15 апреля 1945 года. 17.35 по местному времени

– Докладывайте, Рихтер, что там наверху происходит? – штурмбанфюрер Линц говорил громче, чем привык, шум от горной реки заполнял все пространство, а потому его голос звучал несколько раздраженно.

Подумав, что он не прав, не место и не время давать волю эмоциям, Линц сменил тон. – Присаживайтесь, лейтенант, – приказал штурмбанфюрер, указывая на большой валун между двух елей, наполовину покрытый мхом и осыпавшимися коричневыми иголками. Сам он расположился напротив на таком же валуне. – Секунду, – он остановил готового к докладу лейтенанта разведки. – Гартвиг, – Линц развернулся в сторону оберштурмфюрера, – передайте всем по цепочке – привал на десять минут. Курить запрещаю! К речке выходить – тоже.

Чтобы сократить расстояние до неумолимо отодвигающейся линии фронта, штурмбанфюрер Линц, командующей группой из 67 немцев, выходящих из окружения из района Балатона, принял решение двигаться в дневное время по дну ущелья бурной горной речки. В пользу такого решения было то, что все ущелье – и его дно, и стены были покрыты густым лесом, малопроходимым кустарником и отсутствием дорог, по которым железным потоком двигалась наступающая Красная армия. Минусом была близость русских, странных русских, которые в пятидесяти метрах наверху, где стены монастыря вплотную подходили к ущелью, вели между собой бой. И сидевший сейчас перед майором лейтенант должен был доложить, что происходит там, наверху.

– Господин штурмбанфюрер, как вы и предполагали, в ста метрах отсюда вниз по течению реки мы обнаружили тайный вход в монастырь. Судя по всему, им очень давно не пользовались – деревянная дверь вросла в землю наполовину, за ней – железная решетка из толстых железных прутьев, закрытая изнутри. Учитывая положительный шумовой фон – бой наверху, оба препятствия мы взорвали.

– Смелое решение, – прокомментировал Линц. – Продолжайте.

– Наверх, в монастырь, ведет ход, который, как выяснилось, заканчивается в фиктивном надгробии склепа монастыря…

– Короче, Рихтер, – Линц нетерпеливо махнул рукой, – опустите технические подробности. Каждая минута на счету. Докладывайте по существу.

– Есть, господин штурмбанфюрер, – лейтенант выпрямил спину, что, по-видимому, означало стойку «смирно» сидя. В результате разведки установлено следующее, – начал чеканить лейтенант:

– Во-первых, установлен контакт с настоятельницей монастыря, фрау…

– Опустите.

– Во-вторых, русский взвод численностью в двадцать человек сегодня в 13.00 оставлен русским командованием для защиты монахинь до момента передачи монастыря под защиту оккупационной комендатуры, при этом настоятельница утверждает, что решение принял советский генерал, который посетил монастырь после попытки надругательства над монахинями вооруженными уголовниками, которые были деактивированы русскими.

– Что значит деактивированы?

– Двое уголовников убиты в перестрелке, один – арестован и увезен.

В-третьих, во время обеда, а настоятельница утверждает, что русские их накормили из полевой кухни, в районе 14-ти часов у монастыря остановилась штабная машина с тремя офицерами, которые, угрожая оружием, желали попасть в монастырь. Их не пустили. Зародился конфликт, в результате чего два солдата охраны погибли, а через час начался штурм монастыря другими русскими.

В-четвертых, настоятельница сказала, что атакующие русские хотят убить всех монахинь…

– А она откуда это узнала? – на лице Линца было неприкрытое удивление.

– Когда начался бой, командир русских, охраняющих монастырь, сказал ей, чтобы они связали из простынь веревки, и, кто может, уходили из монастыря по веревкам на дно ущелья. Их всех убьют. В живых никого не оставят.

– И что же, они не воспользовались советом?

– Настоятельница сказала, что у них все простыни старые и ветхие. Веревки из этих простыней не выдержат веса и одного человека, не говоря уж о нескольких. Война. Монастырь не мог себе позволить приобрести новые крепкие простыни. Да и не смогут монахини спуститься по канату на 50-метровую глубину.

– А о тайном ходе, выходит, настоятельница не знала?

– Никак нет, господин штурмбанфюрер. Она и сейчас не знает.

– Вы ей не сказали? Почему?

– Потому, что у меня не было приказа. Потому что если по нему уйдут монахини, по нему за нами могут пойти русские.

Штурмбанфюрер несколько секунд с недоумением на лице изучал сидящего напротив него лейтенанта. В результате чего недоумение на его лице трансформировалось в легкое презрение, а голос приобрел сарказм.

– Значит, горстка русских считает своим долгом отдать свои жизни за честь, жизнь и достоинство наших женщин, а мы, наследники Великого Зигфрида, прикрываясь их жизнями, будем спасать свои задницы? Сколько их там?

– Монахинь? Сорок три…

– Ясно. Но я имел в виду русских. Сколько их там?

– В живых осталось человек десять. Остальные – либо ранены, либо убиты. Монахини выносят с верхней обходной площадки раненых, укладывают во внутреннем дворе и оказывают им помощь: перевязывают, дают воды…

– Мы обязаны им помочь!

– Русским?! – в глазах лейтенанта было столько неприкрытого удивления и непонимания… этого не может быть, потому что не может быть никогда!

– Мы должны вывести монахинь через ход. А с русскими… это уж как карта ляжет. Этих русских я не хотел бы убивать. Война и так проиграна. А людей чести не так уж и много осталось.