Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины

Гордиенко Александр

«Любовь без репетиций» – роман о настоящем: настоящих человеческих ценностях, настоящей борьбе, в первую очередь с самим собой, настоящих чувствах и настоящей – душевной – красоте. Александр случайно знакомится с Марией и понимает – это женщина его жизни. Мария тоже неравнодушна к нему, но у нее семья, дети. Она знает: Он искренний. Сильный. И абсолютно беззащитен перед ней. Опасен, потому что одним движением способен пустить под откос весь ее мир. На одной чаше весов – Он. На другой – вся ее жизнь, которой она добилась жестокими усилиями. Она была беспощадна к себе. Разве способна она теперь развеять все, что завоевала, ради любви к нему…

Убедительная любовная линия, яркие глубокие многомерные и интересные герои, изящные непредсказуемые хитросплетения насыщенного событиями и острыми конфликтами сюжета, высокий эмоциональный градус и пронизывающая все произведение душевность делают его захватывающим как для тех, кто знает (!), что такое настоящая любовь, так и для тех, кто хочет (!) узнать, что это такое.

Автор сумел поведать о любви главных героев с высокой степенью искренности, показать глубину отношений, боль разлуки, родство душ и преодоление собственных страхов, невозможность забыть друг друга и глубокую нежность. Филигранно передан мир чувств и переживаний героев.

Роман написан живым, современным языком. Присутствует свой особый ярко-выраженный авторский стиль, соответствующий атмосфере романа. Именно это делает его необычным, актуальным, интригует, завораживает, вызывает искренний интерес. Большое количество ярких нестандартных диалогов, запоминающиеся фразы, красочные эпитеты, оригинальные суждения делают произведение необычным и в то же время простым для восприятия.

Роман включает в себя две части: «Любовь без репетиций. Часть I. Неполоманная жизнь» и «Любовь без репетиций. Часть II. Две проекции одинокого мужчины».

 

*** (2)(1) Екатерина Строева

Павильон

Кастинг. Второй сезон игры «Она мне нравится»…

За две недели до точки отсчета. Понедельник. 15.43

– Наташа, – Железнов заглянул в «стартовый лист» с резюме. – «Не ошибся. Наташа. Наташа Грачева. Кастинг. Номер 43. Москва. 24 года. Менеджер по продажам рекламного агентства…» – Наташа, а что у вас на голове?

Сидящий в соседнем кресле Наум хмыкнул, прикрыл рот рукой и еле слышно пробормотал: «Ну ты и орел. В смысле остроты зрения, конечно. Как рассмотрел?»

Стоящая перед ними на подиуме девушка была очаровательна. Очаровательна своими пухлыми щечками, доверчивым взглядом и какой-то легкой непосредственностью.

Был тот редкий случай, когда Александр Железнов, креативный продюсер шоу «Она мне нравится», и Наум Александров, режиссер того же самого шоу, имели возможность воочию, а не через камеру наблюдать будущих участниц шоу. Шел шестой час кастинга.

Железнов и Наум, уже изрядно обалдевшие, сидели в павильоне для съемок за небольшим столиком возле подиума и методично, одну за другой отсматривали претенденток на участие в шоу, прошедших три предварительных тура. За ними было последнее слово, кого брать в проект, а кому сказать: «Спасибо. Мы вам позвоним».

– Так что у вас на голове? – повторил свой вопрос Железнов.

– Трусы у нее на голове, – неожиданно раздалось за спиной. От фабрики «Красная нить».

Железнов резко развернулся в кресле в сторону голоса (всем устройствам для сидения Железнов предпочитал вращающиеся кресла на колесиках, когда можно быстро развернуться на девяносто или на сто восемьдесят, отъехать, подъехать, в общем, динамично перемещаться, не вставая).

У входа в павильон стояла Катя Строева, финалистка последнего железновского шоу, женщина завораживающей или «замораживающей», как про себя определил Железнов, красоты. Жгучая брюнетка с зелеными глазами, субтильной фигурой и непропорционально большой для этого тела грудью. И – с ледяным взглядом.

Из-за ее спины выглядывала еще одна девушка.

Пару секунд Железнов и Строева сверлили друг друга взглядом. Ничего не сказав, Железнов развернулся в сторону Наташи. – Это правда?

– Да, – Наташа немного виновато улыбнулась. – Только не от фабрики, а от «Помпеи», бесшовные. Я резинку забыла, – смущенно продолжила она, а мне волосы нужно было собрать в пучок… Вот я и подумала, что резинка есть только на…

– Ага, – перебил ее Железнов, – надо же! Вы всегда такая сообразительная?

Стоящая на подиуме Наташа смущенно улыбнулась и слегка развела руки в стороны. Поймав восторженный взгляд Наума, сраженного неординарностью решения проблемы резинки, Железнов кивнул Наташе:

– Наталья, вы в проекте! Поздравляю. Желаю вам сохранить… – Железнов на секунду запнулся, подбирая слово, – …сохранить свой радикальный стиль.

Железнов развернулся к Кате. Со вкусом, как и всегда, у нее все было в порядке. Эдакий белоснежно-ярко-красный шедевр. Из белого: умопомрачительно короткая юбка и белоснежная блузка с кружевами на манжетах; из красного: высокие, выше колена сапоги, широченный пояс на юбке, по-видимому, с платиновой застежкой, и нечто, похожее на галстук, двумя узкими треугольными клиньями спускающееся от шеи к талии. Если к этому присовокупить жгуче черные волосы и зеленые глаза… В общем, достаточно эффектно. Очень дорого, но не вульгарно.

– Здравствуй, Катя. Какими судьбами?

– Вот, – Катя кивнула в сторону стройной девушки, оставшейся у входа, – подругу привела на кастинг.

– Ты немного опоздала. Ты же знаешь, здесь, – Железнов кивнул головой в сторону подиума. – Здесь четвертый тур. Поздно, – последнее слово прозвучало у Железнова тоном, не вызывающим возражений.

– Ну, Саша!

– Саша? – в голосе Железнова явно слышался ехидный сарказм. – Мы с тобой на брудершафт не пили. Саша я для него, – Железнов кивнул в сторону Наума, – ну и еще для двух – трех человек. Извольте выбирать… уровень общения.

– Извините, – Катя слегка опешила. В первое мгновение она даже не поняла, что ей отказывают. Она давно отвыкла от этого. – Александр! Наум! Да вы что! Я специально для этого из Лондона прилетела!

– Из Лондона?!. На кастинг?!. Специально?!. – Няма «сделал» «искренние наивные глаза с улыбкой идиота», в смысле, глубокое удивление и непонимание. – Катя! Тебя усыновила английская королева?!.

– Удочерила, – вмешался Железнов. Все посмотрели в его сторону. – Катю можно только удочерить, – невозмутимо продолжил он. – Хотя… Великобритания… – Железнов скептически пожал плечами.

– Да вы что! Александр! Наум! В каком мире вы живете! – от накатившего гнева глаза у Кати приобрели темно-изумрудный оттенок, – вы что, не знаете, что я теперь жена Григория Суханова!

– Суханова? – Железнов скривил губы и пожал плечами, – плохо. Лучше бы – жена товарища Сухова. Из гарема. Или – Саахова.

– Какого Саахова?!. – Катя непонимающе вперила взгляд в Железнова.

– Очень уважаемый человек. Районный руководитель. Партийный. И холостой.

– Вы что, не знаете Суханова!!!

– Не знакомы. Но слышали, – Железнов вопросительно взглянул на Наума.

– Банкир, самолеты, металлы. Легкие, – Наум взял небольшую паузу. – Еще законы голосует. Как бы. Из Лондона. Олигарх.

– Миллиардер? – Железнов продолжал задавать вопросы Науму, игнорируя Строеву. – Или миллионщик какой задрипанный?

– Говорят, миллиардер он…

– Кто говорит?

– FORBS говорит.

– А… эти. Эти, как правило, не врут. Ну, Слава Богу! А то я уж думал, что нашей Катьке…

– Я вам не Катька!!!

– …попку прикрыть нечем. Няма, ты хотел бы стать женой миллиардера?

– Нее… – Наум на секунду задумался, – …только вдовой.

– Здравая мысль.

– Хватит!!! Прекратите!!! Стоит мне только слово сказать!!!

– Так ты скажи. Мобильник с тобой? Мы и от себя можем пару слов добавить…

– Да я вас размажу! Я…

– Тонким слоем?

– По стенке?

– Няма! Мы будем обоями! Оба!

– Ага! Профили увековечим!

Разъяренная Строева только и успевала, что поворачивать голову от одного к другому, даже не пытаясь набрать побольше воздуха в легкие, чтобы рявкнуть что-либо в ответ.

– Класс! Катя, а ты не могла бы нас размазать в своем будуаре?

– Мы бы советы тебе давали…

– Отщкрябает! И выгонит!

– Да что вы о себе думаете?!. – Строевой наконец-то удалось хоть как-то вклиниться в диалог продюсеров. – Вы еще придете ко мне на поклон!

– Ты живешь на Поклонной горе? Так там же мемориал, – Наум опять изобразил искреннее непонимание. – В каком месте?

– Хватит! – рявкнул Железнов. – Катя! Ты забыла о факторе случайности в жизни! Если бы мы не придумали это шоу и не пригласили бы тебя в нем участвовать, кем бы ты сейчас была?!. Подумай! В лучшем случае – подругой мелкого офисного начальника!

 

*** (1)(1) Железнов

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

За две недели до точки отсчета. Понедельник. 18.14

Несколько раздраженный вызывающим поведением Строевой, Железнов после кастинга поднялся в свой кабинет с мыслью, что финансовые обязанности с него никто не снимал, а потому, запустив компьютер, полностью погрузился в процесс финансовой координации работ по созданию программ и сериалов для осенней сетки телеканала.

Из забытья Железнова вывел телефонный звонок по внутреннему. Железнов встряхнулся, тупо взглянул на монитор, на котором висел договор на производство пилотной серии очередного сериала, на автомате протянул руку в сторону трезвонящего телефона, но перед тем как поднять трубку, взглянул на определитель:

– Алле, Леоныч, привет. Ты чего хотел?.. По-поводу форматов?.. Заходи.

Положив трубку, Железнов поймал себя на мысли, что все-таки нужно получше контролировать себя. За последнее время прецеденты по «зависанию» случались все чаще и чаще.

Прошло уже полгода, как Маша вместе с детьми и мужем уехала в Новую Зеландию, а острота расставания не исчезала. Железнов постоянно жил с ощущением, что это было вчера: он в аэропорту, Маша с сыном на руках у терминала, след от слезы на ее щеке, безумно красивые и родные глаза и беззвучный шепот: «Я с тобой». «Как же удивительно устроена жизнь – за все время виделись всего пять раз, включая знакомство и расставание в аэропорту, а я готов ждать ее всю жизнь… Откуда же берется эта центростремительная сила, безумно влекущая нас друг к другу, ощущение неимоверного тепла и комфорта просто от того, что она есть?»

Размышляя, Железнов поднялся из кресла и встретился взглядом с Оберстом, внимательно наблюдающим за другом с высоты крыши собственного клетки-дома. Чтобы успокоить своего притихшего маленького зеленого друга, может, и не понимавшего, что происходит, но четко чувствующего настроение Железнова, Александр решил сломать тишину и дальше размышлял вслух, обращаясь к Оберсту:

– Оберст, друг мой, мудрые люди говорят, что в жизни нет ничего более сложного, чем ждать и догонять. Я хоть и не мудрый, – Железнов иронично улыбнулся, – но считаю, что нельзя ставить знак равенства между этими двумя понятиями. Потому как догонять – это процесс, сопровождающийся действием, – затратами физической энергии на погоню с постоянной оценкой достигнутого в каждый момент времени результата – ты видишь, что дистанция сокращается, цель приближается, и это добавляет сил в процессе погони. Да, – Железнов взял короткую паузу. – А вот ждать… Ждать – это ждать. Только работа мозга – постоянное эмоциональное подавление стремления что-либо сделать и понимание, что сделать ничего невозможно, кроме того как отсчитывать в мозгу секунду за секундой, которые бесконечной очередью, уходящей за невидимый горизонт, не спеша, шаркая подошвами, бредут через твой мозг, через твое сознание…

– Красиво. Но не оптимистично, – Железнов обернулся на голос. В дверях стоял Женька Леонов, он же Леоныч, главный продюсер департамента собственного производства телеканала.

– Давно подслушиваешь? Я вон Оберста учу-учу, что подслушивать нехорошо. А тут ты! Ну какой пример ты ему показываешь!? Нехорошо, Леоныч.

Женька слегка оторопел и готов уж был засмущаться, как заметил озорные смешинки в железновских глазах и махнул рукой: «Ладно тебе». – Ну, что, Саня, удалось что-нибудь придумать?

– Леоныч, ты, по-моему, переоцениваешь мои способности. Заткнуть дыры скуки на телевизионном поле, придумать что-то новое, чего еще не было, – задачка не из простых. И решать ее при помощи одного мозга наивно.

– Саня, я все понимаю. Но я потому к тебе и обратился – ты бывший ученый, у тебя, как все знают, нестандартное мышление…

– Все, это кто? – перебил Железнов.

– Наум, я, все, кто с тобой работают.

– Да ладно тебе, Леоныч, прекращай. В общем, так, новый формат сериала или программы в ближайшее время я тебе не обещаю…

– Согласен. Новый формат – вещь уникальная.

– А вот относительно новые темы, которых еще не было на отечественном телевидении, это можно попробовать. Я вот тут сегодня ночью набросал для тебя заявку на сериал, боевик, – Железнов протянул Леонычу пару листков, – рабочее название «Антарктида. Русский легион»…

– А почему «Антарктида»?

– А с «Русским легионом», значит, ты уже имел дело? – Железнов улыбнулся. – Почитай, здесь есть ответы на многие твои вопросы.

Леоныч устроился на «пьяном» стульчике у полукруглого стола: – Я тут, Сань, при тебе, хорошо? Если вопросы какие…

– Давай, только негромко, а я тут пока цветочный магазин в Новой Зеландии поищу.

– Где?!.

– В Новой Зеландии. Как выяснилось, интернет очень дальнобойная вещь.

– А зачем тебе цветочный магазин в Новой Зеландии? У нас здесь своих хватает.

– Не отвлекайся. С некоторых пор меня интересуют только новозеландские белые розы.

Леоныч вопрошающе посмотрел на Железнова, но ничего не сказал. Тот в свою очередь уселся за компьютер искать сказанное, для чего в поисковой строке набрал «Shops of flowers in New Zealand, Napier».

Рассматривая предложения от новозеландских цветоводов, Железнов слышал, как за спиной бубнит Леоныч, изучая и одновременно озвучивая для себя заявку Железнова: – «Никто никого не уговаривает. И не обещает манны небесной. Обещают контракт на сотню тысяч долларов и сообщают шанс их получить – 13 %. Через год. Если выживешь. 13 %. Странная цифра. Неравнодушная. И еще из бесплатного: чужое имя, автомат, пару магазинов, стянутых карточным валетом, да месяц подготовки. Не хочешь – не бегай до одури, не стреляй до раскаленного жерла и не падай мешком на занятиях по спецподготовке: тогда – бесплатный перелет в экзотику и быстрая смерть. Никто не обещает – легкой и приятной: вот ты был – и нет тебя. Как правило, она растягивается на бесконечность – когда остатки жизни без раздумий – на глоток воды, а рук уж нет и фляга далеко – на поясе… Возможны варианты. Но суть неизменна. Один. На краю Земли. Никому не нужный. С актуальным вопросом – а на хрена?!!

Русский легион. Сброд. Бывшие. Авантюристы. Вышедшие в тираж. Те, кого ищут, чтобы убить. И те, кому уже некуда падать. Те, кто готовы пройти через ад, чтобы начать все с начала. И большинство – вне закона.

Антарктида. Потому что холод в глазах. Или пустота. Правильно бы – Арктика. Потому как рядом. Но всё – вопреки, а потому – Антарктида. Потому что остатки души – замороженные гранитные осколки под многокилометровым вечным льдом.

Итак. Русский легион «Антарктида».

Кто-то очень добрый нашел их. Бросил в лагерь. Учил, как мог. Выдал контракт, автомат и билет в одну сторону.

Из легкого: инструкции выучить просто. Вернее, инструкцию. Всего одну. Состоящую из одного пункта. Вместо Бога и всего остального – командир. Он может все. Послать тебя на смерть или убить. Бросить или спасти. И ты можешь все. Вернее, почти все. Кроме одного: не выполнить приказ командира. А если станешь командиром, то можешь все.

Работа. Не пыльная. Стрелять. Нажал на курок и… полетело. Не думать. Командир сказал – стреляем. Сказал: хватит – бежим. Посменная: и ночью тебе, и днем. Ночные, правда, чаще, хотя безразлично – двойной не платят, ставка одинакова в любую смену – жизнь. Твоя или чужая. С какой стороны прицела смотреть. Изобилует разнообразием: тут тебе и засада, и конвои, и многокилометровые рейды, и не менее километровое драпание. С большой охотой к перемене мест. Добавил бы – гнусных (в прямом смысле, гнуса иногда – через край), да и в переносном: Господи, в какой только заднице ни живут люди!

Возвращение. Не обязательно. Заинтересовано только одно лицо – ты. Возвращение возвращаемых, как правило, дело рук самих возвращаемых. И фантазии. Все знают, где рождаются фантазии, но инициируются они вибрацией из… все тоже знают, откуда. И казалось бы, на хрена?!! Но. Родина. Это либо понятно, либо не объяснишь.

Родина. Отдых в пределах перезарядки магазина. Замазка имеющихся неестественных, инициированных кем-то дырок в твоем организме.

Планшет с картой, и на борт. Год-то еще не прошел…

Таким образом, Русский легион «Антарктида» – наемная армия, состоящая из русских, или тех, для кого русский – не чужой язык. Принимает заказы. Любые. От правительств, корпораций и частных лиц. Ведет войну с неправительственными войсками, вооруженными формированиями, наркокартелями, боевиками, торговцами оружием, сопровождает караваны, охраняет объекты (в основном нефтяного и энергетического характера), которые нужно сохранить за любые (!) деньги.

Заказы, выполняемые «Антарктидой», практически всегда носят «русский акцент» – своих не бросаем, непредсказуемость, бесшабашность, парадоксальность, «кровавый и беспощадный», если в угол загонят; с детьми, женщинами и стариками не воюем. И еще. Любим свою долбаную Родину. В общем, «Умом Россию не пронять»…

– Класс! Энергично! – откомментировал Леоныч. – А почему «не пронять»? В оригинале же «не понять».

Железнов развернулся вместе с креслом лицом к Леонычу.

– Потому что раньше нас, русских, никто не пытался учить жизни. А сейчас пытаются. А я говорю – не пытайтесь. Бесполезно.

– Понял тебя, Саша, – чувствовалось, что Леоныч «проникся» и уже в некоторой степени «погрузился» в тему. – Действительно, я не слышал о чем-либо подобном на телевидении. Такого проекта не было. Пойду со своими боссами обсуждать.

– Давай.

– А можно сказать, что это ты?

– Леоныч, да как тебе удобно. Только не рассчитывай, что я тебе тут сценарии по ночам писать буду.

– Это почему? Ты же ритм задал в заявке.

– Вот и подхватите его. Сейчас некогда, Леоныч. Я занимаюсь другим проектом. «Она мне нравится» называется. Не слышал?

Леоныч гыгыкнул, так как сам тоже был задействован в железновском проекте по самое «не могу».

– Я лучше тебе еще пару свеженьких идеек подброшу. Хорошо?

– Это каких? – у Леоныча загорелись глаза.

– Я тебе позвоню. Мне их нужно с Наумом обкатать. Хорошо?

– Смотри, ты обещал. Жду.

– Хорошо – хорошо, – Железнов уже был в переписке с новозеландской цветочной компанией: реквизиты, условия оплаты, принимают ли в американских долларах или местный новозеландский им подавай, условия доставки. После чего опять же через интернет с мобильного банка отправил деньги в далекое тихоокеанское двух-островное государство, ни секунды не сомневаясь в том, что Маша всё поймет без сопроводительной записки и подписи.

Завершив с самым главным, по мнению Железнова, делом на сегодняшний день – отправкой Маше цветов, Саша начал собираться домой. Увидев, что Железнов выключил рабочий стационарный компьютер, а личный ноут захлопнул, Оберст занервничал и начал наворачивать по клетке круги, пока не распластался на ближайшей к Железнову стенке клетки, раскинув крылья: «Не уходи»! – процедура, которая происходила в конце каждого рабочего дня, и каждый раз вызывавшая у Железнова угрызения совести – вот, маленького друга бросаешь здесь одного… Сегодня же угрызения совести у Железнова были еще более ярко выражены из-за конфликта со Строевой – в глубине души Железнов был не совсем уверен, что поступил правильно, отказав ей, – все-таки Строева старалась не для себя, а для подруги. А дружба для Александра была понятием, которое он ценил и уважал.

Железнов просунул руку в клетку, погладил Оберста:

– Не грусти. Жизнь состоит из встреч и расставаний. Завтра увидимся. Пока. До завтра.

 

*** (2)(2) Екатерина Строева

Пивной паб в английском стиле

За две недели до точки отсчета. Понедельник. 18.57

Злость и досада переполняли Катино сознание, когда она стремглав покинула павильон. Двигаясь по коридору к лифту, и уже в самом лифте она никак не могла совладать с собой: «Подруга мелкого офисного начальника!!! Да кто он такой!» – изумрудные замораживающие глаза Екатерины Строевой метали молнии – эдакая гроза на вечном полюсе холода. Или – в Антарктиде. Кому как больше нравится. – «Самовлюбленный сфинкс! Как он смеет так со мной! Продюсеришка, ничего не добившийся в жизни! Да с него пыль пора вытирать, экспонат музейный! Ненавижу! Я ему покажу!!! Он узнает – что такое унижать Строеву!!!» Нередкие прохожие, шарахавшиеся в стороны от ничего не замечающей на своем пути Екатерины, не знали, да и не могли знать, что наблюдают редчайшее явление в природе – Строеву с пылающими щеками.

Получив жесткий и унизительный отказ от Железнова, Катя буквально влетела в ближайший паб, расположенный на первом этаже того же здания, в котором располагался офис телекомпании. Ее подруга, Валя Полтавец, очаровательная стройная шатенка, из-за которой, собственно, и разгорелся весь кастинговый «сыр-бор», еле поспевала за ней.

Пролетая мимо стойки с «человеком», Катя бросила: «Два виски. Лучшего. Не дымного. Один – со льдом».

И сейчас, сидя на одном из двух кожаных диванчиков, образующих уютную отдельную кабинку, Катя, еще не остыв, раздраженно обращалась к своей подруге:

– Я никогда от него такого не ожидала! Полное (!) разочарование! Поверь, раньше он представлялся мне как нормальный мужик, адекватный, с чувством юмора, и уж точно с очень позитивным отношением ко всем нам… – Катя на секунду прервалась, закуривая. – Всем помогал! Никого не тащил! Но что делает слава с людьми! Ишь, вознесся! Почувствовал себя звездой незаменимой?!. Да кто он такой, чтобы так (!) относиться ко мне?!!

– Он тот, благодаря кому ты стала тем, кем стала. И это правда, как бы ты ни злилась.

– Господи! И это моя лучшая подруга! Я же ради тебя…

– Кать, их же было двое, – Валентина улыбнулась, она изначально не очень-то верила в затею Строевой, – что ты на Железнова взъелась?

– А, брось. Ты что, не видишь, что он лидер в этой связке?!.

Катя достала из сумочки достаточно изящный и, по-видимому, очень дорогой, под стать волосам абсолютно черный телефон, на крышке которого белыми буквами было начертано всего одно слово VERTU, привычным движением отбросила крышку:

– Сейчас позвоню Григу, он его в порошок сотрет.

– Кать, может, не стоит? Это так непохоже на тебя – сама же потом жалеть будешь, – Валентина, что-то вспомнив, усмехнулась. – И потом, наказать его так, как это сможешь сделать ты сама… Никто (!) его так не накажет!

– Ты имеешь в виду охмурить и бросить?

– Катя! Ну что за слэнг! Ты же из Санкт-Петербурга! Тоньше надо, нежно и коварно: очаровать, влюбить в себя до беспамятства, слегка подыгрывая, выявить все его слабости, а вот потом… – Валя взяла небольшую паузу, чтобы акцентировать внимание подруги на этом самом «потом». – Потом ты сможешь делать с ним всё, – решительно продолжила она. – Всё, что захочешь, от хождения на задних лапках до…

– …превращения его жизни в ревностный кошмар! Валя! Ты прямо – Валентино! На коленях ползать будет! – на лице Екатерины расплылась одновременно и хищная, и мечтательная улыбка. – Это очень интересный вариант! Вот и будет, чем в Москве заняться! Валька, – Строева искренне рассмеялась, – ты – умница!

В это время официант принес два низких бокала из толстого стекла с виски и хрустальную емкость со льдом. Рядом с ним образовался хозяин заведения – высокий худощавый джентльмен в сшитом на заказ костюме и с предпоследним номером «Playboy» в руках, на котором Строева заработала большую кучу денег, снявшись для обложки.

Отправив взглядом официанта, джентльмен не заставил долго себя ждать:

– Екатерина, для нас большая честь, что вы почтили своим вниманием наше заведение. Не могли бы вы оставить автограф на память, и на этой стенке мы разместим…

– Табличку, что это мое любимое место, – быстро включилась Строева.

– Да, бронзовую.

– Лучше деревянную, из красного махагони. В дереве больше тепла. С гравировкой.

– У вас – тонкий вкус. Как пожелаете, – и, наблюдая, как Строева ставит размашистый автограф на обложке, добавил: – Естественно, вы теперь всегда наш почетный гость. А почетных гостей и их друзей мы всегда принимаем за свой счет. Надеюсь, вам понравится у нас, – джентльмен вежливо склонил голову и неторопливо удалился, унося свой важный трофей – далеко не во всяком пабе есть обложка из знатного журнала с автографом оригинала.

В это время лежавший на столе телефон ожил – он завибрировал и напомнил о своих дедушке и бабушке – раздался дребезжащий звонок из эры вхождения человечества в передачу звуков на расстояние посредством проводной связи.

Катя бросила Валентине: «Извини».

– Да, Григ. Звонила… Хотела сказать тебе, что у меня здесь в Москве образовались дела. Не знаю… Возможно, надолго… Удачно? Удивительно. А что случилось?

После последнего вопроса Катя надолго замолчала, прервав двадцатиминутный монолог мужа всего три раза: «Нет, я не собираюсь составлять компанию изгою. Ты все правильно понимаешь – я останусь в России», «Мне ничего не нужно… Ах, так… тогда, конечно» и «Наконец-то ты сможешь не скрывать свои с ним отношения. Я тебя искренне поздравляю и желаю счастья». Напоследок Валентина даже ощутила нотки сострадания в голосе подруги: «Прощай, Григ. Я благодарна тебе за то, что ты оказался честен по отношению ко мне и к своему другу. И… спасибо тебе за все». Катя залпом допила виски, показала бармену: «Еще», молча закурила сигарету и наконец-то ответила на немой вопрос Валентины:

– Я – свободна. И пока еще не понимаю, насколько это хорошо или насколько – плохо. В любом случае этот день я запомню надолго.

Валентина не опустилась до тривиального «Что случилось?», понимая, что в жизни подруги сейчас произошло нечто кардинальное – спрашивать в таких случаях бесполезно, захочет – расскажет, ну а нет, так и нет.

По застывшей позе и неподвижному взгляду Строевой несложно было понять, что сознание Екатерины отключилось от внешнего восприятия мира, и что в настоящий момент она прогоняет через себя терабайты информации, пытаясь осознать и выстроить новую систему координат взаимоотношений с окружающим миром, в которой она теперь должна будет существовать.

– Разрешите? – возле Строевой, слегка склонившись с подносом, стоял «человек». – Вы просили повторить. Ваш виски, – человек поставил перед Екатериной толстый пузатый бокал с янтарной жидкостью, неуловимым движением умыкнув его пустого близнеца со стола.

Потребовались какие-то мгновенья, чтобы Строева «вернулась» – во взгляде появилась осмысленность:

– Да-да, конечно. Спасибо.

Катя пригубила бокал, и, по-видимому, обращаясь только к себе, недоцитировала: «Да… Судьба играет человеком, а человек… плохо, когда у человека трубы-то и нет…», затем решительно выбила сигарету из пачки:

– В общем, так, подруга, мне нужна твоя помощь. Я прошу тебя остаться в Москве.

– Надолго?

– Пока не могу сказать. Давай сделаем так: я тебе сейчас все расскажу, а ты – принимай решение.

– Если не хочешь, не рассказывай. Я и так останусь. Позвоню завтра Герману…

– Герман? Кто такой? Твой друг? Почему не знаю?

– Нет, – Валя улыбнулась, – начальник отделения…

– Это в банке что ли? Валя, я тебя умоляю… Скажи ему, что ты уволилась, – Катя глубоко затянулась. – Мне нужен партнер. И это место я предлагаю тебе, моей единственной подруге.

– Это ты сейчас придумала?

– Нет. Но сейчас наилучший момент сказать тебе об этом.

– Машину надо бы из Питера перегнать, в Москве без нее…

– То есть ты согласна! Спасибо тебе, – Строева очень по-доброму улыбнулась. – А машина моему партнеру положена по штату.

– Извини, не поняла. По какому штату?

– По Пенсильванскому… или Ютта, но уж не индийскому. Это неважно, Валя. Я так решила. Все это теперь неважно. В общем, слушай…

– Может, не стоит? Совершенно не обязательно…

– Да нет, Валя, все, что я тебе сейчас скажу, ты завтра или на худой конец послезавтра узнаешь из газет, – Катя на секунду задумалась, усмехнулась. – Мыслю штампами из детства. Конечно же, не из газет, а из интернета. – Катя еще раз усмехнулась. – Из желтого или … из голубого. В перевранном виде – нафантазируют так, что мало не покажется. Я не хочу, чтобы ты тратила время на то, чтобы отделить правду от всего остального. А правда, Валя, состоит в следующем.

На третий день после моего «феерического провала» на железновском шоу ко мне в номер заявился некто, как он представился, Акива Раскин – чистокровный представитель земли обетованной, надо отметить, очень симпатичный, лет тридцати от роду. Естественно, накануне он мне звонил, представился, как один из прямых родственников банкиров, которые в Америке деньги печатают…

– Федеральная резервная система, двенадцать крупнейших банков.

– А ты откуда знаешь? Ничего себе. Валька, да ты…

– Я работаю… вернее, как сейчас выяснилось, работала в банке. И не знать этого мне было бы не то что стыдно, а непрофессионально.

Екатерина как-то по-другому, изучающе посмотрела на Валентину:

– Да, партнер… чувствую, я не ошиблась с выбором. Надо же. Ну, хорошо, обсудим потом. А пока давай не перебивай. Так вот. Этот самый Акива накануне позвонил и сказал мне, что у него для меня есть очень выгодное предложение. Из разряда тех, что бывают раз в жизни. И я, конечно же, согласилась встретиться.

– Ты – авантюристка, мало ли, кто мог позвонить.

– Есть немного. То, что он не простой менеджер по продажам, было видно с первого взгляда. Его взгляда. Взгляда очень уверенного в себе человека. Впечатление усиливали его сопровождающие – два охранника и юрист, которых он выставил за дверь сразу же после того, как они обнюхали весь мой номер.

– Катя… – Валентину покоробила последняя фраза, – ты сильно обновила словарный запас, что значит «обнюхали»?

– Пополнила. Живя в Англии, пополнила. Ротвейлеры! Они даже в шкаф засунули свой нос! Видите ли, «Унция предосторожности стоит фунта лекарств», – прогундосила Екатерина, вспоминая обыск в ее номере. – Ну да ладно! Оставшись со мной наедине, этот Акива сразу же взял быка за рога. Начал с того, что повторил, что у него для меня есть очень, он подчеркнул, очень выгодное финансовое предложение. И сразу же перешел к нюансам. В том смысле, что предложение выгодное, но носит деликатный характер. Что перед тем как прийти ко мне, «они» провели глубокий анализ. Он не стал скрывать, что на предлагаемую вакансию было несколько кандидатов, вернее, кандидаток, но заочный тендер выиграла я, Екатерина Строева. И не в силу своих внешних данных, которые могут поразить воображение у настоящих ценителей красоты… Тут я его перебила и заявила, что если он имеет в виду арабских шейхов, то он зря тратит время.

– Почему ты решила, что это шейхи?

– Ну… как-то… в общем «ценители красоты» распалось у меня на гарем и ценителя, – Катя грустно улыбнулась. – Как-то так. Да. Так он, этот Акива, представляешь, поджал губки. Обиделся. Как это я смогла подумать о нем (!), что он гонец каких-то там шейхов. И продолжил:

– Вы не дослушали меня, Екатерина. В первую очередь нас поразила не ваша красота, а выдержанность вашего характера.

На этом месте Екатерина усмехнулась:

– Даа… Интересно, пришел бы он ко мне с моим выдержанным характером, если бы видел сегодняшнюю мою сцену с Железновым, – и сама же себе ответила, – пожалуй, что нет.

– На твоем месте сегодня мало кто бы не сорвался.

– Не успокаивай. Проехали. Продолжаю. Ну так вот, выдержкой он не ограничился, отметив мой ум, сдержанность, отсутствие злоупотреблений в виде алкоголя, не говоря уж о других зависимостях, безупречную репутацию в прошлом и достигнутую известность в настоящем. В общем, Валя, я в первый раз, открыв рот, слушала комплименты, когда ни о моих ногах, глазах, фигуре и груди не было сказано ни слова! Представляешь, ни слова! Естественно, после подобных дифирамбов я набрала в рот воды: выдержка, так выдержка, нужно соответствовать созданному образу – рано или поздно он все равно скажет, зачем пришел.

Надо отдать ему должное, видя, что я превратилась в памятник самой себе, рассусоливать он не стал и достаточно быстро изложил мне общие условия контракта: есть некий российский гражданин, очень богатый, из тех, кого принято называть олигархами, и которому нужен статус женатого гражданина, но по определенным деликатным причинам он не может выполнять супружеские обязанности… Памятник памятником, а тут я не сдержалась: «Импотент, что ли?»

Поначалу мне показалось, что этот Раскин пропустил мой вопрос мимо ушей. И вообще мне показалось, что он опять обиделся. Правда, я не поняла, почему. Однако от вопроса не ушел:

– Екатерина, мы потому и остановились на вашей кандидатуре, учитывая, что вы более чем кто-либо другой сможете держать это в тайне и ни с одним человеком на Земле не будете обсуждать данный вопрос. В том числе и с вашим будущим мужем.

Я, конечно же, не утерпела:

– А вы не боитесь обсуждать эту деликатную тему со мной. Я пока еще не согласилась.

– Не боимся, – при этом он так посмотрел на меня, что, да, я поняла, не боится, что у него тысяча и один вариант закрыть эту тему. И некоторые из них могут мне совсем не понравиться. Выдержав паузу, Акива несколько смягчил ситуацию:

– Имя я вам пока не называл, так что мы сейчас здесь обсуждаем общие условия сделки.

– Хорошо, – я попыталась резюмировать первую часть переговоров. – Вы хотите, чтобы я стала женой вашего… протеже-олигарха, супружеский долг исполнять не надо, да, кстати, а ему не девяносто лет? Очень, знаете ли, неприятно, когда на тебя смотрят, как на продажную тварь.

– На этот счет ваши сомнения напрасны. Как минимум, в два раза меньше озвученной вами цифры.

– И то, Слава Богу… Итак, продолжим: насколько я должна участвовать в его жизни? Нет, не так. Насколько я поняла, я ему на фиг не нужна, за исключением демонстрации семейной идиллии. То есть, сформулирую по-другому: какова степень трудовой занятости? И главное – а что, собственно, вы мне предлагаете взамен, учитывая, что я лишаюсь романтической первой любви и обретаю статус строгой семейной женщины? Со всеми вытекающими воздержаниями?

– То есть, вы согласны?

– Я не услышала ваших условий.

– Они будут сказочными, поверьте. Но здесь не место обсуждать подобные сделки. Очень уж оно… открытое. Предлагаю вам проехать в наше посольство, где и обсудим все детали.

– Как ты понимаешь, Валя, мы договорились. Женихом оказался Григорий. На следующий день мы с Акивой улетели в Лондон, где он нас познакомил. Григ отнесся ко мне без интереса, но достаточно вежливо. Чувствовалось, что ко мне он относится как к одному из условий крупной сделки, которое необходимо соблюдать. Присутствующий на встрече Акива объяснил мне, что по понедельникам я буду получать перечень мероприятий, на которых я должна присутствовать, в среднем, из обязательных – одно – два в месяц, остальные – по желанию, что жить я смогу либо в лондонской квартире, либо в загородном доме, и из обязательного – создавать впечатление обычной семьи, без скандалов, что свадьбы на самом деле не будет, но в средствах массовой информации будут размещены соответствующие статьи о том, что Григорий Суханов взял в жены русскую звезду Екатерину Строеву… ну и дальше в том же духе – чего можно, что нельзя. В общем, контракт рассчитан на пять лет, после чего мы с Григорием разведемся, и я смогу жить, как захочу. При одном единственном и понятном условии – держать язык за зубами.

– Так все и было до сегодняшнего дня, – Катя достала очередную сигарету.

– Он что, выбросил тебя из своей жизни? – Валентина подтолкнула подруге лежавшую на столе зажигалку.

– Да нет. Он выбросил себя из своей жизни.

– Не понимаю…

– Я и сама не все понимаю. Догадывалась кое о чем, конечно. И, естественно, он мне все не сказал. Вернее, сообщил только то, что счел нужным. А сообщил он мне, что наш контракт можно считать расторгнутым. По его прошлым делам начали копать. Ты же понимаешь, было бы желание накопать под очень богатого человека. Свои российские активы он переписал на меня – так как продать их он не успевает, типа – все равно пропадут. Отметил, что вела себя я правильно, сама никуда не лезла, глаза ему не мозолила, во время официальных выходов в обществе глупую любовь не изображала, его светлое имя интрижками не порочила. В общем, он даже стал уважать меня… За что и проявил невиданную щедрость.

– И где он ее проявил?

– Валя, он сказал мне, что оставил мне все в акциях. Ты знаешь, что такое акции?

– Знаю.

– Очень хорошо. Единственное работающее предприятие, где я стала полновластной владычицей, он так и сказал «полновластной владычицей», это охранное агентство здесь, в Москве. Я там даже один раз была. С Акивой. Григ сказал, что там грамотные руководители и настоятельно советовал с ними познакомиться. Они должны со мной связаться.

– А если не свяжутся?

– Не знаю. Посмотрим. Он сказал, что их деньгами и всем имуществом могу распоряжаться только я. Теперь могу.

– Слушай, а может, он тебя тайно любил? Екатерина улыбнулась, но как-то грустно.

– Любил он только своего Акиву. Он гей. И когда понял, что я обо всем догадалась и отнеслась к этому с пониманием, то тогда, по-видимому, и завоевала его, если не уважение, то терпимость. Все встало на свои места: он был депутатом. И я нужна была ему как жена депутата. И как депутат он должен был вернуть все свои деньги в Россию. Он этого точно не хотел делать. А здесь, в Москве, это поняли. И начали под него копать. Терять ему стало нечего: путь понятный – прекращение полномочий, спрятать свои миллиарды подальше и – на райский остров вместе с Акивой.

– Так это Акива был его пассией?

– Ты знаешь, вот чего я не поняла – так это – кто был чьей подругой.

Катя пригубила виски:

– Вот так бывает. И замуж сходила, и девицею осталась. Сказать кому – засмеют. В моем-то возрасте… Пойдем, подруга – великие дела нам предстоят: Железнова изводить будем.

 

*** (5)(1) Маша

Где-то в Новой Зеландии. Гористое побережье. Лагуна

За 10 дней до точки отсчета. Понедельник. 9.30 утра

«А сегодня он – изумрудный», – Маша стояла на небольшой площадке, огороженной массивными деревянными отполированными временем перилами, перед ней до горизонта простирался Тихий океан. Площадка была «смотровой» и поэтому располагалась на самой высокой скале, отделявшей лагуну от океана. «Да, именно изумрудный, а не зеленый… Как же красиво. И как же далеко. Как далеко от него». Маша про себя усмехнулась превратностям судьбы: «Я могу видеть все это великолепие только благодаря Железнову. Только из-за того, что он появился в моей жизни, муж захотел уехать на край света. Правда при условии, что с ним поеду я… А если бы я не поехала… Нет. Дети не должны видеть семейных скандалов. И дети не должны видеть растерянного отца с заискивающим взглядом. У детей не должно возникнуть чувство неполноценности из-за того, что у них нет папы, как у всех. Я поступила совершенно правильно»… Совсем некстати раздался зуммер телефона.

Без особого желания взглянув на определитель, Маша грустно улыбнулась: «Деваться некуда»:

– Да, Сергей Борисович. Я договорилась… Они приняли все наши условия, – разговаривая по телефону, Мария Николаевна Азарова развернулась в сторону глубокой и красивой лагуны, окаймленной скалами, сплошь покрытыми тропической растительностью. Лишь небольшой участок берега был явно искусственного происхождения – пологий берег напротив современной и красивой виллы, в которой жила она, Мария Николаевна. С мужем и детьми.

– Да… Они согласились – никаких офшоров. Первый транш в понедельник. Да… В ближайший. Нет… Документы сегодня мне выслали. Самолетом. Должны быть завтра. Обязательно… Спасибо… И вам всего доброго».

Закончив разговор, Маша посмотрела в сторону дороги, прорубленной в скалах над лагуной – время приближалось к обеду, с минуты на минуту должен был показаться лимузин, на котором привозили детей из школы.

«А это еще что?» – по дороге двигался небольшой пикапчик, явно чья-то служба доставки. Пожав плечами, Маша двинулась вниз, к дому, по огороженной деревянными перилами дорожке с вырубленными в скале ступеньками. Не пройдя и двадцати метров, она заметила маячившего за пальмами охранника.

– Густав! Я же просила не шпионить за мной! Что вы здесь делаете! Вам мало видеокамер?!.

– У меня приказ, мэм.

– Чей приказ!?

– Господина Дениса, мэм. Вы же знаете…

– Считайте приказ отмененным, – холодно бросила Мария Николаевна. – Мной. С этого момента, – и двинулась в сторону дома.

Маша успела вовремя. В холле, выходящем на две стороны дома и соединяющим (или разделяющим, все зависит от точки зрения) два мира – вид на океан и вид на ухоженный сад в английском стиле, Линда, старшая homelady, с педантичной немецкой дотошностью вела допрос обескураженного курьера, который не мог дать ответа ни на один из ее вопросов: кто, что, откуда? Между ними на невысоком журнальном столике находилась большая корзина с огромным букетом очень высоких и абсолютно чистых белых роз.

– Я вам еще раз повторяю. Мы не заказывали цветы. Даже такие красивые. Вы, по-видимому, ошиблись адресом, и оплачивать этот букет мы не будем!

– Все уже оплачено, мадам. Я только доставил его по указанному адресу.

– Кем оплачено?

– Я не знаю, мадам.

– Как это так?!. Как это вы не знаете! А что вы знаете?!.

– Мадам, заказ поступил анонимно. По интернету. Деньги поступили на наш счет, с оплатой за доставку и даже с чаевыми.

– Много?

– Цветов? Сколько заказывали – сто одна роза.

– Чаевых много?

– Господин оказался достаточно щедрым.

– Откуда вы знаете, что это господин?!.

– Я не знаю. Я предполагаю.

– Да как вы можете…

– Хватит, Линда! – появившаяся в холле с «океанского» входа Маша моментально оценила ситуацию – ей были известны ответы на все «Кто»? «Что?» и «От кого»? – безумно красивые белые розы в немереном количестве – это Железнов. Больше – никто. – Линда, отнесите цветы ко мне в спальню и рассчитайтесь с молодым человеком – кивок в сторону курьера.

– Мэм, доставка оплачена, – только врожденная немецкая экономность подтолкнула старшую управляющую к легкому возражению-напоминанию. – Вместе с чаевыми, мэм…

– Мне нужно повторить? – Мария Николаевна смотрела сквозь Линду. – Не разочаровывайте меня, Линда.

– Да, мэм, – Линда опустила глаза.

– И позвоните Патрику. Где дети? Небось, опять кормит их мороженым в городе?

– Да, мэм.

– Это от него?!!

Маша резко развернулась: в дверях лифта, соединяющего оба этажа виллы, стоял муж.

– Да что же это такое! Почему Он знает, где мы?!. – в голосе Дениса звучало нескрываемое возмущение, а в глазах присутствовали растерянность и страх.

Совершенно некстати в дверях со стороны сада появились дети: Елена, высокая стройная светловолосая девочка лет двенадцати с умненькими глазками, и Сергей, очень серьезный юноша, несмотря на свои шесть лет.

– Ой, какие красивые, – Елена всплеснула руками, направляясь к букету белых роз на столике. – Мама, это тебе подарил любовник? – совершенно непосредственно спросила дочь.

Маша, краем глаза видя, что муж готов вот-вот взорваться и сорваться на крик, тепло улыбнулась дочери и, чуть повернув голову в сторону мужа, спокойно произнесла:

– Не устраивай истерик. Хотя бы при детях, – и, приобняв дочь за плечи на правах «мамы – старшей подруги», улыбаясь, весело зашептала на ушко Елены. – Откуда у нас такие глубокие познания? В школе научили?

– Маша несколько натужено рассмеялась. – Доченька, герои-любовники это из сериалов и кинофильмов. Чтобы поддержать интригу. А у меня один герой – наш папа, – и, развернувшись к Линде, жестко отдала команду. – Отнесите цветы наверх ко мне.

Поднявшись в спальню, Маша застыла у панорамного окна шириной во всю спальню с видом на бескрайний, бесконечный океан. Серый океан.

За спиной у Маши хлопнула дверь. Маша продолжала бездумно смотреть на океан, ощущая его исполинские размеры и такое же равнодушие: «Ему все равно. Катит и катит свои волны. Миллионы лет. Не испытывая ничего, кроме этого монотонного движения. А, может, и не замечая его».

– Все, что ты можешь мне сказать, я знаю, – произнесла Маша, не оборачиваясь, – как и то, что ты знаешь, почему я здесь. Только ради детей.

– Ради детей!!! – Денис всплеснул руками и двинулся, было, к Маше, но натолкнувшись на холодную чужую спину, так же быстро вернулся к двери. – Ради детей!!! «Мама, это твой любовник?!» – в голосе Дениса явно слышался сарказм. – Ты так (!) понимаешь «Ради детей»?!.

– Прекрати, – устало произнесла Маша, продолжая стоять спиной к мужу, не желая видеть его, – ты же знаешь, что между нами ничего не было.

– Тогда зачем тебе это?!. – Денис, размахивая руками, бегал по комнате от стены к стене. – Зачем ставить под угрозу все, чего мы столько лет добивались! Ты же мать! Ты же хочешь, чтобы наши дети учились в Лондоне! Ты же хочешь, чтобы им не пришлось столько пройти, чтобы занять достойное место в жизни!

На секунду Денис остановился. Маша продолжала стоять у окна, не оборачиваясь и никак не реагируя на слова мужа. Денис продолжил движение поперек спальни, кидая слова в спину жене. – Скажи, ну что?!. Что (!) он может дать тебе и детям?!. У него же ничего нет! Ни-че-го!!! Ты хочешь, чтобы дети спали в одной комнате?!. Ты хочешь, чтобы они получили «среднее», – в голосе Дениса опять прорезался сарказм, – образование?!. Во всех смыслах – «среднее»!

– Тебе этого не понять, – Маша говорила устало и равнодушно, совершенно уверенная в том, что «Да, ему этого никогда не понять».

– Да! Мне этого никогда не понять! Что?!. Что в нем «такого» (!), что завораживает тебя как кролика! Ты – эгоистка! Ты думаешь только о себе! А не о детях, якобы ради которых ты сюда приехала! И он – эгоист, которому наплевать на всё и на всех.

Маша медленно развернулась. В глазах ее стояли слезы.

– Ты прав в одном. На чужом горе счастья не построишь, – Маша сверкнула глазами. – Я имею в виду тебя. Тебе больше не нужно переживать. Я прекращу все отношения с ним. Взаимоисключающим образом.

– Что ты имеешь в виду? – Денис озадачено и в то же время подозрительно всматривался в Машино лицо.

– Это неважно. Важно, что у детей будет такой замечательный отец, как ты.

 

*** (1)(2) Железнов

Уютное кафе в старом районе Москвы

За 9 дней до точки отсчета. Вторник. 22.29

У нее что-то случилось. Что? – этот вопрос уже вторую неделю был доминантой всего существования Железнова. Ноги сами принесли его сюда – в уютное кафе, стилизованное под средневековье, в старом районе Москвы. В кафе, где состоялась главная встреча в его жизни. Встреча с Машей.

За год здесь ничего не изменилось: все те же каменные стены и потолок. Арки. Камин. Полумрак. Факелы. И народу немного, как и тогда. Только тогда это был понедельник. Это Железнов точно помнил – понедельник. А сегодня – вторник. Не время для отдыха. Время для размышлений.

Как и тогда Железнов занял место в углу, лицом ко входу. За грубо срубленным столом, на той же табуретке. Железнов сделал глоток виски и прикурил сигарету. «Почему она молчит? Что же у нее могло произойти?» – мысли о Маше ни на секунду не оставляли его. Она всегда была с ним – в мыслях, в чувствах, чтобы он ни делал и где бы ни находился – она всегда была с ним. Женщина, которую он любил, любил безумно, безмерно и безнадежно.

Они договорились, что он не будет ей писать. Она настояла на этом. Она все знает. Знает, что ждет. Знает, что для него нет ничего более важного в жизни, чем она. А она раз в неделю присылает ему small message service (sms), чтобы не сойти с ума от разлуки. Как правило, короткую: «Я с тобой».

«Ну, понятно, дети рядом… Совсем ни к чему лишний раз унижать мужа – он, по-видимому, хороший отец и обычный нормальный человек (за плохого она бы и не вышла), единственно что – нелюбимый… Проблемы по работе? Вряд ли. Это не повод не писать. Потеряла телефон и не помнит твоего? Гм… Не хотелось бы об этом думать – потому как, если не помнит, значит для нее это особо и не важно…» – Железнов мучительно пытался «вычислить» причину Машиного молчания, раз за разом обходя стороной одну и ту же мысль, с которой он категорически не хотел мириться: Маша устала. Устала от двойной жизни, от немых укоров мужа. Устала от ожидания. От ожидания, когда закончится эта трехлетняя новозеландская командировка на край света, от ожидания, пока дети вырастут, и от молчания Железнова, которому она под страхом сохранения их любви приказала молчать…

Железнов поднял руку. Бармен Штоссер (Железнов как-то не удосужился узнать, что означает эта последовательность букв – прозвище или фамилию) отреагировал моментально – кивнул головой и совершил несколько несложных манипуляций с бутылкой, бокалом и их перемещением в сторону Железнова, определяемых простым понятием «повторить».

От размышлений Железнова оторвал телефон – Наум:

– Да, Няма.

– Саня, ты где? Я тут у тебя в кабинете наблюдаю грустного, одинокого и молчаливого Оберста, ты что, уволился?

– Спит он. Не разбуди. У тебя редчайшие аналитические способности – не всякий мозг может связать часовое отсутствие в офисе с увольнением.

– Так двадцать два тридцать всего. Я тут на монтаже парюсь, а ты свалил. Без спроса, заметь.

– Я так понял, есть хочешь?

– Стал бы я тебя по мелочам беспокоить.

– Женился бы ты и по вечерам имел бы котлетки горячие в постель.

– Саня, вот ты скажи мне – ну что я тебе такого сделал, чтобы ты мне гадости на ночь глядя говорил?!. А? Вот что?

– Это зажаренная картошечка с котлетками – гадость?!. В мусорном бачке ты не бомжевал!

– Картошечка… – чувствовалось, что Наум голодно взглотнул. – Саня, ну почему ты не женщина, я бы…

– Размечтался. Ладно, так и быть, устрою тебе фронтовой ужин.

– Это что?

– Бутылка водки, огурцы соленые, селедка, банка тушенки, шматок сала…

– Шматок сала, – в голосе Наума звучало блаженство, – и картошечки…

– Сейчас заскочу в «Азбуку» и – домой, стол накрывать. За полчаса управишься?

– Считай, что уже все бросил и бегу!

Железнов схлопнул телефон и уже махнул, было, рукой Штоссеру: «Счет, пожалуйста», но не срослось – загораживая стойку, перед ним стояла Екатерина Строева. Собственной персоной. И – в полный рост.

– Здравствуйте, Александр. Разрешите присесть? – Строева, не отрывая взгляда от Железнова, повела оголенным плечом в сторону свободного места напротив него.

– Не говори, что ты здесь оказалась случайно, – Железнов отметил, что с нарядами у Екатерины как всегда все в полном порядке. В этот раз на ней было какое-то супермодное короткое и, судя по простоте линий, очень дорогое и несимметричное платье – правая верхняя часть просто отсутствовала, оголяя плечо, а рукав трансформировался в самостоятельную единицу – в черную перчатку по локоть. – Я здесь бываю один раз в месяц, так что не говори, что тебе сказали, где меня всегда можно найти.

– Не буду, – Екатерина присела напротив Железнова. – Я подъехала к офису, все знают, что раньше девяти вы не уходите. А вашу машину я знаю.

– Да откуда же?

– Знаю, – Строева смотрела в глаза Железнову и явно не собиралась раскрывать источник своих знаний. – Дождалась и поехала за вами.

– Надо же! – Железнов искренне удивился. – За мной трудно удержаться…

– Трудно.

– …я достаточно быстро езжу. И где же ты была? Я уже минут сорок здесь. Или отстала, а потом кружила по району, пока не увидела мою машину?

– Не решалась зайти. Если честно, боялась.

– Ты и боялась?!. – Железнов усмехнулся. – Как-то не срастается.

– Боялась, – Строева пожала плечами. – Я сама удивилась этому ощущению. Сидела в машине и смотрела на вас через окно.

– И? – Железнов взглянул на часы, что-то прикинул в голове и закурил сигарету.

– Мне показалось, что вам одиноко, вот я… и зашла.

– Неправдоподобно, – отрезал Железнов. – Но да ладно. Зачем ты хотела меня видеть?

– Хотела извиниться за истерику на кастинге.

– Ага. Странно это…

– Со мной такое впервые, – Катя попробовала перебить Железнова. – Простите меня…

– …женщинам с твоим характером, – Железнов не остановился и продолжал говорить одновременно с Екатериной, – испорченным всеобъемлющим круглосуточным вниманием мужчин, плюс с твоим статусом жены миллиардера – это несвойственно.

– Вы меня не знаете. Совсем, – Катя говорила совсем тихим голосом. – Да и статус изменился. Кардинально.

– Согласен, что не совсем. Первоначальная оценка любого нового человека формируется на основании так называемого жизненного опыта. Путем сопоставления – подбора наиболее близкого аналога из известных на момент знакомства. А потом она, эта первоначальная оценка, корректируется по результатам личного общения. Но тут ситуация несколько иная: я точно знаю о тебе то, чего не знаешь ты.

– Странно… – Строева на мгновенье задумалась. – Вы мной не интересовались, я бы почувствовала… Женщины всегда это чувствуют.

– Ты аномалия. Статистическая аномалия. Именно поэтому я и обратил на тебя внимание.

– Аномалия? – Екатерина явно не понимала, о чем говорит Железнов.

– Да. Выбивающаяся из общего ряда. Не такая, как все.

– Каждый человек индивидуален. Не такой, как все.

Железнов несколько удивленно посмотрел на Екатерину – он ожидал от нее более поверхностных оценок, если вообще ожидал.

– Веришь в уникальность человеческой личности? Если личности, на первый взгляд, и не видно?

– Верю, – в интонации Строевой Железнову почудился вызов.

– Это хорошо. Тогда объясню. Ты меня удивила – теоретически ты не должна была бы верить, – Железнов еще раз взглянул на часы. – Только кратко – меня Наум ждет, а опаздывать – это не мой стиль. Так вот…

– А можно мне с вами? – очень тихо спросила Катя.

Прервавшись на полуслове, Железнов вдруг увидел, что знаменитые на всю страну зеленые замораживающие глаза Кати стали почти голубыми, что иногда, как знал Железнов, происходит с зеленоглазыми в минуты душевного напряжения или эмоционального всплеска.

– Меня муж бросил. И мне очень плохо, – так же тихо продолжила Катя.

– Бывает, – Железнов про себя усмехнулся, вспомнив, как он много-много лет назад, на заре своей юности сбежал от своей первой и, как выяснилось по состоянию на сегодняшний день – последней жены. – А выглядишь как будто хорошо.

– Ну, пожалуйста. Я не хочу сегодня быть одна.

– Ладно. Но при одном условии – рот не открывать, вопросов не задавать.

– Я согласна.

 

*** (1)(3) Железнов

Квартира Железнова

За 9 дней до точки отсчета. Вторник. 23.35

Железнов накрыл сковородку крышкой, уменьшил огонь и вполоборота развернулся к Катерине, уютно устроившейся с ногами на угловом диване в противоположном от Железнова углу кухни:

– Так вот, вернемся к твоей аномальности…

Не прекращая говорить, Железнов открыл высокую, до потолка, деревянную дверцу слева от газовой плиты. Неожиданно для Екатерины за ней оказался встроенный холодильник. Железнов, хмыкнув от непривычного изобилия, достал пару банок и несколько свертков и упаковок, которые переместил на столешницу справа от себя:

– Ты – красивая женщина. Объективно красивая. Объективно – в данном случае означает не мое личное мнение, а результат признания твоей красоты статистически значимой выборкой мужчин. А статистически значимой – это значит достоверной, когда субъективные оценки отдельных мужчин складываются в общую объективную оценку, когда количество перерастает в качество. То есть, проявляется один из фундаментальных законов диалектики…

– Я в курсе, – неожиданно прорезалась Екатерина. – В смысле основ философии, – несколько смущенно продолжила она.

– Неожиданное рядом… – взгляд Железнова принял несколько озадаченное выражение. – Ну, хорошо. Тогда ты должна понимать, что если ты понравилась трем мужчинам – это ни о чем не говорит. Но если ты понравилась сорока трем из пятидесяти, то наука утверждает, что такая оценка является объективной и ей можно доверять…

Катя молча слушала Железнова. После неудавшейся попытки предложить Железнову свою помощь – он не преминул напомнить ей, что основным условием ее присутствия здесь, у него, является «отсутствие присутствия», то есть она представляет собой элемент интерьера кухни, пусть и красивый, но безмолвный, – Катя смирилась с уготованной ей ролью и, аккуратно подобрав под себя ноги, вполоборота разместилась в центре углового дивана, подперев голову рукой, вся превратившись в слушателя:

– …а если ты не просто понравилась, – Железнов выкладывал из банки на тарелку соленые огурцы. – А понравилась больше, чем твоя соперница на подиуме, которая в несоревновательных условиях тоже, скорее всего, просто так понравилась бы очень и очень многим мужчинам, то это означает, что твои внешние данные при оценке женской красоты являются более предпочтительными по сравнению с тоже красивой женщиной, но которая тебе проиграла, – Железнов отставил банку и развернул промасленный пакет, в котором оказалась скумбрия. Железнов вдохнул исходящий аромат. – Пахнет-то как… вкуснотища! Ага. Вот тут мы и подходим к тому, чего ты о себе не знаешь, – Железнов, стоя вполоборота к Кате, крупными кусками нарезал золотисто-синюю рыбу. Неожиданно он поднял голову и поймал взгляд Екатерины. – Думаю, что у тебя было мало поклонников.

Не ожидавшая такого резкого перехода от общего к частному, Екатерина не сразу поняла, что это вопрос.

– Мало, меньше, чем у других.

Железнов, утвердительно кивнул, взял за торцы небольшой деревянный столик, стоящий аккурат посредине кухни, и на пару сантиметров придвинул к диванчику, поближе к Екатерине. Скептически хмыкнул: выигрыш оказался мизерным, учитывая микрообъем кухни и центральную позицию стола. Молча разместил на нем тарелку с нарезанной скумбрией, для себя мысленно выделил позитив – «зато из любой позиции можно дотянуться» и продолжил, одновременно раскладывая салфетки и приборы на столике на троих:

– Я, конечно же, имею в виду не всех тех, кто издали восхищался твоей красотой и неординарностью, думаю, что таких-то как раз было достаточно много, а вот тех, кто смог найти в себе мужество… – Железнов запнулся и неожиданно рассмеялся. – Представляешь, только сейчас заметил сходство слов «муж» и «мужество», по-видимому, одно требует другого, – Железнов усмехнулся. – Надо будет Науму сказать, что мужество у него отсутствует напрочь, исходя из его отношения к семейной жизни. Ага. Извини, отвлекся. Так вот, парней, которые смогли подойти к тебе и признаться, что ты им нравишься – этих должно было быть мало. Потому как мужчина – есть существо тонкое, легкоранимое и не любящее получать от ворот поворот… – отвернувшись на секунду, Железнов взял со столешницы еще один промасленный сверток, развернул, и Екатерина увидела, что это кусок сала с крупными прожилками ближе к торцу, достаточно обильно облепленный мелкими кусочками чеснока, перевернул доску, положил на нее сало, критично взглянул на нож, достал из шкафа точилку в виде офицерского кортика, только вместо лезвия – штырь с насечками из очень твердого сплава – и быстрыми и резкими движениями справа и слева заточил нож.

– Это для меня? – не выдержала Екатерина. Она вдруг поймала себя на мысли, что ей здесь нравится. Несмотря на тесноту, несмотря на запрет «не отсвечивать», что-то во всем этом было умиротворяющее, уютное, комфортно-завораживающее.

– Ты не в моем вкусе, – Железнов отрезал достаточно толстую пластинку от лежавшего на доске куска. – Сало я люблю больше. Извини. Военный юмор. Так вот. Продолжим о тебе. Ты должна была обратить внимание, что во всех выходах на подиум ты имела подавляющее преимущество над соперницами. Как минимум: три к одному. Или больше. Ты, прости меня, «брила налысо» и не оставляла шансов соперницам. Ни у одной из участниц не было такого результата. Даже близко – не было.

Невозможно было не заметить этого и, естественно, я задал себе вопрос – почему?

– Я стала предметом научных исследований? – Катя спросила на автомате, забывшись – она попала под гипноз сильных мужских рук Железнова, от которых почему-то не хотелось отводить глаз.

– Не нужно обладать семи пядей во лбу, чтобы понять, что с точки зрения внешности ты стоишь в стороне от всех участниц – у тебя холодная, как я определил для себя, замораживающая красота. Все девчонки, которые прошли в финал – красивы. Однозначно. У кого-то из них красота более яркая, броская, а у кого-то больше женственности при наличии идеальной фигуры. У тебя есть все…

– Почему же тогда я проиграла в финале?

– Да потому что есть еще один, не фиксируемый никакими приборами элемент женского очарования. От любой женщины исходит тепло. В большей или меньшей степени. Надо признать, что от пустых красавиц не исходит ничего… А от тебя, – Железнов взял секундную паузу, – исходит холод. От единственной из всех финалисток. И народ испугался. Финал – это финал. И каждый мужик, прости меня, примерял тебя на себя, смог бы он быть рядом с тобой? Оказалось, что нет. Не смог бы.

– Не понимаю. Почему?

– Попробую объяснить. Конечно же, я – не истина в последней инстанции, и даже если ты проведешь опрос среди тех членов жюри, кто в финале проголосовал против тебя, уверен, что большинство из них не смогут найти внятный ответ на твой вопрос: «Почему?». И не потому, что не захотят, а потому что, как я думаю, ответ лежит в области подсознания: просто у тех, кто голосовал против тебя, у них в момент выбора – тебя или Ксюши, в отношении тебя присутствовало некое негативное ощущение, у кого-то – больше, у кого-то – меньше, но оно присутствовало.

– Я никому ничего плохого не сделала.

– Не хватало, – Железнов, продолжая монолог, достал из специальной упаковки полуметровый испанский багет, еще горячий, прикинул: ломать – не ломать и положил целиком на стол. – Так вот, от твоей соперницы по финалу Ксюши Соболевой исходило тепло – от улыбки, от глаз, от голоса, не знаю еще от чего, но это всегда ощущается. На уровне подкорки возникает понимание, что Ксюша – человек общительный, легкий, открыта к общению, характер не злобный – то есть в случае выхода на нее с конкретным предложением «дружить» и отказ будет мягким и корректным, не травмирующим самолюбие мужчины…

– А я, значит, стерва?

– Нет. Стержень, – Железнов внимательно смотрел в глаза Екатерине, – стержень, который не сломать, не погнуть, не вытащить из тебя… Можно только самому сломаться от осознания собственной ущербности из-за неспособности сломать либо преодолеть твое равнодушие…

– Равнодушие?!.

– Да. Равнодушие – это сумасшедшая сила без слабых мест…

– Это кто сказал?

– Сталкивался, – жестко отрезал Железнов. И через мгновение уже продолжил в обычном тоне. – Причем именно отсутствие слабых мест делает равнодушие непобедимым… Их просто нет, – Железнов развел руками, – этих самых слабых мест – некуда давить, не к чему взывать, воздействовать не на что. А потому нет и не будет реакции на воздействие – основы в общении между мужчиной и женщиной. Вот так. А последствий всего два: либо отстраненное восхищение твоей неординарностью, либо ощущение собственной неполноценности рядом с тобой. Но так как собственное «эго» каждого индивидуума не желает мириться с такой оценкой собственной значимости, то отсюда и возникает негатив, направленный на тебя – как ты посмела!

– Это ошибочное мнение…

– Статистически подтвержденное, – перебил Железнов. – Хотя, – Железнов улыбнулся, – ученые, всерьез занимающиеся статистикой, утверждают, что в природе никто не исключает марктвеновскую цепочку: «ложь» – «большая ложь» – «статистика»…

– Не понимаю…

В это время раздался звонок в дверь.

– Наум, – констатировал Железнов. – Прояви милосердие, открой, пожалуйста.

– У меня же его нет, – Катя улыбнулась и одним неуловимым движением оказалась на ногах.

– Тогда – эгоизм: без Наума за стол не сядем.

– Вот это мне близко и понятно. Открываю.

В открытую дверь ввалился радостно-предвкушающий Наум:

– Саня, я тут еще пару бутылок взял… – Наум, как пленный с поднятыми руками, правда, в каждой – по бутылке водки, как вкопанный остановился на пороге в коридоре, – …чтобы не бегать… – фразу Няма завершал на автомате, ошарашено уставившись на Екатерину.

Надо отдать Науму должное – на адаптацию и перевоплощение у него ушло всего пару секунд: аккуратно поставил бутылки на кафельный пол и разогнулся уже следователем НКВД: глаза прищурены, взгляд – недоброжелательный, настороженный, правая рука тянется под куртку, туда, где теоретически должен висеть маузер:

– Кто сдал?!. – Наум неумолимо надвигался на Екатерину. – Здесь не ступала нога человека! – поняв, что сморозил что-то не то, попытался исправить ситуацию: – Здесь тебе конспиративная квартира!!! Лежбище не юных продюсеров! А ты хто?!. И где Железнов!? Кто сдал, я тя спраша-ю!!! Мне фронтовой ужин Железнов обещал!!!

Не ожидавшая такого напора Екатерина, тем не менее, не сдвинулась ни на дюйм:

– Будет тебе – фронтовой! – наклонившись, взяла стоящие на полу бутылки, кивнула в сторону кухни. – Разувайся и проходи!

 

*** (2)(3) Екатерина Строева

Квартира Железнова (продолжение)

За 8 дней до точки отсчета. Среда. 00.43

– И что, – перед Наумом стоял полный стакан водки: по-фронтовому, так по-фронтовому. – Перед тем как поднять стакан, я хотел бы определиться: мы закапываем томагавк войны или «иду на Вы», как говаривал князь Святослав, объявляем ее? – при этом взгляд Наум сосредоточил исключительно на стакане, и его вопрос был обезличен.

– У Екатерины изменился статус, – Железнов поднял стакан. – Она осталась без мужа.

– Вот как… извини, Катя, я не знал, – Наум тоже поднял стакан. – Тогда ответ известен.

– Да, Наум, тут ты прав, с женщинами мы не воюем.

Катя подняла свой стакан, также по-мужски наполненный до краев, посмотрела сквозь него на Железнова. – Я не женщина.

– Неужто девушка?!. – голос у Наума приобрел ехидный оттенок.

– Стержень. Стальной.

– Да ну? Это ты сама себя так? Или обломался кто?

– Это Железнов сказал, – Катя немного приопустила стакан, посмотрела на Наума, – что от меня исходит холод, а во мне сидит стальной стержень… об который все обламываются. На расстоянии. И как это ни смешно звучит, Наум, – Катя уже смотрела в глаза Железнову, – я – девушка, ты угадал.

Наум, готовый, было, паясничать дальше, ошарашено смотрел на Екатерину:

– Откровенно. И фантастически, – и чтобы как-то уйти от неловкости, продолжил. – А мы, собственно, празднуем или сочувствуем?

– Празднуем, – Катя кивнула на поднятые стаканы. – И сколько держать будем? Предлагаю выпить за начало новой жизни Екатерины Строевой, – с этими словами Катя не морщась, на едином дыхании опустошила стакан.

Железнов и Наум не заставили себя долго ждать.

– И что теперь? – Железнов мастерил сложный бутерброд из свежего бородинского, кусочка сала и дольки соленого огурца. – Как ты собираешься жить? Как я понимаю, на прежнее место работы ты не вернешься…

– Да нет, Александр, я теперь – невеста с приданым. Григорий оставил мне все свои российские активы. В виде акций, – про охранное агентство Екатерина решила не говорить – зачем настораживать предполагаемый объект воздействия? Тем более, что… Нет, об этом лучше даже не думать в окружении гениев и талантов.

– Акций? – в голосе Наума сквозило явное непонимание. – Это бумажки такие? Типа ваучеров?

– Уже не бумажки, – вмешался Железнов, – тут ты отстал лет на сорок. Сейчас все учитывается в электронном виде. На самом деле – это список акционеров. И обзывается депозитарий.

– Хорошо, что не лепрозорий. Ну, хорошо, – Наум явно был настроен повысить свою экономическую грамотность, – и что? Список… И что он дает, этот список? То, что ты один из акционеров? Не понимаю.

– Няма! И, Слава Богу! Иначе мы потеряли бы очень талантливого…

– …гениального, – поправил Наум. – Не вводи в заблуждение непосвященных, – Наум кивнул в сторону Екатерины.

– …извини, конечно же, гениального, – выделил интонацией Железнов, – продюсера. Кесарю – кесарево. Так вот, Няма, быть в списке – не самое главное. Важно – какие это акции и сколько их.

– Все равно пока ничего не понимаю.

– Да ничего тут сложного нет. Если ты владелец достаточно большого пакета акций прибыльного и развивающегося предприятия, то можешь считать себя богатым человеком…

– Я и так гений…

– Здесь пробегал дикобраз… – Железнов акцентировано процитировал Балу из «Маугли». – Няма, дослушай. Конечно же, если ты хочешь понять всю глубину и трагизм того, что ты лично не акционер, – Железнов улыбнулся. – Приведу простенький пример: если ты владеешь десятью процентами акций, например, нефтедобывающей или перерабатывающей компании…

– Ага… хороший пример…

– …то это означает, что тебе принадлежит десять процентов стоимости этой компании…

– Ого!

– И ты имеешь право на получение десяти процентов прибыли…

– Ничего себе!

– И еще много чего… Акционер может продать свои акции, при этом их стоимость, как правило, может составлять пятилетний доход, получаемый по этим акциям.

– Ни хрена себе! Саня! Если ты все это знал, то почему мы тут сидим!!! Без акций! И почему у нас их нет!!! Чтобы продавать их. Время от времени.

– Потому что, как говаривал известный тебе кот Матроскин: «Для того, чтобы продать что-то ненужное, это ненужное вначале надо купить»…

– И что, Катя, много у тебя этого ненужного? – Наум был явно сражен пробелом в своем образовании.

– Валя мне сказала, что если продавать все срочно, то около полумиллиарда…

– Сколько?!!

– …долларов…

– А кто такая Валя? – поинтересовался Железнов.

– А если не спешить, то процентов на двадцать-тридцать больше, – Катя смущенно улыбнулась. – Я и сама не предполагала, что Григ проявит такую щедрость. Но у него не было другого выхода – по-видимому, он очень не хотел, чтобы это все просто так попало в руки тех, с кем он конкурировал.

– И он выбрал тебя.

– Да. По-видимому, он тоже увидел во мне стержень. Или я стала наименьшим из возможных зол. Не знаю… А Валя – моя единственная подруга. Теперь – моя помощница, у нее финансовое образование. Это та девушка, которую я приводила на кастинг.

– Саня! Мы – идиоты! Не взять в программу девушку, которая знает, что такое акции и умеет считать до миллиарда!

– Даа… Неа… – в голове Железнова происходили какие-то сложные мыслительные процессы на предмет – идиоты они или не идиоты, что не взяли Валю.

– Ты как буриданов осел, определился бы, либо «да», либо «нет»!

– «Нет» – в том смысле, что она скупила бы всех судей.

– Так деньги не ее!

– Так статусом и возможностью!

– Я гарантирую… – Строева не совсем твердой рукой разливала по очередному стакану. По полной. Почему-то она решила взять эту миссию на себя.

– Что ты гарантируешь?

– Что о Вале никто ничего не узнает.

– Ерунда! – Железнов махнул свободной от стакана рукой. – Все обо всех всё знают. Или узнают. И вообще, за бедную Катю… – Железнов поднял полный стакан, – …и счастливую Валю.

– Саня, это ты завидуешь? – на лице Наума присутствовало недоумение.

– Или язвишь? Знай, завидовать нехорошо, – в голосе Наума прорезалась назидательность.

– Сочувствую.

– Мне тоже непонятно, Александр, что вы имеете в виду. Судя по тому, что вы говорите, я вызываю у вас жалость, – голос у Кати приобрел твердость. – Если вы о муже, то наш брак был фиктивным. Эмоций не присутствовало, я ничего не потеряла, а только приобрела…

Железнов махнул рукой: не то.

– Я имею в виду два фактора: во-первых, Катя, теперь тебе будет очень сложно остаться одной: твоя жизнь обрела стоимость в цифровом выражении. Цифру ты озвучила сама. Появилось очень много лиц, заинтересованных в том, чтобы ее сократить. Вернее, их, – Железнов на секунду задумался. – В соответствии с законом сохранения деньги не исчезают. Они перетекают. Из одного кармана в другой. Так вот, найдется очень много желающих отобрать у тебя то, что оставил тебе Григорий, вплоть до сокращения твоей жизни. То есть тебе нужна очень квалифицированная охрана…

– Уже. Охрана уже есть, – глаза Кати приобрели темно-изумрудный оттенок, а сам взгляд стал похожим на тот, который Железнов определил как «замораживающий». – И завещание я уже составила – в случае моей гибели деньги перейдут туда, откуда их будет невозможно вытащить.

– Стержень! – Наум восхищенно смотрел на Катю.

– А во-вторых, Александр? Вы сказали, во-первых. Значит, есть и во-вторых.

– А во-вторых, Катя, ты теперь обречена жить в сомнении и в существенной части – во лжи.

– Это почему?!. Мне не в чем оправдываться, и я никому не собираюсь лгать, я…

– Да нет, Катя, это тебе очень многие будут врать, будут стараться любыми способами втереться в доверие и просить денег… под очень убедительные причины. И скрывать свою ненависть и зависть за елейными словами и улыбками в тридцать два зуба…

– Вы верите, что так и будет?

– …и тебе очень непросто будет отличить правду от лжи: вокруг тебя образуется толпа обожателей, якобы обожателей, а тебе некуда деваться – рано или поздно ты захочешь создать семью, выйти замуж, и тебе нужно будет разобраться, кому нужна ты, а кому – твои деньги, Катя.

– Мрачную картину вы нарисовали, Александр.

– Прагматически верную, к сожалению.

– И что же мне делать? Отказаться от денег?

– Если хочешь быть счастлива, то мой ответ – «Да». Каким бы идиотским он не выглядел бы. Ты этих денег не заработала…

– Заработала! У меня был контракт.

– Они свалились тебе на голову. Мое мнение – они не принесут тебе счастья. Извини. Но я так думаю. Не зря же говорят: «Как пришли, так и ушли». Но это мое мнение, а я – обычный человек. И здесь не существует советов. Единственно, что я могу тебе гарантировать, так это то, что мы с Нямой, – Железнов очень тепло кивнул в его сторону, – никогда у тебя денег просить не будем.

– Ты эта, за меня не подписывайся! – на месте Наума сидел запойный. Правда, с озорными глазами. – Эта, «…у них денег куры не клюют, а у нас – на водку не хватает…»

– Не попал. Пока хватает, – Железнов приподнял полный стакан. – Так вот, Катя, жизнь – странная штука. Сейчас ситуация развивается таким образом, что тебе (!) будут нужны люди, которым от тебя ничего не нужно…

– А вам, значит, от меня ничего не нужно? – Катя улыбалась.

– Наум, колись…

– Ну, – Наум задумался, – если денег в долг просить не будет… сигареты стрелять и звать замуж не будет, то нет – ничего и не надо.

– Ну, вот видишь, Катя, нам от тебя ничего и не надо.

– А вы про себя ничего и не сказали.

– А я очень богатый человек, Катя, – Железнов выдержал паузу в ответ на немой вопрос Кати. – В эмоциональном смысле, конечно.

– Странно. Я никогда не слышала, чтобы кто-то о себе так говорил.

– А ты с такими людьми и не встречалась, – Няма как всегда был скромен.

– Александр, – взгляд у Екатерины слегка плыл. – Вы с Наумом сегодня перегрузили меня информацией… да и не только, – Катя кивнула на стакан.

– Это кто – кого, большой вопрос, – откомментировал Наум.

– Надо мысли в кучку собрать. Если не возражаете, я на пол часика вас оставлю – у вас же в комнате есть диван?

– Да, без вопросов. Няма, разливай.

* * *

Катя остановилась в коридоре на входе в единственную железновскую комнату, наблюдая через большое, во весь рост зеркало, как за спиной – на кухне Наум разливал по очередному стакану. Усмехнулась про себя – наполнение соответствовало обсуждению творческих процессов, подтверждающее известный факт: «Как мужики крепко поддадут – так моментально переходят к обсуждению работы».

Дизайн комнаты Катя для себя определила как «неоспартанский стиль»: ничего лишнего, много свободного пространства, современная легкая деревянная конструкция, отделяющая «рабочую зону» в виде столика с компьютером от «спальной» в виде разборной диван-кровати, пребывающей в стадии кровати. Напротив дивана – огромный экран, справа от которого – ячеистая, также деревянная конструкция с дюжиной компьютеров, каждый из которых слегка подсвечен зеленым светом. Единственное, что слегка выбивалось из общей картины – это высокая белая «травка», покрывающая все свободное пространство на полу.

Катя медленно обходила комнату, пытаясь обнаружить встроенные камеры. Сегодня с утра она встречалась с директором охранного агентства Алексеем Сергеевичем Смоляковым, который заверил ее, что квартира Железнова поставлена под контроль. И не только в аудиоформате. Видео предусмотрено также.

Телефон у Кати завибрировал – Смоляков:

– Екатерина, звоню вам, чтобы подчеркнуть, что ситуация в квартире Железнова под полным нашим контролем. Вы меня удивили своим присутствием – совершенно не обязательно было самолично осуществлять контроль, – заметив некоторое смятение на лице заказчика-владелицы агентства, он ее успокоил. – Можете совершенно спокойно говорить – ваши друзья увлечены спором на кухне. Мы же с вами все обсудили.

– Я здесь по другим причинам, Алексей Сергеевич. Часть информации я предпочитаю собирать сама, при личном общении.

– Я понял вас. Звоните в любое время. Как и договаривались, анализ информации по Железнову будет готов к концу недели.

– Хорошо. Позвоните накануне – договоримся о встрече.

Еще вчера с утра Катя по приглашению Смолякова посетила офис, как недавно выяснилось, принадлежащего ей охранного агентства.

Агентство занимало трехэтажный особняк на одной из тихих улочек в центре Москвы, неподалеку от Пушкинской площади. С виду – аккуратненький, внутри – модерновый: в общем, офис – хайтек, обустроен и оснащен не по последнему слову, а тем, что у других появится года через два-три – нечто подобное Катя видела только в Лондоне, да и то – в двух-трех компаниях с мировым именем.

Из беседы с руководителем выяснилось, что оказание охранных услуг – это достаточно доходный бизнес. Репутация агентства позволяла не беспокоиться о заказах, наоборот, впору было подумать о расширении ряда подразделений. В связи с чем, Катя попросила представить план развития с экономическим обоснованием, а заодно поставила две практических задачи: организовать ее собственную охрану – желательно незаметную для окружающих, и узнать все, что только возможно о Железнове.

Укладываясь на диван, Екатерина еще раз обвела взглядом комнату Железнова – очень мало вещей. «По-видимому, совсем непросто было замаскировать камеры». На какое-то мгновение на Строеву нахлынули угрызения совести: имеет ли она право вот так обнажать жизнь человека. Пусть и обидевшего ее. Но. Что сделано, то сделано. В конце концов, она не собирается афишировать полученную информацию. Она нужна только ей одной – для того, чтобы как можно быстрее понять, что же это такое – Железнов, и как с ним «бороться», в смысле – как стать главным желанием его жизни. А потом – отомстить за то унижение, которое устроил ей Железнов на кастинге. Доказать ему, что с ней – так нельзя!

В глубине души Катя понимала, что использовать подобные методы – нехорошо. Но, с одной стороны, лондонская квартира Грига тоже была нашпигована подобной техникой в целях безопасности – и ничего, она же так (!) жила, а с другой стороны на краю Катиного сознания присутствовало то, что она упорно пыталась загнать как можно глубже – ей интересно (!), просто интересно – кто он такой – Железнов.

Разбудили Катю голоса. Один из них почему-то говорил шепотом, а второй – с явно выраженной артикуляцией, свидетельствующей о том, что владелец голоса явно прилагает усилия, чтобы донести до собеседника свою мысль. Явно издалека донести. Катя не сразу поняла, что размышляя о Железнове, она незаметно для себя соскользнула в сон. И теперь эти два товарища стоят над ее телом и размышляют, как с ней быть:

– Саня, – собственником шепота змея-искусителя оказался Наум. – Саня, ну зачем ее будить? Ее же после этого везти куда-то надо… мне. А ты в это время уже спать будешь… нагло…

– Няма… я пониманию, что джентльменом быть непросто… Иногда – трудно. В отдельных случаях – невыносимо. Но надо, – на пару секунд Железнов остановился, ожидая подхода очередной мысли, и продолжил.

– Не хочешь ехать – оставайся, а я поеду… к тебе, например.

– Ага! Хитрый какой! Я тут останусь, а она завтра замуж меня позовет?!! – голос у Нямы налился возмущенной силой. – А может, она беременная уже?

– Ты – маньяк! Она говорила, что она не беременная…

– Не говорила! Она сказала, что она девушка…

– Девица… – поправил Железнов.

– Тем более. Непорочное зачатие! Были прецеденты! Дева Мария была… И ты об этом знаешь!

– Ну, знаешь ли, – было видно, с каким огромным трудом у Железнова в памяти всплывает, кто такая дева Мария. Вспомнил и, улыбнувшись, продолжил, – быть отцом при непорочном зачатии… это – почетно. Тебя все знать будут…

– Ага. В качестве идиота. Непорочного.

– А то, что я самая завидная невеста современности, вас не может заинтересовать? – якобы сонно пробормотала Екатерина, она решила «проснуться» – пора домой.

– Нее… – раздалось в два голоса.

– Я еще не дорос до этого почетного звания, – продолжил Наум соло.

– Какого еще звания?

– Жениха… – выдавил Наум.

– А у меня звание уже есть, – неожиданно для себя изрек Железнов. – Полковник. И добавлять к нему можно только генерала: генерал-полковник…

– Или «под-полковник»…

– А жених-полковник не по уставу… и не звучит.

– Ладно, господа продюсеры, не нужно меня провожать. А такси, такси джентльмены вызвать могут?

– И не только вызвать, но и посадить, – Наум явно не скрывал своей радости.

 

*** (1)(4) Железнов

Квартира Железнова

Точка отсчета. Четверг. 03.17 утра

Железнов невидяще смотрел в погасший экран своего Sony Ericsson. Неизвестно, сколько смотрел. Вернее, не смотрел, а, обхватив голову руками и упершись локтями в столешницу, стеклянными глазами уставился в проблесковый зеленый маячок телефона, расположенный в нижней части потухшего экрана. Время остановилось для него и потеряло смысл. Осталось только ощущение, что вот здесь, за своим кухонным столом, он сейчас прожил целую жизнь, бесконечную, как вечность. И безысходную. Как смерть.

Не соразмеряя усилий, Железнов в очередной раз сдавил свою голову ладонями и, дернувшись от боли, оторвал взгляд от телефона. «Да-а, натюрморт…» – мелькнула вялая мысль: на столе помимо распахнутого книжкой телефона, лежащего прямо перед Железновым, присутствовали две бутылки коньяка: одна – пустая, чуть подальше, и – вторая, наполовину пустая, чуть поближе, а также тяжелый граненый стакан – пустой. И пепельница. Полная. Набитая под завязку окурками.

Протянув руку к бутылке, Железнов до краев наполнил стакан, и, не замечая ни запаха, ни вкуса, как стакан воды загнал его в себя. Рука на автомате потянулась за сигаретой. Щелкнул зажигалкой и лишь после этого в очередной раз ткнул пальцем в кнопку телефона. На экране высветилось: «Саша, я устала! Я больше не могу! Саша, мы с тобой НЕ ПАРА! Неужели ты не видишь это?!»

«Вот и всё. Я опять один… Один. Она, – Железнов категорически не хотел произносить ее имя, даже «про себя», даже, мысленно, – она предала нашу любовь… себя… меня… Предала. – Железнов жадно, в одну затяжку, спалил пол сигареты, – …мы с тобой НЕ ПАРА, – затушил сигарету. – НЕ ПАРА! То есть, я ей – не пара. Да, Железнов, так (!) тебя еще не предавали. Впрочем, и повода не было – ТАК (!) ты никому не доверял и никого не любил… И ТАК (!) тебя не унижали, Железнов… ТЫ – МНЕ НЕ ПАРА!

Откуда это?!. Да ладно тебе, Саша, все ты понимаешь. Просто ты верил в любовь. Верил, что это самое главное, что есть в вашей жизни. А оказалось, что только в твоей, Саша. Так… – Железнов закрыл глаза, локтем уперся в столешницу, обхватив кистью виски и лоб, стянул кожу к центру. – Что у нас было в последнее время? Вилла на берегу океана, яхта, приемы, «общество» богатых и обеспеченных людей, красивая жизнь, миллионы на счетах… счастливые дети от того, что солнце, море, папа и мама. И все это с одной стороны. С той.

А с другой – я. Никто. В их понимании. Я – никто, – Железнов опять до краев наполнил стакан. – Я – никто. Я не миллионер, яхты нет, вилла и пентхаус тоже не предвидятся. И ей неловко, а может быть, стыдно, что ее полюбил такой никто, как я… а она даже позволила это… и даже позволила себе (!), ох ты, боже мой, увлечься… Ладно, Саша, не язви… А то больно мудрый. Задним умом. Раньше думать надо было.

Я ей «НЕ ПАРА!»… Господи! Стыдно-то как… Наивный ты, Саша, – разговаривая сам с собой, Железнов всегда обращался к себе от второго лица, именно так – Саша. Или – Железнов. – Саша, как ты мог поверить в то, что твоя любовь к ней может оказаться сильнее власти денег и жизни в роскоши! Сильнее жажды повелевать людьми!

– Но ведь в какой-то момент она поняла, что нет ничего важнее…

– А тебе это не показалось? Уверен, что поняла? И что теперь делать? Стать миллионером? Видели, знаем. Ты хочешь, чтобы она любила миллионера. Тебе не стыдно, Железнов?

– И что остается? Ощетиниться и забыть. Я знаю и ненавижу все ее недостатки. И несмотря ни на что – люблю. Паранойя.

– Саша, ты – идиот. И правильно – параноик. Ведь дело даже не в том, что она так (!) оценила тебя. Хотя и это ты не простишь ей, наверное, никогда. А самое главное и противное состоит в том, что она отвергла твои ценности. Деньги важнее человека. Зачем деньги, если нет счастья?

– Может, власть заменяет ей остроту ощущений? Но власть – одинока. Чем больше власти, тем выше, в смысле, глубже одиночество. Она этого не понимает? Или не хочет понимать. Или считает, что любовь пройдет, а деньги останутся навсегда?

– В общем, Саша, ты придумал ее. Придумал. Выдавал себе желаемое за действительное. Или не понял. Бог ты мой, но ведь она же плакала!

Неужели это было неискренне?!.

– Оставь, Саша. У всех в жизни хоть раз бывает минутная слабость. Она пришлась на тебя. И вообще! Откуда ты знаешь, о чем она плакала!

– Знаю. Тогда был момент истины. Был. Но…

– Саша!!! Очнись! О чем ты! Ты кого оправдываешь!!! И зачем? Кому оно нужно, твое оправдание? Ей!!? Она тебе сказала: мы – НЕ ПАРА! То есть ты недостоин ее!!! Вот с этим и живи! Сцепи зубы и живи! Начни все сначала! Не можешь быть счастливым сам, сделай счастливым хоть кого-нибудь!

Не подаём… В смысле, не попрошайничаем. Ощетиниться… Ощетиниться и жить! В смысле, существовать. А ей… Ей я докажу!!!»

 

*** (2)(4) Екатерина Строева

Квартира Екатерины Строевой

Через три дня после точки отсчета. Воскресенье. 20.37

Уже второй час Катя наблюдала через монитор своего компьютера Железнова, неподвижно лежащего на диване в своей квартире. Два часа – это уже после перерыва, вызванного поездкой домой к Железнову, где все попытки дозвониться и достучаться оказались бесплодными. В какой-то момент она даже решила вызвать МЧС, чтобы вскрыть дверь, но отбросила эту мысль по причине, в которой сама себе не хотела признаться, – Железнов может возненавидеть ее. Возненавидеть за попытку вмешаться в его личную жизнь именно тогда, когда он хочет остаться один. А это никак не входило в ее планы.

Вообще же Катя непрерывно наблюдала за Железновым уже третьи сутки: с той самой ночи, когда в 02.58 ей пришло сообщение от Смолякова: «У Железнова – активность. Что-то у него там произошло».

Несмотря на глубокую ночь, Катя, не задумываясь, выбралась из постели и включила компьютер – по договоренности со Смоляковым изображение с камер, установленных в квартире Железнова, передавалась не только в офис охранного агентства, но и на ее домашний терминал.

Картинка из квартиры Железнова выглядела гнетущей: сидящий за своим столом, совершенно не похожий на себя Железнов, с безжизненным лицом, чередовал коньяк с сигаретами. Выкурив очередную сигарету, наливал очередной стакан, вливал его в себя, после чего закуривал очередную сигарету. И так – по кругу. Час за часом. Процесс прерывался только восьмиметровым походом Железнова от стола к бару – достать очередную бутылку, да ступорным зависанием над собственным телефоном, который лежал на столе прямо перед Железновым. Раз за разом Железнов, судя по картинке, читал одно и тоже sms, желая еще и еще раз убедиться в том, что написанное там – правда.

Катя уже потеряла счет количеству выпитых чашек кофе, наблюдая за Железновым. После очередного Железновского «круга» и очередной чашки кофе Кати возле собственного монитора, она не выдержала и позвонила Смолякову:

– Нужно узнать, что у него там написано. Это возможно?

– Уже выяснили: sms он получил от Марии Николаевны Азаровой. Текст я вам сейчас перешлю.

Буквально через несколько секунд на телефон Кати поступило sms, которое, судя по всему, имело чрезвычайное воздействие на психологическое состояние Железнова: «Саша, я устала! Я больше не могу! Саша, мы с тобой НЕ ПАРА! Неужели ты не видишь это?!»

«Мария Азарова… Ну кто ж еще. Неудивительно», – Екатерина непроизвольно кинула взгляд на отчет, валявшийся рядом с монитором, читанный-перечитанный ею неимоверное количество раз.

Надо сказать, и Екатерина признала это, что охранное агентство, доставшееся ей в наследство от мужа, находилось «на уровне» – отчет, представленный ей Смоляковым, включал подробнейшее жизнеописание Железнова, включая даже военный (с указанием должностей и званий) и научный периоды (в приложении даже было название диссертации и перечень сотни железновских статей, разрешенных к открытому опубликованию), но, что Екатерину интересовало значительно больше – оценка места Железнова в системе взаимоотношений внутри телевизионного канала и характеристика его личностных отношений.

Именно из представленного отчета следовало, что около двух лет назад в жизни Железнова появилась замужняя женщина (фотография прилагается), мать двоих детей Мария Азарова – финансовый управляющий одной из крупнейших компаний страны – промышленно-финансовой группы «Русский ресурс», в том числе являющейся основным собственником телеканала, на котором работал Железнов. В отчете достаточно сухим языком излагалось, что причины и место знакомства этих двух людей, находящихся на совершенно разных социальных уровнях – неизвестны, однако, как следует из электронной переписки и интенсивности телефонных переговоров, взаимный интерес рос лавинообразно, несмотря на отсутствие интимных отношений.

Единственный зафиксированный публичный контакт наблюдался на «Форуме партнеров» телекомпании, когда фигуранты вынесли свои отношения на всеобщее обозрение, при этом уровень и накал отношений произвел неизгладимо яркое впечатление на всех наблюдателей. Муж Азаровой, занимающий очень высокую позицию в одной из углеводородных компаний страны, вынужден был предпринимать меры для сохранения семьи – добился назначения руководителем регионального Новозеландского филиала, куда и убыл около полугода назад вместе с женой и детьми. Судя по тому, что до последнего сообщения Железнов еженедельно получал от Азаровой из Новой Зеландии sms с одним и тем же текстом «Я с тобой», сам не писал, указанная схема связи является оговоренной и свидетельствует о том, что цели по прекращению отношений между Азаровой и Железновым мужем Азаровой не достигнуты – стороны ушли в период ожидания.

Указанное обстоятельство косвенно подтверждается и тем фактом, что после отъезда Азаровой Железнов личных отношений ни с кем из женщин не поддерживает, на новые контакты не идет, старые не поддерживает. И это – несмотря на то, что до того как в жизни Железнова появилась Мария Азарова, Железнов отношений с женщинами не чурался и слыл достаточно успешным и активным жизнелюбом.

Екатерина оторвалась от воспоминаний и взглянула на монитор – картинка не изменилась – неподвижный Железнов в джинсах и футболке, лежащий на животе на аккуратно застеленном диване, подсунув ладони под лоб.

«Что ж, ситуация понятна, – Екатерина закурила сигарету. – Из плюсов: Железнов отвергнут. Жестко и жестоко. Вокруг Железнова в настоящее время – вакуум, который я должна заполнить. Я, и только я. Возможные конкурентки? Новые – не в счет, разведем по сторонам. Из бывших?

Вопрос. Нужно бы узнать у Смолякова, кто они.

И что Железнов? Бросится во все тяжкие или, наоборот, закуклится наглухо? Или будет ждать свою Азарову? Да нет, насколько я уже его знаю, этого он ей никогда не простит. Но, с другой стороны, это и не означает, что он забудет ее.

Опять же, из плюсов: она далеко, а народная мудрость гласит, что мужчина «любит глазами». Очень хорошо! Значит, нужно сделать так, чтобы всегда быть рядом, всегда выглядеть на ять, стать нужной, в идеале – незаменимой!

 

*** (1)(5) Железнов

Квартира Железнова

Через 3 дня после точки отсчета. Воскресенье. 21.49

Железнов уже около трех суток находился в состоянии «глубокого погружения», когда раздался звонок в дверь. Железнов звонка не слышал. Еще в молодости у него проявилась уникальная способность – отключаться от всего внешнего мира и со скоростью современного компьютера, но – со значительно большей фантазией «прогонять» в голове варианты решения поставленной перед собой задачи. При этом обязательное условие отключения от внешнего восприятия для Железнова состояло в том, чтобы лежать на животе, вытянувшись на плоскости, положив лицо с закрытыми глазами на ладони.

Исходя из имеющихся возможностей в виде уютной однокомнатной квартирки, расположенной где-то между метро «Динамо» и «Аэропорт», в качестве плоскости обычно выступали либо пол, вернее, белоснежный палас, состоящий из бесчисленного множества плотно пригнанных друг к другу белых веревочек высотой с молодую траву, либо темно-синий диван, накрытый пледом такого же темно-синего цвета. В данном случае это был диван.

В комнате царил густой полумрак – плотные шторы, опять же, насыщенного темно-синего цвета, практически ничего не пропускали в комнату. Лишь только свет от экрана компьютера, стоящего на столе в «рабочей зоне» комнаты – за легкой перегородкой из дерева и никеля, выхватывал из темноты спинку кресла, да кусок белой стены над ним.

Уже около трех суток, практически в полной темноте и, практически не шевелясь, Железнов пребывал на диване, вытянувшись по диагонали, подложив ладони под лицо.

Железнов думал. Сразу о многих вещах. Параллельно.

Исходной точкой размышлений, конечно же, была Маша, хотя Железнов категорически не хотел даже про себя произносить ее имя. Для него Маша стала «Она». Единственная в его жизни Она.

«Состояние на сейчас» Железнов проскочил достаточно быстро, как всегда в виде диалога с самим собой.

– Я докажу Ей, что я – не «Никто»!

– То есть, тебе просто нужно опровергнуть тезис: «Если ты такой умный, то почему же ты такой бедный!?».

– Да. Доказать Ей, что я могу! Могу, если захочу (ключевое слово) – Железнов достаточно часто и в беседах, и в диалогах с самим собой вполне конкретно, а не интонацией, выделял ключевое слово, в данном случае – «если захочу» – стать богатым!

– А потом?

– А потом!?. Потом… Не знаю! Потом… Да неважно, что потом! Мне важно себе доказать, что я могу это сделать.

Разработав стратегию, Железнов приступил к тактике – в его голове стремительно рассматривались, отвергались, откладывались в сторону для дальнейшего анализа варианты быстрого обогащения, исходя из тех возможностей, которые были в его распоряжении. А в распоряжении Железнова, что он понял практически мгновенно, возможность была одна – его голова.

Молниеносный мозговой соло штурм с многомерным фильтром, учитывающим исходное в части финансовой, временной и креативной составляющих привел к тому, что первоначально Железнов решил оставить в разработке два проекта. Отбросив все остальное на потом: «Там посмотрим»… Если понадобится, конечно. Первым в списке проектов стоял Сценарий.

«Сценарий. Сценарий фильма… – с этими словами Железнов перевернулся на спину, что означало завершение мозгового штурма и начало боевых действий за первый миллион, за попранные чувства, за… И тут Железнов «услышал» звонок. Длинный, настойчивый и одновременно какой-то нервный звонок в дверь.

По пути к двери Железнов ткнул клавишу освещения в режиме «Интим» (три небольшие плоские лампочки, вмонтированные в балку потолка таким образом, что освещение осуществлялось только по отраженному свету от верхней части шкафа-купе), взглянул на часы – 9.51, мелькнула мысль: «Утра или вечера?» и повернул внутренний замок: на пороге стоял Няма, он же – Гений и даже без маски. В том смысле, что он никого не изображал, а проявлял обычное человеческое беспокойство. Более того, сильное беспокойство.

– Ты с ума сошел!!! – по-видимому, Наум решил сразу же взять быка за рога. – Почему молчишь?!. Телефон отрублен! На письма не отвечаешь! Домашний – не берешь! Оберст изнервничался весь! И я с ним! Саня! Что с тобой?!. Посмотри на себя!!! – Наум развернул Сашку лицом к большому зеркалу, находившемуся тут же – в прихожей, слева от двери.

– На что ты похож?!!

– На кто.

– В каком смысле? – от неожиданности, что Железнов вообще что-то ответил, Наум слегка оторопел.

– Не что, а кто. Я еще живой.

– Ааа… – Няма сделал лицо «товарища по работе на похоронах». – А с виду – прямое «что». Саня, что у тебя случилось? – уже почти нормальным голосом произнес Наум и тут же осекся, выхватив взглядом и седину в висках, и боль в мгновенно прищурившихся глазах, когда человек не желает впускать в себя свет…

Железнов на доли секунды замер, пережидая холодную волну воспоминаний, прокатившуюся по телу, и произнес вдруг осевшим голосом: «Проходи» и кивнул в сторону кухни.

Усевшись на угловой диванчик, Наум молча наблюдал за Железновым, который наполнил до краев два стакана коньяка и один поставил перед ним.

– Наум, меня предали.

– Да кто?!. Кто мог тебя предать?!. Саня, я же знаю – у тебя всего два друга: я и Оберст. Оберст не мог. Ты для него всё…

– А для тебя?

– А мне никто тридцать серебренников и не предлагал. Даже одного, – Наум, как мог, пытался поднять тонус разговора, но, видя, что это не срабатывает, решил не уходить в сторону. – Она?

– Эт-то ты очень верно выразился – Она… – Железнов выдержал небольшую паузу. – Она. Няма, во мне умерло нечто очень важное. Наверное, самое главное, что было в моей жизни. За упокой души… – с этими словами Железнов чуть приподнял стакан, внимательно посмотрел сквозь него и… вылил коньяк в раковину. – Тебе это необязательно…

Вот что, Няма, – Железнов сел за стол напротив Наума, который никак не мог определиться: «Пить или не пить», покуда не решил продолжать держать ответ в руках.

– Вот что, Няма, мне нужно кое-что самому себе доказать…

– Ага. Доказать, – в голосе Наума прорезалась ирония. – Себе. То есть полковника, ученой степени, авторства и продюсерства для самоутверждения тебе маловато будет. Ну, помимо того, что наши менеджеры чуть не молятся на тебя, как на финансового гения.

– Не ехидничай, – Железнов прикурил сигарету. – Мне нужно до предела заполнить свою жизнь.

– Ага, ночью еще спишь иногда.

– И попутно решить пару задач.

– Каких?

– Попутных. Потом. Хорошо?

– Знаю я твои попутные. Продолжай.

– Так вот, Няма, есть у меня одна задумка…

– О добре и зле…

– …на основании которой я хочу написать сценарий.

– Офигинеть. Какой?

– Такой, чтобы тебе нестерпимо захотелось его снимать.

При этих словах Наум потянулся за сигаретой. Железнова он знал. Вернее, не знал ни одного случая, когда Железнов не довел бы дело до конца. И то, что Железнов обязательно напишет сценарий, из-за которого он, Наум, бросит все, Наум поверил сразу же, за доли секунды.

– Саня, ты же знаешь, я – Гений. И сценарий мне нужен гениальный.

– Не переживай. Кесарю – кесарево.

 

*** (2)(5) Екатерина Строева

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

Через пять дней после точки отсчета. Вторник. 12.14

Оберст уже с полчаса демонстративно «распускал» канат верхнего кольца на составляющие, клювом выдергивая из него нитку за ниткой, игнорируя все попытки Железнова помириться. Не помогали ни дольки семеринки, которые Железнов засунул между прутьями клетки возле жердочки, где обычно сиживал Оберст, ни генеральная уборка клетки с заменой сена на свежее: пять дней отсутствия друга без объяснения причин – это пять дней отсутствия друга без объяснения причин – то бишь пять дней предательства. И Оберст демонстрировал это своему другу, не реагируя ни на что, продолжая остервенело распускать канат, лишь изредка незаметно (как ему казалось), зыркая глазом в сторону Железнова, чтобы тот проникся, осознал и никогда так больше не делал.

Железнов вплотную подошел к клетке, уткнувшись в нее носом и обняв клетку руками:

– Прости меня, друг. Иногда в жизни людей так бывает. Очень хреново бывает. Надеюсь, ты меня поймешь.

Оберст, наклонив головку вниз и чуть набок, внимательно вслушивался в слова Железнова, а затем несколько неуклюже перебрался с кольца на жердочку, откусил кусочек семеринки, пару раз уркнул и выдал:

– Барррдак!

Прощенный Железнов не преминул просунуть руку в клетку и закрепить восстановление отношений пальце-лапо пожатием:

– Спасибо, Оберст! Ты – верный товарищ…

В этот момент раздался стук в дверь. «Можно?» – на пороге стояла Екатерина Строева, как всегда выглядевшая весьма эффектно: обтягивающее белоснежное, достаточно короткое (чуть выше колена) платье без рукавов с тесным декольте, подчеркивающим не только достоинства хозяйки на уровне груди, но и стройность и изящность фигуры. О ногах при этом можно и не говорить – во всей красе на всю длину.

Не ожидавший ее появления Железнов буркнул:

– Ааа… Это ты? Проходи. Какими судьбами? Присаживайся, – кивнул на «пьяный» стульчик возле круглого полустола.

– Александр, я хотела бы с вами работать. В вашей команде, – Катя попыталась взять быка за рога.

В это время Оберст неожиданно сделал «вертолет» (вытянулся, взъерошился и быстро-быстро захлопал нерасправленными крылышками по своему телу) и некстати озвучил:

– Маша!

Железнов усмехнулся:

– Нет, Оберст, это не Маша. Это Катя. Но тебе «сподручнее» произносить Строева. Стр-р-р-о-е-ва, – еще раз произнес по слогам Железнов, указывая рукой на Екатерину. Оберст, как водится, три раза открыл и закрыл клюв, пытаясь по слогам «про себя» произнести новое слово.

Однако, видя, что Железнов не настаивает на продолжении, подтянул одну лапу под себя и перешел в режим созерцания. В данном случае – Строевой.

– А кто такая Маша, Оберст? – включилась Строева. Екатерина слегка прикусила губу: «Даже попугай у него знает, кто такая Маша». Строева из досье прекрасно представляла, кто такая Мария Николаевна Азарова, однако, для Железнова она должна была демонстрировать неведение, чтобы не выдать свой интерес к нему и ко всему, что его окружает.

– Тебе, что, денег не хватает? – Железнов явно проигнорировал вопрос про Машу. – Ответ – нет.

На лице Екатерины ничего не изменилось – по-видимому, она и не ожидала другого ответа от Железнова.

– Почему нет? Деньги меня не интересуют – бюджет программы увеличивать не нужно.

– А в качестве кого, Екатерина? – Железнов уселся в свое кружащееся кресло. – Программиста? Оператора? Редактора? Или ведущего? Что ты умеешь?

– В качестве второго ведущего я вполне смогла бы…

– Ага! – в голосе Железнова появилась ирония. – Чтобы все зрители и жюри пялились только на тебя! Да и девочки на подиуме… – Железнов энергично махнул рукой. – Неужели ты не понимаешь, что они все будут чувствовать себя ущербными на твоем фоне?!. Может быть, и не все. Но большая часть – точно! Категорически нет!

– Хорошо. Но я могу быть вашей помощницей…

– Вашей, в смысле моей или нашей с Наумом?

– Железнов, а скажи мне, вот что такое нужно сделать, какой такой подвиг совершить, чтобы называть тебя на «ты»? – Строева смотрела прямо в глаза Железнову.

«Странно, – Железнов всматривался в глаза Екатерины, которые потеряли свой изумрудно-холодный цвет и выглядели серыми, – сильно нервничает. С чего бы? Может, освещение не то? – Железнов кинул взгляд на окно. – Да нет, как обычно. Очень странно». Однако делиться своими впечатлениями с Екатериной он не собирался.

– Зачем тебе это?

– Потому что я так всегда к тебе обращаюсь, когда разговариваю с тобой.

– Ты – со мной?!. И когда же это ты со мной разговаривала? Дней десять не пересекались.

– Двенадцать. Я имею в виду мои внутренние споры-диалоги с тобой. В голове. Железнов! Ну, пожалуйста! – глаза у Кати стали абсолютно голубыми, по-видимому, ее внутреннее напряжение достигло максимальной точки.

– Нам с тобой не о чем спорить.

– Железнов!

– Ладно. Токмо исключительно из-за того, чтобы избежать раздвоения моей личности в твоей голове, – Железнов вяло улыбнулся. – И контрамоции.

– Контра… чего? – на лице Екатерины обозначилось явное непонимание.

– Контрамоции. Развитие личности в двух противоположных временных потоках. Почитай «Понедельник…» Стругацких, узнаешь.

– Какой понедельник?

Железнов несколько жалостливо посмотрел на Строеву:

– Ладно, проехали, не заморачивайся.

– Спасибо тебе, Железнов! – Строева радостно улыбалась. Глаза приобрели исходный изумрудный цвет. – Ты не пожалеешь!

– Это не означает, что я взял тебя в команду.

– Сейчас это неважно, – Строева выглядела счастливой. – Пойду, схожу к Рокотову – предложу себя в качестве пресс-секретаря телеканала.

– Ты думаешь, что он ждет тебя? И что для этого достаточно только внешней привлекательности? Еще говорить уметь нужно.

– В каком смысле? Английский у меня свободный…

– Четко и правильно, – перебил Железнов, – не путая ударения. И, понимая, о чем идет речь. Большой вопрос – возьмет ли тебя Рокотов.

– Я попробую. В любом случае я что-нибудь придумаю: я покупаю этаж двумя этажами выше.

– Ни-че-го себе, – растянул по слогам Железнов. – Хотя… да. Я как-то не сразу сообразил, что тебе все равно, что покупать: что чашку кофе, что этаж… или остров, – Железнов достал пачку сигарет. – А зачем?

– Буду создавать кинокомпанию.

– Что?!. Извини, я не оригинален – а зачем? Ты же не представляешь, что это такое, кино снимать!

– Мне нужно чем-то заниматься, я не хочу валяться месяцами на средиземноморье или тихоокеанье… А потом… Я рассчитываю на вашу с Наумом помощь, двух самых бескорыстных людей, которых я знаю…

– Всего-то. И не надейся.

– …и единственных людей, которые говорят мне все, что они обо мне думают.

– Ага, – Железнов усмехнулся каким-то своим мыслям. – Ну, разве что только ради этого. В виде психологической разрядки.

 

*** (3)(1) Апрель 45-го

Квартира Железнова

Через пять дней после точки отсчета. Вторник. 22.17

Сидя перед «чистым листом», в данном случае – перед пустым экраном компьютера, Железнов размышлял, с чего начать: с плана сценария, с изучения исторической эпохи или – с изложения тезисов основной идеи…

Железнову было немного не по себе: пообещал Науму написать сценарий, от которого тот не сможет отказаться. И это при условии, что сценариев-то он, Железнов, никогда и не писал. «Да-а, несколько самоуверенное заявление. Но, что сказано, то сказано. Обратного пути нет. И Наума подвести не имею права – вон как у него загорелись глаза. Да и себя уважать перестану, если не получится».

Почему-то вспомнилось, как в незапамятные времена он, молодой и дьявольски талантливый ученый, так же сидел за столом перед чистым листом бумаги и готовился написать свою первую фразу в диссертацию. Фразу Железнов сейчас не вспомнил бы и под страхом казни, а вот ощущение благоговения перед наукой, ощущение ответственности не более и не менее как перед всем человечеством, которому он хотел предложить новые решения в достижении значимых результатов на мировом уровне новизны, это ощущение осталось. Как и осталось воспоминание, что тогда от нахлынувших на него чувств первую фразу он выписывал каллиграфическим почерком дрожащей от волнения рукой.

Железнов усмехнулся: уже через полгода с него слетела вся (!) пафосность процесса – уверенной рукой он черкал и правил все, что ему не нравилось из уже написанного им, замазывал формулы и поверх небрежно рисовал более точные и совершенные, распечатки ЭВМ доказывали ему «Да, такого еще не было», а он воспринимал это как само собой разумеющееся, для того и голова «дадена».

«Ну, что ж, для того чтобы что-то сделать, нужно делать, а не думать, как это сделать», – Железнов принял решение использовать один из основных своих тезисов «по жизни». Он немного подтянул компьютер к себе, чтобы было удобнее печатать, и набрал первую строку: «Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы. 15 апреля 45-го года…»

Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы

15 апреля 1945 года. 15.30 по местному времени

Штурмбанфюрер СС Линц аккуратно пригнул ветку ели и в очередной раз поднес бинокль к глазам. Отличная цейссовская оптика моментально приблизила стены монастыря. То, что предстало перед глазами – ожесточенный бой между русскими и немцами, штурмбанфюрер видел десятки и сотни раз. Более того, в большинстве случаев он сам был участником подобных смертельных схваток.

Опытный глаз сразу выхватил главное: в монастыре было окружено до взвода соотечественников (по интенсивности огня со стен Линцу достаточно быстро стало ясно – человек двадцать, не больше), атакуемых русскими. Странными русскими. То, что это не боевые подразделения – было видно и не вооруженным взглядом: глупая, бессмысленная атака… неоправданные потери без артподдержки… хаотичная стрельба… хоть и интенсивная. Нет. Русские сейчас так не воюют. Научились. Или мы их заставили научиться.

– Генрих, – не опуская бинокля, Линц вполголоса обратился к находящемуся в трех метрах от него оберштурмфюреру СС Генриху Гартвигу, так же из-за укрытия наблюдавшему за происходящим. – Генрих, у вас нет ощущения иррациональности происходящего?

Гартвиг, истинный стандарт офицера СС – высокий блондин с голубыми глазами, около тридцати, в ладно пригнанной форме, практически – в начищенных сапогах и массой других достоинств, наглядно демонстрирующих «превосходство» арийской нации над другими, аккуратно придержал ветку высокого кустарника, опуская бинокль, неспешно развернулся в сторону командира:

– Так точно, господин штурмбанфюрер. Очень странно.

– Что странно? Что какому-то тыловому русскому генералу захотелось поиграть в войну?

– Никак нет, господин штурбанфюрер. Странно, что из монастыря стрельба ведется из русского оружия. Только из русского.

Эпиграф

Продажу (покупку) души никто не отменял.

Уже пару тысяч лет.

(Информация из проверенных источников)

 

*** (4)(1) Трейдер

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

Через неделю после точки отсчета. Четверг. 10.20 утра

– Ну, чего звал? – Железнов услышал за спиной голос Андрюхи Борисова, которому он пару минут назад позвонил и попросил его срочно зайти по неотложному делу.

Железнов оторвался от монитора компьютера, на котором изучал какие-то ярко-зеленые графики, и развернулся лицом к гостю. Андрюха – среднего роста, под сорок, коротко стрижен, волосы ёжиком, взгляд умный, убежденный холостяк и гениальный программист по совместительству, с неизменным тетрадным листочком в руке для записи Железновских предложений по совершенствованию программного обеспечения проекта «Она мне нравится».

– Если ты по поводу включения тембров голоса в обработку с точки зрения оценки мужских предпочтений, то мы еще не успели. Ты же знаешь, что на данном этапе мы формируем классификатор тембров и…

– Андрюха, ты миллионером быть хочешь? – неожиданно перебил его Железнов.

– Чего? – не сразу въехал Борисов. Коротко рассмеялся. – Вот за что я тебя люблю – умеешь ты вопросы задавать. Нет. Не хочу.

– Почему?

– Жениться не хочу, – Андрей усмехнулся, – а так найдется масса настойчивых, желающих его потратить.

– Его, это миллион?

– Ага. Он самый. А на пиво мне и так хватает.

– Я тебя понял, – Железнов улыбнулся, – но придется. Единственное, что могу предложить, так это быть подпольным миллионером. Как товарищ Корейко. Слыхал о таком?

– То есть ты предлагаешь мне стать «золотым теленком»?

– Слыхал, стало быть. Со своей стороны тайну вкладов я гарантирую, а дальше – сам.

Борисов смотрел в смеющиеся глаза Железнова и никак не мог понять, шутит он или нет. Вроде бы и разговор несерьезный, а с другой стороны раньше за Железновым не наблюдалось говорить ни о чем.

– Ты серьезно?

– Более чем. Ты о «Forex» что-нибудь слышал?

– Так. Бегущую строку по телеку пару раз видел. Что-то связанное с деньгами. Иностранными, кажется. Никогда не интересовался. А ты что, решил этим заняться?

– Да, решил.

– Сань, я же тебя знаю. Зачем тебе это?

– Надо Науму на кино заработать.

– Какое кино? На билет я могу ему и так дать.

– Андрюха, – Железнов тепло улыбнулся, – не тормози. На кино – в смысле – снимать кино. И не спрашивай, с кого или что снимать.

– Так это ж очень дорого, кино снимать, – Борисов характерно блымнул глазами.

– А я тебе о чем: нужно много денег. Очень много.

– И чего это Наум решил кино снимать? И о чем?

Железнов усмехнулся: – О чем же кино снимают? О добре и зле. О любви и предательстве. Как и все. Только Наум у нас Гений, и кино у него будет гениальное!

– Это он так решил?

– Нет, это я его уговорил.

– Ты? Вы, что, уходите из программы?

– Андрюха! Мы пока никуда не уходим. А если засобираемся, предложим тебе идти с нами: куда ж мы без тебя, ты у нас – связь с новейшими компьютерными технологиями, а без связей, как ты понимаешь, регулярных, заглохнет нива жизни, – с этими словами Железнов открыл застекленный книжный шкаф, достал две достаточно толстые книги. – На, почитай пока.

– Это что?

– Это тебе для изучения терминологии, чтобы мы завтра…

– Как, завтра?

В это время Оберст, мирно грызший орешки на низшей жердочке, экстренно прекратил процесс и произвел «большой вертолет» (неимоверно быстро захлопал по телу крыльями, при этом шум от такой экспрессии очень напоминал звук зависшего вертолета), и выдал: «Бардак!»

– А ты что думал? Времени нет. Пока мы тут с тобой прохлаждаемся, они там наши деньги тратят. Бардак, – Железнов кивнул головой в сторону Оберста и улыбнулся, чувствовалось, что у него хорошее настроение.

– Какие наши деньги?

– Наши деньги на форексе. Те, которые мы оттуда должны забрать Науму на кино.

– А они дадут?

Железнов на секунду задумался.

– Видишь ли, Андрюха, на форексе иногда выигрывают удачливые, а зарабатывают, в основном, те, кто умнее и информированнее. Те, кто очень, подчеркиваю, очень много знают о движении финансовых инструментов.

– Каких инструментов?

– Молодец, уже включился. Вот в этих книжках и написано, что такое финансовый инструмент, сколько их и еще много-много непонятных слов. Пока непонятных. Разбирайся в терминологии, чтобы на одном языке разговаривать. А в теорию не лезь. Не трать время. Ни к чему это.

– То есть, как это ни к чему? О чем там?

– Там изложена волновая теория Элиота, если тебя это интересует. Это вероятностная теория движения финансовых инструментов, то бишь, валютных пар по-русски. Но мы ее использовать не будем. Почему? Объясню завтра. Иди, изучай термины.

Андрюха демонстративно «взвесил» на руках книги, скептически глянул на Железнова:

– Ты переоцениваешь мои способности. До завтра их пролистать невозможно, не то что изучить.

– У тебя ночь впереди, – Железнов широко улыбался.

– Тоже мне, студента нашел. Ладно, постараюсь.

 

*** (2)(6) Екатерина Строева

Квартира Екатерины Строевой

Через 14 дней после точки отсчета. Пятница. 01.20

– Ну и что ты думаешь, подруга? – Катя и Валентина сидели в широких удобных креслах на громадной террасе Катиной квартиры, расположенной на самой верхотуре монолитного дома, стоящего на уключине Москвы-реки, откуда не открывался никакой прекрасный вид, потому как ночь. Лишь вдали периодически мигали проблесковые огоньки заходящих на посадку самолетов. Вот звездное небо было на загляденье – удивительно ярко-черное для Москвы – даже «звездный путь» просматривался.

Валя Полтавец поставила на столик, стоящий между креслами, высокий бокал с отличным испанским вином, развернула к себе ноутбук, давно заснувший тут же, на столике, разбудила его изящным касанием:

– Я тут кое-что посчитала: проект получается недешевым, на такую же квартирку потянет – Валя кивнула за спину, где, собственно, и располагалась двухэтажная Катина квартира с четырьмя спальнями, раздельными ванными, камином, финской баней, небольшим бассейном и даже (!) с техническим лифтом между этажами, скрытым в углу.

– Я думала – значительно больше: камеры, оптика, краны, осветительное оборудование, звук, монтажные станции… что там еще?

– Наум называл еще оборудование для… цветокоррекции, брр, очень дорогое, студия озвучания, транспорт: как минимум два микроавтобуса… и еще, еще и еще…

– Ладно. С этим разберемся. Я не об этом. Что тебе Железнов?

– В каком смысле?

– В смысле моего продвижения по его охмурению. Не заметила – тайные взгляды на меня были, когда я отвернулась, или что-то в этом роде? Я старалась произвести впечатление, – Катя глазами показала на умопомрачительно короткую обтягивающую юбку и такую же обтягивающую белоснежную блузку с короткими рукавчиками на резинках. – Даже высокие каблуки дома нацепила, – сидя в кресле, Катя задрала ногу до уровня своего лица, демонстрируя подруге свои туфли.

– Да нет, не заметила. По-моему, что-то у него случилось. Шутит, разговор поддерживает, иногда даже улыбается, а ощущение, что он не здесь.

– Ты права, подруга, не здесь, – Катя сделала глоток из своего бокала. – Он в Новой Зеландии.

– Где?!. – Валя не пыталась скрыть своего удивления. – Что ему там надо?

– Там Азарова Мария Николаевна, женщина, которую он любит. Или любил…

– Да-а, подруга, – протянула Валентина, – тогда шансов отомстить Железнову у тебя мало. А что она там делает?

– Она там в ссылке. Из-за Железнова.

– Хорошая ссылка. Меня бы кто туда сослал на годик. А ты откуда знаешь? Он сказал? Когда?

– Он сказал? – Катя грустно рассмеялась. – Не издевайся, ты что, не видишь, какой он?!. Это он меня стержнем обозвал, а мне до него… – Катя на секунду задумалась, – в смысле твердости как соломинке до алмаза.

– Тогда откуда ты знаешь об этом?

– Знаю. Неважно, откуда.

– И что? Ты бросаешь эту затею?

– Да нет, подруга, все только начинается. Она написала ему, что он ей не пара…

– Что?!. Железнов кому-то не пара – на лице Валентины в этот вечер уже не в первый раз читалось искреннее удивление. – Железнов – не пара!?. Да кто она такая?!.

– Это не важно, кто она. Повторюсь. Она – Женщина, которую любил Железнов. Или продолжает любить. Но меня это не остановит, – в изумрудных глазах Строевой пронеслись снежинки. – Наоборот – задача становится все более и более интересной и интригующей. Подведем некоторые итоги: из завоеваний – мне удалось перейти с ним на «ты».

Это не означает, что я вошла в его близкий круг, надо признать, что он согласился на это в определенной степени из жалости, в некоторой степени – из-за моей настойчивости, а главное, из-за того, что ему все равно. Но, тем не менее, это победа. Пусть и небольшая.

Катя скинула туфли, поднялась из кресла, переступила с ноги на ногу, восстанавливая кровообращение, наклонилась над столиком, где лежала пачка сигарет, умело выбила одну, прикурила и продолжила:

– Но ведь что-то же должно быть. Он же мужчина. Такой же, как все. Он не может не реагировать на обаяние и красоту!

Катя погрузилась в воспоминания о прошедшем вечере, пытаясь вычленить реакции Железнова. На что? Где его можно пробить?

Надо признать, что Железнов с Наумом не рвались к ней в гости: сработала просьба просмотреть проект по обустройству купленного Строевой этажа (полторы тысячи квадратных метров) под киностудию: где – что размещать, какое оборудование закупать, что обязательно, а что – не очень, то есть что-то выгоднее арендовать на период съемок. Железнов вообще поначалу заявил, что кино он никогда не снимал, и если кто и сможет помочь, так это Наум. Однако, получив категоричный отказ от Наума самостоятельно, «без свидетелей, «значить», идти в «логово миллиардерши», Железнов согласился составить ему компанию, оговорив свое участие наличием сухого красного испанского и возможностью неаргументированного свободного исчезновения в любой момент до 24.00. Строева согласилась, однако уже в прихожей, встречая гостей, Наума и Железнова, потребовала от Железнова «доказательств», что он не «Золушка»:

– Железнов, я уже поняла, что давить на тебя бесполезно, но все-таки, что за условие по поводу твоего ухода до 24-х? – Екатерина улыбалась, однако, непроизвольно встала в позу, которая в народе больше известна как «руки в боки», что свидетельствовало о некоей агрессивности и возможности перехода в атаку. – Ты, случайно не на карете приехал, которая после двенадцати должна обратиться в тыкву? Что за «прозолушкинская» позиция?

– Аааа, ты об этом… – Железнов окидывал взглядом прихожую, которая по размерам явно превосходила всю железновскую квартирку. – Нее… На Золушку я явно не тяну: видишь, – Железнов снимал обувь. – Туфли у меня не хрустальные. Да и Принцу, если он здесь есть и начнет бегать за мной с моим ботинком… – Железнов подыскивал адекватные слова относительно Принца. – …в общем, мало ему не покажется.

– Принцев здесь не было. Пока, – Екатерина интонацией выделила последнее слово. – Здесь только две королевы. Знакомьтесь, моя подруга, Валя – на голоса в прихожую вышла очаровательная стройная девушка с впечатляюще выразительными глазами. – Вы уже видели друг друга.

– Да, – поддержал Наум, – на кастинге. Это та девушка, которая знает, что такое акция и умеет считать до миллиарда. Валя, извините, мы не знали, что вы такая умная, но на кастинге как-то не заладилось…

– Это из-за меня, – Катя жестом предложила пройти в зал. – Но всегда все можно начать сначала.

– Не всегда. Не всегда все можно начать сначала, – серьезно отметил Железнов. – Но это не тот случай.

Несмотря на свои размеры, зал выглядел достаточно уютным местом: в первую очередь из-за огромного, сложенного из камня камина, занимающего центральное место у противоположной стены, а также из-за присутствия пары фигурных (в виде больших запятых) уютных диванов в пастельных тонах. Посредине зала располагался низкий овальный столик со стеклянной столешницей, вокруг которого лежали четыре подушки-кресла.

Проходя к центральному столику мимо одного из диванов, Железнов с удивлением обнаружил валяющийся на нем томик «Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких с торчащей из него закладкой, взял его в руки – дорогое и красивое издание, только что из магазина.

– Да. Я теперь знаю, что такое контрамоция, – Катя ответила на немой вопрос Железнова, усаживаясь на подушку-кресло за столиком напротив него. – Вот тут я принесла поэтажный план, – Екатерина разложила на столе простыню метр на метр. – Давайте подумаем, как на этом пространстве в полторы тысячи квадратных метров лучше всего организовать современную компанию по производству интересного отечественного кино, – при этом она несколько смущенно улыбнулась, как бы признавая перед окружающими некую авантюристичность своего решения с одной стороны, а с другой – понимая, что она втягивает в процесс ответственных людей, которые не смогут ее бросить в силу ее неопытности.

– Итак, записывайте, – неожиданно с грузинским акцентом произнес Наум. По каким-то своим причинам для процесса обучения он решил перевоплотиться в образ вождя и учителя народов товарища Сталина, он же – Коба, он же – Иосиф Джугашвили.

– Няма, прекращай, – махнул рукой Железнов. – Усов у тебя нет. Трубки – тоже. А самое главное, мы не члены политбюро. Нечего здесь вещать мантры.

– Как скажешь, да-ра-гой! – неожиданно быстро согласился товарищ Сталин и уже продолжил обычным своим голосом. – Начало всех начал – сценарии! Если нечего снимать, то о чем мы здесь репетируем? Должно быть, как минимум, два фильтра на пути к продюсеру: это ридеры, которые осуществляют глобальную читку всех поступающих в компанию сценариев и осуществляющих предварительный, – Наум интонацией выделил именно это слово – «предварительный», – отбор более и менее адекватных и ярких историй, которые затем они передают профессиональным редакторам. И уже редакторы проводят финальное отделение зерен от плевел.

– Ничего не поняла, – просто резюмировала Валя.

– Чего это ты не поняла? – ворчливо отреагировал Наум. – Ты же умная! Ты даже что такое акция знаешь, – все рассмеялись.

– Зачем нужны эти, если я правильно произношу – «ридеры»?

Наум «укоризненно» смотрел на Валю.

– Ридеры – это читатели.

– Это понятно. Что они читают? И для чего?

– И эти люди хотят кино снимать! – в голосе Наума явно присутствовала ирония. – Саня, – обратился он к Железнову, – насколько я помню, где-то с год назад ты скетчкомы пописывал для производственного…

– А ты откуда знаешь? – удивился Железнов. – Я же просил Леоныча – никому.

– Я тебе что – «никому»? Именно Леоныч мне и показывал. Тебя хвалил, интересовался: ты сам ваял или со мной.

– Ну, Леоныч…

– Так вот, наскоко мне помнится, был у тебя там скетчкомчик про ридеров.

– Ну, был.

– Так тащи. Я девочкам ликбез проведу.

– А что такое ликбез? – наивно поинтересовалась Валя. – Это то, что я думаю? На комбез похоже.

– О, Господи, – простонал Наум, – и чему вас в школе учат! Лико без интеллекта! – в голосе Наума в явном виде присутствовал сарказм. – Ликбез – это ликвидация безграмотности.

– Может, я им потом вышлю? – Железнов скептически воспринял идею Наума по поводу скетчкома.

– Они сейчас не знают, кто такие ридеры.

– Ну, хорошо, – Железнов достал из сумки личный ноут, который таскал с собой везде и вся, нашел нужное место и передал Науму. – Соскучился по художественному слову?

– В наших отношениях с миллиардершами, – Наум строго посмотрел на Екатерину, – все должно быть прозрачно. Недопонимание не допускается. Даже в отношении ридеров.

Наум поудобнее устроился в кресле.

– На всякий случай объясняю: скетчком – это эскиз, набросок, зарисовка, как правило, с минимальным количеством персонажей, построенная на смешном диалоге.

Так вот, представьте себе совещание в офисе: начальник, он же главный редактор кинокомпании, и несколько подчиненных, которые есть ридеры. Прям, как у нас. Главного редактора буду изображать я, – Наум выпрямился в кресле, – а ридеров… – скептически осмотрел присутствующих, сам себе ответил «нет». – Ридеры будут виртуальными, – завершил он.

Ну, начнем, – Наум выпучил глаза, лицо приняло крайне гневное выражение:

– Это что?!! – Наум потрясал стопкой якобы зажатых в руке бумаг. – Это что, я вас (!) спрашиваю!!! Кто из вас не знает, что наша компания снимает малобюджетное кино!!! В исключительных, я повторяю – в ис-клю-чи-тельных (!) случаях, при условии, что есть спонсор, мы можем снимать с относительно средним, очень средним бюджетом!!!

Наум развернулся в сторону Вали.

– Ниточкина! Это твое?!.

– Да, мое, – кротко подыграла Валя.

Наум взял со стола лист бумаги и, окинув строгим взглядом «всех присутствующих на заседании», остановил его на Ниточкиной-Вале:

– Уважаемые коллеги, у нас много сценариев и мало редакторов. Основная цель вашей работы – оградить редакторов от того, чтобы они не тратили свое драгоценное время на чтение бреда. Чтение бреда – это ваша работа. Тебе ясно, Ниточкина?

– Нет.

– Чтобы всем было ясно, что такое бред, зачитываю:

Действие происходит в Папуа, Новая Гвинея, двое молодых людей… Ниточкина! – в голосе Нямы послышалось сострадание. – Ты хоть знаешь, где эта Папуа!!! Ты знаешь, сколько стоит туда перелет одного (!) человека?!. Молодого. И даже немолодого! А всей съемочной группы!!! А аппаратура!!! Ты чем думаешь, а, Ниточкина! Или ты только ей ешь? Я голову твою имею в виду!!! Если у тебя есть личная заинтересованность попасть на съемки в… – Наум подсмотрел в листок. – В Папуа Новая Гвинея, то только в виде осветительного прибора – глазами блымать! Как маяк! Ты – ридер!!! Ты из всего сценарного мусора, который нам присылают маразматики, мнящие себя сценаристами, гениями, должна отобрать реальную (!), реальную интересную зрителю историю, которую мы сможем снять за приемлемые деньги! При-ем-ле-мые! Ты поняла?!.

– Да, босс, – Валя потупила глазки. – Поняла.

– Плохо, Ниточкина, плохо. Но я добрый, – Няма осклабился, – и дам тебе шанс.

– Про шанс в сценарии не было, – вмешался Железнов.

– Не было, – согласился Наум. – Это импровизация, но шанс ей (кивок в сторону Вали) дать нужно! За обаяние.

– Дай, – Железнов вяло махнул рукой.

– Хорошо, – Наум серьезно кивнул головой. – Дам. Один. Боевой. Наум выдохнул и продолжил.

– Но если Ниточкину еще хоть как-то можно понять, то это чье? Твое, Завалкина? – Наум вызверился на Екатерину. – Это ж надо же такое подсунуть мне: «В результате мутации в Мичиганском университете божьи коровки стали размером со слона». Завалкина! Ну, почему?!.

– Ну… чтобы понятно было, до каких размеров могут вырасти божьи коровки, как слоны… – попыталась ответить Катя.

– Нет! – взревел Няма. – Почему в Мичиганском?!. У нас в России есть свои университеты, умеющие делать слона из мухи! На хрена ехать за этим аж в Америку?!. – Наум «строго» посмотрел на девушек, которые были не в силах сдержать улыбки.

Наум перелистал несколько страниц.

– Дальше. Ага, вот… «Звено истребителей F-16 атакует стаю слоноподбных божьих коровок…» Завалкина, ты где арендовать для съемок истребители F-16 собралась, в ВВС США? Вместе с пилотами? Дальше – полный маразм: «…которые клином (!)», – их, что, с журавлями скрещивали? – «двигались в сторону Вашингтона…» Завалкина! Они еще и ваххабиты, твои сумасшедшие божьи коровки?!. Вашингтон бомбить говном собрались?

– Это не я. Это автор, – Катя включилась и попыталась оправдаться за несчастную Завалкину.

– Ну, скажи мне, Завалкина, что (!) тебе здесь, – Няма потряс текстом, – могло понравиться?!!

– И сам же продолжил: – Завалкина – финал…Ага, финал. Где у нас тут финал… – Наум листал текст. – Ага, финал. Вот… «Маленькая девочка бежит по лугу и читает кружащимся над ней слоноподобным божьим коровкам детскую считалку: «Божия коровка, улети на небко, там твои детки кушают котлетки»… Наум смотрит на Завалкину-Екатерину: – И что?

Завалкина: – И они улетели…

– Дурдом.

Наум развернулся к Железнову.

– Фенолупкина!

– Я! – обреченно подставился Сашка.

– Но вы-то, вы! Опытный ридер, со стажем! Вы-то уж точно знаете, с какими сценариями мы можем работать! И что?!. – потрясает следующим текстом: «Гроб с карманами», философская бизнес-драма. Это что, новое направление в искусстве? Или в бизнесе? Или новое философское течение? В гробу. Тогда это не течение, а лежание. Новое философское лежание! Вы интерьеры и натуру смотрели?!. – Наум еще более активно потряс текстом. – Особняк на острове, две (!) яхты – большая и прогулочная, надо же, живут же люди, самолетик небольшой… За какие шиши снимать все это!!! Аренду смокинга не осилить! Съемки в Париже, Бангкоке и в Австралии, на секундочку! Хорошо, что Антарктида не предусмотрена! Хотя… от Австралии до нее рукой подать.

– А это что? Фенолупкина! Про главаря пиратской флотилии на Енисее Джека Воробьева?!! Також в платке на голове, однако. Где-то это уже было, не подскажете, где? В теплых морях? Спасибо. Не знал.

Наум надел на себя маску усталого человека, которому осточертело из раза в раз объяснять прописные истины.

– Коллеги! В последний раз повторяю: сценарий должен быть динамичным, должна присутствовать интрига, 3–4 ярких персонажа, и, главное, он должен быть бюджетным!!!

Если кто-то из вас принесет мне еще раз подобную чушь (потрясает сценариями), уволю. Сразу и навсегда.

– Теперь понятно, для чего нужны ридеры?

– Да. Очень доходчиво, – Валя что-то записывала в своем ноутбуке.

– А чем скетчком закончился? Интересно… – полюбопытствовала Катя.

– Закончился? Алогичностью, конечно же – юмор присутствует там, где отсутствует логика. Скетчком заканчивается тем, что к боссу прибегает Ниточкина и кричит: «Нашла!!! Нашла!!! (подпрыгивает, радуется, размахивает сценарием). Послушайте! Какое начало! Зачитывает: «Все счастливые семьи похожи друг на друга. Каждая несчастливая семья несчастлива по-своему…»

– Так это же «Анна Каренина».

– Ну, Слава Богу! Надеюсь, фразу «Быть или не быть… Вот в чем вопрос» вы тоже слышали.

– Гамлет.

– Да нет. Криминальный детектив, в понимании наших ридеров, конечно же.

Проносясь по событиям прошедшего вечера, Катя про себя улыбнулась. Она многое узнала в этот вечер. Например, о том, что в кинокомпании есть постоянный (офисный) и переменный (съемочный) состав. А в первую очередь, что она дура, не представляющая, какой пласт проблем она обозначила, сказав, что хочет заниматься кино. И о том, что они в нее верят, раз взялись помогать. А она должна теперь соответствовать их ожиданиям. На этот раз, вроде, пронесло: Катя старалась, как могла – «держать лицо», ничем не выдавая своего непонимания, когда между Железновым и Наумом возникали короткие непонятные диалоги:

– Саня, а в этом углу есть метров сорок – давай здесь разместим реквизиторскую, – Наум, буквально распластавшись на столе, тыкал карандашом в угол поэтажного плана.

– Не, Няма, как финансист скажу: «Баба Яга – против»…

– Это почему?

– Дорогой реквизит нужно брать, по возможности, только в аренду, а мелочевку – покупать, а после съемок – раздавать в качестве сувениров.

– Ты растратчик финансовый… в полете на ступе разбрасывающий деньги.

– Образно. Нет, Няма, для того чтобы повторно использовать эту мелочевку, необходимо вести ее учет, иметь стеллажи и человека, который сможет найти нужную вещь среди всего этого хлама. Плюс стоимость одного квадратного метра… – Железнов на секунду задумался.

– Я, конечно, могу все и просчитать, но мне кажется, что все и так очевидно.

– Очевидно, – передразнил Наум, – так все равно же площадь есть.

– А на этой площади, Няма, мы будем хранить дорогостоящие камеры с оптикой и с механиком.

– Ага. Особенно механика. Он на съемках должен париться, обеспечивая работоспособность техники.

– Верно. А где он должен готовить технику к съемкам и проверять после? Ты же знаешь операторский люд… Картинку выставить – пожалуйста, поорать, что объектив не тот – тоже, а вот сложить все в кофр…

– Да знаю, – буркнул Наум, – не барское это дело.

– Вот-вот. В общем решили?

– Да. Едем дальше. Свет…

В результате трехчасового обсуждения весь поэтажный план был разбит на кластеры (по функционалу) и помещения (по персоналу), а также у Вали в ноутбуке образовался длинный список имен и телефонов лучших специалистов в своем деле, с которыми нужно созвониться, сослаться и получить перечень. Перечень современного кинооборудования, которое необходимо приобрести.

– А на кого ссылаться? – Валя адресовала свой вопрос Науму – телефоны и имена, в основном, называл он.

Наум вопрос Валентины проигнорировал, – Саня, ты представляешь этот детский лепет профессионалам?

– Да. И что?

– Нужно быть гуманнее друг к другу. Представляешь, если тебе позвонит неандерталец и попросит объяснить движение ценных бумаг на фондовом рынке?

– Да уж. Согласен.

– Да мы ничего, вытерпим… – неуверенно пробормотала Валя.

– Да не о вас речь, – Наум махнул рукой. – Ладно, вы занимайтесь стройкой стенок и интерьеров на этаже. А заказом техники мы займемся сами.

Единственное, где Кате удалось внести свою лепту – это отстоять необходимость двух кабинетов для консультантов – Железнова и Наума.

– Мы пахать на тебя не будем, – безапелляционно заявил Наум. – На фига нам кабинеты?

– Для консультаций.

– А два зачем? – Наум проявил настойчивость в нежелании иметь еще одно рабочее место.

– В знак глубокого уважения. Каждому – по персональному кабинету.

– Ага. Хорошо. Саня, если туда поставить диваны, есть шанс, что вообще из здания выходить не будем.

Прокручивая события прошедшего вечера, Катя незаметно для себя прикурила очередную сигарету.

Итак, Железнов ушел до 24-х, как и обещал, прихватив с собой Наума, который, надо отметить, не сопротивлялся. Незадолго до его ухода, когда активная фаза обсуждения программы действий по формированию штата кинокомпании была завершена, и все расслабились, потягивая красное на террасе и не спеша уточняя бюджет гонорарной части офисного персонала, у Железнова зазвонил телефон: раздалась характерная мелодия Sony Ericsson. Железнов, конечно же, извинился, выбрался из-за столика и отошел к парапету террасы, развернувшись ко всем спиной. А Кате, конечно же, «срочно понабилась» очередная бутылка вина, стоящая на переносном баре в углу террасы, и ей удалось во время разговора Железнова два раза медленно продефилировать мимо него, что позволило быть в курсе того, о чем и как говорил Железнов. Звонила, конечно же, женщина, некая Ольга: «Оля, я уже слышал от тебя все, что ты обо мне думаешь. Имеешь полное право. Я сказал тебе правду – в моей жизни произошло событие, которое разделило ее на «до» и «после». И ты осталась в той части, которая «до»… Извини, но это не регулируется…»

У Кати слегка сбился шаг: «Ничего себе – разговорчик. Ольга – это «до». А событие, это, скорее всего, встреча с Азаровой. И он продолжает делить на «до» и после», несмотря на то, что произошло. То есть, судя по всему, для Железнова «до» и «после» не исчезли, не растворились, а продолжают играть главную роль в его жизни. Надо же, какая преданность, несмотря на то, что его предали». Катя почувствовала легкий укол ревности – на какое-то время ей захотелось быть на месте Азаровой. «Что ж это за женщина такая? Да нет, не может быть. Железнов не сможет ее простить».

Делая вид, что выбирает бутылку с вином, Катя продолжала внимательно слушать, а если называть вещи своими именами, подслушивать разговор Железнова с неизвестной ей Ольгой. Секунд двадцать Железнов молчал, по-видимому, выслушивая аргументы собеседницы, а затем неожиданно разразился тирадой: «Нет, Оля, это ничего не означает! По крайней мере, для тебя. Я не понимаю, зачем тебе нелюбящий мужчина? Оля, не унижай себя… Это бессмысленно!» Боковым зрением Катя отслеживала Наума и Валентину, обсуждавших что-то, склонившись к компьютеру, – не заметили ли, что она подслушивает разговор Железнова: «Да нет, вроде бы все в порядке. Да… Ольга, по-видимому, женщина из прошлой «доазаровской» жизни Железнова, нужно будет уточнить. Узнала, что Азарова бросила Железнова? Вряд ли. Об этом знают только три человека: Железнов, Азарова и она, Катя. Скорее всего, выяснила, что Азарова уехала на три года в Новую Зеландию – это узнать достаточно просто, если знать, где она работала. А Ольга, судя по всему – знала… Да. Нужно озадачить Смолякова Ольгой.

Двигаясь в обратную сторону от бара к Науму с Валентиной, Екатерина успела «зацепить» финал разговора: «…Оля, у тебя нет ощущения, что ты ломишься в чужую жизнь, вместо того чтобы озаботиться своей судьбой? Ты в одном права – да, возможно, я останусь один. Один! Понимаешь меня? Оля, иногда у меня складывается впечатление, что тебе нужен обвиняемый, а не мужчина. Подумай над этим. Все. Пока. Надеюсь, очень, что ты услышала меня».

Железнов подошел к столику, за которым продолжали неспешную беседу Валя, Наум и присоединившаяся к ним Катя:

– Катя, Валя, спасибо вам за прекрасное испанское, все, как и было обещано, – Железнов улыбнулся, – я ухожу.

– Это звонок сорвал тебя? – Катя на всякий случай решила проявить «неведение» о разговоре Железнова, – для нее было совершенно очевидно, что Железнов уходит не из-за Ольги.

– Нет, – Железнов ответил несколько резче, чем требовала ситуация. При этом его взгляд стал жестким – сказалась непроизвольная реакция на состоявшийся разговор. Но тут же, по-видимому, оценив неадекватность своей реакции на вопрос, постарался улыбнуться. – Нужно отделить просо от мака.

– Не поняла. Ты о чем?

– Это в терминологии «Золушки», о которой ты сегодня вспоминала – она должна была отделять перемешанные тарелки проса и мака.

– Мне кажется, это были горох с фасолью.

– Верно, во второй раз были мешки гороха и фасоли. А в первый поход на бал ей нужно было отделять просо от мака.

– Куда ты торопишься? Завтра – выходной.

– Потому, что у меня нет доброй феи, и потому, что «Понедельник начинается в субботу». В общем, мне еще сегодня нужно поработать часок-другой.

– Какая работа?!. Ты что, сумасшедший?

– Наоборот. Это без работы можно сойти с ума.

– Не поняла.

– Извини. Это тебе не нужно понимать. Это из другой сказки.

– Доброй?

– Все относительно. Смотря, на чьей ты стороне.

Оторвавшись от воспоминаний, Катя посмотрела на часы – час ночи:

– Ну, что, подруга, непростой объект для охмурения мне достался, – Строева не спрашивала. Констатировала.

– Да уж, – согласилась Валентина, – зато интересный какой…

– И не вздумай, – Катя улыбалась. – Он – мой!

– Пока он – в Новой Зеландии, – Валя пригубила бокал. – И не вздумай в него влюбиться…

– Я?!. В него? Да ты что?!. – Катя немного деланно рассмеялась.

– Не зарекайся. Это очень сложно.

– Что сложно?

– Не влюбиться в него.

– Пойдем спать, подруга, – Кате не очень понравился последний тезис Валентины. – Утро вечера мудренее.

 

*** (1)(6) Железнов

Квартира Железнова

Через 14 дней после точки отсчета. Пятница. 01.27

Вернувшись домой от Строевой, Железнов первым делом принял душ, переоделся в футболку с джинсами и выдвинулся на кухню с ноутом – поработать часок над сценарием. Однако погрузиться в атмосферу апреля 45-го никак не получалось – накопившееся в разговоре с Ольгой раздражение отвлекало и возвращало в реальность.

Железнов, конечно же, понимал, что во время общения с Ольгой он был излишне резок. Не оставил ей никаких шансов на восстановление отношений. И это правильно – зачем дарить напрасную надежду?

Правильно по сути, но не по форме.

Как и всегда, внутренние диалоги у Железнова складывались от третьего лица.

– Саша, будь честен перед собой – твое раздражение было вызвано не Ольгой и не ее попыткой вернуть свое былое статус-кво в отношениях с тобой. Ты разозлился на себя, а вылил свое раздражение на Ольгу. А на себя ты разозлился, потому что до сих пор делишь свою жизнь на «до» и «после». Причем эти «до» и «после» связаны только с одним человеком в твоей жизни. С человеком, за которого ты, не раздумывая ни секунды, отдал бы свою жизнь, а он… в смысле, Она предала тебя. При этом не просто предала, а унизительно указала, какой ты мелкий человечишка, не достойный ее любви.

Она вычеркнула тебя из своей жизни! А ты никак не хочешь поверить в это… Да, это больно. Но это – правда. В общем, Саша, мужчина не имеет права быть тряпкой и размазней. Она бросила на весы твои эмоции, с одной стороны, а с другой – разницу в ваших статусах. И выяснилось, что эмоции ноне не в цене… Даже несмотря на то, что такие (!) эмоции выпадают на твою долю один раз в жизни, да и то, если несказанно повезет. И их не купишь ни за какие (!) деньги. Она этого не понимает? Или они ей не нужны? Или эмоции возникают только от подъема на очередной иерархический статус в ее карьере или от очередных перечислений на ее собственный счет? А если это так, то как (!) ты не видел всего этого раньше?!. Почему (!) ты пропустил «это»?!.

– Не знаю! Могу повторить тебе по слогам: «Не зна-ю». Никогда (!) в разговорах с ее стороны не всплывал снобизм или хоть сколь пренебрежительное отношение – я бы это моментально почувствовал. Более того, Она до конца скрывала свое место работы и свою должность. Чтобы мы были просто Мужчина и Женщина. И было абсолютное понимание, что мы созданы друг для друга, что такое происходит один раз на миллиард… И тут шок: «мы – не пара». Если мы – не пара, то кто тогда вообще «пара»?!. Абсурд какой-то…

Саша, а если все-таки дети? Она решила быть с отцом до тех пор, пока дети не вырастут, не окрепнут, станут самостоятельными, а уж потом… – Железнов надолго задумался, размышляя, после чего сам себе сформулировал ответ. – Нет. Не дети. Иначе Она написала бы: «Я хочу сохранить семью из-за детей». Она ведь знала, что я все равно буду ждать Ее всю жизнь… Но, как выяснилось, это оказалось Ей не нужным.

В общем, Саша, «его пример – другим наука». В данном случае твой пример – тебе наука. Она выкинула тебя из своей жизни, вот с этим и живи. Как мужик. Не раскисая и не протягивая руку за милостыней «Подайте любви немного на счастье выклянченное»… вычеркнуть и забыть.

Железнов, и не вздумай комплексовать по этому поводу! Ты каким был, таким и остался: подлецом не стал, не врал, не юлил, не предавал, безумно любил и беззаветно ждал. Изменилось Ее отношение к тебе. И если раньше ты был нужен и любим в том виде, какой ты есть, то сейчас у нее изменилась система ценностей, в координатах которой ты стал «не пара». Всё, и хватит об этом.

И вообще, Саша, ты как-то совсем в последнее время перестал понимать женщин. Екатерина Строева. Вот что это такое? Чего это она вокруг нас с Наумом вьется?

Из-за подруги, чтобы мы взяли ее в проект? Так нет, вопрос отпал и больше не поднимается. Вообще, все как-то странно: поругались вдрызг, разве что искры не летели, и тут же приходит извиниться за свою невыдержанность. Ей тревожно от потери защиты со стороны бывшего мужа, а она напрашивается в гости к единственным в городе «врагам».

И почему ей жизненно важно было перейти со мной на «ты»? Радовалась, как ребенок. Хочет ощущать себя «на одной ноге» со сложившимися людьми? Зачем? У нее вся жизнь впереди, и будет тысяча и одна возможность доказать себе и окружающим свою значимость. При этом в Няму тыкает, как булыжники в него бросает, не задумываясь и не сомневаясь…

Опять же, с одной стороны – помогите организовать кинокомпанию, а с другой – неумелая попытка подслушать мой разговор с Ольгой… Зачем? Простое женское любопытство? Или сплетен по жизни не хватает?

Понятно, что человек – это переплетенье противоречий, абсолютно цельные натуры лежат, – Железнов про себя усмехнулся, – или стоят только в области теории. Но все должно находиться в каких-то целевых личностных пределах. Понятно, что она – девушка с характером, волевая, в ней действительно есть стержень, при безукоризненной красоте – не расслабляется, строго следит за собой, всегда на каблуке, всегда подчеркивает свое женское начало – платье или юбка, никаких тебе джинсов, стремится моментально корректировать прорехи в образовании, не успел ткнуть ее носом по поводу контрамоции, так у нее уже на следующий день в доме – томик Стругацких. И вообще, пару раз ей удалось меня удивить знанием основ философии. И при всем при этом – подслушивать. Что-то за всем этим стоит… Вот, что?

Почему на первом этапе своей миллиардерской жизни она обратилась к нам с Наумом? И это несмотря на то, что мы отнеслись к этому, мягко сказать, без особого восторга и энтузиазма. В то время как вокруг нее крутятся десятки и сотни людей, которых ей стоило только пальцем поманить… Почему она решила, что нам можно доверять? На интуитивном уровне? Лет-то ей сколько? Двадцать четыре? Двадцать пять? Откуда интуиция? Интуиция – это скрытый накопленный опыт, проявляющийся в неявных ситуациях за счет подсознательной оценки этой самой неявной ситуации…

В общем, Саша, как аналитику тебе – двойка. Двойка – двойка, и не возражай. Заслужил по полной. И если не начнешь включать голову, так и будешь сидеть во тьме. Без фонарика. Не зная, а кошка-то была или нет?

 

*** (3)(2) Апрель 45-го

Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы

15 апреля 1945 года. 15.35 по местному времени

Штурмбанфюрер в бинокль внимательно наблюдал за тем, как захлебнулась очередная атака наступающих – они залегли, некоторые из них начали окапываться. Судя по расположению огневых точек, обороной в монастыре руководит опытный офицер: все возможные секторы наступления находятся под перекрестным огнем, не оставляющим шансов атакующим. В то же время занимаемые обороняющимися русскими позиции на стенах монастыря и на колокольне позволяют им свободно добивать залегшую пехоту, но они этого не делают: прицельная стрельба начинается только по тем, кто пытается приблизиться к стенам монастыря. Линц опустил бинокль:

– Генрих, и что вы обо всем этом думаете?

– Картина достаточно странная, господин штурмбанфюрер. Монастырь, в котором находится около двадцати русских, атакует не меньше батальона русских же. Те, что в монастыре, очень грамотно организовали оборону, используя практически все выгоды своего положения, которые можно было использовать. Они пока не окружены и могли бы уйти, но не уходят, значит, у них приказ – защищать сам монастырь или что-то, что находится на его территории.

– Безумие. Но это очень хорошо, что русские уничтожают русских. Правда, нам это мало чем сможет помочь в стратегическом плане. Что еще можете сказать?

– Если атакующие будут продолжать попытки штурма в том же режиме, они достаточно скоро сомнут обороняющихся.

– Не похоже.

– Тактически да, не похоже. Но у них просто закончатся патроны.

Линц задумался. Его сборная группа в 67 человек представляла собой остатки разбитых под Балатоном войск. Им повезло. Они выжили. Линц подумал, что, судя по всему, все они были участниками последнего (!) наступления германской армии в этой войне. После десяти суток отчаянных попыток трех танковых армий, в том числе и 6-й танковой армии СС «Мертвая голова» пробиться к Дунаю, они были разгромлены, и те, кто уцелел, относительно небольшими группами пробивались через Австрию на Запад. В его стихийно сформировавшийся отряд входили несколько танкистов, чудом выживших под ударами русской штурмовой авиации, большая часть – пехотинцы 104-й егерской дивизии, были и артиллеристы, саперы, связисты и разведчики – все из 91-го армейского корпуса, также участвовавшего в неудавшемся наступлении. Группа двигалась по тылам русских по ночам, обходя города и населенные пункты, основные дороги, пережидая светлое время суток в лесах.

Выручали двое австрийцев в его отряде, хорошо ориентирующихся на местности и знавших все особенности рельефа.

Размышления Линца сводились к одной единственной мысли: «Рискнуть или ждать ночи?» Вопрос был жизненно важным. В прямом смысле. От его решения зависела жизнь. Или смерть всех, кого он вел за собой на Запад. Линц вынужден был считать основополагающим тот факт, что русские продвигались быстрее, чем его отряд. За сутки Красная Армия продвигалась на Запад значительно больше, чем он со своей командой – за ночь. И чем дальше уходила линия фронта, тем меньше шансов пересечь ее и, соответственно, больше шансов столкнуться с регулярными русскими частями, которые при поддержке танков, артиллерии и авиации в считанные минуты превратят их в ничто.

«Рискнуть и, воспользовавшись тем, что между русскими и русскими идет бой на уничтожение, взять и проскользнуть по-над речкой, учитывая, что все их внимание сосредоточено друг на друге? Да если и заметят, сразу не бросятся в погоню – крепко сцепились: им сначала нужно выйти из-под огня монастырских, а потом, по широкой дуге обходя монастырь, чтобы не попасть под огонь своих, начать их преследование. Или все-таки подождать ночь? Нет, как говорили древние: «промедление смерти подобно». Линия фронта уходит. Нужно рисковать.

– Господин старший лейтенант, – Линц перешел на приказной тон.

– Слушаю вас, господин майор, – Гартвиг принял стойку «смирно».

– Разведку вперед. Тремя группами по три человека. В каждую группу назначьте старшего из бывших разведчиков и одного младшего офицера. Дистанция между группами – пятьсот метров. У монастырей, как правило, есть вход от реки. Второй группе – проникнуть в монастырь – нужно понять, что там происходит. Время на исполнение приказа – тридцать минут. Доклад – немедленно по исполнению. Разведку вперед. Мы с интервалом в пятьсот метров – за ними.

 

*** (4)(2) Трейдер

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

Через 19 дней после точки отсчета. Среда. 10.23

– Ну что, профессионалы каждый своего дела, – Железнов обращался сразу же и к Науму, который устроился на полустоле (половина круглого стола, примыкающая к дальней от Железнова стенке его кабинета), и к Андрею Борисову, который расположился в кресле, поближе к клетке с Оберстом, – я собрал вас для того, чтобы изложить стратегический план нашего безудержного обогащения.

– А я здесь только для того, чтобы понять, не сошел ли ты с ума, – не преминул вставить Наум.

– Ты практически попал в точку, – продолжил Железнов. – Без сумасшедшинки нам эту проблему не решить. Нужно забыть, что «невозможное – невозможно», и решить задачку, которую пока никто на Земле не решил…

– Ну да, мелких проблем типа обогнать скорость света мы не решаем, – пробурчал Борисов.

– …или решил ее, но держит это в тайне.

– Почему?

– Ну, причины могут быть самые разные. Одна из них – может рухнуть мировой финансовый рынок.

– Ни хрена себе, – Андрюха характерно блымнул глазами. – Не боишься взять грех на душу?

– То есть, в том, что мы эту проблему решим, ты не сомневаешься?

– Я еще не видел, чтобы ты чего-то не добился, чего хотел.

Наум, сидевший напротив Железнова, увидел, как сузились Сашкины глаза после этих слов Андрея, как в них промелькнула та же безграничная боль, которую он уже один раз видел – боль от предательства любимой женщины. Видел тогда же, когда в первый раз увидел седину на висках Железнова. Боль промелькнула и исчезла.

«Загнал в себя. Чего же это ему стоит?!»

– Это можно трактовать и по-другому, – во вдруг подсевшем голосе Железнова появилась ирония, – я просто не ставил перед собой невыполнимых задач. Ну, а по поводу греха на душу… Во-первых, мы пока еще ничего не решили. Ну а во-вторых, решение всегда можно выгодно продать заинтересованным лицам.

– Это кто ж такие заинтересованные? – вновь подал реплику Наум.

– Тем, кто больше других заинтересован в его сохранении. Я имею в виду мировой финансовый рынок. Но об этом пока рано говорить. Итак, прошу у вас десять минут терпения, чтобы в целом обрисовать задачу.

Железнов взял секундную паузу, чтобы сосредоточиться, и продолжил, стараясь не впасть в риторику школьного учителя:

– В чем смысл финансовых операций? Увы, ничего нового я вам не скажу – все старо, как мир, и все очень просто. Весь смысл торговли сводится к тому, чтобы подешевле купить и подороже продать. Либо, в обратном порядке: подороже продать, а потом это же самое купить, но подешевле. На финансовом рынке – то же самое. Только продаются и покупаются деньги. Те или иные валюты.

– На Тверской в любой берут, – встрепенулся Наум.

– Няма, я очень рад, что на термин «валюта» у тебя уже есть сформированная ассоциация. Итак, поясняю на простейшем примере, – Железнов вытащил из ящика стола две пачки денег, одну потолще – рублевую и потоньше – долларовую. – Сегодня мы купили тысячу долларов, – Железнов отсчитал десять стодолларовых купюр и положил на стол. – За шестьдесят тысяч рублей, – рядом положил шестьдесят отечественных купюр. – По курсу шестьдесят рублей за один доллар.

Завтра курс изменился и стал равен шестидесяти одному. Мы продаем имеющуюся у нас тысячу баксов, – Железнов постучал пальцем по стопке долларов. – За шестьдесят одну тысячу рублей, – добавил тысячу к отечественной валюте. – И имеем в наваре одну тысячу рублей на ровном месте, – Железнов поднял вверх добавленную купюру.

– Это понятно, – Наум кивнул в сторону лежащих на столе пачек денег. – Но чудес в природе не бывает. Если бы так и было, все в нашей стране только этим и занимались бы. Так в чем прикол?

– Казалось бы, все очень просто. Но, – Железнов выдержал паузу. – Но проблема состоит в том, что завтра курс доллара может быть не шестьдесят один, а пятьдесят девять. И что тогда?

– Тогда мы в жопе, – не преминул прокомментировать Андрюха. – Тыща – тю-тю.

– Верно, – легко согласился Железнов. – По настроению – да, но не по месту пребывания. Наша тысяча долларов завтра будет стоить пятьдесят девять тысяч рублей. То есть наш сегодняшний капитал в рублях в шестьдесят тысяч завтра будет составлять на одну тысячу меньше.

Несмотря на то, что и сегодня, и завтра у нас как была, так и осталась одна тысяча долларов. Поэтому основным вопросом всех валютных спекуляций…

– Спекуляций? – Борисов в очередной раз характерно «блымнул» глазами. – Ты предлагаешь нам заняться спекуляциями? Как-то это некрасиво звучит. А это не противозаконно?

– Андрей, – Железнов старался избежать нравоучительного тона, – ты в каком мире живешь? Спекулянт в его негативном смысле – исчез вместе с социализмом и с недостроенным коммунизмом. В современной экономике любая, подчеркиваю – любая (!) операция купли-продажи без личного потребления относится к разряду спекулятивных. И ты, в твоем понимании, каждый день покупая пиво в магазине…

– Я хожу в бар. И не каждый день.

– Не суть. Покупая пиво, ты общаешься со спекулянтом в виде продавца или бармена, который перепродает тебе пиво, купив его на заводе.

– Ну, спасибо, успокоил.

– Цени, пока я жив, – Железнов улыбнулся. – Продолжим. Так вот. Основным вопросом всех валютных, – Железнов посмотрел на скривившегося Андрюху, – ну, хорошо, просто операций – является вопрос: «А какой курс будет через час, завтра, через месяц?», и все существующие в мире модели и теории направлены на то, чтобы спрогнозировать условно «завтрашний» курс, то есть курс, который будет в будущем. Чтобы «сегодня» понимать, покупать или продавать валюту, чтобы «завтра» получать прибыль, в нашем примере тысячу рублей.

– Так вот, для тех, кто не знает, – Железнов посмотрел на Наума, – сообщаю, что основное место торговли валютами – это Forex. Естественно, электронной торговли. Чемоданы с налом там никто не таскает. Торговля осуществляется, как правило, через брокеров, фирмы, оказывающие услуги интернет-трейдинга на финансовых рынках.

– Саня, не грузи, – Наум на удивление был сосредоточен, что, однако, не означало полного понимания речи Железнова. – И так мозги наперекосяк.

– Хорошо. По-русски брокер – это посредник. Ты открываешь у них счет, переводишь на него деньги. Они имеют право торговать на Forex и по существу выполняют твои команды: какую валюту, в каком количестве и в какое время покупать или продавать. Через них можно покупать и продавать самые разные валюты. По изложенному принципу: подешевле купить и подороже продать. За свои услуги они берут, конечно же, плату.

– Большую?

– Да нет. Относительно небольшую. Зависит от объема выставленного лота и называется своп. Но об этом и подробно – потом. А основной вопрос остается прежним: какой курс, например, пары евро/доллар или фунт/доллар или какой-либо еще будет завтра? Зная ответ на этот вопрос, можно зарабатывать практически неограниченное количество денег. Причем, без конкурентов.

– Как это, без конкурентов? В бизнесе всегда должны быть конкуренты, – Наум решил слегка поёрничать. – Даже президент говорил, что здоровая конкуренция на пользу потребителя. Да.

Железнов решил не реагировать:

– Без конкурентов в том смысле, что ежедневный объем торгов на Forex колеблется от одного до четырех триллионов долларов. Еще раз обращаю ваше внимание – ежедневный! До четырех триллионов.

Торговля обезличена. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Для всех остальных участников торгов – обезличено. Поэтому если мы на сделках на Forex заработаем миллион – другой долларов или десяток-другой, то никому это не интересно, кроме нашего брокера. Который, в свою очередь, заинтересован, чтобы мы торговали дольше и больше. Так как он сидит на проценте от наших доходов.

Железнов видел, что последний его тезис по поводу миллионов долларов вызвал совершенно противоположную реакцию у его друзей. У Наума глаза заблестели, он уже «видел», что (!) можно будет снять на такие деньги, а в глазах Андрея появилась растерянность – и что с ними делать-то?

Выдержав небольшую паузу, чтобы друзья переварили услышанное, Железнов продолжил. – И еще одно лирическое отступление. Надеюсь, последнее. Мировой финансовый рынок – вещь очень тонкая. Тоньше, чем восток. Курсы различных валют, например, пары евро/доллар формируются под воздействием очень большого количества факторов, в первую очередь, в зависимости от состояния экономики стран еврозоны, экономики США, Китая, Японии, потребностей в той или иной валюте игроков рынка и вплоть до слухов, начиная от того, что кто-то запланировал (!) строить новую межконтинентальную дорогу, и заканчивая новыми сексуальными привязанностями лидеров отдельных стран.

В отличие от обычного рынка, где можно купить соленые огурчики и сало в общем и целом по известной вчера цене, Forex – это рынок ожиданий.

– Ожиданий чего? – не выдержал Борисов.

– Ожидания наступления тех или иных экономических событий, которые могут повлиять на укрепление, то есть рост или ослабление, то есть падение той или иной валюты относительно других валют. Важно достоверно оценить наступление события. Наиболее яркий пример в достоверности и разбросе ожиданий: когда ты идешь на свидание к девушке в первый и в сотый раз – уровень ожиданий совершенно разный. Это нужно объяснять?

– Нужно! – Наум махнул рукой. – Хоть одно знакомое слово от тебя сегодня услышал. И пример удачный – в первом свидании все участвовали, до сотого не каждый дотягивает… как сбитый летчик до аэродрома. Или разведчик за линией фронта.

– Хорошо, – Железнов усмехнулся, – тебе, как неоднократно сбитому, и, судя по всему, ни разу не дотянувшему до сотого свидания, поясняю. В первый раз поведенческий разброс по существу незнакомой девушки достаточно велик.

– От безразличия до предложения познакомить тебя со своими родителями, – пессимистично вставил Борисов.

– Совершенно верно, – поддакнул Железнов. – В сотый – ты с очень большой достоверностью можешь предсказать, чем закончится свидание с ней.

– ЗАГСом, – бесцветным голосом откомментировал Наум.

– Или сексом. На сотом свидании ожидания могут быть и позитивными, и негативными, но достаточно достоверными…

– Саня, хватит, – на лице Наума было написано полное непонимание всего, о чем говорил Железнов. – Мы тебе верим. Что ты хочешь сказать?

– Хорошо. Кратко, – Железнов говорил в основном для Андрюхи. – На уровне постулатов:

Первое. Цена валюты на рынке формируется под воздействием бесконечного количества предсказуемых и непредсказуемых факторов.

Второе. Учитывая это, совершенно понятна невозможность построения детерминистских моделей.

– Да-да, совершенно понятна, – съязвил Наум. – Особенно, де-тер… ну и так далее.

– Третье, – Железнов, не желая затягивать «теоретическую часть», пропустил замечание друга мимо ушей. – Большое количество накопленной информации о поведении рынка привело к появлению достаточно большого количества вероятностных моделей его поведения. Смысл этих моделей сводится к тому, что отдельные фрагменты движения валютных пар могут исторически повторяться при проявлении аналогичных исходных условий. Многие игроки на рынке используют эти модели, и иногда они дают неплохой результат. Но. Но что плохо во всех этих моделях? Плохо то, что они все живут «из прошлого». И поэтому они могут быть практически мгновенно развеяны и снесены появлением новых факторов, исторически прежде не встречавшихся.

– И что делать? – Борисову большинство слов, произносимых Железновым, было знакомо. В отличие от Наума он удерживал логическую цепочку умозаключений Железнова.

– Что делать? – Железнов усмехнулся. – Извечно русский вопрос. Хорошо, что еще не спросил: «Кто виноват?». Ответ пока не менее традиционный: не знаю.

– И на кой черт ты нас здесь собрал? – в голосе Наума прорезалось раздражение. – Особенно меня! Саня, ты же понимаешь, что толку от меня в этом вопросе – ноль.

– Няма, ты, наверное, в курсе того, что когда-то я занимался наукой. По-взрослому. Занимался наукой в те времена, когда ученую степень и звание купить было сложнее, чем стать космонавтом. Так вот что я вынес из этого бесконечно интересного периода в моей жизни…

– Мозги ты мне вынес, – мрачно пробурчал Наум.

– В том числе. Два тезиса. Первый – нужно подняться над проблемой…

– Ты смастерил воздушный шар?

– Нет. Дирижабль.

– Не вижу разницы.

– Воздушный шар тащит в сторону, противоположную той, откуда ветер дует. А дирижабль имеет двигатель…

– Убедил, – Наум понял, что сегодня, впрочем, как и всегда, Железнова с мысли не сбить. Нужно расслабиться и дослушать. – Продолжай.

– Спасибо. Я разработал концепцию. Очень простую и понятную. Мы должны разработать программу, которая вне зависимости ни от чего зарабатывала бы деньги.

– Ага. Всего-то… Как ты раньше не додумался…

– Второе. Для того чтобы что-то сделать, нужно делать, а не думать, как это лучше сделать. И тогда придет осознание глубины проблемы.

Итерационно, шаг за шагом, по спирали развития, как учили классики, мы найдем решение.

– И ты не сомневаешься?

– Возвращаемся к первому тезису – нужно принять за постулат, что решение есть. Итак. Формулирую предельно кратко: мы должны создать программу, которая выигрывала бы всегда. И независимо ни от чего.

– Саня, и все-таки… – Наум хотел до конца прояснить ситуацию. – Я так понимаю распределение ролей: ты – научник и ищешь решение, Андрюха по твоим идеям пишет программы для торговли, а я-то что должен делать?!.

– У тебя самая сложная задача – эмоциональная: поддерживать нас, сопереживать, интересоваться, – Железнов увидел, как Наум расслабился – от него не будут требовать чего-то, чтобы он смог подвести друзей, – и потом, Няма, ты же Гений, и случайно оброненное тобой слово будет для нас на вес золота…

 

*** (2)(7) Екатерина Строева

Квартира Екатерины Строевой

Через месяц и девять дней после точки отсчета. Понедельник. 21.41

Успела! – Екатерина Строева довольно улыбнулась. Еще минут сорок назад она была в офисе – принимала от подрядчика «монтажки» (монтажные станции), когда поступило сообщение от Смолякова, что Железнов сел в машину и поехал, судя по маршруту, в сторону дома. Катя на полуслове оборвала презентацию подрядчика, извинилась, перенесла продолжение презентации на завтрашнее утро и рванула домой. Влетев в квартиру, первым делом включила компьютер: вот тогда-то, увидев раздевающегося в своей квартире Железнова, у нее и появилась обрадовавшая ее мысль: «Успела!».

По вечерам Катя занималась тем, чем и всегда в последние две недели – смотрела сериал под названием «Железнов»: Home Video – в прямом и в переносном смысле. Смоляков в точности выполнял указания своей хозяйки – картинка с камер, установленных в квартире Железнова, в режиме on line транслировалась на домашний компьютер Строевой.

Неудобство состояло в том, что рекламные паузы в этом кино были не предусмотрены, а потому Кате приходилось совмещать свою деятельность с активностью Железнова, которую, надо признать, нельзя было назвать высокой. Правда, это относилось только к скорости перемещений Железнова из комнаты на кухню и обратно. Что касается его деятельности, то тут картина была с точностью до наоборот: складывалось ощущение, что он изводит себя работой.

Вот и сейчас Железнов прошел на кухню, открыл холодильник, несколько секунд равнодушно изучал его содержимое, после чего вяло захлопнул дверцу и включил кофеварку, которая за двадцать секунд выдала всего-то полчашечки, но зато очень (!), как в свое время Катя могла лично убедиться, крепкого кофе. «Опять есть не будет, – констатировала про себя Катя. – Полночи просидит на десятке-другом чашек кофе. Сколько же так (!) можно! Желудок угробит и сердце загонит. И вообще, ощущение, что запущена команда на самоуничтожение. Ну же, Железнов! Встряхнись! Я не дам тебе себя уничтожить!» Екатерина немного понаблюдала, как Железнов пьет кофе под сигарету (одно без другого у него не водится) и поняла, что у нее есть минут пятнадцать – после кофе Железнов, как правило, принимает душ. Слава Богу, видеокамеры в душевой не было, тем не менее Кате нравилось наблюдать обнаженного Железнова, растирающегося полотенцем после душа в коридоре либо в комнате, – накачанное мускулистое тело, не зря он по утрам не жалел времени на поддержание формы. Надо признаться, что поначалу она немного смущалась, прятала взгляд, но потом любопытство взяло верх, а уж потом… В общем, иногда она видела его тело в своих снах. А она – рядом, проводя пальцем по его мускулатуре и не решаясь разбудить…

Во время «рекламной душевой паузы» Катя успела также принять душ, перехватить пару бутербродов, и когда она вернулась к компьютеру, Железнов уже разложился на кухне с компом на столе – проводил анализ своих математических моделей, торгующих в автоматическом режиме на Forex – мировом валютном рынке. Катя иронично усмехнулась, это сейчас она такая «умная» – понимает, что зелененькие графики на экране – это движение валютных пар, а «экселевские» таблички в другом окне железновского монитора предназначены для регистрации результатов работы торгующих на рынке компьютерных моделей, которых Железнов понапридумывал штук десять. Для того чтобы понять все это, пришлось вновь обратиться к Смолякову – это его специалисты разобрались, чем занимается Железнов по вечерам, о чем Смоляков лично доложил Строевой, специально приехав в ее офис. Катя мысленно усмехнулась: по-видимому, Смоляков теперь уверен, что ее интерес к Железнову обусловлен исключительно его моделями для торговли на Forex. Занятно. Ну да ладно. Катя зафиксировала текущее время – у нее есть около часа – приблизительно столько Железнов уделял каждый вечер анализу своих моделей. Кроме выходных. Как выяснилось, мировой валютный рынок работал круглосуточно, с перерывом на один час ночью по Москве, зато свято соблюдал выходные дни.

Через час, когда Катя поднялась от Валентины (выбирали в инете офисную мебель и напольные покрытия для офиса), Железнова она «нашла» в комнате, лежащим на животе на диване, подложив кулаки под лоб, что, как уже знала Екатерина, свидетельствовало о том, что Железнов о чем-то напряженно размышляет. Напряженно – потому что кулаки под лоб. Как правило, за этим следовало перемещение к компьютеру на кухню и работа либо с Forex, либо над сценарием.

Железнова сдернул с дивана телефонный звонок. Услышал он его не сразу, с третьего или четвертого звонка, не спеша поднялся, тряхнул головой, возвращаясь в реальность, прошел на кухню и тыкнул пальцем в «громкую» связь:

– Няма, привет!

Возмущенно-встревоженный Наум сразу же пошел в атаку:

– Саня, ты чего это так долго трубку не брал?!. Я уж решил было, что ты опять в отключке… – Наум взял легкую паузу, явно подбирая слова – …из-за писем издалека.

– Ааа… Да нет. Это просто мы с телефоном лежали в разных комнатах: я – на диване, а он – на зарядке.

– Ага, – несколько секунд Наум вникал в услышанное. – Но лучше бы вы лежали вместе, – ехидно закончил он.

– Кому лучше, Няма, мне или телефону?

– Мне.

– Ты – эгоист. Предлагаешь с телефоном спать. Ради тебя. Извращенец.

– Не согласный я, – чувствовалось, что Няме хочется слегка покуражиться. – Я же не предлагаю тебе заниматься репродукцией с телефоном. Хотя… представляешь, Железнов – с кнопочным набором… Человек-телефон. Мечта!

– Няма, ты как всегда все спутал. Что касается репродукции, – Железнов решил подыграть Науму, – то до сегодняшнего дня еще ни один мужчина не смог стать матерью. Несмотря на обещанный миллион.

– Чего? – в голосе Наума слышалось явное непонимание.

– Долларов. Если ты не в курсе, Чарли Чаплин оставил завещание, по которому первый мужчина, выносивший и родивший ребенка, получит миллион долларов, – Железнов немного подумал и резюмировал. – Тьма ты, Няма. Так вот, термин «репродукция» в широком смысле и в первую очередь относится к женщинам и звучит следующим образом: «Все женщины делятся на две категории: женщины репродуктивного возраста и… – Железнов взял небольшую паузу – …женщины нерепродуктивного вида».

Наум, не ожидавший такого продолжения, несколько мгновений усваивал смысл сказанного:

– В принципе верно. Но жестко. «Женщины нерепродуктивного вида», – процитировал Наум Железнова. – Ты что, исключаешь право некрасивых женщин иметь детей? Это не гуманно. И на тебя не похоже, – Наум взял секундную паузу. – Ты что, обозлился на весь женский род?

– Есть немного, – Железнов грустно улыбнулся. – Но, думаю, это пройдет. А по поводу права иметь или не иметь детей… Это твое ложное философское обобщение, относящееся ко всем некрасивым на твой взгляд женщинам. Я же имел в виду мужчин, которые на сознательном и подсознательном уровнях делят всех женщин на ту, от которой он хотел бы иметь детей и всех остальных. Как бы этим всем остальным ни было обидно. В твоей терминологии это выглядело бы так: «Мир многолик… – Железнов взял небольшую паузу и выдал. – …и многожоп».

Наум неприлично заржал:

– И что я этим, по-твоему, хочу сказать?

– Только то, что сказал. Многолик и многожоп. Соответственно и пропорционально. Одно предполагает наличие другого. Равновесие.

– Поясни убогому.

– Это означает, – продолжил Железнов, – что, в принципе, выбор велик, многолик то есть, но далеко не всегда удается встретить то, что тебе хочется. Или ту, от которой ты хочешь иметь детей. А пока ты ее не встретил, ты находишься в… в общем, сам знаешь, где. В поиске, в общем.

– Да я, собственно, и не очень ищу.

– Это я знаю. Ну да ладно, Няма, а ты чего, собственно, звонишь?

Катя поймала себя на мысли, что ей безумно интересен разговор этих двух охламонов. С одной стороны, вроде бы треп. А за ним – вторым слоем – глубина и искренность. Она не привыкла к такому. Странно, но ей хотелось бы, чтобы они не останавливались. Но исполнение желаний – есть вещь необязательная, если они зависят не от тебя.

– Да я, собственно, по делу. Посоветоваться надо.

– Советуйся.

– Меня тут регионалы достали по поводу отбора участниц для нашего федерального кастинга… Для того, который проводим мы с тобой здесь, в Москве…

– Ну, Няма, не тяни.

– Если коротко, они в растерянности и просят помощи и демократии.

– Это ты уж чересчур кратко. Давай по пунктам. Первое – растерянность.

– У них – огромный наплыв желающих участвовать в региональном кастинге…

– И они боятся ошибиться в отборе, послав к нам не самых конкурентоспособных, – Железнов в очередной раз продемонстрировал, что они с Наумом практически всегда понимают друг друга с полуслова.

– Верно. А они, региональные станции, хотят точно отбирать самых-самых, чтобы выиграть, и чтобы региональная элита их не разогнала.

– Это понятно. Помощь. В чем они ее видят?

– Просят объективную методику отбора, единую для всех регионов.

– Няма, самая объективная методика – это игра. Подиум. Претендентки. Судьи. Статистически объективный выбор. Пусть организуют ее на своем уровне.

– А права? Ты, – в голосе Наума опять прорезалась ехидность, – единоличный владелец формата.

– Продадим по сходной цене. Обещай им. А что ты там по поводу демократии заворачивал?

– Они требуют участия своих представительниц в каждой третьей игре. Правда, я не понял, почему.

– Математики. Думаю, что тут все просто. В нашей стране около девяноста регионов. В каждой игре принимает участие тридцать две участницы. Вот и вычислили, что каждый регион имеет возможность выставлять свою участницу приблизительно в каждой третьей игре. Но я не согласен.

– Ты против демократии!?. Всем расскажу, – Наум явно улыбался. – Сатрап! Почему?

– Потому что в Москве живет пятнадцать миллионов, а в еврейской автономной области – сто семьдесят тысяч. В сто раз меньше.

Почувствуйте разницу. То, что они предлагают, может существенно снизить качество отбираемых участниц.

– Ну и что будем делать?

– Думать.

После того, как Железнов дал отбой, сварил очередную чашку кофе и уселся за компьютер, судя по картинке, работать над сценарием, Катя решила, что с активностью Железнова на сегодня покончено.

Итак, особо нового она сегодня ничего не узнала – Железнов по вечерам никуда из дома не выходит, отношений, кроме Наума, ни с кем не поддерживает и продолжает пахать над форексом и над сценарием.

Каждый день до двух – трех часов ночи. Иногда – до утра. А, собственно, зачем? Катя впервые поймала себя на мысли, что раньше она себе этот вопрос не задавала. Катя взяла телефон, валявшийся тут же, рядом с компьютером, набрала номер:

– Валя, это я. Извини, что поздно. Скажи мне, а зачем играют на Forex?.. Ага, поняла. Спасибо тебе.

Итак, на форексе играют спекулянты в надежде заработать денег на разнице курсов. Не очень понятно, за исключением того, что Железнову нужны деньги. Зачем? Казалось бы, глупый вопрос, но не в отношении Железнова. Железнов равнодушен к деньгам – ни одной значимой реакции за все время общения. А Катя уже научилась видеть в глазах окружающих либо подобострастие, либо уважение, а чаще – откровенную зависть. Даже в глазах Наума она иногда видела восхищение, правда, Катя про себя усмехнулась, скорее всего, от той суммы, которую он не сможет правильно написать. А для Железнова ее миллиарды не имеют никакого значения, абсолютно. Она это точно знает – блеск в его глазах при разговорах с ней проявлялся только в отношении ее внешности и характера. И, как это ни грустно признавать, для него она, в первую очередь, – статистическая аномалия, стержень, а во вторую – человек, которому очень не повезло из-за того, что она неожиданно для себя стала очень богата и в силу этого будет лишена искренности во взаимоотношениях с окружающими ее людьми. Круг замкнулся. Вопрос остался. Для чего Железнову нужны деньги? Может, хочет купить остров посреди океана и уехать туда от всех? С него станется. Нет. Есть другие способы уединения. Безденежные.

Размышляя, Катя так и не выпустила телефон из рук после звонка Валентине и на автомате открыла список входящих звонков – с десяток. Да, Железнов был прав: количество людей, желающих к ней приблизиться или войти в контакт, увеличилось многократно. Женихов объявилось всяких и разных… противно. Завтра с ними будут работать. Еще накануне Катя дала Смолякову указание привлечь юристов для урезонивания всех этих проходимцев угрозой суда под эгидой вторжения в ее частную жизнь. Смыть всю эту пену… Нет, она, конечно же, достаточно часто ловит на себе искренние восхищенные взгляды, но эти люди не звонят и не пытаются вторгаться в ее жизнь…

Размышления Кати были прерваны звуковым сигналом со стороны монитора: alarm (тревога!) – телефонный звонок у Железнова. Она взглянула на часы: за полночь. Да кто же это? Неужто опять Наум? Катя напряженно всматривалась в экран.

Железнов отреагировал не сразу – дописал какую-то известную ему фразу из сценария, поднялся из-за стола и сделал пару шагов в сторону газовой плиты, на которой, собственно, и возлежал телефон в режиме зарядки. Эту странность – заряжать телефон на плите, Катя заметила давно, но спросить у Железнова «почему так?» не могла в силу известных обстоятельств, а потому решила воспринимать это как данность.

Глянув, кто звонит, Железнов секунд на десять застыл, потом решительно сбросил вызов. Абонент оказался настойчив – телефон зазвонил вновь. Железнов вновь сбросил звонок и, уже не задумываясь, на автомате включил кофемашину и развернулся лицом к камере наблюдения. Катя отпрянула от экрана – лицо Железнова было перекошено болью, желваки ходили под скулами. Железнов взял пачку со стола и жадно прикурил сигарету, как раздался сигнал о получении sms. Железнов отбросил крышку, прочитал сообщение, некоторое время смотрел пустым взглядом в пол, затем решительно захлопнул телефон и, так и не вспомнив о кофе, захлопнув крышку компьютера, прошел в комнату, где и рухнул на диван, накрыв голову руками.

Катя срочно отбила sms Смолякову: «Кто сейчас звонил Железнову? Текст sms?». Буквально через пару минут пришел ответ: «Телефонный номер зарегистрирован на Азарову Марию Николаевну, вызов шел из Новой Зеландии. Сообщение поступило от нее же. Текст сообщения: «С днем рождения мог бы и поздравить».

«Боже мой, какая же я дура! – Катя захлопнула монитор своего компа. – Как же я раньше не поняла! Это из-за нее Железнову нужны деньги! Деньги… Нет! Не деньги ему нужны! Это ей он хочет доказать, что он ей пара! Что он может быть так же богат, как и она! Нет. Что-то не вяжется… Железнов ее не простит, – мысли сумбуром проносились в Катиной голове. – Представить, чтобы Железнов у кого-то выпрашивал любовь? Стоял с протянутой рукой? Нереально. Умрет, но просить не будет! И он ей не ответил! – почему-то эта мысль вызвала у нее радость.

– И, судя по всему, с днем рождения не поздравил… Да-а… Что же он такое, этот Железнов?!»

 

*** (1)(7) Железнов

Квартира Железнова

Через месяц и десять дней после точки отсчета. Вторник. 00.17

Сегодня у Маши День рожденья. Вернее, у Нее сегодня День рожденья. Железнов дал себе слово не называть Ее по имени. Несмотря на тотальный запрет на воспоминания и мысли о Маше, человеческий мозг – это не вполне управляемая машина. Подкорка Железнова периодически выкидывала на уровень его сознания и Ее имя, и Ее глаза, и «любимая моя». Это происходило практически каждую ночь в снах Железнова, где он был бессилен хоть как-то противостоять самому себе.

За последние полтора месяца Железнову удалось разработать всего два метода подавления мыслей о Маше. В реале он старался в перманентном режиме придумывать и придумывать – что угодно: программы для форекса, форматы новых телевизионных программ, идеи новых сериалов, ситкомов и скетчкомов – все что угодно, с детальной проработкой и мельчайшими нюансами – лишь бы до последнего нейрона заполнить, загрузить свой мозг мыслительной работой. Чтобы ни одна (!) ячейка памяти не высвободилась бы для воспоминаний. А вот в снах…

Сны Железнов пытался исключить из своей жизни – работать по ночам до такой степени изнеможения, чтобы рухнуть на диван и провалиться, чтобы мозг только и мог, что заниматься самосохранением, восстанавливая и восстанавливая перегретый за день и начало ночи мыслительный ресурс…

Железнов взглянул на часы – первый час ночи. Вчера. Уже вчера у нее был День рожденья. Вспомнилось, что на предыдущий День рожденья он подарил ей очень нежное четверостишье и букет из ста одной белой розы – абсолютного символа искренности и чистоты в понимании Железнова… Как она там? День рожденья… В этот день она должна слышать много теплых слов – от друзей, родителей, детей, любимых…

Так, хватит, Железнов! Не заводись! – одернул он сам себя. – Она тебе все, что хотела, уже сказала! А сегодня наверняка даже не вспомнила о том, что ты есть на свете. Работаем!

Еще по дороге домой ему пришла в голову достаточно интересная идея: размышления Железнова о современных технологиях, используемых отдельными агентствами национальной безопасности для прослушки всех и вся, вывели его на мысли о соотношении правды и лжи в повседневной жизни человека. Железнов в свое время был сражен тем фактом, что, как выяснилось, люди очень много врут друг другу, по различным оценкам от пяти до двадцати пяти раз в день. Последняя цифра его просто потрясла. Причем люди в большинстве своем врут, чтобы врать, то есть абсолютно ничего в их жизни не изменилось бы, если бы вместо своей фантазии они говорили бы правду. Конечно же, люди зачастую обманывают друг друга и преднамеренно, с каким-либо умыслом, из корысти, чтобы скрыть от кого-то что-то и так далее и так далее. Ясно одно – это неотъемлемая составляющая нашего человеческого социума. И вот на мысли: «А как бы мы жили, если убрать из нашей жизни эту составляющую», Железнову пришла в голову идея, что это могло бы стать темой для сериала. Причем тема достаточно широкая – можно развернуть и в сторону юмора, и в сторону детектива, и в социальную сферу.

Горизонтальная линия сериала (то есть общая сюжетная линия, которая тянется через весь сериал) у Железнова сложилась практически сразу же: во внутреннюю сеть одной из крупных компаний, занимающей отдельное здание, проникает вирус правды. На мониторы некоторых сотрудников компании от неизвестного адресата приходят «письма правды», в которых сообщается, что в некоторых других письмах, полученных ими сегодня, содержится неверная, лживая информация. Хотите знать правду? Нажмите «Да». Если сотрудник изъявлял желание знать правду, то в течение 5-ти минут на его монитор приходит опять же из неизвестного источника письмо, в котором документально (видеофайлы, записи телефонных разговоров, тексты писем электронной почты и т. д.) доказывается, что информация, полученная сотрудником от абонента (логин, адрес) является лживой. А правда (факты) состоит в том, что… Постепенно «вирус правды» охватывает все компьютеры компании и существенно усложняет привычную и внешне очень благополучную жизнь компании.

Железнов практически безальтернативно для себя придумал рабочее название проекта – «Сноу-дом» – производное от Сноудэн, и подумал, что смысл горизонтальной линии должен состоять в расследовании и поиске источника «вируса правды», которое, естественно, должен проводить главный герой сериала.

Пытаясь уйти от размышлений о Маше, Железнов решил сегодня же сформулировать предложения по развязке, то есть в конце сериала дать ответ на вопрос, откуда же на самом деле взялся «вирус правды»?

Перебрал с десяток вариантов, однако большинство решений показались ему плоскими и тривиальными. В связи с чем для дальнейшего обсуждения с Наумом решил оставить пока два варианта под условными названиями «Акунин» (фанат правды, цельная, сильная личность, идущая к своей цели, невзирая ни на «кто», с идеологией «Цель оправдывает средства») и «Сверхцивилизация» (стерильная, правильная цивилизация, пытающаяся доказать человечеству, что врать – это не рационально, так как приводит к принятию решений на основе искаженной информации). В конечном итоге выясняется, что путь, пройденный человечеством за десять тысяч лет, «стерильные» прошли за миллион. То есть вранье – это уникальное качество человечества, способствующее развитию фантазии и, как следствие, способствующее ускоренному развитию цивилизации. Вспомнив свое военное прошлое, Железнов ехидно улыбнулся и решил добавить еще один вариант для обсуждения: «Вирус правды» – гуманное глобальное оружие, созданное «Оком государевым» для разрушения социума вероятного противника.

«Что ж, с горизонталкой более и менее ясно. По крайней мере, есть от чего оттолкнуться. А вот с вертикалкой… (вертикальная составляющая сериала, это когда каждая отдельная серия – это самостоятельная история, которая развивается на фоне общей горизонтальной линии всего сериала)… пока как-то не срастается. Ну да ничего, все равно что-нибудь придумается», – в этом Железнов ни секунды не сомневался.

Размышляя о возможных направлениях вертикалки, Железнов, как-то не напрягаясь и несколько неожиданно для себя, набросал на компе несколько своих определений лжи.

Ложь – исключительно человеческая категория искажения информации, требующая участия как минимум двоих человек.

Ложь, существующая в пределах одного человека, называется самообман.

Ложь возникает только при материализации информации в виде слова, текста, бита, изображения и т. д.

Ложь искусственного интеллекта называется сбоем программы и лечится перезагрузкой.

«Что ж, может быть, что-то из этого можно будет использовать в качестве эпиграфа или использовать текст в качестве «нравоучительных» ироничных титров».

Железнов дописывал последнее определение, когда раздался звонок телефона. «Это Она», – у Железнова не возникло и тени сомнений – все тело пробила знакомая дрожь, как и раньше, когда он разговаривал с Ней по телефону. – «Нет!» – Железнов сцепил зубы и продолжил набирать фразу, продираясь через желание бросится к телефону и услышать Ее голос. – «Саша, нет!»

Телефон продолжал звонить с все увеличивающейся громкостью. Впервые в жизни Железнов был взбешен и выведен из себя мелодией собственного телефона. «Саша, нет! Если ты возьмешь трубку, я возненавижу тебя!» Трель телефона в ночной тишине била набатом и заполняла все пространство кухни. Железнов медленно поднялся из-за стола и сделал пару шагов к телефону, который по старой привычке лежал на зарядке на плите. «Да, это Она» – на внешнем экране телефона бегущая строка «Маша… Маша… Маша…» отображала идентификатор абонента. Железнов внутренне сжался, как перед прыжком в бездну, и сбросил вызов. После чего застыл изваянием, глядя на свой телефон. Через несколько секунд пошел повторный вызов.

«Нет!» – Железнов повторно сбросил вызов. Наступившая тишина ударила Железнова по ушам.

Стоя у плиты в безумном напряжении от совершенного им Поступка с большой буквы, Железнов рефлекторно нажал на кнопку кофемашины с изображенными на ней кофейными зернами – он впервые сказал Маше «нет», впервые дал Ей понять, что он ее никогда не простит, что он не желает и не будет больше общаться с ней.

Железнов развернулся, взял пачку со стола и жадно прикурил сигарету, когда раздался сигнал о получении sms. Саша отбросил крышку, прочитал сообщение: «С днем рождения мог бы и поздравить». Мозг Железнова взорвался от такого вероломства. «В качестве кого поздравлять?!» – на языке вертелся десяток ответов, саркастичных, один язвительнее другого. Но. У Нее сегодня – День рожденья. И нести человеку негатив в День его рожденья, любого человека, не только Ее, Железнов считал неприемлемым для себя.

Кроме того, ответить – негативно, позитивно, не важно – это значит вступить в диалог. Диалог с Женщиной, которая тебя предала. «Нет. Если уж Ты приняла решение расстаться, то я буду его уважать. Если Ты мне посмела сказать, что я недостоин тебя, то нам не о чем разговаривать. Полный информационный вакуум. Общайся с достойными».

Чтобы отпустило, Железнов по максимуму набрал воздуха и задержал дыхание. Шумно выдохнув секунд через тридцать, Железнов некоторое время пустым взглядом смотрел в пол перед собой, затем решительно захлопнул телефон, и, так и не вспомнив о кофе, захлопнув по ходу крышку компьютера, прошел в комнату, где и рухнул на диван, накрыв голову руками.

 

*** (3)(3) Апрель 45-го

Восточная Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы

7 апреля 1945 года. 12.10 по местному времени

Генерал Шульгин, командир дивизии четвертой гвардейской армии, несмотря на смертельную усталость, с большим интересом наблюдал холмистые пейзажи восточной Австрии с заднего сиденья своего «Виллиса». «Картинки из сказки» – удивительно ровная, выложенная булыжником дорога, проложенная через какой-то игрушечный, ухоженный лес, то взбиралась на холмы, то спускалась к небольшим озерцам с чистой, прозрачной водой. Непривычная для уроженца Кубани красота притягивала взгляд, добавляя всё новые и новые впечатления.

На какие-то минуты генерал совершенно забыл, что идет война, что последние трое суток он спал урывками, что впереди и позади его «Виллиса» ползут два «студебеккера» со взводом охраны. Из забытья генерала вывел привычный за последние годы запах гари да смена ритма движения: «Виллис» значительно снизил скорость, объезжая воронки на дороге. На взгорке, по-над обочиной дороги чадили, догорая, три танка, два слева от дороги, один справа. «Два «тигра» и «пантера», – машинально отметил про себя генерал. Созерцательное настроение моментально слетело. По нарисованным на броне флагам норвежского легиона СС и свастике, напоминающей колесо, Шульгин понял, что два танка – остатки разбитой под Балатоном 5-й танковой дивизии СС «Викинг», а «пантера» – из того немногого, что осталось от 1-й танковой дивизии «Лейбштандарте Адольф Гитлер», которая напрямую подчинялась фюреру. Обе танковые дивизии относились к элите «панцерваффе» и в составе 6-й танковой армии должны были смять и разнести «в клочья» силы 3-го Украинского под Балатоном. Но не получилось. Генерал зло усмехнулся: «Элита обделалась. Ну, не сама, конечно. Элита все-таки. Мы ей здорово помогли. Танковые дивизии сожгли практически полностью, несмотря на то, что они атаковали преимущественно ночью. С приборами ночного видения».

– Алексей, – генерал положил руку на плечо сидящего на переднем сидении светловолосого лейтенанта, – давай быстро уточни, где связисты. «Виллис» въезжал на центральную площадь маленького, в несколько десятков ухоженных домиков городка. На центральной площади, как водится, находились ратуша, где размещались местные органы власти, и несколько зданий поменьше. Вся площадь была буквально запружена бронетехникой, среди которой выделялось несколько «тридцатьчетверок».

– Есть, товарищ генерал! – адъютант командира дивизии, не выпуская из рук автомат, отработанным движением нацепил каску, кивнул шоферу. – Сержант, притормози, – бодро выскочил из машины и пружинистым шагом направился в сторону одного из зданий, возле которого заприметил машину из дивизионной разведки.

Генерал Шульгин в ожидании своего адъютанта приоткрыл дверцу, достал из нагрудного кармана пачку «Казбека» – одна из немногих привилегий боевого генерала – папиросы два раза в месяц специально доставляла транспортная авиация из Москвы – и неспешно прикурил папиросу. Еще вчера вечером, да и сегодня утром трудно было себе представить столь тихое и почти непотревоженное войной место.

Буквально в двадцати километрах отсюда его дивизия вела ожесточеннейшие кровавые бои за каждую высотку с остатками группы «Юг». Взаимная ненависть за четыре года войны давно выхолостила из голов противоборствующих сторон человеческую природу противостояния. Те, кто в прицеле – нелюди. Их нужно нашпиговывать очередями, жечь огнеметами, давить танками, наворачивать кишки на штыки, душить, с неимоверной ненавистью пережимая глотку врагу либо рвать ее кинжалом. Невозможность терпеть друг друга на одной Земле дошла до такой степени, что пленных не брали. Ни с одной, ни с другой стороны.

Фашисты, костяк которых составляли «сс-овцы», сопротивлялись остервенело. И умело. Используя выгодный для обороны ландшафт, веру в свою расовую исключительность вперемешку с отчаянной безысходностью смертников. Давно дивизия Шульгина не несла подобных потерь. Несмотря на значительный боевой опыт, в отдельных полках и батальонах потери составили более трети личного состава.

«Да-а… Нашла коса на камень…» Через пару минут появился порученец.

– Товарищ генерал, связисты расположились на выезде из города, – лейтенант махнул рукой в сторону дороги, указывая направление, – напротив женского монастыря.

– Садись, лейтенант, поехали.

Информацию лейтенант добыл верную. Уже за чертой города на небольшом пригорке быстро обнаружились две машины связи ГАЗ-АА с характерными антенными диполями в виде круга над фургоном. Вокруг машин бойцы достаточно сноровисто устанавливали антенные растяжки.

Над машинами и над всем пунктом оперативной связи нависали маскировочные сети, закрепленные на высоких деревьях. «Грамотно», – отметил про себя генерал.

Рапортовать генералу выскочил начальник батальона связи в чине майора:

– Товарищ генерал! Батальон связи разворачивается… Шульгин махнул рукой – отставить!

– Майор, через пятнадцать минут у меня на связи должны быть все командиры полков…

– Есть, товарищ генерал! – майор приложил руку к головному убору и попытался принять стойку смирно.

Шульгин поморщился, невооруженным глазом было видно, что майор – не кадровый. Видимо, из технарей.

– Не перебивай меня, майор. А через тридцать минут мне нужны наши соседи слева и справа. В первую очередь – генерал Горовой. Выполняйте.

– Есть, товарищ генерал! – майор неловко развернулся и затрусил в сторону машин.

– Алексей, – генерал, не оборачиваясь, обратился к лейтенанту.

– Я! – моментально раздалось из-за спины, и уже через мгновенье лейтенант с автоматом на груди стоял перед ним.

– Для бойцов взвода охраны – обед. Полчаса.

– Есть!

– У меня обед – после связи с командирами.

– Есть, товарищ генерал!

Понимая, что раньше чем через десять – пятнадцать минут связи с командирами полков не будет, генерал сделал несколько шагов вниз по склону, на вершине которого разместились связисты, и уселся на один из больших валунов, обильно разбросанных по этой стороне пригорка. Краем глаза Шульгин заметил, что слева от него, метрах в пятидесяти расположилось трое бойцов с автоматами из взвода охраны. Справа генерал никого не заметил, но точно знал, что боевое охранение выставлено вокруг него по всем законам войны.

Перед самим же генералом открывался великолепный вид: небольшая быстрая горная речушка внизу, слева – мост с аркообразными опорами, сложенный из камней много веков назад, а, напротив, на таком же холме, на самой его возвышенности располагался монастырь.

– Лейтенант, бинокль, – Шульгин протянул руку. Стоявший за спиной генерала адъютант моментально выполнил приказание. Бинокль в футляре на ремне был обязательным элементом его боевого снаряжения. Как и автомат. Как и планшет с картами боевых действий.

Монастырь был небольшой, но, судя по кладке и потемневшим деревянным воротам, своими корнями уходил в средневековье. Шульгин с большим интересом рассматривал строение, так как его молодость пришлась на советское время, и в силу естественных причин монастыря он никогда не видел. Тем более, женского. Однако, имея за плечами четырехлетнюю церковно-приходскую школу, он точно знал, что в монастыри уходят люди, решившие расстаться с мирской жизнью и полностью посвятить себя служению Богу. Более того, неизвестно откуда вспомнилось, что монахинь еще называют «невестами Бога». Эта мысль возникла, по-видимому, в голове генерала еще и потому, что возле монастырских ворот стояли три монахини в черных одеяниях. Та, что стояла в центре, была постарше возрастом, опиралась на посох, а на груди ее возлежал средних размеров крест: «По-видимому, главная, – мелькнула у генерала мысль. – Настоятельница». Сами же монахини генерала видеть не могли. Стоя боком к монастырским воротам, они напряженно вглядывались в сторону леса.

Генерал опустил бинокль и уже собрался, было, вернуться к связистам на пригорок, когда неожиданно с той стороны, куда были обращены взгляды монахинь, послышались автоматные очереди. «ППШ, – автоматически определил генерал, – наши стреляют. Беспорядочно. Не прицельно». Моментально на стрельбу отреагировало боевое охранение. Группа из трех солдат во главе с сержантом выдвинулась вперед к речке к той части леса, откуда раздавались автоматные очереди. Краем глаза генерал увидел, что две монахини, стоявшие рядом с настоятельницей, бегом кинулись к лесу. «Куда это они?» Генерал повел биноклем и тут же получил ответ на свой немой вопрос: навстречу им из леса показались две группы по четыре монахини в каждой, которые, быстро семеня ногами, почти бегом, тащили двое носилок с ранеными. По тому, как они спотыкались на ходу, и как их шатает, было видно, что тащат они свою ношу из последних сил, на пределе возможностей. Но в то же время, по тому упорству, с которым они тащили свои носилки, непонятно как видимой одержимости, сразу же возникало ощущение, что ношу свою они ни за что не бросят, что для них на носилках сейчас – искупление всех их грехов.

За спиной монахинь вновь раздались автоматные очереди из ППШ: из леса вывалилась тройка красноармейцев, которые, поливая в небо вперемежку длинными и короткими очередями, пытались догнать беглянок, одновременно разъяренно оглашая округу нецензурной бранью:

– Стой, суки! Стой, падлы черные! Фрицев спасать, курвы!

Генерал слов, естественно, не слышал, но по жестикуляции и по виду «красноармейцев» складывалась вполне ясная картина.

Выбежавшие навстречу монахини успели вовремя – перехватив носилки у двух, валящихся от изнеможения сестер. Не останавливаясь, вся группа продолжила свой бег с носилками к стенам монастыря.

Подоспевшая беглецам помощь, видимо, сильно разозлила преследователей. Двое из них, вооруженных автоматами: один – здоровый в плечах, но невысокий и абсолютно лысый, второй – высокий и худой, припали на колени, пытаясь вести прицельную стрельбу перед ногами монахинь, отсекая их от монастыря. Третий из преследователей был вооружен винтовкой. Он сильно прихрамывал и, пытаясь успеть за своими сотоварищами, активно использовал винтовку в качестве костыля. В то же время по резким командам, исходившим от «хромого», Шульгину сразу же стало понятно: в этой тройке он – главный, и именно он руководит процессом преследования.

– По девкам не стрелять! – проорал «хромой», – братву разогреем! Смотри их сколько! «Сургут», если в жопастую попадешь, удавлю! У меня пять лет не было такой! Удавлю, падла! На параше сгниешь!

Несмотря на отчаянные усилия монахинь, расстояние между ними и «красноармейцами» неумолимо сокращалось.

– Варфоломеев! – не оборачиваясь, следя за происходящим в бинокль, произнес Шульгин.

– Я, товарищ генерал, – адъютант мгновенно появился перед генералом.

– Вот что, лейтенант, – Шульгин опустил бинокль. У генерала ходили желваки на скулах, глаза превратились в щелочки. – Возьми десяток автоматчиков и разберись с «этими», – Шульгин презрительно кивнул в сторону матерящихся и палящих в сторону монахинь «красноармейцев».

– Есть, товарищ генерал! – Варфоломеев отдал честь, снял с плеча автомат и бегом направился к взводу охраны.

Моментально за спиной генерала раздались отрывистые, злые команды. Послышался шум натужно заводящегося «студебеккера». Взглянув на каменный мост, проложенный над ущельем, разделяющим холмы, Шульгин прикинул, что Варфоломеев с автоматчиками должен быть на той стороне минут через десять – двенадцать. Не раньше. «Не успеет», – включилось оперативное мышление генерала, выработанное за годы войны.

«Не успеет» генерала исходило из того, что «красноармейцы», преследовавшие монашек с носилками, открыли шквальный огонь по воротам монастыря, отсекая их от спасительного укрытия. Выбитая из ворот щепа летела во все стороны, обозначая место смерти всех, кто туда вздумает сунуться.

Не опуская носилок на землю, тяжело хватая ртом воздух, монашки как-то безвольно сгрудились вокруг свой настоятельницы, закрывая своими телами носилки с ранеными.

«Не успеют! Откуда ж берутся такие? – генералу не нужно было много воображения, чтобы представить, что будет происходить дальше. – Расстрелять подонков!»

Между тем «красноармейцы», понимая, что монашкам уже не ускользнуть за стены монастыря вместе с носилками, прекратили поливать ворота из автоматов. Подойдя поближе, они наставили оружие на беззащитных женщин в черных одеяниях, знаками приказали им расступиться и положить раненых на видное место перед ними. В ответ монахини только плотнее сомкнулись вокруг носилок. Никто не сдвинулся с места.

Видя, что никто не шелохнулся, «худой» передернул затвор и дал длинную очередь над головами монахинь. Часть из них инстинктивно пригнулась.

Раздвинув своих сестер, настоятельница сделала шаг навстречу стрелявшему, подняла правую руку вверх и произнесла:

– Soldaten! Halt! Halt, Knechte Gottes! Haben Sie Erbarmen! Und auch Ihnen wird Erbarmen zuteil! (Солдаты! Остановитесь! Остановитесь, рабы Божие! Проявите милосердие! И вам воздастся!)

Коренастый «красноармеец», он же – Сургут, взглянув на «хромого» и получив от него одобрительный взгляд, грубо оттолкнул настоятельницу, поднял автомат и дал очередь перед ногами монахинь.

– Вы что, суки, подорвали каблуки и решили, что вам все можно? «Яблочко» танцевать не умеете? Я вас научу! Траву жрать будете, чтобы жить! И… всё, что я вам скажу, жрать будете! Верно, Перинос? – Сургут заискивающе посмотрел в сторону «Хромого».

«Хромой» кивнул головой и добавил: «Все будет так, как Я скажу!» После этих слов Перинос прохромал пару шагов в сторону «Худого», вырвал у него из рук автомат, развернулся в сторону настоятельницы:

– Ты что, сучка, ничего не боишься?!. Господь заменил тебе всё? Счас проверим… – с этими словами он перехватил ППШ в одну руку и, положив палец на спусковой крючок, приставил автомат снизу к подбородку настоятельницы. – Ты готова к встрече с ним? – на лице «Хромого» ощерилась пасть с рядом выбитых зубов и… гнилым дыханием.

– Ich bitte Sie, verschonen Sie die Verletzten! (Я вас прошу, не трогайте раненых!) – под прижатым к подбородку стволом настоятельнице трудно было говорить. Закинув назад голову и скосив глаза в сторону «Хромого», она с видимым усилием, сглатывая согласные, продолжила. – Sie sind hilflos! Sie tun Ihnen nichts mehr! Erlauben Sie uns, ihnen zu helfen? (Они беспомощны! И не причинят вам больше вреда! Разрешите нам помочь им?)

– Что ты там бормочешь, старая сука! Ну, хорошо! Будем разговаривать по-другому!

«Хромой» приподнял автомат и дал длинную очередь перед ногами монахинь. Ошметки земли рикошетом полетели в одеяния монахинь. Ничего не понимающие под градом летящих в них комков земли монахини, по-видимому, решили, что пришел их смертный час. Часть из них испуганно бросилась в сторону, но, запутавшись в своих длинных черных одеяниях, повалились на землю, увлекая за собой и тех, кто смиренно ждал своей участи.

На ногах остались лишь настоятельница и еще две пары монахинь, так и не выпустивших из рук носилок с ранеными.

– Сургут, что смотришь! – «Хромой» повернул голову к коренастому. – Добей фрицев и пошмонай, что у них там в карманах. Учить тебя, что ли?

– Обидные слова говоришь, Перинос. Крыть фрицев без шмона западло.

Сургут передернул затвор ППШ и напрямую, ступая прямо по одеяниям лежащих на земле монахинь, двинулся в сторону носилок с раненым, которые оставшиеся на ногах монахини так и не выпустили из рук.

Держали из последних сил – были видны их побледневшие от напряжения костяшки пальцев. Держали, опустив глаза в землю. И шепча молитву. Во спасение. И не себя. А за тех, кого они пытались спасти.

– Что вы там лепите! Фрицев своих спасать удумали?!. – Сургут приподнял автомат и двумя ударами приклада по костяшкам монахинь выбил носилки из рук, которые с глухим стуком свалились на землю.

Державшие носилки монахини одна за другой обречено опустились на колени, склонив головы под скрывавшими их лица капюшонами. Одна из них, сложив у груди окровавленные руки с содранной кожей, раскачивалась из стороны в сторону, по-видимому, испрашивая у Бога защиты и справедливости.

Наблюдавший эту сцену в бинокль Шульгин злобно выматерился. По тому, как безвольно дернулись при падении руки раненого, генералу было совершенно ясно, что раненый – в бессознательном состоянии, и о каком-то сопротивлении и речи быть не может.

– Ну что, Фриц… или Ганс, легко умрешь, – Сургут направил автомат на раненого, – без мучений…

С диким стоном одна из тех монахинь, что до последнего держала носилки и с разбитыми руками молилась во спасение раненого, на коленях подползла к Сургуту, закрывая раненого телом:

– Herr Soldat! Sie dürfen nicht schießen! Ich flehe Sie an! Der Krieg ist für ihn zu Ende! Er ist doch ein Mensch!!! Verschonen Sie ihn! (Господин солдат! Не нужно стрелять! Я умоляю вас! Война для него закончилась! Он же человек!!! Пощадите его!)

Увидев перед собой стоящую на коленях женщину, по лицу которой текли слезы, а по рукам – кровь, Сургут почувствовал себя властелином. Никогда еще не было так просто и безнаказанно утолить свою плоть.

Грубо заржав от предвкушения, Сургут кивнул «Высокому»: – Ива, разберись здесь с Гансом, а я разберусь с ней. Никогда еще бабы не стояли передо мной на коленях, – с этими словами Сургут схватил монахиню за руку, опрокинул на спину и, как бревно, поволок ее к монастырским воротам. Монахиня, не сразу осознав, что сейчас должно произойти, некоторое время не сопротивлялась, давая себя отволочь подальше от раненого – главное, чтобы «этот» не выстрелил. От волочения капюшон задрался, и монахиня увидела глаза «этого». Глаза животного. Дико закричав, она попыталась вырвать свою руку. Тщетно. Тогда, вцепившись второй рукой за гимнастерку насильника, она попыталась подтянуться и впиться зубами в ненавистную руку.

Сургут, заметив это движение, со словами: «Что, сучка, не нравится?!» целенаправленно ткнул монахиню прикладом автомата в шею – чтобы, с одной стороны – отцепилась, а с другой – чтобы не потеряла сознание. Иначе – неинтересно будет забавляться с ней.

– Да где же ты, Варфоломеев?!. Что он там телется!!! – генерал что есть силы сдавил бинокль.

И в этот момент от угла монастыря раздалась автоматная очередь. Сургут, сделав по инерции еще шаг – другой, выпустив руку монахини, замертво упал рядом монахиней.

– Бросить оружие! Выполнять!

Развернувшись на голос, «Хромой» и «Худой» с удивлением увидели четыре направленных на них ствола. Все – от бойцов в маскхалатах. И среди них – старший лейтенант. По маскхалату и оснащению сразу же было видно, что это разведка.

– Я сказал – бросить оружие! – старший лейтенант повел стволом. –

Больше повторять не буду!

– По своим стрелять! Сволочи! – «Худой» попытался поднять автомат.

Раздался сухой треск из двух автоматов. «Красноармеец» безжизненно свалился.

«Хромой», обладающий более быстрой реакцией, чем соплеменники: «Лучше жизнь на нарах, чем свобода под землей» – немедленно бросил автомат под ноги и поднял руки: «Ваша взяла! Банкуйте».

И только после этого с другой стороны монастыря наконец-то показался десяток автоматчиков во главе с Варфоломеевым.

 

*** (4)(3) Трейдер

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

Через месяц и 10 дней после точки отсчета. Вторник. 09.25

– Ну что, с чего начнем? – Андрюха устроился за длинным столом Железнова, слева от него, и открыл свою видавшую виды тетрадочку для конспектирования мыслей Железнова с целью дальнейшего воплощения их в виде компьютерных программ.

Железнов немного повернул свой монитор, так чтобы Борисову было удобнее наблюдать на нем графики движения валютных пар на Forex в реальном режиме времени.

– Знакомая картинка? Настроился?

– Да. И дома, и на работе. Честно говоря, вчера пол вечера сидел дома за монитором, наблюдал за торговлей: туда-сюда, туда-сюда… В общем, пока непонятно, как обуздать эту козу.

– Обуздаем. Куда она денется из батискафа? – в голосе Железнова не было ни тени сомнения.

Борисов рассмеялся.

– Умеешь ты найти сравнение. Ее туда еще загнать надо.

– Да ладно, Андрюха, я точно знаю, что не бывает нерешаемых проблем. Нужно только очень захотеть. А я, – Железнов выдержал паузу, – очень (!) захотел.

– Не боишься разочароваться в себе, если не получится?

– Волков бояться, ягненком станешь. Для того, чтобы разочароваться, нужно быть очарованным. В данном случае – собой. А за мной такого не водится, – я, – Железнов иронично улыбнулся, – не в восхищении от себя.

И через паузу: – Да и еще есть люди, которые придерживаются идентичной точки зрения.

Борисов отвел взгляд, опустил голову:

– А вот я боюсь разочароваться в тебе. Ты для меня – ролевая модель поведения. Железнов рассмеялся: – Недостижимая, но теоретически радующая глаз. Ты – победитель…

– Андрюха! – Железнов перебил Борисова. – Прекращай! Ты меня просто мало знаешь! Нет ни одного (!) человека на Земле, который бы периодически не терпел неудачи или поражения! Весь вопрос в том, как себя человек ведет в этих ситуациях. Сдался или уперся? Объективно оценил свои ошибки, перегруппировал силы и вперед. Или сник и принял неудачу, как должное. В общем, ладно, будем считать, что стратегию поведения мы выработали: перед нами своеобразный Эверест, и мы с тобой – в связке у его подножья. Дойдем – не дойдем до вершины, зависит только от наших с тобой усилий, упорства и способности на каждой высоте выбрать самый оптимальный путь.

– Я понял тебя. И иду с тобой. Со своей стороны гарантирую упорство, с твоей – жду принятия решений по прокладке пути. Так с чего начнем восхождение?

– Со снаряжения, естественно. Андрюха, посмотри язык программирования, как быстро ты сможешь с ним совладать. Так как торговля идет круглосуточно, нам нужно будет создать программу, которая сама бы торговала по разработанному нами алгоритму, то есть «солдат спит, а враг – в прицеле».

– Понял тебя. Посмотрю.

– Второе. С научных времен точно знаю, что теоретическое изучения языка программирования – дело скучное и малоэффективное.

– Верно излагаешь.

– Поэтому предлагаю тебе в процессе изучения написать программку, которую мы условно назовем «тренд-коррекция», и которая нам для начала просто считала бы средние значения тренда и коррекции пары евро/доллар за минуту, за пять минут, десять минут, полчаса, час, сутки.

– Ну ты даешь, с места в карьер. А что такое тренд и коррекция?

– Правильный вопрос. Смотри, – Железнов ткнул пальцем в монитор, – практически на любом наблюдаемом отрезке времени в движении валютной пары можно выделить основное движение: либо вверх, что означает, что в паре евро/доллар евро растет относительно доллара, либо вниз, что означает, что доллар растет относительно евро. Это и называется тренд, основное движение. То есть, например, мы видим, что в течение последнего месяца евро растет относительно доллара. Но. Он растет не линейно. Вот вчера с утра он вырос на 450 пунктов, потом упал на 170. Потом опять вырос на 320 и опять упал на 210. То есть растет, но эдакой пилой, направленной вверх. Каждый участок роста в данном случае в направлении основного движения называется трендом, а в противоположном направлении – коррекцией. Вот я и хочу посчитать средний процент коррекции данной валютной пары относительно тренда. Задача ясна?

– Да-а, – протянул Борисов. – Чувствуется, что танец будет сложным.

– Так партнерша вдохновляет. Своенравная, неуступчивая и непрогнозируемая.

– Согласен.

Железнов отметил для себя, что из глаз Борисова исчезла неуверенность, которая трансформировалась в заинтересованность. Андрей еще раз взглянул на монитор:

– Саня, а как ты думаешь… да нет, снимаю вопрос.

– Нет уж, давай, задавай свой вопрос.

– Рано еще, и глупо, наверное, его задавать.

Лицо Железнова приняло очень серьезное выражение:

– Андрюха, поделюсь с тобой еще одним наблюдением из своего научного прошлого: не бывает глупых вопросов. Абсолютно уверен в том, что совершенно не стыдно задавать вопросы, если ты чего-то не знаешь. А вот что стыдно и глупо, и с этим мы достаточно часто сталкиваемся в повседневной жизни, так это делать вид, что ты все знаешь и все понимаешь по обсуждаемой теме, в то время как ты ничего не знаешь и не понимаешь. Как правило, это рано или поздно вылезает наружу и выглядит очень неприглядно. Поэтому я прошу тебя: задавай любые вопросы в любое время. Я в этом очень заинтересован, потому как, во-первых, это наиболее быстрый способ заполнения недостающей информации, во-вторых, позволяет понять, насколько мы близки или далеки в понимании одной и той же проблемы и, в-третьих, инициирует поиск решений при наличии несколько иного взгляда на проблему.

– Ну, наговорил, – Борисов улыбнулся. – После такой речи мой вопрос выглядит дурацким…

– Извини, я не сказал тебе также, что и дурацких вопросов не существует. По тем же самым причинам.

– Хорошо, – Андрюха вздохнул. – Скажи, вот мы решили сделать программу, которая бы всегда выигрывала на валютных торгах. А стратегически ты как себе это представляешь? Какая-то конечная цель у тебя есть? То есть, что мы хотим – каждый день выигрывать тысячу рублей или тысячу долларов, или еще что-то?

– Я понял тебя. Однозначного ответа у меня сейчас нет. Но цель есть. Как ты знаешь, сейчас в мире бизнес считается успешным, если он приносит 10 % годовых.

– Не знаю. Но верю тебе.

– Если бы нас это устраивало, положили бы деньги в банк и… В общем, понятно. Нас это не устраивает. Потому как больших денег у нас нет, а если положить мало, то соответственно и заработаешь немного. Поэтому первоначальная цель, назовем ее пессимистичной, должна составлять 100 % годовых.

– Ничего себе, в десять раз больше?!.

– Но это – отправная точка. Хорошо бы научиться зарабатывать 10 % в месяц…

– За 12 месяцев – это 120 % годовых?

– Нет. За год – это 260 % годовых…

– Это каким же образом?

– За счет мультипликативного эффекта: проценты на проценты.

– Ага, – Андрюха озадачено смотрел на Железнова. – Я как-то об этом не подумал.

– Но это еще не все, – глаза у Железнова смеялись. – Если открыть десять счетов, каждый из которых будет приносить 10 % в месяц, то…

– За месяц мы поучим 100 % от одного открытого счета. Да…

– Ну, вот видишь, ориентиры есть. Дело за малым – все это реализовать.

 

*** (2)(8) Екатерина Строева

Квартира Екатерины Строевой

Через месяц и 13 дней после точки отсчета. Пятница. 00.23

Уже больше часа Екатерина Строева жила параллельной с Железновым жизнью, в результате чего Катя оказалась за столом в своей кухне, перед ней стоял монитор, на который транслировалась картинка из железновской кухни, рядом – бутылка с виски, пузатый стакан, пепельница и сигареты. Катя, не задумываясь, скопировала свое бытие абсолютно идентично Железнову: он сидел за своим столом на своей кухне, там же была бутылка виски с бокалом, пепельница и пачка сигарет. Абсолютно идентично. Но за одним единственным исключением: вместо компьютера перед Железновым стояла фотография Азаровой Марии Николаевны, его Маши.

Железнов пришел домой поздно, около одиннадцати. Никакой. Взгляд потухший. Не раздеваясь, прошел на кухню и поставил на стол бутылку виски.

Подталкиваемая каким-то внутренним импульсом, Катя мотнулась к бару и поставила на стол свою бутылку виски, которую приобрела совсем недавно с мыслью: «А вдруг Железнов зайдет».

Железнов разделся, на минуту зашел в свою единственную комнату и вернулся на кухню с достаточно большой фотографией женщины в рамке, которую, как обратила внимание Катя, хранил вдали от посторонних глаз – в шкафу за книжками. Поставил ее прямо перед собой. «Это она, его женщина, – поняла Катя. Ей не понравилась собственная мысль, а потому она жестко откорректировала себя. – Это временно. Она – пока (!) его любимая женщина, – Екатерина еще раз взглянула на фотографию, стоящую перед Железновым. – А мне и ходить никуда не надо – вот он, тот мужчина, который как-то незаметно и неожиданно стал главным, самым значимым человеком в моей жизни».

Между тем Железнов достал и поставил на стол пузатый низкий бокал. Катя метнулась к шкафу и достала очень похожий.

Железнов открыл бутылку и наполнил бокал наполовину.

Катя провозилась с открытием чуть дольше и налила себе столько же.

Железнов приподнял фотографию на уровень глаз, пытаясь увидеть что-то и понять то, чего он раньше не видел и не понимал.

Ответно Катя увеличила изображение: что ж, надо признать: красивая, яркая, волевая женщина с очень красивыми голубыми глазами, в которых светится ум и характер.

Железнов поставил фотографию на стол и, не отрывая от нее взгляда, вылил в себя виски.

Катя с ужасом смотрела на бокал. Но простая мысль пересилила все: «Я хочу, чтобы он был мой. А для этого я должна быть с ним, понимать, насколько это плохо, когда тебя предали», – Катя поначалу медленно-медленно, а потом все увереннее и увереннее осилила бокал.

Железнов закурил. Катя тоже.

Выкурив сигарету, Железнов опять налил себе полбокала.

Катя сделала то же самое: «Железнов говорит, что я – стержень, и я должна быть с ним, пока сил хватит». Мелькнула мысль, что если сохранять темп Железнова, то уже в ближайшее время она сойдет с дистанции – она никогда столько не пила и толком не представляла возможностей своего организма и сознания, но по внутренним ощущениям понимала, что вот-вот. «Ну и пусть! Зато я буду идти до конца!»

Помощь, как и всегда бывает в жизни, пришла неожиданно. От Железнова. Затушив сигарету, он поднялся и пошел в комнату. Катя переключилась на другую камеру видеонаблюдения: отвернувшись спиной к камере, Железнов колупался в левом шкафу своего шкафа-купе, закрывающего всю торцевую стену комнаты. За спиной Железнова Катя разглядела несколько костюмов, дубленку и еще что-то – в общем, судя по всему, здесь Железнов хранил верхнюю и зимнюю одежду.

Протянув руку куда-то вглубь и поводив ею из стороны в сторону, Железнов наконец-то нашел то, что искал, и вытащил… гитару. Катя приложила ладони к щекам, настолько глубоко было ее удивление – она не то что не видела никогда Железнова с гитарой, никогда не слышала об этом, но об этом даже не указывалось ни в одной справке Смолякова. По-видимому, очень и очень мало людей знает об этом. «Интересно, а Наум в курсе или нет?»

Железнов вернулся на кухню, поставил в угол дивана гитару и исполнил ритуал по наполнению своего пузатого бокала – ровно наполовину.

«Решила, значит, нужно идти столько, сколько смогу», – Катя наполнила своего хрустального собрата железновского бокала наполовину.

Железнов, не раздумывая, опорожнил бокал и взял гитару в руки.

– Железнов, я не предательница, я просто очень хочу услышать твою игру на гитаре, – Катя выпила только половину от налитого. – Тем более я хочу стать твой половиной, – еще одно оправдание нашла себе Катя.

Железнов уверенно взял в руки гитару, очень быстро, за несколько секунд подтянул колки. Налил себе на палец, выпил и раздалось:

В лунном сияньи снег серебрится, Вдоль по дороге троечка мчится…

Железнов пел очень низким голосом, негромко, можно сказать, тихо. Однако с первого аккорда Катя ощутила такую (!) безысходную тоску, что все ее тело непроизвольно покрылось холодными мурашками – это был голос мертвого душой человека.

Катя вдруг обнаружила, что она не плачет – она рыдает в голос, не сдерживая себя, да откуда ж у нее столько слез! Господи!!! Это ж до чего нужно довести умного, сильного мужика, которого не свалить, не поставить на колени, не сломать – его можно только уничтожить!!!

Господи!!! За что ему это все?!!

Железнов остановился всего раз – наполнил бокал до краев, влил его в себя, жадно, в три затяжки спалил сигарету и вновь взял гитару в руки. Однако продолжения не последовало, Саша резко изменил репертуар – почувствовался характер упершегося, ощетинившегося, загнанного в угол, но не сдавшегося человека. Ну, конечно же, Владимир Высоцкий: «Как во смутной волости»… «Протопи ты мне баньку, хозяюшка»… «Здесь вам не равнина, здесь климат иной»… «Я поля влюбленным постелю»… Эмоциональный надрыв чувствовался в каждом звуке, в каждом слове.

Очнулась Катя под утро – непомерное для нее количество алкоголя все-таки сделало свое дело – в какой-то момент она отрубилась. Катя взглянула на монитор: «Ну, Слава Богу, Железнов, так и не раздевшись, спал на диване в своей комнате.

 

*** (1)(8) Железнов

Черногория. Отель «Iberostar». В 4-х км от города Будва

Через месяц и 14 дней после точки отсчета. Суббота. 17.27

– Господи, как же хорошо! – Валя приподнялась на топчане и окинула взглядом очень уютное и очень ухоженное пространство территории отеля, сплошь покрытое зеленым ковром из свежей подстриженной травки, прореженное десятком небольших бассейнов самой причудливой формы, в свою очередь соединенных какими-то игрушечными сказочными мостиками. Вся эта красота с трех сторон защищалась горами, в которые были вмонтированы корпуса отеля, а с четвертой – снисходила к чистейшему морю и освещалась уже стремящимся к горизонту бархатным светом заходящего солнца. – Кать, какая же ты молодец, что вытащила нас сюда!

– По поводу «сюда» – это Железнов. Он произнес Черногория и «Иберостар», – Катя, сидевшая на соседнем топчане под зонтиком, сняла солнцезащитные очки.

– Да, подруга, я себе и представить не могла, что ты готова. ни секунды не задумываясь, исполнять каприз мужчины.

– Ты не поверишь, я тоже еще совсем недавно не смогла бы себе такое не то чтобы представить, но еще и согласиться с тем, что он этого не замечает, в смысле – ему все равно.

Катя мысленно улыбнулась – сделан еще один, пусть и маленький шажок по проникновению в жизнь Железнова. Еще вчера она не могла и надеяться на это.

Вчерашнее утро началось с того, что она без предварительного звонка (чтобы не нарваться на вежливый отказ ввиду занятости) неожиданно завалилась в кабинет к Железнову. Если бы ее спросили – зачем – она, скорее всего, не смогла бы ответить. Вернее, не захотела бы никому отвечать на этот вопрос. Сама-то она знала – зачем. Ей просто захотелось увидеть Железнова, понять, «как он там» после бессонной ночи, а если уж быть совсем честной перед собой – то «как бы невзначай» дотронуться до него. А то, что ночью Железнов так и не заснул, Катя знала совершенно точно – ей самой не спалось, и она неоднократно имела возможность убедиться через монитор своего компьютера в том, что всю ночь Железнов просидел на кухне втроем: он, чашка кофе и сигарета. А если быть совсем искренней, то нужно признать, что вчетвером – судя по отсутствующему взгляду Железнова, там, у него на кухне незримо присутствовала, более того, была главным действующим лицом Мария Азарова – именно ее звонки и sms выбили Железнова из колеи. Наблюдая за Железновым, Катя подумала, что вот она – скрытая сторона гордыни Железнова – ему явно хреново от нахлынувших мыслей, но он меньше всего хотел бы, чтобы Азарова знала бы о том, какую реакцию в нем вызвали ее звонки и сообщение. С его точки зрения для Азаровой все должно было выглядеть так, что Железнов просто не захотел разговаривать с ней и не счел необходимым отвечать на ее письмо – она же определила, что он ей не пара. Вот и пусть общается с кем-то другим… Кому она этого не говорила.

Особой радости у Железнова появление Строевой не вызвало:

– Ааа… Это ты, привет. У тебя что-то срочное? Подожди, мы сейчас договорим – Железнов кивнул в сторону Наума.

– Няма, я ничего не понял. Давай еще раз, – Катя женским взглядом отсканировала Железнова, пытаясь отыскать последствия бессонной ночи: «Тщательно выбрит… узел галстука – идеален… отглажен, как всегда… обувь – начищена, ни пылинки, как будто только что из магазина… В общем, брутальность во всем… кроме глаз. Да, глаза выбиваются из общей картины. Нет, не потерянные, а очень уставшие. Глаза человека, уставшего от борьбы с самим собой».

– Так я и говорю, – Наум уселся на гостевое кресло справа от полукруглого стола, пристыкованного к противоположной от Железнова стене кабинета. Наум выглядел на удивление серьезно. Катя давно не видела, чтобы он был самим собой и не пребывал в каком-то фиглярском или героическом образе. – Сегодня с утра в баре за чашкой кофе ко мне подсел некий джентльмен, вот его визитка, – Наум протянул ее Железнову…

– Не из дешевых, – откомментировал Железнов, – продолжай.

– И сообщил мне, что он представляет организацию, принимающую ставки на результаты матчей, футбольных и хоккейных, поединки боксеров и так далее…

– Няма, им понадобился режиссер-постановщик результатов? – не удержался Железнов.

– Саня, прекрати, не до шуток, – Наум был на удивление собран.

– Извини, ты прав.

– Так вот, он сказал мне, что они собираются принимать ставки на победительницу в каждой игре нашего шоу.

– Ничего себе, – Железнов и не пытался скрыть удивления, – они что, наших девчонок хотят приравнять к скаковым лошадям, какая придет первой?

– Хотят. И ты с этим ничего не сделаешь. Он сказал, что у них есть эти… – Наум вспоминал слово не из своего лексикона – …разрешения.

– Лицензия.

– Да. Точно, лицензия. И он предлагает нам выгодный бизнес…

– Подтасовывать результаты пар участниц?

– Нет. Они умнее. Они хотят перед игрой получать оценки твоей «Джульетты»…

– Чтобы рассчитывать принимаемые ставки на каждую из участниц шоу. Ага, – Железнов на пару секунд задумался. – А саму «Джульетту» они не хотят купить, – в его голосе прорезался сарказм.

– Хотели бы. Но они «понимают», – Наум интонационно выделил именно это слово, – что «Джульетта» – это золотая рыбка, несущая нам золотые яйца…

– Няма, ты – гений, – Железнов широко улыбнулся, – объединить золотую рыбку и курочку Рябу в одном лице, которое есть «Джульетта», эт-то нужно иметь очень нестандартное мышление.

У Наума заблестели глаза – Железнов никогда не раздавал случайных комплиментов, тем не менее, он вернул разговор в исходное русло.

– Ну и что мы будем делать?

– Да ничего. Ты же понимаешь, что это – криминал, хоть они и красятся под обычный бизнес. Мне, да думаю и тебе, противна сама мысль, что на наших красавиц будут делать ставки, как на ипподроме или на ринге. Кроме того, помимо морального есть еще два негативных фактора, которые могут нанести много вреда.

Наум выжидательно уставился на Железнова.

– Во-первых, информация обязательно просочится в интернет и в прессу – и все будут считать, что так как здесь замешаны деньги, то и, естественно, все результаты шоу сфабрикованы под максимальную доходность. То есть, мы поставим под сомнение сам смысл шоу – объективно народным голосованием выбирать самую лучшую девушку – не модель нашей страны. А, во-вторых…

– Мне кажется, достаточно во-первых, – буркнул Наум.

– А во-вторых, – продолжил Железнов, – мы создадим угрозу жизни или здоровью самих девчонок, так как начнется вывод из игры самых рейтинговых. Любыми способами. Как ты помнишь, один раз мы это уже проходили. С Катей Силуминовой в прошлогоднем финале. В общем, категорическое нет.

– Хорошо, – Наум постучал пальцем по визитке. – Я ему позвоню и изложу нашу позицию.

– Нет, звонить ему не надо – он сам тебе позвонит. А во-вторых, когда позвонит, скажешь ему, что «Джульетта» – это моя разработка, а я сказал «нет» без объяснения причин.

– Так они же на тебя выйдут.

– Вот и хорошо. Я найду, что им сказать.

– Думаешь, будут накатывать?

– Думаю, – Железнов улыбнулся. – Думаю, что они все равно запустят свой тотализатор. Тут мы им помешать не сможем. Но что мы сможем, так это то, что предупрежден – значит вооружен. В общем, нужно серьезно озаботиться криптографией и исключить уход информации из компании.

– И твоей охраной, – не выдержала Катя.

– Не по чину, – отмахнулся Железнов тоном, не призывающим к обсуждению этой проблемы.

Молчавший во время всего этого обсуждения Оберст – деловито чистивший перышки на верхней жердочке, широко открыл клюв, зевнул и неожиданно чихнул.

– Будь здоров! – моментально отреагировал Железнов. С этим явлением природы в исполнении Оберста он сталкивался не часто, но доводилось, поэтому был наиболее подготовленным из всех присутствующих.

Ответно Оберст взъерошился (вспушил перышки), произвел «вертолет» (быстро-быстро захлопал прижатыми крылышками по тельцу) и выдал:

– Колись, сука!

Железнов опять отреагировал первым – резко развернулся к Екатерине:

– Да! Так что ты хотела сказать?!.

Екатерина в первое мгновенье оторопела, но оценив подхваченный Железновым импульс от Оберста, весело рассмеялась:

– Пришла вас соблазнить!

– Без записи? – в интонации, да и во всем облике Наума присутствовали настороженность, а в глазах – хитринка. Стало ясно, что Наум вернулся в свое обычное состояние при общении – гениальное перевоплощение в того или иного героя в зависимости от его настроения и обсуждаемой тематики. Невооруженным взглядом было видно, что сейчас он – это подозреваемый на допросе у следователя: и лишнего не сказать, и понять, что следователь знает, а что – предполагает.

– Можно и под протокол. А можно и просто поговорить, – Катя решила, что поняла игру Наума.

Тут не выдержал и вмешался Железнов.

– Катя, ты еще не успела вникнуть в смысл и существо взаимоотношений Наума с женщинами. После того как ты сказала, что пришла нас соблазнить, даю десять к одному, что под «записью» он имел в виду Запись актов гражданского состояния, ЗАГС то есть. Верно, Няма? – Железнов положил на стол тысячу рублей.

– Верно, – Наум достал из кошелька стольник и положил поверх железновской тысячи. – Твоя взяла, – после чего направил прищуренный взгляд в переносицу Екатерины. – Спрашиваю тебя еще раз, – глаза у Наума улыбались, несмотря на «строгое» выражение лица.

– Соблазнять будешь без записи?

– Бог ты мой. Эк тебя… Верно, видать, говорят, что без бзиков гений – есть величина несостоявшаяся.

От такой глубины суждений у Наума на лице без всякого предупреждения вылезло простое человеческое удивление. Меж тем Катя продолжила: – Без, Наум, без записи. Успокойся.

– Тогда соблазняй, – Наум повернул голову в сторону Железнова и доверительно сообщил. – Без ЗАГСа не страшно.

– Ага, – Катя набрала побольше воздуха. Железнов с удивлением отметил, что ее глаза приобрели голубой оттенок – опять сильно волнуется. Странно. – Мы с Валей собираемся на выходные слетать к морю. Отдохнуть: позагорать, поплавать, расслабиться, в общем… Сегодня вечером вылететь, а в понедельник утром вернуться.

– Хорошая идея. Но это называется подразнить, а не соблазнить, – Наум не понимал, в чем подвох. – Не с кем оставить дома знание русского языка? Далеко?

– Мы еще не решили. Собственно, я хотела пригласить вас с нами… – чувствовалось, что Катя заметно смущается.

– Ничего себе! Саня, ты видел это молодое поколение? На ходу подметки рвет! – чувствовалось, что предложение Екатерины Наума зацепило и его понесло. – Нас, ветеранов сексуального фронта, лучших представителей культурного и телевизионного наследия…

– Его нет.

– Согласен. Нет. Но это и неважно… Саня! Ты меня сбил! – Наум «возмущенно» смотрел на Железнова. – А, собственно, на фига мы вам?

– Наум в лоб задал Екатерине вопрос, который вертелся на языке у Железнова. – Вокруг стоко прынцев, бьющих копытом, готовых на многое…

– Я доверяю только вам, – Катя перебила наумовскую тираду. – Естественно, так как я всех приглашаю, поэтому все расходы за мой счет… – Катя смущенно смотрела на Железнова.

– Мечта… Саня, ты как? Один с этими хищницами мужского планктона я не поеду. Нее…

– Вообще-то я планировал поработать. И отоспаться, если получится.

– Ну, поехали, Железнов! – Катя даже притопнула ногой. – Поехали! Тебе никто не будет мешать работать, если захочешь. Или спать. Только поехали, – в голосе Кати проявилось нетерпение.

– Сань, да ладно, – Наум понизил тонус разговора. – Возьми паузу – три недели без выходных.

– Хорошо, – Железнов мечтательно улыбнулся, видимо, и его проняла перспектива сменить обстановку и уже завтра оказаться в мире беззаботности и расслабленности. – Только мы платим за себя сами.

– Саня! – Наум изобразил человека, у которого украли халяву. – Новое мужское ощущение! Все сами, да сами… Ну хоть разочек почувствовать себя альфонсом!

– У тебя еще будет шанс, – и, развернувшись к Кате. – Хорошо. Черногория. Отель «Иберостар», если не возражаешь.

– Как скажешь, дорогой. Я согласна, – несколько секунд Катя изображала покорность и смирение, склонив голову и прикрыв блеск изумрудных глаз своими длиннющими ресницами, но не выдержала – ощущение искренней радости зеленым сиянием в мгновение заполнило окружающее пространство.

Наум и Железнов ошарашено смотрели на Екатерину.

– Так, – Катя посмотрела на часы. – На все про все у меня шесть часов, – перед Железновым и Наумом стояла совершенно другая женщина – решительная, энергичная, готовая все смести на своем пути. Стрежень. – Я ушла. Мы с Валентиной занимаемся самолетом и отелем. Готовность – девятнадцать ноль-ноль, – по-военному отрубила Катя. В семь я заеду за тобой к тебе домой, – Катя смотрела в глаза Железнову. – А ты, – Катя перевела взгляд на Наума, – к этому моменту должен быть у него. Понятно?

– Понятно, – на автомате произнес шокированный такой переменой Наум.

– Спасибо тебе, Железнов, – Катя стремительно вышла из кабинета. Повисла МХАТовская пауза. Первым не выдержал Наум:

– Саня, ты вообще что-нибудь понял? За что спасибо? И почему тебе! Я здесь что, пустое место?

– Тебе больше понравилось бы быть полным? Не уверен, что это лучше, – вяло парировал Железнов, размышляя о чем-то своем. – Да ладно, Няма, не кисейные барышни, не растаем. Конечно же, за всем этим стоит какой-то смысл. Весь вопрос – какой. Как показывает практика, женщины, это, как правило – passive voice, а тут – прям, active.

– Ты о чем это?

– Да ладно, не бери в голову. Как-нибудь объясню. Это относится к теории образования супружеских пар.

– Чего? – Науму явно не нравилась эта тема. – Чья теория? И что за теория?

– Не пугайся. Моя теория. Объясняющая многое. Но не все, – Железнов опять ушел в свои мысли. – Ладно, Няма, времени у нас осталось всего ничего. До девятнадцати ноль-ноль, как ты мог заметить, – Железнов ехидно улыбнулся.

– Ладно. Последний вопрос: а почему Черногория, и почему, как его, «Иберостар» какой-то? Это что – твоя тайная мечта или скрытая база российских полковников под прикрытием?

– Не, Няма, методом тыка… – Железнов смущенно улыбался. – Вырвалось как-то само собой.

– Методом тыка… – на автомате повторил Наум, размышляя о его сущности. – Хм… Неплохой метод. Тем более что абсолютное большинство детей появляются на свет именно этим методом! – Наум неприкрыто заржал.

 

*** (2)(9) Екатерина Строева

Черногория. Отель «Iberostar». В 4-х км от города Будва

Через месяц и 14 дней после точки отсчета. Суббота. 23.03 по местному времени

Железнов расслаблено сидел в шезлонге на балконе своего одноместного люкса, наблюдая прекраснейшую картину из всех, которые он мог себе вообразить: море, лунная дорожка, звезды. Подумал, что именно в такие минуты настигает осознание, что Земля – это наш дом, о том, как велика Вселенная и как мелко все то, чем ты ежедневно занимаешься. С точки зрения Вселенной, конечно же. Для нее твоя жизнь – ничто, нигде не зафиксированное микрособытие, никак не отразившееся на основах мироздания – миллиарды миллиардов галактик будут все так же величаво плыть к своим неведомым целям, снисходя лишь до светового излучения, демонстрирующего мощь, неотвратимость и великое равнодушие их движения.

«Да, равнодушие… Это великая сила. Потому что у него нет слабых мест. Давить не на что – нигде не больно. С человеческой точки зрения равнодушие – это эмоциональный геноцид, когда гасятся любые эмоции, они становятся равными нулю независимо от силы и вектора воздействующих факторов. Самая прямая ассоциация – черная дыра – поглощает все эмоции, ничего не выдавая в ответ. При всем при этом равнодушие имеет тенденцию к экспансии – распространению и поглощению слабых… Получается, Маша оказалась слабой? Нет, это не про нее. Тогда – почему? Давай, Саша, постарайся объективно, без учета личного фактора, понять, что же произошло? Да, собственно, ничего глобального. Один человек принял решение относительно своей дальнейшей жизни. Имеет право. Это ее жизнь. И это ее выбор.

Логичный, рациональный и неэмоциональный. На одной чаше весов – самозабвенная сумасшедшая любовь, шторм эмоций, океан нежности и… отсутствие материального комфорта в широком смысле, в привычном для нее виде, – Железнов на секунду задумался, подыскивая слово. – Да.

Наверное, самое точное определение ее стиля жизни – элитный. Элитный стиль жизни – с одной стороны, а с другой – я. Не элитный. Более того, отвергающий этот стиль в силу того, что он мне не нравится, скучен и, наверное, самое главное, мне не интересна система ценностей этого элитного мира, жестко отранжированная в долларах во всех координатах. Какую составляющую ни возьми: работа, дом, отдых, образование – всё, всё что угодно, вплоть до женитьбы, моментально будет оценено в денежном эквиваленте. Железнов про себя усмехнулся, представив, что во время любого (!) обычного разговора двух представителей элитного общества в сознании каждого из них параллельным потоком идет денежная оценка каждой фразы, каждого слова. Долларовый марафон длиною в жизнь. Что ж, это их Бог, и по-другому они не умеют или не могут, так как сразу же станут чужими для этого сообщества. Да… искренне жаль этих людей – бессмысленное ежедневное соревнование, исключающее обычное человеческое общение и человеческое участие.

Железнов, а может, ты все усложняешь? У нее была отстроенная жизнь: муж, семья, дети, родители – всё ровно и «правильно». Полная определенность «что есть» и «что будет», а тут появляешься ты и взрываешь ее эмоциональный мир своей любовью и энергетикой, которая, как выяснилось, вошла в резонанс с ее энергетикой, вызвавшей импульс такой духовной близости, что привел к осознанию, что мы – это одно целое, неделимое, единое человеческое счастье неведомого и невиданного взаимопонимания мужчины и женщины. И уже «что есть» – поплыло: когда ты рядом – она под воздействием твоей искренности, твоего восхищения ее магией и вовсе не от того, «что есть», а потому, что она – такая. А когда она стала далеко, выяснилось, что волны улеглись, резонанс эмоций исчез, а воспоминаний оказалось недостаточно для того, чтобы не испугаться того, «что будет».

Железнов закурил. «Черт! Но я же не исчез! Я такой же, как прежде. Но стал для нее «не пара»…

Размышления Железнова были прерваны острожным звуком в дверь: чтобы спящий не проснулся, а не спящий услышал. Железнов взглянул на часы: четверть двенадцатого и двинулся открывать. «Няма, что ли, вернулся из Будвы»… Но мы предполагаем, а Господь располагает: в дверях стояла улыбающаяся Екатерина Строева, выглядящая на «ах» в своем коротком черном платье и с бутылкой красного в руках.

– Не спишь? Работаешь? Можно к тебе? Продегустируешь? – Катя приподняла бутылку. Было видно, что она волнуется, а потому скороговоркой выпалила, по-видимому, заранее подготовленные и отрепетированные по пути к железновскому номеру вопросы.

– Два раза «нет» и два раза «да», – Железнов усмехнулся каким-то своим мыслям и пробормотал: – Прям, бляхер-бляхер какой-то получается.

– Не поняла, – Катя вопросительно смотрела на Железнова.

– Не обращай внимания. Сейчас объясню, – Железнов взял из Катиных рук бутылку, оценил блеклость этикетки. – Проходи на балкон.

Катя окинула взглядом номер: «Идеальный порядок. Все на своем месте. А, собственно, чего еще можно было ожидать?» Двигаясь через номер, Катя притормозила возле кровати, обернулась к Железнову, который на правах хозяина ополаскивал бокалы:

– Я скину? – Катя глазами показала на туфли на высоком каблуке.

– Только не с моего балкона, – улыбнулся Железнов, – а то еще голову кому пробьешь. И мне придется доказывать, что я не ношу в номере женские туфли в свободное от лежания на пляже время.

– Тогда я вынуждена буду остаться здесь, чтобы у тебя было алиби, – Катя пыталась поймать взгляд Железнова, чтобы увидеть там реакцию на ее как бы шутливое предложение. Но не срослось. Железнов головы не повернул, сосредоточившись на протирании до блеска бокалов, лишь бросил:

– Достаточно будет твоих отпечатков пальцев на холодильнике – там есть персики и груши, тащи их на балкон. Извини, сыра нет.

Когда Катя через минуту появилась на балконе с тарелкой вымытых фруктов, Железнов уже разливал по бокалам вино темно-красного, почти черного цвета.

– Так что ты там бормотал на входе? – Катя уселась в шезлонг рядом с Железновым.

– А… ты об этом. Это принцип исключения предыдущего последующим. Отвечая на твои вопросы, вспомнил, что в первый раз я с ним столкнулся еще курсантом в училище, когда преподаватель по антенно-фидерным устройствам представился: «Моя фамилия – Бляхер». В аудитории, естественно, раздались смешки. Педагог выдержал паузу и продолжил: «И если первая часть моей фамилии может вас навести на какие-то сомнения, то вторая их категорически рассеивает».

Катя рассмеялась:

– То есть, последний ответ был самым важным?

– Нет, последний вопрос был самым значимым, – Железнов взял красно-фиолетовый персик и ловко, двумя движениями перочинного ножика, разделил его на четыре части. – А где ребята? Насколько я помню, в Будву вы отправлялись втроем.

– Да. Мы немного побродили по «старому» городу, потом посидели в местном ресторане, где познакомились с черногорцем, который рассказывал нам про Колыму…

– Про что?!.

– Он там был на заработках. Это было смешно – черногорец, рассказывающий нам о России, ее людях и особенностях наших окраин. А потом он нас позвал в «свой» ресторан. Наум с Валей пошли с ним… А я выбрала лучшую бутылку вина, которую нашла, и сбежала к тебе.

– Тебе, что, неинтересно с ними?

– Мне интересно с тобой. Железнов поднял бокал:

– Есть большой шанс, что ты ошиблась. Ну да ладно, – он улыбнулся. – Так у нас повод? Или просто желание, – Железнов приподнял бокал, – слегка расслабиться?

Катя подняла свой:

– И то, и другое.

– Тогда – за «и то, и другое», – Железнов сделал глоток, прислушался к своим ощущениям. – Катя, я, конечно, не сомелье, но ты точно – кавист.

– Это ты меня обзываешь? – Катя улыбнулась.

– Кавист – это специалист по элитному алкоголю, – Железнов приподнял бокал. – Бесподобно… Терпкое… Если бы я раньше нечто подобное пробовал, я сказал бы, что это именно то, что я люблю.

– Говоришь, элитный? Проверим! – Катя поднесла свой бокал к губам и на едином дыхании выпила его до дна. После секундной паузы решительно взяла бутылку, наполнила бокал еще раз, глубоко выдохнула и как лекарство медленно, но неотвратимо, глядя прямо в глаза Железнову, осилила второй стакан. Медленно поставила его на стол, поймала взглядом внимательно наблюдающего за ней Железнова и немного хмельным голосом с интонацией, с которой обычно сообщают о великой тайне, негромко произнесла:

– Железнов, я кажется в тебя влюбилась… Вот.

Железнов всматривался в распахнутые Катины глаза и никак не мог определиться с их цветом – на балконе царил полумрак. Впрочем, и без того было видно, что Катя безумно напряжена:

– Слово «кажется» вселяет надежду, что ты не сошла с ума.

– Железнов!

– В меня нельзя влюбляться. По-моему, это написано крупными буквами у меня на лбу.

– Железнов, поздно! Словом «кажется» я заполняла паузу от неловкости и смущения. Господи! Сколько раз я слышала и слышу эти слова…

– Вполне справедливо, надо отметить.

– Но никогда не думала, что в самом важном случае произнесу их первой: Железнов, я люблю тебя!

– Катя! – Железнов поднял руку, – во-первых…

– Не перебивай меня, пожалуйста! Я знаю, что это не я! Наверно, мне надо тебя за это ненавидеть!

– Ты бы определилась, – пробормотал Железнов, совершенно не надеясь, что Катя услышит его сейчас. – Любить или ненавидеть.

– Боже мой, Саша, посмотри на меня, я так привыкла, что мне покоряются, умоляют, любят! А теперь я на месте тех, кого не замечала или на ком «практиковалась» в искусстве флирта. Я благодарна тем, кто в меня до сумасшествия влюблялся, а знаешь, почему?!. Потому что я не допущу, не наврежу, не «прижму», а молча буду ждать только тебя. Если бы ты знал, что ты значишь в моей жизни…

– Бред.

– Пусть так! Железнов, я буду ждать тебя! Молча и преданно ждать, пока ты не поймешь… Я не говорила тебе, но для меня ты стал единственным мужчиной в моей жизни, с которым я хочу быть. Я решила и буду верна только тебе! И кроме тебя у меня никого не будет! Я не уверена, что хочу того, чтобы ты об этом знал, чтобы ты, не дай бог, подумал, что требую от тебя того же. Да, представь себе, я допускаю и не только мысль… Ну, что ж… – Катя всхлипнула. – Больше всего на свете я боюсь тебя потерять… Я чувствую впервые «такое». Каждую ночь, – Катя сложила ладони друг к другу и поднесла к глазам, обращенным к звездам, – обращаюсь к Богу: «Господи, я так хочу сделать этого мужчину счастливым, научи меня, помоги; он заслуживает, я знаю… И может быть, я тоже чего-нибудь заслуживаю. Каждая моя молитва к тебе о нём, о Саше… о моем Саше. Береги его!»

Потрясенный Железнов поднялся и прошел в номер. Катя завороженным взглядом следила за ним.

Железнов вернулся на балкон с бутылкой виски, налил полстакана, выпил, закурил:

– Ты ничего обо мне не знаешь. Откуда все?

– Я очень многое знаю о тебе. Как никто другой, – после эмоционального всплеска Катя говорила тихо и устало.

– Откуда?

– Знаю. У меня есть возможности.

– Ладно, – Железнов отсекающе махнул рукой. – Интересно, но не важно сейчас. Искренность за искренность, – Железнов встал, подошел к парапету, развернулся вполоборота к Кате, наблюдая лунную дорожку. Я скажу тебе то, что ты можешь не знать – я люблю другую женщину.

Безнадежно. И, по-видимому, навсегда.

– Она недостойна тебя, – в интонации Кати не присутствовало ни тени сомнения.

– Не суди. Ты ничего не знаешь о ней.

– Если бы она любила тебя, она была бы с тобой.

– Иногда одной любви недостаточно. Ты еще очень молода. Да, ты через многое прошла. Но ты еще не сталкивалась с тем, что существуют обстоятельства выше любви.

– Какие это такие обстоятельства?

– Материнский долг, – Железнов сглотнул воздух и пояснил. – Обязательство матери вырастить детей в полноценной семье, чтобы они не почувствовали себя ущербными от того, что их мама поменяла их папу на какого-то дядю…

– Я никогда не дам тебе повода не любить меня…

– Ты считаешь, что мужчина может любить сразу двух женщин? – Железнов в первый раз за время их разговора усмехнулся. – А ты? Ты согласилась бы быть одной из двух?

Катя полыхнула изумрудным светом своих глаз – у нее чуть не сорвалось с языка: «Она же тебя бросила! О ком (!) мы вообще говорим!» Но вовремя остановилась – она не должна знать о смс-ке! А Железнов не должен даже догадываться о ее абсолютной информированности о его жизни. Иначе… Иначе – конец всему, – Железнов просто исключит ее из своей жизни. Она станет для него ничто.

– Я хочу быть только твоей женщиной… Не смейся, Железнов, но ты будешь моим единственным мужчиной в жизни.

– Тебе сколько, двадцать пять? Я не буду тебе говорить всякую банальщину о разнице в возрасте, и что вся жизнь у тебя еще впереди…

– Железнов, тебе не отвертеться. Это судьба.

– Судьба, – задумчиво произнес Железнов, думая о Маше. – Это ты так решила?

– И я тоже. Но мне об этом сказала Матрона.

– Покровский монастырь?

– Да. Она сказала мне, что ты будешь отцом моих детей. Железнов пожал плечами: «Ты ее могла не так понять».

В это время раздался достаточно настойчивый стук в дверь.

– Это Наум – пойду, открою.

– Стой, Железнов! – Катя поднялась из кресла, накрыла своими ладошками с двух сторон его кисть. – Я прошу не отталкивать меня и дать мне шанс, – в ее просьбе звучала мольба.

– Никто тебя отталкивать не собирается. Ты сама достаточно скоро поймешь, что тебе нужен кто-то другой, – с этими словами Железнов высвободил свою руку, наклонился, прикоснулся губами к Катиной руке.

– Поверь мне, – Железнов очень тепло улыбнулся Кате.

Когда Железнов открыл дверь, то помимо предполагаемого Наума обнаружил еще и Валентину и, судя по улыбкам, в очень хорошем настроении. Руки у Наума были заняты двумя бутылками красного, а у Валентины – пирожными.

Наум, узрев Катю на балконе, победно потряс бутылками в руках:

– Вот видишь, здесь твоя подруга! Я же говорил тебе, что против магнетизма Железнова нет железа!

Когда все расселись на балконе и наполнили бокалы, Катя неожиданно для пришедших произнесла:

– Спасибо тебе, Железнов!

– Я что-то пропустил? Саня, чем ты заслужил благодарность миллиардерши?

– Да, Няма, пропустил! Пропустил принципы построения теории множеств, основным вопросом которой является…

– Что есть кучка, – неожиданно для Железнова продолжила Катя. – И частным ее проявлением является то, что нас можно посчитать невооруженным взглядом, то есть мы не кучка, а четыре индивидуальности! – у Железнова если и не отвисла челюсть, то непередаваемое удивление присутствовало точно.

– Ага, – совершенно непонимающе изрек Наум. – Непросто. Что есть кучка… А давайте-ка лучше выпьем…

 

*** (3)(4) Апрель 45-го

Восточная Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы

7 апреля 1945 года. 12.40 по местному времени

Варфоломеев в сопровождении автоматчиков остановился рядом с разведчиками, которые в считанные секунды спеленали «хромого», связав его руки за спиной его же ремнем.

– Представьтесь, пожалуйста, – обратился он к командиру разведчиков.

Старший лейтенант по уставу приложил руку к пилотке:

– Старший лейтенант Осадчий, командир взвода дивизионной разведки. Ваши соседи.

– Старший лейтенант Варфоломеев, адъютант командира дивизии генерала Шульгина, – ответно представился ординарец. – Цель нахождения?

– Ищем недобитые группы фашистов, прорывающихся из района Балатона в район линии фронта. По нашим данным таких в этом районе – не менее десяти групп численностью от двадцати до ста пятидесяти человек.

– Откуда такие данные?

– Авиаразведка. Боестолкновения. Да и мы, разведка, тоже этим не брезгуем. Район прочесываем. Ищем следы дневных лёжек, а там уж по обстоятельствам.

– А на этих как вышли? – Варфоломеев кивнул в сторону «Хромого».

– Да тут в пяти километрах на восток, – Осадчий достал карту и показал место, – обнаружили дневную стоянку фрицев. Судя по следам, группа небольшая, человек двадцать. Часов десять как снялись. Ушли в ночь. Я своего сержанта с десятком бойцов отправил по следу, чтобы посмотрели, куда путь держат. Но это – пустое. Десять часов – это километров тридцать – сорок. Там же, на месте стоянки обнаружили женские глубокие следы – понятно, что раненых забрали, которых фрицы подыхать бросили. Пристрелить побоялись, шума много, прирезать – рука не поднялась. Бросили: выживут – не выживут. Мы пошли по следам, а тут стрельба раздалась. Мы ускорились… Ну, а дальше вы все знаете.

– Молодец, лейтенант. Давай на «ты», – и, не дожидаясь согласия, протянул руку. – Алексей.

Осадчий встречно протянул руку: – Тезки, значит. Алексей.

– Здорово! Спас ты и монашек, и раненых. Мы не успевали с той стороны, – Варфоломеев кивнул головой на пригорок с той стороны реки, где расположились связисты. – А эти уроды, – кивок в сторону «Хромого», – откуда взялись, не успел спросить?

– Да что тут спрашивать. Штрафники. Три отдельных штрафных роты из уголовников использовалось при наступлении нашей дивизии под Балатоном. Половину фрицы положили, часть пропала без вести. Эти, по-видимому, из «пропавших», решили свинтить под шумок. А гнилое нутро и тут вылезло наружу… И что с ним делать? Может, как и этих… – лейтенант кивнул в сторону валявшихся трупов, уничтоженных разведчиками штрафников.

– Не, лейтенант, его все равно пустят в расход. На фига нам об него руки марать?

– И то верно. Гнида – оружие сразу бросил, лапы кверху. Заберешь?

– Нет. Ты его взял. Сейчас поставлю в известность особый отдел. Приедут, снимут показания – заберут. Краснов! Пыхалов! Ко мне!

От группы перекуривающих красноармейцев отделились два бойца.

– Краснов! Займетесь ранеными и дезертиром! На трассе поймать машину, идущую в тыл, погрузить раненых фрицев и этого. Раненых доставите в госпиталь, дезертира сдадите в особый отдел!

– Есть!

Стоявшие невдалеке монахини, прижавшись к монастырской стене, испуганно наблюдали за происходящим. Они ничего не понимали. Первое впечатление от встречи с русскими полностью соответствовало слухам и пропаганде – Красная армия – это звери, которые будут мстить: убивать всех мужчин и насиловать женщин. Сейчас происходило что-то непонятное: обычные человеческие лица европейского вида спасли их от надругательства, убили этих нелюдей, на раненых только взглянули, поняли, что не опасны и оставили в покое.

Настоятельница по знакам отличия, по обособленному положению и по приказной интонации в голосе выделила двух отдельно стоящих офицеров и, опираясь на посох, нерешительно двинулась в их сторону. В свою очередь офицеры заметили это, прекратили разговор и повернулись к ней лицом.

– Werte Herren Offiziere! Ich möchte Ihnen für den erwiesenen Edelmut und Ihre Barmherzigkeit danken. Gott schütze Sie! Wir werden für Sie beten! (Господа офицеры! Я хотела бы выразить вам свою благодарность за проявленное благородство и милосердие. Да хранит вас Бог! Мы будем молиться за вас!)

Во время речи пожилой монахини Осадчий обратил внимание на подрагивающие от волнения уголки ее губ и побелевшие от напряжения костяшки пальцев, сжимающих посох.

– Ты что-нибудь понял? – Варфоломеев с надеждой смотрел на Осадчего.

– Ты же – разведка, по-немецки хоть что-то должен понимать.

– Она благодарит тебя за своевременную защиту, – Осадчий улыбнулся и ответил настоятельнице на чистом немецком.

– Keine Ursache, gnädige Frau. Wir kämpfen gegen den Faschismus und die deutsche Armee. Friedliche Bürger können sich sicher fühlen. (Не стоит благодарности, мадам. Мы воюем с фашизмом и с немецкой армией. Мирные граждане могут чувствовать себя в безопасности.)

– А ты что ей ответил? – не унимался Варфоломеев.

– Это уже неважно, Алексей. К нам начальство, – Осадчий смотрел за спину адъютанта, наблюдая быстро движущийся по дороге к монастырю «Виллис» и ползущие за ним два «студебеккера». – Твоё?

Варфоломеев оглянулся, бросил: «Моё» и кинулся навстречу «Виллису» встречать генерала.

Вышедший из машины генерал Шульгин моментально выхватил взглядом Осадчего:

– Ну, молодец! Откуда ты взялся, лейтенант!

– Из лесу, вестимо, товарищ генерал! – разведчик широко улыбнулся. И, уже стерев улыбку с лица, приложил руку к пилотке, серьезно представился: – Старший лейтенант Осадчий, командир взвода дивизионной разведки.

– У Горового?

– Так точно, товарищ генерал.

– Ну, молодец! Вовремя появился! Подонки! Мразь! Откуда ж такие берутся!!! Нелюди! – генерал на секунду остановился. – Спасибо тебе, лейтенант! Человек всегда должен оставаться человеком! Даже на войне! А может быть, в первую очередь – на войне, когда очень легко перестать быть человеком!

 

*** (4)(4) Трейдер

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

Через месяц и 17 дней после точки отсчета. Вторник. 10.24

– Привет, трейдеры! – в кабинет к Железнову ввалился радостный Наум.

– Ну, что, как наши успехи?

Склонившиеся над листком с алгоритмом Борисов и Железнов отреагировали по-разному: Андрюха поднялся со стула, протянул руку:

– Привет! Ты чего обзываешься?

Железнов же развернулся в кресле:

– Няма, ты поражаешь меня глубиной своих познаний! Надо же, трейдеры! Откуда ты узнал, что трейдеры – это торговцы на валютном рынке? Колись, Няма! В инете поинтересовался?

– Не… Валя сказала.

– Валя? Ага… Валя. Это та, которая Полтавец, подруга Строевой?

– Ну да. Она.

– Интересно. По телефону или как? – ехидно поинтересовался Железнов.

– Из любопытства узнал, – отрезал Наум. – Так как ваши успехи?

– Ага, – продолжил ехидничать Железнов. – Значит, «мы не любопытны, а любознательны», – процитировал он Стругацких. И теперь «это» называется «любопытством». По крайней мере, это честнее, чем прикрываться научными целями познания в виде «любознательности».

– Во, наговорил. А «научные цели» я возьму на вооружение. Так что? – Наум выжидательно уставился на Железнова.

– Хорошо, – Железнов решил не третировать друга и закрыть тему «Наум – Валя Полтавец». – Сейчас, Няма, мы соорудили эхолот и промеряем глубины, ищем скрытые рифы и отмели.

– Чего промеряете? – Наум явно не был готов к такому ответу. – И где?

– В мировом океане торговли валютой, который вполне можно было бы назвать Бермудским.

– А что так?

– Слишком много утопших и исчезнувших. В финансовом смысле, конечно. Здесь ошибки имеют конкретную денежную стоимость: исчезают целые состояния, банки и финансовые империи, не говоря уж о миллионах мелких инвесторов. Причем исчезают как и те, кто сознательно рисковал своими средствами в надежде получить высокий доход, так и те, кто рассчитывал на тихое комфортабельное плавание под тихим ветерком низкой доходности – то есть люди покупают билет на чудо современной техники «Титаник», а тут на тебе – айсберг из тумана. А потому, чтобы сразу не пойти ко дну, мы и решили создать эхолот в виде тестовой программки, реализующей стратегию мартингейла при игре на финансовых рынках.

– Это кто такой, Мартингейл?

– Это не кто, а что. Мартингейла в природе нет, Няма. Говорят, что эту стратегию придумал один известный математик, – Железнов скептически посмотрел на Наума, слышал – не слышал. – Даламбер. И назвал ее «мартингал». Но подтверждений, что это он – нет. Так вот, смысл этой стратегии сводится к тому, что игрок начинает с минимальной ставки и в случае проигрыша удваивает ее для того, чтобы в случае выигрыша вернуть все, что проиграл, плюс небольшой гешефт. Если и после удвоения играющий проиграл, он опять увеличивает последнюю ставку в два раза с той же самой идеологией – вернуть все проигранное плюс небольшой гешефт. И так раз за разом, пока весь проигрыш не вернется. При этой системе игрок проигрывает относительно редко, но зато – все, что он ставил, по-русски – всё, а выигрывает понемногу при условии, что сыграет очередная удвоенная ставка.

Этот подход достаточно популярен при торговле на валютных рынках, но это не наш метод. Мы взяли его за основу, чтобы «прочувствовать» рынок, понять его и поискать первые, думаю, наиболее заметные и явные «подводные» камни. Искать мы их собираемся методом моделирования, то есть пишем программу по алгоритму мартингейла и гоняем ее в реальных условиях торговли при различных параметрах модели, как то – разный исходный баланс, то есть, сколько мы вкладываем средств – десять тысяч или сто, размер минимального лота, количество отложенных ордеров, то есть, сколько раз мы собираемся удваивать ордер против основной ставки, шаг между ордерами в пунктах…

– Саня, хватит! – Наум с удивлением смотрел на своего друга. – Откуда ты все это знаешь?!. Прям академик какой-то! – в этот момент у Наума тренькнул телефон, пришла эсэмэска. – Извини, – он достал телефон, взглянул на сообщение. – Надо же! Ты представляешь, она назвала меня скотиной! А я не помню, за что, – на лице Наума явно присутствовала обида, но, судя по всему, точно не потому, что его обозвали, а потому, что он не помнит, за что.

– Она, это кто? – скромно поинтересовался Железнов.

– Да так, есть одна.

– А ты хочешь продолжать с ней отношения или так, все равно?

– А что? Хочешь дать аморальный совет?

– Да нет. Просто если ты хочешь завязать, то нужно выбить почву из-под ног и написать ей, что нечего оскорблять благородных животных, так как ты значительно хуже. А ей нечего будет добавить. Процесс обсуждения тебя будет исчерпан. А если ты хочешь восстановить свой светлый образ, нужно втянуть ее в процесс обсуждения, уточнить, какое млекопитающее она конкретно имела в виду, она что-то ответит, ты возразишь и так далее, пока она не поймет, что ты нежный и творческий человек, замотанный жизнью и работой, и у тебя случился несвойственный тебе срыв, – Железнов взял секундную паузу. – Правда, при этом было бы неплохо выяснить, что же такое ты натворил, за что тебя определили в парнокопытные.

– Мудро, – Наум засунул телефон в карман. – Ладно. И что ваша модель? Помогает найти подводные течения?

– Не, Наум, подводные течения, невидимые невооруженным глазом – это уже высший пилотаж, до него еще грести и грести, по пути научиться обходить минные поля, а потом проходить сквозь них с учетом течений… Пока же у нас возникло пару идей…

– Не у нас, а у него, – Борисов показал Науму на Железнова.

– …поработать с расщепленными локами и встречным мартингейлом.

– О, Господи, тарабарщина какая-то. Ты понимаешь, о чем он говорит? – Наум адресовал свой вопрос Андрею.

– Ну да. Речь идет о запуске двух встречных процессов с одними и теми же параметрами – и в покупку, и в продажу. В зависимости от тренда один из них должен обязательно зарабатывать, а второй мы попытаемся частично локировать, уменьшая риски того, что счет слетит.

– Мужики, я восхищен вами! И пока не потерял остатки самоуважения, уношу ноги в монтажку. Саня, я там промо наваял по нашим последним кастингам. Зайди, глянь на него для поднятия моей гениальности в твоих глазах.

– Иди, гений! Обязательно зайду через пол часика.

 

*** (2)(10) Екатерина Строева

Москва. Ленинградское шоссе. Пробка между метро «Сокол» и «Аэропорт»

Через 2 месяца и 18 дней после точки отсчета. Среда. 18.29

Железнов взглянул на часы: «Половина седьмого, час пик, и дернуло ж меня согласиться на встречу в это время…» – недовольство Железнова самим собой было обусловлено тем, что вот уже сорок минут он стоял в пробке на Ленинградке между метро «Сокол» и «Аэропорт», пытаясь пробиться к себе на работу после встречи с предполагаемыми спонсорами его проекта. Пробка стояла намертво. «Скорее всего, «притерлись» пару машин, – мелькнула ленивая мысль, – и по закону подлости – в самом узком месте, осталась одна полоса, вот и стоим». Железнов еще раз взглянул на часы: «Еще минут тридцать и смысла на работу ехать уже не будет». В пользу этого решения было еще и искушение – от того места, где парился в пробке Железнов, до его дома было метров пятьсот. Но это если пешком. А пробка, она и есть пробка – машину посреди дороги не бросишь. Из-за гуманизма, конечно, к другим «участникам движения», в данном случае – к «участникам стояния».

Железнов огляделся по сторонам: машины стояли плотно в четыре ряда – палец засунуть некуда, лица «сотоварищей по несчастью» за рулем трудно было назвать радостными, правда, нужно отметить, что женская половина «участников стояния» оказалась более адаптированной, чем мужская – абсолютное большинство женщин держали в руках телефоны и говорили, говорили, говорили… Железнов про себя усмехнулся, выявленная им закономерность была явно не новой. Однако, увидев в соседнем джипе мужика с бутылкой воды, сам схватился за телефон:

– Але, Няма, я тут в пробке застрял, есть шанс не добраться до работы в обозримом будущем…

– Наскоко обозримом? – Наум был на удивление лаконичен.

– С того места, где я нахожусь, не видно – «наскоко»! Ладно, Няма, у меня к тебе просьба…

– Просьба? – как бы «испуганно» произнес Наум. – Одолжение, «значить», – Наум априори решил поднять «стоимость» и значимость своей услуги. – Нее… Я в запаре! Можно сказать, задницу от головы не отрываю…

– Ага. Емко. И образно. Няма, это только ты можешь объединить «головы некогда поднять» с «задницу некогда от стула оторвать» в одну фразу. И заметь, только я могу понять тебя.

– Я же – Гений!

– Вот! Именно поэтому я к тебе и обращаюсь: зайди ко мне в кабинет и гениально поменяй Оберсту воду, пожалуйста.

– Ааа… – несколько разочаровано протянул Наум. – Я-то думал, подвиг какой совершить. А ты бы меня стал оплакивать. До конца дней.

– Для Оберста ты станешь героем. А если он тебя при этом еще и клюнет, то – дважды.

– Что, дважды? Клюнет? – не сразу въехал Наум.

– Дважды героем. Ладно, Няма, у меня тут параллельная линия…

– Не переживай, – голос у Наума уже был серьезен, – Оберст – и мой друг.

Железнов переключился на параллельную линию – Строева:

– Да, Катя, чем обязан?

– Железнов, у меня приступ любви! Я три раза заходила к тебе, а тебя все нет и нет…

– Выпей таблетку, пройдет.

– Не, Железнов, приступ можешь снять только ты – мне нужно до тебя дотронуться!

– Это вряд ли. Я тут в пробке застрял. По-взрослому. По-видимому, сегодня до работы не доеду.

– И где стоишь?

– На Ленинградке, возле Сокола.

– А в какую сторону носом?

– В сторону «Аэропорта». Это что, важно? Ты еще про ветер спроси, в какую сторону сквозит.

– Жди меня! Я скоро!

– Что?!. Не выдумывай! – в ответ раздались короткие гудки.

«Вот же ребенок, – Железнов тепло улыбнулся. – Ну, ничего, еще с полгодика и запал исчезнет».

За время, прошедшее с известной поездки в Черногорию, многое в отношениях Железнова и Кати изменилось. Катя перестала скрывать свои чувства к Железнову, после признания находилась в приподнятом, жизнерадостном настроении, по пять раз на дню забегала к Железнову, «посмотри, какая я», благо, расстояние составляло три этажа. Всегда ухоженная и элегантная, никаких брюк и джинсов, всегда на каблуках, всегда – с лучезарной улыбкой и светящимися изумрудными глазами.

Железнов не строил из себя буку, к визитам Екатерины относился снисходительно-приветливо, от разговоров не уходил, за работой не прятался, но установил, нет, не стену, грань, за которую Екатерину не пускал – максимум, на что она могла рассчитывать – это поцелуй в щечку и теплое дружеское отношение.

Валентина как-то за обедом в местном кафе, где они с Железновым случайно пересеклись вдвоем, (как правило, Екатерина делала все возможное и невозможное, чтобы совместить свой обед с Железновым), сообщила, что женихов и ухажеров у Строевой значительно поубавилось, так как она всем, не стесняясь, заявляет, что любит другого мужчину, за которого хочет выйти замуж. Железнов с Валентиной согласился, что нет более действенного способа отвадить мужчину, если он не идиот, так это сообщить ему, что она по-настоящему любит другого. А вот по поводу замужества… это все-таки нужно согласовывать с женихом, который таковым себя не считает. В свою очередь Валентина высказала мысль, что данный тезис никем и не обсуждается, так как никому в голову не может прийти сомнение, что есть такой мужчина на Земле, который отказался бы жениться на такой (!) красавице, к тому же, на секундочку, миллиардерше. Железнову ничего не оставалось, как заметить, что мир велик, и есть много странного на свете…

Из задумчивости Железнова вывел рев клаксонов, который катился откуда-то спереди, и было ощущение, что этот рев носит нарастающий лавинный характер. Большинство водителей вылезли из машин – посмотреть, что там происходит. Меж тем рев клаксонов нарастал.

Железнов обратил внимание, что мужская часть водителей призывно машет руками и с фанатизмом давит на свои бибикалки. «Да что же там такое?!. – раздраженно подумал Железнов, так как излишнего шума и какофонии не любил. Открыл дверь и вышел из машины. Впереди что-то происходило. Железнов, чтобы понять – что, как и многие другие, поднялся на подножку. Картина, которую он видел, не могла не умилять: метрах в ста впереди него посреди этой железной реки из стоящих машин, обходя их то справа, то слева, в общем, где это возможно, прыгала, как тюльпанчик, преодолевала встречный поток Екатерина, как водится, в короткой юбке и на высочайшем каблуке, размахивая сумкой, отвечая на приветствия и высматривая машину Железнова.

Большая часть «населения» пробки Екатерину узнавала, удивлялась и радовалась, приветствовала гудками и клаксонами, призывно махала руками. Метров за тридцать до пункта назначения Катя увидела Железнова, радостно подпрыгнула и в соответствии с семафорной азбукой русского флота показала сигнал «вызов» – подняла обе руки вверх, а затем сигнал «разговор окончен» – перекрестила руки вверху над головой, и так – несколько раз, что для окружающих выглядело просто как радость молодой и очень красивой девушки, к тому же – очень известной как финалистки шоу «Она мне нравится».

Железнов никак не прореагировал. Стоял на подножке и смотрел. Катя вприпрыжку подлетела к машине Железнова и повисла у него на шее: «Поцелуй меня, – прошептала она в ухо. – Я же заслужила».

– Ты сумасшедшая, – сказал Железнов уже в машине.

– Только, когда думаю о тебе, – счастливо возразила Катя, умудрившаяся разместиться на переднем сиденье лицом к Железнову, непонятно каким образом убрав одну ногу под себя.

 

*** (1)(9) Железнов

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

Через 2 месяца и 19 дней после точки отсчета. Четверг. 08.45

Железнов снял с себя абсолютно мокрую футболку, выдавил из нее в стоявшее тут же, рядом с клеткой Оберста ведро, как показалось ему – не менее полулитра воды, развесил футболку на спинке кресла и протер шваброй пол: «Все. Купание, вернее, помывка Оберста, если переходить на военный язык, успешно завершена». Обе противодействующие стороны достигли поставленных стратегических задач. Он, Железнов, зажав «противника» в ограниченном пространстве клетки, не оставил ни одного перышка Оберста сухим, поливая и поливая его из распылителя мелкодисперсным, почти туманным дождем. Оберст же тоже показал другу, что такое быть мокрым, как какая-то там курица – сокращал дистанцию атаки и, хлопая крыльями, наносил «ответный мокрый удар» – брызги летели в Железнова практически в том же объеме, что он поливал Оберста. В общем, обе стороны были довольны достигнутыми результатами.

Закончив процесс, мокрый Железнов прильнул к клетке и, обняв ее руками с двух сторон, наблюдал, как тоже мокрый и от этого темно– зеленый Оберст наворачивал восьмерку за восьмеркой: удерживаясь лапами за жердочку, наклонялся вниз и влево, затем, изогнувшись-вывернувшись клювом, цеплялся за верхнюю часть жердочки и, опираясь на него, делал «выход силой» с перехватом лап. Потом – то же самое, но с наклоном в противоположную (правую) сторону.

– Молодец, Оберст! Полковник должен быть чистым и сильным! – негромко произнес Железнов, имея в виду немецкое происхождение имени своего маленького друга.

Оберст на секунду замер в верхней точке восьмерки, согласился с Железновым: – Оберст – молодец! – и продолжил занятия по физической подготовке, тренируя «выход силой», известный всем бойцам первого года службы.

Обнаженный сверху до пояса, Железнов достал из шкафа предусмотрительно спрятанные в него рубашку с галстуком – «Пора одеваться». К девяти должен подтянуться «народ», то бишь Наум и Женька Леонов – главный продюсер из производственного департамента телеканала, закрыл шкаф, развернулся и… увидел улыбающуюся, прильнувшую к стеклянной двери Екатерину Строеву. Железнов приглашающе кивнул головой: «Заходи».

– Можно? – прошедшая в дверь Екатерина, как всегда выглядела стильно: в коротком темно-зеленом платье с открытыми плечами и, как всегда, на высоком каблуке. Железнов несколько мгновений из чисто научного интереса пытался определить, на чем же собственно держится платье и почему оно не спадает при такой конструкции, но, поняв бесперспективность своей задачи, внутренне махнул рукой: «Неисповедимы пути Господни. Мне этого никогда не понять». Сам же произнес:

– Заходи. Все равно через стеклянную дверь ты увидишь ровно столько же, что и отсюда. Если не смущаешься, конечно.

У Кати крутился на языке ответ, что ничего нового она сегодня тут у Железнова не увидела, а где-то даже меньше, чем обычно, через камеры наблюдения, но вовремя прикусила язык.

– Смущение?!. У меня?!. – Катя решительно сделала пару шагов в сторону Железнова, провела указательным пальцем по его мокрой груди, поднесла палец ко рту… и эротично высунув язык, провела им по мокрому пальцу. – Я же – стержень, как сказал мне один умный мужчина.

– Да-а? – протянул слегка ошарашенный ее поступком Железнов. – Кто же тебе такую глупость сморозил? – он решил подыграть Екатерине. По-видимому, ее все-таки очень сильно зацепило, что он обозвал ее «стержнем», раз она решила в очередной раз напомнить ему об этом, причем таким экстравагантным способом. – Не верь! Не может такая хрупкая и красивая женщина не краснеть при виде полуобнаженного мужчины!

– Может! – отрубила Строева – Снежная Королева, в ее глазах пронеслись снежинки. И тут, «услышав» последнюю фразу Железнова целиком, моментально изменила тональность. – А ты, правда, считаешь меня красивой?

– Катя, не задавай риторических вопросов. Мы же с тобой говорили на эту тему – ты объективно (!) красивая женщина. И «Джульетта» наша так же считает.

– Нет, – Катя жестко перебила Железнова. – Меня не интересует «объективно». Меня субъективно интересуешь ты! Скажи мне, ты, лично, Железнов, ты считаешь меня красивой? Мне это важно знать, Железнов.

– Катя, – Железнов улыбался во весь рот, – я считаю тебя очень (!) красивой женщиной.

И тут произошло то, чего Железнов никак не ожидал – Катя засмущалась и (!) покраснела.

– Спасибо тебе, Железнов, мне это очень приятно, – можно сказать смущенно пролепетала Строева.

«Бедный Йорик! – ругнулся про себя Железнов. – Вот это да… Редчайшее явление природы – покрасневшая Строева». Вслух же спросил:

– А ты, собственно, какими судьбами здесь?

– Александров сказал мне, что у вас в десять совещание с Леоновым по новым форматам, мне это интересно, можно я поприсутствую? – увидев, что Железнов размышляет, разрешить-не разрешить, Катя вкинула последний аргумент. – Как собственнику кинокомпании мне же нужно набираться опыта, понимать, что интересно зрителю, а что – не очень.

– Ты неправильно поняла Наума. Форматы мы обсуждать не будем. Новый Формат – это достаточно редкая вещь. Наша программа «Она мне нравится» – да, это новый формат. А вот сегодня мы будем обсуждать просто новые идеи, которые сложно отнести к разряду нового формата, зато можно использовать в рамках известных форматов типа сериал или комедийный сериал. Обычная рабочая встреча, – натолкнувшись на внимательный взгляд Екатерины, Железнов согласился. – Хорошо, ты права – тебе полезно будет послушать, чтобы понимать различия…

В этот момент дверь резко распахнулась, и в комнату на всех парах влетел Наум.

– Саня, привет! А чего это у тебя рубашка расстегнута? – за время разговора с Катей Железнов успел надеть рубашку и застегнуть пуговицы только на манжетах, до пуговиц на планке рубашки у Железнова руки еще не дошли в прямом и в переносном смыслах. Кивнув в сторону Строевой, Наум «грозно» спросил: – Это она?!. Приставала?!.

– Я сейчас к тебе «пристану»! – Строева решительно двинулась в сторону Наума. – А что, может, мне избавить женскую половину человечества от пустых посягательств и обещаний и женить тебя на себе?!.

– Я никому ничего не обещал! – на лице Наума появилось испуганное выражение, настолько реальное, что Железнов уж не знал, что и думать – играет Няма или действительно испугался. – Ты эта… миллиардерша… не трогай меня! Я в неволе не размножаюсь! – выпалил Наум.

Железнов и Строева рассмеялись.

– Больно надо! – Строева «отпустила» взглядом Наума, уселась в кресло, закинула ногу на ногу, выставив их на всеобщее обозрение. – Тоже мне, размножитель нашелся… вольный.

Дверь в очередной раз без стука приоткрылась, и в образовавшееся пространство просунулась круглая голова Женьки Леонова:

– Я не опоздал?

– Проходи, – Железнов уже завершил процесс застегивания рубашки. – Садись, Жень, – Саша указал на «пьяный» стульчик. И уже обращаясь ко всем присутствующим. – Коллеги, нам сегодня нужно обсудить две идеи…

– А у вас что, два варианта по «вертикалке» для Сноу-дома?

– Жень, не спеши, – Железнов поднял руку. – Вернее, наоборот, времени у нас с Наумом в обрез, всего час, в одиннадцать у нас начинается прогон тридцати двух красавиц-участниц. Думаю, все знают, что завтра у нас первая игра нового сезона, а обсудить нам надо «вертикалку» для сериала «Сноу-дом» и еще одну идейку…

– Какую? – жадно произнес Леонов. У вас есть еще идея?!.

– Есть, Жень. Но, по порядку. Кстати, Леоныч, а вы определились с «горизонталкой»? Какой из трех вариантов берем за основной и развиваем?

– Да нет пока ясности. Отдали предложения на проработку аналитикам-исследователям, чтобы они выдали прогнозные рейтинги для всех трех вариантов развития основной сюжетной линии. Для варианта «Око государева» они прогнозируют более высокий рейтинг, чем для варианта «Акунин»…

– Я бы тоже так решил, – Железнов закончил завязывать галстук.

– Но в производстве «Око государево» будет дороже – реконструкция эпохи – вещь дорогая. Я попросил одну продюсерскую компания просчитать, насколько.

– Это тоже понятно. А что с вариантом «Стерильная цивилизация»?

– А они ничего не могут сказать, так как нет аналогов для нашей целевой аудитории.

– На фиг они тогда вообще нужны! – Железнов завелся, что называется с пол оборота. – Высасывают прогнозы из пальца: ни одной формулы!

Никакого научного подхода! Ни одной математической модели! Даже примитивной, на уровне экспертных оценок. И это люди, занимающиеся прогнозом (!) популярности наших новых проектов! Но щеки надувают – значимости на их лицах – на миллион, а внутри, в голове – ноль, ни одной (!) мысли! В лучшем случае готовы за деньги фокус-группу собрать, да и то результаты толком обработать не умеют. И что, – Железнов уставился на Леонова, – вопрос подвис?

– Тут ты не ошибся. Собираются фокус-группу собирать, – Женька беспомощно развел руками.

– Да-а… – разочаровано протянул Железнов. – Ладно, Жень, у меня к тебе просьба, как они засобираются проводить эту группу, ты мне свистни, где и когда. Хорошо? Хочу пойти посмотреть, вопросы позадавать разные.

– Без проблем, Саша, скажу, – Леонов опустил взгляд. – Так ведь врагов наживешь…

– Да, скорее всего. Но ведь нужно же хоть когда-то это спящее болото прочистить! Ладно. Проехали пока. По «вертикалке». Женя, вот что мы с Наумом предлагаем, – Железнов посмотрел на Наума. – Няма, а может, ты изложишь концепцию?

Расслабленный после пикировки с Екатериной, Наум выпрямился в кресле. – Да без проблем! – и развернулся вместе с креслом лицом к Леонову.

– Женя, смысл предлагаемой нами концепции состоит в том, чтобы в каждой серии спасать «незаслуженно» пострадавших от правды.

– Не понял, – честно признался Женька.

– Мы с тобой уже говорили, – не смущаясь, продолжил Наум, – что в принципе человеческое вранье можно разделить на две принципиально отличающиеся категории: это – безобидные мелкие фантазии с одной стороны, и продуманная целевая ложь – с другой.

Приведу примеры, – было видно, что Наум поймал вдохновение. – Безобидное искажение объективной информации, типа отвесил женщине комплимент, просто так, чтобы поднять ее настроение, – Наум многозначительно посмотрел в сторону Строевой, – хотя на самом деле, ты считаешь ее уродиной. Но, – Наум поднял вверх указательный палец, – юридически – это обман.

– Нет состава преступления. К юриспруденции это не имеет никакого отношения, – равнодушно прокомментировала Екатерина.

– Хорошо, – легко согласился Наум. – Это просто обман из позитивных побуждений. Возьмем более скользкий, но тоже более и менее безобидный пример: кто-то женского рода, используя «письма правды», научившись «правильно» задавать вопросы всезнающему адресату, объявляет себя «ясновидящей» и, используя инсайдерскую информацию…

– Какую информацию? – Леоныч напрягся. – Я не понял. Наум довольно улыбнулся.

– Инсайдерскую. Это Сашка меня обучил, – радостно пояснил он. – То есть опережающую, неизвестную другим информацию. Так вот, эта «ясновидящая», правильно формулируя вопросы к всезнающему источнику фактической информации, добывает для обывательниц, – Наум победно наклонил голову в сторону Строевой, а в ответ получил кулак, – информацию об их мужьях, любовниках: кому и что он говорил по телефону, кому и что неосторожно написал в смс, где был, что делал, был ли в командировке или на отдыхе на море и не один, сидел в засаде или на съемной квартире, и так далее, тем самым выводя на чистую воду андерсенов…

– Кого?!. – не понял Женька.

– Андерсенов. Сказочников. Разрушителей основной ячейки нашего общества – семьи! – ехидно закончил фразу Наум. А как (!), – Наум интонационно выделил это «как», – работает фантазия в случае опоздания сотрудников на работу или опоздания влюбленных на свидание! Феерия!

А наказания за эту, в общем-то, относительно невинную фантазию зачастую носят неадекватный характер. Вплоть до ломки судеб! – Наум взял длиннющую, практически МХАТовскую паузу, чтоб все, значит, осознали.

Слушавший вполуха Железнов, «времени не тратя даром», быстро просматривал «стартовые листы» – входные резюме тридцати двух участниц завтрашней первой игры нового сезона «Она мне нравится». В принципе, Железнов имел представление обо всех участницах, так как они с Наумом сами проводили финальный четвертый этап кастинга, окончательно принимая решение, кто будет участвовать в игре. Но сегодня, накануне игры, они должны провести финальный прогон, то есть предоставить возможность каждой из участниц выйти на подиум, почувствовать атмосферу, подсказать каждой из них, на что обратить внимание, вселить в них уверенность. И сейчас Железнов «освежал» память – «стартовый листок» каждой участницы включал в себя фотографию, имя, возраст, регион, профессию, основные черты характера, наличие хобби и закрытую информацию – предварительный рейтинг участницы, рассчитанный «Джульеттой».

– И что? Есть те, кому бы ты отдал предпочтение? – тихо спросила Екатерина, наклонившись к Железнову и пытаясь разглядеть фотографии на стартовых листах, просматриваемых Железновым.

– Ты зачем сюда пришла? Набираться опыта? Вот и набирайся, – Железнов кивнул в сторону Наума, который к настоящему моменту уже перешел в режим декламирования.

– Наш Герой начинает расследование, – Наум по крабьи поднял согнутые в локтях руки и опустил голову, пытаясь «высмотреть зорким выпученным глазом что-то там вдали, на горизонте» – чтобы выяснить, кто за всем этим стоит. Но это непросто – враг гениален, коварен и неуловим!..

Леоныч, облокотившись на полустол, явно получал удовольствие от вдохновенной импровизации Наума и периодически кивал в такт головой, соглашаясь с очередным тезисом, художественно излагаемым Наумом.

Железнов про себя улыбнулся: «Все, актер нашел своего зрителя», однако, взглянув на часы, мгновенно понял, что театральное представление пора сворачивать.

– Так, коллеги, – Железнов на полуслове жестко вмешался в монолог Наума к общему неудовольствию присутствующих, – у нас цейтнот по времени. Судя по тому, что я слышал, Наум отлично разогрел зрительскую аудиторию, но до сути вертикальной составляющей сериала пока не дошел…

– Я только собирался. А тут ты! – Наум попытался изобразить возмущение.

– Можно мне на правах соавтора продолжить?

– Можно.

– Спасибо. Женя, в отношении «вертикалки» все просто, никакого нового форматного велосипеда мы не изобретаем. Исходим из того, что все люди в нашем сериале «Сноу-дом», как и в жизни, делятся на нормальных людей и на подлецов, воров, карьеристов и прочую нечисть. И если в обычной жизни люди стараются скрыть свои неблаговидные стороны, то в условиях тотальной правды и тотальной информированности все обнажается и выползает наружу. При этом страдают все. И «хорошие» с нашей точки зрения люди, и «плохие» тоже.

Наш Главный герой считает, что «хорошие» страдают незаслуженно и неадекватно и их нужно выручать. Для этого он создает группу «трансформации правды», которая всеми возможными и невозможными средствами пытается выручить «хороших» за счет «лжи во спасение». В группу мы предлагаем включить пять ярких личностей с буйной фантазией. Предложения по группе мы подготовили – они есть в заявке, которую я тебе сейчас перешлю.

В соответствии с предлагаемой нами схемой, Главный герой со своей командой определяет, кто «незаслуженно» пострадал из-за правды, а кто – заслуженно. Заслуженным – заслуженное: украл, написал кляузу, задумал и совершил подлость – отвечай! И по закону, и по совести перед людьми.

А вот для незаслуженно пострадавших он, вместе с друзьями, для каждого «хорошего» придумывает убедительную ложь, которая выглядит невероятной, а потому – более достоверной, и фабрикуют доказательства «невинности» пострадавшего при помощи съемок, фальсификации документов, поддельных писем и т. д.

В каждой серии у нас есть истории пострадавших от тотальной информированности всех и вся обо всем в «Сноу-доме» – и «хороших», и «плохих». Для «хороших» команда мозговым штурмом придумывает достоверную ложь, фабрикует доказательства и доводит их до необходимого адресата. Ложь во спасение в каждой серии нового пострадавшего – вертикальная линия. Впрочем, наказание «плохого» тоже не исключается. То есть в каждой серии идет борьба за право на существование лжи, как неотъемлемой составляющей человеческого социума.

– Непросто, – резюмировал Леоныч.

– Да, нестандартно, – согласился Железнов. – Подумайте как продюсеры, стоит за это браться или нет. Новизна проекта состоит в том, что АНБэшные технологии по тотальному контролю переносятся в повседневную жизнь. На примере одного отдельно взятого офиса, который мы и назвали говорящим образом – «Сноу-дом». Но я бы на вашем месте двигался бы в сторону юмора. Не тотального, конечно. Скорее, некий ироничный взгляд, а что было бы, если бы все всё обо всех знали. Ну а если двигаться в сторону социалки, то получится фильм-катастрофа. Мне лично такое не нравится. Негатива и так в жизни выше крыши.

– Хорошо, подумаем. А что со второй идеей?

– Вторая идея – это выборы Президента в сумасшедшем доме. Юмористическая пародия на выборы – с яркими личностями, борьбой за местный сумасшедший электорат и не примкнувших к ним, с борьбой за «эфирное время» на единственной в сумасшедшем доме трибуне, со втягиванием в процесс медперсонала, со сбором «компромата» на кандидатов, дебатами и шприцами с поносным эффектом… В общем, Женя, я сейчас здесь распинаться не буду, дабы чего не упустить, мы с Наумом все основное в заявке написали, я ее тоже сейчас вышлю тебе. Почитай внимательно, будут вопросы – звони, но завтра. Сегодня, – Железнов взглянул на часы, – наверное, часов до двадцати двух будем на прогоне. Няма, что думаешь, успеем?

– Раньше десяти никогда не заканчивали, – Наум скептично пожал плечами. – Идем?

– Добавь частичную потерю квалификации, – добавил Железнов, укладывая свой ноутбук в сумку. – Последний прогон мы с тобой проводили месяца четыре назад.

– Да ничего, справимся.

– Кто б сомневался.

Видя, что Железнову собираться еще пару минут, Наум двинулся к выходу из кабинета. – Заскочу в кафе, возьму какой-нибудь газировки.

– Ага, – кивнул Железнов. – И термос с кофе попроси у них, – крикнул он уже вдогонку удаляющемуся Науму.

– А мне можно с вами на прогон? – неожиданно спросила Катя.

– Нет, – Железнов отрезал тоном, не вызывающим сомнений. – Там ты будешь всем мешать. Девчонки будут отвлекаться на тебя.

– Я так понимаю, что на тебя рассчитывать не приходится?

– В каком смысле?

– Что ты тоже будешь отвлекаться на меня. Железнов только махнул рукой: «Не мешай».

Леонов тоже поднялся, протянул руку Железнову: – Саша, спасибо вам. И удачи на прогоне.

– Да не за что. У нас еще в загашнике есть парочка идей, так что если тебе это будет интересно, можем обсудить.

– Не слабо, – на лице Леонова присутствовало неподдельное удивление.

– Прямо генератор идей какой-то! Когда ж ты успеваешь?

– Да есть стимулы, – признался Железнов. – Иногда по ночам не спится, вот и лезет в голову всякое…

– Ничего себе, всякое… Мне бы так не спалось. Я, конечно, не гарантирую, что в ближайшее время запустим в работу все, что вы тут предлагаете, сам знаешь, это вне бюджета, но что-нибудь уж точно запустим.

– Давайте, определяйтесь, что, – Железнов повесил сумку с компом на плечо. – А мы уж поможем.

– Евгений, – вдруг подключилась к разговору Строева, – извините, что вмешиваюсь, но раз уж я все слышала… – Катя выглядела очень сосредоточенной. – В общем, я могла бы взять производство одного из Железновских проектов на себя.

– Куда взять? На плечо?

– В смысле финансирования. У меня есть кинокомпания, есть все необходимое оборудование и для съемок, и для постпродакшена…

– Но, насколько я знаю, нет опыта, – парировал Леонов.

– Зачем тебе это? – для Железнова предложение Строевой тоже оказалось неожиданным.

– Для получения этого самого опыта. Я найму лучшего продюсера из всех, стану его тенью во всем и уже на следующем проекте буду самостоятельным продюсером.

– Ну не все так быстро. Но теоретически верно. В принципе, в сложившихся обстоятельствах трудно придумать что-нибудь более правильное. Все, коллеги, я убежал. А вы тут оставайтесь у меня и договаривайтесь. Подумай, Жень, для канала это будет бесплатно. Пока.

 

*** (3)(5) Апрель 45-го

Восточная Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы

7 апреля 1945 года. 14.25 по местному времени

Старший лейтенант Алексей Осадчий взглянул на часы: 14:25. Прошло уже больше часа, как уехал генерал Шульгин. Алексей достал пачку «Казбека», подаренную генералом, открыл коробку, достал папиросу, двумя пальцами мягко размял гильзу из папиросной бумаги с табаком, по-своему – в двух местах, перпендикулярно друг к другу, передавил длинный мундштук папиросы, создав тем самым своеобразный фильтр для частичек табака, с удовольствием прикурил и, не спеша, принялся изучать окрестности монастыря: отдых отдыхом, а войну никто не отменял. Сказывался почти трехлетний боевой опыт – на войне нет мелочей, как и нет места расслабленности. Лейтенант знал, что пренебрежение этими постулатами чревато расплатой человеческими жизнями. Именно поэтому он не поленился подняться на самую высокую, а потому самую удобную точку для наблюдения – на монастырскую колокольню.

Условный отдых сроком на сутки лейтенант Осадчий и его разведвзвод получили от генерала Шульгина: казалось бы, привыкший ко всему боевой генерал, видевший смерть во всех ее проявлениях, осознанно принимающий решения о судьбах тысяч людей, исходя не из ценности и уникальности каждой отдельной человеческой жизни, а исходя из стратегической целесообразности, категорически не был согласен с частной проекцией войны в виде жестокости и бесчеловечности в отношении группы беззащитных женщин, посвятивших свою жизнь служению Богу. С учетом того, что именно Осадчему удалось предотвратить надругательство над монахинями, Шульгин приказал старшему лейтенанту на сутки взять монастырь под свою охрану – через сутки должны подтянуться тыловые части, которые должны перенять эстафету в свои руки и организовать жесткий порядок на оккупированной территории.

Осматривая с колокольни подходы к монастырю, Алексей не мог не признать, что стратегически монастырь расположен очень правильно, мелькнула даже мысль, что с точки зрения обороны место выбрано идеально. Внушительные стены около десяти метров высотой замыкались в неправильный многоугольник. Вход один – через ворота, на вид – достаточно крепкие. Хотя, конечно, снаряд ста пятидесятимиллиметровой пушки разнесет их с первого раза. Но претензий нет: не под то строилось. Мысля по-военному, тыл и правый фланг защищены идеально, можно сказать, неприступны: обе стены нависали над глубоким, метров пятьдесят ущельем, по дну которого протекала не очень глубокая, но бурная горная речка. Все остальное пространство перед левофланговой и фронтальной стенами монастыря – открытое поле, пашня. Лишь слева, метрах в двухстах от монастыря начинался лес, откуда, собственно, они и вышли, преследуя дезертиров.

С точки зрения организации ведения огня со стен монастыря, ситуация также была практически идеальной. По всему периметру с внутренней стороны стен монастыря была выложена каменная площадка шириной около полутора метров для стрельбы лучников через амбразуры в стенах. Алексей обратил внимание, что амбразуры были расположены на высоте около метра от верхнего края стены, в связи с чем у лейтенанта возникло две мысли: во-первых, скорее всего, раньше это был чей-то замок, на каком-то этапе ставший монастырем, а, во-вторых, народец раньше был явно поменьше – амбразуры оптимальным образом подходили бы людям, рост которых был в районе метра пятидесяти… Ну, да не беда.

Итак, от кого защищаемся. От беглых штрафников и от групп фрицев, прорывающихся на запад. Первые вообще не вопрос: в дневное время – один наблюдатель на колокольне, двое автоматчиков – снаружи, у ворот. В ночное – закрываем ворота: двое – наверху, в башенках у ворот, двое – внутри монастырского двора, метрах в пятнадцати от ворот, за укрытиями, справа и слева, чтобы была зона перекрестного огня и, соответственно, перекрестного поражения. Это на тот случай, если фрицы сойдут с ума и долбанут по воротам из фауст-патрона. Это ночью. Днем… Если опять же допустить, что фрицы пойдут днем на штурм монастыря, – лейтенант про себя улыбнулся подобной глупости предполагаемых фрицев, – то… У меня двадцать человек со мной, в поле у немцев при атаке должно быть втрое больше – шестьдесят… Учитывая высоту стен монастыря, амбразуры у нас и фаусты и минометы у них… В общем, сто пятьдесят – двести фрицев осилим. Дальше – боевая статистика говорит, что больше не получится. Ну, хорошо. Можно и вниз.

Спустившись вниз, лейтенант расположился на скамье крытой обходной галереи, окружающей внутренний двор монастыря (клуатр), куда и вызвал к себе старшего сержанта Назарова, своего заместителя, сорокалетнего москвича, человека недюжинной смекалки, жилистого, надежного, вместе с тем обманчиво медлительного и обладающего редким отчеством – Титыч, что означало, как выяснил лейтенант, «защищающий честь».

– Титыч, – Осадчий обвел взглядом внутренний дворик, по которому, осматриваясь, разбрелись бойцы его взвода. Как и старший лейтенант, они в первый раз попали за ворота монастыря, тем более женского. – Титыч, экскурсию, а вместе с ней разброд и шатания прекратить, личный состав построить, довести до всех, что во внутренние помещения монастыря – ни ногой, наблюдателя – на колокольню, боевое охранение – за ворота. Задача ясна?

– Так точно. Разрешите исполнять?

– Погоди. А что у нас с довольствием?

– Полевая кухня уже едет к нам. От соседей – Варфоломеев подсобил.

– Хорошо. А со штабом дивизии связь наладили?

– Так точно. Час назад доложил начальнику разведки дивизии майору Фирсову о месте нашей дислокации.

– Ругался?

– Да нет. Генерал Шульгин сам вышел на связь с генералом Горовым. Фирсов подтвердил приказ об охране монастыря до 14.00 завтра. О дальнейших действиях не сказал – ждать указаний.

– Тогда всем, кроме охранения – почистить оружие и отдыхать.

 

*** (4)(5) Трейдер

Улицы Москвы. Железнов

Через 2 месяца и 19 дней после точки отсчета. Пятница. 02.17

«Господи, здесь, по-видимому, никогда не прекращается бурная жизнь, всегда активное движение», – эта простая мысль каждый раз посещала Железнова, когда он ночью на своей машине катался по Москве – поток машин, люди на улицах, работающие рестораны… За Железновым такое водилось – когда что-то не клеилось, либо, наоборот, когда ему в голову приходила какая-то «красивая» идея и ее нужно было «обкатать» (обдумать), тогда он садился за руль и пару часов ездил по центру Москвы по принципу «куда юбка потянет». Вот и сейчас – шел третий час ночи, и он решил «обкатать» в прямом и переносном смысле «красивую» идею 3-го лока, которая не более как час назад пришла ему в голову. «Красивая» – потому что Железнов, как бывший научник, считал, что у сложной проблемы должно быть простое, всем понятное, а значит, «красивое» решение.

То, что лок (локировать, блокировать) – мера неэффективная и его сложно «разруливать», он понял практически сразу. Лок использовался в ситуациях, когда счет уходил в глубокий минус из-за движения против тренда, и нужно было переждать некоторое время до разворота тренда. В этом случае выставлялся ордер лотом, равным сумме всех уже открытых ордеров, но в противоположном открытым ордерам направлении. Этот ордер, собственно, и назывался локом, потому как за счет него и в покупку, и в продажу разнонаправленные лоты уравновешивались, и при любом движении доходная и расходная части были равны между собой (блокирование). Этот маневр приводил к тому, что дальнейшего ухудшения баланса счета не происходило, впрочем, как и улучшения тоже. Счет «замораживался». После разворота, как правило, возникали проблемы с самим локом, особенно, если он выставлялся в момент разворота. Железнов достаточно быстро предложил разбивать лок на два, что позволяло на определенном этапе в два раза снизить скорость нарастания просадки счета, а при развороте тренда появлялась возможность поэтапного закрытия обоих полулоков в безубыток. Это с одной стороны. А с другой – при повторном развороте в сторону тренда возникал эффект смещения, что приводило к неотвратимому росту просадки счета.

Железнов понимал, что это тупиковый путь, и уже с неделю в свободное от работы время размышлял, как уйти от локирования, но при этом сохранить, а еще лучше – повысить устойчивость счета. Решение, как всегда пришло неожиданно: «оверкиль»! Переворот! Нужно использовать энергию движения тренда, которому мы сопротивляемся, выставляя вначале лок величиной в 50 % от открытых ордеров, затем – второй лок таким же лотом, то есть на 100 % локируя нежелательный тренд, а дальше (!) – нужно открывать 3-й лок в сторону тренда! Тогда за счет дальнейшего движения в сторону тренда есть шанс закрыть счет с заданным профитом, он же – с заданным доходом.

– Ай да Сашка, ай да сукин сын, – по-пушкински вслух похвалил себя Железнов, отметив, что за размышлениями его незаметно вынесло к третьему кольцу, по которому он «кататься» не любил – нужно разворачиваться. Итак. 3-й лок. И что же это нам дает? Как минимум – две модели.

Во-первых, ловим тренд одним большим лотом, даем ему возможность самореализоваться по достижению установленного профита. В случае разворота тренда – постепенно локируем его тремя последовательными локами. Тренд – в одну сторону, мы – за ним. Тренд качнулся в другую сторону – мы за ним с помощью 3-го лока. В общем, маятник. Так и назовем эту модель – «Маятник».

И, во-вторых, сразу же рисуется модель «2 (покупка) – 3 (продажа) – 2 (покупка)». В упрощенном виде «2-3-2». Все три лота открываем одновременно. Два ордера – на покупку лотом, равным 2-м каждый, всего на покупку общий лот равен 4 и один ордер лотом 3 – на продажу. И что получается? Получается, что при тренде вверх, на покупку, система успешно отработает за счет превышения покупки над продажей в один лот. При обратном движении, на продажу – вниз, мы должны подойти к «точке безубыточности» между одним ордером на покупку, в данном случае равном минус два, и ордером на продажу, равном +3.

Закрываем их совместно в точке безубыточности и моментально восстанавливаем (открываем) этот же ордер в 3 лота также на продажу. То есть организуем +1 лот вниз на продажу. А если тренд опять развернется вверх? Ага. Тогда в той же точке, где мы открывали все три ордера, вновь открываем первый ордер на покупку лотом 2, то есть возвращаемся в исходное. И так – по кругу, пока система не отработает установленный программой профит.

В общем, концепция понятна. Конечно же, скорее всего, что-то где-то вылезет в негативном смысле, но все равно – это шаг. Существенный шаг вперед.

Остановившись у дома, перед тем как выйти из машины, Железнов написал краткую sms-ку Андрею Борисову: «Жду прямо с утра у себя. Есть идеи».

 

*** (2)(11) Екатерина Строева

Офис Екатерины Строевой

Через три месяца после точки отсчета. Среда. 11.55

После очередного длинного гудка мелькнула мысль: «Бесполезно», – Катя сбросила сигнал вызова. Железнов не принимал вызовы – ни внутренние (Катя звонила ему на внутренний корпоративный телефон каждые пять минут с девяти утра, пока не бросила все и не сбегала к нему в кабинет, но… Кабинет закрыт, Железнова нет), ни, как она только что убедилась, и мобильные тоже. «Так. Что же случилось?» – Катя понемногу начала нервничать. Она настолько привыкла контролировать жизнь Железнова, всегда знать, где он и как он, что любой сбой в организованном ею информационном потоке приводил ее в смятение.

Самой ей трудно было сравнить возникающие при этом ощущения с чем-либо, но более опытный человек со стороны, скорее всего, высказал бы предположение, что эти чувства сродни чувствам матери, даже несмотря на то, что в данном случае «ребенок» был большой, в смысле – взрослый.

«Где же он может быть?» – звонить Смолякову Катя не хотела. Вот не хотела и все. – «О встрече с кем-либо с утра он вчера не договаривался… Вроде бы все, как всегда: пришел не поздно, перекусил, немного поработал и рано, для него рано – часов в одиннадцать лег спать», – Катя еще вспомнила, что ее это немного удивило, но подумала, что, по-видимому, «Укатали сивку крутые горки» – несколько дней до этого он работал когда до двух, а когда и до трех часов ночи, а тут решил отоспаться.

«Нет, это просто невозможно! Ну кто-то же должен что-нибудь знать!» – Катя решительно поднялась и в очередной раз двинулась от своего кабинета на 35-м этаже к лифту.

Наума он нашла в «озвучке», тремя этажами ниже – Наум в гарнитуре с микрофоном рулил процессом записи текста под эфирное промо их с Железновым программы в пультовой. Рулил – это достаточно громко сказано, так как текст за стеклом в студии (в звукоизолированном помещении) читал Шонишвили, известный как «Московский Горец», очень популярный актер, который по совместительству был «голосом телеканала», то есть очень узнаваемым, а заодно – и очень опытным, практически любой текст он записывал с первого, максимум, со второго дубля.

Влетев в пультовую «озвучки», Катя сразу же взяла быка за рога:

– Наум, где Железнов?

Не ожидавший вторжения в «святая святых» звукопроизводства и ошалевший от такой наглости, Наум «вскипел» шепотом:

– Ты что, с ума сошла?!. Ты что, не видишь, люди работают? – глазами Наум показал на «Горца». – Выйди срочно!

– Я тебе сейчас выйду! – по инерции шепотом прошипела Екатерина, при этом развернулась в сторону «Горца», очаровательно улыбнулась и показала пальцем, что она – на одну минутку.

«Горец», конечно же, приподнялся, расцвел улыбкой, пошевелил усами, приложил руки к груди и готов был уже прекратить любую запись… Ах, какая женщина… такая женщина…

Наум жестом приказал «Горцу»: – «Сидеть!» и подкрепил свое указание тем, что сам поднялся из кресла, пытаясь изобразить перед Строевой «Царя Ивана Грозного, убивающего своего сына», но, столкнувшись со взглядом Екатерины, понял, что «сыном» скорее всего сейчас станет он, спустил ситуацию на тормозах:

– Ладно, ладно… Чего ты хочешь?

– Я хочу знать, куда делся Железнов?!. На работе нет! Трубку не берет!

– А тебе какое дело! – Наум опять попытался стать «Царем Иваном»… далее по тексту, но, увидев, что Екатерина, сжав кулаки, сделала шаг по направлению к нему, понял, что сегодня Царь Иван в его исполнении не проканает:

– Хорошо – хорошо. Заболел он.

– Откуда знаешь?

– Смс-ку в пять утра прислал: заболел – не придет – накормить Оберста.

– Простыл? Грипп?

Наум иронично смотрел на Строеву.

– Ну да, ты прав. Не его стиль разъяснять что-либо, когда это касается его самого. Ладно. Живи, – Катя так глянула на Наума, как будто это он был виноват в болезни Железнова и еще, как минимум, в засухе в пустыне Гоби.

– Спасибо, – на автомате произнес Наум. Потом опомнился и уже съязвил. – Твоя доброта не знает границ! Фамилию поменяй! – уже вдогонку выкрикнул Наум. – На Медичи!

* * *

Катя «своим» ключом открыла железновскую дверь, затащила кучу пакетов, скинула обувь и первым делом прямо из коридора заглянула в комнату: «Спит. Очень хорошо».

Обладательницей «своего» ключа Катя стала часа четыре назад, когда она стремглав покинула офис, на ходу бросив секретарше: «Меня нет» и помчалась на квартиру к Железнову. По дороге ее нагнал звонок от Валентины:

– Что случилось?

– Железнов заболел, на звонки не отвечает. Я к нему!

– Так, может, спит?

– А если нет?!. – в голосе Кати проскальзывали панические нотки.

– Ты, сумасшедшая, подруга. Все бросила и умчалась. У нас же сегодня должен начаться монтаж графических станций.

– Плевать! Вернее, нет. Валя, ты прекрасно справишься без меня. Привлеки Наума – он поможет.

– А если откажется?

– Валя, ты же женщина! Красивая женщина! Обработать какого-то продюсера! Метод кнута и пряника! Ты – пряник, я – кнут. Скажи, что я убью его…

– Как так?

– Так! Без объяснения причин. Нет! Я спасаю его друга, а он пусть спасет нас – скажи, что без Гения нам никак!

– Ты права, подруга, это может сработать.

Домчавшись до дома Железнова, Екатерина не стала дожидаться лифта и пулей взлетела на третий этаж. Когда Железнов открыл дверь, у еще не отдышавшейся от гонки по ступеням Екатерины непроизвольно сорвался вопрос:

– У тебя случайно нет сына Гамлета?

– Очень похож на тень отца? – несмотря на свой изможденный болезненный вид, Железнов «включился» сразу. Правда, с улыбкой не получилось, вместо нее образовалась гримаса боли.

Пройдя в квартиру, Катя бросила сумку на пол и первым делом приложила тыльную сторону ладони ко лбу Железнова:

– Как твое самочувствие?

– Они живут раздельной жизнью.

– Не поняла, – Катя наклонила голову Железнова и приложилась к ней губами. – Горишь, – констатировала она. – Температуру мерял?

– Само и чувства, – пояснил Железнов. – Я и мои ощущения как-то отдалились друг от друга. Тридцать девять и восемь.

– Скорую вызывал?

– Нет.

– Саша, в постель, – скомандовала Екатерина.

Что потом началось, Железнов помнил смутно. Как-то все смешалось: Катя выходила и заходила, приносила какие-то таблетки, чай с лимоном и с клюквой, появлялись врачи, слушали легкие спереди и со спины, что-то говорили Кате, смена белья, обертывание, как в детстве, звук открываемой и закрываемой двери, Катя с таблетками и опять теплый чай, бульон, смена футболки…

В первый раз Железнов пришел в себя часа через четыре после появления Кати – услышал, как кто-то открывает ключом дверь, сквозь опущенные веки увидел, как в комнату заглянула Катя, вяло мелькнула мысль: «Откуда у нее свой ключ?» и сам себе ответил: «Наверное, нашла на полке с лекарствами… Странно, а почему я запасной комплект храню именно там? Интуиция? Что когда-то придет человек, который будет спасать меня, и ему понадобиться ключ? Или второй ключ – это лучшее лекарство от одиночества? Чтобы вручить его той… – Железнов мучительно скрипнул зубами. – Той, которой я хотел его вручить, нужен золотой ключик, а не этот – ключ доверия и взаимопонимания. Все прозрачно, но как же не хочется в это верить… Разочарование, как маленькая смерть, человек уходит из твоей жизни по твоей воле. В памяти остается только хорошее, может быть, придуманное тобой, а то, чем он стал – выжигается из памяти вместе с ним… – от тяжелых мыслей, по-видимому, сработали какие-то скрытые механизмы подсознания, – Железнов провалился в глубокий сон.

Во второй раз Железнов пришел в себя или проснулся, в общем, он не понял, когда за окном было уже темно. Ему было хорошо – присутствовало ощущение чистоты, тепла и уюта. Рядом, положив свою голову на его плечо, обняв его рукой и закинув свою ногу на его живот, прижимаясь к нему всем своим существом, спала Катя, согревая его своим теплом и дыханием.

Железнов шевельнулся. Катя мгновенно проснулась – Железнов в первый миг увидел встревоженные Катины глаза, которые плавно трансформировались в счастливые. Катя улыбнулась, осознав ситуацию, ни на миллиметр не отодвинулась, немного откинула голову, потом положила ее на грудь Железнову, как-то еще ближе прижалась и прошептала еще немного сонным голосом:

– Железнов, я люблю тебя… И по странному стечению обстоятельств все больше и больше. И это не просто слова. Я это чувствую. Хотя еще вчера мне казалось, что больше любить просто невозможно, а сегодня я точно знаю – возможно, – Катя мягко потерлась виском о железновскую грудь.

– Железнов, что же дальше-то будет, а? Наверное, мне нужно бояться этого… Но меня всю заполняет изнутри тепло, которое переходит в жар, который взрывается и распадается на тысячи щекочущих меня изнутри ласкающих дуновений… Железнов, это все ты… Я люблю тебя, Железнов…

Катя немного повернула голову и очень нежно поцеловала Железнова в районе скулы. – Лежи, Железнов, пойду готовить тебе ужин. Какие у тебя будут пожелания?

– Они у меня практически невыполнимые. Ты же знаешь, все вкусы из детства, – Железнов медленно повернулся набок и подложил руку под голову.

– В каком смысле из детства?

– Мне кажется, что самое вкусное это то, что готовила мама. Или, в моем случае, бабушка. А так как мое детство происходило в эпоху недоразвитого социализма, то и на столе были картошка, селедка, капуста квашеная да еще огурцы соленые с помидорами… Дааа… – Железнов мечтательно улыбнулся. – Вот такой незатейливый натюрморт, который сегодня не является хитами продаж в наших магазинах.

– Это ты зря, Железнов, – глаза у Кати победно улыбались. Она поднялась с дивана. Железнов с удивлением обнаружил на ней умопомрачительно короткий белый халатик, очень смахивающий на медицинский, разве что без опознавательного символа в виде змеи, обвивающей чашу грааля. – Жареная картошка со скумбрией тебя устроит?

– Мечта! Как ты догадалась?

– Я не могу допустить случайности в столь важном вопросе, – Катя улыбалась, – я много что про тебя знаю…

– Насколько много?

– Лежи. Я пошла жарить картошку, наберись терпения минут на двадцать.

Когда Железнов появился на кухне, Катя уже сервировала стол и последним аккордом накладывала жареную картошку в тарелку Железнова.

– Железнов, я никогда не думала, что это так приятно – готовить ужин любимому мужчине. Ты же понимаешь, что я могла бы заказать все что угодно в любом ресторане. Но мне очень хочется самой, своими руками, думать о тебе, что это для тебя…

– Ты действительно аномалия. И, как выясняется, не только с точки зрения внешности, но и с точки зрения стилистики женского поведения, – Железнов уселся за стол.

– Что это ты еще про меня выдумал? – Катя разлила клюквенный морс по бокалам.

Железнов поднял бокал, чокнулся им с Катиным:

– Спасибо тебе, – Железнов улыбнулся, – за то, что не бросила умирающего товарища…

– Ты мне не товарищ. Товарища я бы бросила, – уверенно заявила Катерина. – Так все-таки, что ты там еще про меня понапридумывал?

– Ну, хорошо. Начнем издалека.

– Насколько издалека?

– Не переживай, период создания нашей галактики и формирования солнечной системы в ее нынешнем виде я опущу. Скажи мне, задумывалась ли ты когда-нибудь, как создаются браки в нашей стране?

– Задумывалась. Но не в общем. Я все время думаю о том, какой такой подвиг мне нужно совершить, чтобы стать твоей женой, – Катя говорила очень серьезно.

– Так вот, – Железнов тоже был серьезен, по-видимому, сейчас на свет вылезло его научное прошлое, – по существу не заданных вопросов даю конкретные ответы. Я посмотрел на эту проблему с математической точки зрения. Результаты – безрадостные, во всяком случае – для меня. Они меня не радуют. И вот в силу чего: постулат номер один. Как выяснилось, человек – очень неизбирательное существо при выборе супруга.

– Ничего себе вывод! Я очень (!) избирательна! – Катя нахмурила брови, а потом не выдержала и расплылась в улыбке. – Железнов, я нашла лучшего мужчину на Земле…

– Не обольщайся.

– И, как ты знаешь, мне для этого пришлось прошерстить как минимум две страны.

– Сейчас не о тебе. О тебе мы поговорим потом.

– Хорошо. Я запомнила это.

– Так вот, я повторюсь: человек – очень неизбирательное существо при выборе супруга. Как это ни прискорбно констатировать. И ларчик открывается достаточно просто. Как ты думаешь, где знакомятся будущие муж и жена?

– Ну-у… – Катя слегка задумалась, – на работе, в основном, в институте…

– Правильно. Еще – в школе, что больше характерно для наших деревень, а также – во время тусовок, и в последнее время – в интернете, иногда… – Железнов взял секундную паузу. – Статистически значимые цифры – это институт, работа, школа. Пока не рассматриваем исключения в виде знакомства в транспорте, на тусовке и в интернете, ввиду их несущественности.

– И что?

– А теперь давай посчитаем: круг знакомств в школе – это максимум человек пятьдесят, институт – пусть сто, работа – от десяти до ста. Заметь, я беру с запасом.

– Согласна.

– По максимуму получается двести пятьдесят человек. Половину отбрасываем…

– Противоположный пол?

– Верно мыслишь. И что у нас остается? – Железнов выжидательно смотрел на Екатерину.

– Сто двадцать пять человек.

– И это – по максимуму! – Железнов поднял палец, акцентируя внимание. – То есть, в среднем обычный человек выбирает себе мужа или жену, которой клянется в верности на всю жизнь, обещает любить незабвенно и уйти в один день, – позволил себе немного съязвить Железнов, – из пятидесяти – ста человек, – Железнов сделал паузу. – Ты представляешь?!. Всего из ста (!) человек, случайно встретившихся на пути – выбрать единственную и неповторимую!

Катя смотрела на Железнова, широко раскрыв свои зеленые глазищи.

– Да ты, наверное, на эскалаторе метро в час пик за один подъем видишь больше!

– Я никогда об этом не задумывалась.

– Это всеобщая беда – люди живут, не задумываясь, вообще не задумываясь, потому что так положено, так принято – мыслей что-либо изменить – ноль.

– И какое это все имеет отношение ко мне?

– Обожди, – Железнов махнул рукой, – я еще не закончил. Идем дальше. Мы остановились на том, что потенциальное количество контактов, из которых выбирается супруг – сто человек. Но это для мужчин – сто.

– А для женщин? – Железнов с удивлением обнаружил, что Катя подняла только одну правую бровь.

– А для женщин – значительно меньше, человек десять, в среднем.

– Как это? Почему такая дискриминация?

– А так. Мы с тобой договорились оперировать средними оценками…

– Оперируют скальпелем. Это ты сам с собой договорился.

– Молодец, – Железнов улыбнулся сноске Кати. – Хорошо. То есть мы говорим о среднестатистической девушке. Количество ее контактов с парнями приемлемого возраста в школе, институте и с мужчинами на работе, как мы выяснили, не больше сотни.

– Да.

– Я высказываю предположение, которое также нетрудно подтвердить экспериментально, что из ста ее контактов в среднем не более десяти подойдут к ней с серьезными намерениями «дружить». Естественно, если она не признанная красавица. Но красавиц мы исключили и говорим об обычных миловидных симпатичных девушках. Согласись, что задайся мы целью, то мы, конечно же, найдем девушек, которые встречались более чем с десятью парнями, но их число будет минимально, – Железнов усмехнулся. – Думаю, что чем больше это количество, тем меньше шансов у нее выйти замуж, потому как быстро сформируется образ ветреной, непостоянной и ненадежной девушки – мужчины этого не любят. Таким образом, мы приходим к грустному выводу, что весь выбор девушки сводится всего к десятку человек. Да, именно девушка говорит либо «да», либо «нет» на предложение парня. Но она может принимать свое решение только (!) из числа тех, кто ею заинтересовался и подошел к ней с тем самым предложением «дружить». И это меня удручает.

– Что именно?

– То, что женщины согласны с этим. Именно отсюда, как мне кажется, пошло выражение «ответное (!) чувство». Заметь, не полюбила кого-то сама, не проявила инициативу, чтобы побороться за свое счастье, а возникло «ответное чувство», черт побери! И это самое «ответное чувство» должно возникнуть в лучшем случае к одному из десяти претендентов на ее сердце, а в худшем – выбирать приходится из двух-трех. Я все это называю «passive voice» – в моем переводе это означает «пассивное соучастие в своей судьбе». Причем это «да» находится еще и под давлением двух серьезных факторов.

– Каких?

– Во-первых, когда поступает предложение, имеет место быть страху – а вдруг больше никто не предложит? А вдруг – это последний шанс выйти замуж? Нужно ли ждать, что придет кто-то получше, если этот «не очень»? А вдруг не придет? И что, оставаться старой девой? И, во-вторых, это давление возраста и уменьшающегося количества свободных радикалов…

– Чего-чего?

– Свободных радикалов. В переносном смысле, конечно. Элементов, которые еще не вступили во взаимодействие, – Железнов закурил сигарету. – Говоря по-русски, с увеличением возраста привлекательность девушки падает. По общему мнению. И что важно, зачастую, и по мнению самой девушки, что приводит к занижению ее самооценки. А это очень важно при выборе партнера. Партнер должен соответствовать ее самооценке. И второй момент с точки зрения возраста состоит в том, что бойцы жениховского фронта выбывают – их расхватывают – с каждым днем их становится все меньше и меньше.

Одни женились, другие спились, третьи – сели, четвертые, прожив вольной жизнью какое-то время, приходят к пониманию «а зачем?» – зачем вообще брать на себя какую-то ответственность за семью, детей, когда можно жить и так…

– Понятно. И какой вывод?

– Вывод лежит на поверхности: большинство женщин не знает, что такое любить!

– Ничего себе вывод, Железнов. Мрачная картина.

– Да. Представь себе, что выйдя замуж за «третьего попавшегося», женщина, понимая, что ей с этим жить всю жизнь, начинает искать в своем избраннике некий позитив, взращивать его в себе, называя это любовью… А чтобы скрыть реальное положение вещей, создаются и культивируются мифы об особой эмоциональности и чувственности женщин, о более тонкой, по сравнению с мужчинами, организации души…

– Ты с этим не согласен? По-моему, тезис о том, что женщины более эмоциональны, чем мужчины, справедлив.

– На скандальном уровне – да, согласен. Я, конечно же, исследований не проводил, но, мне кажется, что вся эмоциональность женщин связана с ее самозащитой: с защитой ее статуса замужней женщины, с защитой детей и с защитой устраивающего ее образа жизни. Эмоций, связанных с проявлением любви к мужчине, я практически не замечал.

– Спорно. Это же достаточно интимный процесс. Возможно, не все готовы выставлять его напоказ.

– Не совсем. Опять же, возвращаемся к математике и статистике. Трудно оспорить, что наиболее глубокими и тонкими выразителями человеческих эмоций являются поэты и композиторы…

– Ты к чему клонишь?

– Ответь себе самой на простой вопрос: как соотносится в нашей жизни количество поэтов и поэтесс? Думаю, вопрос носит риторический характер. Еще хуже дело обстоит с композиторшами: я знаю всего одну известную женщину-композитора, которая писала музыку к песням…

– Александра Пахмутова?

– Да, – Железнов посмотрел на Катю с уважением. – А в более серьезной музыке – ни одной.

– Хорошо. И что?

– Из всего, что я здесь наговорил, можно сделать следующие выводы: именно мужчины – наиболее эмоциональная и чувственная часть человечества, и именно эмоции мужчин являются основой существования человечества. Эмоции и чувства мужчин вызывают действие: ухаживание, признание, стремление овладеть женщиной, поступки во имя женщины и преступления во имя женщины, написание стихов, посвященных женщинам, в конце концов. Кто на что горазд. Этот ряд можно продолжать до бесконечности. Это – с одной стороны. А с другой – эмоции и чувства женщин активных действий с их стороны не вызывают, что говорит о несклонности женщин строить свою жизнь в соответствии с собственными эмоциями в силу их малой значимости для женщин, либо, собственно в силу их малости. Более того, если вспомнить великого русского поэта и писателя Николая Алексеевича Некрасова, то он прямо заявил, что без мужиков «Заглохла б нива жизни!» – Железнов широко улыбался.

– Он это заявил конкретно о Добролюбове.

– Да. Но его слова актуальны в моем контексте, если Добролюбова приравнять к мужской половине человечества. А предназначение женщин состоит в том, чтобы вызывать эти эмоции, в том числе страсть и нежность за счет красоты. И демонстрации слабости и беззащитности.

Последнее, правда, относится к наиболее умным женщинам и называется женственностью.

– Саша, – Катя смотрела прямо в глаза Железнову, – я не способна управлять своими мозгами, когда ты рядом. Я не совсем все поняла, о чем ты говорил. Но я счастлива оттого, что могу вот так быть рядом с тобой, слышать твой голос и понимать, что ты у меня самый умный…

– Именно в этом и состоит твоя аномальность как женщины – ты не ждешь, пока кто-то придет за тобой – у тебя родились эмоции, в данном случае обманчивые, под воздействием которых ты начала действовать, добиваться, бороться за свое счастье. Это отход от стереотипов поведения. И в этом твоя уникальность. Да, – Железнов задумался. И как бы для себя пробормотал. – Аномальности притягиваются? Странно. По общему правилу вселенной должны бы отталкиваться…

Его прервала Екатерина:

– Что ты там бормочешь?

– Да мне подумалось, что странно как-то: из всех мужчин ты выбрала самого аномального с эмоциональной точки зрения… Слепое попадание? Или закон природы?

– Железнов, ты – лучший. Я люблю тебя.

– Я тебе уже говорил, что меня любить нельзя. У меня эмоциональный геноцид.

– Эмоциональный геноцид? Что это такое? Где ты это вычитал?

– Да это у меня как-то само собой сложилось. Ну, если немного перефразировать Высоцкого, то это близко к:

Там сгорела, пожухла душа, И мечты не читаются в темноте…

Железнов поднял глаза и увидел перед собой уверенную, сильную, безумно красивую женщину, от которой исходили тепло и любовь:

– Железнов, ты не сможешь не полюбить меня. Я не дам тебе ни одного шанса. И отцом моих детей будешь только ты!

 

*** (1)(10) Железнов

Квартира Железнова

Через три месяца после точки отсчета. Четверг. 01.31

Железнов решил не сопротивляться. Ну не спится, так не спится. И нечего сплющивать глаза в надежде, что вот сейчас ты провалишься в сон. Не спится, несмотря на ломоту во всем теле, эдакая расслабляющая составляющая, периодически накрываемая волнообразным нашествием прокатывающихся через тело то холода, морозящего до стука зубов, то жары, вызывающей испарину на лбу.

Рядом, обняв его рукой, тесно прижавшись и закинув на его ноги свою, спала Екатерина, всем своим видом демонстрируя: «Ты – моя (!) собственность». Железнов про себя усмехнулся: прям, «Там царь Кощей над златом чахнет». Вот только ни на злато, ни на чью-либо собственность он «не тянет». Потому как не хочет.

Еще пару часов назад Железнов, лежа на диване под теплым одеялом, предпринял мягкую попытку отправить Екатерину домой:

– Катя, уже одиннадцать. Все пилюли, «что доктор прописал», ты в меня втиснула, цистерну чая под твоим изумрудным оком я выпил, с лимонами, между прочим, которых, по моим ощущениям, было чуть больше, чем вмещается в обыкновенный мешок для перевозки картошки, душ я и сам смогу принять…

– Ты к чему это, Железнов, а? – Катя прервала процесс наведения порядка (полотенца – в стирку, лекарства – на полку, комнату – проветрить и т. д.) и в своем белоснежном и чересчур коротком халатике остановилась посреди комнаты, вперив руки в боки, отчего халат задрался еще выше, оголив донельзя прекрасные ноги. – Ну-ка, Железнов, колись! Что это значит, душ он сам сможет принять? Ты что думаешь, я оставлю тебя здесь одного? Такого больного?

– Ну да, – Железнов постарался убрать нотки сомнения из своего голоса.

– У меня и диван всего в одном экземпляре. А репутация, сама знаешь, складывается годами и разрушить ее за одну ночь… не рационально.

– Железнов, даже не надейся! Ты же знаешь, что быть женщиной Железнова – это единственная репутация, которая мне нужна.

– Да я вообще-то о своей репутации говорил, – Железнов вроде бы говорил серьезно, но глаза при этом у него смеялись. – Как там Няма говорил: здесь место непуганых продюсеров.

– А я тебе не продюсер, а «стержень». Так что готовься, Железнов, тебе некуда деваться! – Катя взглядом держала глаза Железнова. – А диван, между прочим, на двоих рассчитан.

– Я тебя понял, – Железнов поднялся с дивана. – Я в душ, – сообщил он на немой вопрос Екатерины. – Но рассчитываю на твое милосердие.

– Только если «стержень» из меня вынешь.

Когда же минут через пятнадцать Катя вернулась в комнату после «своего» душа, она несколько озадаченно посмотрела на Железнова, который демократично и приглашающе разместился строго на внешней половинке дивана, оставив Кате место у стенки.

– Проблемы? – поинтересовался Железнов.

– Да. Выходя сегодня из дома, я как-то не подозревала, что буду ночевать у тебя и не взяла с собой ничего… – Катя подбирала слово, – … соответствующего.

– Есть два варианта, – предложил Железнов.

– Какие? Один из них – спать обнаженной? – по лицу Кати Железнов понял, что для нее это не то что вполне приемлемый, а скорее даже желаемый вариант.

– Ни в коем случае! – Железнов даже приподнялся на локте. – Катя, запомни, Женщина всегда (!) должна быть тайной для мужчины и всегда стремиться эту тайну сохранять. Мужчина – это завоеватель и покоритель, и во взаимоотношениях с женщиной ему на любом этапе женщина должна создавать небольшие, но преодолимые препятствия.

Больше, меньше, но должна. Чем сложнее препятствие, тем больше азарта в глазах мужчины по его преодолению и, соответственно, тем больше желания в достижении цели.

– Я как-то об этом не думала, – выражение лица у Кати стало несколько озадаченным.

– Ты много чего еще не знаешь, – Железнов вяло, как лектор махнул рукой. – Я тебе приведу один достаточно яркий, на мой взгляд, пример. Как выяснилось, в настоящее время на нашей планете еще существуют абсолютно дикие племена, которые живут в совершенно недоступных, даже в наши дни, районах центральной Амазонки в Южной Америке, а также в центре африканского континента. Они практически никак не связаны с современной цивилизацией, и в некоторых из этих племен женщины ходят голыми. Как есть. Так вот, выяснилась одна интереснейшая деталь, которая меня эмоционально сразила: природа распорядилась таким образом, что у женщин одного из племен, обитающих нагишом, очень густые и длинные волосы. То есть единственное место на их теле, постоянно закрытое от всех – это верхняя часть шеи, всегда закрытая волосами. И как я теперь понимаю, совершенно логично, что именно это место, верхняя часть шеи, всегда закрытая волосами, является самой интимной и вожделенной для местных мужчин: только муж имеет право видеть и дотрагиваться до него… Вот так. То есть у Женщины должна быть хоть какая-то тайна, пусть даже такая, но скрытая от всех, которую она может раскрыть только избранному.

– Да-а… – протянула Екатерина, – я никогда ничего подобного не слышала.

– Ну, это не слишком распространенный факт. Я с ним столкнулся один раз в жизни. Но он из тех, что в определенной степени раскрывает природу взаимоотношений между мужчиной и женщиной. А потому, – продолжил Железнов, глядя на присевшую на край дивана Екатерину, – если ты хочешь растянуть на долгие годы процесс взаимного влечения со своим будущим мужем…

– Моим мужем будешь только ты! – моментально отреагировала Екатерина.

– Не отвлекайся. Потом обсудим. Так вот, чем меньше муж будет тебя видеть абсолютно обнаженной, тем дольше ты будешь представлять для него интерес. Хочу кофе, – неожиданно закончил Железнов. – Идем на кухню: по чашечке под сигарету. Как ты?

– Я кофе не буду, но за компанию с тобой посижу.

– За компанию, – пробормотал Железнов. – Это гуманно.

– Что ты там бормочешь? Я, правда, не хочу сейчас кофе.

– Да я не об этом. Есть такая расхожая фраза: «Жид за компанию повесился», которая якобы свидетельствует о преданности некоего жида своим товарищам.

– Да. Непонятная фраза, противоречащая всеобщему мнению о том, что евреи – одни из самых расчетливых людей.

– Мягко сказала, – рассмеялся Железнов. – Но, что самое интересное, попала в точку.

– В каком смысле? – Катя непонимающе смотрела на Железнова.

– Дело в том, что в оригинале вместо «компания» должно произноситься «кумпания». То есть имеет место быть всеобщее заблуждение, выливающееся в неправильное ошибочное произношение. Правильно должно звучать: «Жид за кумпанию повесился». А кумпания – это основное блюдо, в смысле – общая большущая тарелка казаков Запорожской сечи, иногда в форме котла, как правило, серебряное, из которого они всем гуртом принимали пищу. Легенда гласит, что казаки одного из куреней наняли в качестве повара жида, сами ушли в поход пограбить поляков и сказали, что вернутся через неделю. Но через неделю не вернулись. Не вернулись и через две. Тогда жид, забрав кумпанию, ушел в бега. Когда казаки все-таки вернулись, они не застали ни жида, ни кумпании. И бросились в погоню. Жид, видя настигающих казаков, кумпанию спрятал – очень ценная по тем временам вещь. Казаки жида нагнали и стали требовать вернуть их кумпанию. Итог ты уже знаешь, – закончил Железнов, – жида повесили, но с кумпанией он не расстался, так и не признался, где он ее спрятал.

– Откуда ты это знаешь?

– Да так, один знакомый казак из Сечи рассказал, – усмехнулся Железнов. – Пошли на кухню. За компанию.

– Вот оно, счастье, – уже на кухне произнес Железнов, сделав глоток отличного кофе и затянувшись сигаретой. – Ну да продолжим. Если тебе интересно, конечно.

– Очень. Очень интересно, – Катя, удобно поджав под себя ноги, разместилась на угловом диванчике рядом с Железновым.

– Мы с тобой уже говорили о том, какую ошибку совершает большинство девушек, полностью отдавая инициативу мужчинам в вопросе выбора супруга. Так называемый мной «Passive voice», – Железнов сделал еще глоток и блаженно закрыл глаза. – Так вот, вторую ошибку большинство женщин совершает, выйдя замуж. Они «обабиваются».

– Как?! – Катя изумленно смотрела на Железнова.

– «Обабиваются», – повторил Железнов. – От слова «баба». Подразумевается негативный смысл: толстая, крикливая, в несвежем, давно не стираном старом халате на кухне, погрязшая в бытовых проблемах, ничем не интересующаяся, не сексуальная… Одним словом, неинтересный, малоприятный человек, но с претензиями. В первую очередь, к мужу. Достаточно большое количество женщин пытается превратить своего мужа в тыбика.

– В кого?!. – на лице Екатерины читалось явное изумление, было видно, что она это слово слышит в первый раз.

– В «тыбика», – невозмутимо повторил Железнов. – Ты бы мусор вынес, ты бы в магазин сбегал, ты бы…

– Поняла! – рассмеялась Екатерина.

– При этом многие из этих женщин, о которых мы говорим, уверены, что отсутствие извилин в мозгу можно прикрыть отсутствием нижнего белья. Ты понимаешь, о чем я…

– Да уж конечно. Но ты какой-то уж совсем мрачный образ нарисовал.

– Да. Я специально сгустил краски, нарисовав столь ярко-отрицательный персонаж. Чтобы включить воображение и задуматься. И вспомнить о том, что ты в жизни точно встречала таких женщин, хотя бы частично обладающих теми качествами, которые я тут нарисовал. А если не утрировать, то все сводится к тому, что девушка, выйдя замуж, а тем паче, родив ребенка, считает свою миссию выполненной. Конечно же, не все. Но по моим оценкам, как минимум половина так считает.

– В каком смысле?

– В смысле, что «всё как у всех». Основные цели в жизни достигнуты: замуж вышла, ребенка родила. А дальше… куда он, в смысле муж, денется?!. И перестают. Перестают следить за собой, могут появиться перед мужем в любом виде, моменты интимной тайны, которыми она будоражила воображение мужчины до свадьбы – исчезли в неизвестном направлении, не учится, не развивается, не читает, говорить с ней в общем-то не о чем, неинтересно и скучно.

– Какую-то грустную картину ты нарисовал.

– Да. Специально. Чтобы предостеречь тебя. Семейная жизнь – это не конец романтических отношений, а их начало. Если женщина умная, конечно же. Развитие отношений – это труд, прости меня за эту банальность, это встречное движение, это лидирование друг друга, это легкое и милое кокетство, это значит, каждый день доказывать друг другу, насколько они, мужчина и женщина, дорожат тем, что судьба подарила им возможность видеть друг друга каждый день и каждый день дарить друг другу радость любви и восхищения. И здесь ведущая роль должна принадлежать женщине. Тогда длительность романтических отношений составит не 2–3 года, как обычно, а значительно, значительно дольше.

– Да, Железнов, – задумчиво протянула Катя, – с тобой мне будет непросто. И как ты это себе видишь?

– Я – никак. Как ты понимаешь, мое «Я» сейчас – это все мужчины. Женщина должна включить фантазию и каждый раз быть чуть-чуть другой, чтобы удивлять мужчину. Причем, это не обязательно требует каких-то сверх усилий.

– Ну, например?

– Хитрая, – Железнов улыбнулся. – Даю общее направление для фантазии: даже лента, повязанная на бедро, может стать сильным фактором для мужчины. А общий тезис состоит в том, что не нужно бояться экспериментировать – на мой взгляд, интимные отношения разрушаются от обыденности, заученности, когда каждый раз одно и то же, по абсолютно одной и той же поведенческой схеме, как пони бегает по кругу, когда вместо интереса и желания появляется обязанность «исполнения супружеского долга», «пропади оно пропадом».

– А что мужчины? – взгляд у Кати стал лукавым. – Все женщины, женщины… а мужчины что-нибудь должны?

– Да, конечно. И значительно больше. Мужчина в глазах Женщины всегда должен оставаться мужчиной, вести себя по-мужски, совершать мужские поступки, быть для женщины стеной, за которой ей тепло, уютно и комфортно, а в эмоциональном смысле добиваться того, чтобы женщина хотела (!) принадлежать только ему, чтобы она, прости меня, на животном уровне ощущала бы себя «его женщиной», и чтобы ей это безумно нравилось.

– И как мужчины этого добиваются? – вопрос прозвучал вроде бы обезличено, но Железнов успел зацепить блеск в Катиных глазах, которые она тут же поспешила прикрыть своими роскошными ресницами.

– Все. Урок закончен, – Железнов несколько болезненно улыбнулся. – Я не собираюсь открывать тебе тут внутривидовые тайны. Будешь их выведывать у своего мужа по мере поступления.

– Железнов! Я не отступлюсь! – Катя лучезарно улыбнулась. – Тем более от такого теоретически подкованного мужа.

– Ладно, не отступница, идем спать…

– Как завораживающе звучит, – Катя легко, одним движением поднялась с диванчика, обошла кухонный столик и совершенно неожиданно для Железнова, но достаточно плавно подняла правую ногу и положила ее на верхнюю спинку диванчика прямо перед глазами Железнова, перекрывая ему путь к выходу. Белый халатик, и так безумно короткий, задрался на невиданную высоту, обнажив при этом черную ленточку, завязанную бантиком на Катином бедре. Катя победно улыбалась: – Как тебе ученица?

Железнов, конечно же, слегка ошалел: «И когда успела?», вслух же произнес:

– Красиво. Эротично. Но если ты хочешь когда-то стать моей женой, я бы на твоем месте сегодня не пытался бы соблазнить меня.

– Почему не сегодня? – в голосе у Кати появилась хрипотца, а в глазах плясали сумасшедшие огоньки.

– Потому что тогда я в существенной степени потеряю интерес к тебе.

– Хитришь? Не хочешь изменять Ей?!.

– Хитрю. Ты права. Не хочу. Во всяком случаю пока не хочу.

– Что значит «пока»?

– Пока я не разберусь с кое-чем. Все. Идем спать, Катя.

Когда они улеглись, Катя закатала манжеты у рубашки (Железнов предложил ей на выбор любую футболку или рубашку, Катя выбрала голубую, одну из его любимых) и, прижавшись, обняла рукой Железнова:

– Саша, скажи, а Она – твоя ровесница?

– Я не хочу это обсуждать. Я ни с кем, ни с одним человеком на Земле никогда не обсуждал и не буду обсуждать это.

– Саш, я понимаю. И уважаю твою позицию. Но я же ничего не выспрашиваю. Только возраст.

– Хорошо. Она на двенадцать лет моложе меня.

– Ничего себе! Так ты для нее – старый! – радостно констатировала Екатерина.

– Вот же женская логика! – Железнов усмехнулся. – Как вы мыслите… Бедный Йорик! Для тебя, я, значит, не старый в качестве мужа, а для нее – старый. Несмотря на то, что ты почти на десять лет моложе ее.

– Да. Я же люблю тебя, – совершенно непосредственно и ни секунды не смущаясь своей алогичности, произнесла Катя. – Ты что, переживаешь на этот счет?

– Катя, запомни народную мудрость, автором которой, как я подозреваю, была очень глубоко мыслящая зрелая женщина. Она звучит следующим образом: «Ценность мужчины с годами растет, как и у произведения искусства».

– То есть любой мужчина – это произведение искусства.

– Совершенно верно. Если, конечно, это произведение не истрепавшееся, не измочаленное, без глубоких внутренних трещин и пустот. Жизнь – это гонка с выбыванием. К сожалению. Так вот те, кто не выбыл, со временем становятся произведениями искусства. Их не так много. И спрос на них поэтому велик.

– Самоуверенное чудовище, – нежно произнесла Катя.

– Да, – легко согласился Железнов. – От слова «чудо». Да спи уже!

Уже через некоторое время, когда Катя провалилась в сон, Железнов аккуратно высвободил руки и медленно сцепил их в замок под затылком, положив на них голову.

Прошло уже три месяца, как он получил от Маши sms-ку, которая во второй раз разделила его жизнь на «до» и «после». Только это были уже другие «до» и «после» в сравнении с теми, когда он встретил Машу. Эти «до» и «после» вели другой отсчет – с момента ее ухода из его жизни.

Железнов за все это время пришел к выводу, что такое послание однозначно пишется с целью сжечь все мосты. И надо признать, это ей удалось. Она очень хорошо знала Железнова, знала точно, куда и как нанести удар, чтобы в ответ не получить ни одного вопроса Железнова. Чтобы он развернулся и ушел. Чтобы она перестала для него существовать, чтобы превратилась в пустое место.

Остался вопрос «Почему?» Почему она решила так поступить?

– Саша, ответов может быть миллион. Ну, хорошо, не миллион, с десяток. Но если отбросить нюансы, для тебя действительно важным является ответ всего на один – единственный вопрос: Она действительно считает, что «мы – не пара», то есть – я ей не пара или нет?

– Да, Железнов, не хочешь ты верить в то, во что тебе верить не хочется. Это называется самообман. Может, хватит уже? Подумай об этом. Вон и очень весомый контраргумент сопит рядом, чтобы забыть обо всем и начать все с начала. Подумай об этом, Железнов.

– Нет, Саша, пока я не получу ответ на свой один – единственный вопрос, что она на самом деле думает, я не хочу ничего начинать с начала.

 

*** (3)(6) Апрель 45-го

Восточная Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы

7 апреля 1945 года. 13.50 по местному времени

Когда прибыла полевая кухня, Осадчий, отдав команду на прием пищи, решил сам найти настоятельницу. Двигаясь по обходной галерее, старший лейтенант заглядывал во все подряд помещения, выходившие во внутренний дворик – нигде ни души. Лишь с пятой попытки он нашел настоятельницу, сидящую за отдельным столом у дальней стены в большой пустой комнате.

Алексей снял пилотку и прошел вглубь помещения, в котором, судя по всему, монахини принимали пищу: несколько длинных столов и лавок возле них занимали практически все пространство, лишь слева от настоятельницы располагалось небольшое возвышение с подставкой для чтения книги.

– Erlauben Sie? (Разрешите?) – неожиданно Алексею пришла в голову удивившая его мысль, что впервые с начала войны он использует свое знание языка просто для обычного человеческого общения. Все предшествующие годы немецкий язык был для него способом извлечения информации из врага.

Настоятельница тяжело поднялась со своей лавки и, опираясь на посох, вышла навстречу старшему лейтенанту.

– Herr Offizier, könnten Sie bitte Ihre Absichten erklären? Werden Ihre Soldaten hier wohnen? (Господин офицер, не могли бы вы объяснить свои намерения? Ваши солдаты будут здесь жить?)

Алексей внутренне улыбнулся – взвод разведки квартируется в женском монастыре, это означает попасть во все фронтовые байки.

– Daraus, dass ich nirgends eine Nonne sehe, schließe ich, dass Sie hier eine gute Tarnung und eine für uns Soldaten sehr strenge Disziplin haben. (Судя по тому, что я никого из монахинь нигде не вижу, у вас здесь очень сильная маскировка и очень строгая дисциплина для нас, военных.)

Настоятельница внимательно вглядывалась в лицо Алексея:

– Scherzt der Herr Offizier und verbirgt dahinter schlechte Nachrichten für uns? (Господин офицер шутит, скрывая плохие новости для нас?)

– Machen Sie sich keine Sorgen. Nach dem morgendlichen Zwischenfall hat uns unsere Führung bis morgen zu Ihrem Schutz hier gelassen. Morgen gehen wir wieder. Darf ich mich meinerseits erkundigen, wo alle Nonnen geblieben sind und wie viele Sie hier sind? (Не волнуйтесь. После утреннего инцидента мы оставлены здесь нашим командованием для вашей охраны до завтра. Завтра мы уйдем. В свою очередь разрешите поинтересоваться, куда делись все монахини и сколько вас здесь?)

– Wozu? (Зачем вам это?)

– Man hat uns das Mittagessen gebracht. Wir möchten es mit Ihnen teilen. (Нам привезли обед. Мы хотели бы поделиться с вами.)

– Sie sind sehr liebenswürdig, aber die Einnahme von Mahlzeiten besitzt für uns Nonnen einen vertraulichen Charakter. Es wohnen keine Fremden bei. Während des Mittagessens wird die Heilige Schrift gelesen. (Вы очень любезны, но прием пищи у нас, у монахинь, носит интимный характер, посторонние при этом не присутствуют. Обед у нас сопровождается чтением священного писания.)

– Wir werden Sie nicht stören. Jemand soll uns Ihr Geschirr geben, in das wir Brei mit Fleisch füllen können. (Мы не будем мешать вам. Пусть кто-нибудь выдаст нам вашу посуду, куда мы могли бы положить кашу с мясом.)

– Wir haben dreiundvierzig Schwestern. Jetzt sind sie alle im zweiten Geschoss, in den Zellen. Ich erteile die Anweisung, die Schwestern bringen das Geschirr. Und… vielen Dank. (У нас сорок три сестры. Сейчас они все на втором этаже – в кельях. Я дам указание – посуду сестры принесут. И… спасибо вам.)

 

*** (4)(6) Трейдер

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

Через 3 месяца и 5 дней после точки отсчета. Понедельник. 10.21

– Итак, Андрюха, – Железнов расхаживал взад – вперед по своему небольшому кабинету, больше рассуждая вслух, чем обращаясь к Борисову, который, закинув ногу за ногу, приторочился на «пьяном» стульчике у полукруглого стола, – если повторить «мантры» по идеологии создаваемой нами уникальной программы, что периодически полезно делать, дабы не забывать, а чего мы, собственно, добиваемся, то повторюсь: мы хотим разработать алгоритм и программу торгов на валютном рынке, которая бы выигрывала всегда (!), независимо от точки входа в торги, направления тренда и непредсказуемости его движения, заключающегося в том, что в любой произвольный момент тренд может поменять направление своего движения опять же произвольным образом. Надо отметить, что к настоящему времени группа программирования, – Железнов склонил голову в сторону Борисова, выражая признательность, – добилась более значимых подвижек, чем группа поиска творческих решений, – Железнов постучал себя пальцем в грудь, Борисов при этом хихикнул:

– То есть и ты, и я теперь называемся группами. Лихо.

– Ну да. Надо же нам хоть как-то поднимать собственную значимость в своих глазах, – Железнов улыбнулся. – Что мы имеем? – Железнов обращался сам к себе. – Имеем модель «Маятник», которая, как показало двухнедельное тестирование, в общем и целом ведет себя вполне приемлемо в большинстве ситуаций движения финансового инструмента, за исключением двух случаев. Группа программирования не подскажет, в каких? – Железнов остановился и развернулся в сторону Борисова.

– Ну, во-первых, во флэте.

– Верно. Во флэте. Хотя справедливости ради надо отметить, что абсолютно все – и существующие, и придуманные в будущем модели во флэте работать не будут, по тому как «нэма грошей – нэма коханья»…

– Переведи, полиглот.

– В переводе с хохляцкого это означает, что без денег любви не будет. В нашем случае это означает, что денег не будет без движения. Так как «флэт» означает, что курс валют изменяется в очень узком коридоре значений, практически, стоит на месте, то, собственно, и торговать не на чем: нет изменения курса валют, все сделки по купле-продаже становятся либо бессмысленными, либо мизерными. А во-вторых? В каком еще случае наш «Маятник» не работает?

– Саня, аналитик у нас ты.

– Хорошо. Ответ принимается. И засчитывается как правильный. Так вот, наш «Маятник» чувствует себя очень неуютно, когда валютный инструмент тоже ведет себя как маятник – болтается вверх – вниз с увеличивающейся амплитудой. Эдакий лежащий на боку маятник, у которого раз от раза увеличивается амплитуда колебаний. На картинке, – Железнов ткнул рукой в сторону монитора, на котором отображалось движение валютных пар, – это выглядит как лежащий на боку треугольник, стороны которого образованы касательными к расширяющимся колебаниям валютной пары. Естественно возникает вопрос – а почему? Нет, вопрос не относится к движению валютной пары, она-то как раз может позволить себе все: идет куда хочет и когда хочет. Вопрос стоит так: а почему наш «Маятник» не любит такое движение? А ответ очень прост и лежит на втором ордере: при закрытии в безубыток совместно с первым ордером он у нас каждый раз смещается, что приводит к снижению баланса средств в целом на счете. А так как при маятниковом движении, о котором мы сейчас говорим с тобой, процедура «совместное закрытие первого и второго ордеров с последующим переоткрытием второго» происходит ровно столько раз, сколько раз тренд меняет свое направление, то с каждым разом второй ордер открывается все дальше и дальше от общей точки входа в торги при схеме 2-3-2.

– Саня, мы уже в который раз сталкиваемся со «смещением». Как думаешь, это и есть камень преткновения? Почему оно каждый раз возникает?

– Возникает из-за узости нашего мышления. На данном этапе это конечно для нас «гордиев узел», только разрубив который мы сможем двигаться дальше.

– А сможем? – в интонации Борисова звучала неуверенность.

– Андрюха! Да ты что! – из Железнова энергия прямо излучалась. – Не разрубим, так развяжем! Не развяжем – обойдем! Андрей, мы в самом начале пути, а уже кое-что узнали о предмете исследований. Научились подбрасывать ему задачки. Пока он их перемалывает. Валютный рынок разумно-бездумен! Разумен – потому что каждый, кто выходит на рынок – от мелкого инвестора до крупнейшего банка, действует с определенной обдуманной целью. Безумен – потому что на нем действуют сотни тысяч операторов с разными противонаправленными целями, и всех их как тучу мошкары порывами ветра сносят и перемешивают заметные глобальные события типа дефолта отдельных экономик, засухи в сельскохозяйственных регионах и микрособытия типа семейных неприятностей клерка, в результате чего он забыл либо перепутал команду или валюту, или что-то еще. И все эти векторы воздействия на рынок складываются, компенсируются, мультиплицируются и порождают единственную реальность этого финансового мира – пункт! То есть конкретную стоимость валюты в конкретный момент времени.

– Ты прям поэт!

– Не сбивай! – Железнов махнул рукой. – А потому мы даже не будем пытаться (!) прогнозировать значение пункта. Это бессмысленность и безумие в нашем с тобой положении людей, занимающихся этим процессом на уровне хобби. А вот сплести сеть, чтобы поймать этот самый безумно-разумный пункт независимо от того, куда он поплыл, при наличии определенных ресурсов, на мой взгляд – вполне решаемая задача.

– Это какой ресурс ты имеешь в виду?

– Мозги, Андрюха. Это единственный наш ресурс. Не считая, конечно, мою зарплату, на которую мы и будем торговать.

Железнов на некоторое время замолчал – у Андрея сложилось впечатление, что тот впервые задумался о размерах своей зарплаты, прикидывая, а на сколько можно прожить, а сколько – пустить в дело.

– Ну да ладно, – «вернулся» Железнов, – мы несколько отвлеклись на подъем твоего боевого духа. Так вот, что касается смещения.

Постараемся его обнулить, то бишь – исключить из алгоритма. У меня есть пара идей.

Железнов вытащил из принтера листочек и подкатил на своем кресле к полустолу.

– Смотри, – Железнов уверенными движениями рисовал на листочке оси пребывания курса валют и выявленное в процессе моделирования движение валютной пары, при котором их «Маятник» чувствовал себя неуверенно. Попробуем пару схем, причем, одну с использованием изобретенного нами велосипеда – третьего лока, условно назовем ее «Веерной»…

– Что ты имеешь в виду?

– Ты веер видел когда-нибудь?

– Только в кино. У барышень, – Андрюха блымнул глазами и зачем-то добавил, – кисейных.

– Я – тоже только в кино. Но, тем не менее, ничто не мешает нам использовать это древнее китайское изобретение в своих целях. Смотри, – Железнов взял ручку, подтянул к себе листочек для того, чтобы графически сопровождать изложение своей идеи. – Выставляем большой лот по тренду за последние сутки или неделю, – Железнов прищурил глаз – задумался, – поставим две тестовых модели: суточную и недельную, а затем, в случае изменения движения валютной пары в обратную сторону, маленькими лотами через небольшие расстояния открываем «веер» до тех пор, пока идет движение в обратную сторону. При длительном движении в обратную сторону суммарный лот «веерных» ордеров превысит один первоначально выставленный большой «трендовый» лот, что позволит, в конечном итоге, закрыть счет с заданным профитом при движении в обратную сторону.

– Ага… – Андрей внимательно рассматривал рисунок Железнова. – Идея понятна. А что мы будем делать, если движение в какой-то момент опять изменится в сторону начального тренда?

– Будем уменьшать экран веера за счет закрытия его пластин – мелких ордеров.

– Хорошо. Думаю, что к концу дня я программку напишу, – Андрюха опять характерно блымнул глазами. – Это все? Ты говорил, что у тебя пара идей.

– Да. Вторая идея – абсолютно тестовая на данном этапе. Условно назовем ее «Сеятель» – будем выставлять небольшие ордера в сторону движения валютной пары – куда движение, туда и ордер. Посмотрим, что из этого получится. Вот, смотри… – Железнов опять подтянул к себе листочек.

 

*** (2)(12) Екатерина Строева

Уютное кафе в старом районе Москвы

Через 3 месяца и 7 дней после точки отсчета. Среда. 21.32

Ноги сами принесли Екатерину в это старое уютное кафе в средневековом стиле, удачно и, по-видимому, не случайно расположенное в тихом районе Москвы, вдали от суеты, забитых автомобилями проспектов, вдали от бесконечного потока спешащих и торопящихся граждан. Старая Москва… почти нет людей, а те, что есть, неспешно перемещаются по тихим улочкам, радуясь отсутствию бурления и скорости в этом оазисе умиротворенности.

«Нет, не зря Железнов ежемесячно приезжает сюда – факелы, грубая средневековая мебель… все это замедляет бег времени, отсекает от текущих суетливых ежедневных проблем, настраивает на глубокое самосозерцание собственной души…

Да, надо признать, что я здесь и оказалась потому, что мне нужно понять, где я, и решить, как мне жить дальше. Обычно за ответами на подобные вопросы обращаются к Богу, но тут уж надо честно признать, что я еще не созрела для такого общения. А поэтому, наверное, и возникло некое промежуточное решение – это кафе со стенами из старой кирпичной кладки, факелами и грубыми рублеными табуретками и будет моим храмом, местом поклонения, где я сделала первый решительный шаг к Железнову, еще ничего не понимая и не осознавая, и местом, куда я могу приходить на исповедь. Исповедь самой себе, абсолютно честно и без обмана».

Катя обняла ладошками стоящий перед ней высокий стакан с холодным «мохито», щедро сдобренный кусочками льда, и как палочку для разжигания огня повертела его туда-сюда вокруг своей оси.

«Итак, Железнов. Нужно честно себе признаться, что с того памятного длинного – предлинного дня, когда они вначале вдрызг разругались с Железновым на кастинге, а потом встретились здесь, в этом кафе, Железнов как был целью ее воздействия, так ею и остался. Только знак поменялся. Знак воздействия. С минуса на плюс. И если она изначально задумывала очаровать и влюбить в себя Железнова, а затем устроить ему ревностную пытку, то получилось совсем наоборот. Железнов, где был, там и остался. Не влюбился, не мучается и не терзается. А вот она… Она влюбилась, мучается и терзается.

Не получилось… Естественно, возникает вопрос – почему?!. Что не так?!.

Она красива? Безусловно. И это не факт самолюбования. Просто нужно признать, что ей повезло, и природа наградила ее незаурядной эффектной внешностью, аномальной, как говорит Железнов, «замораживающей» красотой, если продолжать цитировать его дальше. Но ее личных заслуг здесь нет, спасибо маме и неизвестному папе.

Правда, надо отметить, что Железнов тоже не железный, нет-нет, да и выскакивает из него его мужское начало – несколько раз она ловила взгляд Железнова на своих ногах, стройных, сильных и длинных. И еще. Глаза. Его явно интересуют мои глаза. Он всегда смотрит прямо в них, но при этом не просто смотрит, а как-то изучающе, будто считывает с них что-то, поясняющее ему, кто есть я.

Что у нас из незадействованного? Грудь и прическа. И это, несмотря на то, что стыдиться за размер груди мне не приходится, может, она даже чуть великовата для моей фигуры.

Итак, по внешности: будем продолжать продвигать в жизнь тезис, что «мужчина любит глазами»: юбка покороче, туфли на высоком каблуке, уменьшить на размер бюстгальтер и соответственно увеличить объем доступной информации – вырез поглубже, либо верхняя пуговица расстегнута. И не стричься – Железнову категорически не нравятся коротко стриженые женщины, при этом наблюдается чуть ли не пропорциональная зависимость. Чем короче волос, тем больше не нравится. Не демократично? Да. Но имеет право.

Ладно, с этим понятно. Что дальше? Общение, интеллект. Вот тут полное фиаско. Я-то всегда считала себя «на уровне», не глупее других, а если уж совсем честно, то сколько раз ловила себя на мысли, что в общении с ровесницами я на голову выше. А тут… Да, подруга, надо честно признать, что с точки зрения глубины мышления, логики, объема и скорости мышления – тут ты явно не тянешь. Не говоря уж о способностях, а главное – уверенности, с которой он берется за решение новых проблем. Причем таких, к которым раньше вообще не имел никакого отношения… И что? Отсутствием нижнего белья отсутствие извилин в мозгу не прикроешь, если опять же возвратиться к цитированию Железнова. Единственное, что ясно, так это ни в коей мере нельзя делать вид, что ты все знаешь и все понимаешь, если не знаешь и не понимаешь, иначе рано или поздно будешь выглядеть полной дурой в его глазах. Здесь себя нужно вести абсолютно откровенно, если не знаешь, честно признаться и попросить разъяснить. Тем более что ему, по-моему, это нравится, делиться своими знаниями.

Эмоции. Полная неизвестность. Насколько я буду соответствовать его ожиданиям? Сама-то я знаю: я уже сейчас на «животном» уровне хочу быть его женщиной. И не представляю на его месте никакого другого мужчину, – Катя усмехнулась. – Интересно, это случайное совпадение или игра слов. Она на «животном» уровне хочет быть женщиной Железнова, и самые сильные реакции организма – на этом же уровне – в животе: как будто легкий ласкающий ветер нежно гуляет внутри нее, разжигая желания и распаляя фантазии. Со мной все ясно. Вопрос остается открытым: смогу ли я дать Железнову то, чтобы стать для него самой желанной, единственной. У него за плечами двадцатилетний опыт холостяцкой и уж точно не затворнической жизни. Он точно знает, какими могут быть женщины. И нужно выиграть, победить в этом заочном споре. И выиграть нужно при условии, что он будет у меня первым мужчиной. У меня никакого опыта и навыков поведения. Это в определенной степени минус. Но минус, который может перерасти в большой плюс, если мужчина рядом с тобой умный, добрый и все понимающий. А Железнов именно такой, он не сможет не оценить того, что я больше всего на свете хочу, чтобы он был моим единственным на всю жизнь.

Итак, где же я сейчас нахожусь? Я с ним на «ты», я вижу его и общаюсь с ним практически каждый день, я все знаю о его жизни, правда, он не знает, что я все знаю. И я никогда (!) не расскажу ему о видеокамерах у него дома, потому что больше всего на свете боюсь его потерять.

Я призналась ему в своей любви. А он… Ну, давай, подруга, по-честному. Здесь никого, кроме тебя нет. А он по-честному сказал мне, что я сошла с ума, что в него нельзя влюбляться и… что он без надежды любит другую женщину, свою Марию Азарову. Впрочем, имени он мне не называл. В принципе он мог сказать это по инерции, потому что, как он сказал, он пока не хочет изменять своей женщине, которую любит. Ну, если даже и не любит, то точно не забыл. И, признайся, подруга, что это «пока» привело твою душу к ликованию! Это вселило надежду.

А с другой стороны, в качестве плюса надо отметить, что он также ни разу и не сказал, что не любит меня и никогда не сможет меня полюбить.

Относится ко мне очень тепло, особенно после болезни. Не отталкивает, но и не приближает. Какая-то равновесная ситуация. Надолго? Он чего-то ждет? Чего? Как взорвать эту ситуацию? Можно ли сказать, что вся его жизнь сейчас подчинена тому, чтобы доказать Азаровой, что она не права… Нет. Не то. Это он себе хочет доказать, что стать миллионером может любой физически здоровый мужчина, что это не признак избранности и таланта.

Где же заканчивается его «пока»? И как подтолкнуть его к этому?

Катя настолько глубоко погрузилась в свои размышления, что пространство вокруг нее размылось, посторонние звуки исчезли, образовался некий личный кокон: она, столешница и бокал «мохито», к которому она так и не притронулась. Для нее время остановилось.

Из оцепенения ее вывел сигнал тревоги из глубин подсознания – кто-то вторгся в ее личное пространство – часть столешницы накрыла чья-то тень. Усилием воли Катя «вернулась» в «реал» и подняла глаза.

– Привет! – перед ней стоял Железнов, который, конечно же, видел и оценил ее «глубокое погружение». – Ты что делаешь в «моем» кафе?

– Тебя жду, – по лицу Кати разлилось радостное удивление.

– Ты стала провидицей? – Железнов сел на табурет напротив. – Еще пару часов назад я сам не знал, что буду здесь.

– Ты всё понял, – Катя поймала взгляд Железнова и старалась не отпускать его от себя. – Я жду тебя в переносном смысле, вообще жду. Жду, когда ты поймешь, что тебе нужна только я, и ты позовешь меня.

– Оптимизм – это хорошее качество, позитивное. Но, как правило, является следствием отсутствия так называемого «жизненного опыта», который складывается из неудач и несостоявшихся надежд. Я рад за тебя.

– Спасибо. Но ты уходишь от ответа.

– А что, вопрос прозвучал?

– Да. В риторической форме. И ты прекрасно услышал его, Железнов.

– В риторической форме я дал тебе ответ. И ты тоже услышала ответ.

– Какой-то сложный разговор у нас получается. Упрощаю. Железнов – что тебя держит? Я же вижу, что нравлюсь тебе как женщина, ты знаешь, что я люблю тебя.

– Знаешь, что самое опасное… нет… – Железнов несколько секунд подбирал слово, – дезориентирующее в личностных отношениях? – и сам же продолжил. – Это когда ты придумал себе кого-то, а потом всю жизнь не понимаешь, что твоя фантазия очень сильно отличается от реальности. А когда понимаешь, что на самом деле произошло, начинаешь не понимать, почему ты этого не понимал раньше, – с грустной улыбкой закончил Железнов.

– Ты к чему это?

– Ты прекрасна поняла. Ты выдумала меня, слепила себе некий идеальный образ и хочешь теперь, чтобы я соответствовал твоим ожиданиям. А я обычный человек. Со своими сильными и слабыми сторонами, которые я пытаюсь не без успеха скрывать от окружающих…

– Интересно, это ж, какие такие слабости ты скрываешь от меня?

– Эгоистка! – Железнов слегка улыбнулся, ему в некоторой степени удалось поднять тонус разговора. – От тебя… От всех! Да я, к примеру, совершенно не умею рисовать и сочинять музыку!

– Даа… – протянула Катя. – Музыка – это серьезно. Железнов, не уходи от вопроса.

– Во-первых, напротив меня сидит прекрасная женщина, а не вопрос. А во-вторых, я никуда не собираюсь уходить.

– Саша! Не играй словами! Давай поговорим серьезно.

Железнов замолчал, и некоторое время молча вглядывался в Катино лицо. «Глаза у нее опять из изумрудных трансформировались в серые. Сильно нервничает», – констатировал Железнов.

– Хорошо. Серьезно, так серьезно. Мы остановились на том, что ты выдумала меня…

– Это ты остановился. Я так не считаю.

– Это вопрос времени. Ну, хорошо. Серьезно. Чтобы снять вопрос. Твое, назовем так, неоднозначное отношение именно ко мне, думаю, обусловлено тем, что, возможно, я – единственный человек из тех, кого ты знаешь, воспринимаю тебя такой, какая ты есть, обычной красивой молодой женщиной, неопытной по жизни, но с железным характером, без ореола твоих миллиардов. Я независим от тебя, и ты точно знаешь, что мне от тебя ничего не нужно, а потому наше общение лишено подтекста – оно честное и искреннее, и, прости, иногда с моей стороны – по доброму ироничное, учитывая разницу в возрасте и, соответственно, разницу в жизненном опыте. И эта уникальность наших отношений привела тебя к ложному выводу. Подумай об этом.

– Железнов, а ты сюда тоже приходишь попросить у Бога помощи? – совершенно неожиданно спросила Катя.

Ошарашенный Железнов взял паузу и некоторое время всматривался в серьезное и напряженное лицо Екатерины: «А девочка определенно умна. И – с интуицией. Фактически с нуля сделала вывод, что это мой храм».

– Железнов, – уголки губ у Кати подрагивали от возбуждения, – все, что ты тут наговорил, не имеет ко мне никакого отношения! Ты – слепой, Железнов! Я не умею думать о тебе рационально! Когда я думаю о тебе, меня сносит так (!), что если выпустить из меня мои желания – здесь все сгорит! Дотла!

– Ты ничего обо мне не знаешь! – Железнов говорил несколько устало и обреченно.

– Я всё знаю о тебе, Железнов! И про твою Азарову, которая сбежала от тебя в Новую Зеландию, я тоже знаю!

– Откуда ты это можешь знать?!. – глаза у Железнова сузились.

– Не скажу! Все всё знают! Время сейчас такое, что все всё знают!

– Откуда ты знаешь про Азарову?! – Железнов задал вопрос тоном, требующим ответа. Или исчезновения.

– Конкуренты-женихи постарались! – внутренне Катя оцепенела. Обманывать любимого мужчину – это последнее, чего она хотела бы на Земле. Господи! Это же предательство! Нет! Иначе я потеряю его! – когда я всем объявила, что выхожу замуж за тебя!

– Ты выходишь за меня замуж? – Железнов усмехнулся и чуть откинулся назад, расслабившись. – Не знал. Спасибо, что сказала.

– Саша, прости меня за эту маленькую ложь. Мне нужно было их всех отвадить. Причем нужно было сказать, что выхожу, а не собираюсь выходить… Чтобы обрезать любые поползновения. Прости меня… любимый.

– Да ладно тебе. Чего уж там. Но если вдруг разведешься, сообщи, – Железнов опять усмехнулся.

– Не поняла…

– Ну, ты сама принимаешь решения. Сама вышла за меня замуж, вдруг сама примешь решение о разводе со мной, я-то должен быть в курсе, чтобы не выглядеть идиотом.

Катя поняла, что «пронесло», Железнов отнесся к ситуации с юмором.

– Развелась?!. С тобой?!. Господи, да мне бы только выйти за тебя!!! Железнов, ты даже не представляешь…

– Не представляю. Катя, пока я не ничего представляю.

– Хорошо. Я жду тебя, Железнов. А ты – думай. А чтобы тебе лучше думалось, я исчезну из твоей жизни на недельку – другую, как получится, – Катя поднялась и решительно, не оборачиваясь, двинулась к выходу.

«Нужно лететь в Новую Зеландию. Нужно привезти Железнову доказательства, что Азарова вычеркнула его из своей жизни окончательно и бесповоротно».

 

*** (1)(11) Железнов

Аппаратная

Прямой эфир. Шоу «Она мне нравится». Второй сезон. Игра № 4

Через 3 месяца и 9 дней после точки отсчета. Пятница. 21.31

– Уход на рекламу на четыре тридцать, – Наум снял гарнитуру, убедился, что на эфирном мониторе она, родимая, в смысле, пошла реклама, и развернулся к Железнову. – А что, собственно, ты там считаешь? Весь первый тур я тут как папа Карла кручусь, а ты самоустранился… со своим компьютером!

Железнов, расположившийся за приставным столиком в самом углу аппаратной, никак не отреагировал на вопрос Наума. Было видно, что он здорово сосредоточен, занося какую-то только ему известную информацию в свой компьютер. Неожиданно он поднял голову и обратился к Борисову:

– Андрюха, кто у нас проиграл в четырнадцатой паре?

– В четырнадцатой? – Борисов, у которого в аппаратной по штату полагалось два компьютера, графический и оперативный, «прокрутил» мышкой экран своего «игрового» компьютера назад. – В четырнадцатой у нас встречались Евгения Фирсова из Москвы и Алина Давыдова из Омска…

– Победила Фирсова?

– Да. За явным: 37/14. Красивая девушка.

– Познакомить? – Железнов оторвал взгляд от монитора ввиду важности события: в кои веки Андрюха, преодолев собственную застенчивость и робость, выразил интерес к девушке: «По-видимому, она ему понравилась, как сейчас говорят «очень-очень».

– Да на кой я ей? Старый холостяк с вредными привычками. К тому же – программист, повернутый на свой работе.

– Ты неправильно себя позиционируешь: на самом деле ты – холостой интеллектуал с престижной профессией, минимумом вредных привычек, в расцвете лет, член одной из самых креативных телевизионных команд. Что еще? Да. Очень корректен и избирателен в общении с женщинами… И, самое главное! Все эти красавицы, – Железнов кивнул головой в сторону девятого монитора, откуда во время рекламной паузы в рабочем режиме шла картинка из Пентагона: прошедшие во второй круг участницы, времени не тратя даром, переодевались, пудрились, подкрашивались и поправляли прически – все эти красавицы в твоих руках! А в твоих руках они потому, что ты (!) фиксируешь и выводишь на всеобщее обозрение результаты голосования! Что во время оного в прямом эфире поднимает тебя на недосягаемую ни одним хомо высоту! Представь себе на секунду, какие (!) взгляды были бы обращены к тебе, узнай эти красавицы, кто (!) ты на самом деле!

– Но мы гуманны и потому не позволим этим фанаткам разодрать тебя на тысячу мелких кусочков. Твоя миссия для них так и останется тайной, – подошедший Наум был как бы мрачен и недоволен. – Так чем вы здесь занимаетесь, в то время как…

– Слышали – слышали, – Железнов, улыбаясь, поднялся из-за своего импровизированного рабочего места и сделал шаг навстречу Науму, – …в то время как незримые герои-режиссеры телевизионного фронта крутятся как папа Карла.

– Так ты все слышал!?

– Но не понял. Ты опять свалил все в одну кучу. Папа Карла только и умел, что Буратину строгать, да и то в единственном экземпляре. Не крутясь. А вот некоторые режиссеры готовы строгать каждую ночь, крутясь как белка в колесе, – Железнов улыбнулся, – но только чтоб без Буратин там всяких, «чтоб, значить», на Мальвинах разных не жениться.

– Мальвина – дура набитая, – буркнул Наум. – Даже сказочная.

– Зато – чувственная и преданная, – парировал Железнов. – Можно сказать, идеал. Для некоторых, – ехидно продолжил он.

– Ладно, Сань, так чем ты тут так увлеченно занимался, в то время как… – Наум не выдержал и рассмеялся, зная, что Железнов не спустит ему этого.

– Незримые герои телевизионного фронта, – продолжил Железнов, – крутятся как папа Карла. Няма, у тебя нет ощущения, что мы с тобой сейчас можем пойти по кругу и зациклиться? Ладно. Сейчас расскажу, через пару секунд. – Андрей, – Железнов обращался к Борисову, который на девятом мониторе пытался высмотреть Фирсову, – я тебя с ней познакомлю. Естественно, проведу скромную рекламную кампанию…

– Не вздумай! – Андрей с надеждой смотрел на Железнова, чтобы тот не передумал и сделал, как сказал.

– …в том смысле, что после крупных творческих достижений, где ты выложился весь, без остатка, у тебя наступило естественное опустошение. А ты мне нужен для дел ратных в боевом состоянии, энергичным, с блеском в глазах. Вот я и попрошу ее помочь мне (!) – Железнов взял акцентированную паузу, – как можно скорее наполнить твою душу эмоциями. В качестве помощи нашему проекту. Объясню ей, что вывод компьютерного гения, то есть тебя, из состояния опустошенности – это процесс. Не быстрый, требующий терпения, погружения в твою душу, синхронизации ваших мотивов, и уж только тогда, когда она почувствует, что ей удалось определить основные составляющие твоей личности и подстроиться под них, только после этого, на синхронной совместной раскачке ваших эмоций с постепенным увеличением их амплитуды, на резонансе, постараться вытащить тебя из той эмоциональной ямы, в которую ты угодил из-за меня. Ну а дальше – сам, – закончил Железнов. – Как тебе вариант?

– Чего наговорил… Я ничего не понял, – Андрюха смотрел на Железнова несколько заворожено.

– Я на это и надеюсь. Что она тоже не поймет, – грустно улыбнулся Железнов. – Но что она точно поймет, так это то, что тебя нужно спасать. Она очень быстро убедится, что ты – очень добрый, умный и порядочный человек, такой, каких она еще не встречала. Она «спасет» тебя. А затем, я надеюсь, сработает формула Антуана де Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручаем». Ты станешь «её» произведением, которое она будет любить всю свою жизнь, и всю жизнь будет тайно гордиться тобой за свой подвиг.

– А это обязательно, «приручаться»?

– Нет. Можешь сам попробовать ее «приручить».

– И что мне для этого нужно сделать? – Андрей совершенно не ожидал такого поворота событий.

– Да ничего особенного. Главное – не изобретать лишних сущностей. Оставаться самим собой. Говорить ей, что думаешь, и делать то, что считаешь нужным.

– Неужто так просто?

– Не просто. Может не получиться. Но это лучше, чем в угоду ей сломать себя по какой-либо принципиальной для тебя позиции. Если это произойдет, ты перестанешь быть тем, кем был. В любом случае, ты получишь жизненный опыт, – философски обобщил Железнов. И после небольшой паузы продолжил. – Люди, в общем-то, и ищут «родственные души», чтобы им было комфортно друг с другом. А если взаимопонимание не возникает, то нужно расставаться.

– И что потом?

– А потом начинать все с начала – искать человека, с которым тебе было бы комфортно.

– Подводка ко второму туру, двадцать! – громко объявил Паша, помощник режиссера.

Наум, присутствовавший при разговоре Андрея и Железнова, среагировал не сразу, по-видимому, размышляя о сказанном, однако смысл информации от Павла в конечном итоге проник в его сознание. Наум нацепил на голову болтавшуюся на шее гарнитуру:

– Всем внимание! Подводки ко второму туру! Камеры, взяли своих! Работаем! Ведущий! Прошу вас занять точку у лототрона. Девочки, внимание, второй тур, собрались, красавицы! – обернувшись, Наум увидел, как Железнов усаживается на свое импровизированное рабочее место в углу аппаратной, сдвинул в сторону микрофон. – А ты мне так и не сказал, чем ты там занимаешься!

Лишь через двадцать четыре минуты, как только закончился второй тур, и состоялся уход на рекламу, у Наума появилась возможность удовлетворить свое любопытство, что он и сделал, первым делом направившись к Железнову.

– Саня, что ты здесь скрытничаешь?

– Боюсь тебя разочаровать. Чисто технический процесс – тестирую нашу «Джульетту».

– В каком смысле тестируешь? И почему здесь, в углу, а не на своем законном рабочем месте? – Наум кивнул в сторону пустого железновского кресла, стоявшего между рабочими местами Наума и Борисова.

– Не хочу, чтобы кто-либо посторонний увидел закрытую информацию с моего дисплея.

– И кто здесь посторонний? – голос у Наума приобрел жесткость. – Ты кому-то не доверяешь?

– Няма, прекращай, – Железнов вяло махнул рукой. – Ты же знаешь, что между турами, во время рекламной паузы сюда может завалиться кто угодно. А в свете того, что ты сам мне рассказывал, это актуально – есть люди, готовые заплатить немалые деньги за информацию об исходных рейтингах участниц нашей игры, которые умеет рассчитывать только наша «Джульетта». Для того чтобы использовать ее при расчете ставок на тотализаторе.

– Хорошо. И что ты тут колдуешь?

– Сопоставляю теоретически рассчитанные нашей «Джульеттой» начальные рейтинги с практическим их воплощением в жизнь.

– Не понял.

– Сейчас покажу. Зайди сюда, – Железнов приглашающе подвинулся в угол, освобождая пространство за своим рабочим столом так, чтобы Наум мог видеть дисплей его компьютера. – Смотри, – Железнов открыл перед Наумом турнирную сетку текущей игры после второго тура. – Вот, например, в первой паре второго тура у нас встречались Дарья Крылова, номер 30 и уже известная нам Женя Фирсова, номер 19. Что мы видим? – Железнов изучающее посмотрел на Наума, понял, что тот точно ничего «не видит» из таблицы и продолжил пояснения, тыкая пальцем в отдельные ячейки таблицы.

– Смотри, у Крыловой исходный рейтинг равен 2 143, у Фирсовой – 2 705. О чем это говорит? – и сам же продолжил. – Это говорит о том, что в очном противостоянии должна победить и пройти в следующий тур Женя Фирсова вследствие того, что у нее существенно более высокий рейтинг. Смотрим в табличку: так и есть – Фирсова во втором туре набрала 33 голоса жюри против 18 у Крыловой. Ту же самую картину мы наблюдаем в большинстве пар – в следующий тур проходит участница, у которой более высокий исходный рейтинг, рассчитанный «Джульеттой».

– И в чем прикол? Что тебе не нравится?

– Не нравится, что имеют место отдельные случаи, когда наша «Джульетта» ошибается. В сегодняшней игре уже было три случая из 24-х пар, когда участница с более низким рейтингом победила участницу с более высоким рейтингом, два раза в первом туре и один раз во втором. Причем два случая из трех связаны с одной и той же участницей – № 23, Ириной Стариковой. Она два раза выиграла, в то время как должна была бы оба раза проиграть, так как ее рейтинг, равный 2 039, был существенно ниже, чем у ее соперниц. В первом туре это была Маргарита Васильева № 6 с рейтингом 2 263, а во втором – Светлана Широкова № 21 с рейтингом 2 512.

– И что это значит? – на лице Наума просматривалось недоумение.

– Вариантов несколько. Первый и самый простой – технический сбой при занесении информации об Ирине Стариковой. Например, Наум, обрати внимание, я утрирую, вместо роста в метр семьдесят два в расчетных исходных данных программы указали рост метр шестьдесят два, то есть ошиблись в одной цифре, вместо семерки набрали шестерку. Но это могло привести к расчетному занижению исходного рейтинга Стариковой. Ну, или что-то подобное. Короче, техническая ошибка.

– Хорошо. Что еще?

– Второе. Это несовершенство разработанного нами программного обеспечения – чего-то существенного мы не учли. Понятно, что наша программа пока не оперирует такими качественными понятиями, как обаяние, тембр голоса, женственность походки или нечто подобное, неподдающееся количественному описанию. Но, как правило, в первом туре эти факторы не существенны…

– Почему?

– Потому что наши участницы не успевают их проявить. Первый тур у нас исключительно визуальный – они не говорят, не проявляют чувства юмора и не демонстрируют свой интеллект. Только внешняя привлекательность. Все промерено и просчитано… Что еще? Зрительская аудитория другая? – Железнов размышлял сам с собой. – Возможно. Но не факт. Пятьюдесятью членами нынешнего жюри перебить статистически почти тысячу девятьсот человек, прошедших через тридцать семь составов предыдущих жюри… Маловероятно. Хотя и нельзя исключать такой возможности – аномальное жюри.

– И что? Саня, ерунда какая, – Наум явно не понимал, куда клонит Железнов.

– Да нет, не ерунда! Андрюха! – Железнов громко позвал Борисова.

– Щас! Графику скидываю! – Андрей что-то внимательно разглядывал на своем мониторе. Приняв решение, ударил по Enter и развернулся к Железнову с Наумом. – Да!

– Андрюха, у нас тут обнаружились некоторые неувязочки, связанные с «Джульеттой», вернее, не с ней, а с одной из участниц… Ты вот что, завтра проверь исходную по Стариковой Ирине, номер 23, все ли там соответствует действительности…

– Понял тебя.

– И посчитай коэффициент корреляции сегодняшнего жюри со всеми предыдущими по возрасту, социалке, предпочтениям, в общем, по всем параметрам.

– Хорошо, – Андрей поднялся со своего кресла и подошел к друзьям. – Что-нибудь серьезное?

– А вот это мы и выясним завтра, – Железнов посмотрел в свою табличку. – Самый высокий рейтинг в сегодняшней игре у Евгении Фирсовой – 2 705…

– А у тебя губа не дура! – откомментировал Наум, чуть похлопав Андрея по плечу. – Выбрал самую лучшую из всех.

– Да не смотрел я на рейтинги, – попытался «оправдаться» Борисов, – правда, не смотрел.

Но его никто и не слушал, так как никто так и не думал.

– Так, мужики, – прервал их Железнов. – Если сегодня победит Старикова, а не Фирсова, то очень вероятно, что с нашим жюри была проведена работа. За деньги. Человек пятнадцать вполне достаточно для того, чтобы реализовать «проходной вариант» для серой мышки и заработать на этом кучу денег. А потому. По-любому, – Железнов обращался к Науму, – завтра кассету с записью программы мне на стол, будем пытаться понять, за счет каких таких качеств Старикова у нас оказалась «проходной пешкой», при условии, конечно, если мы не допустили ошибки при расчете ее исходного рейтинга, – тут Железнов обратил свой взор на Борисова, – или у нас – аномальное жюри.

* * *

Через 3 месяца и 9 дней после точки отсчета. Продолжение. Квартира Железнова. Суббота. 00.14

– Саня, ну и что ты обо всем этом думаешь? – Наум адресовал свой вопрос спине Железнова, который, стоя у плиты, священнодействовал сразу с двумя джезвами. Ввиду близости финиша процесса, Железнов никак не прореагировал и лишь через несколько секунд развернулся, держа в руках две кованых медных джезвы на длинных ручках с ровной пенкой и распространяя оглушающий аромат отлично сваренного кофе.

Железнов молча разлил кофе по чашкам, уселся за стол напротив Наума, сделал глоток, чиркнул зажигалкой, прикуривая сигарету, и лишь после этого ответил Науму, который, надо отметить, с невиданной выдержкой молча наблюдал за всеми манипуляциями друга.

– Да что тут думать, я им весь этот бизнес с нашими девчонками поломаю. Тоже мне, нашли скаковых лошадей, на которых можно делать ставки и протискивать в финал «серых» лошадок.

Вопрос у Наума возник после того, как Борисов прислал Железнову sms о том, что за Старикову, девушку с одним из самых низких стартовых рейтингов, во всех пяти турах сегодняшней игры голосовали одни и те же люди – семнадцать членов жюри. По просьбе Железнова Андрей после окончания игры провел анализ голосования в парах, в которых принимала участие Старикова, и без труда выявил людей, которые голосовали только за нее, несмотря на то, что соперницами у нее были более яркие и эффектные участницы, имеющие существенно более высокий рейтинг.

Небольшим утешением послужило то, что в финале игры победила все-таки Женя Фирсова со счетом 34/17, что свидетельствовало о том, что ни один из не подкупленных членов жюри за Старикову не проголосовал.

– Тотализатор – это же криминал, ты сам говорил, – на лице Наума явно просматривалась брезгливость. – И как мы с ними будем бороться? Пойдем в полицию?

– Няма, не смеши меня за здесь, как я сказал бы, если бы жил в Одессе. Формально нет состава преступления. Что мы можем сказать в полиции? Что одни и те же семнадцать членов жюри в течение пяти туров игры голосовали за одну и ту же девушку? Что вероятность такого события близка к нулю? Не доказуемо.

Железнов прикурил очередную сигарету.

– Не доказуемо, что кто-то брал деньги за то, чтобы голосовать за одну и ту же конкретную девушку. Неизвестно, где и как проводился этот самый тотализатор. Это мы с тобой сложили два и два и с очень большой долей вероятности предполагаем, что он проводился, и именно в его целях были подкуплены семнадцать членов жюри. Причем я практически уверен, что и членов нашего жюри использовали втёмную…

– Это как, втёмную?

– Втёмную – это значит, что их обманули. Например, всех членов жюри посетил один и тот же внешне добропорядочный и респектабельный человек, который объяснил, что Старикова – это его пассия или дочь, не суть, и он хочет, чтобы она выглядела «достойно». То есть, в силу естественных причин, выиграть ей «не светит», но, если уж и проигрывать, то не на ноль, а чтобы у нее было бы набрано хотя бы несколько голосов, дабы не травмировать еще молодую девушку, за что он заранее, перед игрой, готов щедро отблагодарить. Более того, я уверен, что сама Старикова – ни сном, ни духом. «Они» из всех участниц выбрали самую что ни на есть «серую» и поставили на нее, по-видимому, большие деньги, с расчетом, что она обязательно выиграет игру.

– Или выйдет в финал.

– Да, ты прав, может быть, и так.

– И что мы будем делать? – Наум вернулся к исходному вопросу.

– Как что?!. Будем менять схему формирования жюри. Сейчас оно выбирается из числа телезрителей, верно предсказавших победительницу предыдущей игры…

– Фактически те, кто мог бы выиграть в тотализаторе при честных правилах игры.

– Ты прав. Естественно, или мы эту схему поломаем, или закроем информацию о составе жюри.

– «Им» это не понравится. Будут «накатывать».

– Скорее всего. Но будем устранять неприятности по мере их поступления. Ладно, Ням, поздно. Не сочти меня за гада, но предлагаю тебе выметаться домой.

– Согласен. Пора спать. Слушай, Саня, а ты что, действительно хочешь переговорить с Фирсовой относительно Андрюхи?

– Да, конечно. Причем завтра же, пока у нее не закружилась голова от рекламных контрактов.

– Думаешь?

– Няма, ты в каком мире живешь? У нас в рекламном отделе на победительниц каждой игры очередь стоит – каждая из них будет участвовать в главном финале с теоретической возможностью его выиграть. Фирсова – уже миллионерша. И будет стричь купоны со своей победы как минимум с год. И все, кто прошли в финальную игру – тако ж.

– Саня! Ну почему не мы?!. А, Сань? Может, и мне, как Андрюхе, поспособствуешь познакомить с финалисткой?

– Не ёрничай. В части познакомиться, на мой взгляд, тебе равных нет. Наум довольно улыбнулся: «Истину глаголишь».

– А вот когда встретишь серьезную женщину и получишь «от ворот поворот», вот тогда я тебе подскажу, как выглядеть высокообразованным интеллектуалом.

– И как? Я так прям к ней сейчас и поеду.

– Вместо банального приглашения домой «на чашечку кофе», которая известно, чем заканчивается, произносишь фразу, вгоняющую в ступор своей неординарностью.

– Да? И какую же? Чего такого я еще не знаю?

– Вместо тривиальной «чашечки кофе» предлагаешь отдать ей самое ценное и уникальное, что у тебя есть – свою генетическую информацию! – несколько секунд Наум сам находился в ступоре, вникая в смысл, потом весело заржал, произнес: – Гениально. Грамотно. Необычно, – и двинулся на выход. Уже у двери Наум притормозил:

– А если она не поймет?

– Наум, я все-таки надеюсь, что твои (!) девушки должны знать байку про 46 хромосом. Иначе… Все! Иди уже!

Закрыв за Наумом дверь, Железнов подумал, что помимо всех сегодняшних передряг на игре что-то сегодня еще было неправильно. Лишь когда принимал душ, до него дошло – Катя. За весь день ни разу не зашла, не позвонила и не написала. Странно это. Повзрослела? Или изменила тактику.

 

*** (3)(7) Апрель 45-го

Восточная Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы

7 апреля 1945 года. 13.55 по местному времени

Расставшись с настоятельницей, Алексей остановился посредине внутреннего дворика монастыря, размышляя о том, что не так часто на войне выдается возможность вот так никуда не спешить, а спокойно вздремнуть за крепкими стенами средневекового замка под набирающим силу, но еще не палящим весенним солнцем. Размышления прервал Титыч:

– Командир, я тут спальное место оборудовал, – старший сержант показал на пару длинных лавок, поставленных рядом друг с другом в углу монастырского двора. – Можно придавить минут шестьсот.

– Лавки где взял?

– Дак тут и взял. По-над стенками стояли, – поймав пристальный взгляд командира, продолжил. – Так завтра с утра и вернем. На Родину не повезем.

– Хорошо. Титыч, тут сейчас появятся монахини с посудой, так ты накорми их.

– Да хоть с ложечки, товарищ старший лейтенант. Каждую и накормлю.

– Надорвешься. Их тут сорок три единицы.

– Да вы что? И где попрятались?

– По кельям. На втором этаже. Ты вот что, Титыч, проследи, чтобы наши интенданты не жлобились, накорми их как своих.

– Вы бы сами поели, товарищ старший лейтенант.

Осадчий, сидя на импровизированной кровати, доедал миску с кашей, щедро сдобренную мясом, и с интересом наблюдал, как со второго этажа по лестнице в трапезную спускаются монашки – все в темных длинных одеяниях, все – с покрытой головой, кто – в платке, а кто, накинув на голову капюшон, все – молча, не разговаривая между собой.

Созерцание прервал часовой на колокольне, который доложил старшему сержанту, что в пятистах метрах от монастыря из лесу выдвигается большая группа вооруженных людей, судя по всему, красноармейцев.

Осадчий пулей взлетел на колокольню. Отодвинув бойца, некоторое время в бинокль рассматривал выходящих из леса красноармейцев. «Да, действительно, наши. Человек восемьсот, судя по цвету погон – батальон НКВД. По-видимому, прочесывали лес частой гребенкой – не разбежавшихся ли штрафников искали?» Пока вышедшие из леса красноармейцы разбирались в походную колонну, из просеки показался крытый брезентом джип. – «Наверняка, командир воинского подразделения. Ну да ладно, тревога оказалась ложной». Пробормотав: «Принес же черт, каша, наверное, уже вся остыла», – старший лейтенант решил, что больше ему на колокольне делать нечего.

Спустившись с верхотуры, Алексей заглянул в трапезную, узнать, понравилась ли каша и всем ли хватило. Однако увиденная картина моментально отбила желание интересоваться чем-либо: смиренно опустив головы, монахини в абсолютной тишине принимали пищу, уткнувшись каждая в свою тарелку. Не было слышно даже позвякивания ложек о миски. Лишь одна из монахинь, стоящая на возвышении слева от настоятельницы, бесцветным голосом зачитывала текст из лежащей перед ней на подставке древней книги. «Да уж. Верно говорят: «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят». Сраженный Алексей очень тихо, стараясь не привлекать ничьего внимания, ретировался из трапезной.

Выйдя во двор, где жизнь протекала в несколько ином ритме, и, глотнув свежего воздуха, Алексей приказал сержанту внешнее охранение снять, ворота закрыть на колоду, собираясь спокойно дообедать и по максимуму поспать. Но. Чему быть, того не миновать. Не успел он добраться до своей импровизированной кровати, как раздался настойчивый стук ногами в ворота: «Открывай!» В подтверждение требования раздалось несколько пистолетных выстрелов.

Старший лейтенант мгновенно замер, подняв вверх правую руку – «Всем внимание», обернувшись, увидел, что все разведчики уже вскочили с оружием – ждут от него приказаний, отдал команду «Тишина» – приложил палец к губам, схватил автомат, бесшумно и быстро поднялся на верхнюю обходную площадку и осторожно выглянул наружу через одну из амбразур.

У ворот стоял лендлизовский джип «Ford» с водителем и два старших офицера НКВД – подполковник и майор. То, что это офицеры НКВД, Алексей определил по васильковому канту на погонах. Один из них, майор, стоял спиной к воротам и что есть силы колотил в них каблуком сапога: «Открывайте, суки! Бабье поповское! Не откроете, всех положу!» После каждой фразы майор палил из пистолета в воздух. Двое других в расстегнутых кителях похабно скалились: лысый и тщедушный майор – развалившись за рулем джипа, открыв дверцу и выставив один сапог наружу, а подполковник – с красным круглым лицом и оплывшей фигурой – опершись о капот.

Наблюдая всю эту картину, Алексей размышлял: «Открывать – не открывать». Нет. Пьяные, заведенные. Сами не уедут. Подгонят бойцов и разнесут ворота. Беды не оберешься».

Спустившись вниз, старший лейтенант знаком подал команду двум автоматчикам следовать за ним. Опять же знаком подал команду поднять колоду и приоткрыть одну из створок ворот.

Поняв, что ворота сейчас откроются, «гости» явно обрадовались: «Ну, наконец-то, дуры! Спасители к вам пожаловали! Без греха и досыта! – раздалось похабное ржание. Плоть они умерщвляют! Сейчас оживим! Открывай скорее, богомолка!»

Появление из ворот старшего лейтенанта Красной Армии в сопровождении двух автоматчиков вместо ожидаемых монахинь на какое-то мгновенье привело «гостей» в ступор:

– Ты хто, лейтенант? – майор с пистолетом в руках пьяно, тупо и недоуменно уставился на командира разведчиков. – А бабы где?

Разведчик с ППШ на груди сделал шаг вперед и представился:

– Старший лейтенант Осадчий. По приказу командира дивизии генерала Шульгина осуществляю охрану и оборону монастыря. До особого распоряжения, – добавил он, решив, что «гостям» не стоит сообщать, что приказ по охране действует всего до 14.00 завтрашнего дня.

Краснолицый подполковник, опиравшийся руками на капот джипа, распрямился, засунул руки в карманы галифе:

– Так, лейтенант, забирай своих бойцов и уматывай отсюда. Мы тут сами поохраняем… Приказ ясен? Минута у тебя.

Осадчий развернулся в сторону краснолицего.

– Никак нет, товарищ подполковник. У меня приказ командира дивизии – никого не пускать на территорию монастыря, – старший лейтенант чуть повернул голову. – Крылов, радиста сюда, – отдал он приказ одному из автоматчиков, который моментально исчез за воротами.

Красное оплывшее лицо подполковника приобрело синюшно-багровый оттенок.

– Что значит никого! – подполковник сорвался на крик, изо рта обильно полетела слюна. – Лейтенант! Ты ослеп?!. Ты не видишь, кто перед тобой!!! Это я для тебя – никого?!. Да я тебя сейчас расстреляю как дезертира, отказавшегося выполнять приказ старшего начальника!!!

– У меня приказ генерала Шульгина, – Осадчий интонационно выделил слово «генерал», намекая подполковнику, что его полномочий недостаточно для отмены приказа генерала. – А кому можно, а кому нельзя – это мы сейчас уточним у командира дивизии. Корнев, срочно связь с генералом Шульгиным! – старший лейтенант отдал команду появившемуся из ворот радисту. – По разведканалу! Живо!

– Есть! – радист выдвинул из радиостанции антенну и надел наушники. Старший лейтенант вновь развернулся лицом к подполковнику.

– Товарищ подполковник, прошу вас представиться для доклада генералу Шульгину!

– Ах ты ж сука! – вскинулся майор с пистолетом. – Ты как разговариваешь со старшими по званию! – он поднял пистолет и с каждой фразой размахивал им перед лицом Осадчего. – Я тебе покажу, представиться! Ишь, чего удумал! Генералу стучать собрался?!. Вот тебе!!! – неожиданно майор опустил пистолет и трижды выстрелил в рацию. Одна из пуль после рикошета от рации попала в шею радиста, который как был, в наушниках, завалился прямо на рацию, обильно заливая уже бесполезную, разбитую станцию собственной кровью.

Осадчий вскинул автомат и дал короткую очередь – раздался визг майора, пистолет вывалился из его руки, которая плетью повисла вдоль тела.

Для старшего лейтенанта, имеющего более сотни ходок за линию фронта, время привычно замедлилось.

Краем глаза он заметил, что майор, сидящий в джипе, передернул затвор автомата и изготавливается для стрельбы. Что ж, метод ухода отработан сотни раз: лейтенант сделал кувырок вперед и в сторону. Очередь, как и положено, привычно проходит метрах в трех от разведчика, но, – «Черт, как неудачно», – успел отметить старлей, – прошивает растерявшегося и не среагировавшего на угрозу автоматчика, что стоило тому трех пуль в грудь. Не теряя ни доли секунды, Осадчий длинной ответной очередью прошил место водителя джипа, в результате чего майор безжизненно уткнулся головой в руль.

Дважды перевернувшись через бок, Осадчий огляделся. Так, что у нас? Ага. С началом перестрелки подполковник свалился на землю и уполз за джип, вон его задница видна в просвете между колесами. Да хрен с ним, пусть живет.

Держа в поле зрения и подполковника, и скулящего майора с простреленной рукой – хватит ли у них глупости продолжать войну с боевым офицером, старший лейтенант знаком подал команду второму автоматчику втащить раненого радиста за ворота, сам же подполз к прошитому очередью водителя автоматчику и, не выпуская из поля зрения «гостей», ползком, за подмышки втащил бойца за ворота.

Оказавшись за воротами монастыря, старший лейтенант первым делом осмотрел автоматчика: три ранения в грудь, еще жив, но… одна пуля в область печени. Очень плохо.

Из-за ворот раздался крик подполковника:

– Лейтенант! Слышишь меня?!. Ты не выполнишь свой приказ, лейтенант! Потому что я расстреляю тебя как предателя, а заодно и всех твоих подчиненных, как пособников предателя! А еще… слышишь меня, лейтенант, а еще – потому, что через полчаса мой батальон войдет в монастырь! И всех твоих нацистских подстилок – богомолок я пропущу через свой батальон! Всех до одной! Что, защитил?!.

После чего раздался звук заводящегося мотора и отъезжающей машины.

– Титыч, как Корнев? – старший сержант находился рядом и слышал все угрозы подполковника.

– Командир, радиста у нас больше нет, – Назаренко опустил голову. – Что делать будем?

– Выполнять приказ, сержант. Всех наверх, на позиции. И предупреди, чтобы патроны экономили. Батальон – это не менее восьмисот человек.

 

*** (4)(7) Трейдер

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

Через 3 месяца и 12 дней после точки отсчета. Понедельник. 10.35

– Андрюха, ты чего такой счастливый? – Железнов несколько удивленно рассматривал буквально светившееся лицо Борисова, который, как правило, пребывал в кабинете Железнова в серьезно-сосредоточенном состоянии. Так уж сложилось, что при постановке задач по программированию Железнов был скуп на слова, считая, что каждое (!) слово должно нести свою смысловую нагрузку, дабы самым коротким и эффективным образом преобразовать его идеи в алгоритм. Поэтому на их рабочих встречах Андрей, как правило, выглядел сконцентрированным, внимательно следя за мыслями Железнова.

Лицо Андрея еще шире расплылось в улыбке:

– Ты представляешь, она оказалась абсолютно простой, очень эрудированной и интересной девчонкой. И с ней очень легко.

– Она, это я так понимаю, Женя Фирсова.

Борисов несколько оторопело и, может, даже чуть возмущенно (как это ты мог подумать другое) посмотрел на Железнова:

– Спасибо тебе. Сам бы я, наверное, никогда бы не решился познакомиться с ней.

– Не принижай силу своего характера. Уверен, что через пару дней, максимум неделю, ты бы преодолел себя. Просто я посчитал, что зачем время терять, когда два прекрасных человека могут проводить его вместе.

– Я ей сразу же сказал, что у меня нет никакой депрессии. Будь как будет, но врать не хотелось, – Андрей изучающе смотрел на Железнова, пытаясь понять, не совершил ли он ошибки, считая Железнова экспертом в этом вопросе.

– Молодец. Ты будешь удивлен, но я тоже решил не фантазировать, посчитав это неправильным. Просто дал ей твой телефон, сказав ей, что если она позвонит по этому номеру, то никогда об этом не пожалеет, в любом случае в ее жизни появится очень надежный и очень не тривиальный человек.

– Ну, да. Она мне сказала, что ты так расписал ей меня, и что ее еще больше удивило – в твоем голосе чувствовалось столько тепла и уважения, она так и произнесла «тепла и уважения», что не смогла не позвонить мне. Спасибо тебе, Саша.

– Спасибо скажешь, как пригласишь на свадьбу.

– Ну, до этого еще далеко, – лицо Андрея приняло мечтательное выражение, чувствовалось, что ему хочется добраться до этого «прекрасного далёко» как можно быстрее.

– Ну да ладно, Андрюха, я рад, что пока у тебя все так складывается, но давай вернемся к нашим баранам, – Железнов развернул свой ноутбук таким образом, чтобы Борисову были видны графики движения валютных пар на Forex. – Ты знаешь, что мне напоминает наш процесс отладки программ?

– Ну? – Борисов переключился и характерно блымнул глазами, настраиваясь на рабочий лад. – Что?

– Бифштекс из муравья под микроскопом!

Андрюха какие-то доли секунды вникал, сопоставляя, где процесс отладки пересекается с ресторанными изысками, пока не рассмеялся:

– Ну, ты и сказанул. Сам придумал? Железнов махнул рукой – «это неважно».

– Саня, процесс отладки программ – стандартный, – Андрей был совершенно уверен, что с отладкой все в норме. – Синтаксические ошибки отсеиваются сразу же, алгоритмические тоже долго не живут. Поясни, что ты имеешь в виду.

– В первую очередь я имею в виду себя, – Железнов поднялся из своего кресла и дальше уже говорил, меряя свой кабинет шагами. – Себя, в том смысле, что проявил инерцию мышления и неправильно поставил тебе задачу.

– Мы что, все это время шли не в ту сторону?

– В ту, но черепашьими шагами. Я не просто так привел тебе пример с муравьем, чтобы можно было сопоставить его размер с обычным бифштексом. И тем самым определить размер упущенных возможностей, как мне кажется. Ориентируясь на свою прошлую научную деятельность, я предложил тебе использовать стандартный подход: то есть, я тебе излагаю идею работы алгоритма, ты пишешь программу, отлавливаешь ошибки и вперед – ставим ее на тестирование – на реальный валютный рынок и смотрим, насколько наша идея-программа эффективна: устойчива ли, как быстро зарабатывает деньги, как ведет себя во флэте, ну и так далее.

– Ну и что тебе не нравится? Так все работают.

– Согласен, все. И мы, как и все, – Железнов интонационно постарался показать, что это «все» в данном контексте не вызывает у него восхищения, типа – толпа, – как и все тестируем нашу программу в режиме on-line, подвергая ее испытаниям сегодняшнего дня и внутренне радуясь тому, что вот сегодня рынок выкинул новое коленце, которое мы успешно преодолели, завтра – еще одно коленце, которое мы, надеюсь, тоже преодолеем, а если нет – будем думать и вносить новые идеи в программу…

– Саня, я не понимаю, к чему ты клонишь?

– Я к тому, что мы с тобой в качестве тягловой силы используем муравья, вместо того, чтобы использовать быка. Валютный рынок – вещь детерминированно-стихийная, пусть не каждый день, но он, как я сказал, выкидывает из своих недр непредсказуемые для абсолютного большинства участников торговли коленца в виде необоснованных коррекций или неожидаемого изменения тренда. Это одна из его основных характеристик – в определенные моменты вести себя панически непредсказуемо.

– Мы это знаем, – было видно, что Андрей пока не въезжает, куда клонит Железнов. – И насколько я понимаю, максимально стараемся учесть это, чтобы наши программы были устойчивы к непредсказуемости его движения.

– Андрюха! Ты все правильно говоришь. И я так же думал до сегодняшней ночи. Но! Тут мне приходит в голову простейшая мысль на уровне изобретения велосипедного колеса, которая состоит в следующем: рынок склонен к непредсказуемости, и мы с тобой уже почти три месяца пытаемся сделать наши программы в определенном смысле импотентами, не реагирующими на эти непредсказуемые движения. За три месяца мы прошли испытание десятком таких воздействий и готовы к новым. Но! Рынок был таким всегда! – Железнов взял МХАТовскую паузу, выжидательно смотря на Андрея.

– Ты хочешь сказать, что нужно посмотреть назад? – Борисов произнес это неуверенно, все еще до конца не проникнувшись мыслью Железнова.

– Андрюха, ты – Гений! Совершенно правильно. Мировой валютный рынок электронной торговли существует десятки лет! И все это время рынок выкидывал коленце за коленцем, в различной их комбинации, форме и хронологии, которым потом крепкие «задним умом» «аналитики» давали объяснения, утверждая, что «этого в данной ситуации и следовало ожидать». Но это всё – после. А если спросить любого такого «аналитика», каков его прогноз по движению пары евро/ доллар на ближайший месяц, он ответит тебе, что существует всего два варианта: либо вверх, либо вниз.

Борисов рассмеялся.

– Хорошо, что графика валютного рынка развернута в плоскости, – продолжил Железнов. – Если бы это был объем, то их бестолковость увеличилась бы пропорционально количеству измерений.

– То есть ты хочешь сказать, что наши модели нужно протестировать исторически?

– Ну, конечно же! Скачать всю поведенческую историю движения рынка за последние лет десять минимум, а лучше – за двадцать и прогнать все наши модели через весь массив информации обо всех «коленцах» за всю историю существования рынка. И если хотя бы часть из них пройдет это испытание полностью, то именно их мы и будем двигать дальше в современную действительность рынка.

– Даа… – задумчиво протянул Борисов. – Курица не дура! Мечет яйца, а не икру!

– Ты к чему это?

– Да не, все нормально. Важно найти, где эта информация хранится, А там уж… Сделаем, – уверенно завершил свою мысль Борисов.

 

*** (5)(2) Маша

Где-то в Новой Зеландии. Гористое побережье. Лагуна

Через три месяца и 10 дней после точки отсчета. Суббота. 15.47 по местному времени

– Ой, мама, смотри, – Елена указала рукой в сторону океана, – на горизонте появились тучи. Опять шторм будет?

Маша сама, как только поднялась на смотровую площадку, сразу же обратила внимание на темное пятнышко на горизонте.

– Да, Леночка, скорее всего, будет, но ближе к ночи, часа через три– четыре, – Мария Николаевна взяла из рук тринадцатилетней дочери томик Есенина, положила его на широкие перила смотровой площадки. – Ну, что у нас сегодня?

– Сегодня – «Я помню, любимая, помню», – отвечая на вопрошающий взгляд матери, Елена продолжила. – Стихотворение написано в 1925 году.

– Хорошо. Это, насколько я помню, одно из семи стихотворений из цикла «Любовь хулигана». Я слушаю тебя, – Маша развернулась лицом к океану, вполоборота к дочери. Как-то так уж получилось, что Маша слушала стихи одного из самых «русских» поэтов на берегу южной части Тихого океана, находясь в безумной дали от России и от всего того, что было близко и дорого поэту.

Сегодня океан был темно-синий, слегка раздраженный, как определила для себя Маша – волны выше обычного, со срывающимися гребешками пены. Злым он станет к ночи, когда грянет буря.

Слушая дочь, Маша не подсматривала в лежащий на перилах томик. Это стихотворение она знала.

Я помню, любимая, помню Сиянье твоих волос. Не радостно и не легко мне Покинуть тебя привелось.

Впрочем, и дочь, несмотря на свой еще незначительный возраст, была человеком сознательным и ответственным: каждый день она поднималась с ней, с мамой, на эту смотровую площадку, расположенную на самой высокой скале побережья, выдвинутой далеко в океан, чтобы прочитать ей очередное новое выученное стихотворение Сергея Есенина.

Новая традиция – учить одно стихотворение Есенина в день сложилась после того, как Маша рассказала ей, что один из наиболее эффективных способов развития зрительной памяти – это учить стихи. В свою очередь, необходимость в хорошей зрительной памяти возникла вследствие того, что Елена уже второй год с недетской решимостью изучала китайский язык, состоящий, как известно, из бесчисленного количества иероглифов, в принципе, систематизированных, но отличающихся друг от друга, на непросвещенный взгляд, незначительными графическими деталями. В частности, для того, чтобы свободно читать китайскую газету, нужно знать не менее 3 000 иероглифов. А для совершенного знания языка – около 8 000 иероглифов.

И когда у дочери наступил некий момент насыщения – она не могла запомнить новые иероглифы и начинала путаться в старых, Маша сразу же вспомнила и рассказала дочери одну реальную жизненную историю о том, что она знает одного человека, который за счет того, что в течение трех лет каждый день выучивал по одному новому стихотворению Сергея Есенина, добился совершенства в развитии своей зрительной памяти.

Апофеозом подобного подхода явилось то, что этот человек мог, совершенно не напрягаясь, запоминать абсолютно несуразные для него вещи. В частности, для того чтобы сдавать экзамены по высшей математике в течение четырех семестров в институте, в которой он ничего (!) не понимал, ему нужно было лишь дважды просто прочитать девяносто страниц конспекта, убористо испещрённого формулами и доказательствами теорем. На экзаменах он доводил преподавателей до истерики – ну не может (!) человек, абсолютно не списывая (экспериментально подтверждено неоднократно), на чистом листочке рисовать любые формулы и доказательства, как выяснилось, совершенно ничего (!) не понимая в них, так как не мог решить ни одного (!) простейшего дифференциального уравнения, не рассмотренного на лекциях. Но, как оказалось, может! Человек может многое, в том числе довести свою память до уровня фотоаппарата.

Рассказывая эту историю дочери, Маша немного лукавила. Нет, история действительно имела место, и был реальный человек, доведший свою зрительную память до такого уровня совершенства. Лукавство состояло в том, что эту историю ей рассказал Железнов – это у него в училище был товарищ, который любил стихи и ничего не понимал в математике.

Маша знала, что Железнов ей никогда (!) не врал, и поэтому, ни секунды не сомневаясь в достоверности данного случая, рассказала эту историю дочери, выдав ее за свою. «Железнов… опять он незримо помог мне, сам не ведая об этом». Дочь загорелась этой идеей, и теперь они каждый день поднимались по вырубленным в скалах ступенькам на «свою» смотровую площадку для того, чтобы сделать еще один маленький шажок к совершенствованию памяти, для того чтобы вдвоем полюбоваться бескрайним океаном и, читая стихи Есенина, вспомнить о Родине, такой далекой…

Маша по интонациям дочери видела, что это стихотворение еще рановато для ее восприятия – она не все понимает, но, тем не менее, дочь дочитала его до конца:

И сердце, остыть не готовясь, И грустно другую любя. Как будто любимую повесть, С другой вспоминает тебя.

– Грустное стихотворение, – резюмировала Елена. – Мама, это про несчастную любовь?

– Об этом знает только автор, – Маша притянула дочь к себе, поцеловала в висок. – Говорят, что оно было посвящено актрисе Августе Миклашевской.

– А кто она? – Елена крутанулась вокруг своей оси, демонстрируя маме недавнюю обновку – кокетливую многослойную юбку оранжевого цвета. На выходе из разворота дочка остановилась лицом в сторону их виллы, расположенной далеко внизу на берегу лагуны. – Ой, мама, смотри, к нам кто-то едет!

Маша проследила за взглядом дочери: по прорубленной в скалах дороге, нависающей над лагуной и соединяющей их виллу с федеральной островной трассой, пролегающей в паре километров вглубь острова, двигались два джипа. Машины остановились у въезда на их территорию, огороженную плотной изгородью из мануки, одного из видов местного вечнозеленого кустарника. Из первого джипа вышла стройная молодая женщина в облегающем платье, на высокой платформе на ногах и в огромных солнцезащитных очках. Она сделала несколько шагов за ограду внутрь их территории и обратилась к Сергею, который на «южной» лужайке английского сада, невдалеке от въезда, проводил «боевые вылеты» с игрушечным радиоуправляемым вертолетом. Пронаблюдав за тем, как после недолгого разговора Сережа, оставив женщину у входа, побежал к вилле, Маша обратилась к Елене:

– Идем вниз, дочка. Нужно разобраться, кто это к нам пожаловал. Через несколько минут, когда Маша с дочерью появились в «морских» дверях выходящего на две стороны холла, муж у противоположных дверей уже беседовал, как с удивлением поняла Маша, на русском языке с прекрасной незнакомкой, девушкой лет двадцати пяти, яркой брюнеткой с выразительными изумрудными глазами.

Муж, как обратила внимание Маша, пребывающий в несколько приподнятом настроении, более эмоционально, чем обычно, по-видимому, от присутствия красивой молодой женщины, представил гостью:

– Маша, познакомься, это Анастасия, наша соплеменница, из России.

Маша приветливо кивнула. – Очень приятно. Денис, что ж ты держишь гостью на ногах? Анастасия, проходите в гостиную, – Мария Николаевна приглашающее показала рукой налево, где за прозрачной стеной из толстого стекла, как было видно из холла, находилась достаточно большая уютная комната с необычным овальным столом по центру и десятком резных стульев вокруг него.

– Спасибо вам большое, Мария, за гостеприимство, – гостья очаровательно улыбнулась. – Мне неловко говорить, но я не одна. Со мной два оператора, которые ожидают меня в своей машине…

– Что ж вы сразу их не пригласили?!. Густав! – откуда-то справа немедленно материализовался типичный представитель службы охраны.

– Густав, пригласите двух джентльменов, прибывших с дамой.

– Да, мэм, – Густав почтительно поклонился.

– И загоните машины в гараж. Негоже их бросать у въезда.

Анастасия, молча наблюдавшая за действиями хозяйки, решила вмешаться.

– Мария, мне, право, неловко, что мы доставляем вам столько хлопот…

– Оставьте, – Мария Николаевна энергично махнула рукой. – Сегодня – выходной. У нас чересчур размеренная жизнь, и ваше появление – нам в радость.

– И все-таки я хотела бы объясниться, если позволите.

Мария, не ожидавшая увидеть в столь хрупком теле намек на твердость характера, несколько удивленно кивнула.

– Дело в том, что я – продюсер. Кинопродюсер. Моя цель – найти место для съемок фильма, так называемую «натуру». Оно должно быть уединенным, красивым, на берегу океана, с субтропиками на берегу и технологически доступным для съемочной группы.

– А о чем фильм? – несколько суетливо, скорее желая напомнить о своем присутствии, вмешался до того молчавший Денис, муж Марии Николаевны.

– О любви. О чем же еще можно снимать фильмы? – Анастасия ответила несколько сухо, по-видимому, желая отсечь все вопросы о фильме. – Я продолжу. Вторичной моей целью является снять как можно больше красивых планов дикой береговой линии, которые будут использованы при монтаже фильма.

– Сложная у вас задача, – констатировала Мария Николаевна. Места здесь малодоступные, даже со стороны океана, при наличии катера в большинство мест сложно подобраться – прибрежная полоса усеяна рифами, а сам берег – скалистый, практически нет мест для высадки.

– Я это уже поняла. Естественно, вы лучше меня знаете, насколько непросто здесь пробиться на машинах к побережью. И, естественно, увидев вашу дорогу, ведущую прямо к океану, мы не преминули возможностью проехать по ней, не испросив заранее у вас разрешения. И… вот мы здесь.

– Интуиция вас не подвела, – вновь встрял в разговор Денис. – Вы поступили совершенно правильно, завернув к нам. Вы даже не представляете, насколько вам повезло! У нас есть изумительная смотровая площадка, вы нигде не найдете столь замечательных видов на океан и лагуну!

– Вот и замечательно, – Анастасия развернулась к основному входу в холл, из которого в сопровождении Густава появились двое сухопарых мужчин, оба – под сто восемьдесят пять, широки в плечах, с проницательными и умными глазами, сильными руками, оба – в джинсах и клетчатых рубашках с закатанными рукавами. Отличало их, разве что – одному было около тридцати пяти, другому – не больше двадцати пяти.

– Знакомьтесь, мои операторы, Ярослав, – старший из них слегка склонил голову, – и Стас, – младший поднял руку в знак приветствия.

– Ничего себе у нас в России операторы! – не сдержала восхищения Елена, притулившаяся на кресле в углу холла и жадно воспринимающая происходящее.

– Да, Анастасия, – поддержала дочь Мария Николаевна, – умеете вы себе подбирать… операторов. Кому сказать, что они из Голливуда, ни у кого не вызвало бы сомнения. Или, на худой конец, из национальной гвардии.

– Мария, если вы увидите их кофры с камерами, размером с сундук, то поймете, что хлюпикам здесь не место. Приятно, что ребята произвели на вас впечатление, – при этом Анастасия, не стесняясь, посмотрела на Дениса, который при появлении в холле гренадеров операторского цеха заметно сник.

Минут через сорок, когда после совместного и достаточно суетливого подъема хозяев с гостями на смотровую площадку, после всех охов и ахов от непередаваемой красоты видов на океан, береговую линию и лагуну, после распаковки огромных кофров и установки камер на штативы, манипулирования с объективами различной чувствительности и форматности, и уже после того, как хозяева ушли вниз, пожелав им успешной работы, Анастасия, еще раз убедившись, что никого поблизости нет, решительно прервала подготовку к съемкам:

– Так, коллеги, – Анастасия достаточно громко, перекрывая ветер, обратилась к операторам, – несмотря на многообразие задач, выполняемых вами, прошу к съемкам отнестись со всей серьезностью: мне нужны как общие планы лагуны, океана, береговой линии и виллы отдельно, так и переходящие друг в друга. При этом погода нам благоприятствует, аборигены утверждают, – Анастасия кивнула головой в сторону виллы, – что в течение двух-трех часов грянет шторм – это может стать самым ценным из того, что мы можем сегодня снять. Поэтому работаем до упора, пока не стемнеет. Задача ясна?

Младший из операторов, Стас, весело кивнул головой, ему все это явно нравилось. Старший, Ярослав, судя по всему, тоже был не склонен к многословию:

– Мы все поняли… Анастасия… – и, повернув голову к Стасу. – Я начинаю с океана, а ты – с лагуны. Потом меняем оптику и наоборот. Поехали.

Когда через три часа мокрые и возбужденные разыгравшейся стихией (как и ожидалось, шторм предстал во всей красе – с молниями, громом, неистовым ветром и многометровыми волнами, обрушивающимися на скалистое побережье) гости появились со стороны «океанского» входа, их встречала вся семья.

– Вы нас спасли! Во всех смыслах! – по инерции прокричала с порога Анастасия и тут же, поняв, что здесь, в холле, уже нет завывающего ветра и не нужно орать в ухо оператору, смущенно добавила. – Ой, извините. Спасибо вам большое! – уже нормальным голосом произнесла она, обращаясь к Марии. – И за то, что разрешили снимать нам такую красотищу, и за то, что не дали нам замерзнуть и промокнуть до нитки, – Анастасия снимала с себя тяжелый теплый дождевик, которые Густав с началом дождя, еще часа полтора назад, принес на смотровую площадку ей и ее операторам по указанию Марии.

– Раздевайтесь и проходите в гостиную, – Мария Николаевна сделала приглашающий жест. – Самое время согреться, – Анастасия обратила внимание, что стол в гостиной уставлен бутылками с крепкими напитками и чашками для чая.

– Ну разве что чашечку горячего чая… Мы и так злоупотребили вашим гостеприимством. Нам пора возвращаться в Окленд, тут миль тридцать, наверное.

– Даже и не думайте! – вмешался хозяин. – Мы вас сейчас никуда не отпустим! Проходите. Не каждый день у нас гости из Москвы.

– А я в Москве недавно, – Анастасия отдала дождевик подошедшему Густаву, поправила волосы, – сама – из Питера, в последнее время жила в Лондоне, так что на московские новости особенно не рассчитывайте. Но, надеюсь, это не снимает вашего предложения о горячем чае.

Когда через час неспешной застольной беседы за чаем и виски (говорили, в основном, Ярослав со Стасом, чувствовалось, что они много где побывали, и им есть что рассказать, в том числе и о знаменитых актерах, которых им доводилось снимать), Мария Николаевна поднялась из-за стола и предположила, что мужчины вполне смогут просуществовать некоторое время и без женского общества. – Нам с Анастасией нужно немного посплетничать о своем, о девичьем, – что вызвало некоторое удивление и недовольство лишь у Дениса, которому явно импонировало присутствие молодой, красивой и энергичной женщины.

Когда по приглашению хозяйки они с Анастасией поднялись на второй этаж в ее спальню, Мария Николаевна вежливо пропустила гостью в комнату первой и аккуратно прикрыла за ними дверь. Анастасия сделала несколько шагов вперед и остановилась, осматриваясь: вся противоположная стена представляла собой огромное панорамное пространство из стекла, за которым бушевал океан. Освещение в комнату поступало только снаружи от невидимых источников света, что формировало в комнате несколько сюрреалистичную картину – яркий огромный экран с бушующим океаном и практически не освещенная комната с играющими от всполохов молнии тенями от немногочисленных предметов в спальне. Мария Николаевна проследила за реакцией Анастасии, не спеша прошла к панорамному стеклу, повернулась в сторону Анастасии, поймала ее взгляд и резко спросила:

– Ну, и как ОН?

– Кто он? – Анастасия отвела глаза. – Вы о ком?

– Екатерина! – услышав из уст Марии свое имя, «Анастасия» слегка вздрогнула.

Мария Николаевна, убедившись, что удар попал в цель, продолжила.

– Неужели вы думаете, что Железнов мог полюбить дуру?!. Я вас сразу же узнала! Вы – Екатерина Строева – финалистка прошлогоднего железновского шоу, и сегодня вы – здесь. Между нами стоит и связывает нас только один человек – Железнов!

– Интернет – всезнающая игрушка! – Маша решила не ждать подтверждений и не останавливаться. – Как вы понимаете, совершенно несложно было выяснить, что вы – бывшая жена миллиардера Суханова, что сейчас вы – одна из самых богатых и привлекательных невест, что у вас – своя кинокомпания, совершенно случайно, – в голосе Азаровой прорезался сарказм, – совершенно случайно расположенная в том же офисе, где работает Железнов!

– А также не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два, – лицо у Марии Азаровой раскраснелось от возбуждения. Она говорила нервно и резко. – Я не знаю, что у вас на уме, но вы явно приехали посмотреть на меня! Из этого следует, что Железнов вам интересен, но вы выяснили, что между вами и им стою я! И вы не поленились преодолеть полмира, чтобы посмотреть, кто такая Азарова, и почему Железнова не отодвинуть от меня ни на миллиметр!

Екатерина во время всего монолога Марии Азаровой молчала, широко расставив ноги, немного наклонившись вперед, уперев правую руку в бок, и левой рукой опершись на столешницу длинного стола, расположенного вдоль панорамного окна спальни, за которым неистовал и душераздирающе стонал шторм. Молнии ежесекундно вспарывали черное тяжелое небо, пытаясь пробить до самого дна бушующий и изламывающий себя океан!

Маша во время всего своего почти истеричного монолога не отводила глаз от гостьи, и вся мощь урагана передавалась ей через глаза Строевой, завораживающе-апокалиптические: изумрудно-зеленые между вспышками молний и ядерно-белые во время разряда мегавольт между небом и водой.

– Железнов будет моим мужем! – твердо произнесла Екатерина.

– Позвольте вам не поверить, раз вы здесь, – не менее уверенно ответила Маша.

Раздался робкий стук в дверь. По различным причинам никто из женщин на него не отреагировал. Екатерина – на правах гостьи. Мария – по причине его незначимости. В комнате повисло состояние равновесной неудовлетворенности: вроде бы и все сказано. Но и ясности для каждой из сторон не возникло.

Дверная ручка неуверенно сдвинулась, дверь немного приоткрылась. В образовавшееся пространство протиснулась голова Дениса:

– Вам здесь не скучно? Может, спуститесь вниз?

Мария так (!) взглянула на мужа, что Екатерине стало понятно: «Да. О любви здесь речь не идет».

Видя, что взгляд не сработал, Мария Николаевна продолжила безлично-равнодушным тоном:

– Дорогой, мы скоро. У нас с… Анастасией нашлись общие знакомые. И как ты понимаешь, мы не могли не обсудить это.

– Какие знакомые?

– Из медиа-финансовой сферы, – почти правду сказала Маша. – Как выяснилось, Анастасия встречается с очень интересным человеком и у нее в отношении этого человека серьезные намерения, – на грани фола продолжила Мария.

– И кто же это?

– Мария, – Екатерина постаралась улыбнуться, но у нее это вышло несколько нервно, – я прошу вас не раскрывать своему мужу мой маленький секрет. Мне кажется, это несколько преждевременно, – Катя мгновенно оценила, что вбивать еще один клин между Марией и ее мужем ей не выгодно: они здесь из-за Железнова, и если сейчас всплывет эта фамилия, то последствия непредсказуемы. А ей последствия не нужны – пусть Азарова сидит здесь, на краю света.

После того как за Денисом закрылась дверь, в комнате повисла тягучая пауза, лишь сполохи уходящего шторма периодически выхватывали из полумрака лица женщин, оценивающе и неприязненно поглядывающих друг друга.

– Ты мне не соперница! – Маша и сама не ожидала, что из нее выскочит эта фраза.

– Почему?

– Потому что ты – не я.

Катя пожала плечами, не соглашаясь:

– Я – рядом с ним. А ты – нет. Мужчины любят глазами.

– Это – примитивные. Только примитивные мужчины любят только глазами, – парировала Маша. И без перехода. – Вы спите?!. Только честно.

– Нет. Пока. Железнов убедил меня, что «пока» этого не стоит делать.

– Твое пока существует до тех пор, пока он не увидит мои глаза.

– Чем твои лучше моих? Очень можно поспорить.

– Ты не поняла. Дело не в красоте и не в цвете, а в ответе на его вопрос. Я разорвала с ним отношения, а он не верит в это. А в моих глазах он увидит ответ на свой вопрос – что (!) он для меня.

– Думаю, что ты скоро перестанешь для него существовать.

– Катя, спасибо тебе, что приехала, – Маша неожиданно успокоилась, приняв решение. – Ты разбудила меня и вернула меня к самой себе. Я не отдам тебе Железнова.

 

*** (2)(13) Екатерина Строева

Новая Зеландия. Остров Северный. Окленд. Аэропорт

Через три месяца и 11 дней после точки отсчета. Воскресенье. 19.05 по местному времени

Уже сидя в «Боинге», Катя пыталась оценить, правильно ли она поступила, что прилетела сюда, в Окленд, за тридевять земель, чтобы встретиться с Марией Азаровой. Самолет медленно выруливал на взлетно-посадочную полосу, впереди – 26 с половиной часов лета – есть время подумать, позади – Окленд с его пятьюдесятью потухшими вулканами в черте города и… неизвестность.

«Бог ты мой, столько усилий и суеты – неужели все зря?!. В голове моментально время прокрутилось назад: сборы, визы, посольская поддержка – установление места жительства Азаровой в Новой Зеландии, споры со Смоляковым, который категорически заявил, что он палец о палец не ударит в отношении визы, если Екатерина не согласится на сопровождающую ее охрану, разработка легенды, разрешения, командировочные удостоверения, больше суток лета в одну сторону… Неужели все зря? Ну да ладно. Как говорит Железнов: «Лучше попробовать и получить по носу, чем всю жизнь жалеть о том, что не попробовал получить».

«Итак, чего я хотела достичь этой поездкой? Я надеялась увидеть жизнерадостную Марию Азарову, счастливую и погруженную в семейные радости, с надеждой взирающей на многообещающие перспективы карьерного роста ее мужа после того, как он проявит себя энергичным руководителем регионального филиала компании с мировым именем… В общем, я хотела убедиться сама и привезти Железнову доказательства того, что «она ему не пара», что она забыла о нем и выбросила его из своей жизни навсегда. Что для Азаровой отношения с Железновым были «временным и легким помутнением рассудка», которые время от времени случаются в жизни женщин под напором искреннего восхищения поклонников при наличии равнодушия мужа.

Пококетничать, пофлиртовать, в общем, после пятнадцати лет замужества порадоваться тому, что она еще интересна мужчинам, может быть желанной и любимой. И что это совершенно не означает, что ради этого женщина готова сломать свою жизнь и начать все с начала.

Да, именно на это я надеялась и именно в этом хотела убедиться. И по возможности доказать это Железнову, чтобы стереть, выбросить из жизни его «пока».

А на самом деле ситуация – хуже не придумаешь.

Катя опустилась в воспоминания – к заключительной части их разговора с Марией Азаровой…

– Катя, спасибо тебе, что приехала, – Маша неожиданно успокоилась, приняв решение. – Ты разбудила меня и вернула меня к самой себе. Я не отдам тебе Железнова.

– Ты же сама написала ему, что бросаешь его, что он тебе не пара.

– Это он сказал тебе?

Катю так и подмывало сказать, что да, он. Но подспудно понимала, что на подлости счастье не построишь. Рано или поздно ложь выползет на свет. А Железнов этого не простит. Ни за что и никогда.

– Нет, не он. Узнала. И не спрашивай как. Не скажу.

– Хорошо. Тогда правду за правду. Я расскажу тебе всю правду.

 

*** (5)(3) Маша

Где-то в Новой Зеландии. Гористое побережье. Лагуна. Вилла

Точка отсчета. Понедельник. 02.47 утра

Над океаном бушевал ураган. Яркие всполохи молний ежесекундно высвечивали свинцовое низкое небо и казавшийся черным бурлящий и злой океан. Маша в одной ночной рубашке, как птица, пытающаяся вырваться на волю, вскинув руки и широко раскрыв глаза, всем своим существом прижалась к огромному панорамному окну в своей спальне, незримой чертой отделявшего ее от этого мощного ужасающего хаоса…. Уже неделю не было сна. И каждую из этих ночей она переживала кошмар прожитого дня. Еще одного дня. Кошмар сомнений. Все большей неуверенности в правильности сделанного выбора. Вернее, еще не сделанного. В голове хаотично всплывали какие-то обрывки переживаемых эмоций. «Что же делать… Подспудно выбор ясен. Я не смогу переступить через Сережу и Леночку. Муж прав, с одной стороны – мой эгоизм и желание женского счастья. А с другой… Как я им смогу объяснить, что папа, любящий папа, заботливый папа… что он хороший папа, но я не хочу с ним жить. С хорошим. И как им объяснить, что я хочу, чтобы в нашем доме жил чужой для них человек. Чужой для них… и самый нужный мне».

«Да, выбор ясен. Пока дети не вырастут, я не имею права ни на что. Пока дети не вырастут… Господи! Это же сколько лет? Не нужно обманывать себя. Как минимум десять… Десять лет, пока Сереженька не уедет учиться. А Леночка к тому времени будет уже совсем взрослая.

Десять лет. Десять лет друг без друга… Будет ли он ждать меня десять лет? И во что я превращусь за это время?!. А он? Имею ли я право отнимать у него десять лет жизни? Десять лет нормальной человеческой жизни… без женщин, без моей любви. Он же будет ждать, если я ему скажу. Искренне ждать. Никого и ничего… Нет. Я не имею на это права. И что?!. Что ему сказать?!. И как?!!»

Совершенно обессиленная от этих мыслей, Маша оторвалась от окна и рухнула на кровать.

«Сказать надо так, чтобы он перестал ждать меня. Перестал ждать… Господи! Как же я не хочу этого! Как же я хочу, чтобы он ждал меня! Как же я хочу, чтобы он был у меня! Просто был…»

Маша потянулась к тумбочке, на которой лежали сигареты, чиркнула зажигалкой. – Нет. Я не имею права превратить его жизнь в ожидание. Нет ничего труднее, чем ждать, ждать и опять ждать… И не знать, сколько еще ждать. Нужно сделать так, чтобы он перестал меня ждать! Раз и навсегда! И я знаю! Господи, что же я делаю! Я знаю, как ЭТО сделать! Он же у меня такой гордый… И никогда! Никогда не простит унижения! Господи!!! Да что ж это такое!!! Почему я должна унизить единственного любимого мной мужчину! Мужчину, дороже которого у меня ничего нет!

Маша подошла к бару. Решительно наполнила до половины бокал виски, не давая себе опомниться, выпила, схватила телефон и быстро-быстро, чтобы не успеть передумать, набрала смс-ку: «Саша, я устала! Я больше не могу! Саша, мы с тобой НЕ ПАРА! Неужели ты не видишь это?!»

Набрав текст, Маша выбрала адрес из памяти: «Железнов», на какую-то секунду по всему телу пробежала дрожь. Маша надавила на кнопку «Отправить сообщение». Увидев в строке состояния «Сообщение отправлено», Маша ощутила ужас. Ужас бездонного одиночества и ужас от непоправимой, главной ошибки в своей жизни. Пришло осознание, что это – всё. Всё… Она больше никогда не увидит Железнова, а если и увидит… Он посмотрит сквозь нее, как через стекло.

 

*** (1)(12) Железнов

Улица где-то между метро «Динамо» и «Аэропорт»

Через 3 месяца и 15 дней после точки отсчета. Четверг. 22.58

Железнов привычно припарковал машину на правой стороне улицы возле небольшого скверика, метрах в семидесяти от своего дома. Улица, на которой он жил, после ряда противонаправленных в прямом и в переносном смысле управленческих решений городских властей, стала все-таки односторонней, то есть с односторонним движением, что существенно упростило парковку возле дома. Машины стояли и справа, и слева от дороги, как правило, заехав одним колесом на тротуар, и в позднее время, когда обычно возвращался Железнов, всегда можно было найти пару – тройку мест, где можно было бы спокойно приторочить машину на ночь.

Поставив машину «на охрану» – она бодро подмигнула всеми габаритами «Все окей, мой рулевой, иди спать!» – Железнов на автомате взглянул на часы: «Одиннадцать. Нее, дорогая, спать еще рановато – душ, чашечка кофе и можно еще пару часиков поработать над сценарием, а заодно и посмотреть, что у нас там с Форексом происходит». Железнов, не спеша, повесил сумку с компом на плечо и повернулся в сторону дома. Но не срослось: «Кофе, по-видимому, придется немного отложить», – перед ним, преграждая дорогу, стояло трое. Поза и внешний вид «прохожих» не оставляли сомнений в их намерениях провести «воспитательную беседу». Железнов опять же, не спеша, снял с плеча сумку с компом и прислонил ее к колесу машины. Сделал пару шагов вперед и остановился: «Так, двое – «молодежь», до двадцати пяти, один из них лысый, – Железнов оценивал обстановку. – Лысый, это плохо. Зато тот, что старший среди них, лет под тридцать – с богатой шевелюрой. Это хорошо. Качки бройлерные. В армии не служили, – продолжал фиксировать Железнов, – в боевых действиях не участвовали. А потому…»

Абсолютно неожиданно для «прохожих», расслаблено стоявший Железнов бросился в атаку: сделав три прыжка в сторону «старшенького», который начал поднимать руки, принимая боевую стойку, Железнов очень резко и что было силы нанес ему удар ногой под коленку. Железнов знал – это больно. Инстинктивно «старшенький» начал сгибаться вниз, в сторону источника боли, чего, собственно, и ожидал Железнов – схватив его за волосы и используя инерцию движения противника, Железнов лишь ускорил его, единственно что, обеспечив достойную встречу его лица с собственной коленкой.

Торможение до остановки выпирающего из лица носа об коленку сопровождалось характерным звуком. «Все. Этот не боец, – зафиксировал мысль Железнов, уклоняясь от пронесшегося мимо кулака одного из «молодежки». – Ого. Энергии скоко. И не научили «бойца», что оставлять кадык один на один с рукой противника нельзя!» – Железнов разжал кулак и нижней частью открытой ладони снизу вверх нанес удар под челюсть «прохожего» туда, где, собственно, она присоединялась к черепу. «Прохожий», выбросив вперед ноги, навзничь упал на спину. Железнов из милосердия успел подставить ботинок под голову падающего, чтобы тот не шмякнулся затылком со всей дури об асфальт. Третий. Третий развернулся спиной и изготовился к бегу, тело наклонено вперед, правая рука выброшена опять же – вперед, левая – активно назад, как бы ожидая эстафетную палочку. «Не. Не годится. Не годится товарищей бросать», – Железнов в три прыжка настиг убегающего, задняя подсечка, наблюдение за полетом убегающего с последующим приземлением, наклонился, взял бегуна за ноги, приподнял их вверх, нанес удар ногой в промежность, услышал скулеж, прилег ему на спину, удушающий захват, как учили. Дальше вариантов много, все неприятные для «прохожего». Однако Железнов выбрал самый гуманный – «захват диверсанта живым», стянул руки нападавшего за спиной его же ремнем, оставив в сознании. «Так, активная фаза – секунд двадцать… – додумать Железнов не успел, заметив краем глаза двух бегущих к нему мужчин, по-видимому, с пистолетами в руках. – Так, это уже серьезно». Железнов поднялся, оценивая обстановку. Из вариантов – кувырок за оградку в скверик. Может сработать, если они не намерены поднимать стрельбу здесь, на улице».

Видя поднимающегося Железнова, мужчины замедлили шаг и убрали пистолеты.

– С вами все в порядке? – спросил один из них, крепкий, лет тридцати пяти, в костюме, галстуке, с короткой стрижкой, короче, типичный охранник ВИП-персоны.

– Да, спасибо, – Железнов, не расслабляясь, внимательно наблюдал за подошедшими.

– Помощь нужна? – спросил все тот же из двух.

Железнов зафиксировал для себя, что этот «переговорщик», скорее всего – старший.

– Да спасибо, – повторился Железнов, – как видите, я тут сам управился. А вы здесь какими судьбами?

«Переговорщик» как будто бы не услышал вопроса.

– Полицию вызывать?

– Счас узнаем, – Железнов поочередно прощупал пульс на шее у двух валяющихся в отключке «прохожих». – Живы, – констатировал он. – Вызывать не будем, – взял связанного «бегуна» за подмышки, усадил его на асфальт, прислонив к невысокой оградке, обозначающей границы скверика. Остальных «воспитателей» Железнов по очереди также прислонил рядом, достал телефон, сфотографировал лицо каждого, у «бегуна» и одного из «отрубленных» нашел паспорта, которые также сфотографировал. Повернулся к «переговорщику», протягивая визитку:

– Если, что, свидетелями будете?

– Будем, – «Переговорщик» ответно протянул визитку. – Всего доброго, – он посмотрел в визитку Железнова, – господин Железнов. Звоните, если что. А с этими как? – Переговорщик кивнул головой в сторону валяющейся троицы?

– Отпущу, – Железнов склонился над «бегуном». – Слушай меня внимательно, Бегун. Боссам передай, что у меня достаточно фактуры на вас, чтобы засадить надолго и вас, и их. Тем более, есть свидетели. До жюри вам больше не добраться – я позаботился. Забудьте о моем шоу. Задача ясна?

Бегун испуганно кивнул головой.

– Тогда, – Железнов отпустил ремень, стягивающий его руки за спиной, – забирай коллег и с чувством неисполненного долга – к боссам. Да, и еще. Не дай бог тронете мою машину, – Железнов кивнул в ее сторону. – Тогда уж точно засажу.

Уже дома, приняв душ и сварив чашечку крепчайшего кофе, сидя за столом на кухне, Железнов внимательно изучал визитку, переданную ему «Переговорщиком», который, как выяснилось, оказался Иваном Комовым, сотрудником охранного агентства «Пересвет», без указания должности на визитке. Железнов не поленился слазить на сайт, но кроме того, что агентство крупное, судя по всему, преуспевающее, и расположено в центре старой Москвы, выяснить ничего не смог. «Ладно. Отложим пока в сторону ввиду недостаточности информации. Налицо явные нестыковки – если парни из «Пересвета» были здесь по работе, то они ни в коем случае не должны были светиться и влазить в мою разборку с «прохожими». «Светиться» они имели право только в одном случае, если причиной их нахождения в этом районе был я. Я, как объект наблюдения или охраны, который и в том, и в другом случае должен был быть сохранен как объект. Но тогда этот самый Иван не должен был давать мне визитку…

Что-то не так. Охранное агентство и я? Если взглянуть в прошлое, то, как бывший полковник и как носитель государственных секретов, я сейчас практически не представляю интереса – информация, которой я владею, в основном явно устарела и не актуальна.

Если осмотреться вокруг сейчас, то кому может быть интересна моя жизнь, полностью состоящая из работы, настолько, чтобы привлекать дорогостоящее агентство? Странно все это. Ясно, что это не организаторы игрищ на тотализаторе, не их уровень. Их уровень – «прохожие», которых ему подослали сегодня в попытке «повоспитывать», то бишь запугать. Попытка не удалась, кислород в виде априорной информации о членах жюри я им тоже жестко перекрыл.

Конечно же, эти «тотализаторщики» в определенной степени хитрецы и не лишены фантазии. Тотальная проверка, проведенная Железновым с целью выявления источников «слива информации» по членам жюри на сторону, позволила достаточно быстро выявить схему мошенничества лишь только потому, что Железнов ее искал. Выяснилось, что с целью камеральной проверки правильности начисления налогов на доходы физических лиц, к которым приравнивались командировочные расходы членов жюри, в бухгалтерию пришел запрос из местной налоговой инспекции с просьбой предоставлять соответствующие списки членов жюри с указанием места их регистрации. Бухгалтерия транслировала запрос в развитие сети, которые этим занимались, те предоставили запрашиваемую информацию в бухгалтерию, бухгалтерия ее транслировала в налоговую… Но, как выяснил Железнов, не в налоговую, а в разово зарегистрированный электронный адрес «тотализаторщиков», очень (!) похожий на адрес налоговой… В общем, Железнов взял формирование жюри под свое крыло, поручив этим заниматься Кеше, своему ближайшему помощнику.

«Ну да ладно, по состоянию «на сейчас» я сделал все, что смог. Мяч на «их» стороне. Либо признают, что я им не по зубам и отступятся от моего шоу, либо… возможные финансовые потери на тотализаторе превысят для «них» здравый смысл и «они» захотят попробовать продолжить «повоевать» со мной. В общем, пока расслабляться рано».

Железнов, не спеша, сварил себе очередную чашку кофе, уселся за небольшой кухонный столик, подтянул ноутбук, открыл окно «Форекс», закурил: «Так, что у нас с безудержным обогащением? – Железнов про себя иронично усмехнулся. – Ага, воз и ныне там, – уже неделю финансовый рынок находился во «флэте», котировки основных валют изменялись в очень узком диапазоне, практически застыли на месте, что не позволяло играть на изменении их курсов. В силу этого интегральная доходность «боевых» счетов за последнюю неделю упала с 16 % до 12 %. – Что ж, «невозможное – невозможно», – Железнов частично процитировал про себя Козьму Пруткова, – наша сила не в мощи, а в чувствительности. Да, вызвать шторм на мировом валютном океане мы не можем, а вот поймать в паруса самый легкий ветерок, вот это – наше, это мы уже научились. Что ж, нужно ждать. Рано или поздно рынок сдвинется. Хотя бы в целях самосохранения. Так как рынок подразумевает торговлю. В противном случае это называется магазин, – Железнов в очередной раз иронично усмехнулся. – По-видимому, именно поэтому не сложился термин «мировой валютный магазин».

В абсолютной тишине, царившей на кухне во время размышлений Железнова, совершенно неожиданно для него и, как показалось Железнову, чересчур громко ожил телефон, как всегда по вечерам возлежащий на газовой печи в режиме зарядки, известным сигналом возвестивший Железнову о том, что о нем кто-то вспомнил и прислал ему sms. Железнов взглянул на часы: «Ничего себе, второй час ночи. Такое позволено разве что Няме, но он этим никогда не злоупотребляет». Железнов оторвался от компьютера и двинулся через «всю» кухню к телефону, подспудно понимая, что это «Она», больше некому, если отбросить всё экстраординарное. Железнов взял телефон в руки, вытащил из него шнур зарядки и только после этого взглянул на информационную бегущую строку: «Сообщение от Маша… Сообщение от Маша…».

Железнов, не открывая телефон, на автомате нажал кнопку с тремя зернышками на кофемашине, запуская визжаще-скрежащий процесс помола зерен, прислушиваясь к себе и не понимая, что происходит, вернее, понимая, что что-то происходит, но не так. Не так, как должно быть.

Железнов отбросил крышку телефона, открыл sms:

– Саша, прости меня!!! Ты мне очень нужен!

И тут до Железнова дошло! Впервые (!) за все время присутствия Маши в его жизни, главной составляющей его жизни и тогда, когда она была здесь, в Москве, и за то время, как она уехала в свою Новую Зеландию, впервые у Железнова не перехватило дыхание и бешено не заколотилось сердце, как это происходило всегда, когда он разговаривал с ней по телефону, думал о ней или общался с ней в дискретном режиме переписки по почте или по телефону.

Железнов «схлопнул» телефон – желания отвечать не было.

«И что это значит? Что означает это послание?!. Приступ ностальгии об утраченной любви? Жизнь без эмоций сера и скучна? Тем более, если ты знаешь, какими они могут быть. Радость от увеличения кучи с мешками денег не замещает ощущений от прикосновения любимого человека? Любимого?!. Где вы здесь видите любимого? Рожденный алчным любить не может! – совершенно неожиданно для себя перефразировал Железнов известную фразу из «Песни о соколе».

Осознание того, что никто и никогда её так (!) любить не будет? Справедливо. Так (!) – никто и никогда. Потому что это физически невозможно в пределах законов нашей галактики – мы рвались друг к другу с эмоциональной скоростью света, по достижении которой время останавливается. Для двоих. Или выяснилось, что блеск любящих глаз это несколько иное, чем блеск монет?» Злые мысли одна за другой накатывали на Железнова. Он совершенно четко ощущал, что не может и не готов простить того унижения, которому его подвергла женщина, которую он любил неистово, нежно, больше жизни, ни секунды не сомневаясь, что она – «его женщина», Женщина, которую встречаешь лишь раз в жизни, если этих жизней ты прожил миллион…

Размышления Железнова прервал звонок. «Нет, разговаривать с ней я не желаю». Уверенный в том, что звонит Маша, Железнов решительно отбросил крышку телефона, собираясь сбросить вызов, однако его ждало очередное удивление – звонила Екатерина Строева. «Что ж за ночь сегодня такая?!» – Железнов нажал на кнопку «Принять вызов» и не успел «алёкнуть», как из трубки понеслось:

– Саша!!! Ты жив?!. Любимый мой! Все в порядке?!. Как ты?!. Тебя не ранили?!» – Екатерина кричала в трубку. Чувствовалось, что она на грани нервного срыва. – Саша!!! Не молчи!!!

– Так это ты? – Железнов сместился на рабочее место за стол, взял сигарету и чиркнул зажигалкой.

– Саша… – это Екатерина произнесла уже на выдохе. – Саша… Господи, как же я испугалась. С тобой все в порядке, Железнов? – чувствовалось, что Катя на том конце трубки постепенно приходит в себя.

– Я тебя еще раз спрашиваю, это ты?

– Я, Железнов, я – самая красивая женщина на Земле из тех, что со стержнем…

– «Пересвет» – это ты?

На том конце телефона возникла легкая заминка.

– Я… Железнов! Вот скажи мне, как я могла оставить тебя на произвол судьбы! – Катя перешла в наступление. – Стоило мне уехать на неделю, как тебя возле подъезда поджидают какие-то отморозки! Не случайные какие-то. А тебя ждали! Что это все значит, Железнов?!. Ты куда вляпался?!.

– И давно?

– Да откуда я знаю, сколько они тебя ждали! Выясню.

– Катя, – Железнов улыбался, – не включай дурака. Тебе это не идет. Ты прекрасно поняла вопрос.

– Что – давно? – Катя тянула время, не желая обманывать Железнова, но и правду сказать, что она контролирует практически всю жизнь Железнова, не могла. – Железнов, давай я к тебе сейчас приеду. Правда, с чемоданами.

– Ты приняла решение переехать ко мне? И чемоданы собрала? Сильно, – Железнов продолжал улыбаться. – Катя, я, конечно, очень нежно отношусь к тебе…

– Правда?!. Ой, как здорово!

– …и достаточно спокойно воспринял твои инсинуации, вводящие телевизионную общественность в заблуждение, что ты выходишь за меня замуж…

– Так выйду же!

– Но это не означает, что ты без обсуждения со мной собрала чемоданы для переезда…

– Для переезда их будет больше! Железнов, а может, лучше ты ко мне переедешь?

– Не понял.

– Железнов, я в аэропорту. Только что прилетела…

– Издалека?

– Давай я к тебе сейчас приеду и все расскажу.

– Нет. С чемоданами – нет. Оставь мне шанс. До завтра, – Железнов повесил трубку.

 

*** (3)(8) Апрель 45-го

Восточная Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы

7 апреля 1945 года. 14.31 по местному времени

Осадчий уже минут пять через бойницу в бинокль наблюдал за перестроениями бойцов батальона НКВД – разворачиваются в цепь по фронту в сто метров для атаки монастыря. Старший лейтенант прикинул: если считать, что фронт атаки так и останется метров сто, то с учетом, что дистанция между бойцами при атаке составит три – пять метров, то в цепи получается двадцать – тридцать бойцов, а всего можно сформировать для атаки от тридцати до сорока шеренг… Да… Патронов бы хватило.

– Титыч, Зайцева ко мне.

– Есть, командир.

Пока старший лейтенант ожидал единственного снайпера в его разведвзводе, подумалось – все ли, что хотел, он сказал своим бойцам? Да, в общем-то, все. Правду сказал.

Старший лейтенант понимал, что угрозы подполковника – не пустые слова. Все они, и он, и весь его взвод – свидетели страшного и постыдного преступления старших офицеров НКВД, которые имели намерения в надругательстве над религиозными служительницами на оккупированной территории, которое было пресечено ценой жизни двух красноармейцев. Они, по мнению подполковника – очень опасные и ненужные свидетели. И потому их должны уничтожить. А ему нужно объяснить своим бойцам, почему им, русским, сейчас придется воевать с русскими, другими русскими, которые выполняют приказ преступников.

– Солдаты, боевые мои товарищи, – Осадчий переводил взгляд то на одного разведчика, то на другого, третьего; перед боем сержант по его приказу построил их в монастырском дворе. – Нам не повезло. На войне иногда отдаются приказы, для выполнения которых нужно умереть.

Сегодня мы получили именно такой приказ – приказ защитить жизнь монахинь, которые посвятили свою жизнь служению Богу. И в первую очередь, мы должны защитить их как женщин, защитить их честь от надругательства и унижения. Не важно, что они не русские. Это высший долг мужчины – защищать любую женщину, попавшую в беду. Так было всегда. И так всегда будет, пока жив русский солдат. У нас нет выбора: или мы сегодня все погибнем за честь и достоинство, или нас всех расстреляют.

Размышления старшего лейтенанта прервало появление снайпера, которого сопровождал Титыч.

– Вот что, Зайцев… – Осадчий задумался и вместо инструкции задал вопрос. – А сколько у тебя патронов?

– Около тридцати, товарищ старший лейтенант.

– Не густо. Но да ладно. В общем, так, Коля, занимаешь позицию на колокольне. Не высовывайся и в начальной стадии боя не демаскируй себя: по-русски – не стреляй. Твоя задача – выявить наличие снайперов у атакующих и уничтожить их.

– Есть, товарищ командир.

– Я думаю, – продолжил старший лейтенант, – что их один – два, не больше. Но это главная угроза нам – из автоматов на стенах нас достать непросто, а вот снайперы… сам понимаешь – один хороший снайпер сможет свести всю нашу оборону на нет.

– Я понял, товарищ командир, сделаю.

– Уверен в тебе. После того как поймешь, что снайперов больше нет, твоя главная задача – командный состав атакующих. Это важно, Коля. Нужно нарушить управление атакой и деморализовать их. Ты меня понял? – Осадчий пристально смотрел в глаза своего разведчика, пытаясь передать ему свою уверенность.

– Понял.

– Давай, Коля, действуй! И пока не началось, постарайся позицию оборудовать мешками с песком.

Осадчий перевел взгляд на старшего сержанта. – Титыч, закиньте ему на колокольню мешки с песком. Сколько успеете.

– Есть, командир. Сделаем.

– И еще, Титыч, пройдись по бойцам, объясни каждому, что основная задача – не допускать атакующих на бросок гранаты. Если они прорвутся к стенам монастыря – забросают нас гранатами. А уж если подорвут ворота… В общем, сам понимаешь, монастырь нам в этом случае не удержать. Поэтому: линия уничтожения атакующих – тридцать-пятьдесят метров от стен монастыря. Титыч, объясни каждому (!) – уничтожать атакующих только в этой (!) зоне. Тылы наступающих – не трогать! Залегли, начали окапываться – не трогать! Только атакующих в зоне от тридцати до пятидесяти метров от стен, – еще раз подчеркнул старший лейтенант. – Все. С Богом.

 

*** (4)(8) Трейдер

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

Через 3 месяца и 16 дней после точки отсчета. Пятница. 09.43

– Ну что, коллеги, – Железнов обратился к присутствующим на «совете стаи» Науму и Андрею, – я считаю, что настало время по переводу нашей деятельности на Forex в активную фазу, – Железнов остановил взгляд на двери. – Извините, коллеги, на секундочку прервусь – к нам гости.

Железнов пересек кабинет и открыл стеклянную дверь, за которой с подносом в руках стояла Екатерина Строева. Екатерина еще не успела поставить поднос на полустол, по бокам которого расположились Наум и Андрей, как все пространство кабинета заполнил душистый аромат только что сваренного кофе.

Поставив поднос, Катя, не обращая на присутствующих никакого внимания, буквально бросилась навстречу Железнову, обняла его руками, прижимаясь к нему всем телом и положив голову ему на грудь:

– Саша, как же я испугалась! Мне кажется, что только вчера я по-настоящему поняла, что (!) ты для меня значишь! У меня все умерло внутри, пока я не услышала тебя, а когда услышала, я точно знала, что в этот момент нет счастливее женщины на Земле, чем я.

Железнов взял Катю за плечи, немного отодвинул от себя и посмотрел в глаза – они были синими-синими.

– Не стоило так переживать. Ты еще плохо знаешь меня – я умею за себя постоять.

– Мне очень нравится твоё «еще», – Катя счастливо улыбнулась.

Ошарашенный Катиным поведением и ничего не понимающий Наум решился вмешаться:

– Саня, а что собственно вчера произошло? Катя – в курсе, я – нет! – в голосе Наума присутствовал элемент ревности. – Это что-то личное?

Катя, все еще прижимаясь к Железнову, повернула голову и ответила:

– На Сашу вчера вечером было организовано нападение – трое мордоворотов поджидали его у дома…

– Это твои отвергнутые вздыхатели? – Наум адресовал вопрос Екатерине.

– Если бы…

– Так. Во избежание кривотолков вношу ясность, – вмешался Железнов.

– Тем более что я после совещания собирался тебя, – Железнов смотрел на Наума, – и Андрея поставить в известность. Схематично все просто.

Как вы знаете, канал слива информации по составу жюри мы перекрыли. На прошлой неделе мне был анонимный звонок от «тотализаторщиков», смысл которого сводился к тому, чтобы я не мешал их бизнесу, с одной стороны, и чтобы я проявил «благоразумие» – с другой, так как это может стать для меня очень выгодным делом.

– И ты их послал, – ни секунды не сомневаясь, констатировал Наум.

– Да. Недвусмысленно. В направлении, не вызывающем сомнений, – улыбнулся Железнов. – А вчера «они» попытались реализовать свою угрозу: трое качков поджидали меня у дома.

– И ты, естественно, полицию не вызывал, – опять констатировал Наум.

– Вызывать полицию, это значит отложить встречу до следующего раза…

– А ты привык все решать по месту…

– И по времени. Пришли. Ждали долго, наверное, – Железнов выглядел немного задумчивым. – В общем, долгого разговора не получилось.

Единственное, что для меня осталось загадкой, это как далеко они готовы были пойти…

– Дошли они, вернее, их довезли до больницы, – вмешалась Катя. – Я выяснила, что у двоих из них переломы. И вообще, Железнов, «очевидцы», – Катя интонационно выделила это слово, чтобы он понял, о ком идет речь, – просили передать, что если ты вдруг захочешь бросить свою нынешнюю деятельность, то они готовы сделать тебе выгодное предложение…

– Какие очевидцы? – задал вопрос молчавший до этого Борисов.

– Да было там пару крепких мужиков на улице. Перекуривали на свежем воздухе. Хотели помочь, но не успели. Зато познакомились, – Железнов решил не рассказывать друзьям о роли Екатерины в части присутствия свидетелей. – Обменялись визитками. В случае необходимости готовы выступить свидетелями.

Екатерина внутренне напряглась, когда речь пошла о свидетелях, но, поняв, что Железнов сейчас «разборку» устраивать не будет, взяла с подноса одну чашку кофе в руки и протянула Железнову:

– Железнов, ты, как всегда, без молока? – Екатерина показала глазами на молочник, помимо которого на подносе стояло еще три чашки дымящегося кофе.

– Твоя информированность меня пугает все больше и больше, – Железнов осторожно перехватил чашку, вдохнул аромат, сделал глоток.

– Обалдеть, – откомментировал он свои ощущения.

– Я старалась, – Катя поймала взгляд Железнова и продолжила, глядя прямо ему в глаза. – Варить кофе для любимого мужчины – это очень ответственно. Либо ты становишься для него незаменимой, либо… плохой кофе он будет ассоциировать с тобой.

– Я, конечно, не такой кофеман, как Саня, но отказываться от такого, – Наум приподнял чашку, – грех. И что, – уже ехидно продолжил Наум, – нам теперь на совещаниях у тебя, – обращался он уже к Железнову, – миллиардерша всегда будет подавать такой (!) кофе?

– Размечтался! – Катя развернулась лицом к Науму и вставила руки в боки. – Только Железнов будет получать кофе из моих рук по первому же требованию в любое время суток, чем бы я ни занималась.

– А мы? – Наум «сделал» лицо ребенка, готового расплакаться. – А мы с Андрюхой, «значить», будем без кофе? Без такого… – Наум поднял чашку.

– А вас я обучу, – отрезала Екатерина. – Покажу место, где у меня в холодильнике лежит настоящий бразильский кофе, и научу, как пользоваться кофемашиной, которая со вчерашнего дня стоит там же, в моей приемной.

– Я – плохо обучаемый… и с техникой я не дружу. В конце концов, это не гуманно – одним все (кивок в сторону Железнова), а другим даже чашки кофе не подать, – продолжал якобы «нудить» Наум.

– Жизнь несправедливая штука, – отрезала Строева. – Захочешь, научишься.

– Вот и хорошо, – вмешался Железнов. – Итак, коллеги, мы с вами слегка отвлеклись, – Железнов поставил чашку на поднос, – приятным, надо отметить, образом. Катя, – Железнов смотрел на Строеву, – ты останешься или у тебя дела?

– Дела. Но если можно, я останусь, – Катя приопустила ресницы: сама кротость и послушание. Катя не то чтобы демонстрировала свое стремление быть рядом с Железновым всегда, когда предоставлялась любая возможность, независимо от обстоятельств и наличия присутствующих. Более того, она неоднократно подчеркивала своим поведением, что ей абсолютно всё равно, кто и что об этом думает.

Существенным для нее стало лишь одно – что об этом думает и как реагирует на ее поступки Железнов.

– Коварство и женщина неотделимы, – не смог не проворчать Наум.

– Хорошо, Катя, оставайся. Тебе, чтобы оценить размер бедствия в рублях, которое оставил тебе в подарок твой муж…

– Бывший…

– …необходимо представлять, в смысле сопоставлять, как они соотносятся с другими валютами, и как они работают на финансовом рынке, – Железнов иронично усмехнулся. – Или, по крайней мере, как на нем пытаются работать, – скептично улыбнувшись, добавил он.

– Как скажешь, дорогой, – Катя уселась в железновское кресло, закинула ногу на ногу, попыталась максимально натянуть платье вниз – прикрыть ноги, но как это и часто случается, добилась обратного эффекта – все обратили на ее ноги внимание. В том числе и Железнов, который не без труда отвел взгляд:

– Итак, на чем я остановился до появления Екатерины?

– На переходе к активной фазе, – напомнил Андрюха.

– Да. Для тех, кто не в курсе, скажу: за время моделирования на тестовых счетах были выявлены наиболее удачные: «Маятник», «Сложный сеятель» и «Жнец». На основании этих моделей были разработаны еще две «Ретро» и «Хронос», которые мы тестировали в последнее время. Лучшие результаты пока показывает «Хронос» с доходностью 16 % в месяц. Это при отсутствии «флэта». Сейчас при недельном стоянии рынка эта цифра упала до 12 %. При этом в процессе тестирования ни одна из базовых моделей ни разу не слетела…

– Что значит «не слетела»? – Наум был на удивление сосредоточен.

– Счет закрывается, то есть на нашем слэнге «слетает», выбывает из процесса тестирования, когда отрицательная прибыль, или попросту убыток, превышает баланс счета. При авто-торговле, то есть, при торговле, когда управление осуществляется созданной нами программой, счет закрывается автоматически. При этом потери составляют изначальный баланс счета. Так вот, в нашем случае из двенадцати тестируемых счетов за месяц слетело два. Причем, прогнозируемо. В два счета мы сознательно заложили рискованные параметры, обеспечивающие повышенную доходность, за что и получили… – Железнов виновато развел руками. – Десять счетов мы использовали для моделирования в связи с тем, что с рядом параметров торговли мы уже определились, – Железнов усмехнулся, – как нам кажется, а с некоторыми – есть неясность. Вот их, параметры, с которыми есть еще некая неопределенность, мы и изменяли от счета к счету, пытаясь по доходности выявить наиболее оптимальные значения. При этом выяснилось, что средние показатели доходности модели «Хронос» оказались несколько выше показателей модели «Ретро». Учитывая изложенное, я считаю, что настал момент перехода на платное обучение, то есть открыть реальные рабочие счета и уже за совершенные ошибки платить собственными деньгами.

– А ты не спешишь? Сам же говорил, что модели еще «сыроваты»?

– Да спешу, конечно же. Тут ты прав, Андрей, – Железнов согласно махнул рукой. – Как всегда, время поджимает – самый неуправляемый и самый дефицитный ресурс в человеческой жизни. Согласен, риски достаточно велики. По уму счета нужно было бы тестировать не менее полугода. Но. Во-первых, программы мы можем доводить и на реальных, я их предлагаю называть боевыми, счетах. При этом, учитывая, что торговать мы будем за счет собственных денег, ресурс которых ограничен зарплатой, предполагаю, что это будет существенно способствовать обостренному восприятию работы наших программ.

– Саня, а сколько нужно денег? Я хочу поучаствовать в процессе, – Наум открыл телефон, изучая свой мобильный банк.

– Я могу вложить в проект столько, сколько нужно, – подала голос молчавшая до этого Екатерина, несмотря на предостерегающий жест Железнова.

– Катя, это даже не обсуждается, – в голосе Железнова появился металл, – если ты, конечно же, хочешь оставаться друзьями. Мы изначально договаривались…

– Я все помню, Железнов. Снимаю свое предложение, – Строева отлично понимала, что в этом вопросе Железнов будет неумолим. – Но с «друзьями» я не согласна. Мне нужно больше, Железнов. И ты об этом знаешь, – Екатерина обворожительно улыбнулась.

Вторично ошарашенные Борисов и Наум в общем-то в последнее время неоднократно могли убедиться в том, что Екатерина активно ищет сближения с Железновым. Вот и кофе лично носит. И «видит» только его. Но чтобы вот так прямо ставить перед Железновым вопрос о ее роли в его жизни прямо при них… Не привыкли они к такому, старые холостяки.

Железнов внешне себя никак не проявил.

– Хорошо, Катя. Спасибо, что ты меня понимаешь. А что касается твоего участия, – Железнов развернулся к Науму, – ты у нас будешь резервом, – Железнов мягко улыбнулся. – Стратегическим.

– Я не согласен. Ты от меня никуда не денешься, тебе нечем меня шантажировать, – Наум явно намекал на Катю, – и мы с тобой никогда ни о чем не договаривались. Поэтому я хочу участвовать… – Наум взял акцентированную паузу, – …в зарабатывании денег на фильм, который буду снимать я.

– Хорошо, Няма. Но пока действительно не нужно. Я тут ограничил свои расходы последние пару месяцев – на открытие 4-х боевых счетов нам хватит. А там будем «посмотреть».

– Что значит «посмотреть»?

– Здесь уже звучало, что модели – сыроватые. Несут на себе риски, то есть в том, что я сейчас предлагаю, присутствует определенная доля авантюризма. А за свой авантюризм должен платить тот, кто осознанно на это идет…

– Ну и что?

– А ты хочешь идти неосознанно…

– Хочу! – упрямо повторил Наум. – Я доверяю тебе, в данном случае правильнее сказать – твоей голове.

– Няма, поверь мне, твое время придет.

– Когда?

– Месяца через четыре-пять, когда программы будут полностью доработаны и апробированы в боевых условиях. Если все сложится, наступит период размножения.

– Размножения? Делением?!. Или яйца начнем нести?! – на лице Наума было нарисовано неподдельное удивление.

– Мультипликативного. Извини, я опустил это слово. Я имел в виду период мультипликативного размножения. Вот тогда потребуются твои деньги.

– Хорошо. Смотри, ты обещал, – Наум изобразил долгий пронзительный многообещающий взгляд. Прям, шерифовский.

 

*** (2)(14) Екатерина Строева

Квартира Железнова

Через 3 месяца и 16 дней после точки отсчета. Пятница. 23.19

Железнов уже минут десять с наслаждением и без определенной системы подставлял под упругую струю горячего душа то свои плечи, то грудь, спину, голову, смывая усталость прошедшего дня и неспешно размышляя о том, что красота, несмотря на свою многогранность, универсальна. Женская красота. Универсальна в том смысле, что ее «видят» и понимают одинаково абсолютное большинство мужчин, независимо от возраста и социального статуса.

Размышления Железнова были вызваны результатами социального эксперимента, который он сегодня провел. Нет, не специально. А под давлением обстоятельств. Зато – в масштабах страны. Железнов про себя усмехнулся: «Ну да, мелких проблем, типа изменить собственный социальный статус и жениться, мы не решаем. Только философско– глобальные, «поверяем алгеброй гармонию», как говаривал Сальери у Пушкина».

Суета всех последних дней, а особенно вчерашнего была обусловлена тем, что Железнову в срочном порядке нужно было полностью поменять состав жюри на сегодняшнюю игру. Пятьдесят одного человека. Не больше. Впрочем, и не меньше. Заменить в силу того, что на последней игре в прошлую пятницу было выявлено семнадцать «обработанных» членов жюри, голосовавших по заданию «тотализаторщиков» в течение всей игры строго за одну и ту же участницу, Ирину Старикову, имеющую самый низкий исходный рейтинг. Что было несправедливо по отношению ко всем остальным участницам шоу, которых незаслуженно и преднамеренно выводили из Игры. А вот этого Железнов не любил – несправедливости. И игры на своем поле по чужим правилам. А потому. Свое поле Железнов решил заминировать. Вернее, разминировать. В переносном смысле, конечно. Очистить от возможных закладок.

Несмотря на то, что утечка информации по членам жюри была перекрыта еще в среду, и, несмотря на то, что Железнов в «активной форме» предупредил «тотализаторщиков», что здесь, на его территории «Ваша Дама не играет», у него остались сомнения в объективности жюри на сегодняшнюю игру из-за того, что «работа» с отдельными из них могла быть проведена заранее в силу того, что состав жюри на эту игру под номером 5 был определен еще пару недель назад.

Именно поэтому Железнову и пришла в голову мысль позвонить в военную академию и пригласить «в качестве поощрения» выпускников академии для выполнения «боевого задания» в виде выбора самой красивой женщины на его еженедельном шоу. При этом из плюсов – гарантия абсолютной объективности и неподкупности, а из рисков – Железнов ни разу в качестве жюри не использовал моно группу, молодых офицеров, людей из очень узкой социальной среды и с минимальным разбросом в возрасте, составляющим два-три года. В понимании Железнова риск был приличный. И что же?!. Да ничего! Как выяснилось, составленное из молодых офицеров жюри голосовало точно так же, как и 37 предыдущих составов жюри! Именно поэтому размышления Железнова на тему «Красота универсальна?» позволили ему отбросить знак вопроса. По крайней мере, для себя. И красиво как получилось! Пятьдесят один офицер, лейтенанты, в парадной форме!

Девочки на подиуме пытались выпрыгнуть из себя при виде такого «мужского» и сильного жюри!

Поняв, что «на сегодня достаточно», Железнов перекрыл душ, развел дверцы душевой кабинки в разные стороны и… услышал долгий настойчивый звонок в дверь. «Да. Кому-то не повезло, столько ждать, – в закрытой душевой кабинке из-за шума струящейся воды Железнов, естественно, ничего не мог слышать. Он замотал полотенцем торс, – но этот кто-то точно должен быть уверен, что я дома», – Железнов двинулся в сторону входной двери, благо «путь» составлял ровно два шага, между дверьми из душевой и входной было сантиметров тридцать, ну, может, сорок.

Не глядя в глазок, Железнов открыл дверь.

– Ты? – в дверях стояла Екатерина, как всегда ухоженная, с прической, в коротком ярко-красном платье, в таких же сапогах выше колена, у ног – пара пакетов.

– Ты один?!. – изумрудные глаза Екатерины были покрыты изморозью, взгляд направлен за (!) спину Железнова.

Железнов, нисколько не смущаясь, сделал шаг назад:

– Ты считаешь, что имеешь право на подобные вопросы? Заходи, – сам же взглянул на два больших увесистых пакета. – Извини, моя помощь выглядела бы неприглядной, – однако, увидев, что Екатерина не обращает на пакеты никакого внимания, Железнов, удерживая одной рукой полотенце, обмотанное вокруг торса, вышел за дверь, собрал за ручки левой рукой пакеты в один груз и, как портовый кран, переместил их в квартиру.

Все это время Катя, стоя в коридоре, не двигалась с места, пытаясь поймать взгляд Железнова.

Один из бумажных пакетов оказался относительно тяжелым – из него торчали две макушки коробок из-под виски, по оценке Железнова – литрового калибра. Он выпрямился и кивнул головой на пакет:

– Судя по всему, разговор будет тяжелый, – бросалось в глаза, что Катя сильно напряжена, взгляд – изумрудно-замороженный. Лицо выглядит бледнее обычного, отчего помада на губах, геометрически выверенная, смотрелась также несколько более контрастно, чем обычно.

– Тяжелый. Очень, – Кате наконец-то удалось поймать взгляд Железнова. Слава Богу, ничего нового она в нем, в его взгляде, не увидела. Пока не увидела.

– А ты ожидала здесь кого-то застать? – Железнов сделал шаг из коридора в сторону комнаты. – Проходи на кухню, я сейчас, накину на себя что-нибудь.

– Ожидала. Но не хотела, – ответила Катя и, как была, в сапогах, прошла на кухню.

Появившийся через минуту на кухне Железнов, прихвативший по пути пакеты, достал из одного из них треугольный тубус с закругленными краями темно-зеленого цвета, на котором было написано «Glenfiddich», вытащил из него такую же треугольную бутылку виски, молча наполнил два пузатых бокала наполовину, поднял свой, чокнулся им с Екатерининым:

– Ну, тяжелый так тяжелый, – на едином дыхании, как стакан какого-то виноградного сока, влил его в себя, чиркнул зажигалкой, прикуривая. – Ныряй, здесь неглубоко.

Екатерина, забившаяся с ногами в угол дивана (сапоги она скинула уже здесь, на кухне), все это время так же молча наблюдала за Железновым и никак не могла унять дрожь, пронизывающую все ее тело, да что там тело – все ее существо, от понимания того, что вот сейчас, именно сейчас решится, какой будет вся ее дальнейшая жизнь. Как отреагирует сидящий напротив родной, единственный и безумно любимый мужчина, ради которого она готова отдать всё, всё, что у нее есть, только бы он был рядом, на то, что она собирается сообщить ему.

– Так кого ты ожидала, но не хотела здесь увидеть, Катя? Ты об этом хотела поговорить? И, насколько я понимаю, мы с тобой думаем об одном и том же лице.

Екатерине неимоверным усилием удалось частично погасить дрожь, по крайней мере в руках. Не без уважения к себе мелькнула мысль: «Не зря Железнов считает меня «стержнем». Она подняла свой бокал на уровень глаз, посмотрела сквозь него на Железнова и, выдохнув, по примеру Железнова, не останавливаясь, опустошила его. Взяла в руки сигарету, Железнов предусмотрительно чиркнул зажигалкой.

– Железнов, откуда у тебя такая глубокая интуиция? Это не характерно для мужчин.

– Интуиция – на мой взгляд, это не нечто необъяснимое, а способность обрабатывать и находить связь между микроскопическими факторами, на первый взгляд не связанными между собой. В определенной степени интуиция свидетельствует о глубине и эффективности аналитической деятельности подкорки, которая обрабатывает терабайты поступающей информации без построения видимых аргументированных связей и выдает «на гора» уже готовый сформированный результат. Природа как-то так устроила, что мышление мужиков заточено под логические построения, но так как в природе все равновесно, преимущества в нелогичном мышлении она отдала женщинам.

– Железнов, у тебя какое-то магическое воздействие на меня. Когда ты говоришь, я готова слушать тебя бесконечно. Но это относится не только к твоему мышлению. Ты магически воздействуешь на меня во всем, что связано с тобой.

– Катя, ты уходишь от разговора. Так что ты хочешь сказать мне о… – Железнов сознательно оборвал фразу.

– Да. О Марии Азаровой, – Катя взяла секундную паузу и выдохнула. – Я летала к ней.

– Как летала?!. – такого удивления Екатерина не видела на лице Железнова никогда.

– Самолетом, – в глазах Строевой на секунду мелькнуло озорное торжество. – Как ты знаешь, в Новую Зеландию можно добраться только либо пароходом, либо самолетом. Пароходом – долго. А самолетом – тридцать часов всего-то.

– Вчера ты мне звонила из аэропорта, – констатировал Железнов. – Это ты вернулась от нее.

– Да.

– И сегодня ты ждала ее здесь?

– Да.

Железнов несколько секунд молчал, опустив голову и обняв ее сверху руками. Когда же он поднял ее через омовение лица руками, Катя увидела жесткие колючие глаза совершенно другого человека.

– Какое ты имела право вторгаться в мою личную жизнь? И что такое ты там натворила, что посчитала очень вероятным её появление сегодня здесь?

Катя поняла, что «началось», и теперь все будет зависеть… от чего? Она не знала, от чего. Единственное, что она понимала, так это то, что нужно говорить правду. Правду обо всем. Он должен понять, что всё – ради него. Только ради него. Она – для него. И все, что она делает – тоже для него.

– Мне повторить свой вопрос?!. Какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь?!. Что ты вообще (!) знаешь о моей жизни, чтобы вмешиваться?!.

– Я знаю о тебе всё, Саша, – Екатерина решила идти до конца. Ей с неимоверным усилием удалось произнести эту фразу внешне достаточно ровно, в то время как у нее самой внутри родилось ощущение, что она несется в пропасть.

– Что значит «всё»?! – Железнов рубанул рукой. – Я! Я сам о себе знаю далеко не всё! – в голосе Железнова послышался сарказм. – Я еще сам (!) не знаю, чего хочу в главном вопросе своей жизни!

– Ты всё уже для себя решил, Железнов, – Катя неожиданно для себя успокоилась. – Только не хочешь признаться себе в этом.

– Да откуда (!) ты (!) это (!) можешь знать! – Железнов и не пытался сдерживать свое раздражение и возмущение самонадеянностью Екатерины.

– Знаю, Саша, – Катя несколько мгновений молчала под вопрошающим взглядом Железнова. – Я уже четыре месяца живу твоей жизнью. Я знаю практически каждый твой шаг, я знаю, во сколько ты встаешь, сколько времени уходит у тебя на душ, сколько чашек кофе ты пьешь с утра и сколько поглощаешь в ночи, я знаю, как ты проводишь вечера и ночи, чем ты занимаешься… и я знаю, что написала тебе Азарова…

– Откуда?!! – буквально прорычал Железнов, подспудно уже зная ответ.

– И как ты все это пережил…

– Ты следила за мной?!! – на скулах у Железнова заходили желваки. – Ну, конечно же, «Пересвет»… Какой же я идиот! – в голове Железнова сложились все кусочки мозаики: – Уходи! – глухо произнес Железнов. – Это – низко. Уходи.

– Я уйду, Саша, уйду. Как скажешь. Твое желание – для меня закон. Хотя, уйти от тебя – это последнее, чего я хотела бы в этой жизни. Но давай уж расставим все точки над i.

– Ничего не хочу слушать.

– И про Азарову?

– Мне не нужны посредники во взаимоотношениях, тем более за подписью «Доброжелатель». Уходи.

– Я не до конца поняла твой сарказм, – Катя вскинула голову. – Я действительно (!) хочу для тебя только добра.

– «Доброжелатель» – это подписант анонимки в советские годы. В которой, как правило, излагалась клевета. Это тебе для понимания, – Железнов говорил короткими рублеными фразами. – И еще тебе для понимания: «Благими намерениями устлана дорога в ад» – тоже не слыхала?

– Саша, я не интриганка и… – Катя сложила руки у лица «лодочкой» и, пытаясь поймать взгляд Железнова, – …и не сволочь. Если бы я ей была бы, я не пришла бы к тебе сегодня с этим разговором.

– Вот и уходи. Не сволочью. Кем угодно, уходи… Ты прекрасно знаешь, что никогда и ни при каких обстоятельствах я не способен применить к женщине силу. Не уйдешь сама, уйду я.

– Я прошу у тебя всего три минуты, – видя, что Железнов никак не отреагировал на ее слова, а, обхватив свою голову руками, молча смотрел сквозь нее, скорее всего переламывая какие-то свои мысли, Катя, тем не менее, решила продолжать, вернее, взорвать ситуацию, вырвав Железнова из состояния оцепенения. – Да! Изначально я хотела уничтожить тебя! – почти выкрикнула Катя. – Изничтожить как личность. Сломать тебя! Я хотела найти твои слабые места…

– Нашла? – Железнов неожиданно поднял голову. Оказалось, что он «слышал» то, что она говорит. Более того, помимо сарказма в его голосе присутствовала толика заинтересованности.

– …предлагая в качестве наживки себя! Я хотела покорить тебя своей красотой, чтобы потом перейти на ручное управление и превратить твою жизнь в… – Катя всхлипнула, в ее глазах стояли слезы.

– …в аквариум с безмозглой рыбкой, – перехватил Железнов.

– Прости меня, Железнов! Тогда, четыре месяца назад, я безумно разозлилась на тебя! Я так не злилась, наверное, ни разу в жизни! Идиотка! Я думала, ты обычный мужик, возомнивший о себе слишком много… Вот и решила наказать тебя, свести тебя с ума, и чтобы побыстрее набрать о тебе информацию, решила воспользоваться возможностями своего охранного агентства…

– Ты что, не понимаешь, насколько вероломно ты поступила! – у Железнова сузились глаза, под ними собрались злые морщинки. – Получается, что тогда, когда ты подошла ко мне в кафе и сказала, что тебя бросил муж и тебе очень одиноко…

– Нет! Саша! Нет! Я никогда не играла эмоциями с тобой…

– Не похоже!

– С первой же встречи все пошло не так, как я задумывала! Ты сразу же захватил меня! Я ненавидела тебя всего три часа моей жизни!

– Всего-то! Три часа! – сарказм лавой валился из Железнова, сжигая на своем пути все объяснения Екатерины. – Надо же! Зато результат-то каков! Всеобщее обозрение Железнова! Круглосуточное соло-шоу с залезанием в душу и в душевую! Недорого для миллиардеров!

– Саша, прекрати! – по щекам Кати катились слезы. – Я прошу тебя!! Саша! – Екатерина говорила с трудом, через всхлипывания. – Ты же видишь, что из этого вышло! Мысли о мщении улетели у меня еще до того, как я вошла в кафе. Да и вошла-то я только потому, что наблюдала за тобой из машины, мне стало интересно. Потом, уже у тебя дома – очень-очень интересно. И всегда комфортно, когда я видела тебя. А потом все стало неуправляемо – я полюбила тебя. Нет. Не влюбилась, а точно знаю, что мне нужен только ты… Да, я поступила некрасиво. Но я не осуждаю себя за это. И ты не осуждай, прошу тебя! Если бы не это, я бы никогда не узнала, какой ты. Настоящий ты. Когда человек один на один с собой, он такой, какой он есть. Я не хочу сейчас об этом говорить, но я точно знаю, что таких как ты – нет.

Железнов изучающе, наклонив голову и прищурив один глаз, как-то по-новому смотрел на Екатерину.

– Ты, по-видимому, все-таки не осознаешь, что ты натворила, – Железнов говорил несколько устало и опустошенно. – Включи воображение и представь, что за тобой (!) постоянно кто-то наблюдает, как ты встаешь неумытая и заспанная, как ты строишь гримасы под холодным душем, которые лучше бы никто и никогда не видел, как ты снимаешь несвежее нижнее белье и бросаешь его… где-нибудь на всеобщее обозрение…

– Саша, хватит! Я была…

– …как кто-то посторонний и чужой, усмехаясь, читает в sms твои очень интимные и очень важные для тебя слова о преданности и любви, предназначенные только одному – единственному любимому…

– Саша! Ничего такого не было! Все видео-трансляции поступали только ко мне!!!

– А почему ты решила, что тебе (!) это дозволено?! – Железнов чувствовал, что он завелся. Но даже не попробовал остановиться. Злость на эту молодую и красивую дуру, ну, хорошо, пусть не дуру, а ничего не желающую понимать эгоистку вырвалась наружу. – Я хочу, чтобы ты прочувствовала, что (!) это такое, когда вмешиваются в твою интимную и личную жизнь, и предлагаю тебе сейчас, здесь, у меня под камерами наблюдения заняться сексом. Чтобы кто-то чужой наблюдал твое самое сокровенное! Предназначенное только для двоих! Ты готова?!. Я тебя (!) спрашиваю, ты готова!!! – практически прокричал Железнов, приподнимаясь и нависая над столом.

Сидящая напротив Железнова Екатерина буквально физически ощутила мощнейший эмоционально-энергетический импульс, прошедший через нее и, как от удара, невольно отшатнулась. Железнов впервые увидел в глазах Екатерины страх. Впрочем, нужно отдать ей должное, уже через мгновенье взгляд Екатерины стал изумрудно-замораживающим.

– Наверное, я заслужила это, – Катя поднялась, подошла к плите, развернулась лицом к углу, в котором она сидела, и четко произнесла. – Внимание, говорит владелица агентства «Пересвет» Екатерина Строева. Отдаю указание – что бы ни происходило здесь, в квартире Александра Железнова, режим видео и аудиозаписи, установленный здесь к настоящему времени, не менять. Руководитель агентства несет персональную ответственность передо мной за исполнение моего приказа.

Екатерина повернулась лицом к Железнову, в глазах ее крутились снежинки.

– Ты доволен?

«Да уж, дама с характером», – весь гнев Железнова улетел вместе с эмоциональным импульсом, направленным в сторону Екатерины, осталось раздражение от непонимания содеянного ею. Сам же произнес:

– Ты же понимаешь, что это никак не изменит наших отношений в сторону их сближения.

– Я понимаю так, что это – месть, воспитательная мера с твоей стороны – поставить меня в такие же условия, в какие тебя поставила я! Справедливо, – Катя взяла секундную паузу. – В конце концов, я, наконец-то, стану женщиной.

– Ладно. Я не садист, – Железнов вяло махнул рукой в сторону двери. – Уходи и забудь обо мне. Надеюсь, что это научит тебя хоть чему-нибудь.

– Нет уж, «Умерла, так умерла». Я виновата перед тобой, Саша. И должна понести за это наказание. Суровое и жесткое. Что бы дальше ни было, прости меня…

 

*** (1)(13) Железнов

Квартира Железнова

Через 3 месяца и 17 дней после точки отсчета. Суббота. 04.13

«Вот же хитрая бестия», – Железнов тепло посмотрел на спящую рядом Екатерину, у которой даже во сне на лице присутствовала счастливая улыбка. – Надо же, меня, старого Волка, так (!) обвести вокруг пальца. Да. Нужно отдать ей должное – с головой у нее все в порядке, считает на пять ходов вперед, если смогла из двух тяжелейших пробойных, катастрофических для нее эмоциональных проблем выкрутить эмоциональный триумф.

Железнов осторожно сдвинул со своего живота бедро Екатерины, собираясь встать и сходить на кухню выпить чашечку кофе – все равно не спалось. Но не тут-то было. Катя, промурлыкав во сне что-то очень нежное, восстановила статус-кво, вернув ногу в исходное. Более того, к пленению Железнова она добавила еще и руку, обняв его за шею.

«Нее, так не пойдет. Тоже мне, нашла собственность, – Железнов про себя бурчал, но как-то так, не по-взрослому, а где-то даже лениво, – ощущение такое, что дай ей волю, то… в общем, если прикует себя ко мне наручниками, то это можно рассматривать как относительно демократичный вариант.

Железнов достаточно решительно выбрался из объятий Екатерины, естественно, услышав от нее сонное «Ррррррр», что означало, по-видимому, что даже во сне львица охраняет свою территорию.

Сорганизовав себе «радость на троих»: он, кофе и сигарета, Железнов, кинув взгляд на столешницу своего небольшого кухонного столика, в очередной раз усмехнулся: «Да, Железнов, так (!) тебя еще не разводили».

Посреди стола лежали «шпионские» приборы: блоки питания, микровидеокамеры, обрезанные провода. Все это Катя предъявила около часа назад. Из своей сумочки.

А четыре часа назад все выглядело несколько по-иному.

Катя приняла вызов Железнова. Бросив: «Я сейчас», она прошла в комнату. Железнов не сдвинулся с места, оставаясь на кухне в раздраенных чувствах: с одной стороны – в нем все еще клокотала злость на Екатерину, столь бесцеремонно вторгшуюся в святая святых – в его внутренний мир переживаний и унижений поломанной любви из-за предательства любимой женщины. А с другой – вихрь сомнений в правильности того, что он делает, выраженных не в виде слов, он просто не успевал их формулировать, а в виде образных ассоциаций, которые в доли секунды рождались в его голове и роем, одно за другим, мигом проносились через его сознание:

– А имею ли я право назначать Екатерине столь жестокое наказание – обнажение души и тела под камерами? В незримом присутствии кого-то третьего, который пусть в силу необходимости исполнения служебных обязанностей будет фиксировать на камеру обнаженную Строеву, да не просто обнаженную, а что ни на есть самую сокровенную составляющую ее жизни.

– Но она же за мной наблюдала!

– Да. Но не до такой степени!

– Никто не знает, что хуже – подглядывать за телом или за мыслями!

– Мне ей нужно доказать, что так (!) вторгаться в чужую жизнь нельзя! Это для нее должно стать уроком на всю жизнь!

– А если ее «этим» будут шантажировать? Да нет, не на ту нарвались. Не тот характер. Да и побоятся – у нее очень много возможностей не допустить этого…

– А если этим будут шантажировать тебя, Железнов?… Ерунда, пусть только попробуют…

– Она же еще девушка! Имею ли я право… Нет однозначного ответа…

Поток сознания Железнова был прерван появившейся из душевой Екатериной, на которой ничего не было, кроме его голубой рубашки, застегнутой всего на две пуговицы в районе живота. Екатерина молча подошла к столу, как-то уж очень сосредоточено наполнила наполовину свой бокал, на едином дыхании выпила его, поставила бокал на стол, бросила Железнову: «Я жду тебя» и, развернувшись, ушла в комнату.

«Да, Саша, создал ты себе дилемму, – Железнов в свою очередь наполнил свой бокал, правда, полностью. – Спать или не спать?!. Вот в чем вопрос! – усмехнулся он про себя. – Ну да ладно, разберемся по ходу пьесы», – Железнов поставил на стол пустую емкость и решительно направился вслед за Екатериной в комнату с мыслью, что предназначение мужчины – защищать женщин, а не наказывать их.

«Прям утро стрелецкой казни» – эта мысль непроизвольно возникла в голове у Железнова, когда он увидел напряженный взгляд Екатерины, которая натянутой струной вытянулась на диване, под стенкой.

Мелькнула мысль, что если сейчас под нее подставить две спинки стульев, под затылок и под пятки – не прогнется, как на сеансах гипноза, настолько она была скована. «Казнь эпохи Железнова. Видно, что боится, безумно напряжена и при этом готова идти до конца. Да. Характер. Он либо есть, либо его не купишь».

Железнов, не раздеваясь, прилег на свободную часть дивана, повернулся лицом к Екатерине, правой рукой взял ее за дальнее плечо и развернул ее на бок таким образом, что ее лицо пришлось на грудь Железнова:

– Ну, все, ребенок, успокойся, – в голосе Железнова чувствовалась теплота старшего товарища, защищающего своего младшего друга. – Воспитательные мероприятия закончены. Ничего не бойся. Я не буду тебя наказывать. Надеюсь, что ты все и так поняла.

– Ты простил меня? – голос у Кати дрожал, по щекам катились слезинки.

– Ты простил меня? – Катя раз за разом, как мантру, повторяла свой вопрос, прижимаясь к Железнову все ближе и ближе, закинув ему свою левую руку за шею. Между вопросами она нежно целовала Железнова то в шею, то в грудь – везде, где только могла дотянуться.

Ну, а что было потом… Железнов был в шоке. В растерянно-позитивном шоке. Нет, конечно же, уже больше года у него не было женщины. И если в первые минуты возникший невероятный эмоциональный тонус между ними Железнов пытался приписать себе и объяснить именно этим фактором, то через час у него не было никаких сомнений в том, что жизнь преподнесла ему очередной сюрприз, перевернув его представления о том, какой (!) может быть женщина. И это при условии того, что более двадцати лет холостяцкой жизни Железнов никогда не слыл затворником.

С такой (!) самоотдачей процессу и ему, Железнову, он не сталкивался никогда! Олицетворением всего для Железнова стали глаза Кати: то изучающие, вопрошающие, то хитро прищуренные, но в большинстве своем бессмысленно-закатившиеся куда-то под веки, потерявшие свою функцию, когда вся информация о мире, в котором она счастлива, поступает через прикосновения и ощущения внутри себя.

Им некогда было разговаривать. Да и не о чем. Да и ни к чему. Лишь пару раз за все время Железнову удалось отвлечься на постороннюю мысль: «Господи, это же все снимается на камеру!», за которой всплывала другая: «Да и хрен с ним! Пусть завидуют…»

В какие-то моменты осознания себя Железнову казалось, что он участвует в сумасшедше сплоченной команде из двух человек, несущейся куда-то за горизонт. Или за вертикаль. Не суть. У них не было признанного лидера. Они лидировали по очереди: он, она, он, она… Когда действующий лидер выдыхался, второй выходил вперед и тащил за собой партнера и напарника, наполняя его своей энергией и эмоциями до уровня, позволяющего сменить лидерство.

Когда же час назад, взбодренный душем и наполненный новыми впечатлениями Железнов добрался до кухни, мечтая влить в себя не меньше литра охлажденной газировки из холодильника, одиночество ему не грозило: вслед за ним показалась улыбающаяся Екатерина со сверкающими и излучающими счастье изумрудными глазами, успевшая, к изумлению Железнова, «освежить» свой «наряд» – на ней была очередная его рубашка, в этот раз – абсолютно белого цвета, выгодно подчеркивающая насыщенный черный цвет волос Екатерины.

По пути в коридоре Катя прихватила свою сумку. Усевшись рядом с Железновым таким образом, чтобы максимизировать площадь соприкосновения их тел, Катя нежно потерлась виском о плечо Железнова и начала выкладывать из сумки на стол какие-то специальные кабели, микрообъективы, какие-то небольшие коробочки с торчащими из них явно обрезанными проводами.

Вытащив все, Катя отставила сумку, обвила шею Железнова руками и прошептала ему на ухо:

– Железнов, я обманула тебя, – Катя хихикнула. – В последний раз в своей жизни обманула. Я тебе это обещаю.

Железнову не составило труда сложить два и два.

– То есть сегодня, – он кивнул на стол, где валялась покореженная видеоэлектроника, – никакого видеонаблюдения не было.

– Не-а, – счастливо промурлыкала Катя. – Не было. Его не стало еще неделю назад, перед отлетом в Новую Зеландию я сняла наблюдение.

– То есть твоя тронная речь, обращенная в верхний угол моей кухни, была блефом? Да… Недооценил я тебя, госпожа Строева.

– Саша… – Катя еще теснее прижалась к Железнову. – Ты не представляешь, как я боялась не соответствовать тебе, вызвать у тебя разочарование. Наверное, никогда в жизни я не испытывала такого страха от неуверенности в себе, – Катя счастливо рассмеялась, как смеется человек, прошедший труднейшее испытание в жизни. Или ставший олимпийским чемпионом. – Железнов, ты не представляешь, какая я счастливая. Я подозревала, что это будет что-то сверхъестественное… Но чтобы так… Саша мой… – во взгляде и в голосе Екатерины был такой океан нежности, с которым Железнову доселе сталкиваться не доводилось.

– Что значит твой? – Железнов решил прощупать степень своей свободы с точки зрения Екатерины. – «Вы мне это прекратите, во избегание»! – он целенаправленно исковеркал смысл цитаты. – Мы же договорились, что пока ничего не решено…

– Это ты договорился, – в глазах Кати сияла любовь, – а для меня все решено, Саша. Ты теперь мой мужчина. На всю жизнь. Единственный. Лучший из всех. Лучший во всех смыслах, – Катя заглянула в глаза Железнова, чтобы убедиться, что он понял, что (!) она имеет в виду. – И дети наши будут такие же умные, как и ты, – как нечто уже решенное произнесла Катя.

– Ага. Без меня меня женили…

– Железнов, – Катя немного отстранилась, – мне абсолютно безразлична формальная сторона наших отношений: официальный брак, гражданский… мы можем жить у меня, ты можешь жить здесь сам…

– Спасибо. Я еще не встречал столь добрых и широких душой людей…

– Но одно я тебе обещаю точно, Железнов, – в глазах Кати появился вселенский холод, – я выжгу вокруг тебя женское пространство…

– Это негуманно. Женщины все-таки…

– Называй это как хочешь. Но я не позволю ни одной женщине даже приблизиться к тебе. Извини, иначе я сойду с ума от ревности.

 

*** (3)(9) Апрель 45-го

Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы

15 апреля 1945 года. 17.35 по местному времени

– Докладывайте, Рихтер, что там наверху происходит? – штурмбанфюрер Линц говорил громче, чем привык, шум от горной реки заполнял все пространство, а потому его голос звучал несколько раздраженно.

Подумав, что он не прав, не место и не время давать волю эмоциям, Линц сменил тон. – Присаживайтесь, лейтенант, – приказал штурмбанфюрер, указывая на большой валун между двух елей, наполовину покрытый мхом и осыпавшимися коричневыми иголками. Сам он расположился напротив на таком же валуне. – Секунду, – он остановил готового к докладу лейтенанта разведки. – Гартвиг, – Линц развернулся в сторону оберштурмфюрера, – передайте всем по цепочке – привал на десять минут. Курить запрещаю! К речке выходить – тоже.

Чтобы сократить расстояние до неумолимо отодвигающейся линии фронта, штурмбанфюрер Линц, командующей группой из 67 немцев, выходящих из окружения из района Балатона, принял решение двигаться в дневное время по дну ущелья бурной горной речки. В пользу такого решения было то, что все ущелье – и его дно, и стены были покрыты густым лесом, малопроходимым кустарником и отсутствием дорог, по которым железным потоком двигалась наступающая Красная армия. Минусом была близость русских, странных русских, которые в пятидесяти метрах наверху, где стены монастыря вплотную подходили к ущелью, вели между собой бой. И сидевший сейчас перед майором лейтенант должен был доложить, что происходит там, наверху.

– Господин штурмбанфюрер, как вы и предполагали, в ста метрах отсюда вниз по течению реки мы обнаружили тайный вход в монастырь. Судя по всему, им очень давно не пользовались – деревянная дверь вросла в землю наполовину, за ней – железная решетка из толстых железных прутьев, закрытая изнутри. Учитывая положительный шумовой фон – бой наверху, оба препятствия мы взорвали.

– Смелое решение, – прокомментировал Линц. – Продолжайте.

– Наверх, в монастырь, ведет ход, который, как выяснилось, заканчивается в фиктивном надгробии склепа монастыря…

– Короче, Рихтер, – Линц нетерпеливо махнул рукой, – опустите технические подробности. Каждая минута на счету. Докладывайте по существу.

– Есть, господин штурмбанфюрер, – лейтенант выпрямил спину, что, по-видимому, означало стойку «смирно» сидя. В результате разведки установлено следующее, – начал чеканить лейтенант:

– Во-первых, установлен контакт с настоятельницей монастыря, фрау…

– Опустите.

– Во-вторых, русский взвод численностью в двадцать человек сегодня в 13.00 оставлен русским командованием для защиты монахинь до момента передачи монастыря под защиту оккупационной комендатуры, при этом настоятельница утверждает, что решение принял советский генерал, который посетил монастырь после попытки надругательства над монахинями вооруженными уголовниками, которые были деактивированы русскими.

– Что значит деактивированы?

– Двое уголовников убиты в перестрелке, один – арестован и увезен.

В-третьих, во время обеда, а настоятельница утверждает, что русские их накормили из полевой кухни, в районе 14-ти часов у монастыря остановилась штабная машина с тремя офицерами, которые, угрожая оружием, желали попасть в монастырь. Их не пустили. Зародился конфликт, в результате чего два солдата охраны погибли, а через час начался штурм монастыря другими русскими.

В-четвертых, настоятельница сказала, что атакующие русские хотят убить всех монахинь…

– А она откуда это узнала? – на лице Линца было неприкрытое удивление.

– Когда начался бой, командир русских, охраняющих монастырь, сказал ей, чтобы они связали из простынь веревки, и, кто может, уходили из монастыря по веревкам на дно ущелья. Их всех убьют. В живых никого не оставят.

– И что же, они не воспользовались советом?

– Настоятельница сказала, что у них все простыни старые и ветхие. Веревки из этих простыней не выдержат веса и одного человека, не говоря уж о нескольких. Война. Монастырь не мог себе позволить приобрести новые крепкие простыни. Да и не смогут монахини спуститься по канату на 50-метровую глубину.

– А о тайном ходе, выходит, настоятельница не знала?

– Никак нет, господин штурмбанфюрер. Она и сейчас не знает.

– Вы ей не сказали? Почему?

– Потому, что у меня не было приказа. Потому что если по нему уйдут монахини, по нему за нами могут пойти русские.

Штурмбанфюрер несколько секунд с недоумением на лице изучал сидящего напротив него лейтенанта. В результате чего недоумение на его лице трансформировалось в легкое презрение, а голос приобрел сарказм.

– Значит, горстка русских считает своим долгом отдать свои жизни за честь, жизнь и достоинство наших женщин, а мы, наследники Великого Зигфрида, прикрываясь их жизнями, будем спасать свои задницы? Сколько их там?

– Монахинь? Сорок три…

– Ясно. Но я имел в виду русских. Сколько их там?

– В живых осталось человек десять. Остальные – либо ранены, либо убиты. Монахини выносят с верхней обходной площадки раненых, укладывают во внутреннем дворе и оказывают им помощь: перевязывают, дают воды…

– Мы обязаны им помочь!

– Русским?! – в глазах лейтенанта было столько неприкрытого удивления и непонимания… этого не может быть, потому что не может быть никогда!

– Мы должны вывести монахинь через ход. А с русскими… это уж как карта ляжет. Этих русских я не хотел бы убивать. Война и так проиграна. А людей чести не так уж и много осталось.

 

*** (4)(9) Трейдер

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

Через 4 месяца и 15 дней после точки отсчета. Четверг. 10.09

– Ну что, коллеги, – Железнов сидел на столешнице своего рабочего стола и обращался к Науму и Андрею, привычно расположившимся по сторонам полукруглого стола у стены напротив Железнова, – прошел месяц, как мы запустили свои боевые счета, и настало время подвести первые предварительные итоги.

– Саня, а почему ты называешь нас коллегами, тем более при обсуждении данного вопроса? – Наум прищурил один глаз, задавая этот вопрос. – Почему не друзья?

Железнов явно не ожидал такого вопроса, однако ответил мгновенно:

– Наум, если ты заметил, за все годы нашего общения я ни разу не обращался к тебе «Друг мой», хотя я тебя считаю самым близким своим другом. Одним из очень немногих, – Железнов говорил очень серьезно. – Это слово я практически никогда не произношу вслух, потому что очень дорожу его единственным смыслом – «Друг». И когда я вижу, что человек в электронном письме или с микрофоном в руках обращается к сотне человек: «Друзья мои!», я этому не верю, и меня от этого коробит. Вот так.

– Извини, Саша, – более серьезного Наума, наверное, никто никогда не видел. – Я понял тебя. И… спасибо тебе. Ну, хорошо, коллеги, – в глазах Наума появилась хитринка, – раз уж у нас деловая встреча, то где кофе?!. Замечательный кофе, который мог бы стать хорошей традицией на наших совещаниях?

– Вымогатель, – констатировал Железнов и потянулся к трубке внутреннего телефона:

– Алина, добрый день! Это Железнов. Тут у меня собрались вымогатели и шантажисты. Приставили нож к горлу – хотят кофе… Да, волшебного, бразильского из твоего итальянского автомата… Сколько шантажистов? Двое. Плюс один шантажируемый… Ага, я… Да неправда, я овечка безобидная… Алинка, пожалуйста, не в службу, а в дружбу… Спасибо тебе! Я перед тобой в долгу. …Да, в неоплатном.

Железнов положил трубку и развернулся к «шантажистам и вымогателям»: – Щас принесет. Ну а пока кофе варится, продолжим. Как вы знаете, мы запустили четыре боевых счета с интервалом от двенадцати часов до суток…

– А это зачем? – подал голос Наум, который ориентировался далеко не во всех деталях проекта.

– Для того чтобы у них у всех были разные точки входа в торги. Соответственно у каждого счета – своя траектория движения. Это позволяет нам хеджировать свои расходы…

– Чего-чего?! – на лице Наума присутствовало искреннее негодование. – Издеваешься?!. Да?!. Над бедными и убогими! А по-русски? По-русски нельзя говорить? Нутром чувствую иностранщину – «хекширование» какое-то!

Железнов видел, что Наум играет, но воспринимал это на уровне данности характера друга, тем более что тот хочет искренне понять, о чем идет речь, хотя бы на уровне своего восприятия.

– Ты прав, Няма. Вопрос терминологии очень важен в науке, да и в обычной жизни – тоже. Очень важно, чтобы все вкладывали в один и тот же термин одинаковый для всех смысл. Так вот, хеджирование – это процесс, направленный на снижение рисков. Как правило, он используется в финансовых операциях с акциями, когда в один пакет включаются высокодоходные, но в силу этого – и более рисковые акции, а также – стабильные акции с низким доходом. Это позволяет в целом не понести больших убытков: в случае потерь по рисковым акциям, небольшой доход по стабильным акциям частично компенсирует потери.

– Ну ты и объяснил. Спасибо тебе, – в голосе Наума присутствовал сарказм.

– Хорошо. На понятном тебе языке: если ты проводишь дорогостоящую съемку, допустим, крупную батальную сцену с участием сотен человек, техники, пиросредств, то ты можешь снять ее и на одну камеру, и на пять. Ты на сколько камер будешь снимать?

– Не меньше шести, если крупная батальная.

– А почему?

– Потому что одна камера может отказать, может быть расфокус, может оператор не сработать, батарея сесть… да мало ли, что. А если снимать на шесть камер, то это наверняка – и ракурсы разные, и планы общие и средние, и если одна какая-то камера откажет, то не нужно делать очередной дубль, который стоит времени и больших денег массовке, перезарядки пиротехники и… да чего я тебе говорю, сам все знаешь.

– Вот видишь. И при этом ты понимаешь, что если снимать на одну камеру одним оператором, и все пройдет хорошо, то это дешевле, чем закладываться под шесть камер с шестью операторами.

– Конечно!

– Так вот это и называется хеджированием: ты сознательно увеличиваешь стоимость съемки с шестью камерами, понимая, что если одна не сработает, то убытки от повторного дубля будут в сотню раз больше, чем затраты на использование шести камер.

Наум с удивлением смотрел на Железнова – надо же, все так просто, если по-человечески объяснять.

– Я понял тебя, Саня. Я теперь всем буду рассказывать, что у меня не цацки-пецки на съемках, а что бюджет на производство и смета составлены с учетом хед… хед… – Наум умоляюще посмотрел на Железнова.

– Хеджирования.

– Вот именно – хеджирования! Саня, ты даже не представляешь, какой (!) инструмент ты дал мне в руки для вышибания нормальных денег на съемки!!! – на лице Наума нарисовалось хищно – платоническое выражение. – Очень полезно! Продолжаем обсуждать… движение валютных бабок на рынке, – Наум на секунду задумался: чегой-то такое он произнес, и сам же неприлично заржал.

Под общий смех раздался стук в дверь. Сидевший ближе всех к двери Наум дотянулся до ручки.

– Кофе заказывали? – на пороге с подносом в руках стояла улыбающаяся Строева. – Чего это вам так весело?

– Да это тут Наум «движение финансовых инструментов на валютном рынке» сократил до «движения старых валютных проституток на центральной площади», – пояснил Борисов, продолжая хихикать. – В общем, извратил и опошлил.

– Чего ржете, охламоны? – Наум пытался выкрутиться из пикантной ситуации. – Это у меня от недостаточного словарного запаса…

Все грохнули от смеха.

Наум понял, что единственный путь к прощению – изобразить крестьянина из глубинки:

– Эта… значить… слова-то все городские, неведомые мне… без надобности которые… у нас на засейке… да… так колею для телеги и не проложить по болоту-то… а оно вон как…

Перевоплощение как всегда выглядело гениально: сгорбился, глазами из-под бровей зыркает и ощущение, что на ногах лапти плетеные.

– Няма, – Железнов широко улыбался таланту друга, – все-таки дремучесть у тебя лучше всего получается. На уровне врожденной. Ну, все, хватит. Катя, спасибо за кофе, вовремя и, – Железнов взял чашку в руки, ощутил аромат, – обалденно. А что Алина? Обещалась. А тут – ты.

– Железнов, – глаза у Кати метали изумрудные молнии, – если ты еще раз моей секретарше что-нибудь пообещаешь, я ее уволю!

– Это как-то на тебя не похоже, – Железнов скрестил руки на груди. – Ты что, почувствовала себя Владычицей?

– Да я на Змей Горыныча похожа, когда кто-то начинает кокетничать с тобой. Все. Проехали, – и моментально поменяв металл на бархат, кротко поинтересовалась. – А можно я поприсутствую здесь?

– Оставайся, – Железнов не выдержал и добавил. – Я свободный человек и…

– Да, дорогой, – перебила его Катя, – извини меня за вспышку. Больше ты такого не увидишь.

– Хорошо. Продолжим…

Наум повернул голову к Борисову:

– Прям, семейная сцена. Не находишь?

– Ребята, – Катя обращалась сразу и к Науму и к Борисову, – я же извинилась. Забыли. Хорошо?

– Итак, – Железнов отставил чашку и вновь взял листочек в руки, – обобщу сказанное ранее. В течение месяца у нас торговали четыре боевых счета, запущенные по схеме хеджирования…

– А что такое хеджирование? – вскинулась Екатерина. Все грохнули от смеха.

– Это тебе Няма разъяснит. После совещания. Он теперь у нас ведущий специалист по данному вопросу.

– А что, и объясню. Подумаешь, хеджирование…

– Так вот, за счет использования принципа взведения ордеров, а также за счет использования ордеров-перевертышей нам удалось достичь средней ежемесячной доходности на счет в 20 процентов. Если посмотреть на конкретные счета, то доходность каждого счета лежит в пределах от 16-ти до 24-х процентов…

– Это из-за хеджирования? – подал голос Наум.

– Да, из-за него. Хотя общий принцип один и тот же: счета зарабатывают деньги на высоком флэте до тех пор, пока не попадают в «мертвую» зону, где находятся в периоде ожидания до прихода сильного тренда в любую сторону: либо на покупку, либо на продажу – это неважно. А важно, чтобы тренд был относительно мощным.

– Насколько мощным? – задал вопрос Андрей.

– От пятисот пунктов. То есть при переходе от одного флэта к другому.

– Понял тебя.

– Катя, они над нами издеваются, – Наум потер ладонью затылок. – Чувствуешь себя каким-то гвинейским папуасом.

– Есть немного. Но нам с тобой в этом не нужно разбираться. У нас с тобой другая функция, – Катя изобразила кокетливый взгляд в сторону Железнова. – Железнов, если учитывать разный уровень погружения в проблему, – Катя кивнула в сторону Наума, – я имею в виду себя и нашего гения, то какие общие выводы за месяц работы?

Железнов посмотрел в свой листочек.

– В общем, так. Если мы сейчас доведем наши средства на счетах до миллиона рублей, то при 20-ти процентном ежемесячном доходе за первый месяц наш доход может составить около 200 000 рублей. При этом многое, конечно же, зависит от поведения финансового рынка. Имеет место прямая зависимость – чем выше активность рынка, так называемая волатильность, тем выше доходность. При наличии флэта доходность стремится к нулю. С учетом мультипликативного эффекта при сохранении доходности в 20 % в месяц, ожидаемый доход за год находится в районе 9 000 000 – девяти миллионов рублей.

– Ни хрена себе. Девять миллионов за год?!. С миллиона?! – Наум был ошарашен.

Совершенно спокойный Железнов продолжил.

– Наум, конечно же, если разработанная нами модель будет устойчива к воздействию рынка и сохранит достигнутую эффективность, то в принципе, это неплохой финансовый результат, учитывая наши ресурсы. Но я не уверен, – Железнов взял паузу, желая этим подчеркнуть значимость своего последнего слова, – что этих денег нам хватит на съемку хорошего фильма. Няма, это всего лишь немногим больше ста тысяч долларов, а ты знаешь бюджеты современных фильмов с хорошими актерами, техникой, графикой… В общем, Наум, нужно запастись терпением. Если продолжить расчетную линию на два года, то к концу второго года у нас может быть около восьмидесяти миллионов рублей, это уже кое-что с точки зрения фильма.

– Саша, а если стартовать с пяти миллионов? – лицо у Кати светилось азартом.

– Нет.

– Железнов, ну мне просто интересны возможности твоей программы!

– Возможности? Хорошо, – Железнов присел к своему компьютеру, ввел исходную информацию в расчетную таблицу. – Если стартовать с пяти миллионов, то к концу первого года на выходе должно быть около сорока миллионов, а к концу второго – около четырехсот.

– Ух ты!

– Да не ух ты! – Железнов уже был не рад, что затеял этот разговор. – Существует масса случайных факторов, которые могут существенно снизить результат. Во-первых, десять счетов – это десять компьютеров. В какой-то момент любой из них может зависнуть, могут быть перебои в электроэнергии, может накрыться провайдер сети, обеспечивающий связь с брокерской фирмой, на сервере которой сидят наши боевые счета, может накрыться этот самый сервер! Я уж не говорю о том, что опыт реальной торговли у нас – один месяц. Что нам может подкинуть эта бездна под названием валютный рынок – сейчас трудно предположить…

– И что делать? – несколько растерянно спросил Андрей. – Все зря?

– Ни хрена себе «все зря»! – Наум возбужденно поднялся с «пьяного» стульчика. – Вы, «эта», как говорит один известный персонаж, «несколько зажрались». Девять миллионов с одного за год! У вас от вашей науки мозги поплыли!

– Скорее, глаз «замылился», Наум. У нас есть задача – набрать денег на фильм. И мы пока с ней не справляемся. Вернее, можем справиться, но года за два, что мне не очень нравится. А тебе, Андрей, скажу, – Железнов развернулся к Борисову, – да, конечно же, все не зря! Нужно работать! Нужно иметь в запасе резервные компьютеры, нужно установить дизель-генератор, который бы подхватывал компьютеры в случае пропадания электричества, нужно установить дублирующую сеть интернета от другого провайдера и так далее. Нужно постоянно работать над программой с точки зрения повышения ее устойчивости и эффективности… – Железнов перевел дух и улыбнулся. – Я просто хотел вас поздравить с первыми успехами с одной стороны, а с другой – избавить от иллюзий, что все совсем просто и хорошо. Нужно работать и преодолевать проблемы по мере их поступления… Вот, пожалуй, и все, что я хотел вам сказать.

– Железнов, – Катя взяла его за руку, – я не настаиваю, но по поводу пяти миллионов ты подумай.

– Нет.

– Подумай. Потому что я делаю вам бизнес-предложение: я вношу пять миллионов, а за это вы обязуетесь заключить контракт на производство фильма с моей компанией.

– Это называется приобретением прав на сценарий, – Железнов задумался.

– Ух ты! – не сдержался Наум. – Круто. Я – дорогой режиссер. Потянешь?

– Да уж как-нибудь. Но что-то мне подсказывает, что по железновскому сценарию ты и бесплатно снимать будешь.

– Саша, мое предложение в силе бессрочно. Подумай. По-моему, это выгодно для обеих сторон.

– Хорошо, я подумаю, сторона…

 

*** (1)(14) Железнов (Маша)

Уютное кафе в старом районе Москвы

Через 4 месяца и 19 дней после точки отсчета. Понедельник. 21.47

Железнов привычно уселся за «свой» грубо-рубленный деревянный столик в углу кафе, благо – понедельник, благо – поздно, поэтому кафе – практически пустое, лишь пару человек в противоположном от Железнова конце зала в одиночестве потягивали свое пиво.

Железнов не был тут уже более месяца. И ноги сами принесли его сегодня сюда для того, чтобы поразмышлять. Нет, подумать он мог и в машине, и привычно дома на кухне, но вот принять решение, верное решение, которое лежало бы в системе координат его ценностей и максимально отвечало бы его эмоциональному состоянию, он мог только здесь. Потому как именно здесь находился «его храм», магическое место, где происходили главные события в его жизни. Здесь к нему пришло понимание неимоверной значимости единственной женщины в его жизни, его Маши, ради которой он готов был абсолютно на все, и здесь же его нашла Екатерина, женщина, готовая на все ради него, Железнова. Две главные женщины в его жизни пришли к нему здесь.

«Да, какое-то магическое место. Для меня магическое. И уж конечно, оно никак не связано именно с этим кафе, несмотря на его средневековый вид. Скорее всего, именно здесь, в этой точке пространства находится точка пересечения моих линий судьбы… и именно здесь каждый раз решается, что меня ждет в будущем»… Как бывший ученый, Железнов понимал, что с научной точки зрения подобные мысли – бред, но опять же, как бывший ученый, Железнов четко понимал, насколько слаба еще наука, и что в природе значительно больше непознанного, чем объясненного…

«Итак, что же делать? – Железнов в очередной раз отбросил крышку телефона, чтобы в очередной раз просмотреть sms: «Саша, я в Москве. Хочу тебя видеть». Убедившись, что sms-ка никуда не делась, Железнов «схлопнул» телефон и уже в который раз за сегодняшний день задал себе один и тот же вопрос «Что же делать»?

Смс-ку от Маши Железнов получил еще днем. До сих пор не ответил. И к настоящему моменту принципиально так и не решил, отвечать или нет. А уж если отвечать, то что?

Конечно же, по получении сообщения его накрыла волна эмоций. Противоположных по направлению и одинаково сильных. Нельзя сказать, что Железнов не был готов к чему-либо подобному – после поездки Кати в Новую Зеландию он ожидал от Маши какой-то реакции, правда, непонятно какой, негативной, саркастической или вообще просто «Что это было?». Но то, что Маша приедет в Москву… нет, об этом он не думал – из трехлетней командировки в Новую Зеландию еще не прошло и года.

В общем, Железнов не был уверен, что хочет видеть Машу. Его размышления, как и всегда, когда нужно было уйти от поверхностного ассоциативного мышления и увеличить глубину анализа, свелись к диалогу с самим собой:

– Саша, как (!) ты будешь смотреть в глаза человеку, который тебя предал?!.

– Да понятно, как! С ненавистью и презрением. Или с сожалением. На худой конец – равнодушно.

– Да… «Блажен, кто верует»… А если ее очарование и обаяние, которые никуда не исчезли, опять накроют твое сознание по полной, и ты опять будешь ощущать безумный комфорт от ее присутствия?!. И простишь ей то, что не умеешь прощать – унижение и предательство. И как относиться к себе после этого? Как к бездомной собаке, которую в зависимости от настроения то погладили и дали косточку, либо зло пнули ногой – беги отсюда, нечего здесь портить ухоженную элитную окружающую среду своим голодным и неухоженным видом… А вдруг позовут назад – повилять хвостиком от радости?

– Да, Железнов… безрадостную картину ты тут нарисовал.

– Так (!) ты точно не сможешь. Да и не захочешь. Чего уж тут себя-то обманывать…

Железнов не успел осознать, что произошло раньше, тренькнул колокольчик открываемой двери или его накрыло ощущение «Это Она». Как в замедленном кино он наблюдал выплывающий из-за двери силуэт Женщины, о которой он бредил ночами, которая всегда (!) незримо присутствовала в его сознании и была смыслом его существования. Была. Пока не предала его.

Маша сразу же поймала взгляд Железнова и весь путь от двери, пока Железнов поднимался со скамьи, не отпускала его. Железнов не бросился навстречу, застыв, можно сказать, отгородившись за столешницей. Маша остановилась напротив:

– Здравствуй, Саша!

– Давно не виделись… Мария Николаевна.

– Саша! – Маша укоризненно посмотрела на Железнова. – Прекращай, пожалуйста.

– Присаживайтесь, – Железнов взглядом указал на место напротив. – По поводу прекращать, это вы у нас спец, – Железнов взял секундную паузу и добавил. – Эффективный.

– Саш, ну хватит! Хватит мне выкать!

– Да как можно, Мария Николаевна. Мы же – не пара, как вы верно подчеркнули, люди с разным социальным статусом. Напомнить, кто есть где? Кто у нас финансовый управляющий, а кто так… копейки чужие посчитывает.

– Саша, – чувствовалось, что Маша сильно нервничает, – все не так! Не так, как ты думаешь!

– А вариантов для размышлений мне и не предлагалось, собственно, – как Железнов ни старался, он не мог не скатиться в легкое ёрничание. – Был поставлен перед фактом. Не пара. Надо отметить, справедливым.

– Саша, я же все объяснила Екатерине, неужели она ничего не рассказала…

– Хорошо, что не Президенту. Или Государственной думе, – в голосе Железнова зазвучал металл. – Должен вам сообщить, что я не обсуждаю свои личные отношения с третьими лицами.

Маша, несколько опешив, смотрела на сидящего напротив нее человека с холодными глазами, смотрящими сквозь нее.

– Я никогда не смогла бы себе представить, что ты можешь быть «таким».

– А я и не звал вас сюда, чтобы изменить ваши представления обо мне. Четыре месяца назад вы предельно откровенно высказались, а я не возражал против вашей оценки. И кстати, а откуда вы узнали, что я здесь?

Маша грустно улыбнулась:

– Ты же не поверишь, если я отвечу «почувствовала». Подумала, что после моей смс-ки сегодня ты должен приехать сюда.

– Вы и чувства… – Железнов пожал плечами. – Больше было бы похоже на правду, если бы вам позвонил Штоссер, – Железнов кивнул головой в сторону бармена, который делал вид, что протирает до дырок бокалы, в то время как по отдельным его взглядам было понятно, что его заинтересовала их необычная для этого времени встреча.

– Саша, я хотела бы объясниться, – Маша достала из сумки сигареты, Железнов обратил внимание, что это все тот же «Vogue» с ментолом.

– Здесь больше не курят. Ты потеряла связь с Родиной, – Железнов в первый раз за все время разговора грустно улыбнулся и поймал себя на том, что незаметно для себя перешел с Машей на «ты».

– Ты же не бросил? А больше рядом никого нет, – Маша обернулась к Штоссеру, показывая ему сигарету, зажатую между пальцев, и демонстрируя ему взглядом, что ей нужна пепельница, абсолютно уверенная в том, что бармен ей не откажет.

– Объясниться… – Железнов в свою очередь чиркнул зажигалкой. – Только не говори, что ты специально прилетела ради этого.

– Прилетела бы, – по уверенной интонации Маши Железнов понял, что «Да, прилетела бы». – Но так получилось, что исчез смысл нахождения нашей семьи в Новой Зеландии, – Железнов внутренне дернулся – «нашей семьи». Его обостренное восприятие не пропустило незамеченное Машей ее позиционирование в составе семьи, то есть с мужем. – Мое руководство из «Русского ресурса» настаивало на моем возвращении, появился ряд новых проектов с участием западных инвесторов, требующих моего присутствия здесь, в Москве. Они же пробили здесь, в Москве, и должность для мужа с повышением…

– О чем мы с тобой сейчас говорим? – Железнов пытался уйти от ощущения, что он находится на производственном совещании. – Я рад за твоего мужа.

Маша немного раздосадовано прикусила губу – в ее планы не входило демонстрировать перед Железновым очередную карьерную ступеньку, на которую взобрался ее муж фактически с ее помощью.

– Ты прав. Извини. Саша, после того как ты ворвался в мою жизнь…

– Я просто полюбил тебя.

– Что?

– Полтора года назад я встретил Женщину, тебя, Маша, которая снесла все мои прежние представления о женщинах и перевернула всю мою жизнь. Мою жизнь – подчеркнул Железнов. – Я никуда не врывался. И готов был остаться один на один со своими эмоциями, учитывая твой семейный статус.

– Но, тем не менее, ты же рассказал мне о них.

– Ты жалеешь об этом? Извини.

– Саша! Я ни о чем не жалею! И если бы не дети, я бы давно все бросила к чертовой матери…

– Не продолжай. Дети – это святое, – Железнов нервно взглотнул, – они ни в чем не виноваты. Они имеют право на полноценную семью. И я готов был ждать, пока они вырастут. Но, судя по твоему: «Саша, я устала», не готова была ждать ты.

– Саша! Все не так!

– Не перебивай меня сейчас, пожалуйста. Я знаю, что ожидание – одно из самых сложных испытаний для любящего человека, тем более ожидание, исчисляемое годами, – Железнов чиркнул зажигалкой, прикурил. – Тебя же хватило на полгода.

Маша подавленно молчала. Она привыкла к другому Железнову – доброму, мягкому, к человеку, у которого перехватывало дыхание только от ее присутствия.

– Скажи мне, а зачем твоему мужу нужна нелюбящая жена? – Железнов неожиданно для Маши увел разговор от нее. – Сейчас статус семейного человека не играет значимой роли ни в бизнесе, ни в политике.

Маша вопроса не ожидала, но ответила моментально:

– Если от мужа уходит жена к другому, то это статус неудачника.

– А почему он в таком случае не ушел?

– Он по-своему любит меня, детей и…

– Столько нажито. Зачем все это терять?

– Да. Можно и так сказать, – почти безразлично произнесла Маша, опустив голову.

Несколько секунд стояла тишина. Неожиданно Маша вскинула голову и продолжила, выговаривая каждую фразу практически на уровне срыва.

– Ты не представляешь, какому прессингу я там подвергалась! Смешалось все! Имею ли я право бороться за свое счастье, предав семью?!. Имею ли я право требовать от тебя, чтобы ты десять лет ждал меня, пока дети вырастут?!. Во что я превращусь за эти десять лет! Выкинуть десять лет из жизни! – Маша выдохнула, и дальше говорил уже эмоционально опустошенный человек. – Вот в какой-то момент я и решила, что все это нужно прекратить… раз и навсегда.

– Тебе это удалось.

На какое-то время повисла гнетущая обоих пауза.

– Ты больше не любишь меня? – очень тихо, почти шепотом спросила Маша, боясь поднять глаза на Железнова, чтобы не прочитать в них ответ до того, как он ответит.

– Не знаю, Маша… – слова Железнову давались с неимоверным трудом. – Все это время я существовал, да, именно так, не жил, а существовал с осознанием того, что ты отреклась от нашей любви, что ты предала главное, что было в моей жизни… Возможно, это не имело бы значения, если бы это касалось только меня. Любовь – это категория парная.

Взаимоотношения бессмысленны, если она, либо он лишь подставляют щеку, не испытывая того восторга друг от друга – во всех смыслах, – интонационно выделил Железнов, – который могут ощущать лишь двое по-настоящему любящих друг друга людей. А получается, что я ошибся…

– Во мне?

– В твоем отношении ко мне. Под воздействием моих эмоций ты ощутила себя безумно любимой и самой желанной женщиной на земле. Ты ни секунды не сомневалась, что это так. И тебе хотелось, чтобы это было всегда – ощущать мою нежность, мою страсть к тебе, тепло, обожание… А когда ты уехала, выяснилось, что твоих собственных чувств оказалось недостаточно, – Железнов грустно улыбнулся. – Недостаточно для того, чтобы ждать, сдерживать истерики мужа, побороть свои сомнения. И еще, – Железнов прикурил очередную сигарету. – Кроме того, подспудно ты понимала, а там, вдали, это понимание еще больше обострилось, что я не приму твой мир элитного общества, который, может, и не вызывает у тебя восторга в силу его личностного наполнения, но и в моем мире ты не видишь себе места…

– И что, выхода нет?

– Есть. Но я хочу, чтобы ты сама пришла к нему…

В этот момент под ударом ноги дверь в кафе с треском распахнулась, содранный с двери колокольчик просвистел мимо невольно пригнувшегося Штоссера – в кафе сметающей все и вся лавиной финишировала Екатерина Строева. Ассоциацию со снежной лавиной подчеркивали белый приталенный пиджак с ярко-красными вставками, белая блузка, безумно короткая такая же белая юбка и белые сапоги выше колена, то есть Екатерина, как всегда, внешне выглядела элегантно. Однако выражение глаз, резкость в движениях и энергия, с которой она появилась, свидетельствовали о том, что она взбешена. Предельно взбешена.

Не дав никому опомниться, Екатерина мгновенно переместилась к столу Железнова, уселась рядом с ним и положила свою руку на его.

– Я же сказала тебе – он мой! – практически прошептала Екатерина, одарив Машу своим замораживающим изумрудно-холодным взглядом. При этом было видно, что она с неимоверным трудом сдерживает прущую из нее ненависть и неприятие соперницы.

Маша, слегка ошарашенная столь бурным появлением Екатерины, промолчала, ожидая реакции Железнова.

Железнов аккуратно высвободил свою руку из-под Катиной и успокаивающе положил ее сверху на руку Екатерины:

– Катя, ты на машине? – совершенно буднично, как будто ничего и не произошло, обратился к ней он.

– Да, дорогой, – с неимоверным удивлением Маша во все глаза наблюдала, как в доли секунды Екатерина превратилась из мегеры в лучезарно улыбающуюся милую красивую женщину. Радостную, от присутствия любимого мужчины.

– Подожди меня в машине, мне нужно договорить. Я недолго.

– Как скажешь, дорогой. Хоть всю жизнь, – Екатерина легко поднялась, кинула: – Всего доброго, Мария Николаевна, – и модельной походкой направилась в сторону Штоссера, который все еще не придя в себя от молниеносности событий, испуганно наблюдал из-за стойки за приближающейся Екатериной.

Железнов несколько секунд наблюдал за тем, как Катя, обворожительно улыбаясь, при помощи кошелька улаживает со Штоссером свое эффектное появление в кафе.

– Она сходит от тебя с ума, – констатировала Маша.

– Я ее понимаю, – усмехнулся Железнов.

– Да, Саша, – Маша поднялась, – не так я представляла себе нашу встречу.

– А я не думал, что она вообще возможна.

 

*** (3)(10) Апрель 45-го

Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы

15 апреля 1945 года. 17.57 по местному времени

Осадчий осмотрелся: вместе с ним и с Титычем на позиции осталось восемь разведчиков, трое из них легко ранены, семеро тяжелых, монахини снесли их вниз во дворик, остальные погибли. Да, еще Коля Зайцев на колокольне со свой снайперкой. Старший лейтенант поднял голову на колокольню, пытаясь выцепить взгляд Николая – нужно бы уточнить, сколько у него осталось патронов. По прикидкам Осадчего – не больше десяти. Но куда там… только ствол выглядывает из-за мешков.

Возможность осмотреться у Осадчего появилась только сейчас, после того как атакующие провели пять сумасшедше-кровопролитных атак, откатились и залегли метрах в восьмидесяти – ста от монастыря, начав спонтанно окапываться, несмотря на попытки командиров поднять их и бросить в очередную атаку. Старший лейтенант за три года войны еще не видел подобной бездарности и бессмысленности со стороны противника: без артподготовки и бронетехники идти в штыковую в чистом поле на монастырь под расстрел автоматчиков, находящихся на высоких стенах монастыря… Нужно быть кровожадным извергом и очень (!) бояться за свою шкурку, чтобы погнать своих солдат в такую атаку!

Первая атака батальона НКВД буквально захлебнулась кровью. Осадчему и его бойцам даже без бинокля со стен монастыря было видно, как наступающие развернулись в цепи и с дистанцией в десять – пятнадцать метров между цепями, с автоматами наперевес шагом двинулись в сторону монастыря. По мере их приближения все пространство от леса до монастыря заполнялось и заполнялось солдатами в красных погонах. Метров за сто до монастыря атакующие получили команду «Бегом!»

Надо отдать должное выдержке разведчиков – напряжение в этот момент достигло наивысшей точки перед боем: лавина атакующих резко ускорилась, однако со стен монастыря не раздалось ни единого выстрела. Лишь когда до монастыря осталось пятьдесят метров, Осадчий скомандовал: «Огонь!» Двадцать автоматов одновременно ударили со стен монастыря по атакующим, в считанные секунды выкосив три первых шеренги наступающих. В ответ раздался шквал огня из восьмисот стволов.

Осадчий смутно помнил картину первой атаки: давил, давил и давил на курок. Возникло ощущение апокалипсиса, чего-то нереального, сверхъестественного и неправильного, когда атакующие врезались в какую-то смертельную стену из пуль и продырявленные, растерзанные, падали на землю, создавая на этом поле смерти первые естественные укрытия, за которыми могли спастись еще живые…

За первой атакой последовала такая же бессмысленная другая, потом третья… Время стало каким-то ватным, туманным, раздробленным, выхватывая из реальности в сознание какие-то отдельные кусочки боя, стрельбы, крови, смерти, патронов, монахинь, оттаскивающих раненых, и опять же – монахинь, почему-то рядом с кувшином воды…

По першению в голосе Осадчий понял, что он много орал. По-другому и быть не могло – он командовал в бою. Но что и кому он приказывал, кому орал… Это придет потом. Если это потом будет.

Осадчий посмотрел на часы – около 18-ти. Что ж, продержаться они смогут еще час-другой, пока не стемнеет. А потом… Потом в темноте атакующие по логике боя должны подползти к стенам, взорвать ворота и забросать их гранатами. Конечно же, в этом случае они должны отойти к задней стенке дворика и… постараться подороже продать свои жизни, сконцентрировав весь огонь на воротах. Но это – ненадолго. Восемь стволов против сотен…

Монахинь жалко. Они здесь причем? Никому не нужные свидетельницы… А они – молодцы! – по лицу старшего лейтенанта пробежала добрая улыбка. – Труса не праздновали. Под шквалом огня подносили воду в кувшинах, сносили вниз раненых. Вон, – Осадчий посмотрел вниз, во дворик, – целый лазарет для раненых устроили: рвали на бинты простыни, перевязывали раненых. Даже небольшую операционную устроили – извлекали пули из тел, где это было возможно, не подвергая опасности жизни раненых разведчиков. И все молча. Только глаза… Да, говорящими у них были только глаза: надежда, сострадание, боль, благодарность… Вот такое необычное общение…

Размышления лейтенанта вмиг слетели из-за нарастающего рокота движущегося приближающегося танка. По характерному глуховатому взрыкиванию лейтенант привычно определил – «Тридцатьчетверка».

– Титыч! – сержант, находящийся на позиции метрах в пятнадцати от командира, вопросительно поднял голову. – РПГэшки взвести и вниз – к воротам! – и, не дожидаясь ответа сам бегом по лестнице скатился к воротам.

Титыч появился где-то через полминуты. В каждой руке – по противотанковой гранате.

– Взвел?

– Да, командир.

– Титыч, они подогнали «Тридцатьчетверку». Думаю, сейчас будут таранить ворота. Если протаранят, сам понимаешь, и десяти минут не продержимся. Поэтому наша с тобой задача – заклинить танк в воротах.

– Отсюда, – Титыч кивнул на ворота – не успеем: танк разносит ворота, влетает – мы бросаем, пусть попадаем, он по инерции проскочит внутрь…

– Верно мыслишь, Титыч, – старший лейтенант прислушался – где там танк? – Тогда так. Давай одну гранату мне – я постараюсь со стены как можно ближе к воротам подорвать его, в идеале – во время тарана ворот… Ну а не получится, тогда надежда только на тебя…

– Я не подведу, командир.

– Я знаю. Удачи!

Алексей вернулся наверх на свою позицию вовремя: сквозь бойницу в стене он увидел, как тридцатьчетверка слева по-над лесом объезжает окопавшихся бойцов в красных погонах. Маневр танкистов ему был понятен – сейчас они доедут до зоны поражения в пятьдесят метров перед монастырем, повернут налево, проскочат по-над стенами монастыря до ворот, развернутся направо и с пятидесяти метров начнут разгон в сторону ворот – пойдут на таран и вынесут их без проблем.

Все случилось так, как и предполагал Осадчий, за тем исключением, что выйдя на исходную позицию напротив монастыря, танк пару раз на холостых оборотах взрыкнул двигателем, не спеша развернул башню тыльной стороной вперед, дулом – назад и… бабахнул из пушки куда-то в небо, тем самым давая команду на атаку всем окопавшимся бойцам.

Сам же танк, еще раз взрыкнув, рванул с места в сторону ворот, разгоняясь с каждой секундой все быстрее и быстрее… Алексей выдернул кольцо и, следя через бойницу, когда танк на полном ходу был метрах в десяти от ворот, на долю секунды приподнялся над бойницей и с силой метнул гранату в то место, где по его расчету танк должен был влететь в ворота. Метнув гранату, Осадчий схватил автомат, выставил его в бойницу, дабы присоединиться к оставшимся в живых разведчикам – отсечь поднявшихся вслед за танком в атаку, когда с интервалом в доли секунды раздалось три взрыва. «Откуда три?»

Проорав оставшимся разведчикам: «Огонь не прекращать!», Осадчий свесился с верхней обходной площадки, чтобы понять, что же там произошло. «Сработало!!!» – танк наглухо закупорил вход в монастырь – от него клубами поднимался чадящий дым, невдалеке лежал Титыч, отброшенный взрывной волной – к нему уже подбегали четыре монахини, а на выходе из ризницы… стояло два немца в полевой форме мышиного цвета: один из них – офицер, обер-лейтенант, со шмайсером на груди – смотрел на него, Осадчего, и размахивал куском белой простыни на палке, привлекая его внимание, а второй – рядовой, тоже – с автоматом, но за спиной и с пустой трубой от фауст-патрона. «Так вот откуда третий выстрел!» Обер-лейтенант, держа белый флаг в руках, сделал несколько шагов вперед, открывая выход из ризницы. Осадчий видел, как в открывшийся проход из-за его спины вышло около полутора десятков немецких солдат, вооруженных, в основном, шмайсерами.

Осадчий усилием воли остановил инстинктивное желание дать очередь по фрицам – смутил белый флаг в руках офицера. Мысли роем понеслись в голове старшего лейтенанта: «Сдаются? Нет. Если бы сдавались, бросили бы оружие на землю. Скрывались в монастыре? Непохоже. Но если так, то давно могли положить всех нас в спину. Переговоры? Да откуда, в конце концов, они взялись?!»

Сбоку раздался крик: «Командир! Не сдюжим! Опять попёрли!» Старший лейтенант встретился глазами с немецким офицером, пару секунд они сверлили друг друга взглядом, после чего Осадчий повернулся к нему спиной, припал к «своей» амбразуре и нажал на курок.

Краснопогонные, почувствовав, что плотность огня со стен монастыря упала раз в пять, поднялись, как им казалось, на последний штурм – всего-то полсотни метров до спасительных стен, а там, десяток – другой гранат наверх и – победа!

Осадчий вбил последний магазин в автомат: «Ну что ж… пожалуй, все. Осталось только подороже продать свою жизнь. И ни в коем случае не попасть в плен к… этим, – автоматически потрогал кобуру с пистолетом на боку. – Нет, живым я «этим» не отдамся».

«Огонь!» – что есть силы проорал лейтенант четырем оставшимся в живых разведчикам и нажал на курок, выцелив трех вырвавшихся вперед атакующих. Короткими очередями уложив одного за другим, Осадчий повернул ствол вправо – никого, влево – никого! Да куда ж они делись-то?!. Лишь взглянув в перспективу метров на сто, он увидел драпающих со всех ног бойцов, выкашиваемых вдогонку смерчем огня… Лейтенант встряхнул головой, ерунда какая-то, и вдруг отчетливо понял – изменилась какофония боя – со стен монастыря стреляли из двух десятков шмайсеров, плюс откуда-то с края правого фланга длинными очередями «заряжал» эмгэ – немецкий станковый пулемет.

Лейтенант вынул ствол из бойницы, взглянул направо – ясно, потом – налево, тоже ясно. То, что он увидел, он бы никогда (!!!) не смог себе представить или увидеть в самом страшном кошмарном сне: справа и слева от него немецкие солдаты вперемежку с его разведчиками вели шквальный огонь по отступающему противнику!!! «Твою дивизию… – чертыхнулся старший лейтенант. – Плечом к плечу с фрицами… твою мать!» Сам выпрямился во весь рост и рыкнул по-русски: «Прекратить огонь!» – и тут же продублировал по-немецки: «Feuer einstellen!» К его изумлению команда была беспрекословно выполнена всеми. Осадчий обратил внимание, что после выполнения команды немцы на шаг отступили назад от бойниц, но стволы их автоматов были обращены по-прежнему в сторону фронта.

– Herr Oberleutnant, wir müssen miteinander sprechen (Господин старший лейтенант, нам нужно переговорить) – раздалось снизу. Осадчий глянул на голос. Ну да, кто ж еще? Это был тот же обер-лейтенант с белым флагом в руках. – Kommen Sie herunter! (Спускайтесь!) – приглашающе махнул рукой обер-лейтенант. – Es ist jemand dort, der während unseres Gesprächs für Ruhe sorgt (Там есть кому обеспечить спокойствие во время нашей беседы), – он показал на своих солдат на стенах монастыря.

Спускаясь по лестнице, Осадчий обратил внимание на то, что практически все монахини сгрудились возле лазарета, закрывая раненых своими телами. Мелькнула мысль: «Ведь ни полсловом не перемолвились за все время. А они все поняли: кто мы и зачем мы. И теперь своими телами закрывают раненых моих бойцов. Жизнь – непостижимая штука».

Спустившись, Осадчий остановился в трех шагах от обер-лейтенанта:

– Was verschafft mir die Ehre Ihres Besuchs, Herr Oberleutnant? (Чем обязан визитом, господин обер-лейтенант?)

Тот отбросил флагшток и представился с отданием воинской чести:

– Oberleutnant Wagner, Kommandant der nicht existierenden Kompanie. Wir brechen zusammen mit anderen Offizieren und Soldaten aus dem Kessel beim Plattensee aus. Wir wissen, was hier vor sich geht… (Обер-лейтенант Вагнер, командир несуществующей роты. Вместе с другими офицерами и солдатами выходим из окружения из района озера Балатон. Мы в курсе того, что здесь происходит…)

– Interessant, von wem denn?(От кого же это, интересно?)

– Von der Äbtissin… Und wir sind beeindruckt von der Ehre der russischen Soldaten… (От аббатисы… и поражены честью русских солдат…)

– Lassen Sie, Leutnant. Die Nonnen sind unschuldig. Deshalb verdienen sie, zu leben. Das ist unsere Pflicht. Nicht der Russen, nicht der Christen, sondern die Pflicht der Männer, in Not geratene Frauen zu schützen… (Оставьте, лейтенант. Монахини ни чем не виноваты, а потому заслуживают жизнь. Это наш долг. Не русских, не христиан, а долг мужчин – защищать женщин, попавших в беду)…

* * *

Осадчий сидел на большом валуне под елью. Как опытный разведчик он сразу же определил, что на этом же валуне и на том, что напротив, не больше часа назад сидели люди. Не пили, не курили – соблюдали осторожность. За собой оставили только следы отпечатков сапог – дорогих офицерских сапог старшего немецкого офицера. Справа шумела быстрая горная речка. Старший лейтенант привстал, достал пачку «Казбека», подаренную с утра генералом. «Да… от той щегольской пачки мало что осталось: смятая, сдавленная, переломанная… Осадчий ногтем отковырнул крышку – рассыпанный табак, смятые патроны – ни одной целой папиросы. Выбрал одну, на которой папиросная бумага была поцелее, через мундштук, закрыв пальцем противоположное отверстие, ссыпал из пачки табак, привычно в двух местах придавил мундштук и с наслаждением прикурил.

«Ну что ж, главное – приказ выполнен», – старший лейтенант с неимоверным облегчением наблюдал, как все сорок три единицы монашеского сана усердно складывают вехи на импровизированные носилки для раненых, которые рубят тут же на берегу четверо оставшихся на ходу из его разведвзвода. «Что дальше? Да не важно. Важно вывести их в город и передать под охрану. А дальше… дальше – уже всё неважно…»

 

*** (1)(15) Железнов

Греция. Остров Родос. Отель Atrium Platinum

Через 4 месяца и 24 дня после точки отсчета. Суббота. 03.12

Железнов с восторгом наблюдал нависшую над ним ятаганом волну, которая в следующее мгновенье обрушилась на него, погрузив его на доли секунды в относительную урчащую пузырями тишину и, перекатившись через него, продолжила свой стремительный бег к берегу, чтобы уже там навалиться, попробовать продавить, в бессилии изойти пеной и отступить. «Давай! Давай! Еще давай!» – Железнов уперся ногами в дно, выставил руки вперед, как лесоруб, валящий дерево, и принял на себя очередную волну, потом еще одну, еще…

На берег его вынесла и практически нежно положила на гальку такая же мощная волна. Железнов понял, что у него есть четыре – пять секунд, чтобы его не накрыла следующая, и его не потащило назад, и что есть силы рванул вперед, остановившись уже там, куда долетали только брызги, развернулся, еще раз окинув взглядом рассерженную стихию, ночное звездное небо, улыбнулся, негромко произнес: «Спасибо тебе» и, не спеша, двинулся в сторону отеля, обозначенного лишь контурами ночного освещения.

«Да. Это именно то, что я и хотел», – Железнов уселся в одно из двух стильных кресел салатного цвета, стоявших на балконе его номера по обе стороны от столика с ромбовидной стеклянной столешницей. Судя по всему, прозрачность – это принципиальная позиция отеля: везде, где только можно, вместо дерева и других материалов использовалось стекло. Стекло и нержавейка. Где матовая, где блестящая. Даже балкон был прозрачным – наружная стенка балкона также была из стекла, правда, толстого, больше сантиметра толщиной, как прикинул Железнов, что, однако, не мешало ему, сидя в кресле, наблюдать через него вязь разноуровневых сообщающихся бассейнов внизу у корпуса, аккуратно подстриженные зеленые газоны между ними и высокую волну слегка штормящего метрах в ста от отеля Эгейского моря, закрывающего весь горизонт.

Подумать только – еще шесть часов назад Железнов был в Москве, в Студии, когда во время рекламной паузы после второго тура прямого эфира «Она мне нравится» подошел к Науму, который, сидя в своем режиссерском кресле, не снимая гарнитуры и отключившись от окружающего мира, жадно читал очередную страницу сценария фильма, который Железнов вручил ему сегодня утром со словами: «Няма, вот первый вариант сценария, который я обещал тебе написать. Основная фабула. Просмотри, пожалуйста, и выскажись».

– Ням…

– Не мешай, – Наум махнул рукой, полностью погруженный в текст. Потом поняв, кто перед ним, включился. – Саня! Ты – гений! Настоящий гений! – у Железнова немного отлегло на душе, он совсем не был уверен, что Наум воспримет его «творчество». – Саня, как тебе это удалось?!. – глаза у Наума блестели, было видно, насколько (!) его захватил сценарий.

– То есть сама идея фильма тебя устраивает?

– Да ты что! – Наум вскочил с кресла, сдвинув гарнитуру на шею, размышляя, сделал пару шагов в одну сторону, потом назад. – Идея, что мужчина всегда (!) должен защищать женщину, несмотря ни на что, несмотря на войну, ненависть к врагу, несмотря на национальность и вероисповедание, когда никто тебя это не учил, когда это идет изнутри… Это, – Наум покачал головой, – это очень сильно.

– Как ты ухватил? Ты же еще не дочитал! – по количеству «заломанных» страниц Железнов видел, что Наум находится где-то в середине рукописи.

– Саня, ну как ни крути, я тоже Гений! – Наум довольно улыбнулся и продолжил. – Я не выдержал, – он виновато развел руками, – и залез в конец.

– Это не отменяет твоего звания…

– Какого еще звания! Ни заслуженного, ни народного тебе… нам, истинным творцам, не занимающимся жополизством чинуш, званий не присваивают, – Наум якобы возмущенно нахохлился.

– Я имел в виду звание Гения. Заслуженного Гения России, – Железнов тепло улыбнулся. – А завидовать нехорошо. Есть среди них и настоящие народные, – Железнов взял секундную паузу и переключился. – До понедельника, надеюсь, дочитаешь, тогда и обсудим.

– Да, Сань, класс! Настолько реалистично! – Наум потряс листками. – Но как я понял, «камбэки» ты сознательно не трогал.

– Осознанно. Хотел обговорить с тобой соотношение хронометража основной линии и «камбэков» главных героев и уж тогда…

– Саш, – Наум взглянул на табло, – до конца рекламной паузы оставалось еще больше двух минут, – ты же понимаешь, что если ты по этому сценарию не издашь книгу, то…

– То это будет преступлением перед трудовым народом! – улыбаясь, подхватил Железнов. – Знаю я тебя. Ты хочешь, чтобы я побольше написал, а ты бы выбрал, что поинтереснее.

По мелким хитрым морщинкам, образовавшимся в уголках глаз Наума, Железнов понял, что попал.

– Ладно, Няма, дочитай, обговорим. Я, собственно, подошел к тебе по другому вопросу. Я тут смотрю, процесс у тебя налажен…

Наум и Сашка не зря считали, что они понимают друг друга с полуслова:

– Е-моё, – моментально въехал Наум, – автор и креативный продюсер проекта хочет слинять с прямого эфира собственной программы! Помощь нужна? – уже серьезно поинтересовался Наум.

– Не, Ням, спасибо. В общем, я исчез до понедельника…

– Как до понедельника?! – Наум явно не ожидал такого, отчего выглядел несколько растерянно, – а я Валю к тебе в гости на завтрашний вечер пригласил….

– Валю, – абсолютно спокойно констатировал Железнов.

– Да. Валю, – Наум начал, было, фиглярничать, но решил приостановиться, еще не понимая, куда клонит Железнов. – Подругу твоей Кати, между прочим.

– Ко мне в гости, – продолжил Железнов в том же тоне.

– А ты что, против?

– Завтра, – уточняюще продолжал домогаться Железнов.

– Нее, – протянул Наум, – ощущение такое, что ты глухой. Да, завтра.

– Господи! – Железнов воздел руки кверху и соответственно задрал голову. – Господи, ну кем (!) ты меня окружил? За что?!. Одна объявляет всем и вся, что выходит за меня замуж, даже не поставив меня в известность! Другой сам (!) приглашает себя ко мне (!) в гости, да еще с компанией…

– С Валей, а не с компанией… – Наум был на удивление точен.

– Господи! За какие такие грехи?! – Железнов опустил руки и «укоризненно» посмотрел на Наума. – Сбегу я от вас. От обоих. У тебя с Валей серьезно?

– Серьезно – это когда с миллиардершами, – не преминул съязвить Наум.

– А я так… погулять вышел. Фронтовой ужин ей обещал…

– От моего имени.

– Ну да. От твоего, – Наум «от смущения» чуть ли не сверлил пальчиком ладошку. Но, опомнившись, выкинул «аргумент»: – А от чьего еще! Я – фронтовой – не умею!

– Бедная Валя, – резюмировал Железнов, – что ж у нее за кавалеры-то такие…

– Какие – такие? – уже реально возмутился Наум. – У нее, что, еще есть?!. Катька сказала?!.

– Ладно, Няма, мне пора на самолет, – Железнов взглянул на часы. – Фронтовой для Валентины – в понедельник вечером. Для всех делай вид, что не знаешь, где я.

– Так я не знаю!

– Вот и не знай, – Железнов протянул руку. – Все, я улетел.

Тепло усмехнувшись про себя воспоминаниям: «Вот же обормот… гениальный», Железнов достал выключенный еще при посадке в самолет телефон – время позднее, нужно выставить будильник. Был у него такой пунктик – во сколько бы Железнов ни ложился спать, поздно вставать он не любил, так как в этом случае его весь день преследовало неприятное ощущение, что день «потерян».

Загружаясь, телефон привычно тренькнул, сообщив ему в визуальной и аудио форме, что его давно ожидают три смс-ки: от Маши, от Наума и от Екатерины. Именно в такой последовательности.

Железнов решил, что обойдется «без званий и предпочтений, а в порядке поступления».

23.08. Маша: «Саша, ты где? Весь вечер звоню тебе – телефон отключен. Нужно поговорить».

Железнов решил ответить: «Я в Греции, на Родосе. Вернусь в понедельник».

23.17. Наум: «Саня, атас! Твоя мегера – сумасшедшая!!! Держался до последнего! Вытрясла из меня слово «самолет». Физически вытрясла. Судя по глазам, где бы ты ни был, завтра ты ее увидишь. Извини (((И… держись.

Железнов усмехнулся и уже с нескрываемым для себя интересом открыл сообщение от Кати.

00.15. Катя Строева: «Любимый мой, завтра к 12-ти буду у тебя в 415-м. Отличный выбор! Люблю. Скучаю. Жди)))».

Железнов, не веря своим глазам, поднялся с кресла, пересек весь свой номер и открыл дверь. Да, действительно 415-й. Да… Железнов попытался представить, это ж сколько людей нужно было вытащить из постели и поставить на уши, чтобы в ночи (!) за час (!) вычислить место его пребывания! «Не остановить бегущего бизона! Ну, я ей покажу! Стоп. Ага. Она, по-видимому, об этом только и мечтает, чтобы я жестко ее наказал, – Железнов усмехнулся. – Мазохистку взращиваешь, господин Железнов».

Размышляя, Железнов неспешно вернулся на свой прозрачный балкон, по пути прихватив со стола бутылку-презент красного от отеля и бокал. Вино оказалось классным, а море продолжало быть беспокойным. После «созерцательного» второго бокала Железнов прикурил сигарету и вернулся в «реал». «Навел ты шороху, Железнов». Импульсом для того, чтобы в одночасье принять решение об отъезде «куда угодно, но сегодня» – послужила вчерашняя ночь. Где-то к ее средине он закончил работу над сценарием – эмоционально выложился по полной. А потом до утра не смог сомкнуть глаз – события последних дней, Маша, работа, форекс, проект… В общем, к утру, так и не заснув, почувствовал, что он выдохся – нужно резко сменить обстановку, забыть об всем. А потому ни секунды не размышляя, первое, что он сделал с утра – зашел в турагентство, которое располагалось в трехстах метрах от его дома, на Ленинградке, и за пять минут нашел этот самый горящий из всех тур на Родос с вылетом сегодняшним вечером.

«И что же получается? А получается…» – додумать Железнов не успел – неожиданно раздался сигнал входящего сообщения. «Да кому ж это не спится?!» – Железнов открыл телефон. Как выяснилось, сна не было у Маши:

03.54. Маша: «Она с тобой»?

Железнов набрал ответ: «Нет. Но завтра к 12.00 обещалась быть». Ясно, что Маша ждала ответ.

03.57. Маша: «Какой у тебя отель? Я прилетаю в 15.20. До встречи».

Железнов ответил, налил очередной бокал. «Верно кто-то мудрый сказал, что от судьбы не сбежать, даже на Родос… Битва с любовью за любовь.

– Что ж, Железнов, откинь забрало! Себе-то ты можешь признаться, где ты?!. На чьей ты (!) стороне?!. И чего ты, собственно, хочешь, Саша! – Железнов незаметно для себя соскользнул в состояние внутреннего диалога с самим собой.

– Полгода назад я ни секунды не сомневался в том, чего я хочу!

– Это я знаю. Маша была единственным смыслом твоего существования. А сейчас? Что (!) ты можешь сказать сейчас, Железнов?

– Сейчас… Не знаю!!! Доволен?!. До тех пор, пока она меня не предала, я считал, что она – «Моя» женщина. Моя – не в смысле принадлежности мне, а в смысле абсолютного соответствия моим ощущениям, какой должна быть женщина. Женщина, которую, если очень повезет, можешь встретить лишь раз в жизни. Моя – в том смысле, что все остальные женщины сразу же перестали для меня существовать, стали «ежиком в тумане», то есть вроде бы знаешь, что они есть, и даже видишь их, но как-то так, в размытом, контурном виде и где-то там, в тумане…

– Не повторяйся, Железнов, не уходи от вопроса.

– Да никуда я не ухожу! Когда она уезжала на три года в свою Новую Зеландию, я был абсолютно уверен, что мы будем вместе – это лишь вопрос времени. Мы созданы друг для друга и нужно лишь немного подождать…

– И?

– Я ошибся. Достаточно быстро, уже через полгода выяснилось, что движущей силой наших взаимоотношений была лишь моя любовь. Только моя! А она любила, нет, не меня, а мою любовь к себе. Что и доказала наша разлука – я-то никуда не исчез, нет, а исчезли ежедневные разговоры, письма, звонки, признания, смс-ки и… всё. Всё! Я стал для нее «не пара». Что бы она там ни говорила о давлении на нее и истериках мужа, такого не придумаешь: «мы – не пара» – это должно сидеть в подкорке, это ее глубокое внутреннее убеждение!

– Тогда почему ты вообще появился в ее жизни? Если она не умеет любить, и если для нее важнее всего, чтобы любили ее – у нее же есть муж, который, по ее словам, очень любит и ее, и детей?

– Не знаю. Возможно, это древний инстинкт – искать защиту более сильного, в данном случае того, кто более сильно ее любит, любит более эмоционально и более искренне, кто не предаст ни при каких обстоятельствах и будет драться за нее до последнего дыхания. Не знаю. Это мое предположение, а не утверждение.

– И что, ты согласен с таким положением вещей?

– Черт! Все знаю, все понимаю и продолжаю любить!

– Идиотизм.

– Согласен. Но я не хочу (!) разбираться и понимать, что (!) в ней такого, почему она в таком всепоглощающем объеме занимает мое сознание и вызывает у меня столько эмоций.

– То есть тебе все равно, что у нее на уме, лишь бы она была рядом.

– Н-е-е-т!!! Мне не нужна нелюбящая женщина!

– Да, Железнов… В общем, ты хочешь всё… или ничего.

– Кто б сомневался.

– Ну, хорошо, Железнов. Тогда тебя должна устроить Катя, она искренне любит тебя. Удивительно. Что она нашла в тебе, Железнов?

– Не знаю…

– Ты опять повторяешься, Железнов. Ты вообще хоть что-нибудь знаешь?!. А если напрячься?

– Потому что если от любви до ненависти один шаг, то вероятно предположить, что и от ненависти до любви – тоже один.

– А если без сентенций?

– Нужно лишь развернуться и сделать этот один шаг.

– И она сделала это?

– Непроизвольно. Я сильно ее разозлил. Она решила мне отомстить, начала собирать обо мне информацию и… стала жить моей жизнью. Плюс я еще добавил своим отношением…

– Ты же поначалу относился к ней негативно.

– Объективно. И честно. Так получилось, что в один из переломных периодов ее жизни я оказался одним из немногих, кто говорил ей правду, не льстил, не просил, в друзья не набивался и оставался самим собой.

– Это важно?

– Для нее это оказалось достаточно. Она призналась мне, что знает истинного меня. С этим не поспоришь – человек не играет роль и никого не изображает, когда остается один на один с собой.

– И что ты думаешь?

– Думаю.

– То есть, тоже ничего не решил?

– Из нас троих она наиболее искренняя. А потому в большей степени заслуживает счастья. Вот я и думаю, может, хоть одного человека из нас сделать счастливым?

– Железнов, ты считаешь, что сможешь за внешней иронией эдакого сильно старшего товарища скрыть от нее, что не любишь ее? Наивно.

– Согласен. Она далеко не дура. Все. Диалог закончен.

Итак, я, можно сказать, знаю, чего хочет Катя, не представляю, что скажет Маша, и не знаю, как отреагирую я на то, что предложит Маша. В общем, уравнение с одним известным в лице Кати и двумя переменными в лице Маши и меня.

Математика доказывает, что линейное уравнение из трех переменных с одним известным при двух неизвестных имеет бесконечное множество решений. А жизнь – это намного более запутанная штука, чем линейное уравнение. И переменные в лице Кати, Маши и меня – это целые миры, которые изменяются каждую минуту, причем в сильной зависимости от состояния других переменных, входящих в это уравнение…

Железнов прикурил, поднялся из кресла и сделал пару шагов к рассвету – там вдали, у горизонта забрезжили первые сполохи всходящего из-за моря солнца. Железнов улыбнулся: «В общем, странная эта штука жизнь, характеризуется непредсказуемыми результатами. Главное, чтобы она продолжалась. Во всех ее проявлениях.

Завтра будет непростой день. Будем искать смысл жизни и уходить от бессмысленности существования…».

Содержание