ЯВЛЕНИЕ I
АВДОТЬЯ и ЗОЯ ЕВГРАФОВНА.
Зоя.
Что ж теперь будет-то?
Авдотья.
А то и будет… сказала бы… тьфу!.. Только девушку раздразнили. Уж она выла-выла, ревела-ревела…
Зоя.
Да как не выть-то, сама посуди! Разве это шутка? Девушка ко всему приготовилась…
Авдотья.
Что говорить!
Зоя.
Это и в наши года возьми… Вот так раз! (Хохочет).
Авдотья.
Да! Вот ты и думай!
Зоя.
Шафер-то приехал к нему: пожалуйте, говорит, Ардалион Ардалионыч, невеста готова. – А деньги, говорит, готовы? – Данила Григорьич приказал сказать, что после они с вами расчет сделают, им теперь недосуг. И мне, говорит, тоже некогда: я, говорит, в Сокольники должен ехать. Нет, голубушка, это – военный человек, не нагреешь. Его вся Москва знает, ведь он в комитете по снабжению служит.
Авдотья.
Так, так! Наш туда сукно ставил. А уж какие приятели-то были! Как-то в саду это запили, уж они целовались-целовались, словно бы вот муж с женой. Помнишь, говорить: тебе было хорошо и мне было хорошо.
Зоя.
Я ведь была у него после.
Авдотья.
Была?
Зоя.
Как же, была. Просвирку снесла. Вошла я в залу-то, а на меня, матушка ты моя, огромная собака: так я и затряслась вся, а он и выходит… Орел, голубушка ты моя! Картина! Не бойтесь, говорит, почтеннейшая, эта собака даже к женскому полу привязана. Что, говорит, скажете хорошенького? Бог, говорю, милости вам прислал, Ардалион Ардалионыч. Благодарю вас, садитесь. И пошел, и пошел!.. Что он, говорит, шутить со мной вздумал! Разве он не знает, кто он и кто я! Я, говорит, 15 лет на коне сидел! Хоша я теперь по неприятностям в отставку и вышел, а я, говорит, страмить себя не позволю. Без денег-то, говорит, всякая бы дворянка за меня с радостью пошла. Ежели я жениться вздумал, то это потому, что дела мои расстроились. А я ему, будто спроста: полноте, говорю, сударь, беспокоиться, разве мало по Москве этого товару. Нет, уж я, говорит, обжегся, теперь я буду умнее; теперь уж я, говорит, как посмотрел невесту, так и деньги, сейчас деньги, сию минуту, вот сюда на стол… все… Да по столу-то кулачищем как грохнет! Думаю: как звизнет он меня с сердцов этим кулачищем – на месте оставит. Смотрю, матушка, чай подают. Я, со страху-то оскоромилась – со сливками выпила, ей-Богу! забыла, что и пятница-то на свете. Уж он, матушка ты моя, ругал-ругал, страмил-страмил. Я, говорит, его подлеца – Господи, прости Ты мое великое согрешение – я, говорит, его, подлеца этакого, от каторги спас! Да, ладно, говорит: я про него еще одно дело знаю; только бы, говорит, оно наружу вышло, с колокольным звоном под присягу пойду. Ей-Богу! Это он, должно быть, насчет Егорушки.
Авдотья.
Тот теперь, матушка, так в трубу и трубит. Вот-те и Егорушка, вот-те и дурак! Вчера мимо нас раз двадцать на извозчике проехал. Уж ловить примались, да в трактире у Серпуховских спрятался.
Зоя.
А хоть бы и поймали, что с ним сделаешь? Не родной сын.
Авдотья.
Ничего не сделаешь: два судейских с ним ездят. Ведь уж, говорят, гербовую бумагу подал. Да ведь я так полагаю, что наш откупится.
Зоя.
Нет, голубушка, невозможно. При мне ведь просьбу-то писали. Такого сутягу нашли, из острога недавно выпустили. Первое за жестокое обращение, а второе, что имущество после покойника Пантелея Григорьича скрыл. И свидетели, матушка, есть, свидетели. Такую бумагу написали, что волосы у меня дыбом стали. Как покойник-то захворал, так Абрам Васильич три недели в подвале сидел, книги какие-то переписывал: с чиновником это они орудовали. И чиновника-то этого разыскали, в писарях в квартале служит. Такую кашу заварили, страсть! Абрам-то Васильич говорит: терять мне нечего, я слепой человек, пускай меня судят.
Авдотья.
Ишь ты! Ах ты, батюшки!
Зоя.
Да еще… уж тебе по секрету скажу: ведь уж у Луши с Сергей-то Ильичем все покончено; хочет жениться на Луше-то, нынче объявлять приедет.
Авдотья.
Что ты?! Ну, на части разорвут теперь девку!
(Уходит).
ЯВЛЕНИЕ II
Те же и МАТРЕНА и ЕВГРАФОВНА.
Матрена Панкратьевна.
Так вот и хожу, как полоумная! Ничего не вижу, ничего не слышу! Экой стыд, экой страм! Вот до чего мы дожили, подумай-ка!
Зоя.
Нехорошо, Матрена Панкратьевна, нехорошо! Нехороши дела! А Егорку этого, Матрена Панкратьевна, прости Ты, Господи, мое великое согрешение… удавить мало… мало его удавить! А уж Абрамку…
Матрена Панкратьевна.
Вот какого аспида вырастили, какого изверга выняньчили на свою голову… И что он зашел, что он зашел.
Зоя.
Подучили, моя красавица, подучили; где ему, дураку, самому выдумать!
Матрена Панкратьевна:
Лушка эта смирная была, теперь тоже себя показывает. Я, говорит, тиранить себя не позволю. А кто ее тиранит, кто?
Зоя.
Ах, врагов у вас много, Матрена Панкратьевна, много у вас врагов! А все это Татьяна Матвевна: она у вас все мутит. Дочь она ваша, хошь и не родная, а, извините вы меня, этакая ядовитая бабенка, этакая-то…
Матрена Панкратьевна.
Она, матушка, она…
Зоя.
Ах, кабы я была на месте Данилы Григорьича, вот бы как я скрутила, вот бы как всех перевернула, ни один бы не пикнул. Господи, прости Ты мое великое согрешение! может, я и грешу, я ей Богу…
Матрена Панкратьевна.
Сам-то худой такой стал, ходит словно ночь черная и угодить ему не знаешь чем. Взглянешь на него: что ты, говорит, смотришь – на меня? узоров не написано. Не глядишь – опять беда: что я зверь, что ли, в своем семействе, съел я, что ли, кого? А вчера ночью… (плачет) боюсь, чтоб с ним недоброе что-нибудь не сделалось.
Зоя.
Что это вы, Матрена Панкратьевна?
Матрена Панкратьевна.
Вчера ночью песню запел!
Зоя.
Какую песню?
Матрена Панкратьевна.
Протяжную такую тянул…
Зоя.
Что ж за важность такая?
Матрена Панкратьевна.
Да ведь никогда от роду, вот двадцать лет живем, никаких он этих песен не пел, пьяный никогда голосу своего не давал. Вот до чего его довели. (Плачет). Вот до какого расстройства! Егорку теперь другую неделю ловят, поймать не могут. И Абрамку этого не найдут нигде; то, бывало, от ворот не отгонишь, а вот как нужно-то, его и нету.
Зоя.
Я вчера его у Скорбящей видела, с нищими стоял. Он завсегда там. Совсем опустился, потерянный стал человек, даже жалко. Благоденствовал прежде, а теперь… Это мне даже удивительно! Что значит Бог… если кого захочет. Вот она гордость-то, Матрена Панкратьевна…
ЯВЛЕНИЕ III
Те же и ДАНИЛА ГРИГОРЬИЧ.
Данила Григорьич.
Ты по всей Москве день-то деньской снуешь, не видала ли этого прощалыгу-то?
Зоя.
Много я, Данила Григорьич, непутного народу знаю: тебе кого нужно-то?
Данила Григорьич.
Абрашку… Абрам Васильева.
Матрена Панкратьевна.
У Скорбящей, говорят, побирается с нищими.
Зоя.
Вчера я за ранней там была – видела!
Данила Григорьич.
Слетай-ка завтра туда опять, чтоб сюда пришел. (Молчание). Фу!.. Дела, дела.
Зоя.
Что ж вам беспокоиться, ваше дело правое. Уж, неужли, прости ты, Господи, мое великое согрешение, всякой рвани поверят!
Данила Григорьич.
Ведь это, к примеру, грабеж!
Зоя.
Именно, грабеж!
Данила Григорьич.
Денной разбой!
Зоя.
Как есть разбой.
Данила Григорьич.
Опосля этого на свете жить нельзя.
Зоя.
Ежели всякого именитого почетного гражданина, да всякая голь, можно сказать, будет в суд таскать. Да по какому праву? Да что это за времена пришли?
Данила Григорьич.
Времена пришли тяжкие! Не то что, например, что, а всякий норовит, как бы тебя за ворот, да к мировому. Грешным делом загуляешь, в газетах отпечатают. Развелось теперича этой сволочи: за рубль серебром так тебя опозорит, и в город не показывайся. По ряду-то идешь, словно сквозь строй, все на тебя смотрят, чуть не подсвистывают. Читали мы, думают, про твои дела! А какие дела? За свои деньги пошумели. Экие дела важные!
Зоя.
Про нашу сестру тоже описывают.
Данила Григорьич.
В старину, бывало, на перекрестках шарманки игрывали, али кто раек показывал: извольте, город Париж, как доедешь, угоришь… Никому обиды не было. А нынче на перекрестках-то, как собаки, на тебя бросаются с этими газетами. Извольте получить описание, как вчерашнего числа такие-то купцы в Сокольниках всю посуду перебили. Занятное происшествие, оттого и дети к родителям страху не имеют. Сын не должен знать, что отец делает. А теперича он прочитает в газетах… Про тятеньку-то вон что означено, говорит, вон какие дела: стало быть и мне можно, и давай чертить. От этого от самого.
Зоя.
Уж именно, Данила Григорьич, может я и грешу, а что… ей-Богу!..
Данила Григорьич.
А этот, маиор-то! Вот выжига-то! Как было он меня смазал-то! На какую штуку поддеть-то хотел.
Зоя.
Уж захотели вы!
ЯВЛЕНИЕ IV
Кучер (входит).
Как угодно, а поймать нет никакой возможности… один страм.
Данила Григорьич.
Где же он теперь?
Кучер.
В Роговскую ударился, там где-нибудь. Городового просили, чтоб подержал. Нам, говорит, невозможно. Коли ежели он что украл, объявку подайте, а ежели по своей воле идет – ничего. Нам, говорит, притеснять публику не велено. Пущай, говорит, ходит: Москва велика.
Данила Григорьич.
Дурак! Ты должен был говорить, что этот молодец от своего хозяина скрывается.
Кучер.
Говорили, да ничего не поделаешь. Мы, говорит, подозрительных людей останавливаем. Ежели бы, говорит, он ночью, например, шел… с узлом…
Данила Григорьич.
Вот, пошли дурака-то.
Кучер.
Как угодно, а что невозможно… (Уходит).
ЯВЛЕНИЕ V
Данила Григорьич.
Один сын распутный, другой из дому родительского убег, племянник говорит, что я его ограбил… Что же я, например? Как ты меня понимаешь?
Зоя.
Одна неблагодарность! Истинно, можно сказать…
Данила Григорьич.
Молчи! (К жене). Как по твоему?
Матрена Панкратьевна.
Что с тобой, батюшка?
Данила Григорьич.
Это я к тому, например, что все против меня пошли. (Матрена Панкратьевна плачет). Эти самые твои слезы с детей взыщутся, потому все это они…
Матрена Панкратьевна.
Батюшка, Данила Григорьич, послушай ты моего бабьего разуму: выгони ты из нашего дому это отродье проклятое, пущай хошь по миру ходят.
Зоя.
Вот тогда и узнают, что вы для них значили. Этакая неблагодарность, этакая черная неблагодарность! Господи, прости ты мое великое согрешение…
Данила Григорьич (к жене).
Это ты так точно! Конченое дело! Эй, кто там? (Показывается в дверях девушка). Этак будет вернее. (К Зое Евграфовне). Так ты лети сейчас, тут недалеко, (Жене). Дай ей два пятиалтынных на извозчика. Может, он там за вечерней. Лети, и чтобы он, например, сюда шел: мол, Данила Григорьич пристроить хочет, будет, мол, шляться… Чтобы беспременно.
Зоя.
Мигом я тебе это дело обработаю.
Данила Григорьич.
Старайся. Ты меня знаешь?
Зоя.
Если бы, кажется. (Махнув рукой)… Ну, да уж что говорить!.. (Утирает слезы).
Данила Григорьич.
Лукерью давай.
Матрена Панкратьевна.
Лушу?
Данила Григорьич.
Дело понятное! Живо!
Матрена Панкратьевна.
Пойдем, матушка. (Уходит).
ЯВЛЕНИЕ VI
ДАНИЛА ГРИГОРЬИЧ и ИВАН ПРОХОРОВ.
Данила Григорьич.
Конченое дело! Ежели теперича это дело так оставить… (В размышлении). Шабаш! Объявку сейчас, что, например, украл и скрывается. (Иван Прохоров входит). Ты мне, братец, здесь не нужен, на твое место я нашел другого.
Иван Прохоров.
Кажется, я ни в чем не причинен. Старался, кажется…
Данила Григорьич.
Я тебя на фабрику, там тебе место очистилось. И чтобы, например, как ты молодой человек, должен ты жениться. Первое дело – баловства меньше, а второе дело – будешь ты под главным приказчиком, значит, без этого тебе невозможно.
Иван Прохоров.
Вся ваша воля хозяйская, только жениться по нынешним временам…
Данила Григорьич.
Ну да, вот ты еще разговаривать будешь!
Иван Прохоров.
Я не к тому, а что боязно без привычки. В голове опять же этого не держал, все больше, главная причина, такую центру имеешь, как бы хозяину угодить, а на то, чтобы, например, что-нибудь… пустяки какие…
Данила Григорьич.
И как я теперича свою племянницу отдаю за тебя, значит, будешь ты мой сродственник, (Иван Прохоров кланяется в ноги) и, стало быть, должен все это ты понимать и, главное, чувствовать, что как ничтожный ты, можно сказать, человек. Христа ради, за материны слезы, я тебя взял и в люди вывел…
Иван Прохоров.
Оченно я это чувствую (кланяется в ноги).
Данила Григорьич.
По бедности твоей, тебе бы в солдатах быть, а я за тебя охотника нанял. (Иван Прохоров кланяется в ноги). Теперича как ты сейчас женишься, поедешь на фабрику, возьми с собой Егорку и чтобы строго с ним, чтобы не болтал лишнего.
Иван Прохоров.
Главная причина, не в руках он здесь; в руки ежели теперича взять его, он смирный будет.
Данила Григорьич.
Это уже твое дело.
Иван Прохоров.
У меня он, Данила Григорьич, мягче пуху будет, вашей милости, известно, по вашим делам, некогда с ним заниматься, а у меня он взгляду бояться будет. Как, значит, все я его достоинства знаю и болтать ему невозможно, потому он у меня, первым долгом, будет в струне находиться.
Данила Григорьич.
А коли ежели что, я с тебя взыщу.
Иван Прохоров.
Будьте же покойны-с. Выправим… не таких учили… И ежели которые он пустяки говорил, больше не будет (молчание). Прикажите написать в деревню к матушке?
Данила Григорьич.
Об чем?
Иван Прохоров.
Так как ваша такая милость, насчет Лукерьи Пантелевны… Чтобы ей на старости лет…
Данила Григорьич.
Пиши.
Иван Прохоров.
А им теперича что я должен говорить?
Данила Григорьич.
Кому?
Иван Прохоров.
А Лукерье Пантелевне? Как есть теперича ваше приказание и как им будет угодно?
ЯВЛЕНИЕ VII
Те же, МАТРЕНА ПАНКРАТЬЕВНА и ЛУША.
Данила Григорьич.
Где брат-то?
Луша.
Я не знаю.
Данила Григорьич.
А кто ж знает? Ведь ему за его дела в остроге сидеть придется, я так полагаю.
Матрена Панкратьевна.
Эких бед натворил этот парень!
Данила Григорьич.
Ежели его теперича поймают…
Иван Прохоров.
Поймают – беда! Потому, без пачпорта по Москве ходит. По каким делам? По какому праву? (Молчание).
Данила Григорьич.
Что ж ты молчишь?
Луша.
Что ж мне говорить?
Данила Григорьич.
Родной брат тебе: должна бы, кажется, отвести его от худого.
Луша.
Я его худому не учила.
Данила Григорьич.
Не учила?! Кажется, пора понимать тебе, не маленькая, в каком ты есть положении. Сирот вас взяли, одевают, обувают… Собаку ежели кормят, и та благодарность чувствует, а то на поди!
Луша.
Я вам очень благодарна.
Данила Григорьич.
Разве в этом благодарность состоит, что по Москве бегать, да кляузы распущать?
Луша.
Я никогда не бегаю и никаких кляуз не распускаю.
Данила Григорьич.
Да я не про тебя и говорю.
Матрена Панкратьевна.
Про Егорку толкуют. Ты слушай, что говорят.
Луша.
Я за него не отвечаю.
Данила Григорьич.
А я должен за всех за вас отвечать. Ты вот теперича на возрасте, и, например, сирота круглая: кто об тебе подумает? Пристроить теперича надо: чье это дело?
Луша.
Об этом вы не беспокойтесь.
Данила Григорьич.
Должон беспокоиться, потому вы без меня по миру пойдете. Без меня ты бы, может, теперича на Кузнецком у портнихи у какой сидела, али бы…
Луша.
Дяденька!
Данила Григорьич.
Что, тетенька? А я об вас забочусь. Жениха тебе подыскал. Легко мне все это? Хорошо, что добрый человек нашелся, с рук моих взять тебя хочет.
Матрена Панкратьевна.
Да уж и пора.
Данила Григорьич.
Я полагаю отдать ее за Ивана Прохорова: ты как?
Матрена Панкратьевна.
Ну, что ж! Ну, и… вот и слава Богу! Зачем дело стало!
(Иван Прохоров кланяется в ноги Матрене Панкратьевне).
Луша.
Я за него не пойду.
Данила Григорьич.
Как не пойдешь?
Луша.
Так, не пойду.
Иван Прохоров.
Лукерья Пантелевна!.. ваше дело сиротское…
Луша.
Ну-с?
Иван Прохоров.
Я к тому, например…
Луша.
К чему?
Иван Прохоров.
Как вам угодно-с. Вся воля хозяйская.
Данила Григорьич.
Иван Прохоров, ступай в свое место. Позову, когда нужно будет.
(Иван Прохоров уходит).
ЯВЛЕНИЕ VIII
Те же без ИВАНА ПРОХОРОВА.
Матрена Панкратьевна.
Да как же это ты не пойдешь-то?
Данила Григорьич.
Постой, постой. Словно я не все понял, что она говорит. Ежели, например, я тебе приказываю.
Луша.
Вы не имеете права мне приказывать идти замуж за кого вам вздумается.
Матрена Панкратьевна.
Да как же это ты можешь так говорить? Это ее Татьяна Матвеевна настроила!.
Луша.
У меня есть жених, я себе выбрала.
Данила Григорьич.
Жених есть! (К жене). Ты чего ж смотришь?
Матрена Панкратьевна.
Черт за ними усмотрит, прости ты меня Господи! Не разорваться мне стать. Цельный день под окошком торчит; может и правду навернулся какой проходимец. Мало ли их в нашей стороне шляется.
Луша.
Напрасно вы обижаете моего жениха: он не проходимец.
Данила Григорьич.
Так вот какие дела завелись у меня в доме! Девки сами начинают женихов себе подбирать! Этак, пожалуй, и дочери мои… Это очень прекрасно!
Матрена Панкратьевна.
И та, глядя на нее, словно сбесилась! Вечером из саду домой не загонишь. Ты бы вот велел щели в заборе все заколотить.
Данила Григорьич.
Так вот что!
Матрена Панкратьевна.
Ну, кто ж твой жених – сказывай.
Луша.
Сергей Ильич.
Матрена Панкратьевна.
Да что ты, белены, что ль, объелась? Возьмет тебя Сергей Ильич!
Луша.
Возьмет.
Матрена Панкратьевна.
Да что за тобой есть-то? Дым да копоть! Ему нужна невеста богатая, а не голь какая, прости Господи! Да ежели бы он за мою дочь присватался, так я бы неугасимую лампаду повесила, а то возьмет он тебя!
Луша.
Возьмет.
Матрена Панкратьевна.
Да что ж, Дарья-то Даниловна хуже тебя, ли? По Москве, может, первая невеста, и с большим капиталом, и сватали за него… Ишь ты, что в голову забрала! Миллионщик на тебе женится! Нет, голубушка, очень для тебя это высоко, очень высоко! Всякая бы этак-то захотела, да руки коротки.
Данила Григорьич.
Это дело разобрать надо.
Матрена Панкратьевна.
Вот и разбери! Этакое ты зелье, Лукерья Пантелевна, этакая ты неблагодарная!
Луша.
За что ж вы меня браните, что я вам сделала?
Матрена Панкратьевна.
Да как же, мать моя! Опять же и то: кто тебя отдаст за него?
Луша.
Я сама пойду.
Матрена Панкратьевна.
Сама? Ну, не зелье ты? Да как ты можешь так говорить? Что я воли, что ли, над тобой не имею?
Луша.
Никакой.
Матрена Панкратьевна.
Господи! Да что же это такое? Данила Григорьич, тут что-нибудь да есть.
Данила Григорьич.
Стачка. Оченно я это хорошо понимаю. Дело это теперича на виду. Это с Егоркой одна компания. Значит, ты теперича ступай вон из моего дому.
Луша.
Хорошо. (Идет).
Матрена Панкратьевна.
Куда ж ты, беспутная, пойдешь-то?
(Луша уходит).
ЯВЛЕНИЕ IX
Те же, ДАША, СЕРГЕЙ ИЛЬИЧ и ПЕТР САВИЧ.
Матрена Панкратьевна.
Тьфу ты, пакостница этакая! (К мужу). Ужли это она и взаправду, аль там какое ехидство придумала?
Данила Григорьич.
Это дело надо разобрать.
Даша (вбегает).
Маменька! Сергей Ильич с Петром Савичем приехали.
Матрена Панкратьевна.
Вот и допроси его.
Данила Григорьич.
Все это дело сейчас обозначится (идет к двери). А, милости просим!
Матрена Панкратьевна.
Рады дорогим гостям.
Петр Савич.
Рады не рады, а уж мы тут… ха, ха, ха!
Сергей Ильич.
Извините, может, не вовремя.
Петр Савич.
Вот-те еще разговаривать – не вовремя! Для нас с тобой, для таких орлов, всегда время. Так я говорю, Матрена Панкратьевна?..
Матрена Панкратьевна.
Это уж именно, завсегда рады… Это уж что говорить.
Данила Григорьич.
Садиться милости просим! Чем подчивать дорогих гостей.
Петр Савич.
Окромя ласки нам ничего не требуется. Нам чтобы уважение только… Так я говорю, Матрена Панкратьевна? Опять же мы за делом приехали. Вот ежели дело кончим, тогда другой разговор будет… а пока так. (Садятся). Я полагаю нам сразу!.. Ну, начинай, Господи, благослови!
Сергей Ильич.
Постой!
Петр Савич.
За постой деньги платят, чего стоят! Катай сразу.
Данила Григорьич.
Ты все балагуришь!
Петр Савич.
Нет, не то, а у него до тебя дело есть, а человек он смирный. Денег много, а разговаривать не умеет. Гм! Вчера энто мы были в клубе… говорить, что ли?
Сергей Ильич.
Говори.
Петр Савич.
Были, значит, в клубе, выпили сколько нам нужно и впоследствии времени – поехали в парк. Дорогой он мне и говорит, – жениться, говорит, задумал. Так я говорю?
Матрена Панкратьевна.
Это доброе дело, Сергей Ильич.
Данила Григорьич.
Будет болтаться-то!
Петр Савич.
Хочу, говорит, я жениться и беспременно на Лукерье Пантелевне. С ней уж, говорит, я все обделал, только самому сказать надо. (Молчание).
Данила Григорьич.
Да ведь ты, может, думаешь, что она при деньгах? Денег за ней нет.
Петр Савич.
У нас своих много. Так я говорю, Матрена Панкратьевна? Своих много.
Данила Григорьич.
Разве что так, а то…
Матрена Панкратьевна.
А мы так полагали, Сергей Ильич, что вам богатая невеста нужна.
Петр Савич.
Зачем богатую? Бедную девушку осчастливить: та, по крайности, будет век Бога молить. Так я говорю? Потому, она понимать это будет. Опять же и Бог заплатит за это, что он сиротой не погнушался. Сиротская слеза, Матрена Панкратьевна (показывает наверх), вон она где! Я сам на сироте женат и в лучшем виде!..
Матрена Панкратьевна.
Ваше дело, я ничего не знаю.
Данила Григорьич.
Оченно я всему этому, что ты мне теперича говорил, верю, только дать ей свое разрешение не могу.
Матрена Панкратьевна.
Хоша одна наша и племянница, а она в сиротский суд приписана…
Петр Савич.
Ты об этом не сомневайся; уж она такую бумагу составила, чтобы тебя прочь, а его, значит, попечителем.
Матрена Панкратьевна.
Как! Дядю-то прочь? Чужому человеку…
Петр Савич.
Да он свой будет… значит, муж.
Матрена Панкратьевна.
Вот это хорошо! Это за нашу-то хлеб-соль?
Петр Савич.
Да ведь с рук долой, это вам лучше.
Матрена Панкратьевна.
Отстань-ко, Петр Савич, не с тобой говорят. Батюшка, Данила Григорьич, что это у нас делается?
Сергей Ильич.
Кажется, с нашей стороны обиды вам нет никакой.
Матрена Панкратьевна.
Как нет обиды, помилуйте? Я мать детей… Покорно вас благодарим, Сергей Ильич! Очень мы вам благодарны!
Данила Григорьич.
Молчи, не суйся не в свое дело!
Матрена Панкратьевна.
Да кто я такое? Что же это, ей-Богу!..
Данила Григорьич.
Лукерью сюда!
ЯВЛЕНИЕ X
Те же, ЗОЯ ЕВГРАФОВНА и АБРАМ ВАСИЛЬЕВИЧ (впопыхах).
Зоя Евграфовна.
Проволокла!
Данила Григорьич.
Вон!
Зоя Евграфовна (Петру Савичу).
Пойдет баталия! Я старичонку-то настрочила.
Абрам Васильич.
Кого вон? Меня, что ли? Нет, уж я теперь отсюда скоро не уйду.
Данила Григорьич.
Не уйдешь?!
Абрам Васильич.
Не уйду! Я тебя страмить буду. Мне терять теперь, брат, нечего, я все потерял, и честь потерял, и зрение потерял, и жену вчера схоронил. Ничего у меня теперь нет, только душа в теле осталась, и та поганая: опоганил я ее с тобой. Ничего, стало быть, ты мне не сделаешь!..
Данила Григорьич.
Ах, ты пьяница! Смеешь такие слова говорить со мной!
Абрам Васильич.
Это еще что за слова! Такие ли я тебе слова говорить пришел. Разбойник ты – разбойник! Господи! Как это ты нас, этаких людей, огнем не спалишь? Видно, еще слезы-то до тебя не дошли.
Данила Григорьич.
Абрам, полно!
Матрена Панкратьевна.
Батюшка! Он помутился!
Абрам Васильич.
Не помутился я, врешь ты! Я не помутился! Матушка, Лукерья Пантелевна, не вижу я тебя (становится на колена). Голубица ты моя чистая, прости ты меня, матушка.
Луша.
Полноте, Абрам Васильич, вы ничего не сделали.
Абрам Васильич.
Как, голубушка! Мы тебя ограбили с дядей твоим. У покойника твоего большой капитал был. Каюсь перед тобой! Перед всеми каюсь! Много мы с Данилой Григорьевым народу ограбили.
Данила Григорьич.
Извольте видеть, как он меня конфузит!
Абрам Васильич.
Над покойником-то, Пантелеем Григорьичем, псалтырь читали, душенька-то еще, голубчика, не остыла, а мы…
Петр Савич.
Будет, Абрам Васильич! Что старое поминать…
Абрам Васильич.
Никак, Петр Савич? Батюшка, Петр Савич, вот до чего я дошел! И смерти-то Господь за грехи мои не дает, велит на земле мучиться.
Петр Савич.
Слова эти самые твои теперича не к разу, потому как Лукерья Пантелевна замуж выходит, значит и шабаш, все кончено! Мало кто что сделал.
Данила Григорьич.
Да что же это, например? Нашло в мой дом чужого народу и теперича могут они командовать! Да кто ж я такой! Сманили девку… Матрена Панкратьевна! Да кто ж я? Все вон из моего дому!
Петр Савич.
Что ты расходился-то? Коли не нравится – мы уйдем. Только худого от нас тебе ничего не было.
Данила Григорьич.
Вон все!
Петр Савич.
А ты пошибче, а то нестрашно.
Данила Григорьич (к Луше).
Пошла в свое место!
Луша.
Я пойду к Петру Савичу.
Данила Григорьич.
Нет, уж ты не пойдешь. Коли я, например, что хочу, так это уж будет по-моему. (Берет за руку; Луша вырывается).
Петр Савич.
Ты только это себе хуже, потому теперича тебе ничего невозможно. Ежели она что желает, значит, ее это дело. Опять же мы не позволим.
Данила Григорьич.
Да ты кто такой?
Петр Савич.
Я-то?
Данила Григорьич.
Ты-то?
Петр Савич.
Петром Савичем прежде звали. Почетный гражданин. Довольно хорошо! Ты думаешь, на тебя суда, что ли, нет? Нынче суд есть.
Данила Григорьич.
Что ты судом-то мне тычешь! Что мне суд, ежели я в своем доме…
ЯВЛЕНИЕ XI
Те же и ИВАН ПРОХОРОВ.
Иван Прохоров.
Объявку от судебного следователя принесли, чтобы завтрашнего числа…
Данила Григорьич.
Матрена Панкратьевна! За нашу-то хлеб-соль вот с нами какую статью обработали.
Матрена Панкратьевна.
Батюшка! что у тебя глаза-то какие страшные?
Данила Григорьич.
Ведь тебя за это в Сибирь решат.
Матрена Панкратьевна.
Господи! Меня-то за что же?
Данила Григорьич.
Всех нас эти разбойники подвели. (К Абраму). А тебя, выжигу, уморю в остроге. (Уходит с женой).
Абрам Васильич.
Сам прежде сядешь.
ЯВЛЕНИЕ XII
Сергей Ильич.
А ты, дедушка, ступай жить к нам – места много. Помаялся, будет. А детей пристроим.
Абрам Васильич.
Голубчик ты мой, Сергей Ильич! Пошли тебе, Господи! (Плачет).
Луша.
Успокойтесь, Абрам Васильич.
Зоя Евграфовна (Ивану Прохорову).
А ты было и слюни распустил на Лукерью Пантелевну.
Иван Прохоров.
Нам все единственно… воля хозяйская. (Уходит).
Алешка.
Петр Савич, когда его судить будут? Я опять пойду (смеется). Оченно я это люблю.