Должен признать, что меня еще не озадачивали такой просьбой, — сказал отец Эсайас. — В основном моя паства просит научить, как сбежать из тюрьмы.

— У меня есть особые соображения.

— Дурацкие соображения? — задумчиво произнес он. — Собственно говоря, существует два основных способа попадания в тюрьму. Можно высказать во всеуслышание какую-то пакость о любом влиятельном чиновнике, но поскольку ты сейчас числишься императорским шутом, то имеешь право высмеивать людей всякого звания. Или же, чтобы действовать наверняка, тебе нужно совершить преступление и быть пойманным с поличным.

— Позволь, я поясню, — сказал я. — Мне нужно попасть в совершенно особую тюрьму, сделать там кое-что, а потом покинуть ее.

— В какую же?

— В Анемасскую башню.

Эсайас откинулся назад и сложил на груди руки.

— Тут я не особо смогу помочь тебе, — сказал он. — Мы не суемся во Влахернский дворец. К чему будить спящего титана? Отгородившись от мира надежными стенами, они пребывают в покойной уверенности, что и во всем остальном Константинополе протекает такая же райская жизнь и все преступники давно превратились в ангелов.

— Понятно.

— Очень жаль, что тебе не захотелось попасть в преторианскую тюрьму. Там мы основательно закрепились. Надзиратели запирают моих людей на день, а к вечеру выпускают их для ночного промысла. Мы все делимся добычей, а городская стража таскается днем по улицам, выискивая преступников, которые уже спокойно отсиживаются в камерах. Такой же уговор у нас с портовой тюрьмой. Но Анемасская тюрьма не входит в сферу нашего влияния. Как я понимаю, ты нашел, кого искал?

— По-моему, нашел.

— И он сейчас заключен в Анемасскую башню?

— Нет. Но если я прав, то он скоро объявится там.

— Думаю, тебе пора рассказать мне все подробности.

Да уж, смешно даже подумать, что из всех людей в этом городе нашим самым надежным союзником стал заправила преступного мира. Однако я нуждался в его помощи, поэтому рассказал ему о своих подозрениях. К моему облегчению, они показались ему разумными.

— Есть одно простое решение, — заметил он. — Я сейчас же отправлю моих людей прикончить Симона.

— Простое, но не лучшее решение, — возразил я. — Во-первых, его не так-то легко убить. Во-вторых, если вы убьете его в «Петухе», заговор останется в силе. Симон всего лишь стрела. А нам нужно взять человека, натягивающего лук. Если мы схватим его в момент покушения, то сможем предъявить властям кое-какие доказательства.

— Каким властям? Уж не собираешься ли ты пришить дело императору?

— Нет. Не стоит так отягощать его жизнь. У меня есть идеи на сей счет, но для начала мне надо умудриться выжить.

— Отлично. А пока мы тут судим да рядим, пошлю-ка я моих людей последить за нашим грешным храмовником.

Отец Федор выскользнул из комнаты.

— Я надеюсь, что сюда вскоре подойдут две мои помощницы, — сказал я.

— Одной из них, видимо, будет твоя жена. Мы наслышаны о ее прибытии и быстром взлете в свите императрицы. Исключительно даровитая особа.

— О, да.

— А вторая?

— Талия, бывшая клоунесса императрицы.

— Насколько я помню, ты говорил, что она мертва, — резко сказал он.

— Говорил. Извини.

— Прискорбно, что люди не могут полностью доверять друг другу, — посетовал он. — Однако, учитывая сложившиеся обстоятельства, ты прощен. Почему убили Азана, как ты думаешь?

— Он имел дурную привычку совать свой нос не в свои дела. По моим предположениям, он разнюхал что-то про Симона и попытался содрать с него денег за молчание.

— А Симон поступил так, как поступил бы любой на его месте. Прикончил парня, а труп бросил в вашу комнату, чтобы отвести от себя подозрение.

— И на время сбить меня со следа. Ведь я действительно подумал, что покушались на одного из нас.

Отец Федор вернулся в сопровождении двух монашенок.

— Прибыли дамы, — объявил он.

Сбросив капюшоны, монашенки превратились в двух клоунесс: мою бывшую любовницу и нынешнюю жену.

— О боже! — воскликнул отец Эсайас, вставая и подходя к ним. — Какая несказанная красота снизошла в наш скромный приют! Госпожа Талия, я в восторге, что вижу тебя целой и невредимой.

— Благодарю, святой отец.

— А о тебе, госпожа Аглая, последние дни в городе ходит столько слухов, что я мог только мечтать о таком знакомстве. Дозволь поцеловать твою ручку.

Аглая сделала мне большие глаза, когда он приник к ее руке.

— На самом деле мы уже встречались, — невинно заметила она.

— Встречались? Быть того не может. Я бы запомнил столь очаровательную встречу.

— Имеется в виду, что ты знал Аглаю в обличье Клавдия, — пояснил я.

Талия обернулась и потрясенно взглянула на нее.

— Ты изображала Клавдия?! — воскликнула она.

— Именно так, госпожа, — голосом Клавдия признала Аглая. — И я полагаю, что теперь у тебя не возникнет ни малейшего желания пофлиртовать со мной.

— И ты — жена Тео.

— Фесте, Фесте, — напомнил я. — Пожалуйста, не забывайся.

— Тонкая игра для ученицы, — сказала Талия, окинув ее критическим взглядом. — Я не смогла бы так хорошо сыграть эту роль. Впрочем, никто, вероятно, и не принял бы меня за мужчину.

— Какое совпадение, — сладко подхватила Аглая. — А я не смогла бы сыграть твою роль. Впрочем, никто, вероятно, и не принял бы меня за потаскушку.

Затаив дыхание, я смотрел, как эта парочка испепеляла друг дружку взглядами, но все-таки надеялся, что до поножовщины дело не дойдет.

Талия вдруг усмехнулась.

— Достойный обмен любезностями, — ехидно сказала она. — Ты выдержала очередное испытание, ученица. Итак, Фесте, по какому поводу весь этот переполох?

— Думаю, нам лучше присесть, — сказал я, и мы расположились за столом.

— Не желаете ли вина? — предложил отец Эсайас.

— Я бы не отказалась, — ответила Талия, и он тут же налил всем. — Однако, насколько я поняла, это какая-то чрезвычайно важная встреча.

— Так и есть, — сказал я. — Во-первых, нам надо обсудить твое будущее.

— В смысле? — спросила Талия.

— Так или иначе, тебя что-то ждет впереди, — сказал я.

Она вздрогнула, пролив немного вина. Отец Федор стоял за ее спиной с мечом наготове.

— О чем ты говоришь, Тео? — спросила она.

— Пора тебе сделать выбор, — сказал я. — Гильдия или любовник.

— Станислав? А какое он имеет отношение к нашим делам?

— Он принадлежит к группе заговорщиков, которая убила наших друзей.

— Нет! — крикнула она, отчаянно тряхнув головой. — Он не мог сделать этого. Он любит меня. Он же спас мне жизнь.

— Наверное, он действительно тебя любит. И спас твою жизнь вопреки тому, что сначала сам организовал твою смерть. Или, возможно, когда ты выжила после нападения, он решил, что стоит сохранить тебе жизнь на тот случай, если гильдия пришлет сюда еще кого-то. Ты открыла ему пароль. И неизвестно, что еще он успел у тебя выведать. Ведь это ты сообщила ему, что Цинцифицес подслушал разговор между заговорщиками и, вероятно, сумеет опознать их голоса?

Она долго молчала, потом кивнула.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Я думала, что он поможет мне.

У меня словно камень с души свалился. Я ведь уже думал, что в итоге нам придется убить ее.

— Цинцифицес выжил, хотя остальных шутов убили, — сказал я. — Но потом я сделал ошибку, поделившись с тобой тем, что узнал от него. А через два дня убили и его. То есть получилось, что ты либо сама убила его, либо рассказала о нем убийце.

— Вот как опасно доверять любовникам, — сказала она. — Наверное, мы оба совершили эту ошибку, так ведь, Тео?

Аглая напряглась на мгновение, но я похлопал ее по руке, и она успокоилась.

— Ты хочешь помочь нам? — спросил я.

— Да. Назови клятву, которой я должна поклясться, и я поклянусь.

— Клянись могилой Цинцифицеса, — сказал я.

— Клянусь могилой Цинцифицеса, я сделаю все, что потребует от меня гильдия.

— Нас устроит такая клятва? — спросил я остальных.

Все кивнули, причем Аглая с явной неохотой.

— Тогда позвольте, я расскажу вам то, что думаю о нашем деле. В прошлом году Исаак с помощью своей дочери Ирины устроил побег для своего сына Алексея. Ирина, безусловно, использовала связи своего мужа, Филиппа Швабского. Бегство произошло ранней осенью, но готовиться они начали значительно раньше. Однако Филиппа интересовало не только воссоединение с родственником его жены. Его рыцари также собирались примкнуть к крестоносцам в Венеции.

— При чем тут крестоносцы? — удивилась Талия. — Они же хотят освободить Святую землю.

— Большинство из них. Но некоторые воспринимают крестоносцев просто как готовую для завоеваний армию. Еще во время прошлого крестового похода Швабия положила глаз на этот город, когда крестоносцы проходили через него. Византия тогда плохо обошлась со швабами и их союзниками. В том походе Филипп потерял своего отца Фридриха и еще кое-кого из родственников. Он ничего не забыл.

После прибытия Алексея в Хагенау появилась подходящая причина для созыва войск: ради восстановления на императорском троне законного наследника.

— Во всем послушного его благодетелю, конечно, — хмыкнул отец Эсайас.

— Конечно. Но оставалось одно препятствие. Молодой Алексей имел право на трон как наследник Исаака. Однако нельзя ничего унаследовать, пока жив сам владелец наследства. Поэтому жизнь Исаака решили принести в жертву. Причем его смерть в императорской тюрьме только добавила бы праведного гнева к наследственным притязаниям этого юноши. И вот, пока Ирина устраивает бегство, ее муженек Филипп организовывает заговор, используя швабских шпионов, оставленных здесь еще во время прошлого похода и по-прежнему преданных памяти Фридриха Барбароссы. Им оставалось лишь добиться перевода Исаака в Анемасскую башню, чтобы лишить его варяжских защитников, и ради этого Станислав изыскивает путь для перехода из свиты императрицы в императорскую гвардию. Ему долго пришлось исподволь убеждать императора перевезти своего брата поближе. Вероятно, для начала он в личных беседах поделился этой идеей с советниками, а часть из них имела свои причины для того, чтобы избавить этот мир от Исаака. Потом Цинцифицес подслушал тот роковой разговор. Он сообщил о заговоре шутам, и те, проводя свои расследования, насторожили заговорщиков. Должно быть, они захватили одного из шутов и выпытали у него имена остальных. А возможно, для надежности решили уничтожить всех шутов скопом. Но им ничего не было известно о Цинцифицесе, поскольку он не принадлежал к гильдии.

— И доказательством послужит то, что Симон появится в Анемасской тюрьме, чтобы убить Исаака, — сказала Аглая.

— Верно, а я намереваюсь попасть туда же, чтобы остановить его. Итак, мы возвращаемся к исходному вопросу. Как мне туда попасть?

Талия вдруг рассмеялась.

— Проще простого, — сказала она. — Ты ведь шут императора. Предложи ему послать тебя выступить перед заключенными. Намекни, что такое милосердное деяние облегчит мучения его грешной души.

Мы переглянулись друг с другом.

— Это может сработать, — признал отец Эсайас. — Но такая возможность будет у тебя лишь один раз. Если ты выберешь не тот день, то тебе вряд ли удастся быстро попасть туда во второй раз.

— А вот тут нам поможет Талия, — сказал я.

— Как? — спросила она.

— Выясни у Станислава, на какой день намечено дельце, — сказал я.

— Ты имеешь в виду, что я должна переспать с ним и выяснить это у него во время любовных объятий, — с горечью уточнила она.

— Ты же и так спала с ним вот уже несколько лет, — раздраженно бросил я.

— Раньше все было иначе, как ты прекрасно понимаешь, — отрывисто сказала она. — Теперь это не доставит мне радости. Но это, разумеется, не твоя печаль. Да, вот до чего докатилась Талия… она стала первой шлюхой гильдии.

— Неужели ты не понимаешь? — закричал я — Нам сейчас не до личных обид или амбиций. Готовится грандиозное вторжение. Кровавая бойня, способная унести жизни тысяч людей и опустошить всю эту империю!

Она застыла в немом оцепенении. Я глубоко вздохнул и продолжил:

— Но если мы сохраним жизнь Исаака, отняв у его сына возможность претендовать на трон, то одно только это может остановить войну. Ради сохранения мира вся гильдия готова на страшные жертвы. Почему же твоя жертва кажется тебе чрезмерной?

— Тебе вовсе не обязательно спать с ним, — мягко сказала Аглая Талии, и я с удивлением повернулся к ней. — Ты можешь вытянуть у него сведения другим способом. Учитывая, что он сделал с тобой и твоими друзьями, я вообще не стала бы с ним церемониться. Оставшись с ним наедине, дождись, пока он разденется, потом тресни его чем-нибудь тяжелым по голове и хорошенько свяжи.

— А потом?

— Я слышала, у тебя есть четыре ножа, — заметила Аглая. — Уверена, что ты проделывала с ними множество трюков, так воспользуйся же ими.

Талия с пониманием взглянула на нее, и уголки ее губ медленно поднялись. Такую ледяную улыбку я видел впервые в жизни.

Вошел отец Мельхиор и пошептался о чем-то с отцом Эсайасом.

— Симона нет в «Петухе», — сообщил он нам. — Исчезли и все его вещички. В трактире распоряжается какой-то чужак, он же готовит ужин, но ему неизвестно, куда направился Симон.

— Залег на дно, — предположил я. — Вероятно, уже окопался где-то во Влахернском дворце.

— Встретимся утром, — сказала Талия. — Я принесу вам нужные сведения.

Она ушла.

— Мне тоже пора идти, — сказала Аглая.

— Один из моих людей проводит тебя до дворца, — сказал отец Эсайас. — А другой присмотрит за Талией, на всякий случай. Можете обниматься на прощание, я, уж так и быть, отвернусь.

Он повернулся к камину и уставился на бюст Гомера.

— Доброй ночи, ученица, — сказал я и поцеловал ее.

— Интересно, а мне на какие ужасные жертвы придется пойти ради гильдии? — спросила она.

— Поживем — увидим, — ответил я.

Она ушла.

— Может, ты предпочтешь сегодня переночевать у меня? — предложил Эсайас. — Пожалуй, для тебя пока это самое безопасное место в городе.

— Нет, спасибо, я вернусь в гостиницу, — поблагодарил я. — Мне нужно убедиться, не придет ли еще кто-нибудь навестить меня.

— Отлично, — сказал он. — Но я все-таки поручу Стефану присмотреть за твоей дверью, и еще пара моих ребят будет прогуливаться вокруг «Петуха».

— Спасибо тебе. Мы доставляем вам столько сложностей.

— Никаких сложностей, — сказал он, и я заметил, как он улыбнулся под капюшоном. — Все равно мы по ночам бодрствуем.

Я проснулся незадолго до рассвета. Открыв дверь, я увидел, что Стефан дежурит в коридоре, приглядывая за лестницей. Он кивнул мне и, когда я прошел мимо, удалился в свою комнату спать. На улице уже рассвело, но солнце скрывалось за тучами. Разминаясь на свежем воздухе, я повторил все упражнения, прыжки и кувырки, с которых обычно начинался учебный день в гильдии. Левая нога слегка побаливала, но зато предупредила меня о надвигающейся буре. Как будто я нуждался в подобном предупреждении.

Отец Эсайас бодро встретил меня, когда я зашел в церковь Святого Стефана. На столе стояло блюдо со свежеиспеченным хлебом, и он предложил мне позавтракать вместе с ним. Хороший шут никогда не откажется подкрепить свои силы, была бы еда, поэтому я заставил себя съесть немного.

Послышался условный стук, панель отъехала в сторону, и отец Мельхиор впустил Талию. Она молча опустилась на стул, налила себе вина и залпом выпила его. Потом вновь наполнила кубок.

— За гильдию, — сказала она, подняла кубок и осушила его.

Я ждал.

— Сегодня вечером, — продолжила она. — Симон прячется где-то во дворце. Караул императорской гвардии сменяется на закате. В заговоре участвуют двое охранников, которые будут сторожить заключенных сегодня ночью. Симон притащит для караульных бурдюк с вином. А потом он спустится в подземелье, где находится Исаак.

— А Станислав?

Она стойко выдержала мой взгляд.

— Сегодня он не явится на службу, с ним покончено, — сказала она. — И со мной тоже.

— Спасибо тебе, Талия. Ты все отлично сделала. Если я переживу сегодняшнюю ночь, то помогу тебе вернуться в свиту императрицы.

— Ты не понял, Тео, — сказала она. — Я имела в виду, что со мной тоже покончено, я покидаю гильдию. Я больше ни на что не гожусь. Мне удалось подвести всех вас.

— Брось молоть чепуху. Тебя же едва не убили. Ты ни в чем не виновата.

— Нет, виновата. Я была слишком беспечна, и меня провели, как дурочку. Я виновата в смерти Цинцифицеса.

Она заплакала.

— А ты тоже хорош, бросил меня, даже не простившись! Конечно, прошло уже восемь лет с тех пор, но ты сильно обидел меня.

— Я оставил записку, — возразил я.

— Записку… По-моему, наши отношения заслуживали более теплого прощания. И вот теперь ты наконец явился, женившись на другой клоунессе, а со мной обращаешься, как с обычной проституткой.

— Прости, — сказал я. — За все.

— Почему-то сейчас я не слишком расположена к прощению. Сегодня ночью, Тео, от моих пыток умер человек. Ради гильдии. Очередное бессмысленное сражение. Мы ведь ничего не изменим, Тео. Как ты не понимаешь? Против нас слишком могущественные силы.

— Я не согласен с тобой, — мягко сказал я. — Но если ты хочешь покинуть нас, то уходи. Что мне передать от тебя в гильдию?

— Передай, что я умерла, — сказала она. — Возможно, так оно и случится. Скажи, что я погибла вместе с остальными. Талии больше нет. В любом случае мне надо бежать из Константинополя. Я убила капитана императорской гвардии.

— Держи, — сказал я, протягивая ей кошелек. Она открыла его и взглянула на деньги.

— Здесь слишком много, — сказала она. — Я не могу их взять.

— Мне они не нужны, — сказал я. — Мы здесь хорошо устроились. Они помогут тебе начать новую жизнь. Купишь клочок земли, обзаведешься хозяйством. Ты еще вполне можешь встретить надежного человека. Создать семью.

Она сунула мешочек за пояс и встала.

— В девять лет я сбежала из родного дома, — сказала она. — От отца, который бил меня за непослушание. Два года я слонялась по свету до того, как гильдия подобрала меня и приобщила к шутовскому ремеслу. Возможно, я не смогу больше веселить народ, но уж точно никогда не буду заниматься домашним хозяйством.

— Ты можешь работать у меня, — предложил отец Эсайас. — Я найду отличное применение для женщины с такими прекрасными талантами. Речь идет, безусловно, не о проституции, а о самом почтенном, на мой взгляд, воровском ремесле.

— Полагаю, мне следует поблагодарить тебя, — сказала она. — Но я вынуждена отказаться, святой отец. Не обижайся, но глубина моего падения еще не настолько велика.

И она ушла.

— Ты заблуждаешься, дитя мое, — проворчал Эсайас. — Глубины тебе наверняка хватает.

Я подхватил свою сумку и лютню и закинул их за плечи.

— С имеющимися сведениями ты мог бы уже обратиться к властям, — заметил Эсайас.

— Тогда пришлось бы заодно сообщить им об обстоятельствах одного убийства, совершенного сбежавшей преступницей, — возразил я.

— Да, вероятно, пока не стоит, — сказал он. — Ладно, удачи тебе. На этом рискованном деле наши желания объединились, хотя и по разным причинам.

— Спасибо за все, святой отец, — сказал я. Он перекрестил меня, и я отправился во Влахернский дворец.

Прибыв во дворец, я обнаружил императора в мрачнейшем настроении.

— Плохи дела, шут. Совсем плохи, — проворчал он. — Не надо было мне никого слушать. Ну и что с того, что он слеп? В этом Анемасском подземелье не лучше, чем в аду. Там люди обречены на страдание. Вот так согласишься на что-то в момент слабости, а потом уже ничего не изменишь. Не могу же я признаться в собственной глупости!

— Я вас понимаю, мой повелитель, — сказал я. — Прежде у него были хоть какие-то простые радости, но в своем нынешнем заточении он лишился даже их. А физические ограничения гораздо менее мучительны, чем духовные.

— Понимать-то ты понимаешь, однако мне интересно, удастся ли тебе сегодня поднять мне настроение, — проворчал он. — Ведь именно за это я и плачу тебе.

— Я как раз подхожу к тому, что хотел бы предложить вашему величеству.

— И что же?

— Вы оказали бы мне великую честь, разрешив спуститься в тот подземный мир и развлечь вашего брата нынче же вечером. Возможно, тогда он легче воспримет тяжесть такой перемены.

Он взглянул на меня увлажнившимися глазами

— Добрый шут, ты устыдил меня, — сказал он. — Твоя сердечная и духовная щедрость превосходит даже благодати, даруемые нам церковью.

— Ваше величество преувеличивает мои достоинства, — с поклоном сказал я.

На самом деле я не считал такое сравнение похвалой, но сейчас не время было спорить по данному поводу.

Император повернулся к своим гвардейцам, потом остановился.

— А где же капитан Станислав? — недовольно спросил он.

Один из стражников вышел вперед.

— Его служанка доложила нам сегодня утром, что капитан приболел, — сказал он. — Ему не хотелось бы подвергать ваше величество опасности заражения.

«Тонкий ход, Талия», — подумал я.

— Очень предусмотрительно с его стороны, — сказал Алексей. — Что ж, тогда вы сами пригласите ко мне хранителя императорских чернил.

Стражник удалился и вскоре вернулся с чиновником в ярко-бордовой мантии, похожим на расфуфыренного петуха. Разумеется, сам он не обременял себя ношением чернильницы или перьев, а лишь прищелкнул два раза пальцами, и двое его подручных, бухнувшись на колени перед троном, предложили императору серебряные подносы с этими священными предметами

— Много ли времени тебе понадобится, чтобы развеселить его? — спросил Алексей.

— Мой господин, исполнив долг перед вашим величеством, я мог бы провести там в случае надобности хоть всю ночь.

Он взял лист бумаги, нацарапал на нем распоряжение и поставил печать.

— Держи, — сказал он, протягивая его мне. — Ты будешь вознагражден за это, я обещаю.

Поклонившись, я спрятал документ за пазуху.

Далее последовало обычное дневное представление, но, к счастью, император отпустил меня вскоре после обеда. Мне нужно было проникнуть в темницу до смены вечернего караула. Не стоило рисковать, предоставляя сообщникам Станислава возможность задержать меня.

Аглая встретила меня на выходе из дворца. Я передал ей острый жонглерский реквизит, который у меня могли отобрать тюремщики. Мы обсудили план наших действий.

— В твоем замысле есть один существенный изъян, — сказала она, подводя меня к входу на половину императрицы.

— Какой же?

— Симон, скорее всего, будет вооружен. А ты — нет. Он здоровее и сильнее тебя и уже убил наших товарищей, также прошедших обучение в гильдии. Почему ты думаешь, что сможешь победить его?

— Потому что я знаю, что он появится там. А самое главное, потому что я мастерски умею выживать.

Она обняла меня за шею.

— Дай бог, чтобы ты оказался прав, — сказала она.

— Увидимся утром, герцогиня.

С этими словами я коснулся ее лба легким поцелуем.

— Чересчур легковесное прощание, — сказала она, пригибая мою голову к своим губам.

Анемасскую башню пристроили к крепостной стене Влахерны. Своим названием она была обязана имени давно забытого узника. Ходило множество легенд о том, кем именно был этот бедолага, но мне больше всего нравилась история о том, что так звали построившего эту башню архитектора и, увы, первого же ее обитателя.

По соседству располагались казармы императорской гвардии. Бань здесь не предусмотрели, однако ближайшая калитка выходила на берег Золотого Рога, часть которого была отдана в полное распоряжение гвардейцев.

Вход в тюрьму находился прямо у подножия башни. Когда я подошел к ней, оттуда как раз выходила группа знатных дам — либо жен заключенных, либо просто добросердечных прихожанок, выполнивших благотворительную миссию; одни плакали, другие несли опустевшие корзины, но все прижимали к лицам носовые платочки. В караульном помещении стоял тошнотворный запах, хотя стражники, видимо, уже не ощущали его. Проходя в двери, я успел заметить, как водная завеса отрезала нас от всего остального мира: наконец началась буря, предсказанная еще утром моей ногой.

Я показал охранникам выданный мне императором пропуск. Они направили меня в какую-то каморку, где начальник дневной смены внимательно изучил его.

— Понятно, его величество на редкость заботлив, — сказал он. — Упрись руками в стену и расставь ноги.

Я подчинился, и он прощупал меня сверху донизу, проверяя наличие оружия.

— Какой всеобъемлющий досмотр, — заметил я. — Продолжайте, такой массаж пойдет мне только на пользу.

— Служба есть служба, — сказал он. — Что там у тебя в сумке?

— Развлекательные приспособления.

Я раскрыл сумку. Вывалив ее содержимое на стол, он все досконально проверил. Я уже оставил ножи и мечи, но дубинки все-таки вызвали у него замешательство.

— Этим можно убить человека, — сказал он, подняв одну из них и стукнув по стене.

— Это не входит в мои намерения, — сказал я.

— Тем не менее, пусть они останутся здесь, — сказал он. — А остальное можешь забирать. Я прикажу одному из моих людей проводить тебя вниз.

— Вниз? — удивился я, забирая лютню и оставшиеся вещи. — Я думал, что тюрьма расположена в башне.

— Башня охраняет стены, — сказал он. — А тюрьма находится под ней.

Выслушав его приказ, один из стражников снял факел со стенной консоли.

— Следуй за мной, шут, — сказал он.

За очередной дверью оказалась ведущая вниз лестница. Когда мы спустились по ней, стражник дернул закрепленное в полу железное кольцо и открыл массивную деревянную дверцу люка, под которым также находилась лестница с уходящими во мрак на глубину шести футов ступенями.

— Он сидит там, в нижней камере, — сказал стражник.

— Спасибо.

Он остался возле люка, а я начал осторожно спускаться по ступеням.

— Может быть, отдашь мне факел? — обернувшись, спросил я.

— Он мне и самому нужен, — усмехнулся стражник.

— Но там же внизу темно. Как же я буду давать представление?

— Это не мои трудности, — сказал он. — Приятной тебе ночки.

Едва я спустился на глубину собственного роста, дверца люка надо мной захлопнулась, уничтожив последние зримые очертания этого мира. Наверху с лязгом задвинулись засовы, и в голове моей вдруг пронеслась ужасная мысль о предательстве, о том, что меня обманом завлекли и бросили в эту подземную ловушку. К счастью, справа от меня оказались грубые деревянные перила, и я, крепко ухватившись за них, нащупывал в темноте очередные ступеньки. Я уже начал подумывать, что эта лестница ведет прямиком к Гадесу и что скоро навстречу мне выйдет сам Орфей, возвращающийся из подземного царства, когда перила вдруг закончились вместе со ступеньками.

Вытянув вперед руки, я осторожно продвигался вперед. Не успел я сделать и пяти шагов, как чей-то голос крикнул:

— Стой!

— Привет, что случилось? — сказал я.

— Будь любезен, сделай пару шагов вправо, — сказал тот же голос. — А то еще перевернешь ведро с помоями.

— Отвратительная перспектива, — высказался другой голос справа от меня. — Послушай-ка, стой, где стоишь, а я уберу его подальше.

— Буду сердечно благодарен, — сказал я.

Раздался звон цепей, и кто-то быстрой шаркающей походкой направился в мою сторону.

— Все в порядке, — успокоил всех шаркун. — Я поставил ведро у себя под боком, если кому-то потребуется.

— Простите, — сказал я. — Но я ни черта не вижу.

Со всех сторон донесся печальный смех.

— Присоединяйся к обществу кротов, — сказал кто-то. — К братству безглазых. Не переживай, ты скоро привыкнешь.

— Ну что, бедолага, — произнес низкий бас, — тебя долго мучили?

— Благодарю за ваше участие, но я не слепой, — ответил я.

— Правда? Тогда ты попал не в ту темницу. Тебя действительно стоит пожалеть.

По камере эхом разнеслись хриплые смешки.

— Нет, я попал именно туда, куда мне надо, — сказал я. — То есть если среди вас есть император.

Ответом мне было молчание.

— Кто ты такой? — спросил все тот же звучный бас.

— Я Фесте, шут, — представился я. — Меня послали развлечь императора Исаака.

— Двигай сюда, — сказал тот же голос.

— А вы — император?

— Я говорю от его имени, — сказал он.

— Но как же мне узнать, здесь ли он сам? — спросил я. — Я должен развеселить его, иначе провалю все задание.

— Ты вовсе не шут, — проворчал раздраженный голос, явно принадлежавший человеку более почтенного возраста. — Ты убийца.

— Простите?

— Ты слышал меня, — продолжил он. — Ты думаешь, я не понимаю, зачем меня перевели сюда? Мой брат собирается тайно прикончить меня.

— Тише, мой повелитель, — предупредил басовитый. — Не выдавайте вашего местонахождения.

— Мой господин Исаак, — сказал я. — Я пришел сюда по приказу императора Алексея…

— Это я — император! — крикнул он. — А он — узурпатор!

— Простите меня, миропомазанный император, — сказал я. — Я всего лишь шут. Меня послали скрасить ваше заключение. Если это хоть как-то облегчит вашу душу, я могу остаться там, где стою, на безопасном расстоянии.

Возникла пауза.

— Ты и правда шут? — наконец спросил Исаак.

— Клянусь царем Давидом, — ответил я. — Клянусь и главным шутом, нашим Спасителем. Могу еще поклясться свиным рылом, гнилыми овощами, летящими с балконов, треснувшей лютней и пустым бочонком.

— Он и правда говорит, как шут, — сказал кто-то.

— Что же, если ты шут, то покажи нам свои трюки.

— Прошу прощения, мой господин?

— Докажи твою шутовскую удаль. Жонглируй.

— Жонглировать в темноте для зрителей, лишенных зрения? Ну, почтенная публика, это будет скорее напоминать метафору, чем представление.

Послышался легкий смех.

— При моем дворе шуты умели жонглировать с завязанными глазами.

— И я умею, — ответил я. — Однако если глаза завязаны у публики, то какой смысл в жонглировании?

— Но мы не глухие, — сказал он. — Будь добр, начинай.

Я нащупал в сумке три яблока и начал ими жонглировать. Народ вокруг меня вроде бы оживился и подался вперед. Такого странного представления у меня еще не бывало. В каком-то смысле все основывалось на чистом доверии. Я подбрасывал яблоки в воздух, доверяя собственной способности и понимая, что мне это удалось, только когда оно попадало в другую руку.

— Чем это ты там жонглируешь? — спросил низкий бас.

— По-моему, яблоками, — ответил я и, схватив одно из них зубами, с хрустом откусил от него кусочек, не переставая жонглировать двумя другими. — Точно, яблоками, — добавил я, громко чавкая. — Хочешь попробовать?

— Я сто лет не ел яблок, — сказал он. — Брось-ка одно сюда.

Я бросил одно яблоко в ту сторону, откуда доносился голос. Спустя мгновение я услышал, что оно попало в цель.

— А есть еще одно для императора? — спросил он.

Я бросил ему второе и услышал, что его тоже поймали.

— А ты очень ловок, приятель, — заметил я.

— Он стал моим телохранителем, — сказал Исаак. — Спасибо за яблоки.

— Вы можете приказать ему попробовать, чтобы проверить, не отравлено ли оно, — сказал я.

— Я уже попробовал, — ответил басовитый телохранитель.

— Остальные, между прочим, тоже не отказались бы! — крикнул кто-то.

— О боже, надеюсь, я принес их достаточно много.

Я начал раскидывать яблоки в темноту, откуда раздавались требовательные голоса. Для удовлетворения запросов моей публики понадобилось много яблок, и из всех припасов, которые я взял для подкрепления в ночи собственных сил, осталось то единственное, что я успел надкусить в начале номера.

На какое-то время все умолкли, с хрустом поедая фрукты.

— Скажи-ка, шут, что сейчас на улице: день или ночь? — спросил Исаак.

— Вечереет, мой повелитель. Как я понял, вас привезли сегодня утром?

— Да, вместе с моим другом, обладателем этого замогильного голоса, — сказал он. — Интересное местечко эта башня. Помнится, впервые попав во Влахернский дворец, я заходил в нее. Вряд ли я еще раз заглянул бы сюда по собственной воле, хотя внес свою лепту, обеспечив ее некоторым количеством узников. К счастью, никого из них уже не осталось в этой камере.

— Верно, господин, — отозвался кто-то. — Здесь вы среди друзей.

— Быть может, шут, ты приобщишься к философской дискуссии, которую мы вели до твоего прихода, — сказал Исаак. — Мы обсуждали аллегорию пещерного бытия Платона. Ты знаком с ним?

— Давненько я не перечитывал Платона, мой господин. Не могли бы вы освежить мои воспоминания?

— Суть в том, что учитель его, Сократ, изначально брал в рассмотрение некую пещеру с закованными в цепи узниками, которые могли видеть перед собой лишь одну стену. Весь их мир заключался в этой пещере. А все их знания о внешнем мире ограничивались вереницей теней на этой стене, которые отбрасывали предметы и люди, проходившие за их спинами по освещенной дальними факелами дороге. Для этих узников тени стали реальностью.

— Да, мой господин, теперь я вспомнил. И о чем же вы спорили?

— Являемся ли мы, слепцы, не видящие света белого в этом подземелье, но обладающие воспоминаниями о мире, более счастливыми, чем не ведающие о нем узники Сократа и Платона. Как по-твоему, шут?

— На мой взгляд, господин, знание всегда лучше невежества.

— Однако те узники не знали, что внешний мир может быть лучше. А мы знаем. И с этим знанием приходит отчаяние. А неведение приносит благословенное облегчение. И я прихожу к выводу, что мы находимся в менее выигрышной ситуации.

— Тогда дураком становитесь вы, мой господин, а не я.

— Каковы же твои аргументы?

— Вспомним доброго старого Екклесиаста, мой господин: «Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме…» Так же, как вы были царем, мой господин. И он же проповедует: «…во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

— Значит, он согласен со мной.

— Нет, мой господин, ибо он приходит к иному выводу, говоря: «И увидел я, что преимущество мудрости пред глупостию такое же, как преимущество света перед тьмою». И понятно, мой господин, что вы не можете даже начать сравнивать себя с обитателями пещеры Сократа, ибо вы мудры и ваша мудрость освещает сие низкое узилище так, что никакие тени не смогут ввести вас в заблуждение. Этот проповедник, говорят, был мудрейшим из обитавших на земле мудрецов, и вправе ли такой дурак, как я, даже пытаться спорить с ним?

— Да ты и сам уже отчасти проповедник, не так ли, шут? — с усмешкой заметил Исаак.

— Я всего лишь блуждаю в поисках знаний, как все настоящие шуты.

— Тогда, я надеюсь, ты вышел на верный путь.

— Благодарю, мой господин.

— Тебе позволили принести с собой какой-то инструмент?

— У меня есть лютня, мой господин. Сыграть?

— Это могло бы порадовать нас.

Для этого мне, разумеется, не нужен был свет. Я начал тихую мелодию, рассчитывая пропеть всю ночь. Но моя песня побудила Исаака возобновить разговор.

— Я обязан жизнью одному шуту, — сказал он.

— Неужели, мой господин? Как же мог столь низкий человек, как я, уберечь такую высокую персону, как вы?

— Это случилось во времена царствования Андроника. Ты не был тогда в Константинополе?

— Her, мой господин, но мне рассказывали о тех временах.

— Самые худшие истории являются самыми достоверными, однако они и близко не описывают жестокости и порочности того изверга. Полагаясь на предсказания самых разных оракулов, он уничтожал всех своих возможных наследников. Однажды предсказание указало на меня, и он послал арестовать меня своего излюбленного палача, носившего неуместное по своей святости греческое прозвище Агиохристофорит. Мой дом тогда находился в юго-западном конце города, подальше от Влахернского дворца. Забыв об опасностях, я преспокойно спал в своей постели, когда меня разбудил странный голос: «Проснись, Ангел, ибо близок роковой час твоей судьбы! Подними меч и сражайся за твой город. Если ты восстанешь, твой город пойдет за тобой».

— Потрясающе, — сказал я.

— И как только я обнажил меч, этот палач ворвался ко мне во двор со своими подручными. Не успев даже облачиться в доспехи, я вскочил на лошадь и помчался на него, крича во всю мощь моих легких. Мне удалось захватить его врасплох и разрубить пополам. А потом я выехал на Месу и поскакал по ней к храму Святой Софии, по дороге признаваясь в содеянном и призывая всех следовать за мной. Взойдя на кафедру, я покаялся в моем преступлении и даже не успел осознать, как началось восстание.

Он вздохнул.

— Я думал, что меня разбудил небесный глас, — сказал он, — что божественное вдохновение призвало меня стать императором. И, став императором, я подумал, что и сам приобщился к небожителям. Но как-то раз, когда с тех пор прошло уже несколько лет, я слушал выступление одного из моих шутов. Его звали Чаливур. Ты не знал его?

— Знал, мой господин. Очень остроумный шут.

— Да-да, все верно. И с очень необычным голосом. И вдруг я узнал тот самый голос, что предупредил меня о приближении палача. Я стал благодарить Чаливура, но он делал вид, что совершенно не понимает, о чем я говорю. Однако мне удалось уличить его во лжи. И в конце концов он позволил мне наградить его. Я предоставил в его полное распоряжение императорские винные погреба.

— Весьма щедрое вознаграждение, — заметил я.

— Как оказалось позже, щедрость не всегда идет во благо, — сказал Исаак. — За год он успел спиться и умереть.

— Счастливая смерть для дурака, — сказал я. — Я и сам, наверное, предпочел бы такую кончину.

— Но с каким же разочарованием я осознал, что мое божественное вдохновение исходило из уст обычного земного шута! А через несколько лет меня сверг мой любимый братец. Ну да ладно, покончим с рассуждениями о небожителях.

— Он обошелся с вами очень жестоко, — сказал один из узников.

— Нет, он поступил так, как я мог бы поступить на его месте, — сказал Исаак. — На самом деле он проявил великодушие, поручив ослепить меня лучшим лекарям, чтобы они сохранили мне жизнь. Андроник самолично взялся бы за эту операцию и попросту убил бы меня.

Он умолк, задумавшись о своей судьбе. Я тихо перебирал струны и вскоре услышал, что кое-кто из моих слушателей начал похрапывать.

Потом зазвенели цепи одного из узников.

— Кто-то идет, — поднявшись на ноги, тихо сказал он.

Я перестал играть и насторожился. Мой слух не уловил ни малейшего шороха, но в данном случае следовало довериться ушам слепых. И точно, вскоре сверху донеслись звуки медленных тяжелых шагов. Лязгнули засовы, заскрипела крышка люка, и свет одинокого факела рассеял кромешный мрак.

Я прикрыл рукой глаза, давая им возможность привыкнуть к внезапному возвращению зрения. Все заключенные уже поднялись на ноги. Впервые я смог разглядеть их. Некоторые были закованы в цепи, другие имели свободу перемещения. В самом дальнем углу от входа стоял крепкий рыжеволосый мужчина, которому на вид можно было дать как сорок, так и девяносто лет, а за ним возвышался другой узник со спутанной черной бородой.

Пара грубых сапог. Они первыми появились в поле моего зрения, пока сам Симон еще спускался по лестнице. Постепенно вырисовались огромные ноги, мощный торс и голова. В левой руке храмовник держал факел, а в правой — тот длинный меч, которым он приструнил Стефана в «Петухе». Казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Жизнь длится до тех пор, пока человек живет. И у меня вдруг возникло ощущение, что мои часы сочтены.

— Ну наконец-то, я уже заждался тебя, — сказал я.

Он удивленно глянул на меня.

— Вот так встреча! — воскликнул он. — Нечаянная радость. Она избавит меня от лишних забот.

— Кто это? — спросил мужчина слева от меня.

— Тот, кто хочет убить Исаака, — сказал я. — И меня заодно. Ответишь мне на один вопрос, любезный трактирщик?

— Почему бы и нет? — сказал он, устанавливая факел в грубую стенную консоль. — Тебе все равно не уйти отсюда живым.

— Разве ты не принадлежишь к братству рыцарей Храма?

— Нет, что ты. Я лишь позаимствовал их наряд у того, кому он был уже без надобности. И я специально держал его на виду в своей комнате, понимая, что однажды ты сунешь туда любопытный нос. Надо же было чем-то занять ваши мысли.

— Мыслей у нас было достаточно. Вы со Станиславом, должно быть, немало посмеялись надо мной.

— Мы посмеялись над многими шутами, — сказал он. — И вскоре посмеемся еще над одним.

— К сожалению, тебе придется смеяться одному, — сказал я.

Симон слегка опешил, потом выставил меч перед собой.

— Значит, он уже мертв?

— Увы, да, — сказал я. — Надеюсь, с тобой расплатились заранее. Но ответь мне вот на что: если ты не храмовник, то кто же ты? Где ты воспитывался?

— Меня воспитал один старец, — сказал он. — Высоко в горах.

— Тайное общество ассасинов, — кивнул я. — Но теперь ты стал наемником.

— А почему бы и нет?

— Кто же нанял тебя?

— Часть вознаграждения оплачивала и мое молчание.

— Интересно. Как ни странно, но меня тоже воспитывал один старец.

Со спокойной уверенностью Симон держал меч обеими руками.

— Я уже познакомился с несколькими шутами, которых воспитывал тот старец. Теперь все они мертвы. И я не слишком высокого мнения об их воспитании.

— Понятно, — сказал я. — Но я был его лучшим учеником.

— Так же как и я у моего учителя.

— Отлично. Тогда давай проверим, чье воспитание окажется лучшим в данном поединке. Но помни, приятель, мне будут помогать эти славные господа.

Он расхохотался, окинув взглядом подземелье.

— А ты помни, шут, что в стране слепых одноглазый становится царем, — оскалившись, заявил он. — У меня есть меч, шут. А ты можешь обороняться только лютней, и, по-моему, в таком турнире меч победит лютню.

— Логично, — сказал я. — Но у меня есть еще и ведро помоев.

Я схватил ведро и выплеснул в него все содержимое. Он пригнулся, как я и рассчитывал, и поток человеческих нечистот попал на установленный в стене факел. Пламя его зашипело и погасло.

— В стране слепых преимущество принадлежит тем, кто дольше живет в темноте, — сказал я. — Господа, факел убийцы погас. Но вы узнаете его по запаху.

Узники устремились ко мне. В темноте взметнулись чьи-то тяжелые цепи, и просвистел меч. Металл лязгнул о металл, и кто-то вскрикнул от боли.

— Шут, — прошептал у моего уха замогильный голос. — Если у тебя есть хоть какое-то оружие, отдай его мне. Об остальном уж я сам позабочусь.

Сорвав струны с лютни, я сунул руку в ее корпус. Там хранился кинжал, не замеченный при тщательном обыске императорскими тюремщиками. Я вручил его моему новому союзнику и затаился.

Через мгновение послышался удар, вздох и несколько затихающих булькающих звуков. Потом наступила тишина.

— Он мертв, мой господин, — сказал басовитый телохранитель.

— Молодец, — сказал Исаак. — Что ж, сотоварищи и собратья мои. Я в неоплатном долгу перед всеми вами. Но, по-моему, это лишь временная отсрочка.

— Я так не думаю, мой господин, — сказал я. — Заговорщики наняли убийцу со стороны, чтобы никто не смог заявить, что вас убила императорская гвардия. По крайней мере, насколько я понимаю их замыслы. Мы постараемся уговорить вашего брата перевезти вас обратно в Диплокион. Сама попытка покушения на вашу жизнь должна убедить его.

— Кто ты такой, шут? — спросил он. — Ради чего ты так старался?

— Чаливур был моим другом, — ответил я. — Мне не хотелось, чтобы все его усилия пропали даром.

Не знаю, долго ли еще мы просидели в этой адской темноте. Судя по звукам, крысы вскоре обнаружили тело Симона. Я представил себе, что именно эти крысы долгое время мирно соседствовали с Цинцифицесом, хотя это было маловероятно.

Мы спали по очереди. Слепцы на дежурстве, подумать только. Но им удалось то, с чем не смогли справиться несколько шутов гильдии, поэтому в столь исключительной ситуации я не пожелал бы для себя лучших соратников.

Я проснулся оттого, что кто-то встряхнул меня.

— Еще кто-то идет, — прошептал голос.

Мы все встали и прислушались. Шаги, лязг засовов, скрип открывающегося люка. И вот несколько императорских гвардейцев спустились к нам с факелами и мечами в руках. Они молча стояли, глядя на труп Симона. Рукоятка моего кинжала торчала из его горла. Его меч лежал рядом с ним.

— Что здесь произошло? — спросил начальник стражи.

Овладев ситуацией, Исаак величественно выступил вперед.

— Этому человеку разрешили войти в наше подземелье с оружием, — сурово произнес он. — Он покушался на наши жизни. Мы требуем выяснить, кто в ответе за такое насилие.

Начальник оглянулся на своих подчиненных.

— Где ночная смена? — спросил он.

Остальные недоуменно пожали плечами. Он опять окинул заключенных взглядом и остановился на мне.

— А ты что здесь делаешь? — спросил он.

Вздрогнув, я протянул ему выписанный императором пропуск.

— Прошу прощения, командир, — просипел я. — Не знаю, что именно произошло, здесь было слишком темно, но этот убийца, ныне покойный, явился сюда, заявив, что ему нужна голова императора, началась какая-то драка, и я даже не представляю, кто с кем сражался. Мне просто хотелось бы как можно скорее покинуть это ужасное место, я шут императора, и именно он послал меня сюда.

— Выведи его, — приказал начальник. — Потом мы постараемся разобраться во всей этой чертовщине.

Я быстро поклонился узникам, и вскоре меня выпроводили из Анемасской башни.

Уже светало. Буря затихла. Солнце вставало над Босфором, и Аглая дожидалась меня за дверями этой темницы.

— Доброе утро, шут, — сказала она.

— Доброе утро, моя госпожа, — ответил я. — Надеюсь, ты видела хорошие сны.

— Врагу не пожелаешь, — сказала она. — Я видела, как Симон ночью вошел внутрь, но обратно он так и не появился.

— Мы можем подождать здесь, если ты жаждешь увидеть его появление, — сказал я. — Однако это займет какое-то время. Он ведь довольно тяжелый.

Она обняла меня.

— Я подозреваю, что «Петуху» понадобится новый хозяин.

— Полностью согласен с тобой, — сказал я. — В любом случае нам пора сматываться отсюда. Мне поднадоел вид этой башни.

Она проводила меня во дворец, где мне удалось проспать целый час до начала нового трудового дня.