постепенно увеличивалась. Это увеличение и было зафиксировано в восточном отделе Разведупра.

В результате этих мероприятий численный состав японских вооружённых сил в Маньчжурии и Корее к весне 37-го должен был увеличиться на 30 000 и достигнуть 160 000 человек. Если сюда добавить транспортные части, жандармерию и пограничную охрану, то общая численность японских вооружённых сил в дальневосточном регионе должна была достигнуть 180 000 человек. Это увеличение предполагалось использовать для доукомплектования пехотных дивизий Квантунской армии до усиленного штата мирного времени, когда в каждой дивизии должно быть около 15 000 человек. Такое усиление производится ежегодно уже третий год для всех дивизий, прибывающих в данном году из Японии. Кроме того, будут доукомплектованы начатые формироваться в Маньчжурии в 1936 г. четыре новые охранные бригады (6, 7, 8 и 9-я), 2-я мотомеханизированная бригада, ещё один железнодорожный полк, три отдельных артиллерийских полка и четыре авиационных полка (13, 15, 16 и 17-й). Частично для их укомплектования будут использованы и старослужащие, остающиеся на сверхсрочную службу. Доклад был послан также Ворошилову и в Хабаровск начальнику Разведотдела ОКДВА комбригу Валину (32).

10 декабря 1936 г. в Разведупре была составлена обзорная справка о состоянии японской сухопутной авиации. В документе отмечалось, что основные мероприятия в сухопутной авиации были проведены в 1935 и 1936 гг. За это время были сформированы три штаба авиагрупп (по японской терминологии — авиабригады). Эти штабы объединяли семь авиационных полков при общем количестве в 16 полков сухопутной авиации. В конце 36-го в Токио штаб ВВС был реорганизован в управление ВВС и сформирован специальный орган — штаб командующего ВВС, подчинённый непосредственно императору. Новая организация ВВС обеспечивала японскому командованию более чёткое оперативное управление и широкое развёртывание воздушных сил. При этом отмечалось, что до 50 % боевого состава авиации базируется на азиатском материке. Характерно, что до 1936 г. авиационные полки располагались на аэродромах крупных городов Маньчжурии (Цицикар, Харбин, Мукден, Цзиньчжоу и др.), которые располагались от границы на расстоянии до 500 км. С 1936 г. японское командование начинает располагать базы для авиаполков уже в непосредственной близости от границ СССР на расстоянии от 80 до 130 км, что значительно увеличивало глубину удара по советской территории. Квантунская армия имела семь авиаполков с общим количеством 350 боевых самолётов. Корейская армия — 2 полка с общим количеством 150 боевых самолётов. Всего 500 машин (33).

По оценкам военной разведки, состоящие на вооружении японской авиации самолёты имеют удовлетворительные боевые качества, но пока уступают самолётам США, Германии, Англии, Франции и Италии. К 1937 г. аэродромная сеть, которая была развёрнута на материке, имела 9 крупных авиабаз, 18 оборудованных аэродромов и 38 посадочных площадок. Общая оперативная ёмкость японских аэродромов в Маньчжурии и Корее допускала приём до 2500 самолётов. Японское командование могло сосредоточить крупные силы авиации на любом оперативном направлении, особенно на приморском, где можно было расположить до 1800 машин. При этом система аэродромной сети обеспечивала быстрое сосредоточение японской авиации с японских островов в Маньчжурию и Северную Корею. В Разведупре считали, что основная установка японского командования по использованию авиации в начале войны — внезапный воздушный налёт на основные объекты ОКДВА (34).

Это были оценки по авиации будущего противника. Что же касается сухопутных войск, то по последним разведывательным данным Япония к 1936 г. уже провела ряд крупных мероприятий по реорганизации армии. Армия в настоящее время приведена в состояние готовности к ведению большой войны, и особо ощутимые результаты в этом отношении достигнуты в подготовке Северной Маньчжурии для японской агрессии на Дальнем Востоке.

Степень готовности маньчжурского театра к войне можно характеризовать и возможностью его насыщения частями японской армии. В настоящее время оперативное сосредоточение японской армии с началом военных действий от морских портов Маньчжурии и Кореи, куда беспрепятственно будут поступать отмобилизованные в Японии дивизии, может идти пятью железнодорожными потоками. До границы могут подаваться 80 пар поездов в сутки, что позволяет подавать на фронт две пехотные дивизии, из которых против Приморья и Приамурья 1,5 дивизии. Кроме того, поток оперативного сосредоточения может быть значительно усилен до одной пехотной дивизии в день автомобильными перевозками войск от портов Северной Кореи на Барабаш и Полтавскую, наличие хороших дорог и автотранспорта позволило проводить такое сосредоточение. Можно считать, что против Приморья, используя все виды транспорта, можно подавать ежедневно до 1,5 пехотных дивизий и почти одну дивизию против Приамурья.

Можно исходить из предположения, что к началу военных действий будет сосредоточено в качестве армии прикрытия до 9—10 пехотных дивизий. При этом пять дивизий уже имеется, 1–2 дивизии могут быть развёрнуты из охранных бригад, 3–4 дивизии могут быть перевезены на материк в порядке смены расположенных там дивизий. Из 10 дивизий 4–5 дивизий будет развёрнуто против Приморья, и тогда к 10–12 дню войны на этом направлении противник может создать сильную активную группировку до 16–18 дивизий (35).

Такими были оценки аналитиков разведки. Оценки явно неутешительные. Для сохранения баланса сил в Приморье к 10 дню войны надо было сосредоточить не менее 25 стрелковых дивизий, учитывая, что японские дивизии были в 1,5 раза больше дивизий ОКДВА. Сосредоточение такого количества дивизий на приморском направлении за такие короткие сроки, учитывая состояние железных дорог, было очень трудно и почти нереально. Нужно было ещё в мирное время содержать дивизии Приморской группы ОКДВА по штатам военного времени, а это означало новое большое казарменное строительство для которого не было ни людей, ни материалов. Строительная индустрия края была очень слабой.

В З6-м военная разведка как в Москве, так и в Хабаровске продолжала уделять пристальное внимание развитию японских ВВС: их численности, вооружению и, самое главное, возможности их применения в начальный период будущей войны. В апреле 36-го из Разведотдела ОКДВА был отправлен в Москву начальнику Разведупра комкору Урицкому доклад о возможных вариантах налёта японской авиации на Приморье. Разведчики в Хабаровске, используя всю имевшуюся у них информацию, дали свою трактовку возможных событий. Они указывали, что достоверно установленный наличный состав японской авиации к началу 36-го составляет: в Японии — 383, на материке — 518, на авианосцах — 190, корабельной — 48 и береговой — 794. Всего — 1933 самолёта. Из этого количества — 900 самолётов сухопутно и — 1033 морской авиации (36).

При этом подчёркивалось, что это только достоверные, установленные агентурой данные, которые не соответствуют действительности, так как всех самолётов агентура засечь не могла. Поэтому правильно исходить из общего количества японских ВВС не менее чем в 2000 самолётов. Из них сухопутной авиации около 1000 и морской — 1000 самолётов. Для налёта на аэродромы и жизненные центры Приморья, предпринимаемого с расчётом на внезапность, японское командование может использовать авиачасти, расположенные на материке, и часть авиации с островов. Семь авиационных полков, расположенных в Маньчжурии и Корее, могли заблаговременно ещё до начала войны быть развёрнуты до штатов военного времени, и число самолётов в них доведено до 745, из них более 40 разведчиков и бомбардировщиков. 6 авиаполков, расположенных в Японии, также могут ещё до начала войны развернуться до штатов военного времени и довести численность самолётов до 450. С островов может быть переброшено до 400 самолётов сухопутной авиации и до 600 самолётов корабельной, авианосной и береговой авиации. Всего для проведения воздушного налёта, с расчётом сохранения внезапности, то есть без объявления войны, может быть использовано 1600 самолётов. Аэродромная сеть Маньчжурии и Кореи, созданная к 1936 г., могла принять 1000 самолётов с островов и обеспечить их обслуживание, заправку и обратное возвращение.

Переброска сухопутных самолётов с островов на материк с посадкой на аэродромы Маньчжурии и Северной Кореи может быть совершена без посадки на промежуточных аэродромах за 5–8 часов лётного времени. Морская авиация может стартовать с базы Омура (на островах) до аэродромов Хамхынг и Гензан в Северной Корее, пролетев без посадки через Японское море (750 км — 5 часов перелёта). Так что возможности скрытной переброски крупных сил авиации на материк у Японии имеются. И это должно было учитываться в Москве при планировании дальнейшего развития ВВС Востока (37).

Записка Разведотдела была рассмотрена и проанализирована аналитиками Разведупра. Сопоставление цифр этого документа с цифрами мобилизационной записки Управления, составленной в октябре 35-го, показывало некоторые расхождения, но основной вывод был тот же, что и у хабаровских разведчиков — с первого дня войны надо ожидать массированного налёта японской авиации на Приморье. Силы у империи для этого были. В докладе начальнику Штаба РККА Егорову, подписанному главным аналитиком Разведупра Никоновым, отмечалось, что разница между оценками Москвы (Разведупра) и Хабаровска в 60 самолётов вполне допустима, т. к. с 1 декабря 1935 г. японское командование приступило к формированию в Маньчжурии двух новых авиационных полков. Что касается морской авиации, то увеличение числа самолётов с 836 до 900 по данным разведотдела может объясняться формированием двух новых морских баз на японских островах. Таким образом, между расчётами РО ОКДВА и Разведупра получается разница в 130 машин. В Москве считали, что оценка РО в данном вопросе несколько преувеличена.

По расчётам Разведупра на октябрь 35-го количество самолётов, сосредотачиваемых на материке к началу войны с СССР, могло равняться 1410. По расчётам РО ОКДВА, это количество составляло 1677 машин. Разница — 267 самолётов. По расчётам Разведупра, к лету 36-го на материке может быть сосредоточено 13 авиаполков и до 500 самолётов морской авиации. Из них вся морская авиация, и до 10 полков, могут быть направлены на сунгарийско-приморское направление. Управление высказало предположение, что японское командование не решится к первому дню войны с СССР оставить совершенно без авиации забайкальское и южное (на МНР) направления. Для их обеспечения, включая сюда и благовещенское направление, потребуется не менее трёх авиационных полков. Разведка также обращала внимание военного руководства на то, что не исключена возможность проведения налётов на Хабаровск — Владивосток частью сил с островов Хоккайдо и северной части острова Хонсю с дальнейшей посадкой в Маньчжурии (38). Технически осуществить такой челночный рейд было возможно, запаса горючего у японских самолётов для этого хватало. Подобные рейды успешно выполняла английская и американская бомбардировочная авиация, летавшая с британских островов над оккупированной Европой и садившаяся для дозаправки на наши аэродромы под Полтавой. Но вот подобную идею, причём за несколько лет до войны в Европе, очевидно, высказали аналитики нашей военной разведки.

Прыжок в Монголию

В августе 1937 г. в Забайкалье началась операция, которая оказала влияние на последующие события в этом регионе. Операция была окружена завесой непроницаемой тайны. О ней после войны не писали в официальных военно-исторических трудах. О её целях, задачах, методах исполнения ни слова не говорили историки — архивы были закрыты наглухо. Только в конце 80-х, когда кое-что было рассекречено, появилась возможность свести воедино отрывочные сообщения прошлых лет и архивные документы и выстроить достоверную картину событий.

Японо-китайская война, начатая 7 июля 1937 г., продолжалась, охватывая всё новые и новые районы Китая. В августе японские дивизии с упорными боями продвигались в глубь китайской территории. Часть сил японской армии в Китае была направлена на северо-запад к границам МНР. Может быть, в японском генштабе в то время и не разрабатывались конкретные планы агрессии против республики, но выход японских дивизий к её южным и юго-восточным границам означал реальную угрозу для этой страны. Слишком хорошо была известна привычка японских войск создавать «инциденты», после которых начиналась необъявленная война. Да и малочисленная армия МНР не могла служить серьёзным препятствием для японских войск, в случае начала конфликта. Это хорошо понимали и в Москве, и в Улан-Баторе.

Ударную силу монгольской армии составляли шесть кавалерийских дивизий численностью по 2015 человек. Пять дивизий прикрывали восточные и юго-восточные границы. В столице республики дислоцировалась одна кавалерийская дивизия, бронебригада, полк связи и полк лёгких бомбардировщиков. Все части армии были очень малочисленными. Численность полка связи составляла 400 человек, бронебригады — 517 человек. Такими же малочисленными были и оба авиационных полка, вооружённые устаревшими советскими самолётами Р-5. Общая численность вооружённых сил составляла 17 800 человек, включая сюда аппарат военного министерства, военное училище и территориальные кавалерийские полки, прикрывавшие южную границу республики.

Для надёжного прикрытия тысячекилометровых границ сил, конечно, было недостаточно. В случае японской агрессии ни о каком серьёзном сопротивлении без поддержки регулярных частей Красной Армии не могло быть и речи. Нескольких японских дивизий из экспедиционной армии в Китае было бы достаточно, чтобы пройти всю республику и выйти к советской границе в районе Кяхта. Такой была тревожная обстановка летом 1937 г. Может быть, она в какой-то мере и повлияла на те трагические события, которые произошли в республике.

Летом 1937 г. события в МНР развивались по советскому сценарию. Чойбалсан рвался к единоличной власти, убирая со своего пути всех неугодных. Массовые аресты, пытки, расстрелы — всё так же, как и у северного соседа. Сценаристов и режиссёров в виде «советников» из НКВД в Улан-Баторе было достаточно. И как следствие — «шпионаж в пользу Японии, заговор, свержение правительства и просьба к Японии о вводе войск на монгольскую территорию». Но если был «заговор», то нужна была и точная «дата» ввода японских войск. Режиссёры «заговора» решили назначить её на 9 сентября 1937 г. Эта дата, выбитая из заключённых в застенках МВД республики, и определила все дальнейшие действия высшего советского военного руководства. Стандартный набор преступлений, в которых были обвинены министр обороны Демид, премьер Гендун и другие высшие руководители республики. Информация о «заговоре» ушла в Москву. Пока неизвестно (архивы до сих пор закрыты), приняли ли всерьёз информацию на улице Фрунзе, или решили воспользоваться удобным предлогом, чтобы ввести войска на территорию соседней республики. Но решение о вводе войск в МНР было принято на высшем политическом и военном уровне.

Конечно, ввод войск в МНР санкционировался Сталиным. Директива Сталина командующему войсками ЗабВО была. В этом документе хозяин кремлёвского кабинета писал:

«Первое. Пакт о взаимной помощи гарантирует нас от внезапного появления японских войск через МНР в районе Байкала, повторяю, Байкала, от перерыва железнодорожной линии у Верхнее-Удинска и от выхода японцев в тыл дальневосточным войскам.

Второе. Вводя войска в МНР, мы преследуем не цели захвата Монголии и не цели вторжения в Маньчжурию или Китай, а лишь цели обороны МНР от японского вторжения, а, значит, и цели обороны Забайкалья от японского вторжения через МНР» (39).

Сталин приказал — Ворошилов выполнил. Слишком большая ответственность для наркома принять самостоятельное решение и ввести десятки тысяч бойцов и командиров на территорию другой страны без санкции «хозяина». Верил ли Ворошилов в «заговор» в Улан-Баторе? Думается, что нет. Слишком хорошо знал он кухню репрессий в РККА и методы работы советников НКВД в Улан-Баторе, расчищавших Чойбалсану путь к диктатуре. А вот новый начальник Генштаба Б.М. Шапошников мог и поверить в информацию о «заговоре», как поверил он в виновность Тухачевского, когда присутствовал на знаменитом процессе.

В середине августа телеграфная линия между Москвой и Иркутском работала с полной нагрузкой. Из Генштаба в штаб округа поступали шифрованные директивы о формировании группы войск усиления монгольской армии, переформировании стрелковых дивизий и механизированных бригад, формировании новых кавалерийских и авиационных частей. В округе готовились к крупнейшей после Гражданской войны переброске войск. Десятки тысяч бойцов и командиров, сотни танков и орудий, тысячи автомашин должны были скрытно сосредоточиться у советско-монгольской границы для дальнейшего продвижения на территорию МНР. К 20 августа 36-я стрелковая дивизия округа, дислоцировавшаяся в Чите, была переформирована в моторизованную дивизию. Для быстрого перемещения по обширным степным просторам Монголии частям дивизии были переданы пять автомобильных батальонов. Была переформирована по штатам военного времени и приспособлена к действиям в монгольских степях и 32-я механизированная бригада, выделенная из 11-го механизированного корпуса.

Для всех мероприятий, связанных с переформированиями и передвижениями частей округа к границам МНР, был создан режим строжайшей секретности. Даже в совершенно секретном приказе войскам округа об организационных мероприятиях, проведённых по особым указаниям Генштаба РККА, вместо пункта новой дислокации переформированных частей стояла фраза: «Дислокация по особому указанию Генштаба РККА». Делалось всё возможное, чтобы скрыть переброску крупной группировки войск на территорию Монголии.

Передвижение частей к монгольской границе началось 20 августа. Первыми начали марш на юг по старинному тракту Улан-Удэ — Кяхта 36-я моторизованная дивизия и 32-я механизированная бригада. Спешили, стремясь «к 9 сентября» выйти в намеченные пункты, чтобы прикрыть восточные и юго-восточные границы МНР от возможного «вторжения». Из частей округа была создана группа усиления монгольской армии. Командующим группой был назначен комдив Конев — будущий Маршал Советского Союза, комиссаром группы — корпусный комиссар Прокофьев. Через год, в июне 1938 г. Конев в одном из своих докладов в Москву так оценивал тревожную обстановку августа 1937 г.: «Известно, что опоздание с вводом войск РККА в МНР на 8—10 дней могло изменить обстановку не в нашу пользу, так как банда шпионов и японских агентов Гендун, Демид, Даризап готовила переворот в МНР 9 сентября, в этот же день должен был состояться переход границы японскими войсками» (40). Вполне возможно, что комдив, не посвящённый в высшую политику Москвы и Улан-Батора, искренно верил в существование заговора.

Подразделения 36-й дивизии ночью ушли из Читы. И, чтобы скрыть от японской агентуры, в крупных городах Забайкалья она конечно имелась, и от жителей Читы уход дивизии, на её место из Иркутска были переброшены части 93-й стрелковой дивизии. Эта дивизия получила номер 36 дивизии. В освободившиеся казармы в Иркутск были переброшены части 114-й стрелковой дивизии. Эта дивизия была также переименована в 9-ю дивизию. В штабе Забайкальского военного округа делали всё возможное, чтобы скрыть переброску войск в Монголию. Передвижением войск из Забайкалья руководили командующий войсками округа командарм 2-го ранга Великанов и начальник штаба округа комдив Тарасов.

Утром 27 августа на монгольский аэродром Баин-Тумен приземлились 52 советских самолёта. На следующий день части Красной Армии пересекли монгольскую границу. 36-я дивизия и 32-я механизированная бригада выступили из Кяхты на Улан-Батор. В этот же день из Соловьёвска по Эренцабскому тракту на Баин-Тумен начали движение два полка кавалерийской бригады. Штаб группы усиления, расположенный в Улан-Баторе, был связан телеграфной линией с Москвой. Шифрованные оперативные сводки о движении войск по территории МНР, подписанные Коневым и Прокофьевым, два раза в день передавались в Москву, начальнику Генштаба РККА командарму 1-го ранга Шапошникову.

Днём 29 августа стрелковый полк и разведывательный батальон дивизии подошли к Улан-Батору. Марш прошёл нормально, и в сводке № 05 отмечалось: «Отставших и аварийных машин нет». В этот же день на днёвку западнее Улан-Батора расположились и части 32-й бригады. Кавалерийские полки продолжали движение по тракту на Баин-Тумен. График перемещения частей усиления выдерживался. Но при движении по дорогам Монголии не принимались в расчёт никакие местные или национальные особенности. И в монгольских степях решали и командовали как у себя дома. Вот один из примеров. Конев 29 августа сообщил в шифровке по прямому проводу комкору Фриновскому, что части 32-й бригады при движении к месту дислокации достигли местечка Чойрин. «К западу в 3 километрах от Чойрина — Чойрин-хид (монастырь), где имеется колодец. Больше воды в районе Чойрина нет». При движении по безводным степям Монголии малочисленные колодцы были единственными местами для размещения войск. Этим и решили воспользоваться. В донесении указывалось: «Монастырь Чойрен-хид имеет около ста отдельных построек, где проживает до трёх тысяч лам (монахов). При выселении лам можно разместить стрелковый полк». Куда уйдут три тысячи местных жителей и где они будут жить — об этом не думали.

31 августа 106-й полк дивизии продолжал движение по тракту, соединяющему китайский город Калган с Улан-Батором., выдвигаясь к монголо-китайской границе. Кавалерийские полки бригады, преодолев сотни километров безводной степи, подходили к Баин-Тумену, чтобы прикрыть границу восточного выступа республики.

К вечеру 3 сентября 106-й полк достиг конца своего долгого пути — Саин-Шанда. Здесь на трассе Калган — Улан-Батор создавался опорный пункт, прикрывавший эту стратегическую трассу. Полки кавалерийской бригады из Баин-Тумена перебрасывались в монастырь Югодзырь-хид на юго-восточную границу республики. Они должны были прикрыть с юга Тамцак-Булакский выступ территории МНР. Место для размещения полков было выбрано около монастыря.

Его постройки могли вместить оба полка, а имеющиеся рядом колодцы обеспечивали и людей, и конский состав.

Уже 30 августа штаб группы усиления войск был переформирован в штаб 57-го особого корпуса с дислокацией в Улан-Баторе. Части корпуса подчинялись штабу Забайкальского военного округа, но в оперативном отношении командование и штаб корпуса подчинялись только наркому и начальнику Генштаба. Такое двойное подчинение определялось особым положением частей Красной Армии, расположенных на территории соседней страны.

К 9 сентября сосредоточение частей Красной Армии на территории МНР было закончено. На основных направлениях были прикрыты юго-восточные границы республики. В случае военной угрозы подразделения, сосредоточенные в Улан-Баторе, могли выдвинуться в любом направлении к границам. Но военной угрозы не было. Части Квантунской армии располагались в районах постоянной дислокации, хорошо известных советской военной разведке, и не шевелились. Никаких передвижений к восточным границам республики агентура в Маньчжурии не зафиксировала. Японские войска в Китае также не передвигались по тракту Калган — Улан-Батор. Им хватало забот с гоминдановскими войсками и частями китайской Красной Армии, и вглубь территории республики они не стремились. На границах было спокойно.

В Москве поняли, что «дата вторжения — 9 сентября» липа. Но никому не пришло в голову дать приказ о возвращении частей на советскую территорию. Части Красной Армии остались в Монголии и простояли там 50 лет до конца 80-х годов, когда они были выведены одновременно с частями из европейских стран. Для подразделений Красной Армии началась суровая служба в чужой стране, в непривычных условиях пустынного театра, на голом месте, без жилья, запасов, продовольствия, горючего. Специально сформированные автомобильные батальоны по плохим просёлочным дорогам подвозили всё необходимое, чтобы обеспечить на зиму крупную группировку частей Красной Армии.

Части пришли на голое место. Всё надо было начинать с нуля, а суровая монгольская зима с её ветрами, холодами и буранами уже стояла у порога. До ближайших железнодорожных станций на советской территории, откуда поставлялось всё необходимое вплоть до дров для отопления, сотни километров бездорожья. В этих условиях вся надежда была только на автотранспорт. Водители автомобильных батальонов сутками не вылезали из кабин. Тысячи грузовых машин непрерывно курсировали между железнодорожными станциями, базами снабжения и частями.

К октябрю 1937 г. на территории МНР была сосредоточена крупная подвижная группировка Красной Армии: более 30 000 человек, тысячи ручных и станковых пулемётов, сотни орудий, 280 бронемашин в мотоброневых бригадах и 265 танков. Подвижность её подразделений обеспечивали 5000 автомашин всех типов. На аэродромах и посадочных площадках было сосредоточено 107 самолётов. В состав корпуса вошли: 36-я мотострелковая дивизия, одна механизированная и две мотоброневые бригады, мотоброневой полк, кавалерийская и авиационная бригады, части связи и многочисленные инженерные, автомобильные и строительные подразделения.

Корпус был мощным подвижным соединением, равного которому не было в частях Квантунской армии. Его появление на монгольской земле изменило стратегическую обстановку во всём дальневосточном регионе. Крупная механизированная группировка советских войск появилась именно в том районе Монголии, который был более всего приспособлен для действий механизированных частей — ровная безлесная степь и никаких естественных препятствий. В случае войны, а в её возможность верили и в Москве, и в Улан-Баторе, слабые по численности и вооружению кавалерийские дивизии монгольской армии могли вести бои в тесном взаимодействии с советскими механизированными и мотоброневыми бригадами под прикрытием истребительных и бомбардировочных полков советской авиации. Ввод частей Красной Армии в республику обеспечивал в случае войны прикрытие наиболее удобного для движения японских войск направления от Калгана через Улан-Батор и далее вдоль реки Селенга к Транссибирской магистрали.

Ввод войск Красной Армии на территорию МНР в корне изменил военно-стратегическое положение на Дальнем Востоке. В случае войны РККА получала возможность действовать во фланг и тыл ударной группировки Квантунской армии, наступавшей из Хайларского района на Читу. Советские подвижные соединения, а в то время подобных соединений не было в составе Квантунской армии, получали выход к перевалам Большого Хинганского хребта и после захвата перевалов могли прорваться на центральную маньчжурскую равнину. Эта идея прорыва подвижных соединений через Хинган в центральную Маньчжурию была использована при планировании операции по разгрому Квантунской армии в 1945 г.

Обширные территории на юго-востоке Монголии, находившиеся с 1937 г. под полным контролем Красной Армии, были использованы для создания крупного плацдарма, предназначенного для развёртывания подвижной стратегической группировки в случае войны с Японией. А к этой войне готовились упорно и настойчиво многие годы. Очень хотелось Москве взять реванш и за поражение в Русско-японской войне, и, особенно, за японскую интервенцию на Дальнем Востоке в 1918–1922 гг. Нужно было показать всему миру, что советская держава — это не отсталая Россия, над которой может глумиться какое-то азиатское государство, диктуя свою волю.

У юго-восточных границ Монголии строились дороги, узлы и линии связи, склады оружия, военной техники и боеприпасов. Сеть аэродромов могла вместить мощную воздушную группировку. В полной мере был использован опыт Квантунской армии по созданию маньчжурского плацдарма. К 1945 г. плацдарм в республике был создан, и ударная группировка Забайкальского фронта была в кратчайший срок введена в Монголию и размещена в этом районе, изготовившись для стремительного удара через перевалы Большого Хингана к Мукдену.

Как только Красная Армия получила в своё распоряжение монгольский театр военных действий, идея будущего грандиозного стратегического плана разгрома Квантунской армии, который был разработан и осуществлён в августе 1945 г., начала витать в воздухе. Изменившееся военно-географическое положение на Дальнем Востоке, после ввода частей Красной Армии в МНР, предопределило основные направления ударов этого плана. Эти изменения сразу же почувствовали аналитики в генеральных штабах и наиболее осведомлённые журналисты и обозреватели крупнейших газет и журналов, внимательно следившие за событиями на Дальнем Востоке и исследовавшие силу и техническое оснащение Красной Армии.

В 1934 г. в Париже на русском языке был выпущен сборник статей «Проблемы». Авторы — офицеры и генералы Белой армии, жившие после Гражданской войны в эмиграции. В статьях сборника анализировалось военно-политическое положение Советского Союза, рассматривались возможные варианты войны с Японией. Военный конфликт с дальневосточным соседом считался в те годы вполне вероятным, и, естественно, опытные генштабисты, прошедшие школу Первой мировой и Гражданской, анализировали особенности будущего театра военных действий. Один из них — полковник Фёдор Махин, в статье «Стратегическая обстановка на Дальнем Востоке» считал, что основным районом военных действий в будущей войне России с Японией будет Забайкалье и примыкающий к его южной части район Восточной Монголии. Здесь, по мнению автора статьи, будут сосредоточены главные русские силы. Вторым по значению он считал Приморский район, который благодаря своей удалённости от тыла являлся самостоятельным районом. «Поэтому, — считал автор, — подготовка его к войне должна носить вполне законченный характер, то есть в нём должны быть заблаговременно сосредоточены и достаточные силы, и достаточные запасы…». В качестве вспомогательного он считал Приамурский район, который «будет служить ареной борьбы небольших войсковых групп за обладание путями сообщения, связывающими Забайкалье и Приморье», а также район Северной Кореи с портами Расин и Сейсин.

Если посмотреть на карты операции по разгрому Квантунской армии, опубликованные в советских военно-исторических трудах, то видно, что основной удар наносился Забайкальским фронтом из восточно-монгольского выступа через Хинган на Мукден. Встречный удар наносился из Приморья также на Мукден. И два вспомогательных удара наносились в бассейне реки Сунгари и по побережью Северной Кореи. Махин не только правильно определил направление главного и вспомогательного ударов в будущей войне, но и подчеркнул, что от исхода борьбы на забайкальском направлении будет зависеть окончательный результат второго русско-японского вооружённого столкновения. «Таким образом, Забайкальский район приобретает значение главного, а Приморский — второстепенного, то есть такого района, в котором возможен временный неуспех русского оружия, не влекущий за собой, однако, окончательного решения войны».

Исход будущей войны с Японией был предопределён русским офицером в Париже за десять лет до того, как стрелы ударов были нанесены на стратегические карты в Генштабе Красной Армии.

Примечания

1. РГВА. Ф. 37977. Оп. 2. Д. 283. Л. 6–7.

2. ГРУ. Дела и люди. С. 130.

3. РГВА. Ф. 37977. Оп. 2. Д. 283. Л. 8–9.

4. Там же. Л. 25–26.

5. Там же. Л. 43–44.

6. РГВА. Ф. 31811. Оп. 2. Д. 522. Л. 10.

7. Там же. Л. 14.

8. Там же. Л. 16.

9. Там же. Л. 17–19.

10. Там же. Л. 49.

11. РГВА. Ф. 4. Оп. 19. Д. 22. Л. 13–14.

12. Там же.

13. Там же.

14. РГВА. Ф. 4. Оп. 15. Д. 11. Л. 354.

15. РГВА. Ф. 4. Оп. 15. Д. 8. Л. 129–130.

16. Там же. Л. 181.

17. Там же. Л. 129–132.

18. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 413. Л. 81–83.

19. РГВА. Ф. 25871. Оп. 2. Д. 509.

20. Там же.

21. РГВА. Ф. 9. Оп. 29. Д. 286. Л. 30–32.

22. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 383. Л. 1.

23. Там же. Л. 2–5.

24. РГВА. Ф. 4. Оп. 19. Д. 16. Л. 15.

25. РГВА. Ф. 31811. Оп. 12. Д. 542.

26. РГВА. Ф. 33879, Оп. 11. Д. 4. Л. 11.

27. РГВА. Ф. 31811. Оп. 12, Д. 542. Л. 12.

28. РГВА. Ф. 4. Оп. 19. Д. 18. Л. 120.

29. РГВА. Ф. 9. Оп. 33. Д. 218. Л. 47–50.

30. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 432. Л. 1–5.

31. Там же. Л. 11.

32. РГВА. Ф. 37977. Оп. 5. Д. 453. Л. 6–7.

33. Там же. Л. 39–45.

34. Там же. Л. 46–58.

35. Там же. Л. 156–157.

36. Там же. Д. 413. Л. 84.

37. Там же. Л. 82.

38. Там же. Л. 83.

39. РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 1987. Л. 2–3.

40. Там же.

 

Глава четвертая. ПЕРВАЯ ПРОБА СИЛ — ХАСАН (1938 ГОД)

В ноябре 1937 г. в Генштабе был разработан очередной план развития и реорганизации РККА на третью пятилетку (1938–1942 гг.). В основу этого плана был положен принцип необходимости усиления ударной силы и оперативной маневренности РККА, для чего было решено увеличить развёртывание стрелковых войск, артиллерии и воздушных сил. Для увеличения подвижности сухопутных войск предусматривалось формирование крупных автомобильных соединений РГК оперативного назначения, дальнейшая модернизация тыла и оснащение тракторами войск и тыловых частей. Время было тревожное, угроза войны в Европе и на Дальнем Востоке была реальной, и в Генштабе план составляли с размахом, не стесняя себя в средствах. Учитывая разобщённость европейского и дальневосточного театров военных действий и невозможность в то время быстрого маневра крупными вооружёнными силами по Транссибирской магистрали, план разрабатывали раздельно по Западу и Востоку.

По плану развития общее количество — 96 стрелковых дивизий — сохранялось. Из них на Востоке предусматривалось иметь 22 дивизии, в том числе 10 кадровых стрелковых дивизий ОКДВА численностью по 10 000 человек (1). Это были единственные стрелковые дивизии РККА по численности приближённые к штатам военного времени. Они прикрывали приморское направление. При мобилизации на Востоке предусматривалось развёртывание 32 стрелковых дивизий. Состав конницы не менялся, и по плану развития на Востоке оставалось четыре кавалерийские дивизии усиленного состава по 6800 человек и одна кавалерийская бригада в составе 57 ОК в МНР (2). Численность танковых войск на Востоке по мирному времени предусматривалась в составе трёх легкотанковых бригад БТ, двух легкотанковых бригад Т-26, трёх отдельных танковых полков Т-26, трёх мотоброневых бригад в МНР, одной мотострелковой пулемётной бригады в составе танкового корпуса в Забайкалье. По военному времени количество бригад оставалось без изменений, танковые полки развёртывались в бригады, а из европейской части страны перебрасывались две тяжёлые танковые бригады РГК (3). Общее количество танковых бригад доводилось до 10, создавая абсолютное превосходство над частями Квантунской армии. В мирное время на Востоке имелось 20 автомобильных батальонов. Реорганизация автомобильных частей предусматривала создание в мирное время автомобильных полков. В военное время из двух автомобильных полков на Востоке должны были развёртываться две автомобильные бригады. Каждая бригада при перевозках могла поднять стрелковую дивизию численностью в 17 000 человек (4).

При распределении ВВС приоритет отдавался западному театру. Из 77 авиационных бригад с общим количеством 9385 самолётов на Западе было дислоцировано 53 бригады с 6762 самолётами и на Востоке 24 бригады с 2623 самолётами. В составе ВВС Востока имелось: 6 тяжелобомбардировочных (ТБ-3 и ДБ-3), 4 среднебомбардировочных (СБ), 6 легкоштурмовых и 5 истребительных бригад. В основу развития ВВС РККА по пятилетнему плану была положена перестройка всех авиачастей и тыла для увеличения подвижности и маневренности боевых частей. Все авиационные эскадрильи бригад должны были содержаться без хозяйственного аппарата, и для их обслуживания предусматривалось иметь авиабазы из расчёта по одной на каждый авиагарнизон. Количество авиабригад и самолётов в строю с учётом постепенной замены материальной части в мирное время для Востока предусматривалось увеличить до 38 и самолётов до 2864. Это увеличение должно было проводиться в 1938 г. В последующие годы эти цифры должны были оставаться неизменными до 1942 г. Очевидно, в Генштабе считали (к 1938 г.) достаточным такое количество частей и самолётов для достижения превосходства над авиацией Квантунской армии (5). В военное время на Востоке (включая ТОФ), развёртывались 42 авиабригады. Боевой состав ВВС на Востоке по плану развития мирного времени должен был быть следующим: бомбардировщики всех типов — 1683, истребители — 912 и разведчики — 269. Всего 2864 самолёта, что составляло 30 % ВВС РККА.

По мобилизационному плану 1938 г. численность войск первой очереди на Востоке определялась в 1 411 700 человек из общего количества 6 503 500 численности РККА военного времени. При этом в сухопутных войсках должно было быть — 1 014 900 человек, в ВВС — 108 800 человек. Численность ТОФ в военное время определялась в 101 200 человек (6). Мобилизационный план 1940 г. предусматривал увеличение численности отмобилизованной РККА до 7 327 900 человек. Из них на Востоке численность вооружённых сил увеличилась до 1 509 200 человек. Это были расчёты Генштаба в начале 1938 г. Естественно, что после хасанских событий и конфликта на Халхин-Голе эти цифры были пересмотрены и увеличены так же, как были увеличены средства подавления: артиллерия, авиация и танки.

Доклад «О плане развития и реорганизации РККА в 1938–1942 гг.» с грифами «Совершенно секретно. Особой важности» был подписан Ворошиловым и начальником Генштаба Шапошниковым и 29 ноября 1937 г. направлен Сталину. В этот же день с документом ознакомились члены Политбюро, и на первой странице доклада появились пометы: «За. И. Сталин, В. Молотов, Л. Каганович. К. Ворошилов 29 ноября 1937 г.». К докладу были приложены два проекта постановления Комитета Обороны при СНК СССР: «О численном составе РККА» и «О мобилизационном плане на 1938–1939 гг.». Оба проекта были в тот же день утверждены членами Политбюро. Впервые все эти документы были опубликованы и стали известны историкам и исследователям в 1998 г.

* * *

После утверждения пятилетнего плана развития РККА в Генштабе начали разрабатывать новый план мобилизационного развёртывания. В апреле 38-го Шапошников свёл воедино все генштабовские разработки и оформил их в виде «Записки о наиболее вероятных противниках СССР». Документ был настолько секретным, что его не доверили машинистке, и Шапошников написал его от руки в одном экземпляре. 24 марта 1938 г. с грифом «Совершенно секретно. Только лично» он был представлен Ворошилову. Рукописный экземпляр был написан на бланке: «НКО СССР. Начальник Генерального штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии». 31 страница записки были пронумерованы, прошнурованы и опубликованы, так же как и предыдущий документ, только в 1998 г. На документе две записи, которые говорят о том, как проходило его рассмотрение. «26 мая 1938 г. Маршал Советского Союза т. Блюхер полностью в части Дальнего Востока по приказанию народного комиссара ориентирован и записал задачи, группировки и все расчётные данные. Начальник Генштаба Б. Шапошников. Зам. начальника Генштаба К. Мерецков». И ещё одна запись: «Доложено на Главном Военном Совете 19 ноября 1938 г. по Дальнему Востоку. Начальник Генштаба Б. Шапошников» (7). Вот таким был документ, который определял мобилизационное развёртывание РККА на Востоке в начале 1938 г. Так же как и предыдущий документ, после хасанских событий и конфликта на Халхин-Голе он был в 1940 г. пересмотрен и заменён запиской об основах стратегического развёртывания вооружённых сил СССР на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 гг.

Как определялось Генштабом военно-политическое положение страны в начале 38-го? Записка начиналась с оценки ситуации: «Складывающаяся политическая обстановка в Европе и на Дальнем Востоке как наиболее вероятных противников выдвигает фашистский блок — Германию, Италию, поддержанных Японией и Польшей. Эти государства ставят своей целью доведение политических отношений с СССР до вооружённого столкновения». Но отмечалось и то, что в данное время Германия и Италия не обеспечили себе позиции свободных рук по отношению к СССР, а Япония ведёт напряжённую войну с Китаем и вынуждена расходовать на эту войну мобилизационные и военные запасы и нести большие денежные расходы (8).

Китайский фактор или «китайскую карту» хорошо понимали в Генштабе и учитывали то обстоятельство, что Япония глубоко и, главное, надолго увязла в этой стране, и это определяло её внешнюю политику по отношению к другим странам, в том числе и к СССР. Учитывался и союз между Германией и Японией, и взаимозависимость внешней политики этих стран: «Если бы Япония в войне с Китаем даже понесла чувствительный урон, всё же, в случае вооружённого конфликта в Европе между фашистским блоком и СССР, Япония будет этим блоком вынуждена к войне с СССР, так как в дальнейшем её шансы на осуществление захватнической политики на Дальнем Востоке будут всё больше и больше проблематичны». Вывод из этих рассуждений был однозначным — возможная война на два фронта с крупнейшими державами мира: «Таким образом, Советскому Союзу нужно быть готовым к борьбе на два фронта: на Западе против Германии и Польши и частично против Италии с возможным присоединением к ним лимитрофов и на Востоке против Японии» (9).

Второй раздел документа «Вооружённые силы вероятных противников» давал цифровой материал о численности вооружённых сил возможных противников, их техническом оснащении и количестве танков и самолётов. Там же указывались те силы, которые могут быть выставлены против Советского Союза в случае вооружённого конфликта как на Западе, так и на Востоке. Характерным для этой записки, как и для аналогичных документов, разработанных в 1940 г., было значительное завышение численности вооружённых сил Германии, Польши и Японии, которые они могли бы выставить против нас в случае войны. Вооружённые силы Японии Генштаб, очевидно на основании данных военной разведки, определял в начале 38-го в 43 пехотные дивизии, 4 охранные бригады, 5 кавалерийских бригад, 4 мотомеханизированные бригады — всего танков 1553 и самолётов сухопутной авиации — 1420. Считалось, что в случае вооружённого столкновения с СССР Япония вынуждена будет большую часть своих вооружённых сил направить в Северную Маньчжурию. Предполагалось, что в этом случае широкомасштабные военные действия в Китае будут свёрнуты и там останется для ведения ограниченных военных действий или даже только для оккупации занятых областей от 10 до 15 пехотных дивизий. Поэтому, по подсчётам аналитиков Генштаба, в Северной Маньчжурии и Корее, а также в экспедициях на Сахалин и Камчатку можно ожидать от 27 до 33 пехотных дивизий, 4 охранных и 3 кавалерийских бригад, 2827 орудий, 1400 танков и 1000 самолётов сухопутной авиации (10).

Рассматривались в записке и вероятные оперативные планы противника. При этом отмечалось, что: «Документальными данными об оперативных планах, как по Западу, так и по Востоку, Генеральный штаб РККА не располагает». Поэтому для Востока основное направление действий японской армии в случае войны с СССР определялось в Генштабе с учётом активного железнодорожного строительства в Маньчжурии. Направление строительства новых железнодорожных линий определяло и направление ударов японской армии. В записке отмечалось, что к началу 38-го японское командование держит в Маньчжурии и Корее до 12 пехотных дивизий, 700 танков и 500 самолётов. Не затрагивая китайского фронта, японское командование может перебросить из метрополии ещё 11 пехотных дивизий. Всего в Маньчжурии и Корее может быть сосредоточено 23 пехотные дивизии. Для ведения решительных операций против СССР этих сил было недостаточно и поэтому из Китая нужно было перебрасывать к советским границам не менее 10 пехотных дивизий. В записке отмечалось, что если проанализировать железнодорожное строительство и строительство аэродромной сети в Маньчжурии, то можно ожидать направление главного удара японской армии на приморском и иманском направлении, а также и на благовещенском. Учитывалось также и занятие японской армией Калгана и Баотоу в Северном Китае. Из этого района было удобно вести наступление против МНР подвижными частями при поддержке 1–2 пехотных дивизий. Предполагалось также, что японские войска будут вести в Западной Маньчжурии активную оборону, используя для прикрытия Большой Хинганский хребет. Считались также весьма вероятными частные операции по высадке десанта как на материк в Приморье, так и на Камчатку, а также действия из Южной части Сахалина на Север (10).

В Генштабе предполагали, что первый эшелон в 12 пехотных дивизий, находившийся в начале 38-го в Маньчжурии и Корее, слаб для начала активных действий в случае войны, и считали, что попытка японского командования сразу же двинуть их через границу не исключается. Для противодействия частям Кванту некой армии стрелковые дивизии Приморской группы ОКДВА содержались по штатам близким к штатам военного времени, и находились в состоянии боевой готовности. Срок же общего сосредоточения всех 33 пехотных дивизий оттягивался до 22–25 дня с начала войны. Если принять во внимание возможность воздействия на перевозку японских войск из Японии в Корею и Маньчжурию советской авиации и подлодок ТОФа, то сроки сосредоточения значительно увеличивались.

Задачи, которые ставились Красной Армии, были определены следующим образом: «Основной задачей РККА в предстоящем вооружённом столкновении должно быть нанесение решительного поражения противникам как на Западе, так и на Востоке. Стратегическое развёртывание на два фронта необходимо считать основным. Главные противники и главный театр военных действий на Западе, поэтому здесь должны быть сосредоточены и главные наши силы. Однако на Востоке против Японии должны быть назначены такие силы, которые гарантировали бы нам превосходство и успех в Северной Маньчжурии…» (11). Вот такой была основная задача стратегического развёртывания для Востока. В Москве не сомневались, что в случае войны на Западе Япония выступит. И хотя Западный фронт был главным фронтом — мы не считали нужным обороняться на Востоке до победы над Германией, Польшей и их возможными союзниками. Очевидно, в Кремле, в кабинете Сталина, и в Наркомате обороны считали, что РККА в 1938 г. достаточно сильна для того, чтобы, воспользовавшись выступлением Японии на стороне своего европейского союзника:, нанести империи сокрушительный удар в Маньчжурии, взяв реванш за поражение в Русско-японской войне. Для этого и создавалась на Востоке мощная военная группировка.

Основной задачей стратегического развёртывания на Востоке являлось нанесение решительного поражения японским силам в Северной Маньчжурии и удержание за собой побережья Тихого океана, Сахалина и Камчатки. Удержание Приморья также было признано обязательным при любых обстоятельствах. Поэтому Приморская группировка не ослаблялась, особенно учитывая угрозу её левому флангу со стороны японских дивизий, находящихся в Корее. Основной удар должен был наноситься из Забайкалья вдоль западной ветки КВЖД. Удар с благовещенского направления затруднялся переправой через Амур, а затем преодолением Малого Хингана. Однако с преодолением этих рубежей наступление на этом направлении способствовало бы продвижению из Забайкалья и выходу частей Красной Армии в район Цицикара. Наступательные операции в бассейне Сунгари по географическим условиям должны были иметь вспомогательный характер и являться связующими между операциями на благовещенском и приморском направлениях. Основной вывод, который был сделан в плане стратегического развёртывания: «Появление наших крупных сил в Нони-Сунгарийской равнине, в районе Цицикара и южнее, в сочетании с наступлением от Благовещенска, создаёт наиболее выгодное для нас положение, заставляя отказаться японское командование от атак на приморском направлении». Театр МНР считался плацдармом, который прикрывал с юга железнодорожное сообщение с Восточной Сибирью, и поэтому приобретал особое значение. Кроме того, он был выгоден для наступления в обход с юга Большого Хинганского хребта. Поэтому считалось, что необходимо обратить особое внимание на удержание за нами территории МНР (12).

Вот такая была «оборонительная» стратегия на Востоке — вперёд на маньчжурскую равнину, на Цицикар и южнее. А там и до Харбина и Мукдена недалеко. В общем, план стратегического развёртывания во многом предвосхищал план разгрома Квантунской армии, который был разработан в Генштабе летом 1945 г.

Для осуществления этого плана считалось необходимым развернуть на Дальнем Востоке, в Забайкалье и в МНР 40 стрелковых дивизий, одну горнострелковую дивизию на Сахалине, 8 отдельных стрелковых полков, 5 кавалерийских дивизий, 7 танковых бригад, 3 бронебригады (в МНР) — всего 3748 орудий и 3525 танков. Самолётов, вместе с морской авиацией флота — 2898, из них бомбардировщиков 1524, истребителей 958, разведчиков 457. По армиям и направлениям эта группировка должна была иметь: 57-й особый корпус — 3 стрелковые дивизии, одна кавалерийская бригада, одна танковая бригада, 3 броне-бригады и 100 самолётов. На главном Забайкальском направлении — 14 стрелковых дивизий, 2 кавалерийские дивизии, 2 танковые бригады и 682 самолёта. На благовещенском направлении — 7 стрелковых дивизий, одна танковая бригада. На усть-сунгарийском направлении — 4 стрелковые дивизии, одна танковая бригада и 1012 самолётов. И на приморском направлении — 10 стрелковых дивизий, 2 кавалерийские дивизии, 2 танковых бригады и 515 самолётов. Резерв на забайкальском направлении — 2 стрелковые дивизии (13).

В плане отмечалось, что наше превосходство в авиации позволит замедлить сосредоточение японских сил на приморском и благовещенском направлениях. Основная оценка плана формулировалась следующим образом: «…если мы вступим в войну до окончания полного сосредоточения японской армии, то наше превосходство в авиации и танках позволит нам, не ограничиваясь активной обороной, вести короткое наступление на Забайкальском, Благовещенском и Приморском направлениях. С сосредоточением большой части наших сил, что примерно определяется 45 днями, мы можем уже перейти к решительным действиям в Северной Маньчжурии к северу от линии Таонань — Гирин…» (14). План был наступательным, и это было естественно при том соотношении сил, которое было достигнуто на Востоке в начале 38-го. Никто не будет держать оборону по Амуру и Уссури, имея общее численное превосходство и абсолютное превосходство в средствах подавления: артиллерии, авиации и танках.

Военно-воздушным силам РККА, учитывая их превосходство, ставились обширные задачи. Авиация должна была быть всюду, везде поспевать, всех поддерживать, на всех нападать. Среди задач, которые ей ставились в Москве, была борьба с авиацией противника, удары по морским сообщениям японцев с Северной Маньчжурией и по корейским портам: Расин, Сейсин, Гензан, нарушение перевозок из Харбинского, Цицикарского и Мукденского железнодорожных узлов на север, запад и восток (то есть бомбардировка этих узлов). В задачу ВВС входила и атака крупных японских частей, сосредоточенных против Приморской и Благовещенской групп войск, и действия совместно с наземными войсками ЗАБВО и ОКДВА, а также атака японского флота и морских транспортов при их намерении бомбардировать наши берега или высадить на них десант. Ну и более мелкие задачи — поддержка наших частей на Нижнем Амуре и на Сахалине и действия по сосредотачивающимся на южных и восточных границах МНР японских частях. Особо подчёркивалось в плане, что по особому указанию из Москвы нужно было нанести бомбовые удары по метрополии Японии (15). В общем, действия ВВС предусматривались во всех возможных случаях и на всех направлениях от Сахалина до южных границ МНР. Реально ли было выполнение таких обширных задач в случае войны? На бумаге всё выглядело гладко. А на деле через год военный конфликт на Халхин-Голе потребовал напряжения всех сил авиации и присылки воздушных асов из Москвы. Так что можно не сомневаться, что в случае возникновения полномасштабного конфликта на огромных пространствах от МНР до Владивостока действия советской авиации выглядели бы не так, как они были запланированы в директиве.

Задачи для ТОФа, несмотря на его малочисленность и слабость по сравнению с военно-морским флотом Японии, также планировались очень обширными. При этом ввиду полного отсутствия крупных надводных кораблей основные действия возлагались на авиацию флота и подводные лодки. В директиве указывалось, что ТОФу должны быть поставлены задачи по обороне берегов от Владивостока до Советской Гавани, а также оборона Камчатки. Предусматривались удары подводными лодками и авиацией по морским сообщениям в Японском море и дежурство подлодок у корейских портов и портов японских островов. Морская авиация должна была совместно с сухопутной авиацией и подлодками наносить удары по военно-морскому флоту и транспортам с войсками. Флот также должен был обеспечивать левый фланг Приморской группы у залива Посьет. В общем, те же задачи, что и у воздушных сил. Везде поспеть и везде напасть независимо от того, хватит ли на это сил.

В директиве отмечалось, что: «Назначение усиленных войск и Забайкалья требует в то же время мероприятий по быстрому их сосредоточению, для чего представляется необходимым усиление пропускной способности двухколейного движения на Амурской железной дороге, а также укладка второй колеи на Маньчжурской ветке. Необходимо для питания войск в МНР быстрое окончание железной дороги Улан-Удэ — Улан-Батор и продолжение узкоколейной дороги от Соловьёвское до Баин-Тумень» (16). Следует отметить, что строительство этих железнодорожных линий в МНР так и не было завершено ни в 38-м, ни в 39-м гг. И питание войск 1-й Армейской группы легло на плечи многочисленных автомобильных батальонов.

Директива по стратегическому развёртыванию, разработанная и утверждённая весной 38-го, была первым документом, который был опубликован в открытой печати. В нём впервые было сформулировано понятие «вооружённые силы Востока», включавшее в себя войска ЗабВО, ОКДВА и 57 ОК, и определявшее цели и задачи этих вооружённых сил в случае войны с Японией. Такой же комплексный подход к военному планированию на Востоке Генштабом в 1940-м и летом 1945 гг., когда в Москве разрабатывали план разгрома Квантунской армии. Был ли разработан такой же комплексный план на вторую пятилетку (1933–1937 гг.)? Автор считает, что это было вряд ли сделано. Не было тогда монгольского театра, ОКДВА не разделилась, а самое главное, не было ещё у страны тех сил, которые были в начале 38-го. Военно-промышленный комплекс развивался во второй пятилетке и только к началу третьей он мог дать армии и стратегам Генштаба всё то, что было необходимо для планирования будущей войны с Японией.

Перебежчики

1938 г. был богат на перебежчиков из Советского Союза. Вакханалия террора, убийств, фальсифицированных процессов и внесудебных расправ, развязанная Сталиным, должна была способствовать появлению людей, которые свободу и личную безопасность предпочли Лубянскому подвалу и пуле в затылок.

Поэтому неудивительно, что из страны бежали. Но если в Европе перебежчики, или, как их тогда называли, «невозвращенцы», были разведчиками (Кривицкий, Рейс, Орлов) или дипломатами (Бармин, Беседовский), то на Дальнем Востоке через границу бежали командиры армии и НКВД. В истории известны пока только двое дальневосточников, перебежавших к японцам: майор Фронт и комиссар госбезопасности 3-го ранга Люшков. О Люшкове писали много после 1989 г., а фамилию Фронта скупо упоминали в мемуарах без каких-либо подробностей перехода границы и содержания его показаний.

29 мая 1938 г. начальник артиллерии 36-й мотострелковой дивизии майор Фронт Герман Францевич сел в автомобиль и отправился в одну из частей дивизии. Дивизия дислоцировалась у монголо-маньчжурской границы, и при разбросанности частей попасть из одной части в другую можно было только на колёсах. Но до нужной части майор не доехал, а свернул в сторону границы, через которую благополучно переправился. Заблудиться он не мог. Местность была ровная как стол, а Фронт был опытным командиром, отлично владевшим картой и компасом. На той стороне его радушно приняли, доставили в ближайший разведотдел, и майор, придя в себя после рискованного путешествия, начал давать показания.

Фронт окончил Военную академию имени Фрунзе, потом служил в штабе дивизии в Чите, затем отправился в МНР, где и продолжал службу. Вынужден был убежать через границу, предполагая, что «станет жертвой усмирительной работы» (так в тексте показаний), и зная, что его рано или поздно возьмут из-за его немецкой фамилии, а тогда это было возможно. Были у него и разногласия с комиссаром дивизии, а это также было тогда чревато печальными последствиями. Офицером он был информированным, знал многое и о войсках ЗабВО, и о частях 57-го ОК. И, конечно, во время многочисленных допросов в японской разведке выложил всё, что ему было известно. Японская разведка получила отличную возможность перепроверить и уточнить имевшуюся у неё информацию о советских войсках на Дальнем Востоке и особенно на территории МНР, знании монгольского плацдарма, который, как показали события 1945 г., имел решающее стратегическое значение в случае войны с Японией.

Интересна судьба показаний Фронта. Всё, что он выложил сотрудникам разведотдела японского генштаба, а его, очевидно, допрашивали в Токио, было переведено на японский язык и издано в виде отдельной брошюры, которую разослали в штабы пехотных дивизий для ознакомления (17). В июле 39-го во время сражения у горы Баин-Цаган на Халхин-Голе была разгромлена 23-я дивизия генерал-лейтенанта Камацубара, кадрового разведчика и бывшего военного атташе в Москве. При разгроме дивизии он бежал, бросив офицеров, солдат и штабные документы. После халхингольских боёв все захваченные документы были разобраны в разведотделе. Показания Фронта перевели на русский язык и представили начальнику штаба 1-й армейской группы комбригу Гастиловичу. Комбриг распорядился ознакомить с показаниями сотрудников штаба (на сопроводительном письме 8 подписей), и все документы были сданы в архив. После рассекречивания показания перебежчика и та информация, которую он выдал японской разведке, перестали быть государственной тайной (18).

Что же рассказал Фронт и что могла узнать японская разведка о наших войсках на Дальнем Востоке? Он сообщил, что в августе 37-го из ЗАБВО на территорию МНР была переброшена мощная группа подвижных войск в составе 36-й мотострелковой дивизии, 6-й механизированной бригады, трёх мотоброневых бригад, двух кавалерийских полков, одной авиабригады и других частей. Эта группа, численностью более 30 тысяч человек, была организована в 57-й особый корпус с дислокацией частей в Улан-Баторе и восточных районах республики. Численность, нумерация корпуса и дислокация частей были указаны им абсолютно точно. Правильно он указал и на то, что корпус подчинялся Москве, а 36-я дивизия была механизирована летом 1937 г. Он говорил и о том, что в безлюдной и пустынной местности Дзамин-Удэ расположена крупная группа советских войск численностью свыше 7000 человек и 1500 автомашин. Группа прикрывается с воздуха — в этом районе имеется аэродром. Верно была указана и дислокация других частей корпуса. 36-я дивизия в районе Саин-Шанда, механизированная и мотоброневые бригады в Ундурхане, различные части и штаб корпуса в Улан-Баторе. Места нахождения складов и аэродромов были нанесены на японские штабные карты также по его показаниям. Бомбардировочная авиация Квантунской армии получила новые цели для бомбардировок в случае военного конфликта и использовала эту информацию во время боёв на Халхин-Голе. В общем, японская разведка узнала о 57-м корпусе практически всё. Конечно, что-то ей было известно и до этого. Агентуру в МНР она имела, а полностью скрыть ввод крупной группировки войск на территорию другой страны было невозможно, особенно учитывая то, что вводились десятки тысяч людей и тысячи машин. Артиллерийский майор подтвердил ранее имевшуюся в японском разведотделе информацию и существенно её дополнил.

Абсолютно точно (проверено автором по архивным документам) сообщил Фронт и о численности и дислокации войск ЗАБВО. Две кавалерийские дивизии, две стрелковые дивизии, механизированный корпус и все пять авиационных бригад. Не забыты были танковые и артиллерийские школы и дислокация пограничных отрядов. Даже о такой совершенно секретной операции, судя по архивным документам, как передислокация 93-й стрелковой дивизии из Иркутска в Читу на место выбывшей 36-й дивизии, ему было известно, и он сообщил об этом японской разведке. Очень подробно в показаниях он говорил об организации, численности и вооружении 36-й дивизии. И неудивительно, в штабе дивизии работал долго и в военных делах после академии разбирался хорошо.

Наиболее полную информацию японской разведке он передал об артиллерийском вооружении частей округа и частей 57-го корпуса. Профессиональный артиллерист хорошо знал своё дело. Типы и количество орудий, калибры и количество боеприпасов — этими цифрами забито несколько страниц его показаний. Для японской разведки это была подробная картина оснащения боевой техникой (винтовки, пулемёты, орудия) как частей округа, так и частей корпуса. Таково содержание захваченного и переведённого документа. Информация была правдивой и ценной, хотя в некоторых вопросах Фронт признавал свою некомпетентность. Но несмотря на то что о чём-то он и не мог сказать, выданная им информация имела для японской разведки большое значение. И не только цифровые данные, но и его рассуждения о возможных действиях советских войск в Монголии. В частности, он обратил внимание японского командования на возможные действия на монгольском театре таких специфических соединений, как мотоброневые бригады, на вооружении которых были только бронеавтомобили. В своих показаниях он отмечал, что «бронебригады, имея большую маневренную силу и поворотливость по сравнению с кавалерией, по значимости и способам использования имеют большие преимущества по сравнению с кавалерией и могут маневрировать на больших расстояниях. Их боевая сила соответствует кавдивизии. Бронебригада по сравнению с танковой бригадой не имеет большой ударной силы, поэтому используется её маневренность, и употребляется она главным образом для окружения, обхода, расстройства тыла и т. д.» (19). Через год во время боёв на Халхин-Голе эти бригады действовали на флангах и замкнули кольцо окружения вокруг группировки японских войск.

* * *

После кровавой чистки высшего командного состава РККА в 37-м от Военного Совета при наркоме обороны почти ничего не осталось. Немногочисленные, оставшиеся в живых члены этого совещательного органа при Ворошилове уже не имели никакого значения. И хозяин кремлёвского кабинета решил создать новую структуру — Главный Военный Совет (ГВС). Эта организация должна была быть более компактной, иметь более высокий статус, а главное, быть более компетентной и авторитетной. На заседаниях ГВС в 1938 г. почти всегда присутствовал Сталин и те решения, которые там принимались, всегда имели резолюцию генсека. Естественно, что для Ворошилова очередной протокол с текстом решения ГВС и с визой Сталина в верхнем левом углу: «За. И. Ст.» имел силу приказа, подлежащего немедленному исполнению. В Генштабе, также в соответствии с протоколом, сразу же начиналась разработка необходимых директив. Летом 38-го на заседаниях ГВС обсуждалось, в первую очередь, положение в пограничных военных округах. Командующие Ленинградского, Белорусского и Киевского военных округов в присутствии Сталина докладывали о состоянии войск и выдвигали разработанные в штабах округов предложения по улучшению организационной структуры войск, увеличению их численности и усилению боевой техники в частях округа.

В конце мая дошла очередь и до ОКДВА. 28 мая в Кремле началось обсуждение вопросов, связанных с дальнейшим усилением войск ОКДВА. Обстановка была тревожная, и меры по усилению войск Дальнего Востока принимались с учётом возможного ухудшения взаимоотношений с Японией. Дальнейшие события в июле — августе показали, что программа усиления ОКДВА была принята своевременно. Заседали четыре дня (28–31 мая) и, пожалуй, это было самое длинное заседание ГВС. Присутствовали: Ворошилов, Сталин, Молотов, Федько, Мехлис, Щаденко, Будённый, Шапошников, Кулик, Локтионов, Павлов. Доклад делал Блюхер. После обсуждения доклада ГВС принял решение продолжить оборонительное строительство на Дальнем Востоке. Было решено построить Иманский укреплённый район (УР), чтобы не допустить форсирования крупными силами противника Уссури в районе Имана, Шуфанский УР для прикрытия ворошиловского направления и Посьетский УР для прикрытия направления на Посьет. Год был 38-й, денег было много и на развитие РККА их не жалели. Это в конце 20-х в Наркомате считали каждый миллион, а сейчас только на строительство трёх УРов выделили 156 миллионов (20). Было также решено предусмотреть возможность базирования частей ВВС на северных аэродромах. Для этого предусматривалось строительство на Сахалине (северная часть), в низовьях Амура и по восточному побережью Приморья 20 полевых аэродромов для сухопутной и 6 аэродромов для морской авиации (21).

Было также решено просить Комитет Обороны утвердить переименование ОКДВА в Дальневосточный Краснознамённый фронт (ДК фронт), а Управление армии переименовать в «Управление фронта». Приморская группа войск переименовывалась в 1-ю Армию ДК фронта. Управление группы переформировывалось в «Управление 1-й Армии». Управление 18-го стрелкового корпуса должно было быть развёрнуто в «Управление 2-й армии». Управление 20-го стрелкового корпуса развёртывалось в армейскую группу со штабом в Биробиджане и именовалось «Хабаровская группа» (22). Большое внимание было сосредоточено на усилении ВВС и бронетанковых войск. К этому времени на вооружение начали поступать новейшие дальние бомбардировщики ДБ-3. Этими, первоклассными по тому времени, самолётами начали перевооружаться авиационные полки ОКДВА. ГВС решил создать отдельную авиационную бригаду в составе: 14-го авиационного полка ДБ-3, расположенного в районе реки Даубиха, и 10-го авиационного полка ТБ-3 из состава ТОФ, расположенного в Воздвиженке. Этот полк в 1939 г. перевооружался на ДБ-3. В Хабаровске и Куйбышевке было решено сформировать по одному авиационному полку ДБ-3. Назначение бригады и полков — выполнение особых оперативных фронтовых задач (23). Под этой формулировкой подразумевались дальние рейды к японским островам. Имевшиеся в составе ОКДВА две смешанные танковые бригады (2-я и 23-я) реорганизовывались в три бригады: две — вооружённые танками Т-26, и одну — вооружённую танками БТ. Численность каждой бригады устанавливалась в 3500 человек.

Особое внимание было уделено обороне побережья Приморского края. Во Владивостоке, Шкотово и в заливе Ольги было решено сформировать по одной стрелковой бригаде численностью по 5700 человек. Для обороны Сучана формировалась 79-я горнострелковая дивизия по штатам военного времени численностью 14 147 человек, а район Советской Гавани должен был оборонять отдельный горнострелковый полк. Для руководства этими войсками предусматривалось формирование управления 59-го стрелкового корпуса. ГВС постановил: «К реорганизации всех частей приступить с I июля 1938 г. и полностью её закончить к 1 июня 1939 г.» (24). Не была забыта и артиллерия. Формирование четырёх тяжёлых корпусных артиллерийских полков было решено перенести на 1938 г. вместо 1939–1940 гг., а из европейской части страны на благовещенское направление перебрасывался 114-й полк АРГК.

Создание оборонительных рубежей в Приморье было основной задачей. Но при этом в Москве не забывали и о Камчатке. Этот огромный полуостров имел стратегическое значение для обороны всего Дальнего Востока. Кто владеет Камчаткой, тот владеет и Сахалином. А кто владеет северным Сахалином, тот владеет и устьем Амура, и всем восточным побережьем Приморья. Эту истину хорошо понимали в Москве и обороне полуострова придавали серьёзное значение. Естественно, что в начале 30-х, когда не было никакой береговой обороны около Владивостока, говорить об обороне далёкой Камчатки не было смысла. Но в 1938 г. обстановка изменилась, и проблема обороны полуострова приобрела исключительное значение. Особенно если учитывать, что в случае вооружённого конфликта с островной империей могущественный японский флот обязательно появится у берегов полуострова с десантными частями морской пехоты. А противопоставить ему до конца 30-х было нечего.

Но к 1938 г. обстановка изменилась. Возможностей стало больше, и обороне полуострова начали придавать серьёзное значение. Первые мероприятия были зафиксированы в протоколе № 8 ГВС. В одном из пунктов постановления было записано: «…6. На Камчатке сформировать горнострелковую дивизию численностью 6500 человек». Для противодействия японскому флоту было предложено просить Комитет Обороны (КО) передислоцировать на Камчатку один дивизион подлодок ТОФ (25). В июне 1938 г. на одном из своих заседаний ГВС принимает постановление «Об усилении обороноспособности полуострова Камчатка». ГВС просил правительство утвердить формирование в 1938–1939 гг. на Камчатке одного корпусного управления. Предлагалось также сформировать и в 1938–1939 гг. перебросить на Камчатку одну стрелковую дивизию. Намечалось также строительство в районе Петропавловска, Елизово оперативного аэродрома на одну тяжёлую авиационную бригаду и строительство шоссейной дороги Петропавловск — Усть-Камчатск протяжённостью около 700 км. На оборонительное строительство на Камчатке отпускались десятки миллионов рублей (26).

Выполнение всех намеченных мероприятий для войск Дальнего Востока увеличивало их численность почти на 100 тысяч человек и выходило за рамки общей численности РККА, которая была установлена правительством в конце 1937 г. Поэтому ГВС постановил: «В связи с намеченным усилением войск ДК фронта и реорганизацией войск на морском побережье увеличить численность РККА на 76 820 человек сверх нормы, установленной постановлением правительства от 29.11.37 г.» (27). Протокол подписали: Председатель ГВС Ворошилов и секретарь Мерецков. Сталин внимательно ознакомился с документом и в верхнем левом углу поставил свою резолюцию: «За. И. Ст.»

* * *

В июле 1938 г. ГВС рассматривает вопрос о состоянии 57-го Особого корпуса и мероприятия по усилению боевой готовности его войск. Прошло девять месяцев после ввода войск РККА на территорию МНР, и командующий корпусом Конев в своём докладе, представленном ГВС, должен был подвести итоги того, что было сделано за это время. Зная, что Сталин будет на заседании и познакомится с докладом, Конев в полной мере использовал эту возможность для выражения своих верноподданнических чувств генсеку и наркому, цитируя в докладе выдержки из директивы, которую Сталин послал в Читу в августе 37-го. Он писал: «Во всей своей работе весь личный состав корпуса руководствуется этой директивой т. Сталина как основным руководящим и организующим документом в нашей партийной, военно-политической работе, боевой подготовке и всей жизни корпуса». Дальше — больше: «За 10 месяцев пребывания в МНР корпус вырос в мощное мотомеханизированное броневое соединение, обладающее мощными средствами удара и маневра, и в любую минуту готов выполнить с честью боевую задачу, поставленную нашим Правительством, Вождём великим тов. Сталиным и Наркомом обороны т. Ворошиловым. Весь личный состав сплочён вокруг партии Ленина — Сталина, вокруг Правительства СССР, вождя, друга и учителя Великого т. Сталина и Наркома обороны т. Ворошилова. Корпус ждёт и готов выполнить Ваш приказ по разгрому любого врага, угрожающего нашей Родине» (28).

Отдав дань на первой странице партийной риторике, Конев переходит к сухим фактам и цифрам. Летом 38-го в состав корпуса входили: 36-я мотострелковая дивизия, механизированная бригада, две мотоброневые бригады (? — я и отдельная), мотоброневой полк, два авиаполка и зенитный дивизион. Подвоз из Советского Союза всего необходимого обеспечивали 9 автомобильных батальонов. Общая численность — 33 125 человек, боевых машин — 567, самолётов — 87, колёсных машин — 6288. Корпус, обладая этими мощными средствами, был способен решать самостоятельные оперативные задачи. Конев в докладе давал оценку оперативным возможностям корпуса: «В создавшейся военно-политической обстановке на Дальнем Востоке, пребывание корпуса в МНР является серьёзным фактором предостережения агрессорам и имеет большую и благоприятную перспективу в конкретной обстановке, сложившейся на Дальнем Востоке, в связи с затянувшейся войной японских захватчиков против китайского народа» (29). Наличие частей корпуса в восточной части МНР исключало возможность использования территории республики японскими войсками для выхода в тыл частей китайской армии, которые держали фронт против японской оккупационной армии в Китае.

Конев в докладе сообщал о положении в частях корпуса. Репрессии 1937–1938 гг. выбили из его рядов 170 человек. Из них 58 человек старшего и среднего комсостава. Из 170 человек 126 были осуждены. Но командир корпуса считал, что этого было недостаточно, отмечая в докладе: «Однако эта очистительная работа, как показали факты последнего времени, ещё не закончена и требует дальнейшего выкорчёвывания вражеских недобитков и корней» (30). По основным частям корпуса, судя по докладу, было сменено командование. Командир 36-й мотострелковой дивизии комбриг Емлин и комиссар дивизии полковой комиссар Сизов приказом наркома были освобождены от должностей и исключены из партии. 32-я механизированная бригада (Особая бригада) Фекленко была взята из состава 11-го механизированного корпуса: «…где банда чайковских и других особо много навредила в части разложения кадров и вредительства в технике. Уже на марше от Улан-Удэ до Чойрена в бригаде было более 300 аварий» (31). Это писалось в докладе в 38-м. Но 7 сентября 1937 г. тот же Конев в докладе Фриновскому писал, что на трассе от Улан-Удэ до Улан-Батора протяжённостью в несколько сот километров было всего три серьёзные аварии. Все остальные машины бригады отправились дальше на Чойрен. Когда врал будущий маршал? Очевидно, при составлении доклада в 38-м. Осенью 37-го переброска такой группировки войск в МНР была под пристальным вниманием, и скрыть 300 аварий было не только невозможно, но и очень опасно — своя шкура дороже. Ну а в 38-м надо было показать бдительность, тем более что на арестованных можно было валить все мыслимые и немыслимые грехи.

Конечно, за 10 месяцев пребывания в такой стране, как МНР, невозможно было создать нормальную структуру для более чем 30-тысячной группировки с огромным количеством техники. Для того чтобы обеспечить существование в голой монгольской степи нужно было строить и строить: дороги, линии связи, колодцы, казармы, дома, склады и укрытия для техники, аэродромы и всё необходимое для дислокации авиационных частей. И конца и края этому строительству не было даже в перспективе. Тем более что ввод в МНР был чистой импровизацией. Туда гнали из Забайкалья всё, что было под рукой, не думая о последствиях, — главное, ввести войска до 9 сентября, дня осуществления «заговора» и «ввода» японских войск на территорию республики. Переименовывая группу усиления МНРА в особый корпус, в Генштабе, очевидно, смутно представляли его дальнейшие задачи и что он будет делать в случае военного конфликта с Японией.

Естественно, что все эти вопросы Конев ставил в своём докладе. В выводах доклада он отмечал, что монгольский театр военных действий на сегодняшний день далеко ещё не подготовлен, поэтому: «За истекший период пребывания корпуса в МНР Генштаб РККА не дал почти никаких указаний по подготовке театра военных действий исходя из дальнейших задач корпуса». Отмечал он и то, что: «Организация тыла для корпуса на случай войны со стороны Генштаба и Военного совета ЗабВО на сегодняшний день чёткого разрешения не получила», поэтому этим организациям срочно нужно дать указания по организации тыла на военное время. И как основной вывод в докладе отмечалось: «Необходимо решить принципиально вопрос, входит ли МНР в театр военных действий Забайкалья или это будет самостоятельный театр военных действий, руководимый Генштабом…» (32). От решения этого вопроса зависели все дальнейшие мероприятия в Монголии — у кого просить необходимые силы и средства — у Читы или у Москвы.

И в конце этого солидного (на 60 страниц) доклада опять то, с чего доклад и начинался: «При комплектовании корпуса вражеское руководство ЗабВО не пожалело усилий, чтобы сплавить сюда немало гамарнико-булинских последышей, участников военно-фашистской контрреволюционной организации, шпионов, диверсантов, предателей социалистической родины. С первых же шагов их пребывания в МНР и началом устройства парторганизации и политаппарату пришлось заниматься выкорчёвыванием вредительства и его последствий начиная с Таирова, Вайнера, Шипова, Покалн, затем Прокофьева, Стельмашко и других» (33). Вот такая концовка доклада, чтобы обратить на себя внимание и показать свою лояльность и преданность. И это удалось. Будущий маршал счастливо избежал репрессий и сделал перед войной блестящую карьеру.

* * *

21 июля 1938 г. на очередном заседании ГВС (протокол № 15) был заслушан доклад Конева. Присутствовали: Ворошилов, Сталин, Щаденко, Шапошников, Кулик, Павлов, Локтионов, Будённый, Мерецков. После доклада и выступлений в протоколе было записано, что ГВС отмечает значительное укрепление боевой готовности частей Особого корпуса, большую работу, которая была проделана по устройству в МНР и сохранению в боеспособном состоянии материальной части, а также в подготовке и освоении театра военных действий в МНР. Доклад произвёл впечатление, и деятельность командования корпуса во главе с комкором была оценена положительно.

Наиболее тяжёлое положение в корпусе было с кадрами комсостава. Конев отмечал в докладе, что из 3359 человек старшего и среднего комсостава высшее военное образование имели только 75 человек. Продолжавшиеся репрессии привели к тому, что многие командные должности даже высшего звена были вакантны. Поэтому обратились к Москве за помощью — дать надёжный, то есть проверенный НКВД командный состав, чтобы заполнить вакантные места на высших должностях корпуса. ГВС принял постановление: «К 25 августа 1938 г. полностью укомплектовать корпус начсоставом, назначив: заместителя командира корпуса, начальника политотдела и его заместителя, заместителя начальника штаба корпуса, начальника ВВС и автобронетанковых частей, НО-1, командира кавбригады, двух помощников командиров бригад по техчасти, а также 58 политработников и 33 человека инженерно-технического состава». Политработников требовалось больше всего, так как после ареста комиссара корпуса корпусного комиссара Прокофьева почти весь политсостав был репрессирован.

Но в этом же разделе постановления было записано: «В кратчайший срок очистить командно-политические кадры от скрытых ещё врагов народа, сомнительных и морально разложившихся элементов и иностранцев всех национальностей» (34). Это было прямое указание органам НКВД продолжать репрессии. Если высшему руководству в лице генсека требуется очистить кадры от врагов народа, значит, они будут найдены.

Определились и взаимоотношения командования корпуса с округом. ГВС постановил: «57-й Особый корпус во всех отношениях подчинить Наркому обороны». Было также решено перевести на новую организацию моторизованной стрелковую дивизию общей численностью 9938 человек. Отдельный мотоброневой полк и отдельный мотоброневой батальон, расквартированный в МНР с 1936 г., переформировать в отдельную мотоброневую бригаду численностью 1438 человек (35). Протокол подписали Ворошилов и Мерецков, а Сталин на первой странице наложил свою резолюцию: «За. И. Ст.».

* * *

Японский генштаб занимался систематическим планированием. Применительно к Советскому Союзу это были два хорошо теперь известных плана: «ОЦУ» и «Кантокуэн». По оценкам наших известных историков-дальневосточников и в первую очередь А.А. Кошкина и А.С. Савина, разработка этих планов свидетельствовала о наличии агрессивных намерений империи по отношению к Советскому Союзу. Аналитики японского генштаба занимались перспективным планированием. Это было их повседневной работой, за которую они получали жалование, воинские звания и продвижение по службе. И неудивительно то, что они планировали варианты на все случаи жизни. Но и в Москве или Хабаровске наши военные аналитики занимались тем же, планируя успешные операции на полях Маньчжурии. Ведь не для обороны в укреплённых пограничных районах мы наращивали мощь дальневосточной группировки, значительно превосходившей силы Квантунской армии по всем показателям.

9 января 1934 г. Ворошилов подписал директиву № 61007, в которой были сформулированы задачи Дальневосточного фронта в случае войны с Японией. Был также указан состав сил фронта. Очевидно, это был первый документ, в котором были определены наступательные задачи фронта в случае войны. Естественно, что с 1934 по 1938 гг. оперативная обстановка как по ту, так и по эту сторону границы резко изменилась. При разработке оперативных планов в последующие годы учитывались итоги подготовки Японией плацдарма в Маньчжурии к началу 1938 г. Фиксировался рост численности и технического оснащения японской армии. Учитывалось перевооружение авиации, железнодорожное и шоссейное строительство в 1932–1937 гг., аэродромное строительство и сооружение укреплённых районов, рост пропускной способности и ускорение темпов развёртывания японской армии у границ СССР. Агентурная разведка ОКДВА отслеживала, и довольно успешно, накопление запасов вооружения и боеприпасов, а также экономическую подготовку будущего театра военных действий в Маньчжурии.

В штабных документах первой половины 30-х отмечалось отставание подготовки и оборудования нашего основного театра в связи с требованиями оперативной обстановки. При общей недостаточной подготовке дальневосточного театра особо резко отставала подготовка театра в дорожном отношении. Пропускная способность Амурской и Дальневосточной железных дорог не соответствовала требованиям армии: отсутствовали необходимые железнодорожные выходы к границе, не были оборудованы и закончены имеющиеся железнодорожные ветки, а основные железнодорожные узлы Дальнего Востока: Куйбышевка, Биробиджан, Хабаровск, Манзовка и Ворошилов не были подготовлены к усиленному приёму войск и боевой техники в случае начала широкомасштабной войны с Японией. Шоссейное строительство также не отвечало требованиям будущей войны: неудовлетворительные темпы строительства, низкое качество работ и несоответствие построенных участков оперативным нуждам армии.

Построенные в начале 30-х первые укреплённые районы к 1938 г. уже не соответствовали новым активным оперативным задачам армии, нуждались в реконструкции и усилении их полевыми войсками ОКДВА (это касалось в первую очередь укреплённых районов Приморья). Тяжёлое положение складывалось с развитием аэродромной сети на Дальнем Востоке и в первую очередь с развёртыванием оперативных аэродромов. Этих аэродромов требовалось очень много и для обеспечения постоянной боевой готовности авиации, и для перехода её на рассредоточенное положение в случае угрозы войны. Очень немногие аэродромы могли работать в течение всего года и имели бетонные взлётные полосы. Развитие аэродромной сети на северном участке театра военных действий (Камчатка, Северный Сахалин) и создание глубинных аэродромов было явно недостаточным. Но здесь от командования ОКДВА и, в частности, Блюхера мало что зависело. Вопросы аэродромного строительства и создания запасов горючего для ВВС решались в Москве на самом высоком уровне.

Конечно недостатков, снижающих мобилизационные возможности ОКДВА, хватало. За шесть лет очень бурного развития армии, изжить их было практически невозможно. Это и недостаточное количество пехоты в стрелковых дивизиях ОКДВА, и недостаток мобилизационных ресурсов людского и конского состава, особенно автотранспорта. Это оттягивало сроки отмобилизования армии до конца третьего месяца войны. Большое значение для боеготовности армии имел недостаток подготовленного контингента специалистов (пулемётчики, артиллеристы, связисты, сапёры). Для того чтобы их подготовить, нужно было брать людской контингент из пехоты, которой и так не хватало при мобилизации.

В начале 1938 г. командующий войсками ОКДВА Блюхер должен был подготовить доклад для Главного Военного Совета об оперативном плане Дальневосточного фронта на случай войны с Японией и его обеспечении. К сожалению, пока в архиве удалось обнаружить только план доклада (36). В этом документе отмечалось, что «недостаток сил первого оперативного эшелона ограничивает возможности радикального изменения плана, а в некоторых случаях обрекает операции на затухание в её начальном периоде». В проекте доклада были предусмотрены «Предложения по организации усиления ОКДВА в мирное и военное время». По этому плану предусматривалось: в Забайкалье переформировать в моторизованную 57-ю стрелковую дивизию и сформировать три новые стрелковые дивизии в Чите (взамен 36-й с.д.), Улан-Удэ и Иркутске. На благовещенском направлении должны были дислоцироваться по мирному времени одна стрелковая и одна кавалерийская дивизии. 20-й стрелковый корпус предполагалось усилить на одну, а Приморскую группу на две стрелковые дивизии. Для ВВС предусматривалось перевооружение 29-й авиационной бригады с устаревших бомбардировщиков ТБ-3 на новые ДБ-3. Бригаду собирались переформировать в два авиационных полка и разместить в МНР на аэродромах в Тамцак-Булаке и Баин-Тумене. Такая дислокация, в случае её осуществления, позволяла держать под бомбовым воздействием районы центральной и южной Маньчжурии с восточного, наиболее уязвимого направления. ПВО на этом направлении у Квантунской армии была слабой. К сожалению, это предложение не было осуществлено до лета 39-го. Таковы были основные намётки оперативного плана Дальневосточного фронта на 1938 г. (37). Очевидно, что кандидатура Блюхера как командующего фронтом в случае войны с Японией была утверждена в Москве. Поэтому он в своём докладе, над которым работал, рассматривал вопросы забайкальского и монгольского операционных направлений.

Бои у Хасана

20 июля 1938 г. начались события, которые вошли в историю как вооружённый конфликт у озера Хасан. Как всегда, вначале действовали дипломаты. Японский посол Сигемицу посетил наркома Литвинова и потребовал отвода советских войск с высоты, расположенной западнее озера Хасан. Послу было заявлено, что вхождение высоты к западу от озера Хасан в состав советской территории ни в коем случае не может быть оспорено. Туда и раньше посылались советские воинские наряды, посылаются и теперь. В пределах своей территории передвижение советских войск регулируется советскими властями, и никакое вмешательство и требования другого государства не могут быть допущены. Сигемицу высказал предположение, что его правительство не будет удовлетворено ответом наркома, что необходимо принять меры к восстановлению спокойствия на границе, иначе Япония должна будет прийти к выводу о необходимости применения силы. Литвинов ответил: «Что касается применения силы, то если господин посол считает хорошим дипломатическим средством подобную угрозу и запугивание, которым некоторые государства действительно поддаются, то он должен знать, что успешного применения этому средству он в Москве не найдёт» (38). Дипломаты обменялись мнениями, и каждый остался при своих интересах. На дальневосточных границах запахло порохом.

Чтобы понять дальнейшие события, надо вспомнить о такой фигуре, как комиссар государственной безопасности 3-го ранга (по табелю о рангах РККА — генерал-лейтенант) полпред НКВД по Хабаровскому краю Генрих Люшков.

О побеге Люшкова в Советском Союзе начали писать в 1990 г. До этого времени, хотя в конце 30-х о нём писала вся мировая пресса, «в нашей стране не было перебежчиков». И в последующие годы он не был обойден вниманием прессы и историков. Так что читателям нет необходимости представлять этого человека: его биография описана достаточно подробно. Интересно другое: а что мог сказать Люшков, какие тайны разведки как генерал НКВД он мог выдать. Но об этом современные историки молчат — очевидно, сказать пока нечего.

Автор не составляет исключения. Не хочется заниматься фантазиями и гадать на кофейной гуще. Тем более что подробный доклад с его показаниями, отправленный в Берлин, был сфотографирован Зорге и переправлен в Москву. Но этот документ осел в архиве ГРУ и добраться до него невозможно. Одно предположение всё же можно сделать. Люшкову были известны шифры, которыми пользовались органы НКВД и пограничники на Дальнем Востоке. И наверняка эту ценнейшую информацию он передал японцам. Очевидно, эта информация позволила японской радиоразведке расшифровать одну из телеграмм советских пограничников. Расшифровка этой телеграммы привела к хасанским событиям — первому серьёзному боевому столкновению РККА с частями японской армии. Это одна из версий событий тех далёких лет, но и она имеет право на существование.

Командование Посьетского погранотряда отправило в Хабаровск шифрованную радиограмму, которая была перехвачена и расшифрована японской радиоразведкой. В телеграмме отмечалось значение двух ранее не охранявшихся высот, расположенных на границе западнее озера Хасан у стыка границ Кореи, Маньчжурии и СССР. В радиограмме отмечалось, что укрепление этих высот и занятие их постоянными гарнизонами позволило бы держать под наблюдением всю местность сопредельной стороны в направлении северных корейских портов, стратегическую железнодорожную линию, проходящую вдоль границы по правому берегу реки Тумень-Ула. В случае же организации наблюдения с этих высот японской стороной, подчёркивалось в радиограмме, она получала аналогичные преимущества в отношении посьетского тылового района вплоть до посёлка Заречье и морского побережья в направлении на Владивосток. В конце радиограммы испрашивалось разрешение приступить к фортификационным работам на высотах и организовать на них постоянное наблюдение.

Расшифровав радиограмму, японский генштаб принял во внимание оценку значения высот и решил не допустить занятия их советской стороной. Такая задача была поставлена командованию Корейской армии, которое отвечало за безопасность участка границы от устья реки Тумень-Ула до района города Хуньчунь на территории Маньчжурии. Кокс отмечал в своей монографии, что в связи с этим распоряжением генштаба возникло острое соперничество между командованием и штабами Квантунской и Корейской армий, поскольку «квантунцы» сочли за величайшую несправедливость то, что не им было поручено «проучить» Советы.

К развязыванию конфликта японскую военщину подталкивало и одно из обстоятельств внешнего порядка. Япония, продолжая войну в Китае, после овладения в мае 1938 г. городом Сюйчжоу готовила новую операцию для захвата уханьского промышленного района, надеясь, что после падения Уханя Китай будет вынужден капитулировать. Однако в ходе подготовки этой операции у японской ставки возникло опасение, как бы Советский Союз, оказывавший Китаю значительную материальную помощь, не посчитал этот момент наиболее удобным для широкого вмешательства в войну в Китае. Дело дошло до того, писал Кокс в своей монографии, что некоторые высшие чины генштаба были готовы прекратить все военные операции в Китае и перенести основные усилия на Север. Чтобы определить «истинные намерения русских», следовало, по выражению одного из старших офицеров генштаба, «провести разведку боем стратегического значения». Командование Корейской армии выдвинуло к хасанскому участку границы 19-ю пехотную дивизию со средствами усиления и некоторые другие части в качестве ближайших резервов.

Во второй половине июля мелкие группы японских военнослужащих пытались нарушить границу, проходившую по водоразделу высот Заозёрная и Безымянная. Назревавший конфликт мог вспыхнуть в любой момент. 22 июля Блюхер приказал привести в боевую готовность 40-ю стрелковую дивизию 39-го корпуса и Барабашский укрепрайон, а 24 июля — все войска 1-й армии ДК фронта и выдвинуть в район Хасана подразделения 40-й дивизии для усиления пограничников. Одновременно было дано указание Тихоокеанскому флоту, находившемуся в оперативном подчинении ДК фронта, привести в боевую готовность корабли и морскую авиацию к действиям по пресечению возможного нападения японского флота и авиации (39).

24 июля в 00 часов 40 минут Военному Совету ТОФ (копия наркому обороны Ворошилову) было передано телеграфное сообщение от командующего фронтом Блюхера. В сообщении отмечалось, что в последние дни ежедневно японцы провоцируют инциденты, обстановка на сухопутной границе и производимые сейчас в южной части Японского моря маневры главных сил японского флота требуют повышения боевой готовности ТОФ. Поэтому Военному Совету флота предлагалось:

1. Обеспечить усиленную боеготовность флота, береговой авиации и ПВО, обратив особое внимание на прикрытие районов Владивосток, Залив Америка, Посьет.

2. Усилить морскую и воздушно-морскую разведку.

3. Подготовить на случай открытых враждебных действий японцев действия авиации ТОФ по корейским портам и аэродромам.

Чтобы уяснить сложившуюся обстановку в районе озера Хасан, Блюхер, находившийся в Хабаровске, уполномочил ответственного представителя 1-й армии провести расследование на месте столкновения, когда был убит японский пограничник. Однако это распоряжение командующего фронтом вызвало резкий протест заместителя наркома внутренних дел Фриновского, не желавшего допустить каких-либо проверок действий пограничных войск, находившихся в ведении НКВД. Фриновского поддержал заместитель наркома обороны Мехлис, который в то время производил почти поголовную замену политсостава ДК фронта. Поддерживая связь с Центром по своим каналам, Фриновский и Мехлис получили из Москвы указание «разобраться с Блюхером» (40). С того момента они, действуя совместно через особые отделы частей ДК фронта, начали поиски и фабрикацию компрометирующих данных на Блюхера и регулярно докладывали их в Москву. Выводы представителей командования 1-й армии о факте нарушения границы советскими пограничниками, переданные Блюхером по прямому проводу Ворошилову, были опротестованы Мехлисом и Фриновским и квалифицированы как «политическая ошибка Блюхера, льющая воду на мельницу японцев» (41).

Тем временем большинство частей и соединений 39-го корпуса из-за продолжавшихся арестов оказались дезорганизованными и небоеспособными. Командиры, наспех поставленные взамен арестованных, не знали ни личного состава, ни своих новых обязанностей и поэтому не справлялись с управлением своими частями и подразделениями. Положение усугублялось значительной неукомплектованностью частей 39-го корпуса.

28 июля в 5.00 по московскому времени в Хабаровск поступила шифровка из Москвы. Адресована она была: Блюхеру, Мазепову, Мехлису, Фриновскому, Штерну.

«…Японцы идут на скандал и провокацию не из-за трёх-пяти метров территории, а добиваются того, чтобы мы оставили стратегически важную, принадлежащую нам высоту Заозёрная. Этого мы не сделаем ни при каких условиях. Об этом наше правительство через Литвинова заявило на весь мир, и мы нашу позицию будем защищать всеми средствами.

По поручению Политбюро в лице Сталина, Молотова Ворошилов» (42). В переводе на обычный язык это означало — ни шагу назад!

29 июля командование Корейской армии, воспользовавшись густым туманом в районе хасанских высот, отдало приказ 19-й пехотной дивизии, которая в 16.00 бросила роту пехоты на высоту Безымянная, где находился советский пограничный наряд в составе 11 человек. В результате ожесточённой схватки японцам, атаковавшим защитников высоты с двух направлений, удалось занять их позиции. Пять советских пограничников было убито, а шесть ранено. Но к исходу дня, после контратаки пограничников совместно с ротой поддержки из состава 40-й дивизии, японские нарушители границы были изгнаны за пределы советской территории. 30 июля японский армейский генштаб предоставил командованию Корейской армии право «применять силу в случае незаконного нарушения границы советскими войсками в районе высоты Чжангуфэн».

31 июля японское командование сосредоточило против высот Заозёрная и Безымянная силы целого полка, поддержанного артиллерией. Внезапным ударом японцы сбили с высот наряды пограничников и силы поддержки в составе двух батальонов 40-й дивизии, отбросили их от границы на глубину до 4 километров и вышли на рубеж населённых пунктов Пакшекори и Новосёлки северо-восточнее озера Хасан. Но уже утром 1 августа японцы оставили занятый рубеж и отошли на высоты Заозёрная и Безымянная, где стали спешно возводить полевые укрепления. Такой отход был понятен. Если высоты они считали маньчжурской территорией, за которую нужно было драться, то населённые пункты находились в глубине советской территории и их захват и удержание ничем объяснить было нельзя. Поэтому в горячке боя проскочили до этих деревень, а когда на следующее утро разобрались в обстановке, то тут же убрались обратно на высоты. Из-за этих высот можно было спорить в Наркоминделе, а вот как-то оправдать там захват нескольких километров советской территории было невозможно.

В тот же день в штаб 40-й дивизии прибыл Мехлис, который своим вмешательством в работу штаба внёс ещё большую неразбериху в управление войсками. Тем временем подход частей 40-й и 32-й дивизий и 2-й механизированной бригады задерживался из-за прошедших накануне ливней, которые превратили в непроезжее состояние единственную грунтовую дорогу, ведущую к району боевых действий. Неподготовленный штурм японских позиций с ходу наличными силами в течение первых дней августа результатов не дал и только привёл к неоправданным потерям. Все атаки пехоты и танков проводились в лоб, так как с начала конфликта приказом Москвы было строго запрещено переходить линию границы и вести огонь по маньчжурской территории. Кроме того, Ворошилов, опасаясь ответных ударов, до 1 августа не разрешал использовать авиацию. Только после того как командующий ВВС ДК фронта комбриг Рычагов доложил в Москву о перебазировании на ближайшие к району конфликта аэродромы более 250 истребителей и 160 бомбардировщиков, было решено нанести бомбово-штурмовые удары по высотам и огневым позициям артиллерии противника, препятствовавшим подходу частей 39-го корпуса к району боевых действий (43).

Конечно, в Москве учитывали то, что локальный конфликт у Хасана может перерасти в необъявленную войну по типу «китайского инцидента». Чтобы предотвратить возможность вооружённого конфликта на других участках советско-маньчжурской границы, Ворошилов издал 4 августа совершенно секретный приказ № 71с.с., в котором указывал, что: «…Для готовности к отражению провокационных нападений японо-маньчжур и для того, чтобы быть готовым в любой момент нанести мощный удар зарывающимся наглым японским агрессорам по всему фронту, немедленно привести в полную боевую готовность войска Краснознамённого Дальневосточного фронта и ЗабВО». Для осуществления этого мероприятия нарком приказывал Военному Совету ДК фронта принять меры к прикрытию границ фронта. В случае новой провокации, а такой вариант в Москве не исключался, войска прикрытия с авиацией и танками должны быть готовыми, по особому приказу из Москвы, к немедленному мощному сокрушительному удару. Для этого ВВС фронта и округа приводились в состояние полной боевой готовности: авиационные части перебазировались на полевые аэродромы, имея сильные кулаки для мощных ударов, устанавливалось постоянное дежурство звеньев истребителей, готовых к немедленному вылету, все части на полевых аэродромах обеспечивались бомбами и патронами. Военные советы фронта и округа должны были привести в полную боевую готовность все укреплённые районы, усилив их, если потребуется, полевыми войсками. Для повышения боевой готовности войск в частях фронта, 1-й и 2-й армий, Хабаровской группы войск и округа предусматривалось проведение боевых тревог и тренировки в ночных действиях по отражению внезапного нападения противника. Все мероприятия по проведению частей в полную боевую готовность должны были производиться с сохранением военной тайны, а доведение приказа до исполнителей — до 24 часов 6 августа (44). Вот такой приказ был отправлен на Дальний Восток. Мощный сокрушительный удар всеми наличными силами в полном соответствии с новой доктриной войны малой кровью и на чужой территории. Дальнейшие события у Хасана показали, что не всегда всё получается гладко как на бумаге.

Подтянув силы 39-го стрелкового корпуса (40, 32, 39 стрелковые дивизии и 2-я механизированная бригада), советское командование 6 августа начало операцию по освобождению занятых японцами высот. С юго-востока, в узкой полосе между западным берегом озера Хасан и берегом пограничной реки Тумень-Ула в направлении высот Пулемётная Горка — Заозёрная наносили удар полки 40-й дивизии полковника Базарова. Их поддерживали танки своего танкового батальона и батальона 2-й механизированной бригады полковника Панфилова. С севера в такой же узкой полосе между озером и рекой японские укрепления на высоте Безымянная штурмовали основные силы 32-й дивизии полковника Берзарина. Их также поддерживали два батальона танков. Упорные бои за высоты продолжались до 10 августа. В результате действий советских войск с двух направлений японцы были изгнаны с советской территории. Характерно, что части Квантунской армии, расположенные к северу от Хасана, не осмелились нарушить границу.

Конфликт у Хасана дорого обошёлся РККА и пограничникам. 717 человек убитых и умерших от ран, 2752 раненых и 75 пропавших без вести (45). Большие потери в танках: 24 уничтожены и 56 повреждены (46). Итоги были неутешительными, и потребовалось тщательное расследование и серьёзные оргвыводы для командования советских войск на Дальнем Востоке.

К 10 августа всё было кончено. Все японские войска были выбиты за линию границы. Начинать новую авантюру с наличными силами Корейской армии было невозможно, и посол Сигемицу опять отправился в Наркоминдел на встречу с Литвиновым. Встреча состоялась 10 августа, и после обмена мнениями нарком от имени советского правительства сделал предложение о том, что японские и советские войска прекращают все военные действия 11 августа в 12 часов по местному времени. Правительства СССР и Японии должны немедленно передать соответствующие распоряжения. При этом как советские, так и японские войска остаются на тех линиях, которые они занимали 10 августа в 24 часа по местному времени (47).

В ночь на 11 августа состоялся разговор по прямому проводу (в 2 часа 11 августа по московскому времени) между Ворошиловым и Штерном. Нарком сообщил командиру 39-го стрелкового корпуса, что: «Согласно пункта первого, переданного Вам соглашения, заключённого между советской и японской сторонами: первое — с 12 часов местного времени 11 августа военные действия прекратить, второе — прекратить всякий огонь, разведывательную деятельность в воздухе и на земле всех родов войск, третье — быстро этот приказ довести до сведения всего командного, политического и рядового состава…» В директиве предусматривалось, что в случае если после 12 часов 11 августа японские войска всё же будут продолжать военные действия, то в этом случае действовать с прежней силой. Предписывалось также использовать перемирие для энергичного форсирования оборонительных работ на занимаемых позициях. От Штерна потребовали также принять меры к строгому соблюдению перемирия, обратив внимание на недопущение никаких провокационных выходок со стороны отдельных лиц (48).

Оценку хасанских событий Ворошилов дал в письме к Штерну, отправленному в Хабаровск сразу же после заключения перемирия.

Нарком писал, что военные действия в районе Хасана показали не только плохую выучку наших войск, чем он объяснял большие потери, но также недочёты нашего артиллерийского и прочего вооружения. Его оценка событий показывала очень плохое состояние частей РККА на Дальнем Востоке: «Наши войска в целом японцы официально и между собой расценивают невысоко. Во всю эту самурайскую философию, разумеется, необходимо внести серьёзные коррективы, тем не менее остаётся правдой одно — мы оказались недостаточно мощны, сокрушительны, молниеносны и чётки в тактике и особенно в применении соединённых сил и нанесении концентрированного удара. Так называемое взаимодействие родов войск у нас не только не получилось, но, как мне кажется, выходило „боком“. Мы должны, Георгий Михайлович, со всей беспощадностью открыто признать и промахи руководства операцией, и недочёты боевой подготовки войск, и все организационно-технические слабости, которые выявились ярко или наметились в дни прошедших боёв…» (49) Оценка была жёсткой, самокритичной и в полной мере соответствовала тому, о чём говорилось на заседании ГВС, обсуждавшего хасанские события.

Итоги боёв у Хасана были подведены на заседании ГВС 31 августа. Заседание проводилось под председательством Ворошилова. Присутствовали члены Военного Совета Сталин, Щаденко, Будённый, Шапошников, Кулик, Лактионов, Блюхер и Павлов. Присутствовали также Молотов и Фриновский. Кроме членов ГВС в Свердловском зале Кремля, где проходило заседание, был приглашён большой актив Наркомата обороны и представители военных округов и флотов. Докладывал о ходе событий Штерн. Вначале он охарактеризовал работу бывшего командующего 1-й Краснознамённой армией Подласа и его штаба как неорганизованную, подчеркнул их неспособность обеспечить боеготовность войск армии и особенно делал упор на плохую организацию первоначальных боевых действий 2 августа, когда атаки советских войск с севера и юга высот Заозёрная и Безымянная были отбиты японскими частями с большими потерями для Красной Армии. Чувствовалось, что в докладе Штерна было много предвзятого по отношению к командованию армии и в том числе к Подласу. По словам докладчика, войска стали удачно действовать только тогда, когда он, Штерн, вступил в командование армией.

Маршал Захаров в своей книге приводит характерный эпизод, который произошёл на этом заседании.

«Во время доклада Сталин обратился к Тимошенко, который в то время был командующим Киевского военного округа с вопросом:

— Товарищ Тимошенко, Вы просили этого человека (Подласа) к себе первым заместителем?

Тимошенко ответил:

— А я и сейчас прошу назначить товарища Подласа моим первым заместителем.

Такой прямой и решительный ответ произвёл почти на всех присутствовавших на совещании ошеломляющее впечатление. Поступок Тимошенко, его смелый и честный ответ Сталину у меня, как и у многих, на долгое время остался в памяти». Захаров даёт такую характеристику бывшему командарму: «Я лично знал Подласа с 30-х годов. Он был командиром 27-й стрелковой дивизии БВО. Это был командир большой честности и высокой воинской дисциплины. В 1938 г. Подлас был осуждён на пять лет, но в 1940 г. по настоянию наркома Тимошенко освобождён и возвращён на службу в Красную Армию. Во время войны он командовал 57-й армией и героически погиб в боях на харьковском направлении в период Барвенковской операции 12–27 мая 1942 г.» (50).

Были также заслушаны объяснения Блюхера и члена Военного Совета ДК фронта Мазепова. После обмена мнениями ГВС признал, что боевые операции у озера Хасан явились всесторонней проверкой мобилизационной и боевой готовности всех войск ДК фронта. Но несколько дней боёв показали, что боевая подготовка войск, штабов и командно-начальствующего состава фронта оказалась на недопустимо низком уровне. Плохо был подготовлен к войне и сам театр военных действий: дороги, мосты, линии связи. Количество участвовавших в операциях войск, участие в боях авиации и танков давали войскам фронта такие преимущества, при которых их потери в боях могли бы быть намного меньше. На заседании были названы цифры: 408 убитых и 2807 раненых. Цифры были занижены по сравнению с реальными потерями, но и они произвели тягостное впечатление на всех присутствовавших, особенно если учесть, что японские войска не применяли авиации и не имели танков.

В постановлении ГВС отмечалось, что «…основная задача, поставленная Правительством и ГВС войскам ДК фронта — обеспечить на Дальнем Востоке полную и постоянную мобилизационную и боевую готовность войск фронта, — оказалась невыполненной» (51). Виновных нашли сразу же. Ими оказались командиры, комиссары и начальники всех степеней фронта, а в первую очередь командующий фронтом Блюхер. Его обвинили во всех смертных грехах: «Вместо того, чтобы честно отдать все свои силы делу ликвидации вредительства в боевой подготовке ДК фронта и правдиво информировать Наркома и ГВС о недочётах в жизни войск фронта — т. Блюхер систематически, из года в год, прикрывал свою заведомо плохую работу и бездеятельность донесениями об успехах своей работы, росте боевой подготовки фронта и общем благополучном его состоянии. В том же духе им был сделан многочасовой доклад на заседании ГВС, в котором он скрыл истинное состояние войск ДК фронта и утверждал, что войска фронта хорошо подготовлены и во всех отношениях боеспособны» (52). Этим решением была перечёркнута вся многолетняя деятельность маршала по усилению войск и укреплению обороны Дальнего Востока в первой половине 30-х и поставлен крест на его дальнейшей карьере. После постановления ГВС был издан знаменитый приказ наркома от 4 сентября. С грифом «Сов. секретно. Особой важности.» он предназначался для ознакомления высшего командного состава РККА и был посвящён анализу хасанских событий.

Неподготовленность, неразбериха, командиры частей не знали, где взять вооружение, боеприпасы и боевое имущество. Некоторые артиллерийские батареи оказались на фронте без боеприпасов. Пулемётчики не получали запасных стволов, бойцы получали непристрелянные винтовки, а многие бойцы, даже одно из стрелковых подразделений 32-й дивизии, прибыли на фронт вовсе без винтовок. Оценка действий родов войск также была отрицательной. В приказе отмечалось, что: «все рода войск, в особенности пехота обнаружили неумение действовать на поле боя, маневрировать, сочетать движение и огонь, применяться к местности, что в данной обстановке, как и вообще в условиях Дальнего Востока, изобилующего горами и сопками, является азбукой боевой и тактической выучки войск. Танковые части были использованы неумело, вследствие чего понесли большие потери в материальной части» (53).

Составители приказа, дав негативную оценку действий войск, тут же нашли и виновных. Ими оказались командиры, комиссары и начальники всех степеней ДК фронта в первую очередь командующий маршал Блюхер. Карьера Блюхера и его судьба были предрешены ещё в ходе боёв, когда из Москвы на него спустили двух «цепных псов» Фриновского и Мехлиса, дав им приказ «разобраться с Блюхером». Так что на заседании ГВС и в итоговом приказе его просто добили.

В день заседания ГВС 31 августа Фриновский представил Ворошилову докладную записку, с которой наверняка был ознакомлен и Сталин. В этом документе он докладывал свои замечания о состоянии войск фронта и заявлял: «…что заговорщики, осуществляя свою гнусную предательскую линию на поражение Красной Армии, продали японцам всё, что смогли продать, привели по заданиям японцев в состояние дезорганизации и разрушения всё, из чего слагается готовность театра и его войск к войне». По его утверждению, это стало возможно потому, что «дело чёрной измены, начатое ранее арестованными заговорщиками, продолжали заговорщики, которых укрывали предатели, сидевшие в аппарате Управления НКВД Дальневосточного края. Последние отводили оперативные удары от право-троцкистских шпионов и диверсантов…». Не был забыт и командующий фронтом. Фриновский утверждал: «…как это сейчас установлено следствием, моральное разложение, отрыв от армии, преступное бездействие и внутреннее политическое сочувствие правым командующего фронтом Блюхера создавало благоприятные условия для подрывной работы заговорщиков» (54). Вот такой портрет маршала был составлен ко дню заседания ГВС.

Конечно, плохого командующего со всех сторон окружали «враги народа», которые якобы умело скрывались за его спиной, ведя свою преступную работу по дезорганизации и разложению войск фронта. Конечно их выловили — «органы» бдили. Но Блюхер всё равно был виноват, так как «…после разоблачения и изъятия из армии изменников и шпионов т. Блюхер не сумел или не захотел по-настоящему реализовать очищение фронта от врагов народа. Под флагом особой бдительности он оставлял, вопреки указаниям ГВС и Наркома, незамещёнными командиров и начальников частей и соединений, лишая таким образом войсковые части руководителей, оставляя штабы без работников, не способными к выполнению своих задач» (55). Можно представить, какими массовыми были репрессии на Дальнем Востоке, если только в высшем и старшем командном звене были сотни свободных должностей.

Поставили в вину Блюхеру и то, что 24 июля он подверг сомнению законность действий советских пограничников у озера Хасан, послав комиссию на высоту Заозёрная. Сделано это было втайне от члена Военного Совета Мазепова, начальника штаба фронта Штерна, заместителя наркома обороны Мехлиса и заместителя наркома внутренних дел Фриновского, которые в это время были в Хабаровске.

Комиссия обнаружила «нарушение» нашими пограничниками маньчжурской границы аж на три метра и, следовательно, «установила» нашу «виновность» в возникновении конфликта у озера Хасан. Как отмечалось в приказе: «Блюхер шлёт телеграмму наркому обороны об этом мнимом нарушении маньчжурской границы и требует немедленного ареста начальника пограничного участка и других „виновников“ в провоцировании конфликта с японцами» (56). Очевидно, желания начать серьёзную драку с японцами у Блюхера всё же не было, и он выпустил вожжи из рук, потеряв управление войсками у Хасана. И это чувствовалось в Москве.

Ошибок и просчётов у Блюхера во время хасанских событий было много. Последнюю крупную ошибку он совершил «под занавес» 10 августа, когда отдал приказ о призыве в 1-ю армию фронта 12 возрастов жителей Приморья. До этого ГВС по его же предложению решил призвать в военное время на Дальнем Востоке всего лишь шесть возрастов. Такая массовая мобилизация в крае, о которой сразу же стало бы известно японской разведке, могла спровоцировать Японию на объявление своей мобилизации, разрастание конфликта и переростание его в необъявленную войну по типу «китайского инцидента». Поэтому этот приказ был немедленно отменён наркомом.

Результативная часть этого большого приказа была очень жёсткой. На основании указаний ГВС нарком приказал: «В целях скорейшей ликвидации всех выявленных крупных недочётов в боевой подготовке и состоянии войсковых частей ДК фронта, замены негодного и дискредитировавшего себя в военном и политическом отношении командования и улучшении условий руководства, в смысле приближения его к войсковым частям, а также усиления мероприятий по оборонительной подготовке Дальневосточного театра в целом — управление Дальневосточного Краснознамённого фронта расформировать» (57). Вот такой замысловатой формулировкой было ликвидировано единственное в РККА фронтовое объединение, созданное на наиболее опасном в те годы направлении. Решение было неверным и показывало, что такой орган как ГВС не мог принимать правильные решения на перспективу, когда фактически все решения по важнейшим военным вопросам принимал один член ГВС — Сталин. Все остальные члены совета: Щаденко, Будённый, Кулик, Лактионов, Павлов были статистами, голосовавшими за любое предложение, которое изрекали мудрые уста вождя. Через год, летом 39-го во время боёв на Халхин-Голе создали импровизацию — фронтовую группу, а ещё через год, летом 40-го был воссоздан Дальневосточный фронт в том же составе. Через два года вернулись к тому, от чего отказались.

Следующими пунктами приказа Блюхер отстранялся от командования войсками фронта и оставался в распоряжении ГВС. Из войск фронта создавались две отдельные армии, подчинённые наркому; 1-й армии в оперативном отношении подчинялся ТОФ, а 2-й армии — Амурская флотилия. Командующим 1-й Отдельной Краснознамённой армии назначался комкор Штерн, а командующим 2-й ОКА — комкор Конев. К формированию армий нужно было приступить немедленно и всё закончить к 15 сентября. Расформировывалась Хабаровская оперативная группа, а Военному Совету 2-й ОКА нужно было восстановить управление 18-го стрелкового корпуса в Куйбышевке и 20-го стрелкового корпуса в Биробиджане. Начались перетасовки частей, складов, баз и других фронтовых частей. И всё это по указаниям из Москвы и под руководством Генштаба. Так что новой работы хватило всему командному составу войск на Дальнем Востоке.

* * *

Если посмотреть советскую военно-историческую литературу, выпущенную до 1991 г., то можно найти много примеров, указывающих на подготовку японской агрессии против Советского Союза, разработку планов нападения на Дальний Восток, создание мощного плацдарма на территории Маньчжурии, усиление Квантунской армии, которая якобы к лету 1941-го представляла такую мощную силу, готовую в любой момент ринуться через Амур и Уссури и захватить всё и вся от Байкала до Владивостока. Никто не отрицает, что всё это было. Но всё познаётся в сравнении. И если сравнить усилия Японии в Маньчжурии в 1931–1938 гг. с усилиями Советского Союза по ту сторону пограничных рек, то картина событий в дальневосточном регионе выглядит несколько иначе. Мы тоже разрабатывали планы нападения, тоже создавали мощный плацдарм на своей пограничной территории, тоже усиливали ОКДВА, а потом и Дальневосточный фронт, который к лету 41 — го представлял гораздо большую силу, чем Квантунская армия, и также был готов ринуться в Маньчжурию, захватывая всё и вся до Мукдена и Порт-Артура. Наши действия на Дальнем Востоке были зеркальным отражением действий империи, но с гораздо большим результатом. Тягаться с Советским Союзом в деле наращивания сил и средств на континенте империя не могла.

Препятствовал этому китайский фактор, который в полной мере учитывали в Москве.

Под концепцию японской агрессивности наши историки подгоняли всё — даже «инцидент» с Китаем, рассматривая безнадёжную многолетнюю войну империи с этой огромной страной как обеспечение своего тыла при подготовке основного похода на Север. При этом совершенно не учитывали тот фактор, что для осуществления этой якобы «тыловой» операции Япония направила в Китай и держала там до августа 1945 г. такое количество войск и боевой техники, которое за все годы китайского «инцидента» более чем в два раза превышало численность и боевую мощь Квантунской армии. Если бы эта армада войск и боевой техники вместо Китая была бы направлена в Маньчжурию, то Квантунская армия увеличилась бы почти в три раза. И вот тогда-то положение Советского Союза на Дальнем Востоке стало бы действительно угрожающим, потребовав переброски в этот регион таких сил и средств, которые страна могла бы и не выдержать. Но это уже относится к категории альтернативных исторических предположений: «что было бы, если бы…».

7 июля 1937 г. у моста Марко Пола под Пекином раздались ружейные выстрелы. Началась очередная перестрелка между китайскими и японскими солдатами. Подобные инциденты на линии перемирия китайских и японских войск происходили часто, и в руководстве гоминдановского Китая не обратили внимания на очередную перестрелку. Но постепенно события нарастали. К 25 июля в районе конфликта были сосредоточены три дивизии и две бригады японских войск, а также более 100 орудий, 150 танков и 150 самолётов. Одна из дивизий (20-я) была переброшена в Китай из Северной Кореи. После упорных боёв были захвачены крупнейшие города Китая Бейпин и Тяньцзин, и к концу сентября в Северном Китае была сосредоточена японская экспедиционная армия численностью более 300 тысяч человек. Война, как и раньше, не объявлялась. И крупномасштабные боевые действия были названы очередным «инцидентом». Второй очаг военных действий был создан японским командованием в августе 1937 г. в районе Шанхая. Здесь при поддержке военно-морского флота был высажен десант численностью в 7–8 тысяч человек и начались бои за крупнейший порт Китая. К ноябрю 37-го под Шанхаем было сосредоточено 115 тысяч японских войск, 400 орудий, 100 танков и 140 самолётов. После взятия Шанхая в конце ноября японские войска начали наступление на столицу Китая Нанкин. 12 декабря город был взят, но сомкнуть клещи и объединить северную и центральную группировки японских войск в Китае в 1937 г. не удалось.

К 1938 г. в японском генштабе подводили итоги. Молниеносной и победоносной войны, на которую рассчитывали в Токио, не получилось. Китайское правительство переехало в Чунцин и капитулировать не собиралось. Началась затяжная, изнурительная война, которая при наличии у Китая неограниченных людских ресурсов лишала Японию каких-либо шансов на победу в будущем. В Токио убедились, что в существующих условиях легко войти в войну, но очень трудно из неё выйти. Китайский фронт стал тем фактором, который существенно влиял на обстановку в дальневосточном регионе.

После окончания Второй мировой войны в Японии было создано демобилизационное бюро, которое ликвидировало дела военного министерства. По данным этого бюро, представленным Токийскому международному трибуналу, численность японской армии в 1930–1936 гг. была неизменной и составляла 250 000 человек. После начала войны в Китае она выросла к 1 января 1938 г. до 950 000 человек, то есть почти в четыре раза. Резкий скачок в численности армии требовал и резкого скачка в финансировании сухопутных войск. По данным министерства финансов, также представленных трибуналу, бюджет военного министерства с 1931 по 1936 г. увеличился с 247 до 515 миллионов иен. А с 1937 по 1938 г. произошёл скачок с 2 750 до 4 251 миллиона иен. Из этих миллиардов половина была потрачена на войну с Китаем. Такова была плата за начало очередной авантюры.

Грубейший стратегический просчёт, допущенный высшим военно-политическим руководством империи и японским командованием, стал ясен уже к январю 1938 г. И в Токио начали искать выход из создавшегося тупикового положения. Эвакуироваться с позором с материка и стать посмешищем в глазах крупнейших стран мира было невозможно. Надеяться на победоносное окончание войны с таким колоссом как Китай было нереально. Оставалась надежда на почётный мир на выгодных для империи условиях. Но для прощупывания обстановки и для начала ведения переговоров с гоминдановским правительством Чан Кайши нужен был солидный посредник. И в Токио решили обратиться к своему союзнику по антикоминтерновскому пакту.

К концу 1937 г. японский генштаб пытался использовать связи с Германией по пакту и дал указания японскому военному атташе в Берлине Осима обратиться с просьбой к командованию германской армии о предложении мира Чан Кайши через генерала Фалькенхаузена, германского военного советника при китайском правительстве. Конечно, подобное предложение не было отказом от агрессивных планов на континенте. Но длительная передышка очень нужна была империи. Воюющий Китай «съедал» столько людских, материальных и финансовых ресурсов страны, что империи нужно было остановиться, отдышаться и собраться с силами, чтобы продолжать завоевательную политику в Азии. Осима, следуя указаниям генштаба, 18 января 1938 г. поднял перед Риббентропом вопрос о помощи, чтобы закончить китайский «инцидент». Министр иностранных дел рейха обещал содействовать, но высказал мысль о желательности сближения Германии и Японии на основе заключения военного договора. Эта информация была передана генштабу, и в июле 1938 г. из Токио был получен ответ, одобрявший инициативу сотрудничества между двумя странами.

За развитием событий в Китае внимательно наблюдали не только в Токио, но и в Москве. Линия связи между советским посольством в Китае и Москвой работала с полной нагрузкой. И Сталин, и Ворошилов, а именно они определяли советскую военную политику на Дальнем Востоке, хорошо понимали, что Япония может увязнуть в трясине новой войны, и увязнуть надолго. А длительная война в Китае снимала угрозу советским дальневосточным границам. Можно было спокойно поворачиваться лицом к Европе и пытаться активно решать свои европейские проблемы. Поэтому вопрос о том, что воюющему Китаю нужно было оказать военную и материально-техническую помощь, был ясен для обоих лидеров уже в первые месяцы японо-китайской войны.

При этом Сталина, а Ворошилов думал так же, как Сталин, — своего мнения в 1937-м у него уже не было, — вряд ли интересовали проблемы интернациональной солидарности и братской помощи китайскому народу, о которой так любили потом писать советские историки. К режиму Чан Кайши он не испытывал никаких симпатий. Достаточно вспомнить налёты гоминдановской полиции на советское посольство и консульство в 1927-м, конфликт на КВЖД в 1929-м, многочисленные походы против Китайской Красной Армии в начале 1930-х и помощь, которую Советский Союз оказывал китайской компартии и её вооружённым силам. Но он, как трезвый политик, хорошо понимал, что после начала японо-китайской войны Советский Союз попал в положение «третьего радующегося», наблюдая схватку японского дракона и китайского тигра. В этой обстановке надо было помогать Китаю, и пусть они дерутся как можно дольше. Они и дрались до окончания Второй мировой войны. В начале сентября 1937-го правительство Чан Кайши обратилось с просьбой к советскому правительству принять в Москве китайскую делегацию для обсуждения вопросов, связанных с оказанием военной помощи Китаю. Согласие на приезд, конечно тайный, китайских представителей было сразу же дано, и уже 9 сентября нарком обороны провёл первую встречу с китайской делегацией. На следующий день он сообщил Сталину о результатах переговоров.

По представленному делегацией списку предметов вооружения, которые Китай хотел приобрести, Ворошилов предлагал продать две эскадрильи бомбардировщиков СБ (62 самолёта), две эскадрильи истребителей И-15 (62 самолёта) и три эскадрильи истребителей И-16 (93 самолёта). Во время первых переговоров китайцам отказали в продаже тяжёлых бомбардировщиков ТБ-3 и тяжёлой артиллерии, но согласились продавать бензин, машинное и моторное масло. Были высказаны предложения и о маршрутах доставки грузов. Конечным пунктом доставки был определён китайский город Ланьчжоу. Самолёты предлагалось перегонять туда по воздуху, а запасные части и боеприпасы к ним — автотранспортом. Все остальные закупки (винтовки, пулемёты, орудия, боеприпасы) — морским путём в Кантон. Наиболее удобным считался маршрут до Ланьчжоу через территорию МНР. Он был короче маршрута через Синьцзян на 800 километров и мог почти полностью контролироваться советскими войсками (58). Но здесь требовалось учитывать и политические моменты. Ворошилов писал Сталину: «Однако нужно решать, удобно ли с точки зрения политической использовать территорию МНР для доставки оружия Нанкинскому правительству. По этому вопросу прошу дать указания возможно скорее, так как без этого не могут начаться подготовительные работы по переброске самолётов, о чём настойчиво просят китайцы» (59). Намечалась знаменитая трасса «Зет», по которой в последующие годы перебрасывались оружие и боевая техника в Китай. Руководство операцией «Зет» (военная помощь Китаю) было поручено Разведывательному управлению.

В конце января 1938 г. информация о попытках Японии добиться мирного урегулирования с Китаем поступила от группы «Рамзай». Зорге в телеграмме от 20 января информировал Москву о беседе с полковником Оттом. Военный атташе рейха в Японии сообщил советскому разведчику, что «японский генштаб приведён в сильное замешательство перспективами продолжения войны против Китая». Отт и его помощник майор Шолль считают, что война в Китае начинает ослаблять Японию. Поэтому, по их мнению, войны между Японией и Советским Союзом в 1938 г. не будет. Империя прочно увязла в Китае, а сил и средств для одновременной войны против двух азиатских стран у неё нет. В Токио, так же как и в Москве, понимали, что пока идёт эта война, советский Дальний Восток застрахован от японского нападения.

В Берлине тоже начали понимать обстановку на Дальнем Востоке. Возможный конфликт дальневосточного союзника с Советским Союзом очень интересовал германский генштаб, и военному атташе поручили выяснить обстановку. Отт беседовал с представителем японского генштаба и о результатах беседы сообщил Зорге. 27 января в Москву ушла очередная информация об этой беседе. Японский представитель сообщил полковнику, что генштаб подготовляет войну против СССР усиленными темпами. В Токио считали, что оттяжка времени работает на СССР. Но хотя желание воевать было, возможности воевать на два фронта у империи не было. Даже в случае перемирия в Китае нужно было длительное время держать там большую оккупационную армию. Нужно было также пополнить японскую армию после непредвиденных потерь, а всё это требовало огромных финансовых затрат. Кроме того, в начале 38-го Германия была явно не готова начать войну против Советского Союза, а начинать односторонние военные действия в японском генштабе не хотели. Представитель японского генштаба, с которым беседовал Отт, заявил ему, что «два года являются максимальным, а один год — минимальным сроком для того, чтобы японский генштаб мог начать войну против СССР». Информация была исключительно ценной, и начальник Разведупра наложил резолюцию: «По всем этим телеграммам выпустить доброкачественное спецсообщение». Как правило, такие документы, как спецсообщения, рассылались высшему руководству страны.

Итак, Советский Союз уже в первые месяцы 1938 г. получил почти двухлетнюю передышку на Дальнем Востоке. Это был первый результат тех контактов в Москве, которые начались осенью 37-го. Начало военных поставок в Китай значительно усиливало сопротивление китайской армии, и Япония всё глубже и глубже погружалась в трясину необъявленной японо-китайской войны, окончание которой не просматривалось даже в отдалённом будущем. Характерно, что оценки наших разведчиков в Токио оказались более точными, чем оценки аналитиков японского генштаба. Уже после ареста Зорге писал в своих записках: «Дирксен и Отт были настроены оптимистично, утверждая, что Гоминдан необычайно слаб. Но я придерживался мнения, что враждебные действия будут продолжаться ещё долго, и что силу Гоминдана не следует недооценивать. Ни Дирксен, ни Отт не соглашались со мной. Однако ход событий обернулся так, как я и предсказывал. И потому и Дирксену, и Отту пришлось признать, что я был прав, и мои акции в посольстве соответственно выросли». Одзаки так же как и Зорге считал, что конфликт в Китае перерастёт в крупномасштабную войну. Его выводы основывались на той информации, которую он получал из близкого окружения премьера Коноэ.

Китай вёл освободительную войну, напрягая все силы и стараясь получить любую помощь везде, где только возможно. При этом годилось всё: и материальная помощь у любой страны, и использование военных советников и добровольцев, и моральная поддержка великих держав, и, пожалуй, главное — попытка заполучить союзника, который может вмешаться в конфликт и оттянуть на себя часть сил противника. В 38-м таким союзником, державшим на Дальнем Востоке крупную группировку войск, мог быть только Советский Союз. Но в первой половине года все попытки втянуть нашу страну в военный конфликт с Японией наталкивались на неизменные заявления о миролюбивой внешней политике страны, которые не давали китайским представителям, делавшим подобные предложения, никаких шансов на успех.

Обстановка изменилась к августу 38-го. Бои у озера Хасан были в полном разгаре. С обеих сторон наращивались силы, и казалось, что этот локальный конфликт будет расширяться и превратится в необъявленную войну по типу Китайского «инцидента». Поэтому в Китае решили ещё раз попытаться уговорить северного соседа проявить больше инициативы и более активно вмешаться в конфликт между Китаем и Японией. На этот раз инициативу взял на себя президент исполнительного юаня Кунг (Кун Сянси). 3 августа 38-го он пригласил на обед резидента политической разведки (ИНО НКВД) для того, чтобы обменяться мнениями по поводу последних событий на советско-маньчжурской границе и о советско-японских отношениях.

Кунг заявил, что китайское правительство и китайский народ принимают близко к сердцу советско-японский конфликт, и он как представитель правительства заявляет, что Китай будет твёрдо и последовательно поддерживать Советский Союз. Он также высказал мнение, что военный путь решения японской проблемы сейчас предпочтительнее мирного разрешения советско-японского конфликта. Он обосновывал это тем, что: «Япония истощена годом войны в Китае, этот год показал всю её слабость, поэтому соединёнными силами СССР и Китая легко будет сокрушить военные силы Японии, тем более что, как показала война в Китае, японский морской флот не может быть использован ею достаточно эффективно в войне против СССР, как и против Китая, а воздушный не представляет реальной угрозы для первоклассного советского воздушного флота. В области же людских резервов Китай имеет неисчерпаемые возможности, которые можно бросить против Японии» (60). В переводе с дипломатического на обычный язык это означало — начать совместную победоносную войну против Японии.

Китайский представитель считал, что Германия сейчас не сможет помочь своей союзнице на Дальнем Востоке, так как она ещё не готова к большой войне в Европе, а Англия и США симпатизируют Китаю и не будут поддерживать Японию в случае совместной войны. Таким образом, международная обстановка исключительно благоприятна для военного разрешения вопроса и пропустить её нельзя. По его мнению, «до сего времени Советский Союз не имел достаточно серьёзного повода начать войну против Японии, так как это противоречило бы мирной политике Советского Союза и могло представить его в роли агрессора. В настоящее время Япония первая начала агрессивные действия и потому никто не может обвинить СССР в агрессии» (61). Кунг в беседе рассматривал и возможность разрешения советско-японского конфликта мирным дипломатическим путём. В этом случае, по его мнению, СССР совместно с Китаем должен потребовать от Японии решения всего комплекса вопросов, касающихся Восточной Азии. В заключение беседы он ещё раз заявил, что наиболее идеальным является всё-таки решение вопроса военным путём в данный неповторимый исторический момент.

Резидент разведки переслал запись беседы в своё ведомство с просьбой доложить содержание документа в «инстанцию» (то есть в Политбюро). Заверенная копия была направлена Ворошилову. Китайские предложения не нашли поддержки и понимания в Москве. У руководящих деятелей Советского государства не было желания обострять отношения с островной империей и доводить локальный конфликт до войны. В августе 38-го события в Европе развивались очень быстро и всё внимание, в том числе и военного руководства страны, было приковано к Чехословакии. Когда крупные воинские силы западных военных округов передвигались к границам, было не до обострения обстановки на Востоке, и войну против Японии отложили до лучших времён.

* * *

Если посмотреть историческую литературу советского периода, то можно обнаружить интересную закономерность. И в официальных многотомных изданиях, и в авторских публикациях говорится о военной угрозе. Увеличение численности Квантунской армии, увеличение танков, самолётов, орудий в Маньчжурии, строительство укреплённых районов у советских границ, интенсивное железнодорожное и шоссейное строительство, направленное к советским границам. Список подобных мероприятий можно долго продолжать — и всё сказанное будет правильно. И как вывод из всего сказанного — Япония разрабатывает планы агрессии, готовит нападение, и огромная советская территория от Байкала до Владивостока находится под постоянной угрозой. Поэтому: жители этого региона, будьте бдительны, держите порох сухим и крепче сжимайте винтовку.

До конца 30-х, когда нужно было скрывать всё и вся, подобные утверждения имели смысл. Но через шестьдесят лет, в конце 90-х, когда многие секреты ушли в прошлое и были открыты некоторые архивы, подобные утверждения объяснить очень трудно. Если проанализировать уже рассекреченные документы, то станет ясно, что по ту сторону Амура на советской территории делалось то же самое. Увеличивалась численность войск ОКДВА и ЗабВО, увеличивалось количество танков, самолётов, орудий. Против японских укреплённых районов у советских границ строились в Забайкалье и особенно в Приморье такие же УРы у маньчжурских границ. На советской территории также велось интенсивное железнодорожное и шоссейное строительство, направленное к маньчжурской границе. В районе Владивостока строились аэродромы для тяжелобомбардировочных бригад. И если японские бомбардировщики с маньчжурских аэродромов могли долететь до Владивостока и Хабаровска, то советские ТБ-3 могли отбомбиться над столицей империи и вернуться обратно — запаса дальности хватало. И ведь бомбили, правда, на бумаге. Желающие могут прочитать роман Николая Павленко «На Востоке», изданный в 1937 году. Там очень красочно показан пылающий Токио, уничтоженный советской авиацией во время будущей советско-японской войны. Список подобных мероприятий с советской стороны можно так же долго продолжать, и здесь также всё будет правильно. На советской территории было зеркальное отражение всего того, что делалось в Маньчжурии. И как вывод из всего сказанного — Советский Союз также разрабатывал планы агрессии, также готовил нападение.

И чтобы разобраться во всех этих противоречивых утверждениях и дать окончательный ответ, кто на кого собирался нападать, нужно заняться подсчётом сил и средств, сопоставлением фактов и намерений. Кто окажется сильнее, тот и готовит нападение. Более слабая сторона никогда не будет готовить агрессию против своего более сильного соседа. Иными словами, нужен баланс сил в дальневосточном регионе накануне Второй мировой войны. Сухие цифры и факты, взятые из архивных документов, дадут более точный и правдивый ответ, чем рассуждения советских историков об «агрессивности» Японии и «оборонных» мероприятиях Советского Союза.

Когда советское военное руководство планировало увеличение РККА в дальневосточном регионе, оно, конечно, не имело документов японского генштаба или штаба Квантунской армии. Единственными достоверными, проверенными и перепроверенными данными были данные военной разведки о численности и вооружении Квантунской армии. На них и опирались в генштабе при текущем планировании усиления советских войск на Дальнем Востоке и при перспективном планировании, когда разрабатывались оперативные планы на случай войны с Японией. Конечно, данные военной разведки нельзя было считать за стопроцентную истину. Возможно, после сопоставления наших разведывательных сводок с документами японского генштаба, опубликованными в последние годы в Японии, могут появиться расхождения в цифрах, и японские документы будут истиной в последней инстанции. Но в конце 30-х ничего другого у нашего Генштаба не было. Поэтому и современным исследователям при оценке ситуации того периода приходится пользоваться разведывательными сводками.

Так как же оценивало руководство военной разведки военный потенциал островной империи к концу 1938 г.? 15 ноября заместитель начальника Разведывательного управления комдив Орлов представил начальнику Генштаба командарму 1-го ранга Шапошникову справку о возможностях мобилизационного развёртывания японской армии.

Аналитики разведки из второго отдела собрали, систематизировали и проанализировали всю имеющуюся информацию и пришли к следующим выводам. За время войны в Китае до 1 октября 1938 г. призвано для развёртывания новых частей 1 680 тысяч, для пополнения безвозвратных потерь 420 тысяч. В запасе у Японии оставалось 2 миллиона резервистов. В Китае к этому времени было сосредоточено 28 пехотных дивизий и одна бригада, две кавалерийские, четыре артиллерийские и две мотомеханизированные бригады, два танковых и четыре зенитных полка. Всего 700 000 человек, 2000 орудий, 930 танков и 1346 самолётов. В Маньчжурии находилось 10 пехотных дивизий, три кавалерийские, четыре охранные и две мотомеханизированные бригады, а также гарнизоны укреплённых районов, две артиллерийские бригады, три полка тяжёлой артиллерии, два зенитных и девять артиллерийских полков. Всего в Квантунской армии было 320 000 человек, 1268 орудий, 648 танков и 420 самолётов. К этому добавлялась группировка Корейской армии в составе двух дивизий с частями усиления и обозно-тыловыми частями общей численностью 54 000 человек. В остатке, то есть в Японии, на Сахалине и Формозе, оставалось только три пехотные дивизии с частями усиления и обозно-тыловые части общей численностью в 333 000 человек при 914 орудиях, 120 танков и 300 самолётов. Немного на случай предполагаемой войны с Советским Союзом. В Китае шли упорные бои, и перебросить оттуда в Маньчжурию какое-то количество дивизий было невозможно. А переброска с островов на материк оставшихся трёх дивизий не делала погоды.

За время войны в Китае японская армия увеличилась с 380 до 1 677 000 человек, а число дивизий возросло с 21 до 44. И всё равно воевать с Советским Союзом было нечем. Китайский фронт «съел» половину японской армии. Смешно было начинать войну с семью сотнями танков и шестью сотнями самолётов. Не говоря уже о том, что качество танковой и авиационной техники японской армии было значительно хуже, чем качество этой же техники в РККА. Так что все планы нападения на Советский Союз можно было не вынимать из сейфов до лучших времён.

20 декабря 1938 г. заместитель начальника Разведывательного управления комдив Орлов направил в Генштаб справку о перебросках японских войск из Японии в Маньчжурию в октябре — декабре 1938 г. За это время из Японии на материк было переброшено 250 000 человек. В Маньчжурию перебросили 57 000, 100 орудий, 35 танков и 55 самолётов. С учётом этих пополнений и возвращением в Японию старослужащих Разведупр определил численность Квантунской армии на 15 декабря 1938 г. в 347 000 человек. На вооружении этой группировки, по подсчётам военной разведки, имелось: орудий — 1368, танков — 684 и самолётов — 475. К этому была добавлена численность Корейской армии в 54 000 человек с 248 орудиями, 33 танками и 120 самолётами. Можно считать, что эти войска были сосредоточены у советских дальневосточных границ к 1 января 1939 г.

В этом же документе на основе информации, полученной от агентуры военной разведки в Маньчжурии, было показано распределение частей Квантунской армии по операционным направлениям. Основным направлением было Приморское. Здесь против частей 1-й ОКА было сосредоточено 8 пехотных дивизий с частями усиления. Всего: людей — 198 000 человек, орудий — 708 и танков — 288. Вторым по значению было Забайкальское направление. Против войск ЗабВО было сосредоточено две пехотные дивизии и одна бригада, две кавалерийские бригады и два танковых отряда. Всего: людей — 71 000 человек, танков — 234 и орудий — 156. Два вспомогательных направления, Сунгарийское и Благовещенское, отвлекали на себя 53 000 человек, 136 орудий и 46 танков. Резервы Квантунской армии были сосредоточены в центральной равнинной части Маньчжурии. Здесь имелось 25 000 человек, 290 орудий и 194 танка. Вот таков был расклад сил «агрессора». Следует отметить, что на всех операционных направлениях японские войска уступали частям РККА и по общей численности, и по количеству орудий и танков.

Какие силы были сосредоточены на Дальнем Востоке к 1939 г.? После ликвидации хасанского конфликта усиление войск в этом районе продолжалось. Из центральных районов страны перебрасывалась боевая техника: орудия, танки и особенно самолёты. Перебрасывались и отдельные воинские части. Транссибирская магистраль была забита воинскими эшелонами. Перебрасывалась различная военная техника, вооружение, боеприпасы и различное имущество, необходимое для формирования новых частей в случае начала войны. К 1939 г. в этом регионе находилось 450 000 личного состава, 5748 орудий и 5150 танков. По орудиям наши войска превосходили Квантунскую и Корейскую армии в четыре раза, по танкам — в 6,6 раза (62). Что касается боевых самолётов, то уже на 1 января 1938 г. на Востоке имелись 24 авиационные бригады: из них тяжелобомбардировочных — 6, среднебомбардировочных — 4, истребительных — 5 с общим количеством боевых самолётов — 2623. Превосходство советских войск и в общей численности, и особенно в средствах подавления было полным. И в японском генштабе, конечно, об этом знали. В разведывательном отделе сидели специалисты, которые умели и добывать информацию, и считать, и анализировать.

Конечно, при таком соотношении сил можно было разрабатывать различные варианты плана «ОЦУ» — бумага всё стерпит. Но при определении агрессивности и угрозы войны со стороны Японии надо исходить не из бумаготворчества, а из реального количества войск и боевой техники. А оно, конечно, было в пользу РККА. Следует отметить и то, что ни один из вариантов плана «ОЦУ» не был добыт военной разведкой. И при определении угрозы войны и в Разведывательном управлении, и в Генштабе могли пользоваться только общей численностью Квантунской армии и оценками военно-политического положения в этом регионе. Могут возразить, что Япония находилась рядом с Маньчжурией и Кореей. При абсолютном господстве своего военно-морского флота в Японском и Южно-Китайском морях она могла быстро перебросить, в случае необходимости, на материк любое количество войск и техники. И это было бы возможно, если бы не «китайский фактор». После начала японо-китайской войны китайский фронт поглощал все людские и материальные ресурсы империи. Япония увязла в войне с Китаем всерьёз и надолго. В конце 38-го перебрасывать на материк было нечего. И говорить об одновременной войне с Китаем и Советским Союзом не было смысла — сил на это не хватало.

Примечания

1. 1941 г. Книга вторая. — М.: 1998. С. 533.

2. Там же. С. 536.

3. Там же. С. 543.

4. Там же. С. 545.

5. Там же. С. 547.

6. Там же. С. 571.

7. Там же. С. 557.

8. Там же. С. 558.

9. Там же. С. 559.

10. Там же. С. 561.

11. Там же.

12. Там же. С. 569.

13. Там же.

14. Там же. С. 570.

15. Там же.

16. Там же. С. 571.

17. РГВА. Ф. 32113, Оп. 1. Д. 217. Л. 4—18.

18. Там же. Л. 4.

19. Там же. Л. 17.

20. РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 46. Л. 84–86.

21. Там же. Л. 88.

22. Там же. Л. 89.

23. Там же. Л. 92.

24. Там же. Л. 94.

25. Там же. Л. 97.

26. РГВА. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 124. Л. 35–36.

27. РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 46. Л. 97.

28. РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 1987. Л. 2.

29. Там же. Л. 3.

30. Там же. Л. 9.

31. Там же. Л. 16.

32. Там же. Л. 42.

33. Там же. Л. 58.

34. Там же. Л. 163–164.

35. Там. же Л. 166–167.

36. РГВА. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 124. Л. 82.

37. Там же. Л. 84–85.

38. Внешняя политика СССР. 1917–1944 гг. Сборник документов в 4 т. Т. 4. М.: 1946. С. 369–371.

39. РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1077. Л. 5.

40. Там же. Д. 1084. Л. 38.

41. Там же.

42. ЦАМО. Ф. 1. Оп. 78424. Д. 8. Л. 136–137.

43. РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1076. Л. 13.

44. ЦАМО. Ф. 69. Оп. 21692. Д. 11. Л. 91–95.

45. Гриф секретности снят. — М.: 1993. С. 72.

46. Там же. С. 28.

47. Внешняя политика СССР. Т. 4. С. 377.

48. ЦАМО. Ф. 1. Оп. 78424. Д. 8. Л. 42–43.

49. Там же. Л. 100–101.

50. Захаров М.В. Накануне великих испытаний. — М.: Воениздат, 1968. С. 10.

51. РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 46. Л. 184.

52. Там же. Л. 186.

53. РГВА. Ф. 25888. Оп. 15. Д. 458. Л. 73–79.

54. РГВА. Ф. 33987, Оп. 3. Д. 1094.

55. Там же.

56. Там же.

57. Там же.

58. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 321. Л. 10.

59. Там же. Л. 11.

60. Русский архив. Т. 7/1. С. 97.

61. Там же. С. 98.

62. Архив ИВИ МО. Ф. 244. Оп. 287. Д. 75.

 

Глава пятая. ХАЛХИН-ГОЛ (1939 ГОД)

Летом 1938 г., за месяц до начала конфликта на Хасане, Комитет Обороны принимает решение об усилении войск на Дальнем Востоке ещё на 76 820 человек (протокол № 140 от 27.6.38 г.). Во время конфликта и после усиление войск в дальневосточном регионе продолжалось также интенсивно. На Дальний Восток перебрасывались новые воинские части. В больших количествах по Транссибирской магистрали переправлялись на Восток из европейской части страны современная боевая техника: орудия, танки и самолёты. В Генштабе считали, что лишней боевой техники не бывает — в случае войны всё пригодится, всё пойдёт в дело. В результате всех этих мероприятий к 1939 г. на Дальнем Востоке было сосредоточено: 450 000 личного состава, 5748 орудий и миномётов и 4716 танков и танкеток. Это составило 31 % личного состава сухопутных войск Красной Армии, 20 % орудий и миномётов от общего артиллерийского парка и до 26 % танков от общего количества (1). Что же имелось по ту сторону границы в частях Квантунской и Корейской армий?

Наиболее подробные данные о численности и вооружении японских войск приводятся в разведсводках Разведывательного управления, где даётся боевое расписание японской армии и наличие японских частей в различных районах: Китае, Маньчжурии, Корее, метрополии. В разведсводке на 20 февраля 1939 г. общая численность японской армии определяется в 1 753 тысячи человек. Из них в Китае — 752 000, а в Маньчжурии и Корее — 420 000. Орудий в войсках — 4300, из них в Китае — 1975, в Маньчжурии и Корее — 1300. Танков в Китае — 1295 и 620 в Маньчжурии и Корее из общего количества 2196. Самолётов соответственно 1360 и 445 из общего количества 3000. Конечно, можно сомневаться в том, что аналитикам в Разведывательном управлении удалось вычислить количество японской боевой техники в различных районах с точностью до нескольких единиц. Но даже если и отбросить естественные погрешности в таких расчётах, то всё равно можно прийти к выводу, что китайский фронт оттягивал на себя так же, как и в 1938 г., почти половину численности японской армии и половину имевшейся на вооружении боевой техники. И ещё один вывод из анализа разведсводок — в Маньчжурии и Корее войск и боевой техники было примерно в два раза меньше, чем в Китае.

Если по численности противостоящие группировки в Маньчжурии были примерно равны, то превосходство советских войск в боевой технике было подавляющим: по орудиям в 4,4 раза, по танкам — в 7,6 раза. И это при значительно более высоком качестве советской военной техники. Проигрывала Квантунская армия и в количестве и качестве боевых самолётов. Ещё в начале 1937 г. на вооружении ОКДВА и Тихоокеанского флота было 2189 боевых самолётов. Таким был баланс сил на Дальнем Востоке к началу 1939 г., и так же, как и в предшествующие годы, он был в пользу Советского Союза.

Но не успокоились в Токио. Японская агентура в дальневосточном регионе была, и действовала она активно, несмотря на усилия пограничников и контрразведки НКВД. Транссиб — единственная железная дорога, связывающая Дальний Восток с остальной страной, — всегда была под постоянным контролем японской разведки. В Токио хорошо понимали значение этой магистрали и не жалели лучшей агентуры, чтобы держать её под контролем. И переброски по ней тысяч танков и орудий (за 1937–1938 гг. было переброшено 2000 орудий и 1500 танков) были замечены и правильно оценены в Токио. В японском генштабе умели считать и усиление советских войск определили, в общем, правильно. Конечно, допустить двукратное превосходство над Квантунской армией военное руководство империи не могло. И начался аналогичный процесс в Маньчжурии.

Усиливались войска, в портах Маньчжурии разгружались транспорты с военной техникой и боеприпасами. Теперь уже заработала в полную силу агентура советской военной разведки в Маньчжурии. Под пристальное наблюдение были взяты все военные гарнизоны Квантунской армии. Отслеживалось строительство новых военных городков, казарм, складов и особенно аэродромов. Агентура отмечала прокладку новых железных и шоссейных дорог к границам Забайкалья и Приморья. Фиксировалось любое перемещение на территории Маньчжурии воинских частей и особенно появление новых частей из Китая или метрополии. Разведка делала всё для того, чтобы командующие Краснознамёнными армиями в Ворошилове и Хабаровске знали всё, что творится на той стороне за Амуром.

Результаты агентурной деятельности военной разведки в Маньчжурии были отражены в многочисленных разведывательных сводках, которые выпускались и штабами армий, и Разведывательным управлением РККА. Анализ таких разведывательных сводок — занятие очень скучное для историка. Как правило, в этих документах только цифры и факты: количество частей, их численность, вооружение, фамилии и воинские звания командиров. Если идёт речь о новых формированиях, которые зафиксировала агентура, то только место формирования, количество частей и тот район (Китай или Маньчжурия), куда они были переброшены. Если говорится о военно-воздушных силах, то также только номера частей, места нахождения аэродромов, количество самолётов и их типы. В общем, никаких имён и псевдонимов агентуры и никакой романтики — одна бухгалтерия. Военные документы (приказы, сводки, донесения) не терпят многословия. И молодых командиров приучают к краткости ещё в военных училищах. Исследователь может только догадываться, какой иногда большой и тяжёлый труд многих разведчиков требуется, чтобы в итоговом документе (например, месячной разведсводке генштаба) появилось несколько сухих, составленных казённым языком фраз с агентурной информацией.

Вот только несколько примеров разведывательной информации за первую половину 1939 г. В разведсводке по Востоку, выпущенной Разведывательным управлением в конце февраля 39-го, даётся боевое расписание японской армии на 20 февраля. Общее количество частей вплоть до отдельных отрядов и рот, их распределение по театрам военных действий, общая численность сухопутных войск Японии. Даётся также общее количество средств подавления: орудий, танков, самолётов. В этой сводке заметна тенденция, которая станет доминирующей для японской армии в 1939–1941 гг. Почти половину всех войск (752 из 1753 тысяч) и половину средств подавления Япония держала в Китае. Получая большую военную помощь из Советского Союза, Китай продолжал сопротивление, сдерживая большую группировку японских войск, которая в случае заключения мира была бы сразу переброшена в Маньчжурию к советским дальневосточным границам. Эту угрозу хорошо понимали в Москве.

В разведсводке № 07 от 30 мая, которую выпустил разведотдел 1-й ОКА, даётся подробная дислокация японских войск в Маньчжурии и численность и дислокация частей армии Маньчжоу-Го, дислокация японских авиационных частей, подготовка маньчжурского плацдарма — строительство железнодорожных и шоссейных дорог, казарм, складов и аэродромов. В разведсводке № 26 от 20 июля (во время конфликта на Халхин-Голе) отмечается, что в январе — марте 1939 г. в Японии сформировано 9 новых смешанных бригад, которые были сразу же переброшены в Китай. В этой же сводке отмечается формирование шести новых пехотных дивизий, появление которых уже отмечалось в Северном Китае и Южной Маньчжурии. Вывод из этой информации делается тревожный: «Формирование смешанных бригад и пехотных дивизий производится с целью замены ими некоторых пехотных дивизий на фронтах Китая и переброски их в Маньчжурию».

Для Советского Союза необъявленная война на Халхин-Голе была самым крупным вооружённым конфликтом после боёв Гражданской войны. Об этих событиях писали, особенно к юбилейным датам, и в 1969, и в 1979 гг. Газетные и журнальные статьи, как правило, идеологически выдержанны и написаны в духе прославления советского оружия и боевого опыта, организующей и направляющей роли родной и любимой коммунистической партии, прославляя которую сражались и умирали бойцы и командиры в далёких и никому не известных монгольских степях. Писали в традициях всепобеждающей Советской армии, которая если и пресекала планы японской агрессии, то до Байкала. Если уничтожала, то самолёты сотнями, а самураев десятками тысяч. Если громила, то так, что японские войска бежали с поля боя, бросая всю технику и вооружение. При этом полностью игнорировались исследования дальневосточных событий западными историками — о них даже не упоминалось. Архивы в те годы (50 — 80-е) были почти недоступны, и проверить правильность оценок событий 39-го было невозможно. Если и были другие оценки и мнения, то они ложились на страницы кандидатских и докторских диссертаций, которые с грифом «секретно» прятались столь же надёжно, как и архивные документы. На редкие монографии, в которых давалась другая оценка событий, также ставился гриф «секретно», который не снят даже за последнее десятилетие.

Обстановка изменилась к 1989 г. С началом эпохи гласности были рассекречены многие архивные фонды, и в Институте военной истории в 1989 г. к пятидесятилетнему юбилею боёв выпустили сборник документов, посвящённый этой операции. Когда началась работа над первым томом десятитомника «История Великой Отечественной войны», то в научный оборот была введена монография Кокса о халхингольских событиях. Всё это по-новому позволило взглянуть на события тех лет и пересмотреть некоторые устоявшиеся взгляды.

Весной 1939 г. командование Квантунской армии решило воспользоваться разработанным генштабом армии вариантом «Б» плана операции № 8 для пробы своих сил на маньчжуро-монгольской границе. Здесь надо подчеркнуть, что это была именно новая проба сил после Хасана, о чём правильно сообщал Зорге в своих радиограммах в Москву. Представлять события так, что это была новая агрессия в северном направлении через Внешнюю Монголию к Байкалу, как это было предусмотрено очередным вариантом плана японского генштаба, было бы неверно. При той обстановке, которая сложилась в дальневосточном регионе: война в Китае и баланс сил между Квантунской армией и войсками РККА — подобное мероприятие выглядело авантюрой и было бы обречено на поражение.

В реестре жертв японской военщины очередь Монголии шла вслед за Маньчжурией. В японском генштабе давно поняли важность географического и стратегического положения Внешней Монголии (МНР). Официальная японская печать неоднократно обвиняла СССР в намерении использовать территорию МНР в качестве трамплина для «большевизации» Внутренней Монголии, Маньчжоу-Го и Китая. В правящих кругах Японии считалось, что снятие или хотя бы частичное ослабление этой угрозы явилось бы первым шагом на пути осуществления «континентальной политики» империи. С захватом Маньчжурии появилась идея создания «буферных зон» в пределах Внешней Монголии и Северного Китая. Всячески поощрялись сепаратистские движения Внешней Монголии, официально считавшейся составной частью Китая.

Правящие круги Японии мечтали о вхождении МНР в качестве составной части в «Великую Монголию», которая должна находиться в «сфере сопроцветания великой Восточной Азии» под эгидой Японии. Японская военщина полагала, что если МНР окажется в сфере японо-маньчжурского влияния, то безопасность советского Дальнего Востока будет основательно подорвана, а в случае войны может сложиться такая ситуация, которая вынудит СССР без всякой борьбы оставить территорию всей Сибири. В японских оперативных планах МНР именовалась ключом к Дальнему Востоку, щитом, прикрывавшим весьма уязвимую Транссибирскую магистраль, и базой для широких действий на территории Северного Китая. В связи с этим после Маньчжурии последовало вторжение японских войск в китайские провинции Жехэ, Чахар и Суйюань, занимавшие охватывающее положение по отношению к юго-восточной части МНР, а также начало широкого строительства стратегических железных дорог в этих провинциях.

Вот оценка планов японского командования, данная в докладе штаба 1-й Армейской группы уже после конфликта на Халхин-Голе:

«Не имея возможности и сил, в связи с действиями в Китае, организовать более широкие действия по захвату МНР — этого важнейшего для Японии военного плацдарма, в 1939 г. японцы ставили перед собой более ограниченную задачу — захватить территорию МНР до реки Халхин-Гол. На ближайший период для японцев территория до Халхин-Гола являлась крайне необходимой и важной по следующим причинам:

„Первое — японцы развернули строительство железной дороги ХАЛУН-АРШАН — ГАНЬЧЖУР, строя её в обход Большого Хингана. По их плану дорога должна была пройти через район НОМОНХАН БУРД ОБО — в удалении от границы МНР не далее 2–3 километров, то есть под действенным пулемётным огнём противника.

Второе — Халхин-Гол и песчаные высоты по восточному берегу реки, в случае захвата их японцами и укреплении, создавали очень сильное прикрытие подступов к Хайлару и Халун-Аршану, в настоящее время пока очень слабо защищённых со стороны МНР“.

Японским войскам, сосредоточенным у восточных границ МНР, противостояли кавалерийские дивизии монгольской армии и войска 57-го особого корпуса РККА. Штаб корпуса располагался в Улан-Баторе. В Саин-Шанда, расположенном на старинном тракте Калган — Улан-Батор, были расквартированы полки 36-й мотострелковой дивизии. В Ундурхане дислоцировалась 9-я мотоброневая и 11 — я танковая бригады, в Баин-Тумене — 8-я и в Дзамин-Удэ — 7-я мотоброневые бригады. Южную границу Тамцак-Булакского выступа в районе Югодзырь прикрывала 6-я кавалерийская бригада корпуса. Расстояния от этих пунктов до Халхин-Гола измерялись сотнями километров, которые нужно было в случае возникновения конфликта пройти по безводной пустынной степи без дорог и каких-либо ориентиров.

Инициатором вторжения на территорию МНР было командование Квантунской армии, которое возлагало большие надежды на поддержку со стороны внутренней контрреволюции из числа феодальной знати и высшего ламаистского духовенства, составлявших „пятую колону“, а также на дезорганизованность Монгольской народно-революционной армии (МНРА), обескровленной репрессиями 1937–1938 гг., когда было арестовано и уничтожено большинство высшего и старшего комсостава МНРА. Учитывалось и то, что репрессии, начатые по примеру ежовских „чисток“ в СССР, продолжались в МНРА и в начале 1939 г., вычищая из вооружённых сил оставшийся опытный командный состав.

Второй виток репрессий в армии МНР начался в начале 39-го. Инициатором, как и в предыдущие годы, был Чойбалсан. После репрессий 1937–1938 гг. он стал военным министром и министром внутренних дел. Но этого, очевидно, ему было мало, и он решил сосредоточить в своих руках всю власть в стране. Возможно, что этому способствовал и Сталин, который во время визита Чойбалсана в Москву давал ему соответствующие рекомендации как действовать. Во всяком случае, без соответствующих указаний „старшего брата“ дело не обошлось, и Чойбалсану было с кого брать пример, когда он заливал потоками крови армию и всю страну в 39-м. У него были опытные советчики и учителя из числа сотрудников бериевского НКВД, и все события в Монголии развивались по советскому образцу. К Берии поступала вся информация о событиях в Монголии, о которых он информировал не только Ворошилова, но, очевидно, и Сталина.

Маршал вернулся в Улан-Батор из Москвы 22 января. Накануне его приезда были получены агентурные данные о том, что начальник военной школы Даши Дава якобы готовил против него террористический акт. Меры по усилению охраны маршала были приняты, а начальника военной школы тут же арестовали. После соответствующего допроса он „сознался“, что в июле 1938 г. был завербован в контрреволюционную организацию начальником Политуправления армии Найданом и им был связан с уже арестованным начальником артиллерии армии Чойндамом. Он „договорился“ с обеими довести дело контрреволюционной организации до полного успеха, невзирая на продолжающиеся аресты. 21 января министерством внутренних дел были получены агентурные данные о том, что заместитель Чойбалсана Дамба в ночь на 20 января созвал у себя в штабе командиров соединений и частей Улан-Баторского гарнизона и отдал им приказ привести в боевую готовность все части в городе. Ни советские инструктора, ни особый отдел МВД не были информированы об этом приказе. 21 января прокурор армии Лубсан Цыдып, на которого якобы уже имелось более 10 показаний о его принадлежности к контрреволюционной организации, посетил части Улан-Баторского гарнизона и проверял исполнение приказа Дамбы.

Информация о событиях в монгольской столице была немедленно передана в Москву. Берия в письме Ворошилову от 30 января писал: „Поскольку всё это указывало на возможность вооружённой провокации, подготовленной Дамбой и членами контрреволюционной организации из состава гарнизона, я о создавшейся обстановке информировал командование нашего корпуса и одновременно через министра внутренних дел принял меры детального выяснения обстановки“ (2). Берия посоветовал заместителю министра внутренних дел МНР арестовать военного прокурора, тщательно допросить и получить „признательные“ показания. Рекомендация из Москвы была сразу же выполнена. В ночь на 22 января Цыдып был арестован и уже утром „сознался“, что является старым членом контрреволюционной организации и что её руководителем является Дамба. Берия также сообщил Ворошилову: „Командование нашего корпуса держится в курсе всех мероприятий. В случае вооружённой провокации примет меры к разоружению участников, если это не удастся произвести силами министерства внутренних дел“ (3).

Основные события в Улан-Баторе начались 26 января. В этот день Чойбалсан созвал совещание начальствующего состава гарнизона. Прямо на совещании был арестован начальник Политуправления Найдан. 31 января Чойбалсан заявил, что принял решение об аресте заместителя военного министра Дамба, начальника штаба армии Намсарая, заместителя начальника Политуправления Сайхана, начальника ВВС Суруна, начальника штаба ВВС Мунко, командира 1-й дивизии Тохтохо. Было также решено арестовать комиссара 1-й дивизии, командира и комиссара бронебригады, командира и комиссара полка связи, начальника военного училища, а также секретаря Чойбалсана. Операция по аресту Дамба и других военных „заговорщиков“ была проведена в ночь на 1 февраля. Фактически монгольская армия была обезглавлена, лишившись почти всего высшего командного состава. В Монголии повторилась в миниатюре трагедия РККА 1937 г. Обо всех этих арестах Берия сообщил Ворошилову в письме от 11 февраля. Такие массовые аресты были невозможны без согласия и одобрения советских представителей в МНР. Поэтому 9 февраля Чойбалсан посетил заместителя полпреда СССР в МНР Скрипко. Очевидно, столь решительные действия диктатора произвели негативное впечатление на советского представителя в Монголии, и он сообщил Скрипко: „…что на втором приёме у тов. Сталина он получил следующее указание: удалить из правительства МНР Амора и пост премьер-министра принять на себя, сохранив за собой посты военного министра, министра внутренних и иностранных дел, подобрав себе по этим министерствам новых заместителей, убрав из военного министерства Дамбу…“ (4).

Чойбалсан заявил также во время этой беседы о своём твёрдом решении немедленно арестовать министра Добчина и министра торговли и транспорта Доржи, а также организовать устранение Амора из правительства МНР в ближайшие дни с последующим его арестом. Репрессивная машина МВД МНР, созданная по образцу и подобию ежовско-бериевского НКВД, работала с полной нагрузкой. Арестованный бывший командарм монгольской армии Дамба „сознался“ в том, что он с 1935 г. является членом гендуно-демидовской контрреволюционной организации, в которую был якобы завербован Намсараем, возглавлял военную контрреволюционную организацию с 1938 г. и свою враждебную работу проводил под руководством премьер-министра Амора. Дамба „показал“, что установку о подготовке вооружённого выступления на 21 января дал Намсараю лично Амор 15 января 1939 г. сразу же по получении известия о выезде Чойбалсана из Москвы в Улан-Батор. После подобных „признаний“ дни премьера были сочтены.

Конечно, три письма Берии Ворошилову с описанием событий в Улан-Баторе, извлечённые из архива и опубликованные в сборнике документов о советско-японских отношениях, недостаточны для того, чтобы дать подробную оценку событий тех лет. Возможно, что в столице Монголии повторились московские события 1936 г., когда группа высшего командного состава РККА во главе с Тухачевским выступила с требованием убрать Ворошилова из-за его некомпетенции. В Монголии высшие руководители армии тоже могли выступить против Чойбалсана как посредственного военного руководителя, несмотря на его маршальское звание. В таких условиях маршал, чтобы удержаться у власти, начал массовые репрессии, имея все рычаги власти в стране в своих руках. Но это только предположения автора — не более.

Аналогичную информацию получал Ворошилов и с другой стороны. В феврале 1939 г. в Москву поступило письмо из Улан-Батора от главного инструктора Политуправления МНРА и одновременно военного советника бригкомиссара Воронова. Адресовано оно было его непосредственному начальнику заместителю наркома и начальнику Главного политического управления армейскому комиссару 1-го ранга Мехлису. В этом документе даётся несколько иная трактовка событий начала 1939 г. в МНР. Воронин пишет в своём письме, что бывший командарм Дамба, бывший начальник Политуправления Найдан и бывший начальник штаба Намсарай „показали“:

„1. Раскрытая в МНРА контрреволюционная организация является остатком гендуно-демидовской банды, разгромленной, но не добитой в 1937 г. Остатки гендуно-демидовской банды, чтобы не быть разоблачёнными, притаились, стали входить в доверие, показав свою активность и при честных людях свою революционность“ (5). Этот период времени они якобы использовали для расстановки своих оставшихся контрреволюционных сил и для выдвижения и продвижения на руководящие посты своих людей.

Воронин писал в своём письме, что с января 1938 г. эта контрреволюционная группа начинает вести активную контрреволюционную работу и что во главе контрреволюционной организации встали: Дамба (бывший командир 2-го кавалерийского корпуса), Найдан (бывший начальник Политуправления МНРА) и Посол (бывший заместитель министра внутренних дел). По утверждению Воронина, контрреволюционная организация ставила следующие задачи: вербовать новых членов организации, всемерно разваливать партийную и политическую работу в армии, во всей системе работы возвеличивать Японию, пропагандировать её могущество, разъяснять расовое родство монгольского народа с японцами, дискредитировать СССР и проводить работу в защиту ламаиства и религии. И, конечно, более конкретные задачи для японского командования: развернуть вредительскую деятельность и организацию диверсионных актов, а также дискредитацию и развал МНРА и организацию недовольства среди цириков и командиров.

По докладу Воронина к осени 1938 г. контрреволюционная организация прибрала к своим рукам почти весь командно-политический состав армии и развернула работу во всех частях. Осенью 1938 г. был якобы поставлен вопрос об организации контрреволюционного восстания. По утверждению Воронина, в октябре 1938 г. Дамба и Найдан под видом служебного совещания собрали актив организации, на котором стоял основной вопрос — готовность организации к выступлению. На совещании было решено якобы выступить 7 ноября 1938 г., и Дамба дал указание — „все части привести к полной боевой готовности“. По „показаниям“ арестованных план действий частей был следующим: 1-я кавалерийская дивизия должна была захватить правительство, ЦК партии, полпредство СССР, Управление связи. Бронебригада, полк связи, объединённое военное училище и части ВВС предназначались для борьбы с частями РККА, которые находились в Улан-Баторе.

В октябре 1938 г. комкор Дамба отправился на Восток (в восточные районы республики). Там он якобы убедился в том, что части армии к выступлению не готовы и поэтому „выступление“ перенесли на март 39-го. В январе 39-го Дамба выехал в 10-ю кавалерийскую дивизию на южную границу республики. В его отсутствие премьер Амо, (пока ещё не арестованный по сообщению Воронина), отдал начальнику штаба армии Намсараю „приказ“ — „выступить в январе до приезда Чойбалсана“. Выступление было намечено ночью с 21 на 22 января. Воронин писал Мехлису, что: „Мы об этом выступлении узнали вечером 21-го и приняли меры к предотвращению этого выступления. Выступление не состоялось только потому, что части не были подготовлены — это во-первых, и, во-вторых, организация частично была разгромлена“. Воронин отмечал в своём докладе, что с приездом маршала разгром „организации“ пошёл значительно быстрее и сейчас основная контрреволюционная головка организации арестована, но в частях армии врагов осталось ещё много. По мнению главного инструктора, „расчищены только части 2-го кавалерийского корпуса, а к расчистке 1, 7 и 10-й кавалерийских дивизий ещё не приступлено“. Так что основные репрессии были ещё впереди (6).

Воронин подвёл итоги всей полученной в МВД МНР информации и пришёл к следующим выводам: „Считаю, что была допущена большая политическая ошибка осенью 1937 г., когда знали о многих, как о врагах, но их всё же оставили. Эти остатки расплодились, размножились, оружие не сложили и начали действовать. МВД и наши инструктора проявили благодушие, потеряли революционное чутьё, у всех налицо притупление политической бдительности, и враг этим воспользовался…“ Вот такой была оценка событий, которую дал военный советник. Ясно одно, что результат второй волны репрессий для монгольской армии был катастрофическим. Следом за остальными участниками заговора были арестованы и расстреляны десятки командиров, имевших военное образование, полученное в СССР, и опыт командования частями.

Итоги репрессий подтвердили и сами монгольские историки. В августе 1989 г. на конференции „круглого стола“, организованной в Институте военной истории, генерал-лейтенант Цурэвдорж Чойндонгийн говорил о массовых репрессиях, организованных Чойбалсаном: „Тогда были необоснованно репрессированы сотни и тысячи людей, в том числе многие кадры военных. Достаточно сказать, что в 1937–1939 гг. было репрессировано около 80 % командного и политического состава МИРА. Это были в основном те люди, которые принимали непосредственное участие в революционных боях 20-х годов, имевшие богатый боевой опыт, окончившие военные академии и училища в СССР“. Генерал привёл только один пример: „Из 78 человек высшего командного состава, имевших воинское звание „комбриг“ и выше, равное нынешнему генеральскому званию, были репрессированы 66 человек. В результате этого в начале халхингольских боёв дивизиями и полками командовали вчерашние выпускники училищ или люди, не имевшие военного образования, а подразделениями — офицеры, выдвинутые из солдат и сержантов“ (7).

В Монголии в миниатюре повторилось всё то, что было во время репрессий в РККА. Конечно, цифра в 66 человек высшего командного состава была небольшой по советским меркам. Но для армии численностью всего в 20 тысяч человек она была огромной.

Маньчжурские партизаны

Советская военная разведка (Разведупр) прославилась ещё в первой половине 1920-х своими диверсионными действиями на польской территории. „Партизанские“ отряды, переправлявшиеся через границу, действовали на территории соседней Польши, в районах Западной Белоруссии и Западной Украины, захваченных поляками в 1920 г. Несколько лет, с 1921 по 1924 год, на этих землях гремели выстрелы и взрывы, проводились нападения на железнодорожные поезда, полицейские участки, усадьбы польских помещиков. Нападали иногда и на тюрьмы, освобождая политических заключённых. „Партизан“ не смущало то, что война уже кончилась, что между двумя государствами были установлены нормальные дипломатические отношения, а в Москве и в Варшаве сидели послы обеих государств. После очередного нападения отряды „партизан“, часто переодетые в польскую военную форму, уходили от эскадронов польских улан на советскую территорию, где зализывали раны, отдыхали, пополняли запасы оружия и вновь при помощи советских пограничников переходили на польскую сторону, продолжая свою необъявленную войну.

В одну из февральских ночей 1925 г. отряд „партизан“, одетых в польскую военную форму, по ошибке напал на советскую погранзаставу у местечка Ямполь. В Москве, не разобравшись в чём дело, обвинили поляков в вооружённом нападении. Разгорелся международный скандал, о котором много писала польская пресса. Политбюро рассмотрело вопрос о деятельности Разведупра и по предложению Дзержинского приняло решение: „активную разведку во всех её формах и видах на территории сопредельных стран прекратить“. Но в начале 1930-х, когда отношения между Польшей и Японией приняли дружеские формы, польская дефензива (контрразведка) поделилась с японской разведкой той информацией, которой она располагала. Это касалось и советской агентуры в Польше, и активной разведки Разведупра. В Токио идею „активки“ признали заслуживающей внимания и решили попробовать эту форму деятельности в Маньчжурии. Граница с Советским Союзом была рядом по Амуру и Уссури, а человеческого материала, пригодного для активной диверсионной деятельности, в Маньчжурии было достаточно: масса беженцев, пришедших туда после Гражданской, забайкальские, амурские и уссурийские казаки, потерявшие в России всё и ушедшие в Маньчжурию с атаманом Семёновым. Подрастало и молодое поколение эмигрантов, не знавшее Родины.

Людей, озлобленных на советскую власть, отнявшую у них всё, было достаточно. И в середине 1930-х в штабе Квантунской армии решили приступить к формированию диверсионных отрядов из русских эмигрантов. В 1934 г. японская военная миссия в Харбине решила объединить все белогвардейские организации для установления централизованного руководства над их деятельностью, направленной против СССР. В том же году было создано бюро по делам русской эмиграции, в котором были объединены все белоэмигрантские организации в Маньчжурии. Бюро подчинялось японской военной миссии в Харбине. Через это бюро в Харбине и его подотделы в других городах японская разведка вербовала белоэмигрантов для диверсионной деятельности на территории Советского Союза.

По предложению Судзуки, офицера японской разведки из Харбинской военной миссии, в 1936 г. из числа членов Союза русских фашистов был сформирован специальный отряд. Вооружённый и оснащённый японской разведкой, под командованием Матвея Маслакова, помощника руководителя Российского фашистского союза Родзаевского, этот отряд был осенью того же года тайно переправлен через Амур на советскую территорию для террористической и диверсионной деятельности, а также для устройства фашистских организаций.

Для привлечения белоэмигрантской молодёжи к активной разведывательной и диверсионной деятельности против Советского Союза японские власти совместно с правительством Маньчжоу-Го приняли закон о всеобщей воинской повинности для русской эмиграции, как одной из народностей коренного населения Маньчжурии. Закон был принят на основе плана, разработанного японским полковником Макото Асано. В мае 1938-го японская военная миссия в Харбине создала специальную школу для подготовки диверсионных и разведывательных кадров из числа местной белоэмигрантской молодёжи. Школа была названа „отрядом Асано“. В дальнейшем по типу этого отряда был создан ряд новых отрядов, которые являлись его филиалами и дислоцировались в различных пунктах Маньчжурии.

В Советском Союзе тоже хорошо помнили „активку“ середины 1920-х. Но если в начале 1930-х ведение активной разведки на западных границах против Польши и Румынии было невозможно в силу ряда причин международного характера, то на Востоке для нашей разведки было полное раздолье — огромная граница в тысячи километров с удобными местами для переправ на ту сторону, через Амур и Уссури. Местное партизанское движение на территории „независимого“ государства Маньчжоу-Го, которое мы никогда не признавали. Китайские партизанские отряды, прижатые японскими войсками к нашим границам, переправлялись на советскую территорию, отдыхали там, получали медицинскую помощь, оснащались вооружением и боеприпасами, радиосвязью, снабжались деньгами. И, что было не менее важно, командиры партизанских отрядов получали инструктаж и руководящие указания для дальнейшей боевой деятельности на маньчжурской территории.

Такая помощь и поддержка китайского партизанского движения началась сразу же после оккупации Маньчжурии войсками Квантунской армии и продолжалась все 1930-е годы. Высшее командование ОКДВА при встречах с китайскими командирами стремилось координировать боевую деятельность партизанских отрядов, давая указания не только о методах повседневной боевой деятельности, но и о развёртывании массового партизанского движения на территории Маньчжурии в случае начала войны между Японией и Советским Союзом. В случае войны советское командование рассматривало китайских партизан как диверсантов и разведчиков, действующих в тылу противника. Конечно, такое руководство, помощь, материальная и моральная поддержка могли рассматриваться как вмешательство во внутренние дела другого государства. Но в те годы, когда для усиления оборонной мощи дальневосточных рубежей хороши были любые средства, об этом не думали ни в Хабаровске, ни в Москве. Япония формально не могла предъявить претензий Советскому Союзу — партизанского движения на японских островах не было. А с мнением непризнанного „независимого“ государства можно было и не считаться.

Решение об активизации партизанского движения в Маньчжурии было принято в Москве на высшем уровне в апреле 1939-го. Разведка предупреждала о возможности серьёзных провокаций на советско-маньчжурской и монголо-маньчжурской границах. На Дальнем Востоке запахло порохом, и НКО совместно с НКВД решили использовать руководителей маньчжурских партизан, перешедших границу и интернированных на территории Советского Союза. 16 апреля начальники управлений НКВД Хабаровского, Приморского краёв и Читинской области, а также начальники погранвойск Хабаровского, Приморского и Читинского округов получили шифротелеграмму № 7770 из Москвы. В шифровке указывалось: „В целях более полного использования китайского партизанского движения в Маньчжурии и его дальнейшего организационного укрепления Военным Советам 1-й и 2-й ОКА разрешается в случаях обращения руководства китайских партизанских отрядов оказывать партизанам помощь оружием, боеприпасами, продовольствием и медикаментами иностранного происхождения или в обезличенном виде, а также руководить их работой. Проверенных людей из числа интернированных партизан небольшими группами перебрасывать обратно в Маньчжурию в разведывательных целях и в целях оказания помощи партизанскому движению. Работа с партизанами должна проводиться только Военными Советами“.

Чекистское руководство должно было оказывать Военным советам полное содействие в этой работе. Органы НКВД на местах должны были осуществлять проверку и отбор китайских партизан, которые переходили на советскую территорию со стороны Маньчжурии, и передавать их Военным советам для использования в разведывательных целях и для переброски обратно в Маньчжурию. Начальники пограничных войск округов должны были оказывать содействие Военным советам и обеспечивать переправу на территорию Маньчжурии сформированных Военными советами групп и принимать переходящие через границу партизанские группы и связников. Кроме этого, Военному совету 1-й ОКА передавалась группа из 350 китайских партизан, которые были проверены органами НКВД и признаны надёжными. Сколько китайских партизан, перешедших границу в 1938 г., было признано неблагонадёжными и отправилось в советские концлагеря, неизвестно до сих пор. Военному совету 2-й ОКА передавались интернированные руководители партизанских отрядов Чжао Шанчжи и Дай Хунбин. Их также после инструктажа должны были перебросить на маньчжурскую территорию для руководства действующими там партизанскими отрядами. Под шифровкой стояли подписи двух наркомов: Ворошилова и Берии. Поскольку ни тот, ни другой не могли в таком серьёзном деле действовать самостоятельно и по собственной инициативе, то можно не сомневаться, что весь комплекс вопросов о военной помощи и активизации действий китайских партизан был согласован со Сталиным. Было ли соответствующее постановление Политбюро, пока неизвестно.

В Москве, очевидно, были готовы пойти на серьёзный дипломатический конфликт, если будет обнаружена переброска через границу, пусть даже и мелкими группами, нескольких сот партизан. И здесь стоит сказать о двойном стандарте. Японская разведка также перебрасывала на советскую территорию группы диверсантов (тех же партизан) из белоэмигрантов, но, конечно, без санкции военного министра или министра внутренних дел Японии. Наши газеты писали об этом, когда пограничники обнаруживали и уничтожали их, как о провокации японской военщины. Подключались и наши дипломаты: вызовы в НКИД японского посла, ноты протеста и т. д. Когда же такой работой занималось наше военное руководство на Дальнем Востоке, не говоря уже о наркомах, то это принималось как должное и, конечно, без шума в печати, если протестовали японцы.

Как правило, контакты высшего советского военного командования с руководителями партизанского движения в Маньчжурии, проходившие на советской территории, были окружены завесой непроницаемой тайны. Документально такие встречи фиксировались очень редко. А если что и попадало на бумагу, то, как правило, с грифом „Сов секретно. Особой важности. Экземпляр единственный“. Участвовали в беседах, кроме командующего и члена Военного совета только начальник разведывательного отдела, его заместитель и переводчик. Особенно активизировались такие контакты в конце 1930-х во время конфликтов на Халхин-Голе. В мае 1939-го в самом начале халхингольского конфликта, когда ещё было неясно, куда повернут события: в сторону локального конфликта или в сторону необъявленной войны, — состоялась одна из таких встреч.

30 мая командующий 2-й ОКА командарм 2-го ранга Конев (будущий Маршал Советского Союза) и член Военного совета армии корпусный комиссар Бирюков встретились в Хабаровске с руководителем партизанских отрядов в Северной Маньчжурии Чжао Шанчжи и командирами 6-го и 11-го отрядов Дай Хунбином и Ци Цзиджуном. На встрече был начальник разведывательного отдела армии майор Алёшин и его заместитель майор Бодров. Запись этой встречи — один из немногих документов такого рода, который сохранился в архивах.

Целью встречи явился разбор соображений, представленных Чжао Шанчжи, разрешение вопросов переброски, дальнейшей работы и связей с СССР. Для периода мирного времени руководителю партизанского движения предлагалось связаться с партизанскими отрядами, действующими в бассейне реки Сунгари, объединить управление этими отрядами и создать крепкий штаб, очистить отряды от неустойчивых, разложившихся элементов и японских шпионов, а также создать отдел по борьбе с японским шпионажем в среде партизан. Видно, крепко досталось китайским партизанам от японской агентуры, проникавшей в их среду, если на борьбу с ними указывал командующий армией.

В качестве дальнейшей задачи ставилось укрепление и расширение партизанского движения в Маньчжурии. Было признано необходимым организовать несколько крупных налётов на японские базы, чтобы поднять дух партизанских отрядов и подорвать веру в силу и могущество японских захватчиков. Предлагалось также организовать секретные базы партизан в труднодоступных районах Малого Хингана для накопления оружия, боеприпасов и снаряжения. Всё это предполагалось получить при налётах на японские базы и склады. Китайским руководителям рекомендовалось связаться с местной партийной организацией для развёртывания политической работы среди населения и проведения мероприятий по разложению частей маньчжурской армии и снабжению партизан через эти части оружием и боеприпасами.

Это были указания и рекомендации для мирного времени. Беседа, судя по стенограмме, велась корректно и в вежливой форме. Говорилось о большом опыте партизанской борьбы, который имел Чжао Шаньчжи, о его подготовке до перехода в Маньчжурию. Была обещана в дальнейшем надёжная связь и всесторонняя помощь по всем проблемам, которые обсуждались на встрече.

Основными во время беседы были указания и рекомендации о действиях китайских партизан в период возможной войны Японии против СССР. В этом случае предлагалось вести разрушительную работу в японском тылу, разрушать важнейшие объекты по заданию советского командования, поддерживать тесную связь и взаимодействие с советским командованием. Предусматривалось, что конкретные задачи партизанскому командованию будут сообщены с началом войны. Во время беседы Конев и Бирюков подчёркивали, что успех объединённых отрядов „зависит в большой степени от постановки борьбы со шпионской разлагательской деятельностью японцев среди партизан“. Поэтому при политотделе штаба партизанского движения предлагалось создать орган по борьбе с японскими шпионами и провокаторами. Конев и Бирюков также обратили внимание Чжао Шанчжи на то, что армия Маньчжоу-Го не крепка, японцы ей не доверяют. Партизаны должны использовать это обстоятельство и принять меры по разложению армии Маньчжоу-Го».

Предлагались и разрабатывались конкретные мероприятия для мирного времени. Планировалось из находящихся на советской территории китайских партизан организовать отряд примерно в 100 бойцов и переправить его через Амур на территорию Маньчжурии в один приём в конце июня. Такая численность отряда диктовалась наличным количеством боеспособных партизан, находившихся в это время на территории СССР. Остальные партизаны, которые оставались на советской территории, должны быть подготовлены как пулемётчики, гранатомётчики, пропагандисты, санитары и после выздоровления и подготовки переброшены через Амур мелкими группами. Советское командование заверило Чжао Шанчжи, что оружие, боеприпасы, продукты, медикаменты, деньги будут выделены в соответствии с его запросами из расчёта на 100 человек. Неудивительно, что китайский партизанский руководитель был очень доволен поддержкой и такой щедрой помощью.

Для успешной деятельности партизанских отрядов основным являлась надёжная связь как между отрядами, так и штаба партизанского движения с советской территорией. Для этого предлагалось подобрать 10 грамотных партизан, тщательно проверенных и преданных делу революции, и прислать их на радиоподготовку на территорию Советского Союза. После подготовки, снабжённые рациями, шифрами, деньгами, они будут переправлены в Маньчжурию для работы по радиосвязи между отрядами. Советские руководители высказали во время беседы и свои пожелания: «Для нас желательно получить от вас карты Маньчжурии, которые вы добудете у японо-маньчжурских войск (карты японского изготовления), японские и другие документы — приказы, донесения, сводки, шифры, письма, записные книжки офицеров и солдат. Желательно, чтобы вы снабжали нас образцами нового японского вооружения». Основной принцип, что за все услуги надо платить, соблюдался и здесь. Поддерживая и развивая партизанское движение, советская военная разведка получала взамен разветвлённую разведывательную сеть на маньчжурской территории.

Интересным является вопрос о том, как и когда Чжао Шанчжи попал на советскую территорию и где он находился во время полуторалетнего (очевидно, под стражей) содержания в СССР. В стенограмме совещания отмечается:

«Указание 5. По вопросам перехода и полуторалетнего содержания в СССР.

Переход Ваш на территорию СССР произошёл без предупреждения советского командования, и командование о Вашем приходе не было поставлено в известность. Кем был инспирирован Ваш вызов, пока не установлено. Лицо, в ведение которого Вы поступили с приходом на советскую территорию, совершило преступление, скрыв этот факт от советских и военных властей. Лицо это понесло наказание. Как только нам стало известно о Вашем пребывании на территории СССР, была произведена проверка, и Вы получаете возможность возвратиться к активной партийной работе. Советское командование надеется, что Ваша воля к борьбе не ослабела» (8). Многое в этой истории было неясно и Чжао Шанчжи, и он пытается в беседе с советским командованием прояснить обстановку, задавая различные вопросы. Вот выдержка из стенограммы беседы:

«Чжао Шанчжи задаёт несколько вопросов:

1. Мне неясно, кто передал распоряжение, вызвав меня на советскую территорию. Было ли это распоряжение передано через Чжан Шаобина представителем советского командования, или он сам сделал это, получив указание из других источников.

Командарм и член ВС. Для нас пока ясно, что Вас спровоцировали на переход в СССР. По чьему указанию это сделано, нам пока установить не удалось, но выяснение этого вопроса производится.

Чжао Шанчжи. Чжан Шаобин, передавший мне распоряжение о приходе в СССР, на вашей территории бывал не раз. Нам нужно знать подробности для того, чтобы, придя в Маньчжурию, на месте уточнить подробности и принять нужное решение и меры.

Командарм и член ВС. У нас о Чжан Шаобине имеется мнение как о плохом человеке. Вам на месте необходимо уточнить все детали этого дела. Мы, в свою очередь, примем меры для выяснения подробностей, результаты и решение сообщим Вам» (9).

Поскольку стенограмма беседы пока единственный документ по этому делу, который удалось обнаружить в архиве, то можно сделать только несколько предположений. Если китайского партизанского руководителя вызвали в СССР за полтора года до беседы, и всё это время он сидел в тюрьме или в лагере, то это могло произойти в октябре или ноябре 1937 г. В это время органами НКВД был разгромлен разведывательный отдел штаба ОКДВА. Начальник отдела полковник Покладек, его два зама и несколько сотрудников рангом пониже были арестованы и расстреляны по стандартному обвинению как японские шпионы. Руководство отделом было уничтожено, и все контакты по линии связи с китайскими партизанами были оборваны. Когда Чжао Шанчжи в это время перешёл на советскую территорию, то он, очевидно, сразу же был арестован как японский шпион, тем более что вызвать его могли или Покладек, или кто-либо из его замов. Когда же весной 1939-го начали разбираться в том, что натворили, то обнаружили уцелевшего китайского партизана. И после проверки выпустили его на свободу и поставили во главе партизанского движения в Северной Маньчжурии. Такая версия выглядит достаточно правдоподобно, но, повторяю ещё раз, это только версия автора.

Конечно, всего этого Конев и Бирюков не могли сказать во время беседы, и пришлось изворачиваться, заявляя, что им было неизвестно о пребывании китайского партизана в Советском Союзе. А может быть, как люди в Хабаровске новые, только недавно назначенные, они и в самом деле не знали о том, кто сидит в лагерях и тюрьмах. Такая версия тоже имеет место быть.

Чжао Шанчжи хотелось получить для своих отрядов побольше китайских партизан, которые переправлялись в своё время в Советский Союз. Его заверили, что ранее перешедшие на советскую территорию партизанские отряды направлены в Китай, а все находящиеся в СССР китайские партизаны будут даны ему для отбора. Действительно, в конце 1930-х многие китайские партизаны переправлялись с Дальнего Востока в Среднюю Азию и оттуда по трассе «Зет» (Алма-Ата — Ланьчжоу) в Китай. Китайский руководитель получил всё, о чём просил — отказов не было. В конце беседы ему ещё раз сообщили: «Вас мы считаем главным главным руководителем партизанского движения в Маньчжурии и через Вас будем давать указания по всем вопросам. Одновременно будем поддерживать связь с отрядами, действующими территориально близко к советской границе».

Последний вопрос, который обсуждался на этом совещании, — ответственность за возникновение конфликта между СССР и Японией в результате перехода партизанского отряда из СССР в Маньчжурию. Очевидно, возможный конфликт между двумя странами или резкое обострение отношений в штабе армии не исключали. Но в связи с началом халхингольского конфликта отношения и так испортились до предела, и ещё один возможный конфликт мало что значил. А может быть, армейское начальство получило карт-бланш на проведение партизанских операций. Китайскому партизану в ответ на естественную озабоченность было заявлено: «Вы идёте выполнять волю партии и никакой ответственности за возможные конфликты не несёте. При переходе примите все от Вас зависящие меры предосторожности. Никто из партизан ни в коем случае не должен говорить, что он был в СССР. Разглашение тайны перехода затруднит дальнейшие связи с партизанами, затруднит возможности передачи оружия, патронов, медикаментов и др.». Заключительная фраза в беседе ясно говорит о том, что партизанское движение в Северной Маньчжурии не было самостоятельным (в 1939 г. оно и не могло им быть) и развивалось под полным контролем из-за Амура. Очевидно, в Приморье была аналогичная ситуация. В Ворошилове был штаб 1-й ОКА. За Уссури на маньчжурской территории были другие партизанские отряды, а в штабе армии был свой разведывательный отдел, который руководил их действиями. Но это тоже только версия автора, которую он пока не может подкрепить архивными документами.

* * *

Прошло несколько месяцев. Чжао Шанчжи вместе со своим отрядом благополучно переправился через Амур. Была установлена связь с другими партизанскими отрядами, и начались совместные операции против японо-маньчжурских войск. Бои шли с переменным успехом. Были победы, но были и поражения и неудачи. Удалось захватить кое-какие документы, которыми очень интересовались в Хабаровске. На советскую территорию ушли связные, неся образцы новой военной техники и сообщения о ходе боёв. И в разведывательном отделе армии после тщательного изучения всех полученных из-за Амура материалов и анализа обстановки в Северной Маньчжурии составили проект новой директивы для маньчжурских партизан.

Письмо-директиву командующему партизанами Северной Маньчжурии Чжао Шанчжи утвердили командующий армией и новый член Военного совета армии дивизионный комиссар Фоминых. На первой странице дата: 25 августа 1939 г. и резолюция за теми же подписями: «Всю директиву передать отдельными распоряжениями» (10).

В директиве указывалось, что основная задача до зимы — укреплять и увеличивать отряды, добывать оружие, боеприпасы и продовольствие. Рекомендовалось подготовиться к зиме, а для этого создать секретные базы в недоступных местах, подготовить в них жилища, запасы продовольствия и одежды. Базы должны быть подготовлены для обороны. Партизанам рекомендовалось пока воздерживаться от разрушения шахт, железных дорог и мостов. Для выполнения этих задач у партизан пока ещё не было сил и средств. Предлагалось проводить более мелкие операции по нападению на железнодорожные поезда, золотые прииски, склады, шахты, полицейские участки. Основная цель таких нападений — накопить оружие, боеприпасы, продовольствие и одежду. Указывалось и на то, что такие нападения надо тщательно подготавливать. Необходимо производить разведку объекта нападения, составить план и обсудить его с командирами отрядов. Без тщательной подготовки неизбежны потери и неудачи. Были в этой директиве и рекомендации для Чжао Шанчжи: «Самому Вам лично руководить нападениями не следует. Не забывайте, что Вы руководитель партизанского движения, а не командир отряда. Вы должны организовывать разгром всей системы, а не отдельных отрядов и групп. Вам нельзя рисковать по любому случаю. Вы должны учить командиров».

Партизанам обещали прислать динамит и подготовленных инструкторов для его применения, а также продовольствие, пропагандистскую литературу и топографические карты. И особенно благодарили китайских партизан за присланные материалы, захваченные при налётах на японские и маньчжурские гарнизоны и отряды: топографические карты, доклад японского топографического отряда, а также новые прицелы и дальномеры. Если судить по этой директиве, то дела у китайских партизан шли неплохо. Совершали, в общем, удачные нападения, вели разведку и агитацию, запасались к зиме, а зима в этих краях суровая, всем необходимым. Можно не сомневаться, весной 1940-го после суровой зимовки партизанское движение в Северной Маньчжурии при активной поддержке из-за Амура развернулось с ещё большим размахом.

Японская разведка знала о том, что руководство партизанским движением осуществляется с советской стороны. Скрыть это, при массовой переброске китайских партизан, вооружения и боеприпасов через границу, было невозможно. И японские военные миссии в Маньчжурии делали всё, чтобы противодействовать партизанскому движению. Методы этого противодействия были проанализированы в справке Управления НКВД по Хабаровскому краю, составленной в сентябре 1940 г. Карательные операции против маньчжурских партизан проводились с самого начала возникновения партизанского движения, т. е. с начала 1930-х гг. Но в последние годы японская разведка стала применять более утончённые методы. Для этой цели на территории Маньчжурии создавались ложные революционные организации и партизанские отряды. Основная задача — влить их в действующие партизанские отряды для разложения изнутри. Создавались также и искусственные базы снабжения для партизан. Делалось всё, чтобы внедрить свою агентуру в партизанские отряды и при её помощи разгромить партизанское движение.

Японская разведка старалась использовать партизанские отряды в качестве канала для заброски своей агентуры в Советский Союз под видом интернированных партизан. Такой метод заброски не был тайной для советской контрразведки. В конце 1939 г., применяя агентурные методы, удалось вскрыть крупную провокационную корейскую «провокационную» организацию, которая была создана разведывательным отделом Квантунской армии. Членов этой организации должны были перебрасывать по каналам связи на советскую территорию для ведения разведывательной и диверсионной деятельности вместе с китайскими партизанами. Японской разведке было хорошо известно, что руководство партизанским движением осуществляется советским военным командованием. Чтобы нащупать каналы этого военного руководства, было предпринято несколько попыток забросить на территорию СССР свою агентуру под видом «революционеров», чтобы она смогла получить военно-политическое образование, а затем вернуться обратно в Маньчжурию и занять руководящие посты в партизанских отрядах. С такими задачами в 1940 г. на советскую территорию было направлено несколько квалифицированных японских агентов из корейцев. Потом их предполагалось направить в один из партизанских отрядов, действующих в горных районах на границах Кореи и Маньчжурии. Естественно, советская контрразведка делала всё возможное, чтобы очистить партизанские отряды от японской агентуры и вывести её на советскую территорию для разоблачения и предания суду.

Когда знакомишься с документами о деятельности советской и японской разведок, то невольно возникает ощущение зеркального отражения. С обеих сторон всё одинаково. Советская военная разведка использует местное китайское и корейское население для организации партизанских отрядов на территории Маньчжурии, вооружает их, снабжает боеприпасами и продовольствием и перебрасывает через Амур и Уссури на маньчжурскую территорию. Японская военная разведка также использует эмигрантов и казаков, ушедших в Маньчжурию, также вооружает их, снабжает боеприпасами и продовольствием и перебрасывает через Амур и Уссури на советскую территорию. Руководители китайских и корейских партизанских отрядов проходят обучение в учебных центрах советской разведки. Руководители эмигрантских диверсионных отрядов проходят обучение в специальных школах японской разведки. Командующий Квантунской армии давал указания о деятельности диверсионных отрядов. Командующий 2-й ОКА Конев давал указания о деятельности партизанских отрядов. Китайские партизаны вели разведку на маньчжурской территории по заданиям советской разведки. Белоэмигрантские диверсионные отряды вели разведку на советской территории по заданиям японской разведки. Могут сказать, что китайские партизаны вели борьбу за освобождение своей родины от японских оккупантов и поэтому пользовались помощью из-за рубежа. Но и белоэмигранты вели борьбу за освобождение своей родины от преступного советского режима и так же пользовались помощью из-за моря. Можно и дальше продолжать сравнение, но и так уже ясно, что никакой разницы в действиях обеих сторон не было. Создаётся впечатление, что по обоим берегам пограничных рек сидели два матёрых хищника, которые рычали друг на друга, скалили клыки и пытались при удобном случае вцепиться в глотку друг другу.

57-й особый корпус

К февралю 1939 г. в МНР была сосредоточена почти 50-тысячная группировка войск Красной Армии. Ударная сила корпуса — 36-я мотострелковая дивизия, три мотоброневые бригады, одна танковая и одна кавалерийские бригады. В этих боевых частях по штату было около 22 000 человек — меньше половины численности корпуса. Всё остальное — обслуживающие и вспомогательные части. Такова была цена того, что корпус в сентябре 37-го пришёл на голое место. Всё необходимое возили за сотни километров из Советского Союза, и 16 автомобильных батальонов, имевшие 8000 личного состава и более 4000 автомашин, работали с полной нагрузкой. Четыре строительных батальона, имевшие 4000 человек, также продолжали начатое в 37-м строительство. Основная ударная сила была представлена 360 танками и танкетками танковой бригады и других частей. Мотоброневые бригады имели на вооружении 360 бронемашин, дополняя танковый кулак. С воздуха войска корпуса прикрывала 100-я авиационная бригада. И хотя по списку числилось 127 самолётов, истребителей И-16 и И-15 было 44, а бомбардировщиков СБ — 36. Остальные машины были учебные или устаревшие Р-5. Части прикрывали юго-восточные и восточные границы республики и были разбросаны на расстоянии сотен километров друг от друга. И на сосредоточение их в одном кулаке на угрожающем направлении нужно было 5–6 дней. Такая дислокация была определена ещё во время ввода частей корпуса и почти не менялась в 1938 г. (11).

К востоку от маленького городка Тамцак-Булак, административного центра выступа, на сотню километров на восток простирается голая равнина со скудным травяным покровом и без единого деревца. Колея грунтовой дороги ведёт из Тамцак-Булака к реке Халхин-Гол, протекающей по восточной границе выступа. У западного берега реки возвышается гора Хамар-Даба. Примерно в 20 километрах к северу от неё на самом берегу реки другая возвышенность, но уже пониже — гора Баин-Цаган. Если подняться на Хамар-Даба, то с помощью сильного бинокля можно хорошо рассмотреть монгольскую территорию за рекой Халхин-Гол. Небольшая речка Хайластын-Гол делит её на два участка: северный и южный. Рельеф местности на обеих участках одинаковый: песчаные бугры, барханы, ямы до 40 метров глубиной, лощины. Здесь удобно зарываться в землю, строить укрепления, прятать боевую технику, и в первую очередь артиллерию, но совсем неудобно действовать танкам и бронемашинам, а колёсный транспорт применять вообще невозможно.

Шириной до 10 метров и глубиной до 2 метров, Хайластын-Гол имела сильно заболоченную долину шириной до полутора километров. Если к этому добавить, что песчаные скаты долины имели крутизну до 45 градусов, то станет ясно, что эта небольшая речушка была почти непроходимым препятствием для военной техники того времени и чрезвычайно затрудняла маневрирование танками и артиллерией. Ширина Халхин-Гола достигала 130 метров, что при глубине в два метра и сильном течении создавало серьёзную преграду для войск. Боевую технику на восточный берег реки можно было переправлять только по наведённым паромным переправам. Долина реки представляла собою сильно заболоченную впадину шириной от одного до трёх километров. Монгольская территория за рекой простиралась в глубину до 20 километров и имела ширину по фронту 60–70 километров. На этом участке и разыгрались основные события летом 1939 г.

Боевые действия происходили в районе восточного выступа территории МНР главным образом на восточном берегу реки Халхин-Гол, между ею и государственной границей. Действия воздушных сил в этом районе распространялись в глубину: со стороны японской авиации до Баин-Тумень, со стороны советской авиации до линии Со-лунь, Джамин Сумэ, Ганьчжур. Район боевых действий со стороны Маньчжурии лежал на пути, выводящем в глубь Забайкалья, с нашей стороны занимал фланговое положение к Хайларскому укреплённому району и лежал на кратчайшем пути движения в глубь Северной Маньчжурии — в обход Хинганского хребта с юга на Солуньском участке. Район боевых действий представлял собой безлесную и незаселённую местность. Особенно характерным моментом является большое удаление его от железных дорог на территории МНР и сравнительно небольшое на маньчжурской территории (от станции Соловьёвск район отстоял на 750 километров, от Халун-Аршана на 80 километров).

Выбор района боевых действий принадлежал японскому командованию. Оно организовало нападение на территорию МНР в этом районе, учитывая удалённость района на территории МНР. Захват этого района обеспечивал надёжное прикрытие для будущей железной дороги Халун-Аршан — Ганьчжур. При решении вопроса о выборе района боёв играла роль и удалённость наших войск от него, и недооценка японским командованием наших возможностей сосредоточения сил в чрезмерно удалённом районе от железных дорог и баз. Следует отметить и то, что японская разведка располагала достоверной информацией о дислокации частей 57-го особого корпуса на территории МНР. Район боевых действий оказался пригодным для использования всех родов войск при благоприятных условиях подвоза для японцев и при труднейших условиях питания наших частей в силу растяжки тыла, равной 750 километров.

Упущений в боевой подготовке войск и в подготовке театра военных действий было много. Сказывалась неопытность командного состава, халатность и, может быть, какое-то благодушие — надежда на то, что ничего серьёзного не случится. Вот как оценивалась обстановка перед началом боёв в докладе штаба:

«Командование 57-го особого корпуса, в лице комдива Фекленко, советники МНРА, штабы 57-го корпуса и МНРА проявили преступную халатность в деле подготовки восточного направления к развёртыванию боевых действий.

Этого района ни командование 57 ОК и МНРА, ни их штабы совершенно не знало и там не бывало. Командиры соединений и их штабы также никогда ни на одном направлении не бывали и учений не проводили. Связь и управление на этом направлении также не была совершенно подготовлена, и всё базировалось только на одном проводе до Тамцак-Булака. Никаких узлов связи подготовлено не было. Никаких оперативных расчётов, отработанных соображений и документов на сосредоточение советско-монгольских частей, на случай развёртывания боевых действий, ни в штабе 57-го корпуса, ни в штабе МНРА не оказалось. Части 57-го корпуса и части МНРА оказались очень плохо подготовленными, особенно плохо был подготовлен штаб 57-го корпуса…» Оценка в докладе была жёсткая. Конечно, если начальник штаба корпуса «японский шпион», то оценка работы штаба в таком докладе, который предназначался высшему командованию, может быть только отрицательной. Но если спустя шестьдесят лет отбросить все ложные обвинения, то всё равно надо признать, что к возможным крупномасштабным конфликтам с частями Квантунской армии в 1939 г. командование корпуса было не готово. И дело здесь ни в том, что бои начались в восточном выступе. Начнись они в любом другом месте монголо-маньчжурской границы — результат первых столкновений был бы точно таким же. Не были мы готовы к серьёзному конфликту, и исправлять просчёты и ошибки пришлось уже в ходе боёв.

В апреле 1939 г. командующий Квантунской армией генерал Уэда издал оперативный приказ № 1488 с изложением «Принципов разрешения советско-маньчжурских споров». В одном из пунктов приказа предписывалось: «В случае нечёткого обозначения границы, устанавливать её по своей инициативе, а если противная сторона станет этому препятствовать, смело вступать в бой и добиваться победы, не заботясь о последствиях, о которых позаботится высшее начальство». Как отмечает японский историк К. Хаяси, с получением приказа № 1488 командиры частей и соединений Квантунской армии стали просто игнорировать прежнюю линию границы и вторгались на чужую территорию, считая её своей, а когда этому хотели помешать, они применяли силу.

В это время японский генштаб рассматривал целесообразность переноса усилий с восточного и северного направлений на западное, в случае войны с СССР. В штаб Квантунской армии были направлены офицеры оперативного управления, а 23-я пехотная дивизия была переброшена в район Хайлара. Всё это делалось с целью «изучить возможность ведения боевых действий на западном направлении и сбора разведывательных данных для разработки операции против советской Забайкальской железной дороги».

Положение на границах республики обострялось с каждым днём, и командование 57-го особого корпуса решило принять меры предосторожности. Из частей корпуса был сформирован сводный отряд в составе мотострелкового батальона 11-й танковой бригады, роты бронемашин, сапёрной роты и артиллерийской батареи. Общая численность отряда составляла 1200 человек рядового и командного состава. 1 марта командир батальона старший лейтенант Быков получил приказ командира бригады комбрига Яковлева принять командование сводным отрядом и выступить в район Тамцак-Булака. Считалось, что присутствие советских войск в этом районе отрезвляюще подействует на японских агрессоров и удержит их от провокационных действий на монгольской границе. После пятидневного марша отряд прибыл в Тамцак-Булак, где уже были расквартированы подразделения 6-й монгольской кавалерийской дивизии. Восточнее города не было никаких частей советских или монгольских войск, и вся территория охранялась только монгольскими пограничниками.

С 11 мая на границе фактически уже шли бои с регулярными японо-маньчжурскими частями, а командование корпуса, не зная и не понимая происходящих событий, 15 мая выехало по хозяйственным делам на лесоразработки за 130 километров от Улан-Батора. Кущев выехал в Улан-Удэ за 650 километров от места событий. В штабе корпуса в Улан-Баторе остался только заместитель начальника штаба полковник Третьяков. Ему и пришлось отвечать на все вопросы Москвы ночью 15 мая во время разговора по прямому проводу. Вот начало этого разговора:

«У аппарата заместитель начальника штаба полковник Третьяков.

У аппарата полковник Шевченко (Генштаб). Уже в течение двух дней иностранная пресса помещает сведения о том, что на реке Халха между японскими и монгольскими войсками происходят боевые действия. Прошу сейчас же сообщить, какие у Вас имеются данные по существу этого вопроса, насколько достоверны сведения иностранной прессы? Какая у Вас имеется связь с частями, расположенными в указанном районе? Где сейчас Фекленко? Всё. Прошу ответить».

Через несколько минут в Москве к аппарату подошёл заместитель начальника Генштаба комкор Смородинов. И опять в Улан-Батор полетели вопросы:

«У аппарата полковник Третьяков. У аппарата комкор Смородинов. Через сколько часов прибудет Фекленко? Где он сейчас находится? Где находится комиссар корпуса? А где Кущев?

Фекленко утром 15.05 выехал на лесоразработки 130 км севернее Улан-Батора — должен быть к вечеру, но, очевидно, почему-то задержался. Комиссар корпуса приехал от Чойбалсана. Кущев в Улан-Удэ — будет 16.05 здесь. Сведения запаздывают ввиду плохой связи с Тамцак-Булаком, так как имеем один провод и то ненадёжный, а радиосредства использовать не имеем разрешения» (12).

16 мая по указанию наркома была организована разведка с целью выяснения сил противника. Некоторым частям войск корпуса был дан приказ о приведении их в боевую готовность. Из Тамцак-Булака к Халхин-Голу была выброшена 6-я монгольская кавалерийская дивизия. 16 мая по тревоге был поднят 149-й стрелковый полк и направлен через Ундурхан в Тамцак-Булак. В этот же день по сигналу боевой тревоги были подняты части 9-й мотоброневой бригады. После марша по степи она прибыла 18 мая в промежуточный пункт Матан-Сомон. Здесь был трёхдневный отдых, а после ремонта боевой и транспортной техники, заправки горючим новый бросок — теперь уже в Тамцак-Булак. В район боёв первые подразделения подошли к исходу дня 29 мая. 760 километров пути по безводной степи были пройдены частями бригады за 13 дней, что для техники того времени было хорошим достижением. 149-й полк прошёл из Улан-Батора до Халхин-Гола 1060 километров за 12 дней и вышел 28 мая к реке, к началу новой фазы боёв с частями Квантунской армии.

22 мая Быков получил указание штаба корпуса провести разведку монгольской территории к востоку от Халхин-Гола. Взвод разведки по его приказу переправился через реку. Разведчики прошли восемь километров, а затем были обстреляны японцами и вынуждены были отойти на западный берег реки. 24 мая у Халхин-Гола были сосредоточены уже все части сводного отряда. На следующий день на восточный берег реки переправились кавалерийские полки монгольской дивизии и заняли оборону в 10 километрах от границы. 26 мая в соответствии с приказом штаба корпуса через реку были переправлены также стрелковые роты и артиллерия советского отряда. Командный пункт Быкова также расположился на восточном берегу в 10 километрах от границы. К 28 мая все советские и монгольские войска, находившиеся в Тамцак-Булакском выступе, прикрывали границу севернее и южнее реки Хайластын-Гол. Два дня, 26 и 27 мая, прошли спокойно, боевых столкновений с японскими частями не было.

К этому времени японское командование сосредоточило у Халхин-Гола группировку японо-маньчжурских войск, которая по своей численности и вооружению значительно превосходила силы советско-монгольских войск. В неё входили части 23-й пехотной дивизии — часть 64-го пехотного полка, разведывательный отряд дивизии под командованием подполковника Адзума, моторизованная рота, а также 8-й кавалерийский полк и подразделения 1-го и 7-го кавалерийских полков баргутской конницы. Командовал группой командир 64-го пехотного полка дивизии полковник Ямогато. Японская группировка приготовилась к боевым действиям и ждала только сигнала, чтобы начать наступление.

После первых боёв на земле и особенно в воздухе Ворошилову и Шапошникову было ясно, что командование корпуса в лице Фекленко и Кущева не справляется со своими обязанностями и не может держать ситуацию в руках. Поэтому в Москве решили подготовить и послать на Халхин-Гол «группу усиления» во главе с комдивом Жуковым. Он был в это время замом по кавалерии командующего БВО, сам всю жизнь прослужил в седле, пройдя все ступени кавалерийской лестницы. И, очевидно, в Генштабе решили, что такой кавалерист сможет разобраться в действиях кавалерийских дивизий МНРА и их взаимодействии с мотоброневыми и танковыми бригадами Красной Армии.

В командировочном удостоверении, подписанном Ворошиловым уже 24 мая, указывалось, что:

«На комдива тов. Жукова, комбрига тов. Денисова и полкового комиссара тов. Чернышёва возлагается тщательное изучение и установление причин неудовлетворительной работы командования и штаба 57-го особого корпуса во время конфликта с японо-баргутами с 11 по 23 мая 1939 г. и оказание на месте непосредственной помощи командиру и комиссару 57-го особого корпуса…» (13).

Жукову поручалось: изучить работу командования и штаба корпуса по руководству боевой подготовкой сухопутных частей корпуса, установить, какие мероприятия приняты и принимались командованием корпуса по поддержанию подчинённых им частей в постоянной боевой готовности. Ему нужно было также проверить укомплектованность личным составом, обеспечение вооружением, боевой техникой и предметами материального снабжения. При выявлении недостатков в состоянии боевой подготовки войск принимать вместе с командованием корпуса немедленные и решительные меры для их устранения. И, конечно, постоянная связь с Москвой для доклада лично наркому о всех обнаруженных недостатках и принятых мерах.

Денисов должен был заниматься авиацией. Ему поручалось изучить работу командующего ВВС корпуса по подготовке и руководству авиационными частями, проверить состояние материальной части авиации, установить укомплектованность лётно-техническим составом. Нужно было также устранить на месте все обнаруженные недостатки и принять решительные и срочные меры для приведения материальной части в полную боевую готовность. Чернышёв должен был проверить состояние партийно-политической работы в частях корпуса и оказать помощь комиссару и политотделу корпуса в деле поднятия боевой готовности частей. Одновременно с проверкой частей корпуса группа должна была проверить деятельность военных советников при частях МНРА. В Москве считали, что здесь также было не всё благополучно. Члены группы обладали большими полномочиями и имели право «ознакомиться со всеми необходимыми документами, в том числе и оперативными, в части, касающейся прикрытия и обеспечения безопасности границы МНР» (14).

Наступление японских войск началось в ночь на 28 мая. К этому времени советско-монгольские войска занимали позиции в нескольких километрах от границы. Ширина полосы их обороны составляла около 20 километров. Войска были вытянуты в одну линию, причём кавалерийские полки монгольской армии вместо того, чтобы охранять фланги, заняли оборону в центре. Эта ошибка привела затем к непредвиденным последствиям. Японо-маньчжурские войска обладали численным превосходством по количеству штыков в 2,5 раза и сабель — в 3,5 раза, зато советско-монгольские войска превосходили их по орудиям крупных калибров в 1,5 раза и по бронемашинам в 5–6 раз. Это преимущество в тяжёлой боевой технике и решило в конечном счёте исход боя.

Общее руководство боевыми действиями в районе Халхин-Гола было возложено японским командованием на командира 23-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Камацубара. 21 мая генерал подписал свой первый боевой приказ. В этом документе, один из экземпляров которого был потом захвачен советскими войсками, дивизии приказывалось уничтожить войска Внешней Монголии в районе Номонхана (то есть Халхин-Гола). Камацубара считал, что выделенных частей для уничтожения советско-монгольских войск вполне достаточно. 1500 штыков, 1000 сабель, 75 пулемётов, 12 орудий и 8 бронемашин были сосредоточены для удара по тонкой цепочке советско-монгольских войск, оборонявшихся в нескольких километрах от границы.

На рассвете 28 мая группа японской авиации численностью около 40 самолётов обрушила бомбовый удар по центральной переправе через Халхин-Гол, тылам и расположению советско-монгольских войск. На правом фланге, пользуясь открытым пространством, вдоль реки с севера на юг к переправе наступала ударная группа японских войск: отряд подполковника Адзама и батальон 64-го пехотного полка. Их задача заключалась в том, чтобы обойти левый фланг советско-монгольских частей, выйти им в тыл к переправе и отрезать пути отхода на западный берег реки. На левом фланге по южному берегу Хайластын-Гола наступали части баргутской конницы, которые также должны были выйти к переправе и способствовать окружению советско-монгольских войск.

Упорные бои продолжались весь день 28 мая. Оборонявшиеся в центре полки монгольской конницы не выдержали удара превосходящих сил противника и начали отходить. К вечеру 28 мая левофланговые советско-монгольские части отошли к линии песчаных холмов в 2–3 километрах от устья Хайластын-Гола и закрепились там, начав возведение укреплений. Одна рота отошла к высоте Дунгар-Обо, находящейся в четырёх километрах от Халхин-Гола, и закрепилась на ней. Несмотря на большое численное превосходство, разгромить советско-монгольские войска японцам не удалось.

Не удался и обходной маневр японских частей. Следуя на машинах вдоль восточного берега реки к переправе, японские войска попали под огонь артиллерийской батареи. Против японских частей были брошены бойцы 1-й роты, а также сапёрная рота сводного отряда, находившаяся у переправы. Отлично действовали артиллеристы, которые подбили машину подполковника Адзума и две бронемашины, охранявшие штаб его отряда. В машине подполковника была захвачена топографическая карта района боевых действий с чётко обозначенной границей и боевой обстановкой, показывавшей, что боевые действия ведутся на монгольской территории. В январе 1948 г. эта карта была предъявлена советским обвинением на Токийском процессе в качестве доказательства нарушения монгольской границы японскими войсками. После нескольких контратак бойцов 1-й роты и сапёров лишившийся руководства японский обходной отряд был почти полностью уничтожен.

К 19 часам 28 мая к переправе через Халхин-Гол подошли первые машины с подразделениями 149-го стрелкового полка, перебрасываемого из Тамцак-Булака. Положение было тяжёлым, так как на восточном берегу реки у советско-монгольских войск оставался небольшой участок, насквозь простреливаемый ружейно-пулемётным огнём. Поэтому подразделения полка вводились в бой сразу же по частям по мере их прибытия и без организованного взаимодействия с артиллерией. Естественно, что в этот день оказать какое-либо влияние на ход боя они не могли. Утром 29 мая советско-монгольские части при поддержке артиллерии перешли в наступление. К 12 часам японские части были отброшены на несколько километров, понеся большие потери в живой силе и технике.

К концу дня 29 мая наблюдатели донесли о подходе с востока к высоте Номонхан нескольких автоколонн. Начальник оперативной группы полковник Ивенков решил, что противник подтянул значительные подкрепления, и отдал приказ на отход советско-монгольских войск на западный берег реки. Комдив Фекленко, находившийся на командном пункте корпуса в Тамцак-Булаке, приказ утвердил. Части начали отход на западный берег очень неорганизованно, так как при выходе из боя частями никто не управлял. В оперативной сводке № 014 штаб корпуса доносил, что наши части под натиском противника отошли на западный берег Халхин-Гола. На самом деле противник, истощённый боями, оставив прикрытие из снайперов, сам поспешно уходил за границу на тех машинах, подход которых был обнаружен наблюдателями. Выход своих частей с утра 30 мая японское командование прикрывало активными действиями авиации. В результате взаимного отхода советско-монгольских и японо-маньчжурских войск вся территория МНР к востоку от Халхин-Гола оказалась свободной от войск и боевой техники. Можно считать, что майские бои были проиграны советско-монгольскими войсками. Отойдя на западный берег и не обнаружив отхода противника за линию границы, они не смогли воспользоваться создавшейся обстановкой, захватить и укрепить важнейшие высоты: Палец, Ремизова, Зелёная, Песчаная. Во время августовской операции за овладение этими высотами, которые японцы превратили в мощные узлы сопротивления, пришлось заплатить сотнями убитых и тысячами раненых бойцов и командиров.

30 мая нарком передал командованию корпуса указания о дальнейших действиях с учётом сложившейся обстановки. Фекленко и Кущеву предписывалось: до сосредоточения намеченных сил в большие бои на восточном берегу Халхин-Гола не ввязываться и сохранять главными силами занимаемое положение на западном берегу Халхин-Гола. Приказывалось местность к востоку от Халхин-Гола до границы освещать сильными отдельными разъездами, а небольшими группами истребительной авиации отражать зарвавшиеся самолёты противника (15). Эти указания были переданы тогда, когда в Москву поступило сообщение о том, что противник якобы подбросил сильные подкрепления. Если бы наша разведка сработала точно и доложила, что противник начал отвод войск за линию границы, то реакция Москвы была бы, конечно, другой.

* * *

К началу конфликта в составе ВВС корпуса имелись два авиационных полка. 70-й истребительный авиаполк дислоцировался в Баин-Тумень и имел в своём составе три эскадрильи, 24 истребителя И-16 и 14 истребителей И-15. Истребители И-15 были устаревшими и подлежали замене в 1939 г. 150-й смешанный авиаполк дислоцировался в Баин-Обо-Сомон. В составе полка были три эскадрильи бомбардировщиков СБ (29 самолётов) и две эскадрильи лёгких штурмовиков ЛШ-5. Самолёты ЛШ-5, ввиду их низких лётно-технических данных, для боевых действий не применялись. Всего 67 самолётов, которые должны были прикрывать сотни километров монгольского театра. Лётный состав истребительной авиации был молодой, а лётный состав бомбардировочного полка ещё только осваивал новую материальную часть. Естественно, что в обеих полках лётчиков с боевым опытом, а он в то время мог быть получен только в Испании или Китае, не было. Подготовку территории МНР в аэродромном отношении командование корпуса проводило в южном направлении на Саин-Шанда. Там велись изыскания, были выбраны площадки под строительство аэродромов и завезено горючее и боеприпасы. Восточный театр МНР в аэродромном отношении стал готовиться только с весны 1939 г. Самый ближайший оборудованный аэродром был в Матан-Сомоне, а в Тамцак-Булаке (за 140 километров от Халхин-Гола была всего лишь одна посадочная площадка, с которой в мае и начали свою работу части истребительной авиации. Намечалось в 1937 г. построить в этом районе аэродромный узел из пяти аэродромов, но до начала конфликта ничего сделано не было. Вот в таких условиях и начались первые воздушные бои на Халхин-Голе.

22 мая в 12 часов 20 минут — первый бой в небе над Халхин-Голом. Встретились 3 самолёта И-16 и 2 самолёта И-15 с пятёркой японских самолётов И-96. В результате боя был сбит один наш самолёт. Следующее боевое столкновение произошло 27 мая. К этому времени в МНР были переброшены дополнительно 22-й истребительный авиаполк в составе 63 истребителей И-16 и И-15 и 38-й бомбардировочный авиаполк в составе 59 бомбардировщиков СБ. Всего на аэродромах и посадочных площадках было сосредоточено 101 истребитель и 88 бомбардировщиков — 189 боевых машин. К 27 мая ВВС японо-маньчжурских войск предположительно имели в своём составе: 1-й боевой отряд — 25 самолётов И-16, 24-й боевой отряд — 25 самолётов И-16. Кроме того, имелся смешанный боевой отряд в составе 9 бомбардировщиков и 18 разведчиков (16). Соотношение было в пользу советских ВВС. И всё-таки воздушный бой 27 мая был проигран. Было сбито ещё три советских самолёта, а остальные семь, вылетевшие на бой, на аэродром не вернулись из-за поломок, порчи моторов и нехватки горючего.

В этот же день поздно вечером состоялся разговор по прямому проводу между Ворошиловым, Фекленко и Кущевым. Разговор был жёстким, и нарком не особенно стеснялся в выражениях (17). Вот некоторые из его вопросов: «Почему вы и Кущев, так хорошо выглядевшие в Москве, сейчас опустили крылья, и вас приходится тянуть за язык всякий раз, когда нужно выяснить, что у вас делается?», «Понимаете ли вы по-настоящему, что происходит у вас под боком? Как могли вы, Фекленко и Кущев, так опростоволоситься, что японцы в меньшем числе набили физиономии нашим истребителям»? (18). Но сказать Фекленко и Кущеву в оправдание было нечего.

Но если бой 27 мая можно расценивать как поражение, то бой 28 мая можно считать разгромом советской авиации на Халхин-Голе. В этот день в результате плохого управления со стороны командующего ВВС корпуса и его штаба и в результате плохого руководства авиацией со стороны командования корпуса из 13 самолётов И-15, вылетевших одиночно и звеньями на бой с 18 японскими самолётами И-96 и И-97, погибло 9 лётчиков и 12 самолётов. На аэродром вернулся только один самолёт (19). Итоги воздушных боёв за май были печальными. С 21 по 28 мая погибло в бою 15 лётчиков и потеряно 18 самолётов. Обескураживающие результаты особенно после победных боёв в небе Испании и Китая. Поэтому нарком запретил дальнейшие действия в воздухе впредь до наведения порядка. Спешно была сформирована группа из мастеров воздушного боя во главе с героем Испании комкором Смушкевичем и на самолётах «Дуглас» отправлена в Монголию. 31 мая командование корпуса получило сообщение из Москвы от наркома: «1–2 мая к Вам прибывает 35 лётчиков-истребителей во главе со Смушкевичем. Не ввязывайтесь до прибытия Смушкевича в большие бои» (20). В этой группе было несколько Героев Советского Союза, отличившихся в воздушных боях в Испании и Китае.

В Генштабе решили, что наличных сил авиации на Халхин-Голе недостаточно и надо её значительно усилить. Решено было также усилить и группировку ВВС ЗабВО. Но такие вопросы решались тогда на уровне правительства. Поэтому Ворошилов 31 мая обратился с докладной запиской о мероприятиях по усилению авиационной группировки в районе Халхин-Гола на имя Сталина и Молотова. В записке говорилось, что: «Для усиления авиации 57-го особого корпуса, в связи с событиями в районе реки Халхин-Гол, из состава ЗабВО пришлось перебросить один истребительный полк (64 самолёта) и один полк СБ (62 самолёта)…» Предлагалось также сформировать ещё один новый истребительный полк для корпуса и доукомплектовать 150-й полк СБ, доведя его состав до пяти эскадрилий, а также перебросить в Монголию 32-й полк СБ из ЗабВО. Все эти мероприятия предполагалось начать выполнять в период 2—10 июня. Все истребительные и бомбардировочные полки, переброшенные из округа в Монголию, должны были быть восстановлены в полном объёме. После проведения всех мероприятий по усилению ВВС в составе корпуса будет пять полков, вооружённых современной матчастью. Из них три полка истребительной авиации и два полка скоростных бомбардировщиков. Вместе с резервом это должно было составить 249 истребителей и 153 бомбардировщика. Всего — 402 боевых самолёта. ЗабВО должен был иметь 171 истребитель и 108 бомбардировщиков. Всего — 279 боевых самолётов (21). Если учесть, что с забайкальских аэродромов можно легко перебросить в восточную Монголию авиаэскадрильи и целые авиационные полки, то можно считать, что против Квантунской армии в этом районе сосредотачивался мощный воздушный кулак численностью около 700 боевых самолётов. И нужно было правильно использовать эту грозную силу, чтобы добиться победы и завоевать господство в воздухе.

После боёв 27–29 мая стало ясно, что результат боёв как на земле, так и в воздухе является следствием неудовлетворительной подготовленности войск 57-го особого корпуса и очень низкого состояния управления во всех звеньях. Кроме того, было совершенно ясно, что для разгрома японских войск нужно срочно собирать и подтягивать достаточный кулак как наземных частей, так и воздушных сил. Поэтому одновременно с мероприятиями по усилению ВВС были разработаны и начали осуществляться мероприятия по усилению наземных войск.

По распоряжению наркома в июне на территории Тамцак-Булацкого выступа были сосредоточены 36-я мотострелковая дивизия без одного полка, 7, 8 и 9-я мотоброневые бригады, 11-я танковая бригада, один тяжёлый артиллерийский дивизион и другие части. Автомобильные батальоны подвозили с территории Советского Союза горючее, боеприпасы, продовольствие и различные материалы. Монгольские войска в составе 6-й и 8-й кавалерийских дивизий также готовились к предстоящим боям, сосредотачиваясь на флангах группировки советских войск на Халхин-Голе (22). Части Квантунской армии не добились успеха в майских боях. Несмотря на большие потери, пришлось оставить монгольскую территорию и отойти за линию границы. Для того чтобы добиться нового успеха, командование Квантунской армии стянуло в июне к району конфликта всю 23-ю пехотную дивизию, 3-й и 4-й танковые полки, 26-й и часть 28-го пехотного полка из 7-й пехотной дивизии. Кавалерия была представлена 4, 5 и 12-м кавалерийскими полками и остатками 1, 7 и 8-го кавалерийских полков баргутской конницы. Все эти части были усилены артиллерийскими дивизионами и батареями, взятыми из подразделений Квантунской армии. В результате этих мероприятий к июлю у Халхин-Гола была сосредоточена импровизированная, но мощная группировка японских войск, которую с воздуха прикрывали не менее 150 самолётов (23). С такими силами можно было начинать серьёзное наступление.

* * *

Вместе с комкором Смушкевичем на Халхин-Гол прибыла группа из 35 лётчиков. В Москве собрали лучших асов со всех пограничных военных округов (ЛВО, БОВО, КОВО) и инспекторов лётного дела из высших лётных школ. В группе были и четыре Героя Советского Союза, получившие эти звания за бои в Испании и Китае и имевшие большой боевой опыт. Сразу же после прибытия на Халхин-Гол комкор начал разбираться в авиационной обстановке. Его оценки положения были очень жёсткими. В донесении в Москву 6 июня комкор и комбриг Денисов писали: «Управления и организации боя не было (имелся в виду бой 28 мая). На аэродром поступило много противоречивых и путаных приказаний. Поэтому в панике взлетали отдельные звенья и одиночки. Виновные в поражении Изотов и командир бригады Куцевалов. Способствовал поражению плохой тыл, отсутствие связи с аэродромами и низкая подготовленность лётного состава». 8 июня Смушкевич отправил очередное донесение в Москву. Выводы были такими же жёсткими и отрицательными: «Пришёл к убеждению, что командование корпуса и лично Фекленко распустили части, одновременно не наладили тыл и очень низкая дисциплина. Бесспорно, что к войне командование корпуса не готовилось, или плохо готовилось. Поэтому при незначительных событиях командование корпуса растерялось и это прямо сказалось и на авиации. Теперь тут наводит порядок Жуков. По-моему, целесообразно его хотя бы на время оставить командующим корпусом…».

То, что командование корпусом надо менять, было ясно ещё после майских боёв. Но подобные замены решались тогда на высшем политическом уровне и только с согласия Сталина. Именно к нему 11 июня и обратился Ворошилов с просьбой о замене командования советских войск в МНР. Он просил отстранить от занимаемой должности командира 57-го особого корпуса комдива Фекленко как не оправдавшего доверия и не справившегося с руководством подчинённым ему корпусом. Его вина, по мнению Ворошилова, заключалась в том, что он не установил тесной связи с командованием МНРА. И когда 11 мая начались военные действия у Халхин-Гола с участием японской авиации, то до 16 мая этот важнейший факт или не был известен Фекленко и штабу корпуса, или же о нём знали, но на него должным образом не реагировали и в Москву об этом не доносили. Об этих событиях Москва сама потребовала донесений от Фекленко, который не мог вразумительно доложить о том, что произошло на Халхин-Голе.

Ворошилов писал в своём письме Сталину, что: «По донесениям т.т. Смушкевича и Жукова командование корпусом и лично Фекленко распустили части, совершенно не наладили тыл, в войсках очень низкая дисциплина. Штаб корпуса и командование оказались неподготовленными к организации отпора японо-баргутам и не сумели организовать руководство и управление боем…». Можно было бы и дальше перечислять грехи комдива, но в той обстановке сказанного Ворошиловым было достаточно для его отстранения от должности.

Следующим на «вылет» по предложению Ворошилова был командующий ВВС ЗабВО комдив Изотов. Его обвинили в том, что получив приказание усилить авиацию корпуса, вылететь самому на место событий, взять в свои руки командование всеми авиационными силами, не обеспечил выполнение этого приказания. Комдив перебросил в МНР 22-й и 38-й авиаполки без тыла и необходимых боеприпасов. По мнению Ворошилова: «Изотов проявил нерешительность, бездеятельность, мотался по аэродромам, но не командовал. Несмотря на мои неоднократные требования донести, как был организован бой и результаты боя, он уклонялся от донесения, представленные же донесения оказывались противоречивыми». В общем, грехов хватало и у комдива, он вместе с Фекленко покинул свой пост.

Ворошилов также предложил отстранить и командира 100-й авиабригады полковника Калиничева. В начале событий он растерялся. По донесениям Смушкевича он ничего не знает, только вредит делу и с самостоятельной работой не справляется. Полковник был назначен в МНР, а приехал туда только в апреле 39-го. Конечно, за несколько дней до начала конфликта он не смог ни в чём разобраться, а входить в курс дела, когда в небе господствует японская авиация, было уже поздно. Сталин уже в тот же день согласился назначить командиром корпуса комдива Жукова. Вместо Изотова командующим ВВС округа назначался комдив Шарапов. На следующий день Ворошилов получил из Тамцак-Булака короткую шифровку: «Командование корпусом сдал комдиву Жукову. 12.6. Фекленко» (24).

Сразу же после смены командования корпуса из Москвы последовало очередное указание наркома об активизации действий авиации. Нарком требовал усилить авиаразведку и в кратчайший срок установить местонахождение всех приграничных японских авиагарнизонов, авиабаз и полевых аэродромов. Такое указание было вызвано тем, что: «Японская авиация, поощряемая нашей бездеятельностью, обнаглела и почти ежедневно совершает свои разведывательные полёты над территорией МНР». Предполагалось, что после сосредоточения на монгольских аэродромах достаточного количества истребителей и бомбардировщиков будет нанесён массированный удар по японской авиации на земле. Уже 5 июня на разъезд 111-й Забайкальской железной дороги прибыли эшелоны с истребителями и бомбардировщиками. Опытный лётный состав, набранный из лётных частей западных пограничных округов, прибыл в Читу 10 июня. Ворошилов потребовал от командования ЗабВО немедленно подготовить самолёты и лётчиков для отправки Смушкевичу, который командовал ВВС корпуса. От него требовали: «Не уклоняться от боя с японской авиацией, как это было до последнего времени, а быть готовым к серьёзным боевым схваткам с японской авиацией и принять меры к прикрытию с воздуха своих баз, аэродромов и войск». Директива была отправлена 12 июня и под ней стояла подпись «Киев» — закодированная подпись Ворошилова (25).

Разрешение на поиск и уничтожение японских аэродромов советская авиация получила, но вместо того, чтобы выполнять это указание, занялась совершенно другим делом. Пришлось наркому посылать очередную директиву с требованием немедленно прекратить эту деятельность и начать выполнять то, что нужно в создавшейся боевой обстановке: «Такие налёты по пустому месту с большим количеством авиации приводят к напрасному сжиганию моторов и могут дать совершенно обратный результат». Дальше шло требование прекратить ненужные штурмовые налёты по неизвестным объектам и ограничиться разведывательными полётами на глубину до 10 километров за линией границы. Ну и, конечно, очередное предупреждение о необходимости прикрытия с воздуха своих баз, аэродромов и войск и требование: «в случае налёта противника уничтожить его в воздухе независимо от количества». Эта директива, так же как и предыдущая, была подписана Ворошиловым (26). В этот же день на командный пункт корпуса поступило очередное распоряжение наркома. Смушкевич должен был передать руководство авиацией Денисову и дать ему все необходимые указания и инструкции для действий в случае внезапности налёта противника (27). Войск на Халхин-Голе было уже много, и большинство их было сосредоточено на восточном берегу реки. А вот о надёжной противовоздушной обороне не позаботились. Не было в июне зенитных артиллерийских дивизионов ни на западном, ни на восточном берегу реки, и прикрывать войска от внезапных налётов японской авиации было нечем.

25 июня Ворошилов направил очередную директиву Военному совету ЗабВО. Для пополнения авиации корпуса Смушкевичу нужно было срочно направить 20 истребителей И-16 и 16 истребителей И-15, а также 19 опытных лётчиков. Забайкальцам сообщалось, что: «Взамен отправляемых лётчиков и самолётов пополнение для Вас направляется из Москвы» (28). Воздушные бои на Халхин-Голе велись активно, и за июнь советская авиация потеряла 46 истребителей (19 И-16 и 27 И-15). Поэтому и переправлялись истребители с забайкальских аэродромов на Халхин-Гол (29).

8 июня в Улан-Батор пришёл ответ из Москвы на донесение Смушкевича. От имени наркома обороны ему сообщили: «Неподготовленность частей корпуса, в том числе авиации, недопустимая растерянность командования всех степеней начиная с Фекленко, мы ежедневно чувствовали. Ещё хуже выглядят начальники (авиационные) с Изотовым во главе. Обеих этих командиров на днях заменим». Участь командования корпуса была предрешена, а отсюда недалеко было до ярлыка «врага народа», который приклеили Кущеву, обвинив его в том, что он был якобы руководителем диверсионной группы, которая «порезала все провода от постов ВНОС во время воздушного боя 27 июня» (30).

До 17 июня Смушкевич вместе со своей группой лётчиков занимался усиленной работой по сколачиванию авиационных соединений. Боевых полётов советская авиация в это время не производила. И только с 17 июня начались первые разведывательные полёты. Надо отметить, что вся организация по сколачиванию авиации проходила с очень большими затруднениями. Корпус не был материально подготовлен к приёму такого количества авиации усиления, которое было намечено в конце мая. Для приёма и размещения новых авиационных частей, которые своим ходом прибывали из ЗабВО, не хватало аэродромов и посадочных площадок, а лётный состав негде было размещать. Для вновь прибывших самолётов не было предусмотрено запасов горючего и боеприпасов. Небольшие части аэродромного обслуживания не справлялись с возросшим объёмом работы. Так что надо было строить и строить, возить и возить. Генштаб этой неподготовленности своевременно не учёл и на все просьбы командования корпуса отвечал: «делайте за счёт действующих войск», проявляя при этом полное непонимание обстановки.

Если подводить итоги воздушных боёв, то можно прийти к выводу, что советская авиация в первый период боёв действовала неудовлетворительно, несмотря на количественное превосходство в самолётах, и господства в воздухе не имела. Основные причины: авиационные подразделения не были подготовлены для ведения группового боя, отсутствовало взаимодействие в воздушном бою между самолётами И-15 и И-16, что давало победу в воздушных боях в Испании и Китае. Большое значение имело и удаление передовых аэродромов от линии фронта, поэтому невозможно было наращивать силы при завязке боя. Но, очевидно, основная причина была в том, что самолёт биплан И-15, которым были оснащены полки корпуса, по своим лётно-тактическим качествам сильно отстал от истребителей противника И-96 и И-97. Впервые в Москве почувствовали, начиная с начала 30-х, что лозунг «летать выше всех, дальше всех, быстрее всех» является пустым звуком.

К концу июня в районе Хайлара была сосредоточена почти в полном составе 2-я авиационная дивизия японских ВВС, в которой имелись 7, 9 и 12-я авиационные группы. Сосредоточение наземных войск японское командование рассчитывало закончить к концу месяца, а для прикрытия сосредоточения войск решило нанести с 22 июня удар по советским ВВС с целью уничтожения их как на аэродромах, так и в воздухе. К этому времени соотношение сил было в пользу советской авиации. ВВС корпуса имели в своём составе два истребительных и два скоростных бомбардировочных полка в составе 151 истребителя И-16 и И-15 и 116 бомбардировщиков СБ. Японские ВВС имели четыре боевые отряда новейших истребителей И-97 (125 самолётов), два боевых отряда бомбардировщиков и два смешанных боевых отряда (бомбардировщики и разведчики). Всего 220 самолётов (31). Перевес был на советской стороне, но использовать его в первый день активных воздушных боёв не удалось.

Рано утром 27 июня 24 японских бомбардировщика под прикрытием 40–50 истребителей бомбили двумя заходами аэродром в Тамцак-Булаке. Одновременно группа в 40–50 истребителей внезапно напала на аэродром 70-го истребительного полка. В тот же день японская авиация произвела налёт на аэродром в Баин-Тумене. В официальном отчёте отмечалось: «Наши потери были незначительными, но морально они были очень неприятны, особенно для лётного состава» (32). В другом разделе этого отчёта отмечалось, что: «27 июня противник совершил налёт на наши аэродромы, в результате которого был нанесён большой ущерб 70-му полку — было сбито в воздухе 14 самолётов И-15 и И-16 и два самолёта И-16 сожжены на земле, группа же противника, производившая налёт на аэродром, потерь не имела» (33). Вот так в одном и том же документе выглядело описание одних и тех же событий.

В результате проведённых воздушных боёв в июне, со слов лётного состава участников боёв, противник с 22 по 27 июня потерял сбитыми 42 истребителя, 2 бомбардировщика и один разведчик. В это число не вошли самолёты противника, сбитые в бою 25 июня, так как бой вёлся над территорией противника. Советская авиация за тот же период потеряла 41 самолёт, большая часть из которых составляла самолёты И-15. Счёт потерь был примерно равным, и советской авиации не удалось добиться в июне господства в воздухе и превосходства над японской авиацией, несмотря на все старания Смушкевича и его группы лётчиков. Очевидно, срок в один месяц был явно недостаточным для достижения этих целей.

Баин-Цаган

Гора Баин-Цаган возвышалась на западном берегу в излучине Халхин-Гола. Крутые склоны делали недоступными подъём на её вершину со стороны реки танков, бронемашин и тяжёлого автотранспорта. Даже артиллерию можно было поднять на вершину с трудом, и только в отдельных местах. Если смотреть с запада на восток, то гора была не видна. Командир танка или бронемашины видел в смотровую щель башни плоскую, без единого выступа или ориентира, плавно поднимающуюся местность, которая на самой вершине заканчивалась крутым обрывом к реке. С вершины горы местность к востоку от реки просматривалась почти до самой границы. Обзор на запад ограничивался 4–5 километрами.

К западу от горы Баин-Цаган на десятки километров простиралась голая ровная степь, которая могла использоваться как аэродром для боевых самолётов. Противник, захвативший вершину горы, господствовал бы над всей местностью на десятки километров к западу от реки. Это хорошо понимало японское командование, и именно здесь оно решило нанести основной удар, чтобы окружить и уничтожить советско-монгольские войска, занимавшие плацдарм на восточном берегу реки.

Воздушные бои в конце июня, когда в монгольском небе в ожесточённой схватке вертелись десятки советских и японских самолётов, не предвещали ничего хорошего. Уже по их накалу советскому командованию было ясно, что назревают серьёзные события. Иначе японское командование не решилось бы бросать в бой столько боевых самолётов, чтобы завоевать господство в воздухе. Учитывая сложившуюся обстановку, новый командир корпуса комдив Жуков принял решение подтянуть механизированные части корпуса к Халхин-Голу.

К этому времени штаб корпуса из Улан-Батора был переведён в Тамцак-Булак, а передовой командный пункт штаба расположился на горе Хамар-Даба. Из Тамцак-Булака устойчивая связь поддерживалась с Улан-Батором, Читой и Москвой. Передовой командный пункт имел надёжную телефонную связь со штабом корпуса. На должность начальника штаба корпуса прибыл из Москвы с несколькими работниками Генштаба комбриг Богданов. Это был великолепный штабной работник, обладавший богатым опытом, большими теоретическими и практическими знаниями. Закончив Военную академию, он работал начальником штаба дивизии и корпуса. В 1936–1937 гг. Богданов — один из военных советников в Испании. После возвращения в Союз он был награждён орденом Ленина и назначен заместителем начальника штаба конно-механизированной группы. С этой должности он и отправился на монгольскую границу.

К 1 июля советско-монгольские войска занимали оборону на восточном берегу Халхин-Гола в 5–6 километрах от реки. Войск на плацдарме было мало и никакого эшелонирования обороны в глубину не было. Южнее Хайластыг-Гола оборонялся стрелково-пулемётный батальон 11-й танковой бригады, севернее — 149-й стрелковый полк и 9-я мотоброневая бригада. Всего на восточном берегу было 1500 бойцов, семь противотанковых орудий, 24 орудия полковой артиллерии и 53 пулемёта. Ударную силу обороняющихся частей составляли 98 бронемашин БА-10, вооружённых 45-мм пушками. Левый фланг советских войск по западному берегу реки прикрывала 6-я монгольская кавалерийская дивизия, а правый фланг в районе горы Хере-Ула — 8-я кавалерийская дивизия МИРА. Кавалерийские дивизии имели по 1750 бойцов, их ударную силу составляли броневые дивизионы, на вооружении которых было по 18 пушечных автомобилей. Ближайшие резервы, которые могли быть брошены советским командованием в бой, находились в Тамцак-Булаке в 140 километрах от линии фронта. Здесь сосредотачивались 11-я танковая и 7-я мотоброневые бригады, а также 24-й мотострелковый полк. На подходе к Тамцак-Булаку находились колонны бронемашин 8-й мотоброневой бригады, вышедшие за несколько дней до этого из Баин-Туменя, находящегося в 400 километрах от Халхин-Гола.

Весь июнь в период затишья японские войска сосредотачивались у монгольской границы. К 1 июля их сосредоточение закончилось. К этому времени штаб Квантунской армии разработал план операции, которая получила наименование «Второй период номонханского инцидента». Идея плана была аналогична идее майской операции: наступление правофланговой ударной группировки с целью окружения и разгрома советско-монгольских войск на восточном берегу Халхин-Гола. Но на этот раз задача ставилась шире, чем в майских боях. Вместо наступления по восточному берегу реки предусматривалась переправа на западный берег, выход к центральной переправе и окружение и разгром советско-монгольских войск. Затем предполагалось произвести расширение плацдарма западнее Халхин-Гола для последующих действий и разгрома подходящих из глубины резервов советско-монгольских войск. В соответствии с этими задачами проводилось и сосредоточение японских войск у монгольской границы.

В ударную группировку японских войск в районе Халхин-Гола входили: вся 23-я пехотная дивизия в составе 64, 71 и 72-го пехотных полков и 23-го кавалерийского полка, 7-я пехотная дивизия в составе 26-го и части 28-го пехотных полков, 3-й и 4-й танковые полки, хинганская кавалерийская дивизия в составе трёх кавалерийских полков, полк баргутской конницы, два артиллерийских полка, а также другие кавалерийские, артиллерийские и инженерные части. Японские войска прикрывали с воздуха пять авиационных бригад, в составе которых имелось 225 истребителей и бомбардировщиков. Общая численность японских войск составляла 38 000 человек. По этому показателю японские войска превосходили советско-монгольские войска почти в шесть раз, а по количеству активных бойцов (штыков и сабель) более чем в семь раз.

Вот такие данные были официально опубликованы в 1954 г. Если посмотреть архивные документы, которые были рассекречены через 30 лет, то обстановка смотрится несколько иначе. Наши части имели, исходя из штатного состава, 11 184 штыка и около 1000 сабель. Противник, соответственно, 21 953 штыка и 4768 сабель. Превосходство было у противника в живой силе и артиллерии двойное, в противотанковой артиллерии — четверное. При равенстве в пулемётах мы имели 186 танков и 266 бронемашин против 130 танков в японских частях. И здесь, на западном берегу Халхин-Гола наше превосходство было абсолютным.

План японского командования заключался в следующем: на восточном берегу Халхин-Гола сковать наши части и нанести главный удар по западному берегу реки с севера через гору Баин-Цаган и, выйдя на наши тылы, окружить и уничтожить всю группировку советско-монгольских войск. Для этой цели ударная группа под командованием генерал-майора Кабояси, в составе 71, 72-го пехотных полков с артиллерией, имела задачу в ночь со 2 на 3 июля наступать из района озера Яньху, переправиться на западный берег реки и, укрепившись на нём, продвигаться на юг, отрезая пути отхода нашим частям. 26-й пехотный полк, посаженный на машины, имел задачу действовать на заходящем фланге ударной группы и не допускать подходов наших резервов, а в случае отхода наших частей преследовать их.

Сковывающая группа в составе 64-го пехотного полка, Хинганской дивизии (4, 5, 12-й кавалерийские полки, 3, 4-го танковых полков под командованием генерал-лейтенанта Ясуока имела задачу — в течение 1 июля прикрыть фланговый марш ударной группы, а 2 июля начать наступление, охватывая одним полком наш левый фланг и конницей правый фланг, с целью уничтожить наши части на восточном берегу Халхин-Гола. Штаб, с продвижением войск, намечался на горе Баин-Цаган.

К вечеру 2 июля под прикрытием артиллерии в наступление перешла группа японских войск под командованием генерал-лейтенанта Ясуока. Она должна была сковать советские войска на восточном берегу реки, обеспечить фланговый марш ударной группировки к реке и переправу её у Баин-Цагана, а затем охватить с флангов советские войска на плацдарме и уничтожить их. К ночи 3 июля советские войска отошли к Халхин-Голу, продолжая удерживать северную часть плацдарма. Южнее Хайластын-Гола стрелково-пулемётный батальон танковой бригады также отошёл к реке, удерживая плацдарм на восточном берегу. Наступавшая группа японских войск, несмотря на большое численное превосходство, не смогла выполнить поставленные перед ней задачи. Советские войска не были ни окружены, ни сброшены в реку и продолжали удерживать плацдарм. Обладание этим плацдармом сыграло решающую роль в будущей августовской операции.

Пока на плацдарме шли упорные бои, ударная группа под командованием генерал-майора Кабояси продвигалась по монгольской территории от озера Яньху к Халхин-Голу. В её состав входили три пехотных и один кавалерийский полк, инженерный полк, артиллерийские части и батареи противотанковой артиллерии. Задача группы заключалась в том, чтобы, переправившись через Халхин-Гол, захватить гору Баин-Цаган и, наступая по западному берегу реки, выйти в район переправы и отрезать советские части на восточном берегу реки.

В 2 часа ночи 3 июля передовые части ударной группы подошли к реке. Вначале японские войска переправлялись на лодках, плотах и даже вплавь. Потом японские сапёры навели понтонный мост, по которому на западный берег реки хлынул поток пехоты и боевой техники. К восьми часам утра переправа была закончена и японские войска начали продвижение к вершине Баин-Цагана. 15-й кавалерийский полк 6-й кавалерийской дивизии, прикрывавший этот участок, сразу же при появлении противника отошёл, дав возможность ему беспрепятственно переправляться, и даже не донёс об этом на командный пункт корпуса на горе Хамар-Даба. Не встречая сопротивления, противник быстро начал продвижение на юг, выходя на наши тылы.

Сообщение о переправе у Баин-Цагана было получено на командном пункте корпуса только на рассвете 3 июля и сразу же было передано в штаб корпуса. Тут же в эфир полетела радиограмма командира корпуса: «Танковой бригаде Яковлева, мотобронебригаде Лессового, полку Федюнинского и монгольскому бронедивизиону поднять части по тревоге и с ходу атаковать японцев, захвативших гору Баин-Цаган».

Соотношение сил в бою на Баин-Цагане по архивным данным было следующим: наши войска имели 1560 штыков, 1956 сабель (6-я кавалерийская дивизия) и 4414 бойцов и командиров других родов войск, 38 орудий, а также 182 танка и 154 бронемашины. Противник имел 6000 штыков, 250 сабель и 1320 бойцов и командиров других родов войск. Соотношение сил было примерно равным. Но противник имел 98 орудий полковой и дивизионной артиллерии и 50 противотанковых пушек. Танков и бронемашин на Баин-Цагане у него не было.

В семь часов утра 3 июля 9 машин 8-й мотоброневой бригады наскочили на авангардную колонну японцев, двигавшуюся от Баин-Цагана к югу, и атаковали её. Через некоторое время подошёл 2-й батальон 11-й танковой бригады, и с ходу врезался в колонну противника, расстреливая его из пулемётов и давя гусеницами. Противник был остановлен, он спешно начал окапываться, и к моменту подхода наших частей у него уже была организована серьёзная оборона. 2-му танковому батальону была поставлена задача — сковать противника совместно с 8-й мотоброневой бригадой и не допустить продвижения на юг. В это время 24-й мотострелковый полк и 11-я танковая бригада двигались в назначенные районы.

В 11 часов 3 июля к Баин-Цагану подошли батальоны 11-й танковой бригады и сразу же без подготовки после длительного марша с ходу атаковали японские позиции. Ждать, когда подойдёт мотопехота и провести совместную атаку времени не было. Командир корпуса взял на себя всю полноту ответственности за такое смелое решение. Уже после войны в 1950 г. в беседе с Константином Симоновым Жуков вспоминал о событиях 3 июля: «…Я принял решение атаковать японцев с ходу танковой бригадой Яковлева. Знал, что без поддержки пехоты она понесёт тяжёлые потери, но мы сознательно шли на это. Бригада была сильная, около 200 танков. Она развернулась и смело пошла. Понесла большие потери от огня японской артиллерии, но — повторяю — мы к этому были готовы. Около половины личного состава бригада потеряла убитыми и ранеными и половину машин. Но мы шли на это. Ещё большие потери понесли советские и монгольские бронечасти, которые поддерживали атаку танковой бригады. Танки горели на моих глазах. На одном из участков развернулись 36 танков, и вскоре 24 из них уже горели. Но зато мы полностью раздавили японскую дивизию».

Один батальон танковой бригады наносил удар с северо-запада, а второй, совместно с бронедивизионом 6-й монгольской кавалерийской дивизии, атаковал с запада, зажимая японские войска в стальное танковое полукольцо. Подразделения 24-го мотострелкового полка атаковали японцев с запада в 12 часов дня. Совместной атаки с танковыми батальонами не получилось. В 15 часов к Баин-Цагану подошли главные силы 7-й мотоброневой бригады и с ходу атаковали японские войска с юга. Ожесточённый бой продолжался целый день. В 19 часов советские части предприняли совместную атаку на японские позиции с трёх сторон: юга, запада и северо-запада. Однако японцам удалось отбить атаку.

Сражение у Баин-Цагана не затихало и в ночь с 3 на 4 июля. Утром 4 июля японская артиллерия при поддержке авиации открыла огонь по советско-монгольским частям. Артиллерийская подготовка продолжалась три часа, после чего японские войска пошли в атаку. Эта атака японских частей была отбита огнём артиллерии, танков и бронемашин. Вечером 4 июля советско-монгольские части при поддержке артиллерии и авиации вновь предприняли совместную атаку против японских войск. К этому времени японские части удерживали только вершину Баин-Цагана — узкую полосу местности в пять километров длиной и два километра шириной. На этом небольшом пространстве были сосредоточены все японские войска, переправившиеся на западный берег реки. Бои продолжались весь вечер и всю ночь. И только к утру 5 июля японские части дрогнули и начали отступать с вершины по крутым скатам к переправе через Халхин-Гол. Под ударами советско-монгольских частей отступление переросло в паническое бегство. Бросая автомашины, орудия, пулемёты и своё личное оружие, японские солдаты устремились к реке. Переправлялись на восточный берег под огнём советской артиллерии и танков, теряя сотни убитых и раненых.

Победа у Баин-Цагана была одержана, но она дорого стоила советским и монгольским частям. 11-я танковая бригада, наносившая главный удар по японским частям, потеряла половину личного состава и 82 танка. Неменьший урон понесли другие советские и монгольские броневые части. Всего в июле, в основном на Баин-Цагане, потери составили 175 танков и 143 бронемашины.

Это был первый крупный успех советско-монгольских войск за полтора месяца боёв. Баин-Цаганское сражение было классическим примером активной обороны с целью срыва наступления противника. В этой операции впервые в войсковой практике советское командование использовало бронетанковые соединения для самостоятельного контрудара по противнику, прорвавшему оборону. В условиях отсутствия поддержки пехоты большую роль сыграло целенаправленное использование артиллерии и авиации против плацдарма, захваченного японцами. Пример Баин-Цаганского сражения подтвердил вывод о том, что в будущей войне танковые и механизированные войска станут решающим средством достижения успеха в ходе скоротечных маневренных операций.

События на монголо-маньчжурской границе показали, что там ведётся необъявленная война, которая в любой момент может охватить огромные территории. Соответствующие выводы были сделаны и руководством Наркомата обороны. Новая обстановка на Дальнем Востоке требовала и новых форм командования войсками на огромных пространствах от Иркутска до Хасана.

* * *

К лету 1939 г. на Дальнем Востоке дислоцировались: 1-я отдельная Краснознамённая армия, которой командовал командарм 2-го ранга Штерн, 2-я отдельная Краснознамённая армия, которой командовал комкор Конев и войска ЗабВО под командованием комкора Ремезова. Все эти объединения подчинялись непосредственно наркому обороны и не были связаны между собой. В оперативном подчинении 1-й армии, прикрывавшей Приморье, находился Тихоокеанский флот, 2-й армии, прикрывавшей район Хабаровска и Благовещенска, подчинялась Краснознамённая Амурская флотилия. Командованию ЗабВО подчинялись войска 57-го особого корпуса, расположенного на территории МНР. Такова была расстановка вооружённых сил на дальневосточных рубежах страны. Но когда выяснилось, что командование Квантунской армии продолжает наращивать силы в районе Халхин-Гола, для дальнейшего расширения агрессии и потребовалось усилить советские войска на дальневосточном театре военных действий, нужно было изменить сложившуюся организационную структуру подчинения советских армий.

5 июля Главный военный совет РККА принял решение о реорганизации структуры подчинения дальневосточных войск. В Чите создавался новый орган стратегического руководства вооружёнными силами. Была создана фронтовая группа, командующим которой назначался Штерн. В тот же день Ворошилов подписал приказ об образовании фронтовой группы. Штерн должен был немедленно выехать в Читу и приступить к выполнению своих обязанностей. Начальнику Генштаба РККА Шапошникову поручалось разработать и представить на утверждение наркома штаты и положение об управлении фронтовой группы.

В разработанном Генштабом и утверждённом наркомом положении указывалось, что группа предназначается для объединения и направления действий 1-й и 2-й отдельных Краснознамённых армий, ЗабВО и 57-го особого корпуса. Командующий группой, который подчинялся непосредственно наркому обороны, должен был осуществлять руководство деятельностью входивших в состав группы соединений, контролировать боевую и оперативную подготовку войск, а также их мобилизационную готовность и материальное обеспечение в мирное и военное время. Начальник штаба фронтовой группы должен был заниматься разработкой планов оперативного использования войск группы, устройства тыла, изучением вооружённых сил противника и театра военных действий. Все проведённые изменения приобретали особое значение в том случае, если конфликт на Халхин-Голе станет более серьёзным и перерастёт в необъявленную войну, охватывающую все дальневосточные границы страны.

Увеличение советских войск на монгольской границе потребовало и реорганизации управления войсками 57-го особого корпуса. Соответствующее решение было принято Главным военным советом, и во исполнение этого решения 19 июля нарком обороны подписал приказ о формировании на территории МНР 1-й армейской группы. Для улучшения руководства войсками управление корпуса переформировывалось в управление армейской группы с подчинением командующему фронтовой группой. Этим же приказом командующим группой назначался Жуков. Начальник Генштаба должен был в пятидневный срок разработать и представить на утверждение наркома штаты и положение об управлении 1-й армейской группы, учитывая особые условия её деятельности. К этому времени численность войск на Халхин-Голе значительно превосходила численность любого стрелкового корпуса РККА. В состав группы вошли две (57-я и 82-я) стрелковые дивизии и 36-я мотострелковая дивизия, 5-я стрелково-пулемётная, 212-я авиадесантная, 6-я и 11-я танковые и 7, 8 и 9-я мотоброневые бригады, а также шесть артиллерийских полков и другие части усиления.

Войсками МНРА руководил главком маршал МНР Чойбалсан. Для действий на Халхин-Голе была создана оперативная группа монгольских войск в составе 5, 6 и 8-й кавалерийских дивизий, броневой и авиационной бригад, которой командовал заместитель главкома корпусный комиссар Лхагвасурэн. Монгольские войска в оперативном отношении подчинялись Военному совету 1-й армейской группы. 6-й кавалерийской дивизией командовал полковник Дандар, 8-й — полковник Нянтайсурэн, 5-й — майор Дорж, броневой бригадой — комбриг Гончор.

Сражение у Баин-Цагана закончилось разгромом японских войск. О дальнейших попытках переправиться через реку и захватить плацдарм на западном берегу не могло быть и речи. Суровый урок, полученный от танковых и броневых частей советско-монгольских войск, запомнился крепко. Но если о «победоносном» наступлении на западный берег уже не думали, то на то, чтобы сбросить советско-монгольские войска в Халхин-Гол и захватить монгольскую территорию к востоку от реки, рассчитывали по-прежнему. И штаб Квантунской армии отдал приказ о подготовке новой наступательной операции. Разработка её плана была поручена битому на Баин-Цагане генералу Камацубара.

К новым тяжёлым боям, а в их неизбежности у советского командования не было никаких сомнений, готовились и советские войска. Ещё в первых числах июля по распоряжению Генштаба началась переброска на Халхин-Гол новых стрелковых и механизированных частей и боевой техники. Специальным воинским эшелонам открывали «зелёную» улицу на всём пути их следования из европейской части страны до пограничной станции Борзя — конечного пункта железнодорожных перевозок к границам МНР. Но от Борзи до Халхин-Гола нужно было преодолеть 700 километров безводной монгольской степи. На всё это нужно было время. И чтобы выиграть его, было принято решение часть стрелковых и механизированных частей взять из состава войск ЗабВО.

6 июля 6-я танковая бригада была выведена из состава 11 — го танкового корпуса ЗабВО. Колонны автомашин и танков двинулись по дороге, идущей к границе МНР. Путь частей бригады пролегал через Баин-Тумень и Тамцак-Булак к Халхин-Голу. Этим же путём двигались машины с пехотой 5-й стрелково-пулемётной бригады, также взятой из состава 11-го танкового корпуса. В ночь с 7 на 8 июля батальоны этой бригады переправились через Халхин-Гол и заняли сектор обороны 9-й мотоброневой бригады, подразделения которой выводились на западный берег реки для отдыха и пополнения. Батальоны 6-й танковой бригады, подошедшие к Халхин-Голу, были расположены на западном берегу реки и составляли резерв командующего группой. Из внутренних районов страны на Халхин-Гол были переброшены также 82-я и 57-я стрелковые дивизии, которые заняли оборону на восточном берегу реки.

В создавшейся обстановке учитывалась и возможность начала военных действий на советско-маньчжурской границе в Даурии. Поэтому войска ЗабВО были приведены в состояние боевой готовности и усилены. Из Московского военного округа на место ушедшей 6-й танковой бригады прибыли подразделения 37-й танковой бригады, вооружённые танками БТ-7 и вошедшие в состав 11-го танкового корпуса. Чтобы восполнить потери, понесённые в июльских боях, а также начать формирование новых соединений, на территории ЗабВО была проведена частичная мобилизация. Были сформированы 114-я и 93-я стрелковые дивизии. Ещё две стрелковые дивизии были переброшены в Забайкалье из Сибирского и Уральского военных округов.

В ночь на 8 июля последовала неожиданная атака японских войск против 149-го стрелкового полка и батальона 5-й стрелково-пулемётной бригады. Удар был внезапным и советские войска, понёсшие большие потери в предыдущих боях, начали отходить. К рассвету они закрепились у командного пункта полка. До реки оставалось всего 3–4 километра. Утром к месту прорыва японских войск был подтянут 24-й мотострелковый полк и два батальона 5-й стрелково-пулемётной бригады. Советские части при поддержке танков перешли в контратаку. Противник был оттеснён и положение восстановлено. 12 июля наступление японских частей было остановлено по всему фронту обороны советско-монгольских войск. Японцам пришлось перейти к обороне и подсчитывать количество убитых и раненых. После этого затишье на фронте продолжалось 10 дней.

На рассвете 12 июля японские войска после сильной артиллерийской подготовки перешли в наступление. Советские войска, измотанные предыдущими боями и понеся очень большие потери, были вытянуты в одну тонкую линию и, не имея резервов, с трудом держали фронт. Один из батальонов 3-го стрелкового полка 82-й стрелковой дивизии, увидев наступающие японские части, оставил позиции и побежал к переправе через Халхин-Гол. К 10 часам утра дрогнули части 5-й стрелково-пулемётной бригады и тоже начали отступать. Противник, сбивший части бригады, фактически прорвал фронт и пытался занять переправу. Принятыми мерами, вплоть до расстрела на месте паникёров, бригада была остановлена и брошена в бой совместно с подошедшими частями 11-й танковой бригады. Бой продолжался целый день, и только к вечеру наступавшие японские части были остановлены и закрепились на выгодных для себя рубежах. Кулик в своём донесении Ворошилову 14 июля дал следующую оценку событиям этого дня: «12 июля являлось критическим днём и могло кончиться для нас потерей техники, артиллерии, а также значительной части людского состава, если бы противник повторил контратаку, потому что мы занимали кольцеобразный фронт, уцепившись за западные скаты бугров, и наступление противника на переправу грозило полным пленением и разгромом наших сил, так как никаких резервов для парирования не было» (34).

На следующий день Кулик, как старший по званию и должности на Халхин-Голе, исходя из общей обстановки дал указание ночью 13 июля вывести главные силы, технику, артиллерию на западный берег реки, оставив по одному усиленному батальону для обороны переправ на восточной стороне и начать приведение частей в порядок. В соответствии с этим указанием командир корпуса Жуков отдал 13 июля приказ № 09: «Корпус в ночь с 13 на 14 отводит главные силы с восточного берега реки на её западный берег в целях приведения в порядок частей, их доукомплектования, перегруппировки для активных действий. Плацдарм на восточном берегу прикрывается упорной обороной занимаемого рубежа усиленными отрядами…» (35).

Подобные приказы тут же отправлялись в Москву. И уже на следующий день оттуда было получено телеграфное распоряжение № 105 за подписью наркома. Это распоряжение стоит привести полностью, тем более что об этом инциденте и распоряжении ни слова не говорится даже в секретном докладе штаба армейской группы о компании в районе Халхин-Гола. Распоряжение было адресовано Жукову, так как под приказом об отводе войск стояла его подпись: «Ваш приказ об отводе главных сил с восточного берега Халхин-Гола на западный, как неправильный, отменяю. Приказываю немедленно восстановить прежнее положение, то есть снова занять главными силами пункты, которые были ослаблены отводом большой части войск. Приведение в порядок и отдых войск организуйте на восточном берегу, поскольку противник не активен. Восточный берег должен быть удержан за нами при всех обстоятельствах. Подготовку ведите с учётом этого непременного условия» (36).

Японские войска, обнаружив отвод советских войск на западный берег, тут же начали наступление на оставшиеся на восточном берегу два батальона. Эти части не выдержали натиска и отошли к переправе. И только кадровые части, оборонявшие переправу, спасли положение. В этой обстановке Кулик в своём докладе Ворошилову 14 июля продолжал настаивать на отмене приказа № 105: «Прошу отменить приказ 105, выполнение его равноценно разгрому наших сил и ни к чему не приведёт. Посланные штабом корпуса оперативные и разведывательные сводки, а также сведения о состоянии наших частей, видимо, неправильно Вас ориентировали» (37).

15 июля Ворошилов объявил выговор своему заместителю. В полученной Куликом из Москвы телеграмме говорилось, что правительство объявило ему выговор за самоуправство, выразившееся в отдаче директивы командованию корпуса об отводе главных сил с восточного берега реки. По мнению Ворошилова: «Этот недопустимый с Вашей стороны акт был совершён в момент, когда противник, измотанный нашими войсками, перестал представлять серьёзную силу…» (38). Кулику предписывалось впредь не вмешиваться в оперативные дела корпуса, предоставив заниматься этим командованию корпуса и т. Штерну. Как отмечалось в докладе штаба 1-й Армейской группы, выведенные на западный берег части после короткого отдыха и пополнения были 18 июля возвращены на прежние места. На 23 июля японское командование намечало новое наступление с целью сбросить в реку советские войска, оборонявшиеся на восточном берегу. Но и на этот раз наступление провалилось. Активные бои закончились к исходу дня 25 июля. Главные силы японское командование отвело в восточном и северо-восточном направлении, оставив в непосредственном соприкосновении с нашими частями 4–5 батальонов в первом эшелоне, усилив их артиллерией. После этого на фронте наступило затишье.

* * *

Ожесточённые бои продолжались весь июль и в монгольском небе. С обеих сторон участвовали десятки, а иногда и сотни истребителей и бомбардировщиков. И по своей интенсивности и количеству потерянных машин они были, очевидно, самыми тяжёлыми для советской авиации. Для достижения господства в воздухе обе стороны бросали в бой всё, что имели. Соответствующими были и потери. В июле ВВС корпуса потеряли 39 истребителей И-16, 15 истребителей И-15 и 25 бомбардировщиков СБ. Вместе с 9 машинами, потерянными в катастрофах, это составляло 89 самолётов всех типов (39). И чтобы удержать превосходство в воздухе, нужно было регулярно получать новую материальную часть и опытных лётчиков из ЗабВО и центральных районов страны. Воздушная мясорубка требовала всё новых и новых пополнений.

В последних числах июля обстановка на Востоке, очевидно, обострилась и в Москве решили подстраховаться. 1 августа Штерн и Бирюков получили директиву наркома. В директиве указывалось, что нападение японской авиации на МНР и расположенные там советско-монгольские войска продолжаются и: «По всей вероятности, дело идёт к тому, что мы вынуждены будем начать атаку на врага на всех участках маньчжурской границы». Ворошилов приказал всю авиацию обеих армий и округа привести в полную боевую готовность. Истребительные части нужно было перебазировать на оперативные аэродромы, приняв меры маскировки и установив на всех аэродромах постоянное дежурство истребителей. По этой же директиве в боевую готовность приводились и части ПВО. Зенитные части занимали свои позиции для прикрытия войск с воздуха. В полную боевую готовность приводились и сухопутные войска. Гарнизоны УРов занимали передовые боевые сооружения, приводили их в боевую готовность и подготавливали боеприпасы. Основной приказ в директиве гласил: «Всем войскам быть готовыми по приказу главного командования перейти в наступление на всех участках маньчжурской границы» (40). И, конечно, заключительная фраза о том, что исполнение директивы донести немедленно. К счастью, на этот раз обошлось, и полномасштабной войны на Дальнем Востоке удалось избежать.

После 25 июля на Халхин-Голе наступило затишье, и японские войска перешли к обороне. Высоты и сопки восточнее реки были превращены ими в мощные узлы сопротивления. Были вырыты и построены окопы полного профиля, блиндажи, глубокие ходы сообщения, соединяющие опорные пункты, пулемётные гнёзда и позиции артиллерийских батарей. Все оборонительные позиции были отлично замаскированы, тщательно продуманной была система огня, перекрывавшая подступы к линии японской обороны.

Южнее Хайластын-Гола оборонялись 71-й и 28-й пехотные полки и сводный отряд, равный по численности пехотному полку, севернее — 72, 64 и 26-й пехотные полки и разведотряд 23-й пехотной дивизии, оборонявший высоту Фуи. На маньчжурской территории у границы были расположены резервы японских войск: на северном фланге у озера Яньху — охранный отряд и два кавалерийских полка, в центре у Номон-Хан-Бурд-Обо — мотомеханизированная бригада. От Хайлара к Халхин-Голу двигались полки 14-й пехотной бригады. Фланги оборонительного расположения прикрывались баргутской конницей.

Советско-монгольские войска занимали плацдарм на восточном берегу реки. Глубина его была от 3 до 5 километров. До 18 августа южный фланг плацдарма прикрывали полки 8-й монгольской кавалерийской дивизии. Южнее Хайластын-Гола оборонялась 82-я стрелковая дивизия (без одного полка). Севернее на оборонительных позициях находились два полка 36-й мотострелковой дивизии, 5-я стрелково-пулемётная бригада и 6-я монгольская кавалерийская дивизия. Все остальные части 1-й армейской группы размещались на западном берегу реки.

Для успешного проведения предстоящей операции необходимо было собрать все силы и средства. Главный недостаток ощущался в пехоте, и при наличии тех сил пехоты, которые были на Халхин-Голе, операцию начинать было нельзя. На фронте имелось только два полка 36-й дивизии, стрелково-пулемётные батальоны 7, 8, 9-й мотоброневых и 11-й танковых бригад и 5-я стрелково-пулемётная бригада (41). На таком широком фронте имеющаяся пехота много сделать не могла. Кроме того, после трёх месяцев напряжённых боёв, все части понесли значительные потери и нуждались в пополнении. Пополнение прибывало, но это были в основном бойцы, призванные из запаса, и их надо было обучать и сколачивать из них подразделения.

К этому времени из глубины страны подтягивались 82-я и 57-я стрелковые дивизии, 6-я танковая бригада, зенитный артполк, противотанковые части, тяжёлая артиллерия, войска связи и другие подразделения. Но для их сосредоточения требовалось много времени, так как выгружались они в Соловьёвске (железнодорожный пункт на границе СССР и МНР) за 700 километров от Халхин-Гола. Марши совершались частью на машинах, частью пешком. Прибывшие дивизии имели большой процент призванных из запаса старых годов, многие из них даже не держали в руках винтовок. 82-я дивизия состояла на 100 % из запасников, плохо обученных (42). Поэтому уже 3 августа Штерн и Бирюков, в очередном докладе Ворошилову, просили 5000 человек кадрового пополнения, мотивируя это тем, что: «…японцы воюют в МНР кадровыми войсками, военные действия носят локальный характер и особую роль в данном частном столкновении имеет вопрос чести и престижа нашей армии, а наши приписники, и особенно переменники, к сожалению, плохо обучены». Жуков также просил 12 000 кадрового пополнения и в первую очередь командиров взводов, рот и батальонов (43). И уже 6 августа Военному совету фронтовой группы сообщили, что 5 августа из Москвы в распоряжение Военного совета 1-й Армейской группы был отправлен специальный эшелон с 646 опытными командирами. Среди них было 575 лейтенантов (командиров стрелковых взводов), окончивших военные училища и имевших двухлетний срок службы (44). Было в этом эшелоне и несколько десятков командиров рот и батальонов.

Штабом армейской группы был разработан специальный план маскировки для дезинформации противника. Это был первый документ такого рода. Конечно, он был несовершенен, у него были недостатки, но поставленной цели удалось добиться, введя в заблуждение японское командование. Было известно, что японское командование занимается радиоразведкой, перехватывая и пытаясь дешифровать радиограммы советских радиостанций. Частям Красной Армии, которые сосредотачивались на северном и южном флангах, было категорически запрещено использовать радиостанции. В то же время радиостанции частей центра вели интенсивный радиообмен с Тамцак-Булаком и Улан-Батором. Радиограммы шифровались простыми шифрами, известными противнику, но в них говорилось о получении материалов для строительства оборонительных сооружений и зимнего обмундирования. В Москву по линиям связи, которые могли прослушиваться противником, отправлялись ложные сводки о построенных оборонительных сооружениях и запросы на инженерное имущество. Делалось всё это для того, чтобы создать у противника впечатление, что наши войска готовятся только к обороне.

В первых числах августа командующий 1-й Армейской группы Жуков утвердил план подготовительных мероприятий, одним из разделов которого была маскировка предстоящей операции. Предусматривался комплекс мер, который должен был создать у противника впечатление о подготовке нами обороны. Нужно было с 12 августа развернуть инженерные и окопные работы на участках 82-й и 36-й дивизий. Ложные окопы должны были быть отрыты и на участках 6-й и 8-й кавалерийских дивизий, прикрывавших фланги группировки советских войск. Предлагался ряд мероприятий, чтобы создать у противника впечатление о полном отсутствии каких-либо сосредоточениях наших войск на флангах. Запрещалось также подъезжать к реке на флангах на легковых машинах. Все группы рекогносцировки должны были быть одеты в общевойсковую форму и пользоваться только грузовым транспортом. И конечно, запрещалось до 18 августа пользоваться радиостанциями в районах 6-й и 8-й кавалерийских дивизий и 7-й мотобронебригады (45).

Важными были и мероприятия, предназначенные для того, чтобы замаскировать сосредоточение советских танковых частей и приучить противника к постоянным полётам авиации над Халхин-Голом. Японцы постепенно привыкли к шуму танковых моторов и полётам истребителей и бомбардировщиков вдоль линии фронта. Хорошую службу для дезинформации противника сослужили и мощные звуковещательные установки, которые, имитируя забивку свай и другие инженерные работы, успешно «работали» за сотни сапёров, создавая впечатление о проводимых крупных оборонительных работах.

План наступательной операции, которая должна была закончиться разгромом японских войск, вторгшихся на монгольскую территорию, начал разрабатываться в конце июля. Конфигурация фронта на восточном берегу Халхин-Гола, характер группировки японских войск, наличные силы армейской группы и другие обстоятельства определили основную идею наступательной операции. Было решено окружить и уничтожить все японские войска на восточном берегу реки. Для осуществления этой задачи предполагалось использовать имевшиеся в распоряжении армейской группы подвижные соединения: танковые и мотоброневые бригады, которые должны были сыграть основную роль в быстром окружении всей японской группировки. После завершения операции, уже в Москве, во время разговора со Сталиным Жуков сказал: «…Если бы в моём распоряжении не было двух танковых и трёх мотоброневых бригад, мы, безусловно, не смогли бы так быстро окружить и разгромить 6-ю японскую армию».

Чтобы обеспечить успешное проведение операции, предусматривалось создание внешнего и внутреннего фронта окружения. Это позволяло осуществить ликвидацию окружённых японских войск и сорвать попытки подходящих резервов прорвать окружение и деблокировать группировку, зажатую в кольцо. Такое решение было новым словом в теории военного искусства. Через несколько лет в наступательных операциях войны такая форма действий станет обычной, но впервые она была применена на берегах Халхин-Гола. Ответственные задачи ложились на стрелковые войска, оборонявшиеся на плацдарме. Они должны были активными действиями сковать японскую пехоту и не допустить её отхода к маньчжурской границе. Таким был замысел августовской операции.

74 километра по фронту и 20 километров в глубину — вот та территория, на которой предстояло действовать советско-монгольским войскам. Все боевые действия должны были вестись только на монгольской территории, ни в коем случае не пересекая маньчжурской границы. Таков был строжайший приказ из Москвы. Это сужало возможности маневра в наступательной операции, создавало большие неудобства при ведении боевых действий. Но для таких жёстких ограничений были серьёзные основания. Необходимо было учитывать всевозможные последствия выхода советско-монгольских войск на территорию «независимого» государства.

Конечно, при разработке операции в штабе армейской группы вносились предложения о переносе боевых действий на маньчжурскую территорию. Это давало бы возможность действовать смелее, свободнее и добиться более решительных результатов. Высказывались такие предложения и в Генштабе. Но Сталин, когда ему доложили о различных вариантах разгрома японских войск, категорически отверг все предложения о переходе маньчжурской границы. По воспоминаниям маршала Захарова, он сказал примерно следующее: «Вы хотите развязать большую войну в Монголии. Противник в ответ на ваши обходы бросит дополнительные силы. Очаг борьбы неминуемо расширится и примет затяжной характер, а мы будем втянуты в продолжительную войну».

При разработке подробного плана наступательной операции большое внимание было обращено на то, чтобы сохранить в строжайшей тайне её замысел и основные этапы подготовки. План операции в полном объёме знали только несколько человек: Жуков, Никишев, Богданов, а в Чите Штерн, Бирюков и начальник штаба фронтовой группы. Все документы плана были отпечатаны в нескольких экземплярах. Командиры, командовавшие артиллерией, авиацией, инженерными частями, знакомились только с теми частями плана, которые имели к ним непосредственное отношение. Любые переговоры о подготовке августовской операции по телефону или радио были категорически запрещены. Постепенно в процессе подготовки операции с отдельными разделами плана знакомили командиров дивизий, бригад и полков. Личному составу войск сообщили о наступлении только за три часа до начала операции. Благодаря этим мерам была достигнута полная внезапность начала наступления.

В штабе фронтовой группы в Чите тоже разрабатывали свои предложения и отправляли их в Москву. Эти предложения рассматривались в Генштабе и ложились на стол наркома, которому группа войск непосредственно подчинялась. Очевидно, в Чите были любители подраться и намять бока самураям. В этом нет ничего удивительного. В любом крупном штабе всегда найдутся «ястребы», желающие расправить крылья. Конечно, момент для того, чтобы поиграть мускулами, был благоприятный. Все вооружённые силы Востока от Байкала до Владивостока были объединены под единым командованием, штаб группы был фактически штабом фронта, а Штерн его командующим. Все войска находились в состоянии повышенной боевой готовности, общее превосходство в численности войск было на стороне Советского Союза. Превосходство по средствам подавления: артиллерии, авиации и танкам также было на нашей стороне и было подавляющим. И обо всём этом в штабе в Чите прекрасно знали. При такой обстановке, учитывая необъявленную войну на Халхин-Голе как прекрасный повод, грех было не воспользоваться случаем. Очевидно, поэтому Штерн и предложил подтянуть к границе части 1-й и 2-й Краснознамённых армий и нанести удар с другой стороны Маньчжурии. В случае успеха лавры полководца, а может быть, и маршальские звёзды в петлицах ему были бы обеспечены.

Но в Москве лучше знали обстановку в Европе, когда мир висел на волоске, а новая мировая война стояла у порога. И там решили остудить горячие головы читинских «стратегов». 10 августа командованию Фронтовой группы было передано очередное указание наркома о подготовке наступательной операции:

«1. В Вашу задачу входит занятие господствующих высот на восточном берегу р. Халхин-Гол на расстоянии 8—10 километров от переднего края наших войск и на них, не переходя границы, прочно закрепиться. Исходя из этого, необходимо подготовить и операцию.

2. С Вашим предложением о нанесении главного удара правым флангом и вспомогательного — левым флангом согласен, но при этом глубину удара нужно ограничить указанной выше задачей, т. е. не переходя границы, закрепиться на командных высотах в А—5 километрах, не доходя границы…».

Москва чётко определила цель предстоящей наступательной операции и методы её проведения. Конечно, в этом документе были в полной мере учтены указания Сталина, который, зная обстановку в Европе гораздо лучше, чем командование фронтовой группы, не хотел раздувать пожар войны на Дальнем Востоке. Его мнение было решающим, и поэтому в этом же документе была оценка предложений командования и штаба Фронтовой группы: «Подтягивание к границам сил 1-й и 2-й армий и организация групповых налётов авиации этих армий в районе границы, как Вы предлагаете, несвоевременны и нами не предусматриваются…» (46). В переводе с официально-казённого на обычный язык это означало: «Не лезьте в чужие дела. Мы лучше знаем, что делать». Директива была подписана Ворошиловым и Шапошниковым.

Японское командование также готовилось к наступлению. Император Японии подписал декрет о формировании 6-й армии, специально предназначенной для боевых действий на Халхин-Голе. В состав армии были включены 7-я и 23-я пехотные дивизии, полностью укомплектованные по штатам военного времени, пехотная бригада, семь артиллерийских полков, два танковых полка, маньчжурская бригада, пограничный отряд, три полка баргутской конницы, два инженерных полка и другие подразделения и части. Общая численность армии составляла 55 000 человек. На её вооружении было более 300 орудий, 135 танков и 310 самолётов.

10 августа командующий армией генерал Огису Риппо обратился к своим солдатам и офицерам со специальным приказом, составленным в традиционном японском стиле того времени: «Получив приказ об организации заново 6-й армии, мы приняли этот великий приказ, склонив головы… Наша радость по этому поводу безмерна… Быстрые и решительные мероприятия имеют очень важное значение для величия императорской армии и для дальнейшего развития нашего государства…».

Начать новое наступление японских войск предусматривалось 24 августа. При планировании этой операции учитывались уроки разгрома на Баин-Цагане. На этот раз охватывающий удар планировалось осуществить на правом фланге советско-монгольских войск. Предполагалось обойти их, прижать к болотистым берегам Хайластын-Гола и полностью уничтожить.

В ночь с 18 на 19 августа, по наведённым сапёрами переправам, началось выдвижение советских стрелковых и танковых частей на восточный берег. Танки переправлялись небольшими группами, чтобы не особенно тревожить привыкших к шуму моторов японских дозорных. Переправлявшиеся части сразу же использовали приготовленные для них укрытия. Артиллерийские батареи на западном и восточном берегу Халхин-Гола были уже пристреляны по намеченным целям. На аэродромах эскадрильи бомбардировщиков заправлялись горючим, к ним подвешивались бомбы, штурманы уточняли маршруты полётов. Связисты прокладывали дополнительные телефонные линии, обеспечивая надёжность связи командного пункта 1-й армейской группы на горе Хамар-Даба с расположенными на восточном берегу наступающими частями.

В ночь с 19 на 20 августа переправа частей на восточный берег реки продолжалась. К рассвету 20 августа подготовка операции была закончена. За три часа до её начала в частях был зачитан приказ о наступлении.

Что удалось сосредоточить к Халхин-Голу за время подготовки к операции и чем располагало командование 1-й Армейской группы к 20 августа? Три дивизии: 57-я и 82-я стрелковые и 36-я мотострелковая общей численностью 28 690 человек, шесть бригад: две танковые (6-я и 11-я — 6400 человек), три мотоброневые (7, 8 и 9-я — 4960 человек) и 5-я стрелково-пулемётная (2534 человека). Имелась также и 212-я авиадесантная бригада. В этих частях было 40 950 бойцов и командиров, которые принимали участие в августовской операции. Дивизии и бригады имели 1246 ручных и 530 станковых пулемётов, 156 лёгких и 93 тяжёлых орудия, а также 138 орудий ПТО. Наступающие части поддерживал всего один 185-й артиллерийский полк, имевший на вооружении 33 тяжёлых орудия. Для такой крупной наступающей группировки численность артиллерии была явно недостаточной. Очевидно, этим, а также отличной боевой подготовкой японских войск объясняются большие потери убитыми и ранеными — 9284 бойца и командира. В мотоброневых бригадах и других частях имелось 385 бронемашин, а две танковые бригады имели 400 танков. Эта бронетехника и обеспечила успех августовской операции. От авиации противника наши войска прикрывали один зенитный артиллерийский полк и три отдельных зенитных дивизиона. На вооружении они имели 79 зенитных орудий. В ВВС 1-й Армейской группы было три истребительных полка, имевших 311 истребителей и три бомбардировочных полка, имевших 181 бомбардировщик СБ. Кроме того, имелась ночная группа тяжёлых бомбардировщиков (23 ТБ-3). Всего было сосредоточено 515 боевых самолётов. Это позволило создать почти двукратное превосходство над авиацией противника — у японцев было на 20 августа 310 боевых самолётов (47).

Это было всё, что удалось с огромными трудностями сосредоточить у Халхин-Гола к началу контрнаступления. Конечно, было мало кадровой пехоты, хорошо обученной и имевшей хотя бы один год службы. Очень мало было тяжёлой артиллерии для взлома хорошо оборудованной оборонительной полосы, которую успели соорудить японские войска. 33 тяжёлых орудия одного артиллерийского полка на почти 60-километровом фронте наступления — это такая мелочь, даже по меркам того времени, о которой и говорить неудобно. Конечно, Жуков, как командующий группой, мог потребовать от Москвы прислать на Халхин-Гол, хотя бы временно, несколько корпусных артполков. Но, очевидно, у Жукова, получившего необъятную власть над десятками тысяч людей, уже тогда проявилось чувство пренебрежения к подчинённым бойцам и командирам. Для него это было пушечное мясо, которое можно было расходовать как ему угодно.

Конечно, ждать с началом операции, чтобы лучше подготовиться, добавив ещё пехоты и артиллерии, было нельзя. Сроки диктовала Москва. Там хорошо знали военно-политическую обстановку в Европе, чувствовали надвигающуюся войну и стремились к её началу ликвидировать дальневосточный конфликт. Поэтому уже в указаниях наркома командованию фронтовой группы от 10 августа появилась фраза: «Затягивать операцию больше нельзя» (48). К сентябрю на Дальнем Востоке всё должно было быть кончено и конфликт ликвидирован. В этих условиях было не до лишних потерь.

Япония сосредоточила на Халхин-Голе 71, 26, 64 и 72-й пехотные полки, а также все дивизионные части 23-й пехотной дивизии, один тяжёлый артиллерийский полк, 23-й кавалерийский полк, 7-й и 23-й инженерные полки. Фланги японской группировки прикрывали 4, 5 и 12-й баргутские кавалерийские полки. Усиление группировки артиллерией и противотанковыми орудиями было произведено за счёт других дивизий в Маньчжурии и Японии. У Номонхана на маньчжурской территории в качестве резерва находились остатки 3-го и 4-го танковых полков, а на подходе из Хайлара — 14-я пехотная бригада (49).

Задачи августовской операции были определены в приказе № 0068 от 17 августа. Южная группа полковника Потапова в составе 57-й стрелковой дивизии, 8-й мотоброневой и 6-й танковых бригад должна была наступать в направлении Номон-Хан-Бурд-Обо и во взаимодействии с центральной и северной группами окружить и полностью уничтожить японскую группировку южнее и севернее реки Хайластын-Гол. Ближайшая задача — уничтожить противника на южном берегу этой реки, дальнейшая — принять участие в уничтожении японских войск на её северном берегу. При появлении резервов противника уничтожить их в первую очередь. 8-я кавалерийская дивизия МНРА обеспечивала и прикрывала правый фланг группы. Центральная группа — 82-я и 36-я стрелковые дивизии — должны были атаковать японские войска с фронта, сковать их огнём на всю глубину и не давать возможности производить маневр к флангам. Северная группа полковника Алексеенко в составе 7-й мотоброневой бригады, 601-го стрелкового полка, 82-го гаубичного артиллерийского полка, двух батальонов 11-й танковой бригады и 6-й монгольской кавалерийской дивизии, прикрывавшей левый фланг армейской группы, должна была наступать вдоль государственной границы и во взаимодействии с 36-й стрелковой дивизией и южной группой окружить и уничтожить противника севернее Хайластын-Гола (50).

153 бомбардировщика СБ должны были нанести удар до артиллерийской подготовки по ближайшим резервам и по главной полосе обороны, а также по району Джин-Джин-Сумэ на маньчжурской территории. 90 бомбардировщиков должны были бомбить опорные пункты в долине Хайластын-Гола. Истребители прикрывали действия бомбардировщиков, а также должны были действовать против подходящих резервов противника. Продолжительность артиллерийской подготовки определялась в 2 часа 45 минут. В резерве оставалась 212-я авиадесантная бригада, 9-я мотоброневая бригада и танковый батальон 6-й танковой бригады (51).

20 августа

Командный пункт армейской группы на горе Хамир-Даба был оборудован по всем правилам инженерного искусства: солидные, в несколько накатов блиндажи, оборудованные надёжной связью с войсками на восточном берегу, а при необходимости с Улан-Батором и Москвой, глубокие ходы сообщения, ведущие к специальным окопам с установленными там сильными оптическими приборами, дающими возможность внимательно наблюдать за ходом боя. На командном пункте Жуков, Штерн, начальник артиллерии Красной Армии комкор Н.Н. Воронов, заместитель начальника ВВС комкор Я.В. Смушкевич, заместитель главкома МНРА корпусный комиссар Ж. Лхагвасурен. Все с нетерпением поглядывают на часы, ожидая начала операции.

К наступлению готовы стрелковые и кавалерийские дивизии, танковые и мотоброневые бригады, артиллерийские части. На аэродромах подготовилась к вылету истребительная и бомбардировочная авиация.

В пять часов, несмотря на то что туман над аэродромами ещё не рассеялся, истребители и бомбардировщики получили команду на взлёт. В 5 часов 15 минут над позициями противника появились эскадрильи пушечных истребителей И-16 и группа бомбардировщиков СБ. Нервы у японских зенитчиков не выдержали, и они начали стрельбу, раскрыв расположение своих батарей. Этого и ждали советские артиллеристы, открыв огонь по японским зенитным батареям. Сверху на них обрушились бомбовые и штурмовые удары. Противовоздушная оборона противника была деморализована и почти полностью подавлена. И тогда в воздухе появились 150 советских бомбардировщиков с максимальной бомбовой нагрузкой. Эскадрилья за эскадрильей пролетали они над японскими позициями, сбрасывая бомбовой груз на окопы, артиллерийские позиции и узлы обороны. Выше их в воздухе кружились, прикрывая бомбардировщики, 150 истребителей.

30 минут на земле рвались бомбы, и стояла стена огня и дыма. Смушкевич, по приказу Жукова, собрал в один кулак и бросил в бой все имевшиеся у него бомбардировщики. Удар был внезапным и сокрушительным. Кроме истребителей, прикрывавших бомбардировщики в воздухе, на аэродромах на случай появления в небе японских самолётов находились в полной боевой готовности ещё два истребительных полка. Но для японской авиации массированный налёт был полной неожиданностью, и никакого противодействия она оказать не смогла. Превосходство в воздухе было на стороне советской авиации.

В 6 часов 15 минут началась артиллерийская подготовка. Два с половиной часа батареи обстреливали огневые точки, окопы, подавляли артиллерию противника. За это время эскадрильи бомбардировщиков вернулись на свои аэродромы. После осмотра машин, заправки их горючим и бомбами они снова поднялись в воздух. Повторный бомбовый удар наносили девять эскадрилий бомбардировщиков. Сверху их прикрывал от налётов японских истребителей 70-й истребительный полк.

До начала атаки оставалось 15 минут. Батареи перенесли огонь на передний край обороны противника. 15 минут длился мощный огневой налёт с максимальным темпом стрельбы из орудий всех калибров. И вот ровно в 9 часов сигнал атаки. Артиллерия переносит огонь в глубину обороны японских войск, отсекая резервы от обороняющегося первого эшелона. И на японские позиции ринулась пехота. Удар советско-монгольских войск был для противника до того внезапным, что в течение полутора часов он не смог сделать ни одного ответного артиллерийского выстрела.

Успешно наступали войска южной группы. На южном участке фронта в первый же день наметился успех, который повлиял на весь ход дальнейшей операции. 8-я кавалерийская дивизия совместно с полком 5-й кавалерийской дивизии нанесла удар по частям баргутской конницы, которая не выдержала его и была отброшена. Монгольские кавалеристы заняли линию государственной границы между высотами Эрис-Улайн-Обо и Хулат-Улайн-Обо. Эта линия протяжённостью 15 километров прочно удерживалась ими во время всей операции. Правый фланг, а затем и тыл войск южной группы был надёжно прикрыт от контрударов противника.

Отлично действовали полки 57-й стрелковой дивизии. К исходу первого дня операции они продвинулись, преодолевая упорное сопротивление противника, на 10–12 километров. Это был большой успех: японская пехота, особенно солдаты и унтер-офицеры, дралась фанатично, как правило, в плен не сдавалась, сражаясь до последнего патрона. Особенно отличилась 8-я мотоброневая бригада и 127-й полк дивизии, которым командовал майор Н.Ф. Грухин. В наградных документах этого командира о нём писалось: «Своим спокойным и умелым руководством он заслужил уважение начальствующего и рядового состава. Во время операции проявил исключительную храбрость. Полк, находясь на направлении главного удара, вынес на себе всю сложность и тяжесть по охвату фланга, блестяще выполнил свою задачу, завершив окружение противника с юга». Грухин погиб 28 августа, когда проводил личную разведку в расположении окружённых японских войск. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Части 57-й дивизии при поддержке артиллеристов разгромили несколько опорных пунктов противника в районе Больших Песков и продолжали продвигаться на север к государственной границе МНР. И только левофланговый 293-й стрелковый полк дивизии задержался в своём продвижении. Несмотря на поддержку танкового батальона 11-й танковой бригады, он не смог в первый день прорвать главную оборонительную позицию врага, на которой оборонялись батальоны 71 — го японского пехотного полка.

Войска южной группы смогли бы достигнуть и более существенных результатов в первый день наступления. Но батальоны 6-й танковой бригады, входившие в группу, задержались на переправе через Халхин-Гол. Весь день 20 августа был потрачен на переправу, и бригада вступила в бой только на следующий день.

Самые тяжёлые бои развернулись в первый же день операции на центральном участке фронта. Южнее Хайластын-Гола против перешедших в наступление 602-го и 603-го стрелковых полков 82-й дивизии оборонялись 28-й и 71-й японские пехотные полки. Основу обороны японских частей составляли сопка Песчаная и высота Зелёная. Сильно укреплённые, с окопами полного профиля, огневыми точками, артиллерийскими позициями и надёжными укрытиями, они представляли серьёзное препятствие для наступающих войск. Весь день советские полки вели упорные бои, но к исходу 20 августа смогли продвинуться только на 500—1000 метров, подойдя вплотную к этим узлам обороны. Севернее Хайластын-Гола в наступление перешла 5-я стрелково-пулемётная бригада и полки 36-й мотострелковой дивизии, которым противостояли три пехотных полка японской армии. Своими активными действиями они сковали противника, не дав ему возможности маневрировать силами. 24-й полк, при поддержке танкового батальона, начал наступление в юго-восточном направлении. Передовые огневые точки врага были уничтожены, и, пройдя с боями несколько километров, батальоны полка закрепились у подножия высоты, на которой был один из опорных узлов японской обороны.

Полки 6-й кавалерийской дивизии, переправившись утром 20 августа на восточный берег реки, нанесли удар по двум кавалерийским полкам баргутской конницы, которые, не выдержав удара, отошли за линию границы. Левый фланг северной группы войск был надёжно прикрыт. Боевые действия 6-й кавалерийской дивизии были отмечены 21 августа специальным приказом. За отличное выполнение поставленной задачи, проявленные отвагу и геройство командование армейской группы объявило благодарность всему личному составу дивизии.

601-й стрелковый полк при поддержке танкового батальона и гаубичного артиллерийского полка, переправившись через Халхин-Гол, начал наступление в восточном направлении. Пройдя несколько километров, батальоны подошли к высоте Фуи («Палец») — сильно укреплённому опорному пункту противника. Встретив яростное сопротивление японских частей, они окопались у подножия высоты и начали готовиться к штурму.

Подвижные части северной группы войск в составе 7-й мотоброневой бригады и танкового батальона переправились через реку у горы Баин-Цаган. Но вместо того чтобы достигнув границы, повернуть вдоль неё на юго-восток к Номон-Хан-Бурд-Обо, окружая японскую группировку, батальоны бригады вынуждены были выйти к южным скатам высоты Фуи и вступить в затяжные бои по овладению этим узлом обороны. Такой была обстановка к вечеру первого дня операции.

За первый день операции можно отметить два недостатка. В Южной группе войск: 1-я танковая бригада не выполнила задачи, задержалась на переправе и вступила в бой только утром 21 августа. На участке Северной группы наступающие части не смогли преодолеть оборону противника. Японские войска на высоте Фуи были оценены неправильно. Командование 7-й мотоброневой бригады, наблюдавшее за этой высотой, считало, что там только две роты японской пехоты, которые не окажут серьёзного сопротивления. В действительности это был сильный опорный пункт, хорошо оборудованный, с большим количеством пехоты и артиллерии, который пришлось уничтожать несколько дней, понеся большие потери. Командование советских частей на этом направлении явно недооценило противника.

Сообщения о ходе боёв в первый день наступления регулярно передавались в Москву. Телеграфная линия Хамар-Даба — Москва работала с полной нагрузкой. Задержка продвижения частей Северной группы у высоты Фуи вызвала серьёзное беспокойство и в Москве, и в штабе 1-й Армейской группы. В ночь на 21 августа 9-я мотоброневая бригада и танковый батальон 6-й танковой бригады, стоявшие в резерве у горы Хамар-Даба, получили приказ переправиться через Халхин-Гол, обойти в востока эту высоту и стремительным маршем вдоль границы замкнуть кольцо окружения японских войск севернее Хайластын-Гола.

Решение, которое принял командующий армейской группой, было очень смелым. На второй день операции в бой вводились почти все резервы. У горы Хамар-Даба оставалась только 212-я авиадесантная бригада — около тысячи парашютистов с несколькими 45-мм орудиями. Ближайший резерв — монгольская мотоброневая бригада — находился в Тамцак-Булаке в 140 километрах от фронта. Но такое решение было оправданным. Кольцо окружения войск 6-й японской армии должно было замкнуться у Номон-Хан-Бурд-Обо. К этой высоте в монгольской степи и устремились советские броневики и танки.

Делало выводы после первого дня операции и японское командование. Командир 23-й пехотной дивизии генерал Камацубара решил, что главный удар советско-монгольские войска наносят по правому флангу японского фронта. Уже после победы среди захваченных трофейных документов был найден его приказ, датированный 20 августа: «Противник наступает равномерно по всему фронту, а главный удар наносит на северном участке на высоту Фуи». На самом деле главный удар наносила южная группа, где были сосредоточены крупные подвижные части и где в первый же день операции наметился серьёзный успех.

Основную роль при окружении сыграли 8-я и 9-я мотоброневые бригады, имевшие по 80 пушечных бронеавтомобилей, и 6-я танковая бригада, имевшая 202 танка и 26 бронеавтомобилей. 8-я мотоброневая бригада, выйдя к реке Хайластын-Гол к исходу 21 августа, отрезала пути отхода группировки противника, действовавшей южнее этой реки. Аналогичную роль сыграла и 9-я мотоброневая бригада. Вступив в бой утром 21 августа, к вечеру следующего дня она вышла своими передовыми частями к Хайластын-Голу, а к утру 24 августа закрепилась на этой реке, отрезав группировке противника, действовавшей севернее, пути отхода на восток и северо-восток.

Остальные части Северной группы продолжали блокировать опорный пункт. Этот центр сопротивления был хорошо укреплённым районом с круговой обороной. Этот район занимали: разведотряд 23-й дивизии, рота пехоты, сапёрная рота и три батареи. Три дня этот район сопротивлялся и только 23 августа был уничтожен. Для его ликвидации были подтянуты два артиллерийских дивизиона. После ожесточённого боя противник оставил более 600 трупов. Пленных не было. Остальные японские части, оборонявшиеся севернее Хайластын-Гола, были оттеснены к высоте Ремизова и там блокированы.

Уже после первого дня операции в Москве были обеспокоены создавшейся обстановкой на Халхин-Голе. И после получения и анализа донесений командования группы в Монголию было отправлено очередное указание командованиям Фронтовой и Армейской групп. В этой директиве, подписанной Ворошиловым и Шапошниковым, отмечалось, что охватывающее положение даёт возможность концентрическим артиллерийским огнём громить противника на центральном участке и после хорошей артиллерийской обработки, дробя его по частям, уничтожать отдельные узлы сопротивления. Предвидя, что бои будут жаркими и длительными, а потери большими, Москва предупреждала Жукова: «Не бросайте части в атаку на не разрушенные узлы обороны, щадите людей — думайте об этом». Указания писал, конечно, Шапошников — Ворошилов только подписывал. И зная, что у Жукова военного образования нет и опыта проведения крупных наступательных операций на окружение тоже нет, начальник Генштаба старался подстраховаться внимательно следя за обстановкой на Халхин-Голе. И поэтому в этой директиве, отправленной 21 августа, были и такие указания: «особое внимание обратить на прикрытие флангов и тыла наших обходящих частей. Нужно иметь на флангах (на левом обязательно) резервный кулак для парирования возможного контрудара противника в центр и по нашему левому флангу» (52). Но свободных частей для создания резервного кулака, как того требовала Москва, у Жукова уже не было. Последние крохи в виде двух рот пограничников были брошены в бой. К счастью, единственная попытка деблокировать окружённые японские части была предпринята японским командованием на правом фланге, а там бронетанковой техники было больше, и японские войска были отброшены на маньчжурскую территорию.

Но несмотря на все предостережения Москвы и отсутствие резервов, комкор с оптимизмом смотрел в будущее. Казалось, ещё один нажим, один удар — и начатая 20 августа операция блестяще закончится. Поэтому боевой приказ командующего группой № 0087 от 21 августа дышал оптимизмом: «1. Противник ещё оказывает упорное сопротивление перед фронтом 82-й и 36-й стрелковых дивизий. Перед нашими флангами противник дрогнул и местами бежит. Группировка противника южнее реки Хайластын-Гол окружена, севернее реки Хайластын-Гол полуокружена…». Исходя из этой оценки обстановки были поставлены задачи на следующий день: «…Задача частей 1-й армейской группы на 22.8 — закончить окружение и полное уничтожение противника по обеим берегам реки Хайластын-Гол, согласно ранее отданным приказам, для чего пехоте с танками прочесать окружённые районы, уничтожая и захватывая окружённого противника. Артподготовка один час…» (53).

На бумаге всё выглядело великолепно — час артиллерийской подготовки, прочёсывание окружённых районов и полное уничтожение противника по обеим берегам Хайластын-Гола. В донесении наркому от 22 августа Жуков отмечал то же самое: «…4. На 22.8 1-й Армейской группе поставил задачу завершить окружение и полное уничтожение противника по обеим берегам реки Хайластын-Гол…» (54). В действительности впереди были 10 суток кровопролитных и ожесточённых дневных и ночных боёв до 31 августа и тысячи трупов бойцов и командиров Красной Армии.

Поняв, что на одновременное уничтожение обеих японских группировок сил нет, Жуков на 23 августа изменил задачу В приказе № 0091 от 23 августа командующему Южной группой полковнику Потапову была поставлена задача: «23 августа полностью ликвидировать группировку южнее реки Хайластын-Гол». Войскам Северной группы была поставлена более скромная задача — ликвидировать узел сопротивления на высоте Фуи. Чтобы сократить потери и добиться лучших результатов, артиллерийскую подготовку увеличили до трёх часов (55). Эта задача была выполнена. Узел сопротивления на высоте был захвачен, а его гарнизон полностью уничтожен. Были также полностью закрыты все выходы на маньчжурскую территорию севернее Номон-Хан-Бурд-Обо. Южная группа войск не смогла полностью выполнить поставленную задачу. Правофланговый сводный отряд был отброшен в район Больших песков и там уничтожен. Оборонявшиеся южнее Хайластын-Гола 71-й и 28-й японские пехотные полки отошли к высоте «Зелёная» и там закрепились. Этот мощный узел обороны штурмовали ещё четыре дня, несмотря на все приказы Жукова. И только 28 августа последние японские солдаты, защищавшие его, были уничтожены.

В своём очередном приказе № 0093 от 24 августа Жуков опять даёт указание о том, что «…армейская группа полностью ликвидирует остатки южной группировки противника, занимает и подготавливает исходное положение для уничтожения группировки противника севернее реки Хайластын-Гол». От полковника Потапова потребовали, чтобы он, объединив войска группы, в 14.00 атаковал и полностью уничтожил противника южнее Хайластын-Гола (56). Но выполнить эту задачу 24 августа также не удалось, и ожесточённые бои по овладению высотой «Зелёная» продолжались ещё несколько дней.

К началу августовской операции советское командование добилось существенного превосходства в воздухе. ВВС 1-й Армейской группы имели к 20 августа три истребительных и три бомбардировочных полка, а также ночную группу тяжёлых бомбардировщиков. На вооружении этих частей было 311 истребителей в основном новых систем И-16 и И-153, 181 бомбардировщик СБ и 23 тихоходных тяжёлых бомбардировщика ТБ-3 в ночной группе. Всего 515 боевых самолётов. Японская авиация к 20 августа была сведена в 10 боевых авиационных отрядов. На вооружении этих частей было 162 истребителя И-97 и 112 бомбардировщиков Р-97. Всего ориентировочно 300 боевых самолётов (57).

Одновременно с ожесточёнными боями на земле в конце августа шли не менее ожесточённые бои в воздухе. Японская авиация стремилась добиться хоть каких-то успехов. Но учитывая почти двукратное превосходство нашей авиации, ей этого не удалось. Воздушные бои были жаркими, и в некоторые дни в воздухе кружились десятки советских и японских самолётов. К концу августовской операции японское командование начало массированную бомбардировку позиций и тылов наших войск. Для предотвращения этих операций нужно было нанести мощные удары по маньчжурским аэродромам, расположенным у границы. Но на проведение подобной операции ни Штерн, ни Жуков без согласия Москвы не решались. И поэтому 30 августа Жуков и Никишев отправили телеграмму Ворошилову: «Противник под прикрытием большой группы истребителей с большой высоты непрерывно бомбит наши части. Прошу разрешения применить авиацию для уничтожения авиации противника на ближайших аэродромах». Но Ворошилов, наверняка посоветовавшись со Сталиным, не дал согласия на применение авиации по японским аэродромам. Конфликт на земле был уже закончен, а раздувать новый конфликт в маньчжурском небе в Москве не хотели. Ответ из Москвы был кратким: «Действия нашей авиации ограничить пока территорией МНР…» (58).

Утром 24 августа полки 14-й пехотной бригады Квантунской армии, спешившие из Хайлара на помощь окружённым японским частям, подошли к монгольской границе. В полдень, после артиллерийской подготовки, японские войска ринулись в атаку на позиции 80-го стрелкового полка, прикрывавшего границу. Советские бойцы мужественно отбивали все атаки. На следующий день им на помощь подошли два танковых батальона. Их появление изменило положение. Японские войска не выдержали стремительной танковой атаки и отошли на маньчжурскую территорию. По приказу командования в этот район был переброшен ещё один стрелковый полк. Два полка и два танковых батальона надёжно прикрыли этот участок границы.

Южнее Хайластын-Гола японские войска к 25 августа удерживали лишь сильно укреплённые позиции на сопке «Песчаная» и на высоте «Зелёная». Здесь оборонялись два полка 7-й пехотной дивизии. Командование 1-й Армейской группы приняло решение в первую очередь уничтожить окружённые японские войска на южном участке, а затем, используя освободившиеся части, ликвидировать окружённую японскую группировку севернее Хайластын-Гола. Советские войска начали атаки на японские позиции. Никаких надежд на прорыв извне у японских войск уже не было, и они думали теперь лишь о том, как вырваться из кольца окружения.

26 августа попытки японских войск прорваться к своим окружённым частям также закончились поражением. Чтобы воспрепятствовать нарушению японскими войсками государственной границы МНР, Жуков отдал 27 августа приказ о создании вдоль неё линии обороны: траншеи полного профиля, соединённые ходами сообщения, три противотанковых района в местах, удобных для продвижения танков, несколько рядов проволочных заграждений перед передним краем. Все эти оборонительные сооружения должны были надёжно закрыть границу на случай новых провокаций японских войск. После боёв 24–26 августа японское командование до самого конца операции уже не предпринимало попыток деблокировать свои окружённые войска.

Японские части, оборонявшиеся на сопке «Песчаная» и высоте «Зелёная» и ослабленные попытками прорыва из окружения, были атакованы полками 57-й и 82-й стрелковых дивизий и к вечеру 27 августа были разгромлены. К утру 28 августа вся территория МНР южнее Хайластын-Гола была очищена от японских войск. Полки советских дивизий начали переправляться на северный берег реки, чтобы ударом с юга уничтожить последний узел обороны японских войск на высоте Ремизова. Второй этап августовской операции закончился.

28 августа начался заключительный этап операции. К этому времени советская артиллерия разбила почти все орудия на высоте Ремизова. У японской пехоты для обороны остались только пулемёты и несколько миномётов. Её положение было безнадёжным, поэтому группа японских солдат и офицеров численностью около 500 человек попыталась выбраться на восток по северному берегу Хайластын-Гола. Группу обнаружили, и для её ликвидации было послано два батальона 293-го стрелкового полка. На берегу реки японских солдат и офицеров окружили. Предложение о сдаче было ими отвергнуто, и после яростного рукопашного боя они были уничтожены.

Уничтожив противника и очистив территорию МНР, войска перешли к обороне на линии госграницы. Были созданы два боевых участка. На правом боевом участке 8-я кавалерийская дивизия вместе с приданным ей кавалерийским полком и броневым дивизионом 5-й кавалерийской дивизии МНРА обороняла участок границы между высотами Эрис-Умлин-Обо и Хулат-Улиин-Обо, прикрывая правый фланг группировки восточнее Халхин-Гола. От высоты Хулат-Улиин-Обо до Хайластын-Гола оборонялись части 57-й стрелковой дивизии с двумя танковыми ротами и двумя артиллерийскими полками. Оборону на левом боевом участке севернее Хайластын-Гола держали части 36-й стрелковой дивизии и 5-й стрелково-пулемётной бригады. Эти части поддерживали артиллерийский полк и две танковые роты. Левый фланг прикрывали конники 6-й кавалерийской дивизии МНРА. В резерве командующего 1-й Армейской группы была 82-я стрелковая дивизия, 7, 8 и 9-я мотоброневые бригады, а также 6-я танковая бригада и 212-я авиадесантная бригада. Такое расположение частей обеспечивало устойчивую оборону в районе Халхин-Гола (59).

Августовская операция дорого обошлась советским войскам. В отчёте штаба 1-й Армейской группы были приведены цифры потерь. В августе части потеряли: убитыми — 507 человек начальствующего состава и 1303 рядовых. Раненых — 1717 человек начальствующего состава и 5836 рядовых. Всего — 7553 человека. Если к этому добавить 131 командира и бойца, пропавших без вести, то общие потери составят 9494 человека. Это была цена победы в августовских боях (60). Такими были данные сразу же после операции. Через многие годы, когда появился официальный сборник документов: «Гриф секретности снят», в нём были опубликованы более точные данные о наших потерях на Халхин-Голе. В этом сборнике говорилось, что на основании последних исследований российских военных историков войска Красной Армии в ходе этих боёв потеряли: безвозвратные потери — 7974 человека и общие санитарные потери — 15 925 человек.

У Константина Симонова в поэме «Далеко на Востоке», написанной в 1939 г. сразу же после халхингольских событий, есть одно место, которое очень точно характеризует обстановку, связанную с награждением бойцов и командиров, отличившихся в этих боях: «… Он просто счастливец, который где-то, когда-то, сделал что-то такое, за что дают ордена». В монгольском небе и на берегах Халхин-Гола шли ожесточённые кровопролитные бои, в которых участвовали сотни танков и самолётов, десятки тысяч бойцов и командиров, а на страницах центральных советских газет изредка появлялись только скупые сообщения ТАСС. Ни одного описания боя, ни одной корреспонденции из Монголии ни в июне, ни в июле, ни в августе в газетах не появилось, хотя корреспонденты на Халхин-Голе были.

Только 6 августа все центральные газеты опубликовали указ о награждении Н-ской танковой бригады высшей наградой Родины — орденом Ленина. Бригаде присваивалось имя комбрига М.П. Яковлева. Номер бригады в газетах не указывался, а в формулировке указа отмечалось, что высокой награды она удостоена «за исключительные заслуги при защите Родины». Это была 11-я танковая бригада, которая награждалась за активное участие в разгроме японских войск на горе Баин-Цаган.

30 августа в центральных газетах был опубликован первый указ о присвоении звания Героя Советского Союза участникам боёв на Халхин-Голе. В списке награждённых 31 человек. Среди них комкор Г.К. Жуков и командарм 2-го ранга Г.М. Штерн. Бывшему командиру 11-й танковой бригады комбригу Яковлеву звание Героя Советского Союза было присвоено посмертно. Лётчикам майорам С.И. Грицевцу и Г.П. Кравченко присваивалось звание дважды Героя Советского Союза. Это были первые в нашей стране дважды герои. Награды вручались, как формулировалось в указе, «за образцовое выполнение боевых заданий и выдающийся героизм, проявленный при выполнении боевых заданий, давший право на получение звания Героя Советского Союза».

Газета «Красная звезда» вышла в этот день с передовой статьёй «Мужество и героизм». Высокая оценка в статье была дана Штерну: «…Выдающийся военачальник, талантливый ученик т. Ворошилова, руководитель боёв у озера Хасан, Штерн блестяще выполнил боевое задание. Один из замечательных военных деятелей нашей партии, член её ЦК — он являет собой образец мужественного большевика, боевого водителя войск». Впервые на страницах газеты появилось имя комкора Жукова. Оценка его боевой деятельности тоже была высокой. «Любовь и восхищение вызывает имя заслуженного командира Героя Советского Союза комкора Г.К. Жукова. Прекрасный организатор, человек несгибаемой воли и безмерной отваги, он сумел спаять воедино людей, призванных выполнять задания правительства…».

18 ноября 1939 года подписчики получили толстые номера «Красной звезды»: на 12 страницах вместо обычных четырёх вышла в этот день газета. В ней были опубликованы указы о награждении боевыми орденами воинских частей Красной Армии, а также её бойцов и командиров. Впервые в истории Красной Армии боевыми орденами было сразу награждено такое большое количество воинских частей. Формулировка награждения и здесь была необычной: «За доблесть и мужество, проявленные личным составом при выполнении боевых заданий Правительства». Название Халхин-Гола и в этих указах не упоминалось.

Орденом Ленина были награждены: 36-я мотострелковая дивизия, 100-я скоростная бомбардировочная авиабригада, 7-я мотоброневая бригада. 24-й стрелковый и 175-й артиллерийский полки. Орденом Красного Знамени награждались 17 частей Красной Армии. Среди них — 57-я стрелковая дивизия, 6-я танковая бригада, 185-й и 82-й артиллерийские полки, отдельный батальон связи, обеспечивавший связь штаба 1-й Армейской группы, 8-я и 9-я мотоброневые бригады, 56, 22 и 70-й истребительные авиационные полки.

В этом же номере газеты был опубликован второй указ — о присвоении звания Героя Советского Союза участникам боёв за Халхин-Гол. В списке значились 39 фамилий. Комкору Я.В. Смушкевичу присваивалось звание дважды Героя Советского Союза. Его деятельность была оценена очень высоко. В передовой статье «Награды за подвиги во славу Родины» говорилось: «Первому из доблестных своих сынов народ воздаёт славу выдающемуся организатору военно-воздушных частей РККА, бесстрашному сталинскому соколу, Герою Советского Союза комкору Я.В. Смушкевичу. Имя героя известно далеко за пределами нашей страны. Блестящий лётчик-истребитель, проявивший высокое личное мужество в боях с врагами, комкор Смушкевич в выполнении боевых заданий Правительства показал незаурядные качества руководителя крупных соединений непобедимой сталинской авиации».

За мужество, проявленное в боях на Халхин-Голе, звания Героя Советского Союза было удостоено 70 бойцов и командиров Красной Армии. Многие из них погибли в ожесточённых боях. Из 70 награждённых 21 человеку это звание было присвоено посмертно. Основная тяжесть боёв легла на танковые и авиационные части. И неудивительно, что среди удостоенных высокого звания было 33 танкиста и 23 лётчика.

В сентябре на земле наступило затишье, но в монгольском небе бои продолжались. Японская авиация хотела взять реванш, но количественное и качественное превосходство советской авиации было очевидным. За первую половину сентября было сбито 70 японских самолётов. Советская сторона за это время потеряла 57 самолётов.

Последний воздушный бой был дан 15 сентября. К этому дню японское командование сосредоточило в монгольском небе (предположительно) 230 истребителей, 158 бомбардировщиков и 36 разведчиков и решило уничтожить нашу авиацию. В результате воздушного боя 15 сентября было сбито 22 японских самолёта, наши потери — 5 самолётов. На этом действия авиации были закончены (61).

И последнее, что нужно сказать о действиях ВВС обеих сторон — вопрос о потерях. Цифры потерь советской и японской авиации взяты из отчёта штаба 1-й Армейской группы об операции. Потери нашей авиации делятся на две части — боевые (самолёты, сбитые в воздушных боях) и не боевые (уничтоженные японской авиацией на аэродромах). Возможно, что в число не боевых потерь включены и самолёты, разбившиеся при взлёте и посадке — в те годы такие случаи бывали и не раз. Наши боевые потери за всё время конфликта по этим данным составили 207 самолётов, из них 160 истребителей всех типов и 45 бомбардировщиков СБ. Если к ним добавить 47 самолётов не боевых потерь, то получится 254 самолёта.

Потери японской авиации штаб 1-й Армейской группы определял по материалам частей, (62) со слов лётного состава и по донесениям командования ВВС. Конечно, такая методика подсчёта потерь была несовершенной — приписок в те годы хватало. По нашим данным, Япония потеряла на Халхин-Голе за время конфликта 646 боевых самолётов (истребители, бомбардировщики, разведчики, транспортные). При этом якобы 55 машин были потеряны в июне, 105 в июле и 414 в августе. Потери японской авиации, по подсчётам штаба группы, составили в сентябре 71 самолёт (63). Конечно, количественные и качественные показатели были на стороне советской авиации, но если судить по результатам майских воздушных боёв, то боевая подготовка японских лётчиков была не хуже нашей. Конечно, японская авиация должна была потерять больше самолётов, но не в три же раза.

Перемирие было заключено с 16 сентября. Держать у самой границы в неприспособленном для жизни месте в преддверии суровой монгольской зимы такое количество войск было, конечно, невозможно. И командование фронтовой группы обратилось к наркому с предложением о переброске некоторых частей на территорию Союза и об отводе основных частей группы в места их прежней дислокации, где они уже обустроились и имели нормальные условия, конечно, по меркам того времени, для зимовки. Но Ворошилов уже не решал самостоятельно военные вопросы и как всегда обратился к Сталину и Молотову. В своём докладе от 2 октября он предлагал оставить на фронте Тамцак-Булак — Хамар-Даба только 57-ю стрелковую дивизию с частями усиления, реорганизовав её в дивизию численностью в 14 000 человек и одну мотоброневую бригаду. 82-я стрелковая дивизия выводилась с фронта, реорганизовывалась в дивизию численностью 6000 человек и размещалась в Баин-Тумене. 36-я стрелковая дивизия реорганизовывалась в дивизию численностью в 12 000 человек и возвращалась на Калганский тракт в места прежнего расквартирования (Солонкер — Саин-Шанда). 6-я танковая бригада переводилась в Баин-Тумен, а 11 — я танковая бригада — в Ундурхан. Две другие мотоброневые бригады перебрасывались в Ундурхан и Улан-Батор, то есть в места прежней дислокации.

Из частей ВВС в 1-й Армейской группе было решено оставить три истребительных полка и два полка бомбардировщиков СБ. Считалось, что этого достаточно для прикрытия с воздуха частей группы в случае новых провокаций Квантунской армии. Остальные авиационные части выводились на территорию Союза. 212-я авиадесантная бригада возвращалась во 2-ю армию. В ЗабВО возвращалась 114-я стрелковая дивизия, 5-я стрелково-пулемётная бригада, полк 152-й стрелковой дивизии и все части тяжёлой артиллерии, а также два авиационных полка и кавалерийский полк (64). Ворошилов отмечал в своём докладе, что: «Указанные выше мероприятия позволят, хотя бы и в трудных условиях, разместить войска на зиму. В случае возникновения новых провокаций со стороны японцев, мы можем всегда с имеющимся автотранспортом сосредоточить эти части в нужном направлении» (65). Согласие Сталина и Молотова было получено уже в тот же день, и уже 3 октября командования фронтовой и 1-й Армейской групп получили соответствующее распоряжение наркома. 7 октября началась переброска частей в новые места дислокации и в Союз. Операция на Халхин-Голе закончилась.

Примечания

1. Исаев С.И. Количественные и качественные изменения дальневосточной группировки советских сухопутных войск в годы войны. Диссертация на соискание степени к.и.н. — М., 1981.

2. Великая Отечественная… Т. 7/1. — Документы. М., 1997. С. 109.

3. Там же. С. 110.

4. Там же. С. 113.

5. РГВА. Ф. 9. Оп. 29. Д. 493. Л. 329–330.

6. Там же. Л. 332.

7. Халхин-Гол. Пятьдесят лет спустя. — М.: 1990. С. 55.

8. РГВА. Ф. 37462. Оп. 1. Д. 272а Л. 17.

9. Там же. Л. 17.

10. Там же. Л. 54.

11. РГВА. Ф. 40442. Оп. 1а. Д. 1815.

12. РГВА. Ф. 32113. Оп. 2. Д. 6. Л. 7.

13. РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1181. Л. 75.

14. Там же. Л. 76.

15. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 38. Л. 158.

16. РГВА Ф. 32113. Оп. 1. Д. 2. Л. 87.

17. Во всех разговорах по прямому проводу — время московское.

18. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 38. Л. 102–106.

19. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 2Л. 12.

20. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 29. Л. 3.

21. РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1263. Л. 243–245.

22. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 2. Л. 12.

23. Там же. Л. 150.

24. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 37 Л. 188.

25. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 46. Л. 122–123.

26. Там же. Л. 112.

27. Там же. Л. 116.

28. Там же. Л. 143.

29. РГВА.Ф. 32113. Оп. 1. Д. 232. Л. 478.

30. РГВА.Ф. 32113. Оп. 1. Д. 2. Л. 14.

31. Там же. Л. 90.

32. Там же. Л. 14.

33. Там же. Л. 90.

34. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 55. Л. 92–93.

35. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. З. Л. 16–17. Л. 16–17.

36. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 54. Л. 121.

37. Там же. Д. 55. Л. 92–96.

38. Там же. Д. 54. Л. 129.

39. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 232. Л. 478.

40. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 28. Л. 6–7.

41. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 2. Л. 22.

42. Там же.

43. РГВА. Ф. 37077. Оп. 1. Д. 26. Л. 110–114.

44. РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1222. Л. 47.

45. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 323. Л. 50.

46. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 28. Л. 25.

47. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 232. Л. 448.

48. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 22. Л. 25.

49. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 2. Л. 24.

50. Там же. Л. 25.

51. Там же. Л. 26.

52. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 54. Л. 147.

53. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 3. Л. 52–53.

54. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 6. Л. 91–93.

55. Там же. Л. 61–62.

56. Там же. Л. 63–64.

57. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 2. Л. 93.

58. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 60. Л. 160.

59. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 2. Л. 31.

60. Там же. Л. 29.

61. РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 60. Л. 94.

62. Там же. Л. 95.

63. Там же. Л. 94.

64. РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1208. Л. 15–16.

65. Там же.

 

Глава шестая. ПРОТИВОСТОЯНИЕ (1940–1941 ГОДЫ)

Япония и Квантунская армия — 1940 год

Советская военная разведка всегда пристально следила за своим дальневосточным соседом. Это было и во второй половине 30-х, и в 1940-м. При этом следует отметить два пласта информации. Военно-политическая информация поступала из Японии от разведывательной группы Зорге и из аппарата военного атташе, имевшего свои агентурные источники. Агентурная информация поступала и из Китая, где Разведупр имел несколько резидентур с агентурным аппаратом. Разведывательная информация из нескольких отдельных источников позволяла создать достоверную картину положения в дальневосточном регионе и правильно информировать руководство страны при принятии им военно-политических решений.

Второй пласт информации имел оперативно-тактическое значение и касался численности и вооружения Квантунской армии, а также дислокации её частей и всех тех мероприятий, которые проводились на территории «независимого» государства. Информация поступала в Хабаровск и Читу в штабы Дальневосточного фронта и ЗабВО от многочисленной агентуры военной разведки, которой была буквально нашпигована маньчжурская территория. Эта информация докладывалась командованию ДВФ и ЗабВО и отправлялась в Москву. В Центре на основании этой информации составлялись разведывательные сводки по Востоку, которые снабжались грифом «Секретно» и рассылались помимо центрального аппарата НКО и Генштаба в штабы военных округов, армий и корпусов, дислоцированных в Средней Азии, Сибири, в Забайкалье и на Дальнем Востоке. Помимо этого многочисленные разведывательные сводки выпускались разведывательными отделами ДВФ, ЗабВО, 17-й армии, а также разведывательными отделами 1-й и 2-й Краснознамённых армий.

Следует отметить, что в отличие от ежемесячных разведывательных сводок по Западу и Востоку, которые Разведывательное управление выпускало регулярно, Спецсообщения по Востоку были разведывательными документами особого рода. Они выпускались нерегулярно, в зависимости от поступления ценнейшей разведывательной информации, имели тираж не более 10 экземпляров и были, конечно, недоступны для военного командования на Востоке. Естественно, что более ценная и достоверная военно-политическая информация, поступавшая в Москву по агентурным каналам, попадала на страницы именно спецсообщений, а не разведсводок. Военно-политическая информация группы «Рамзай» относилась именно к такой категории информации, которая регулярно появлялась на страницах этих документов. Но даже и там при использовании информации группы слово «Рамзай» не упоминалось и ставилась трафаретная фраза: «по агентурным данным, заслуживающим доверия». Вот краткий и, конечно, неполный мониторинг разведывательной информации о событиях в дальневосточном регионе.

В первых числах января 1940 г. из Токио, на этот раз из группы «Рамзай», поступила информация, подтверждавшая сообщения военного атташе. На основе этой информации было составлено спецсообщение № 251029 с. с. от 8 января и за подписью Проскурова отправлено «наверх» по списку № 1. Адресатами были: Сталин, Молотов, Ворошилов, Мерецков, Берия и ещё несколько человек. Был в этом списке и генеральный секретарь Исполкома Коминтерна Георгий Димитров, который как куратор помощи Китаю получал всю разведывательную информацию по Востоку. В документе сообщалось, что, по агентурным данным, заслуживающим доверия, немецкий посол Отт телеграфировал Риббентропу оценку правительственного кризиса в Японии. Далее цитируется телеграмма «Рамзая»: «Отставка кабинета Абэ неизбежна..», но «в ближайшем будущем Япония не в состоянии внести что-либо существенно новое в отношениях с США, Германией и СССР». В этом спецсообщении давалась также информация, полученная Зорге от немецкого военного атташе: «По агентурным данным, заслуживающим доверия, японский генштаб сообщил немецкому военному атташе, что японцы будут заигрывать с американцами до тех пор, пока американцы не заключат торгового договора, после чего японцы займут твёрдую линию по китайскому вопросу, которая также будет направлена и против американцев».

1 февраля в Москве получили очередную шифровку «Рамзая». Ожесточённые и упорные бои на Карельском перешейке эхом отзывались в далёкой Японии. Маленькая Финляндия, оказывавшая сопротивление огромной армии восточного соседа, ставилась в пример японской армии, потерпевшей сокрушительное поражение у Халхин-Гола. Зорге сообщил, что Отт боится новой авантюры японского генштаба в связи с советско-финской войной. По мнению германского посла, японцы убеждены, что Советский Союз в этой войне потерпел большое поражение, несмотря на огромные силы, брошенные на Запад. Таким образом, снова появились старые идеи об агрессии в Сибири. И, кроме того, японский генштаб мог перенести позор поражения у Халхин-Гола. Таким образом, сообщал Зорге, сравнение маленькой Финляндии с горделивым японским генштабом делается всё более и более не в пользу генштаба. Особенно потому, что народ уже насытился войной в Китае. Эта большая телеграмма заканчивалась выводом Зорге: «Я настойчиво предвижу необходимость подготовки дальневосточных границ ко всяким возможным осложнениям». Доводы разведчика были солидными и обоснованными, и Проскуров потребовал от руководителей восточного отдела Кисленко и Пугачёва «срочно составить спецсообщение по этим данным, заслуживающим внимания». Очередное спецсообщение с информацией Зорге было отправлено «наверх».

18 февраля новая шифровка из Токио. Зорге удалось прочитать и сфотографировать январский доклад военного атташе германского посольства, направленный в генштаб. В этом докладе было подтверждено предыдущее сообщение «Рамзая». Военный атташе отмечал в этом документе: «…японский генштаб ещё не полностью отказался от надежды на будущую войну против СССР. Неуспехи СССР в войне против Финляндии и желание отомстить за Халхин-Гол являются сильными факторами политики японского генштаба».

Советско-финская война продолжалась, и ход военных действий оказывал определённое влияние на политику Японии по отношению к Советскому Союзу. 7 марта в Москву поступила шифровка из Пекина. Резидент советской военной разведки Лок сообщал в Москву о своей беседе с французским и американским военными атташе. По мнению этих военных дипломатов,«…японцы накапливают войска в Маньчжурии, рассчитывая, что весной представится благоприятный момент нанести нам удар в случае, если наш Дальневосточный фронт будет ослаблен перебросками на Запад и если мы будем вовлечены в серьёзный конфликт с западными державами». На следующий день эту информацию подтвердил советский военный атташе в Японии Гущенко. В своей телеграмме начальнику Разведывательного управления он сообщил о настроениях в Токио и об антисоветских публикациях в прессе и сделал вывод: «Эти факты говорят о подготовке новой провокации японцев на нашей границе».

Настроение в Токио как по мановению волшебной палочки изменилось после 12 марта. Окончание войны с Финляндией и подписание мирного договора между двумя странами вызвали растерянность среди правящих и военных кругов империи. В своей очередной радиограмме, посланной в Москву 15 марта, Гущенко сообщил реакцию японских военных кругов на заключение мира: «Считают, что СССР, развязав себе руки в Финляндии, усилит армию на Востоке, не исключена возможность повторения Хасана и Халхин-Гола. Ожидают нажима СССР на Дальнем Востоке…» Резко и в лучшую сторону изменилось отношение и к Гущенко. Вот как он отметил это изменение в своей радиограмме: «Экстренно принял военный министр Хата — 12 марта, в этот же день принял заместитель начальника генштаба Савада, 15 марта получил приглашение от заместителя военного министра и заместителя начальника генштаба на обед 22 марта. Очевидно, хотят прощупать наши намерения, думаю, что в этом стараются также немцы».

Выпущенная 22 марта очередная сводка 5-го Управления РККА по событиям на Востоке также была составлена по информации, полученной от группы Зорге. В документе отмечалось, что по агентурным данным, заслуживающим доверия, германский посол в Японии Отт даёт свою оценку антикоминтерновской политики Японии: «Антикоминтерновский пакт, предназначенный для внутреннего потребления, имеет целью оправдать захваты в Китае. Для того, чтобы успешно закончить войну с Китаем, эта война должна быть представлена как антикоминтерновская война. Япония использует пакт для того, чтобы изгнать из Китая Англию и США… Антисоветский характер своей внешней политики Япония использует для того, чтобы демонстрировать возможность заключения нового антикоминтерновского пакта с Англией и США против СССР и даже против Германии…» Поэтому германский посол считает, что антисоветский характер внешней политики Японии сохранится на ближайшее будущее. Выводы 5-го Управления были пессимистическими: «Японское правительство продолжает придерживаться антисоветской внешней политики. Пользуясь благоприятной для Японии обстановкой в связи с англо-франко-германской войной и демонстрируя свою антисоветскую позицию, Япония добивается от Англии и США политических уступок по китайскому вопросу, что способствовало бы капитуляции Чан Кайши и окончанию войны в Китае» (1). Этот документ также был отправлен «наверх» по списку № 1.

Первая половина 1940 г. в информационной деятельности военной разведки была такой же продуктивной, как и в предыдущем году. В разведывательной сводке 2-й ОКА № 6 на 15 февраля указывается количество японских частей в Маньчжурии и Корее, их дислокация, общая численность и количество боевой техники. В этом районе было дислоцировано 11 пехотных дивизий, две механизированных бригады и два танковых отряда, четыре автомобильных и два инженерных полка, а также две бригады полевой тяжёлой артиллерии, шесть отдельных тяжёлых артиллерийских полков, один полк связи, два инженерных и один железнодорожный полки. ВВС были представлены 17 боевыми авиационными отрядами. Разведывательный отдел определял общую численность войск в 485 тысяч человек при 2112 орудиях, 557 танках и 886 самолётах. В Квантунскую армию входили: 4-я армия на сахалян-цицикарском направлении, одна армия на сунгарийском направлении, 5-я армия на приханкайском направлении, 3-я армия на приморском и 6-я армия на хайларском направлениях. Пять авиационных бригад объединяли боевые авиационные отряды с частями обслуживания. На первой странице сводки виза командующего армией комкора Конева, читавшего этот документ (2).

21 марта разведотдел Фронтовой группы выпустил сводку с обзором положения в Маньчжурии за февраль — март 1940 г. Документ предназначался для высшего командного состава и адресовался Военным Советам 1-й и 2-й ОКА, ЗабВО и 1-й армейской группы. Два экземпляра сводки были посланы в Москву: начальнику Генштаба и начальнику 5-го Управления РККА Проскурову. Разведчики из штаба Фронтовой группы дали свою оценку обстановки на Дальнем Востоке и решили довести её до сведения Москвы. Вот выдержка из этого документа:

«1. После перерыва переговоров советско-монгольской и японо-маньчжурской смешанной комиссии по уточнению границы в районе Номонхан японцы начали форсировать подготовку новых провокаций на наших границах и усиленно готовиться к развязыванию войны против СССР.

При этом японцы, очевидно, возлагали большие надежды на то, что всё внимание Советского Правительства и главные силы Красной Армии будут прикованы к финляндской границе и к возможному возникновению военных действий на советско-турецкой границе.

Усиление подготовки японцев к войне против СССР или, по крайней мере, к крупным провокациям выразилось в принятии дипломатических шагов, подготовке общественного мнения, усилении и частичной перегруппировке Квантунской армии, усилении укреплений на границе и подготовке театра военных действий.

Попытка создать напряжённую обстановку на нашей границе выразилась в многократных нарушениях японцами наших границ на земле и в воздухе на всех направлениях…» (3). Оценка, явно не совпадающая с оценками 5-го Управления. Но, очевидно, в штабе группы в Чите она виделась именно такой.

В сводке отмечалось значительное увеличение ВВС в Маньчжурии и Корее. По данным разведки, при штабе Квантунской армии был организован штаб командующего ВВС, а 7, 8 и 9-я авиабригады доводились до пяти авиаотрядов вместо трёх. Общее количество авиаотрядов было доведено до 22. Общая численность японских войск в Маньчжурии и Корее, а также наличие орудий, танков и боевых самолётов были определены примерно такими же, как и в разведсводке № 6 2-й ОКА.

В этот же день разведотдел 1-й ОКА выпустил свою разведсводку № 5. В документе давалась дислокация частей Квантунской и Корейской армий с указанием фамилий и воинских званий высшего и старшего командного состава вплоть до командиров полков. На приханкайском направлении был зафиксирован штаб 5-й армии под командованием знаменитого японского разведчика генерал-лейтенанта Доихара Кендзи. На направлении Пограничная — Дунин — штаб 3-й армии под командованием генерал-лейтенанта Суэтака. Командующим ВВС Квантунской армии со штабом в Чанчуне, по данным разведки, был назначен генерал-лейтенант Андо Сабуро, а командиром 2-й авиационной дивизии со штабом в Харбине — генерал-лейтенант Гига (4). Так что можно констатировать, что в начале 1940 г. Квантунская армия освещалась военной разведкой достаточно подробно. Необходимая для текущей работы информация имелась в штабах Фронтовой группы, ЗабВО и 1-й и 2-й ОКА.

6 июня заместитель начальника Генштаба командарм 2-го ранга Смородинов отправил начальнику штаба 1-й Армейской группы очередную сводку разведывательных данных по Японии на 1 июня 1940 г. Аналогичные документы были отправлены в штабы ЗабВО, Фронтовой группы, 1-й и 2-й ОКА, а также начальнику 5-го Управления РККА за период с 1 апреля по 1 мая 1940 г. В документе была установлена дислокация и нумерация пехотных дивизий японской армии. Из 49 дивизий военная разведка установила: в Маньчжурии и Корее — 10 дивизий, в Китае — 31 дивизию и в Японии только две пехотные дивизии. Не была установлена дислокация шести пехотных дивизий, относительно которых в сводке указывалось: «можно предполагать, что эти пехотные дивизии в конце 1939 г. сменены вновь сформированными частями и отправлены из Китая в Японию». Из имевшихся в японской армии 14 отдельных пехотных бригад разведка установила в Китае 12 бригад. Вот такое соотношение сил было в июне 1940 г. 31 пехотная дивизия в Китае и 10 в Маньчжурии и Корее. На островах только две дивизии. Из 14 пехотных бригад в Китае было 12 (5).

В июне 1940 г. Разведывательное управление Генштаба выпустило очередную разведывательную сводку по Востоку № 7. В ней даётся боевое расписание японской армии на 1 июня. По сравнению с боевым расписанием на 15 сентября отмечается увеличение числа дивизий с 41 до 49, а общей численности до 2 100 тысяч человек. Из этого количества Китай оттягивал на себя 1 200 тысяч человек, то есть более половины всех сухопутных сил империи. Количество дивизий и общая численность группировки Квантунской армии, по данным Генштаба, за девять месяцев осталась без изменений. Не увеличились и средства подавления: количество орудий, танков и самолётов. При таких постоянных показателях говорить о подготовке новой войны против Советского Союза было нельзя. Оценки, данные в разведывательной сводке штаба Фронтовой группы, явно не соответствовали действительности и не подтверждались информацией Генштаба. Подобный документ, посланный таким серьёзным адресатам, был явной ошибкой фронтовых разведчиков. Может быть, сказалась низкая квалификация сотрудников отдела, Алёшин совсем недавно был майором и начальником разведывательного отдела армии, а может быть, были и другие причины для такой грубой ошибки.

15 июня разведывательный отдел Фронтовой группы выпустил очередной «Обзор положения японских войск в Маньчжурии за март — май 1940 г.». В этом документе давалась разброска сил и средств Квантунской армии по различным операционным направлениям. На монгольском и солунском направлениях отмечалось наличие 16000 войск, на хайларском направлении — 30 000, на сахалян-цицикарском направлении — 50 000, на сунгарийском направлении — 40 000. На приханкайском направлении отмечалось наличие 60 000 войск Квантунской армии. В общем, по данным военной разведки, было обычное распределение сил Квантунской группировки войск, характерное для мирного времени. Так же как и в предыдущем году, основная часть Квантунской армии была сосредоточен в в центральной Маньчжурии. Из этого района она могла быть брошена в любом направлении на запад, север и особенно на восток в направлении Приморья. Здесь было сосредоточено 160 000 войск при 670 орудиях, 100 танках и 500 боевых самолётах. Характерно было и то, что, несмотря на поражение под Халхин-Голом, японские войска в Маньчжурии по-прежнему не располагали большим количеством современной бронетанковой техники. По данным разведки Фронтовой группы, общее количество танков в Квантунской армии не превышало 420 машин при очень низком их качестве (6).

19 июня разведотдел 1-й ОКА выпустил специальную разведывательную сводку о дислокации японских войск в Маньчжурии. В документе отмечалось наличие 6-й армии на хайларском направлении, 4-й армии на сахалян-цицикарском направлении, одной армии, номер не установлен, на сунгарийском направлении, 5-й армии на приханкайском направлении и 3-й армии на пограничненско-дунинском направлении. Была зафиксирована также 1 — я армия на хуньчуньском направлении. Следует отметить, что части Квантунской армии не имели корпусного звена управления. Пехотные дивизии двухбригадного состава имели по четыре пехотных полка и численность в 20 тысяч человек. Поэтому 3–4 пехотные дивизии с частями усиления объединялись в армию со своим штабом. Этим и объясняется наличие такого количества армий в Маньчжурии (7).

В одной из разведывательных сводок № 00120 от 10 ноября разведывательного отдела 17-й армии появилось сообщение о том, что командующий 4-й армией генерал-лейтенант Усироку Дзюн перемещается с цицикар-сахалянского направления на должность командующего японскими войсками в Южном Китае. В сводке даётся справка на этого японского генерала: «Он родился в 1883 г. в префектуре Киото. Окончил военное училище по классу пехоты. В 1914 г. окончил военную академию. Был штабным офицером 5-й пехотной дивизии. Принимал участие в интервенции на Дальнем Востоке. До 1925 г. всё время находился на строевых и штабных должностях. В 1923 г. прикомандировывается к штабу Квантунской армии. В 1929 г. получил чин полковника и командование 48-м пехотным полком 12-й пехотной дивизии. В 1932 г. вторично прикомандировывается к штабу Квантунской армии. В 1934 г. произведён в чин генерал-майора и назначен начальником 3-го отделения Генштаба. Чин генерал-лейтенанта получил в 1937 г. В ноябре 37-го назначен командиром 26-й пехотной дивизии в Северном Китае. В 1931 г. принимал активное участие в захвате Маньчжурии и считается большим её знатоком. Крупный специалист по железнодорожному строительству. 4-й армией командует с августа 38-го по настоящее время». Как видно из этой справки, картотека на высший командный состав японской армии у военных разведчиков была весьма основательной (8).

Разведывательных сводок было много, выпускались они регулярно и давали полную картину того, что происходило по ту сторону границы. Из анализа этой документации можно сделать вывод: при существовавшей в предвоенные годы плотной агентурной сети военной разведки в Маньчжурии никакое изменение численности и вооружения Квантунской армии не могло остаться незамеченным для штаба фронта в Хабаровске и Генштаба в Москве. На этом направлении разведка выполнила свою задачу и выполняла успешно.

Усиление войск Дальнего Востока

События 1939-го и начала 1940 гг. коренным образом изменили стратегическую обстановку на западных и восточных границах страны. Из разных районов к границам перемещались войска. В результате развёртывания Красной Армии осенью 1939-го и зимой 1940 гг. изменился боевой состав пограничных военных округов. Поэтому Главный Военный Совет уже 21 ноября 1939 г. рассмотрел состав Красной Армии, изменившийся после начатой в сентябре скрытой мобилизации. Был также рассмотрен вопрос об обстановке в Европе в связи с началом Второй мировой войны и на Дальнем Востоке в связи с событиями на Халхин-Голе. В новых условиях пятилетний план строительства вооружённых сил, разработанный ранее, был пересмотрен. В план были внесены значительные изменения, и это привело к тому, что старый план стратегического развёртывания 1937 г. утратил свою силу. Поэтому в Генштабе уже в начале 1940 г. начали разработку нового плана стратегического развёртывания. Летом 40-го уже был разработан новый вариант.

К этому времени на Дальнем Востоке были проведены серьёзные организационные изменения. Импровизация лета 39-го, когда для координации действий разрозненных сил ЗабВО, 57-го ОК, 1-й и 2-й ОКА была создана Фронтовая группа со штабом в Чите, уже не соответствовали сложившейся обстановке. В случае начала нового конфликта, а такой вариант летом 1940-го не исключался, управлять войсками под Владивостоком из Читы за несколько тысяч километров было невозможно. Поэтому в Москве решили вернуться к старому методу управления войсками — воссоздать Дальневосточный фронт (ДВФ).

Все кардинальные вопросы, связанные с управлением войсками, решались двумя людьми: Сталиным и Молотовым. К ним и обратился новый нарком обороны маршал Тимошенко со своими предложениями 13 июня 1940 г. Он предлагал: выделить войска ЗабВО из состава Фронтовой группы и подчинить их непосредственно Москве во всех отношениях, то есть вернуться к схеме управления, которая существовала до лета 39-го. Штаб Фронтовой группы предлагалось расформировать, а личный состав штаба обратить на формирование штаба вновь создаваемого Дальневосточного Краснознамённого фронта, который должен был размещаться в Хабаровске. В составе фронта предполагалось иметь 1-ю Краснознамённую армию в существующем составе со штабом в Ворошилове. 2-я Отдельная Краснознамённая армия делилась на две части: 15-я Сунгарийская армия со штабом в Биробиджане и 2-я Краснознамённая Благовещенская армия со штабом в Куйбышевке. За счёт частей Северной Армейской группы предлагалось сформировать Особый стрелковый корпус со штабом в Николаевске-на-Амуре. В состав войск ЗабВО включались войска 1-й Армейской группы, расположенные в МНР, и группа переименовывалась в 17-ю Армию с сохранением прежней численности. Войска в Забайкалье объединялись в 16-ю Борзинскую армию со штабом в Борзе, а войска за Байкалом в Иркутске, Красноярске и других городах объединялись в 32-й стрелковый корпус. Авиационные части Дальнего Востока подчинялись непосредственно командованию фронта и округа. В оперативном отношении командованию фронта подчинялись ТОФ и АКФ. Вот такая предлагалась более гибкая и удобная в управлении схема руководства войск Дальневосточного региона (9).

Предложения Тимошенко были быстро рассмотрены и приняты. И уже 21 июня он подписал приказ № 0029. В приказе указывалось, что с 1 июля 1940 г. необходимо провести реорганизацию войск Дальнего Востока и ЗабВО. Предусматривалось сформировать Управление Дальневосточного фронта. Сталин решил, что после хасанских событий, которые получили негативную оценку в знаменитом приказе № 0040 в 1938 г., делать фронт Краснознамённым, то есть сразу же награждать вновь организованную структуру орденом Красного Знамени, нецелесообразно И предложение наркома о Дальневосточном Краснознамённом фронте не прошло. Все остальные формирования и переформирования соответствовали предложениям Тимошенко Сталину и Молотову. Реорганизацию нужно было провести в кратчайшие сроки, и приказ передали в Хабаровск и Читу по телеграфу (10).

29 июня командующий войсками Дальневосточного фронта генерал-полковник Штерн подписал приказ № 004 о формировании Управления Дальневосточного фронта, политического управления и Управления ВВС фронта, а также Управлений 2-й Краснознамённой и 15-й армий. Управление Северной армейской группы переформировывалось в управление Особого стрелкового корпуса. Этим же приказом расформировывалось Управление Фронтовой группы и Управление 2-й Отдельной Краснознамённой армии (11). В непосредственном подчинении Военного Совета ДВФ остались истребительные и дальнебомбардировочные полки и бригады, части ПВО, в том числе и 5-я бригада ПВО, прикрывавшая Хабаровск, части связи и автомобильный полк.

Командующий войсками ЗабВО генерал-лейтенант Конев подписал приказ № 0028 о реорганизации войск округа 6 июля. 1-я Армейская группа переименовывалась в 17-ю Армию по существующим штатам и включалась в состав войск округа.

22 июня Тимошенко подписал приказ по личному составу № 0073. Командующий 1-й Армейской группы генерал-лейтенант Курочкин назначался командующим 17-й армией, а начальник штаба группы генерал-майор Гастилович начальником штаба 17-й армии. Из войск, дислоцированных в Забайкалье, формировалась новая, 16-я армия. Управление армии формировал её командующий генерал-лейтенант Лукин. На формирование армии давалось 25 дней — с 1 по 25 июля. В состав армии были включены: 12-й стрелковый корпус в составе 65, 94 и 152-й стрелковых дивизий, 5-й стрелковый корпус в составе 13-й и 17-й стрелковых и 109-й мотострелковой дивизии, 15-я и 22-я кавалерийские дивизии, оба Забайкальских укреплённых района, старый и новый, артиллерийский полк РГК, 63-я авиационная бригада в составе трёх истребительных полков, а также автотранспортный и железнодорожный полки. В своём подчинении Конев оставил 32-й стрелковый корпус в составе 46, 114 и 93-й стрелковых дивизий, артиллерийский полк РГК, 67-ю авиационную бригаду в составе трёх бомбардировочных и одного истребительного полков и 23-ю авиационную бригаду в составе дальнебомбардировочного и истребительного полков. Приказ о реорганизации рассылался только до командира корпуса (12).

* * *

После реорганизации была создана оптимальная структура управления войсками в Дальневосточном регионе, которая существовала до августа 1945 г. Что имел Советский Союз на Востоке летом 40-го? По архивным данным, на 6 июля ДВФ имел 18 стрелковых и две кавалерийские дивизии, ЗабВО — 10 стрелковых, 2 танковые и 2 кавалерийские дивизии. Всего 34 дивизии. С воздуха войска округа прикрывали 4 авиационные дивизии, а войска фронта — 5 авиационных дивизий (13). Кавалерийские дивизии были усиленного состава по 6820 человек. Из 18 стрелковых дивизий фронта 15 дивизий содержались по штатам военного времени и имели численность 12 550 человек.

В ЗабВО три мотострелковые дивизии численностью по 12 000 человек входили в состав 17-й армии. Фронт имел семь управлений стрелковых корпусов, а округ — два управления (14).

В начале 1940 г. началось формирование механизированных корпусов, но уже на новой организационной основе — две танковых и одна механизированная дивизия численностью по 12 000 человек. К июлю в РККА были сформированы первые восемь таких корпусов. И один из них был сформирован в Забайкалье в тех же местах, где раньше дислоцировались части 11-го механизированного корпуса. Корпус формировался на основании директивы наркома от 9 июня и именовался 5-м механизированным корпусом. В составе корпуса было Управление с корпусными частями, 13-я и 17-я танковые дивизии и 109-я моторизованная дивизия. Для формирования танковых дивизий использовался личный состав и материальная часть 15-й и 37-й танковых бригад, 33-й химической танковой бригады и 6-й отдельной кавалерийской бригады. Формирование корпуса возлагалось на командира корпуса генерал-лейтенанта танковых войск Терехина и должно было быть закончено к 1 июля 1940 г. (15). Забайкальское направление по-прежнему считалось наиболее удобным для действий крупных механизированных соединений. Поэтому и восстанавливался корпус в этом районе. В составе 17-й армии были, как и в конце 1939 г., две танковые бригады БТ усиленного состава численностью по 2568 человек и три мотоброневые бригады численностью по 1888 человек. Кроме того, одна танковая бригада Т-26 усиленного состава численностью 2599 человек была дислоцирована в Забайкалье. Бронетанковые войска фронта также не менялись с конца 1939 г. Фронт имел одну танковую бригаду БТ усиленного состава и четыре танковые бригады Т-26 также усиленного состава (16).

7 февраля 1940 г. заместитель Ворошилова Кулик и начальник Генштаба Шапошников подписали директиву Военному Совету 1-й Армейской группы об очередных мероприятиях по реорганизации частей группы. Военному Совету предписывалось: 36, 57 и 82-я стрелковые дивизии, входившие в состав группы, переформировать к 10 марта в мотострелковые численностью по 12 тысяч человек. 8-я и 11-я легкотанковые бригады БТ переводились на новые штаты усиленного состава численностью 2562 человека каждая. Для удобства обслуживания находящихся в МНР частей формировался 42-й автотранспортный полк общей численностью в 1600 человек. Оригинал директивы был получен в Улан-Баторе, и 28 февраля командующий группой комкор Жуков и член Военного Совета дивизионный комиссар Никишев дали указание начальнику штаба комбригу Гастиловичу составить подробный план переформирования и доложить его Военному Совету группы (17). Приказ о переформированиях № 0029 был подписан Жуковым 3 марта 1940 г. (18).

К лету 1940 г. в 1-й Армейской группе имелись три мотострелковые дивизии, две легкотанковые бригады и три мотоброневые бригады. Это была основная ударная группировка общей численностью 46 800 человек. Для прикрытия от воздушных налётов многочисленных гарнизонов имелось семь отдельных зенитных дивизионов. Кроме того, в состав группы входили: 4 отдельных батальона связи, один артполк РГК, многочисленные склады горючего и боеприпасов, хлебозаводы и мясокомбинат, различные мастерские. На территории МНР имелись также пять военных госпиталей с женскими, детскими и родильными отделениями. Перевозки и доставку грузов из Советского Союза обеспечивали 18 автомобильных батальонов и автомобильный полк. Общая численность автомобильных частей составляла 13 000 человек, строительство осуществляли шесть строительных батальонов по 1000 человек в каждом. Общая численность группировки советских войск в Монголии составила по штатам 98 556 человек. За три года численность наших войск в республике была увеличена в три раза. ВВС группы имели: 32-ю истребительную бригаду в составе трёх истребительных полков, 100-ю скоростную бомбардировочную бригаду в составе двух бомбардировочных полков. Части ВВС имели всю инфраструктуру: авиационные базы, мастерские, склады, авиационные полигоны и т. д. Общая численность частей ВВС по штатам составляла 4712 человек (19).

В августе 1940 г. началась очередная реорганизация ВВС. Авиационные бригады, имевшиеся в составе войск ЗабВО и ДВФ, расформировывались, а авиационные полки бригад сводились в смешанные авиационные дивизии. Реорганизация была начата в соответствии с директивой наркома от 25 июля. В Хабаровске формировалось Управление 29-й смешанной авиационной дивизии в составе одного дальнебомбардировочного и трёх истребительных полков. В Куйбышевке формировалась 31-я авиационная дивизия в составе одного дальнебомбардировочного полка, одного полка «СБ» и трёх истребительных полков. В Спасске формировалась 32-я авиационная дивизия в составе двух полков «СБ», одного штурмового и двух истребительных полков. В Воздвиженке формировалась 33-я авиационная дивизия в составе двух дальнебомбардировочных полков, одного штурмового и двух истребительных полков. И в Сысоевке формировалась 34-я авиационная дивизия в составе двух полков «СБ», одного истребительного и одного штурмового полков. 5-я отдельная авиационная бригада в составе двух полков дислоцировалась в Николаевске-на-Амуре и один авиационный полк на Камчатке. Таким образом, авиационные полки 10 авиационных бригад были сведены в пять авиационных дивизий. Сократили управленческий аппарат, но получили авиационные соединения разрозненного состава. Но это была директива наркома, и тенденция формирования таких соединений была, очевидно, общая для всех военных округов (20). По приказу командующего фронтом генерал-полковника Штерна все мероприятия по реорганизации ВВС фронта должны были быть закончены к 30 августа 1940 г.

На основании той же директивы Наркома в ЗабВО также началось формирование смешанных авиационных дивизий. Авиационных частей в округе было меньше, и там формировались только три дивизии. 28-я смешанная авиационная дивизия формировалась в Домне. В составе дивизии были три полка «СБ» и один истребительный полк. 38-я истребительная дивизия в составе трёх истребительных полков формировалась на разъезде 111. 30-я смешанная авиационная дивизия в составе одного дальнебомбардировочного и трёх истребительных полков формировалась в Нерчинске. В МНР расформировывалось управление ВВС 17-й армии и управления двух авиационных бригад. Два полка «СБ» и три истребительных полка объединялись в 37-ю смешанную авиационную дивизию с дислокацией в Баин-Тумень. Кроме этих дивизий в округе формировались отдельные тяжелобомбардировочные и разведывательные авиационные полки. По приказу № 0044, отданному командующим войсками округа генерал-лейтенантом Коневым, все мероприятия по переформированию частей ВВС должны были быть закончены к 1 октября 1940 г. (21).

Но к концу 1940 г. уже стало ясно, что принятая схема организации ВВС дальневосточного региона имеет много недостатков. Та группировка тяжелобомбардировочной и дальней авиации, которая была создана к 1938 г. и которая угрожала японским островам в случае военного конфликта, была ликвидирована. В 1940 г. АОН Дальнего Востока уже не существовало. И в конце года в Москве решили, что нужно тяжелобомбардировочную и дальнюю авиацию вновь концентрировать в единый мощный кулак и собирать для этого всё, что имелось. Поэтому уже в августе в Дальневосточном фронте началось формирование 251-го тяжелобомбардировочного полка с дислокацией в Хабаровске (22). В декабре 1940 г. процесс создания крупной авиационной группировки на Дальнем Востоке был продолжен.

5 ноября Совет Народных Комиссаров принял специальное постановление: «О военно-воздушных силах Красной Армии». В постановлении указывалось, что в целях повышения специальной подготовки дальнебомбардировочной авиации необходимо выделить авиационные полки, вооружённые самолётами ТБ-3, ТБ-7 и ДБ-3 в самостоятельные дальнебомбардировочные дивизии. Эти дивизии получили наименование: авиационные дивизии Дальнего Действия, сокращённо ДД. В постановлении предусматривалось формирование для ДВФ 33-й и 53-й авиационных дивизий. Предусматривалось также формирование 30-й авиационной дивизии для ЗабВО. В этом же постановлении предусматривалось: «В целях объединения руководства авиационными дивизиями ДД, дислоцированными в одном направлении, сформировать Управления авиационных корпусов». Для ДВФ предусматривалось формирование Управления 5-го авиационного корпуса со штабом в Хабаровске (23). Директивой наркома от 6 ноября командованию фронта приказывалось: «Из дальнебомбардировочной и тяжелобомбардировочной авиации Дальневосточного фронта сформировать 5-й авиационный корпус Главного командования в составе: Управление корпуса, 33-ю авиационную дивизию в составе 10-го и 14-го авиационных полков ДБ-3 с дислокацией в Воздвиженке, 53-ю авиационную дивизию в составе 139-го и 22-го авиационного полков ДБ-3 и 251-го авиационного полка ТБ-3 с дислокацией в Хабаровске. Дальнебомбардировочные авиационные дивизии именовать Авиационными дивизиями дальнего действия — ДД». Формирование корпусов было возложено на начальника Главного управления ВВС Красной Армии. Все мероприятия нужно было закончить к концу года (24).

Аналогичные мероприятия проводились и в ЗабВО. 28 ноября Конев издал приказ № 0067, в котором говорилось, что на основании директивы наркома от 16 ноября 1940 г. приказывалось смешанную авиационную дивизию именовать 30-й авиационной дивизией дальнего действия — ДД. Штаб дивизии дислоцировался в Нерчинске. В состав дивизии включались: 4-й авиационный полк ДБ-3 и 250-й полк ТБ-3. Штурмовой и истребительный полки, которые находились в составе дивизии, подчинялись непосредственно штабу округа. Все мероприятия по реорганизации заканчивались к 15 декабря 1940 г.

В результате всех этих мероприятий к концу 1940 г. на Востоке была сосредоточена мощная авиационная группировка, которая значительно превосходила численность ВВС Квантунской и Корейской армий. К этому времени в ЗабВО имелось 1449 боевых самолётов, из них «СБ» — 458 и истребителей — 823. ДВФ имел 2598 боевых самолётов, из них «СБ» — 891 и истребителей — 1329 (25).

Стратегическое планирование по Востоку в 1940 году

После разгрома Франции и английских войск на континенте, захвата вермахтом Бельгии, Голландии, Люксембурга, Дании и Норвегии в Европе создалась новая военно-политическая обстановка. Предвоенные планы стратегического развёртывания можно было сдать в архив. Мощный, отмобилизованный, имевший большой боевой опыт вермахт имел общую границу с Советским Союзом. Союзников у Германии тоже хватало. Финляндия и Румыния после территориальных потерь жаждали реванша и были не прочь при помощи такого грозного союзника как Германия попытаться вернуть утраченное. В этих условиях срочно нужен был новый план стратегического развёртывания вооружённых сил страны на Западе и на Востоке на 1940–1941 гг. Разработкой этого документа и занялся автор предыдущего плана 1938 г. начальник Генштаба Маршал Советского Союза Шапошников летом 1940 г. Документ был оформлен в виде Записки наркома обороны и начальника Генштаба в ЦК ВКП(б) Сталину и Молотову, датирован 19 августа и имел грифы: «Особой важности. Сов. Секретно. Только лично».

В документе отмечалось, что сложившаяся политическая обстановка на август 1940 г. создаёт вероятность вооружённого столкновения на западных границах страны. Это вооружённое столкновение может ограничиться только западной границей, но не исключена и возможность атаки со стороны Японии наших дальневосточных границ. Общий вывод о наиболее вероятных противниках и условиях возможной войны был неутешительным: «Таким образом, Советскому Союзу необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на Западе против Германии, поддержанной Италией, Финляндией и Румынией, а возможно и Турцией, и на Востоке — против Японии как открытого противника, или противника, занимающего позицию вооружённого нейтралитета, всегда могущего перейти в открытое столкновение» (26).

Вооружённые силы возможного противника на Востоке Генштаб определял в 49 пехотных дивизий, 4 кавалерийские бригады, 2 мотомехбригады, 1570 танков и 3420 самолётов. Предполагалось, что в случае войны с Советским Союзом Япония прекратит военные действия в Китае, выведет оттуда большинство своих войск и направит их в Маньчжурию, оставив в Китае только оккупационную армию в составе около 10 пехотных дивизий, 1–2 кавалерийских бригад и часть смешанных бригад. Поэтому в Северной Маньчжурии и в десантных операциях на Северный Сахалин и на Камчатку против наших войск на Востоке могут быть сосредоточены вместе с Квантунской и Корейской армиями до 39 пехотных дивизий, до 2500 самолётов, до 1200 танков и до 4000 орудий (27). Таким образом, по расчётам Генштаба, Япония сдаст свои завоевания в Китае потому, что с 10 дивизиями удержать то, что было завоёвано за три года войны, было нереально, полностью очистит от своих войск японские острова и всю эту массу войск якобы бросит против наших дальневосточных границ. Иными словами, не закончив войну в Китае и, возможно, потеряв там то, что было захвачено, откроет новый фронт на Севере, ввязавшись в новую и гораздо более опасную военную авантюру. Неясно, какой был бы смысл в подобных действиях японского военного руководства.

То, что это только предположение генштабовских стратегов, видно из следующей фразы «Записки»: «Документальными данными об оперативных планах вероятных противников как по Западу, так и по Востоку Генеральный штаб КА не располагает». В Генштабе считали, что к концу первого месяца сосредоточения против войск Востока может быть развёрнуто 25–26 пехотных дивизий и основная масса этих войск, а также большая часть авиации и танков будет развёрнута против Приморья. Такой вариант развёртывания подтверждался тем, что в этом районе ещё в мирное время было сосредоточено четыре армии, семь пехотных дивизий и многочисленные части усиления. Поэтому в этом районе и во всём дальневосточном регионе должны были находиться такие силы, которые в случае конфликта полностью бы гарантировали устойчивость положения. Генштаб считал, что для этого достаточно иметь 26 стрелковых дивизий, из них три моторизованных, 4 кавалерийские дивизии, 3 отдельные стрелковые бригады, 3 авиадесантные бригады, 8 отдельных танковых бригад и 43 авиационных полка с 2778 самолётами. К этим воздушным силам добавлялись 692 самолёта ТОФ. В танковых частях предусматривалось иметь 3268 танков (29).

В случае войны на Востоке ЗабВО развёртывался в Забайкальский фронт. Его основной задачей является: решительным ударом частями 17-й армии разгромить японские войска и овладеть районом Солунь и Хайларским плато. После этого предусматривалось дальнейшее наступление вдоль Маньчжурской железной дороги на Цицикар и выход частей Красной Армии в долину реки Нони в обход Большого Хин-ганского хребта. На войска фронта также возлагалась задача прикрыть южные границы МНР, при этом главные силы 17-й армии развёртывались в Тамцак-Булакском выступе. В составе армии имелись три мотострелковые дивизии, две танковые бригады, три мотоброневые бригады. Предусматривалось, что вместе с этими частями будут действовать и четыре монгольские кавалерийские дивизии. Части 16-й армии также должны были разбить японские войска на Хайларском плато и в дальнейшем, действуя вдоль железной дороги, выйти к Цицикару, обходя с юга Большой Хинганский хребет. В составе этой армии имелись три стрелковые, две кавалерийские дивизии и одна танковая бригада. Но там не было основной ударной силы округа — механизированного корпуса. По утверждённому плану в случае развёртывания Вооружённых Сил СССР на два фронта, Запад и Восток, этот корпус вместе с 46-й стрелковой дивизией перебрасывался на Запад.

По этому же плану основными задачами Дальневосточного фронта являлись: по окончании сосредоточения перейти в стремительное наступление с целью разгрома основной группировки противника против Приморья и дальнейшего наступления в общем направлении на Харбин. Предусматривалось также обеспечение побережья Тихого океана, Охотского моря, северного Сахалина и Камчатки от возможных попыток высадки десанта. В плане, к сожалению, не указывалось, какими силами это можно было сделать. Если побережье от Владивостока до устья Амура ещё как-то было укреплено, то на северном Сахалине и на Камчатке никаких достаточно сильных береговых укреплений пока ещё не было. При абсолютном господстве японского флота в этих водах десант мог быть высажен в любой точке побережья без серьёзного сопротивления.

2-я Краснознамённая армия сосредотачивалась в районе Благовещенска, Куйбышевка и при помощи кораблей АКФ форсирует Амур и наносит удар на Бэланьчжень. Её соседка справа — 15-я армия развёртывает главные силы в районе Биробиджана, также с помощью кораблей флотилии форсирует Амур и Уссури и овладевает районами Сансин, Боли. Это самая слабая армия — в её составе три стрелковые дивизии и одна танковая бригада. Основная ударная группировка фронта — 1-я Краснознамённая армия развёртывается в районе Дворянка — Гродеково. Кроме того, части армии должны были совместно с ТОФ оборонять берега Тихого океана от устья пограничной реки Тумень-Ула до Советской гавани. Эта армия имела в своём составе 10 стрелковых и две кавалерийские дивизии, три отдельные стрелковые и три танковые бригады. Особый стрелковый корпус совместно с кораблями Северной Тихоокеанской флотилии должен был оборонять нижнеамурский УР, Де-Кастри, бухту Нагаево, Сахалин и Камчатку и не допускать высадки японских десантов. Корпус имел две стрелковые дивизии и одну стрелковую бригаду. Всего в составе фронта имелось: 24 стрелковые и две кавалерийские дивизии, 4 стрелковые и 5 танковых бригад и 28 полков авиации. Для прорыва японских укреплённых районов на Востоке была создана крупная группировка тяжёлой артиллерии. В составе обеих фронтов имелось 10 полков корпусной артиллерии и 10 полков артиллерии РГК. На вооружении этих частей было 912 орудий тяжёлого калибра.

ВВС обеих фронтов значительно превосходили авиацию Квантунской армии и в количественном, и в качественном отношении. Поэтому на неё и возложили большое количество боевых задач. Основной задачей с самого начала войны считалось: «Последовательными ударами боевой авиации по установленным базам и аэродромам, а также боевыми действиями в воздухе уничтожить авиацию японцев и с первых же дней войны обеспечить наше господство в воздухе». Опыт войны в Европе в Генштабе учитывался в полной мере. После завоевания господства в воздухе предусматривалось нанесение мощных ударов по железнодорожным узлам Харбина, Мукдена, Чанчуня, разрушение обоих железнодорожных мостов через Сунгари у Харбина, а также уничтожение живой силы противника, его укреплённых районов и нанесение массированных ударов авиации на главных направлениях наступления армий фронта. Помимо этого совместно с ТОФом и его авиацией, а это более 600 боевых самолётов, предусматривалось нанесение ударов по морским сообщениям японцев с островов в Северную Маньчжурию, разрушение корейских портов, атака японского военно-морского флота, транспортов и десантов. Предусматривались и дальние рейды авиации ДД через Японское море на острова. Но подобные операции могли проводиться только по особому указанию Главного Командования, то есть были вне компетенции командования фронта.

Задачи флота из-за его малочисленности были значительно скромнее и имели оборонительный характер. Это в первую очередь оборона берега Тихого океана от устья Тумень-Ула до Николаевска-на-Амуре, а также Сахалина и Камчатки. Предусматривалось закрыть Татарский пролив минными заграждениями от проникновения японских кораблей к устью Амура. И, конечно, активные действия подводных лодок по морским сообщениям в Японском море и блокада портов Кореи и западного побережья метрополии. Предусматривались также крейсерские операции подводных лодок у Камчатки и восточных берегов японских островов.

Таким был план стратегического развёртывания по Востоку. Всего на Востоке по этому варианту должно было находиться: 30 стрелковых дивизий, из них 6 из состава СибВО, 4 мотострелковые, две танковые и 4 кавалерийские дивизии. Кроме того, 4 стрелковые бригады для охраны побережья, 8 танковых бригад и 47 полков авиации. План был написан на бланке: «Народный комиссар обороны СССР». На этом документе имеется помета: «Написано в одном экземпляре. Исполнитель зам нач. Опер. Упр. генерал-майор Василевский». Подлинник, автограф Б.М. Шапошникова.

Общий вывод из всего сказанного. Дальневосточная группировка во второй половине 1930-х гг. не была оборонительной. Её общая численность, включая Забайкальский военный округ и 57-й особый корпус, была в полтора-два раза больше численности Квантунской армии. По средствам подавления: авиации, артиллерии и танкам превосходство было подавляющим. Качественное превосходство боевой техники было также на стороне Красной Армии. При таком раскладе сил стратегия действий на Востоке была только наступательной. И это в полной мере было отражено во всех планах Генштаба. Оборона в чистом виде, то есть удержание границы, опираясь на свои укреплённые районы, не предусматривалась.

Обстановка в мире, в Европе и на Востоке по сравнению с началом года, когда составлялся первый вариант плана, изменилась кардинально. Капитулировали и исчезли с карты Европы Франция и её соседи. Та же участь постигла и скандинавские страны. После катастрофы под Дюнкерком была сброшена со счетов как сухопутная держава Англия, и вермахт хозяйничал по всей Европе. На Востоке тоже не было ясности. Вопрос о том, куда повернёт Япония, на Север или на Юг, был ещё неясен даже военно-политическому руководству империи. Поэтому срочно требовался новый план стратегического развёртывания, отвечающий реалиям осени 1940 г.

В сентябре 1940 г. в Генштабе была завершена разработка второго варианта плана стратегического развёртывания. Доклад «Об основах стратегического развёртывания вооружённых сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940 и 1941 гг.» подписали новый нарком обороны Тимошенко и новый начальник Генштаба Мерецков. Сам документ был написан в одном экземпляре лично заместителем начальника Оперативного управления Генштаба Василевским. В таком виде он был представлен 18 сентября 1940 г. на рассмотрение Сталина и Молотова. В докладе рассматривались наши вероятные противники, которые оценивались так же, как и в первом варианте плана 1940 г. Также как и в первом варианте, в докладе подчёркивалось, что документальными данными об оперативных планах вероятных противников, как на Западе, так и на Востоке, Генштаб не располагает.

В качестве выводов из оценки вероятных противников в докладе указывалось: «Советскому Союзу необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на Западе — против Германии, поддерживаемой Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на Востоке — против Японии как открытого противника, занимающего позицию вооружённого нейтралитета, всегда могущего перейти в открытое столкновение». Считалось, что на Дальнем Востоке ближайшей целью японских войск будет овладение Приморьем. Это подтверждалось наличием против Приморья четырёх японских армейских управлений, 7 пехотных дивизий и интенсивными работами по подготовке театра военных действий. Надо учитывать, отмечалось в плане, «действия против наших восточных берегов и портов сильного морского флота Японии». При определении основ нашего стратегического развёртывания указывалось, что в условиях «развёртывания вооружённых сил на два фронта необходимо считать основным театром — Западный, здесь и должны быть сосредоточены наши главные силы». На Востоке предполагалось назначить такие силы, которые полностью гарантировали бы устойчивость положения.

Основная формулировка «устойчивость положения» была такой же, как и в первом варианте плана, и чтобы добиться этой «устойчивости», предполагалось для действий на Востоке против Японии выделить 24 стрелковые, 4 моторизованные, две танковые и 4 кавалерийские дивизии, три стрелковых, три авиадесантных и восемь танковых бригад — всего 5740 танков. Численность авиации определялась в 44 авиационных полка. Это составляло 3347 боевых самолётов, в том числе 592 самолёта Тихоокеанского флота.

Основы стратегического развёртывания на Востоке предусматривали при всех обстоятельствах не допустить вторжение японских войск в Приморье и обеспечить побережье от возможных попыток высадки десанта. Пользуясь в начале войны превосходством сил и возможностью разгромить японцев по частям, намечалось немедленно по окончании отмобилизования и сосредоточении войск перейти в общее наступление и разгромить первый эшелон Кванту некой армии. Предполагалось в дальнейшем начать действия по разгрому главных сил японской армии и по захвату Северной Маньчжурии. В случае конфликта на Востоке должны были действовать два фронта — Забайкальский и Дальневосточный.

Не изменились в этом варианте плана и задачи обеих фронтов. Основная задача Забайкальского фронта — решительными действиями на направлениях Солунь, Таонань и Хайлар-Цицикар уничтожить солуньскую и хайларскую группировки японских войск, выйти в район Таонань-Цицикар на маньчжурскую равнину, а также надёжно прикрыть южные границы МНР. Для Дальневосточного фронта основной задачей было разбить японские части на сунгарийском и приморском направлениях и обеспечить в дальнейшем успешные действия в Северной Маньчжурии, а также удержать Приморье и обезопасить побережье от возможных попыток высадить десанты.

* * *

Японский генштаб также разрабатывал свои планы. Запущенная в работу ещё в конце 1920-х штабная машина работала на полную мощность, не снижая оборотов. Один вариант плана «ОЦУ» сменялся другим, менялись направления ударов, но идея всех планов оставалась прежней — вперёд на север. В Токио, так же как и в Москве, не думали об обороне. И даже после таких серьёзных поражений, как халхингольское, продолжали упорно планировать то же самое. Чего здесь было больше — здравого смысла или самурайской самоуверенности? Пусть японские историки попробуют ответить на этот вопрос.

Планирование новой войны против Советского Союза началось сразу же после заключения перемирия 15 сентября 1939 г. Японский генштаб работал с чёткостью хорошо отлаженного часового механизма в тесном контакте с военным министерством, командованием Квантунской армии, командованием экспедиционной армии в Китае и морским генеральным штабом. Основная цель всех этих разработок была прежней — «разгром русской армии, дислоцировавшейся на Дальнем Востоке, и захват территорий к востоку от Большого Хингана».

По варианту плана, разработанного на 1940 г., японские войска должны были сосредоточиться на трёх операционных направлениях: восточном, северном и западном. Основным направлением считалось восточное — против советского Приморья. Здесь предусматривалось формирование 1-го Восточного фронта в составе 19 дивизий, полностью укомплектованных и развёрнутых по штатам военного времени. Командованию фронта придавались танковые и артиллерийские полки, кавалерийские бригады, а также пять полков бомбардировочной авиации. На амурском направлении, против Благовещенска, предусматривалось развёртывание 4-й японской армии в составе трёх дивизий, а в западной части Маньчжурии в районе Большого Хингана — 6-й армии в составе четырёх дивизий. Командующий Квантунской армии, который должен был осуществлять общее руководство боевыми действиями японских войск, имел в резерве ещё четыре дивизии.

В целом к началу боевых действий против советских войск на Дальнем Востоке должно было быть сосредоточено 30 пехотных дивизий, маньчжурский плацдарм был полностью подготовлен к принятию и размещению такого количества войск. К 1941 г. вместимость казарменного фонда в Маньчжурии составляла около 39 пехотных дивизий. После начала боевых действий японское командование предусматривало перебросить в Маньчжурию пять дивизий с японских островов и 10 дивизий из экспедиционной армии в Китае. Эти войска составляли уже второй стратегический эшелон, и их планировалось «ввести в сражение на направлениях за пределами Маньчжурии», то есть уже на советской территории.

Военные действия, согласно плану 1940 г., намечалось провести в два этапа. На первом этапе планировалось разгромить советские войска в Приморье, захватить Владивосток и Хабаровск. Затем предусматривался разгром советских частей на северном и западном направлениях, захват северного Сахалина и Петропавловска-Камчатского. Черед шесть месяцев после начала военных действий планировалось оккупировать весь Дальний Восток и выйти к Байкалу. В общем, это было зеркальным отражением советских планов ведения войны на Дальнем Востоке. Разгром по частям войск противника и стремительный, всего за шесть месяцев выход к Байкалу, когда в войне можно было поставить победную точку и начать «освоение» присоединённых к империи земель.

После разработки этого варианта плана войны с Советским Союзом начальник оперативного отдела генштаба генерал-лейтенант Кеодзи Томинага доложил его содержание начальнику генштаба маршалу принцу Канин. Затем, следуя уже сложившейся традиции, генерал и маршал посетили «сына неба» и ознакомили его с документом. В марте 1940 г. император Хирохито утвердил план войны.

«Китайская карта»

Если посмотреть советскую военно-историческую литературу, выпущенную до 1991 г., то можно найти множество примеров, указывающих на подготовку японской агрессии против Советского Союза. Писали о разработке планов нападения на Дальний Восток, о создание мощного плацдарма на территории Маньчжурии, усилении Квантунской армии, которая якобы к лету 1941-го представляла такую мощную силу, которая в любой момент была готова ринуться через Амур и Уссури и захватить всё и вся от Байкала до Владивостока. Под эту концепцию японской агрессивности наши историки подгоняли всё — даже «инцидент» с Китаем, рассматривая безнадёжную войну империи с этой огромной страной как обеспечение своего тыла при подготовке основного похода на Север. При этом совершенно не учитывали тот фактор, что для осуществления этой якобы «тыловой» операции Япония направила в Китай и держала там до августа 1945 г. такое количество войск и боевой техники, которое за все годы китайского «инцидента» более чем в два раза превышало численность и боевую мощь Квантунской армии. Если бы эта армада войск и боевой техники вместо Китая была бы направлена в Маньчжурию, то Квантунская армия увеличилась бы почти в три раза. И вот тогда-то положение Советского Союза на Дальнем Востоке стало бы действительно угрожающим, потребовав переброски в этот район таких сил и средств, которые страна могла бы и не выдержать. Но это уже относится к категории альтернативных исторических предположений: «что было бы, если бы…».

7 июля 1937 г. у моста Марко Поло под Пекином раздались ружейные выстрелы. Началась очередная перестрелка между китайскими и японскими солдатами. Подобные конфликты на линии перемирия китайских и японских войск происходили часто, и в руководстве гоминдановского Китая не обратили внимания на очередной инцидент. Но постепенно события нарастали. К 25 июля в районе конфликта были сосредоточены три дивизии и две бригады японских войск, а также более 100 орудий, 150 танков и 150 самолётов. После упорных боёв были захвачены крупнейшие города Китая Бейпин и Тяньцзинь, и к концу сентября в Северном Китае была сосредоточена японская экспедиционная армия численностью более 300 000 человек. Война, как и раньше, не объявлялась. И крупномасштабные боевые действия были названы очередным «инцидентом». Второй очаг военных действий был создан японским командованием в августе 1937 г. в районе Шанхая. Здесь при поддержке военно-морского флота был высажен десант численностью в 7–8 тысяч человек и начались бои за крупнейший порт Китая. К ноябрю 1937 г. под Шанхаем было сосредоточено 115 000 японских войск, 400 орудий, 100 танков и 140 самолётов. После взятия Шанхая в конце ноября японские войска начали наступление на столицу Китая Нанкин. 12 декабря город был взят, но сомкнуть клещи и объединить северную и центральную группировки японских войск в Китае в 1937 г. не удалось.

К 1938 г. в японском генштабе подводили итоги. Молниеносной и победоносной войны, на которую рассчитывали в Токио, не получилось. Китайское правительство переехало в Чунцин и капитулировать не собиралось. Началась затяжная, изнурительная война, которая при наличии у Китая неограниченных людских ресурсов лишала Японию каких-либо шансов на победу в будущем. В Токио убедились, что при существующих условиях легко войти в войну, но очень трудно из неё выйти. Китайский фронт стал тем фактором, который существенно влиял на обстановку в дальневосточном регионе.

Грубейший стратегический просчёт, допущенный высшим военно-политическим руководством империи и японским командованием, стал ясен уже к январю 1938-го. И в Токио начали искать выход из создавшегося тупикового положения. Эвакуироваться с позором с материка и стать посмешищем в глазах крупнейших стран мира было невозможно. Надеяться на победоносное окончание войны с таким колоссом, как Китай, было нереально. Оставалась надежда на почётный мир на выгодных для империи условиях. Но для прощупывания обстановки и для начала ведения переговоров с правительством Чан Кайши нужен был солидный посредник. И в Токио решили обратиться к своему союзнику по Антикоминтерновскому пакту.

К концу 1937 г. японский генштаб пытался использовать связи с Германией по пакту и дал указание японскому военному атташе в Берлине Осима обратиться с просьбой к командованию германской армии о предложении мира Чан Кайши через генерала Фалькенхаузена, германского военного советника при китайском правительстве. Конечно, подобное предложение не было отказом от агрессивных планов на континенте. Но длительная передышка очень нужна была империи. Воюющий Китай «съедал» столько людских, материальных и финансовых ресурсов страны, что империи нужно было остановиться, отдышаться и собраться с силами, чтобы продолжать завоевательную политику в Азии. Осима, следуя указаниям генштаба, 18 января 1938 г. поднял перед Риббентропом вопрос о помощи, чтобы закончить китайский «инцидент». Министр иностранных дел рейха обещал содействовать, но высказал мысль о желательности сближения Германии и Японии на основе заключения военного договора. Эта информация была передана генштабу, и в июне 1938-го из Токио был получен ответ, одобрявший инициативу сотрудничества между двумя странами.

За развитием событий в Китае внимательно наблюдали не только в Токио, но и в Москве. Линия связи между советским посольством в Китае и Москвой работала с полной нагрузкой. И Сталин, и Ворошилов, а именно они определяли советскую военную политику на Дальнем Востоке, хорошо понимали, что Япония может увязнуть в трясине новой войны, и увязнуть надолго. А длительная война в Китае снимала угрозу советским дальневосточным границам. Можно было спокойно поворачиваться лицом к Европе и пытаться активно решать свои европейские проблемы. Поэтому вопрос о том, что воюющему Китаю надо было оказывать военную и материально-техническую помощь, был ясен для обеих лидеров уже в первые месяцы японо-китайской войны.

При этом Сталина, а Ворошилов думал так же как Сталин, — своего мнения у него в 1937-м уже не было, — вряд ли интересовали проблемы интернациональной солидарности и братской помощи китайскому народу, о которой так любили потом писать советские историки. К режиму Чан Кайши он не испытывал никаких симпатий. Достаточно вспомнить налёты гоминдановской полиции на советское посольство и консульства в 1927-м, конфликт на КВЖД в 1929-м, многочисленные походы против Китайской красной армии в начале 1930-х и помощь, которую Советский Союз оказывал китайской компартии и её вооружённым силам. И он, как трезвый политик, хорошо понимал, что после начала «инцидента» Советский Союз попал в положение «третьего радующегося», наблюдая схватку японского дракона и китайского тигра. В этой обстановке надо было помогать Китаю, и пусть они дерутся как можно дольше. В начале сентября 1937 г. правительство Чан Кайши обратилось с просьбой к советскому правительству принять в Москве китайскую делегацию для обсуждения вопросов, связанных с оказанием военной помощи Китаю. Согласие на приезд, конечно тайный, китайских представителей было сразу же дано, и уже 9 сентября нарком обороны провёл первую встречу с китайской делегацией. На следующий день он сообщил Сталину о результатах переговоров.

По представленному делегацией списку предметов вооружения, которое Китай хотел приобрести, Ворошилов предлагал продать две эскадрильи бомбардировщиков СБ (62 самолёта), две эскадрильи истребителей И-15 (62 самолёта) и три эскадрильи истребителей И-16 (93 самолёта). Во время первых переговоров китайцам отказали в продаже тяжёлых бомбардировщиков ТБ-3 и тяжёлой артиллерии, но согласились продавать бензин и моторное масло. Были высказаны предложения и о маршрутах доставки. Конечным пунктом доставки был определён китайский город Ланьчжоу. Самолёты предлагалось перегонять туда по воздуху, а запасные части и боеприпасы к ним — автотранспортом. Все остальные закупки (винтовки, пулемёты, орудия, боеприпасы) — морским путём в Кантон. Наиболее удобным считался маршрут до Ланьчжоу через территорию МНР. Он был короче маршрута через Синьцзян на 800 километров и мог почти полностью контролироваться советскими войсками (31). Но здесь требовалось учитывать и политические моменты. Ворошилов писал Сталину: «Однако нужно решать, удобно ли с точки зрения политической использовать территорию МНР для доставки оружия Нанкинскому правительству. По этому вопросу прошу дать указание возможно скорее, так как без этого не могут начаться подготовительные работы по переброске самолётов, о чём настойчиво просят китайцы» (32). Намечалась знаменитая трасса «Зет», по которой в последующие годы перебрасывались оружие и боевая техника в Китай. Руководство операцией «Зет» (военная помощь Китаю) было поручено Разведывательному управлению.

В конце января 1938 г. информация о попытках Японии добиться мирного урегулирования с Китаем поступила от группы «Рамзай».

Зорге в телеграмме от 20 января информировал Москву о беседе с полковником Оттом. Военный атташе рейха в Японии сообщил советскому разведчику, что «японский генштаб приведён в сильное замешательство перспективами продолжения войны против Китая». Отт и его помощник майор Шолль считают, что война в Китае начинает ослаблять Японию. Поэтому, по их мнению, войны между Японией и Советским Союзом в 1938 г. не будет (33). Империя прочно увязла в Китае, а сил и средств для одновременной войны против двух азиатских стран у неё нет. В Токио, так же как и в Москве, понимали, что пока идёт эта война, советский Дальний Восток застрахован от японского нападения.

В Берлине тоже начали понимать обстановку на Дальнем Востоке. Возможный конфликт дальневосточного союзника с Советским Союзом очень интересовал германский генштаб, и военному атташе поручили выяснить обстановку. Отт беседовал с представителем японского генштаба и о результатах сообщил Зорге. 27 января в Москву ушла очередная информация об этой беседе. Японский представитель сообщил полковнику, что генштаб подготавливает войну против СССР усиленными темпами. В Токио считали, что оттяжка времени работает на СССР. Но, хотя желание воевать было, возможности воевать на два фронта у империи не было. Даже в случае перемирия в Китае нужно было длительное время держать большую оккупационную армию. Нужно было также пополнить японскую армию после непредвиденных потерь, а всё это требовало огромных финансовых затрат. Кроме того, в начале 1938-го Германия была явно не готова начать войну против Советского Союза, а начинать односторонние военные действия в японском генштабе не хотели. Представитель японского генштаба, с которым беседовал Отт, заявил ему, что «два года являются максимальным, а один год — минимальным сроком для того, чтобы японский генштаб мог начать войну против СССР». Информация была исключительно ценной, и начальник Разведупра наложил резолюцию: «По всем этим телеграммам выпустить доброкачественное спецсообщение» (34). Как правило, такие документы, как спецсообщения, рассылались высшему руководству страны.

Итак, Советский Союз уже в первые месяцы 38-го получил почти двухлетнюю передышку на Дальнем Востоке. Это был первый результат тех контактов в Москве, которые начались осенью 1937-го. Начало военных поставок в Китай значительно усиливало сопротивление китайской армии, и Япония всё глубже и глубже погружалась в трясину необъявленной японо-китайской войны, окончание которой не просматривалось даже в отдалённом будущем. Характерно, что оценки наших разведчиков в Токио оказались более точными, чем оценки аналитиков японского генштаба. Уже после ареста Зорге писал в своих записках: «Дирксен и Отт были настроены оптимистично, утверждая, что Гоминдан необычайно слаб. Но я придерживался мнения, что враждебные действия будут продолжаться ещё долго и что силу Гоминдана не следует недооценивать. Ни Дирксен, ни Отт не соглашались со мной. Однако ход событий обернулся так, как я и предсказывал. И потому и Дирксену, и Отту пришлось признать, что я был прав, и мои акции в посольстве соответственно выросли». Одзаки так же как и Зорге считал, что конфликт в Китае перерастёт в крупномасштабную войну. Его выводы основывались на той информации, которую он получал от близкого окружения премьера Коноэ.

Каким было соотношение сил между Квантунской армией и японской армией в Китае? В каком районе было больше сил и средств? От ответа на этот вопрос зависел баланс сил Красной Армии между Западом и Востоком, а также ответ на вопрос, куда направится острие японской агрессии на континенте — на Север или на Юг. В генштабе можно разрабатывать различные варианты плана «ОЦУ», но если основные силы армии сосредотачиваются в другом районе, отстоящем от советских границ на тысячи километров, то все генштабовские разработки могут спокойно лежать в сейфах. До окончания войны в Китае и сосредоточения огромной японской армии у советских дальневосточных границ они не могут быть востребованы.

Основным источником при определении численности японских войск являлись разведывательные сводки по Востоку, которые в 1939–1941 гг. регулярно издавались 5-м управлением (бывшим Разведывательным управлением Красной Армии) с периодичностью примерно раз в месяц. Этими документами, где публиковались боевые расписания японской армии, пользовались и в Генштабе, и в штабах в Чите и Хабаровске. Эти же сводки ложились и на стол наркома, давая возможность Ворошилову, а потом и Тимошенко иметь достаточно чёткое представление об обстановке на Дальнем Востоке. Конечно, вопрос о том, насколько точными являлись данные военной разведки, пока не решён. Японские документы о численности и распределении японской армии за этот период на русском языке не опубликованы, и автор не хотел бы принимать цифры разведывательных сводок за истину в последней инстанции. Но в те годы японских документов о численности и распределении японской армии у военного руководства страны тоже не было, и оно в своих расчётах и прогнозах пользовалось данными военной разведки.

В боевом расписании японской армии на 20 февраля 1939 г. разведка определяла общую численность сухопутных войск империи в 1 753 тысячи человек. В Китае, по данным разведки, находилось 752 тысячи человек, в Маньчжурии — 359 и в Корее — 60 тысяч. Орудий соответственно— 1975, 1052 и 264; танков 1295, 585 и 34; самолётов — 1360, 355 и 90. В Китае было сосредоточено почти вдвое больше сил и средств подавления, чем в Маньчжурии и Корее, вместе взятых. Там имелось 24 дивизии из 35, имевшихся в японской армии, почти все танковые части, железнодорожные полки и полки связи. По сравнению с оккупационной армией в Китае части Квантунской и Корейской армий выглядели очень бледно. Основное внимание японский генштаб уделял в начале 1939-го Китаю и именно туда отправлял почти все вновь сформированные технические части японской армии.

Рихард Зорге, очень хорошо знавший обстановку в Токио, тоже считал, что китайский фронт в 1939 г. — главный фронт для Японии. И невозможна никакая агрессия на Север до тех пор, пока в Китае идут боевые действия. После конфликта у Хасана Квантунская армия готовилась к новым боям. Но это была обычная боевая подготовка, которой занималась любая армия в мирное время. Зорге получил информацию от майора Шолля, помощника германского военного атташе в Токио, об активизации военных приготовлений Квантунской армии. И 23 января 1939 г. он в очередной радиограмме сообщил об этом в Москву. Но в этой же радиограмме он высказал и своё мнение о возможных событиях: «Но я и другие думаем, что это не означает подготовку войны с СССР, т. к. японцы не в состоянии затеять войну сейчас, когда они с трудом удерживаются в Китае». В июне 1939-го Зорге подтвердил оценку событий, данную в январской радиограмме. В аналитическом письме руководству 5-го управления он также отмечал невозможность для Японии вести две войны одновременно: «Война против Китая, стремление остаться и закрепиться в нём порождают чрезвычайную напряжённость в Японии. Поэтому без поддержки Германии перед Японией не стоит вопрос одновременного ведения войны и с СССР. Чтобы ставить перед собой подобную цель, Япония должна, прежде всего, осуществить коренную реорганизацию своих армии, флота и авиации. По собственным японским прикидкам на это уйдёт по меньшей мере 2–3 г. Думается, что на этот срок Япония должна гарантировать себе передышку. Но это не значит, однако, что на указанный период следует исключить возможность крупных столкновений на границах с Монголией и Сибирью». Иными словами — на крупные провокации японское командование может решиться, а на войну с северным соседом японское правительство и военное руководство империи не пойдёт.

По данным боевого расписания на 15 сентября 1939 г., положение на континенте и соотношение японских войск между Маньчжурией и Китаем несколько изменилось. Конфликт на Халхин-Голе потребовал от японского генштаба более пристального внимания к маньчжурскому плацдарму. Количество пехотных дивизий не увеличилось, но общая численность войск возросла до 411 000 человек. Почти вдвое увеличилось число орудий и почти в три раза увеличилось количество боевых самолётов. Но за эти же месяцы численность японской армии в Китае увеличилась на 300 000 человек и впервые перевалила за миллионную отметку, а количество орудий увеличилось в полтора раза. К осени 1939-го, несмотря на затишье на китайском фронте, Япония держала в Китае миллионную группировку. И даже необъявленная война на монгольской границе не способствовала крупным переброскам японских войск к советским границам. Перебрасывались отдельные наиболее боеспособные авиационные подразделения, но они предназначались для завоевания господства в монгольском небе, а не для общего усиления военно-воздушных сил в предвидении будущей войны с Советским Союзом. Главный фронт на азиатском материке был в Китае, а не в Маньчжурии, и численность японских войск в Китае лишний раз подтверждает эту истину. Такой была цена «китайской карты» осенью 1939-го.

К июню 1940-го общая численность японской армии, по данным разведывательной сводки № 7 по Востоку, увеличилась на 230 000 и впервые в мирное время перевалила за два миллиона человек. Характерно, что за эти девять месяцев численность Квантунской и Корейской армий практически не изменилась. После Халхин-Гола армия зализывала раны и не думала о новых боевых действиях на советской границе. И в генштабе, и в военном министерстве маньчжурский театр считали второстепенным, и серьёзных увеличений сухопутной группировки здесь не было. А вот в Китае численность японских войск за этот период увеличилась на 150 000 человек. Как и в предыдущие годы, китайский фронт «съедал» львиную долю общего увеличения японской армии. По данным военной разведки на 1 июня 1940 г., на различных фронтах в Китае было в три раза больше японских войск, чем в Квантунской армии, и в два раза больше орудий и танков. То количество боевой техники, которое выпускали японские заводы, переправлялось в Китай, а не в Маньчжурию. Китайский фронт как губка всасывал людские и материальные ресурсы империи. А восполнять боевые потери японской армии в Китае и одновременно резко усиливать Квантунскую и Корейскую армии для будущей большой войны против Советского Союза Япония была не в состоянии. Нужно было выбирать что-то одно — Китай или СССР. И в Токио выбрали Китай и увязли в этой стране до окончания Второй мировой войны. Летом 1940-го Китай продолжал удерживать огромную японскую армию, не давая возможности японскому командованию перебросить её к советским дальневосточным границам и начать серьёзную войну против СССР.

К весне 1941 г. численность и вооружение японской армии в Китае не уменьшилась. По данным разведывательной сводки № 3 по Востоку на 1 марта 1941 г., на всех трёх китайских фронтах было 1 100 000 японских войск, 900 самолётов, 750 танков и 2550 орудий разных калибров. По всем показателям это более чем в два раза превышало численность Квантунской армии к тому же времени. Разведкой не было отмечено никаких перебросок японских частей из Китая в Маньчжурию. В это время Китай продолжал удерживать миллионную японскую армию, обеспечивая в значительной мере безопасность советских дальневосточных границ. Весной 1941-го, так же как и в 1940-м, Япония не планировала никаких серьёзных военных конфликтов со своим северным соседом, и папки с различными вариантами плана «ОЦУ» лежали в сейфах генштабовских кабинетов. Можно не сомневаться, что одним из факторов, повлиявшим на решение высшего советского военно-политического руководства начать в апреле 1941-го переброску войск с Дальнего Востока на Запад, было наличие китайского фронта. При условии (с советской военной помощью) продолжения сопротивления Китая японской агрессии об окончании войны между двумя странами не могло быть и речи. Конечно, безопасность советского Дальнего Востока в первую очередь обеспечивала дальневосточная группировка Красной Армии, значительно превосходившая по численности и вооружению Квантунскую армию. Но и наличие в течение нескольких лет китайского фронта имело в обеспечении этой безопасности очень большое значение. И об этом факторе не следует забывать.

Север или Юг

Так же как и в предыдущие годы, на Дальнем Востоке стояли друг против друга две вооружённые группировки. Амур и Уссури разделяли войска Советского Союза и Квантунской армии. Обе группировки были насыщены военной техникой, отмобилизованы и готовы вцепиться в горло друг друга по первому сигналу из Москвы или из Токио. Каким же был баланс сил к 1941 г.? Кто обладал превосходством в силах и технике, и для кого возможная схватка была предпочтительнее?

При разработке планов усиления вооружённых сил страны в Генштабе учитывали напряжённость обстановки как на Западе, так и на Востоке, а также угрожающие события на фронтах Второй мировой войны после разгрома Франции и Англии на европейском континенте. Учитывалась и возможность, особенно во второй половине года, нападения на Советский Союз как Германии, так и Японии, и угроза войны на два фронта. В этих условиях после окончания советско-финской войны летом 1940-го проводятся новые мероприятия по усилению дальневосточной группировки. Значительное увеличение вооружённых сил на Дальнем Востоке и нарастание там военной опасности требовали изменения структуры руководства советских войск. Существовавшая для управления войсками с июля 1939-го Фронтовая группа уже не отвечала сложившейся обстановке. Поэтому было решено вернуться к уже проверенной форме управления войсками и снова развернуть Дальневосточный фронт, упразднённый в 1938 г.

С 1 июля по приказу наркома обороны № 0029 от 21 июня 1940 г. снова развёртывается Дальневосточный фронт (командующий — генерал-полковник Штерн). В Генштабе поняли, что в новой угрожающей обстановке замыкать на Москву руководство двумя краснознамёнными армиями нецелесообразно, и решили восстановить фронтовую систему управления. Фронт объединял 1-ю и 2-ю Краснознамённые армии, а также сформированную этим же приказом 15-ю армию. Тихоокеанский флот и Амурская флотилия подчинялись командующему фронтом (штаб в Хабаровске) в оперативном отношении. В это же время в Забайкальском военном округе формируется 16-я армия, а 1-я Армейская группа, дислоцированная в МНР, переименовывается в 17-ю армию, но без увеличения численности. Помимо таких крупных формирований в Забайкалье формируются четыре дивизии — две танковые, одна моторизованная и одна мотострелковая, а также несколько бригад и полков. На границах с Маньчжурией появились и два новых укреплённых района.

Осуществление этих мероприятий потребовало усиления войск в дальневосточном регионе в 1940 г. на 55 000 человек. Кроме того, в 1940-м на Дальний Восток было переброшено ещё более 2000 орудий и миномётов. После осуществления всех мероприятий 1940 г. общая численность дальневосточной группировки составила 641 000 человек. На её вооружении имелось 10 980 орудий и миномётов и 6150 танков. С воздуха войска прикрывали 4540 самолётов. Советское командование сосредоточило на Дальнем Востоке к 1941 г. более 20 % своих сухопутных войск, шестую часть орудий и миномётов и почти третью часть танков от их количества в Красной Армии. Благодаря этому советские войска к 1 января 1941 г. превосходили японскую группировку в Маньчжурии и Корее по численности в 1,5 раза, орудиям и миномётам — в 4,8 раза и танкам — в 11 раз. По самолётам превосходство было в 4,5 раза — в Маньчжурии и Корее, по данным военной разведки (разведывательная сводка по Востоку № 1 на 1.2.1941 г.) было 1050 самолётов. Баланс сил в этом регионе, так же как и в предыдущие годы, был в пользу Советского Союза.

Год 1941-й. Самый трудный, самый тяжёлый год для обеих стран. Для Советского Союза в этом году — начало Великой Отечественной войны. Для империи — принятие решения о направлении главного удара и вступление в схватку за передел мира в союзе с Германией и Италией. Для нашей страны окончание войны — взятие Берлина и праздник Победы 9 Мая. Для империи окончание войны — день национального позора 3 сентября и подписание акта о безоговорочной капитуляции на борту флагмана американского флота линкора «Миссури». Но всё это будет потом. А в начале 1941-го ни в Берлине, ни в Москве, ни в Токио никто не мог предвидеть таких событий. Обе наши разведки (Разведывательное управление и ИНО) не строили долгосрочных прогнозов.

В том, что империя ввяжется в схватку за мировое господство, в Москве не сомневались. Слишком долго она готовилась к будущей войне, не скрывая этого. А вот куда нанесёт удар? Над решением этой проблемы думали и на Лубянке и в Большом Знаменском переулке. Думали об этом и в столице империи. В военно-политическом руководстве страны в течение всего предвоенного десятилетия шла ожесточённая борьба двух группировок, определявших направление главного удара — на Север или на Юг.

В разработанных ещё в 1923 г. «Основах использования вооружённых сил» чётко излагался принципиальный курс из применения, которого японское руководство неукоснительно придерживалось вплоть до возникновения в 1937 г. «китайского инцидента». В этом документе указывалось, что «…в принципе операции против СССР следует проводить в основном силами императорской армии при поддержке части соединений военно-морских сил, в то время как операции против США необходимо вести главным образом военно-морскими силами при поддержке части соединений армии». До того времени, когда ещё не предполагалось ведение широкомасштабной войны против Китая, специально планировались операции на случай возникновения необходимости направления частей армии и военно-морских сил в районы Северного, Центрального и Южного Китая.

К решительному удару в северном направлении Япония начала готовиться с первых дней существования Советского Союза, считая его своим самым опасным врагом. Японский генштаб армии ежегодно обновлял оперативные планы нападения на СССР. Захватив в 1931 г. Маньчжурию, Квантунская армия приступила к созданию на её территории плацдарма для завоевания восточных районов нашей страны. В то же время, в середине 1930-х гг., на милитаристские планы «крестового похода» на Север всё большее влияние стало оказывать продолжавшееся обострение японо-американских противоречий. Многолетняя политика США и западноевропейских держав, направленная на сдерживание вооружённой агрессии Японии на Юг, в зону их колониальных владений в Азии, и подталкивание японцев к войне против СССР, не могла сгладить возраставшие разногласия западного мира с Японией. И та, и другая стороны стали осознавать, что борьба за обладание природными богатствами Азиатского континента и бассейна Тихого океана не может решиться мирным путём.

Именно поэтому в 1936 г. правящие круги Японии приняли решение о необходимости активизировать подготовку к войне сразу на двух направлениях: северном — против СССР и южном — против США, Великобритании, Франции и Голландии. Продолжавшаяся в то время подготовка к широкомасштабной агрессии в Китае стала рассматриваться как составная часть экспансии на Юг, что нашло своё отражение в таких документах японского правительства, как «Курс на оборону империи» и «Программа использования вооружённых сил».

Хотя с того периода в числе главных противников Японии стал называться не только Советский Союз, но и США, война против СССР, как и прежде, рассматривалась в качестве непременного условия дальнейшей японской экспансии в Азии. В документе «Политический курс государства в отношении обороны страны», разработанном в середине 30-х гг. армейским генштабом, указывалось: «Хотя с точки зрения экономических нужд империи мы многое ожидаем получить в Китае и районах Южных морей, в политическом и военном отношении главным стратегическим оплотом является для нас Маньчжурия… Лишь ликвидировав угрозу на Севере, возможно достичь целей политики государства в отношении Южных морей и Северного Китая». С таким выводом были согласны даже представители морского генерального штаба, которые всегда ориентировались на активные действия преимущественно в зоне Южных морей, против США и Великобритании.

В этот период, с середины 30-х гг., в правящих кругах империи стали вестись постоянные споры относительно приоритетности того или другого направления, об определении первоочерёдного объекта нападения и о сроках реализации планов расширения экспансии на континенте.

Во главе сторонников форсирования подготовки к агрессии против Советского Союза стоял с начала 30-х гг. военный министр генерал Араки. Он и его единомышленники поставили перед собою цель — осуществить нападение на СССР не позднее 1936 г., когда, по их мнению, «появится и повод для войны, и международная поддержка, и все основания для успеха». Они настаивали на том, чтобы готовиться к войне прежде всего против Советского Союза.

Оппозицию Араки и его приверженцам составляли сторонники последовательной и тщательной подготовки экономики и вооружённых сил империи, считавшие, что не следует спешить с реализацией планов войны против СССР, а сосредоточить внимание на укреплении позиций Японии в Китае. Представители оппозиции, возглавляемые генералами Нагато и Тодзио, заявляли, что для ведения «большой войны» против Красной России «Япония должна собрать воедино все ресурсы жёлтой расы и подготовиться для ведения всеобщей войны».

В середине 30-х гг. сторонники безотлагательного выступления против СССР составляли так называемую «северную» группировку военных кругов Японии, которая опиралась на поддержку «молодых» промышленных концернов. Сферой приложения капиталов этих монополий являлись новые завоёванные территории.

Авантюризму «северной» группировки в определённой степени противодействовали влиятельные буржуазные лидеры политических партий и представители монополистических объединений из числа «старых» концернов, сферой деятельности которых была в основном промышленность собственно Японии. Более влиятельные «старые» монополии, имевшие большой вес в правительственных кругах, требовали сначала «переварить» Китай, а уж затем, овладев всеми его ресурсами, приступить к решению «северной проблемы». Они, конечно, не возражали против захватнических планов, направленных против СССР или Китая, но выступали за более осторожное развитие «континентальной политики». Они склонялись к мнению о целесообразности идти по пути «постепенного изживания дефектов в деле обороны империи, чтобы через десяток лет достичь полной готовности».

Со «старыми» концернами приходилось соглашаться даже некоторым известным своими антисоветскими настроениями представителям армии. Так, генерал Исихара, обращаясь к руководству военного министерства и армейского генштаба, заявлял: «Наиболее опасным для нас противником остаётся наш традиционный враг — Россия… Однако сейчас империя должна сконцентрировать свои усилия на увеличении своей экономической мощи, доведя её до уровня, позволяющего состязаться с производственной мощью Советского Союза».

Планы овладения первоначально всем Китаем не вносили существенных изменений в военную политику Японии в отношении Советского Союза. В качестве конечной победы японские империалисты всегда подразумевали победу над СССР. Военные операции на всех других направлениях (Маньчжурия, Китай, страны Южных морей и владения США и Великобритании) определялись как промежуточные.

Приступая летом 1937 г. к новому этапу агрессии в Китае, японское военно-политическое руководство исходило из его скоротечности. После захвата важнейших административных и экономических центров Китая (вслед за чем, по мнению руководства, должна была последовать неизбежная капитуляция Китая), планировалось переключить все военные усилия на решение «северной проблемы», о чём свидетельствовали оперативные разработки генштаба японской армии.

Однако японские расчёты на скоротечную двух-трёхмесячную компанию в Китае провалились, и вооружённая борьба на китайском фронте, несмотря на первоначальные успехи японских войск, приняла затяжной характер. В условиях всё большего вовлечения в военные действия в Китае Япония не осмеливалась открыть ещё один фронт на Севере. В январе 1938 г. германский генштаб сухопутных войск по военно-дипломатическим каналам сделал запрос о сроках возможного начала военных действий Японии против Советского Союза. Представитель японского генштаба армии передал через германского военного атташе, что подготовка к войне с Советами ведётся усиленными темпами. Вместе с тем, ссылаясь на трудности войны в Китае и на финансовые проблемы Японии, представитель генштаба указал, что «для подготовки войны против СССР Японии потребуется ешё не менее года, но не более двух лет».

Готовясь к агрессии против СССР, военно-политическое руководство Японии во второй половине 30-х годов не могло не учитывать изменившееся соотношение сил на Дальнем Востоке. Наиболее трезвые японские политики понимали, что Япония ещё не готова к серьёзной войне с таким сильным противником как СССР. Они опасались преждевременного развязывания войны и считали, что приступать к решению «северной проблемы» можно лишь после того, как появится уверенность в поддержке действий Японии другими державами. При этом особые надежды возлагались на совместное выступление против СССР с Германией, в связи с чем в правящих кругах империи зародилась идея заключения военного союза с европейскими союзниками Японии по антикоминтерновскому пакту.

Весной 1938 г. японские дипломаты в западных странах развернули усиленную работу по сколачиванию антисоветского фронта для ускорения сроков начала войны против СССР, как на Востоке, так и на Западе. Одной из целей этой деятельности было обеспечение императорской армии военным имуществом, а промышленности сырьём и кредитами, необходимыми для быстрейшего завершения затянувшейся войны с Китаем. Кроме того, в Токио стремились к тому, чтобы в случае японо-советского столкновения поставки в Японию военных материалов не только не прекращались, но и возрастали.

Мюнхенское соглашение правящие круги Японии восприняли как сигнал к началу объединённого нажима на СССР. В Токио полагали, что, организовав ряд инцидентов на советской границе и сумев при этом добиться успеха, можно будет поднять авторитет Японии в глазах западных держав и пресечь советскую помощь Китаю, что вынудит китайцев пойти на капитуляцию. Кроме того, в начальный период боёв на Халхин-Голе японское руководство рассчитывало, что Германия поддержит действия Японии с Запада.

Бои в районе Халхин-Гола использовались и как важный фактор поощрения западных держав не только на продолжение, но и на активизацию политики умиротворения Японии. В условиях появления явных признаков решительной японской экспансии на Юг необъявленная советско-японская война представлялась Западу как возможность отвлечь внимание Японии от его владений в Азии и на Тихом океане. Ради этого западные державы готовы были пойти на значительные уступки Японии. Японское же руководство, со своей стороны, не могло упустить возможность шантажировать Запад. Существует достаточно оснований считать, что японские лидеры рассматривали свою халхингольскую авантюру как важнейший козырь в дипломатической игре с западными колониальными державами. В «Секретном оперативном дневнике» Квантунской армии в связи с началом событий на границе с МНР была сделана запись: «Есть уверенность в последовательном разгроме советских войск… Это является единственным способом создать выгодную для Японии обстановку на переговорах с Великобританией».

После длительных дебатов в правящих кругах Японии к концу 1930-х гг. большинство стало склоняться к нанесению первоначального удара на Юге — против США, Великобритании, Франции и Голландии — для захвата их владений в Азии. Сторонники экспансии в зону Южных морей обосновывали свою позицию тем, что удар на Юг потребовал бы, по их мнению, значительно меньше сил. Никто из западных держав не имел значительного количества войск в своих колониях, а в связи с обострением обстановки в Европе они не имели возможности уделить достаточного внимания Дальнему Востоку.

В качестве причин неприемлемости северного варианта приверженцы удара на Юг называли поражение японских войск на Халхин-Голе, имевшее большой международный резонанс, наличие крупной группировки советских войск на Дальнем Востоке, невозможность немедленного решения проблемы стратегического сырья даже в случае быстрого успеха удара на Севере. Сюда же добавлялась и необходимость большого количества войск для оккупации захваченной территории советского Дальнего Востока, если её, конечно, удастся захватить, и неизбежность распространения широкого партизанского движения в тылу японских войск. При этом опыт прошлой интервенции учитывался в японском генштабе в полной мере. В общем, на Севере — одни трудности и никаких реальных выгод.

Собираясь действовать на Юге, японское командование рассчитывало в первые же дни внезапными ударами изменить соотношение сил в свою пользу. Большие надежды морской генштаб возлагал на превосходство японского флота в авианосцах и палубной авиации. Императорская ставка собиралась максимально использовать выгодные стратегические позиции на Каролингских, Марианских, Маршалловых островах и островах Бонин и Волкано. Это обеспечивало японским вооружённым силам ведение активных военных действий во всей центральной части Тихого океана, а наличие плацдармов на Тайване и в южном Китае давало возможность без труда проникнуть в зону колониальных владений Запада в Юго-Восточной Азии.

Поражение японских войск на Халхин-Голе показало, что императорская армия ещё не готова к единоборству с Красной Армией. «Японии потребуется ещё два года, чтобы достичь уровня техники, вооружения и механизации, который продемонстрировала Красная Армия в боях у Номонхана», — говорил германскому послу в Токио Отту премьер-министр Коноэ после прихода к власти. Именно по причине выявившейся слабости императорской армии решение «северной проблемы» откладывалось до начала неизбежного столкновения Германии с Советским Союзом.

Склоняясь к тому, чтобы, чтобы направить свои основные усилия в зону южных морей, военно-политическое руководство Японии не отказалось от агрессивных планов против «Севера». И если действия на Юге предусматривалось вести в основном силами флота, то армия по-прежнему ориентировалась на войну с Советским Союзом.

После начала Второй мировой войны императорская ставка с учётом обстановки в Европе начала разработку стратегических планов ведения военных действий на Азиатско-Тихоокеанском театре войны. При этом предусматривались оба варианта — как северный, так и южный. При «движении на север», в случае удачи, предусматривался не только захват советской территории до Байкала, но и успешное решение китайской проблемы. В Токио рассчитывали на то, что в случае успешных действий против советских войск Чан Кайши пойдёт на мировую и затянувшийся «китайский инцидент» благополучно закончится. Кроме того, ярый антисоветизм в политике и стратегии мог надёжно прикрыть разработку планов и подготовку к войне со своими конкурентами в Азии: США и Великобританией.

Примечания

1. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 74. Д. 618. Л. 13–14.

2. РГВА. Ф. 37462. Оп. 1. Д. 892. Л. 62–73.

3. Там же. Л. 53.

4. РГВА. Ф. 37299. Оп. 1. Д. 414. Л. 40–41.

5. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1.Д. 302. Л. 16–21.

6. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 302. Л. 12–15.

7. РГВА. Ф. 37299. Оп. 1. Д. 414. Л. 119–122.

8. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 302. Л. 209.

9. РГВА. Ф. 4. Оп. 19. Д. 91. Л. 258–261.

10. РГВА. Ф. 4. Оп. 15а. Д. 496. Л. 3–5.

11. РГВА. Ф. 34725. Оп. 1. Д. 234. Л. 1–2.

12. РГВА. Ф. 25871. Оп. 2. Д. 716. Л. 90–93.

13. Русский архив. Т.7/1. с. 89.

14. Там же. С.89.

15. РГВА. Ф. 25871. Оп. 2. Д. 530. Л. 155–157.

16. Русский архив. Т.7/1. С. 89.

17. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 9. Л. 16–17.

18. Там же. Д. 393. Л. 79–80.

19. Там же. Д. 9. Л. 116–130.

20. РГВА. Ф. 34725. Оп. 1. Д. 234. Л. 127–129.

21. РГВА. Ф. 25871. Оп. 2. Д. 716. Л. 124–126.

22. РГВА. Ф. 34725. Оп. 1. Д. 234. Л. 141–142.

23. 1941 г. Книга первая. Документы. — М.: 1998. С. 342–343.

24. РГВА. Ф. 34725. Оп. 1. Д. 234. Л. 236–237.

25. Хорьков А.Г. Проблемы боевой и мобилизационной подготовки пограничных военных округов накануне войны. Диссертация на соискание учёной степени д.и.н. — М.: 1984.

26. 1941 г. Книга первая. Документы. — М.: 1998. С. 181.

27. Там же. С. 182.

28. Там же.

29. Там же. С. 189.

30. Там же. С. 198.

31. РГАСПИ.Ф. 558. Оп. 11. Д. 321. Л. 10.

32. Там же. Л. 11.

33. Русский архив. Т.7/1. С. 143.

См.: Русский архив: Советско-японская война 1945 года: история военно-политического противоборства двух держав в 30—40-е годы. Документы и материалы. В 2 т. Т. 18 (7—I). — М.: ТЕРРА, 1997. С. 194–206.

 

Глава седьмая. ПОСЛЕ ЗОРГЕ

Куда все-таки повернет Япония: Север или Юг?

Группа «Рамзай» была арестована, и поток важнейшей информации из германского посольства в Токио и из японских правительственных кругов и окружения Коноэ иссяк. Это сразу же почувствовали в Москве. Почувствовали в самый тяжелый момент, когда немецкие войска начали второе наступление на Москву. Обстановка на фронте была тяжелейшая, и от информации с Востока зависело многое, и в первую очередь — появится ли второй фронт на Востоке. Зорге сообщил в своей знаменитой радиограмме, что после 15 сентября Дальний Восток может быть свободен от угрозы нападения.

Но в Москве получали информацию и другого свойства. 23 октября политическая разведка получила сообщение из Лондона, в котором пересказывалось содержание телеграммы главнокомандующего английскими силами на Дальнем Востоке в военное министерство. В телеграмме, в частности, говорилось:

«2. …Мы продолжаем утверждать, что при настоящем положении Япония менее всего хочет быть вовлеченной в кампанию на юге, а, следовательно, сейчас она должна быть очень чувствительной к давлению…

4. Принимая также во внимание… период плохой погоды в районе Южно-Китайского моря с ноября по январь включительно — мы считаем крайне маловероятным, чтобы Япония могла бы сейчас планировать какие-либо операции на юге в течение ближайших месяцев…

8. Суммируя сказанное, мы считаем, что в течение нескольких ближайших месяцев Япония будет стремиться избежать войны на юге… Наши стратегические позиции могли бы быть значительно улучшены, если бы Япония отозвала свои войска из французского Индокитая. Поэтому совместно с США мы должны оказать давление на Японию и заставить ее отозвать свои войска оттуда. Давление это должно быть в основном экономическим до тех пор, пока мы не будем располагать достаточными силами для осуществления и поддержки политического давления.

9. В соответствии с экономическим давлением, должны быть проведены определенные военные и нелегальные мероприятия, которые сами по себе, не вынуждая японцев на крайние меры, в то же время усилят наши позиции при переговорах и уменьшат возможность активного враждебного реагирования» (1).

26 октября из штаба Дальневосточного фронта в армии фронта была отправлена шифровка. Документ явно не соответствовал оптимистичным прогнозам относительно отказа японцев от планов нанесения удара по СССР.

КОМАНДУЮЩИМ АРМИЯМИ ДАЛЬНЕВОСТОЧНОГО ФРОНТА.

26 октября 1941 г.

Начальник Разведуправления Красной Армии сообщает о следующем:

1. Из Стокгольма сообщают, что 26–28 октября выступят японцы. Основной удар — Владивосток.

2. Из Вашингтона сообщают — по мнению высших военных китайских властей, японское нападение на Сибирь произойдет в ближайшие дни.

Подпись (2).

Информация из Лондона, Стокгольма и Вашингтона явно не соответствовала оптимистичной информации из Токио, и в данном случае в Москве решили не рисковать и привели войска фронта в полную боевую готовность, хотя в общем-то войска на Дальнем Востоке и в Забайкалье и так постоянно находились в состоянии повышенной боевой готовности. И хотя тревога оказалась ложной и нападения частей Квантунской армии и на этот раз не последовало, сам факт таких предупредительных действий говорит о том, что в Москве, несмотря на донесения Зорге, по-прежнему расценивали вероятность японского нападения на Дальнем Востоке как достаточно высокую. И в той ситуации по-другому и быть не могло.

После 18 октября в восточном отделе Разведупра продолжали анализировать обстановку в дальневосточном регионе и регулярно выпускать спецсообщения по Востоку. В этих документах, которые рассылались Сталину и членам Государственного Комитета Обороны (ГКО), была сделана более пессимистичная оценка обстановки на основе полученной информации и сделаны другие выводы: Япония готовится к нападению на Советский Союз и увеличивает численность и вооружение Квантунской армии. Очевидно, использование этой информации привело к тому, что численность дальневосточной группировки Красной Армии не только не сократилась, несмотря на переброску на советско-германский фронт наиболее боеспособных соединений, но и увеличилась с 700 тысяч на 22 июня до 1 340 тысяч на 5 декабря 1941 г.

Спецсообщение Разведупра от З ноября 1941 г.: обстановка в Японии оценивалась как очень тревожная для Советского Союза. Отмечалось, что смену кабинета в Японии следует рассматривать как стремление руководящих кругов ускорить вступление Японии в войну против СССР. На этот раз основная агентурная информация поступила из Китая. По оценке китайских правительственных кругов, кабинет Тодзио считается предвоенным и от него можно ожидать внезапного военного нападения на СССР. В спецсообщении давалась информация о том, что «по агентурным данным, полученным из Шанхая, японцы намерены выступить против СССР независимо от времени года, как только немцы добьются крупных успехов в наступлении на Москву». По тем же агентурным данным, подтверждалась ранее поступившая информация о том, что Япония ставит своей задачей овладеть в первую очередь Владивостоком, а также захватить северо-восточную часть МНР.

Как видно из этого документа, китайские источники Разведупра давали совсем другие сведения, чем группа «Рамзай». Нестыковка информации была очевидна. Как пишет П.А. Судоплатов: «…Помимо донесений Зорге Сталину поступали другие не менее важные данные о противоречивом развитии обстановки на Дальнем Востоке. Мы твердо знали, что Япония имеет отличные от Германии собственные интересы в конфликте с США, Англией и Китаем. Без нейтралитета Советского Союза в этом противостоянии японцы не могли реализовать свои цели — установить господство в Азии» (3).

Заметим сразу, что китайские источники получали информацию из кругов гоминьдановского правительства, которое на протяжении всей войны не скрывало своей заинтересованности во втягивании СССР в войну с Японией. Например, 16 июля 1941 г. резидент НКВД в Китае посол А. Панюшкин доложил в Москву о реакции Чан Кайши, китайского правительства на германскую агрессию против СССР. Указывалось на то, что в Китае рады этому нападению, считая, что вслед наступит черед выступления Японии против СССР, и она вынуждена будет прекратить активные боевые действия в Китае (4).

Одновременно нагнетали обстановку и США. Госсекретарь США С. Уэллес вызвал советского посла Уманского и официально уведомил его, что в ближайшее время не исключено выступление Японии против СССР. При этом, скорее всего, это не было игрой — Госдепартамент действительно пришел к выводу, что «с началом германо-советской войны у Японии открываются два направления агрессии: южное и северное. Однако южное направление сопряжено с опасностью войны с США. А войны с Америкой Япония страшится. Поэтому для Японии предпочтительнее порвать пакт о нейтралитете и двинуться на север» (5). Это мнение разделяло и высшее руководство США. «Я думаю, — писал 15 октября Рузвельт Черчиллю, — что они направятся на север». Английский премьер соглашался с ним (6). И это несмотря на тот факт, что американская разведка, взломавшая перед войной японские дипломатические шифры, была отлично осведомлена о замыслах и действиях японского правительства. По всей видимости, у западных лидеров срабатывал тот же стереотип мышления, что и у Сталина перед 22 июня — «этого не может быть, потому что не может быть никогда».

Получение противоречивой информации из Токио, Шанхая, Чунцина, Вашингтона и других столиц мира не могло не настораживать Сталина и советское военное командование, а разобраться в драматических событиях того времени было не просто.

По данным спецсообщения РУ от 3 ноября, за период с 10 сентября по 30 октября состав и группировка японских войск против СССР существенно не изменилась. В Маньчжурии и Корее на 30 октября было сосредоточено 35 пехотных дивизий, 12 танковых полков, три кавалерийские бригады, два механизированных соединения, 20 артиллерийских полков и 35 авиаотрядов. Общая численность всех войск достигла 1 150 тысяч человек. Для Квантунской армии последние месяцы 1941 г. были вершиной могущества. И для военных руководителей в Токио было большим соблазном использовать эту грозную силу, чтобы попытаться решить «северную» проблему. Поэтому основной вывод, который был сделан в спецсообщении: «С приходом к власти кабинета Тодзио угроза военного нападения на СССР значительно возросла. В связи с провалом японского наступления на Чанша значительное увеличение группировки японских войск против СССР за счет снятия дивизий с фронтов Китая в ближайшее время маловероятно. Тем не менее японцы могут начать военные действия против Советского Союза при наличии уже сосредоточенных войск в Маньчжурии и Корее».

Члены ГКО продолжали получать информацию и от политической разведки.

СООБЩЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РАЗВЕДКИ.

ТОКИО.

3 ноября 1941 г.

По данным, полученным от надежного источника, Япония пока не намерена наступать на север. Твердо решено в ближайшее же время выступить на юг. Япония сейчас не получает нефть и проживает свои запасы. Такое положение не может долго продолжаться. Остается единственный путь — к югу.

Источник приводит прогнозы авторитетных японских политиков по поводу японо-советских отношений. Так, виднейший знаток России барон Оокура Кинмоги, член верхней палаты, высказал свое мнение о будущности отношений Японии и СССР. По его мнению, Германия захватит всю европейскую часть России и граница пройдет по Уралу. Дальше Германия не пойдет. Советская власть будет продолжать свое существование, базируясь в Сибири. Чтобы продолжать борьбу, СССР будет нуждаться в англо-американской помощи или будет вынужден заключить мир с Германией. Укрепление СССР в Сибири и на Дальнем Востоке с помощью Америки создаст реальную угрозу для Японии, которая будет вынуждена воевать с СССР. Таким образом, рано или поздно Японии придется воевать против СССР. Так лучше сделать это сейчас, когда СССР ослаблен войной с Германией. Сдерживающим фактором, правда, является то, что Красная Армия на Дальнем Востоке все же сильна и воевать с ней будет не так-то легко (7).

Сообщения разведчиков регулярно через Берию передавались в ГКО. Был ли в комитете какой-то орган, который сводил воедино подчас противоречивую информацию обеих разведок? Если в конце 1941-го такой структуры еще не было, то членам комитета, очевидно, приходилось самим заниматься оценкой и анализом разведывательной информации. А противоречий в оценке событий в дальневосточном регионе хватало.

Через два дня, 5 ноября, было распространено новое спецсообщение Разведупра. Оценки обстановки на Дальнем Востоке, данные в предыдущем спецсообщении, не изменились. Было отмечено, что японская военщина считает создавшуюся ситуацию наиболее благоприятной для захвата Таи, Голландской Индии и Советского Приморья. Однако к этому времени наметилась и другая тенденция — поворот Японии на Юг. От агентуры Разведупра, связанной с английскими и японскими источниками, начали поступать сведения о том, что «наряду с продолжающимися мероприятиями против СССР со второй половины октября значительно усилились мероприятия военного характера против Таи». Основной вывод в этом спецсообщении заключался в том, что «главным объектом военного нападения Японии по-прежнему остается Советский Союз, поэтому не исключена возможность повторения провокационных выступлений Квантунской армии на наших дальневосточных границах».

Однако при анализе обстановки отмечалась и другая возможность: «Японцы, поддерживая напряженную обстановку на границах СССР и продолжая сковывать наши силы на Дальнем Востоке, могут в ближайшее время предпринять внезапное выступление против Таи». Оценка обстановки была очень разноречивой — и на Север пойдут, и одновременно на Юг могут двинуться. Четкого ответа на основной вопрос — Север или Юг — разведка не давала.

Очередное спецсообщение было выпущено 9 ноября и также разослано членам ГКО. И так же, как и в предыдущем спецсообщении, основное внимание было уделено угрозе возможного нападения Японии на Советский Союз. В документе отмечалось, что, по агентурным данным, японское правительство намерено использовать «тяжелое положение» СССР и предъявить ему требования территориального характера. А те военные приготовления, которые проводились в это время в Маньчжурии, должны были подкрепить эти требования. Советский военный атташе в Токио также подлил масла в огонь, сообщив, что большинство офицеров русского отдела японского генштаба убыли в Маньчжурию. По поступившей агентурной информации, но уже из немецких источников, захват Владивостока японцами будет приурочен к моменту замерзания владивостокского порта. Эта информация больше походила на солидную «дезу». Весьма сомнительно, чтобы японские войска начали штурм такой крепости, как Владивосток, в преддверии зимы. У японской армии еще слишком свежи были воспоминания о многомесячном штурме Порт-Артура в начале века. А ведь Владивосток был более мощной крепостью и у его фортов можно было застрять на всю зиму.

Была в этом документе и абсолютно точная информация. По тем же данным из немецких источников, правительство и генштаб Японии разработали план по захвату Таи и стран Южных морей. Военные действия на юге должны были начаться в середине декабря, и для этого была проведена мобилизация военно-морского флота. Этим же планом предусматривалось начало военных действий и против Филиппин. В этом же документе отмечалось: в правящих кругах Японии «полагают, что если немцы потерпят поражение под Москвой, то Япония не выступит против СССР до весны 1942 г., а ограничится действиями в районе южных морей». Однако в выводах этого документа было отмечено, что «нет никаких признаков ослабления опасности военного нападения на Советский Союз при благоприятной для Японии обстановке».

Сообщения военной разведки подтверждались данными политической разведки. 15 ноября из Лондона пришло сообщение, в котором, ссылаясь на телеграмму японского посла в Синьцзине, утверждалось, что «русские отозвали с Дальнего Востока 100 000 войск, однако до сих пор имеют здесь около одного миллиона солдат, 2700 самолетов, 2500 танков и 3000 бронеавтомобилей. Маньчжурская армия может выставить только 800 000 бойцов. Совершенно очевидно, что блицкриг на этом фронте против русских невозможен. Нападение на русских до окончания китайского инцидента исключено» (8).

СООБЩЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РАЗВЕДКИ.

ТОКИО.

19 ноября 1941 г.

По данным из японских источников, стало известно, что если переговоры Японии и США не придут к желательным результатам, то японцы оккупируют Таи. Все военные приготовления к этой акции уже закончены. В Индокитай послан новый японский главнокомандующий. Затягивать разрешение этого вопроса не будут. Японцы считают, что с севера им сейчас никто не угрожает, а США из-за Таи вряд ли начнут войну на Тихом океане. По мнению авторитетных японцев, Япония в этом году решится на создание «сфер сопроцветания», но начнет с юга, а не с севера. Даже при самых неожиданных оборотах Япония до весны не выступит против СССР (9).

Таким образом, в целом сведения Зорге подтверждались данными обеих разведок.

Тем временем судьба Дальнего Востока решалась на подмосковных полях, куда продолжались переброски войск из Приамурья и Забайкалья. Командующий войсками Дальневосточным фронтом Апанасенко продолжал слать тревожные телеграммы Сталину в связи с продолжавшимися изъятиями из состава фронта наиболее боеспособного и подготовленного личного состава.

ИЗ ТЕЛЕГРАММЫ КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ ДАЛЬНЕВОСТОЧНОГО ФРОНТА ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ.

11 декабря 1941 г.

Товарищу Сталину.

Наступает время, когда Вы потребуете от войск Дальневосточного фронта активных действий.

[…]

3. Значительная часть наших войск в связи с выделением старых дивизий на Запад состоит из новых формирований и требует подготовки и сколачивания. Особенно большой подготовки требует командный состав, который в основном — молодой и не имеет достаточного опыта.

[…]

5. Сейчас трудно сказать, как сложится дальнейшая обстановка. Во всяком случае, при сложившейся обстановке войска ДВ фронта должны быть готовы ко всем неожиданностям.

Учитывая, что в составе войск фронта имеется значительное количество вновь сформировавшихся соединений, веду усиленную боевую подготовку и боевое сколачивание частей, обеспечивая их постоянную готовность.

В этом отношении крайне болезненно отразится выделение из состава войск 105 тыс. старослужащих бойцов и младших командиров и 1750 средних командиров на новые формирования центральных округов. Обучение молодого пополнения потребует около трех месяцев, в течение которого части фронта будут иметь до 30 % необученного личного состава.

В целях обеспечения боевой готовности и для того, чтобы войска были постоянно готовы ко всяким неожиданностям, прошу отменить выделение из состава ДВФ по телеграмме № орг/3220—105 тыс. старослужащих красноармейцев и 1750 командиров…

Командующий войсками ДВФ генерал армии АПАНАСЕНКО.

Член Военного совета, дивизионный комиссар ЯКОВЛЕВ (10).

Следует также отметить, что еще за месяц до начала войны на Тихом океане высшее военное руководство СССР имело точную и конкретную информацию о возможных действиях Японии в районе южных морей. Вот еще один пример. В конце ноября 1941 г. политическая разведка перехватила и смогла расшифровать телеграмму министра иностранных дел Японии, которую тот направил своему послу в Берлине. 27 ноября руководство разведки отправило расшифрованный текст в ГКО. Вот выдержки из этого документа: «Встретьтесь с Гитлером и Риббентропом и в секретном порядке объясните им о наших отношениях с США. Объясните Гитлеру, что основные японские усилия будут сосредоточены на Юге, и мы предполагаем воздержаться от преднамеренного предпринятая действий на Севере» (11). Информация была документальной и полностью подтверждала сообщение «Рамзая» о том, что после 15 сентября Дальний Восток может быть гарантирован от нападения.

Можно не сомневаться, что за месяц, с 9 ноября до 11 декабря, было выпущено несколько спецсообщений по Востоку. Но в открытых архивных фондах пока удалось обнаружить только два спецсообщения за декабрь. 7 декабря японский военно-морской флот напал на американскую базу Пёрл-Харбор, и началась война на Тихом океане. Обстановка в регионе кардинально изменилась. Япония четко определила свою позицию, повернув острие агрессии на Юг. Казалось бы, для руководства военной разведки обстановка на Дальнем Востоке окончательно прояснилась и можно вздохнуть с облегчением — войны на два фронта не будет. Для японского правительства и высшего военного руководства империи было бы безумием добавлять к китайскому фронту и обширному театру военных действий в южных морях еще и фронт на Севере с таким грозным противником, как Советский Союз. В спецсообщении от 11 декабря давался состав японских сил на Юге и отмечалось, что, по агентурным данным, на Юг было переброшено 2 пехотные дивизии и 300 самолетов из Китая и 2 пехотные дивизии и 250 самолетов из Маньчжурии. Это было еще одним подтверждением поворота японской агрессии в южном направлении. В этом документе общая численность японских войск, сосредоточенных против СССР на всех направлениях, определялась в 30 пехотных дивизий, два мотомехсоединения, 12 танковых и 19 артиллерийских полков Резерва Главного Командования. В выводах отмечалось, что сосредоточение японских войск для действий в районе Южных морей не повлекло за собой существенного ослабления группировки японских войск против СССР. Подчеркивалось также, что «опасность нападения Японии на СССР по-прежнему остается реальной».

Последнее спецсообщение 1941 г., обнаруженное в архиве, датировано 16 декабря. Итоговый документ года имел, очевидно, большое значение для определения советской политики на Дальнем Востоке, и первый раздел был озаглавлен: «Повышение активности военных приготовлений Японии против Советского Союза». Вот начало этого раздела: «Недавно полученный нами документальный материал, исходящий из японских источников, подтверждает правильность всех ранее поступавших от агентуры РУ Генштаба данных о том, что Япония с началом германо-советской войны все свои усилия направила на подготовку военного нападения на СССР. Из этого документа явствует, что по первоначальным планам Япония должна была начать войну против СССР во второй половине августа 1941 г., а затем этот срок был перенесен на сентябрь; однако в силу целого ряда серьезных причин сроки начала этой войны были отнесены до благоприятного для нападения момента».

К сожалению, в спецсообщении, как обычно, нет ни слова, ни намека на то, где и кем получен документ, нет ни слова о характере документа. В документе отмечалось, что с приходом к власти кабинета Тодзио и вступлением Японии на стороне Германии в мировую войну опасность военного нападения на СССР вновь стала реальной, и подчеркивалось — поступающие за последние дни агентурные и другие данные подтверждают возросшую опасность выступления Японии против Советского Союза. Можно отметить и такое утверждение в спецсообщении: «По агентурным данным, японцы считают, что для ведения войны против США и Англии достаточно будет морских сил и ограниченного количества сухопутных войск Главные же силы сухопутной армии Японии нужны для другой, большой войны на материке, причем делается намек на СССР».

Какие же выводы были сделаны руководством военной разведки в этом документе? Основной вывод был таким же, как и в предыдущем спецсообщении, — Япония, добившись крупных успехов в районе Южных морей, может одновременно с продолжением войны выступить и против Советского Союза. Это и было зафиксировано в выводах: «Следует учитывать возможность того, что Япония, в случае благоприятного исхода операций по овладению Сингапуром и Филиппинами, начнет военные действия против Советского Союза». После ознакомления с текстом спец-сообщения от 16 декабря создается впечатление, что императорская ставка и генштаб ищут лишних приключений на свою шею. Помимо китайского фронта и нового обширного фронта на Юге им якобы хочется открыть еще один новый фронт на Севере. А может быть, через девять дней после начала тихоокеанской войны в Москве еще смутно представляли обстановку в этом регионе? Японская агрессия на Юге разрасталась, и там требовались все новые и новые силы и средства. Пал Сингапур, были захвачены Филиппины. Японские войска высадились в Новой Гвинее и подошли к границам Индии и Австралии. Японская авиация бомбила города Цейлона, и огонь войны перекинулся из Тихого в Индийский океан. Казалось, еще одно усилие, и у ног империи будет лежать вся покоренная Азия. Но руководство Разведупра продолжало считать, что Япония готовится к войне с Советским Союзом и стремится открыть второй фронт на Севере.

Противоречивые данные продолжали поступать и по линии политической разведки.

СООБЩЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РАЗВЕДКИ.

ШАНХАЙ.

22 декабря 1941 г.

По данным, полученным от надежного источника, в Токио отмечается усиленная деятельность немцев, стремящихся вовлечь Японию в войну с СССР. Немцы указывают, что Сталин до сих пор ничего не сказал о нейтралитете и что американские и английские представители в Москве всеми мерами склоняют Москву на свою сторону, так как без СССР Англия и Америка могут быть разбиты Японией. Если же к демократам присоединится Советский Союз, то победа будет на их стороне.

В Токио существует другая точка зрения: если СССР останется нейтральным, то державы «оси», покончив с Америкой и Англией, объединенными усилиями должны будут покончить с СССР. Япония вынуждена будет вступить в войну с СССР, но она будет вестись на очень небольшой территории, предположительно Владивосток — Камчатка. Японцы рассматривают Владивосток как Гибралтар на Востоке и опасаются, что он будет занят американцами. Японцы считают, что Камчатка, как и Дальневосточный край, должны быть нейтрализованы, что обезопасит Японию от удара в спину.

В Японии очень много думали, с кем покончить вначале: с Америкой — Англией или СССР. После тщательного изучения пришли к выводу, что, пока пакт Молотова — Мацуока соблюдается обеими сторонами и нет причин, чтобы одна из сторон нарушила этот пакт, надо начать войну на Тихом океане, одновременно усилив Квантунскую армию до такого состава, чтобы она в любой момент могла захватить Дальний Восток и обезвредить тыл Японии.

Однако это не исключает возможности нападения на СССР в случае проявления симпатий к Англии, а также тайной помощи со стороны СССР. Японцы утверждают, что у них имеются сведения, что Москва ведет двойную политику.

По мнению, господствующему в Квантунской армии, СССР лишь выжидает время. Если ему удастся разгромить немцев, то он станет на сторону демократии и в критический момент ударит по Японии. В Квантунском военном округе полагают, что война Японии с СССР неминуема и что японская армия со стороны Кореи и Маньчжурии должна быть всегда готова. В квантунском штабе считают, что Владивосток и Дальний Восток СССР не нужны и что эти территории должны в конце концов отойти к Японии.

Японцы говорят, что путь России — на юг, в Персию и Индию, и если СССР направит туда свои силы, то это будет только приветствоваться Японией и «осью». Морские японские круги в Шанхае считают, что Камчатка сейчас становится важнейшим объектом наблюдения японцев, так как предполагается, что американцы с согласия Москвы подготовили там свои базы. Может наступить момент, когда японцы будут вынуждены предупредить намерения американцев воспользоваться Камчаткой и сами оккупируют побережье. Однако японцы считают, что подводный и воздушный флоты СССР на Дальнем Востоке очень сильны и что воевать Японии на два фронта будет очень трудно, тем более что немцы терпят поражение и будут окончательно разбиты.

По нашему мнению, японцы не отказались от мысли воевать с нами, хотя их и берет страх при мысли об этом. Имеющуюся информацию, что Япония может выступить против СССР весной 1942 г., надо рассматривать критически, так как не исключена возможность, что Япония сможет повторить второй Порт-Артур, начав военные действия против нас в январе или феврале. Также сомнительно, чтобы японцы начали действовать против нас на узком фронте (12).

Так поверило ли руководство разведки информации Зорге о том, что после 15 сентября Дальний Восток может быть свободен от нападения Японии? Если посмотреть выводы ноябрьских и декабрьских спецсообщений Разведупра, которые рассылались членам ГКО, то там одно и то же — угроза войны с Японией реальна, Япония готовится к войне с Советским Союзом. Однако это не значит, что руководство разведки не поверило Зорге и продолжало убеждать высшее руководство страны в возможности нападения Японии и захвата Приморья с Владивостоком. Как пишет П.А. Судоплатов: «Исключать полностью возможность удара нам в спину со стороны японцев на Дальнем Востоке мы не могли, хотя было очевидным, что японская армия не проводила в октябре — ноябре мероприятий по созданию ударных группировок для наступательных операций против советских войск в Приморье. Показательным в этом плане было то, что в укрепрайонах в непосредственной близости от советских границ не были развернуты главные силы японских сухопутных войск и авиации. Однако обстановка на границе в целом оставалась напряженной. Провокационные разведывательные поиски японских войск на всей нашей границе с Маньчжурией сильно нервировали как командование советских войск на Дальнем Востоке, так и Ставку» (13).

Поэтому в общем-то вполне объяснимо, что даже после начала тихоокеанской войны, когда позиция империи стала ясной, в спецсообщениях были те же утверждения — вот захватит Япония Сингапур и Филиппины, остановится на Юге и начнет военные действия против СССР. Тем не менее советское руководство продолжало перебрасывать из Приморья и Забайкалья наиболее боеспособные соединения и обученный личный состав на Запад, несмотря на осторожные прогнозы разведки и категорические протесты командующего войсками Дальневосточного фронта. Это объясняется тем, что, как отмечает П.А. Судоплатов, наиболее серьезная информация поступила по дипломатическим каналам — трижды — 22, 28 ноября и 1 декабря посол Сметанин встречался с министром иностранных дел Японии Того и подтверждал по его требованию заверения советского правительства от 13 августа о том, что оно, соблюдая пакт о нейтралитете, не войдет с третьей стороной в соглашение, направленное против Японии. Молотов немедленно доложил Сталину, что «с японцами по дипломатическим каналам удалось договориться о сохранении нейтралитета» (14).

СООБЩЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РАЗВЕДКИ.

ХАРБИН.

24 декабря 1941 г.

В авторитетных японских кругах говорят, что вопрос войны с Японией полностью зависит от позиции СССР. Если СССР предоставит базы Америке и примет даже пассивное участие на англо-американской стороне, японцы начнут войну с СССР немедленно. Навряд ли это произойдет раньше весны, так как практически авиабазы на Камчатке зимой не могут быть использованы. Вместе с этим японцы с большой нервозностью следят за действиями СССР, особенно в связи с приездом в Москву Идена, который якобы намерен втянуть СССР в войну с Японией. Все характеризуют положение как исключительно деликатное, но ясно одно, что Япония не хочет начинать войну зимой (15).

«Нападение Японии на СССР возможно весной 1942 г.»

В начале 1942 г. обстановка на Дальнем Востоке продолжала оставаться напряженной. Военная разведка в своих спецсообщениях утверждала, что Япония готовится к войне с Советским Союзом и внезапное нападение может произойти в ближайшее время. После наступления сроков нападения, предсказанных в очередном спецсообщении, военная разведка называла новые сроки возможного нападения. Повторялись события 1941 г., когда сообщались все новые и новые сроки нападения Германии на Советский Союз. Такая информация требовала поддержания дальневосточной группировки войск в состоянии повышенной боевой готовности.

Фашистская Германия, заинтересованная в выступлении Японии против СССР, делала все возможное, чтобы побудить ее открыть новый фронт на Севере. В спецсообщении от 31 января 1942 г. сообщалось, что, по агентурным данным, 10 декабря 1941 г. Риббентроп обратился к японскому правительству с меморандумом, в котором немцы требовали ускорения выступления Японии против СССР. Министр иностранных дел Того дал следующий ответ на этот меморандум: «Японское правительство находит, что координация совместных действий против Советского Союза возможна только после успешного завершения операций в районах Южных морей. Последовательное проведение Японией своей твердой линии соответствует требованиям момента, а удары, наносимые японской армией и флотом на юге, имеют прямое отношение к Советскому Союзу. Японское правительство еще раз заверяет о том, что Япония выполнит все свои обязательства перед державами оси». Ответ японского дипломата был предельно ясен — закончим победоносную войну на Юге и только тогда откроем новый фронт на Севере. Но поскольку окончание войны с США и Англией не просматривалось даже в перспективе, то немецкому союзнику предстояло вести смертельную схватку с Советским Союзом один на один. В этом же документе говорилось, что, по агентурным данным, исходящим из японских источников, на специальном заседании японского кабинета 30 декабря обсуждался доклад начальника генштаба, в котором был изложен разработанный им очередной план войны против СССР.

В спецсообщении подробно говорилось о новой мобилизации в Японии и о формировании новых пехотных дивизий, танковых и артиллерийских частей. Общий вывод из всей полученной разведывательной информации: «…Учитывая то, что в операциях в районах Южных морей участвует до 20 пехотных дивизий, а в Китае активные боевые действия ведут не более 10 пехотных дивизий, совершенно очевидно, что главные силы сухопутной армии — до 50 пехотных дивизий и основная масса танковых и артиллерийских частей — остаются неиспользованными и, по-видимому, предназначены для действий против Советского Союза». В спецсообщении подтверждалась предыдущая информация о переброске с ноября 1941 г. по январь 1942 г. из Маньчжурии в районы южных морей трех пехотных дивизий, одного артполка и 300 самолетов, а общая численность группировки японских войск против СССР на 30 января 1942 г., по данным военной разведки, определялась в 32 пехотные дивизии с частями усиления. Общий вывод руководства Разведупра: «В связи с тем, что сроки выступления Японии против Советского Союза тесно связаны как с общими стратегическими планами стран оси, так и со сроками решения основных задач, поставленных Японией в войне на Юге, нападение Японии на СССР возможно весной 1942 г.». Этот вывод подкреплялся агентурной информацией о том, что в Токио в период с 1 по 12 января состоялись переговоры между Того и немецким послом Оттом о совместных действиях против СССР в апреле 1942 г. Но японское правительство подчеркнуло, что это соглашение является предварительным, и оговорило, что оно будет иметь силу только в случае успешных действий Японии против США и Англии и захвата важнейших баз в районах Южных морей. В спецсообщении отмечалось также, что, по агентурным данным, исходящим из японских источников, японское командование предполагает к концу марта закончить операции в районах Южных морей и в период апреля — мая выступить против Советского Союза.

Если эта информация соответствовала действительности, то, очевидно, уже через месяц после начала тихоокеанской войны в Токио планировали очередной блицкриг по типу немецкого, рассчитывая за четыре месяца войны захватить всю Юго-Восточную Азию, закрепиться на подступах к Индии и Австралии и затем повернуть на Север против «главного врага». Замыслы были (если, конечно, были), грандиозными, а мечтать нельзя было запретить даже генералам из японского генштаба. К счастью, подобные мечтания явно не соответствовали материальным возможностям империи.

В спецсообщении от 25 февраля уточнялась численность Квантунской армии: 32 пехотные дивизии, 12 танковых полков, 19 артиллерийских полков, две мотомеханизированные бригады, три кавалерийские бригады. Общая численность — 1 100 тысяч человек, 1300 самолетов, 1000 танков и 5500 орудий. На основе поступавшей в основном агентурной информации руководство разведки пришло к выводу: «Столь быстрые и неожиданные для самих японцев успехи в войне против США и Англии вскружили голову руководящим кругам Японии и породили сумасбродные планы одновременного продвижения Японии на север против Советского Союза и через Индию на Ближний Восток с целью соединения там с германской армией». В документе также отмечалось, что нападение Японии на Советский Союз начнется примерно за три недели до начала весеннего наступления немцев на Восточном фронте. Указывались и более точные сроки: «Большинство источников в своих донесениях сходятся на том, что выступление Японии против СССР наиболее вероятно в марте месяце». Руководство разведки считало, что к этому времени Япония закончит операции в районе Южных морей, и освободившиеся дивизии и соединения авиации будут переброшены к советским дальневосточным границам. Общие выводы в этом документе были категоричными: быстрые и легкие победы Японии в районе Южных морей еще более приблизили опасность нападения на Советский Союз, Япония в состоянии наличными силами начать войну против СССР. Эти выводы были доложены членам ГКО, то есть высшему военному руководству страны, и были приняты к сведению. Во время неудачного весеннего наступления на Западном фронте дальневосточную группировку не тронули и оттуда не взяли ни одной дивизии.

Прошел март, прошел апрель. Вопреки прогнозам руководства военной разведки Япония не выступила. На дальневосточных границах было спокойно. Война на Тихом океане продолжалась, и ее окончание, также вопреки прогнозам, не просматривалось даже в перспективе. В столице империи в это время также было не до открытия нового фронта. 13 марта премьер-министр и начальники генштабов армии и флота обратились к императору с докладом. Полный текст этого документа стал известен только после войны. В докладе были сформулированы общие принципы дальнейшего руководства войной против США и Англии. Отмечалось, что было достигнуто военно-политическое превосходство над вооруженными силами противников и что нужно: «…воспользовавшись нынешним моментом, еще больше развить военные успехи, создать на длительный период благоприятную военно-политическую обстановку и заставить США и Англию перейти к пассивной оборонительной стратегии».

Специальный раздел доклада был посвящен «политике в отношении СССР в современных условиях». В этом разделе рекомендовалось «прилагать усилия к тому, чтобы во время операций против районов Южных морей всячески избегать войны с СССР», а также «прилагать усилия к тому, чтобы сохранить спокойную атмосферу в японо-советских отношениях…». Вопреки всем разведывательным прогнозам империи не нужна была война с еще одной великой державой. Поворот острия японской агрессии на Юг был окончательным и бесповоротным. Угроза советским дальневосточным границам была снята. Понимали ли это в Москве? И если понимали, то какие выводы делали из создавшейся обстановки? От ответа на эти вопросы весной и летом 1942-го зависело очень многое, особенно в связи с начавшимся летом немецким наступлением на Восточном фронте.

Очередное спецсообщение ГРУ Генштаба Красной Армии за № 138013 от 12 мая 1942 г. Первый раздел документа озаглавлен: «Подготовка Японии к войне против СССР». В разделе отмечалось, что, по агентурным данным, полученным ГРУ Генштаба, военные приготовления Японии против СССР не ослабевают. Информация поступала из разных источников. Советский военный атташе в Токио сообщал о дополнительной мобилизации в Японии. В феврале и марте было призвано 700 тысяч военнообязанных. Из них в Маньчжурию было направлено 63 тысячи человек, в Китай 40 тысяч и в район Южных морей 150 тысяч. Как видно из этих цифр, предпочтение было отдано южному направлению японской агрессии. Это косвенно подтверждалось и в самом спецсообщении. В нем отмечалось, что «по агентурным донесениям из различных источников и данным радиоперехвата, во второй половине марта и начале апреля группировка японских войск в районах Южных морей была усилена на пять пехотных дивизий, из них одна дивизия переброшена на Филиппины, две в Бирму и две дивизии на острова Голландской Индии». Такое усиление на Юге позволило японской армии закончить операцию по овладению Баатанским полуостровом на Филиппинах и расширить масштабы операций в Бирме. Информация о событиях на Юге была дана в спецсообщении точная. А вот выводы были несколько странными.

В первом пункте отмечалось, что японское командование продолжает качественное и количественное усиление Квантунской армии. По данным военной разведки, группировка японских войск в Маньчжурии в марте и апреле увеличилась на две моторизованные и одну пехотную дивизии. А во втором пункте говорилось о подготовке наступления совсем в другом месте: «В связи с неудачами англичан в Индийском океане и недостаточной готовностью Индии к обороне, создалась реальная возможность, что японцы предпримут решительные действия по захвату Индии». Вот такие выводы. И к войне с Советским Союзом готовятся, и Индию не прочь захватить, открывая новый фронт на Индостанском полуострове.

И еще один документ. Это спецсообщение ГРУ Генштаба за № 138561 от 20 июня 1942 г. Первый раздел документа с тем же названием: «Подготовка Японии к войне с Советским Союзом». Руководство военной разведки сообщало членам ГКО, что в течение мая и июня в ГРУ Генштаба поступило большое количество донесений от различных источников о намерении Японии напасть на СССР в течение лета 1942 г. При этом подчеркивалось, что значительная часть сообщений по этому вопросу исходит из американских, английских и китайских источников. Вполне понятно, что в этих странах очень хотели, чтобы Япония открыла новый фронт, так как это значительно ослабило бы накал борьбы в Бирме, Китае и на островах Южных морей. Но одновременно с этим сообщением в документе отмечалась встреча принца Такамацу, брата японского императора, с командующим Квантунской армией генералом Умедзу. По агентурным данным из Токио и Харбина, принц посетил Маньчжурию в период с 25 мая по 3 июня. Во время бесед с Умедзу он указал генералу на необходимость отложить нападение на Советский Союз до более благоприятного момента. Конечно, принц действовал не по собственной инициативе, и его указание было равносильно приказу, отданному самим императором. Естественно, что такая информация перечеркивала все сообщения о намерении Японии напасть на Советский Союз летом 1942-го. Поэтому в выводах спецсообщения, подписанного начальником ГРУ генерал-майором Панфиловым и военным комиссаром ГРУ бригкомиссаром Ильичевым, уже ничего не говорилось об угрозе нападения, а только отмечалось небольшое усиление Квантунской армии.

К каким выводам можно прийти, анализируя такие документы, как спецсообщения Разведуправления по Востоку? Какими источниками располагала на Дальнем Востоке военная разведка, кроме разгромленной группы «Рамзай»? В спецсообщении от 3 ноября говорится об агентурной информации, полученной из Шанхая, в спецсообщении от 5 ноября упоминается агентура Разведупра, связанная с английскими и японскими источниками, отмечается сообщение английского консула из Дайрена. В спецсообщении от 9 ноября говорится о донесении советского военного атташе в Токио и об информации, исходящей из немецкого источника, который довольно точно указал дату начала военных действий на Юге — середина декабря и отметил, что Япония начнет операции против Филиппин, к которым готовится флот и десантные войска. В спецсообщении от 16 декабря говорилось о документальном материале, полученном от японского источника и касающимся подготовки военного нападения на СССР. Эта трафаретная фраза «по агентурным данным, исходящим из японского источника» присутствует почти во всех спецсообщениях Разведупра за первую половину 1942 г. В документе от 31 января 1942 г. отмечалось, что, по агентурным данным, исходящим из японских источников, на заседании японского кабинета в докладе начальника генштаба был изложен план войны против СССР. Очевидно, японский источник был весьма солидным, если сумел получить такую ценную информацию. В спецсообщении от 12 мая отмечались донесение военного атташе в Токио, донесения наших советников из Китая и агентурная информация из Токио, Харбина, Сеула и Дайрена.

Конечно, это не полная и отрывочная информация об источниках военной разведки на Дальнем Востоке. Но ясно одно. Агентурные источники были в Японии, Корее, Маньчжурии. Советники в Китае и сотрудники военного атташата в Токио работали с полной нагрузкой. И обширная территория маньчжурского плацдарма была под пристальным агентурным наблюдением. О том, что там происходило, т. е. о перемещении частей и их усилении, своевременно докладывалось Москве. Это касалось также и основных событий в Токио. Очевидно, не одна группа «Рамзай» работала в Токио. При этом, как свидетельствуют недавно рассекреченные документы, военная разведка к концу войны имела в Японии широко разветвленную мощную сеть резидентур, которые давали информацию самого высокого качества (16).

Другой вопрос, насколько информация разведки влияла на принятие стратегических решений советским руководством. П.А. Судоплатов считает мифом то, что советская военная разведка и внешняя разведка НКВД своей деятельностью в Японии и Китае обусловили решение Ставки о переброске войск с Дальнего Востока на советско-германский фронт под Москву в трудные дни октября 1941 г. (17).

Насколько оправдан такой подход?

Случай с майором Райхелем

О том, как Сталин относился к донесениям разведки, свидетельствует следующий случай.

19 июня 1942 г. майор Райхель, офицер-оператор немецкой 23-й танковой дивизии, вылетел на фронт в одну из частей на передовой. Вопреки всем режимным правилам он взял с собой весь комплект подробных приказов на всю готовившуюся операцию немецких войск по прорыву обороны советских войск и их окружению в большой излучине Дона. Самолет был сбит над немецкими позициями, и советские солдаты успели первыми обыскать его и забрать документы Райхеля до подхода немцев. Узнав об этом, Гитлер был взбешен и потребовал отдать под суд командиров дивизии и корпуса, где служил Райхель.

Но по иронии судьбы Сталин, когда ему доложили о захваченных документах, сразу же отмел их, как фальшивки, несмотря на возражения командующего Брянским фронтом Голикова, который считал их подлинными. Он отказывался верить всему, что противоречило его убеждению, что Гитлер снова нанесет удар на Москву. И в очередной раз просчитался. 28 июня 4-я танковая армия Гота нанесла удар в направлении на Воронеж, а не на Москву, а 30 июня перешла в наступление 6-я армия Паулюса. Начались ожесточенные бои в большой излучине Дона. План «Барбаросса» получил свое новое, трагическое для Красной Армии продолжение и только благодаря титаническим усилиям всех без исключения — от рядовых красноармейцев до Верховного главнокомандующего — войска Германии и ее союзников удалось остановить под стенами Сталинграда, а затем нанести им сокрушительное поражение.

И снова, как в 1941 г., встал вопрос о переброске дивизий с Дальнего Востока и из Забайкалья. Как пишет Д.А. Волкогонов в своей книге «Триумф и трагедия», когда к июлю 1942 г. создалась критическая ситуация, Сталин, посоветовавшись с Молотовым и Берией в отношении планов Японии, был вынужден еще раз снять с Дальнего Востока крупные силы. После того как Молотов заверил его, что «Япония завязла в Юго-Восточной Азии», Сталин тут же позвонил Василевскому, который с июня 1942 г. возглавил Генеральный штаб, и потребовал снять 10–12 дивизий с Дальнего Востока.

Всего в июле-сентябре 1942 г. из Забайкалья и Дальнего Востока под Сталинград было переброшено 11 дивизий, из них: с Дальнего Востока — 7 сд, из Забайкалья — 4 сд (18). И снова, как и под Москвой, эти дивизии прекрасно проявили себя.

История повторилась с точностью до мелочей. С одним только «но»: Япония к тому времени действительно «завязла» в боях в зоне Тихого океана, поэтому прогнозировать ее действия было гораздо легче, чем в 1941 г.

Почему Разведуправление продолжало предупреждать о возможном нападении Японии?

Так все-таки, являются ли продолжавшиеся предупреждения военной разведки относительно возможного нападения Японии доказательством того, что информация Зорге не имела влияния на решения, принимавшиеся руководством?

Действительно, как указывалось, Разведуправление продолжало предупреждать о возможном нападении Японии на СССР в 1941–1942 гг. При этом даже после нападения Японии на Пёрл-Харбор опасность ее выступления против СССР оценивалась как реальная.

В течение первой половины 1942 г. ГРУ на основании своих источников также делало вывод о подготовке Японии к нападению на СССР. Как наиболее реальный указывался срок март-апрель. С началом военных действий в Бирме оценки ГРУ стали более скептическими. Так, в отношении сообщений о намерении Японии напасть на СССР в течение лета 1942 г. уже делался вывод о «большой тенденциозности» американских, английских и китайских источников этих сообщений.

Наконец, еще более скептический вывод относительно возможности нападения Японии на СССР был сделан после успешного начала операции «Уран», в результате которой была окружена группировка немецких войск под Сталинградом. 10 декабря 1942 г. ГРУ представило свои выводы относительно новой информации о якобы готовящемся выступлении Японии против СССР: «Сведения о выступлении в ближайшее время Японии против СССР весьма противоречивы. Не исключено, что эти слухи распространяются как самими японцами, так и немцами…» (19).

Осторожность оценок Разведупра относительно возможного нападения Японии диктовалась, по-видимому, несколькими причинами. Во-первых, Япония действительно в течение всей войны держала на советских дальневосточных границах мощную группировку войск.

Во-вторых, руководство Разведуправления конечно же перестраховывалось. В-третьих, давала себя знать многолетняя враждебность между двумя странами, которая задавала совершенно определенные стереотипы мышления. Справедливости ради нужно сказать, что в тех условиях вряд ли кто-нибудь отважился взять на себя ответственность, чтобы заявить об отказе японского руководства от планов нападения на СССР, несмотря на все донесения из самых надежных источников.

Характерно, что аналогичным образом вела себя, например, и французская военная разведка. Противоречивые сообщения из «абсолютно надежных источников» о подготовке Японии выступить против СССР поступали во 2-е бюро штаба французской армии в Виши в течение всего 1942 г., причем также периодически назывались конкретные сроки выступления — весна, затем июнь, затем август. При этом наиболее определенно в пользу скорого и неизбежного нападения Японии на СССР высказывались китайские военные круги. С другой стороны, во 2-е бюро периодически поступали также сообщения об отказе японского руководства от планов нападения на СССР (20).

Сейчас-то мы знаем, что «Рамзай» был прав в своих выводах, предсказывая нейтралитет Японии в отношении СССР. Но тогда этого с абсолютной уверенностью не мог сказать никто. Агрессивные намерения Японии в отношении СССР, несомненно, были. Были и тревожные, порой даже панические телеграммы командования Дальневосточным фронтом. Это заставляло Сталина в течение всей войны держать на Дальнем Востоке крупную группировку войск.

Понимал ли «Рамзай», что не всей его информации доверяют в Центре? Несомненно понимал, но продолжал работать и слать одно за другим свои сообщения в Москву. В разведке, где правда и ложь, информация и дезинформация переплетаются друг с другом настолько тесно, что порой становятся неразличимыми, где добродетель идет рука об руку с подлостью и предательством, а истина выясняется лишь спустя много лет, действуют неумолимые законы проверки и перепроверки получаемой информации.

Тем не менее, совершенно ясно, что все сообщения Зорге, как правило, немедленно докладывались на самый верх. Поэтому есть все основания полагать, что они придали уверенность руководству и позволили ему решительно осуществлять маневр силами и средствами в критические моменты Великой Отечественной войны. Благодаря донесениям разведчиков, в том числе и Зорге, несмотря на наличие агрессивных намерений Японии в отношении СССР, это не мешало Сталину забирать с Дальнего Востока и из Забайкалья наиболее боеспособные соединения и перебрасывать их на запад в наиболее угрожаемые периоды войны с Германией не только в 1941 г., но и в 1942 г.

Примечания

1. Позиция Японии в отношении СССР в 1941 г. по материалам архива службы внешней разведки РФ // Новая и новейшая история. — 1996. № 1. С. 99—100.

2. Русский архив: Советско-японская война 1945 года: история военно-политического противоборства двух держав в 30—40-е годы. — С. 236.

3. Судоплатов П.А. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. — С. 368–369.

4. Судоплатов П.А. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. — С. 369.

5. См.: Кошкин А.А. Крах стратегии спелой хурмы. С. 133.

6. Вторая мировая война: Краткая история. — М., 1984. — С. 166.

7. Позиция Японии в отношении СССР в 1941 г. по материалам архива службы внешней разведки РФ // Новая и новейшая история. — 1996. № 1.С. 100.

8. Позиция Японии в отношении СССР в 1941 г. по материалам архива службы внешней разведки РФ // Новая и новейшая история. — 1996. № 1. С. 101.

9. Позиция Японии в отношении СССР в 1941 г. по материалам архива службы внешней разведки РФ // Новая и новейшая история. — 1996. № 1. С. 101.

10. Русский архив: Советско-японская война 1945 года: история военно-политического противоборства двух держав в 30—40-е годы. Документы и материалы. В 2 т. Т. 18 (7–1). — М.: ТЕРРА, 1997. — С. 239–240.

11. Горбунов Е.А. Схватка с Черным Драконом. Тайная войн на Дальнем Востоке. — М.: Вече, 2002. С. 488–489.

12. Позиция Японии в отношении СССР в 1941 г. по материалам архива службы внешней разведки РФ // Новая и новейшая история. — 1996. № 1. С. 102–103.

13. Судоплатов П.А. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. — С. 375.

14. Судоплатов П.А. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. — С. 377.

15. Позиция Японии в отношении СССР в 1941 г. по материалам архива службы внешней разведки РФ // Новая и новейшая история. — 1996. № 1. С. 103.

16. См.: Русский архив: Советско-японская война 1945 года: история военно-политического противоборства двух держав в 30—40-е годы. Документы и материалы. В 2 т. Т. 18 (7–1). — М: ТЕРРА, 1997. — С. 207–220.

17. Судоплатов П.А. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. — С. 366.

18. Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия / Политический портрет И.В. Сталина. В 2-х книгах. Книга II. Ч. 1. М.: Изд-во АПН, 1989 — С. 227–228.

19. См.: Русский архив: Советско-японская война 1945 года: история военно-политического противоборства двух держав в 30—40-е годы. Документы и материалы. В 2 т. Т. 18 (7–1). — М.: ТЕРРА, 1997. — С. 252–253.

20. См.: Русский архив: Советско-японская война 1945 года: история военно-политического противоборства двух держав в 30—40-е годы. Документы и материалы. В 2 т. Т. 18 (7–1). — М.: ТЕРРА, 1997. С. 194–206.

 

Приложения

Приложение 1. ПЕХОТНЫЕ ДИВИЗИИ ЯПОНСКОЙ АРМИИ

(Исторические справки)

А) Первая пехотная дивизия.

Начало формирования дивизии относится к 1873 г. В этом году в Токио были сформированы три пехотных полка, (1, 2, 3), которые впоследствии и явились костяком дивизии. Личный состав для формирования этих полков был призван из префектуры Токио. Эти три полка под названием Токийского гарнизона существовали до 1888 г. В 1888 г. из Токийского гарнизона и вновь сформированного 15-го пехотного полка была сформирована 1-я пехотная дивизия двухбригадного состава по два полка в каждой.

Из Японии в Маньчжурию дивизия переброшена в мае 1936 г. Штаб дивизии, 1-я пехотная бригада и специальные части были дислоцированы в Цицикаре. После начала войны в Китае 14 августа 1937 г. 1-я пехотная бригада была отправлена в Северный Китай, где участвовала в боях.

В декабре 1937 г. 1-я пехотная бригада была возвращена в Маньчжурию, после чего вся дивизия была передислоцирована в район Сахалян. В этом районе она находится и до настоящего времени по штатам мирного времени.

(Составлена в разведотделе 1-й Отдельной Краснознамённой армии. Опубликована в разведсводке № 22 от 20 мая 1940 г.)

(37462, 1, 889, 318).

Б) Четвёртая пехотная дивизия.

Первые полки (8, 9, 10), из которых впоследствии была сформирована 4-я пехотная дивизия, были сформированы в городе Осака и составляли Осакский гарнизон. Личный состав этих полков был призван из префектуры Осака.

В 1888 г. из Осакского гарнизона и вновь сформированного 20-го пехотного полка была сформирована 4-я пехотная дивизия в составе двух бригад по два полка в каждой. В 1896 г. в связи с подготовкой Японией к войне с Россией 4-я пехотная дивизия была развёрнута в две дивизии двухбригадного состава (4-я пехотная дивизия и 10-я пехотная дивизия).

4-я пехотная дивизия участвовала во взятии Порт-Артура и в Мукденской операции. В 1907 г. она была вторично переформирована в две дивизии двухбригадного состава (4-я пехотная дивизия и 16-я пехотная дивизия). В результате всех этих мероприятий бывший 4-й дивизионный округ (префектуры Киото, Осака, Нара и др.) был разделён на три дивизионных округа.

В мае 1937 г. 4-я пехотная дивизия под командованием генерал-лейтенанта Мацуи Макото из Японии через порт Фузан прибыла в Маньчжурию и была расквартирована: штаб, спецчасти и 37-й пехотный полк — Цзямусы.

В октябре 1937 г. дивизия в полном составе была отправлена в Северный Китай и участвовала в боях в районе Бейпин — Тяньцзинь — Датун. В начале 1938 г. все части дивизии из Северного Китая возвратились обратно в Маньчжурию в район Цзямусы-Боли, где и находятся до настоящего времени.

В период военных действий на границе с МНР некоторые части дивизии в последних числах августа были переброшены в район Халун-Аршан, но в боях участвовали только подразделения 70-го пехотного полка. В конце сентября 1939 г. все части дивизии возвратились в районы прежней дислокации. В настоящее время 4-я пехотная дивизия находится в составе штатов мирного времени.

(Опубликована в разведсводке № 25 от 5 июля 1940 г.)

(37462, 1, 889, 439–440).

В) Седьмая пехотная дивизия.

Начало формирования 7-й пехотной дивизии относится к 1895 г. В этом году на Хоккайдо были сформированы четыре батальона территориальных войск, которые существовали до 1896 г. как отдельные части. В 1896 г. из этих батальонов была развёрнута 7-я пехотная дивизия в составе двух бригад. В период увеличения армии в 1907 г. и реорганизации в 1924 г. дивизия никаким изменениям не подвергалась.

Дивизия участвовала в сражении под Мукденом в 1905 г. В 1918 г. дивизия находилась в Южной Маньчжурии и в августе 1918 г. по КВЖД была переброшена в район Читы, где и находилась до 1922 г. После интервенции вернулась на Хоккайдо где и находилась до октября 1932 г.

В октябре 1932 г. для захвата Маньчжурии была переброшена 14-я пехотная бригада дивизии. Бригада временно была моторизована и составляла ударную группировку японских войск на Цицикар-Хайларском направлении, где действовала против войск генерала Су Биньвея. Бригада при больших морозах проделала трудный переход через Хинганский хребет от Цицикара до Хайлара.

После Хинганской операции бригада в январе 1933 г. была переброшена в провинцию Жехэ, где вошла в состав южной группы Жехэйского фронта. В начале февраля 1934 г. из Японии в Северный Китай были переброшены и остальные части 7-й пехотной дивизии и она уже в полном составе проводила операции в северных районах Китая. В марте 1934 г. 7-я пехотная дивизия возвратились в Японию, где и находилась до 1938 г.

В марте 1938 г. части дивизии начали перебрасываться в Маньчжурию и к 15 марта 1938 г. были сосредоточены в Цицикаре. В этом районе дивизия находилась до мая 1939 г.

По мере развёртывания боевых действий на Халхин-Голе части дивизии перебрасываются в этот район. 13 июня 1939 г. был отправлен 26-й пехотный полк из Цицикара в Хайлар и дальше на Халхин-Гол. 20 июня 1939 г. из Цицикара в Халун-Аршан и далее на Халхин-Гол был отправлен 28-й пехотный полк.

После прекращения военных действий на Халхин-Голе дивизия возвратилась в Цицикар, оставив предположительно 13-ю пехотную бригаду в районе Солунь — Халун-Аршан. На основании имеющихся документальных данных можно сделать вывод, что 7-я дивизия осенью 1939 г. была в составе штатов мирного времени и, вероятно, в том же составе находится и в настоящее время.

(Опубликовано в разведсводке № 27 от 17 июля 1940 г.)

(37462, 1, 892, 175–177).

Г) Одиннадцатая пехотная дивизия.

11-я пехотная дивизия была сформирована в 1896 г. на острове Сикоку в составе двух бригад. В Русско-японской войне дивизия участвовала в Порт-Артурской и Мукденской операциях. В 1919–1921 гг. принимала участие в интервенции на Дальнем Востоке.

В октябре 1938 г. дивизия была переброшена с шанхайского фронта в Маньчжурию. В декабре 1938 г. расположилась на приханкайском направлении в районе Хульнь-Мишань.

В связи с формированием 24-й пехотной дивизии в районе Мишань и передислокацией в район Мишань штаба 5-й армии, штаб и части 11 — й пехотной дивизии были переброшены в район Хулинь-Хутоу, где и находятся до настоящего времени. Поскольку 11-я пехотная дивизия выделила 22-й пехотный полк для формирования 24-й пехотной дивизии, то, очевидно, она в настоящее время является дивизией новой организации, то есть в своём составе имеет три полка.

11-я пехотная дивизия является одной из южных дивизий, однако она имеет большой боевой опыт по действиям на материке в холодных районах. Её долговременное нахождение на Приханкайском направлении позволило личному составу дивизии акклиматизироваться, изучить местность и подготовиться к боевым действиям в климатических условиях Маньчжурии.

(Опубликовано в разведсводке № 30 от 29 июля 1940 г.)

(37462, 1, 892, 197).

Д) Двадцатая пехотная дивизия.

20-я пехотная дивизия была сформирована в Корее в 1920 г., где и находилась до 1937 г. Перед началом войны с Китаем эта дивизия была отмобилизована в первую очередь и в период с 19 по 23 марта 1937 г. переброшена в Северный Китай в район Тяньцзинь, на калганское направление и в провинцию Шаньси.

С 23 июля 1937 г. по декабрь 1939 г. она участвовала в боях в районе Бейпин-Тяньцзинь, на калганском направлении и в провинции Шаньси. По нашим данным дивизия возвратилась в Корею в последних числах декабря 1939 г.

(Опубликовано в разведсводке № 26 от 11 июля 1940 г.)

(37462, 1, 889, 447).

Приложение 2. «ЗАГОВОР» В МОНГОЛЬСКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКЕ

1. ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПОСТАНОВЛЕНИЯ 3-го ПЛЕНУМА ЦК МНРП 22–28 октября 1937 г.

…3) Особенности международного положения МНР в переживаемый период заключаются в том, что одновременно с захватом Северного Китая японский империализм поставил перед собой задачу уже в осенние месяцы текущего года начать интервенцию в МНР с целью свержения народно-революционного правительства, ликвидации независимого монгольского государства, превращения нашего народа в колониального раба японского империализма и восстановления в стране старого строя, свергнутого в революционной борьбе 16 лет тому назад.

В осуществлении этих целей японский фашизм опирался, с одной стороны, на некоторых китайских генералов, продавшихся ему и предавших интересы китайского народа, а с другой — на свою агентуру внутри нашей страны в виде ламской верхушки и шайки изменников, возглавляемых Гендуном-Демидом.

4) Лишь благодаря бдительности органов МВД удалось разоблачить один за другим ряд заговоров ламских контрреволюционеров. Заслугой МВД является также разоблачение изменников из банды Гендуна-Демида, которая методами международного фашизма-троцкизма, обманом и двурушничеством втёрлась в доверие партии, пролезла на руководящие посты и оттуда готовила подлую измену делу нашей революции. Работа этих гнусных предателей шла по линии шпионажа, диверсий, предательства и террора и являлась составной частью плана генерального наступления японского фашизма на нашу страну.

Пленум констатирует, что завоевания нашей революции, свобода нашего народа и независимость нашего государства были сохранены лишь благодаря бдительности МВД, реальной помощи, своевременно оказанной нам единственным другом монгольского народа — Советским Союзом и преданности широких масс аратства своей МНРП и своему государству.

Лишь благодаря указанным условиям планы наступления на МНР и вторжения японских войск в МНР, намеченные на осенние месяцы сего года, удалось предотвратить.

5) Предательский заговор Гендуна-Демида, охвативший аппарат подавляющего большинства учреждений МНР и значительную часть аймачных управлений, свидетельствовал о том, насколько широко развёрнута внутри нашей страны работа японской разведки и как сильно развита во всех наших организациях политическая беспечность и притупление революционной бдительности.

3-й пленум ЦК МНРП утверждает доклады тов. Амора, Чойбалсана, Лупсак-Шарапа и Добчина, предлагает принять их к руководству всем членам МНРП и постановляет:

1. Учитывая, что угроза японской интервенции в нашу страну продолжает оставаться вполне реальной и на данный момент, что благодаря своевременно принятым мерам партии и правительству удалось отсрочить эту угрозу — поручить Президиуму ЦК МНРП как главную задачу обеспечить дальнейшее укрепление обороноспособности нашей страны и усиление охраны революционных завоеваний, для чего:

а) предусмотреть в бюджете будущего года достаточные ассигнования для возможно полного удовлетворения нужд обороны нашего государства;

б) обеспечить поворот работы всех ведомств и учреждений МНР в сторону выполнения ими возлагаемых на них задач по обеспечению нужд обороны;

в) продолжать дальнейшую беспощадную борьбу со всеми изменниками, диверсантами, шпионами и террористами, как наёмных агентов японской и прочих фашистских разведок…

3. Учитывая, что опыт вскрытых дел МВД о деятельности агентов японской разведки внутри МНР показал, что по мере нашего роста и укрепления революционных завоеваний, происки врагов не только не уменьшаются, но усиливаются. Вскрытием ламского центра и Гендун-Демидовского заговора не исчерпывается борьба с японской агентурой, созданной внутри нашей страны. Значительное количество шпионов и изменников родины ещё не разоблачены и не вскрыты. Пленум призывает всех членов МНРП оказывать МВД активную поддержку по выявлению агентов японской и прочих разведок.

4. Пленум обращает внимание всех членов партии на следующие обстоятельства, вытекающие из уроков вскрытых дел ламского центра Ензон-Хамба, Гендун-Демидовской и других контрреволюционных организаций:

а) обе организации занимались шпионской, вредительской и диверсионной деятельностью на протяжении ряда лет почти на виду у членов партии и беспартийных работников министерств, государственных и хозяйственных организаций;

б) что вредителями искусно была создана во враждебных целях обстановка полной бесконтрольности, безотчётности в финансово-хозяйственной деятельности всех министерств и учреждений;

в) наряду почти с откровенной изменнической работой все члены организации лично обогащались, расхищали народное достояние, пьянствовали и разлагались;

г) что характер деятельности министерств и учреждений, куда проникли японские шпионы, сохранил в себе все элементы феодальных отношений к государственному, народному достоянию и массам… (9, 29, 327, 55–56).

* * *

Сов. секретно

2. Заместителю Наркома обороны Армейскому комиссару 1-го ранга

Тов. Мехлису.

Доношу, что арестованные бывший командарм Дамба, бывший начальник Политуправления Найдан и бывший начальник штаба Намсарай показали:

1. Раскрытая контрреволюционная организация в МНРА является остатком гендуно-демидовской банды, разгромленной, но не добитой в 1937 г. Остатки гендуно-демидовской банды, чтобы не быть разоблачёнными, притаились, стали входить в доверие, показывать свою активность и при честных людях свою революционность. Этот период времени они использовали для расстановки своих оставшихся контрреволюционных сил или выдвижения и продвижения на руководящие посты своих людей.

С января 1938 г. эта контрреволюционная группа начинает вести активную контрреволюционную работу. Во главе контрреволюционной организации встали: (по армии) Дамба, Найдан и Лосол (бывший заместитель министра внутренних дел).

Дамба — член контрреволюционной организации с 1935 г. Найдан — с 1936 г. По контрреволюционной деятельности они разделили между собой обязанности: Дамба — общее руководство, Найдан — развал партийно-политической работы в армии, подбор и выдвижение своих людей и вербовка новых членов организации. Намсарай (бывший начальник штаба) — руководство контрреволюционной работой в штабе армии и в Улан-Баторском гарнизоне. Шагдыр-Суруй (бывший начальник ВВС) — организация контрреволюционной деятельности в ВВС. Цаган (бывший командир корпуса) — руководство контрреволюционной организацией в частях Востока.

2. Контрреволюционная организация ставила задачи:

1) Вербовать новых членов организации как среди комполитсостава, так и среди цириков.

2) Всемерно разваливать партийно-политическую работу в армии, не доводить до членов партии и ревсомола решения партии и правительства.

3) Во всей системе работы возвеличивать Японию, пропагандировать её могущество, разъяснять цирикам и командирам расовое родство монгольского народа с японцами и внушать неизбежность поражения монгольской армии в случае войны.

4) Дискредитировать СССР, внушать цирикам, что Советский Союз по отношению к монголам ведёт колонизаторскую политику и что Советский Союз по сравнению с Японией является слабой страной.

5) Проводить работу в защиту ламства и религии.

6) Ставили задачей развернуть во всех областях вредительство.

7) Организация диверсионных актов.

8) Дискредитация и развал МНРП, создание недовольства среди цириков и командиров на основе плохого снабжения армии, как продовольствием, так и вещевым снабжением.

3. К осени 1938 г. контрреволюционная организация прибрала к своим рукам почти весь командно-политический состав армии. К этому времени они развернули активную работу во всей армии. Осенью же был поставлен вопрос об организации контрреволюционного восстания.

В октябре Дамба и Найдан под видом служебного совещания собрали актив организации, на котором стоял основной вопрос — готовность организации к выступлению. На этом совещании было решено выступить 7 ноября 1938 г. По этому решению одновременно должны были выступить части Востока (2-й кавалерийский корпус) и части Улан-Батора. На совещании были распределены обязанности и намечен план действий выступивших частей.

Когда Дамба провожал Вас на Восток, он имел цель дать на Востоке своей организации указания о выступлении 7 ноября, что он и выполнил. Он собирал актив организации частей Востока и инструктировал по вопросам подготовки к вооружённому восстанию. План был рассчитан на внезапное выступление, выступать должны были ночью, когда все спят.

В октябре Дамба дал указание — «все части привести к полной боевой готовности».

Я Вам уже писал, что большинство частей это указание Дамбы выполнило. В 1-й кавалерийской дивизии были набиты все пулемётные ленты и диски, было погружено продовольствие, снаряды, юрты, палатки и другое имущество.

4. План действий частей заключался:

1 — я кавалерийская дивизия должна была захватить: правительство, ЦК партии, полпредство СССР, Монголтранс, Управление связи. Бронебригада предназначалась для борьбы с частями РККА. Полк связи, объединённое военное училище и части ВВС предназначались тоже для борьбы с частями РККА.

При поездке на Восток в октябре Дамба убедился, что части к выступлению ещё не готовы, а поэтому при приезде в Улан-Батор контрреволюционная организация решила выступление перенести на март и приурочить его к годовщине японской провокации 1936 г. Дамба в январе выехал в 10-ю кавалерийскую дивизию. В отсутствии Дамбы глава контрреволюционной организации Амор (пока ещё не арестован) отдал начальнику штаба армии Намсараю приказ — «выступить в январе до приезда Чойбалсана». Контрреволюционная организация решила, что если приедет маршал, то он замыслы организации и всю организацию раскроет, и поэтому решили всё выступление форсировать. Выступление было намечено с 21 на 22 января ночью. Мы об этом выступлении узнали вечером 21-го и приняли меры к предотвращению этого выступления. Выступление не состоялось только потому, что части не были подготовлены — это во-первых, и, во-вторых, организация частично была разгромлена.

5. К приезду маршала начальник Санитарного управления готовил отравление т. Чойбалсана. Он подготовил и решил преподнести маршалу витамин «С» в виде витаминных конфет, начинённых ядом. Этот замысел был своевременно раскрыт, и отравление Чойбалсана было предотвращено.

С приездом маршала разгром организации пошёл значительно быстрее, и сейчас основная контрреволюционная головка организации арестована, но в частях армии врагов осталось ещё много. В основном расчищены только части 2-го кавалерийского корпуса, а к расчистке 1-й кавалерийской дивизии, 7-й и 10-й ещё не приступали. Враги оружие ещё не сложили, вредительство продолжается.

Выводы:

1. Считаю, что была допущена большая политическая ошибка осенью 1937 г., когда знали о многих, как о врагах, но их всё же оставили. Эти остатки расплодились, размножились, оружие не сложили и начали действовать.

2. МВД и наши инструктора проявили благодушие, потеряли революционное чутьё, у всех налицо притупление политической бдительности, и враг этим воспользовался.

3. Инструктора с массой цириков не говорили, а в итоге с этой массой разговаривали и подбирали к своим рукам враги.

4. Когда мы начали говорить с массой цириков, эта масса нас поняла правильно, масса приветствует действия МВД и особенно маршала Чойбалсана. Основная масса цириков имеет хорошие, здоровые политические настроения и сплочена вокруг МНРП и маршала Чойбалсана.

5. Враги пытаются дискредитировать действия МВД, пытаются восхвалять отдельных врагов народа, но цирик начинает понимать и осознавать, на кого работали враги народа.

Тов. Мехлис, я это пишу на Ваше имя, прошу Вас доложить содержание настоящего донесения Народному Комиссару тов. Ворошилову.

Главный инструктор Политуправления МНРА и врид военного советника

Бригкомиссар Воронин. (Автограф.)

14 февраля 39 г. (9, 29, 493, 329–333)

* * *

Сов. секретно.

Экз.

3. 26 ноября 1937 г.

№ 5424.

ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(б).

Тов. СТАЛИНУ.

Вчера 25 ноября я принял находящуюся в Москве Монгольскую военную делегацию, которая вручила мне монгольский орден Красного Знамени и передала письмо Чойбалсана.

Прошу ознакомиться с этим письмом и санкционировать прилагаемый ответ.

Ворошилов — заверенная копия.

(33987, 3,1058, 238.)

* * *

НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ОБОРОНЫ СССР МАРШАЛУ СОВЕТСКОГО СОЮЗА Тов. ВОРОШИЛОВУ.

Я очень жалею, что внутренняя и внешняя обстановка мешают мне побывать в Советском Союзе и лично передать Вам — одному из самых верных учеников Ленина и Сталина, одному из активнейших творцов мощи и счастливой жизни Советского Союза искренний революционный привет.

Пользуясь случаем поездки нашей делегации, я передаю Вам с ними мою глубокую признательность и благодарность за внимание и помощь, которую Вы нам оказываете. Ваша помощь не только укрепляет нашу материальную основу, но раньше всего поднимает революционный энтузиазм. Это понимают и чувствуют не только народные массы, но и наша партия и правительство.

Реагирование масс на недавно проведённые процессы над японскими агентами, заговорщиками лишний раз подтвердило, что наш народ раз и навсегда связал свою судьбу с народом Вашего Советского Союза, ибо намерения врагов народа порвать с СССР и расторгнуть многолетнюю искреннюю дружбу вызвало всеобщее осуждение в стране.

Наши араты всё более отчётливо представляют себе и понимают, что отношения Монголии и СССР — есть кровная дружба двух революционных народов против фашистского фронта, за торжество пролетарской революции во всём мире. Мы не отделяем наших врагов от Ваших, ибо враг у нас общий.

Как Вам известно, партия и правительство возложили на меня командование МНРА.

Вначале я не соглашался принять командование армией, т. к. я долгое время был оторван от военной работы, несу большую работу в правительстве и как министр Внутренних дел. Моё здоровье не позволяет нести такую большую нагрузку. Правительственная комиссия мне передала, что т.т. Сталин, Молотов и Вы советуете мне в этот трудный момент занять пост Военного министра и Главкома. Исходя из решений моей партии, совета т.т. Сталина, Молотова и Вашего я взял на себя руководство армией.

На этот участок больше всего устремились предатели нашей родины, и они больше всего здесь навредили. Своими подлыми и в самых гнусных формах действиями они пытались оторвать армию от народа, пытались восстановить армию против партии и правительства и сделать армию орудием своих предательских намерений. Это им не удалось, как не удастся никому из наших врагов.

Я объезжал с тов. Фриновским наши части, и мы убедились, в какое тяжёлое положение многие из них были поставлены предателями. Сейчас я всё это исправляю. Я заменил за счёт молодых кадров демидовских ставленников — предателей и негодных командиров. Правда, нам многого ещё не хватает, но я предпочитаю менее опытного, честного, революционного командира — человеку купленному и разложенному Демидом.

Я уверен, что при Вашей помощи мы в кратчайший срок ликвидируем последствия вредительства в армии, как и в других областях, где орудовали враги. Залогом этому служит то, что весь армейский коллектив вместе с партией и всей страной отвечает на измену усилением обороноспособности. Чтобы завершить дело укрепления армии, нам нужно до конца очистить её от врагов и предателей. Это я себе ставлю главной задачей, и в этом мне значительно поможет, что я одновременно являюсь министром внутренних дел.

Неизмеримую услугу нашей стране оказала Ваша делегация во главе с тов. Фриновским, прибывшая в трудный политический момент, когда над нами нависла японская угроза извне и когда японская агентура внутри страны намеревалась осуществить свои предательские планы.

Вам, наверное, известно, что они практически уже подготовили и наметили исполнителей убийств руководителей партии и правительства, чтобы обезглавить революционное руководство страны и уничтожить сторонников искренней и вечной дружбы с Советским Союзом. Ваша правительственная комиссия помогла нам сделать крутой поворот и начать разгром враждебных сил, чтобы к моменту вероятной войны очистить тыл, оздоровить армию и поднять её боеспособность. Над этим вопросом мы сейчас усиленно работаем и, несмотря ни на какие трудности, доведём эту работу до конца.

Сейчас у нас происходит 3-й пленум ЦК МНРП. Пленум посвящён вопросам ликвидации вредительства. Пленум единодушно одобрил мероприятия партии и правительства по разгрому враждебного подполья и требует беспощадно выкорчевать всех врагов. Я уверен, что при помощи Советского Союза и Вашей лично мы успешно выполним свои революционные задачи, укрепим и повысим нашу оборонную мощь и превратим Монголию в революционную крепость.

Прошу от моего имени передать искренний привет тов. Сталину и Молотову.

(Чойбалсан) — подлинник.

(Там же, л. 240–242.)

* * *

КРАТКИЕ БИОГРАФИИ НЕКОТОРЫХ ВОЕНАЧАЛЬНИКОВ МИРА, ПОГИБШИХ ВО ВРЕМЯ РЕПРЕССИЙ 1937–1939 ГОДОВ.

Г. ДЭМИД (1900–1937).

Видный военный деятель МНРА. Уроженец Ихтамир сомона, Арахангайского аймака. Партизан народной революции 1921 г. Закончил общевойсковое училище МНРА и кавалерийское училище в СССР. В 1921 г. добровольно вступил в народное ополчение. Начиная с 1921 г. служил командиром взвода, эскадрона, начальником и комиссаром общевойскового училища, первым и вторым заместителем премьер-министра, членом президиума Военного Совета, военным министром и главнокомандующим войсками.

Постановлением № 14 совместного заседания Президиума Малого Хурала МНР и Совета народных министров от 21 февраля 1936 г. Г. ДЭМИДУ было присвоено высшее воинское звание «маршал МНР».

Награждён четырьмя орденами боевого Красного Знамени МНР и орденом Красного Знамени СССР.

Погиб на станции Тайга 22 августа 1937 г. (версия — пищевое отравление), когда ехал на «учения» по приглашению наркома Ворошилова. После смерти был объявлен одним из руководителей «контрреволюционной группировки» премьер-министра П. ГЭНДЭНА.

П. ГЭНДЭН (1895–1937).

Премьер-министр МНР, арестован в СССР в конце июля 1937 г. как «враг народа» и расстрелян 26 ноября того же года. Реабилитирован Верховным Судом СССР 15 декабря 1956 г.

О. ДАШЧАРВИ (1898–1936).

Видный военный деятель МНРА. Партизан народной революции. Член партии с 1922 г. Уроженец Чуулут сомона Арахангайского аймака. 28 июля 1921 г. был призван в народную армию. Закончил повторный курс общевойскового училища (1926 г.) и Военную академию в СССР (1933 г.). В МНРА служил командиром взвода, эскадрона, отдельного эскадрона, помощником коменданта города, командиром бронедивизиона, начальником отдела пограничных войск МВД, начальником и комиссаром общевойскового училища, первым заместителем военного министра и главнокомандующего войсками.

Постановлением № 14 Президиума Малого Хурала МНР, Совета Министров 21 февраля 1936 г. ему присвоено звание общевойскового комиссара. Награждён орденами Боевого Красного Знамени 1-й и 2-й степени и орденом «Полярная звезда». Погиб 16 октября 1936 г. в автомобильной катастрофе. После смерти объявлен членом «контрреволюционной группы» ГЭНДУНА и ДЭМИДА. Был реабилитирован в 1965 г.

Г. САМБУУ (1901–1937).

Видный государственный и военный деятель МНР, партизан народной революции. Уроженец Баян-Улзи сомона Хэнтэйского аймака. Окончил общевойсковое училище в МНР и Тверское кавалерийское училище.

В 1921 г. был призван в народную армию, где в 1921 г. служил помощником командира взвода, а позже начальником штаба кавалерийской бригады. В дальнейшем занимал высокие государственные посты. Посол МНР в СССР, заместитель министра иностранных дел, заместитель главнокомандующего войсками, второй заместитель премьер-министра. Постановлением № 14 Президиума Малого Хурала и Совета Министров МНР от 21 февраля 1936 г. ему было присвоено воинское звание командира корпуса (комкора). Награждён орденами Боевого Красного Знамени 1 и 2-й степени МНР и орденом Красного Знамени СССР.

В переговорах между Монголией, Японией и Маньчжоу-Го, проходивших на станции Маньчжурия, Г. САМБУУ принимал участие как глава делегации МНР (июнь 1936 — ноябрь 1937 гг.). В сентябре 1937 г. был арестован и репрессирован по делу «контрреволюционной группы» ГЭНДУНА и ДЭМИДА. Приговорён к высшей мере наказания, в 1962 г. реабилитирован.

Б. РАВНИЙСУРЭН (1905–1938 гг.).

Воинское звание — командир дивизии (комдив). Уроженец Ундур-улан сомона Арахангайского аймака. Службу в армии начал с 1923 г.

В 1923—24 гг. — рядовой, командир отделения, наводчик пулемёта. В 1924—27 гг. — командир взвода. С 1930 г. — командир эскадрона, командир полка. В 1936 г. окончил Военную академию в СССР. В 1937 г. — начальник отдела министерства внутренних дел, командир пограничного отряда. С октября 1937 г. — начальник управления внутренних и пограничных войск МВД. Награждён орденом Боевого Красного Знамени первой степени за участие в подавлении контрреволюционного выступления. В 1938 г. был репрессирован. В 1989 г. был реабилитирован.

Г. ДАМБА (1902–1937 гг.).

Уроженец Бурд сомона Убурхангайского аймака. Член партии с 1923 г. В 1921 г. вступил в народное ополчение. Партизан народной революции. Окончил школу младших командиров и повторный курс общевойскового училища. Служил помощником командира отделения, взвода, эскадрона, командиром полка и дивизии. С декабря 1933 г. — командир кавалерийского корпуса.

Был одним из участников переговоров между Монголией, Японией и Маньчжоу-Го, проходивших в 1935–1936 гг. на станции Маньчжурия. Награждён орденами Боевого Красного Знамени 1 2-й степеней и орденом «Полярная Звезда». В 1937 г. репрессирован. Реабилитирован в 1967 г.

Приложение 3 . МОРСКИЕ СИЛЫ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА (МСДВ) — 1932–1937 ГОДЫ

(Краткая историческая справка)

До 1932 г. Советский Союз имел морские силы только на Балтике и на Чёрном море. На Севере ничего не было, и Дальний Восток тоже не мог похвастаться ни одним крупным надводным кораблём или подводной лодкой. Конечно, во Владивостоке стоял и иногда выходил в море сторожевой корабль «Красный Восток» (бывший знаменитый «Красный Вымпел»), но это было такое старьё, что называть его крупным боевым кораблём как-то и неудобно. Не было современной береговой обороны и, конечно, не было морской авиации, способной обнаружить в море корабли вражеского флота, предупредить сухопутное командование и как-то на них воздействовать.

В общем, как говорил Ворошилов в одном из своих выступлений, Владивосток может захватить любой международный авантюрист со своей шайкой. А на той стороне Японского моря островная империя со своим огромным флотом — третье место в мире после США и Англии, которая может легко и беспрепятственно высадить десант в любой точке советского побережья: на Камчатке, на Северном Сахалине и на всём тихоокеанском побережье от устья Амура до Владивостока.

Вот такая обстановка была на Дальнем Востоке к 1932 г. Обстановка тяжелейшая, и надо было создавать всё заново: флот, береговую оборону и морскую авиацию и создавать на пустом месте, получая всё необходимое для этого из центра страны. Построить что-то на месте было невозможно. Единственным судостроительным предприятием был «Дальзавод» — на нём нельзя было строить из-за его маломощности ни крупных боевых кораблей, ни крупных подводных лодок. Новый центр военного судостроения нужно было создавать в глубине своей территории, подальше от бомбардировочной авиации возможного противника, и для него везти из центральной части страны всё, в том числе и строительные материалы.

О военно-морских силах на Дальнем Востоке думали в Москве ещё до начала японской агрессии на континенте. В августе 31-го руководство Наркомата созвало совещание по строительству военно-морских сил РККА. На нём был разработан и принят план строительства морских сил на 1932–1935 гг. и определены основные задачи морских сил в будущей войне. Это оборона берегов страны от морского и воздушного противника и недопущение высадки десанта, а также действия на морских коммуникациях, чтобы затруднить и воспрепятствовать его действия против наших берегов и баз. В плане отмечалось, что успешное разрешение этих задач возможно только при правильном сочетании и одновременном развитии лёгких сил надводного флота, подводного флота, береговой обороны, морской авиации и минно-позиционных средств. При этом основное внимание должно было уделяться созданию мощного подводного флота (9, 29, 102, 66).

Для вновь создаваемых морских сил Дальнего Востока ставились три основные задачи:

а) удержание Владивостокского района и побережья Японского моря до сосредоточения сухопутных сил, способных отразить высадку десанта противника;

б) создание прочной обороны Татарского пролива и входа в Амур, чтобы не допустить форсирования узкостей флотом противника;

в) действия на морских сообщениях противника подводными лодками и тяжелобомбардировочной авиацией.

Характер операций должен был быть, естественно, оборонительный с развёртыванием в Японском море крейсерских операций подводных лодок. Силы, которые собирались выделить для этих целей, были весьма скромными. На Дальний Восток планировалось перевести один из крейсеров «Профинтерн» или «Червона Украина» и шесть эсминцев старой постройки. Кроме того, планировалось сосредоточить во Владивостоке и прилегающих бухтах 30 эскадренных подводных лодок, которые в 1931 г. существовали только на бумаге, и 24 подлодки типа «Щука», строительство которых уже развёртывалось на судостроительных заводах Балтики и Чёрного моря. Прикрытие главной базы флота должен был осуществлять дивизион торпедных катеров (18 боевых единиц). Предусматривалась и авиация флота в составе двух отрядов ближних разведчиков (20 самолётов), двух эскадрилий дальних разведчиков (24 самолёта), 10 эскадрилий бомбардировщиков (120 самолётов) и одной эскадрильи истребителей (31 самолёт). Главной базой флота был Владивосток. Судостроительной базой был избран Хабаровск — постройка и сборка подлодок и торпедных катеров. Во Владивостоке на «Дальзаводе» предусматривался ремонт подлодок, эсминцев, крейсеров и сборка торпедных катеров. Вот такой план был разработан и утверждён перед самой японской агрессией в Маньчжурии (там же, л. 67).

В конце 31 — го начальник Штаба РККА Егоров разработал очередной доклад о развитии вооружённых сил на вторую пятилетку. В этом документе были определены задачи военно-морских сил Востока уже с учётом начавшейся оккупации Маньчжурии и возможной угрозы Дальнему Востоку в будущем. Основная задача заключалась в том, чтобы прочно обеспечивать Владивосток с моря и не допустить высадки десанта противника на побережье в Японском море и Татарском проливе, а также содействовать сухопутным войскам по Амуру и Сунгари. Эта задача возлагалась на корабли Амурской флотилии. Предусматривалось также действиями подлодок и авиации нарушать переброску в Корею и Маньчжурию японских войск, а также их снабжение морем (40442, 1а, 332, 28).

Но это были планы на будущее и на перспективу. Выполнять их в 32-м на Дальнем Востоке было нечем. В Москве был разработан план переброски малых и средних подлодок по железной дороге в разобранном виде через всю страну из Николаева и Ленинграда до Владивостока. Идея было очень хорошей, но готовых подлодок в 32-м ещё не было. МСДВ получили в 32-м только 12 торпедных катеров, также переброшенных по железной дороге. Это было всё, что страна могла дать в этом году для прикрытия дальневосточного побережья. ВВС морских сил получили одну тяжелобомбардировочную бригаду, переброшенную из европейской части страны, и один разведывательный отряд ближних разведчиков. 22 февраля 32-го правительство приняло постановление об ускоренном строительстве средних (типа «Щ») и малых (типа «М») подлодок. Для Дальнего Востока предназначались 18 средних и 30 малых подлодок (там же, л. 30).

В 32-м, в связи с резко меняющейся обстановкой в Маньчжурии, выходом японских войск к дальневосточным границам и угрозой столкновения в 33-м, вопросу о взаимодействии сухопутных и морских сил придавалось большое значение. В документах штаба РККА отмечалось, что неясность во взаимоотношениях между армией и флотом даёт себя чувствовать во всей работе как по проведению плана организационных мероприятий, так и по новому мобилизационному расписанию. По МР-11 командующий ОКДВА является командующим всеми вооружёнными силами Дальнего Востока. Но об этом не был информирован командующий МСДВ Викторов. Не был урегулирован вопрос о том, чьим распоряжением происходит отмобилизование МСДВ и АКВФ. Чтобы избежать различных трений и проволочек в разрешении всех вопросов, связанных с обороной Дальнего Востока, было решено подчинить МСДВ и АКВФ командующему войсками ОКДВА в оперативном и мобилизационном отношении. Соответствующая директива за подписью Егорова была отправлена в Хабаровск в ноябре 1932 г. (40442, 1а, 422, 18).

Но это были общие указания. Более детально в штабе РККА вопросами взаимодействия занялись весной 33-го. 9 марта Егоров направил специальный доклад Ворошилову. Он высказал своё мнение по поводу оперативного подчинения и взаимодействия сухопутного и морского командования на Дальнем Востоке. Он предлагал командующему МСДВ по военному времени подчиняться командующему Дальневосточного фронта на правах армейского командующего. При этом командующий морскими силами должен был отвечать за оборону полуострова Муравьёв-Амурский, острова Русский и морского побережья до бухты Ольга. Поэтому части Владивостокского Ура как в мирное, так и в военное время должны были подчиняться командующему морскими силами. Для бухты Де-Кастри морских сил ещё не было, всё, что имелось, могло уместиться во Владивостоке. Но к их приёму в будущем готовились — строили укреплённый район, береговые батареи, причалы, склады. Поэтому предполагалось в мирное время подчинить этот район командующему морскими силами, а на военное время переподчинить командующему Дальневосточным фронтом. За оборону устья Амура должен был отвечать комендант Николаевского УРа, который и в мирное время подчинялся командующему ОКДВА, а в военное время командующему фронтом. В заключение своего доклада Егоров писал: «В последующем в соответствии с ростом морских сил Дальнего Востока и организацией базирования для них в Советской гавани, Де-Кастри и Николаеве на Амуре возникает вопрос о расширении задач морских сил по обороне дальневосточного побережья». В Москве серьёзно рассчитывали на значительное увеличение морских сил Дальнего Востока и заранее готовились к этому. Нарком согласился с этим предложением, поручив штабу «разработать положение об ОКДВА как органе фронтового командования с указанием порядка взаимоотношений между отдельными группами сухопутных войск и морскими силами» (там же, л. 21–22).

Основные формирования по усилению МСДВ были запланированы на 1933 г. Предполагалось, что в этом году из Ленинграда и Николаева начнут поступать новые подводные лодки и торпедные катера, производство которых должно было резко возрасти. Поэтому в планах 1933 г. было заложено формирование новых частей надводного и подводного флота, а также морской авиации и береговой обороны. Конечно, эти формирования не могли резко усилить морские силы Востока и ни о каком противодействии мощному японскому флоту в открытом море не могло быть и речи. Но оборону морских подступов к Владивостоку новые части флота могли усилить. Этот процесс усиления был длительным и рассчитан не на один год.

11 января 1933 г. Ворошилов утвердил очередной перечень организационных мероприятий по усилению РККА на 1933 г. Для морских сил Востока предусматривалось формирование первых двух дивизионов подлодок типа «Щука» (шесть единиц). Сроки формирования с 1 апреля по 1 октября по мере поступления лодок с балтийских заводов. Формировался также второй дивизион торпедных катеров со сроками формирования с 1 марта по 1 мая. Оба дивизиона объединялись в бригаду. Управление бригады и штаб также должны были формироваться в 1933 г. Авиация морских сил должна была увеличиться более чем в два раза. Из европейской части страны перебрасывались части 26-й тяжелобомбардировочной бригады (четыре тяжелобомбардировочных, одна крейсерская и одна истребительная эскадрильи) с дислокацией в Приморье. Управление и штаб бригады формировались на месте. Формировались ещё две дальнеразведывательных эскадрильи, которые вооружались летающими лодками С-62. Эти самолёты имели дальность действия до 900 километров и могли контролировать достаточно большую площадь Японского моря, заранее предупреждая командование о приближении кораблей японского флота (40442,1а, 1040, 96 и 100).

По сравнению с предыдущим годом итоги 33-го впечатляли, хотя результаты были очень скромными. Это было естественно — ни один флот не создавался за несколько лет. Страна в этом году дала для Дальнего Востока всё, что могла дать. И кое-что было сделано. Пять небольших кораблей переоборудовали на «Дальзаводе» и получили дивизион базовых тральщиков, способных протралить фарватер у входа в бухту Золотой Рог. Три корабля были также переоборудованы в минные заградители и объединены в бригаду. Конечно громкое название было дано, очевидно, для поднятия престижа флота, но поставить минное заграждение в прибрежных водах они могли (40442, 1а, 1441, 27).

В 33-м произошло событие, о котором, конечно, не писали наши газеты, но которое не прошло мимо агентуры японской разведки. 20 подлодок типа «Щ», построенные в 1932–1933 гг., были разобраны на части и специальными эшелонами отправлены на Восток. Часть эшелонов прибыла во Владивосток на «Дальзавод», часть в Хабаровск в Осиповский затон. На обоих заводах началась их достройка и сборка. На 20 января в строй удалось ввести 8 лодок. Была сформирована бригада подлодок двухдивизионного состава, и в МСДВ появилось первое соединение современных боевых кораблей. Из оставшихся 12 лодок 3 достраивались во Владивостоке и 9 в Хабаровске. Из прибывших на Дальний Восток кораблей был сформирован второй дивизион, и оба дивизиона были объединены в бригаду. Такими были итоги 33-го года в строительстве морских сил на Востоке (там же).

Авиация флота имела на 1 октября 1933 г. 256 самолётов вместе с авиацией АКВФ. Из них в двух тяжелобомбардировочных бригадах (28-й и 26-й) имелось тяжёлых бомбардировщиков — 96, крейсерских самолётов (тяжёлых бомбардировщиков ТБ-1) — 24, истребителей — 24. Дальнеразведывательные эскадрильи имели 24 летающие лодки и 62 истребителя для прикрытия. В 1934 г. намечалось усиление на 105 поплавковых самолётов Р-6 и Р-5, а также на 15 истребителей, 94 лёгких штурмовика Р-5 и 34 морских разведчика. В случае выполнения этой программы, особенно по поплавковым самолётам, общее количество боевых самолётов флота должно было составлять 454 самолёта и 7874 человека (40442, 1а, 793, 4–5).

7 декабря 1933 г. Ворошилов подписал приказ о включении в состав МСДВ первых семи подлодок типа «Щука». Эти корабли составили 1-й и 2-й дивизионы бригады подлодок будущего Тихоокеанского флота (4, 3, 3281, 28). Они вступали в строй в октябре и ноябре 33-го. Первая бригада подлодок была сформирована и дислоцирована во Владивостоке. Весной 34-го на Дальний Восток начали перебрасывать подлодки типа «М» («Малютка»). Партия этих лодок в количестве 18 единиц была построена на Николаевских судостроительных заводах и переброшена во Владивосток по Транссибирской магистрали. Лодки были очень маленькими, с двумя торпедами и небольшим радиусом действия, и они годились только для действий в прибрежной зоне у своих берегов, Эти переброски, так же как и предыдущие, были зафиксированы агентурой японской разведки. С апреля по июль 34-го все 18 лодок были введены в строй, образовав три дивизиона 2-й бригады подлодок флота (4, 1, 15, 53).

В августе 34-го на Дальний Восток начала поступать следующая партия «Малюток» с Николаевского завода. 9 лодок были собраны во Владивостоке и включены в 4-й и 5-й дивизионы 2-й бригады подлодок за период с августа по ноябрь 34-го. С сентября 34-го на Дальний Восток начала поступать следующая партия «Щук», построенная на ленинградских заводах. 10 подлодок были собраны во Владивостоке и с сентября 34-го по январь 35-го зачислены в 1-ю бригаду подлодок. В конце 34-го на Дальний Восток были переброшены в разобранном виде два сторожевых корабля «Метель» и «Вьюга», которые строились на Балтике. Их собрали, испытали и зачислили в МСДВ с 18 ноября 1934 г. (4, 15, 11, 136). Весной 35-го на Дальний Восток перебросили ещё три «Щуки». Так как 1-я бригада подлодок (17 лодок «Щ») была укомплектована, то эти лодки после сборки и испытаний зачислили во вновь сформированную 3-ю бригаду подлодок ТОФ с 30 апреля 1935 г. (там же, л. 214). К двум сторожевым кораблям добавили ещё два сторожевика «Гром» и «Бурун». Их построили в Николаеве и также отправили на Дальний Восток в разобранном виде. Из этих кораблей был сформирован отдельный дивизион сторожевых кораблей ТОФ в октябре 35-го (там же, л. 271.).

Действия морских сил на Востоке определялись теми задачами, которые им ставились в оперативных документах, которые разрабатывались в штабе ОКДВА. Первым документом такого типа была «Записка начальника штаба Дальневосточного фронта по плану операции». Этот документ был разработан начальником штаба фронта в соответствии с мобилизационным расписанием № 11, вариантом «ДВ», действовавшим в то время, согласован в Москве и утверждён командующим ОКДВА Блюхером в августе 1932 г. На Морские силы Дальнего Востока (МСДВ) возлагалась задача по активной обороне южного побережья Приморья от устья реки Сейфун (на границе с Кореей) до мыса Островной. На сухопутные части Морских сил возлагалась задача: поддерживать революционный порядок в южной части Приморья (в своих разграничительных линиях) (37977, 5, 289,7). Постановка такой не свойственной флоту задачи была вызвана политической обстановкой на Дальнем Востоке в 1932 г., когда массовая коллективизация в стране вызвала резкий протест казачьего населения Востока. Кто-то с семьёй бежал в Маньчжурию, а кто-то и за винтовку схватился. В подчинении командующего МСДВ находились сухопутные силы в составе 1-й стрелковой дивизии, 56-го дивизиона АРГК и 9-й артиллерийской бригады береговой обороны. В состав ВВС МСДВ входила 19-я авиационная бригада (отдельный истребительный отряд и 4 тяжелобомбардировочные эскадрильи). Морской флот имел сторожевик, один тральщик и 3 минных заградителя. Все эти корабли были перестроены на «Дальзаводе» из гражданских судов и их боевая ценность была мизерной. Бухту Золотой рог прикрывали с моря 12 торпедных катеров, а весь город с воздуха прикрывал 12-й полк ПВО. В общем, защищаться от возможного нападения японского флота было нечем. Но с начала усиления прошло только полгода, и это было всё, что удалось перебросить на Дальний Восток за это время.

В апреле 1933 г. начальник штаба Дальневосточного фронта (в военное время) разработал очередную записку по плану операции на 1933 г. на случай войны с Японией. В этом документе, разработанном по мобилизационному расписанию № 15, изменились и задачи МСДВ. Учитывалось, что к концу года в состав морских сил будут включены новые подводные лодки, которые в спешном порядке собирались на заводах Владивостока и Хабаровска. Это позволит сформировать первое боевое соединение — бригаду подводных лодок. Поэтому для МСДВ ставились и новые задачи: действия подводных лодок против военно-морских баз Японии в Корее и на коммуникациях в Японском море, с целью нарушить перевозки войск на материк и их дальнейшее питание морем (37977, 5, 323, 3).

3 января 1934 г. нарком подписал директиву командующему ОКДВА Блюхеру, в которой указывал, что в соответствии с мобилизационным расписанием № 15 и организационными мероприятиями 1933/34 гг. необходимо разработать план операций и питания войск Дальневосточного фронта на 1934 г. Директивой предусматривалось, что МСДВ с первого дня войны переходят в оперативное подчинение командующего ОКДВА и выполняют его распоряжения. В состав этих сил входили две бригады подводных лодок, бригада заграждения и траления, четыре дивизиона торпедных катеров и морская авиация. В этой же директиве определялись и задачи МСДВ:

«1) Активно оборонять Дальневосточное побережье от залива Посьет до Советской гавани и удерживать при всех обстоятельствах Владивостокский район.

2) Развить активные крейсерские действия: а) подводных лодок на коммуникациях противника, обратив особое внимание на Цусимский пролив и на подходы к портам Кореи; б) тяжёлой и лёгкой авиацией по портам Гензан, Сейсин, Расин и Юкки» (37977, 5, 359, 4). Очевидно, наличие в составе морских сил уже двух бригад подводных лодок позволяло расширить радиус их действия до южной оконечности Кореи, а наличие в составе воздушных сил флота тяжелобомбардировочной авиации позволяло наносить достаточно эффективные бомбовые удары по корейским портам.

В 1935 г. процесс оперативного планирования для Дальнего Востока продолжался так же интенсивно, как и в предыдущие годы. Мобилизационное расписание, действовавшее в 34-м, сменилось мобилизационным планом № 6, который начал действовать с весны 1935 г. В соответствии с положениями этого документа у МСДВ появились и новые задачи. 9 марта 1935 г. Ворошилов подписал очередную директиву, также адресованную Блюхеру. В этом документе указывалось, что: «В соответствии с мобилизационным планом № 6 Вам надлежит разработать план операций и питания войск Дальневосточного фронта на 1935/36 гг. При составлении оперативного плана исходить из тех же положений, что и при разработке предыдущего действующего плана — неожиданное нападение Японии на СССР» (37977, 5, 371, 1). Неожиданное нападение Японии на СССР предусматривало возможность высадки крупных морских десантов на побережье южного Приморья в первый же день войны, а следовательно, и необходимость держать в состоянии повышенной боевой готовности части флота, береговой обороны и морской авиации. Поэтому Тихоокеанский флот (новое название он получил весной 1935-го), так же как и в предыдущие годы, переходил в оперативное подчинение командующего ОКДВА.

Увеличивался и состав ТОФ. В 1935 г. на Дальнем Востоке уже были две бригады подводных лодок, бригада заграждения и траления, состоящая из импровизированных минных заградителей и тральщиков, дивизион сторожевых кораблей новой постройки, одна бригада и четыре отдельных дивизиона торпедных катеров. Морская авиация уже была способна наносить чувствительные удары по кораблям японского флота, подошедшим к дальневосточным берегам. Была также создана мощная береговая оборона, состоящая из береговых батарей и сухопутных частей, входивших в состав флота.

Задачи флота почти не отличались от задач, определённых в директиве наркома 1934 г.:

«1. Активно оборонять Дальневосточное побережье от залива Посьет до Советской Гавани и удерживать при всех обстоятельствах Владивостокский район, не допуская высадки десанта, совместными действиями авиации и подлодок уничтожать подходящие корабли.

2. Развить активные крейсерские действия: а) подводных лодок на коммуникациях противника, обратив особое внимание на Цусимский пролив и на подходы к портам Кореи; б) лёгкой и тяжёлой авиацией по портам: Юкки, Расин, Сейсин, Чемульпо.» (37977, 5, 371, 4–5).

В мае 1937 г. начальник штаба Дальневосточного фронта составил записку по плану операций фронта на 1937 г. За основу при разработке этого документа был взят оперативный план 1937 г., общий для вооружённых сил Запада, Юга и Востока, разработанный в генштабе. В этом документе был определён боевой состав флота и указаны его задачи в будущей войне. Основной задачей Тихоокеанского флота была активная оборона дальневосточного побережья от залива Посьет до Советской Гавани включительно и удержание при всех обстоятельствах Владивостокского района. Кроме того, предусматривались активные крейсерские действия подводных лодок и авиации.

Эти действия должны были препятствовать высадке японских войск и выгрузке боепитания в северных портах Кореи: Юки, Расин, Сейсин и Гензан. Эти порты были связаны кратчайшими пароходными линиями с японскими островами и были наиболее удобными для доставки на материк всего необходимого для будущей войны. Кроме того, предусматривалось нарушение подводными лодками планомерной перевозки войск и боепитания Японии в порты Корейского пролива и Жёлтого моря. На авиацию флота, помимо других задач на материке, возлагалась задача: разгромить порты в северной Корее (37977, 5, 432, 1–2).

В состав Тихоокеанского флота входили: Владивосточный, Шкотовский, Сучанский, Владимиро-Ольгинский и Советско-Гаваньский укреплённые районы. Для их сухопутной обороны имелось пять отдельных стрелковых полков и четыре отдельных горнострелковых батальона. Для усиления сухопутной обороны использовался один танковый батальон и четыре отдельные танковые роты. С моря эти укреплённые районы прикрывали 34 батареи береговой артиллерии. Одна артиллерийская бригада береговой обороны (13 батарей), одна железнодорожная артиллерийская бригада (5 железнодорожных батарей), четыре отдельных артиллерийских дивизиона береговой обороны (12 батарей) и отдельный полевой артиллерийский дивизион (три батареи тяжёлой артиллерии на механической тяге) (там же, л. 20).

Морские силы Тихоокеанского флота имели в своём составе летом 1937 г.: одну бригаду траления и заграждения (9 минных заградителей и 11 тральщиков) и четыре бригады подводных лодок (ПЛ). Из них: 1-я бригада ПЛ типа «Щ» (4 дивизиона — 18 ПЛ «Щ»). 2-я бригада ПЛ типа «М» (5 дивизионов — 28 ПЛ «М»). 3-я бригада ПЛ типа «Щ» (4 дивизиона — 16 ПЛ «Щ»), 4-я бригада ПЛ типа «Л» (3 дивизиона— 13 ПЛ «Л»). Кроме нескольких бригад подлодок была и одна бригада торпедных катеров (3 дивизиона — 46 ТК), а также 4 отдельных дивизиона ТК (46 единиц) — очевидно, корабли без экипажей, управляемые по радио со специальных самолётов-разведчиков. Был также отдельный дивизион сторожевых кораблей. В него входили 8 сторожевиков новой постройки и два эсминца типа «Новик», которые были переведены в 1936 г. из Мурманска во Владивосток Северным морским путём за одну летнюю навигацию. Вот всё, что страна могла дать за пять лет строительства Тихоокеанского флота (там же, л. 20).

Береговая оборона

По соглашению с Японией, подписанному в 1923 г., Владивосток, являвшийся единственной базой морских сил на Дальнем Востоке, был полностью демилитаризован. Система его береговой обороны, создававшаяся в 1907–1917 гг., была ликвидирована. Конечно, после конфликта 1929 г. на КВЖД соглашение потеряло силу, но до 1931 г. положение не менялось. Только в мае 31-го Реввоенсовет Союза принял решение о строительстве новых береговых батарей на Дальнем Востоке. Летом 31-го во Владивостоке побывал Ворошилов. Осмотрев все военные объекты, он высказал своё мнение: «захват Владивостока является простой экспедицией, которая может быть поручена любому подставному авантюристу» (Крепость Россия, Владивосток, 2003, с. 13). Такой была печальная реальность лета 31-го.

В самом начале 32-го из Москвы приехала специальная комиссия Штаба РККА, чтобы выбрать позиции для мощных береговых батарей, которые должны были прикрывать главную базу будущего флота со стороны моря. Планы у комиссии были грандиозные, но явно не соответствовали экономическим возможностям того времени. На острова Русский, прикрывающий город с моря, предполагалось установить башенную 305-мм батарею, использовав для этого одну трёхорудийную башню с бывшего линкора «Полтава». Ещё одну такую же батарею, но уже шестиорудийную (две башни с «Полтавы»), намечалось установить в бухте Новик на этом же острове. Кроме этих батарей комиссия предложила построить две четырёхорудийные 180-мм башенные батареи (по две башни) — одну на востоке острова Русский и одну на острове Попова (там же).

В марте 32-го во Владивосток прибыл командующий береговой обороной Дальнего Востока А.Б. Елисеев со своим штабом. И командующий МСДВ М.В. Викторов сразу же поручил ему возглавить новую комиссию по уточнению позиций тяжёлых береговых батарей. Работа предыдущей комиссии была признана неудовлетворительной: строительство башенных 180-мм батарей вообще не было возможно, так как подобных башенных установок промышленность ещё не выпускала. Единственное, что машиностроительные заводы Ленинграда могли тогда предложить флоту, были береговые открытые щитовые артиллерийские установки с одной 180-мм пушкой. Их выпускал ленинградский завод «Большевик». Вот эти артиллерийские системы и решено было использовать для создания береговой обороны Владивостока и для них искать новые артиллерийские позиции. Эта артиллерийская система была предназначена для борьбы с крейсерами противника, борьбы с береговыми батареями и для поражения палуб линкоров на дальних дистанциях. Её предполагали использовать на крейсерах, в башенных и открытых батареях береговой обороны, железнодорожных установках и мониторах. Максимальная дальность стрельбы составляла 37 км, вес снаряда — 97 кг, скорострельность — 6 выстрелов в минуту (там же, с. 15).

В марте — апреле 1932 г. комиссия Елисеева выбрала новые позиции для тяжёлых батарей. У форта № 12 в северо-восточной части острова Русский выбрали закрытую позицию для батареи № 902 на четыре 180-мм одноорудийные установки. У бухты Новик было решено расположить две трёхорудийные башни 305-мм орудий батареи № 981. А на южном побережье острова у форта № 10 на открытой позиции было решено разместить батарею № 982 из четырёх 180-мм установок. Ещё одна позиция такой же батареи № 901 была выбрана на острове Попова у западного побережья острова Русский. Выбранные позиции были признаны окончательными и 1 апреля 1932 г. командующий Морскими силами РККА В.М. Орлов утвердил технические задания на строительство тяжёлых батарей под Владивостоком, которые на ближайшие несколько лет стали основой береговой обороны главной базы флота. Батареи должны были прикрыть минные поля перед Владивостоком, создав минно-артиллерийскую позицию. Конечно эти мероприятия были долгими и дорогостоящими, но другого выхода не было. Главная база будущего флота должна была иметь мощную береговую оборону.

Срок готовности всех 180-мм батарей был определён к 1 мая 1933 г. Сформировали Управление начальника инженеров МСДВ и его начальником назначили К.А. Розе, который до этого строил Мозырский и Полоцкий укреплённые районы на западной границе. Был начальником инженеров Тихоокеанского флота в 1932–1937 гг. В 1938 г. был арестован и расстрелян. Потом, конечно, реабилитирован. Вокруг Владивостока начались интенсивные строительные работы с привлечением красноармейцев и краснофлотцев из частей флота. Конечно, уложиться в установленные сроки не удалось, и работы по строительству продолжались и в 33-м, и в 34-м годах. Основная причина срыва сроков строительства — задержка с поставкой 180-мм установок и вспомогательного оборудования с заводов европейской части страны. Но несмотря на все нестыковки и задержки со строительством и монтажом, береговые батареи Владивостокского укреплённого района в 1935 г. одна за другой вступали в строй. Батарея № 902 вошла в состав 4-го артиллерийского дивизиона 9-й артиллерийской бригады вместе с 305-мм батареей № 981. Батареи № 982 и 901 вошли в состав 3-го артиллерийского дивизиона этой же бригады вместе с 152-мм батареей № 904, расположенной на острове Шкота. В ноябре 1934 г. заместитель Ворошилова Гамарник подписал приказ № 0027. По ходатайству Реввоенсовета МСДВ башенной батарее № 981 присваивалось имя наркома Ворошилова. 5 марта 1935 г. Ворошилов подписал приказ № 0012 «О вступлении в строй батарей береговой обороны». По тихоокеанскому флоту в строй вводились батареи № 981, железнодорожные батареи № 7 и 8 и батареи № 901, 902 и 982.

Приложение 4

Тов. СТАЛИНУ

При сём прилагаю, согласно Ваших указаний, разработанную мною записку.

ТУХАЧЕВСКИЙ — Автограф.

(РГАСПИ, 558, 11, 447).

На документе резолюция Сталина: «Арх. т. Сталина».

* * *

Сов. секретно.

ИЗ ЗАПИСКИ О МЕТОДАХ БОРЬБЫ С ЯПОНСКИМ МОРСКИМ ФЛОТОМ В ЯПОНСКОМ МОРЕ.

Практически на ближайшие годы, для борьбы с наступающим японским флотом нам придётся применять воздушный и подводный флот, а также торпедные катера. Эти средства достаточны для того, чтобы при соответствующей организации и технической подготовке уничтожить те морские силы, которые Япония может выделить против СССР, не ослабляя себя для борьбы в Тихом океане.

По сравнению с борьбой с сухопутными целями, авиация наносит морскому флоту значительно более непоправимый урон. Даже сильно разбитые войсковые части очень быстро восстанавливаются, в то время как потопление или даже повреждение корабля надолго выводит его из строя и успех авиации оказывает быстрое и решительное влияние на соотношение сил на море. Уничтожение авианосцев делает флот почти неспособным к современной активной морской войне…

Зенитной артиллерией вооружены в японском морском флоте линкоры, крейсера и авианосцы. Сделаем подсчёты, во-первых, тех потерь, которые артиллерия японских судов, сможет нанести нашим самолетам, и, во-вторых, количество самолетов, потребного для потопления этих судов…

Американские опыты практического бомбометания в 1921 г. дали следующие результаты… Надо считать, что для потопления всех современных крейсеров и подобных им кораблей достаточно попадания одной тонной бомбы… для потопления линкора требуется попадание трёх тонных бомб и, видимо, достаточно одной двухтонной бомбы.

Выводы из нашей практической опытной работы по бомбометанию дают очень высокие проценты попадания по морским кораблям, идущим по определённому курсу, причём новый прицел Остехбюро (Бекаури) является большим прогрессом по сравнению с лучшими, пока что известными немецкими прицелами Герц-Бейкова…

По предложениям 4-го Управления Штаба РККА без ущерба для своей тихоокеанской политики, японцы смогут выделить против СССР:

Линкоров —3, крейсеров — 14, авианосцев —3, авиатранспортов —2, морской авиации — 100 самолётов, эсминцев — 60–70, подлодок — 10–15, тральщиков и пр. — 70.

Это означает, что крупных военных кораблей будет 22 и 155 мелких кораблей. Уничтожение крупных кораблей, имеющих зенитные орудия, и в первую очередь авианосцев, нанесло бы японцам громадный ущерб и сделало бы для нас остальные суда безопасными. Исходя из этого положения и приведённых выше процентов попадания, попробуем определить потребные нам воздушные силы для потопления 22 кораблей.

На основании процента попадания авиабомб с прицелом Остехбюро мы можем считать, что с высоты 4000 метров по линкору (авианосцу) попадёт одна бомба из каждых четырёх, а по крейсеру одна бомба из шести. Таким образом, для потопления линкора или авианосца требуется сбросить 12 тонных бомб, или 4 двухтонных, а для потопления крейсера — 6-тонных бомб. Для потопления 22 судов потребуется сбросить 168 тонных бомб с 84 самолётов ТБ-3… 128 ТБ-3 могут выйти из строя до начала бомбометания. Для потопления кораблей потребуется 84 ТБ-3. А всего требуется авиационный корпус в 212 ТБ-3…

Остальные морские силы японцев (эсминцы и пр.) могут быть потоплены без всяких потерь, так как из зенитных средств они имеют только пулемёты, то есть на 2000 м высоты полёты самолётов совершенно безопасны. С этой высоты процент попадания по движущемуся эсминцу равен 13, то есть из каждых восьми бомб попадёт одна.

Японские авианосцы будут нести на себе около 100 самолётов, из них около 30 истребителей. Поэтому выгоднее всего начинать атаку с потопления авианосцев. Крайне желательно нести на ТБ-3 истребители (звено Вахмистрова).

Наибольшее количество зенитной артиллерии падает на крейсера — 123 пушки из 197. Поэтому выгодно атаковать крейсера низким торпедометанием.

Применение торпедных катеров, особенно волнового управления, радиоуправляемых торпед и подводных лодок ещё больше облегчат задачу авиации. Эта задача совершенно реальна, она совсем по-новому может дать оборот соотношению наших сил с Японией, но для выполнения её необходимы немедленные организационные и учебные мероприятия.

В частности, для низкого торпедометания можно использовать ТБ-1, поставив их на поплавки. Таких самолетов мы имеем до 200.

Ввиду недостатка у нас 18-дюймовых торпед, следовало бы заказать 260–400 таких торпед за границей.

200 ТБ-3, 200 ТБ-1 с соответствующим числом разведчиков и истребителей создали бы нам господствующее положение в Японском море. Японская корабельная авиация оказалась бы беспомощной против этих сил, а базовая японская авиация за дальностью расстояния, не сможет работать во взаимодействии со своим морским флотом. Наше же преимущество перед Японией заключается в том, что японские морские действия должны происходить в районе действий нашей базовой авиации.

Тухачевский — личная подпись.

(Все подчёркивания в документе сделаны Сталиным).

21 ноября 1933 г.

г. Москва.

(РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 447. Л. 81–90.)

 

Иллюстрации

Командующий ОКДВА В.К. Блюхер

И.В. Сталин и нарком обороны СССР К.Е. Ворошилов

Резидент советской разведки в Токио Рихард Зорге

Император Японии Хирохито на следующий день после коронации

Хирохито посещает японское поселение на Карафуто (Сахалин)

Карта боев у озера Хасан

Расчет 76,2-мм пушки обр. 02/30 г. читает сводку из района боевых действий. 32-я стрелковая дивизия, начало августа 1938 г.

Пехотинцы 32-й стрелковой дивизии готовятся к атаке на японские позиции. Район озера Хасан, август 1938 г.

Красный флаг водружен на высоте Заозерная!

Памятный знак, выдававшийся участникам боев у озера Хасан

Медаль «За отвагу», одними из первых кавалеров которой стали участники боев у озера Хасан

Японские танки выдвигаются к границе МНР

Японская пехота преодолевает водную преграду на резиновой лодке

Карта финального этапа боевых действий у реки Халхин-Гол

Японские пехотинцы балуются с разбитым советским пулеметом «Максим»

Советский командир осматривает трофейное японское противотанковое ружье

Водружение флага на захваченных японских позициях

Командарм Г.И. Штерн, маршал МНР X. Чойбалсан и комкор Г.К. Жуков, конец августа 1939 года

Танкисты — герои боев с японцами

Танки в сопровождении пехоты атакуют высоту Баин-Цаган

Штаб пехотного подразделения ведет управление боем

Пулеметчики монгольской армии прикрывают атаку пехоты

Политзанятия в перерыве между боями

Красноармейцы осматривают разбитый японский танк

Командир РККА рассматривает японский офицерский клинок

Памятный знак, выдавшийся участникам боев у реки Халхин-Гол

Монгольская медаль в честь 60-летия боев у Халхин-Гола