Через три месяца и 10 дней после точки отсчета. Суббота. 15.47 по местному времени
– Ой, мама, смотри, – Елена указала рукой в сторону океана, – на горизонте появились тучи. Опять шторм будет?
Маша сама, как только поднялась на смотровую площадку, сразу же обратила внимание на темное пятнышко на горизонте.
– Да, Леночка, скорее всего, будет, но ближе к ночи, часа через три– четыре, – Мария Николаевна взяла из рук тринадцатилетней дочери томик Есенина, положила его на широкие перила смотровой площадки. – Ну, что у нас сегодня?
– Сегодня – «Я помню, любимая, помню», – отвечая на вопрошающий взгляд матери, Елена продолжила. – Стихотворение написано в 1925 году.
– Хорошо. Это, насколько я помню, одно из семи стихотворений из цикла «Любовь хулигана». Я слушаю тебя, – Маша развернулась лицом к океану, вполоборота к дочери. Как-то так уж получилось, что Маша слушала стихи одного из самых «русских» поэтов на берегу южной части Тихого океана, находясь в безумной дали от России и от всего того, что было близко и дорого поэту.
Сегодня океан был темно-синий, слегка раздраженный, как определила для себя Маша – волны выше обычного, со срывающимися гребешками пены. Злым он станет к ночи, когда грянет буря.
Слушая дочь, Маша не подсматривала в лежащий на перилах томик. Это стихотворение она знала.
Впрочем, и дочь, несмотря на свой еще незначительный возраст, была человеком сознательным и ответственным: каждый день она поднималась с ней, с мамой, на эту смотровую площадку, расположенную на самой высокой скале побережья, выдвинутой далеко в океан, чтобы прочитать ей очередное новое выученное стихотворение Сергея Есенина.
Новая традиция – учить одно стихотворение Есенина в день сложилась после того, как Маша рассказала ей, что один из наиболее эффективных способов развития зрительной памяти – это учить стихи. В свою очередь, необходимость в хорошей зрительной памяти возникла вследствие того, что Елена уже второй год с недетской решимостью изучала китайский язык, состоящий, как известно, из бесчисленного количества иероглифов, в принципе, систематизированных, но отличающихся друг от друга, на непросвещенный взгляд, незначительными графическими деталями. В частности, для того, чтобы свободно читать китайскую газету, нужно знать не менее 3 000 иероглифов. А для совершенного знания языка – около 8 000 иероглифов.
И когда у дочери наступил некий момент насыщения – она не могла запомнить новые иероглифы и начинала путаться в старых, Маша сразу же вспомнила и рассказала дочери одну реальную жизненную историю о том, что она знает одного человека, который за счет того, что в течение трех лет каждый день выучивал по одному новому стихотворению Сергея Есенина, добился совершенства в развитии своей зрительной памяти.
Апофеозом подобного подхода явилось то, что этот человек мог, совершенно не напрягаясь, запоминать абсолютно несуразные для него вещи. В частности, для того чтобы сдавать экзамены по высшей математике в течение четырех семестров в институте, в которой он ничего (!) не понимал, ему нужно было лишь дважды просто прочитать девяносто страниц конспекта, убористо испещрённого формулами и доказательствами теорем. На экзаменах он доводил преподавателей до истерики – ну не может (!) человек, абсолютно не списывая (экспериментально подтверждено неоднократно), на чистом листочке рисовать любые формулы и доказательства, как выяснилось, совершенно ничего (!) не понимая в них, так как не мог решить ни одного (!) простейшего дифференциального уравнения, не рассмотренного на лекциях. Но, как оказалось, может! Человек может многое, в том числе довести свою память до уровня фотоаппарата.
Рассказывая эту историю дочери, Маша немного лукавила. Нет, история действительно имела место, и был реальный человек, доведший свою зрительную память до такого уровня совершенства. Лукавство состояло в том, что эту историю ей рассказал Железнов – это у него в училище был товарищ, который любил стихи и ничего не понимал в математике.
Маша знала, что Железнов ей никогда (!) не врал, и поэтому, ни секунды не сомневаясь в достоверности данного случая, рассказала эту историю дочери, выдав ее за свою. «Железнов… опять он незримо помог мне, сам не ведая об этом». Дочь загорелась этой идеей, и теперь они каждый день поднимались по вырубленным в скалах ступенькам на «свою» смотровую площадку для того, чтобы сделать еще один маленький шажок к совершенствованию памяти, для того чтобы вдвоем полюбоваться бескрайним океаном и, читая стихи Есенина, вспомнить о Родине, такой далекой…
Маша по интонациям дочери видела, что это стихотворение еще рановато для ее восприятия – она не все понимает, но, тем не менее, дочь дочитала его до конца:
– Грустное стихотворение, – резюмировала Елена. – Мама, это про несчастную любовь?
– Об этом знает только автор, – Маша притянула дочь к себе, поцеловала в висок. – Говорят, что оно было посвящено актрисе Августе Миклашевской.
– А кто она? – Елена крутанулась вокруг своей оси, демонстрируя маме недавнюю обновку – кокетливую многослойную юбку оранжевого цвета. На выходе из разворота дочка остановилась лицом в сторону их виллы, расположенной далеко внизу на берегу лагуны. – Ой, мама, смотри, к нам кто-то едет!
Маша проследила за взглядом дочери: по прорубленной в скалах дороге, нависающей над лагуной и соединяющей их виллу с федеральной островной трассой, пролегающей в паре километров вглубь острова, двигались два джипа. Машины остановились у въезда на их территорию, огороженную плотной изгородью из мануки, одного из видов местного вечнозеленого кустарника. Из первого джипа вышла стройная молодая женщина в облегающем платье, на высокой платформе на ногах и в огромных солнцезащитных очках. Она сделала несколько шагов за ограду внутрь их территории и обратилась к Сергею, который на «южной» лужайке английского сада, невдалеке от въезда, проводил «боевые вылеты» с игрушечным радиоуправляемым вертолетом. Пронаблюдав за тем, как после недолгого разговора Сережа, оставив женщину у входа, побежал к вилле, Маша обратилась к Елене:
– Идем вниз, дочка. Нужно разобраться, кто это к нам пожаловал. Через несколько минут, когда Маша с дочерью появились в «морских» дверях выходящего на две стороны холла, муж у противоположных дверей уже беседовал, как с удивлением поняла Маша, на русском языке с прекрасной незнакомкой, девушкой лет двадцати пяти, яркой брюнеткой с выразительными изумрудными глазами.
Муж, как обратила внимание Маша, пребывающий в несколько приподнятом настроении, более эмоционально, чем обычно, по-видимому, от присутствия красивой молодой женщины, представил гостью:
– Маша, познакомься, это Анастасия, наша соплеменница, из России.
Маша приветливо кивнула. – Очень приятно. Денис, что ж ты держишь гостью на ногах? Анастасия, проходите в гостиную, – Мария Николаевна приглашающее показала рукой налево, где за прозрачной стеной из толстого стекла, как было видно из холла, находилась достаточно большая уютная комната с необычным овальным столом по центру и десятком резных стульев вокруг него.
– Спасибо вам большое, Мария, за гостеприимство, – гостья очаровательно улыбнулась. – Мне неловко говорить, но я не одна. Со мной два оператора, которые ожидают меня в своей машине…
– Что ж вы сразу их не пригласили?!. Густав! – откуда-то справа немедленно материализовался типичный представитель службы охраны.
– Густав, пригласите двух джентльменов, прибывших с дамой.
– Да, мэм, – Густав почтительно поклонился.
– И загоните машины в гараж. Негоже их бросать у въезда.
Анастасия, молча наблюдавшая за действиями хозяйки, решила вмешаться.
– Мария, мне, право, неловко, что мы доставляем вам столько хлопот…
– Оставьте, – Мария Николаевна энергично махнула рукой. – Сегодня – выходной. У нас чересчур размеренная жизнь, и ваше появление – нам в радость.
– И все-таки я хотела бы объясниться, если позволите.
Мария, не ожидавшая увидеть в столь хрупком теле намек на твердость характера, несколько удивленно кивнула.
– Дело в том, что я – продюсер. Кинопродюсер. Моя цель – найти место для съемок фильма, так называемую «натуру». Оно должно быть уединенным, красивым, на берегу океана, с субтропиками на берегу и технологически доступным для съемочной группы.
– А о чем фильм? – несколько суетливо, скорее желая напомнить о своем присутствии, вмешался до того молчавший Денис, муж Марии Николаевны.
– О любви. О чем же еще можно снимать фильмы? – Анастасия ответила несколько сухо, по-видимому, желая отсечь все вопросы о фильме. – Я продолжу. Вторичной моей целью является снять как можно больше красивых планов дикой береговой линии, которые будут использованы при монтаже фильма.
– Сложная у вас задача, – констатировала Мария Николаевна. Места здесь малодоступные, даже со стороны океана, при наличии катера в большинство мест сложно подобраться – прибрежная полоса усеяна рифами, а сам берег – скалистый, практически нет мест для высадки.
– Я это уже поняла. Естественно, вы лучше меня знаете, насколько непросто здесь пробиться на машинах к побережью. И, естественно, увидев вашу дорогу, ведущую прямо к океану, мы не преминули возможностью проехать по ней, не испросив заранее у вас разрешения. И… вот мы здесь.
– Интуиция вас не подвела, – вновь встрял в разговор Денис. – Вы поступили совершенно правильно, завернув к нам. Вы даже не представляете, насколько вам повезло! У нас есть изумительная смотровая площадка, вы нигде не найдете столь замечательных видов на океан и лагуну!
– Вот и замечательно, – Анастасия развернулась к основному входу в холл, из которого в сопровождении Густава появились двое сухопарых мужчин, оба – под сто восемьдесят пять, широки в плечах, с проницательными и умными глазами, сильными руками, оба – в джинсах и клетчатых рубашках с закатанными рукавами. Отличало их, разве что – одному было около тридцати пяти, другому – не больше двадцати пяти.
– Знакомьтесь, мои операторы, Ярослав, – старший из них слегка склонил голову, – и Стас, – младший поднял руку в знак приветствия.
– Ничего себе у нас в России операторы! – не сдержала восхищения Елена, притулившаяся на кресле в углу холла и жадно воспринимающая происходящее.
– Да, Анастасия, – поддержала дочь Мария Николаевна, – умеете вы себе подбирать… операторов. Кому сказать, что они из Голливуда, ни у кого не вызвало бы сомнения. Или, на худой конец, из национальной гвардии.
– Мария, если вы увидите их кофры с камерами, размером с сундук, то поймете, что хлюпикам здесь не место. Приятно, что ребята произвели на вас впечатление, – при этом Анастасия, не стесняясь, посмотрела на Дениса, который при появлении в холле гренадеров операторского цеха заметно сник.
Минут через сорок, когда после совместного и достаточно суетливого подъема хозяев с гостями на смотровую площадку, после всех охов и ахов от непередаваемой красоты видов на океан, береговую линию и лагуну, после распаковки огромных кофров и установки камер на штативы, манипулирования с объективами различной чувствительности и форматности, и уже после того, как хозяева ушли вниз, пожелав им успешной работы, Анастасия, еще раз убедившись, что никого поблизости нет, решительно прервала подготовку к съемкам:
– Так, коллеги, – Анастасия достаточно громко, перекрывая ветер, обратилась к операторам, – несмотря на многообразие задач, выполняемых вами, прошу к съемкам отнестись со всей серьезностью: мне нужны как общие планы лагуны, океана, береговой линии и виллы отдельно, так и переходящие друг в друга. При этом погода нам благоприятствует, аборигены утверждают, – Анастасия кивнула головой в сторону виллы, – что в течение двух-трех часов грянет шторм – это может стать самым ценным из того, что мы можем сегодня снять. Поэтому работаем до упора, пока не стемнеет. Задача ясна?
Младший из операторов, Стас, весело кивнул головой, ему все это явно нравилось. Старший, Ярослав, судя по всему, тоже был не склонен к многословию:
– Мы все поняли… Анастасия… – и, повернув голову к Стасу. – Я начинаю с океана, а ты – с лагуны. Потом меняем оптику и наоборот. Поехали.
Когда через три часа мокрые и возбужденные разыгравшейся стихией (как и ожидалось, шторм предстал во всей красе – с молниями, громом, неистовым ветром и многометровыми волнами, обрушивающимися на скалистое побережье) гости появились со стороны «океанского» входа, их встречала вся семья.
– Вы нас спасли! Во всех смыслах! – по инерции прокричала с порога Анастасия и тут же, поняв, что здесь, в холле, уже нет завывающего ветра и не нужно орать в ухо оператору, смущенно добавила. – Ой, извините. Спасибо вам большое! – уже нормальным голосом произнесла она, обращаясь к Марии. – И за то, что разрешили снимать нам такую красотищу, и за то, что не дали нам замерзнуть и промокнуть до нитки, – Анастасия снимала с себя тяжелый теплый дождевик, которые Густав с началом дождя, еще часа полтора назад, принес на смотровую площадку ей и ее операторам по указанию Марии.
– Раздевайтесь и проходите в гостиную, – Мария Николаевна сделала приглашающий жест. – Самое время согреться, – Анастасия обратила внимание, что стол в гостиной уставлен бутылками с крепкими напитками и чашками для чая.
– Ну разве что чашечку горячего чая… Мы и так злоупотребили вашим гостеприимством. Нам пора возвращаться в Окленд, тут миль тридцать, наверное.
– Даже и не думайте! – вмешался хозяин. – Мы вас сейчас никуда не отпустим! Проходите. Не каждый день у нас гости из Москвы.
– А я в Москве недавно, – Анастасия отдала дождевик подошедшему Густаву, поправила волосы, – сама – из Питера, в последнее время жила в Лондоне, так что на московские новости особенно не рассчитывайте. Но, надеюсь, это не снимает вашего предложения о горячем чае.
Когда через час неспешной застольной беседы за чаем и виски (говорили, в основном, Ярослав со Стасом, чувствовалось, что они много где побывали, и им есть что рассказать, в том числе и о знаменитых актерах, которых им доводилось снимать), Мария Николаевна поднялась из-за стола и предположила, что мужчины вполне смогут просуществовать некоторое время и без женского общества. – Нам с Анастасией нужно немного посплетничать о своем, о девичьем, – что вызвало некоторое удивление и недовольство лишь у Дениса, которому явно импонировало присутствие молодой, красивой и энергичной женщины.
Когда по приглашению хозяйки они с Анастасией поднялись на второй этаж в ее спальню, Мария Николаевна вежливо пропустила гостью в комнату первой и аккуратно прикрыла за ними дверь. Анастасия сделала несколько шагов вперед и остановилась, осматриваясь: вся противоположная стена представляла собой огромное панорамное пространство из стекла, за которым бушевал океан. Освещение в комнату поступало только снаружи от невидимых источников света, что формировало в комнате несколько сюрреалистичную картину – яркий огромный экран с бушующим океаном и практически не освещенная комната с играющими от всполохов молнии тенями от немногочисленных предметов в спальне. Мария Николаевна проследила за реакцией Анастасии, не спеша прошла к панорамному стеклу, повернулась в сторону Анастасии, поймала ее взгляд и резко спросила:
– Ну, и как ОН?
– Кто он? – Анастасия отвела глаза. – Вы о ком?
– Екатерина! – услышав из уст Марии свое имя, «Анастасия» слегка вздрогнула.
Мария Николаевна, убедившись, что удар попал в цель, продолжила.
– Неужели вы думаете, что Железнов мог полюбить дуру?!. Я вас сразу же узнала! Вы – Екатерина Строева – финалистка прошлогоднего железновского шоу, и сегодня вы – здесь. Между нами стоит и связывает нас только один человек – Железнов!
– Интернет – всезнающая игрушка! – Маша решила не ждать подтверждений и не останавливаться. – Как вы понимаете, совершенно несложно было выяснить, что вы – бывшая жена миллиардера Суханова, что сейчас вы – одна из самых богатых и привлекательных невест, что у вас – своя кинокомпания, совершенно случайно, – в голосе Азаровой прорезался сарказм, – совершенно случайно расположенная в том же офисе, где работает Железнов!
– А также не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два, – лицо у Марии Азаровой раскраснелось от возбуждения. Она говорила нервно и резко. – Я не знаю, что у вас на уме, но вы явно приехали посмотреть на меня! Из этого следует, что Железнов вам интересен, но вы выяснили, что между вами и им стою я! И вы не поленились преодолеть полмира, чтобы посмотреть, кто такая Азарова, и почему Железнова не отодвинуть от меня ни на миллиметр!
Екатерина во время всего монолога Марии Азаровой молчала, широко расставив ноги, немного наклонившись вперед, уперев правую руку в бок, и левой рукой опершись на столешницу длинного стола, расположенного вдоль панорамного окна спальни, за которым неистовал и душераздирающе стонал шторм. Молнии ежесекундно вспарывали черное тяжелое небо, пытаясь пробить до самого дна бушующий и изламывающий себя океан!
Маша во время всего своего почти истеричного монолога не отводила глаз от гостьи, и вся мощь урагана передавалась ей через глаза Строевой, завораживающе-апокалиптические: изумрудно-зеленые между вспышками молний и ядерно-белые во время разряда мегавольт между небом и водой.
– Железнов будет моим мужем! – твердо произнесла Екатерина.
– Позвольте вам не поверить, раз вы здесь, – не менее уверенно ответила Маша.
Раздался робкий стук в дверь. По различным причинам никто из женщин на него не отреагировал. Екатерина – на правах гостьи. Мария – по причине его незначимости. В комнате повисло состояние равновесной неудовлетворенности: вроде бы и все сказано. Но и ясности для каждой из сторон не возникло.
Дверная ручка неуверенно сдвинулась, дверь немного приоткрылась. В образовавшееся пространство протиснулась голова Дениса:
– Вам здесь не скучно? Может, спуститесь вниз?
Мария так (!) взглянула на мужа, что Екатерине стало понятно: «Да. О любви здесь речь не идет».
Видя, что взгляд не сработал, Мария Николаевна продолжила безлично-равнодушным тоном:
– Дорогой, мы скоро. У нас с… Анастасией нашлись общие знакомые. И как ты понимаешь, мы не могли не обсудить это.
– Какие знакомые?
– Из медиа-финансовой сферы, – почти правду сказала Маша. – Как выяснилось, Анастасия встречается с очень интересным человеком и у нее в отношении этого человека серьезные намерения, – на грани фола продолжила Мария.
– И кто же это?
– Мария, – Екатерина постаралась улыбнуться, но у нее это вышло несколько нервно, – я прошу вас не раскрывать своему мужу мой маленький секрет. Мне кажется, это несколько преждевременно, – Катя мгновенно оценила, что вбивать еще один клин между Марией и ее мужем ей не выгодно: они здесь из-за Железнова, и если сейчас всплывет эта фамилия, то последствия непредсказуемы. А ей последствия не нужны – пусть Азарова сидит здесь, на краю света.
После того как за Денисом закрылась дверь, в комнате повисла тягучая пауза, лишь сполохи уходящего шторма периодически выхватывали из полумрака лица женщин, оценивающе и неприязненно поглядывающих друг друга.
– Ты мне не соперница! – Маша и сама не ожидала, что из нее выскочит эта фраза.
– Почему?
– Потому что ты – не я.
Катя пожала плечами, не соглашаясь:
– Я – рядом с ним. А ты – нет. Мужчины любят глазами.
– Это – примитивные. Только примитивные мужчины любят только глазами, – парировала Маша. И без перехода. – Вы спите?!. Только честно.
– Нет. Пока. Железнов убедил меня, что «пока» этого не стоит делать.
– Твое пока существует до тех пор, пока он не увидит мои глаза.
– Чем твои лучше моих? Очень можно поспорить.
– Ты не поняла. Дело не в красоте и не в цвете, а в ответе на его вопрос. Я разорвала с ним отношения, а он не верит в это. А в моих глазах он увидит ответ на свой вопрос – что (!) он для меня.
– Думаю, что ты скоро перестанешь для него существовать.
– Катя, спасибо тебе, что приехала, – Маша неожиданно успокоилась, приняв решение. – Ты разбудила меня и вернула меня к самой себе. Я не отдам тебе Железнова.