Миша совершенно не выспался. Не сразу услышал будильник, а потом долго не мог встать – голова была тяжелой, затылок неприятно ныл, в ушах звенело. И понятно: всю ночь его мучили кошмары. Никогда Миша ничего подобного не видел, даже не знал, что сны могут быть такими последовательными и «реальными».
Конечно, и раньше Мише что-то снилось. Но не страшное, это раз. И сны эти мгновенно забывались, стоило проснуться – это два. Зато сегодняшние ночные «ужастики» забываться не хотели. И помнились они так, будто все происходило не во сне, а на самом деле.
Миша с силой тряхнул головой, словно надеялся таким образом избавиться от ночных кошмаров. И угрюмо усмехнулся: да уж, забудешь такое …
…Вот он, Мишка, идет по улице с Гулей и буквально каждой клеточкой своей чувствует, что вокруг них что-то происходит – страшное и… неправильное. Рядом кружат совершенно чуждые нашему миру существа – или сущности? – они все ближе и ближе. Присматриваются, принюхиваются, иной раз мимолетно касаются Миши, обжигая то жаром, то холодом.
И ладони у Миши неприятно влажные, и шагает он как деревянный Буратино, ноги едва сгибаются в коленях. То и дело волной накрывает его ужас, и зубы Миша сжимает до того крепко, что кажется – они вот-вот раскрошатся.
Время от времени Миша с трудом растягивает губы в улыбку, чтобы собственным страхом не заразить и Гулю. Почему-то это важно для него – оберегать нелепую девчонку.
Рассмотреть толком зловещие тени Миша во сне не сумел, как ни приглядывался. Но постоянно ощущал их присутствие и недовольство им. И чудилось, что страшные тени вот-вот сомнут их с Гулькой. Еще немного, круг сомкнется, и тогда…
Миша слышал хрустальный перезвон, над ним опять смеялись, и просыпался в холодной испарине. Небрежно вытирал лоб футболкой и радовался – всего лишь сон. Пытался настроить себя на другой, полегче, или пусть страшный, но не из этой серии, где бы он, Мишка, остался без Гули, однако упорно проваливался в один и тот же кошмар.
…Гуля испуганно цеплялась за него, а Миша почему-то твердо знал: если сейчас уйдет, бросит девчонку здесь, на улице, одну, для него все закончится благополучно.
Он, Мишка, будет жить, как всегда жил, и никогда больше не увидит на своем окне остроухой черной тени; и угрюмые вороны не станут налетать на него пикирующими бомбардировщиками; а обычные сосульки перестанут оборачиваться ледяными копьями и грозить смертью.
Миша косился на одноклассницу. Видел ее бледное лицо с высокими скулами и по-детски припухлыми губами, подрагивающими от страха. Ловил беспомощный взгляд непривычно узких, приподнятых к вискам темных глаз. Украдкой рассматривал густую щеточку практически прямых, коротких, но густых ресниц и легкие брови вразлет…
И лишь крепче сжимал в своей руке тонкие смуглые пальцы. Понимая, стоит ему уйти, эта странная девчонка тут же погибнет, а так… так у нее есть шанс. И у него, может быть, тоже он есть.
Хрустальный перезвон уже не напоминал Мише чей-то смех. Обледеневшие ветки деревьев, под которыми шли Миша с Гулей, звенели чуть ли не угрожающе. Иногда чудилось – Мише будто вкрадчиво нашептывали, успокаивая и уговаривая: «Брось ее, отойди, все будет хорошо для тебя. Это всего лишь сон… сон… сон всего лишь, поверь нам…»
Поверить хотелось. Хотелось вернуться в ту жизнь, которой жил всего-то неделю назад, а казалось – уже вечность. Так просто было бы уйти от девчонки и забыть о ней навсегда, тем более это же не на самом деле, это всего лишь сон, чего уж он так упирается, глупо же…
Но Миша почему-то не сомневался: неважно, где ты предашь – наяву или во сне, предательство остается предательством. А жизнь…
Дед как-то говорил – предаем мы в любом случае только себя. Себя, не другого!
Дед почти мальчишкой – сразу после школы – полтора года воевал в Афганистане. И был ранен. Не очень тяжело, просто осколком распороло-порезало плечо. Он мог демобилизоваться по ранению, попав в госпиталь, и никто бы его не осудил. И вернулся бы к маме с папой, к подруге, ставшей чуть позже его женой, к мирной жизни.
Но дед чувствовал – это тоже предательство по отношению к друзьям. Ведь ранение легкое, он все еще воин и способен прикрыть их спины в бою гораздо лучше необстрелянного салаги.
Он уйдет, а они останутся на целых полгода. И будут воевать за него и вместо него. И погибать – тоже за него. И он будет об этом помнить всю жизнь. И знать, что предал. Ему не обмануть себя. Обмануть можно лишь других.
Дед остался. Рану ему обработали друзья же. И он не жалел ни о чем ни секунды, хотя через пару месяцев его ранили уже всерьез. Деда потом трижды оперировали, нога у него до сих пор побаливает при смене погоды, и дед сильно хромает. Но он – лучший в мире дед, и у него до сих пор лучшие в мире друзья, Мишке бы таких!
Нет, предавать нельзя. Предашь во сне, потом предашь и наяву. И будешь помнить, что ты – предатель. Другие и знать не будут, но ты-то… и как потом жить с этим ?!
Будто почувствовав, что решение принято, темные твари засуетились, завыли. И тут же поднялся ветер, бросая в лица подростков колючий снег.
Миша заставил Гулю надеть капюшон и потащил ее прочь от березы, уж очень угрожающе подрагивала ее крона. Не хотелось, чтобы она сбросила им на головы наледь с веток.
«Все-таки дурацкими были осень и начало зимы, – рассеянно думал Миша. – То дождь, то мороз, вот и результат – везде сосульки, и это «счастье» теперь до ближайшей оттепели, как бы не до весны…»
Потом им с Гулей пришлось переходить дорогу, и они едва не попали под огромный заснеженный грузовик. Потом убегали от стаи диких собак, и Гуля задыхалась, еле успевая за Мишей, и тонкая ее рука была натянута как струна.
Потом на них налетели огромные злющие вороны, и Миша едва успел затащить Гулю в чужой подъезд – спасибо, какая-то девчонка как раз заходила в дом.
Потом уже на тротуаре их нагонял явно ненормальный мотоциклист в черном шлеме и черных очках. Его сопровождали снежные смерчи, не один или два – десятки.
От мотоцикла было не скрыться, Миша уже думал – все, им с Гулькой конец, но тут… выручил будильник.
Повезло, Миша не сомневался. Почему-то ему казалось: странный сон не совсем сон. Умри он там , кто знает – проснулся бы утром здесь.
Миша сердито фыркнул: теперь бы забыть об этой кошмарной ночи! И не забыть после завтрака заглянуть в почтовый ящик – а вдруг…
* * *
Завтракал Миша с такой жадностью, что слегка шокировал маму.
Почему-то есть хотелось настолько сильно, будто он голодал с неделю, не меньше. Или в самом деле пробродил всю ночь по морозу, убегая с Гулькой от всякой «нечисти».
Запах горячей яичницы с беконом едва не сводил с ума. Стоило Мише зайти в кухню, его желудок заурчал голодным зверем, рот наполнился слюной, глаз было не отвести от накрытого стола.
Обычно Миша завтракал неохотно. Полусонный и вялый, он с трудом съедал свою порцию, просто чтобы не спорить с мамой. Зато сегодня его тарелка опустела мгновенно. Причем яичницу Миша заедал толстенными кусками хлеба с маслом, попутно хватая с блюдечка сыр, да брал не тонкий прозрачный ломтик, а несколько кусков сразу. И к чаю соорудил себе огромный бутерброд, разрезав батон вдоль и вывалив на него почти полбанки малинового варенья.
Позже Мише казалось, что при всем этом он урчал и чавкал, как голодная свинья у кормушки с теплым варевом. Видел он пару лет назад поросят в деревне у маминой бабушки…
Как ни странно, мама сумела удержаться от комментариев. И папа, пряча улыбку, сбежал на работу. А переполненный едой Миша, прихватив со стола румяное яблоко, вернулся в свою комнату и включил компьютер.
Писем Миша не ждал. Не верил, что Хозяйка ночи не плод его воображения. Может, он просто ослышался, а Гулька болтала совсем о другом.
Уж очень странно звучало – «Хозяйка ночи». Если бы такая существовала в действительности, о ней бы знали. Или хотя бы сказки были на эту тему, есть же сказки о ведьмах злых и добрых, о Бабе-яге или Кощее Бессмертном…
«Бог ты мой, о чем я думаю, – Миша раздраженно поморщился, – было бы мне лет семь-восемь, еще ладно…»
Миша ошибся, почтовый ящик не пустовал. Правда, письмо оказалось единственным и отправлено было «Дикой кошкой».
– Ну и ники у них, – хмыкнул Миша. – «Рыжая ведьма», «Черный вепрь», «Харя в квадрате», теперь вот – «Дикая кошка»…
Помедлив – а вдруг там обычная отписка: мол, не слышал, не видел, не пойму, что несешь? – Миша все-таки открыл письмо. И тяжело рухнул в кресло: кажется, ему повезло – столько текста… Что-то эта Дикая кошка наверняка знает!
«Привет, Миха! О Хозяйке ночи я слышала в детстве в деревне. У меня была подружка, у нее прабабка, когда шли дожди, и не погулять было, она нам всякие сказки рассказывала. Страшилки чаще. И о Хозяйке ночи тоже много разного, мы же расспрашивали. Сами тряслись от страха – мелкие еще! – но ведь интересно. А она здорово выдумывала. Сейчас понимаю – старуха сама верила тому, что говорила. Село глухое, что ты хочешь…
Ага, я запуталась. Так вот, о Хозяйке ночи – мол, есть такая. О ней в старину хорошо знали, а сейчас забыли. Потому что она хоть и из черного зла, но сама в жизнь людей не вмешивается. Если ее не попросить прямо…»
Зазвенело стекло, Миша испуганно обернулся: береза у окна не выдержала тяжести, уронила большую обледеневшую ветку на балкон. Хорошо еще, стекла уцелели, вон сколько мелких веточек в них уперлось.
Миша вернулся к письму:
«…Причем ее можно встретить только когда солнце сядет, а увидит ее лишь человек, душа которого полна ненависти и желания отомстить. Хозяйка ночи ему непременно поможет. Даст подарок, и чем сильнее ненависть просителя, тем могущественнее подарок-артефакт.
Миха, ты учти, я своими словами пересказываю. Понятно, бабка проще говорила, без таких словечек, как «артефакт». А я фантастику люблю, вот и облагородила все. В общем, продолжаю!
…Сама она не вмешивается, но становится сильнее с каждым несчастьем. И еще – она наблюдает, как меняется проситель, как мрак заполняет его душу, а ненависть выжигает в нем человеческое. Его эманации подпитывают Хозяйку ночи, дают ей дополнительные силы. Причем нужны ей именно те светлые стороны души, что отторгаются человеком, как чуждые теперь и ненужные. Он даже внешне начинает меняться.
…Миха, меня сейчас застукают у компа, и мало мне не покажется! Короче, заканчиваю, а то ко мне в комнату вот-вот маман заглянет. На всякий случай, предупреждаю:
Посторонним вмешиваться нельзя, Хозяйка ночи не потерпит. Человек, который к ней обратился, это только его война. Только его! И с самим собой.
Если он победит зло в себе и свою ненависть, Хозяйка ночи над ним не властна. Если зло в нем сильнее, то конец ему! Окажется он в свите Хозяйки ночи, есть и такая, да-да.
Бабка говорила: ночные тени – это злые сущности, когда-то бывшие людьми и застрявшие навсегда в сумраке, царстве Хозяйки ночи. Ни живые, ни мертвые, зато ненавидящие живых.
Еще учти: если получивший подарок от Хозяйки ночи терпит поражение, уступая злу в себе, эти тени на целый час обретают могущество – могут вселиться в любого человека, если он слаб. И этот час – счастье для них – тени наслаждаются настоящей жизнью – и горе для нас. Ведь на Земле в этот час творится страшное – убийства, насилия, черные мессы… все, на что свита Хозяйки ночи сумеет подтолкнуть слабых и злых…»
Миша едва не подпрыгнул от неожиданности: с таким грохотом распахнулась вдруг форточка. Он бросился к окну, дважды упав по дороге. Почему-то под ноги буквально подворачивалась какая-то дрянь вроде невесть как оказавшихся на полу роликов или лыжных палок, место которым в шкафу в коридоре.
Пытаясь закрыть форточку, Миша сильно порезал палец о шероховатость на раме. В лицо с силой швырнуло снег, что-то попало в правый глаз, Миша едва не взвыл от боли. Он попытался достать невидимую соринку, но лишь размазал по лицу колючий и почему-то солоноватый снег.
Форточку пришлось закрывать почти вслепую. Миша подошел к зеркалу, чтобы посмотреть на пострадавший глаз, и чуть не закричал в голос, не сразу узнав собственное отражение. И светлые волосы, и лицо, и даже любимая футболка оказались перепачканы кровью.
В ванную Миша крался едва ли не на цыпочках. Страшно было даже представить, что скажет мама, увидев его!
По счастью, Миша ее не встретил, хотя у самого порога в ванную умудрился еще раз упасть, споткнувшись о… воздух, наверное, потому что ничего под ногами не нашел. Правда, на секунду показалось, что мелькнула внизу какая-то хвостатая тень…
С другой стороны, что Миша мог толком увидеть, когда правый глаз слезился, а на левом ресницы от крови слиплись и мешали обзору?
Кое-как промыв глаз – что за соринка в него попала, так не понял – и сменив футболку, Миша вернулся в свою комнату.
По пути задержался у двери в зал и невольно улыбнулся: в самом деле повезло.
Мама увлеченно смотрела фильм «Прислуга», в ушах ее были наушники. Понятно, она не слышала шума, иначе давно бы примчалась с ревизией.
Миша вернулся в комнату и дочитал письмо:
«…Бабка говорила: если пытаться помочь человеку, получившему подарок от Хозяйки ночи, этого злые сущности не простят. Сделают все, чтобы погубить неосторожного.
Понимаешь, это такая редкость для них – почувствовать себя хотя бы на час живыми… они не потерпят вмешательство со стороны! Мол, каждый должен отвечать за принятые решения и за свою подлость тоже.
Знаешь, Миха, ведь это и на самом деле подлость – мстить, используя злое волшебство. Считая себя всемогущим и дурея от безнаказанности!
К тому же эти сущности невидимы, поэтому человек против них бессилен. А вмешавшись, он как бы «вводит себя в игру», становится доступен им – так я поняла старуху. Вроде бы такое уже случалось. Правда…
Ой, Миха, мама идет, пока! Задавай вопросы, если есть, хотя я вроде бы все рассказала, что помню!»