...Казалось, на него напала икота...

Целый вечер все они говорили только об Элизабет, Иоанне и волшебном календаре. Даже если они и молчали, каждый знал, о чем думают двое других.

Вставая из-за обеденного стола, папа едва не уронил вилку на пол.

— Жаль, что мы не нашли его. Но он ведь хитрая лиса, а хитрую лису так просто не выследить.

Мама сидела, держа в руках газету, но смотрела не в нее, а куда-то в пространство.

— Уже одно то загадка, что бедная девочка так и не вернулась домой.

Иоаким поставил фотографию взрослой Элизабет на каминную полку. И теперь, хотя по телевизору шла интересная передача, он неожиданно оторвался от экрана, взглянул на фотографию и сказал:

— Может быть, она была его возлюбленная.

Мама и папа слышали, что он сказал. Папа отставил свою чашку кофе на маленький столик.

— Может быть, и так.

А мама продолжила эту мысль:

— Ведь в крохотном календарике, вложенном в большой рождественский календарь, который Элизабет получила от Квириния, были написаны не только слова «Элизабет» и «Тебазилэ». Там было еще написано Roma и Amor. Amor означает любовь.

Иоаким выключил детскую передачу, спрыгнул со стула, на котором сидел.

— Ты говоришь: любовь?

Мама кивнула:

— Amor по-латыни означает любовь. Отсюда слово «Амур».

— Но ведь Amor — это слово «Roma», то есть Рим, прочитанное наоборот! — продолжал ее мысль Иоаким. — Тогда, может быть, и Тебазилэ тоже что-то означает?

Рано утром 16 декабря мама с папой пришли в комнату Иоакима и разбудили его.

— Просыпайся, Иоаким, — сказала мама. — Сейчас еще только семь часов, но сегодня нам потребуется больше времени.

Иоаким быстро вскочил в своей кровати. И снова подумал, что благодаря волшебному календарю у него теперь как будто каждый Божий день был днем рождения. Ну а если представить себе, что кто-то сделал бы подобный календарь на целый год, а не только на период адвента — ожидания Рождества?

Он вспомнил свой сон: маленькая девочка пробиралась через целую толщу блинов, чтобы найти что-то, что она потеряла. Наконец под самым нижним блином она нашла потерю: это была крохотная куколка, завернутая в тряпочку. И куколка эта в его сне была совершенно живая.

Иоаким протер глаза, отгоняя сон, и посмотрел на окошки в календаре.

— Ну что же, открывай, — сказал папа, и голос у него был почти сердитый. — Давай начнем.

Иоаким поднялся и приоткрыл окошко, на котором стояла цифра 16, и вот оттуда выпала сложенная бумажка, но папа успел первым подхватить ее. Сегодня перед ними открылась картинка, изображающая старинный дворец.

— Слушайте, я начинаю, — сказала мама. Сегодня была ее очередь читать вслух.

Все устроились поудобнее и приготовились слушать.

Даниил

Это произошло в то время, когда старая Римская империя была разделена на два государства, в ее западной части появилась удивительная процессия, которая двигалась на восток. И на западе, и на востоке империи к тому времени христианство уже укоренилось. Нехристианский мир постоянно подвергался разорительным набегам со стороны языческих племен, они мешали возведению новых церквей, они увозили с собой все золото и серебро, подвергая города полному разграблению.

Папа римский написал воззвание, направленное на защиту церковного имущества от чужеродных племен, которые еще не слыхали о Христе. В это самое время и появилась удивительная процессия, направляющаяся сквозь время и пространство в город Давидов — Вифлеем, паломники идут из далекого будущего.

Впереди бежит небольшое стадо, состоящее из семи животных: пяти больших овец и двух ягнят, вокруг них вьется ангелок, который непрестанно повторяет: «Не бойся, не бойся». Будто на него напала икота и он никак не может продолжить фразу.

Вслед за стадом овец и ангелочком спешат три пастуха, два волхва, римский наместник из Сирии и маленькая девочка из Норвегии.

И вот они пришли в город Салоники в Далмации и остановились возле руин дворца римского императора. Сначала им показалось, что руины покинуты людьми, но когда наши священные паломники открыли маленькую дверцу в стене, то обнаружили, что за стенами, окружающими дворец, полным-полно людей. Так бывает, когда отдираешь кору от старого бревна, а под ней кишмя кишит множество насекомых. Посреди бывшего императорского дворца вырос маленький городок.

Увидев всех этих людей, ангел Эфириил произнес:

— Мои ангельские часы показывают год шестьсот восемьдесят восьмой от Рождества Христова. Мы находимся в стенах дворца императора Диоклетиана. Диоклетиан родился приблизительно на двести пятьдесят лет позднее Христа, он боролся против нападений кочевых племен на Римскую империю и пытался восстановить ее могущество. Он закрывал христианские церкви, а самих христиан подвергал жестоким преследованиям, когда он умер, его похоронили здесь, на территории дворца. Но уже всего через несколько лет после смерти Диоклетиана во всей Римской империи распространилась христианская вера. А внутри бывшего императорского дворца образовалось большое поселение. Через много лет этот город получил название Сплит.

В то время, пока Эфириил рассказывал все это, их неожиданно заметил какой-то маленький мальчик, на нем почти ничего не было надето. Он показал на них пальцем и закричал:

— Ангелос! Ангелос!

Элизабет повернулась к Эфириилу и спросила:

— Что это он кричит?

— Это означает «ангелы». Малышу явно не доводилось встречать раньше столько ангелов сразу.

А в следующее мгновение уже все окружающие заметили их. Дети так и остались стоять на месте, удивленно раскрыв глаза, в то время как взрослые бросились на землю и повторяли множество раз такие слова, как «глория», «аминь» и «аллилуйя».

Умораил принялся кружить над их головами.

— Не пугайтесь ни в коем случае, — говорил он всем, — шестьсот восемьдесят восемь лет назад в городе Давидовом, Вифлееме, был рожден ваш и на все времена Спаситель. И вот мы из разных уголков мира собрались все вместе, чтобы прийти и поклониться ему.

Из толпы выступил человек в черном и направился к ним.

— Это священник, — прошептал Эфириил.

Он произнес какие-то слова, которых Элизабет не поняла, но ангел объяснил, что он просит поклониться младенцу Христу также и от их скромного захолустья.

Навин ударил посохом по старой кирпичной стене и провозгласил:

— В Вифлеем! В Вифлеем!

И они отправились дальше через Далмацию. Они бежали по пологим склонам и гребням холмов, а перед ними вдали открывался прекрасный вид на Адриатическое море. Эфириил показал на маленький городок на берегу моря:

— Сейчас шестьсот пятьдесят девятый год. Этот городок называется Рагуза, совсем недавно его основали греки из Пелопоннеса, позднее этот город превратился в важнейший портовый город и стал называться Дубровник.

На высокой горной гряде, откуда тоже открывался вид на море, они встретили еще одного пастуха: он сидел, скрываясь от палящего солнца, под сенью пинии {Пиния — итальянская сосна.}.

На нем была точно такая же голубая тога, как и на Навине, Иакове и Исааке. Когда он увидел, что пилигримы приближаются, он встал и подошел к ним.

— Да будет славен наш всемогущий Господь, — сказал он. —

Меня зовут Даниил, и я ждал вас здесь много-много лет, но знал, в седьмом веке вы будете проходить через Далмацию. Я тоже должен идти в Вифлеем, где буду пасти овец на поле, и ко мне придут и расскажут, что в городе Давидовом родился Спаситель.

— Все именно так! — воскликнул ангелок Умораил. — ведь ты один из нас.

Навин ударил посохом о пинию:

— В Вифлеем! В Вифлеем!

Вскоре они подошли к большому озеру. На краю его стоял город.

— Город называется Шкодер, а озеро — Скутарийское, — сказал Эфириил. — Через много сотен лет эта земля будет называться Албанией. Сейчас мы уже покинули римско-католическую область и теперь приблизились к области, которая управляется Византией.

Услышав столько новых и необычных слов, Элизабет даже растерялась. А ангел Эфириил продолжал:

— Мои часы показывают, что прошло шестьсот два года после рождения Христа. С этого времени и в течение всего периода средневековья у христианской церкви было два основных центра. Одним из них был Рим, а другим — Византия, город у входа в Черное море.

— Но ведь и у тех и у других христиан была одинаковая вера?

— В основном — да, но люди проявляют свою веру немного по-разному. Поколения сменяли друг друга, а с ними менялись и церковные обычаи и установления, хотя общим началом было знаменательное событие: та ночь в городе Давидовом — Вифлееме, когда на свет явился младенец Иисус.

Умораил пошелестел крыльями и добавил:

— Вот именно! Потому что существовали только одна-единственная Мария и один-единственный младенец Иисус, но со времени его рождения было нарисовано и вырезано из дерева огромное множество изображений Марии и младенца. И нет среди них даже двух совершенно одинаковых. Был только один младенец — Иисус, но у всех людей разное представление о нем.

Элизабет сложила и эти слова в своем сердце. И тут Умораил взмахнул крыльями и подлетел к Элизабет:

— Господь создал также одного Адама и одну Еву. Они были детьми, играли в прятки и лазили по деревьям в райском саду, ведь какой был бы смысл создавать прекрасный сад, если бы не было ребенка, который мог бы резвиться в этом саду? А затем они съели два аппетитных яблочка — от древа познания — и сразу стали взрослыми. Детским играм пришел конец, но только на короткое время. Потому что вскоре у повзрослевших Адама и Евы появились дети, а потом и внуки. Таким образом, Господь позаботился о том, чтобы в мире всегда было множество детей. Потому что нет никакого смысла создавать мир, если в нем не будет маленьких детей, которые могли бы открывать его для себя. И именно таким образом Господь каждый раз по-новому творит этот мир. И акт творенья никогда не кончается, потому что являются новые и новые дети, которые в первый раз открывают для себя мир Божий. Вот так!

Волхвы переглянулись.

— Ладно, ладно, — произнес Бальтасар.

А Каспар продолжил:

— Это толкование кажется мне, право, несколько сомнительным. Но ведь любая хорошо задуманная история может быть истолкована по крайней мере двумя или тремя различными способами, хотя сам рассказчик рассказывает ее только один раз.

— И хотя на земле за это время жили миллиарды детей, среди них невозможно было найти двух совершенно одинаковых, — высказал свое мнение Умораил. — Во всем Божьем мире не найдется даже двух совершенно одинаковых былинок. А все потому, что Господь на небесах обладает безграничной фантазией, она переполняет его, бьет ключом, как фонтан, так что отдельные брызги не достигают и земли. «...Да произведет вода пресмыкающихся, душу живую, и птицы да полетят над землею по тверди небесной, — говорил он, создавая в неистовых трудах за шесть дней весь этот мир. — Да произведет земля душу живую по роду ее, скотов и гадов и зверей земных по роду их».

Ангел Умораил покосился на Элизабет.

— Я все знаю наизусть.

Элизабет захлопала в ладоши, ведь ей всегда было так трудно выучить наизусть всякие правила, стихи или отрывки. Истин ударил посохом оземь:

— В Вифлеем! В Вифлеем!

И они отправились в путь по Македонскому плоскогорью.

Мама закончила читать, а они всё сидели, улыбаясь друг другу.

— Уж чего-чего, а фантазии этому продавцу роз не занимать.

Папа снова заглянул в атлас.

— Они пробежали за один день через всю теперешнюю Югославию. Да уж, приличная часть пути, ничего не скажешь.

— Они преодолели путь, равный столетию, — заметил Иоаким. — За день они передвигаются на сто лет назад.

— Да, для нас это столетие. А для Элизабет и всех остальных время идет очень быстро, потому что они бегут сквозь целые исторические слои. Это то же самое, что плыть на всех парусах или бежать вниз по эскалатору.

Папа неохотно кивнул.

— К тому же эта страна не называется больше Югославией, — продолжала мама. — И в седьмом веке не было Югославии. Здесь были Хорватия и Далмация.

Папа продолжал изучать карту. Он показал на ней, где именно бежали паломники. А потом нашел города Сплит и Дубровник. Придя вечером с работы, папа объявил с порога:

— Сегодня я был в полиции.

У мамы расширились глаза от удивления:

— Чтобы найти Иоанна?

Папа помотал головой:

— Нет-нет. Я хотел больше узнать об этой девочке, которая пропала в тысяча девятьсот сорок восьмом году. Ей было всего семь лет, и она бесследно исчезла. Лучшие полицейские силы занимались ее поисками много месяцев. Но так и не нашли ее. Единственное, что им удалось обнаружить, так это ее шапочку: она лежала в перелеске за городом. Ясно, что эта девочка, к сожалению, прожила короткую жизнь.

— Не стоит так уж категорично утверждать это, — сказала мама и хитро подмигнула Иоакиму.

Папа продолжал:

— Я попытался также связаться с семьей девочки. Позвонил по нескольким номерам, и в конце концов мне удалось поговорить с ее матерью. Сейчас это уже немолодая женщина, ей семьдесят лет.

И мама, и Иоаким раскрыли рты от изумления.

— Ну и что она сказала?

— Она знает Иоанна?

— Давайте по порядку, — заметил папа. — Пожилая дама могла рассказать немногим больше, чем полиция. Но она говорит, что когда-то давно разговаривала с человеком из Сирии. Его звали Иоанн. Отец девочки умер несколько лет назад. Он тоже бывал в Сирии и во многих других странах. Но... — папа перевел дух, — она ничего не слышала о той фотографии, которая была сделана через десять-пятнадцать лет после исчезновения Элизабет. Я обещал прислать ей копию этой фотографии.

Поздно вечером через несколько минут после того, как мама и папа пожелали Иоакиму спокойной ночи и ушли из его комнаты, он встал с кровати и уселся за свой секретер. Кто была та молодая женщина, которую Иоанн сфотографировал в Риме?

Ее тоже звали Элизабет или на самом деле у нее было совсем другое имя?

«Забет... Тебаз», — твердил тогда Иоанн. Но почему он говорил это? Это похоже на заклинание...

Иоаким открыл свою записную книжечку и посмотрел, каким именно образом он записал те два имени. Теперь он написал их по-другому:

Кажется, это похоже на окно или на крест? А может быть, на рождественский календарь...