«Состоит из разных звуков наш день…»

Состоит из разных звуков наш день.

Прогремел с утра трамвай за окном.

Дворник крикнул (постучать было лень) —

крик пробрался через щель, будто гном.

Завизжала вновь соседская дрель,

и заныла монотонно стена.

Я закрыть хотела в комнату дверь,

но пропела мне куплет и она.

Кот прошёл – и отозвался вдруг пол:

ослабел у половицы крепёж.

Передвинула с трудом старый стол,

и от музыки его – просто в дрожь.

Звон тарелок и жужжание мух,

шелест листьев и шуршание шин

заполняют обострённый мой слух.

Звуки меряю на нотный аршин.

И слагаю снова в музыку дня,

расставляю где бекар, где бемоль.

Не хватает только ноток огня —

«фа» диез, и «до», и верхняя «соль».

 

Глиссандо

Точное «соль», оркестровка рассвета.

Accelerando, прозрачная даль.

Лиственный ситец зелёного цвета.

Звонкое «ля», cambiata, педаль.

Знойное «фа» из полуденной гаммы

мягко звучит. Разомлевший фагот

самым изысканным, радужным самым,

солнечным «си» расколол небосвод.

Верхнее «ми» еле ноги волочит.

Среднее «ре» не пророчит утрат.

Нижнее «до» наступающей ночи

чертит Малевича чёрный квадрат.

 

Музыка

Музыка —

это плач колокольный и колокольный звон,

облаков лохматых усталый бег,

это наш старый и добрый дом,

окон негромкий смех.

Музыка —

это скрип тележных колёс,

полных колосьев хлебная вязь.

Носом в ладони мне тычется пёс —

в этом есть тоже с музыкой связь.

Музыка —

это весенних дождей хмель,

неугомонных сердец стук,

струнами почек поющий апрель,

рук обнимающих робкий круг.

Но ведь смерть —

это тоже музыка…

 

Играют Шопена

Играют Шопена и нежно, и ласково,

и, как в старинной волшебной сказке,

вот силуэты в мазурке кружатся,

и свечи гаснут от их движения…

А я смотрю, мне всё время кажется:

это он сам играет, взволнованный.

Сердце наполнилось тихой радостью

и чем-то ещё непонятным и новым.

Весь мир словно тает в тумане белом,

одна лишь музыка мною владеет,

и я сижу, обхватив колени,

пошевелиться даже не смею,

чтоб не исчезла звучания радуга.

Я, как ребёнок, музыке рада.

Я б музыку эту из камня высекла,

чтоб реки проснулись те, что высохли,

и разлились бы музыкой радости.

 

Concertato

Туман растаял, словно битый лёд.

Пустынен зал чернеющего леса.

И семь бессменных музыкальных нот

прописаны от грусти и от стресса

природе всей. А с нею заодно

лечусь и я весеннею свирелью.

Открою настежь двери и окно

и пригублю дурманящее зелье.

Кантаты птиц, рапсодии ветвей,

романсы луж, дорог раскисших диско,

этюды света, мюзиклы аллей,

сонаты неба для души без риска.

Токкаты дней, симфонии часов —

всё мимо, мимо жизни водевили.

Ноктюрны слёз и мадригалы слов —

смешалось всё: мелодии и стили.

И я, почти у жизни на краю,

вбираю жадно жанры и клавиры.

Я вспоминаю молодость свою

и голос беспечально-пылкой лиры.

 

Музыка грозы

Гроза грозила, падала с небес

потоком ливня, ярыми громами.

Как будто небо вновь попутал бес,

решивший поквитаться нынче с нами.

Дрожали ветви, вымер птичий гам,

глотали лужи капли, звуки, струи,

и ветер хоронился по углам,

и рвал деревьев вымокшие сбруи.

Звучал Бетховен в зычных проводах,

и Гендель был похож на Гарибальди,

и, даже эхо повергая в прах,

над миром плыл великий шторм Вивальди.

 

«Открыла сада нотную тетрадь…»

Открыла сада нотную тетрадь —

бекары слив и персиков диезы,

душистые и сочные на срезе,

восьмушки вишен – просто не собрать!

Скрипичный ключ изогнутой лозы

в залитых солнцем гроздьях винограда.

Я их ноктюрну буду очень рада

и паузе парящей стрекозы.

И груш бемоль, и яблока пиано

слагаются в мазурку и кадриль,

и абрикос нежнейшее сопрано,

и ветер с клавиш смахивает пыль.

 

«Его душа над праздностью парит…»

Его душа над праздностью парит,

и взгляд его отнюдь не равнодушный,

и каждый вечер музыку творит

смычок послушный.