В ноябре 1937 г. в Генштабе был разработан очередной план развития и реорганизации РККА на третью пятилетку (1938–1942 гг.). В основу этого плана был положен принцип необходимости усиления ударной силы и оперативной маневренности РККА, для чего было решено увеличить развёртывание стрелковых войск, артиллерии и воздушных сил. Для увеличения подвижности сухопутных войск предусматривалось формирование крупных автомобильных соединений РГК оперативного назначения, дальнейшая модернизация тыла и оснащение тракторами войск и тыловых частей. Время было тревожное, угроза войны в Европе и на Дальнем Востоке была реальной, и в Генштабе план составляли с размахом, не стесняя себя в средствах. Учитывая разобщённость европейского и дальневосточного театров военных действий и невозможность в то время быстрого маневра крупными вооружёнными силами по Транссибирской магистрали, план разрабатывали раздельно по Западу и Востоку.

По плану развития общее количество — 96 стрелковых дивизий — сохранялось. Из них на Востоке предусматривалось иметь 22 дивизии, в том числе 10 кадровых стрелковых дивизий ОКДВА численностью по 10 000 человек (1). Это были единственные стрелковые дивизии РККА по численности приближённые к штатам военного времени. Они прикрывали приморское направление. При мобилизации на Востоке предусматривалось развёртывание 32 стрелковых дивизий. Состав конницы не менялся, и по плану развития на Востоке оставалось четыре кавалерийские дивизии усиленного состава по 6800 человек и одна кавалерийская бригада в составе 57 ОК в МНР (2). Численность танковых войск на Востоке по мирному времени предусматривалась в составе трёх легкотанковых бригад БТ, двух легкотанковых бригад Т-26, трёх отдельных танковых полков Т-26, трёх мотоброневых бригад в МНР, одной мотострелковой пулемётной бригады в составе танкового корпуса в Забайкалье. По военному времени количество бригад оставалось без изменений, танковые полки развёртывались в бригады, а из европейской части страны перебрасывались две тяжёлые танковые бригады РГК (3). Общее количество танковых бригад доводилось до 10, создавая абсолютное превосходство над частями Квантунской армии. В мирное время на Востоке имелось 20 автомобильных батальонов. Реорганизация автомобильных частей предусматривала создание в мирное время автомобильных полков. В военное время из двух автомобильных полков на Востоке должны были развёртываться две автомобильные бригады. Каждая бригада при перевозках могла поднять стрелковую дивизию численностью в 17 000 человек (4).

При распределении ВВС приоритет отдавался западному театру. Из 77 авиационных бригад с общим количеством 9385 самолётов на Западе было дислоцировано 53 бригады с 6762 самолётами и на Востоке 24 бригады с 2623 самолётами. В составе ВВС Востока имелось: 6 тяжелобомбардировочных (ТБ-3 и ДБ-3), 4 среднебомбардировочных (СБ), 6 легкоштурмовых и 5 истребительных бригад. В основу развития ВВС РККА по пятилетнему плану была положена перестройка всех авиачастей и тыла для увеличения подвижности и маневренности боевых частей. Все авиационные эскадрильи бригад должны были содержаться без хозяйственного аппарата, и для их обслуживания предусматривалось иметь авиабазы из расчёта по одной на каждый авиагарнизон. Количество авиабригад и самолётов в строю с учётом постепенной замены материальной части в мирное время для Востока предусматривалось увеличить до 38 и самолётов до 2864. Это увеличение должно было проводиться в 1938 г. В последующие годы эти цифры должны были оставаться неизменными до 1942 г. Очевидно, в Генштабе считали (к 1938 г.) достаточным такое количество частей и самолётов для достижения превосходства над авиацией Квантунской армии (5). В военное время на Востоке (включая ТОФ), развёртывались 42 авиабригады. Боевой состав ВВС на Востоке по плану развития мирного времени должен был быть следующим: бомбардировщики всех типов — 1683, истребители — 912 и разведчики — 269. Всего 2864 самолёта, что составляло 30 % ВВС РККА.

По мобилизационному плану 1938 г. численность войск первой очереди на Востоке определялась в 1 411 700 человек из общего количества 6 503 500 численности РККА военного времени. При этом в сухопутных войсках должно было быть — 1 014 900 человек, в ВВС — 108 800 человек. Численность ТОФ в военное время определялась в 101 200 человек (6). Мобилизационный план 1940 г. предусматривал увеличение численности отмобилизованной РККА до 7 327 900 человек. Из них на Востоке численность вооружённых сил увеличилась до 1 509 200 человек. Это были расчёты Генштаба в начале 1938 г. Естественно, что после хасанских событий и конфликта на Халхин-Голе эти цифры были пересмотрены и увеличены так же, как были увеличены средства подавления: артиллерия, авиация и танки.

Доклад «О плане развития и реорганизации РККА в 1938–1942 гг.» с грифами «Совершенно секретно. Особой важности» был подписан Ворошиловым и начальником Генштаба Шапошниковым и 29 ноября 1937 г. направлен Сталину. В этот же день с документом ознакомились члены Политбюро, и на первой странице доклада появились пометы: «За. И. Сталин, В. Молотов, Л. Каганович. К. Ворошилов 29 ноября 1937 г.». К докладу были приложены два проекта постановления Комитета Обороны при СНК СССР: «О численном составе РККА» и «О мобилизационном плане на 1938–1939 гг.». Оба проекта были в тот же день утверждены членами Политбюро. Впервые все эти документы были опубликованы и стали известны историкам и исследователям в 1998 г.

* * *

После утверждения пятилетнего плана развития РККА в Генштабе начали разрабатывать новый план мобилизационного развёртывания. В апреле 38-го Шапошников свёл воедино все генштабовские разработки и оформил их в виде «Записки о наиболее вероятных противниках СССР». Документ был настолько секретным, что его не доверили машинистке, и Шапошников написал его от руки в одном экземпляре. 24 марта 1938 г. с грифом «Совершенно секретно. Только лично» он был представлен Ворошилову. Рукописный экземпляр был написан на бланке: «НКО СССР. Начальник Генерального штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии». 31 страница записки были пронумерованы, прошнурованы и опубликованы, так же как и предыдущий документ, только в 1998 г. На документе две записи, которые говорят о том, как проходило его рассмотрение. «26 мая 1938 г. Маршал Советского Союза т. Блюхер полностью в части Дальнего Востока по приказанию народного комиссара ориентирован и записал задачи, группировки и все расчётные данные. Начальник Генштаба Б. Шапошников. Зам. начальника Генштаба К. Мерецков». И ещё одна запись: «Доложено на Главном Военном Совете 19 ноября 1938 г. по Дальнему Востоку. Начальник Генштаба Б. Шапошников» (7). Вот таким был документ, который определял мобилизационное развёртывание РККА на Востоке в начале 1938 г. Так же как и предыдущий документ, после хасанских событий и конфликта на Халхин-Голе он был в 1940 г. пересмотрен и заменён запиской об основах стратегического развёртывания вооружённых сил СССР на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 гг.

Как определялось Генштабом военно-политическое положение страны в начале 38-го? Записка начиналась с оценки ситуации: «Складывающаяся политическая обстановка в Европе и на Дальнем Востоке как наиболее вероятных противников выдвигает фашистский блок — Германию, Италию, поддержанных Японией и Польшей. Эти государства ставят своей целью доведение политических отношений с СССР до вооружённого столкновения». Но отмечалось и то, что в данное время Германия и Италия не обеспечили себе позиции свободных рук по отношению к СССР, а Япония ведёт напряжённую войну с Китаем и вынуждена расходовать на эту войну мобилизационные и военные запасы и нести большие денежные расходы (8).

Китайский фактор или «китайскую карту» хорошо понимали в Генштабе и учитывали то обстоятельство, что Япония глубоко и, главное, надолго увязла в этой стране, и это определяло её внешнюю политику по отношению к другим странам, в том числе и к СССР. Учитывался и союз между Германией и Японией, и взаимозависимость внешней политики этих стран: «Если бы Япония в войне с Китаем даже понесла чувствительный урон, всё же, в случае вооружённого конфликта в Европе между фашистским блоком и СССР, Япония будет этим блоком вынуждена к войне с СССР, так как в дальнейшем её шансы на осуществление захватнической политики на Дальнем Востоке будут всё больше и больше проблематичны». Вывод из этих рассуждений был однозначным — возможная война на два фронта с крупнейшими державами мира: «Таким образом, Советскому Союзу нужно быть готовым к борьбе на два фронта: на Западе против Германии и Польши и частично против Италии с возможным присоединением к ним лимитрофов и на Востоке против Японии» (9).

Второй раздел документа «Вооружённые силы вероятных противников» давал цифровой материал о численности вооружённых сил возможных противников, их техническом оснащении и количестве танков и самолётов. Там же указывались те силы, которые могут быть выставлены против Советского Союза в случае вооружённого конфликта как на Западе, так и на Востоке. Характерным для этой записки, как и для аналогичных документов, разработанных в 1940 г., было значительное завышение численности вооружённых сил Германии, Польши и Японии, которые они могли бы выставить против нас в случае войны. Вооружённые силы Японии Генштаб, очевидно на основании данных военной разведки, определял в начале 38-го в 43 пехотные дивизии, 4 охранные бригады, 5 кавалерийских бригад, 4 мотомеханизированные бригады — всего танков 1553 и самолётов сухопутной авиации — 1420. Считалось, что в случае вооружённого столкновения с СССР Япония вынуждена будет большую часть своих вооружённых сил направить в Северную Маньчжурию. Предполагалось, что в этом случае широкомасштабные военные действия в Китае будут свёрнуты и там останется для ведения ограниченных военных действий или даже только для оккупации занятых областей от 10 до 15 пехотных дивизий. Поэтому, по подсчётам аналитиков Генштаба, в Северной Маньчжурии и Корее, а также в экспедициях на Сахалин и Камчатку можно ожидать от 27 до 33 пехотных дивизий, 4 охранных и 3 кавалерийских бригад, 2827 орудий, 1400 танков и 1000 самолётов сухопутной авиации (10).

Рассматривались в записке и вероятные оперативные планы противника. При этом отмечалось, что: «Документальными данными об оперативных планах, как по Западу, так и по Востоку, Генеральный штаб РККА не располагает». Поэтому для Востока основное направление действий японской армии в случае войны с СССР определялось в Генштабе с учётом активного железнодорожного строительства в Маньчжурии. Направление строительства новых железнодорожных линий определяло и направление ударов японской армии. В записке отмечалось, что к началу 38-го японское командование держит в Маньчжурии и Корее до 12 пехотных дивизий, 700 танков и 500 самолётов. Не затрагивая китайского фронта, японское командование может перебросить из метрополии ещё 11 пехотных дивизий. Всего в Маньчжурии и Корее может быть сосредоточено 23 пехотные дивизии. Для ведения решительных операций против СССР этих сил было недостаточно и поэтому из Китая нужно было перебрасывать к советским границам не менее 10 пехотных дивизий. В записке отмечалось, что если проанализировать железнодорожное строительство и строительство аэродромной сети в Маньчжурии, то можно ожидать направление главного удара японской армии на приморском и иманском направлении, а также и на благовещенском. Учитывалось также и занятие японской армией Калгана и Баотоу в Северном Китае. Из этого района было удобно вести наступление против МНР подвижными частями при поддержке 1–2 пехотных дивизий. Предполагалось также, что японские войска будут вести в Западной Маньчжурии активную оборону, используя для прикрытия Большой Хинганский хребет. Считались также весьма вероятными частные операции по высадке десанта как на материк в Приморье, так и на Камчатку, а также действия из Южной части Сахалина на Север (10).

В Генштабе предполагали, что первый эшелон в 12 пехотных дивизий, находившийся в начале 38-го в Маньчжурии и Корее, слаб для начала активных действий в случае войны, и считали, что попытка японского командования сразу же двинуть их через границу не исключается. Для противодействия частям Кванту некой армии стрелковые дивизии Приморской группы ОКДВА содержались по штатам близким к штатам военного времени, и находились в состоянии боевой готовности. Срок же общего сосредоточения всех 33 пехотных дивизий оттягивался до 22–25 дня с начала войны. Если принять во внимание возможность воздействия на перевозку японских войск из Японии в Корею и Маньчжурию советской авиации и подлодок ТОФа, то сроки сосредоточения значительно увеличивались.

Задачи, которые ставились Красной Армии, были определены следующим образом: «Основной задачей РККА в предстоящем вооружённом столкновении должно быть нанесение решительного поражения противникам как на Западе, так и на Востоке. Стратегическое развёртывание на два фронта необходимо считать основным. Главные противники и главный театр военных действий на Западе, поэтому здесь должны быть сосредоточены и главные наши силы. Однако на Востоке против Японии должны быть назначены такие силы, которые гарантировали бы нам превосходство и успех в Северной Маньчжурии…» (11). Вот такой была основная задача стратегического развёртывания для Востока. В Москве не сомневались, что в случае войны на Западе Япония выступит. И хотя Западный фронт был главным фронтом — мы не считали нужным обороняться на Востоке до победы над Германией, Польшей и их возможными союзниками. Очевидно, в Кремле, в кабинете Сталина, и в Наркомате обороны считали, что РККА в 1938 г. достаточно сильна для того, чтобы, воспользовавшись выступлением Японии на стороне своего европейского союзника:, нанести империи сокрушительный удар в Маньчжурии, взяв реванш за поражение в Русско-японской войне. Для этого и создавалась на Востоке мощная военная группировка.

Основной задачей стратегического развёртывания на Востоке являлось нанесение решительного поражения японским силам в Северной Маньчжурии и удержание за собой побережья Тихого океана, Сахалина и Камчатки. Удержание Приморья также было признано обязательным при любых обстоятельствах. Поэтому Приморская группировка не ослаблялась, особенно учитывая угрозу её левому флангу со стороны японских дивизий, находящихся в Корее. Основной удар должен был наноситься из Забайкалья вдоль западной ветки КВЖД. Удар с благовещенского направления затруднялся переправой через Амур, а затем преодолением Малого Хингана. Однако с преодолением этих рубежей наступление на этом направлении способствовало бы продвижению из Забайкалья и выходу частей Красной Армии в район Цицикара. Наступательные операции в бассейне Сунгари по географическим условиям должны были иметь вспомогательный характер и являться связующими между операциями на благовещенском и приморском направлениях. Основной вывод, который был сделан в плане стратегического развёртывания: «Появление наших крупных сил в Нони-Сунгарийской равнине, в районе Цицикара и южнее, в сочетании с наступлением от Благовещенска, создаёт наиболее выгодное для нас положение, заставляя отказаться японское командование от атак на приморском направлении». Театр МНР считался плацдармом, который прикрывал с юга железнодорожное сообщение с Восточной Сибирью, и поэтому приобретал особое значение. Кроме того, он был выгоден для наступления в обход с юга Большого Хинганского хребта. Поэтому считалось, что необходимо обратить особое внимание на удержание за нами территории МНР (12).

Вот такая была «оборонительная» стратегия на Востоке — вперёд на маньчжурскую равнину, на Цицикар и южнее. А там и до Харбина и Мукдена недалеко. В общем, план стратегического развёртывания во многом предвосхищал план разгрома Квантунской армии, который был разработан в Генштабе летом 1945 г.

Для осуществления этого плана считалось необходимым развернуть на Дальнем Востоке, в Забайкалье и в МНР 40 стрелковых дивизий, одну горнострелковую дивизию на Сахалине, 8 отдельных стрелковых полков, 5 кавалерийских дивизий, 7 танковых бригад, 3 бронебригады (в МНР) — всего 3748 орудий и 3525 танков. Самолётов, вместе с морской авиацией флота — 2898, из них бомбардировщиков 1524, истребителей 958, разведчиков 457. По армиям и направлениям эта группировка должна была иметь: 57-й особый корпус — 3 стрелковые дивизии, одна кавалерийская бригада, одна танковая бригада, 3 броне-бригады и 100 самолётов. На главном Забайкальском направлении — 14 стрелковых дивизий, 2 кавалерийские дивизии, 2 танковые бригады и 682 самолёта. На благовещенском направлении — 7 стрелковых дивизий, одна танковая бригада. На усть-сунгарийском направлении — 4 стрелковые дивизии, одна танковая бригада и 1012 самолётов. И на приморском направлении — 10 стрелковых дивизий, 2 кавалерийские дивизии, 2 танковых бригады и 515 самолётов. Резерв на забайкальском направлении — 2 стрелковые дивизии (13).

В плане отмечалось, что наше превосходство в авиации позволит замедлить сосредоточение японских сил на приморском и благовещенском направлениях. Основная оценка плана формулировалась следующим образом: «…если мы вступим в войну до окончания полного сосредоточения японской армии, то наше превосходство в авиации и танках позволит нам, не ограничиваясь активной обороной, вести короткое наступление на Забайкальском, Благовещенском и Приморском направлениях. С сосредоточением большой части наших сил, что примерно определяется 45 днями, мы можем уже перейти к решительным действиям в Северной Маньчжурии к северу от линии Таонань — Гирин…» (14). План был наступательным, и это было естественно при том соотношении сил, которое было достигнуто на Востоке в начале 38-го. Никто не будет держать оборону по Амуру и Уссури, имея общее численное превосходство и абсолютное превосходство в средствах подавления: артиллерии, авиации и танках.

Военно-воздушным силам РККА, учитывая их превосходство, ставились обширные задачи. Авиация должна была быть всюду, везде поспевать, всех поддерживать, на всех нападать. Среди задач, которые ей ставились в Москве, была борьба с авиацией противника, удары по морским сообщениям японцев с Северной Маньчжурией и по корейским портам: Расин, Сейсин, Гензан, нарушение перевозок из Харбинского, Цицикарского и Мукденского железнодорожных узлов на север, запад и восток (то есть бомбардировка этих узлов). В задачу ВВС входила и атака крупных японских частей, сосредоточенных против Приморской и Благовещенской групп войск, и действия совместно с наземными войсками ЗАБВО и ОКДВА, а также атака японского флота и морских транспортов при их намерении бомбардировать наши берега или высадить на них десант. Ну и более мелкие задачи — поддержка наших частей на Нижнем Амуре и на Сахалине и действия по сосредотачивающимся на южных и восточных границах МНР японских частях. Особо подчёркивалось в плане, что по особому указанию из Москвы нужно было нанести бомбовые удары по метрополии Японии (15). В общем, действия ВВС предусматривались во всех возможных случаях и на всех направлениях от Сахалина до южных границ МНР. Реально ли было выполнение таких обширных задач в случае войны? На бумаге всё выглядело гладко. А на деле через год военный конфликт на Халхин-Голе потребовал напряжения всех сил авиации и присылки воздушных асов из Москвы. Так что можно не сомневаться, что в случае возникновения полномасштабного конфликта на огромных пространствах от МНР до Владивостока действия советской авиации выглядели бы не так, как они были запланированы в директиве.

Задачи для ТОФа, несмотря на его малочисленность и слабость по сравнению с военно-морским флотом Японии, также планировались очень обширными. При этом ввиду полного отсутствия крупных надводных кораблей основные действия возлагались на авиацию флота и подводные лодки. В директиве указывалось, что ТОФу должны быть поставлены задачи по обороне берегов от Владивостока до Советской Гавани, а также оборона Камчатки. Предусматривались удары подводными лодками и авиацией по морским сообщениям в Японском море и дежурство подлодок у корейских портов и портов японских островов. Морская авиация должна была совместно с сухопутной авиацией и подлодками наносить удары по военно-морскому флоту и транспортам с войсками. Флот также должен был обеспечивать левый фланг Приморской группы у залива Посьет. В общем, те же задачи, что и у воздушных сил. Везде поспеть и везде напасть независимо от того, хватит ли на это сил.

В директиве отмечалось, что: «Назначение усиленных войск и Забайкалья требует в то же время мероприятий по быстрому их сосредоточению, для чего представляется необходимым усиление пропускной способности двухколейного движения на Амурской железной дороге, а также укладка второй колеи на Маньчжурской ветке. Необходимо для питания войск в МНР быстрое окончание железной дороги Улан-Удэ — Улан-Батор и продолжение узкоколейной дороги от Соловьёвское до Баин-Тумень» (16). Следует отметить, что строительство этих железнодорожных линий в МНР так и не было завершено ни в 38-м, ни в 39-м гг. И питание войск 1-й Армейской группы легло на плечи многочисленных автомобильных батальонов.

Директива по стратегическому развёртыванию, разработанная и утверждённая весной 38-го, была первым документом, который был опубликован в открытой печати. В нём впервые было сформулировано понятие «вооружённые силы Востока», включавшее в себя войска ЗабВО, ОКДВА и 57 ОК, и определявшее цели и задачи этих вооружённых сил в случае войны с Японией. Такой же комплексный подход к военному планированию на Востоке Генштабом в 1940-м и летом 1945 гг., когда в Москве разрабатывали план разгрома Квантунской армии. Был ли разработан такой же комплексный план на вторую пятилетку (1933–1937 гг.)? Автор считает, что это было вряд ли сделано. Не было тогда монгольского театра, ОКДВА не разделилась, а самое главное, не было ещё у страны тех сил, которые были в начале 38-го. Военно-промышленный комплекс развивался во второй пятилетке и только к началу третьей он мог дать армии и стратегам Генштаба всё то, что было необходимо для планирования будущей войны с Японией.

Перебежчики

1938 г. был богат на перебежчиков из Советского Союза. Вакханалия террора, убийств, фальсифицированных процессов и внесудебных расправ, развязанная Сталиным, должна была способствовать появлению людей, которые свободу и личную безопасность предпочли Лубянскому подвалу и пуле в затылок.

Поэтому неудивительно, что из страны бежали. Но если в Европе перебежчики, или, как их тогда называли, «невозвращенцы», были разведчиками (Кривицкий, Рейс, Орлов) или дипломатами (Бармин, Беседовский), то на Дальнем Востоке через границу бежали командиры армии и НКВД. В истории известны пока только двое дальневосточников, перебежавших к японцам: майор Фронт и комиссар госбезопасности 3-го ранга Люшков. О Люшкове писали много после 1989 г., а фамилию Фронта скупо упоминали в мемуарах без каких-либо подробностей перехода границы и содержания его показаний.

29 мая 1938 г. начальник артиллерии 36-й мотострелковой дивизии майор Фронт Герман Францевич сел в автомобиль и отправился в одну из частей дивизии. Дивизия дислоцировалась у монголо-маньчжурской границы, и при разбросанности частей попасть из одной части в другую можно было только на колёсах. Но до нужной части майор не доехал, а свернул в сторону границы, через которую благополучно переправился. Заблудиться он не мог. Местность была ровная как стол, а Фронт был опытным командиром, отлично владевшим картой и компасом. На той стороне его радушно приняли, доставили в ближайший разведотдел, и майор, придя в себя после рискованного путешествия, начал давать показания.

Фронт окончил Военную академию имени Фрунзе, потом служил в штабе дивизии в Чите, затем отправился в МНР, где и продолжал службу. Вынужден был убежать через границу, предполагая, что «станет жертвой усмирительной работы» (так в тексте показаний), и зная, что его рано или поздно возьмут из-за его немецкой фамилии, а тогда это было возможно. Были у него и разногласия с комиссаром дивизии, а это также было тогда чревато печальными последствиями. Офицером он был информированным, знал многое и о войсках ЗабВО, и о частях 57-го ОК. И, конечно, во время многочисленных допросов в японской разведке выложил всё, что ему было известно. Японская разведка получила отличную возможность перепроверить и уточнить имевшуюся у неё информацию о советских войсках на Дальнем Востоке и особенно на территории МНР, знании монгольского плацдарма, который, как показали события 1945 г., имел решающее стратегическое значение в случае войны с Японией.

Интересна судьба показаний Фронта. Всё, что он выложил сотрудникам разведотдела японского генштаба, а его, очевидно, допрашивали в Токио, было переведено на японский язык и издано в виде отдельной брошюры, которую разослали в штабы пехотных дивизий для ознакомления (17). В июле 39-го во время сражения у горы Баин-Цаган на Халхин-Голе была разгромлена 23-я дивизия генерал-лейтенанта Камацубара, кадрового разведчика и бывшего военного атташе в Москве. При разгроме дивизии он бежал, бросив офицеров, солдат и штабные документы. После халхингольских боёв все захваченные документы были разобраны в разведотделе. Показания Фронта перевели на русский язык и представили начальнику штаба 1-й армейской группы комбригу Гастиловичу. Комбриг распорядился ознакомить с показаниями сотрудников штаба (на сопроводительном письме 8 подписей), и все документы были сданы в архив. После рассекречивания показания перебежчика и та информация, которую он выдал японской разведке, перестали быть государственной тайной (18).

Что же рассказал Фронт и что могла узнать японская разведка о наших войсках на Дальнем Востоке? Он сообщил, что в августе 37-го из ЗАБВО на территорию МНР была переброшена мощная группа подвижных войск в составе 36-й мотострелковой дивизии, 6-й механизированной бригады, трёх мотоброневых бригад, двух кавалерийских полков, одной авиабригады и других частей. Эта группа, численностью более 30 тысяч человек, была организована в 57-й особый корпус с дислокацией частей в Улан-Баторе и восточных районах республики. Численность, нумерация корпуса и дислокация частей были указаны им абсолютно точно. Правильно он указал и на то, что корпус подчинялся Москве, а 36-я дивизия была механизирована летом 1937 г. Он говорил и о том, что в безлюдной и пустынной местности Дзамин-Удэ расположена крупная группа советских войск численностью свыше 7000 человек и 1500 автомашин. Группа прикрывается с воздуха — в этом районе имеется аэродром. Верно была указана и дислокация других частей корпуса. 36-я дивизия в районе Саин-Шанда, механизированная и мотоброневые бригады в Ундурхане, различные части и штаб корпуса в Улан-Баторе. Места нахождения складов и аэродромов были нанесены на японские штабные карты также по его показаниям. Бомбардировочная авиация Квантунской армии получила новые цели для бомбардировок в случае военного конфликта и использовала эту информацию во время боёв на Халхин-Голе. В общем, японская разведка узнала о 57-м корпусе практически всё. Конечно, что-то ей было известно и до этого. Агентуру в МНР она имела, а полностью скрыть ввод крупной группировки войск на территорию другой страны было невозможно, особенно учитывая то, что вводились десятки тысяч людей и тысячи машин. Артиллерийский майор подтвердил ранее имевшуюся в японском разведотделе информацию и существенно её дополнил.

Абсолютно точно (проверено автором по архивным документам) сообщил Фронт и о численности и дислокации войск ЗАБВО. Две кавалерийские дивизии, две стрелковые дивизии, механизированный корпус и все пять авиационных бригад. Не забыты были танковые и артиллерийские школы и дислокация пограничных отрядов. Даже о такой совершенно секретной операции, судя по архивным документам, как передислокация 93-й стрелковой дивизии из Иркутска в Читу на место выбывшей 36-й дивизии, ему было известно, и он сообщил об этом японской разведке. Очень подробно в показаниях он говорил об организации, численности и вооружении 36-й дивизии. И неудивительно, в штабе дивизии работал долго и в военных делах после академии разбирался хорошо.

Наиболее полную информацию японской разведке он передал об артиллерийском вооружении частей округа и частей 57-го корпуса. Профессиональный артиллерист хорошо знал своё дело. Типы и количество орудий, калибры и количество боеприпасов — этими цифрами забито несколько страниц его показаний. Для японской разведки это была подробная картина оснащения боевой техникой (винтовки, пулемёты, орудия) как частей округа, так и частей корпуса. Таково содержание захваченного и переведённого документа. Информация была правдивой и ценной, хотя в некоторых вопросах Фронт признавал свою некомпетентность. Но несмотря на то что о чём-то он и не мог сказать, выданная им информация имела для японской разведки большое значение. И не только цифровые данные, но и его рассуждения о возможных действиях советских войск в Монголии. В частности, он обратил внимание японского командования на возможные действия на монгольском театре таких специфических соединений, как мотоброневые бригады, на вооружении которых были только бронеавтомобили. В своих показаниях он отмечал, что «бронебригады, имея большую маневренную силу и поворотливость по сравнению с кавалерией, по значимости и способам использования имеют большие преимущества по сравнению с кавалерией и могут маневрировать на больших расстояниях. Их боевая сила соответствует кавдивизии. Бронебригада по сравнению с танковой бригадой не имеет большой ударной силы, поэтому используется её маневренность, и употребляется она главным образом для окружения, обхода, расстройства тыла и т. д.» (19). Через год во время боёв на Халхин-Голе эти бригады действовали на флангах и замкнули кольцо окружения вокруг группировки японских войск.

* * *

После кровавой чистки высшего командного состава РККА в 37-м от Военного Совета при наркоме обороны почти ничего не осталось. Немногочисленные, оставшиеся в живых члены этого совещательного органа при Ворошилове уже не имели никакого значения. И хозяин кремлёвского кабинета решил создать новую структуру — Главный Военный Совет (ГВС). Эта организация должна была быть более компактной, иметь более высокий статус, а главное, быть более компетентной и авторитетной. На заседаниях ГВС в 1938 г. почти всегда присутствовал Сталин и те решения, которые там принимались, всегда имели резолюцию генсека. Естественно, что для Ворошилова очередной протокол с текстом решения ГВС и с визой Сталина в верхнем левом углу: «За. И. Ст.» имел силу приказа, подлежащего немедленному исполнению. В Генштабе, также в соответствии с протоколом, сразу же начиналась разработка необходимых директив. Летом 38-го на заседаниях ГВС обсуждалось, в первую очередь, положение в пограничных военных округах. Командующие Ленинградского, Белорусского и Киевского военных округов в присутствии Сталина докладывали о состоянии войск и выдвигали разработанные в штабах округов предложения по улучшению организационной структуры войск, увеличению их численности и усилению боевой техники в частях округа.

В конце мая дошла очередь и до ОКДВА. 28 мая в Кремле началось обсуждение вопросов, связанных с дальнейшим усилением войск ОКДВА. Обстановка была тревожная, и меры по усилению войск Дальнего Востока принимались с учётом возможного ухудшения взаимоотношений с Японией. Дальнейшие события в июле — августе показали, что программа усиления ОКДВА была принята своевременно. Заседали четыре дня (28–31 мая) и, пожалуй, это было самое длинное заседание ГВС. Присутствовали: Ворошилов, Сталин, Молотов, Федько, Мехлис, Щаденко, Будённый, Шапошников, Кулик, Локтионов, Павлов. Доклад делал Блюхер. После обсуждения доклада ГВС принял решение продолжить оборонительное строительство на Дальнем Востоке. Было решено построить Иманский укреплённый район (УР), чтобы не допустить форсирования крупными силами противника Уссури в районе Имана, Шуфанский УР для прикрытия ворошиловского направления и Посьетский УР для прикрытия направления на Посьет. Год был 38-й, денег было много и на развитие РККА их не жалели. Это в конце 20-х в Наркомате считали каждый миллион, а сейчас только на строительство трёх УРов выделили 156 миллионов (20). Было также решено предусмотреть возможность базирования частей ВВС на северных аэродромах. Для этого предусматривалось строительство на Сахалине (северная часть), в низовьях Амура и по восточному побережью Приморья 20 полевых аэродромов для сухопутной и 6 аэродромов для морской авиации (21).

Было также решено просить Комитет Обороны утвердить переименование ОКДВА в Дальневосточный Краснознамённый фронт (ДК фронт), а Управление армии переименовать в «Управление фронта». Приморская группа войск переименовывалась в 1-ю Армию ДК фронта. Управление группы переформировывалось в «Управление 1-й Армии». Управление 18-го стрелкового корпуса должно было быть развёрнуто в «Управление 2-й армии». Управление 20-го стрелкового корпуса развёртывалось в армейскую группу со штабом в Биробиджане и именовалось «Хабаровская группа» (22). Большое внимание было сосредоточено на усилении ВВС и бронетанковых войск. К этому времени на вооружение начали поступать новейшие дальние бомбардировщики ДБ-3. Этими, первоклассными по тому времени, самолётами начали перевооружаться авиационные полки ОКДВА. ГВС решил создать отдельную авиационную бригаду в составе: 14-го авиационного полка ДБ-3, расположенного в районе реки Даубиха, и 10-го авиационного полка ТБ-3 из состава ТОФ, расположенного в Воздвиженке. Этот полк в 1939 г. перевооружался на ДБ-3. В Хабаровске и Куйбышевке было решено сформировать по одному авиационному полку ДБ-3. Назначение бригады и полков — выполнение особых оперативных фронтовых задач (23). Под этой формулировкой подразумевались дальние рейды к японским островам. Имевшиеся в составе ОКДВА две смешанные танковые бригады (2-я и 23-я) реорганизовывались в три бригады: две — вооружённые танками Т-26, и одну — вооружённую танками БТ. Численность каждой бригады устанавливалась в 3500 человек.

Особое внимание было уделено обороне побережья Приморского края. Во Владивостоке, Шкотово и в заливе Ольги было решено сформировать по одной стрелковой бригаде численностью по 5700 человек. Для обороны Сучана формировалась 79-я горнострелковая дивизия по штатам военного времени численностью 14 147 человек, а район Советской Гавани должен был оборонять отдельный горнострелковый полк. Для руководства этими войсками предусматривалось формирование управления 59-го стрелкового корпуса. ГВС постановил: «К реорганизации всех частей приступить с I июля 1938 г. и полностью её закончить к 1 июня 1939 г.» (24). Не была забыта и артиллерия. Формирование четырёх тяжёлых корпусных артиллерийских полков было решено перенести на 1938 г. вместо 1939–1940 гг., а из европейской части страны на благовещенское направление перебрасывался 114-й полк АРГК.

Создание оборонительных рубежей в Приморье было основной задачей. Но при этом в Москве не забывали и о Камчатке. Этот огромный полуостров имел стратегическое значение для обороны всего Дальнего Востока. Кто владеет Камчаткой, тот владеет и Сахалином. А кто владеет северным Сахалином, тот владеет и устьем Амура, и всем восточным побережьем Приморья. Эту истину хорошо понимали в Москве и обороне полуострова придавали серьёзное значение. Естественно, что в начале 30-х, когда не было никакой береговой обороны около Владивостока, говорить об обороне далёкой Камчатки не было смысла. Но в 1938 г. обстановка изменилась, и проблема обороны полуострова приобрела исключительное значение. Особенно если учитывать, что в случае вооружённого конфликта с островной империей могущественный японский флот обязательно появится у берегов полуострова с десантными частями морской пехоты. А противопоставить ему до конца 30-х было нечего.

Но к 1938 г. обстановка изменилась. Возможностей стало больше, и обороне полуострова начали придавать серьёзное значение. Первые мероприятия были зафиксированы в протоколе № 8 ГВС. В одном из пунктов постановления было записано: «…6. На Камчатке сформировать горнострелковую дивизию численностью 6500 человек». Для противодействия японскому флоту было предложено просить Комитет Обороны (КО) передислоцировать на Камчатку один дивизион подлодок ТОФ (25). В июне 1938 г. на одном из своих заседаний ГВС принимает постановление «Об усилении обороноспособности полуострова Камчатка». ГВС просил правительство утвердить формирование в 1938–1939 гг. на Камчатке одного корпусного управления. Предлагалось также сформировать и в 1938–1939 гг. перебросить на Камчатку одну стрелковую дивизию. Намечалось также строительство в районе Петропавловска, Елизово оперативного аэродрома на одну тяжёлую авиационную бригаду и строительство шоссейной дороги Петропавловск — Усть-Камчатск протяжённостью около 700 км. На оборонительное строительство на Камчатке отпускались десятки миллионов рублей (26).

Выполнение всех намеченных мероприятий для войск Дальнего Востока увеличивало их численность почти на 100 тысяч человек и выходило за рамки общей численности РККА, которая была установлена правительством в конце 1937 г. Поэтому ГВС постановил: «В связи с намеченным усилением войск ДК фронта и реорганизацией войск на морском побережье увеличить численность РККА на 76 820 человек сверх нормы, установленной постановлением правительства от 29.11.37 г.» (27). Протокол подписали: Председатель ГВС Ворошилов и секретарь Мерецков. Сталин внимательно ознакомился с документом и в верхнем левом углу поставил свою резолюцию: «За. И. Ст.»

* * *

В июле 1938 г. ГВС рассматривает вопрос о состоянии 57-го Особого корпуса и мероприятия по усилению боевой готовности его войск. Прошло девять месяцев после ввода войск РККА на территорию МНР, и командующий корпусом Конев в своём докладе, представленном ГВС, должен был подвести итоги того, что было сделано за это время. Зная, что Сталин будет на заседании и познакомится с докладом, Конев в полной мере использовал эту возможность для выражения своих верноподданнических чувств генсеку и наркому, цитируя в докладе выдержки из директивы, которую Сталин послал в Читу в августе 37-го. Он писал: «Во всей своей работе весь личный состав корпуса руководствуется этой директивой т. Сталина как основным руководящим и организующим документом в нашей партийной, военно-политической работе, боевой подготовке и всей жизни корпуса». Дальше — больше: «За 10 месяцев пребывания в МНР корпус вырос в мощное мотомеханизированное броневое соединение, обладающее мощными средствами удара и маневра, и в любую минуту готов выполнить с честью боевую задачу, поставленную нашим Правительством, Вождём великим тов. Сталиным и Наркомом обороны т. Ворошиловым. Весь личный состав сплочён вокруг партии Ленина — Сталина, вокруг Правительства СССР, вождя, друга и учителя Великого т. Сталина и Наркома обороны т. Ворошилова. Корпус ждёт и готов выполнить Ваш приказ по разгрому любого врага, угрожающего нашей Родине» (28).

Отдав дань на первой странице партийной риторике, Конев переходит к сухим фактам и цифрам. Летом 38-го в состав корпуса входили: 36-я мотострелковая дивизия, механизированная бригада, две мотоброневые бригады (? — я и отдельная), мотоброневой полк, два авиаполка и зенитный дивизион. Подвоз из Советского Союза всего необходимого обеспечивали 9 автомобильных батальонов. Общая численность — 33 125 человек, боевых машин — 567, самолётов — 87, колёсных машин — 6288. Корпус, обладая этими мощными средствами, был способен решать самостоятельные оперативные задачи. Конев в докладе давал оценку оперативным возможностям корпуса: «В создавшейся военно-политической обстановке на Дальнем Востоке, пребывание корпуса в МНР является серьёзным фактором предостережения агрессорам и имеет большую и благоприятную перспективу в конкретной обстановке, сложившейся на Дальнем Востоке, в связи с затянувшейся войной японских захватчиков против китайского народа» (29). Наличие частей корпуса в восточной части МНР исключало возможность использования территории республики японскими войсками для выхода в тыл частей китайской армии, которые держали фронт против японской оккупационной армии в Китае.

Конев в докладе сообщал о положении в частях корпуса. Репрессии 1937–1938 гг. выбили из его рядов 170 человек. Из них 58 человек старшего и среднего комсостава. Из 170 человек 126 были осуждены. Но командир корпуса считал, что этого было недостаточно, отмечая в докладе: «Однако эта очистительная работа, как показали факты последнего времени, ещё не закончена и требует дальнейшего выкорчёвывания вражеских недобитков и корней» (30). По основным частям корпуса, судя по докладу, было сменено командование. Командир 36-й мотострелковой дивизии комбриг Емлин и комиссар дивизии полковой комиссар Сизов приказом наркома были освобождены от должностей и исключены из партии. 32-я механизированная бригада (Особая бригада) Фекленко была взята из состава 11-го механизированного корпуса: «…где банда чайковских и других особо много навредила в части разложения кадров и вредительства в технике. Уже на марше от Улан-Удэ до Чойрена в бригаде было более 300 аварий» (31). Это писалось в докладе в 38-м. Но 7 сентября 1937 г. тот же Конев в докладе Фриновскому писал, что на трассе от Улан-Удэ до Улан-Батора протяжённостью в несколько сот километров было всего три серьёзные аварии. Все остальные машины бригады отправились дальше на Чойрен. Когда врал будущий маршал? Очевидно, при составлении доклада в 38-м. Осенью 37-го переброска такой группировки войск в МНР была под пристальным вниманием, и скрыть 300 аварий было не только невозможно, но и очень опасно — своя шкура дороже. Ну а в 38-м надо было показать бдительность, тем более что на арестованных можно было валить все мыслимые и немыслимые грехи.

Конечно, за 10 месяцев пребывания в такой стране, как МНР, невозможно было создать нормальную структуру для более чем 30-тысячной группировки с огромным количеством техники. Для того чтобы обеспечить существование в голой монгольской степи нужно было строить и строить: дороги, линии связи, колодцы, казармы, дома, склады и укрытия для техники, аэродромы и всё необходимое для дислокации авиационных частей. И конца и края этому строительству не было даже в перспективе. Тем более что ввод в МНР был чистой импровизацией. Туда гнали из Забайкалья всё, что было под рукой, не думая о последствиях, — главное, ввести войска до 9 сентября, дня осуществления «заговора» и «ввода» японских войск на территорию республики. Переименовывая группу усиления МНРА в особый корпус, в Генштабе, очевидно, смутно представляли его дальнейшие задачи и что он будет делать в случае военного конфликта с Японией.

Естественно, что все эти вопросы Конев ставил в своём докладе. В выводах доклада он отмечал, что монгольский театр военных действий на сегодняшний день далеко ещё не подготовлен, поэтому: «За истекший период пребывания корпуса в МНР Генштаб РККА не дал почти никаких указаний по подготовке театра военных действий исходя из дальнейших задач корпуса». Отмечал он и то, что: «Организация тыла для корпуса на случай войны со стороны Генштаба и Военного совета ЗабВО на сегодняшний день чёткого разрешения не получила», поэтому этим организациям срочно нужно дать указания по организации тыла на военное время. И как основной вывод в докладе отмечалось: «Необходимо решить принципиально вопрос, входит ли МНР в театр военных действий Забайкалья или это будет самостоятельный театр военных действий, руководимый Генштабом…» (32). От решения этого вопроса зависели все дальнейшие мероприятия в Монголии — у кого просить необходимые силы и средства — у Читы или у Москвы.

И в конце этого солидного (на 60 страниц) доклада опять то, с чего доклад и начинался: «При комплектовании корпуса вражеское руководство ЗабВО не пожалело усилий, чтобы сплавить сюда немало гамарнико-булинских последышей, участников военно-фашистской контрреволюционной организации, шпионов, диверсантов, предателей социалистической родины. С первых же шагов их пребывания в МНР и началом устройства парторганизации и политаппарату пришлось заниматься выкорчёвыванием вредительства и его последствий начиная с Таирова, Вайнера, Шипова, Покалн, затем Прокофьева, Стельмашко и других» (33). Вот такая концовка доклада, чтобы обратить на себя внимание и показать свою лояльность и преданность. И это удалось. Будущий маршал счастливо избежал репрессий и сделал перед войной блестящую карьеру.

* * *

21 июля 1938 г. на очередном заседании ГВС (протокол № 15) был заслушан доклад Конева. Присутствовали: Ворошилов, Сталин, Щаденко, Шапошников, Кулик, Павлов, Локтионов, Будённый, Мерецков. После доклада и выступлений в протоколе было записано, что ГВС отмечает значительное укрепление боевой готовности частей Особого корпуса, большую работу, которая была проделана по устройству в МНР и сохранению в боеспособном состоянии материальной части, а также в подготовке и освоении театра военных действий в МНР. Доклад произвёл впечатление, и деятельность командования корпуса во главе с комкором была оценена положительно.

Наиболее тяжёлое положение в корпусе было с кадрами комсостава. Конев отмечал в докладе, что из 3359 человек старшего и среднего комсостава высшее военное образование имели только 75 человек. Продолжавшиеся репрессии привели к тому, что многие командные должности даже высшего звена были вакантны. Поэтому обратились к Москве за помощью — дать надёжный, то есть проверенный НКВД командный состав, чтобы заполнить вакантные места на высших должностях корпуса. ГВС принял постановление: «К 25 августа 1938 г. полностью укомплектовать корпус начсоставом, назначив: заместителя командира корпуса, начальника политотдела и его заместителя, заместителя начальника штаба корпуса, начальника ВВС и автобронетанковых частей, НО-1, командира кавбригады, двух помощников командиров бригад по техчасти, а также 58 политработников и 33 человека инженерно-технического состава». Политработников требовалось больше всего, так как после ареста комиссара корпуса корпусного комиссара Прокофьева почти весь политсостав был репрессирован.

Но в этом же разделе постановления было записано: «В кратчайший срок очистить командно-политические кадры от скрытых ещё врагов народа, сомнительных и морально разложившихся элементов и иностранцев всех национальностей» (34). Это было прямое указание органам НКВД продолжать репрессии. Если высшему руководству в лице генсека требуется очистить кадры от врагов народа, значит, они будут найдены.

Определились и взаимоотношения командования корпуса с округом. ГВС постановил: «57-й Особый корпус во всех отношениях подчинить Наркому обороны». Было также решено перевести на новую организацию моторизованной стрелковую дивизию общей численностью 9938 человек. Отдельный мотоброневой полк и отдельный мотоброневой батальон, расквартированный в МНР с 1936 г., переформировать в отдельную мотоброневую бригаду численностью 1438 человек (35). Протокол подписали Ворошилов и Мерецков, а Сталин на первой странице наложил свою резолюцию: «За. И. Ст.».

* * *

Японский генштаб занимался систематическим планированием. Применительно к Советскому Союзу это были два хорошо теперь известных плана: «ОЦУ» и «Кантокуэн». По оценкам наших известных историков-дальневосточников и в первую очередь А.А. Кошкина и А.С. Савина, разработка этих планов свидетельствовала о наличии агрессивных намерений империи по отношению к Советскому Союзу. Аналитики японского генштаба занимались перспективным планированием. Это было их повседневной работой, за которую они получали жалование, воинские звания и продвижение по службе. И неудивительно то, что они планировали варианты на все случаи жизни. Но и в Москве или Хабаровске наши военные аналитики занимались тем же, планируя успешные операции на полях Маньчжурии. Ведь не для обороны в укреплённых пограничных районах мы наращивали мощь дальневосточной группировки, значительно превосходившей силы Квантунской армии по всем показателям.

9 января 1934 г. Ворошилов подписал директиву № 61007, в которой были сформулированы задачи Дальневосточного фронта в случае войны с Японией. Был также указан состав сил фронта. Очевидно, это был первый документ, в котором были определены наступательные задачи фронта в случае войны. Естественно, что с 1934 по 1938 гг. оперативная обстановка как по ту, так и по эту сторону границы резко изменилась. При разработке оперативных планов в последующие годы учитывались итоги подготовки Японией плацдарма в Маньчжурии к началу 1938 г. Фиксировался рост численности и технического оснащения японской армии. Учитывалось перевооружение авиации, железнодорожное и шоссейное строительство в 1932–1937 гг., аэродромное строительство и сооружение укреплённых районов, рост пропускной способности и ускорение темпов развёртывания японской армии у границ СССР. Агентурная разведка ОКДВА отслеживала, и довольно успешно, накопление запасов вооружения и боеприпасов, а также экономическую подготовку будущего театра военных действий в Маньчжурии.

В штабных документах первой половины 30-х отмечалось отставание подготовки и оборудования нашего основного театра в связи с требованиями оперативной обстановки. При общей недостаточной подготовке дальневосточного театра особо резко отставала подготовка театра в дорожном отношении. Пропускная способность Амурской и Дальневосточной железных дорог не соответствовала требованиям армии: отсутствовали необходимые железнодорожные выходы к границе, не были оборудованы и закончены имеющиеся железнодорожные ветки, а основные железнодорожные узлы Дальнего Востока: Куйбышевка, Биробиджан, Хабаровск, Манзовка и Ворошилов не были подготовлены к усиленному приёму войск и боевой техники в случае начала широкомасштабной войны с Японией. Шоссейное строительство также не отвечало требованиям будущей войны: неудовлетворительные темпы строительства, низкое качество работ и несоответствие построенных участков оперативным нуждам армии.

Построенные в начале 30-х первые укреплённые районы к 1938 г. уже не соответствовали новым активным оперативным задачам армии, нуждались в реконструкции и усилении их полевыми войсками ОКДВА (это касалось в первую очередь укреплённых районов Приморья). Тяжёлое положение складывалось с развитием аэродромной сети на Дальнем Востоке и в первую очередь с развёртыванием оперативных аэродромов. Этих аэродромов требовалось очень много и для обеспечения постоянной боевой готовности авиации, и для перехода её на рассредоточенное положение в случае угрозы войны. Очень немногие аэродромы могли работать в течение всего года и имели бетонные взлётные полосы. Развитие аэродромной сети на северном участке театра военных действий (Камчатка, Северный Сахалин) и создание глубинных аэродромов было явно недостаточным. Но здесь от командования ОКДВА и, в частности, Блюхера мало что зависело. Вопросы аэродромного строительства и создания запасов горючего для ВВС решались в Москве на самом высоком уровне.

Конечно недостатков, снижающих мобилизационные возможности ОКДВА, хватало. За шесть лет очень бурного развития армии, изжить их было практически невозможно. Это и недостаточное количество пехоты в стрелковых дивизиях ОКДВА, и недостаток мобилизационных ресурсов людского и конского состава, особенно автотранспорта. Это оттягивало сроки отмобилизования армии до конца третьего месяца войны. Большое значение для боеготовности армии имел недостаток подготовленного контингента специалистов (пулемётчики, артиллеристы, связисты, сапёры). Для того чтобы их подготовить, нужно было брать людской контингент из пехоты, которой и так не хватало при мобилизации.

В начале 1938 г. командующий войсками ОКДВА Блюхер должен был подготовить доклад для Главного Военного Совета об оперативном плане Дальневосточного фронта на случай войны с Японией и его обеспечении. К сожалению, пока в архиве удалось обнаружить только план доклада (36). В этом документе отмечалось, что «недостаток сил первого оперативного эшелона ограничивает возможности радикального изменения плана, а в некоторых случаях обрекает операции на затухание в её начальном периоде». В проекте доклада были предусмотрены «Предложения по организации усиления ОКДВА в мирное и военное время». По этому плану предусматривалось: в Забайкалье переформировать в моторизованную 57-ю стрелковую дивизию и сформировать три новые стрелковые дивизии в Чите (взамен 36-й с.д.), Улан-Удэ и Иркутске. На благовещенском направлении должны были дислоцироваться по мирному времени одна стрелковая и одна кавалерийская дивизии. 20-й стрелковый корпус предполагалось усилить на одну, а Приморскую группу на две стрелковые дивизии. Для ВВС предусматривалось перевооружение 29-й авиационной бригады с устаревших бомбардировщиков ТБ-3 на новые ДБ-3. Бригаду собирались переформировать в два авиационных полка и разместить в МНР на аэродромах в Тамцак-Булаке и Баин-Тумене. Такая дислокация, в случае её осуществления, позволяла держать под бомбовым воздействием районы центральной и южной Маньчжурии с восточного, наиболее уязвимого направления. ПВО на этом направлении у Квантунской армии была слабой. К сожалению, это предложение не было осуществлено до лета 39-го. Таковы были основные намётки оперативного плана Дальневосточного фронта на 1938 г. (37). Очевидно, что кандидатура Блюхера как командующего фронтом в случае войны с Японией была утверждена в Москве. Поэтому он в своём докладе, над которым работал, рассматривал вопросы забайкальского и монгольского операционных направлений.

Бои у Хасана

20 июля 1938 г. начались события, которые вошли в историю как вооружённый конфликт у озера Хасан. Как всегда, вначале действовали дипломаты. Японский посол Сигемицу посетил наркома Литвинова и потребовал отвода советских войск с высоты, расположенной западнее озера Хасан. Послу было заявлено, что вхождение высоты к западу от озера Хасан в состав советской территории ни в коем случае не может быть оспорено. Туда и раньше посылались советские воинские наряды, посылаются и теперь. В пределах своей территории передвижение советских войск регулируется советскими властями, и никакое вмешательство и требования другого государства не могут быть допущены. Сигемицу высказал предположение, что его правительство не будет удовлетворено ответом наркома, что необходимо принять меры к восстановлению спокойствия на границе, иначе Япония должна будет прийти к выводу о необходимости применения силы. Литвинов ответил: «Что касается применения силы, то если господин посол считает хорошим дипломатическим средством подобную угрозу и запугивание, которым некоторые государства действительно поддаются, то он должен знать, что успешного применения этому средству он в Москве не найдёт» (38). Дипломаты обменялись мнениями, и каждый остался при своих интересах. На дальневосточных границах запахло порохом.

Чтобы понять дальнейшие события, надо вспомнить о такой фигуре, как комиссар государственной безопасности 3-го ранга (по табелю о рангах РККА — генерал-лейтенант) полпред НКВД по Хабаровскому краю Генрих Люшков.

О побеге Люшкова в Советском Союзе начали писать в 1990 г. До этого времени, хотя в конце 30-х о нём писала вся мировая пресса, «в нашей стране не было перебежчиков». И в последующие годы он не был обойден вниманием прессы и историков. Так что читателям нет необходимости представлять этого человека: его биография описана достаточно подробно. Интересно другое: а что мог сказать Люшков, какие тайны разведки как генерал НКВД он мог выдать. Но об этом современные историки молчат — очевидно, сказать пока нечего.

Автор не составляет исключения. Не хочется заниматься фантазиями и гадать на кофейной гуще. Тем более что подробный доклад с его показаниями, отправленный в Берлин, был сфотографирован Зорге и переправлен в Москву. Но этот документ осел в архиве ГРУ и добраться до него невозможно. Одно предположение всё же можно сделать. Люшкову были известны шифры, которыми пользовались органы НКВД и пограничники на Дальнем Востоке. И наверняка эту ценнейшую информацию он передал японцам. Очевидно, эта информация позволила японской радиоразведке расшифровать одну из телеграмм советских пограничников. Расшифровка этой телеграммы привела к хасанским событиям — первому серьёзному боевому столкновению РККА с частями японской армии. Это одна из версий событий тех далёких лет, но и она имеет право на существование.

Командование Посьетского погранотряда отправило в Хабаровск шифрованную радиограмму, которая была перехвачена и расшифрована японской радиоразведкой. В телеграмме отмечалось значение двух ранее не охранявшихся высот, расположенных на границе западнее озера Хасан у стыка границ Кореи, Маньчжурии и СССР. В радиограмме отмечалось, что укрепление этих высот и занятие их постоянными гарнизонами позволило бы держать под наблюдением всю местность сопредельной стороны в направлении северных корейских портов, стратегическую железнодорожную линию, проходящую вдоль границы по правому берегу реки Тумень-Ула. В случае же организации наблюдения с этих высот японской стороной, подчёркивалось в радиограмме, она получала аналогичные преимущества в отношении посьетского тылового района вплоть до посёлка Заречье и морского побережья в направлении на Владивосток. В конце радиограммы испрашивалось разрешение приступить к фортификационным работам на высотах и организовать на них постоянное наблюдение.

Расшифровав радиограмму, японский генштаб принял во внимание оценку значения высот и решил не допустить занятия их советской стороной. Такая задача была поставлена командованию Корейской армии, которое отвечало за безопасность участка границы от устья реки Тумень-Ула до района города Хуньчунь на территории Маньчжурии. Кокс отмечал в своей монографии, что в связи с этим распоряжением генштаба возникло острое соперничество между командованием и штабами Квантунской и Корейской армий, поскольку «квантунцы» сочли за величайшую несправедливость то, что не им было поручено «проучить» Советы.

К развязыванию конфликта японскую военщину подталкивало и одно из обстоятельств внешнего порядка. Япония, продолжая войну в Китае, после овладения в мае 1938 г. городом Сюйчжоу готовила новую операцию для захвата уханьского промышленного района, надеясь, что после падения Уханя Китай будет вынужден капитулировать. Однако в ходе подготовки этой операции у японской ставки возникло опасение, как бы Советский Союз, оказывавший Китаю значительную материальную помощь, не посчитал этот момент наиболее удобным для широкого вмешательства в войну в Китае. Дело дошло до того, писал Кокс в своей монографии, что некоторые высшие чины генштаба были готовы прекратить все военные операции в Китае и перенести основные усилия на Север. Чтобы определить «истинные намерения русских», следовало, по выражению одного из старших офицеров генштаба, «провести разведку боем стратегического значения». Командование Корейской армии выдвинуло к хасанскому участку границы 19-ю пехотную дивизию со средствами усиления и некоторые другие части в качестве ближайших резервов.

Во второй половине июля мелкие группы японских военнослужащих пытались нарушить границу, проходившую по водоразделу высот Заозёрная и Безымянная. Назревавший конфликт мог вспыхнуть в любой момент. 22 июля Блюхер приказал привести в боевую готовность 40-ю стрелковую дивизию 39-го корпуса и Барабашский укрепрайон, а 24 июля — все войска 1-й армии ДК фронта и выдвинуть в район Хасана подразделения 40-й дивизии для усиления пограничников. Одновременно было дано указание Тихоокеанскому флоту, находившемуся в оперативном подчинении ДК фронта, привести в боевую готовность корабли и морскую авиацию к действиям по пресечению возможного нападения японского флота и авиации (39).

24 июля в 00 часов 40 минут Военному Совету ТОФ (копия наркому обороны Ворошилову) было передано телеграфное сообщение от командующего фронтом Блюхера. В сообщении отмечалось, что в последние дни ежедневно японцы провоцируют инциденты, обстановка на сухопутной границе и производимые сейчас в южной части Японского моря маневры главных сил японского флота требуют повышения боевой готовности ТОФ. Поэтому Военному Совету флота предлагалось:

1. Обеспечить усиленную боеготовность флота, береговой авиации и ПВО, обратив особое внимание на прикрытие районов Владивосток, Залив Америка, Посьет.

2. Усилить морскую и воздушно-морскую разведку.

3. Подготовить на случай открытых враждебных действий японцев действия авиации ТОФ по корейским портам и аэродромам.

Чтобы уяснить сложившуюся обстановку в районе озера Хасан, Блюхер, находившийся в Хабаровске, уполномочил ответственного представителя 1-й армии провести расследование на месте столкновения, когда был убит японский пограничник. Однако это распоряжение командующего фронтом вызвало резкий протест заместителя наркома внутренних дел Фриновского, не желавшего допустить каких-либо проверок действий пограничных войск, находившихся в ведении НКВД. Фриновского поддержал заместитель наркома обороны Мехлис, который в то время производил почти поголовную замену политсостава ДК фронта. Поддерживая связь с Центром по своим каналам, Фриновский и Мехлис получили из Москвы указание «разобраться с Блюхером» (40). С того момента они, действуя совместно через особые отделы частей ДК фронта, начали поиски и фабрикацию компрометирующих данных на Блюхера и регулярно докладывали их в Москву. Выводы представителей командования 1-й армии о факте нарушения границы советскими пограничниками, переданные Блюхером по прямому проводу Ворошилову, были опротестованы Мехлисом и Фриновским и квалифицированы как «политическая ошибка Блюхера, льющая воду на мельницу японцев» (41).

Тем временем большинство частей и соединений 39-го корпуса из-за продолжавшихся арестов оказались дезорганизованными и небоеспособными. Командиры, наспех поставленные взамен арестованных, не знали ни личного состава, ни своих новых обязанностей и поэтому не справлялись с управлением своими частями и подразделениями. Положение усугублялось значительной неукомплектованностью частей 39-го корпуса.

28 июля в 5.00 по московскому времени в Хабаровск поступила шифровка из Москвы. Адресована она была: Блюхеру, Мазепову, Мехлису, Фриновскому, Штерну.

«…Японцы идут на скандал и провокацию не из-за трёх-пяти метров территории, а добиваются того, чтобы мы оставили стратегически важную, принадлежащую нам высоту Заозёрная. Этого мы не сделаем ни при каких условиях. Об этом наше правительство через Литвинова заявило на весь мир, и мы нашу позицию будем защищать всеми средствами.

По поручению Политбюро в лице Сталина, Молотова Ворошилов» (42). В переводе на обычный язык это означало — ни шагу назад!

29 июля командование Корейской армии, воспользовавшись густым туманом в районе хасанских высот, отдало приказ 19-й пехотной дивизии, которая в 16.00 бросила роту пехоты на высоту Безымянная, где находился советский пограничный наряд в составе 11 человек. В результате ожесточённой схватки японцам, атаковавшим защитников высоты с двух направлений, удалось занять их позиции. Пять советских пограничников было убито, а шесть ранено. Но к исходу дня, после контратаки пограничников совместно с ротой поддержки из состава 40-й дивизии, японские нарушители границы были изгнаны за пределы советской территории. 30 июля японский армейский генштаб предоставил командованию Корейской армии право «применять силу в случае незаконного нарушения границы советскими войсками в районе высоты Чжангуфэн».

31 июля японское командование сосредоточило против высот Заозёрная и Безымянная силы целого полка, поддержанного артиллерией. Внезапным ударом японцы сбили с высот наряды пограничников и силы поддержки в составе двух батальонов 40-й дивизии, отбросили их от границы на глубину до 4 километров и вышли на рубеж населённых пунктов Пакшекори и Новосёлки северо-восточнее озера Хасан. Но уже утром 1 августа японцы оставили занятый рубеж и отошли на высоты Заозёрная и Безымянная, где стали спешно возводить полевые укрепления. Такой отход был понятен. Если высоты они считали маньчжурской территорией, за которую нужно было драться, то населённые пункты находились в глубине советской территории и их захват и удержание ничем объяснить было нельзя. Поэтому в горячке боя проскочили до этих деревень, а когда на следующее утро разобрались в обстановке, то тут же убрались обратно на высоты. Из-за этих высот можно было спорить в Наркоминделе, а вот как-то оправдать там захват нескольких километров советской территории было невозможно.

В тот же день в штаб 40-й дивизии прибыл Мехлис, который своим вмешательством в работу штаба внёс ещё большую неразбериху в управление войсками. Тем временем подход частей 40-й и 32-й дивизий и 2-й механизированной бригады задерживался из-за прошедших накануне ливней, которые превратили в непроезжее состояние единственную грунтовую дорогу, ведущую к району боевых действий. Неподготовленный штурм японских позиций с ходу наличными силами в течение первых дней августа результатов не дал и только привёл к неоправданным потерям. Все атаки пехоты и танков проводились в лоб, так как с начала конфликта приказом Москвы было строго запрещено переходить линию границы и вести огонь по маньчжурской территории. Кроме того, Ворошилов, опасаясь ответных ударов, до 1 августа не разрешал использовать авиацию. Только после того как командующий ВВС ДК фронта комбриг Рычагов доложил в Москву о перебазировании на ближайшие к району конфликта аэродромы более 250 истребителей и 160 бомбардировщиков, было решено нанести бомбово-штурмовые удары по высотам и огневым позициям артиллерии противника, препятствовавшим подходу частей 39-го корпуса к району боевых действий (43).

Конечно, в Москве учитывали то, что локальный конфликт у Хасана может перерасти в необъявленную войну по типу «китайского инцидента». Чтобы предотвратить возможность вооружённого конфликта на других участках советско-маньчжурской границы, Ворошилов издал 4 августа совершенно секретный приказ № 71с.с., в котором указывал, что: «…Для готовности к отражению провокационных нападений японо-маньчжур и для того, чтобы быть готовым в любой момент нанести мощный удар зарывающимся наглым японским агрессорам по всему фронту, немедленно привести в полную боевую готовность войска Краснознамённого Дальневосточного фронта и ЗабВО». Для осуществления этого мероприятия нарком приказывал Военному Совету ДК фронта принять меры к прикрытию границ фронта. В случае новой провокации, а такой вариант в Москве не исключался, войска прикрытия с авиацией и танками должны быть готовыми, по особому приказу из Москвы, к немедленному мощному сокрушительному удару. Для этого ВВС фронта и округа приводились в состояние полной боевой готовности: авиационные части перебазировались на полевые аэродромы, имея сильные кулаки для мощных ударов, устанавливалось постоянное дежурство звеньев истребителей, готовых к немедленному вылету, все части на полевых аэродромах обеспечивались бомбами и патронами. Военные советы фронта и округа должны были привести в полную боевую готовность все укреплённые районы, усилив их, если потребуется, полевыми войсками. Для повышения боевой готовности войск в частях фронта, 1-й и 2-й армий, Хабаровской группы войск и округа предусматривалось проведение боевых тревог и тренировки в ночных действиях по отражению внезапного нападения противника. Все мероприятия по проведению частей в полную боевую готовность должны были производиться с сохранением военной тайны, а доведение приказа до исполнителей — до 24 часов 6 августа (44). Вот такой приказ был отправлен на Дальний Восток. Мощный сокрушительный удар всеми наличными силами в полном соответствии с новой доктриной войны малой кровью и на чужой территории. Дальнейшие события у Хасана показали, что не всегда всё получается гладко как на бумаге.

Подтянув силы 39-го стрелкового корпуса (40, 32, 39 стрелковые дивизии и 2-я механизированная бригада), советское командование 6 августа начало операцию по освобождению занятых японцами высот. С юго-востока, в узкой полосе между западным берегом озера Хасан и берегом пограничной реки Тумень-Ула в направлении высот Пулемётная Горка — Заозёрная наносили удар полки 40-й дивизии полковника Базарова. Их поддерживали танки своего танкового батальона и батальона 2-й механизированной бригады полковника Панфилова. С севера в такой же узкой полосе между озером и рекой японские укрепления на высоте Безымянная штурмовали основные силы 32-й дивизии полковника Берзарина. Их также поддерживали два батальона танков. Упорные бои за высоты продолжались до 10 августа. В результате действий советских войск с двух направлений японцы были изгнаны с советской территории. Характерно, что части Квантунской армии, расположенные к северу от Хасана, не осмелились нарушить границу.

Конфликт у Хасана дорого обошёлся РККА и пограничникам. 717 человек убитых и умерших от ран, 2752 раненых и 75 пропавших без вести (45). Большие потери в танках: 24 уничтожены и 56 повреждены (46). Итоги были неутешительными, и потребовалось тщательное расследование и серьёзные оргвыводы для командования советских войск на Дальнем Востоке.

К 10 августа всё было кончено. Все японские войска были выбиты за линию границы. Начинать новую авантюру с наличными силами Корейской армии было невозможно, и посол Сигемицу опять отправился в Наркоминдел на встречу с Литвиновым. Встреча состоялась 10 августа, и после обмена мнениями нарком от имени советского правительства сделал предложение о том, что японские и советские войска прекращают все военные действия 11 августа в 12 часов по местному времени. Правительства СССР и Японии должны немедленно передать соответствующие распоряжения. При этом как советские, так и японские войска остаются на тех линиях, которые они занимали 10 августа в 24 часа по местному времени (47).

В ночь на 11 августа состоялся разговор по прямому проводу (в 2 часа 11 августа по московскому времени) между Ворошиловым и Штерном. Нарком сообщил командиру 39-го стрелкового корпуса, что: «Согласно пункта первого, переданного Вам соглашения, заключённого между советской и японской сторонами: первое — с 12 часов местного времени 11 августа военные действия прекратить, второе — прекратить всякий огонь, разведывательную деятельность в воздухе и на земле всех родов войск, третье — быстро этот приказ довести до сведения всего командного, политического и рядового состава…» В директиве предусматривалось, что в случае если после 12 часов 11 августа японские войска всё же будут продолжать военные действия, то в этом случае действовать с прежней силой. Предписывалось также использовать перемирие для энергичного форсирования оборонительных работ на занимаемых позициях. От Штерна потребовали также принять меры к строгому соблюдению перемирия, обратив внимание на недопущение никаких провокационных выходок со стороны отдельных лиц (48).

Оценку хасанских событий Ворошилов дал в письме к Штерну, отправленному в Хабаровск сразу же после заключения перемирия.

Нарком писал, что военные действия в районе Хасана показали не только плохую выучку наших войск, чем он объяснял большие потери, но также недочёты нашего артиллерийского и прочего вооружения. Его оценка событий показывала очень плохое состояние частей РККА на Дальнем Востоке: «Наши войска в целом японцы официально и между собой расценивают невысоко. Во всю эту самурайскую философию, разумеется, необходимо внести серьёзные коррективы, тем не менее остаётся правдой одно — мы оказались недостаточно мощны, сокрушительны, молниеносны и чётки в тактике и особенно в применении соединённых сил и нанесении концентрированного удара. Так называемое взаимодействие родов войск у нас не только не получилось, но, как мне кажется, выходило „боком“. Мы должны, Георгий Михайлович, со всей беспощадностью открыто признать и промахи руководства операцией, и недочёты боевой подготовки войск, и все организационно-технические слабости, которые выявились ярко или наметились в дни прошедших боёв…» (49) Оценка была жёсткой, самокритичной и в полной мере соответствовала тому, о чём говорилось на заседании ГВС, обсуждавшего хасанские события.

Итоги боёв у Хасана были подведены на заседании ГВС 31 августа. Заседание проводилось под председательством Ворошилова. Присутствовали члены Военного Совета Сталин, Щаденко, Будённый, Шапошников, Кулик, Лактионов, Блюхер и Павлов. Присутствовали также Молотов и Фриновский. Кроме членов ГВС в Свердловском зале Кремля, где проходило заседание, был приглашён большой актив Наркомата обороны и представители военных округов и флотов. Докладывал о ходе событий Штерн. Вначале он охарактеризовал работу бывшего командующего 1-й Краснознамённой армией Подласа и его штаба как неорганизованную, подчеркнул их неспособность обеспечить боеготовность войск армии и особенно делал упор на плохую организацию первоначальных боевых действий 2 августа, когда атаки советских войск с севера и юга высот Заозёрная и Безымянная были отбиты японскими частями с большими потерями для Красной Армии. Чувствовалось, что в докладе Штерна было много предвзятого по отношению к командованию армии и в том числе к Подласу. По словам докладчика, войска стали удачно действовать только тогда, когда он, Штерн, вступил в командование армией.

Маршал Захаров в своей книге приводит характерный эпизод, который произошёл на этом заседании.

«Во время доклада Сталин обратился к Тимошенко, который в то время был командующим Киевского военного округа с вопросом:

— Товарищ Тимошенко, Вы просили этого человека (Подласа) к себе первым заместителем?

Тимошенко ответил:

— А я и сейчас прошу назначить товарища Подласа моим первым заместителем.

Такой прямой и решительный ответ произвёл почти на всех присутствовавших на совещании ошеломляющее впечатление. Поступок Тимошенко, его смелый и честный ответ Сталину у меня, как и у многих, на долгое время остался в памяти». Захаров даёт такую характеристику бывшему командарму: «Я лично знал Подласа с 30-х годов. Он был командиром 27-й стрелковой дивизии БВО. Это был командир большой честности и высокой воинской дисциплины. В 1938 г. Подлас был осуждён на пять лет, но в 1940 г. по настоянию наркома Тимошенко освобождён и возвращён на службу в Красную Армию. Во время войны он командовал 57-й армией и героически погиб в боях на харьковском направлении в период Барвенковской операции 12–27 мая 1942 г.» (50).

Были также заслушаны объяснения Блюхера и члена Военного Совета ДК фронта Мазепова. После обмена мнениями ГВС признал, что боевые операции у озера Хасан явились всесторонней проверкой мобилизационной и боевой готовности всех войск ДК фронта. Но несколько дней боёв показали, что боевая подготовка войск, штабов и командно-начальствующего состава фронта оказалась на недопустимо низком уровне. Плохо был подготовлен к войне и сам театр военных действий: дороги, мосты, линии связи. Количество участвовавших в операциях войск, участие в боях авиации и танков давали войскам фронта такие преимущества, при которых их потери в боях могли бы быть намного меньше. На заседании были названы цифры: 408 убитых и 2807 раненых. Цифры были занижены по сравнению с реальными потерями, но и они произвели тягостное впечатление на всех присутствовавших, особенно если учесть, что японские войска не применяли авиации и не имели танков.

В постановлении ГВС отмечалось, что «…основная задача, поставленная Правительством и ГВС войскам ДК фронта — обеспечить на Дальнем Востоке полную и постоянную мобилизационную и боевую готовность войск фронта, — оказалась невыполненной» (51). Виновных нашли сразу же. Ими оказались командиры, комиссары и начальники всех степеней фронта, а в первую очередь командующий фронтом Блюхер. Его обвинили во всех смертных грехах: «Вместо того, чтобы честно отдать все свои силы делу ликвидации вредительства в боевой подготовке ДК фронта и правдиво информировать Наркома и ГВС о недочётах в жизни войск фронта — т. Блюхер систематически, из года в год, прикрывал свою заведомо плохую работу и бездеятельность донесениями об успехах своей работы, росте боевой подготовки фронта и общем благополучном его состоянии. В том же духе им был сделан многочасовой доклад на заседании ГВС, в котором он скрыл истинное состояние войск ДК фронта и утверждал, что войска фронта хорошо подготовлены и во всех отношениях боеспособны» (52). Этим решением была перечёркнута вся многолетняя деятельность маршала по усилению войск и укреплению обороны Дальнего Востока в первой половине 30-х и поставлен крест на его дальнейшей карьере. После постановления ГВС был издан знаменитый приказ наркома от 4 сентября. С грифом «Сов. секретно. Особой важности.» он предназначался для ознакомления высшего командного состава РККА и был посвящён анализу хасанских событий.

Неподготовленность, неразбериха, командиры частей не знали, где взять вооружение, боеприпасы и боевое имущество. Некоторые артиллерийские батареи оказались на фронте без боеприпасов. Пулемётчики не получали запасных стволов, бойцы получали непристрелянные винтовки, а многие бойцы, даже одно из стрелковых подразделений 32-й дивизии, прибыли на фронт вовсе без винтовок. Оценка действий родов войск также была отрицательной. В приказе отмечалось, что: «все рода войск, в особенности пехота обнаружили неумение действовать на поле боя, маневрировать, сочетать движение и огонь, применяться к местности, что в данной обстановке, как и вообще в условиях Дальнего Востока, изобилующего горами и сопками, является азбукой боевой и тактической выучки войск. Танковые части были использованы неумело, вследствие чего понесли большие потери в материальной части» (53).

Составители приказа, дав негативную оценку действий войск, тут же нашли и виновных. Ими оказались командиры, комиссары и начальники всех степеней ДК фронта в первую очередь командующий маршал Блюхер. Карьера Блюхера и его судьба были предрешены ещё в ходе боёв, когда из Москвы на него спустили двух «цепных псов» Фриновского и Мехлиса, дав им приказ «разобраться с Блюхером». Так что на заседании ГВС и в итоговом приказе его просто добили.

В день заседания ГВС 31 августа Фриновский представил Ворошилову докладную записку, с которой наверняка был ознакомлен и Сталин. В этом документе он докладывал свои замечания о состоянии войск фронта и заявлял: «…что заговорщики, осуществляя свою гнусную предательскую линию на поражение Красной Армии, продали японцам всё, что смогли продать, привели по заданиям японцев в состояние дезорганизации и разрушения всё, из чего слагается готовность театра и его войск к войне». По его утверждению, это стало возможно потому, что «дело чёрной измены, начатое ранее арестованными заговорщиками, продолжали заговорщики, которых укрывали предатели, сидевшие в аппарате Управления НКВД Дальневосточного края. Последние отводили оперативные удары от право-троцкистских шпионов и диверсантов…». Не был забыт и командующий фронтом. Фриновский утверждал: «…как это сейчас установлено следствием, моральное разложение, отрыв от армии, преступное бездействие и внутреннее политическое сочувствие правым командующего фронтом Блюхера создавало благоприятные условия для подрывной работы заговорщиков» (54). Вот такой портрет маршала был составлен ко дню заседания ГВС.

Конечно, плохого командующего со всех сторон окружали «враги народа», которые якобы умело скрывались за его спиной, ведя свою преступную работу по дезорганизации и разложению войск фронта. Конечно их выловили — «органы» бдили. Но Блюхер всё равно был виноват, так как «…после разоблачения и изъятия из армии изменников и шпионов т. Блюхер не сумел или не захотел по-настоящему реализовать очищение фронта от врагов народа. Под флагом особой бдительности он оставлял, вопреки указаниям ГВС и Наркома, незамещёнными командиров и начальников частей и соединений, лишая таким образом войсковые части руководителей, оставляя штабы без работников, не способными к выполнению своих задач» (55). Можно представить, какими массовыми были репрессии на Дальнем Востоке, если только в высшем и старшем командном звене были сотни свободных должностей.

Поставили в вину Блюхеру и то, что 24 июля он подверг сомнению законность действий советских пограничников у озера Хасан, послав комиссию на высоту Заозёрная. Сделано это было втайне от члена Военного Совета Мазепова, начальника штаба фронта Штерна, заместителя наркома обороны Мехлиса и заместителя наркома внутренних дел Фриновского, которые в это время были в Хабаровске.

Комиссия обнаружила «нарушение» нашими пограничниками маньчжурской границы аж на три метра и, следовательно, «установила» нашу «виновность» в возникновении конфликта у озера Хасан. Как отмечалось в приказе: «Блюхер шлёт телеграмму наркому обороны об этом мнимом нарушении маньчжурской границы и требует немедленного ареста начальника пограничного участка и других „виновников“ в провоцировании конфликта с японцами» (56). Очевидно, желания начать серьёзную драку с японцами у Блюхера всё же не было, и он выпустил вожжи из рук, потеряв управление войсками у Хасана. И это чувствовалось в Москве.

Ошибок и просчётов у Блюхера во время хасанских событий было много. Последнюю крупную ошибку он совершил «под занавес» 10 августа, когда отдал приказ о призыве в 1-ю армию фронта 12 возрастов жителей Приморья. До этого ГВС по его же предложению решил призвать в военное время на Дальнем Востоке всего лишь шесть возрастов. Такая массовая мобилизация в крае, о которой сразу же стало бы известно японской разведке, могла спровоцировать Японию на объявление своей мобилизации, разрастание конфликта и переростание его в необъявленную войну по типу «китайского инцидента». Поэтому этот приказ был немедленно отменён наркомом.

Результативная часть этого большого приказа была очень жёсткой. На основании указаний ГВС нарком приказал: «В целях скорейшей ликвидации всех выявленных крупных недочётов в боевой подготовке и состоянии войсковых частей ДК фронта, замены негодного и дискредитировавшего себя в военном и политическом отношении командования и улучшении условий руководства, в смысле приближения его к войсковым частям, а также усиления мероприятий по оборонительной подготовке Дальневосточного театра в целом — управление Дальневосточного Краснознамённого фронта расформировать» (57). Вот такой замысловатой формулировкой было ликвидировано единственное в РККА фронтовое объединение, созданное на наиболее опасном в те годы направлении. Решение было неверным и показывало, что такой орган как ГВС не мог принимать правильные решения на перспективу, когда фактически все решения по важнейшим военным вопросам принимал один член ГВС — Сталин. Все остальные члены совета: Щаденко, Будённый, Кулик, Лактионов, Павлов были статистами, голосовавшими за любое предложение, которое изрекали мудрые уста вождя. Через год, летом 39-го во время боёв на Халхин-Голе создали импровизацию — фронтовую группу, а ещё через год, летом 40-го был воссоздан Дальневосточный фронт в том же составе. Через два года вернулись к тому, от чего отказались.

Следующими пунктами приказа Блюхер отстранялся от командования войсками фронта и оставался в распоряжении ГВС. Из войск фронта создавались две отдельные армии, подчинённые наркому; 1-й армии в оперативном отношении подчинялся ТОФ, а 2-й армии — Амурская флотилия. Командующим 1-й Отдельной Краснознамённой армии назначался комкор Штерн, а командующим 2-й ОКА — комкор Конев. К формированию армий нужно было приступить немедленно и всё закончить к 15 сентября. Расформировывалась Хабаровская оперативная группа, а Военному Совету 2-й ОКА нужно было восстановить управление 18-го стрелкового корпуса в Куйбышевке и 20-го стрелкового корпуса в Биробиджане. Начались перетасовки частей, складов, баз и других фронтовых частей. И всё это по указаниям из Москвы и под руководством Генштаба. Так что новой работы хватило всему командному составу войск на Дальнем Востоке.

* * *

Если посмотреть советскую военно-историческую литературу, выпущенную до 1991 г., то можно найти много примеров, указывающих на подготовку японской агрессии против Советского Союза, разработку планов нападения на Дальний Восток, создание мощного плацдарма на территории Маньчжурии, усиление Квантунской армии, которая якобы к лету 1941-го представляла такую мощную силу, готовую в любой момент ринуться через Амур и Уссури и захватить всё и вся от Байкала до Владивостока. Никто не отрицает, что всё это было. Но всё познаётся в сравнении. И если сравнить усилия Японии в Маньчжурии в 1931–1938 гг. с усилиями Советского Союза по ту сторону пограничных рек, то картина событий в дальневосточном регионе выглядит несколько иначе. Мы тоже разрабатывали планы нападения, тоже создавали мощный плацдарм на своей пограничной территории, тоже усиливали ОКДВА, а потом и Дальневосточный фронт, который к лету 41 — го представлял гораздо большую силу, чем Квантунская армия, и также был готов ринуться в Маньчжурию, захватывая всё и вся до Мукдена и Порт-Артура. Наши действия на Дальнем Востоке были зеркальным отражением действий империи, но с гораздо большим результатом. Тягаться с Советским Союзом в деле наращивания сил и средств на континенте империя не могла.

Препятствовал этому китайский фактор, который в полной мере учитывали в Москве.

Под концепцию японской агрессивности наши историки подгоняли всё — даже «инцидент» с Китаем, рассматривая безнадёжную многолетнюю войну империи с этой огромной страной как обеспечение своего тыла при подготовке основного похода на Север. При этом совершенно не учитывали тот фактор, что для осуществления этой якобы «тыловой» операции Япония направила в Китай и держала там до августа 1945 г. такое количество войск и боевой техники, которое за все годы китайского «инцидента» более чем в два раза превышало численность и боевую мощь Квантунской армии. Если бы эта армада войск и боевой техники вместо Китая была бы направлена в Маньчжурию, то Квантунская армия увеличилась бы почти в три раза. И вот тогда-то положение Советского Союза на Дальнем Востоке стало бы действительно угрожающим, потребовав переброски в этот регион таких сил и средств, которые страна могла бы и не выдержать. Но это уже относится к категории альтернативных исторических предположений: «что было бы, если бы…».

7 июля 1937 г. у моста Марко Пола под Пекином раздались ружейные выстрелы. Началась очередная перестрелка между китайскими и японскими солдатами. Подобные инциденты на линии перемирия китайских и японских войск происходили часто, и в руководстве гоминдановского Китая не обратили внимания на очередную перестрелку. Но постепенно события нарастали. К 25 июля в районе конфликта были сосредоточены три дивизии и две бригады японских войск, а также более 100 орудий, 150 танков и 150 самолётов. Одна из дивизий (20-я) была переброшена в Китай из Северной Кореи. После упорных боёв были захвачены крупнейшие города Китая Бейпин и Тяньцзин, и к концу сентября в Северном Китае была сосредоточена японская экспедиционная армия численностью более 300 тысяч человек. Война, как и раньше, не объявлялась. И крупномасштабные боевые действия были названы очередным «инцидентом». Второй очаг военных действий был создан японским командованием в августе 1937 г. в районе Шанхая. Здесь при поддержке военно-морского флота был высажен десант численностью в 7–8 тысяч человек и начались бои за крупнейший порт Китая. К ноябрю 37-го под Шанхаем было сосредоточено 115 тысяч японских войск, 400 орудий, 100 танков и 140 самолётов. После взятия Шанхая в конце ноября японские войска начали наступление на столицу Китая Нанкин. 12 декабря город был взят, но сомкнуть клещи и объединить северную и центральную группировки японских войск в Китае в 1937 г. не удалось.

К 1938 г. в японском генштабе подводили итоги. Молниеносной и победоносной войны, на которую рассчитывали в Токио, не получилось. Китайское правительство переехало в Чунцин и капитулировать не собиралось. Началась затяжная, изнурительная война, которая при наличии у Китая неограниченных людских ресурсов лишала Японию каких-либо шансов на победу в будущем. В Токио убедились, что в существующих условиях легко войти в войну, но очень трудно из неё выйти. Китайский фронт стал тем фактором, который существенно влиял на обстановку в дальневосточном регионе.

После окончания Второй мировой войны в Японии было создано демобилизационное бюро, которое ликвидировало дела военного министерства. По данным этого бюро, представленным Токийскому международному трибуналу, численность японской армии в 1930–1936 гг. была неизменной и составляла 250 000 человек. После начала войны в Китае она выросла к 1 января 1938 г. до 950 000 человек, то есть почти в четыре раза. Резкий скачок в численности армии требовал и резкого скачка в финансировании сухопутных войск. По данным министерства финансов, также представленных трибуналу, бюджет военного министерства с 1931 по 1936 г. увеличился с 247 до 515 миллионов иен. А с 1937 по 1938 г. произошёл скачок с 2 750 до 4 251 миллиона иен. Из этих миллиардов половина была потрачена на войну с Китаем. Такова была плата за начало очередной авантюры.

Грубейший стратегический просчёт, допущенный высшим военно-политическим руководством империи и японским командованием, стал ясен уже к январю 1938 г. И в Токио начали искать выход из создавшегося тупикового положения. Эвакуироваться с позором с материка и стать посмешищем в глазах крупнейших стран мира было невозможно. Надеяться на победоносное окончание войны с таким колоссом как Китай было нереально. Оставалась надежда на почётный мир на выгодных для империи условиях. Но для прощупывания обстановки и для начала ведения переговоров с гоминдановским правительством Чан Кайши нужен был солидный посредник. И в Токио решили обратиться к своему союзнику по антикоминтерновскому пакту.

К концу 1937 г. японский генштаб пытался использовать связи с Германией по пакту и дал указания японскому военному атташе в Берлине Осима обратиться с просьбой к командованию германской армии о предложении мира Чан Кайши через генерала Фалькенхаузена, германского военного советника при китайском правительстве. Конечно, подобное предложение не было отказом от агрессивных планов на континенте. Но длительная передышка очень нужна была империи. Воюющий Китай «съедал» столько людских, материальных и финансовых ресурсов страны, что империи нужно было остановиться, отдышаться и собраться с силами, чтобы продолжать завоевательную политику в Азии. Осима, следуя указаниям генштаба, 18 января 1938 г. поднял перед Риббентропом вопрос о помощи, чтобы закончить китайский «инцидент». Министр иностранных дел рейха обещал содействовать, но высказал мысль о желательности сближения Германии и Японии на основе заключения военного договора. Эта информация была передана генштабу, и в июле 1938 г. из Токио был получен ответ, одобрявший инициативу сотрудничества между двумя странами.

За развитием событий в Китае внимательно наблюдали не только в Токио, но и в Москве. Линия связи между советским посольством в Китае и Москвой работала с полной нагрузкой. И Сталин, и Ворошилов, а именно они определяли советскую военную политику на Дальнем Востоке, хорошо понимали, что Япония может увязнуть в трясине новой войны, и увязнуть надолго. А длительная война в Китае снимала угрозу советским дальневосточным границам. Можно было спокойно поворачиваться лицом к Европе и пытаться активно решать свои европейские проблемы. Поэтому вопрос о том, что воюющему Китаю нужно было оказать военную и материально-техническую помощь, был ясен для обоих лидеров уже в первые месяцы японо-китайской войны.

При этом Сталина, а Ворошилов думал так же, как Сталин, — своего мнения в 1937-м у него уже не было, — вряд ли интересовали проблемы интернациональной солидарности и братской помощи китайскому народу, о которой так любили потом писать советские историки. К режиму Чан Кайши он не испытывал никаких симпатий. Достаточно вспомнить налёты гоминдановской полиции на советское посольство и консульство в 1927-м, конфликт на КВЖД в 1929-м, многочисленные походы против Китайской Красной Армии в начале 1930-х и помощь, которую Советский Союз оказывал китайской компартии и её вооружённым силам. Но он, как трезвый политик, хорошо понимал, что после начала японо-китайской войны Советский Союз попал в положение «третьего радующегося», наблюдая схватку японского дракона и китайского тигра. В этой обстановке надо было помогать Китаю, и пусть они дерутся как можно дольше. Они и дрались до окончания Второй мировой войны. В начале сентября 1937-го правительство Чан Кайши обратилось с просьбой к советскому правительству принять в Москве китайскую делегацию для обсуждения вопросов, связанных с оказанием военной помощи Китаю. Согласие на приезд, конечно тайный, китайских представителей было сразу же дано, и уже 9 сентября нарком обороны провёл первую встречу с китайской делегацией. На следующий день он сообщил Сталину о результатах переговоров.

По представленному делегацией списку предметов вооружения, которые Китай хотел приобрести, Ворошилов предлагал продать две эскадрильи бомбардировщиков СБ (62 самолёта), две эскадрильи истребителей И-15 (62 самолёта) и три эскадрильи истребителей И-16 (93 самолёта). Во время первых переговоров китайцам отказали в продаже тяжёлых бомбардировщиков ТБ-3 и тяжёлой артиллерии, но согласились продавать бензин, машинное и моторное масло. Были высказаны предложения и о маршрутах доставки грузов. Конечным пунктом доставки был определён китайский город Ланьчжоу. Самолёты предлагалось перегонять туда по воздуху, а запасные части и боеприпасы к ним — автотранспортом. Все остальные закупки (винтовки, пулемёты, орудия, боеприпасы) — морским путём в Кантон. Наиболее удобным считался маршрут до Ланьчжоу через территорию МНР. Он был короче маршрута через Синьцзян на 800 километров и мог почти полностью контролироваться советскими войсками (58). Но здесь требовалось учитывать и политические моменты. Ворошилов писал Сталину: «Однако нужно решать, удобно ли с точки зрения политической использовать территорию МНР для доставки оружия Нанкинскому правительству. По этому вопросу прошу дать указания возможно скорее, так как без этого не могут начаться подготовительные работы по переброске самолётов, о чём настойчиво просят китайцы» (59). Намечалась знаменитая трасса «Зет», по которой в последующие годы перебрасывались оружие и боевая техника в Китай. Руководство операцией «Зет» (военная помощь Китаю) было поручено Разведывательному управлению.

В конце января 1938 г. информация о попытках Японии добиться мирного урегулирования с Китаем поступила от группы «Рамзай». Зорге в телеграмме от 20 января информировал Москву о беседе с полковником Оттом. Военный атташе рейха в Японии сообщил советскому разведчику, что «японский генштаб приведён в сильное замешательство перспективами продолжения войны против Китая». Отт и его помощник майор Шолль считают, что война в Китае начинает ослаблять Японию. Поэтому, по их мнению, войны между Японией и Советским Союзом в 1938 г. не будет. Империя прочно увязла в Китае, а сил и средств для одновременной войны против двух азиатских стран у неё нет. В Токио, так же как и в Москве, понимали, что пока идёт эта война, советский Дальний Восток застрахован от японского нападения.

В Берлине тоже начали понимать обстановку на Дальнем Востоке. Возможный конфликт дальневосточного союзника с Советским Союзом очень интересовал германский генштаб, и военному атташе поручили выяснить обстановку. Отт беседовал с представителем японского генштаба и о результатах беседы сообщил Зорге. 27 января в Москву ушла очередная информация об этой беседе. Японский представитель сообщил полковнику, что генштаб подготовляет войну против СССР усиленными темпами. В Токио считали, что оттяжка времени работает на СССР. Но хотя желание воевать было, возможности воевать на два фронта у империи не было. Даже в случае перемирия в Китае нужно было длительное время держать там большую оккупационную армию. Нужно было также пополнить японскую армию после непредвиденных потерь, а всё это требовало огромных финансовых затрат. Кроме того, в начале 38-го Германия была явно не готова начать войну против Советского Союза, а начинать односторонние военные действия в японском генштабе не хотели. Представитель японского генштаба, с которым беседовал Отт, заявил ему, что «два года являются максимальным, а один год — минимальным сроком для того, чтобы японский генштаб мог начать войну против СССР». Информация была исключительно ценной, и начальник Разведупра наложил резолюцию: «По всем этим телеграммам выпустить доброкачественное спецсообщение». Как правило, такие документы, как спецсообщения, рассылались высшему руководству страны.

Итак, Советский Союз уже в первые месяцы 1938 г. получил почти двухлетнюю передышку на Дальнем Востоке. Это был первый результат тех контактов в Москве, которые начались осенью 37-го. Начало военных поставок в Китай значительно усиливало сопротивление китайской армии, и Япония всё глубже и глубже погружалась в трясину необъявленной японо-китайской войны, окончание которой не просматривалось даже в отдалённом будущем. Характерно, что оценки наших разведчиков в Токио оказались более точными, чем оценки аналитиков японского генштаба. Уже после ареста Зорге писал в своих записках: «Дирксен и Отт были настроены оптимистично, утверждая, что Гоминдан необычайно слаб. Но я придерживался мнения, что враждебные действия будут продолжаться ещё долго, и что силу Гоминдана не следует недооценивать. Ни Дирксен, ни Отт не соглашались со мной. Однако ход событий обернулся так, как я и предсказывал. И потому и Дирксену, и Отту пришлось признать, что я был прав, и мои акции в посольстве соответственно выросли». Одзаки так же как и Зорге считал, что конфликт в Китае перерастёт в крупномасштабную войну. Его выводы основывались на той информации, которую он получал из близкого окружения премьера Коноэ.

Китай вёл освободительную войну, напрягая все силы и стараясь получить любую помощь везде, где только возможно. При этом годилось всё: и материальная помощь у любой страны, и использование военных советников и добровольцев, и моральная поддержка великих держав, и, пожалуй, главное — попытка заполучить союзника, который может вмешаться в конфликт и оттянуть на себя часть сил противника. В 38-м таким союзником, державшим на Дальнем Востоке крупную группировку войск, мог быть только Советский Союз. Но в первой половине года все попытки втянуть нашу страну в военный конфликт с Японией наталкивались на неизменные заявления о миролюбивой внешней политике страны, которые не давали китайским представителям, делавшим подобные предложения, никаких шансов на успех.

Обстановка изменилась к августу 38-го. Бои у озера Хасан были в полном разгаре. С обеих сторон наращивались силы, и казалось, что этот локальный конфликт будет расширяться и превратится в необъявленную войну по типу Китайского «инцидента». Поэтому в Китае решили ещё раз попытаться уговорить северного соседа проявить больше инициативы и более активно вмешаться в конфликт между Китаем и Японией. На этот раз инициативу взял на себя президент исполнительного юаня Кунг (Кун Сянси). 3 августа 38-го он пригласил на обед резидента политической разведки (ИНО НКВД) для того, чтобы обменяться мнениями по поводу последних событий на советско-маньчжурской границе и о советско-японских отношениях.

Кунг заявил, что китайское правительство и китайский народ принимают близко к сердцу советско-японский конфликт, и он как представитель правительства заявляет, что Китай будет твёрдо и последовательно поддерживать Советский Союз. Он также высказал мнение, что военный путь решения японской проблемы сейчас предпочтительнее мирного разрешения советско-японского конфликта. Он обосновывал это тем, что: «Япония истощена годом войны в Китае, этот год показал всю её слабость, поэтому соединёнными силами СССР и Китая легко будет сокрушить военные силы Японии, тем более что, как показала война в Китае, японский морской флот не может быть использован ею достаточно эффективно в войне против СССР, как и против Китая, а воздушный не представляет реальной угрозы для первоклассного советского воздушного флота. В области же людских резервов Китай имеет неисчерпаемые возможности, которые можно бросить против Японии» (60). В переводе с дипломатического на обычный язык это означало — начать совместную победоносную войну против Японии.

Китайский представитель считал, что Германия сейчас не сможет помочь своей союзнице на Дальнем Востоке, так как она ещё не готова к большой войне в Европе, а Англия и США симпатизируют Китаю и не будут поддерживать Японию в случае совместной войны. Таким образом, международная обстановка исключительно благоприятна для военного разрешения вопроса и пропустить её нельзя. По его мнению, «до сего времени Советский Союз не имел достаточно серьёзного повода начать войну против Японии, так как это противоречило бы мирной политике Советского Союза и могло представить его в роли агрессора. В настоящее время Япония первая начала агрессивные действия и потому никто не может обвинить СССР в агрессии» (61). Кунг в беседе рассматривал и возможность разрешения советско-японского конфликта мирным дипломатическим путём. В этом случае, по его мнению, СССР совместно с Китаем должен потребовать от Японии решения всего комплекса вопросов, касающихся Восточной Азии. В заключение беседы он ещё раз заявил, что наиболее идеальным является всё-таки решение вопроса военным путём в данный неповторимый исторический момент.

Резидент разведки переслал запись беседы в своё ведомство с просьбой доложить содержание документа в «инстанцию» (то есть в Политбюро). Заверенная копия была направлена Ворошилову. Китайские предложения не нашли поддержки и понимания в Москве. У руководящих деятелей Советского государства не было желания обострять отношения с островной империей и доводить локальный конфликт до войны. В августе 38-го события в Европе развивались очень быстро и всё внимание, в том числе и военного руководства страны, было приковано к Чехословакии. Когда крупные воинские силы западных военных округов передвигались к границам, было не до обострения обстановки на Востоке, и войну против Японии отложили до лучших времён.

* * *

Если посмотреть историческую литературу советского периода, то можно обнаружить интересную закономерность. И в официальных многотомных изданиях, и в авторских публикациях говорится о военной угрозе. Увеличение численности Квантунской армии, увеличение танков, самолётов, орудий в Маньчжурии, строительство укреплённых районов у советских границ, интенсивное железнодорожное и шоссейное строительство, направленное к советским границам. Список подобных мероприятий можно долго продолжать — и всё сказанное будет правильно. И как вывод из всего сказанного — Япония разрабатывает планы агрессии, готовит нападение, и огромная советская территория от Байкала до Владивостока находится под постоянной угрозой. Поэтому: жители этого региона, будьте бдительны, держите порох сухим и крепче сжимайте винтовку.

До конца 30-х, когда нужно было скрывать всё и вся, подобные утверждения имели смысл. Но через шестьдесят лет, в конце 90-х, когда многие секреты ушли в прошлое и были открыты некоторые архивы, подобные утверждения объяснить очень трудно. Если проанализировать уже рассекреченные документы, то станет ясно, что по ту сторону Амура на советской территории делалось то же самое. Увеличивалась численность войск ОКДВА и ЗабВО, увеличивалось количество танков, самолётов, орудий. Против японских укреплённых районов у советских границ строились в Забайкалье и особенно в Приморье такие же УРы у маньчжурских границ. На советской территории также велось интенсивное железнодорожное и шоссейное строительство, направленное к маньчжурской границе. В районе Владивостока строились аэродромы для тяжелобомбардировочных бригад. И если японские бомбардировщики с маньчжурских аэродромов могли долететь до Владивостока и Хабаровска, то советские ТБ-3 могли отбомбиться над столицей империи и вернуться обратно — запаса дальности хватало. И ведь бомбили, правда, на бумаге. Желающие могут прочитать роман Николая Павленко «На Востоке», изданный в 1937 году. Там очень красочно показан пылающий Токио, уничтоженный советской авиацией во время будущей советско-японской войны. Список подобных мероприятий с советской стороны можно так же долго продолжать, и здесь также всё будет правильно. На советской территории было зеркальное отражение всего того, что делалось в Маньчжурии. И как вывод из всего сказанного — Советский Союз также разрабатывал планы агрессии, также готовил нападение.

И чтобы разобраться во всех этих противоречивых утверждениях и дать окончательный ответ, кто на кого собирался нападать, нужно заняться подсчётом сил и средств, сопоставлением фактов и намерений. Кто окажется сильнее, тот и готовит нападение. Более слабая сторона никогда не будет готовить агрессию против своего более сильного соседа. Иными словами, нужен баланс сил в дальневосточном регионе накануне Второй мировой войны. Сухие цифры и факты, взятые из архивных документов, дадут более точный и правдивый ответ, чем рассуждения советских историков об «агрессивности» Японии и «оборонных» мероприятиях Советского Союза.

Когда советское военное руководство планировало увеличение РККА в дальневосточном регионе, оно, конечно, не имело документов японского генштаба или штаба Квантунской армии. Единственными достоверными, проверенными и перепроверенными данными были данные военной разведки о численности и вооружении Квантунской армии. На них и опирались в генштабе при текущем планировании усиления советских войск на Дальнем Востоке и при перспективном планировании, когда разрабатывались оперативные планы на случай войны с Японией. Конечно, данные военной разведки нельзя было считать за стопроцентную истину. Возможно, после сопоставления наших разведывательных сводок с документами японского генштаба, опубликованными в последние годы в Японии, могут появиться расхождения в цифрах, и японские документы будут истиной в последней инстанции. Но в конце 30-х ничего другого у нашего Генштаба не было. Поэтому и современным исследователям при оценке ситуации того периода приходится пользоваться разведывательными сводками.

Так как же оценивало руководство военной разведки военный потенциал островной империи к концу 1938 г.? 15 ноября заместитель начальника Разведывательного управления комдив Орлов представил начальнику Генштаба командарму 1-го ранга Шапошникову справку о возможностях мобилизационного развёртывания японской армии.

Аналитики разведки из второго отдела собрали, систематизировали и проанализировали всю имеющуюся информацию и пришли к следующим выводам. За время войны в Китае до 1 октября 1938 г. призвано для развёртывания новых частей 1 680 тысяч, для пополнения безвозвратных потерь 420 тысяч. В запасе у Японии оставалось 2 миллиона резервистов. В Китае к этому времени было сосредоточено 28 пехотных дивизий и одна бригада, две кавалерийские, четыре артиллерийские и две мотомеханизированные бригады, два танковых и четыре зенитных полка. Всего 700 000 человек, 2000 орудий, 930 танков и 1346 самолётов. В Маньчжурии находилось 10 пехотных дивизий, три кавалерийские, четыре охранные и две мотомеханизированные бригады, а также гарнизоны укреплённых районов, две артиллерийские бригады, три полка тяжёлой артиллерии, два зенитных и девять артиллерийских полков. Всего в Квантунской армии было 320 000 человек, 1268 орудий, 648 танков и 420 самолётов. К этому добавлялась группировка Корейской армии в составе двух дивизий с частями усиления и обозно-тыловыми частями общей численностью 54 000 человек. В остатке, то есть в Японии, на Сахалине и Формозе, оставалось только три пехотные дивизии с частями усиления и обозно-тыловые части общей численностью в 333 000 человек при 914 орудиях, 120 танков и 300 самолётов. Немного на случай предполагаемой войны с Советским Союзом. В Китае шли упорные бои, и перебросить оттуда в Маньчжурию какое-то количество дивизий было невозможно. А переброска с островов на материк оставшихся трёх дивизий не делала погоды.

За время войны в Китае японская армия увеличилась с 380 до 1 677 000 человек, а число дивизий возросло с 21 до 44. И всё равно воевать с Советским Союзом было нечем. Китайский фронт «съел» половину японской армии. Смешно было начинать войну с семью сотнями танков и шестью сотнями самолётов. Не говоря уже о том, что качество танковой и авиационной техники японской армии было значительно хуже, чем качество этой же техники в РККА. Так что все планы нападения на Советский Союз можно было не вынимать из сейфов до лучших времён.

20 декабря 1938 г. заместитель начальника Разведывательного управления комдив Орлов направил в Генштаб справку о перебросках японских войск из Японии в Маньчжурию в октябре — декабре 1938 г. За это время из Японии на материк было переброшено 250 000 человек. В Маньчжурию перебросили 57 000, 100 орудий, 35 танков и 55 самолётов. С учётом этих пополнений и возвращением в Японию старослужащих Разведупр определил численность Квантунской армии на 15 декабря 1938 г. в 347 000 человек. На вооружении этой группировки, по подсчётам военной разведки, имелось: орудий — 1368, танков — 684 и самолётов — 475. К этому была добавлена численность Корейской армии в 54 000 человек с 248 орудиями, 33 танками и 120 самолётами. Можно считать, что эти войска были сосредоточены у советских дальневосточных границ к 1 января 1939 г.

В этом же документе на основе информации, полученной от агентуры военной разведки в Маньчжурии, было показано распределение частей Квантунской армии по операционным направлениям. Основным направлением было Приморское. Здесь против частей 1-й ОКА было сосредоточено 8 пехотных дивизий с частями усиления. Всего: людей — 198 000 человек, орудий — 708 и танков — 288. Вторым по значению было Забайкальское направление. Против войск ЗабВО было сосредоточено две пехотные дивизии и одна бригада, две кавалерийские бригады и два танковых отряда. Всего: людей — 71 000 человек, танков — 234 и орудий — 156. Два вспомогательных направления, Сунгарийское и Благовещенское, отвлекали на себя 53 000 человек, 136 орудий и 46 танков. Резервы Квантунской армии были сосредоточены в центральной равнинной части Маньчжурии. Здесь имелось 25 000 человек, 290 орудий и 194 танка. Вот таков был расклад сил «агрессора». Следует отметить, что на всех операционных направлениях японские войска уступали частям РККА и по общей численности, и по количеству орудий и танков.

Какие силы были сосредоточены на Дальнем Востоке к 1939 г.? После ликвидации хасанского конфликта усиление войск в этом районе продолжалось. Из центральных районов страны перебрасывалась боевая техника: орудия, танки и особенно самолёты. Перебрасывались и отдельные воинские части. Транссибирская магистраль была забита воинскими эшелонами. Перебрасывалась различная военная техника, вооружение, боеприпасы и различное имущество, необходимое для формирования новых частей в случае начала войны. К 1939 г. в этом регионе находилось 450 000 личного состава, 5748 орудий и 5150 танков. По орудиям наши войска превосходили Квантунскую и Корейскую армии в четыре раза, по танкам — в 6,6 раза (62). Что касается боевых самолётов, то уже на 1 января 1938 г. на Востоке имелись 24 авиационные бригады: из них тяжелобомбардировочных — 6, среднебомбардировочных — 4, истребительных — 5 с общим количеством боевых самолётов — 2623. Превосходство советских войск и в общей численности, и особенно в средствах подавления было полным. И в японском генштабе, конечно, об этом знали. В разведывательном отделе сидели специалисты, которые умели и добывать информацию, и считать, и анализировать.

Конечно, при таком соотношении сил можно было разрабатывать различные варианты плана «ОЦУ» — бумага всё стерпит. Но при определении агрессивности и угрозы войны со стороны Японии надо исходить не из бумаготворчества, а из реального количества войск и боевой техники. А оно, конечно, было в пользу РККА. Следует отметить и то, что ни один из вариантов плана «ОЦУ» не был добыт военной разведкой. И при определении угрозы войны и в Разведывательном управлении, и в Генштабе могли пользоваться только общей численностью Квантунской армии и оценками военно-политического положения в этом регионе. Могут возразить, что Япония находилась рядом с Маньчжурией и Кореей. При абсолютном господстве своего военно-морского флота в Японском и Южно-Китайском морях она могла быстро перебросить, в случае необходимости, на материк любое количество войск и техники. И это было бы возможно, если бы не «китайский фактор». После начала японо-китайской войны китайский фронт поглощал все людские и материальные ресурсы империи. Япония увязла в войне с Китаем всерьёз и надолго. В конце 38-го перебрасывать на материк было нечего. И говорить об одновременной войне с Китаем и Советским Союзом не было смысла — сил на это не хватало.

Примечания

1. 1941 г. Книга вторая. — М.: 1998. С. 533.

2. Там же. С. 536.

3. Там же. С. 543.

4. Там же. С. 545.

5. Там же. С. 547.

6. Там же. С. 571.

7. Там же. С. 557.

8. Там же. С. 558.

9. Там же. С. 559.

10. Там же. С. 561.

11. Там же.

12. Там же. С. 569.

13. Там же.

14. Там же. С. 570.

15. Там же.

16. Там же. С. 571.

17. РГВА. Ф. 32113, Оп. 1. Д. 217. Л. 4—18.

18. Там же. Л. 4.

19. Там же. Л. 17.

20. РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 46. Л. 84–86.

21. Там же. Л. 88.

22. Там же. Л. 89.

23. Там же. Л. 92.

24. Там же. Л. 94.

25. Там же. Л. 97.

26. РГВА. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 124. Л. 35–36.

27. РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 46. Л. 97.

28. РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 1987. Л. 2.

29. Там же. Л. 3.

30. Там же. Л. 9.

31. Там же. Л. 16.

32. Там же. Л. 42.

33. Там же. Л. 58.

34. Там же. Л. 163–164.

35. Там. же Л. 166–167.

36. РГВА. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 124. Л. 82.

37. Там же. Л. 84–85.

38. Внешняя политика СССР. 1917–1944 гг. Сборник документов в 4 т. Т. 4. М.: 1946. С. 369–371.

39. РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1077. Л. 5.

40. Там же. Д. 1084. Л. 38.

41. Там же.

42. ЦАМО. Ф. 1. Оп. 78424. Д. 8. Л. 136–137.

43. РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1076. Л. 13.

44. ЦАМО. Ф. 69. Оп. 21692. Д. 11. Л. 91–95.

45. Гриф секретности снят. — М.: 1993. С. 72.

46. Там же. С. 28.

47. Внешняя политика СССР. Т. 4. С. 377.

48. ЦАМО. Ф. 1. Оп. 78424. Д. 8. Л. 42–43.

49. Там же. Л. 100–101.

50. Захаров М.В. Накануне великих испытаний. — М.: Воениздат, 1968. С. 10.

51. РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 46. Л. 184.

52. Там же. Л. 186.

53. РГВА. Ф. 25888. Оп. 15. Д. 458. Л. 73–79.

54. РГВА. Ф. 33987, Оп. 3. Д. 1094.

55. Там же.

56. Там же.

57. Там же.

58. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 321. Л. 10.

59. Там же. Л. 11.

60. Русский архив. Т. 7/1. С. 97.

61. Там же. С. 98.

62. Архив ИВИ МО. Ф. 244. Оп. 287. Д. 75.