Когда в 1967 году в Карельском книжном издательстве вышла моя книга «Минута жизни», я стал получать много писем. Писали красные следопыты, ветераны войны. Пионеры приглашали меня в школы, работники библиотек — на читательские конференции. Задавали много вопросов, но главным всегда был один и тот же — откуда мне стал известен последний бой Николая Ригачина, там, в Польше, 21 января 1945 года?

Начну всё по порядку. Судьба Николая Ригачина вошла в мою жизнь совершенно случайно. Однажды я был в журналистской командировке в Заонежье. Назад в Петрозаводск собирался вернуться на попутном буксире, но неожиданно у него испортился двигатель, и мы остановились на ремонт в Великой Губе, неподалёку от Кижей.

На землю легла тёплая белая ночь. Я бродил по притихшему селу, сидел в лодке на берегу уснувшего озера и вдруг неожиданно вспомнил, что именно здесь жил когда-то Николай Ригачин, человек, закрывший своей грудью амбразуру немецкого пулемёта. И я словно увидел его — крепко сбитого, угловатого — вот он спускается с удочками к озеру, садится в старую лодку-кижанку. Мечтательные глаза, чистое лицо, упрямый подбородок.

Высоко в небе пролетел самолёт, и мне подумалось, может, он мечтал стать лётчиком. Так мечтали многие мальчишки до войны…

Позже сестра Николая скажет мне: «Коля все детские годы мечтал о самолётах. Хотел стать лётчиком, а стал простым пехотинцем». А я поправлю: «Стал Героем».

Вернувшись в Петрозаводск, я сразу же заглянул в краеведческий музей, затем в архив. Документов было до обидного мало — несколько вырезок из газет, фотокопия грамоты о присвоении Ригачину посмертно звания Героя Советского Союза 10 апреля 1945 года, довоенная фотография в красноармейской форме, как оказалось позже — единственная за все годы.

Начались поиски. Выяснилось, что в деревне Унице Кондопожского района живёт неродная мать Николая, Наталья Андреевна, а в Великой Губе — его сестра Наталья и брат Яков. Они и рассказали мне о детстве и юности Николая.

Вскоре из архива Министерства обороны СССР пришла копия наградного листа, в нём было краткое описание подвига Ригачина, указаны номер полка, дивизии. Читаю внимательно, и вдруг… «Призван в Красную Армию Мало-Висковским райвоенкоматом Кировоградской области УССР 22 марта 1944 года». Как же так? Ведь Ригачин уходил на срочную службу ещё до войны, из родного села.

Пишу письмо на Украину, второе — снова в архив Министерства обороны. Теперь мне известна фамилия командира 287-го стрелкового полка подполковника Ерёмина. Кстати, наградной лист с печальными словами в конце «Достоин присвоения звания Героя Советского Союза посмертно» подписали 25 февраля 1945 года командир 32-го гвардейского стрелкового корпуса гвардии генерал-лейтенант Родимцев и командующий 5-й гвардейской армией гвардии генерал-полковник Жадов — известные полководцы Великой Отечественной войны.

Ответов долго не было, и вдруг в один день сразу два письма. И оба такие важные для меня. В первом сообщалось, что Ригачин Н. И. в 1941 году раненый попал в плен, бежал из Уманьского концлагеря, и его приютили жители села Злынка Мало-Висковского района. В конце письма совсем неожиданная приписка: «В Злынке живут жена и дочь товарища Ригачина». Во втором письме из архива сообщили адрес полковника в отставке Ерёмина Владимира Андриановича.

Полковник Ерёмин откликнулся сразу. В большом письме он подробно рассказал о славном боевом пути полка. Звание «гвардейский» полк получил вместе с другими частями за разгром армии Паулюса в Сталинграде. Бои за твердыню на Волге принесли полку неувядающую и до сегодняшнего дня славу. Он освобождал знаменитый Сталинградский тракторный завод, где ударные группы, обрушив стремительный удар, захватили в подвале одного из цехов командный пункт немецкого корпуса, пленив пять генералов и семь полковников. В 1943 году на воротах завода была укреплена памятная доска в честь 287-го гвардейского стрелкового полка 95-й дивизии.

Потом полк сражался на Курской дуге, освобождал от оккупантов Украину, вёл бои в Кировоградской области. Там, после освобождения Злынки и других близлежащих сёл, в батальоны полка влилось пополнение, в числе новобранцев и был Николай Ригачин.

За освобождение Украины полк был награждён орденом Александра Невского, а в боях за Польшу ему было присвоено наименование «Силезский». Город Крайцбург (Ключборк) находился в Силезии. В реляции на представление полка к наименованию «Силезский» наряду с другими подвигами был описан штурм Ключборка, героическая смерть Ригачина.

Что же сохранилось в памяти командира полка Ерёмина о том бое 21-го января 1945 года?

«…К Ключборку подошли, преследуя противника, на рассвете серого тёплого дня. Город я решил брать с ходу, ворваться в него „на пятках“ врага. Неся потери от артогня, полк зацепился за окраину. Вокруг — трупы немцев, разбитая техника.

В ходе боя во втором и третьем квартале города наступление полка было на считанные минуты приостановлено пулемётным огнём, который немцы вели из амбразуры подвала углового каменного двухэтажного дома.

Когда я выбежал на площадь, где был этот дом, то увидел трёх солдат, прижавшихся к его стене. Вдруг один из них бросился к амбразуре и закрыл её своим телом. Пулемёт замолк, полк продолжал наступать. От меня это было в каких-нибудь ста метрах.

Бой за город шёл целый день, проходил он в бешеном темпе и был очень суров. Победу в таких уличных боях решают быстрота и безостановочное наступление, и я как командир полка всё своё внимание сосредотачивал только на том, чтобы мои бойцы двигались вперёд и только вперёд…»

Позже я получил от Ерёмина десятки писем, он писал о поиске однополчан, о своих общественных делах, о том, что его недавно избрали парторгом, и только иногда между строчек жаловался на ухудшившееся здоровье.

Может ли быть дружба по письмам? Может. Она была у нас. Я чувствовал, что с каждым письмом Владимир Андрианович становился всё ближе, роднее.

Как только вышла «Минута жизни», командир полка написал мне большое, тёплое письмо.

«От всей души поздравляю Вас с замечательной повестью о трудной жизни солдата и геройской его смерти. В минувшую войну погибли миллионы, все они сознательно отдали свои жизни за всё то хорошее, что есть сегодня у нас. Так же сознательно шёл на смерть и Николай Ригачин. За память о нём, за память о его товарищах, за труд, который Вы вложили в эту повесть, от меня и от моих однополчан большое спасибо. Я связался со многими однополчанами, написал им о „Минуте жизни“, и все они шлют Вам свою благодарность.

В книге хорошие фотографии. Узнал городские ворота, тогда мне казалось, что это мост железной дороги. Под ними я останавливался и связывался по радио с дивизией для очередного доклада о ходе боя. Посмотрел на фотографию Ригачина, помещённую в книге, и вспомнил его. Я хорошо знал его в лицо, разговаривал с ним, но вот о чём — уже не помню.

Спасибо жителям Ключборка за памятник воинам-освободителям, за мемориальную доску на доме Ригачина, увековечившую его подвиг. Хорошо, что памятник стоит в центре города на той самой площади…»

Шло время, и однажды ко Дню Победы я не получил от Ерёмина традиционного поздравления. Позже пришло короткое письмо от его дочери: «Папы больше нет. Умер внезапно, идя по улице. Сердце!»

Но вернёмся снова в далёкий и всегда близкий 45-й год. После взятия Ключборка 287-й полк вёл кровопролитные бои за Дрезден, а потом срочно был переброшен на освобождение Праги.

Полк Ерёмина прошёл славный боевой путь, форсировал реки Вислу, Прут, Нейсе, Эльбу. В 5-й гвардейской армии он по всем показателям занимал первое место.

Воистину велик был наступательный порыв наших войск. Тысячи храбрецов обессмертили свои имена, героизм солдат и офицеров Красной Армии был массовым. И всё-таки впереди наступающих бойцов часто, очень часто возникала фигура своего Данко, родного, до боли знакомого однополчанина. Он своим огненным сердцем, разорванным пулемётной очередью, звал солдат вперёд.

О подвиге Николая Ригачина вскоре узнала вся дивизия. Была напечатана статья в дивизионной газете, выпущены листовка и плакат с описанием штурма Ключборка и славного подвига Ригачина. Это придало силы многим. Батальон, в котором служил Николай, поклялся отомстить за смерть смелого разведчика. А вскоре полк облетела новая весть: ещё один храбрец повторил подвиг отважного Александра Матросова, подвиг Николая Ригачина.

Итак, передо мной из писем командира полка Ерёмина предстала история боевой части, возник тот незабываемый день в январе 45-го года.

И всё же этого было мало. Хотелось найти друзей Ригачина по разведвзводу, тех, кто был с ним рядом в последние месяцы, в тот день, во время смертельного броска. И тут приходит догадка: а что, если они сейчас живут в Злынке, ведь на фронт из села Ригачин уходил не один? Надо ехать в Злынку, надо расспросить обо всём жену Ригачина, повидать дочь, познакомиться с теми, кто прятал от фашистских карателей нашего земляка.

И вот позади более двух тысяч километров. Было это в 1965 году. Из студёной февральской карельской зимы я приехал в раннюю украинскую весну.

Село Злынка — большое, в длину более десяти километров. Вдоль широких длинных улиц густо стоят белые уютные домики, перечёркнутые голыми ветками вишенника, над красными черепичными крышами — тонкая паутина проводов. Центр села (хочется сказать «города» — как-никак больше десяти тысяч человек населения) раскинулся на кряжике, и отсюда, с возвышенности, видны все улицы. Далеко к горизонту убегают они, прячась в неглубоких оврагах, и лишь где-то вдалеке в тонком голубоватом тумане видна ровная степь с чёрными проталинами пригретой солнцем земли.

Почти в конце села стоит домик Ульяны Фёдоровны Ригачиной. До сих пор многие в Злынке не могут привыкнуть к этой нездешней фамилии, хотя о её Миколе знают все — от школьника до старого колхозника.

— Ульяна Фёдоровна, я приехал из Карелии. Приехал, чтобы Вы рассказали о нашем земляке, о Вашем муже — Герое Советского Союза Николае Ивановиче Ригачине…

Много испытаний выпало на долю этой женщины. Горе и тяжкая работа оставили на ней свою печать. Враз после гибели Николая её пригнуло к земле, а была, соседи сказывали, стройная, гибкая, красивая.

Почерневшие, плохо слушающиеся руки медленно убирают с морщинистых щёк слезу. Выслушав с достоинством приветы из далёкого Заонежья от сестры Николая Натальи и брата Якова, от матери его Натальи Андреевны и немного успокоившись, она начинает рассказ.

— В сентябре 41-го Николай бежал из плена. Не один он такой был, многие оседали по сёлам, люди наши их к себе брали, говорили, мол, родня. Не знаю, как Коля добрёл до Злынки. Как тень был, еле ноги держали. Заросший, босой. Ноги в ранах, кашель злой донимает поминутно.

Зима пришла. Кое-какую одежонку Коле справили, да всё ж ватничек-то лёгкий; когда на дворе дровца колет или ещё что по хозяйству делает, продувает насквозь.

— Ничего, Уля, я парень северный, закалённый.

Северный… Шьёт, бывало, сапоги около окошка и вдруг будто окаменеет. Минуту молчит, полчаса — Карелию, значит, вспоминает.

— Коля, ну не тужи, поедем мы ещё в твою Карелию…

Головой встряхнёт (волосы красивые такие были) и песню незнакомую запоёт на русском языке. Всё партизан искал. Ушли как-то с товарищем, неделю пропадали. А партизан у нас тут не много было — степь кругом, где схоронишься?

Добрый был. Смеялся красиво, так, как Фрося, дочка наша. Отца никогда не видела, а передалось…

Ефросинье Николаевне двадцать один год. Вышла замуж, живёт недалеко от матери, то и дело забегает проведать. Муж Фроси высокий, статный, чернобровый, один из лучших трактористов колхоза. Сама Фрося была звеньевой в свекловодческой бригаде, но когда родилась у них дочка Танечка, попросила освободить её — у звеньевой столько дел… Танечке два года. Она бегает по чистым, толстым половикам, наряжает кукол, рисует угольком на выбеленной стене круги, похожие на солнце, конечно, когда мама этого не видит…

Стремителен бег времени. Ригачину в Ключборке было двадцать шесть лет, а теперь у него уже есть внучка. Вечный, неумолимый поток жизни.

— Расскажите про родину папы, — просит Фрося тихим голосом.

Она слушает. Глаза её, большие и серые, широко открыты — она видит нашу зелёную Карелию, озёрное Заонежье.

В Злынке немало добротных кирпичных домов, да и строится не меньше. Вот и Иван Сергеевич Ярыш, заведующий животноводческой фермой, недавно справил новоселье. Дом большой, четырёхкомнатный, кирпичный. Ещё, правда, не всё доделано, и хозяина я застал с пилой в руках среди груды досок.

— С Миколаем мы были большими приятелями. Я бежал из лагеря, пришёл в Злынку и скрывался от полицаев. У него тоже так вышло. Попросили Миколая как-то в нашу хату обувку починить. Жил он у нас неделю — так и познакомились. Спали вдвоём на сеновале, всю ночь, бывало, проговорим о нашей горькой судьбинушке. Что делать, куда идти, ведь нельзя же сидеть без дела? Он всё твердил поначалу, что станет пробиваться в свою Карелию. Мне первому признался, что его настоящая фамилия Ригачин, а не Олейников, как все его у нас в селе звали. А потом нас забрали, вместе с другими военнопленными под конвоем повели в Кировоград. И всё же нам удалось бежать. Скрывались по сёлам. Но куда денешься — пришли обратно в Злынку и с тех пор уже жили скрытно, прятались, где могли — в ямах, в погребах, в сараях, уходили в степь.

Наконец настал долгожданный день — родная Красная Армия освободила нас, а через неделю мы уже были зачислены в 287-й полк.

— Всё простили, родные, никто не попрекнул, — сказал мне Миколай, когда мы вечером подгоняли новенькую форму, — теперь дело за нами, Ваня, доказать нам надо на поле боя…

Первый бой наш был под Яссами, ну, тут немцы бежали так, что мы еле успевали догонять их. В начале августа 1944 года мы форсировали Вислу, здесь уже было труднее. Я стал пулемётчиком, Миколай ушёл в батальонную разведку. Вскоре встретились мы с ним в боевом охранении под селом Босовицы. Помню, наши тогда от своих оторвались и ушли вперёд километров за семьдесят. Немцы пронюхали про такое дело, и нам пришлось нелегко. Вечером мы подбили три бронетранспортёра, окружили их, перебили всех фашистов. А наутро приняли бой с большим танковым десантом. Вот за эти два дня я узнал Ригачина по-настоящему. Ловкий, быстрый, сосредоточенный, осторожный. Стрелял лихо, я сам видел, как он трёх немцев скосил, а они далековато были, и суматоха вокруг сильная…

Как-то приходит он ко мне на передовую. Прыгнул в окоп.

— Комбат приказал взять «языка». Так я буду у тебя, Ваня, целые сутки местность изучать. А на следующую ночь к немцам пойдём «в гости». Когда будем возвращаться, ты нас прикрой своим «максимкой».

Миколай уже тогда командовал отделением разведчиков, хотя по званию был рядовым.

На следующую ночь они ушли и взяли разговорчивого фрица. Встретились мы с Миколаем около кухни. Радостный, фляжку достал, выпили за победу.

— Дельный «язык» оказался. К награде меня представили, к ордену Красной Звезды.

Нас из Злынки в 287-м полку было больше десяти ребят, все с одной судьбой — военнопленные. Дрались мы неплохо, как совесть велела, говорю это теперь, через двадцать лет. Нет, не стыдно нам ни перед детьми, ни перед внуками. Орденами наградили Захара Подойника, Ивана Олешкова, Григория Колесникова, меня. Погибли в боях за освобождение Польши Иван Выхристюк и Николай Ригачин.

…На том же конце Злынки, где стоит домик Ульяны, живёт плотник Григорий Никифорович Колесников, седой, с карими живыми глазами. Рассказ волнует его самого, и он не замечает, как слеза медленно сползает по щеке.

— Были мы с Николаем в одном разведвзводе. Я командир отделения, и он тоже. В Злынке мы почти не знали друг друга, а на фронте, можно сказать, братьями стали, зачастую вместе к немцам ходили.

Хорошо помню, как наш полк стремительно подошёл к Ключборку. Было ещё темно, но уже чувствовалось: вот-вот начнёт светать. Я и Ригачин получили приказ — разведать окраины города. И наши два отделения быстро пошли вперёд. Увидели лагерные побеленные бараки, но они были пустые. Подошли к домам, стали наблюдать. Тишина, видимость неважная, а тут ещё туман пополз. Вышли на первую улицу — никого. По левую руку стоял высокий домина, кажется, двухэтажный. Мы полезли с Николаем на крышу по пожарной лестнице, хлопцы наши внизу остались.

Рассветало, ветерок подул, туман согнал. Влезли мы на крышу, стали глядеть в бинокль и видим: в центре города копошатся немцы, снуют машины с пушками на прицепе. Всюду завалы, баррикады на перекрёстках. Долго на крыше не засиживались, надо было спешить.

Когда бежали назад, столкнулись лоб в лоб с немецкими пулемётчиками. Взяли их легко, и к своим.

Скоро началась артподготовка, мы пошли на штурм города. С первых же шагов завязались уличные бои. Драться приходилось за каждый дом, а дома там крепкие, кирпичные, прямо крепости настоящие.

Николаю везло и тут — немцы так и лезли на мушку его автомата. Действовал он здорово, только диски успевал доставать из вещмешка. А немцы нам попались злющие — в основном эсэсовцы — и жизнь свою поганую стремились отдать подороже. Я не считал, конечно, но мне так кажется, что больше десятка фрицев нашли себе смерть от пуль Николая, меткого его автомата.

Бой не утихал. Коля в распахнутом ватнике, ворот гимнастёрки расстёгнут — распарился, что-то всё мне кричал, а что — разве услышишь…

Четыре дома мы с ним «обработали». Выскочили на улицу, пули роем летят. У стен домов наши жмутся. Подбежали к комбату капитану Чёрному.

— Пулемёт бьёт, и ничего нельзя сделать!

И вот тут Коля сказал. Слова его я запомнил навсегда.

— Разрешите, я попробую.

Я не видел, как он полз, как пробрался к тому пулемёту — мы начали штурмовать соседний дом. Там мы задержались долго. Когда выскочили из дома, слышим, «ура» впереди кричат, стрельба перенеслась уже к центру города. Выбежали мы на площадь, а за ней снова такие же двухэтажные дома из красного кирпича. В них тоже фашисты засели, но эти сопротивлялись уже не так, скисли, одним словом. Мы полностью взяли верх. Вот там кто-то и сказал мне, что Николай убит. А как он погиб, на какую высоту свою взошёл — это я узнал поздним вечером…

…Мы долго молчим и курим. Григорий Никифорович рассматривает фотографии, которые мне недавно прислали из Ключборка.

— Да, вот она, эта улица. Вот и дома эти, похожие друг на друга. А вот это и есть тот самый дом. Смотри ты, даже подвальные оконца так и остались. А это что?

Руки колхозного плотника дрожат ещё сильнее.

— Это Вам памятник, Григорий Никифорович, на той самой площади. Вам и всем тем, кто освобождал город. Там написано: «Советским воинам-освободителям от благодарных поляков».

— Нет, это памятник нашему Николаю, — шепчет Колесников.

Недалеко от дома с амбразурами, в скверике, стоит памятник советским воинам — освободителям Ключборка.

…Откуда у меня эти фотографии, как я их получил? Дело было так.

Я написал о Ригачине знакомым коллегам-журналистам в Варшаву, они связали меня с газетой «Трибуна Опольска» (город Ключборк входит в Опольское воеводство), и вскоре в газете появился мой очерк «Герой из Заонежья». В знак благодарности редактор вместе с газетой прислал мне несколько фотографий Ключборка.

Летом 1966 года я проводил свой отпуск в международном Доме творчества журналистов на Балатоне в Венгрии. Там было много интересных людей, но я подружился с моим соседом по обеденному столу поляком Каролем Олендером, телевизионным журналистом. Как только я сказал, что живу в Карелии и работаю на Петрозаводской студии телевидения, он тут же закричал:

— Ты знаешь Ригачина? Он ваш, карельский…

— Знаю, я написал о нём книжку.

— А я снял о нём фильм! — вскочил из-за стола Кароль.

Вскоре мы выяснили, что Кароль прочитал в газете очерк «Герой из Заонежья» и по нему снял небольшой фильм для Варшавского телевидения, собкором которого он является.

Его внимательная кинокамера прошла весь последний путь Ригачина: она нашла то место, где он взял в плен немецких пулемётчиков, где были бараки концлагеря, вошла в предместье города, выбежала на площадь, увидела дом с чёрными подвальными окошками, резко приблизилась к ним, отпрянула, прижалась к стене, замерла и вдруг метнулась к среднему оконцу.

Весь день мы говорили о нашем Ригачине, то и дело удивляясь нашей встрече, радовались, что у нас такая хорошая, нужная людям работа.

Вскоре из Варшавы в Петрозаводск пришла небольшая посылка, и телезрители Карелии увидели фильм Кароля Олендера, который назывался «Бессмертная дорога Героя Ригачина». В ту же посылку Кароль вложил десяток отличных снимков Ключборка. Вот улицы старого города, вот ворота, из которых Ригачин выбежал на площадь, вот и этот добротный бюргерский дом с тёмными окнами подвала, над ними на стене укреплена мемориальная доска с надписью «В этом месте 21 января 1945 года погиб Герой Советского Союза Н. И. Ригачин, заслонив своим телом фашистский пулемёт. Честь его памяти…»

«Под мраморной доской ты видишь цветы, они тут всегда, — писал Кароль. — Цветы и на могиле Героя».

Фотография огромного кладбища: сотни могил советских воинов, погибших при освобождении Силезии, среди них — надгробие с надписью «Николай Иванович Ригачин». Номер могилы 112.

…21 января 1965 года исполнилось 20 лет с того памятного дня, как простой парень из Заонежья преградил путь смертельному пулемётному огню. На эту годовщину в Ключборк была приглашена сестра Николая Наталья Ивановна Максимова. Возвратясь домой, она рассказывала:

— Неделя, проведённая в Польше, никогда не забудется. Всюду меня встречали, как родную. Я понимала — это дань уважения всему нашему народу, нашей Карелии, моему брату.

Был большой митинг, меня попросили выступить. Слёзы застилали глаза, но я крепилась. Рассказала о детстве Коли, о Заонежье — лесном и озёрном, о зорях наших тихих, о том, что принесла народам война, призвала всех честных людей бороться за мир на земле.

Потом мы пошли на кладбище, возложили цветы. Показали мне Колину могилку, незаметно оставили меня одну…

В последующие дни было много волнующих встреч. Принимали меня в райкоме партии, в народном Совете. Не забуду, как сердечно меня встречали ребята в городском лицее. Честь отдавали, галстук пионерский повязали, подарили сделанный собственными руками герб своего города Ключборка, ключ-города, издавна принадлежавшего Польскому государству.

Приглашали меня в гости во многие семьи. И всюду ласковые слова, почётное место. Мне неловко, ведь я-то ничего не совершила. А мне говорят: «Вы сестра нашего Богатыря». Богатырь по-польски значит герой. Вот и выходило — богатырь Николай Ригачин. Правильно выходило, что тут говорить…

Вечером за мной в гостиницу заходили пионеры, и мы шли гулять по городу, по аллее имени Николая Ригачина.

Была я и на разных предприятиях — везде почёт и уважение. Встречалась с рабочими на птицефабрике, на мешочном заводе, в сапожной мастерской. Там мне молодые ребята поднесли в подарок сумку кожаную, сделанную специально для меня. Запомнились слова одного парнишечки: «Ваш брат Миколай, читали мы в газете, славился как знатный мастер-сапожник. Был бы он жив, мы бы ему такие сапоги стачали, что во всём воеводстве завидовали бы…»

Да, много хорошего на сердце легло — буду о встречах в Польше всем нашим людям рассказывать. В больнице, где работаю, выступлю, ну и уж, конечно, в нашей Великогубской школе…

Школа в Великой Губе свято чтит память земляка. Пионерская дружина с 1968 года, первая в нашей республике, носит имя Николая Ригачина. Много добрых дел на счету у ребят. Каждый год они собирают 12—14 тонн металлолома, 3—4 тонны макулатуры, перевыполняют задание по сдаче золы на удобрение для совхозных полей. Тут они почти всегда впереди, лучшие в своём Медвежьегорском районе. За сбор золы дружина награждалась грамотами, а недавно её премировали фотоаппаратом.

Не раз великогубские ребята были первыми в районе и за свои прекрасные цветники, в которых утопает летом родная школа. С огоньком, дружно трудятся они в своих теплицах, выращивая помидоры, огурцы. Рассадой снабжают односельчан. Теплица даёт немалый доход, и заработанные деньги ребята тратят на дело. Они купили музыкальные инструменты для школьного ансамбля, несколько раз ездили по местам Боевой Славы.

Старшеклассники каждое лето создают в селе производственную бригаду, берут на себя всю заботу о том, чтобы вырастить хороший урожай турнепса на отведённых им пяти гектарах. Сами управляют трактором, заготовляют сено совхозу. В своём письме пионеры писали мне: «Мы делаем всё, чтобы быть достойными имени Николая Ригачина, мы гордимся, что он жил в нашем селе, работал в сапожной мастерской и был умелым мастером. Многие люди постарше у нас помнят его и говорят, что у Николая Ивановича были золотые руки…»

А недавно пионервожатая Татьяна Ивановна Гагарина сообщила мне приятную весть: школьным пионерским дружинам в деревнях Великая Нива и Шуньга также присвоено имя Ригачина.

«Мы вызвали на соревнование пионеров Шуньги. Пригласили их к себе 22-го мая на традиционный сбор, посвящённый дню рождения Николая Ивановича Ригачина. В этот день у нас в школе всегда большой праздник. Обычно мы подводим итоги учёбы за полгода, награждаем лучших. А нынче поглядим, какая из школ впереди. Все наши ребята уверены, что первое место будет у нас».

Имя Николая Ригачина носят и пионерская дружина в селе Злынка, и дружина 7-й средней школы города Пензы, и отряд в 15-й школе города Курска.

Каждый год 21 января ребята этих школ проводят День Памяти Николая Ригачина. Торжественная линейка по традиции проходит в музейном уголке у портрета Героя. В этот день октябрят принимают в пионеры.

Из многих школ страны, из профессионально-технических училищ получил я письма с просьбой подробнее рассказать о Ригачине, выслать его фотографию, адреса родных, однополчан.

По крупицам красные следопыты собирают материалы о Героях Великой Отечественной войны, о наших земляках, о Ригачине. Славное дело придумала пионерия — создание школьных музеев боевой и трудовой славы. Во многих школах нашей республики, в других городах и сёлах страны есть уголки Героев, повторивших подвиг Александра Матросова, а, значит, там есть и наш Ригачин.

Большой музей создали школьники посёлка Казачья Лопань, что близ Харькова. Руководил работой ветеран войны, учитель истории, верный наставник молодёжи неугомонный Аркадий Феликсович Иоселевич, горячий патриот славной 95-й дивизии.

Интересное совпадение — 24 октября 1941 года бойцы дивизии стойко обороняли Казачью Лопань, но силы были слишком неравными, и по приказу командования они отступили, а 9-го августа 1943 года они же освобождали посёлок от фашистских захватчиков. Вот почему здесь проводятся традиционные встречи ветеранов, вот почему в средней школе посёлка создан музей дивизии. Среди сотен экспонатов — письма, фотографии, воспоминания фронтовиков.

Отдельный стенд в музее посвящён Николаю Ригачину. На нём большой портрет Героя, фотографии Ключборка, вырезки из польских газет, снимки однополчан Ригачина, другие фотографии, запечатлевшие встречи ветеранов 95-й гвардейской стрелковой Полтавской Краснознамённой ордена Богдана Хмельницкого дивизии. Неизменным их участником бывает командир дивизии генерал-майор в отставке А. И. Олейников. На встречах ветераны первым долгом вспоминают павших, называют имена храбрейших из храбрых, в их числе дорогое имя Николая Ригачина.

Сразу после выхода в свет «Минуты жизни» у меня завязалась дружба с пионерами из средней школы села Злынка. Ребята писали, как они борются за то, чтобы их пионерской дружине присвоили имя Ригачина. Писали, что регулярно помогают родному колхозу, рассказывали о тех, кто решил остаться на ферме после окончания десятилетки, как общими усилиями подтянули в классах отстающих.

Много лет нашей переписке с ребятами из Злынки, много лет моей дружбе с учительницей, ныне пенсионеркой Галиной Савельевной Кухаревской. Вот уже 20 лет я регулярно получаю от неё письма с сельскими новостями. Из них я знаю, что дочь Ригачина Фрося и её муж Владимир Шевченко трудятся в колхозе «Рассвет». Владимир Александрович хороший механизатор, уважаемый на селе человек. У них растёт сын, в честь деда его назвали Николаем. А старшая дочка Танечка уже окончила 10 классов и вышла замуж. Как быстро летит время — внучка Николая Ригачина уже замужем!

Но самым радостным стало письмо, в котором была большая фотография — в белом цветении яблонь, вишен стоит новый кирпичный дом под шиферной крышей.

«Глядите, какую ладную хату построил наш колхоз семье Героя. Жить им теперь поживать да добра наживать», — писала Кухаревская.

С этим письмом я поспешил в Президиум Верховного Совета Карельской АССР и в наш Союз писателей, которые ходатайствовали о строительстве нового дома для семьи Ригачина. Есть у них теперь просторный дом с верандой, есть и молодой сад.

«Колхозы в нашей Злынке, а их теперь у нас два, значительно окрепли экономически, — писала Кухаревская. — Многие колхозники ставят себе новые дома. Появилось в селе стабильное электричество от Кременчугской ГЭС, и теперь почти в каждом доме есть телевизор, радиола, магнитофон, стиральная машина. Мотоциклисты стали вытеснять велосипедистов. За последние пять лет наша Злынка стала неузнаваемой. Ригачины живут хорошо. Фотографию дома, который поставил им колхоз „Рассвет“, я вам посылаю. Порадуйтесь вместе со всеми нами…»

Это письмо датировано весной 1968 года. С тех пор прошло почти 20 лет. Отметили в Злынке, как и повсюду, 25-летие, 30-летие, 40-летие со дня Великой Победы. Только не дожила до 40-летия Ульяна Фёдоровна, подломили её раньше времени тяжкие годы. А жизнь в Злынке стала ещё лучше. Не село, а прямо-таки город!

…Четверть века существует в столице Карелии улица имени Ригачина. Прежде была она Болотной — название справедливое и говорило само за себя. Теперь нет и в помине даже крохотного болотца на улице Героя. Длинная магистраль протянулась по берегу Онежского озера.

Среди предприятий, расположенных на онежском берегу — судоверфь.

Там, на судоверфи, встретил весну 1985 года средний рыболовный траулер «Николай Ригачин». Стоял он у причала на капитальном ремонте. Его капитан, кавалер ордена Трудового Красного Знамени Василий Трофимович Захаров рассказал мне историю корабля.

Построен траулер в 1960 году на Клайпедском судостроительном заводе «Балтия» и в том же году был приписан к Беломорской базе гослова, которая ходатайствовала о присвоении судну имени славного земляка.

«Николай Ригачин» трудился в Баренцевом море, ходил в Атлантику, ловил треску, палтуса, зубатку, морского окуня, атлантическую сельдь. За 20 лет промысловой жизни экипаж «Николая Ригачина» выловил 80 тысяч тонн рыбы! Кораблём командовали наши лучшие капитаны — Постников, Вербовский, Сверчков. Урожайными для траулера были 1981, 1982, 1983 годы — по 12 тысяч тонн рыбы в год! Помог рыбакам не только передовой прогрессивный кошельковый лов, который они быстро освоили, но и имя, крупными буквами написанное на борту.

Имя Ригачина придавало сил экипажу в социалистическом соревновании, заставляло быть в числе передовых. В 1979 году экипаж «Николая Ригачина» за трудовую доблесть в 10-й пятилетке был занесён в Книгу почёта Карелии.

Жизнь корабля, в общем-то, не очень долгая. Значит, надо успеть сделать как можно больше. Приходят на флот новые корабли, идут дальше, ловят глубже, берут больше. Работают рыбаки всегда с азартом — надо успеть, пока идёт косяк. Смахивают крупные капли пота со лба. Как хочется пить, как хочется вкусной водицы из чистого ручья! И вот эту очень желанную свежую воду будет теперь доставлять кораблям на промысел «Николай Ригачин». После капитального ремонта он стал водолеем — так называют эти суда старые моряки. Не ушёл, значит, на пенсию, продолжает трудиться.

Теперь в его вкладных цистернах будет плескаться 45 тонн свежей питьевой воды, а ещё «Ригачин» возьмёт на борт необходимые запасные части, сети, и, конечно же, долгожданную почту. Ну, а уж если очень надо будет помочь промысловым судам — попадутся им необъятные косяки рыбы — то сможет, как когда-то, тряхнуть стариной — на траулере сохранено промышленное рыболовецкое вооружение.

— В общем, не подведём. С уверенностью могу сказать — ждите только добрых вестей от «Ригачина», — заверил капитан перед отходом в Мурманск.

…Память о нашем храбром земляке ширится и крепнет. В Медвежьегорске появилась улица Ригачина, его имя присвоено пионерским дружинам Боровской средней школы в Калевальском районе и школы посёлка Куркиёки Лахденпохского района. В Ключборке к 60-й годовщине Октября имя Николая Ивановича Ригачина присвоено начальной школе № 2. Министерство связи СССР выпустило почтовый конверт, посвящённый Герою Советского Союза Н. И. Ригачину.

Далеко отодвинулись от нас годы войны, но никто не вправе забывать то, что было, забывать тех, кто отдал жизнь за наш сегодняшний мирный день. Отвагой своей живут в нашем сердце герои Великой Отечественной войны. Подлинное величие духа проявил наш Ригачин. Перед лицом смерти принял он, не колеблясь, решение, на которое может отважиться лишь человек, для которого Отечество, друзья-однополчане, приближенный хоть на миг день Великой Победы дороже всего.

Николай Ригачин в главную минуту жизни своей презрел смерть во имя Жизни. Бессмертно в веках дело, которое поднимает человека на такой подвиг. И пока есть на земле понятия «долг», «совесть», «честь», «Отчизна», подвиг Николая Ригачина не будет забыт в нашем народе.

1986