ЯСОН

Мы сидим на камне в полной темноте. Между нами кувшин вина. Медея пьет маленькими глотками, потому что боится опьянеть.

— Мне нельзя напиваться. Если не вернусь домой, папа запрет меня в доме до осени, понимаешь?

Конечно, я понимаю. Анастас Ангелис трясется над своей дочерью, как над золотым кладом. Впрочем, так оно и есть — Медея чистое золото. Вот только характер тяжелый. Но, опять же, потому что золотой.

— Я отнесу тебя на руках.

Вот тут она мне сразу верит, потому что я уже много раз носил ее и на руках и на закорках. С ее девяти лет, когда мы с Яшкой и Гришкой допоздна жарили макрель на костре, а она засыпала, привалившись мне под бок и накрытая нашими куртками.

Я всегда нес ее один, не доверяя братьям, потому что уже тогда она была только моей девочкой.

И все же мы оба чувствуем себя пьяными, хотя вина отпито совсем чуть-чуть. Может быть, поэтому, ни один из нас не понял, когда именно наши губы встретились над глиняным кувшином.

Просто в какой-то момент она отстраняется и закрывает рот ладонью.

— Никогда больше этого не делай.

А в меня словно вселяется шальной бес:

— Чего именно?

— Ну… не целуй меня.

Ей явно трудно выговорить это слово, и оттого мне становится еще веселее.

— Тебе не понравилось?

— Нет.

— Совсем-совсем? — Хмурюсь я.

Я уже целовался с девочками и даже со взрослыми женщинами, и им нравилось. Во всяком случае, они предлагали продолжать. Девочки пахли леденцами и мамиными взрослыми духами. С ними было неинтересно. Женщины пахли кремом для загара, потом и еще чем-то взрослым. И продолжение тоже было взрослым. Во всяком случае, я был им благодарен, потому что знал теперь, что делать, чтобы не напугать Медею.

— То есть, понравилось, — говорит она, — но это неправильно.

— Почему?

— Ну, — она пытается сообразить, а действительно, почему, — разве тебе больше не кого целовать?

— Неа, — отвечаю я, — мне нужна только ты.

Даже не прикасаясь к Медее, я чувствую, как она начинает дрожать. И уже не от страха.

— Папа…

— Убьет меня, если узнает.

Она удивлена:

— И что, ты совсем не боишься?

Боится ли дворняжка цепного пса, у которого пытается стянуть сахарную косточку? Она просто забывает о страхе.

— Нет.

— А братьев?

Братьям Ангелисам сейчас точно не до нас. Этим летом они по ночам лазают в окна к туристкам и на утренний лов являются прямо из чужих постелей, досуха выжатые умелыми и опытными руками.

— А братья делают то же, что и мы.

— А что такого мы сделали, — она пугается не на шутку, — это был всего один поцелуй.

— Это был первый поцелуй, — поправляю я, — потому что теперь я уже не смогу остановиться и буду целовать тебя всегда.

Я точно знаю, что для Медеи это был самый первый поцелуй в ее жизни, и сделаю все возможное, чтобы она захотела получить и второй и третий.

И когда я целую ее снова, то понимаю, что все кончено. Для меня. Потому что я действительно не смогу остановиться.

До той самой последней ночи.

Волны набегали на песок шагах в десяти от моих ног. Я допил вино из бутылки, медленно цедя глотки и стараясь насладиться вкусом каждой капли. «Золотое руно» и правда было прекрасным вином. Создать такое могла только настоящая колдунья.

Мама Медеи, тетя Гликерия, однажды рассказала мне, что та тонкая струйка колхской крови, что еще течет в жилах Ангелисов, проявляет себя лишь у женщин, да и то через поколение. Женщины Ангелиссы рождались целительницами или ясновидящими, но Медея, похоже, унаследовала от предков особый талант, и скоро его должны будут признать очень многие. Она не напрасно столь упорно трудилась те долгие восемь лет, что мы были в разлуке.

А чем занимался я? Борьбой за жизнь на море, иногда контрабандой и воровством, ежедневным тяжелым трудом и краткими днями загула — ничем, что могло бы оставить след в душе или зарубку на сердце. Я не привязывался ни к людям ни к месту, и уже был уверен, что не почувствую ничего, когда сойду с катера на набережную Ламоса.

То, с какой силой этот город взял меня за горло, как он единым махом вышиб из меня всю мою былую самоуверенность, поразило меня до глубины души. Странно, что Медея не заметила моей растерянности при нашей первой встрече.

Я много раз представлял, как увижу ее и что скажу. Но все заранее заготовленные слова вылетели из головы при первом же взгляде в ее глаза. Я просто понял, что пришло мое время жить по-настоящему. И стало жизненно необходимо, чтобы она поверила мне сейчас.

* * *

МЕДЕЯ

— Давай сыграем.

— Что? — Кажется, я его не расслышала.

— Давай сыграем, — тихо повторяет Ясон. — Правда или желание.

Я ожидала чего угодно, только не этого. Дурацкая детская игра. Немного риска, чтобы пощекотать нервы, немного безумия, чтобы удовлетворить любопытство взрослеющих подростков. Впрочем, мне в этой игре ничего не грозило: когда один из мальчишек загадал мне снять майку, Ясон так отлупил его прямо передо всеми, что юный развратник еще долго носил на припухшей физиономии фиолетовые «очки», а все остальные напрочь забыли слово «сиськи».

Что ж, я действительно нуждалась в правде.

— Хорошо. Но я первая.

Он развел руки в стороны:

— Уступаю даме.

Я только прищурилась в ответ. Пусть паясничает, если хочет, но сегодня наконец разберусь со своим прошлым.

— Правда. Почему ты сбежал из города?

— Я должен был.

Конечно, он ожидал, что я об этом спрошу, и, наверное, уже придумал, как увернуться от ответа.

— Я жду, Ясон.

Он пододвинулся ближе и кончиками пальцев коснулся моей щеки. Полузабытое родное тепло. Я прикрыла глаза и закусила губу, чтобы не застонать. Всего несколько минут рядом с ним, и я снова вернулась на восемь лет назад, став той, прежней Медеей — испуганной, растерянной, сердитой. Брошенной. Готово упасть ему на грудь. Или ударить. Или поцеловать.

Я и на самом деле не знала, чего хочу. Помнила лишь, как пронзительно холодно мне было без него последние восемь лет.

— Той ночью я выполнял работу для Мони Каплуна. В порт нагрянула таможенная служба. Чтобы их отвлечь, люди Мони подожгли несколько рыбацких лодок.

Я так и думала.

— Одна из этих лодок принадлежала дяде Васе Капитанаки. Ты учился с его сыном в одном классе.

— Я не знал. — Конечно, он не знал. В его голосе звала вина и печаль. — Я уехал той же ночью. Арестовали одного из людей Каплуна, и он избавлялся от всех, кто мог дать против него показания.

Кажется, он хотел добавить что-то еще, но сдержался. Видимо, не посчитал нужным сообщать всю правду. Хотя, если учесть, как долго и безрезультатно таможня охотилась за знаменитым Моней, Королем контрабандистов, Ясону угрожало что-то посерьезнее допроса в полиции.

— Почему ты вообще связался с этим стервятником?

Даже в темноте я почувствовала, как он ухмыльнулся:

— Это второй вопрос. Правда или желание?

— Правда! — Думаю, мне тоже найдется, чем его разочаровать.

— Ты представляла меня, когда была с другими мужчинами?

Господи, и я еще надеялась серьезно поговорить с этим идиотом. В голосе Ясона проскальзывали такие самоуверенные нотки, словно он заранее знал мой ответ. Понадеявшись высказать ему неприятную правду, я попала в свою собственную ловушку.

— Шутки шутишь? — Я лишь надеялась, что он не видит, как покраснели мои щеки.

— Какие шутки? Может быть, это самый важный вопрос в моей жизни!

Точно издевается. И не дает мне времени собраться с мыслями.

— Медея… я жду.

— Ну… может быть.

— Может быть? — Самодовольство в его голосе растет.

— Ну да! Представляла! — Чтоб тебя разорвало, Ясон Нафтис.

Вглядываюсь в темный силуэт на фоне звезд. Ясон сидит на песке, уже полностью развернувшись ко мне. Живее всех живых, как говорится. И его бесстыжие пальцы уже коснулись моего запястья и пытались проникнуть под рукав рубашки. Я звонко хлопнула его по руке, как комара.

— И это было ужасно! — Моя злость нарастала, зато его фырканье становилось громче. — Правда или желание?

— Правда.

Надо же, а в детстве он всегда выбирал желание, и не ответил ни на один вопрос.

— Я по-прежнему хочу знать, зачем ты связался с Моней Каплуном.

— Из-за денег, Медея. Он хорошо платил ныряльщикам. В артели я бы столько не заработал.

Снова хочется зарыдать, но зло и отчаянно, в голос. Вот как все просто.

— Думаешь, меня волновало, сколько у тебя денег? — Конечно, в свои пятнадцать лет, я готова была идти за ним хоть босиком. — У тебя уже был баркас. И ты действительно лучший ныряльщик. Очень скоро ты стал бы зарабатывать честно.

Но он лишь покачал головой:

— Мне было восемнадцать, Медея. А тебе пятнадцать. Через год я мог бы пойти к твоему отцу, чтобы просить твоей руки. Я хотел положить на его порог такой выкуп, какой не давали ни за одну девушку в Ламосе.

Ну что, Медея Ангелисса? Ты хотела правду? Ты ее получила. Твоего возлюбленного забрала не смерть, не другая женщина, а самолюбивая дурь, нищая мужская гордыня. Как просто и навсегда необратимо — он оставил меня ради денег.

Я встала с песка, чтобы уйти. Ясон поднялся вслед за мной:

— Ни о чем в жизни я не сожалею, как об этом поступке. Прости меня, Медея.

Простить? Это вряд ли. Чувствую, что не смогу.

Но почему, когда я вдыхаю его запах, трогаю шершавую от мозолей ладонь, во мне оживает все прежнее, сияющее и юное, и я все так же люблю этого бессердечного вора, укравшего столько дней и ночей моей жизни?

— Избить бы тебя, — я ткнула в широкую гулкую грудь отчаянно сжатым кулаком. — Вырвать твое лютое сердце.

— Избей, — он перехватил мою руку и прижал кулак к губам. — Может, хоть от твоей руки мне станет легче. А с сердцем делай, что хочешь. Оно всегда было твоим.

Нет, Ясон, легче не станет. Ни тебе ни мне. Пойду-ка я найду свои сандалии. Потом вернусь в контору и поеду домой.

— Подожди, — он перехватил мой локоть.

— Чего еще? — Господи, как же я устала.

— Ты мне должна. Правда или желание?

Я с удивлением посмотрела на него. Он что, еще не наговорился? Ладно, сейчас мы покончим с этим.

— Желание.

— А ты рисковая, Мея. Уверена?

Я лишь пожала плечами. А что такого ужасного он может еще пожелать после всего, что сегодня случилось между нами?

— Не тяни, Ясон. Я спать хочу.

— Раздевайся. Совсем.

Вот же наглая килька!

— Совсем?

— Совсем.

— Совсем обнаглел!

— Не-е-ет. — Все прежнее ехидство вернулось к нему в двойном объеме. — Ты сама выбрала желание. — И тихо добавил: — Ничего не хочу, так сильно, Медея. Я просто посмотрю на тебя.

— Но здесь же темно, между прочим.

— А ты что, боишься? Ну, тогда я тебя поддержу из солидарности.

Ну и черт с тобой, Ясон Нафтис. Мне своего тела стыдиться не приходится. Знаю, что выгляжу хорошо. Так что если ты ослепнешь, это будут только твои проблемы.

Я потянулась к пуговице шортов:

— Отвернись.

— Можно подумать, я тебя раньше не видел.

А что он мог видеть раньше? Раньше у меня не было ни груди ни бедер. Ноги да волосы — неизвестно, что длиннее. В крови уже бурлило злое веселье. Ну ладно, смотри. Сам напросился.

Шорты упали на песок. Вслед за ними полетели рубашка и лифчик. Чуть поколебавшись, я стянула трусики. Затем выпрямилась и развела руки в стороны.

— Желание выполнено?

Ответом мне было тихое шипение — Ясон втянул воздух сквозь крепко стиснутые зубы и затих на некоторое время. А потом… потом быстро расстегнул свои штаны.

— Эээ, ты чего? Что делаешь?

— Я же сказал, что поддержу тебя.

Рубашку он даже не расстегивал, просто стянул через голову.

Ух ты. Даже в темноте я могла разглядеть, какое сильное и точеное у него тело. Он был все тем же бронзовым богом, только намного мощнее в груди и шире в плечах. И опаснее для меня.

— Ох, чуть не забыл. — Он быстро отвернулся и сбросил трусы. — Последний штрих.

Стоял, даже не думая прикрыться. И улыбался, блестя при свете луны ровными зубами и белками глаз. В метре от меня.

Доигрались, как говорится.

— Я иду купаться.

Сорвалась с места и с визгом влетела в теплую воду. Пробежала пару шагов, споткнулась и поплыла. Грести руками было лениво, я повернулась на спину и несколько раз толкнулась в воду ногами. И тут мне на живот шлепнулось что-то большое, но не слишком тяжелое, а под плечи горячей змеей проскользнула рука Ясона.

Это что, наша одежда?

— Держи крепче, а то пойдешь домой голая. И не урони в воду телефоны.

Хотелось повредничать и сказать, что идея так себе, не оригинальная. Пусть придумает что-нибудь новенькое. Но я вовремя прикусила язык — с Ясона станется, возьмет и придумает.

А если честно, все было просто замечательно. Я лежала в теплой воде, прижимая к груди кучку мокрых тряпок, и, чуть повернув голову, смотрела, как от наших тел расходятся по воде в стороны волны голубого света. Мы попали в рой морских светлячков.

Свечение моря — не такое уж редкое явление у берегов Тавриды, но сегодня я воспринимала его, как подарок богини. Ладно, пусть все будет так, как хочет Афродита, я не буду с ней спорить.

На пляж под моим домом выходили в полном молчании. Я смотрела, как светящиеся струйки воды стекают по телу Ясона, и только сейчас заметила висящий у него на груди предмет.

— Ясон, неужели ты сохранил его?

Не потерял, не подарил новой подружке, не спустил в унитаз, в конце концов. Он зажал в кулак своего сердоликового дельфина и кивнул мне:

— Ты тоже?

Со своим «обручальным» подарком на кожном шнурке я за годы свыклась настолько, что даже перестала замечать его, как и висящий рядом на цепочке образок Богородицы.

Ясон резко отвернулся и пошел вглубь пещеры к лодке. Я внезапно ощутила легкую дрожь и бегущие по мокрой коже мурашки. Вода, капавшая с мокрых волос, казалась холодной, как родниковая.

— Иди сюда, — тихо позвал Ясон, откинув в сторону парус. — Тебе надо обсохнуть и согреться.

Послушно, словно ребенок, я пошла вслед за ним и залезла в лодку.

— Ой, а ты куда? — Ясон перенес ногу через борт и уселся рядом. А потом и вовсе накрыл нас обоих парусом. — Мы так не договаривались.

— Да ладно тебе, Мея. Так согреемся быстрее. Не съем же я тебя.

А вот я уже чувствовала голод. Тот самый, который давила в себе долгими бессонными ночами.

— Дурацкая идея, — сказала я скорее себе, чем ему.

— Согласен. Ужасная.

Я всегда любила, когда Ясон Нафтис со мной соглашался. Наверное, именно поэтому я его и поцеловала. А он сразу положил ладони мне на спину и не позволил отстраниться. Навис надо мной, как тьма, готовая поглотить целиком.

— Отпусти, — я повела плечами, но в ответ услышала только:

— Помолчи, Мея. Мея… Медея.