Таня буквально кипела — вот это день рождения! Вот так отметила четверть века, свой первый серьезный юбилей!

Сегодняшний день явно не задался. Расстроенная Таня винила во всем бессовестную Лизавету. И маму, ей потакавшую. И отца, удивительно добродушно взиравшего на подкинутую им шестилетнюю девчонку и кривоногого пса с угрюмой горбатой мордой и крошечными настороженными глазками.

С ума сойти — он называл малявку Елизаветой! А мама — Лизонькой, и гордая, упрямая Лизавета молчала, будто так и надо.

Эта сладкая парочка, девчонка и ее собака, отрывалась как могла. С самого утра Лизавета возбужденно носилась по квартире, всюду лезла, ко всем приставала с вопросами и что самое ужасное — пыталась помочь.

Саблезубое недоразумение моталось следом, не забывая лезть Тане под ноги в самые неподходящие моменты.

Она сегодня уже дважды упала, а еще не вечер!

Старшая сестрица вместо того, чтобы посочувствовать, весело пообещала познакомить с мальчишкой-беспризорником, он иногда ночевал в ее подъезде. Мол, Лизавету ты все равно подкинула маменьке — клевета полнейшая! — самое время осчастливить других малышей.

Татьяна негодующе смотрела на сестру, но молчала — чувствовала себя виноватой. Лизавета-то появилась в доме с ее подачи, тут не возразишь. Правда, она и мысли не держала приводить девчонку в родительский дом, но… так получилось.

Таня едва успела прижаться к стене, по коридору летела Лизавета, несла к праздничному столу бумажные салфетки. Кешка трусил в кильватере, пыхтел от усердия, не желая отстать.

Таня проводила злым взглядом бывших подопечных — настоящие предатели! — и вытащила сотовый. Время подходило к двум, почти все гости были на месте, кроме Саулешки.

Вот где она застряла? Или надеется, что про нее забудут?

Фигушки!

Таня раздраженно фыркнула: мама уже несколько раз про нее спрашивала. Никиту родители хорошо знали, Таня мальчишку едва ли не с года сюда приводила, а вот Саулешку…

Она, видите ли, стеснялась! Не считала нужным! Комфортнее себя чувствовала в одиночестве! Не любила толпы! Не хотела чужого сочувствия!

Таня сердито засопела: кажется, все Саулешкины аргументы перебрала? Однако семь лет прошло, а она все стесняется.

Сколько можно?!

Трубку Сауле подняла не сразу, Таня от нетерпения уже грызла ноготь — дурная привычка, никак не избавиться от нее.

— Ну и где ваше величество? — ядовито поинтересовалась Таня, едва услышав робкое «да-а?». — Тебя к двум приглашали, не забыла?

— Мы… уже выходим. Только я… не одна.

— Будто не знаю! Приди ты без Китеныша, хорошо бы я тебя встретила!

— Я… не о Никите.

Таня раскашлялась: не одна — ничего себе! Сауле торопливо воскликнула:

— Ты меня не так поняла! Я не… — Она замялась.

Таня нехорошо молчала, и Сауле твердо произнесла:

— Это просто хороший знакомый, мне с ним спокойнее идти по улицам. Это не… тот, о ком мы говорили на кухне.

— Знако-омый всего лишь, — разочарованно протянула Таня. — А я-то губу раскатала…

— Мы минут через десять приедем.

— Давно пора, гости почти все на месте, вас ждем. — И Таня с большим подозрением спросила: — Надеюсь, ты не в хламиде своей притащишься? Учти, натянешь блеклые тряпки, затащу в свою комнату и лично переодену!

— Ну… я же не одна, — смущенно прошептала Сауле. — Я… в платье сегодня.

— В сером?! — ахнула Таня.

Она мгновенно представила подругу среди нарядных гостей в мешковатом старомодном светло-сером платье с длинными рукавами, воротничком-стоечкой и поморщилась: наивная Саулешка искренне считала его приличным!

— Нет, в новом.

— Цвет какой?!

— Синий. И белая окантовка. Ну, шнур шелковый пущен по подолу, по воротничку, по манжетам, по поясу…

— А рукава?!

— Три четверти, — рассмеялась Сауле и, помедлив, добавила: — Это новое платье, не волнуйся. Специально купила к твоему дню рождения.

— А почему без меня выбирала? — ревниво поинтересовалась Таня.

— Потому что только сегодня решилась. Утром. До этого действительно хотела надеть серое.

— А обувь?!

— Босоножки купила. Тоже сегодня. Не на шпильках, но достаточно модные, честное слово.

— Уф-ф-ф… Ну ладно. Жду. Кстати, с кем ты придешь, я не поняла?

— А это сюрприз.

— Хочешь сказать, я его знаю?

— Тань, что за детский сад? Через десять минут все сама увидишь!

Сауле положила трубку, и Таня озабоченно прикусила нижнюю губу, пытаясь прикинуть, с кем могла пойти в гости застенчивая сверх меры Саулешка. Да еще, если Таня правильно поняла, она знала этого типа хотя бы в лицо.

Таня пожала плечами: может, кто из соседей? Дядя Петя с третьего этажа, например. Он вечно Саулешке с кранами помогает, хороший старик, Сауле вполне могла его уговорить.

«Тоже мне — сюрприз!»

Таня осторожно обогнула Кешку, он распластался прямо на пороге ее комнаты. Лежал, уронив тяжелую морду на скрещенные лапы, и громко сопел — дремал.

Таня бросила взгляд на горку подарков на письменном столе. Придирчиво оглядела знакомые с детства вещи и невольно фыркнула: Лизавета задумчиво стояла перед зеркалом. В белом нарядном платье, пояс завязан огромным бантом на спине, такие же, только капроновые банты в коротких толстых косичках, белые колготки и белые туфельки…

Почти королевна!

Пока стоит закрыв рот.

— Не страдай, сейчас придет Сауле, так что тебе будет чем заняться. Дом только не переверните на пару с Китенышем, у нас гости все-таки, — сухо сказала Таня.

— Я раньше не носила платьев. — Лизавета будто не слышала ее. — Никогда.

— Хочешь сказать, первый раз в жизни надела? — не поверила Таня.

— Да.

— С ума сойти! И как?

— Не знаю.

Лизавета приподняла подол двумя пальчиками. Осторожно потрогала пышную оборку и неохотно сказала:

— Красиво, наверно.

— Наверно?

— В джинсах удобнее.

— Это точно, — хмыкнула Таня. Она стояла за спиной Лизаветы и почти сочувственно рассматривала чересчур серьезное тощее личико и хмурые глаза. — Могла бы в них остаться, если платье не нравится. Я не в претензии, честно. Хочешь, переоденься.

— Меня… твоя мама попросила. — Эти слова Лизавета произнесла так, будто точку поставила.

Таня гулко сглотнула, но с ответом не нашлась. Что-то в тоне девчонки было такое…

Выручил звонок в дверь, Таня суетливо бросилась к прихожей. Перепрыгнула через Кешку, лениво приоткрывшего один глаз, и преувеличенно радостно воскликнула:

— А вот и Саулешка с Китенышем!

Шла открывать дверь и мрачно думала, что она-то никогда маму за Бога не держала. И принимала как должное суету вокруг себя. И ее любовь тоже как должное принимала.

Векшегонов довольно ухмыльнулся: военные действия если и начнутся, то не в эту секунду, враг — и какой враг! — полностью деморализован и ни на что серьезное не способен.

Открывшая дверь Татьяна стояла перед ними приоткрыв рот. Голубые глаза — круглые, непонимающие, может, она надеется, что это галлюцинации? Вернее, он, Векшегонов, галлюцинация. Эдакий симпатичный глюник в новом сером костюме, белоснежной рубашке и серебристом галстуке в нежно-синюю полоску!

Да, а букет лучших в городе роз, что он прятал за спиной? Цветы эта вредная девица уж точно должна оценить!

Таня стояла статуей, так что Векшегонов решил действовать сам. По-гусарски склонил голову и даже шаркнул ножкой, демонстрируя избыток вежливости.

Сауле смущенно пробормотала:

— С днем рождения.

Таня зловеще промолчала.

Никита увидел в коридоре Лизавету с Кешкой. Весело гикнул и проскочил под Таниным локтем. В спину крикнул:

— Теть Тань, я тоже поздравляю! Я тебе открытку нарисовал, мама отдаст! Я играть, ладно?

Коротко взвыл Кешка, ему наступили на хвост, и троица исчезла, как не было.

Векшегонов помахал ладонью перед застывшим Таниным лицом и сказал Сауле:

— Я же говорил — она мне обрадуется.

Сауле испуганно хихикнула. Векшегонов озабоченно признал:

— Правда, не подозревал, насколько сильно.

Таня до скрипа стиснула зубы. Сауле сунула ей в руки пакет с подарками — Таня не сопротивлялась — и лукаво шепнула:

— Хороший сюрприз?

Танино лицо перекосилось, подходящих случаю слов у нее по-прежнему не находилось.

— Я тоже должен поздравить!

Векшегонов осторожно отстранил в сторону встревоженную Сауле — поведение Татьяны озадачивало — и водрузил поверх ее пакета дорогой букет бархатисто-красных роз на длинных стеблях.

Таня вздрогнула и попятилась. Векшегонов бесшабашно воскликнул:

— Эх, где наша не пропадала! На миру и смерть красна!

Сауле потрясенно ахнула: через секунду выдержанный, всегда спокойный Сергей Анатольевич держал в объятиях ее лучшую подругу и бессовестно целовал.

Это мгновенно вывело Татьяну из ступора. Букет прекрасных роз полетел в одну сторону, Векшегонов в другую. Разъяренная Таня изо всех сил стукнула кулаком в широкую грудь, придавая ускорение.

— Каков удар! Какая экспрессия! — восторженно возопил гость, падая на шкаф в прихожей и выбивая плечом дверцу. — Я же говорил — настоящая амазонка!

— Ах, амазонка?! — Таня схватила букет и безжалостно ударила им непрошеного гостя. — Экспрессия, значит?!

— Тань, не сходи с ума, — жалобно пролепетала Сауле, прижимаясь к стене. — Так же нельзя…

Векшегонов с подругой казались ей в тесной прихожей едва ли не великанами, сметут и не заметят.

Зря Сауле подала голос, теперь Таня вспомнила и про нее. Отбросила в сторону несчастные переломанные розы. Сдунула с глаз разлохмаченную челку — стоило ради нее тащиться в парикмахерскую! — и нехорошо ухмыльнулась:

— Сюрприз, значит?

— Сюр… приз, — в панике прошелестела Сауле, взбешенная подруга надвигалась как смерч.

— А ты… ты знаешь, что он меня в прошлый раз оскорбил?!

— Но-но-но, малышка, это неправда, — весело запротестовал Векшегонов, выкарабкиваясь из шкафа и пытаясь приладить на место дверцу.

— Он сказал, что я обожаю бои без правил! — истерично крикнула Таня.

— И был прав, как оказалось, — хохотнул Векшегонов, оставляя шкаф в покое и озадаченно рассматривая вишнево-зеленую кучку на полу, жалкие останки баснословно дорогого букета. — Или считаешь: розами по физиономии — это по правилам?

— Ты первый начал!

— Драться? — искренне удивился Векшегонов, снимая испорченный пиджак и бросая на тумбочку.

— Ты меня поцеловал! Без спроса!!!

— Точно, рискнул здоровьем. Хотел поздравить с днем рождения. И ты в наказание меня раздела.

— Что?!

— Не могу же я показаться в приличном обществе в рваном пиджаке? — Векшегонов кивнул на тумбочку. — Кстати, детка, в прошлый раз ты оставила меня без брюк…

— Я тебе не детка!

— Умоляю, давай на этом остановимся, терпеть не могу таскаться по магазинам или ателье…

Сауле тихонько прыснула. Разъяренная Таня обернулась к ней. Смерила подругу негодующим взглядом и прошипела:

— Веселишься?

— Как можно? — испугался за хрупкую секретаршу Векшегонов. — Сашенька в печали, просто очки дезориентируют…

— Ах, очки?! — нехорошо улыбнулась Таня.

Она оценивающе осмотрела подругу. На этот раз Саулешка не обманула, действительно оделась довольно прилично. Правда, уродские окуляры все портили, за ними и лица не видно…

«Ничего, сейчас Саулешке тоже будет не до смеха, — мстительно подумала Таня. — Притащила с собой этого… этого…»

Таня одним движением сорвала с Сауле очки. Забросила на шкаф и холодно сказала:

— Обойдешься без этого украшения, ты не на работе!

— Но…

— Мама и лица твоего за темными стеклами не разглядит, а мы договаривались, что вы наконец познакомитесь!

Сауле беспомощно тянула руку за очками, но шкаф оказался слишком высоким, и она смирилась.

Бессовестный Векшегонов весело скалился, с исследовательским интересом рассматривая пылающее Танино лицо. Где-то в комнатах звонко лаял Кешка…

Таня с удовольствием наступила на останки подаренного букета и преувеличенно приветливо пропела:

— Прошу в комнаты, гости дорогие. Чувствуйте себя как дома!

Никита был в восторге: оказывается, тетя Таня прекрасно знала его друга. Мало того, они родственники, как сказал Евгений Сергеевич. Пусть и «седьмая вода на киселе», но все равно самые настоящие родственники.

Значит, сделал вывод Никита, Евгений Сергеевич и им с мамой не совсем чужой. Жаль, тетя Таня его в гости никогда не приводила, они могли познакомиться раньше.

Понравилась ему и Галина Николаевна. Она не лезла с телячьими нежностями, как другие взрослые, зато очень интересно рассказывала о школе. Галина Николаевна много лет проработала учительницей и лишь в прошлом году вышла на пенсию. Она расспрашивала Никиту обо всем понемножку, а потом сказала, что он прекрасно готов к школе. И похвалила маму.

Никита пожалел, что Лизавета все больше молчала. Может быть, Галина Николаевна и ее бы похвалила, она все же учительница, пусть и бывшая. И в школу Лизавета этой осенью идет, как и он. Вдруг они в один класс попадут, неплохо бы вышло, они ведь дружат.

Никита пообещал познакомить друга с мамой, но она все не приходила и не приходила, что они с тетей Таней застряли в прихожей — непонятно. Или подарки прямо там рассматривали?

Лизавета не любила толпу и вытащила Никиту в другую комнату — играть. Сказала — в зал вернутся, когда позовут к столу. И пообещала показать новую компьютерную игру, ей дедушка вчера купил, Лизавета теперь тети-Таниного отца так называла.

Никита не очень понимал, почему Константин Федорович вдруг стал Лизавете дедом, а Маргарита Макаровна — бабушкой, но расспрашивать не рискнул: с Лизаветой не обо всем можно говорить. Она частенько срывалась и тогда орала совсем как тетя Таня, когда злится.

Эта мысль поразила Никиту. Он внимательно посмотрел на подругу: выходит, они с тетей Таней правда родственники? Но мама вроде рассказывала, что случайно познакомилась с Лизаветой на улице…

«Ну и что? — одернул себя Никита. — Я тоже встретился с Евгением Сергеевичем нечаянно. А они-то с тетей Таней точно родственники, пусть и дальние. Вот и Лизавета…»

Лизавета гордо поясняла Никите правила игры, но мальчик не слушал: игра была простенькой и давно ему наскучила. Это Лизавете интересно, она только-только села за компьютер.

Расстраивать подругу мальчик не стал. Кивая практически на каждое Лизаветино слово, он опять заглянул в зал и разочарованно засопел: мамы все еще нет, а ему нужно обязательно познакомить ее с Евгением Сергеевичем.

Вдруг… он маме понравится?

Думать дальше Никита боялся. Он же не девчонка, сочинять истории со счастливым концом. Мол, вдруг они поженятся, и он станет настоящим отцом, они будут жить вместе и…

«Друг — ничуть не хуже. — Никита сурово сдвинул брови. — Даже лучше. Анна Генриховна говорит: родителей не выбирают, зато друзьями обзаводимся сами, а настоящие друзья — это на всю жизнь…»

И все же, все же… как хорошо, наверное, иметь такого отца!

Таня раздраженно фыркнула: трусливая Саулешка спряталась от всех на лоджии. Через кухню туда пробралась, по-партизански, чтоб никто не заметил. Теперь будет страдать в гордом одиночестве, пока не смирится с мыслью, что очки сегодня не получит.

Ничего, к столу выйдет, никуда не денется!

Таня подавила непрошеную жалость — уж слишком несчастной выглядела Сауле — и пошла в ванную, приводить голову в порядок. Мерзкую челку следовало зачесать назад, как сделали утром в парикмахерской.

Нет, на нее явно затмение нашло, когда волосы резала. Подумаешь, пара царапин на лбу! Перетерпела бы как-нибудь. Теперь ссадины сошли, а челке расти и расти, пока на лоб падать перестанет.

Таня опасливо выглянула в коридор и вспыхнула от гнева: она в собственной квартире дрожит, как заячий хвост! Пробирается в ванную словно вор, на цыпочках!

И все из-за этого мерзкого типа, откуда он только взялся на ее голову…

Сауле печально смотрела на залитый солнцем двор. Понимала, что глупо стоять здесь, в углу лоджии, все равно придется выйти в комнаты. Не просто выйти — желательно при этом не прятать глаза и не трястись, так она, напротив, обратит на себя внимание, и Татьяна ее потом с землей сровняет, скажет — она испортила день рождения.

Услышав шум, Сауле испуганно вздрогнула и тут же облегченно улыбнулась: на лоджию мячиком выкатился Кешка и ткнулся ей в ноги холодным мокрым носом. За ним со смехом ворвались Никита с Лизаветой. Увидели ее и, перебивая друг друга, закричали:

— Сауле, а Кит жульничает, я сама видела, только он не признается!

— Вовсе нет, я честно выиграл.

— Если честно, давай еще раз, посмотрим кто кого!

— Ну давай, только потом не жалуйся.

— Вот еще, я тебя сейчас точно сделаю!

— Тогда иди и загружайся, у меня от тебя уже в ушах звенит.

— А у меня — от тебя!

Бультерьер жалобно тявкнул, его круглые маленькие глазки показались Сауле растерянными, пес явно не понимал, что происходит: если ссорятся, то почему смеются? И главное — ему-то что делать? Может, полаять?

Лизавета показала Никите язык и убежала к компьютеру. Кешка привычно потрусил следом, радуясь наступившей тишине.

Никита ухмыльнулся и шепотом сказал:

— Ма, я в эту игру уже года два как не играю, она скучнющая! А Лизке специально поддаюсь, она ведь только учится…

— А жульничаешь зачем?

— Ну… будто боюсь проиграть, непонятно разве?

Сауле улыбнулась сыну. Никита обернулся в дверях и сказал:

— Чуть не забыл! Знаешь, я тебя все-таки познакомлю сегодня с Евгением Сергеевичем. Помнишь, я о нем рассказывал?

— Твой новый друг?

— Почему «новый»? Всю весну дружим!

— Но мы же в гостях, — осторожно запротестовала Сауле. — Если уйдем, тетя Таня обидится…

— Так и он тут, — радостно сообщил Никита. — Представляешь, мам, он тете Тане какой-то там дальний родственник. Почти брат!

— Вот как…

— Ну да! Здорово, правда?

Сауле растерянно кивнула, не зная что сказать. Ей было не по себе. Сауле почему-то чувствовала себя виноватой: вдруг Татьяна права, и для Никиты их знакомство очень важно?

Сауле судорожно вздохнула: получается, она настоящая эгоистка. Мальчик последний месяц ни о ком другом не говорил, только о своем новом друге: «Евгений Сергеевич сказал… Евгений Сергеевич принес… Мы с Евгением Сергеевичем…»

И Анне Генриховне этот Евгений Сергеевич понравился. Она Китеныша с ним несколько раз гулять отпускала, они и в зоопарке вместе были, и в цирке, и на хоккее в ледовом дворце.

И чаем его Анна Генриховна поила, это о многом говорит, старуха разборчива, даже придирчива, а к мужчинам вообще относится очень критично. Считает: их и нет сейчас, настоящих мужчин.

Анна Генриховна вообще странная. Недавно сказала Сауле, что российское общество шовинистически настроено к женщинам. Причем сами дамы больны этим, сами привычно принижают себя.

Рассказала об инциденте у книжного прилавка: какая-то молодая девушка покупала женские романы. Долго выбирала и отложила для себя несколько книжек. И тут к ней подошли знакомые, семейная пара: мол, что читаешь? И девица откровенно смутилась. Сунула любовно отобранные книги на полку и стала оправдываться, лепетала, что исключительно из-за мамы в этом отделе оказалась.

Анна Генриховна после этого случая долго не могла успокоиться. Возмущалась: как можно настолько не уважать себя? Почему читать кровавые боевики — где, кстати, тоже есть любовные сюжеты! — не стыдно, а обычную социальную литературу, классическую мелодраму — вдруг унизительно?

Ведь по сути любая книга — фантастика, исторический роман, детектив, женский роман или даже детская литература — это история взаимоотношения мужчины и женщины, и правильно, потому что само человечество — это мужчины и женщины.

К тому же дамы читают намного больше, как ни грустно, именно поэтому в наше время любой социальный роман стремятся напечатать в сериях «женской» литературы, это экономически выгодно.

Анна Генриховна как-то видела «Хижину дяди Тома», изданную в серии «Любимые книги девочек», разве от этого повесть стала хуже?

Сауле смеялась ее горячности, а Анна Генриховна сердито доказывала: любая книга, доставляющая читателю радость, заставляющая задуматься и на какое-то время забыть о проблемах, имеет право на существование. А «женский» роман — особенно, ведь нас элементарно больше, чем мужчин, и жизнь наша извечно полна забот, и именно от нас зависит — комфортно ли рядом детям нашим и мужьям… Хорошо бы сами дамы это наконец поняли и начали уважать себя!

Анна Генриховна буквально кипела, рассуждая на эти темы, что Сауле искренне удивляло: старуха была категорически против эмансипации. Говорила, что все хорошо в меру. Основная забота женщин — дети и дом, а мужчин — обеспечить семью материально, суметь и в наше дурное время остаться защитником, стать почти богом для детей и старшим другом и опорой для жены.

Причем Анна Генриховна считала обязательным для женщины хорошее образование. Горевала, что когда-то цивилизованный Восток так далеко отстал от варварского Запада. Ведь нет в священной для мусульман книге ни строчки, что образование недопустимо для женщин, почему оно вдруг оказалось под запретом — непонятно.

А разве сможет безграмотная мать приохотить ребенка к чтению, к наукам, правильно ответить на его бесчисленные вопросы, помочь с учебой?

Сауле тряхнула головой: нашла время вспоминать бесконечные сентенции Анны Генриховны! Тут, можно сказать, судьба сына решается…

Она помрачнела: неужели Никита действительно надеется, что Евгений Сергеевич станет ему отцом? Рассчитывает ввести в дом? Общаться с ним не урывками, а постоянно? Может, Китеныш завидует друзьям, живущим в полных семьях? Но он никогда об этом не говорил…

Сауле невидяще смотрела на мальчишек, гоняющих во дворе мяч, и пыталась понять, что же ей делать.

Познакомиться с другом Никиты придется, это ясно, жаль, конечно, что именно сегодня. Но как дать понять Китенышу, что на этом все…

Сауле горько улыбнулась: Евгений Сергеевич — надо же! Полный тезка. Как насмешка.

Она сморгнула вдруг выступившие слезы: может, Татьяна права, и она обязана думать о сыне, не о себе? Женю она больше никогда не увидит, он исчез, исчез навсегда.

Уехал, видимо, из города и сразу же забыл о ней. Зря она эту неделю вздрагивала от каждого шороха, зря мечтала, чтобы он увидел ее не в старом линялом свитере и широкой длинной юбке, а в новом костюме, не «уборщицей», а секретаршей, хотя — какая, собственно, разница…

Сауле обиженно шмыгнула носом: пока ходила замарашкой, они сталкивались практически ежедневно. Стоило нормально одеться…

Она зябко поежилась: неужели это и есть любовь? Мучительные сны, когда он рядом, ты чувствуешь его руки, его губы и просыпаешься дрожащая и разочарованная: снова всего лишь сон…

Галина Николаевна проводила страдающим взглядом Никиту с его новой подружкой и укоризненно посмотрела на сына.

Колыванов постарался спрятать улыбку: мать уши ему прожужжала — слезно просила, нет, требовала внуков. Все перечисляла своих ближайших подружек, которые давно стали бабушками и теперь с радостью возились с малышами.

Обнадеживать мать матримониальными планами Колыванов не рискнул: всему свое время. Для начала нужно развестись, потом…

Колыванов мысленно выругался: лучше не вспоминать сейчас забавную девчонку, не время. И без того забыл, когда толком высыпался. Даже сны из далекого детства — он на даче, например, — перестали быть безобидными. Тонкий сильный запах белой сирени буквально преследовал его, и Колыванов потом долго сидел на кухне, пытаясь успокоиться. Курил сигарету за сигаретой и старался выбросить из головы несуразную девчонку.

…Ах да, развод!

Колыванов поискал глазами Татьяну, но не нашел: где только пропадала именинница?! — и решил выйти на лоджию покурить.

Надо же — все на месте, кроме Таньки. Маргарита Макаровна раскладывала у столовых приборов ложки, вилки, ножи. Константин Федорович с зятем играли в шахматы. Танькина сестрица рассматривала альбом с фотографиями. Кто-то из гостей просматривал музыкальные диски. Дети и пес с радостным визгом носились по квартире…

Колыванов выглянул на лоджию и досадливо поморщился: и здесь гости. Наверное, только Танькина подруга не подошла, поэтому и за стол не садятся. Может, как раз сейчас Татьяна ее вызванивает.

Он с досадой посмотрел на троюродных братьев: эти заняли лоджию надолго. Колька вон машину в кредит собрался покупать, пока все обсудят, фанатики-автомобилисты, чтоб их…

Потоптавшись у порога, — его даже не заметили! — Колыванов пошел на кухню, вовремя вспомнив, что и там есть лоджия, а он не гордый и там спокойно покурит.

Он мимоходом заглянул в детскую и улыбнулся: Кит со своей подружкой пытались в «честь праздника» нацепить розовый бант на шею угрюмому грязно-белому бультерьеру. Пес не сопротивлялся, посматривал на малышей снисходительно, жаль, атласная ленточка оказалась коротковата, никак не хотела красиво завязываться на мощной собачьей шее.

На кухне дразняще пахло, в духовке томился гусь, фаршированный яблоками, — фирменное блюдо Таниной матери. Колыванов невольно сглотнул слюну и подумал, что только ради гуся стоило прийти, такого в ресторане не подадут, тетка обычно его с вечера готовит — вымачивает, фарширует, то-сё…

Он шагнул на лоджию и остолбенел: обернувшись на стук двери, на него изумленно, неверяще смотрела…

Саша?!

Здесь?!

Но откуда?!

— Черт побери, — пробормотал Колыванов. — Это… ты?! Но…

— Меня Таня… на день рождения, — жалко пролепетала Сауле, с ужасом чувствуя, что краснеет.

Колыванов жадно рассматривал ее, не веря собственным глазам: сегодня эта девчонка совсем не выглядела дикаркой или замарашкой. Шелковое синее платье удивительно шло ей, широкий пояс подчеркивал тонкую талию, хрупкая фигурка казалась стройной, воздушной…

— Ты… здесь! — Колыванов шагнул к Сауле и осторожно коснулся светлых, почти белых волос, на него знакомо и сильно пахнуло сиренью. Он вдруг рассмеялся: — А я-то, дурак, собирался прятаться от тебя еще месяц, не меньше…

— Почему? — прошептала Сауле.

Колыванов бережно провел пальцем по ее лицу и удивился бархатистой нежности смугловато-розовой кожи. Заглянул в ярко-синие искристые глаза, самые необычные глаза в мире: длинные, чуть приподнятые к вискам, будто срезанные снизу, — какое счастье, что она сегодня без своих дурацких очков! — и виновато признался:

— Я женат, понимаешь? Хотел вначале развестись.

Колыванов собирался добавить, что никогда не жил с женой, но не рискнул. Звучало слишком невероятно, к тому же вдруг вспомнилась Нина, пусть и не жена, но они были вместе почти три года, считай — гражданский брак…

Колыванов коснулся губами высокой скулы. Потом зарылся носом в легкие кудряшки на затылке и шепнул:

— Только не гони меня! Я… люблю тебя. Никогда не думал, что произнесу когда-нибудь эти слова.

Сауле крепко зажмурилась: может, она спит? Последнее время ей постоянно снится он, правда, таких снов она еще не видела…

— Станешь моей женой?

Сауле вздрогнула, вдоль спины потянуло холодком, ей вдруг стало страшно. Она едва могла пошевелиться, настолько крепко он прижимал к себе, но все же попыталась отстраниться. Не сумела и обреченно прошелестела:

— Я… тоже замужем. Пока.

Колыванов недоверчиво заглянул ей в лицо. Глаза Сауле потемнели от волнения, стали почти фиолетовыми, в них блестели слезы, и Колыванов улыбнулся:

— Ничего страшного. Разведешься. Ты только моя, я сразу это понял, как тебя увидел, и руки мои это поняли, и губы…

— Но…

— Что «но»?

Сауле сжала кулаки так, что ногти больно впились в ладони, и почти по слогам проговорила:

— У меня ребенок. Я не одна, понимаешь?

— Ребенок? — удивился Колыванов. — Ты сама еще ребенок…

— Нет! Мне… двадцать пять.

— Сколько?!

— Ну… скоро, — смутилась Сауле. — Мы с Таней ровесницы. — И зачем-то добавила: — Я в конце июня институт заканчиваю.

— А мне тридцать один. У нас отличная разница в возрасте, как считаешь?

— Ты не понял! У меня сын. Он осенью пойдет в школу. Я не одна!

— Сын — совсем неплохо. — Колыванов внезапно вспомнил Никиту. — Честное слово, я постараюсь с ним подружиться.

— Мне… страшно, — печально пожаловалась Сауле. — Все как-то… неожиданно.

— Нам будет хорошо вместе, — глухо пообещал Колыванов. — Нам и сейчас хорошо, жаль, что нужно ждать развода, так глупо снова терять время…

Сауле промолчала, не зная, что на это ответить: как-то еще Китеныш примет известие о ее замужестве? Если в штыки…

И Сауле задрожала от страха. И чуть ли не впервые в жизни обратилась к Богу, умоляя, чтоб самые дорогие ей люди понравились друг другу и они смогли бы жить вместе, втроем.

Колыванов нежно поцеловал Сауле и едва не застонал вслух: наконец-то это не сон! Сколько раз он просыпался, едва коснувшись ее губ…

— Я построю для нас дом, — мечтательно прошептал он. — Большой, настоящий, с садом… А первое время поживем у меня, квартира большая, места хватит, вот увидишь. У мальчика будет своя комната, я завтра же закажу детскую мебель…

На кухне загремели посудой, и Сауле с неожиданной силой оттолкнула Колыванова. Отбежала к дальнему окну и подставила пылающее лицо свежему ветерку: сердце стучало так, словно рвалось на свободу, в виски с силой толкалась кровь, ноги едва держали ее.

Колыванова шум не смутил, он не собирался больше прятаться. Если бы не глупый фиктивный брак, он прямо сейчас представил бы Сашеньку матери, к чему тянуть, раз все решено?

Он закурил, наблюдая через балконную дверь, как Константин Федорович вынимает из духовки гуся. Как осторожно перекладывает птицу на блюдо нарядная Маргарита Макаровна. Как они вдвоем, что-то обсуждая, уносят золотистого парующего гуся в зал…

Колыванов увидел, как красную от злости Татьяну задержал в дверях Векшегонов, и удивленно приподнял брови: Серега-то здесь каким боком? И невольно рассмеялся, услышав, как Векшегонов увещевающе пропел:

— Детка, я понимаю, что ты от меня без ума, но умоляю, пусть твои знаки внимания будут менее сокрушительными, я же весь в синяках, побойся Бога…

— Я от тебя без ума?! — прорычала Татьяна, слепо нащупывая поварешку на столе.

— Вот-вот, я как раз об этом, — прикрывая лицо локтем, фыркнул Векшегонов. — Я понимаю, малышка, у тебя кровь кипит, но, клянусь, я знаю совершенно мирные способы ее успокоить…

— Кровь кипит?! — взвыла Таня, с силой опуская поварешку на косяк, Векшегонов оказался быстрее и уже умирал от смеха в коридоре.

Таня отбросила поварешку в сторону и задрожала от ярости, когда Векшегонов кому-то весело пожаловался:

— Ох и жена ж мне достанется! Скучать не придется, это точно!

— Ну-у, гад, — Таня в бессильной злости пнула собачью миску — бессовестный Кешка и здесь обрастал посудой, — попадешься ты мне, погоди!

В кухню заглянула Танина мать и ласково попеняла:

— Что же ты раньше не познакомила нас с Сереженькой, такой приятный молодой человек, нам с папой очень понравился…

— Да я… да мы… да никогда!!! — закричала в гневе Таня.

— Ну и характер, — укоризненно покачала головой Маргарита Макаровна. — Как-то Сереженьке с тобой придется…

Таня позеленела, глаза ее стали бешеными, и Маргарита Макаровна, отлично зная младшую дочь, поспешила исчезнуть. Уже из коридора она крикнула:

— Танюша, давай зови всех к столу, папа уже гуся принес, остывает же!

«Действительно, характер тот еще, — подумал Колыванов, наблюдая, как Таня мечется по кухне. — Интересно, где Серега с ней познакомился…»

Таня подошла к раковине и умылась ледяной водой. Неохотно промокнула лицо бумажными салфетками и сердито засопела: лучшая подруженька удружила, привела с собой этого… этого… этого наглеца!

И неожиданно фыркнула — здорово она розы об него обломала! Жаль, только пиджак порвала, лучше бы пару царапин на бессовестной физиономии оставила, глядишь, родителям бы меньше понравился, тоже — жених нашелся, теперь не отстанут — что, да где, да когда…

В зале загомонили, задвигали стулья, и Таня пошла звать подругу к столу: хватит Саулешке на лоджии прятаться, сколько можно? И насчет развода опять-таки…

Что-то она Женьку давненько не видела, не сбежал ли? Женька, он может, из этого сумасшедшего дома самой слинять хочется, только родители не простят — юбилей все-таки и гостей назвали.

— О, привет! — радостно воскликнула Таня, увидев брата у открытого окна. — Куришь тут? А я боялась — ты сбежал. В комнатах тебя нет, и тетя Галя искала…

— Придумала — сбежал. — Колыванов бросил сигарету. — Это я тебя никак поймать не могу, ты, кстати, не забыла о разводе?

— Да помню, — досадливо отмахнулась Таня. — Как раз Саулешку к столу звать иду, заодно вас познакомлю.

Колыванов пожал плечами: Таниной подруги он не видел. Может быть, девчонка вообще не пришла. Или ушла, пока Татьяна воевала с Векшегоновым.

Он вздрогнул от неожиданности, когда Таня закричала, бросаясь к Сашеньке:

— Опять по углам прячешься, сколько можно!

— Я… не прячусь, — робко запротестовала Сауле, страшась поднять глаза на Женю.

— Да-а? Тогда что ты тут делаешь? — съехидничала Таня. — Свежим воздухом дышишь?

— Ды… дышу.

— Ладно, хорошо, что вы оба здесь, — не стала спорить Таня. — Не нужно место искать, а то гости, чтоб их, как тараканы по всей квартире расползлись…

— Ну и зачем тебе специальное место? — весело поинтересовался Колыванов.

— Затем!

Таня за руку вытащила упирающуюся Сауле из ее угла. Подтолкнула в спину поближе к брату и снисходительно разрешила:

— Вот, можете начинать договариваться!

Сауле непонимающе таращила глаза. Колыванов вздрогнул, в голове стремительно всплывали события семилетней давности.

Помнится, он едва не поседел той осенью! Только что окончившая школу Татьяна бессовестно преследовала его по пятам с плачем о своей несчастной подружке — что там она ему пела? Мол, без дома, денег, родственников, сущая бедняжка и сирота… Ручки-веточки, шейка как у первоклассницы, смуглая-пресмуглая, из Казахстана, кажется…

И ребенка ждет, само собой!

— Значит, это она?

— Она, Саулешка! Сауле то есть, — весело подтвердила Таня. — Моя лучшая подруга! Хотя если вспомнить лощеного паразита, которого она сюда притащила…

Глаза Тани нехорошо блеснули, но развивать тему она не стала: дело есть дело. Легонько шлепнула Сауле между лопаток и буркнула:

— Вот, Саулешка, твой муж, знакомься — Колыванов Евгений Сергеевич. — Она подмигнула брату. — А это, следовательно, твоя жена: Колыванова Сауле Александровна. Фиктивный муж и фиктивная жена, разумеется! — Она фыркнула. — Теперь давайте, ребятки, быстренько обговаривайте дату, когда пойдете разводиться, и за стол, а то мама за остывшего гусака с меня скальп снимет!

— Сауле, значит? — всматриваясь в побледневшее милое лицо, ошеломленно пробормотал Колыванов. — Красивое имя и тебе идет…

— Подумаешь — обычное казахское имя, — перебила Таня. — Саулешке бабушка его дала, так, Саулешка?

Сауле кивнула, у нее вдруг закружилась голова, она с трудом слышала Татьяну, уши словно ватой заложило.

Таня смерила подругу сочувственным взглядом: толку от нее, вот-вот в обморок хлопнется, неженка несчастная! — и решила взять дело в свои руки. Широко улыбнулась брату и сказала:

— Предлагаю договориться на вторник. Понедельник, сами знаете, день тяжелый, так что ну его к черту, а вот вторник — самое то. Разведем вас на раз, ведь претензий друг к другу никаких? Так что отдадим заявления, и всех дел. Саулешку я у этого… с работы отпрошу, а ты, Женька, сам себе хозяин. Ну как, согласны?

Сауле вцепилась слабеющими пальцами в подоконник, у нее подламывались колени, она с трудом стояла.

Колыванов холодно спросил Татьяну:

— Я правильно понял: во вторник я должен развестись с ней? — И он кивнул на Сауле.

— Ну да! Ты — с ней, а она — с тобой.

— Нет.

— Что «нет»? — растерялась Таня. — Тебя не устраивает вторник?

— Меня не устраивает развод.

— Ничего себе заява! Это еще почему?!

— Потому что мне нужна была свобода, чтобы жениться именно на ней!

— На… ней? — Таня неуверенно ткнула пальцем в обомлевшую подругу. — Вот… на ней?

— Да.

— Но… как же… — Таня обернулась к Сауле и недоверчиво спросила: — Это ты с Женькой, что ли, познакомилась в приемной у Вероники?

Сауле судорожно сглотнула и еле заметно кивнула.

— Со мной, не сомневайся, — усмехнулся Колыванов.

Таня отступила на шаг, изумленно глядя на подругу с братом, и выдохнула:

— Прямо-таки мексиканский сериал!

— Нет, просто судьба, — пожал плечами Колыванов. — Хотя, если честно, я никогда в нее не верил.

— А что мы скажем тете Гале?

Таня даже поежилась, представив родительские лица, узнай они правду. А уж какую физиономию скорчит этот… этот…

А тетя Галя?!

— Какая разница? — Колыванов встревоженно посмотрел на Сауле, ему не нравилась ее бледность и круги под глазами.

— Это тебе никакой разницы, — внезапно рассердилась Таня. — А из меня тетя Галя лапши нарежет, когда ты расколешься! Сам подумай: фиктивный брак, да с моей подачи, да столько лет всем голову морочили… нет, точно убьют, и твои, и мои!

Колыванов притянул Сауле к себе, вдруг показалось, что она сейчас упадет. Обняв ее, мгновенно успокоился и легко пообещал:

— Мы им не скажем про фиктивный брак.

— А что скажем?!

— Ну, что расписались семь лет назад. А потом поссорились и расстались. Скажем — вспоминать о прошлом не хочется, ну, сглупили по молодости, теперь жалеем…

— У Саулешки ребенок!

— Скажем — я не знал, что она его ждет.

— Тетю Галю кондрашка хватит, она так о внуке мечтала!

— Мы сегодня встретились и поняли, что должны быть вместе, — твердо закончил Женька, крепко прижимая нечаянную жену к себе и чувствуя странную уверенность, что все у них будет хорошо.

На кухне что-то полетело, громко залаял Кешка. На лоджию, толкаясь, вылетели Никита с Лизаветой и дружно затрещали:

— Бабушка всех к столу зовет!

— Гусь стынет, а ты, теть Тань…

— Сказали — чтоб сразу шли!

— Ой, мам, вы с Евгением Сергеевичем уже познакомились? Вот здорово, а я вас искал-искал, не нашел, а вы сами…

«Ничего себе. — Колыванов улыбнулся Никите. — Китеныш — ее сын, а я-то, дурак, не понял, ведь несколько раз ее в той каморке заставал… И рисунки, черт, какие рисунки! — а я-то, я… Она из Казахстана, по дому скучает, понятно… А шлепанцы сорок первого размера наверняка Танькины…»

— Значит, это и есть твой новый взрослый друг? — недоверчиво спросила своего любимца Таня.

— Почему все говорят — новый? Мы давно дружим!

Сауле слышала звонкий голос сына и не верила себе: так не бывает, это все неправда. Вот сейчас она проснется, и все кончится, они опять будут с Китенышем одни, то есть — вдвоем, ну и Татьяна, конечно, куда они без Татьяны…

— Точно, мексиканский сериал, — мрачно резюмировала Таня. — Ну, Женька, я тебе не завидую, что с тобой сейчас тетя Галя сделает… — И с натужной веселостью воскликнула: — Кстати, Китеныш, знакомься, это твой папочка! Да-да, Евгений Сергеевич Колыванов, мой дальноюродный братец, чтоб его…

— Мой… папа?!

— Ну да, папа. Он просто не знал, что ты у него есть, и такое бывает. Поссорился с твоей мамочкой еще до твоего рождения, а теперь встретил ее, и они помирились, такая вот дурацкая история, Китеныш!

Лизавета зачем-то захлопала в ладоши. Басовито залаял Кешка. Татьяна пространно рассказывала Никите о своем дальноюродном братце, прозевавшем — исключительно по молодости и сопутствующему ей легкомыслию! — рождение собственного сына. Зато теперь…

Сауле словно сквозь туман видела Никиту, его сияющие темно-карие глаза — у Жени точно такие же, надо же — настоящее чудо!

Она запрокинула голову, всматриваясь в Женино лицо: они действительно необъяснимо походили друг на друга, два ее самых близких человека, походили как отец и сын, как такое могло быть…

Или Женя прав — это судьба?

Сауле робко улыбнулась, вдруг поверив в счастье: почему нет? Она чувствовала надежные Женины руки на плечах, голову кружил запах полыни — как привет из далекого детства, — именно так пахли в июле прокаленные солнцем любимые казахстанские степи…