1

Встреча

Р. Дж. проснулась.

Сколько себя помнила, время от времени она просыпалась ночью и вглядывалась в темноту, пребывая в твердой уверенности, что она все еще врач-стажер в больнице Лемюэль Грейс в Бостоне и пытается немного подремать в пустой палате во время изнурительной тридцатишестичасовой смены.

Она зевнула, позволяя реальности вернуться, и с облегчением вздохнула, вспомнив, что то время осталось далеко позади. Постаралась снова погрузиться в сон, поскольку светящийся циферблат часов подсказал, что спать осталось всего два часа, а годы стажировки научили ее ценить каждую минуту сна.

Два часа спустя она спокойно проснулась в слабо освещенной восходящим солнцем комнате и выключила будильник до того, как он успел зазвонить. Это случалось ежедневно, но она все равно заводила его каждый вечер, на всякий случай. Тугая струя душа освежила ее, придав сил. Р. Дж. нанесла на тело больше мыла, чем обычно, и подумала о пробежке, но времени уже не оставалось.

Высушив феном короткие черные волосы, все еще густые и блестящие, она посмотрела на себя в зеркало. Светлая и чистая кожа, узкий удлиненный нос и широкий рот с полными губами. Чувственный? Широкий рот, губы, которые так долго никто не целовал. Под глазами мешки.

— Так чего же ты хочешь, Р. Дж.? — грубо спросила она у своего отражения.

Уже не Тома Кендрикса. В этом она была уверена.

Вчера, перед тем как лечь спать, она выбрала одежду на следующий день. Вещи лежали возле шкафа. Блузка и широкие брюки, шитые на заказ, а также красивые и удобные туфли. Выйдя в коридор, она заглянула в комнату Тома и увидела, что костюм, который он сбросил с себя накануне вечером, так и остался лежать на полу. Муж встал раньше ее, потому что ему нужно было оказаться на работе в операционной уже без четверти семь.

Спустившись на первый этаж, она налила стакан апельсинового сока и заставила себя медленно его выпить. Потом надела пальто, подхватила сумку и прошла через тихую кухню в гараж. Маленький красный автомобиль BMW был ее капризом. Ей нравился тихий шум мотора, хорошая чувствительность руля. У Тома был свой каприз — большой старый дом.

Ночью выпало немного снега, но его успели убрать, потому, когда она миновала Гарвард-сквер и бульвар Кеннеди, дорога уже не вызывала никаких проблем. Р. Дж. включила радио и слушала Моцарта, медленно продвигаясь по запруженной машинами улице Мемориал-драйв. Потом она повернула на мост Бостон Юниверсити бридж, перекинутый через реку Чарльз, и оказалась в Бостоне.

Несмотря на ранний час, стоянка была забита автомобилями. Р. Дж. аккуратно припарковала BMW возле стены, надеясь, что так никто не поцарапает машину, резко распахнула дверцу и быстрым шагом направилась к больнице.

Охранник кивнул, приветствуя ее:

— Доброе утро, доктор Коул.

— Привет, Луи.

Возле лифта она поздоровалась с несколькими людьми. Выйдя на четвертом этаже, направилась в комнату триста восемь. Приезжая рано утром на работу, она всегда чувствовала сильный голод. Они с Томом редко обедали и ужинали дома и никогда не завтракали. В холодильнике можно было обнаружить только сок, пиво и слабоалкогольные напитки. Четыре года каждое утро Р. Дж. ела в людном кафетерии, но потом Тесса Мартула стала ее секретаршей и взялась делать для нее то, что едва ли согласилась бы делать для мужчины.

— Я хожу туда за кофе, почему бы мне не взять его и для тебя? — рассуждала Тесса.

Р. Дж. надела свежий белый халат и углубилась в чтение историй болезней. Спустя несколько минут она с радостью увидела Тессу, которая несла в руках поднос с румяными рогаликами, сливочным сыром и чашкой крепкого черного кофе.

Пока Р. Дж. завтракала, Тесса принесла ей расписание встреч, и она быстро пробежала его глазами.

— Звонил доктор Рингголд. Хочет поговорить с вами, пока вы не углубились в работу.

Главный врач занимал угловой кабинет на пятом этаже.

— Заходите, доктор Коул. Доктор Рингголд вас ждет, — сказала секретарша.

Когда она вошла, доктор Рингголд кивнул ей и указал на стул, крепко притворив дверь.

— Вчера у Макса Роузмана случился приступ, он находился на конференции по инфекционным заболеваниям в Колумбийском университете. Сейчас он в больнице Нью-Йорк Хоспитал.

— Ох, Сидни! Бедный Макс. Как он?

Рингголд пожал плечами.

— Жив, но совсем плох. Сильный паралич и неработающие нервные окончания в правой части лица, левой руке и правой ноге. Это пока. Посмотрим, что принесут следующие несколько часов. Мне только что звонил Джим Джефферс из Нью-Йорка. Эдакий звонок вежливости. Сказал, что будет держать в курсе, но ясно, что Макс вернется на работу очень нескоро. Учитывая его возраст, я сомневаюсь, что это вообще возможно.

Р. Дж. кивнула и насторожилась. Роузман был заместителем Рингголда.

— Человек вроде тебя, толковый врач, да еще с твоим опытом по юридической части, сможет оживить отдел, если ты займешь это место.

Р. Дж. не хотела занимать место Макса, сулившее большую ответственность и весьма ограниченную власть.

Сидни Рингголд, казалось, прочел ее мысли.

— Через три года мне будет шестьдесят пять. Это возраст обязательной пенсии. Мой заместитель получит серьезное преимущество по сравнению с другими кандидатами на это место.

— Сидни, вы предлагаете эту работу мне?

— Нет, это не так, Р. Дж. На самом деле я собираюсь поговорить об этой должности еще с несколькими людьми. Но у тебя много шансов ее получить.

Р. Дж. кивнула:

— Справедливо. Спасибо за то, что рассказали.

Однако его взгляд помешал ей встать.

— Еще один момент, — сказал он. — Я долгое время думал о том, что нам нужно создать комитет по медицинским публикациям. Он должен способствовать тому, чтобы наши доктора писали и публиковали больше статей. Я хочу, чтобы ты организовала и возглавила этот комитет.

Она покачала головой.

— Я просто не могу, — сказала она. — Я уже и так выкладываюсь по максимуму, чтобы выполнять свой график.

Это было правдой. И он знал это. По понедельникам, вторникам, средам и пятницам она занималась пациентами в больнице. Утром по вторникам она шла в Массачусетский медицинский колледж, располагавшийся через дорогу от больницы, чтобы прочитать двухчасовую лекцию о предотвращении заболеваний и повреждений, вызванных халатностью и непрофессиональными действиями медицинского персонала. Днем по средам она читала в медицинском институте лекцию об исках о профессиональной небрежности. По четвергам она проводила аборты на ранних сроках беременности в клинике планирования семьи на улице Джамайка-плейн. По пятницам днем она работала над проблемами предменструального синдрома в клинике, которая, как и курс в Массачусетском медицинском колледже, была создана благодаря ее настойчивости, несмотря на противодействие некоторых консервативных докторов.

Они оба понимали, что Р. Дж. у него в долгу. Главный врач поддерживал ее инициативы, не обращая внимания на политическую оппозицию. Сначала он относился к ней с опаской. Раньше она работала адвокатом и занималась случаями врачебной халатности, а потом сама стала врачом. Некоторые коллеги называли ее «доктор Ищейка». Это ее нисколько не смущало. Главный врач увидел, как «доктор Ищейка» не только выжила, но и добилась успеха, став доктором Коул, заработав уважение честностью и принципиальностью. Теперь ее лекции и клиника стали важной частью больницы. Рингголд часто приписывал заслугу их создания себе.

— Возможно, ты откажешься от чего-нибудь из своей нагрузки? — Они оба понимали, что он имеет в виду четверги и клинику планирования семьи. — Я хочу, чтобы ты занялась этим, Р. Дж.

— Я подумаю, Сидни.

На этот раз она смогла встать со стула. Подойдя к двери, она с неудовольствием поймала себя на том, что пытается догадаться, кто еще претендует на место заместителя главного врача.

 

2

Дом на Брэттл-стрит

Еще до того, как они поженились, Том пытался убедить Р. Дж. совместить занятия юриспруденцией и медициной, что дало бы ей приличный годовой доход. Когда, несмотря на его увещевания, она бросила работу адвоката и полностью сосредоточилась на медицине, он принялся убеждать ее заняться частной практикой в одном из богатых пригородов. Когда они покупали дом, он ворчал, что она могла бы получать в год на двадцать пять процентов больше, если бы занялась частной практикой.

В медовый месяц они поехали на Виргинские острова, провели неделю на одном из них, недалеко от Сент-Томаса. Через два дня после возвращения они начали подыскивать себе дом. На пятый день агент по недвижимости отвез их посмотреть величественный, но обветшавший особняк на Брэттл-стрит в Кембридже.

Р. Дж. осмотрела его без интереса. Он был слишком большим, слишком дорогим, слишком ветхим. К тому же мимо проезжало слишком много транспорта.

— Это безумие.

— Нет, нет, нет, — прошептал он. Она вспомнила, каким красивым он был в тот день: с модно подстриженными светлыми волосами, в отлично сидящем новом костюме. — Это не безумие. — Том Кендрикс уже воображал себе милый дом в георгианском стиле, расположенный в тихом пригороде с невысокими заборами красного кирпича, где гуляли поэты и философы, о которых пишут в учебниках. Чуть дальше по улице стоял шикарный особняк, в котором жил Генри Уодсворт Лонгфелло. За ним располагалась Богословская школа Гарвардского университета.

Том уже стал большим бостонцем, чем его коренные жители. У него появился местный акцент, он шил костюмы только у «Брукс Бразерс». Но на самом деле он был обычным мальчишкой с фермы на Среднем Западе, учился в университете Боулинг Грин, а также в университете штата Огайо. Мысль о том, что он живет по соседству с таким заведением, как Гарвард, что он сам почти его часть, приводила его в восторг.

Этот дом соблазнил его. Фасад красного кирпича с орнаментом, изящные колонны возле дверей, небольшие окна по сторонам от входа и над дверью, кирпичная стена вдоль границы участка.

Она подумала, что он шутит. Когда стало ясно, что он настроен купить этот дом, Р. Дж. разволновалась и попыталась отговорить его:

— Это же очень дорого. Дом и забор нужно серьезно ремонтировать, крыша и фундамент в плачевном состоянии. Даже в буклете агентства открыто сказано, что дому требуется новая печь. Это авантюра, Том.

— Совсем нет. Это дом, в котором будет жить пара успешных врачей. Подтверждение нашей уверенности в себе.

Они откладывали совсем немного денег. Поскольку Р. Дж. получила степень по юриспруденции перед тем, как поступить в медицинский институт, она смогла заработать немного денег, которые позволили ей закончить институт и интернатуру лишь с небольшой задолженностью. А вот Том был в долгах как в шелках. Однако он упрямо спорил, настаивал на покупке дома. Он напомнил ей, что уже начал зарабатывать очень хорошие деньги на должности главного хирурга, убеждал, что они с легкостью смогут купить этот дом, если добавят ее небольшой доход к тому, что получает он. Он повторял это снова и снова.

Это происходило сразу после их свадьбы, когда она была от него без ума. Том был отменным любовником, но не самым лучшим человеком. Однако тогда она этого не знала и слушала его внимательно и с уважением. Наконец она сдалась.

Они потратили кучу денег на отделку дома и обстановку, в том числе на антикварные и почти антикварные вещи. По настоянию Тома купили небольшой рояль, скорее потому, что он хорошо смотрелся в музыкальной комнате, чем потому, что Р. Дж. умела на нем играть. Примерно раз в месяц ее отец заказывал такси до Брэттл-стрит и платил таксисту, чтобы тот заносил в дом его громоздкую виолу да гамба. Отец был рад видеть, что Р. Дж. хорошо устроена, и они исполняли дуэтом длинные и проникновенные музыкальные произведения. Музыка позволяла сгладить множество шероховатостей, которые появились в браке с самого начала. От нее дом казался не таким пустым.

Они с Томом почти всегда ели в городе, потому кухарка была им не нужна. Молчаливая негритянка по имени Беатрикс Джонсон приходила по понедельникам и четвергам, убирала в доме и изредка что-то ломала. За двором следила служба по уходу за ландшафтом. Гости у них бывали редко, пациенты тоже не заглядывали. Единственными предметами, указывавшими на характер деятельности жильцов этого дома, были две деревянные таблички, которые Том прибил на правую створку входных дверей.

Томас Ален Кендрикс, доктор медицины

и

Роберта Дж. Коул, доктор медицины

В то время она называла его Томми.

К сожалению, в ее палатах редко находилось больше одного-двух пациентов. Она была районным врачом, заинтересованным в карьере семейного врача, но в ее больнице не было соответствующего отделения. Это делало ее своего рода «на все руки мастером». Ее работа в больнице и медицинском институте требовала навыков разных специальностей. Она осматривала беременных, но роды принимали другие врачи. Также ей почти всегда приходилось направлять своих пациентов к хирургу, гастроэнтерологу или еще какому-нибудь специалисту. В большинстве случаев дальнейшим их лечением занимался соответствующий специалист или домашний доктор. Обычно пациенты обращались в больницу с проблемами, которые требовали использования новых технологий.

Однажды политическая оппозиция и чувство, что она может достичь большего, оживили ее работу в Лемюэль Грейс, но она надолго потеряла чувство удовлетворенности работой. Слишком много времени уходило на изучение и подписание страховых документов, специальных бланков для тех, кому может потребоваться кислород… Специальная длинная форма для этого, краткая форма для того, в двух экземплярах, в трех экземплярах, свои, отдельные формы для каждой страховой компании…

Она принимала больных быстро и с большой пользой для них. Безликие эксперты страховых компаний определили, сколько времени нужно потратить на одного пациента и сколько раз он мог обратиться к врачу, прежде чем его направляли на анализы, на рентген, на УЗИ, на МРТ. Эти процедуры нужны были для точного диагностирования, страховали ее от ошибки.

Часто она гадала, кем были эти люди, приходившие к ней. Какие процессы в их организме, практически скрытые от ее беглого осмотра, приводили к заболеваниям? Что с ними произойдет дальше? У нее не было ни времени, ни возможности относиться к ним как к людям, быть настоящим врачом.

В тот вечер она встретилась с Гвен Габлер в «Гимназиуме Алекса», модном и дорогом клубе здоровья на Кенмор-сквер. Гвен была сокурсницей и лучшей подругой Р. Дж. Она работала гинекологом в клинике планирования семьи. Веселый нрав и острый язык скрывали от окружающих ее трудное положение. У нее было двое детей, муж работал брокером по недвижимости, и сейчас для него наступили тяжелые времена. Еще у нее был перегруженный график работы, разбитые идеалы и депрессия. Они с Р. Дж. приходили в этот клуб дважды в неделю, чтобы наказать себя аэробикой, заставить глупые желания выйти из организма с потом в сауне, вымочить глупые сожаления в горячей ванне, выпить в кафе бокал вина и посплетничать на медицинские темы.

Их любимой забавой было наблюдать за мужчинами, приходящими в клуб, и оценивать их по внешнему виду. Р. Дж. обнаружила, что ее больше интересуют мужчины с интеллигентными чертами лица. Гвен больше нравились их животные качества. Она восхищалась владельцем клуба, греком с золотистой кожей Александером Манакосом. Для Гвен не составляло труда помечтать о романе с мускулистым, душевным аполлоном, а потом вернуться домой к Филу, близорукому коренастому мужу, которого она очень ценила. Р. Дж. возвращалась домой и засыпала, листая медицинские журналы.

Со стороны казалось, что они с Томом осуществили американскую мечту. У них была профессия, приносящая хороший доход, красивый дом, а также фермерский домик в Беркширских горах, в который они наведывались изредка по выходным и во время отпуска. Но их брак превратился в прах. Она пыталась убедить себя, что все изменилось бы, будь у них ребенок. Ирония судьбы заключалась в том, что врач, занимавшаяся бесплодием, многие годы сама не могла забеременеть. Том сделал анализ спермы, она тоже сдала несколько тестов. Не было найдено никаких признаков бесплодия, и они быстро вернулись в водоворот рабочей рутины. Постепенно они отдалились друг от друга. Если бы их чувства были сильнее, они решились бы на искусственное осеменение, экстракорпоральное оплодотворение или усыновление. Но теперь ни его, ни ее это не интересовало.

Очень давно Р. Дж. поняла две вещи: что она вышла замуж за ненадежного мужчину и что он встречается с другими женщинами.

 

3

Беттс

Р. Дж. знала, что Том был так же удивлен, как и все остальные, когда Элизабет Салливан вернулась в его жизнь. Они с Беттс прожили вместе два года в Коламбусе, штат Огайо, когда еще были очень молоды. В то время ее звали Элизабет Боссард. Судя по тому, что Р. Дж. слышала от Тома, и по тому, как он о ней отзывался, он очень любил ее, но она бросила его, когда встретила Брайана Салливана.

Она вышла за Салливана и переехала в Нидерланды, в Гаагу, где он работал руководителем маркетингового отдела компании IBM. Несколько лет спустя его перевели в Париж, а еще через девять лет он умер от сердечного приступа. К тому времени Элизабет опубликовала несколько мистических романов и у нее появилось множество преданных читателей. Главный герой ее книг был программистом, который по долгу службы вынужден был много путешествовать. Действие каждой книги происходило в новой стране. Она ехала туда, куда вели ее книги, живя год-два в стране, о которой писала.

Том увидел некролог Брайана Салливана в «Нью-Йорк Таймс» и написал Беттс письмо с соболезнованиями, на которое она ответила. Кроме этого она больше никак с ним не общалась, даже не посылала открыток. Том о ней почти не вспоминал все эти годы, пока однажды она не позвонила и не сказала, что у нее рак.

— Я консультировалась с докторами в Испании и Германии, и мне известно, что он прогрессирует. Я решила вернуться домой. Берлинский доктор предложил поехать в Нью-Йорк в больницу Слоан-Кеттеринг, но я знаю, что ты работаешь в Бостоне, и потому приехала сюда.

Том понимал, на что она намекает. У Элизабет тоже не было детей. Ее отец погиб в автокатастрофе, когда ей было восемь лет, а мать умерла четырьмя годами позже от рака, который теперь убивал саму Элизабет. Ее вырастила единственная сестра отца, в старости ставшая инвалидом и жившая теперь в частном доме престарелых в Кливленде. Больше Элизабет не к кому было обратиться.

— Мне так плохо, — сказал он Р. Дж.

— Конечно, тебе плохо.

Проблема была явно не по плечу специалисту по общей хирургии. Том и Р. Дж. обсудили случай Элизабет, пытаясь найти выход. Они уже давно так не говорили, по душам. Потом Том организовал для Элизабет прием в институте онкологии Дана-Фарбер. Он поговорил с Говардом Фишером после того, как ее обследовали.

— Карцинома сильно распространилась, — сказал Фишер. — Правда, я видел пациентов и на более серьезных стадиях заболевания, у которых начиналась ремиссия, но вы же понимаете, что я не очень на это надеюсь.

— Я понимаю, — ответил Том, и онколог назначил Беттс лечение, сочетающее облучение и химиотерапию.

Элизабет сразу же понравилась Р. Дж. Бывшая любовь ее мужа оказалась со вкусом одетой круглолицей женщиной, которая выглядела слегка полной для своего возраста. Она не собиралась сдаваться. Она была бойцом. Р. Дж. помогла ей найти квартиру с одной спальней на Массачусетс-авеню, и они с Томом часто навещали ее, не как врачи, а как друзья.

Р. Дж. повела ее на балет «Спящая красавица», а потом на первый осенний симфонический концерт, отдав ей свое место в седьмом ряду партера.

— У тебя только один билет?

— Том не ходит на такие мероприятия. У нас разные интересы. Он любит хоккей, а я нет, — ответила Р. Дж., и Элизабет задумчиво кивнула и заметила, что ей понравилось, как дирижировал Сэйдзи Одзава.

— Следующим летом будет выступать оркестр «Бостон Попс». Тебе должно понравиться. Люди сидят за маленькими столиками, потягивая шампанское и лимонад, и слушают музыку. Очень gemütlich.

— Нам пора, — сказала Беттс.

Послушать «Бостон Попс» ей было не суждено. В начале зимы болезнь начала прогрессировать. Она прожила на Массачусетс-авеню всего семь недель. В больнице Миддлсекс Мемориал ей выделили частную палату на этаже для важных персон и усилили радиационное лечение. Очень скоро у нее выпали все волосы, она начала худеть.

Она была такой чувствительной, такой спокойной.

— Знаешь, получилась бы очень интересная книга, — сказала она Р. Дж. — Только у меня нет сил ее писать.

Между двумя женщинами возникла приязнь, но однажды поздно ночью, когда они втроем сидели в ее палате, Беттс посмотрела именно на Тома.

— Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал. Поклянись, что не позволишь мне страдать.

— Клянусь, — почти торжественно произнес он.

Элизабет хотела пересмотреть завещание и составить документ, в котором она отказывается от того, чтобы ее жизнь поддерживалась искусственно с помощью специального оборудования или препаратов. Она попросила Р. Дж. найти ей адвоката, и та пригласила Сюзанну Лорентц из конторы «Вигодер, Грант и Берлоу», в которой она когда-то сама работала непродолжительное время.

Пару вечеров спустя Р. Дж. вернулась с работы, когда Том уже поставил машину в гараж, и обнаружила, что он сидит на кухне, пьет пиво и смотрит телевизор.

— Привет. Тебе звонила эта Лорентц? — спросил он, выключив телевизор.

— Привет. Сюзанна? Нет, не звонила.

— Она позвонила мне. Она хочет, чтобы я стал агентом Беттс по медицинскому уходу. Но я не могу. Я и так ее лечащий врач, потому может возникнуть коллизия, верно?

— Да, может.

— Ты возьмешься за это? Станешь агентом?

Он немного располнел, и казалось, что не высыпается. На его рубашке она заметила хлебные крошки. Ей было грустно, что важная часть его жизни вот-вот должна умереть.

— Да, я не против.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — ответила она, пошла в спальню и легла спать.

Максу Роузману предстоял долгий период восстановления, потому он решил уйти на пенсию. Сидни Рингголд ничего не говорил Р. Дж. по поводу давешнего предложения и не делал никаких официальных заявлений. Однажды к ней подошла улыбающаяся Тесса. Она не сказала, откуда получила эту информацию, но Р. Дж. готова была поклясться, что ей разболтала Бесс Харрисон, секретарша Роузмана.

— Ходят слухи, что ты в числе претендентов на место Роузмана, — сообщила она. — Ура! Я думаю, у тебя есть все шансы. Ты сможешь сделать карьеру. Кем ты хочешь стать? Деканом в медицинском институте или директором больницы? Ты же не забудешь о бедняжке Тессе, верно?

— Перестань, Тесса. Я не получу это место. Но о тебе я не забуду. Ты же знаешь так много сплетен и носишь мне по утрам кофе, глупышка.

Она часто слышала об этом от разных сотрудников. То и дело кто-нибудь подходил к ней и с заговорщицким видом сообщал, что миру известно об этой новости. Она не удивлялась. Она не знала, хочет ли эту должность и сможет ли принять ее.

Вскоре Элизабет так похудела, что Р. Дж. смогла представить, как она выглядела в молодости, когда жила с Томом. Ее глаза казались больше, кожа стала почти прозрачной. Р. Дж. знала, что она на краю.

Между ними существовала странная близость, усталость от мира. Они стали почти как сестры. Отчасти виной тому были воспоминания об одном партнере. Р. Дж. не могла представить Тома в постели Элизабет. Интересно, тогда он был таким же хорошим любовником? Он так же нежно гладил ее ягодицы и целовал пупок? Вероятно, у Элизабет возникали подобные мысли, когда она видела Р. Дж., однако в них не было ревности. Женщины были близки. Несмотря на тяжелую болезнь, Элизабет была очень чувствительной и проницательной.

— Вы с Томом собираетесь разойтись? — спросила она однажды, когда Р. Дж. заехала к ней по дороге домой.

— Да. Думаю, очень скоро.

Элизабет кивнула.

— Мне очень жаль, — прошептала она, найдя в себе силы для утешения. По всей видимости, она не была удивлена. Жаль, что они не познакомились раньше.

Они стали бы прекрасными подругами.

 

4

Принятие решения

Четверги.

Когда Р. Дж. была моложе, ей было проще. Теперь же казалось, что у нее остались только четверги.

Она любила младенцев, потому ей не доставляло никакой радости делать аборты. Это было отвратительно и грязно, некоторые коллеги не одобряли ее занятие. К тому же Тома пугали возможные последствия этой работы для их репутации.

В Америке шла настоящая война из-за абортов. Многие доктора вынуждены были увольняться из-за отвратительных угроз организаций, выступающих против абортов. Р. Дж. считала, что женщина имеет право принимать решение относительно собственного тела, потому каждый четверг утром она ехала на Джамайка-плейн и заходила в клинику с черного хода, избегая демонстрантов с плакатами, распятиями и эмбрионами в банках.

В последний четверг февраля она подъехала к клинике. Дорожка была расчищена от снега Ральфом Айелло, который жил по соседству и зарабатывал тем, что расчищал территорию вокруг клиники. Его же собственный двор был засыпан глубоким свежим снегом. Задний двор клиники находился с другой стороны ворот. От него шла узкая дорожка к черному ходу.

Р. Дж. всегда старалась быстро попасть в здание, опасаясь, что демонстранты могут обогнуть его и увидеть, как она заходит в клинику. Она злилась и почему-то стыдилась того, что ей приходится проникать на работу тайком.

В тот четверг со стороны главного входа не доносилось никаких звуков — ни криков, ни проклятий, но Р. Дж. была очень озабочена. По дороге в клинику она заехала к Элизабет Салливан.

Элизабет уже потеряла всякую надежду и вступила в царство непрерывной боли. Кнопка, которую ей позволяли нажимать для того, чтобы в кровь впрыскивались необходимые препараты, была бесполезна практически с самого начала. Когда она приходила в сознание, то испытывала такие страдания, что Говарду Фишеру пришлось назначить ей лошадиные дозы морфия.

Она спала без движения.

— Привет, Беттс, — громко поздоровалась Р. Дж.

Она приложила два пальца к теплой пульсирующей шее Элизабет. Спустя мгновение, почти против своей воли, она взяла ее за руку. Каким-то образом Р. Дж. почувствовала, что в Беттс осталось очень мало жизненных сил и этот запас потихоньку улетучивается.

— Ах, Элизабет. Мне очень жаль.

Губы Элизабет дрогнули. Р. Дж. наклонилась, пытаясь расслышать, что хочет сказать подруга.

— …зеленую. Возьми зеленую.

Р. Дж. рассказала об этом одной из медсестер, Беверли Мартин.

— Бог любит ее, — сказала медсестра. — Обычно она никогда не просыпается настолько, чтобы говорить.

В ту неделю, казалось, мир сошел с ума. Ночью кто-то поджег клинику абортов в Нью-Йорке. То же нездоровое поветрие обнаружилось и в Бостоне. Массовые демонстрации осадили две клиники в Бруклине. Одна из этих клиник принадлежала компании «Планирование семьи», а другая — компании «Претерм». Это вызвало паузу в обслуживании клиентов, вмешательство полиции и массовые аресты. Предполагали, что клиника на Джамайка-плейн должна стать следующей.

Гвен Габлер пила кофе в ординаторской. Она была на удивление молчалива.

— Что случилось?

Гвен поставила чашку на стол и потянулась к сумочке, достала из нее сложенный вдвое листок. Когда Р. Дж. взяла его, то увидела, что это листовка, стилизованная под полицейские объявления о розыске преступников, какие обычно вывешивают на почте. Там было имя Гвен, ее адрес, фотография, расписание работы. Было написано, что она оставила прибыльную практику во Фрамингэме, «чтобы разбогатеть на абортах». Также указывалось ее преступление: убийство младенцев.

— Там только нет приписки «живым или мертвым», — горько произнесла Гвен.

— Они и про Леса сделали подобную листовку? — Лешек Устинович двадцать шесть лет проработал гинекологом в Ньютоне, прежде чем присоединиться к их коллективу. Он и Гвен были единственными врачами, работавшими в клинике полный день.

— Нет, козлом отпущения здесь сделали меня, хотя, я так понимаю, в больнице Диконесс подобной чести удостоился Уолтер Хёрст.

— Что ты собираешься с этим делать?

Гвен разорвала листовку пополам, потом еще раз и выбросила обрывки в корзину для мусора. Она поцеловала кончики пальцев и нежно похлопала Р. Дж. по щеке.

— Они не смогут выжить нас отсюда, если мы этого не позволим.

Р. Дж. допила кофе, одолеваемая грустными мыслями. Она работала в клинике уже два года. Лес Устинович, отличный наставник с огромным жизненным опытом, учил ее правильному прерыванию беременности. Если все делать четко и правильно, то оно было абсолютно безопасным, потому она очень старалась всегда делать все правильно. Однако каждый четверг она была так напряжена, будто ей предстояла сложная операция на головном мозге.

Она вздохнула, выбросила бумажный стаканчик, встала и пошла работать.

На следующее утро в больнице Тесса торжествующе взглянула на нее, протягивая рогалик и кофе.

— Дело близится к развязке. Все серьезно. Говорят, доктор Рингголд отобрал четырех претендентов и ты среди них.

Р. Дж. откусила кусочек рогалика.

— А кто остальные три? — не сдержавшись, спросила она.

— Пока не знаю. Я только знаю, что все они очень серьезные кандидаты. — Тесса покосилась на нее. — Ты знаешь, что женщина никогда не занимала эту должность?

Р. Дж. невесело улыбнулась. Это давление было ей неприятно, тем более что оно исходило от ее собственной секретарши.

— Это же не удивительно, верно?

— Верно, — согласилась Тесса.

В тот день Р. Дж. встретила Сидни перед административным корпусом больницы.

— Привет, — сказал он.

— И тебе привет.

— Ты уже что-нибудь решила по поводу моего вопроса?

Она заколебалась. По правде говоря, она старалась не думать об этом. Но это было несправедливо по отношению к Сидни.

— Нет, еще нет. Но я скоро приму решение.

Он кивнул.

— Ты знаешь, что делает любая больница в этом городе, когда им нужен человек для руководящей должности? Они ищут кандидата, который уже привлек их внимание как кабинетный ученый. Им нужен тот, кто опубликовал достаточное количество работ.

— Как молодой Сидни Рингголд с работами по снижению веса и кровяного давления…

— Да, как когда-то молодой и горячий Сидни Рингголд. Именно исследования принесли мне эту должность, — согласился он. — Это так же логично, как то, что комитеты, ищущие президента для колледжа, в первую очередь обращают внимание на блестящих преподавателей. И вот ты. Ты опубликовала несколько работ и заставила о себе говорить, но ты врач, а не кабинетный ученый. Лично я считаю, что давно пора назначить моим заместителем настоящего врача, работающего с людьми, однако мне нужно, чтобы это одобрил коллектив и медицинское сообщество. Потому, если такой человек, как ты, далекий от исследований, собирается стать моим заместителем, необходимо отразить в твоем резюме столько профессионализма, сколько вообще возможно.

Она улыбнулась ему, уверенная в его дружбе.

— Я все понимаю, Сидни. Я скоро сообщу тебе решение по поводу комитета по публикациям.

— Спасибо, доктор Коул. Удачных выходных, Р. Дж.

— И тебе, доктор Рингголд.

С моря пришла гроза, сопровождаемая приятным теплым ветром. Она обильно полила Бостон и Кембридж дождем, смывая поздний снег. Кругом стояли лужи, а канавы были полны воды.

Пришла суббота. Р. Дж. лежала в постели и размышляла, прислушиваясь к шуму дождя. Ей не нравилось собственное мрачное настроение. Она понимала, что оно может повлиять на ее решение.

Она была не против стать преемницей Макса, но ей не нравилось текущее положение ее дел. Она не хотела огорчать Сидни, ведь он давал ей столько возможностей, сколько не дал бы ни один другой мужчина на его месте.

Она вспомнила выражение лица Тессы, когда та говорила, что ни одна женщина еще не занимала эту должность.

В конце концов она вылезла из постели, надела старый спортивный костюм, ветровку, потрепанные кроссовки и бейсболку, потуже натянув ее на голову. Не успела она пробежать и двадцати метров, как кроссовки промокли. Несмотря на оттепель, в Массачусетсе все еще была зима. Р. Дж. пробрала дрожь, но, пробежав немного, она согрелась. Она собиралась добежать до Мемориал-драйв, а потом обратно, но ей было так хорошо, что она понеслась вдоль замерзшей реки Чарльз, глядя, как дождь барабанит по льду, пока не ощутила усталость. Пока она бежала назад, ее дважды забрызгали грязью проезжающие мимо машины, но это едва ли имело значение. Она и так была вся мокрая, как после купания. Войдя через задние двери, она сбросила мокрую одежду на кафельный пол в кухне, вытерлась посудным полотенцем, чтобы не накапать на ковер по дороге в душевую. Она очень долго стояла под тугой струей горячей воды, пока зеркало в ванной не запотело. Выбравшись из душевой кабины, она тщательно вытерлась.

Одеваясь, она подумала, что, пожалуй, примет предложение Сидни и возглавит комитет по публикациям. Но она не собирается что-то менять в расписании. Четверги останутся четвергами.

Надев белье и майку, она схватила сотовый телефон и набрала его домашний номер.

— Это Р. Дж., — сказала она, когда он снял трубку. — Я не была уверена, что застану тебя дома. — У семьи Рингголдов был пляжный домик на острове Мартас-Винъярд, и Глория Рингголд настаивала на том, чтобы они проводили там выходные как можно чаще.

— Да, погода неудачная, — сказал доктор Рингголд. — Мы застряли здесь на все выходные. Нужно быть дураком, чтобы выходить из дому в такой день.

Р. Дж. опустила крышку унитаза и села, рассмеявшись.

— Ты абсолютно прав, Сидни, — сказала она.

 

5

Приглашение на бал

Во вторник она читала лекцию о предотвращении заболеваний и повреждений, вызванных халатностью и непрофессиональными действиями медицинского персонала. Ей было приятно, что почти два часа они со студентами увлеченно обсуждали все стороны вопроса. Некоторые студенты все еще свято верили, что в институте их научат быть непогрешимыми богами врачевания. Им очень не нравилось обсуждение тех случаев, когда, пытаясь помочь, врачи наносили пациентам вред или увечья. Но большинство студентов знало о том, в какое время и в каком обществе они живут, и понимало, что бурно развивающиеся технологии не отменили человеческую способность совершать ошибки. Им было очень важно знать о ситуациях, которые могут привести к травмированию и смерти пациента и вынудить раскошелиться на выплаты по судебным искам.

Хорошая группа. Возвращаясь в больницу, она подумала, что у нее все не так уж плохо.

Она пробыла в кабинете всего несколько минут, когда Тесса сообщила, что ей звонит Том.

— Р. Дж.? Сегодня утром Элизабет ушла.

— Ох, Том…

— Да. Она больше не мучится.

— Я знаю. Это хорошо, Том.

Она поняла, что ему плохо, и от этой мысли ей тоже стало не по себе. Это ее удивило. То, что она к нему чувствовала, уже не было пламенем страстей, а лишь искрой былых эмоций. Возможно, ему нужно было чье-то присутствие.

— Послушай… Хочешь, пообедаем где-нибудь? — внезапно предложила она. — Может, поедем в Норт-Энд?

— Нет, я… — Казалось, он смущен. — Честно говоря, у меня сегодня есть одно важное дело.

Р. Дж. с сожалением подумала, что наверняка речь идет о встрече с женщиной. Она поблагодарила его за то, что позвонил, и вернулась к работе.

Под вечер ей позвонила одна из его сотрудниц.

— Доктор Коул? Это Синди Уолпер. Доктор Кендрикс просил передать, что сегодня дома ночевать не будет. Ему пришлось поехать в Вустер на консультацию.

— Спасибо за звонок, — поблагодарила Р. Дж.

В субботу утром Том предложил позавтракать на Гарвард-сквер. Это ее удивило. Обычно по субботам он совершал обход в больнице Миддлсекс Мемориал, где работал внештатным хирургом, потом у него был теннис и обед в клубе.

Он очень тщательно намазал кусочек хлеба маслом и сказал:

— В Миддлсексе против меня начато расследование о врачебной халатности.

— Кто инициатор?

— Медсестра, которая ухаживала за Беттс. Беверли Мартин.

— Да. Я помню ее. Но почему?..

— Она заявила, что я назначил Беттс слишком большую дозу морфия, что привело к ее смерти.

— Ох, Том…

Он кивнул.

— Что теперь будет?

— Ее отчет будет рассматриваться на собрании комитета больницы по медицинским несчастным случаям.

Мимо прошла официантка, и Том попросил ее принести еще кофе.

— Это не такое уж серьезное дело. Я уверен в этом. Но я хотел сам рассказать тебе о нем, прежде чем ты услышишь это от кого-нибудь другого, — сказал он.

В понедельник, согласно последнему желанию Элизабет Салливан, ее тело было кремировано. Том, Р. Дж. и Сюзанна Лорентц отправились в похоронное бюро, где Сюзанна как душеприказчица получила квадратную серую коробку с прахом.

Они поехали на обед в «Ритц», и Сюзанна прочла им завещание Беттс, пока они ели салат. Беттс оставила то, что Сюзанна назвала «значительным имуществом», на содержание тети, миссис Сэлли Франсес Боссард, пациентки лютеранского приюта для престарелых и немощных в Кливленде, штат Огайо.

Оставшиеся после кончины миссис Боссард средства Элизабет распорядилась передать в Американское общество по изучению рака. Дорогому другу Тому Кендриксу она завещала, как она надеялась, хорошие воспоминания и аудиокассету, на которой они дуэтом поют песню «Строберри Филдз» группы «Битлз». Новой и дорогой подруге доктору Роберте Дж. Коул Элизабет оставила серебряный кофейный сервиз французской работы на шесть персон, выполненный неизвестным серебряных дел мастером восемнадцатого века. Сервиз и кассета хранились в Антверпене вместе с другими вещами, в основном мебелью и картинами, которые будут проданы. Вырученные деньги также должны быть переданы на оплату лечения Сэлли Франсес Боссард.

Элизабет просила доктора Коул выполнить ее последнюю волю. Она хотела, чтобы доктор Коул похоронила ее прах «без всякой церемонии или богослужения в красивом месте, выбранном доктором Коул».

Р. Дж. была поражена просьбой и неожиданной ответственностью, легшей на ее плечи. Глаза Тома увлажнились. Он заказал бутылку шампанского, и они выпили за Беттс.

На стоянке Сюзанна достала из машины коробку с прахом и передала его Р. Дж. Р. Дж. не знала, что с ним делать. Она поставила коробку на пассажирское сиденье и поехала в Лемюэль Грейс.

Утром в следующую среду она проснулась в начале шестого утра от звонка в дверь.

С трудом выбравшись из постели, она надела халат. Не найдя тапочки, прошлепала по холодному полу в прихожую босиком. На первом этаже выглянула в окошко возле двери. На улице еще было темно, но двух человек перед дверью она разглядела.

— Что вам нужно? — спросила она через дверь.

— Полиция штата.

Когда она включила свет и снова выглянула наружу, то убедилась, что это действительно полицейские. Она отперла дверь, внезапно сильно испугавшись.

— Что-то случилось с отцом?

— О нет, мэм. Нет, мэм. Мы просто хотим поговорить с доктором Кендриксом, — сказала высокая крепко сбитая женщина-капрал. Рядом с ней стоял коренастый мужчина в гражданском: черная шляпа, черные туфли, плащ, серые брюки. Они казались уверенными в себе и непреклонными.

— В чем дело, Р. Дж.? — спросил Том. Он стоял на втором этаже возле лестницы в синих пижамных штанах в розовую полоску и сорочке.

— Доктор Кендрикс?

— Да. В чем дело?

— Я капрал Флора Маккиннон, сэр, — представилась женщина. — А это полицейский Роберт Треверс. Мы сотрудники подразделения по предотвращению преступлений и контрольного подразделения, прикрепленного к офису Эдварда В. Уилхойта, окружного прокурора графства Миддлсекс. Мистер Уилхойт хотел бы поговорить с вами, сэр.

— Когда?

— Сейчас, сэр. Он хочет, чтобы вы проехали к нему с нами.

— Святой Боже, вы хотите сказать, что он на работе в полшестого утра?

— Да, сэр, — подтвердила женщина.

— У вас есть ордер на мой арест?

— Нет, сэр, у нас его нет.

— Ну, тогда скажите мистеру Уилхойту, что я отказываюсь от предложения. Через час я буду в операционной Миддлсекс Мемориал работать над чьим-то желчным пузырем. Этот кто-то рассчитывает на меня. Скажите мистеру Уилхойту, что я могу заехать к нему в половине второго. Если ему это подходит, он может оставить сообщение моему секретарю. Если нет, мы можем определиться с другим временем, которое устроит нас обоих. Пойдет?

— Да, сэр. Мы это понимаем, — ответила рыжеволосая капрал. Они кивнули и скрылись во тьме.

Том остался стоять на лестнице. Р. Дж. застыла возле двери и смотрела на него.

— Боже, Том… Что происходит?

— Возможно, тебе лучше поехать со мной, Р. Дж.

— Я никогда не занималась подобными делами. Я поеду, но лучше прихватить с собой еще кого-нибудь, — ответила она.

Она отменила занятия в четверг и провела три часа на телефоне, беседуя с адвокатами, людьми, которые не разболтают никому их разговор и дадут дельный совет. Несколько человек назвали ей одно и то же имя: Нат Рурк. Он уже долгое время занимался подобными делами. Сильно не светился, но свое дело знал, и его уважали. Р. Дж. никогда его не видела. Он не снял трубку, когда она позвонила в его офис, но час спустя перезвонил сам.

Пока она излагала факты, он в основном молчал.

— Нет, нет, нет, — мягко сказал он. — Вы с мужем не поедете к Уилхойту в половину второго. Вместо этого вы поедете ко мне. Мне нужно будет кое с кем перекинуться парой слов в три часа дня. Потом, без четверти пять, мы поедем к окружному прокурору. Мой секретарь уведомит Уилхойта о новом времени встречи.

Офис Ната Рурка находился в солидном старом здании за палатой представителей штата. Здание было удобным, но слегка обветшавшим. Сам адвокат напомнил Р. Дж. Ирвинга Берлина, фотографии которого она когда-то видела. Это был маленький человек с землистым цветом кожи и острыми чертами лица, одетый в темный костюм, очень белую рубашку и университетский галстук, эмблему которого она сразу не узнала. Позже оказалось, что это Пенсильванский университет.

Рурк попросил Тома изложить все обстоятельства, которые привели к смерти Беттс. Он пристально смотрел на Тома, внимательно слушал его, не перебивая. Потом он кивнул, наморщил лоб, откинулся на стуле, сложив руки на груди как раз под значком студенческого братства Фи-Бета-Каппа.

— Вы убили ее, доктор Кендрикс?

— Нет, я ее не убивал. Об этом позаботился рак. Она бы и сама перестала дышать спустя несколько часов или дней. Она не могла прийти в сознание, снова стать Беттс, не испытывая ужасной боли. Я пообещал ей, что она не будет страдать. Ей уже тогда кололи очень большие дозы морфия. Я увеличил дозу, чтобы убедиться, что она не будет чувствовать боли. Если от этого она умерла немного раньше, чем предначертано было судьбой, то меня это вполне устраивает.

— Тридцать миллиграммов миссис Салливан принимала перорально дважды в день. Я полагаю, что это была медленнодействующая форма морфия? — спросил Рурк.

— Да.

— А сорок миллиграммов, которые вы ей вкололи, — это был быстродействующий морфий, и его было достаточно, чтобы нарушить ее дыхание?

— Да.

— И если это в достаточной степени нарушило ее дыхание, то от этого она могла умереть?

— Да.

— У вас с миссис Салливан был роман?

— Нет. — Они обсудили их старые отношения, и, казалось, адвокат был удовлетворен.

— Вы получили какую-либо выгоду в какой-нибудь форме от смерти Элизабет Салливан?

— Нет. — Том рассказал ему условия завещания Беттс. — Уилхойт может как-то это использовать?

— Очень может быть. Он амбициозен, заинтересован в карьерном росте, метит на место вице-губернатора. Громкий процесс может стать для него трамплином. Если ему удастся обвинить вас в убийстве первой степени, засадить за решетку на всю жизнь без права на помилование, с большими кричащими заголовками в газетах и похлопываниями по спине, то успех ему обеспечен. Но убийства первой степени здесь не будет. И такой коварный политик, как господин Уилхойт, не рискнет вынести дело на суд присяжных, если только не будет уверен в благоприятном исходе. Он подождет, пока комитет по медицинским несчастным случаям вынесет решение по этому делу.

— Каким может быть худший сценарий?

— Самый неудачный?

— Да.

— Нет никаких гарантий, что я прав, конечно. Но думаю, что худшим сценарием может стать обвинение в убийстве. Приговором будет срок. В подобном деле судья, скорее всего, проявит снисхождение и вынесет вам то, что мы называем «приговором к Конкорду». Он приговорит вас к отбыванию двадцати лет срока в исправительном учреждении штата в Конкорде. Но в этом и подвох, поскольку в Конкорде вы будете иметь право на апелляцию и досрочное освобождение всего лишь через два года. Вы сможете использовать это время, чтобы написать книгу, стать знаменитым, заработать кучу денег.

— Я потеряю лицензию врача, — спокойно сказал Том, и Р. Дж. почти забыла, что давным-давно разлюбила его.

— Помните, что мы говорим о худшем развитии событий. Удачный сценарий состоит в том, что дело не дойдет до суда. Я здесь для того, чтобы осуществить удачный сценарий. За это мне платят большие деньги, — сказал Рурк.

Вот так легко они перешли к обсуждению его гонорара.

— В таком деле может случиться либо все, либо ничего. Обычно, если ответчик — человек не очень публичный, я прошу аванс в размере двадцати тысяч. Но… Вы профессионал с хорошей репутацией и нормальным характером. Я думаю, что вам следует нанять меня почасово. Две тысячи с четвертью в час.

Том кивнул.

— Кажется, это выгодная сделка, — сказал он, и Рурк улыбнулся.

Они подошли к зданию суда в пять минут четвертого, спустя десять минут после того, как Рурк сказал, что им необходимо будет туда отправиться. Был конец рабочего дня, и из здания выходили люди с радостными улыбками, как у детей, которых отпустили с уроков.

— Все нормально, можно не спешить, — сказал Рурк. — Встреча должна пройти в удобное для нас время. Эта история с полицейскими, которые приехали за вами на рассвете, — обычное запугивание, доктор Кендрикс. Можно сказать, приглашение на бал.

Р. Дж. содрогнулась от понимания того, что окружной прокурор узнал расписание Тома. Едва ли он поступил бы так с каким-то рядовым правонарушителем.

В вестибюле они зарегистрировались у охранника, и лифт поднял их на шестнадцатый этаж.

Уилхойт оказался подтянутым и загорелым мужчиной с крупным носом. Он улыбнулся им так душевно, словно они были старыми друзьями. Р. Дж. окинула его взглядом. Выпускник Гарварда семьдесят второго года, Бостонской юридической академии — семьдесят пятого, помощник окружного прокурора с семьдесят пятого по семьдесят восьмой годы, представитель штата с семьдесят восьмого до восемьдесят восьмого, в котором стал окружным прокурором.

— Как поживаете, мистер Рурк? Рад снова видеть вас. Рад познакомиться, мистер Кендрикс, доктор Коул. Да, садитесь, садитесь.

Потом он перешел к делу, начал задавать вопросы тихим голосом, спокойно глядя на них. Большинство этих вопросов Том слышал от Рурка днем.

Они получили и изучили медицинскую карту Элизабет Салливан. Уилхойт сказал:

— Тут говорится, что по распоряжению доктора Говарда Фишера пациент из палаты двести восемь получал перорально морфийное лекарство, известное как контин, тридцать миллиграммов в день. Посмотрим. В два часа десять минут доктор Томас А. Кендрикс вынес письменное распоряжение о введении внутривенно сорока миллиграммов сульфата морфия. Согласно свидетельствам медсестры мисс Беверли Мартин доктор пожелал ввести лекарство сам. Мартин сказала, что полчаса спустя, когда она вошла в палату двести восемь, чтобы проверить температуру и давление у пациентки, миссис Салливан уже была мертва. Доктор Кендрикс сидел рядом с ней и держал за руку. — Он взглянул на Тома. — Я все правильно изложил, доктор Кендрикс?

— Да, должен сказать, что все верно, мистер Уилхойт.

— Вы убили Элизабет Салливан, доктор Кендрикс?

Том посмотрел на Рурка. Тот был настороже, но кивнул, давая понять, что на этот вопрос следует ответить.

— Нет, сэр. Ее убил рак, — сказал Том.

Уилхойт кивнул. Он вежливо поблагодарил их за то, что пришли, и сделал знак, что разговор окончен.

 

6

Претендент

После этого окружной прокурор больше их не беспокоил. В газетах тоже ничего об этом не писали. Р. Дж. понимала, что молчание может быть зловещим. Люди Уилхойта приходили в больницу и расспрашивали медсестер и докторов, оценивая, получится ли сломать доктора Кендрикса.

Р. Дж. сосредоточилась на работе. В больнице и мединституте она расклеила объявления о создании комитета по публикациям. На первое собрание, которое проходило снежным вечером во вторник, пришло четырнадцать человек. Р. Дж. предполагала, что комитет привлечет врачей-ординаторов и молодых, не публиковавшихся докторов, но пришло также несколько старших врачей. Это не должно было удивлять. Она знала как минимум одного человека, который стал деканом в мединституте, так и не выучившись грамотно писать.

Она составила расписание лекций редакторов медицинского журнала на месяц вперед, также включив в него несколько докторов, которые хотели представить на суд слушателей свои еще не опубликованные работы. Ей пришлось признать, что Сидни Рингголд правильно оценил необходимость подобного комитета.

Пожилой Борис Латтимор, сотрудничающий с Миддлсекс Мемориал в качестве «приходящего врача», отозвал Р. Дж. в сторону в кафетерии и шепнул, что у него есть для нее новости. Сидни сказал ему, что следующим его заместителем станет либо она, либо Аллен Гринштайн. Гринштайн был молодым исследователем, который разработал нашумевшую программу генетической проверки новорожденных. Р. Дж. надеялась, что слух был ложным. Гринштайн был серьезным соперником.

Новые обязанности оказались не очень обременительными. Расписание стало чуточку напряженнее, а свободного времени — немного меньше. Но она ни за что не хотела жертвовать четвергами. Она понимала, что без современной профессиональной медицинской помощи многие женщины погибнут, пытаясь прервать беременность самостоятельно. Самые бедные, у которых не было медицинской страховки, денег или опыта, все еще пытались прервать беременность самостоятельно. Они пили терпентин, нашатырь и очиститель и старались проникнуть разными предметами себе в шейку матки — плечиками для одежды, вязальными иглами, кухонными принадлежностями, чем угодно, лишь бы спровоцировать выкидыш. Р. Дж. работала в клинике, потому что считала, что женщина имеет право получить нормальную врачебную помощь, если она ей требуется. Но их положение все сильнее осложнялось. Когда она ехала в среду вечером домой, то услышала по радио, что в Бриджпорте, штат Коннектикут, возле подобной клиники подорвали бомбу, которая снесла часть здания, ослепила охранника и ранила секретаршу и двух пациенток.

На следующее утро в клинике Гвен Габлер сказала Р. Дж., что она увольняется и уезжает.

— Ты не можешь так поступить, — сказала Р. Дж.

Они с Гвен и Самантой Поттер были близкими подругами с университетской скамьи. Саманта работала на медицинском факультете Массачусетского университета в Вустере. Ее курс анатомии уже стал легендарным, и Р. Дж. виделась с ней не так часто, как хотелось бы. Но с Гвен они тесно общались уже восемнадцать лет.

Именно благодаря Гвен она смогла продолжить работать в клинике и поддержала ее, когда стало совсем туго. Р. Дж. не отличалась смелостью. Она считала Гвен своей отвагой.

Гвен грустно улыбнулась.

— Я буду по тебе очень скучать.

— Тогда не уезжай.

— Я должна уехать. Фил и мальчики у меня на первом месте. — Ставки по ипотеке резко возросли, и у рынка недвижимости выпало дно. Фил Габлер пережил чрезвычайно сложный год, потому Габлеры переезжали на запад, в Москву, штат Айдахо. Фил собирался преподавать теорию недвижимости в университете, а Гвен вела переговоры о работе гинеколога-акушера в организации медицинского обеспечения. — Фил обожает преподавать. А организация медицинского обеспечения прекрасно нам подходит. Мы должны сделать что-нибудь, чтобы изменить систему, Р. Дж. Очень скоро мы все будем работать на эту организацию. — Она уже позвонила и предварительно обо всем договорилась.

Они крепко пожали друг другу руки, и Р. Дж. задумалась, как будет дальше жить без нее.

После утреннего обхода в пятницу Сидни Рингголд оторвался от группы врачей в белых халатах и пересек вестибюль, подойдя к Р. Дж., которая ждала лифта.

— Хотел сказать тебе… Я получаю много положительных отзывов о комитете по публикациям, — сказал он.

Р. Дж. насторожилась. Сидни редко хвалил.

— Как Том поживает? — как бы невзначай поинтересовался он. — Я слышал о какой-то жалобе, поступившей на него в Миддлсексе. Это серьезно?

Сидни зарабатывал для больницы кучу денег, поэтому стал преувеличенно опасаться испорченной репутации, которая казалась ему заразным заболеванием.

Всю свою жизнь Р. Дж. ненавидела роль претендента на какую-нибудь должность. Она не поддалась искушению и не сказала ему, чтобы он засунул этот комитет себе в одно место.

— Ничего особенного, Сидни. Том говорит, что это недоразумение, ничего страшного.

Он подался вперед.

— Мне кажется, тебе тоже не о чем беспокоиться. Ничего не обещаю, но шансы очень велики. Очень.

Его энтузиазм заставил Р. Дж. погрустнеть.

— Знаешь, чего бы я хотела, Сидни? — поддавшись порыву, сказала она. — Я хотела бы, чтобы мы вместе создали клинику семейной практики и отделение в больнице, чтобы люди без медицинского страхования могли получить отличное обслуживание.

— У таких людей уже есть куда пойти. У нас есть публичная клиника, которая пользуется успехом. — Стало заметно его раздражение. Ему не нравились разговоры о неприятных сторонах их работы.

— Люди приходят туда, когда у них уже не остается выбора. Каждый раз они попадают к другому врачу, потому это нельзя назвать качественным лечением. Их лечат от того, от чего они страдают в данный момент, но нет никакой профилактической медицины. Сидни, мы могли бы всерьез заняться семейной практикой. Нужны именно такие врачи.

Его улыбка стала вымученной.

— Ни в одной из бостонских больниц нет подобного отделения.

— Разве это не отличный повод стать первыми?

Он покачал головой.

— Я устал. Я думаю, что хорошо поработал на посту главного врача, мне осталось до пенсии меньше трех лет. Я не хочу вести еще одну войну, чтобы организовать эту программу. Ты не должна предлагать мне подобные вещи, Р. Дж. Если хочешь что-то изменить, тебе следует занять собственное место в вертикали власти. Тогда ты сможешь вести собственные битвы.

В тот четверг ее секретный путь к клинике был обнаружен. Полицейский наряд, который не подпускал к клинике демонстрантов, в тот день немного припозднился. Р. Дж. поставила машину во дворе Ральфа Айелло и направилась к воротам, когда заметила людей, выходящих из-за клиники справа и слева.

Их было много. Они несли плакаты, кричали и показывали на нее пальцами.

Она не знала, что делать.

Она знала, что ее могли покалечить, она всегда этого боялась. Усилием воли заставила себя молча и спокойно пройти мимо них, стараясь не показать дрожи. Пассивное сопротивление. Она пыталась думать о Ганди, но вместо этого вспомнила всех тех врачей и сотрудников клиник, которых покалечили или убили такие же демонстранты. Безумцы.

Некоторые из них пробежали мимо нее во двор Айелло.

Абстрагируйся от гордости. Спокойно. Думай о Мартине Лютере Кинге. Пройди сквозь них. Пройди сквозь них.

Она обернулась и увидела, что они фотографируют ее красный BMW. Эх, новая краска… Она подошла к воротам, и кто-то толкнул ее в спину.

— Прикоснись к машине, и я сломаю тебе руку! — выкрикнула она.

Мужчина с камерой обернулся и ткнул ею Р. Дж. в лицо. Яркий свет резанул глаза, крики впились в барабанные перепонки, словно заостренные распятья.

 

7

Голоса

Она сразу же позвонила Нату Рурку и рассказала о происшедшем.

— Я решила, что вам стоит знать, потому что они могут использовать это против Тома.

— Да. Спасибо, доктор Коул, — сказал он. Он был очень обходителен. Р. Дж. не знала, что ей думать.

В тот вечер Том вернулся домой рано. Она сидела за столом и занималась бумагами. Он вошел и взял пиво из холодильника.

— Будешь?

— Нет, спасибо.

Он сел напротив нее. Ей захотелось протянуть руку и коснуться его. Он выглядел усталым. В старые добрые времена она подошла бы к нему сзади и сделала бы массаж шеи. Какое-то время у них были очень чувственные отношения. Он часто делал ей массаж. В последнее время она обычно обвиняла его во всех грехах, но не могла отрицать, что от прежнего Тома осталось много.

— Мне позвонил Рурк, — сказал Том, — и сообщил о том, что случилось сегодня.

— Вот как?

— Да. Он, эх, спросил о нашем браке. Я ничего от него не скрыл.

Она посмотрела на него и улыбнулась. Прошлое осталось в прошлом, настоящее же было сейчас.

— Хорошо.

— Да. Рурк сказал, что если мы будем разводиться, то нужно будет сделать это быстро, чтобы издержки твоей работы не помешали моей защите.

Р. Дж. кивнула.

— Имеет смысл. Наш брак уже давно мертв, Том.

— Да. Да, Р. Дж. — Он улыбнулся ей. — Будешь пиво?

— Нет, спасибо, — ответила она и вернулась к бумагам.

Том взял некоторые свои вещи и тут же съехал. Он сделал это с такой легкостью, что Р. Дж. решила, что ему было к кому переехать.

Сначала она не заметила никаких перемен в доме на Брэттл-стрит, потому что привыкла находиться там одна. Она возвращалась каждый вечер в один и тот же пустой дом, но теперь в нем воцарился мир, не было ничего такого, что напоминало бы о Томе и раздражало ее.

Через восемь дней после того, как он ушел, начались странные телефонные звонки.

Это были разные голоса, звонили всю ночь напролет, вероятно, посменно.

— Ты убиваешь младенцев, сука, — шептал мужской голос.

— Ты режешь наших детей. Ты вычищаешь людей, будто они мешки для мусора.

Одна женщина с сожалением сообщила Р. Дж., что она одержима бесами.

— Ты будешь гореть в аду вечно, — сообщила другая звонившая. У нее был глубокий грудной голос.

Р. Дж. сменила номер телефона на такой, который нельзя найти в телефонном справочнике. Однажды, вернувшись вечером домой, она увидела плакат, прибитый гвоздями к дорогой двери дома.

РАЗЫСКИВАЕТСЯ

ТРЕБУЕТСЯ ОСТАНОВИТЬ

ДОКТОР РОБЕРТА ДЖ. КОУЛ

На фотографии она узнала себя, сердито смотрящую в объектив камеры с открытым ртом. Текст под фото гласил:

Жительница Кембриджа доктор Роберта Дж. Коул большую часть времени делает вид, что она уважаемый доктор больницы Лемюэль Грейс, преподаватель Массачусетского медицинского института.

Но она делает аборты. Каждый четверг она убивает от десяти до тринадцати младенцев.

Пожалуйста, присоединяйтесь к нам.

1. Молитесь и поститесь, ибо Господь не хочет никому погибели. Молитесь за спасение души доктора Коул.

2. Пишите и звоните ей. Помогите ей бросить это занятие.

3. Попросите ее прекратить делать аборты! «И не участвуйте в темных делах тьмы, но и обличайте». Послание к Ефесянам, 5:11.

Базовая стоимость аборта — двести пятьдесят долларов. Большинство докторов, вроде доктора Коул, получают половину этой стоимости. В итоге за прошлый году убив почти семьсот детей, она заработала восемьдесят семь с половиной тысяч долларов.

Также на плакате была помещена контактная информация Р. Дж., ее расписание, адреса и номера телефонов больницы, медицинского института и клиники. Внизу было написано:

Награда: Если вы остановите ее, то спасете много жизней!!!

Всю следующую неделю ее не донимали. Это вызывало тревогу. Однажды утром она прочла в газете «Бостон Глоуб», что, по слухам, Эдвард Уилхойт метит на место вице-губернатора. В то воскресенье письмо от кардинала, осуждающего аборт и называющего его смертным грехом, читали во всех церквях бостонской епархии. Два дня спустя по национальным каналам показывали программу о том, что была проведена еще одна эвтаназия. На этот раз в Мичигане неким доктором, Джеком Кеворкяном. В тот вечер, включив телевизор, Р. Дж. тут же увидела на экране лицо Уилхойта. Он обращался к отцам города, призывая «учинить правосудие над антихристом, ходящим среди нас, который через детоубийство, самоубийство и смертоубийство желает узурпировать власть Святой Троицы».

— Я надеюсь, что мы поведем себя как цивилизованные люди. Я не хочу никаких скандалов и выяснения отношений. Давай разделим все имущество, активы и долги поровну, — предложил Том.

Р. Дж. согласилась. Она была уверена, что он закатил бы скандал, если бы у них были реальные деньги, из-за которых можно закатить скандал. Но большая часть того, что они заработали, ушла на дом и погашение его долгов.

Том смущенно сообщил, что живет с Синди Уолпер, офис-менеджером с его работы. Это была светловолосая пышногрудая девушка, которой вот-вот стукнет тридцать.

— Мы собираемся пожениться, — сказал он с облегчением. Теперь он уже как бы не изменял жене, а встречался со своей невестой.

Несмотря на заявление о том, что все следует решить полюбовно, когда они встретились для раздела имущества, Том привел адвоката по имени Джерри Сальтус.

— Ты собираешься оставить себе дом на Брэттл-стрит? — спросил он.

Р. Дж. недоуменно уставилась на него. Они купили этот дом для него, несмотря на ее протесты. Из-за его одержимости они спустили на него все деньги.

— Разве тебе он не нужен?

— Мы с Синди решили пожить в квартире.

— А мне не нужен твой претенциозный дом. Я его никогда не хотела. — Она почувствовала, что повышает голос и в нем проскакивают металлические нотки, но ей было все равно.

— А что с фермерским домиком?

— Полагаю, его тоже надо продать, — сказала она.

— Если ты организуешь его продажу, я займусь продажей нашего дома. Так пойдет?

— Хорошо.

Он сказал, что особенно хотел бы забрать себе вишневый шкаф, диван, два стула и большой телевизор. Она тоже хотела шкаф, но согласилась вместо него на рояль и персидский ковер Хериз, которому было более ста лет и которым очень дорожила. Прочую мебель они разделили, выбирая по очереди. Потом они быстро и без проволочек подписали бракоразводное соглашение и адвокат испарился, пока они не передумали и не начали спорить.

В воскресенье вечером Р. Дж. отправилась в Гимназиум Алекса вместе с Гвен, которая собиралась уехать в Айдахо через пару недель. Перед аэробикой Р. Дж. рассказывала ей о Томе и разделе имущества. В этот момент в зал вошел Александер Манакос. Его сопровождал рабочий. Они прошли в угол зала, обсуждая сломанный тренажер.

— Он смотрит сюда, — сказала Гвен.

— Кто?

— Манакос. На тебя. Он посмотрел на тебя несколько раз.

— Гвен. Не глупи.

Но хозяин клуба похлопал рабочего по плечу и направился прямо к ним.

— Я скоро вернусь. Мне надо позвонить на работу, — сказала Гвен и убежала.

На нем была хорошо сшитая, дорогая одежда. Почти как у Тома, но не от «Брукс Бразерз», более свободная. Манакос был чертовски красивым мужчиной.

— Доктор Коул…

— Да.

— Меня зовут Александер Манакос. — Он крепко пожал ей руку. — Вы удовлетворены клубом?

— Да. Мне тут очень нравится.

— Рад слышать. Может, у вас есть какие-то жалобы?

— Нет. Откуда вы знаете мое имя?

— Я спрашивал людей. Захотел поздороваться. Вы кажетесь хорошим человеком.

— Спасибо. — Она не очень умела флиртовать, и ей было досадно, что он решил с ней заговорить. Его волосы напомнили ей молодого Редфорда. Нос у грека был немного искривлен, что придавало лицу злое выражение.

— Не желаете ли отужинать со мной как-нибудь вечером? Или выпить. Что пожелаете. Можно будет познакомиться поближе.

— Мистер Манакос, я не…

— Алекс. Зовите меня просто Алекс. Вы бы чувствовали себя лучше, если бы нас познакомил общий друг?

Она улыбнулась.

— Это не обязательно.

— Послушайте, я знаю, что напугал вас своей настойчивостью. Я знаю, что вы пришли на аэробику. Обдумайте мое предложение и сообщите решение, когда будете уходить.

— Ты же пойдешь с ним на свидание, правда?

— Нет, не пойду.

— Почему? Он кажется таким милым.

— Гвен, он шикарен, но мне совершенно не нравится. Честно. Не знаю почему.

— Ну и что? Он же не предлагает пожениться или провести остаток жизни с ним. Он просто приглашает на свидание.

Гвен от нее не отвязалась. Во время тренировки, перед каждым подходом, она постоянно возвращалась к этой теме.

— Он очень милый. Когда ты в последний раз была на свидании?

Выполняя упражнения, Р. Дж. вспоминала, что она знает о нем. Когда-то он играл за баскетбольную команду Бостонского колледжа. Выходец из семьи иммигрантов. В вестибюле клуба висела его старая фотография — хмурый мальчишка в парке, с коробкой для чистки обуви. К моменту поступления в колледж он снимал маленькую каморку с помостом для чистки обуви в одном здании на Кенмор-сквер, где на него работало несколько человек. По мере того как он становился все более известным спортсменом, его маленькое предприятие по чистке обуви росло и расширялось. Он не был блестящим баскетболистом, однако смог закончить колледж со степенью магистра и достаточной известностью, чтобы ему не смогли отказать ни в одном бостонском банке. Он открыл клуб здоровья с дорогим оборудованием и хорошими инструкторами. В память о прежних временах в клубе была стойка для чистки обуви, рядом появились бар и кафе. Теперь Алекс Манакос владел клубом здоровья, греческим рестораном на побережье, другим — в Кембридже и еще бог весть чем.

Она знала, что он не женат.

— Когда ты в последний раз общалась с мужчиной, который не был бы твоим пациентом или коллегой? Он такой милый. Очень. Соглашайся, — прошипела Гвен.

Приняв душ и переодевшись, Р. Дж. прошла в бар. Когда она сообщила Манакосу, что была бы рада с ним поужинать, он улыбнулся.

— Это хорошо. Вы же врач, верно?

— Да.

— Признаюсь, я никогда не ходил на свидание с женщиной-врачом.

«Во что я вляпалась?» — подумала она.

— Вы ходите на свидания только с мужчинами-врачами?

— Ха-ха-ха, — рассмеялся он, взглянув на нее с интересом. Они договорились пообедать в субботу.

На следующее утро газеты «Геральд» и «Глоуб» опубликовали статьи об абортах в Бостоне. Репортеры взяли интервью у обеих сторон конфликта. В каждой из газет было несколько фотографий активистов. В дополнение к этому «Геральд» поместила в статью изображения двух плакатов, подобных тому, который был прибит к двери Р. Дж.

На одном был доктор Джеймс Дикенсон, гинеколог из Бруклина, а на другом она узнала себя.

В среду стало известно, что Аллена Гринштайна назначили заместителем Рингголда и преемником Роузмана.

Спустя несколько дней в газетах и на телевидении появился репортаж об интервью с Гринштайном — он рассказывал о том, что через несколько лет можно будет проверять гены новорожденных, выявляя потенциальные угрозы их здоровью в будущем.

Р. Дж. и Сидни часто виделись на обходах и просто в коридоре. Каждый раз, когда он проходил мимо, то тепло и с улыбкой здоровался с ней.

Р. Дж. хотела бы, чтобы он остановился и они могли поговорить. Она хотела сказать ему, что не стыдится того, что делает аборты. Она делает важную и сложную работу, которой занялась потому, что считает себя хорошим врачом.

Тогда почему же ей так плохо и одиноко, когда она ходит по этим коридорам?

Черт их всех дери!

В субботу днем она вернулась домой пораньше, чтобы принять душ, не спеша и со вкусом одеться. В семь часов вечера она вошла в клуб здоровья и направилась в кафе. Александер Манакос стоял возле бара и разговаривал с двумя мужчинами. Она уселась на барный стул с другой стороны зала, и вскоре он подошел к ней. Он выглядел еще лучше, чем обычно.

— Добрый вечер.

Он кивнул. В руках у него была газета. Когда он раскрыл ее, то она узнала понедельничный выпуск «Глоуб».

— Здесь написана правда? О том, что вы делаете аборты?

Это звучало как обвинение. Она это знала. Она гордо подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Да. Это законная и этичная медицинская процедура, которая важна для жизни и здоровья моих пациенток, — спокойно сказала она, — и я выполняю свою работу хорошо.

— Вы мне отвратительны. Я бы не трахнул вас даже чужим членом.

Очень мило.

— Ну, своим вы этого точно не сделаете, — тихо произнесла она, встала со стула и пошла к выходу. Пожилая женщина за столиком аплодировала ей со слезами на глазах. Р. Дж. было бы приятнее, если бы эта женщина не была пьяна.

— Мне никто не нужен. Я могу прожить одна. Одна. Поняла? И я хочу, чтобы ты слезла с моей шеи, — яростно сказала она Гвен.

— Ладно, ладно, — ответила Гвен и сбежала.

 

8

Суд присяжных

Очередное, апрельское, заседание комитета больницы Миддлсекс Мемориал по медицинским несчастным случаям было отложено из-за весенней метели, занесшей грязный снег и старый лед свежим белым покровом, который ждали уже давно. Р. Дж. посетовала на очередной снегопад. Однако два дня спустя температура поднялась до двадцати трех градусов выше нуля и старый снег вместе с новым исчезли в одночасье, наполнив канавы талыми водами.

Комитет собрался на следующей неделе. Заседание продолжалось недолго. Принимая во внимание явные свидетельства того, что Элизабет Салливан умирала от страшной боли, члены комитета единогласно решили, что Томас Кендрикс не действовал непрофессионально, введя ей повышенную дозу обезболивающего.

Несколько дней спустя Фил Росвелл, один из членов комитета, сказал Р. Дж., что по этому поводу не было никаких дебатов.

— Черт возьми, давайте будем честными. Мы все так поступаем, чтобы облегчить страдания, когда конец близок и неминуем, — сказал Росвелл. — Том не пытался скрыть свой поступок, он честно все написал в рецепте. Если бы мы его наказали, нам бы пришлось наказать и себя, и большинство докторов, которых мы знаем.

Нат Рурк поговорил по душам с окружным прокурором и узнал, что Уилхойт не собирался выносить смерть Элизабет Салливан на суд присяжных.

Том был вне себя от радости. Он хотел перевернуть очередную страницу жизни, развестись и жениться на другой женщине.

Настроение Р. Дж. портилось из-за нищих, которых можно было встретить повсюду. Она родилась и выросла в Бостоне и любила этот город, однако теперь она не могла смотреть на бездомных. Она видела их везде. Они рылись в мусорных баках, перевозили скудные пожитки на тележках, украденных из магазинов, спали в картонных коробках на холодных погрузочных платформах, выстраивались в длинные очереди за бесплатной похлебкой на Тремонт-стрит, занимали скамейки в парках и прочих общественных местах.

Для нее бездомные были медицинской проблемой. В 1970-е годы психиатры инициировали создание сети капитальных зданий — приютов для душевнобольных, в которых те содержались в ужасных условиях. Идея заключалась в том, чтобы вылечить их и вернуть в общество, где они могли бы жить в гармонии с другими людьми, как удачно получилось в некоторых европейских странах. Но в Америке центры по работе со вчерашними пациентами приютов плохо финансировались и не справились с задачей. Пациенты постепенно разбрелись по всей стране. Социальные служащие не имели возможности проследить за тем, кто сегодня спал в картонной коробке, а завтра ночевал под теплотрассой в нескольких километрах от предыдущего места ночлега. По всем Соединенным Штатам алкоголики, наркоманы, шизофреники и прочие психически нездоровые люди образовали целую армию бездомных. Многие из них начали просить милостыню, некоторые произносили речи на автобусных остановках и в метро, кто-то сидел на тротуаре с чашкой и плакатами, на которых было написано что-то вроде «Работаю за еду. Дома четверо детей». Р. Дж. прочла исследование, где было подсчитано, что девяносто пять процентов американских нищих употребляют наркотики или алкоголь. Некоторые могли заработать попрошайничеством до трехсот долларов в день и быстро спускали всю сумму на зелье. Р. Дж. виновато подумала об оставшихся пяти процентах более-менее здоровых нищих, которые просто потеряли дом и работу. Она усилием воли заставляла себя не подавать милостыню и негодовала, когда видела, как подают другие, вместо того чтобы надавить на власть, не желающую организовать для бездомных необходимые условия.

Дело было не только в бездомных. Все составляющие ее существования в этом городе действовали ей на нервы: развод, больничная рутина, бюрократия, пробки на дорогах, нежелание идти на работу, где Аллен Гринштайн отобрал у нее место заместителя главного врача… Все смешалось в горький коктейль. Постепенно она пришла к мысли, что ей нужно резко поменять жизнь и уехать из Бостона.

Мест, где она могла бы найти применение своим смешанным медицинским интересам, было два — Балтимор и Филадельфия. Она написала письма Роджеру Карлетону из университета Джонса Хопкинса и Ирвингу Симпсону из университета штата Пенсильвания, предложила свои услуги.

Очень давно она составила расписание на весну так, чтобы у нее была свободная неделька, которую она хотела провести на острове Сент-Томас. Вместо этого она в пятницу ушла с работы раньше и отправилась домой, чтобы собрать вещи, необходимые за городом. Ей нужно было избавиться от домика в Беркширских холмах.

Она вышла из дома и уже садилась в машину, когда вспомнила о прахе Элизабет. Пришлось вернуться и забрать ящик, стоявший на комоде в гостевой спальне, куда она поставила его, когда привезла домой.

Она не смогла заставить себя положить ящик в чемодан. Вместо этого она поставила его на пассажирское сиденье рядом с собой, положив перед ним свернутый плащ, чтобы ящик не слетел, если она резко затормозит.

Она выехала на улицу и направилась на запад.

 

9

Вудфилд

Еще до того, как они отремонтировали и обставили дом на Брэттл-стрит, их с Томом брак начал разрушаться. Когда они нашли очаровательный домик в Беркширских горах в городке Вудфилд в западной части Массачусетса возле границы с Вермонтом, то купили его, желая превратить это место в загородный дом, где они могли бы оживить свои отношения. Маленькому желтому каркасному дому было около восьмидесяти пяти лет. Рядом с ним стоял старый табачный амбар, начавший сильно проседать, как и их отношения. К постройкам прилегали семь акров полей и тридцать девять акров густых старых лесов Новой Англии, а также река Катамаунт, одна из трех горных речек Вудфилда, протекающая через лес и поля.

Том нанял людей, чтобы вырыть бассейн на низинном лугу неподалеку от дома. Когда бульдозер приступил к работе, внезапно обнаружились останки ребенка. Ткань или одежда давно истлела. Осталось лишь то, что можно было бы принять за куриные кости, если бы не человеческий череп, похожий на затвердевший гриб. Никаких следов могилы они не обнаружили, да и местность была довольно болотистой для кладбища. Находка вызвала многочисленные пересуды среди местного населения. Никто в городке не знал, откуда там взялось это захоронение.

Возможно, похороненный ребенок был индейцем. Медицинский осмотр показал, что кости старые. Конечно, они пролежали там не века, но тельце определенно было похоронено очень давно.

В земле над телом нашли осколки керамической тарелки. Когда ее отмыли, обнаружилось несколько букв красного цвета, практически выцветших. Надпись никто не смог прочесть. Большинство букв стерлось напрочь, осталось всего несколько: «ис» и «ор». Потом «ос» и «ир». Несмотря на тщательные поиски, несколько костей от маленького скелета так и не нашли. Местный патологоанатом собрал скелет и определил, что это был немного недоношенный младенец неопределенного пола. Коронер забрал кости, но, когда Р. Дж. попросила оставить ей фрагменты тарелки, пожал плечами и не стал спорить. С тех пор она хранила их в шкафу.

Массачусетская магистраль безынтересна почти на всем своем протяжении. Лишь когда Р. Дж. свернула с нее на шоссе I-91, она заметила вдали низкие горы и обрадовалась.

Подниму глаза к горам, откуда придет мне помощь.

Через полчаса ее обступили холмы. Машина петляла, то взбираясь на холм, то съезжая в ложбину. Р. Дж. проезжала фермы и леса, пока не повернула на дорогу Лорел-хилл, а затем — на длинную подъездную дорожку к домику цвета сливочного масла, расположившемуся на опушке леса в дальнем конце луга.

Они с Томом не были здесь с прошлой осени. Когда она открыла дверь, на нее пахнуло застоявшимся, прогорклым воздухом. На подоконнике она увидела помет, похожий на мышиный, но больший по размеру. Она поняла, что в доме завелась крыса, и расстроилась. Однако в углу кухни обнаружились высохшие останки летучей мыши. Первым делом Р. Дж. вооружилась веником и совком, чтобы избавиться от мыши и ее помета. Она включила холодильник, распахнула окна с целью проветрить комнату и занесла припасы, два ящика с овощами и крупами и маленький кулер со скоропортящимися продуктами. Ей очень хотелось есть, потому, недолго думая, она приготовила ужин из безвкусного магазинного помидора, сыра, двух чашек чая и пакета шоколадных конфет.

Смахивая со стола крошки, она с досадой поняла, что позабыла об Элизабет.

Она вышла на улицу, внесла в дом коробку с прахом и поставила ее на каминную полку. Ей придется найти красивое место, как поручила Элизабет, и предать ее прах земле. Она вышла на улицу, сделала несколько шагов в сторону леса, но в нем было темно и ветви густо переплетались чуть ли не до самой земли. Она никак не могла продраться сквозь эту чащу. Ей пришлось бы пролезать над или под упавшими деревьями, раздвигать густые заросли кустарника. Она не была к этому готова, потому быстро сдалась и пошла вниз по покрытой щебнем подъездной дорожке к Лорел-хилл, которая представляла собой гравийный тракт, растянувшийся на несколько миль и опоясывающий соседние холмы. Р. Дж. нравилось шагать. Пройдя километра полтора, она приблизилась к небольшому фермерскому дому, рядом с которым стоял огромный красный амбар Хэнка и Фреды Крантц. Именно они продали им с Томом желтый домик. Она замедлила шаг и остановилась перед дверью. Ей не хотелось отвечать на вопросы о Томе и объяснять, что они разводятся.

Когда она вернулась к своему дому, солнце уже село и прозрачный воздух пронизывал холодом до костей. Она закрыла все окна, кроме одного. В амбаре был сухой хворост. Р. Дж. разожгла огонь в камине. Когда опустились густые сумерки, из распахнутого окна стали доноситься крики озерных птиц. Она села на край дивана и принялась потягивать горячий черный кофе, который был достаточно сладок, чтобы она получила ненужные калории, и смотреть на огонь в очаге.

На следующее утро она встала поздно, пожарила себе пару яиц и начала хлопотать по дому. Так как она редко убирала, ей очень понравилось это занятие. Она получала удовольствие от того, что пылесосила, протирала полы тряпкой и мыла различную утварь. Она перемыла все судочки и кастрюли, хотя ей могли понадобиться всего несколько тарелок и столовых приборов.

Она знала, что Крантцы обедают ровно в полдень, потому подождала до начала второго, отправилась по дороге к их дому и постучала в дверь.

— О, посмотрите, кто к нам пожаловал! — прогудел Хэнк Крантц. — Заходи, заходи.

Они проводили ее в кухню, и Фреда Крантц, не спрашивая, налила ей чашку кофе и отрезала увесистый ломоть пирога, лежавшего на столе.

Р. Дж. не была с ними хорошо знакома. Они виделись лишь во время ее нечастых визитов в эту глушь. Но она увидела неподдельное сожаление в их глазах, когда рассказала о разводе и попросила совета о том, как лучше всего продать домик.

Хэнк Крантц почесал щеку.

— Можно поехать к агенту по недвижимости в Гринфилде или Амхерсте, конечно, но нынче большинство местных продает недвижимость через парня по имени Дэйв Маркус. Он живет здесь, в городе. Он делает рекламу и обеспечивает хорошую цену. И не жульничает, что очень неплохо для парня из Нью-Йорка.

Они объяснили ей, как проехать к дому Маркуса. Сначала она выехала на шоссе штата, потом свернула на грунтовку и поблуждала по разбитым дорогам, что было малополезно для машины. Когда проезжала мимо клеверного поля, с ней поравнялся породистый жеребец бурой масти с белой мордой. Он скакал с другой стороны забора, потом заржал и скрылся вдали. Перед симпатичным деревянным домом находилась вывеска агента по недвижимости. Еще одна вывеска заставила ее улыбнуться.

МЕДОК, Я ТЕБЯ ОБОЖАЮ

На веранде расположились два старых книжных шкафа, заставленные банками с янтарным медом. Из дома доносились звуки радио. В дверях появилась девочка-подросток с длинными черными волосами. У нее была веснушчатая кожа, полные груди и острые черты лица. Она прижимала к подбородку ватный шарик, дезинфицируя прыщик.

— Привет. Я Сара, отца нет дома. Он вернется вечером. — Она записала имя и номер телефона Р. Дж. и пообещала, что отец позвонит. Пока Р. Дж. покупала банку меда, к забору прискакал жеребец.

— Он такой непоседа, — заметила девочка. — Хотите угостить его сахаром?

— Конечно!

Сара Маркус достала два кусочка сахара и дала их Р. Дж. Они вместе подошли к забору. Р. Дж. аккуратно предложила сахар коню, который быстро съел оба кусочка, едва не укусив ее за руку. Его громкое чавканье заставило ее улыбнуться.

— Как его зовут?

— Хаим. Он еврей. Мой отец назвал его в честь одного писателя.

Р. Дж. немного расслабилась. Она помахала на прощание девочке и коню и направилась назад по дороге, обсаженной высокими деревьями, за которыми тянулся крепкий каменный забор.

На Мэйн-стрит в Вудфилде располагалось здание почты и четыре торговых заведения — «Хэйзелс», который являлся странным сочетанием скобяной лавки и магазина подарков; авторемонтная мастерская Буэлла; рынок Сотбис, основанный в 1842 году, и современный ночной магазинчик «Террис», перед которым была удобно расположена парочка газовых насосов. Р. Дж. была неравнодушна к яркому магазину «Террис», где у Фрэнка Сотби всегда имелся для нее кусок хорошего чеддера, от одной мысли о котором у нее текли слюнки. Он продавал кленовый сироп и сам готовил вкусную горячую колбасу.

— Сделаете мне сэндвич с сыром?

— Почему бы и нет? — отозвался хозяин. Он взял с нее полтора доллара за апельсиновый сок. Р. Дж. уселась на лавку и принялась есть, наблюдая за проходящими мимо людьми. Потом вернулась в магазин и, отбросив всякие предрассудки по поводу холестерина, купила натуральный бифштекс, жирную колбасу и кусок хорошего сыра.

Вернувшись в домик, она надела самую старую одежду и какие-то сапоги и решительно направилась в лес. Углубившись в чащу всего на несколько метров, она очутилась в совершенно другом мире — прохладном, темном и тихом. Лишь ветер шевелил тысячи листьев, шелест которых мог иногда по громкости соперничать с прибоем. В такие минуты Р. Дж. чувствовала благоговение и страх. Она пыталась убедить себя, что крупные животные и чудовища должны испугаться того шума, который она производила, пробираясь сквозь густые заросли. Время от времени она набредала на небольшие поляны, где можно перевести дух, однако отдохнуть там было невозможно.

Она пошла вдоль ручья к реке Катамаунт. Р. Дж. прикинула, что достигла середины территории, принадлежавшей им с Томом, и пошла вдоль берега реки, который густо порос лесом, потому идти было тяжело. Несмотря на весеннюю прохладу, она вспотела и выбилась из сил. Подойдя к большому гранитному валуну, который выдавался далеко в реку, она села на него. Посмотрев на заводь, образованную валуном, заметила маленькую форель. Вода, напоенная тающим снегом, с шумом обтекала валун. Р. Дж. растянулась на теплом камне и стала наблюдать за форелью. Время от времени она ощущала на лице легкие брызги.

Она бродила по лесу допоздна, пока силы не иссякли. Потом неспешно вернулась к домику, повалилась на диван и подремала пару часов. Встав, она пожарила картофель с луком и перцем, а к нему бифштекс. Быстро проглотив все это, она запила еду чаем с медом. Когда исчез последний луч солнца, она уселась перед камином с чашкой кофе и прислушалась к птичьим крикам за окном. В этот момент зазвонил телефон.

— Доктор Коул, это Хэнк. Фреда ранена. Мое ружье случайно выстрелило.

— Куда попала пуля?

— В верхнюю часть бедра. У нее сильно идет кровь, прямо хлещет.

— Возьмите чистое полотенце и крепко прижмите к ране. Я уже еду.

 

10

Соседи

Р. Дж. была в отпуске, потому медицинской сумки у нее с собой не было. Гравий громко хрустел под колесами машины, пока ее BMW, выхватывая из темноты причудливые тени, мчался по дороге к дому соседей. Когда она резко завернула на подъездную дорожку, машину немного занесло и она повредила аккуратный газон, за которым так заботливо ухаживал Хэнк Крантц. Она подъехала к входной двери, остановила автомобиль и ворвалась в дом без стука. Злополучное ружье лежало на кухонном столе, покрытом газетами. Рядом с ним валялись какие-то тряпки, шомпол и небольшая бутылочка с оружейным маслом.

Фреда, бледная как полотно, лежала на левом боку в луже крови. Ее глаза были закрыты, но она открыла их и взглянула на Р. Дж. Хэнк наполовину стянул с нее джинсы. Он стоял на коленях, прижимая окровавленное полотенце к ее бедру. Его ладони и рукава рубашки были все в темных пятнах.

— Боже. Боже всемогущий. Что я наделал…

Он страдал, но держал себя в руках.

— Я вызвал врачей из местной больницы, — сообщил он.

— Хорошо. Возьми свежее полотенце и просто прижми его сюда.

Она наклонилась и пальцами постучала по тому месту, где бедро соединялось с туловищем, рядом с черными лобковыми волосами, которые виднелись под хлопковым бельем Фреды. Почувствовав пульсацию бедренной артерии, она пережала ее. Фреда была крупной, тяжелой женщиной, годы жизни на ферме закалили ее тело. Р. Дж. пришлось приложить усилие, чтобы как следует пережать артерию. Фреда открыла рот, чтобы закричать, но издала лишь слабый стон.

— Прости.

Р. Дж. пальцами левой руки продолжала зажимать артерию, а правой осторожно ощупывала бедро Фреды. Когда она обнаружила выходное отверстие, Фреда вздрогнула.

Р. Дж. проверяла пульс Фреды, когда вдали раздался вой сирены. Очень скоро к дому подъехали две машины с мигалками. Вошли три человека: коренастый полицейский среднего возраста, а также мужчина и женщина в красных полиэстеровых куртках. У женщины в руках был кислородный баллон.

— Я врач, — сказала Р. Дж. — В нее попала пуля, сломана бедренная кость и травмирована артерия. Возможно, она разорвана. Есть входное и выходное отверстия. Быстрый нитевидный пульс.

Мужчина кивнул.

— У нее шок, все понятно. Потеряла много крови, верно? — спросил он, глядя на кровь на полу. — Сможете подержать еще, док?

— Да, конечно.

— Хорошо, продолжайте.

Он опустился на колени с другой стороны от Фреды. Не теряя времени, бегло осмотрел ее. Фельдшер был широкоплечим, с брюшком. Ему едва ли исполнилось двадцать лет, однако все его движения были отточены до автоматизма.

— Выстрел был всего один, Хэнк? — спросил он.

— Да, — яростно отозвался Хэнк, понимая смысл вопроса.

— Да, одно входное и одно выходное отверстие, — заключил фельдшер, завершая осмотр.

Миниатюрная женщина с белокурыми волосами тут же начала мерять кровяное давление.

— Восемьдесят на шестьдесят, — сообщила она. Фельдшер кивнул. Она поставила кислородную установку на пол и закрепила на лице Фреды прозрачную маску. Потом она разрезала джинсы и белье пострадавшей, покрыв промежность полотенцем. Также она сняла с нее носок и теннисную туфлю. Схватив Фреду за голую ступню, медленно, но уверенно потянула.

Фельдшер закрепил на лодыжке Фреды эластичную повязку.

— Сейчас будет неприятно, док, — сказал он. — Нам надо попасть туда, где ваша рука, чтобы собрать шину. Вам придется отпустить артерию на несколько секунд.

Когда она отпустила ногу, кровь начала толчками вытекать из раны Фреды. Фельдшеры быстро обездвижили ногу и собрали медицинскую шину — металлический каркас, который охватывал всю ногу, от промежности до самой пятки. Как только они закончили, Р. Дж. снова пережала артерию, и кровотечение ослабло. Шина с одной стороны была привязана к бедру, а с другой крепилась к эластичной повязке, охватывающей голень и ступню. Небольшая лебедка позволила медикам крепко зафиксировать шину.

Фреда вздохнула. Фельдшер кивнул.

— Да, так уже легче, верно?

Фреда кивнула и взвизгнула, когда они подняли ее. Она расплакалась, когда ее положили на носилки. Все вместе они двинулись к выходу. Хэнк и полицейский держали носилки спереди, а фельдшер сзади. За ним следовала блондинка с кислородной установкой. Р. Дж. шла рядом, все еще пережимая артерию.

Они поставили носилки в карету «скорой помощи» и закрепили их. Блондинка подключила стационарный кислородный аппарат, установленный в машине. Фреду укрыли теплыми одеялами, чтобы защитить от тряски.

— Нам не хватает людей. Поедете с нами? — спросил Р. Дж. фельдшер.

— Конечно, — согласилась она.

Блондинка села за руль, а Хэнк устроился рядом на пассажирском сиденье. Когда они отъехали, водитель по рации сообщила диспетчеру, что они забрали пациента и направляются в больницу. Полицейская машина ехала перед «скорой помощью», освобождая дорогу. Блондинка включила сирену и проблесковые маячки.

Р. Дж. было сложно стоять в салоне «скорой помощи», которая подпрыгивала на ухабах и кренилась на каждом повороте.

— Снова пошла кровь, — сказала она.

— Я знаю.

Фельдшер развернул нечто, похожее на нижнюю часть космического скафандра, — из плотной ткани торчали трубки и кабели. Он быстро проверил давление, пульс и дыхание Фреды, снял со стены радиотелефон и вызвал больницу, запрашивая разрешение использовать военные компрессионные штаны. После непродолжительного спора он получил разрешение, и Р. Дж. помогла ему натянуть их на Фреду. Послышалось шипение, в них начал поступать воздух. Штаны надулись и затвердели.

— Обожаю эту вещь. Вы когда-нибудь такое использовали, док?

— Я мало занималась неотложной медициной.

— Эта штука все делает за вас, — сказал он. — Останавливает кровотечение, усиливает шину, чтобы стабилизировать ногу, и толкает кровь к мозгу и сердцу. Но нас заставляют запрашивать разрешение на их использование, поскольку, если есть внутреннее кровотечение, они могут вытолкнуть всю кровь в брюшную полость. — Он проверил, все ли в порядке у Фреды, улыбнулся и протянул руку. — Стив Райпли.

— Я Роберта Коул.

— Нашего сумасшедшего водителя зовут Тоби Смит.

— Привет, док, — поздоровалась блондинка, не сводя глаз с дороги. В зеркале заднего вида Р. Дж. увидела ее приятную улыбку.

— Привет, Тоби, — ответила она.

Возле въезда для карет «скорой помощи» их ждали медсестры. Фреду тут же унесли в здание. Фельдшер с помощницей сняли с носилок окровавленные простыни и заменили их свежими. Продезинфицировав носилки, вернули их в машину. Потом они уселись в зале ожидания вместе с Р. Дж., Хэнком и полицейским. Тот представился Морисом Маккортни, шерифом Вудфилда.

— Меня кличут Маком, — с серьезным видом сообщил он Р. Дж.

Все они заметно приуныли. Дело было сделано, оставалось только ждать.

Хэнк Крантц объяснял им причины происшедшего. Все дело было в койотах, которые бродили вокруг его фермы не один день. Он решил прочистить ружье, чтобы прикончить парочку. Это должно было отпугнуть стаю.

— Винчестер, верно? — спросил Мак.

— Да, старый добрый рычажный винчестер. Он у меня, пожалуй, уже восемнадцать лет. Никогда с ним не было никаких проблем. Я положил его на стол, и он просто выстрелил.

— Предохранитель был снят? — спросил Стив Райпли.

— Господи, я никогда не оставляю патрон в стволе. Я всегда полностью разряжаю оружие, когда оно мне не нужно. Наверное, в этот раз я забыл вынуть патрон. В последнее время я все время что-нибудь забываю. — Он нахмурился. — И у тебя еще хватило наглости, Райпли, спрашивать меня, сколько пуль я всадил в нее! Ты думаешь, я хотел застрелить жену?

— Послушай, она лежала на полу и истекала кровью. Мне нужно было быстро узнать, сколько на ней ран, чтобы оказать помощь.

Глаза Хэнка увлажнились.

— Да, зря я на тебя набросился. Ты спас ей жизнь, я надеюсь.

Райпли покачал головой.

— Человек, который спас ей жизнь, — это док. Если бы она не нашла нужную точку, чтобы пережать артерию, нам бы сейчас было очень грустно.

Крантц взглянул на Р. Дж.

— Я этого никогда не забуду. — Он покачал головой. — Видишь, что я наделал.

Тоби Смит потянулась и похлопала его по руке.

— Послушай, Хэнк, мы все лажаем. Мы все совершаем глупые ошибки. Не стоит так убиваться. Это Фреде не поможет.

Шериф нахмурился:

— У тебя уже нет молочных коров, всего несколько мясных бычков, верно? Я сомневаюсь, что койоты смогли бы их одолеть.

— Нет, они бы не решились нападать. Но на прошлой неделе я купил четырех телят у Бернштайна, торговца с питтсфилдской стороны.

Маккортни кивнул:

— Это все объясняет. Они могут свалить теленка, но не телку.

— Да, телку они бы не тронули, — согласился Хэнк.

Маккортни ушел. Ему надо было отправить машину патрулировать Вудфилд.

— Тебе тоже надо возвращаться, — сказал Хэнк Райпли.

— Ну, соседние городишки смогут какое-то время обойтись без нас. Мы подождем. Вам надо будет поговорить с врачом.

Лишь полтора часа спустя хирург вышел к ним из операционной. Он сообщил Хэнку, что зашил артерию и установил металлическую пластину, чтобы соединить части раздробленной бедренной кости Фреды.

— С ней все в порядке. Она пробудет здесь пять-семь дней.

— Могу ли я ее увидеть?

— Она сейчас отдыхает. Будет спать всю ночь. Вы лучше поезжайте домой и тоже поспите. Сможете повидать ее утром. Хотите, чтобы я отослал отчет вашему семейному доктору?

Хэнк нахмурился:

— Сейчас у нас его нет. Наш доктор ушел на пенсию.

— А кто это был? Хью Маршан с Хай-стрит?

— Да, доктор Маршан.

— Что ж, как найдете нового, сообщите, и я отошлю ему отчет.

— Как так получилось, что вам приходилось ездить аж в Гринфилд к семейному врачу? — спросила Р. Дж. Хэнка, когда они ехали обратно.

— Ближе никого не нашлось. В Вудфилде его нет уже двадцать лет, с тех пор как помер старый доктор.

— Как его звали?

— Торндайк.

— Да. Несколько человек упоминали это имя, когда я начала сюда ездить.

— Крейг Торндайк. Люди обожали его. Но, когда он умер, в Вудфилд никто не приехал, чтобы заменить его.

Была почти полночь, когда карета «скорой помощи» подкатила к дому Крантца. Р. Дж. и Хэнк выбрались из салона.

— Ты в порядке? — спросила Хэнка Р. Дж.

— Да. Я не усну, я знаю. Наверное, надо прибраться в кухне.

— Позволь помочь тебе.

— Нет, ни за что, — твердо сказал он. Внезапно она поняла, что рада этому, потому что очень устала.

Он заколебался.

— Благодарю тебя. Одному Богу известно, что могло бы случиться, если бы тебя здесь не было.

— Я рада, что была здесь. Теперь отдыхай.

На небе появлялись большие белые звезды. Ночь навевала мысли о снеге и весенней прохладе, однако ей было тепло, когда она возвращалась к желтому домику.

 

11

Зов

На следующее утро она проснулась рано и, не вставая, стала вспоминать события вчерашнего вечера. Она догадалась, что койоты, которых хотел отогнать Хэнк, убрались из окрестностей, поскольку в окно заметила трех оленей с белыми хвостиками, мирно пощипывающих клевер. На дороге показалась машина, и олени тут же насторожились, задрав хвостики. Когда машина проехала мимо, они успокоились и вернулись к кормежке.

Десять минут спустя по дороге пронесся парень на мотоцикле. Олени ринулись к лесу длинными скачками, полными силы и грации.

Выбравшись из постели и позвонив в больницу, она узнала, что состояние Фреды стабильное.

Было воскресенье. После завтрака Р. Дж. медленно поехала к магазину «Сотбис», где купила «Нью-Йорк Таймс» и «Бостон Глоуб». Выходя из магазина, она столкнулась с Тоби Смит. Они поздоровались.

— Вы выглядите отдохнувшей после вчерашнего, — сказала Тоби.

— К сожалению, мне к такому не привыкать. У тебя будет пара минут, Тоби?

— Конечно.

Они уселись на скамейке возле магазина.

— Расскажи мне о службе «скорой помощи».

— Немного истории… Началось все после Второй мировой войны. Несколько человек, служивших в армии военными медиками, вернулись домой, выкупили у военных остатки медицинского снаряжения и оборудования и принялись обслуживать город. Через какое-то время штат начал сертифицировать санитаров «скорой помощи». Появилась целая система последипломной подготовки. Санитары должны были следить за последними достижениями в области медицины и каждый год проходить переаттестацию. Здесь, в городе, у нас четырнадцать сертифицированных санитаров, все работают на общественных началах. Это бесплатная служба для жителей Вудфилда. Мы носим пейджеры и обслуживаем город круглосуточно. В идеале нам бы хотелось, чтобы на вызов выезжали три человека. Один за рулем, двое едут с пациентом. Но в основном мы ездим вдвоем, как вчера.

— Почему это бесплатная служба? — спросила Р. Дж. — Почему вы не взимаете плату со страховых компаний за то, что перевозите их клиентов в больницу?

Тоби удивленно уставилась на нее.

— Здесь, в холмах, у нас нет крупных работодателей. Большинство местных работают на себя и едва сводят концы с концами. Дровосеки, плотники, фермеры, разнорабочие. Большая часть населения не имеет медицинской страховки. У меня бы тоже ее не было, если бы муж не служил федеральным егерем. Я немного занимаюсь бухгалтерией и просто не могу себе позволить платить страховые взносы.

Р. Дж. кивнула и вздохнула:

— Полагаю, что касается медицины, здесь все так же, как и в городе.

— Многие надеются, что им удастся избежать болезней и травм. Им страшно, но выбора нет. — Тоби сообщила, что служба «скорой помощи» играет важную роль в жизни города. — Люди рады, что мы есть. Ближайший доктор на восточном направлении — в Гринфилде. На западе есть районный доктор по имени Ньюли. Он живет в тридцати пяти километрах отсюда, возле Далтона на девятом шоссе. — Тоби взглянула на нее и улыбнулась. — Почему бы вам не переехать к нам насовсем и не работать нашим доком?

Р. Дж. улыбнулась.

— Вряд ли, — ответила она.

Однако, вернувшись домой, достала карту района и изучила ее. Она насчитала одиннадцать маленьких городков и поселков, которые, по словам Тоби, не имели постоянного врачебного представительства.

В тот день она купила комнатный цветок — африканскую фиалку в пышном синем цвету — и привезла ее Фреде в больницу. Фреда все еще восстанавливалась после операции и много не разговаривала, но Хэнк был рад приезду Р. Дж.

— Я хотел тебя спросить… Что я тебе должен за вчерашний вечер?

Р. Дж. покачала головой.

— Я была у вас больше как соседка, чем как доктор, — сказала она. Фреда посмотрела на нее и улыбнулась.

Р. Дж. медленно поехала в Вудфилд, наслаждаясь видом ферм и поросших лесом холмов.

Когда солнце начало клониться к западу, у нее зазвонил телефон.

— Доктор Коул? Это Дэвид Маркус. Дочь говорит, что вы приезжали вчера. Извините, меня не было дома.

— Да, мистер Маркус. Я хотела поговорить с вами по поводу продажи моего дома и земли.

— Мы можем это обсудить. В какое время я могу к вам подъехать?

— Ну, дело в том, что… Я все еще хочу продать дом, но уже не так уверена в этом. Мне нужно подумать.

— Тогда не спешите. Обдумайте все.

У него был приятный, мягкий голос.

— Но я хочу поговорить с вами о другом деле.

— Понимаю, — ответил он, хотя на самом деле ничего не понял.

— Кстати, вы делаете отличный мед.

Она поняла, что он улыбнулся.

— Спасибо. Я передам пчелам. Они любят, когда их хвалят, и бесятся, если всю славу я забираю себе.

Утром в понедельник солнце скрылось за тучами, но у нее была ответственность, от которой нельзя уклониться. Она вернулась в лес, слегка оцарапав шею и ладони. Направилась вниз по течению реки, стараясь держаться поближе к берегам, в некоторых местах густо поросших шиповником, малиной и прочими кустарниками. Она прошла вдоль реки до конца владений, выбрав несколько неплохих мест. Наконец она остановилась на залитом солнцем и поросшем травой маленьком утесе, над которым нависла береза. Рядом шумел небольшой водопад. Сходив назад к домику, она принесла лопату и коробку с прахом Элизабет.

Вырыв глубокую яму между двумя толстыми корнями дерева, она высыпала туда прах. Это были всего лишь частицы костей. В горячем огне крематория плоть Беттс Салливан испарилась и улетучилась, подобно душе, покидающей бренные останки.

Засыпав прах землей, она аккуратно притоптала ее ногой. Потом, обеспокоившись, что какое-нибудь животное может разрыть могилку, отыскала круглый, отполированный речной водой камень. С трудом перетащив его к дереву, поставила на могилку. Теперь Беттс стала частью этой земли. Почему-то Р. Дж. казалось, что она тоже стала ее частью в некотором смысле.

Следующие несколько дней она собирала информацию, делала множество записей, выстраивала графики и оценивала показатели. Дэвид Маркус оказался крупным молчаливым мужчиной. Ему было около сорока лет. Суровые, немного грубые черты лица придавали ему сходство с Линкольном. И почему Авраама Линкольна считали невзрачным? У Маркуса было широкое лицо, крупный, немного крючковатый нос, шрам в левом уголке рта и мягкий взгляд добрых глаз. Одет был в слегка поношенный деловой костюм от «Ливайс» и куртку. Густые каштановые волосы с небольшой проседью были собраны в хвост.

Р. Дж. поехала в городскую управу и поговорила с одной из ее сотрудниц по имени Джанет Кантвелл. Это была крепкая стареющая женщина с усталыми глазами, одетая в еще более потертые, чем у Маркуса, джинсы и белую мужскую сорочку с закатанными до локтей рукавами. Р. Дж. прошла Мейн-стрит из конца в конец, разглядывая дома и людей, которые встречались ей по пути. Потом она поехала в медицинский центр в Гринфилде и пообщалась с директором. В кафетерии перекинулась словечком с врачами, пока те обедали.

Уложив вещи в сумку, она села в машину и поехала в Бостон. Чем дальше она отъезжала от Вудфилда, тем сильнее утверждалась в мысли, что ей необходимо будет туда вернуться. Раньше, когда ей говорили, что кто-то внезапно услышал голос призвания, ей казалось, что это всего лишь романтичная метафора. Но теперь она поняла, что порыв может иметь такую силу, которой просто невозможно противостоять.

Даже лучше — то, что теперь занимало все ее мысли, имело прекрасный практический смысл для ее будущего.

У нее оставалось несколько дней отпуска. Она использовала их, чтобы составить список дел и разработать план.

Наконец она позвонила отцу и попросила его пообедать с ней.

 

12

Столкновение с законом

Р. Дж. конфликтовала с отцом, сколько себя помнила. Когда она стала взрослой, случилось что-то неожиданное и приятное, некое потепление в отношениях. У него возникла иная гордость ею, произошла определенная переоценка. Она поняла, что даже в те годы, когда она его терпеть не могла, он упорно поддерживал ее, несмотря ни на что.

Доктор Роберт Джеймсон Коул был профессором иммунологии в Бостонском медицинском университете. Пост, который он занимал, возник благодаря его далеким предкам. Р. Дж никогда не видела, чтобы он смущался, когда этот факт упоминали в его присутствии. Все это произошло очень давно. Профессор Коул был таким блестящим профессионалом в своей области, что никто не мог усомниться в том, что он получил эту должность исключительно благодаря собственным заслугам. Это был напористый человек с сильной волей.

Р. Дж. вспомнила, как однажды мать рассказывала своей подруге, что впервые их ребенок бросил вызов профессору Коулу, родившись девочкой. Отец ожидал мальчика. На протяжении столетий первенцев в семье Коулов называли Роберт, а их второе имя всегда начиналось на «Дж». Профессор подошел к этому вопросу со всей серьезностью и придумал сыну имя — Роберт Дженнер Коул. Второе имя было дано в честь Эдварда Дженнера, изобретателя вакцинации. Когда оказалось, что родилась девочка и что его жена Бернадетт Валери Коул больше не сможет иметь детей, доктор Коул настоял на том, чтобы девочку назвали Роберта Дженнер Коул, а в повседневной жизни звали Роб Джей. Это была еще одна семейная традиция Коулов. Если ребенка звали Роб Джей, это означало, что родился еще один Коул, которому суждено стать врачом.

Бернадетт Коул согласилась на все, кроме второго имени. У ее дочери не будет мужского имени! Она вспомнила о своих французских корнях, и девочку окрестили Робертой Жанной д’Арк Коул. В конце концов попытка доктора Коула называть дочку Роб Джей тоже провалилась. Для матери, а потом и для всех остальных она стала Р. Дж., хотя отец упрямо продолжал называть ее Роб Джей.

Р. Дж. выросла в квартире со всеми удобствами на третьем этаже перестроенного кирпичного дома на Бикон-стрит с палисадником, засаженным огромными кустами магнолии. Доктору Коулу нравился этот дом, потому что он находился неподалеку от особняка, где когда-то обитал доктор Оливер Уэнделл Холмс. Его жене дом нравился небольшой рентой, которую легко было платить с преподавательского жалования. Но, когда она умерла от пневмонии, через три дня после одиннадцатилетия Р. Дж., квартира стала казаться слишком большой.

Р. Дж. сменила несколько общеобразовательных школ, однако, когда матери не стало, отец решил, что ей требуется больше контроля и организованности, чем он может дать. Потому он отдал ее в дневную школу в Кембридже, куда она ездила на автобусе. С семи лет она занималась фортепиано, но в двенадцать лет начала брать уроки классической гитары. Спустя несколько лет она уже бродила по Гарвард-сквер, играя и распевая песни вместе с другими уличными музыкантами. Она играла очень хорошо. У нее был не безупречный, но хорошо поставленный голос. Когда Р. Дж. исполнилось пятнадцать, она соврала насчет своего возраста и устроилась поющей официанткой в том клубе, где начинала карьеру Джоан Баэс, тоже дочь университетского профессора. Той осенью Р. Дж. лишилась девственности на чердаке лодочного сарая, принадлежавшего Массачусетскому технологическому институту. Партнер был неумелым, а секс — болезненным. Этот опыт заставил ее охладеть к нему, но не навсегда. И не надолго.

Р. Дж. всегда считала, что второе имя сильно повлияло на ее жизнь. С самого детства она всегда была готова к любому вызову. И хотя она очень любила отца, часто именно доктор Коул становился ее противником. Его желание сделать Роб Дж. своей последовательницей на медицинском поприще держало дочь в постоянном напряжении. Возможно, если бы не он, ее судьба сложилась бы иначе. Днем, вернувшись в тихую квартиру на Бикон-стрит, она иногда шла в его кабинет и снимала с полок книги. В них она с интересом разглядывала картинки с половыми органами мужчин и женщин, изучая то, по поводу чего ее одногодки любили похихикать. Она привыкла бесстрастно относиться к анатомии и физиологии. В то время как некоторые сверстники запоминали виды динозавров, она зубрила названия человеческих костей. На рабочем столе в кабинете отца в небольшой деревянной шкатулке со стеклянной крышкой лежал старый хирургический скальпель из узорчатой стали. Семейная легенда гласила, что много веков назад этот скальпель принадлежал одному из ее предков, выдающемуся хирургу. Иногда ей казалось, что помогать людям в качестве врача — неплохой жизненный выбор. Однако отец был непреклонен и, когда пришло время, заставил ее пообещать, что она займется юриспруденцией. Как дочь профессора она могла посещать Бостонский университет бесплатно. Вместо этого она прервала длинную цепочку врачей Коулов, выиграв стипендию с семидесятипроцентной скидкой на обучение в университете Тафта. Стала работать в студенческой столовой и в клубе на Гарвард-сквер. Она все-таки поступила в юридический институт Бостонского университета. К тому времени у нее уже была своя квартира на Бикон-стрит за зданием законодательного органа штата. Она регулярно виделась с отцом, но у нее уже была своя жизнь.

Она училась на третьем курсе, когда познакомилась с Чарли Хэррисом. Чарльз X. Хэррис, доктор медицины, был худым высоким юношей. Очки в роговой оправе то и дело норовили сползти по длинному веснушчатому носу, что придавало его янтарным глазам удивленное выражение. Он только-только начинал хирургическую практику.

Она никогда не встречала никого настолько смешного и серьезного одновременно. Они много веселились, но он был истово предан работе. Он завидовал ее стипендии и тому, что ей нравились экзамены, которые она неизменно сдавала на отлично. Он был умен и обладал необходимой для хирурга выдержкой, однако учеба давалась ему нелегко. Он всего добивался тяжелым трудом.

— Надо заняться делом, Р. Дж.

Она занималась обзором судебной практики, а он выезжал на вызовы. Они постоянно уставали и недосыпали. Графики учебы и работы мешали им нормально общаться. Спустя несколько месяцев она переехала с Джой-стрит в его квартиру с улучшенной планировкой, которая стоила дешевле, чем ее хоромы.

За три месяца до окончания юридического института Р. Дж. узнала, что беременна. Сначала они с Чарли испугались, однако очень скоро обрадовались, что станут родителями, и решили пожениться сразу же после рождения ребенка. Однако несколько дней спустя, когда Чарли направлялся в операционную, он неожиданно согнулся пополам от резкой боли в левой нижней части живота. При осмотре в его почках обнаружили камни, такие крупные, что они не могли выйти естественным путем. Спустя двадцать четыре часа он стал пациентом собственной больницы. Тед Форестер, лучший хирург в отделении, провел операцию. Казалось, что Чарли удачно пережил послеоперационный период, однако он не мог мочиться. Когда прошло сорок восемь часов, доктор Форестер распорядился вставить ему катетер. Интерн вставил ему катетер, и Чарли смог облегчиться. Спустя двое суток одна из почек Чарли была поражена инфекцией. Несмотря на антибиотики, инфекция стафилококка распространилась по кровеносной системе и поразила сердечный клапан.

Четыре дня спустя после операции Р. Дж. села рядом с его кроватью в больнице. Она видела, что он очень плох. Предварительно она договорилась, чтобы ей дали возможность пообщаться с доктором Форестером, когда он будет совершать обход. Она подумала, что имеет смысл позвонить родителям Чарли в Пенсильванию, чтобы они тоже могли поговорить с доктором, если захотят.

Чарли застонал. Она обтерла его лицо влажной марлей.

— Чарли?

Она взяла его за руки и вгляделась в лицо. Что-то случилось. От него ей передалась какая-то информация. Она не знала, как и почему. Ей это не показалось, она знала, что это так. Почему-то она сразу поняла, что они не будут стареть вместе. Она не могла опустить руки, убежать или просто расплакаться. Она просто стояла как вкопанная, согнувшись над ним, крепко держа его за руки, словно бы это могло не дать ему угаснуть, и запоминая черты его лица, пока это еще было возможно.

Его похоронили на большом и отвратительном кладбище в городке Уилкс-Барре. После похорон Р. Дж. сидела на стуле, обитом бархатом, и терпела взгляды и вопросы незнакомцев до тех пор, пока не появилась возможность улизнуть оттуда. В маленькой туалетной кабинке самолета, который уносил ее в Бостон, ее тошнило. Несколько дней ее неотступно преследовала мысль о том, как же будет выглядеть ребенок Чарли.

Возможно, причиной тому было горе, а возможно, это случилось бы, даже если бы Чарли был жив, но через пятнадцать дней после смерти Чарли у нее случился выкидыш.

В день выпускных экзаменов она сидела в аудитории среди напряженных студентов и студенток. Она знала, что Чарли сказал бы ей, чтобы она все делала правильно. Тогда она представила кусок льда и поместила себя в его центр, хладнокровно отмежевываясь от боли, напряжения и всего прочего, сосредоточив внимание на многочисленных сложных вопросах экзаменаторов.

Р. Дж. создала вокруг себя ледяной щит, когда пошла работать в агентство «Вигодер, Грант и Берлоу», старую фирму, которая занималась общим правом. Она занимала три этажа в хорошем здании на Стейт-стрит. Вигодера уже не было. Гарольд Грант, управляющий партнер, был дряхлым старцем с лысой головой. Джордж Берлоу, который возглавлял контору «Уиллс и Трастс», обладал завидным брюшком и красным лицом с сосудистой сеточкой. Его сын, Энди Берлоу, добродушный мужчина, которому недавно исполнилось сорок лет, занимался самыми крупными клиентами. Он поставил перед Р. Дж. задачи — заниматься резюме и сдачами внаем. Это была рутинная работа, полная шаблонных действий. Она показалась Р. Дж. скучной. Спустя два месяца она призналась в этом Энди Берлоу. Он кивнул и сухо заметил, что это хорошая база, хороший опыт. На следующей неделе он взял ее с собой в суд, но ей не понравилось. Р. Дж. твердила себе, что это депрессия, и старалась с головой уйти в работу.

Проработав в юридической конторе пять месяцев, она сломалась. Это было не нервным срывом, а скорее временным помешательством. Однажды вечером, когда они с Энди Берлоу заработались допоздна, она выпила с ним бокал вина. Выпив на двоих полторы бутылки, они оказались в постели. Два дня спустя он пригласил ее на обед и с дрожью в голосе объяснил, что, хотя и разведен, связан с одной женщиной, а точнее говоря, живет с ней. Он решил, что Р. Дж. отреагировала очень достойно. На самом деле единственный мужчина, ее интересовавший, давно умер. Эта мысль заставила лед в ее душе дать трещину. Расплакавшись, она ушла домой и не вернулась. Энди Берлоу прикрыл ее, полагая, что она расстроилась из-за его слов.

Ей нужно было поговорить с Чарли Хэррисом. Она хотела, чтобы он снова любил ее, она желала его призрачного ребенка, его неродившегося наследника. Она понимала, что это тщетно, однако горе подкосило ее, и лишь одну вещь в своей жизни она была способна изменить.

 

13

Иной путь

Ее согласие изучать медицину было давним желанием отца, но профессор Коул любил ее и потому подошел к этому вопросу со всей возможной деликатностью.

— Ты считаешь, что должна занять место Чарли? — мягко спросил он. — Ты хочешь чувствовать то же, что и он?

— Согласна, отчасти это так, — ответила она, — но лишь отчасти.

Она много об этом размышляла и приняла серьезное решение, внезапно осознав, что подавляла в себе всякое желание стать доктором, лишь протестуя против отца. В их отношениях еще не все было гладко. Оказалось, что она не может поступить в медицинский институт при Бостонском университете, где он руководил факультетом. Ее приняли в Массачусетский колледж медицины. Она отставала по органической химии, но смогла заполнить пробелы в летней школе.

У студентов-медиков была мизерная стипендия. Р. Дж. получила скидку на оплату обучения, но все равно понимала, что придется влезть в долги. Отец помог ей закончить юридический институт, поддерживая материально, и снова был готов помочь, однако это было бы непросто. Люди из юридической конторы, которую она бросила, были заинтригованы поворотом дел.

Сол Фореман, партнер конторы по медицинским искам, пригласил ее на обед, хотя они никогда прежде не встречались.

— Мне рассказал о вас Энди Берлоу. По правде говоря, мисс Коул, вы для нас намного более ценны как юрист, изучающий медицину, чем как обычный служащий из отдела недвижимости. Вы сможете исследовать факты различных важных дел с медицинской точки зрения, а также составлять документы как человек с юридическим образованием. Мы за это хорошо платим.

Это было щедрое предложение.

— Когда вы хотите, чтобы я приступила к работе?

— Как можно скорее.

Так, пока штудировала органическую химию в летней школе, она также изучала дело двадцатидевятилетней девушки, умиравшей от апластической анемии, вызванной приемом пеницилламина, который подавил функцию формирования крови, выполняемую костным мозгом. Р. Дж. стала завсегдатаем всех медицинских библиотек Бостона. Она копалась в каталогах, книгах, медицинских журналах и монографиях, собирая новую информацию об антибиотиках.

Фореман, казалось, был доволен результатом и тут же дал ей другое задание. Она подготовила отчет по делу пятидесятидевятилетнего учителя, которому имплантировали тазобедренный сустав. Во время операции из-за плохого проветривания помещения операционной была занесена инфекция, которая три года развивалась очень вяло, прежде чем заявить о себе в полную силу. В результате он остался с нестабильным бедром и укоротившейся ногой.

В дальнейшем ее отчет позволил фирме отказаться от рассмотрения дела мужчины, который хотел подать в суд на хирурга после неудачной вазэктомии. Р. Дж. отметила, что пациента предупредили о том, что операция может закончиться неудачно, и предложили полгода пользоваться контрацептивами. Этим советом он пренебрег.

Начальство было очень довольно ее работой. Фореман назначил ей стабильный месячный минимальный гонорар. Он был готов поручать ей столько дел, сколько она способна была взять. В сентябре, желая еще более упростить задачу, она сдала одну из своих комнат студентке-медику, красивой серьезной негритянке из Фултона, штат Миссури, по имени Саманта Поттер. Получая очень скромную помощь от отца, Р. Дж. смогла оплачивать учебу и жилье, а также содержать автомобиль. Юриспруденция, которой она пренебрегла, теперь помогала ей изучать медицину без особых материальных проблем.

В ее группе из двадцати девяти человек было одиннадцать девушек. Ей казалось, что раньше она брела в тумане, а теперь нашла четкий и ясный путь. Каждая лекция была ей чрезвычайно интересна. Она убедилась, что не ошиблась в Саманте. Девушка была самой старшей из восьми детей. Она выросла на ферме, где каждый год вся ее семья собирала урожай хлопка, фруктов и овощей для других людей, бралась за любую работу, которая могла принести деньги. Когда Саманте исполнилось шестнадцать лет, она уже была рослой девушкой с широкими плечами. Ее наняли на местный мясокомбинат, где она работала после школы и на летних каникулах. Управляющие любили ее, потому что она была достаточно крепкой, чтобы поднимать тяжелые куски замороженного мяса. К тому же Саманта была вежливой и ответственной. Год проработав на грязной работе, она перешла в раздельщики мяса. Они работали с большими пилами и ножами, которые были настолько остры, что с легкостью рассекали мясо и соединительные ткани, потому несчастные случаи не были редкостью. У Саманты было несколько небольших порезов. Она привыкла к перевязанным бинтами пальцам, но серьезных ранений ей удавалось избегать. Работая ежедневно после школы, она стала первым членом семьи, получившим школьный аттестат. После этого она проработала еще пять лет, в основном на каникулах. За это время она получила степени бакалавра и магистра по сравнительной анатомии в университете штата Миссури. Она пришла на первую пару анатомии с удивительными познаниями о костях животных, внутренних органах и системе кровообращения.

Р. Дж. и Саманта сдружились еще с одной однокурсницей. Гвендолин Беннетт была беспокойной рыжеволосой девушкой из Манчестера, штат Нью-Гэмпшир. Медицина динамично развивалась, однако она все еще оставалась полузакрытым клубом для мужчин. Юношей-студентов приглашали для практической работы, в то время как о девушках часто забывали. Три подруги, однако, не желали, чтобы их игнорировали. У Гвен был опыт борьбы за права женщин в колледже Маунт Холиок, и она разработала стратегию.

— Мы должны проявлять большую активность во время пар. Когда задаются вопросы, мы тянем руки и даем верные ответы. Нас замечают, потому что мы трудимся в поте лица, верно? А значит, мы должны трудиться больше, чем мужчины, быть лучше подготовленными, быстрее реагировать.

Это предполагало невероятную нагрузку вдобавок к работе, благодаря которой она оплачивала обучение, однако это был вызов, такой необходимый для нее. Они учились втроем, вместе готовились к экзаменам и хвастались друг другу, когда удавалось обнаружить ошибки в учебниках.

В основном их стратегия работала, несмотря на то, что они быстро приобрели репутацию агрессивных женщин. Несколько раз им казалось, что им занижали оценки из-за предвзятого отношения преподавателя, однако в основном они получали отличные отметки. Они не обращали внимания на редкие сексистские замечания студентов и даже преподавателей. Они редко ходили на свидания, и не потому, что им не хотелось. Время и энергия стали для них жизненно важными вещами, которые следовало расходовать с умом. Когда у них выдавался свободный вечер, они шли в анатомическую лабораторию, ставшую для Саманты настоящим домом. С самого начала все на кафедре анатомии знали, что Саманте Поттер суждено однажды стать профессором анатомии. В то время как другие студенты занимались вскрытием отдельной руки или ноги, Саманта всегда бралась за целый труп, которым щедро делилась с подругами. За четыре года они вскрыли четырех умерших: одного пожилого лысого китайца с раздутой грудью, свидетельствовавшей о хронической эмфиземе, пожилую негритянку с седыми волосами и двух белых, одним из которых был мужчина среднего роста с атлетическим телосложением, а другим — беременная женщина их возраста. Саманта вела Р. Дж. и Гвен на вскрытие, словно в прекрасную экзотическую страну. Они часами занимались анатомированием, препарируя тела слой за слоем, обнажая и подробно изучая мышцы и органы, суставы, сосуды и нервы, познавая тайны человеческого организма.

Перед началом второго года учебы Р. Дж. и Саманта переехали на Чарльз-стрит. Р. Дж. была рада переезду, поскольку старая квартира слишком напоминала о Чарли. Гвен присоединилась к ним. Они втроем снимали ветхое жилище возле железной дороги. Медицинский институт находился в соседнем квартале. Рядом с ним был опасный район, но они не хотели искать жилье в другом месте и тратить время на дорогу до лабораторий и больницы. Накануне начала занятий они закатили грандиозную вечеринку. Последних гостей выпроваживали уже под утро, чтобы немного поспать и не опоздать в институт.

Когда началась клиническая практика, Р. Дж. проходила ее так, словно готовилась к этому всю свою жизнь. Она рассматривала медицину иначе, чем большинство ее сокурсников. Она потеряла Чарли из-за грязного катетера, а еще ей приходилось рассматривать множество дел о халатности врачей, вот почему она постоянно искала угрозы, о которых другие студенты даже не подозревали.

Рассматривая один из исков, она обнаружила отчет доктора Найта Стила из медицинского центра Бостонского университета, изучившего восемьсот пятнадцать клинических дел, исключая рак, при котором всегда велика вероятность ухудшения состояния из-за химиотерапии. У двухсот девяноста пациентов из восьмисот пятнадцати, то есть более чем у трети, были обнаружены заболевания, вызванные врачебной ошибкой.

Семьдесят три человека, то есть девять процентов, получили осложнения, которые привели к инвалидности или угрожали их жизни. Этого не случилось бы, если бы они не попали именно к этим докторам в эти больницы.

Ошибки врачей касались медикаментов, диагностики, лечения, диеты, ухода, транспортировки, сердечной катетеризации, внутривенных инъекций, артериографии и диализа, мочевой катетеризации и множества других процедур, которые проводятся при лечении.

Вскоре Р. Дж. поняла, что пациенты подвергаются риску на каждом шагу. На рынке появлялось все большее количество новых препаратов, а доктора назначали пациентам все новые лабораторные исследования, чтобы оградить себя от возможных судебных исков. Потому количество судебных разбирательств только росло. Доктор Франц Ингельфингер, уважаемый профессор медицины из Гарварда и редактор журнала «Нью Инглэнд Джорнал ов Мэдисин», писал:

«Давайте допустим, что восемьдесят процентов пациентов имеют заболевания, проходящие без лечения, либо их состояние не предполагает улучшения даже по стандартам современной медицины. В десяти процентах случаев, однако, медицинское вмешательство дает отличный результат. Но увы, в оставшихся девяти процентах случаев, плюс-минус один проценту доктор может поставить неверный диагноз или назначить неправильное лечение. Ему может просто не повезти. Какой бы ни была причина, страдает пациент».

Р. Дж. видела, что, несмотря на человеческие страдания и высокие издержки, медицинские учебные заведения не спешили знакомить студентов с опасностями, которые несет человеческий фактор. В них не преподавались дисциплины, помогающие правильно вести себя в ситуациях, когда на врача подают в суд, невзирая на обилие подобных случаев. Работая в юридической фирме, Р. Дж. начала собирать дела по данной тематике.

Вскоре после выпуска их триада распалась. Саманта всегда знала, что анатомия — ее призвание, потому занялась практикой в медицинском центре Йельского университета в Нью-Хейвене. Гвен за четыре года учебы так и не смогла придумать, чем бы она хотела заниматься, потому, в соответствии со своими взглядами, решила стать гинекологом, начав практику в больнице Мэри Хичкок в Ганновере, штат Нью-Гэмпшир. Р. Дж. хотела всего, что могла предложить ей профессия врача. Она осталась в Бостоне, взявшись за трехлетнюю практику в Лемюэль Грейс. Даже в худшие дни, когда ей приходилось заниматься грязной работой, вкалывать по двадцать часов кряду и страдать от недосыпа, она ни на йоту не усомнилась в верности своего выбора. Она была единственной девушкой среди тридцати интернов, включенных в данную программу. Как и в юридическом, и в медицинском институтах, ей приходилось громче говорить и больше работать, чем мужчины. Комната отдыха была сугубо мужской территорией, где они расслаблялись, неприлично говорили о женщинах (гинекологов называли «вагиноведами») и практически игнорировали ее. Но Р. Дж. сразу начала двигаться к поставленной цели, которая заключалась в том, чтобы стать по возможности настоящим профессионалом. Она не обращала внимания на сексизм, как Саманта не обращала внимания на расизм.

В самом начале обучения она обнаружила, что хорошо умеет ставить диагнозы. Она с удовольствием рассматривала каждого пациента как загадку, которую следует разгадать, используя знания и интеллект. Однажды ночью, перекидываясь шутками с пожилым пациентом-сердечником по имени Брюс Вейлер, Р. Дж. взяла его за руки и сжала их.

И не смогла отпустить.

Они словно оказались связаны друг с другом невидимыми нитями. Новое понимание ошеломило ее. Она хотела закричать, чтобы мистер Вейлер поостерегся. Вместо этого она пробормотала глупую шутку и еще сорок минут измеряла его давление и слушала сердце. Она повторяла себе, что у нее случилось помутнение рассудка. Ничто в данных осмотра не настораживало, казалось, у Вейлера крепкое сердце, которому ничто не угрожает.

Несмотря на это, она была уверена, что он умирает.

Она ничего не сказала старшему ординатору Фритци Болдуину. Она не смогла бы дать вразумительных объяснений. Он, без сомнения, высмеял бы ее. Но под утро сердце мистера Вейлера взорвалось, как непрочная пластиковая трубка, и его не стало.

Несколько недель спустя история повторилась. Обеспокоившись и испугавшись, она поговорила об этом с отцом. Профессор Коул кивнул и с интересом посмотрел на нее.

— Иногда у докторов появляется шестое чувство, помогающее понять, как поведет себя пациент.

— У меня такое бывало задолго до того, как я стала врачом. Я знала, что Чарли умрет. Я знала это наверняка.

— В нашей семье существует легенда, — осторожно сказал он, и Р. Дж. внутренне застонала, не желая слушать еще одну семейную байку. — Говорили, что некоторые врачи из рода Коулов обладали способностью предчувствовать смерть, держа пациента за руки.

Р. Дж. хмыкнула.

— Нет, я серьезно. Они называли это Даром.

— Да ладно, папа. Ты говоришь о суевериях. Это же было в те времена, когда в качестве лечения прописывали глаз тритона и лягушачью лапку. Неужели они в это верили?

Он пожал плечами.

— Вроде бы мой дед, доктор Роберт Джефферсон Коул, и прадед, доктор Роберт Джадсон Коул, доктора в Иллинойсе, обладали им, — мягко заметил он. — Дар может передаваться через поколение. Кажется, он был у некоторых моих двоюродных братьев. Мне же остались, так сказать, лишь семейные реликвии — скальпель Роба Дж., который я храню на столе, и виола да гамба прадеда. Но я бы предпочел Дар.

— Значит… ты никогда ничего подобного не испытывал?

— Конечно, я знал, когда определенный пациент может умереть или выздороветь, однако у меня никогда не было чувства полной уверенности в приближающейся смерти человека, у которого не проявлялись никакие симптомы. Естественно, — добавил он, — легенда также гласит, что Дара можно лишиться, если использовать стимуляторы.

— Тогда у тебя не было шансов, — сказала Р. Дж.

Много лет подряд, пока его поколение докторов не образумилось, профессор Коул любил частенько посмаковать хорошую сигару, а по вечерам еще и пропустить стаканчик виски.

Р. Дж. некоторое время баловалась марихуаной в школе, но так и не пристрастилась к курению. Как и отец, она любила хорошую выпивку. Она не позволяла алкоголю мешать работе, но иногда расслаблялась, подчас даже чересчур.

К завершению третьего года медицинской практики Р. Дж. знала, что хотела бы лечить целые семьи, людей любого возраста и обоих полов. Но, чтобы делать это хорошо, ей нужно было больше узнать о медицинских проблемах женщин. Она добилась того, что ей разрешили прослушать в три раза больше лекций по гинекологии и акушерству, чем было предусмотрено учебной программой. После окончания резидентуры она устроилась на один год нештатным врачом со специализацией по акушерству и гинекологии в Лемюэль Грейс, в то же время используя возможность проводить исследования для обширной программы изучения гормональных проблем женщин. В тот год она сдала экзамен на члена Американской академии медицины внутренних органов.

К тому времени она обладала солидным опытом работы в больнице. Было известно, что она активно занимается судебными исками, связанными с халатностью врачей. Подобные дела обычно заставляли страховые компании серьезно раскошелиться. Суммы были просто астрономические, Некоторые врачи открыто говорили, что доктору, который готов навредить коллеге, должно быть стыдно. Бывали неприятные моменты, когда кто-нибудь не считал нужным скрывать враждебность по отношению к ней. Но часто ее вмешательство помогало спасти врача от иска. Это тоже было всем известно.

У Р. Дж. всегда был припасен ответ для любого, кто решался попрекнуть ее работой по искам: «Дело не в том, что нужно отклонить все подобные иски. Дело в том, что нужно искоренить привычную халатность, научить людей не бежать по каждому пустяку в суд, научить докторов не допускать ошибок, присущих любому человеческому существу. Мы привыкли критиковать честных офицеров полиции, которые защищают недобросовестных коллег из-за негласного Голубого кодекса молчания. Но у нас есть свой Белый кодекс. Он позволяет некоторым докторам оказывать некачественные медицинские услуги. Пора положить этому конец».

Кто-то все же прислушался. К концу практики нештатного врача доктор Сидни Рингголд, декан медицинского факультета, предложил ей читать два курса: один о предотвращении заболеваний и повреждений, вызванных халатностью и непрофессиональными действиями медицинского персонала, а другой — о предотвращении иска о профессиональной небрежности и действиях при его выдвижении. Также ей предложили должность в больнице. Р. Дж. сразу же согласилась. Это вызвало недовольство некоторых сотрудников, однако доктор Рингголд пресек все подобные разговоры на корню.

Саманта Поттер после практики пошла в медицинский институт в Вустере преподавать анатомию. Гвен Беннетт занялась гинекологией во Фрамингэме, а также взяла полставки в клинике планирования семьи. Все три девушки оставались близкими подругами и политическими единомышленницами. Гвен и Саманта, а также еще некоторые доктора с энтузиазмом поддержали предложение Р. Дж. создать при больнице клинику предменструального синдрома. После непродолжительной борьбы с консервативно настроенными коллегами, которые считали это пустой тратой денег, клиника стала полноценной частью больницы.

Все эти противоречия особенно сильно сказывались на профессоре Коуле. Он был уважаемым членом медицинского сообщества, и критика дочери, особенно когда ее называли предательницей коллег-врачей, была ему очень неприятна. Но Р. Дж. знала, что он гордится ею. Он никогда не бросал ее в беде, несмотря на былые ссоры. Их отношения были крепкими, и на этот раз она не колеблясь обратилась к отцу.

 

14

Последняя пастушка

Они встретились за обедом в ресторане «Пинеролас» в Норт-Энде. Когда Чарли Хэррис впервые пригласил ее туда, она шла по узкой аллейке между многоквартирными домами, потом поднималась по крутой лестнице в помещение, очень напоминавшее большую кухню с тремя столиками. Карла Пинерола была поваром, ей помогала пожилая мать, часто ругавшая ее. Карла была своенравной, сексуальной женщиной средних лет. У нее был муж, который ее бил. Иногда Р. Дж. и Чарли замечали синяки у нее на руках и лице. Потом мать умерла, а Карлу они видели все реже. Она выкупила один из многоквартирных домов и превратила первые два этажа в уютный ресторан. Теперь у нее не было недостатка в посетителях. Среди них были и деловые люди, и подростки. Р. Дж. нравилось это место. Еда была почти такой же вкусной, как раньше. Она привыкла заранее заказывать там столик.

Сев, она увидела, как отец спешит к ней. Он опоздал. Увидев его прогрессирующую седину, она вспомнила, что тоже стареет.

Они заказали закуски, телятину и домашнее вино. Обсудили бейсбол, театральную жизнь Бостона и артрит, от которого отец страдал все сильнее.

Потягивая вино, она рассказала ему, что готовится заняться частной практикой в Вудфилде.

— Почему частная практика? — Он был явно удивлен и обеспокоен. — И почему в таком месте?

— Для меня настало время убраться из Бостона. Не как врачу, а как человеку.

Профессор Коул кивнул.

— Я понимаю. Но почему не перебраться в другой медицинский центр? Или поработать на… Не знаю, на какую-нибудь медицинско-юридическую организацию?

Она получила письмо от Роджера Карлетона из университета Джона Хопкинса. Он писал, что на данный момент у них нет денег для финансирования должности, которая подошла бы ей, однако через полгода он мог бы найти ей подходящее место в Балтиморе. Также она получила факс от Ирвинга Симпсона — ей обещали должность в Пенсильванском университете и приглашали в Филадельфию, чтобы обсудить заработную плату.

— Я не хочу этим заниматься. Я хочу стать настоящим доктором.

— Ради всего святого, Р. Дж.! А кто ты сейчас?

— Я хочу заниматься частной практикой в маленьком городке. — Она улыбнулась. — Думаю, я пошла в твоего деда.

Профессор Коул пытался держать себя в руках, глядя на свое бедное дитя, которое всю жизнь плыло против течения.

— Семьдесят два процента американских докторов являются специалистами, и на то есть причина, Р. Дж. Специалисты зарабатывают большие деньги, в два или три раза больше, чем фельдшеры, например, и ночью они обычно нормально спят. Если ты станешь сельским врачом, тебе придется несладко. Знаешь, что бы я сделал, будь я на твоем месте, в твоем положении? Я бы продолжал учиться как можно активнее. Я бы стал суперспециалистом.

Р. Дж. застонала.

— Хватит с меня учебы, папа. Я больше не хочу этим заниматься. Я не хочу новых технологий, аппаратов, я хочу видеть людей. Буду сельским врачом. Я готова меньше зарабатывать. Я хочу жить.

— Жить? — Он покачал головой. — Р. Дж., ты похожа на последнего ковбоя, о котором слагают песни и пишут книги. Он седлает скакуна и пробивается сквозь уличные заторы и жилые кварталы в поисках исчезнувших прерий.

Она улыбнулась и взяла его за руку.

— Прерий, может, уже и нет, папа, но холмы находятся на другом конце штата, и там живут люди, которым нужен врач. Семейная практика — это самое оно. Я собираюсь заняться ею.

Они еще долго беседовали за обедом. Она внимательно слушала, потому что отец много знал о медицине.

— Через несколько лет ты не узнаешь систему здравоохранения США. Она коренным образом изменится, — говорил он. — Президентская гонка набирает обороты, а Билл Клинтон пообещал, что каждый получит медицинскую страховку, если выберут его.

— Ты считаешь, что он сможет сдержать слово?

— Я думаю, он попробует. Кажется, он первый политик, которому не наплевать на людей, о которых никто не заботится, которому стыдно за то, как обстоят дела сейчас. Универсальная медицинская страховка должна улучшить ситуацию на местах, однако она уменьшит доход специалистов. Нам следует подождать и посмотреть, что получится.

Они обсудили финансовый аспект того, чем она собиралась заниматься. Дом на Брэттл-стрит едва ли принесет достаточно денег, ведь придется погасить все долги. Цены на недвижимость сильно упали. Р. Дж. тщательно подсчитала, сколько денег ей понадобится, чтобы обосноваться, подготовиться к частной практике и прожить первый год. Ей не хватало почти пятьдесят три тысячи долларов.

— Я была в нескольких банках, могу взять кредит. У меня будет чем погасить его, но они настаивают на поручителе.

Это было унизительно. Сомнительно, что они выдвинули бы подобное требование Тому Кендриксу.

— Ты вполне уверена, что это то, что тебе нужно?

— Да.

— Тогда я подпишусь, если ты не против.

— Спасибо, папа.

— В некотором смысле у меня голова идет кругом от того, что ты собралась делать. Но в то же время я тебе чертовски завидую.

Р. Дж. поцеловала его сморщенную ладонь. За капучино он просмотрел ее выкладки. Он сказал, что она слишком экономит и ей стоило бы взять на десять тысяч больше. Она испугалась этой суммы и принялась горячо спорить, но в конце концов поняла, что он прав, и согласилась еще больше влезть в долги.

— Так держать, дочь.

— Да, папа.

— Ты будешь нормально себя чувствовать, живя в одиночестве там, в холмах?

— Ты же знаешь, папа. Мне никто не нужен, кроме тебя, — ответила она. Подавшись вперед, она поцеловала его в щеку.

 

15

Метаморфозы

Она пригласила Тессу Мартулу на ланч. Тесса рыдала над салатом с омаром, всхлипывая и вытирая слезы.

— Я не понимаю, зачем тебе все бросать и сбегать, — сказала она. — Ты должна была стать моим трамплином, с которого я попала бы на самый верх.

— Ты отличный работник, прекрасно справишься и без меня. И я не сбегаю отсюда, — терпеливо объясняла Р. Дж. — Я просто направляюсь туда, где, как я считаю, мне будет лучше.

Она говорила твердо, но на самом деле не была настолько уверена в себе. Это напоминало школьный выпускной вечер — множество страхов и сильная неуверенность в будущем. В последние несколько лет она редко принимала роды, потому ее мучило беспокойство. Лью Странетски, заведующий родильным отделением, дал ей несколько советов. Он был удивлен и растроган ее решением уехать из Бостона в глубинку.

— Будешь сельским врачом, да? Тогда тебе надо будет сработаться с местной акушеркой, если ты собираешься принимать роды в такой глуши. По закону ты должна вызывать на помощь акушерку, если возникает необходимость в кесаревом сечении или других сложных операциях.

Он организовал ей посещение занятий для интернов и практикантов в родильном отделении больницы, большом зале, заставленном койками, на которых лежали потеющие, тужащиеся, ругающиеся горожанки. В основном это были афроамериканки.

Она написала длинное хвалебное рекомендательное письмо для Тессы. Несколько дней спустя та пришла к Р. Дж. с улыбкой на лице.

— Ни за что не поверишь, на кого я буду работать… На доктора Аллена Гринштайна.

«Когда боги хотят наказать, — подумала Р. Дж., — они веселятся на всю катушку».

— Он в этот офис переедет?

— Нет, мы будем в офисе Роузмана, в том замечательном большом угловом кабинете, на другом конце этажа.

Р. Дж. обняла ее.

— Что ж, ему повезло, — сказала она.

Ей было на удивление сложно покидать больницу. Из клиники планирования семьи уйти оказалось намного проще. О своем уходе она предупредила Мону Уилсон, директора клиники, за полтора месяца. К счастью, Мона как раз активно искала замену Гвен. Она не нашла никого на полную ставку, зато наняла трех человек на полставки. Теперь, с уходом Р. Дж, ей надо было кому-то поручить четверг.

— Ты отдала нам два года, — сказала Мона. Она посмотрела на Р. Дж. и улыбнулась. — И ты ненавидела каждую секунду, проведенную здесь, не так ли?

Р. Дж. кивнула.

— Наверное, да. Откуда ты знаешь?

— О, это было несложно заметить. Зачем ты занималась тем, что казалось таким тяжким бременем?

— Понимала, что я нужна. Знала, что женщинам необходима моя помощь, — ответила она.

Выходя из клиники, она ощутила небывалую легкость.

«Мне больше не надо сюда возвращаться», — с радостью подумала она.

Р. Дж. поймала себя на мысли, что, несмотря на огромное удовольствие, получаемое от вождения BMW, эта машина была малопригодна в условиях весенней распутицы, на грунтовых горных дорогах, по которым ей нужно было разъезжать в Вудфилде. Она тщательно изучила несколько полноприводных автомобилей, остановив выбор на Ford Explorer. Она заказала модель с кондиционером, хорошим радиоприемником и CD-проигрывателем, мощным аккумулятором и широкими шинами с протектором, спроектированным для бездорожья.

— Хотите дельный совет? — спросил продавец. — Закажите рычажную лебедку.

— Что?

— Рычажную лебедку. Это такой трос, который крепится к переднему бамперу. Работает устройство от аккумулятора машины. Трос стальной, в комплекте еще идет крюк.

Она засомневалась.

— Если вы застрянете в грязи, вам надо будет просто обмотать трос вокруг ближайшего толстого дерева, закрепив крюком, и вы сможете вытянуть себя самостоятельно. Тяговая мощность — пять тонн. Обойдется на тысячу дороже, но пригодится, если вы собираетесь кататься по плохим дорогам.

Она заказала рычажную лебедку. Дилер с сомнением посмотрел на ее маленькую красную машину.

— В отличном состоянии. Кожаный салон, — сообщила она.

— Я дам вам двадцать три тысячи в счет оплаты «форда».

— Эй, это дорогой спортивный автомобиль. Я заплатила за него в два раза больше.

— Пару лет назад, верно? — Он пожал плечами. — Посмотрите спецификации.

Она посмотрела и дала объявление в газету о продаже машины. Какой-то инженер из Лексингтона дал ей почти двадцать девять тысяч долларов за машину, тем самым с лихвой покрыв стоимость «форда».

Р. Дж. пришлось много раз съездить в Вудфилд, прежде чем она смогла окончательно распрощаться с Бостоном. Дэвид Маркус предположил, что лучше всего ей было бы обосноваться на Мейн-стрит, в центре городка. Дома на этой улице теснились вокруг белого дощатого здания муниципалитета, которое еще сто лет назад было церковью со шпилем в стиле Кристофера Рена.

Маркус показал ей четыре помещения на Мейн-стрит, которые пустовали или должны были вскоре освободиться. Считалось, что кабинет доктора должен занимать от ста до ста пятидесяти квадратных метров. Из четырех вариантов Р. Дж. тут же вычеркнула два, которые ей явно не подходили. Из оставшихся двух одно помещение ей очень понравилось, но было слишком маленьким. Другое помещение, припасенное проницательным агентом по недвижимости про запас, показалось ей подходящим. Оно находилось через дорогу от библиотеки всего в сотне метров от муниципалитета. Само здание было в хорошем состоянии, а прилегающая территория выглядела ухоженной. Внутреннее пространство — сто двадцать квадратных метров — было в запущенном состоянии, однако стоимость аренды была даже ниже, чем рассчитывала Р. Дж. Дом принадлежал пожилой женщине по имени Салли Хауленд. У нее было круглое красное лицо и нервный, но добрый взгляд. Она сказала, что для нее будет честью, если доктор станет ее арендатором.

— Но я живу только на ренту, понимаете, потому не могу уменьшать плату.

Также она не могла оплатить ремонт, который требовался Р. Дж., но готова была позволить ей сделать все необходимое за свой счет.

— Ремонт влетит вам в копеечку, — сказал Маркус. — Если вы решитесь на это, вам имеет смысл защитить себя с помощью договора лизинга.

В конце концов так они и поступили. Покраску выполнили Боб и Тилли Мэттьюсон, чета, работающая на молочной ферме. В доме было много старинной деревянной отделки, которой они вернули мягкий блеск. Потертый и поцарапанный сосновый паркет, собранный из дощечек различного размера, они покрасили светло-синей краской. Старые шпалеры покрыли несколькими слоями кремовых моющихся обоев. Местный плотник поставил полки и вырезал большое квадратное отверстие в стене, за которой должен был сидеть секретарь. Сантехник установил два дополнительных туалета, поставил раковины в двух бывших спальнях, которым теперь суждено было стать процедурными, и подключил безрезервуарный нагреватель к котлу в подвале, чтобы у Р. Дж. всегда была горячая вода.

Покупка мебели и оборудования должна была принести удовольствие, однако для Р. Дж. стала источником нервного напряжения, поскольку ей приходилось постоянно проверять свой банковский счет. Ее проблема заключалась в том, что она привыкла заказывать только лучшее, когда делала закупки для больницы. Теперь же ей пришлось удовлетвориться подержанными столами и стульями, старым ковром от Армии спасения для приемной, микроскопом в хорошем состоянии, перестроенным автоклавом. Но аппаратуру она купила новую. Ей посоветовали обзавестись двумя компьютерами, один из которых служил бы для учета и записи пациентов, а другой для бухгалтерии, но она купила один.

— Ты уже познакомилась с Мэри Штерн? — спросила ее Салли Хаулэнд.

— Нет.

— Это наш почтальон. У нее есть старые тяжелые напольные весы, которые раньше стояли в офисе доктора Торндайка. Она купила их на аукционе после смерти доктора двадцать два года назад. Она с удовольствием продаст их тебе за тридцать долларов.

Р. Дж. купила весы, отчистила их, проверила и настроила. Они стали частью ее нового рабочего места, связующим звеном между старым и новым доктором.

Она хотела дать объявление в газету о том, что ей требуются сотрудники, но это не понадобилось. В Вудфилде хорошо работало сарафанное радио. Очень быстро к ней пришли четыре женщины, претендующие на место секретаря, и еще три — на место медсестры. Р. Дж. не спешила, тщательно выбирая людей, но в числе претендентов на место секретаря была Тоби Смит, привлекательная блондинка, которая вела карету «скорой помощи» в ночь, когда была ранена Фреда Крантц. Она понравилась Р. Дж. с первой минуты знакомства. К тому же у нее был хороший опыт бухгалтера, потому она могла заниматься отчетностью. На место медсестры Р. Дж. взяла крепкую седовласую женщину пятидесяти шести лет по имени Маргарет Уэйлер, которую все звали Пегги.

Ей было неудобно, когда дело дошло до обсуждения жалования с каждой из них.

— Вначале я вынуждена буду платить вам меньше, чем вы могли бы получать в Бостоне, — сказала она Тоби.

— Слушай, расслабься, — прямо заявила она. — Мы с Пегги рады работать в городе. Это не Бостон. Здесь отыскать работу непросто.

Дэвид Маркус иногда наведывался в новый офис Р. Дж. Он опытным взглядом оценивал ремонтные работы и время от времени давал дельный совет. Несколько раз они обедали вместе в «Ривер Бэнк», пиццерии на окраине городка. Дважды платил он, а один раз она. Он ей нравился. Она рассказала ему, что друзья зовут ее Р. Дж.

— Меня все зовут Дэйвом, — сообщил он и улыбнулся. — Друзья зовут Дэвид.

Его голубые джинсы выглядели потертыми, но чистыми. Прическа аккуратная. Когда она пожала его руку, то почувствовала, что у него крепкая ладонь человека, привыкшего к труду. Несмотря на это, у него были аккуратно подстриженные и ухоженные ногти.

Она никак не могла определить, сексуален ли он или просто интересен как человек.

Перед тем как она окончательно распрощалась с Бостоном, он повез ее на настоящее свидание на обед в Нортгемптон. Когда они выходили из ресторана, он зачерпнул пригоршню конфет из вазы у входа.

— М-м-м, как вкусно. Хотите? — спросил он.

— Нет, спасибо.

В машине она смотрела, как он с довольным видом жует сладости, и не смогла удержаться:

— Вам не стоит их есть.

— Почему? Обожаю их. Я не наберу из-за них вес.

— Я тоже их люблю. Я куплю вам таких в красивом чистеньком пакетике.

— Вы любите чистоту? Я их взял в милом, чистом ресторанчике.

— Я недавно читала об исследованиях подобных конфет, которые вот так просто лежат в вазах в ресторанах. В большинстве случаев на них были обнаружены следы мочи.

Он молча посмотрел на нее и перестал жевать.

— Мужчины ходят в туалет. Они не моют руки после этого. Выходя из ресторана, они берут конфеты…

Она знала, что он пытается решить, выплюнуть или проглотить.

«Ну, я молодец», — подумала она. Он проглотил недоеденные конфеты, а остальные выбросил в окно.

— Это ужасно. Я ем конфеты из ресторанов уже много лет. Теперь я никогда не смогу смотреть на них, как прежде.

— Я знаю. Но, если бы я ела их, а вы знали об этих исследованиях, разве вы не сказали бы мне?

— Возможно, нет, — ответил он и рассмеялся, а она присоединилась к нему. Они улыбались друг другу почти всю дорогу.

Когда Маркус остановил пикап перед ее домом, они рассказали друг другу о своей жизни. В юности он был заядлым спортсменом, заработал множество травм в различных видах спорта. Ко времени поступления в колледж организм его уже был достаточно изношен, потому ни в какой из сборных он не играл. В колледже он специализировался на английском языке, защитился, но рассказывал об этом очень туманно. Перед тем как приехать в холмы Массачусетса, он был исполнительным директором в агентстве по продаже недвижимости «Левер Бразерз» в Нью-Йорке. В последние два года его повысили до вице-президента.

— Обычная жизнь — поезд на Манхэттен в семь утра, большой дом, бассейн, теннисный корт.

У его жены развился боковой амиотрофический склероз, так называемая болезнь Шарко. Они оба понимали, что это значит. На их глазах друг умер от той же болезни. Через месяц после подтверждения диагноза Дэвид приехал домой и увидел, что Натали оставила дочь Сару с соседом, а сама, обложив гараж влажными полотенцами, завела машину и под любимую классическую музыку задохнулась в ней от выхлопных газов.

Он нанял повара и горничную, чтобы они заботились о Саре, а сам начал регулярно напиваться. Так продолжалось восемь месяцев. Однажды, протрезвев, он обнаружил, что его умная, веселая дочь плохо учится в школе, у нее развиваются психологические проблемы и нервный кашель. Тогда он пошел на первую встречу общества анонимных алкоголиков. Два месяца спустя Дэвид и Сара приехали в Вудфилд.

Он кивнул, выслушав историю Р. Дж., когда они выпили по три чашки крепкого кофе у нее в кухне.

— В этих холмах полно таких людей, как мы, — сказал он.

 

16

Приемные часы

Она уехала из Кембриджа жарким утром в конце июня. Небо было затянуто низкими, темными грозовыми тучами, готовыми вот-вот пролиться дождем. Она думала, что будет рада покинуть дом на Брэттл-стрит, но в последние дни, когда мебель была частично продана, сдана на склад или отдана Тому, а ее шаги отдавались эхом в пустых комнатах, она посмотрела на дом с сожалением бывшего владельца и поняла, что Том был прав, когда говорил о его величии и блеске. Ей не хотелось уезжать. Несмотря на неудачный брак, этот дом был ее гнездом. Потом она вспомнила, что этот дом — большая яма, в которую они выкинули кучу денег. Она с радостью заперла дверь и выехала на улицу мимо забора, который все еще требовал ремонта, но это уже была не ее забота.

Она понимала, что уезжает в неизвестность. Всю дорогу до Вудфилда она размышляла о том, как будет справляться на новом месте, опасаясь, что совершает огромную ошибку.

Несколько дней она мучилась этими мыслями. Допустим, она будет работать только за наличность, сможет полностью игнорировать страховые компании, которые часто портят докторам кровь. Если она резко снизит плату за прием, скажем, до двадцати долларов, достаточно ли будет у нее пациентов, чтобы не вылететь в трубу? Она знала, что наверняка будут приходить люди, у которых нет медицинской страховки. Но захочет ли посетить доктора Коул и заплатить ей наличными кто-нибудь, у кого имеется полис медицинского страхования?

Она с сожалением поняла, что едва ли.

Она решила пока что установить неофициальную плату за прием в двадцать долларов для людей, не имеющих медицинской страховки. Страховые компании обычно платят врачу от сорока до шестидесяти пяти долларов за клиента, в зависимости от сложности проблемы и с надбавкой за вызов на дом. Полный осмотр стоил девяносто пять долларов, а комплекс лабораторных исследований проводился в медицинском центре в Гринфилде.

Она усадила Тоби за работу за две недели до официального открытия. Тоби должна была внести в память компьютера все документы страховых компаний. Она собиралась вести дела с пятью крупнейшими страховиками страны, но оставалось по меньшей мере пятнадцать более мелких компаний, не говоря уже о почти тридцати пяти совсем небольших, занятых в этом же бизнесе. Все сведения о них должны были оказаться в памяти компьютера, все их разнообразные формы документов и условия работы. Это была непростая, но однократная работа. Р. Дж. понимала, что данные придется постоянно обновлять, поскольку компании часто отменяли, пересматривали и дополняли документацию.

Это было непростой задачей, одной из тех, с которыми не приходилось сталкиваться ее прадеду.

Утро понедельника.

Она приехала в офис рано. Быстрый завтрак из поджаренного хлеба и чая не принес никакого удовольствия. Кабинет пахнул краской и лаком. Тоби уже приехала на работу, а Пегги появилась двумя минутами позже. Все трое глупо улыбались друг другу.

Комната для ожидания была маленькой, но внезапно показалась Р. Дж. огромной и пустой.

На прием записалось всего лишь тринадцать человек. Р. Дж. уверяла себя, что местные жители за двадцать два года, должно быть, привыкли к тому, что им надо обращаться за врачебной помощью в другой город. Если у них был один доктор, зачем им другой?

Что, если никто не придет? Р. Дж. подумала, что напрасно паникует.

Первый пациент пришел за пятнадцать минут до назначенного времени. Это был Джордж Палмер, вышедший на пенсию семидесятидвухлетний рабочий с лесопилки, у которого было больное бедро и не хватало трех пальцев на руке.

— Доброе утро, мистер Палмер, — спокойно поздоровалась Тоби Смит, словно вот так приветствовала пациентов уже много лет.

— Доброе, Тоби.

— Доброе утро, Джордж.

— Привет, Пегги.

Пегги Уэйлер знала, что надо делать. Она провела его в процедурную, заполнила бланк, сделала несколько анализов и соответствующих записей.

Р. Дж. нравилось слушать неспешный рассказ Джорджа Палмера. Поначалу каждый пациент будет отнимать у нее массу времени, поскольку ей надо будет ознакомиться с полной историей его болезни.

В Бостоне она отправила бы мистера Палмера к ортопеду, который сделал бы ему укол кортизона. Здесь же ей пришлось делать это самостоятельно. Она попросила его прийти через какое-то время еще раз.

Когда она заглянула в приемную, Тоби показала ей букет летних цветов, присланных ее отцом, и большой фикус от Дэвида Маркуса. В приемной она увидела шестерых человек, трое из которых не были записаны на прием. Она попросила Тоби «отсортировать» их. Тяжелобольные или страдающие сильными болями должны были проходить к ней вне очереди. Внезапно она поняла со смешанным чувством облегчения и сожаления, что времени на раскачку у нее не будет. Она попросила Тоби принести ей из магазина бутерброд с сыром и чашку кофе.

— Я буду работать и в обеденное время.

В двери показалась Салли Хауленд.

— Я на прием, — сообщила она, будто бы ожидая, что ее прогонят. Р. Дж. захотелось расцеловать ее.

Пегги и Тоби тоже решили работать во время обеда и заказать еду из магазина.

— Я плачу, — радостно заявила Р. Дж.

 

17

Дэвид Маркус

Он пригласил ее к себе на ужин.

— Сара тоже будет?

— У Сары серьезный, почти деловой ужин в школьном кулинарном клубе, — ответил он. Задумчиво взглянув на нее, он добавил: — Ты можешь поехать ко мне, только если будет третий?

— Нет, конечно нет. Я просто надеялась увидеть Сару.

Ей понравился их дом, тепло и дружественность толстых деревянных стен и удобной старой мебели. На стенах было много картин, написанных местными мастерами, чьи имена ни о чем ей не говорили. Он провел ее по всему дому. Кухня, его кабинет, полный разных безделиц, компьютер, большой серый кот, спящий на стуле.

— Кошка тоже еврейская, как и лошадь?

— Да, — ухмыльнулся он. — Мы подобрали ее вместе с потрепанным старым котом. Сара решила, что он ее муж. Но кот побыл у нас всего два дня, а потом сбежал, потому я назвал ее Агуна. На идише это значит «покинутая жена».

Скромная спальня. Р. Дж. ощутила что-то похожее на сексуальное напряжение, взглянув на огромный пружинный матрас на кровати. На столе стоял еще один компьютер, рядом со столом расположился шкаф, забитый книгами по истории и сельскому хозяйству, а также стопка исписанных бумаг. Расспросив Маркуса, Р. Дж. узнала, что он пишет роман об исчезновении маленьких ферм Америки и о первых фермерах, обосновавшихся в Беркширских горах.

— Я всегда хотел рассказывать истории. Когда Натали не стало, я решил попробовать. Мне надо было кормить и одевать Сару, потому я не бросил работу с недвижимостью после того, как мы переехали сюда, однако здесь все иначе в этом плане. У меня полно времени для книги.

— Как продвигается?

— Ох… — Он улыбнулся и пожал плечами.

Комната Сары. На окнах ужасные занавески в цветочек. Дэвид сказал, что Сара сама нанесла на ткань этот рисунок. По всей комнате стоят лотки с камнями: большими булыжниками, галькой, средними камешками, и каждый из них по форме напоминает сердце. Геологические валентинки.

— Что это значит?

— Она называет их сердечными камнями. Собирает их с детства. Натали ее приучила.

Р. Дж. год изучала геологию в университете Тафта. Глядя на камни, она узнала кварц, глинистый сланец, мрамор, песчаник, базальт, аспидный сланец, полевой шпат, гнейс, гранат. Также там были кристаллы, названия которых Р. Дж. не знала.

— Вот этот попал в ковш экскаватора, — сказал Маркус, указывая на гранитный валун в форме сердца высотой почти в пятьдесят сантиметров, стоящий в углу комнаты. — В шести милях от угодий Фрэнка Парсонса. Потребовалось три человека, чтобы внести его в дом.

— Она просто находит их на земле?

— Она находит их повсюду. У нее чутье. У меня очень редко получается найти такой. Сара очень придирчиво к ним относится и многие камни не берет. Она не называет камень сердечным, если только он не имеет форму сердца на самом деле.

— Возможно, тебе следует лучше искать. В мире миллиарды камней. Держу пари, что смогу найти несколько экземпляров для ее коллекции.

— Думаешь? У тебя есть двадцать пять минут, прежде чем я накрою на стол. Что ставить на кон?

— Пиццу со всеми ингредиентами. Двадцати пяти минут должно хватить.

— Выигрываешь — получаешь пиццу. Выигрываю я — получаю поцелуй.

— Эй…

— В чем дело, испугалась? Тогда положишь мне в рот деньги. — Он ухмыльнулся и подмигнул.

— Лады.

Она не стала тратить время на то, чтобы искать камни в сарае или возле дома. Естественно, там они все уже обыскали. Выйдя на грунтовую дорогу, Р. Дж. внимательно смотрела себе под ноги. Она никогда не отдавала себе отчета, какими разнообразными бывают камни, как велико разнообразие их форм. Вытянутые, округлые, угловатые, тонкие, плоские.

Время от времени она останавливалась, нагибалась и поднимала камень, но всегда оказывалось, что он не той формы.

Спустя десять минут она уже была в четверти километра от дома. Она нашла лишь один камень, который отдаленно напоминал сердце, но с одной стороны он был неправильной формы.

Она решила, что проиграет спор. Она хотела найти сердечный камень и не хотела, чтобы Дэвид решил, что она намеренно проиграла.

Спустя двадцать пять минут она вернулась в дом.

— Я нашла, — сказала она, протягивая ему камень.

Он взглянул на него и ухмыльнулся.

— Этому сердцу не хватает… Как называется верхнее отделение?

— Предсердие.

— Да, у этого сердца нет правого предсердия.

Он отнес его к двери и выбросил на улицу.

Р. Дж. сказала себе, что то, что случится далее, будет важно. Если он захочет продемонстрировать характер, будет лапать и лезть в рот языком, то она моментально потеряет к нему интерес.

Но он склонился над ней и едва коснулся губами ее рта. Поцелуй получился нежным и очень приятным.

Ох!

Он угостил ее простым, но вкусным ужином. Отличный салат из овощей с грядки, за исключением помидоров, которые он купил в магазине, потому что свои еще не созрели. Также он приготовил вкуснейшие куриные крылышки, гарнированные спаржей, собранной и отваренной перед ужином. Он выращивал собственный вид спаржи, происхождение которого, как он заявил, является большим секретом. Кроме того, он испек отличные чесночные булочки.

— Эй, а ты отличный повар!

— Я люблю стряпать.

На десерт было ванильное мороженое домашнего приготовления, черничный пирог, испеченный Дэвидом утром. Она поймала себя на том, что рассказывает ему о смешении религий в истории своего рода.

— Есть Коулы-протестанты и Регенсберги-квакеры, а также Коулы-евреи и Регенсберги-евреи. Еще у нас в семье есть атеисты. А моя кузина Марселла Регенсберг — францисканская монахиня в монастыре в Виргинии. У нас всего есть понемножку.

За второй чашкой кофе она узнала кое-что интересное. Оказалось, что «дипломную работу», о которой Дэвид сообщил без подробностей, он защищал в Еврейской теологической семинарии Америки в Нью-Йорке.

— И кто же ты?

— Раввин. По крайней мере, эту должность я когда-то занимал. Я совсем немного проработал.

— Почему ты ушел? У тебя был приход?

— Я просто… — Он снова пожал плечами. — Меня переполняли сомнения и неуверенность в Боге. Я начал сомневаться, никак не мог понять, существует Бог или нет. Я решил, что пастве нужен такой раввин, который уверен в том, чем он занимается, а не я.

— И что ты чувствуешь сейчас? Ты принял решение?

На нее взглянул Авраам Линкольн. Как могут эти голубые глаза быть такими печальными, хранить столько затаенной боли? Он задумчиво покачал головой.

— Присяжные все еще заседают.

Он не очень распространялся на эту тему. Лишь несколько недель спустя она узнала подробности. Когда он закончил семинарию, то сразу пошел служить в армию. Три месяца провел в школе офицеров, потом в звании младшего лейтенанта был направлен во Вьетнам в качестве капеллана. Это было довольно безопасно. Он работал в большой больнице в Сайгоне — поддерживал морально искалеченных и умирающих, по вечерам составлял письма для их семей. Он впитал их страх и ярость задолго до того, как сам получил ранения.

Однажды он ехал в кузове грузовика с двумя католическими капелланами, майором Джозефом Фэллоном и лейтенантом Бернардом Тауэрсом. Их накрыло ракетным обстрелом. Одна из ракет попала точно в переднюю часть грузовика. В задней части повреждения были частичными. Баки Тауэрс, сидевший слева, погиб. Джо Фэллон, примостившийся посередине, потерял правую ногу до колена. Дэвида ранило в левую ногу. Он перенес три операции и прошел через длительный период восстановления. Теперь его левая нога была короче правой, но хромота не бросалась в глаза. Р. Дж. ничего не заметила бы, если бы он не сказал.

Он вернулся в Нью-Йорк после демобилизации и прочел одну проповедь, желая получить работу в Доме Мира, в храме Бет Шалом на Лонг-Айленде. Он говорил о сохранении мира в сложных реалиях современности. Прочитав половину проповеди, он поднял взгляд и увидел большую позолоченную пластину с выгравированными на ней словами из первого принципа веры Моше бен Маймона: «Я верю полной верой, что Творец, чье имя благословенно, творит и правит всеми творениями, и только Он один создавал, создает и будет создавать все сущее».

Дэвид замер от ужаса, осознав, что не может до конца согласиться с этими словами, и с трудом дочитал проповедь до конца.

Он пошел работать в контору «Левер Бразерс» стажером, раввин-агностик, чьи сомнения не позволяли ему стать для кого-либо духовным отцом.

— Ты все еще можешь вступать в брак?

У него была приятная, немного вымученная улыбка.

— Думаю, да. Если раввин…

— Было бы забавно увидеть две такие вывески: вверху «Женатый Маркус», а под ней «Медок, я тебя обожаю».

 

18

Кошачья близость

Р. Дж. не сразу влюбилась в Дэвида Маркуса. Все началось с восхищения его красивым лицом, длинными сильными пальцами, бархатным голосом и мягким выражением глаз. К собственному удивлению, Р. Дж. обнаружила, что восхищение перерастает во что-то большее. Они не ринулись тут же в объятия друг друга. Все-таки зрелость и осторожность брали свое. Одним дождливым днем в субботу в его доме, когда дочь Маркуса поехала с друзьями в Нортгемптон, в кино, они поцеловались, как давние любовники.

Он пожаловался ей, что у него возникли трудности при описании женского тела в романе.

— Художники и фотографы просто приглашают моделей. Здравое решение.

Да, действительно здравое.

— Ты будешь позировать для меня?

Она покачала головой.

— Нет. Тебе придется описывать по памяти.

Они принялись раздевать друг друга.

— Ты девственница, — сказал он.

Она не решилась напомнить ему, что разведена и что ей сорок два года.

— Я никогда прежде не видел женщины. Мы оба совершенно непорочны, словно чистые страницы.

Внезапно они стали такими. Неспешно исследовали друг друга. Р. Дж. заметила, что дышит тяжелее. Дэвид двигался медленно и осторожно, сдерживая пыл, делая его слаще, обращаясь с ней как с хрупким материалом, без слов давая понять, что важно. Они очень быстро потеряли голову.

Когда все закончилось, они без сил повалились на постель, все еще обнявшись и пребывая в некоем оцепенении. Повернув голову, Р. Дж. встретилась взглядом с Агуной, которая сидела на стуле и внимательно смотрела на них. Казалось, кошка поняла, что здесь произошло.

— Дэвид, если это испытание, то я провалила его. Забери ее отсюда.

Он рассмеялся.

— Это не испытание.

Он встал, вынес кошку и прикрыл дверь. Когда он вернулся в постель, они продолжили, на этот раз медленнее, спокойнее. Р. Дж. ощущала неземное блаженство. Дэвид был внимательным и аккуратным. Она объяснила, что у нее бывают довольно продолжительные и сильные оргазмы, но как только проходит первый подобный экстаз, следующего, бывает, приходится ждать довольно долго. Ей было неудобно говорить ему все это — а вдруг его предыдущая любовница кончала как заведенная, однако оказалось, что с Дэвидом подобные темы можно обсудить легко и непринужденно.

В конце концов он оставил ее поваляться в постели, а сам отправился готовить ужин. Дверь была полуоткрыта, и кошка снова вошла в комнату и уселась на стуле. Р. Дж. была не против. Она лежала и слушала, как Дэвид довольным голосом фальшиво напевает Пуччини. Аромат их жарких тел смешался с запахом омлета, лука, перца и кабачков цукини, которые жарились, пока не приобрели сладость его поцелуя, богатого, словно обещание жизни. Позже, когда они лежали рядом и дремали, Агуна устроилась между их ног. Р. Дж. не возражала.

— Спасибо, теперь у меня есть необходимый опыт, чтобы передать все это на бумаге.

Она нахмурилась.

— Я вырежу тебе сердце.

— Ты уже это сделала.

Каждый шестой пациент, который приходил к ней, не имел никакой медицинской страховки. У многих не было даже двадцати долларов, чтобы заплатить за прием. От некоторых она принимала плату натурой — так за домом образовались шесть больших штабелей твердой древесины. Р. Дж. наняла уборщиц для дома и кабинета, они приходили раз в неделю. Ей постоянно приносили фаршированных цыплят и индеек, а также свежие овощи, ягоды и цветы.

Ей нравился такой бартер, но она с тревогой думала о наличности и долгах.

У нее сложилась схема работы с пациентами, у которых не было страховки. Она сознавала, что рано или поздно ей придется иметь дело с запущенными заболеваниями. Но больше всего ее беспокоили не тяжелобольные, а те люди, которые не приходили к ней вовсе, поскольку не могли заплатить и были слишком горды, чтобы принимать бескорыстную помощь. Такие обращались к врачу только в самом крайнем случае, когда было уже поздно — диабет приводил к слепоте, опухоли давали метастазы. Р. Дж. сразу же столкнулась с несколькими такими случаями. Ей не оставалось ничего, кроме как молча злиться и пытаться помочь.

Она надеялась на то, что ее послание передадут всем местным жителям: если вы больны, ранены, приходите к новому врачу. Если у вас нет страховки, вы можете договориться.

В результате к ней все-таки начали приходить. Даже когда она отказывалась от бартера, некоторые настаивали. Мужчина с болезнью Паркинсона, превозмогая дрожь, сплел ей корзину из ясеневой лозы. Женщина с раком яичников сшила для нее стеганое одеяло. Но в холмах было много людей без медицинской страховки, лишенных квалифицированной медицинской помощи. Это знание не давало Р. Дж. покоя.

Она продолжала часто видеться с Дэвидом. К ее удивлению и сожалению, теплоты, проявленной Сарой при их знакомстве, значительно поубавилось. Р. Дж. понимала, что девочка ревновала к ней, и обсудила это с Дэвидом.

— Логично, что она чувствует угрозу в женщине, которая проводит с ее отцом столько времени, — сказала она.

Он кивнул.

— Надо дать ей время свыкнуться с этим.

Это значило, что они решили двигаться курсом, вызывавшим у Р. Дж. сомнения. Дэвид честно признался в чувствах, которые испытывал к ней. Она тоже была честна как с ним, так и с собой.

— Я просто хочу, чтобы наши отношения продолжали развиваться в том же ключе. Не надо строить грандиозных планов на будущее. Для меня слишком рано думать о серьезных отношениях. Здесь у меня есть цель — я хочу закрепиться в городе как местный доктор. Сейчас я не собираюсь брать на себя ответственность по отношению к другому человеку.

Казалось, Дэвид ухватился за слово «сейчас», приняв его за намек на то, что ему следует продолжать в том же духе.

— Хорошо. Нам обоим необходимо время.

Р. Дж. мучили сомнения. Она не могла принять решение, однако нашла в себе смелость рассказать Дэвиду о своих надеждах и о беспокойстве по поводу долгов.

— Я не знаком с финансовой стороной медицины, но здесь у тебя, надеюсь, найдется достаточно клиентов для приличного дохода.

— Он не обязательно должен быть приличным. Мне надо просто свести концы с концами. Мне не на кого надеяться, кроме как на саму себя.

— Все-таки почему просто свести концы с концами?

Он посмотрел на нее так, как смотрел отец.

— Мне плевать на деньги. Мне важно предоставлять в этом городке медицинские услуги мирового уровня.

— Это делает тебя похожей на святую, — заметил он почти со страхом.

— Да брось. Святая не пошла бы на то, что я только что сделала с тобой, — сухо сказала она и ухмыльнулась.

 

19

Дом на отшибе

Постепенно Р. Дж., Пегги и Тоби смогли подстроить работу офиса под неспешное течение времени в городке, приспособиться к его неторопливому ритму. Р. Дж. чувствовала, что людям, которых она встречала на улице, нравилось кивать ей и говорить: «Привет, доктор», что они ощущали гордость оттого, что город снова обзавелся своим врачом. Она начала выезжать на дом, в первую очередь к тем, кто был прикован к постели и физически не мог добраться до ее офиса. Когда у нее было время и ей предлагали перекусить и выпить кофе, она садилась с пациентами за кухонный стол и обсуждала местные новости и погоду, а иногда записывала в блокнот кулинарные рецепты.

Вудфилд занимал сорок два квадратных километра холмистой местности. Иногда ее приглашали и в соседние городки. Какой-то мальчик прошел три с половиной километра до ближайшего телефона, чтобы вызвать ее на верхушку горы Хоутон, где ей пришлось перевязывать ногу Льюиса Магуна, растянувшего связки. Когда она вернулась, то увидела растрепанную и взволнованную Тоби.

— У Сета Раштона был приступ. Сначала позвонили тебе, но, когда не смогли дозвониться, вызвали «скорую».

Р. Дж. поехала на ферму Раштона и узнала, что «скорая» уже на пути в Гринфилд. Раштону оказали необходимую помощь, он заснул, но это стало для Р. Дж. важным уроком. На следующее утро она поехала в Гринфилд и купила сотовый телефон, который брала с собой в поездки. Таким образом она всегда оставалась на связи с офисом.

Время от времени, проезжая по улицам, она замечала Сару Маркус. Она всегда сигналила и махала ей рукой. Иногда Сара махала в ответ.

Когда Дэвид привозил Р. Дж. домой и там была Сара, она чувствовала, что девочка внимательно наблюдает за ней и прислушивается к их разговорам.

Однажды, когда Р. Дж. направлялась домой, она повстречала Сару, ехавшую в обратном направлении на Хаиме. Ей нравилось, как девочка изящно сидит в седле, как легко правит скакуном, как красиво развеваются ее черные волосы. Р. Дж. решила не нажимать на клаксон, опасаясь испугать животное.

Несколько дней спустя, сидя в гостиной, Р. Дж. выглянула в окно и увидела в просвете между яблонями Сару Маркус, медленно ведущую коня по дороге Лорел-хилл и внимательно изучающую ее дом.

Сара интересовала Р. Дж. — как из-за Дэвида, так и сама по себе. Была тому еще одна причина. Где-то на задворках сознания Р. Дж. возник смутный образ, который она даже не смела рассматривать всерьез. Этот образ представлял собой их троих — Р. Дж., Сару и Дэвида, — живущих вместе, как семья.

Несколько минут спустя девочка и конь снова прошли мимо ее дома, теперь в обратном направлении. Сара опять внимательно осмотрела дом Р. Дж. Когда они почти скрылись из виду, Сара оседлала коня и ускакала прочь.

Впервые за долгие годы Р. Дж. позволила себе подумать о беременности, которая так неудачно закончилась для нее после смерти Чарли. Если бы тот ребенок выжил, ему бы уже исполнилось тринадцать лет, на три года меньше, чем Саре.

Р. Дж. замерла у окна, надеясь снова увидеть Сару.

Однажды, вернувшись домой поздно, Р. Дж. обнаружила на крыльце камень в форме сердца размером с ладонь.

Это был красивый камень. Его внешний слой был темно-серого цвета, а внутри просматривалась более светлая порода, мерцающая слюдой.

Она знала, кто его здесь оставил. Но был камень подарком или одобрением? Символом примирения? Он был слишком красивым, чтобы служить объявлением войны. Р. Дж. была в этом уверена.

Она с радостью взяла его себе. Внеся камень в дом, она поместила его на видном месте, на каминной полке рядом с медными подсвечниками матери.

Фрэнк Сотби стоял у входа в магазин и прочищал горло.

— Мне кажется, что им обеим не помешало бы повидать врача, доктор Коул. Они живут одни с кучей кошек в квартире над скобяной лавкой. Запах — ух!

— Хотите сказать, ниже по улице? Как так получилось, что я никогда их не видела?

— Ну, потому что они редко выходят на улицу. Одна, мисс Эва Гудхью, ужасно старая, а другая, мисс Хелен Филлипс, племянница Эвы, намного моложе, но, кажется, немного не в себе. Они заботятся друг о друге по старой привычке. — Он заколебался. — Эва приходит ко мне по пятницам со списком покупок. Я отношу им заказ каждую неделю. А теперь банк отказался принять их чек. Недостаточно средств.

На узкой темной лестнице не горело ни единой лампочки. Поднявшись на второй этаж, Р. Дж. постучала в дверь. Постояв немного, постучала снова, на этот раз сильнее, потом еще и еще.

Она не услышала шагов, но почувствовала движение за дверью.

— Эй, есть кто дома?

— Кто там?

— Это Роберта Коул. Я доктор.

— От доктора Торндайка?

— Э-э-э… Доктора Торндайка уже давно нет. Теперь я доктор. Я говорю с мисс Гудхью или миссис Филлипс?

— С Эвой Гудхью. Что вам нужно?

— Я хотела поговорить с вами, мисс Гудхью. Вы пригласите меня войти?

За дверью молчали. Пауза затянулась.

— Мисс Гудхью?

Наконец Р. Дж. вздохнула.

— У меня офис на этой же улице, тут недалеко. Мейн-стрит, второй этаж в доме Салли Хауленд. Если вам понадобится доктор, просто позвоните или пошлите кого-нибудь за мной, ладно? — Она достала визитку и просунула ее под дверь. — Хорошо, мисс Гудхью?

Так и не дождавшись ответа, она начала спускаться вниз.

Когда Р. Дж. и Том ездили за город, они иногда видели разных диких животных: кроликов, белок, бурундуков, живших в амбаре. Но теперь, живя здесь постоянно, она видела различных животных, которых не встречала прежде. Она приучила себя постоянно носить с собой бинокль.

Однажды на рассвете она увидела в окно кухни рысь, смело пересекавшую лужайку. Из офиса, окна которого выходили на влажный луг, она видела четырех выдр, пришедших с реки, чтобы поохотиться на болоте. Они бежали гуськом, так что со стороны казались одним длинным животным, напоминающим легендарную Несси из озера Лох-Несс, забредшую поохотиться в ее угодьях. Она видела черепах и змей, старого толстого сурка, каждый день приходившего пожевать клевер, и дикобраза, выбредавшего из леса, чтобы полакомиться мелкими зелеными яблоками. В лесной чаще жило множество птиц и хищников. Не прилагая усилий для поисков, Р. Дж. увидела синюю цаплю и несколько видов ястребов. Как-то она стояла на крыльце, а с неба бесшумно спустилась сова, схватила полевку и тут же взмыла ввысь.

Она описала увиденное Джанет Кантвелл. Джанет преподавала биологию в университете в Амхерсте.

— Все дело в том, что твой дом находится на отшибе, на стыке нескольких экосистем. Влажный луг, сухая лужайка, густой лес с прудами, река, протекающая рядом. Отличное место для охоты.

Путешествуя по окрестностям, Р. Дж. изучала дома местных жителей. Перед каждым из них красовалась оригинальная табличка с именем владельца. Некоторые были знакомы: «Десять акров Шредера», «Древесная ферма Рэнсома», «Угодья Петерсона». Но встречались и непривычные названия — «Данровин, и это наша территория» — либо описательные: «Десять дубов», «Водораздел», «Каштановый холм». Р. Дж. хотела бы назвать свой дом «Ферма у реки Катамаунт», однако уже много лет это имя носил другой дом, расположенный в километре вверх по течению. К тому же было бы довольно глупо называть свой дом фермой.

У Дэвида, человека разносторонне одаренного, в подвале было множество разных инструментов. Он предложил помочь ей сделать вывеску.

Она упомянула об этом в разговоре с Хэнком Крантцем, когда тот проезжал мимо ее дома на лязгающем и грохочущем тракторе с прицепленной к нему телегой для навоза.

— Запрыгивай, — сказал он, — и мы выберем отличный столбик для твоей вывески.

Она забралась в телегу, пустую и тем не менее пахнущую навозом, и они направились к реке.

Хэнк выбрал здоровое, крепкое рожковое дерево, росшее рядом с рекой, и спилил его циркулярной пилой. Обрубив ветки, он закинул его на телегу, чтобы Р. Дж. не было одиноко по пути домой.

Дэвид привел бревно в порядок, одобрив выбор Хэнка.

— Рожковое дерево практически не поддается гниению, — заметил он и загнал столб на метр в землю. Потом к столбу прибили горизонтальную перекладину, в нижней ее кромке торчали два болта, к которым в будущем следовало прикрутить вывеску.

— Хочешь что-то еще написать на вывеске, кроме имени? Что-нибудь особенное?

— Нет, — ответила она. Подумала и улыбнулась: — Да.

Р. Дж. очень понравилась вывеска с черными буквами, выкрашенная в тот же желтый цвет, что и дом.

ДОМ НА ОТШИБЕ

Р. Дж. КОУЛ

ДОКТОР МЕДИЦИНЫ

Вывеска ставила людей в тупик. На отшибе от чего?

В зависимости от настроения Р. Дж. могла поведать, что дом находится не просто на отшибе, а на грани отчаяния, на краю разрушения, на пороге разгадки космической тайны жизни. Очень скоро люди привыкли к вывеске и им надоели ее странные объяснения.

 

20

Снимки

— Кто следующий? — спросила Р. Дж. Тоби однажды под вечер.

— Я, — нервно ответила Тоби.

— Ты? А, ну давай, Тоби. Хочешь, чтобы я просто осмотрела тебя, или есть жалобы?

— У меня проблема.

Тоби уселась на стул и кратко изложила факты.

Они с мужем, Яном, были женаты уже два с половиной года. Долгое время они пытались зачать ребенка, но безуспешно.

— Никакого результата. Мы постоянно занимаемся любовью, очень часто, правда.

Р. Дж. сочувственно кивнула.

— Вам стоит передохнуть. Дело не в том, что вы делаете, а в том, как вы это делаете. И когда. Ян знает, что ты обсуждаешь это со мной? Может, он тоже захочет прийти?

— Да, конечно.

— Для начала мы сделаем анализ его спермы и еще несколько исследований для тебя. Собрав информацию, мы сможем порекомендовать тебе регулярную практику…

Тоби серьезно посмотрела на нее.

— Доктор Коул, используйте лучше какое-нибудь другое слово.

— Конечно. «График»? Так пойдет?

— «График» подойдет, — ответила Тоби и улыбнулась.

Р. Дж. с Дэвидом достигли того этапа в отношениях, когда партнеру задают множество вопросов, желая узнать о нем как можно больше. Ему было интересно ее отношение к работе, неожиданное сочетание ее медицинского и юридического дипломов.

— Моше бен Маймон тоже был адвокатом и врачом.

— Это раввин?

— И раввин, и отличный торговец. Он умел приносить в дом хлеб.

Она улыбнулась.

— Возможно, мне тоже стоит стать отличным торговцем.

Р. Дж. обнаружила, что может разговаривать с Дэвидом на любые темы, что казалось ей небывалой роскошью. К абортам он относился так же, как к Богу, — колебался.

— Я думаю, что у женщины должно быть право спасти собственную жизнь, свое здоровье для будущего, но для меня ребенок — это тоже очень важно.

— Конечно. Для меня тоже. Сохранить жизнь, сделать ее лучше — это моя работа.

Она рассказала ему, что чувствовала, когда удавалось помочь кому-нибудь избавиться от боли, продлить жизнь.

— Это просто космический оргазм. Как самые крепкие на свете объятия.

Он слушал ее рассказы о боли, о собственных ошибках, о случаях, когда она понимала, что человек, пришедший к ней за помощью, страдал от ее действий.

— Ты когда-нибудь прекращала чью-то жизнь?

— Ускоряла ли чью-то смерть? Да.

Р. Дж. была рада, что он не произносил при этом каких-то банальных фраз. Он просто брал ее за руку, смотрел в глаза и кивал.

Иногда он бывал не в духе. Ежедневные заботы мало влияли на его настроение, но Р. Дж. могла угадать, когда у него стопорилась работа над книгой. Когда случался творческий кризис, он брался за физическую работу. Иногда на выходных он позволял ей помочь ему в саду. Тогда Р. Дж. полола грядки, пачкая руки землей. Ей нравилось это влажное ощущение на коже. Несмотря на то, что ей приносили много свежих овощей, ей хотелось выращивать свои. Дэвид убедил ее в полезности приподнятых грядок. Он знал, где можно купить подержанные амбарные балки, из которых получаются отличные рамы.

На ровном южном склоне луга они удалили верхний слой грунта на двух прямоугольных участках, вырезая ровные блоки, как эскимосы для иглу. Потом навалили дерн в компостную яму. После этого выложили будущие грядки небольшими плоскими камнями, используя ватерпас, чтобы убедиться, что они лежат ровно. На каменном основании Дэвид собрал рамы, взяв два слоя дубовых балок для каждой грядки. С балками было трудно управляться.

— Неумолимые, как смерть, и тяжелые, как грех, — ворчал Дэвид, но вскоре ему удалось соединить кромки, скрепив их оцинкованными штырями.

Отложив молот, он взял ее за руку и сказал:

— Знаешь, что я люблю?

— Что? — спросила она с бьющимся сердцем.

— Коровий и лошадиный навоз.

Они взяли его в сарае Крантцев. Смешав навоз с торфяным мхом и землей, они наполнили этой смесью грядки и навалили сверху приличный слой соломы.

— Теперь все это должно осесть. Следующей весной тебе нужно будет лишь убрать солому и посадить рассаду. Потом надо будет добавить перегноя, когда все подрастет, — сказал Дэвид.

Р. Дж. ожидала прихода следующей весны, словно рождения ребенка.

К концу июля в ее работе наметились определенные финансовые тенденции. Она с досадой заметила, что некоторые пациенты пользовались ее услугами, не желая платить. Плата за лечение застрахованных пациентов хоть и медленно, но поступала. Часть тех, кто не имел страховки, просто не могли заплатить, потому Р. Дж. списывала их долги. Ради общественного блага, так сказать. Но несколько пациентов не спешили платить, несмотря на то что вполне могли себе это позволить. Она вылечила Грегори Хинтона, зажиточного владельца молочной фермы, от нескольких язвенных фурункулов на спине. Он был у нее трижды и каждый раз обещал прислать чек. Но так ничего и не прислал.

Проезжая мимо его фермы, Р. Дж. увидела, как он входит в амбар, и повернула машину к его дому. Она приветливо поздоровалась с ним. Ей было любопытно.

— Рад сообщить, что ваши услуги мне уже не нужны. К счастью, фурункулы исчезли.

— Это хорошо, мистер Хинтон. Рада слышать. Хотела спросить, собираетесь ли вы оплачивать три своих визита?

— Что? — взорвался он. — О боже! Неужели необходимо вымогать деньги у клиентов? Что вы за доктор такой?

— Доктор, который только-только начал практику.

— Между прочим, доктор Торндайк никогда не торопил клиентов с оплатой.

— Доктора Торндайка давно уже нет, и я не могу позволить себе такую роскошь. Я буду благодарна, если вы заплатите то, что должны, — сказала она и пожелала всего доброго.

В тот вечер Дэвид задумчиво кивал, слушая ее рассказ.

— Хинтон очень упрямый старый скупердяй. Он всегда тянет с оплатой, чтобы получить банковские проценты с каждого доллара. Ты должна понять, и твои пациенты тоже, что занимаешься не только лечением, но и бизнесом.

Дэвид сказал, что ей необходимо было выработать систему сбора платы. Требовать деньги должен кто-то другой, чтобы она могла сохранить «образ святой». Он сказал, что с взысканием долгов связан любой бизнес. Вместе они разработали программу, которую она на следующий день растолковала Тоби, назначенной сборщицей платы. Теперь она должна была раз в месяц рассылать счета.

Тоби хорошо знала местных и делала сложные умозаключения, действительно ли тот или иной должник не может оплатить услуги или просто не хочет. Любому, кто не мог заплатить, но был готов обменять их услуги на свой труд или продукты, они были рады. С тех, кто не мог предложить ничего, они не требовали денег.

Для тех, кто мог заплатить и не платил, у Тоби в компьютере были отдельные категории. Туда заносились счета, просроченные на месяц, на два, на три и более. Через сорок пять дней после отправки счета должнику высылалось письмо с просьбой связаться с доктором, чтобы обсудить вопросы оплаты. Через шестьдесят дней Тоби обычно звонила, напоминая пациенту о долге и записывая его ответ. Спустя девяносто дней отсылалось второе письмо с более настойчивой просьбой заплатить до определенного числа.

Дэвид предложил обращаться в коллекторское агентство, если человек не платит больше четырех месяцев. Р. Дж. поморщилась — не хотелось портить отношения с пациентами. Она понимала, что ей придется научиться быть не только доктором, но и коммерсантом, хотя они с Тоби решили пока воздержаться от привлечения коллекторов.

Однажды утром Тоби принесла на работу пожелтевший листок бумаги, который она с улыбкой дала Р. Дж. Он был весь смят и помещен в прозрачный пластиковый футляр для защиты.

— Мэри Штерн нашла его в записях Исторического общества, — сказала Тоби. — Поскольку он был адресован предку мужа, отцу его прапрабабки, она принесла показать его нам.

Это был счет от доктора, выписанный Алонцо С. Шеффилду за «визит, грипп, пятьдесят центов». Вверху было отпечатано имя доктора — Питер Элиас Хатавей, и дата — шестнадцатое мая 1889 года.

— Со времен доктора Хатавея в Вудфилде было несколько десятков докторов, — сказала Тоби. — Переверни счет.

Сзади было отпечатано стихотворение:

Тоби вернула листок в Историческое общество, списав стихотворение. Она сохранила его в компьютере в папке с непогашенными счетами.

Дэвид постоянно говорил о Саре, и Р. Дж. поощряла его в этом. Однажды вечером он принес фотографии, четыре толстых альбома, которые были летописью жизни одного ребенка. Вот Сара только-только родилась. Ее держит акушерка, усопшая Труди Кауфман, полная женщина с широкой улыбкой. А вот серьезная маленькая Сара в ползунках внимательно наблюдает за тем, как Дэвид бреется. Многие фотографии были подписаны.

— Видишь этот зимний костюмчик? Ее первый. Ей был всего годик, и мы с Натали были так рады, что вместо подгузников можем надеть на нее костюмчик. Однажды в субботу мы взяли ее в универмаг в Бруклине. Это было в январе, как раз закончились рождественские праздники, стояли морозы. Ты знаешь, что значит одеть ребенка зимой? Сто одежек нужно на нее натянуть.

Р. Дж., улыбаясь, кивнула.

— На ней было столько одежды, что она стала похожа на мячик. Мы заходим в лифт, лифтер объявляет этажи. Сначала я ее нес, потом поставил на пол, и она стояла между нами, держа нас за руки. Я замечаю, что лифтер как-то странно смотрит куда-то вниз. Я гляжу туда же и вижу, что вокруг ее маленьких ботиночек на ковре образовались темные лужицы, а штанишки стали очень темными. У нас была для нее сменная одежда в машине, потому я сбегал в гараж, чтобы принести ее. Мы сняли с нее всю одежду и надели сухую. Но зимний костюм промок, и нам пришлось купить новый.

Сарин первый день в школе. Худая восьмилетняя Сара, копающаяся в песке на каникулах в Олд Лайм Бич в Коннектикуте. Сара широко улыбается со скобами на зубах.

Дэвид был на некоторых фотографиях вместе с ней, но Р. Дж. поняла, что в основном он снимал, поскольку на большинстве фото присутствовала Натали. Р. Дж. украдкой разглядывала ее. Это была симпатичная молодая женщина с длинными черными волосами. Ее лицо казалось удивительно знакомым. Вероятно, потому, что ее шестнадцатилетняя дочь была очень на нее похожа.

Было что-то неправильное, нездоровое в том, чтобы завидовать умершей, но Р. Дж. завидовала этой женщине, которая жила, когда были сделаны эти фотографии; которая зачала и родила дочь, выучила Сару, отдавала ей свою любовь. Она с неудовольствием обнаружила, что ее интерес к Дэвиду частично был вызван именно его дочерью, которая была для нее такой желанной.

Время от времени, разъезжая по городу, Р. Дж. вспоминала коллекцию Сары и внимательно приглядывалась к попадающимся на пути камням, но «сердечные камни» ей не встречались. Большую часть времени она была слишком занята, чтобы вспоминать об этом, всегда не хватало времени, чтобы разглядывать камни на дороге.

Это была случайность, неожиданное открытие. Однажды жарким летним днем она пошла в лес. Дойдя до берега реки, сняла обувь и носки. Закатала брюки до колен, с радостью вошла в воду и принялась бродить туда-сюда. Через несколько секунд она набрела на заводь, в которой притаилось множество маленьких рыбок. Она не могла определить, что это за рыбы, словно парящие в прозрачной воде. Потом, как раз под ними, она заметила на дне небольшой беловатый камень. Хотя прежние разочарования научили ее не особо надеяться на успех, она прошла пару метров, распугав рыбок, и протянула руку к камню.

Сердечный камень.

Кристалл, вероятно кварц, где-то десяти сантиметров в диаметре, с гладкой темной поверхностью, за многие годы отполированный водой и песком.

Р. Дж. с довольным видом отнесла его домой. У нее в шкафу лежала шкатулка. Она вытряхнула из нее серьги с жемчугом и поместила камень на бархатную подкладку. Потом взяла шкатулку и поехала в город.

К счастью, в доме Маркусов, по всей видимости, никого не было. Не заглушив двигатель автомобиля, Р. Дж. вышла и поставила шкатулку на среднюю ступеньку лестницы, ведущей на крыльцо дома. Потом прыгнула в машину и унеслась прочь на такой скорости, как будто только что ограбила банк.

 

21

В поисках пути

Р. Дж. ничего не сказала Саре о сердечном камне, который та оставила ей. Сара тоже никак не дала понять, что нашла кристалл в шкатулке.

Через несколько дней, когда Р. Дж. вернулась домой из офиса, она обнаружила возле двери небольшую картонную коробку. В ней лежал блестящий темно-зеленый камень с извилистой трещиной, которая пересекала его по всей ширине.

На следующее утро, в свой драгоценный выходной, Р. Дж. поехала к карьеру, расположенному среди холмов, который использовался дорожным ведомством городка для собственных нужд. Миллионы лет назад по этой земле двигался огромный ледник, увлекая за собой слой почвы, камни и валуны. Огромные куски льда откалывались от него и оставались лежать, позже они растаяли и превратились в реку, которая смыла наносные породы в морену, ставшую ныне источником материала для гравийных дорог Вудфилда.

Р. Дж. все утро гуляла по нагромождениям камней. Там были камни необыкновенных расцветок и оттенков: коричневые, бежевые, белые, голубые, зеленые, черные и серые; самых разнообразных форм. Р. Дж. перебрала тысячи камней, внимательно разглядывая каждый из них. К полудню, уставшая и недовольная, она поехала домой. Проезжая мимо фермы Крантцев, она увидела в саду Фреду, махнувшую Р. Дж. тростью, чтобы она остановилась.

— Собираю свеклу, — сказала Фреда, когда Р. Дж. опустила стекло. — Ты со мной?

— Конечно. Сейчас помогу.

В большом саду, раскинувшемся к югу от большого красного амбара Крантца, они принялись копать свеклу. Через несколько минут Р. Дж. заметила в грязи кусок черного базальта размером с ноготь, нужной ей формы. Она весело рассмеялась.

— Можно я возьму это?

— Это что, бриллиант? — удивленно спросила Фреда.

— Нет, всего лишь камешек, — сказала Р. Дж., радостно унося свеклу и сердечный камень.

Вернувшись домой, она вымыла его и завернула в папиросную бумагу. Потом поместила его в коробочку от видеокассеты. Она приготовила попкорн, немного съела, а остаток насыпала в картонную коробку, куда также поместила коробочку с камнем. Потом она раздобыла коробку большего размера и положила в нее меньшую коробку, обложив ее скомканными газетами. Все это она запечатала.

Ей пришлось поставить будильник, чтобы встать еще до того, как проснутся Дэвид и Сара. Она хотела поехать к их дому. Небо лишь начало алеть на востоке, когда она подъехала к дому Маркуса. Р. Дж. поставила коробку на ступеньку крыльца. С поля донеслось ржание Хаима.

— Ага! Значит, это была ты, — сказала Сара, открыв окно.

Через несколько мгновений она уже была на крыльце.

— Ух ты. Должно быть, большой, — сказала она.

Р. Дж. рассмеялась, увидев выражение лица Сары, когда она подняла почти невесомую коробку.

— Заходи. Я налью тебе кофе, — предложила Сара.

Усевшись за стол в кухне, они улыбнулись друг другу.

— Мне понравились камни, которые ты мне подарила. Я буду их хранить всегда, — сказала Р. Дж.

— Тот кристалл мой любимый, по крайней мере сейчас. Я часто меняю фаворитов, — заметила девочка. — Говорят, кристаллы способны исцелять. Как ты думаешь, это правда?

Р. Дж. осторожно ответила:

— Сомневаюсь, но, в конце концов, у меня никогда не было опыта работы с кристаллами, потому мне сложно судить.

— Я считаю, что сердечные камни обладают магическим действием. Я знаю, что они приносят удачу, потому всегда ношу один с собой. Ты веришь в удачу?

— О да. В нее я определенно верю.

Пока варился кофе, Сара поставила коробку на стол и раскрыла ее. Открывая каждую новую коробочку, она весело смеялась. Увидев маленький сердечный камешек, она шумно вздохнула.

— Он лучший из всех, что я встречала, — сказала она.

На полу и на столе валялись бумажные шарики, коробки и попкорн. Р. Дж. казалось, что они открывают рождественские подарки. В этом положении их и застал Дэвид, когда спустился в пижаме, чтобы выпить кофе.

Р. Дж. стала больше времени проводить дома, обустраивая собственное гнездо без необходимости учитывать чьи-либо вкусы и прихоти. Она получила книги из дома на Брэттл-стрит. Сейчас она лечила четырех детей Джорджа Гарроуэя, за что он выполнял для нее разную плотницкую работу в доме. Она купила высушенную древесину у одного лесозаготовщика в холмах. В Бостоне доски из черемухи были бы высушены в печи и стоили бы целое состояние. Эллиот Парди всю работу выполнял сам: валил деревья на своем участке, обрабатывал и аккуратно складывал древесину для просушки. Потому цена была приемлемой. Р. Дж. с Дэвидом привезли доски на пикапе. Гарроуэй сделал полки для гостиной. Р. Дж. несколько вечеров обрабатывала их наждачной бумагой и натирала датским маслом. Иногда ей помогал Дэвид, иногда — Тоби и Ян, которых она угощала спагетти и развлекала оперной музыкой. Когда они закончили, комната обрела уют, который могут дать только полированное дерево и корешки множества книг.

Вместе с книгами из Бостона приехало пианино, которое она поставила перед окном в гостиной на персидском ковре, ее любимой вещи в кембриджском доме. За сто двадцать пять лет ковер, конечно, потерял былой роскошный вид. Красный цвет потемнел и стал ржаво-багровым, синий и зеленый поблекли, а белый превратился в кремовый.

Несколько дней спустя к дому Р. Дж. подъехал почтовый фургон. Водитель передал ей объемистый пакет с голландским адресом. Оказалось, что это наследство Бетти Салливан, красивый серебряный сервиз: поднос, кофейник, чайник, сахарница и сливочник. Она потратила целый вечер, чтобы начистить тяжелую посуду, а потом поставила ее на маленький столик. Сидя за пианино, она могла любоваться серебряным сервизом и персидским ковром. Р. Дж. чувствовала глубокое удовлетворение. Это было незнакомое ощущение, но к нему легко было привыкнуть.

Дэвид был в восторге от серебряного сервиза. Он с интересом выслушал историю Элизабет Салливан и посерьезнел, когда она отвела его к тому месту, где похоронила прах Беттс.

— Ты часто приходишь сюда, чтобы поговорить с ней?

— Я прихожу сюда, потому что мне нравится это место. Но я не говорю с Элизабет.

— Ты не хочешь сказать ей, что ее подарок прибыл?

— Ее здесь нет, Дэвид.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю. Под тем камнем я похоронила всего лишь кусочки обожженных костей. Элизабет просто хотела, чтобы ее останки смешались с землей в каком-нибудь живописном месте. Этот городок, это место возле реки ничего не значили для нее при жизни. Она не подозревала об их существовании. Если души могут возвращаться после смерти — а я в это не верю, потому что мертвое всегда остается мертвым, — но если все же такое возможно, то Беттс Салливан отправилась бы в место, которое что-то значило для нее, когда она была жива.

Р. Дж. поняла, что Дэвид поражен. И чем-то разочарован.

Они были совершенно разными людьми. Возможно, противоположности действительно притягиваются.

Хотя их отношения были полны вопросов и неуверенности, они прекрасно проводили время вместе. Они исследовали ее угодья и обнаруживали различные сокровища. В самом сердце ее владений они нашли несколько маленьких водоемов, похожих на бусинки огромного ожерелья. Они начинались с маленького ручейка, который сложно было назвать настоящим ручьем. Подчиняясь непогрешимому инженерному инстинкту, бобры построили несколько дамб и заводей, каждая следующая из которых была больше предыдущей. Последняя заводь занимала больше акра земли. Болотные птицы и прочая живность гнездились там и ловили форель. Это было тихое и спокойное место.

— Жаль, что нельзя здесь ходить так, чтобы не ломать кустарник и не задевать деревья.

Дэвид согласился.

— Тебе нужна тропа, — сказал он.

На следующих выходных он принес баллончики с краской, чтобы разметить путь. Они прошли по нему несколько раз, потом начали помечать деревья. После этого Дэвид принес циркулярную пилу и взялся за дело.

Они намеренно делали тропу узкой и избегали бурелома, не пилили больших деревьев, убирая лишь нижние ветви, которые могли помешать проходу. Р. Дж. оттаскивала в сторону ветки и маленькие деревца, срезанные Дэвидом, оставляя те, что потолще, для камина, а остальные складывая в кучи, в которых могли найти пристанище маленькие животные.

Дэвид время от времени показывал на следы присутствия крупных животных. У одного дерева была частично стерта кора. Таким образом олень избавлялся от наслоений на рогах. Трухлявый ствол дерева разворочен черным медведем, который искал насекомых и коренья. Время от времени им попадался медвежий помет, иногда бесформенный от ягодной диареи, иногда очень похожий на человеческие экскременты, только большего размера.

— Здесь много медведей?

— Хватает. Рано или поздно ты их увидишь, скорее всего, издалека. Они близко не подпускают. Слышат, как мы приближаемся, чуют наш запах. В основном они стараются держаться от людей подальше.

Некоторые места были сказочно красивы. Пока они прокладывали тропу, Р. Дж. запомнила несколько мест, где хотела поставить скамейки. На первое время она купила в магазине несколько пластиковых стульев и поставила их на берегу большой бобровой заводи. Р. Дж. приучила себя подолгу сидеть там неподвижно, за что иногда бывала вознаграждена. Она наблюдала за бобрами, шикарной парой лесных уток, голубой цаплей, расхаживающей по мелководью, оленями, которые приходили к заводи на водопой, и двумя каймановыми черепахами размером с поднос Беттс. Иногда ей казалось, что она жила здесь всегда.

Постепенно, в свободное от работы время, они с Дэвидом проложили узкую тропу сквозь шепчущий лес до самой бобровой заводи и дальше к реке.

 

22

Певцы

Несмотря на сомнения, она позволила себе серьезные отношения с Дэвидом.

Р. Дж. была удивлена, что женщина ее возраста и опыта может быть такой нерешительной и ранимой, как подросток. Работа не позволяла ей часто встречаться с Дэвидом, но она много думала о нем — о его губах, голосе, глазах, походке. Она пыталась изучить собственные реакции с научной точки зрения, твердя себе, что все это биохимия. Когда она видела его, слышала его голос, ощущала его присутствие, ее мозг выделял фенилэтиламин, который заставлял ее сходить с ума. Когда он гладил ее, целовал, когда они занимались любовью, выделение гормона окситоцина делало секс приятным.

Она гнала от себя мысли о нем, чтобы это не мешало работе.

Когда они были вместе, то не могли удержаться от того, чтобы трогать друг друга.

Для Дэвида это было трудное время, поворотный момент. Он отослал половину своей книги и описание сюжета в одно из ведущих издательств. В конце июля его пригласили в Нью-Йорк, куда он отправился на поезде в самый жаркий день лета.

Домой он вернулся с контрактом. Аванс едва ли мог изменить его жизнь. Двадцать тысяч долларов были обычной платой за первый литературный труд, который не был остросюжетным детективом. Но это была победа. Он обедал с издателем, правда, отказавшись пить вино.

Р. Дж. повела его на веселый праздничный обед в «Дирфилд Инн», а потом на собрание в Гринфилде. За обедом он признался ей, что со страхом думает о том, как будет заканчивать книгу. Он не мог с уверенностью сказать, что чувствует себя писателем.

— Я Дэвид Маркус, — сказал он. — Я алкоголик и торгую недвижимостью в Вудфилде.

Вернувшись к нему домой поздно вечером, они уселись на старом диване на крыльце возле банок с медом. Они тихо разговаривали, наслаждаясь свежим ветерком, время от времени дувшим со стороны леса.

В этот момент на дороге показалась машина. Она подъехала к дому и свернула на подъездную дорожку, осветив фарами крыльцо и бросив глубокие тени на лицо Дэвида.

— Это Сара, — сказал он. — Она ездила в кино с Бобби Хендерсоном.

Когда машина подъехала к дому, они услышали пение. Сара и Бобби пытались петь «Клементину» тонкими голосами, явно фальшивя. По всей видимости, они хорошо провели время.

Дэвид хохотнул.

— Тихо, — шикнула на него Р. Дж. Машина остановилась всего в нескольких метрах от дома. Их разделяли лишь густые заросли глицинии.

Сара запела «Дьякон отправился в подвал помолиться», и мальчик присоединился к ней. Когда песня закончилась, наступила тишина. Р. Дж. подумала, что Бобби, вероятно, целует Сару. Она поняла, что они должны обнаружить свое присутствие, но было уже поздно. Они с Дэвидом сидели в темноте, взявшись за руки, словно престарелая пара, и улыбались друг другу.

Потом запел Бобби:

— Тра-та-та, у свиньи да у кота…

— Бобби, ну что ты несешь, — сказала Сара и захихикала. Когда он продолжил, она подпела ему.

Дэвид отпустил руку Р. Дж.

— Сара, — громко сказал он.

— О боже! — воскликнула Сара.

— Марш домой!

Послышался громкий шепот и хихиканье. Хлопнула дверца машины. Сара взбежала по ступенькам на крыльцо, пронеслась мимо них, не сказав ни слова. Автомобиль тут же отъехал от дома, резко развернулся и умчался прочь.

— Давай я отвезу тебя домой. Потом займусь ею.

— Дэвид, успокойся. Она никого не убила.

— Где ее самоуважение?

— Ну… Ты неправ. Это детские шалости.

— Шалости? Я бы не сказал!

— Послушай, Дэвид, разве ты не пел грязных песенок, когда был в ее возрасте?

— Да, пел их с ребятами. И никогда — с благовоспитанной девушкой.

— Очень печально, — сказала Р. Дж., спустившись по ступенькам и сев в его машину.

Он позвонил на следующий день, чтобы пригласить ее на обед, однако она была слишком занята. У нее начался пятидневный марафон, который продолжался не только днями, но и ночами. Отец был прав. Ей слишком часто не давали выспаться. Проблема состояла в том, что в медицинском центре в Гринфилде, находившемся в получасе езды на быстрой карете «скорой помощи», в которой возили ее пациентов, не было интернов. В Бостоне ей очень редко звонили ночью, но, когда это случалось, ей всегда предоставляли отчет от семейного врача с оценкой проблемы. Она говорила интерну, что делать с пациентом, и снова шла спать. Здесь же не было семейных докторов. Обычно ей звонила медсестра, и всегда это случалось посреди ночи. Медперсонал в Гринфилде был очень хорошим, но ее все равно дергали в любое время суток.

Р. Дж. завидовала докторам, практикующим в Европе, где пациентов отправляли в больницу вместе с их медицинскими карточками и персонал больницы брал на себя полную ответственность за лечение. Но она работала в Вудфилде, не в Европе, потому ей приходилось часто ездить в больницу.

Она с ужасом представляла, как будет ездить в Гринфилд зимой, по дорогам с гололедом. На одной такой изматывающей неделе она напомнила себе, что сама хотела работать в глубинке.

Близились выходные. Дэвид пригласил ее на обед. Она согласилась, но, приехав к нему домой, обнаружила, что он уехал.

— Ему пришлось повезти клиентов на холм Поттера, чтобы показать дом Вейланда. Пара из Нью-Джерси, — сказала Сара. На ней были шорты, которые визуально удлиняли ее стройные загорелые ноги. — Я сегодня готовлю рагу из телятины. Хочешь лимонада?

— Конечно.

Сара налила напиток в стакан.

— Можешь пойти на крыльцо или составить мне компанию в кухне.

— Конечно, я пойду в кухню. — Р. Дж. села за стол и пила холодный лимонад, пока Сара доставала из холодильника куски замороженной телятины, мыла их, вытирала и клала в пластиковый пакет с мукой и приправами. После того как телятина была обваляна в муке и специях, она налила немного масла на сковороду и выложила туда мясо.

— Теперь ставлю в духовку и выставляю температуру в двести градусов по Цельсию.

— Ты говоришь и выглядишь как настоящий повар.

Девочка пожала плечами и улыбнулась.

— Я дочь своего отца.

— Да. Он отличный повар, правда? — Р. Дж. помолчала. — Он все еще злится?

— Нет. Он быстро заводится, но так же быстро остывает. — Сара сняла с крючка на стене плетеную корзину. — Теперь, пока мясо подрумянится, нам надо набрать овощей.

В саду они опустились на колени возле грядки с фасолью и принялись вместе ее собирать.

— Отец ведет себя смешно. Он хотел бы завернуть меня в полиэтилен и не разворачивать, пока я не стану пожилой замужней дамой.

Р. Дж. улыбнулась.

— Мой отец ведет себя так же. Я думаю, что большинство родителей так поступают. Они очень хотят защитить детей от боли.

— Но это невозможно.

— Ты права. Невозможно.

— Хватит фасоли. Пойду возьму пастернак. Нужен еще десяток морковок, хорошо?

Земля вокруг моркови была тщательно взрыхлена, и Р. Дж. без труда вытянула из земли темно-оранжевые короткие и толстые корнеплоды.

— Давно ты с Бобби встречаешься?

— Около года. Отец хотел бы, чтобы я общалась с евреями, потому мы стали прихожанами храма в Гринфилде. Но Гринфилд слишком далеко, чтобы я могла завести там близких друзей. Кроме того, он всю жизнь мне твердит, что о человеке нельзя судить по национальности и вероисповеданию. Неужели все меняется, когда начинаешь с кем-нибудь встречаться? — Она нахмурилась. — Я заметила, что твоя религия мало для него значила, когда вы начали встречаться.

Р. Дж. с удивлением кивнула.

— Бобби очень милый. Он добр ко мне. У меня было мало друзей до того, как я начала с ним встречаться. Он играет в футбол и следующей осенью будет капитаном команды. Он очень популярен, потому я тоже стала популярной, понимаешь?

Р. Дж. озабоченно кивнула. Она знала.

— Еще одно, Сара. Тогда вечером твой отец был прав. Ты не сделала ничего плохого, но то, что ты пела ту песенку, показало, что ты не уважаешь себя. Такие песни — что-то вроде порнографии. Если поощрять мужчин думать о женщинах только как о сексуальных объектах, то они и будут относиться к тебе как к куску мяса.

Сара оценивающе взглянула на Р. Дж., лицо ее стало очень серьезным.

— Бобби не думает так обо мне. Мне повезло, что он мой парень. Я бы не сказала, что я сногсшибательная красотка.

Теперь настала очередь Р. Дж. нахмуриться.

— Ты шутишь?

— О чем?

— Ты либо шутишь, либо пытаешься обмануть себя. Ты же красавица.

Сара смыла грязь с репы, положила ее в корзину и встала.

— Хотелось бы, чтобы это было так.

— Твой отец показывал мне альбомы. Там были фотографии твоей матери. Она была очень красива, и ты сильно на нее похожа.

Глаза Сары увлажнились.

— Мне говорили, что я очень на нее похожа.

— Да, ты очень на нее похожа. Две красивые женщины.

Сара шагнула к Р. Дж.

— Окажи мне, пожалуйста, одну услугу.

— Конечно, все, что смогу.

— Скажи, что мне с этим делать, — спросила она, показывая на два маленьких прыщика на подбородке. — Я не знаю, откуда они взялись. Я ухаживаю за кожей и ем нормальную пищу. Я полностью здорова, никогда не обращалась к врачу. Мне даже никогда не пломбировали зубы. Я постоянно мажу лицо кремом.

— Перестань это делать. Вернись к воде и мылу и аккуратно пользуйся мочалкой для лица, потому что очень легко вызвать раздражение. Я дам тебе мазь.

— Это поможет?

— Думаю, да. Попробуем. — Она заколебалась. — Сара, есть вещи, которые легче обсуждать с другой женщиной, чем даже с отцом. Если у тебя будут вопросы или ты просто захочешь поговорить о чем-то…

— Спасибо. Я слышала, что ты сказала отцу в тот вечер, когда я убежала в дом. Спасибо за это.

Она подошла к Р. Дж. и обняла ее.

Р. Дж. ощутила слабость в коленях. Она тоже захотела обнять Сару, погладить блестящие черные волосы девочки. Но всего лишь неуклюже похлопала ее по плечу свободной рукой.

 

23

Полезный дар

Обычно в холмах всегда было прохладнее на десяток градусов, чем на равнине, как летом, так и зимой, но в тот год конец августа выдался особенно жарким, потому Р. Дж. и Дэвид прятались от жары в лесу. В конце проложенной тропы они свернули в сторону реки, продрались сквозь заросли и занялись любовью на берегу, густо усыпанном еловыми иголками. Р. Дж. беспокоилась, как бы их не заметили какие-нибудь охотники. Потом они нашли тихую заводь с песчаным дном и залезли в воду, омывая друг друга.

— Просто рай, — сказала она.

— По крайней мере, противоположность аду, — задумчиво заметил Дэвид.

Он рассказал ей легенду:

— В Шеоле, огненной подземной обители мертвых, куда попадают все грешники, каждую пятницу души выпускает на волю ангел смерти. Освобожденные души всю субботу сидят в прохладном ручье, как мы сейчас. Потому в старину ортодоксальные евреи не пили воду всю субботу. Они не хотели, чтобы в них попала вода с душами из Шеола.

Р. Дж. была заинтригована легендой, но ее волновал и сам Дэвид Маркус.

— Я не могу тебя понять. Ты с такой легкостью высмеиваешь набожность, но сколько набожности в самом Дэвиде Маркусе? Кто ты такой, чтобы говорить об ангелах? Ты ведь даже в Бога не веришь.

Казалось, он немного озадачен ее выпадом.

— А кто говорит? Просто… просто я не уверен в том, что Бог существует, а если и существует, то что он такое. Я верю в целый сонм высших сил. Ангелов. Джиннов. Кухонных призраков. Я верю в священных духов, которые обслуживают молитвенные барабаны, а также в лепреконов и эльфов. — Он поднял руку. — Слушай.

Р. Дж. услышала шепот воды, щебетание птиц, шум ветра в листве, низкое урчание двигателя грузовика на далекой дороге.

— Я чувствую духов каждый раз, когда захожу в лес.

— Я серьезно, Дэвид.

— Так и я, черт подери.

Она заметила, что он мог спонтанно достигать ощущения некоего блаженства без всякого алкоголя. Или он все-таки пил? Отделался ли он окончательно от этой пагубной привычки?

Отступил ли от него зеленый змий? Легкий ветерок продолжал шевелить листья в кронах деревьев у них над головами. Лесные чертенята продолжали досаждать ей, щипая за самые чувствительные места ее души, нашептывая, что, хотя ее связь с этим человеком крепла, она еще многого не знала о Дэвиде Маркусе.

Р. Дж. позвонила в социальную службу графства и сообщила, что Эве Гудхью и Хелен Филлипс необходима помощь. Но бюрократический аппарат работает медленно, и прежде, чем ее звонок принес результат, в один из дней к ней прибежал мальчик и сказал, что жильцам квартиры над скобяной лавкой требуется ее помощь.

На этот раз дверь в квартиру Эвы Гудхью открылась сразу. Пахнуло таким смрадом, что ее едва не стошнило. Кошки терлись о ноги, пока Р. Дж. пыталась не вступить в их экскременты. Пластиковый контейнер был переполнен мусором, а в раковине лежали давно не мытые тарелки. Р. Дж. предполагала, что ее вызвали к мисс Гудхью, но девяностодвухлетняя женщина, одетая и бодрая, ждала ее у двери в комнату.

— Хелен очень плохо.

Хелен Филлипс лежала в постели. Когда Р. Дж. прослушала ее с помощью стетоскопа, сердцебиение было нормальным. Женщине нужно было хорошенько помыться. К тому же на спине и ягодицах у нее обнаружились пролежни. У нее было несварение желудка. Она отрыгивала, выпускала газы и не отвечала на вопросы. Эва отвечала за нее.

— Почему вы в постели, Хелен?

— Ей нравится, ей там уютно. Она любит лежать и смотреть телевизор.

Судя по состоянию простыней, Хелен, по всей видимости, ела в постели. Р. Дж. готовилась прописать ей новый, жесткий режим: вставать рано утром, регулярно принимать ванну, кушать за столом. Она также хотела увидеть результаты ее анализов. Но, взяв Хелен за руку, она почувствовала прилив понимания, которое наполнило ее ужасом и грустью. Р. Дж. была потрясена. Это странное и страшное ощущение, убежденность, которой не было объяснения, давно не посещала ее.

Потянувшись к телефону, она набрала номер городской «скорой помощи», желая, чтобы диспетчер быстрее снял трубку.

— Джо, это Роберта Коул. У меня тяжелый случай, нужна карета «скорой помощи» немедленно. Эва Гудхью, в конце улицы, над скобяной лавкой.

Не прошло и четырех минут, как они приехали, и это было хорошо. Однако сердце Хелен Филлипс остановилось, когда «скорая» была на полпути к больнице. Несмотря на усилия санитаров, она умерла еще до приезда в больницу.

Р. Дж. уже несколько лет не испытывала этого мистического чувства. Теперь, впервые, она признала, что обладает Даром. Она вспомнила, что отец рассказывал о нем.

Она поняла, что готова поверить.

Возможно, она смогла бы научиться использовать его, чтобы бороться с ангелом смерти, о котором говорил Дэвид.

Р. Дж. взяла за правило носить в сумке иглу для подкожных впрыскиваний и запас стрептокиназы и всегда старалась брать пациента за руки.

Прошло три недели. Когда Р. Дж. приехала к Фрэнку Олчовски, школьному учителю математики, который слег с гриппом, она взяла за руки его жену Стеллу. Снова нахлынуло это ужасное чувство, которого она так боялась.

Она глубоко вздохнула и заставила себя сосредоточиться. Скорее всего, у женщины будет либо сердечный приступ, либо инсульт.

Стелле было пятьдесят три года, и у нее было десять килограммов лишнего веса. Она растерялась и выглядела озадаченной.

— Доктор Коул, болен Фрэнк, не я. Почему вы вызвали «скорую» и почему в больницу должна ехать я?

— Доверьтесь мне, миссис Олчовски.

Стелла Олчовски забралась в «скорую», удивленно глядя на Р. Дж.

Р. Дж. поехала с ней. Она зафиксировала на лице Стеллы кислородную маску и прикрепила шланг к кислородному баллону. За рулем был Тимоти Далтон, рабочий с фермы.

— Поезжай осторожно и бесшумно, — велела она.

Он включил мигалки, когда «скорая» рванула с места, но сирена молчала. Р. Дж. не хотела лишний раз пугать миссис Олчовски.

Стив Райпли тоже разволновался, когда измерил жизненные показатели Стеллы. Он удивленно посмотрел на Р. Дж.

— Что с ней не так, доктор Коул? — спросил он, потянувшись к радиотелефону.

— Пока не звони в больницу.

— Если я привезу человека без симптомов и не отчитаюсь контролю, у меня будут серьезные неприятности.

Р. Дж. посмотрела на него.

— Стив, доверься мне.

Стив нехотя повесил трубку на место. Пока «скорая» ехала по второму шоссе, он с тревогой наблюдал за Р. Дж. и Стеллой.

Когда они проехали две трети пути до больницы, миссис Олчовски внезапно зажмурилась и схватилась за грудь. Она застонала и широко открытыми глазами взглянула на Р. Дж.

— Проверь ее снова, быстрее.

— Боже, у нее сильная аритмия!

— Теперь можешь звонить в больницу. Скажи, что у нее сердечный приступ, что доктор Коул с ней. Запроси разрешение применить стрептокиназу.

Сказав это, Р. Дж. сделала Стелле укол.

Клетки сердечной мышцы были насыщены кислородом, и к тому времени, как больница дала разрешение применить стрептокиназу, лекарство уже начало действовать. Когда миссис Олчовски доставили в реанимационное отделение, ее сердце понесло лишь минимальные потери.

Впервые у Р. Дж. получилось использовать этот странный Дар, чтобы спасти человека.

Олчовски рассказали всем друзьям о враче с удивительным медицинским чутьем.

— Она просто посмотрела на меня и тут же поняла, что происходит. Она доктор от Бога! — говорила Стелла.

Команда «скорой помощи» согласилась со Стеллой, в свою очередь приукрасив ту же историю. Р. Дж. стали еще теплее принимать, когда она приходила на вызовы.

— Горожане рады, что у них снова появился доктор, — сказала ей Пегги. — И они гордятся, что он так хорош.

Р. Дж. была немного смущена, но вести о ней распространились по холмам и долинам. Тоби Смит вернулась с собрания демократической партии штата в Спрингфилде и рассказала ей, что делегат от Шарлмонта отметил, что доктор, на которого работает Тоби в Вудфилде, очень приятная и дружелюбная особа — всегда берет людей за руки.

Октябрь положил конец гнусу и разрисовал леса богатой палитрой осенних красок. Местные говорили Р. Дж., что это обычная осень, но она им не верила. Однажды, когда наступило бабье лето, они с Дэвидом отправились порыбачить на реку Катамаунт. Он поймал три приличных форели, Р. Дж. тоже поймала две блестящие рыбины. Очистив форель, они обнаружили, что две рыбы были самками, полными икры. Дэвид сохранил икру, чтобы пожарить с яичницей, но Р. Дж. отказалась, так как не любила рыбью икру.

Сидя на берегу реки, она рассказала ему о том, с чем ей приходилось сталкиваться на работе. Она бы ни за что не отважилась рассказать такое коллеге.

Дэвид не улыбался. Он слушал ее с живым интересом, даже с завистью.

— Это написано в Мишне… Знаешь, что это?

— Какая-нибудь священная еврейская книга?

— Это основополагающий труд еврейского права и мысли, составленный восемнадцать веков назад. В нем написано, что когда-то жил на свете раввин по имени Ханина бен Доса, который мог творить чудеса. Он молился перед больными и говорил, что тот умрет, а этот будет жить. И всегда получалось так, как он говорил. Его спросили, откуда он это знает. На что он ответил, что если молитва дается ему легко, то он знает, что его слышат, а если трудно, то он знает, что его не слышат.

Р. Дж. возмутилась:

— Я не молюсь, стоя перед ними.

— Я знаю. Твои предки правильно назвали это. Это Дар.

— Но… что это?

Он пожал плечами:

— Теолог сказал бы о тебе и раввине Ханине, что вы оба слышите послание, предназначенное лишь вам.

— Почему мне? Почему моей семье? И послание от кого? Явно не от твоего ангела смерти.

— Я думаю, что твой отец, вероятно, был прав, когда решил, что это генетический дар, сочетание ментального и биологического восприятия, которое дает тебе дополнительную информацию. Что-то вроде шестого чувства.

Он протянул к ней обе руки.

— Нет. Отстань, — сказала она, поняв, чего он хочет.

Но он терпеливо ждал, пока она не взяла его за руки.

Она ощутила лишь тепло и силу его рук, облегчение и ярость.

— Ты будешь жить вечно.

— Буду, если и ты будешь, — сказал он.

Они разговаривали так, словно были родственными душами. Она не забывала, что он уже пережил большую любовь к жене, которую оплакивал. У нее был Чарли Хэррис, ее возлюбленный, умерший, когда их союз был крепким и прочным. Потом она жила в браке с эгоистичным и незрелым мужчиной. Она продолжала держать Дэвида за руки, не желая отпускать.

 

24

Новые друзья

Однажды во время приема Р. Дж. позвонила женщина по имени Пенни Кольридж.

— Я сказала ей, что вы заняты с пациентом и перезвоните, — сказала Тоби. — Она повитуха. Сказала, что хотела бы с вами познакомиться.

Р. Дж. перезвонила, как только освободилась. У Пенни Кольридж был приятный голос, но ее возраст было невозможно угадать по телефону. Она сказала, что занимается акушерством в холмах уже четыре года. Ей помогали две другие повитухи — Сьюзан Миллет и Джун Тодман. Р. Дж. пригласила их к себе на ужин в четверг, свой выходной день. Посовещавшись с коллегами, Пенни Кольридж сообщила, что они согласны.

Пенни оказалась приветливой коренастой брюнеткой, на вид ей было лет сорок. Сьюзан Миллет и Джун Тодман выглядели на десять лет старше. Сьюзан начинала седеть, но они с блондинкой Джун были настолько похожи, что их запросто можно было принять за сестер, хотя познакомились они всего несколько лет назад. Джун училась по акушерской программе в Йельском университете. Пенни и Сьюзан были медсестрами-акушерками. Пенни училась в университете Миннесоты, а Сьюзан проходила курс обучения в городе Урбана, штат Иллинойс.

Они выразили радость по поводу того, что в Вудфилде появился врач. Они рассказали Р. Дж., что некоторые беременные женщины с холмов предпочитали, чтобы роды принимал акушер или семейный доктор, поэтому им приходилось ездить в другой город. Другие пациентки выбирали повитух.

— Из мест, где все доктора мужчины, некоторые пациентки приходили к нам, потому что хотели, чтобы роды у них принимала женщина, — сказала Сьюзан. Она улыбнулась Р. Дж. — Теперь, когда у нас есть вы, у них появился больший выбор.

Несколько лет назад акушеры в городах притесняли повитух, видя в них экономических конкурентов.

— Но здесь в холмах доктора нас не беспокоят, — сказала Пенни. — Работы хватает, и они рады, что мы разделяем общую ношу. По закону мы должны получать ежемесячное жалование в клинике или работая с доктором. И хотя повитухи вполне могли бы провести вакуумное извлечение или использовать при родах щипцы, для этого мы обязаны вызывать специалиста.

— Вы сотрудничаете с каким-нибудь гинекологическим отделением? — спросила Джун.

— Нет. Я хотела спросить у вас совета.

— Мы работали с хорошим молодым акушером Грантом Харди, — сказала Сьюзан. — Он умный, имеет широкие взгляды и идеалы. — Она поморщилась. — Думаю, даже слишком высокие идеалы. Он теперь работает с главным врачом государственной службы здравоохранения в Вашингтоне.

— Вы договорились с другим?

— Дэниел Нойес согласился сотрудничать с нами. Дело в том, что через год он выходит на пенсию и нам придется начинать все сначала с кем-то другим. Однако, — задумчиво добавила Пенни, — он может сотрудничать и с вами, и с нами. Он любит поворчать, но на самом деле молодец. Он лучший акушер в районе, к тому же у вас будет время, чтобы за год подыскать ему замену.

Р. Дж. кивнула.

— Звучит логично. Я постараюсь убедить его поработать со мной.

Повитухи явно обрадовались, когда услышали, что у Р. Дж. есть определенный опыт в акушерских делах и что она работала в клинике, занимавшейся гормональными проблемами женщин. Они с облегчением узнали, что могут обратиться к ней, если у пациента возникнет какое-нибудь осложнение. Нескольких женщин они уже хотели бы привести на осмотр к Р. Дж.

Они понравились Р. Дж. как профессионалы и как люди, и она чувствовала себя более уверенно, зная, что они есть рядом.

Она часто заезжала к Эве Гудхью, иногда покупала для нее мороженое или фрукты. Эва вела себя тихо, разговаривала мало. Поначалу Р. Дж. считала, что так она оплакивает племянницу, но потом поняла, что это в ее характере.

Квартиру тщательно прибрали члены пасторального комитета Первой конгрегационалистской церкви, а «Обеды на колесах», некоммерческая организация, которая заботилась о престарелых, каждый день доставляла Эве горячий обед. Р. Дж. встретилась с социальным работником по графству Франклин, Марджори Ласситер, а также с Джоном Ричардсоном, приходским священником церкви в Вудфилде, чтобы обсудить прочие потребности мисс Гудхью. Социальный работник сказала прямо:

— Она на мели.

Двадцать девять лет назад единственный близкий родственник Эвы Гудхью, брат Норм, холостяк, умер от пневмонии. Его смерть сделала Эву единственной хозяйкой семейной фермы, где она прожила всю жизнь до того момента. Она быстро продала ее почти за сорок одну тысячу долларов и арендовала квартиру на Мейн-стрит. Несколько лет спустя ее племянница, Хелен Гудхью Филлипс, дочь Гарольда Гудхью, другого умершего брата Эвы, развелась с мужем-алкоголиком и переехала к ней.

— Они жили на деньги Эвы, которые лежали в банке, и небольшое пособие, — сказала Марджори Ласситер. — Они думали, что у них все в порядке, даже иногда позволяли себе роскошь заказывать товары почтой. Они всегда тратили больше, чем у них набегало за год процентов, и в конце концов денег на счету не осталось. — Она вздохнула. — Поверьте, это обычная история.

— Хвала Господу, у нее все еще есть пособие, — сказал Джон Ричардсон.

— Оно ей мало поможет, — возразила социальный работник. — Лишь на аренду квартиры она тратит четыреста десять долларов в месяц. А ведь ей надо покупать продукты. На нее распространяется федеральная программа «Медикэр», но ей необходимы медикаменты. У нее нет медицинской страховки.

— Пока она в городе, я позабочусь о ней в плане медицинского обслуживания, — тихо сказала Р. Дж.

Марджори Ласситер с грустью взглянула на нее.

— Но ей надо платить за отопление, за свет, иногда покупать одежду.

— Фонд Самнера, — вспомнил Ричардсон. — У города есть определенная сумма, оставленная Самнером для помощи нуждающимся горожанам. Это делается без лишнего шума по усмотрению городской управы. Я поговорю с Джанет Кантвелл, — пообещал священник.

Несколько дней спустя Р. Дж. встретила Ричардсона возле библиотеки, и он сказал ей, что обо всем договорился. Мисс Гудхью будет получать ежемесячную пенсию от фонда Самнера, которая должна покрыть ее расходы.

Позже в тот же день, закончив заполнять медицинские карты пациентов, Р. Дж. неожиданно для себя пришла к выводу, что, пока город согласен помогать нуждающимся гражданам, она с радостью обойдется без блестящей сантехники в туалетах городской управы.

— Я хочу остаться у себя дома, — заявила Эва.

— И вы останетесь, — ответила Р. Дж.

Эва предложила Р. Дж. заварить черный смородиновый чай, ее любимый. Они сели за кухонный стол и заговорили о результатах осмотра Эвы, который только что закончила Р. Дж.

— Вы в удивительно хорошей форме для человека, которому скоро исполнится девяносто три года. Очевидно, у вас хорошие гены. В вашей семье были долгожители?

— Нет, мои родители умерли довольно рано. У матери случился перитонит, когда мне было пять лет. Отец бы дожил до старости, но погиб во время несчастного случая на ферме. На него свалились приготовленные к отправке бревна, которые были плохо закреплены. Мне тогда было девять лет.

— Так кто вас вырастил?

— Мой брат Норм. У меня было двое братьев. Норм был на тринадцать лет старше меня, а Гарольд — на четыре года младше Норма. Они плохо ладили. Совсем плохо. Постоянно ссорились. Гарольд ушел с фермы, оставил ее Норману. Он ушел в Береговую охрану и больше домой не возвращался, никогда не общался с Нормом, хотя время от времени я получала открытку, а иногда письмо и небольшую сумму на Рождество. — Она отпила чай. — Гарольд умер от туберкулеза в Морском госпитале в Мэриленде где-то через десять лет после смерти Норма.

— Знаете, что меня удивляет?

Эва улыбнулась, увидев ее выражение лица.

— Что?

— Когда вы родились, Виктория еще была королевой Англии, а Вильгельм II — последним кайзером Германии. Тедди Рузвельт должен был стать президентом Соединенных Штатов. А какие изменения произошли в Вудфилде?

— Не так уж много здесь изменилось, — ответила Эва. — Автомобили, конечно. Теперь все главные дороги асфальтированы. И везде есть электричество. Я помню, как на Мейн-стрит поставили фонари. Мне было четырнадцать лет. Я сделала работу по дому и прошла шесть миль от фермы, чтобы увидеть, как они загораются. Прошло еще десять или двадцать лет, прежде чем электричество провели во все дома города. Лишь когда мне исполнилось сорок семь лет, у нас появились доильные аппараты. Это было отличным нововведением!

Она мало говорила о смерти Хелен. Р. Дж. упомянула о ней, считая, что старушке будет полезно выговориться, но Эва просто смотрела на нее уставшими глазами, глубокими, словно озера.

— Она была хорошая, единственный ребенок Гарольда. Конечно, мне будет не хватать ее. Мне всех их не хватает, по крайней мере, большинства.

— Я пережила всех, кого когда-либо знала, — добавила она.

 

25

Привыкание

Теплым днем в середине октября, когда Р. Дж. выходила из больницы в Гринфилде, она столкнулась со Сьюзан Миллет, которая на стоянке разговаривала с каким-то краснолицым лысеющим мужчиной. Он был крупным и высоким, но немного сутулым, словно его позвоночник сделан из жести; левое плечо было у него ниже правого. Она сразу поняла, что у него сколиоз.

— Р. Дж., привет! Я хочу познакомить тебя… Доктор Дэниел Нойес, это Роберта Коул.

Они обменялись рукопожатием.

— Значит, вы доктор Коул. Мне кажется, что наши повитухи в последнее время говорят только о вас. Вы специалист по гормонам, насколько я понял.

— Едва ли меня можно назвать экспертом.

Она рассказала ему о своей работе в Лемюэль Грейс, и он кивнул.

— Не спорьте. Вы самый большой специалист по гормонам из тех, что у нас тут были до сих пор.

— Я собираюсь принимать роды, это будет частью моей работы. Мне нужно будет сотрудничать с местным акушером.

— Правда? — спокойно спросил он.

— Да.

— Значит, вы просите меня о сотрудничестве?

Р. Дж. подумала, что он действительно неприветливый и сердитый, как и описывали повитухи.

— Да, это так. Я понимаю, что вы не так уж много знаете обо мне. Вы в обед свободны?

— Нет необходимости транжирить деньги, покупая мне обед. Мне все о вас рассказали. Вам говорили, что я ухожу на пенсию через двенадцать с половиной месяцев?

— Да.

— Ну, если вы все еще хотите сотрудничать со мной, то я согласен.

— Отлично.

Он улыбнулся.

— Договорились. Хотите пообедать в лучшей в мире старомодной закусочной, где я расскажу вам пару-тройку военных историй о работе врача в западном Массачусетсе?

Он действительно был очень мил.

— Идет.

— Полагаю, вы тоже хотите пойти, — строго обратился он к улыбающейся Сьюзан.

— Нет, у меня встреча, но вы идите, — ответила Сьюзан.

Она тихонько посмеивалась, идя к машине.

Р. Дж. постоянно была очень занята, а в редкие выходные чувствовала такую усталость, что не хотела уже ничего. Тропа через лес по-прежнему заканчивалась у бобровой заводи. Когда хотелось пойти к реке, она, как и раньше, продиралась сквозь густые заросли.

В конце осени им с Дэвидом пришлось держаться от леса подальше, так как его наводнили охотники с ружьями. Р. Дж. морщилась, видя убитых оленей в багажниках пикапов местных жителей.

В холмах многие занимались охотой. Тоби и Ян Смит пригласили Р. Дж. и Дэвида на обед, приготовив роскошное жаркое из оленины.

— Подстрелили молодого самца, как раз на холме возле дома, — сказал Ян. — Всегда хожу на охоту с дядей Картером Смитом в день открытия сезона. Мы с ним охотимся с тех пор, когда я был совсем ребенком.

Когда они добывали оленя, то следовали семейной традиции. Они на месте вырезали у оленя сердце, разрезали его и съедали. Ян с удовольствием поделился этой историей, которую рассказал очень хорошо, передав ощущение родства между ним и дядей.

Р. Дж. старалась не подавать виду, что ей противно. Ей не хотелось думать о том, какие паразиты могли попасть в организм с сердцем оленя, но она отогнала от себя эти мысли. Она вынуждена была признать, что жаркое удалось на славу, и не переставала нахваливать его.

Р. Дж. приобщилась к культуре, которая была ей незнакома. Иногда ей было неудобно, когда она сталкивалась с традициями, которые шли вразрез с ее представлениями.

Многие семьи жили в этом городе не один век. Предки Яна Смита прошли весь путь от Кейп-Кода до Вудфилда в конце семнадцатого столетия, погоняя перед собой коров. Новые жители активно создавали семьи, потому теперь казалось, что все в округе — члены одной большой семьи. Некоторые из старожилов благосклонно относились к приезжим, другие же встречали их в штыки. Р. Дж. заметила, что люди, более или менее довольные собой, обычно были открыты для новых знакомств, а те, чья родословная и статус были их единственным отличием, относились к «новым людям» холодно.

Большинство горожан были рады появлению доктора. Однако округа была в основном незнакома Р. Дж., и она часто чувствовала себя первооткрывателем. Работа в глубинке походила на выполнение акробатических трюков без страховки. В Бостоне к ее услугам были лаборатории и новые технологии, здесь же она была предоставлена самой себе. Современные достижения медицины были в пределах досягаемости, но ей и ее пациентам нужно было постараться, чтобы получить к ним доступ.

Она не отсылала пациентов из Вудфилда без крайней необходимости, старалась обходиться собственными силами. Но бывали моменты, когда, взглянув на пациента, она понимала, что ей необходима помощь. Тогда она посылала пациента в Гринфилд, Нортгемптон или Питтсфилд, а то и в Бостон, Нью-Хейвен или Гановер.

Р. Дж. все еще не была полностью уверена в своих силах, но со многими пациентами у нее установились дружеские отношения, потому она могла наблюдать за тем, как их образ жизни влияет на их здоровье.

Однажды ночью ее разбудил звонок от Стасии Хинтон, жены Грега Хинтона.

— Доктор Коул, у нас гостит дочь Мэри с детьми. Самой маленькой, Кэти, всего два года. У нее астма, и сейчас она очень сильно простудилась. Ей тяжело дышать, личико покраснело, и мы испугались. Мы не знаем, что делать.

— Подержите ее над чайником с горячей водой, накрыв полотенцем. Я скоро буду, миссис Хинтон.

Р. Дж. убедилась, что у нее в сумке лежит набор для трахеотомии, но, приехав к Хинтонам, поняла, что до этого не дойдет. Пар от чайника уже частично помог. У ребенка был сильный кашель, однако воздух нормально проходил в легкие и краснота сошла с лица. Р. Дж. хотела бы сделать рентгеновский снимок, чтобы определить, не эпиглоттит ли это, но тщательный осмотр показал, что дело не в этом. У девочки было воспаление слизистой нижней гортани и трахеи. Кэти плакала на протяжении всего осмотра, и тогда Р. Дж. вспомнила, что делал отец, когда работал с детьми.

— Хочешь трехколесный велосипед?

Кэти кивнула, шмыгнув носом. Р. Дж. вытерла с ее щек слезы, потом взяла чистый деревянный шпатель и шариковой ручкой нарисовала на нем велосипед. Девочка взяла шпатель и посмотрела на него с интересом.

— Хочешь велосипед с клоуном?

Кэти кивнула и получила клоуна.

— Дональд Дак.

— Ох, — удивилась Р. Дж.

Она плохо помнила мультипликационных героев, но сумела нарисовать утку в бескозырке. Девочка улыбнулась.

— Ее придется везти в больницу? — спросила Стасия Хинтон.

— Не думаю, — ответила Р. Дж.

Она оставила несколько лекарств и два рецепта, которые собиралась заполнить утром, когда откроется аптека в Шелберн Фолс.

— Пусть продолжает дышать паром. Если возникнут какие-нибудь осложнения, звоните немедленно, — сказала она.

На деревянных ногах она дошла до машины, борясь со сном, приехала домой и повалилась на кровать.

На следующий день Грег Хинтон пришел к ней в офис и сказал Тоби, что хочет поговорить с доктором лично. Он сел и читал журнал, пока у Р. Дж. шел прием.

— Сколько я вам должен за вчера?

Когда она сказала, он кивнул и выписал чек, который также покрывал долг за его лечение.

— Я не видела вас вчера вечером, — сказала Р. Дж.

Он снова кивнул.

— Я подумал, что мне лучше не показываться вам на глаза. Я был упертым ослом. Было стыдно за то, что пришлось приглашать вас ко мне домой посреди ночи после того, что я вам наговорил.

Она улыбнулась.

— Не беспокойтесь об этом, мистер Хинтон. Как дела у Кэти?

— Уже намного лучше. И мы вам благодарны за это. Без обид?

— Без обид, — ответила Р. Дж. и пожала его руку.

Имея стадо коров в сто семьдесят пять голов, Грег Хинтон легко мог себе позволить оплатить ее услуги. Но Р. Дж. также помогала Бонни и Полу Рошам, молодой семье с двумя детьми, которые еле-еле сводили концы с концами на ферме с восемнадцатью дойными коровами.

— Каждый месяц, — сказала Бонни, — к нам приходит ветеринар, чтобы сделать анализы и уколы коровам, но мы не можем позволить себе медицинскую страховку. До тех пор как вы появились здесь, наших коров лечили лучше, чем детей.

Роши не были единичным случаем в Америке. В ноябре Р. Дж. поехала в старую городскую управу и проголосовала за Билла Клинтона. Клинтон обещал ее пациентам, что он обеспечит всех граждан медицинской страховкой. Доктор Роберта Коул собиралась заставить его сдержать это обещание и бросила в урну бюллетень, словно копье в современную систему здравоохранения.

 

26

Над линией снегов

— У Сары был секс.

Р. Дж. помолчала и спросила:

— Откуда ты знаешь?

— Она мне сама рассказала.

— Дэвид, это же прекрасно, что она может говорить с тобой о таких вещах. Должно быть, у тебя с ней прекрасные отношения.

— Я опустошен, — тихо сказал он, и она поняла, что это правда. — Я хотел, чтобы она подождала, пока будет готова. Раньше было проще, раньше предполагалось, что женщина остается девственницей до первой брачной ночи.

— Ей семнадцать лет, Дэвид. Кто-то другой на твоем месте мог бы сказать, что она уже давно готова. Я лечила одиннадцатилетних детей, у которых уже был секс. У Сары тело женщины, гормоны женщины. Действительно, некоторые девушки лишаются девственности после свадьбы, но сейчас это редкость. Даже в те времена, когда девственность было принято хранить до брака, это делали не все.

Он кивнул. Весь вечер Дэвид был мрачным и замкнутым, но потом начал с нежностью говорить о дочери. Он рассказал, что они с Натали разговаривали с Сарой о сексе, когда она была маленькой. Он понимал: ему повезло, что дочь не против разговаривать с ним на подобные темы.

— Сара не сказала, с кем переспала, но, поскольку она встречается только с Бобби Хендерсоном, можно предположить, что это был он. Она сказала, что это был эксперимент, что они с этим мальчиком хорошие друзья и решили покончить с девственностью.

— Ты хочешь, чтобы я поговорила с ней о контрацепции и прочих вещах?

Р. Дж. очень хотела, чтобы он согласился, но Дэвид выглядел встревоженным.

— Нет, я не думаю, что это необходимо. Не хочу, чтобы она знала, что я говорил с тобой о ней.

— Тогда ты сам должен сделать это.

— Да, поговорю. — Он повеселел. — В любом случае, она сказала, что эксперимент закончен. Они ценят свою дружбу слишком высоко, чтобы портить ее, потому решили остаться просто друзьями.

Р. Дж. кивнула с затаенным сомнением. Она не стала говорить ему, что молодые люди, познав радости секса, неизменно занимаются им снова и снова.

Р. Дж. отметила День благодарения в доме Маркуса. Дэвид зажарил индейку и приготовил фаршированный картофель, а Сара — целую сковороду ямса с кленовым соком и соусом из домашних фруктов. Р. Дж. принесла тыквенные и яблочные пироги с глазурью, купленной в магазине, и начинкой, которую сама приготовила, встав в три часа утра.

Это был тихий, очень приятный День благодарения. Р. Дж. была рада, что ни Дэвид, ни Сара не пригласили никого больше. Они съели вкусный обед, выпили теплого сидра и поджарили кукурузу на огне. Завершило картину идеального Дня благодарения небо, быстро почерневшее на закате и исторгнувшее из себя хороводы белых хлопьев.

— Что-то рановато для снега!

— Но не здесь, — ответил Дэвид.

К тому времени как Р. Дж. отправилась домой, на дороге лежало уже несколько сантиметров снега. Снегоочистители хорошо справлялись с ним, однако она ехала медленно и осторожно, потому что еще не успела поменять летнюю резину на зимнюю.

Зимой в Бостоне Р. Дж. любила краткие, почти мистические промежутки времени, когда землю окутывало белое покрывало. Правда, это продолжалось недолго, поскольку очень быстро снегоуборочные машины, грузовики и автомобили превращали белую сказку в грязно-серое месиво.

Здесь все было иначе. Вернувшись домой, она разожгла огонь в камине, выключила свет и села возле огня в темной гостиной. В окно она видела, как леса и поля покрываются снегом.

Она подумала о диких животных, спрятавшихся в норах под землей, в маленьких мраморных пещерах и в дуплах деревьев, и пожелала, чтобы они выжили.

Того же самого она желала и себе. Она выжила в первые месяцы в Вудфилде, весной и летом. Теперь же природа показала зубы, и Р. Дж. надеялась, что сможет принять этот вызов.

Как только снег появлялся в горах, он уже оттуда не уходил. Линия снега заканчивалась где-то на середине длинного спуска, который местные называли Вудфилдская гора. Когда Р. Дж. спускалась в долину Пионер-вэллей, направляясь в больницу, в кинотеатр или ресторан, она наблюдала бесснежный пейзаж, который в первые мгновения казался ей совершенно чуждым, словно темная сторона Луны. Лишь после Нового года там выпало достаточно снега, который остался лежать на земле.

Р. Дж. была рада, когда покидала бесснежный край и въезжала в заснеженную холмистую местность. Хотя молочные фермы постепенно исчезали, городок привык к тому, что дороги должны быть расчищены, чтобы молоковозы могли подъехать к каждому хозяйству, потому у Р. Дж. почти не возникало проблем при вызовах на дом.

Однажды ночью в начале декабря она пошла спать рано, но в половине двенадцатого ночи ее разбудил звонок.

— Доктор Коул? Это Летти Гейтс с Пони-роуд. Я ранена.

Женщина плакала, тяжело дыша.

— Как вы ранены, миссис Гейтс?

— Возможно, у меня сломана рука, я не знаю… И ребра… Мне больно дышать. Он сделал мне больно.

— Кто? Муж?

— Да, он. Фил Гейтс.

— Он рядом?

— Нет, он пошел дальше пить.

— Пони-роуд где-то с другой стороны горы Генри, верно?

— Да.

— Хорошо. Я скоро буду.

Она сразу позвонила шерифу. Жизель Маккортни, жена шерифа, сняла трубку.

— Извините, доктор Коул, но Мака нет. Большая фура слетела с обледеневшей дороги как раз за городской свалкой. Он там с девяти часов регулирует движение. Думаю, скоро вернется.

Р. Дж. пояснила, зачем ей понадобился шериф.

— Как освободится, пожалуйста, отошлите его к Гейтсам.

— Конечно, доктор Коул. Я попытаюсь связаться с ним по рации.

Р. Дж. включила полноприводный режим, лишь когда въехала на Пони-роуд. Дорога шла под уклон, но утрамбованный снег был лучшим покрытием, чем жидкая грязь летом.

Летти Гейтс включила фонарь над сараем, и Р. Дж. заметила свет, пробивавшийся сквозь лес, когда была еще довольно далеко от фермы. Она въехала в сарай и остановила машину. Выйдя из автомобиля и прихватив сумку с заднего сиденья, она услышала резкий громкий треск, который заставил ее вздрогнуть. Что-то вскружило снег возле ее ноги.

Она тут же заметила фигуру мужчины, маячившую в дверях сарая. Свет фонаря тускло отсвечивал, как она догадалась, от ружья.

— Убирайся отсюда к черту, — крикнул он, пошатываясь и поднимая оружие.

— Ваша жена ранена, мистер Гейтс. Я врач, доктор Коул, и я собираюсь ей помочь.

Р. Дж. поняла, что сказала глупость. Не следовало напоминать ему о жене.

Он снова выстрелил, и стекло в правой фаре ее автомобиля взорвалось фонтаном осколков.

Ей негде было спрятаться от него. У него было ружье, а у нее ничего. Если бы она попыталась спрятаться в машине или за ней, он просто подошел и застрелил бы ее без всяких препятствий.

— Не делайте глупостей, мистер Гейтс. Я не представляю для вас угрозы. Я просто хочу помочь вашей жене.

Прозвучал третий выстрел, и стекло в левой фаре тоже исчезло. Потом еще один выстрел оторвал кусок от левой передней покрышки.

Он превращал ее машину в груду мусора.

Р. Дж. была изнурена, хотела спать. Ею овладел страх. Вся досада и неприятности последнего времени внезапно сгустились и выплеснулись наружу.

— Прекратите. Прекратите. Прекратите.

Она потеряла контроль над собой, здравый смысл покинул ее, и она сделала шаг к нему.

Он подошел ближе, опустив ружье, но не убирая палец со спускового крючка. Он был небрит и одет в грязный комбинезон, испачканную в навозе куртку и шерстяную шапку с вышитой надписью «Корм для животных Плота».

— Мне не следовало приезжать сюда.

Она с удивлением прислушалась к собственному голосу — говорила спокойно и внятно.

Он медленно поднял ружье. В этот момент послышался шум мотора.

Какое-то мгновение он колебался, но потом Мак Маккортни включил сирену, которая зазвучала, словно вой большого зверя. Полицейская машина подъехала к сараю.

— Не будь идиотом, Филип. Опусти ружье, иначе у тебя будут серьезные проблемы. Ты либо умрешь, либо загремишь за решетку, где больше никогда не сможешь набраться.

Шериф говорил это спокойным, негромким голосом. Гейтс прислонил ружье к стене дома. Маккортни надел на него наручники и посадил на заднее сиденье полицейского автомобиля, отгороженное металлической решеткой.

Очень осторожно, словно ступая по тонкому льду, Р. Дж. вошла в дом.

У Летти Гейтс были многочисленные синяки, а также трещины в левой локтевой кости, девятом и десятом ребрах с правой стороны. Р. Дж. вызвала «скорую», когда та вернулась после транспортировки водителя слетевшей с дороги фуры.

У миссис Гейтс была сломана рука. Ей наложили шину и привязали руку к груди. К тому времени как ее увезла карета «скорой помощи», шериф успел поменять колесо на машине Р. Дж. Из-за разбитых фар она не видела дороги, потому ей пришлось медленно ехать за полицейской машиной, спускавшейся с горы.

Вернувшись домой, она начала раздеваться, села на край кровати и разрыдалась.

На следующий день у нее было много работы, однако Деннис Стенли, один из помощников шерифа, работавших на полставки, отвез ее машину в Гринфилд, где купил новую запаску и поменял фары. Потом Деннис отправился в тюрьму графства и вручил счета за ремонт автомобиля Филу Гейтсу, пояснив, что судья может проявить снисхождение и рассмотрит возможность освобождения под залог, если Фил скажет, что ему очень жаль и немедленно оплатит счета за ремонт машины. Деннис привез Р. Дж. подписанный Гейтсом чек и отремонтированную машину, посоветовав немедленно обналичить чек, что она и сделала.

В декабре наступило непродолжительное затишье. Р. Дж. была ему чертовски рада. Ее отец решил навестить на Рождество друзей во Флориде и поинтересовался, сможет ли она посвятить ему четыре дня, начиная с девятнадцатого декабря, чтобы отметить праздники.

Такое раннее празднование Рождества почти совпало с Ханукой, потому Дэвид и Сара сообщили, что с радостью приедут на праздничный ужин.

Р. Дж. срезала в лесу небольшое еловое деревце и приготовила замечательный ужин на четверых.

После ужина они обменялись подарками. Р. Дж. подарила Дэвиду картину и большую коробку конфет. Для отца купила кувшин кленового сиропа у Рошей и банку меда. Для Сары она приготовила собрание сочинений Джейн Остин. Отец подарил ей бутылку французского бренди, а Дэвид — сборник стихов Эмили Дикинсон. Сара связала для Р. Дж. пару варежек из некрашеной пряжи и подарила третий сердечный камень в ее коллекцию. Она сказала Р. Дж., что эти подарки в некотором смысле и от Бобби Хендерсона.

— Шерсть — от овец, выращенных его матерью, а камень я нашла в их амбаре.

Отец Р. Дж. старел. Он стал более задумчивым, тихим и грустным. Он привез виолу да гамба. Артрит так сильно поразил его руки, что ему было больно играть, но он настоял на том, чтобы исполнить несколько композиций. Когда обмен подарками закончился, она села за пианино и они сыграли серию дуэтов, которым, казалось, не будет конца. Праздник удался даже лучше, чем День благодарения. Это было лучшее Рождество в жизни Р. Дж.

После того как Дэвид и Сара уехали домой, отец Р. Дж. распахнул дверь и вышел на крыльцо. На улице был небольшой мороз, потому снег покрылся тонкой коркой наста, а луг пересекала лунная дорожка, словно это было озеро.

— Послушай, — попросил отец.

— Что?

— Как тихо и спокойно.

Они молча дышали морозным воздухом. Стояла безветренная и безмолвная ночь.

— Тут всегда такое умиротворение? — спросил он.

Р. Дж. улыбнулась.

— В основном да, — ответила она.

 

27

Холодный сезон

Однажды Дэвид приехал к Р. Дж. днем, когда ее не было дома, и тщательно протоптал тропу в лесу, чтобы походить по ней на лыжах. Тропа была слишком короткой, ее можно было пройти на лыжах очень быстро. Они решили, что удлинят ее к следующей зиме.

В холодное время года лecá стали совсем другими. Р. Дж. и Дэвид видели следы зверей, которые летом остались бы незамеченными: оленя, норки, енота, дикой куропатки, рыси. Однажды они набрели на оборванный след кролика. Дэвид поворошил снег лыжной палкой, и они увидели замерзшую кровь и кусочки белой кроличьей шерсти в том месте, где кормилась сова.

В холмах снег был серьезным препятствием. Прислушавшись к предложению Дэвида, Р. Дж. купила пару снегоступов и научилась ими пользоваться. Она держала их в машине «на всякий случай». На самом деле ей не пришлось пользоваться ими в ту зиму. Но в начале января случилась метель, которую даже старожилы назвали небывалой. В тот день после суток беспрерывного сильного снегопада у Р. Дж. зазвонил телефон, когда она завтракала.

Это была Бонни Рош.

— Доктор Коул, у меня ужасная боль в боку, и меня тошнит так сильно, что пришлось бросить коров.

— У вас лихорадка?

— Температура тридцать восемь. Бок очень болит.

— Какой бок?

— Правый.

— Вверху или внизу?

— Вверху. Я не знаю. Где-то посередине вроде.

— Вам удаляли аппендицит?

— Нет. О боже, доктор Коул. Мне нельзя в больницу, никак нельзя. Мы не можем себе этого позволить.

— Давайте не будем пороть горячку. Я выезжаю немедленно.

— Вы сможете добраться только до шоссе. Нашу дорогу никто не расчищал.

— Держитесь, — решительно сказала Р. Дж. — Я доберусь.

Их подъездная дорога была километра два длиной. Р. Дж. вызвала из города группу санитаров на снегоходах. Они встретились у начала дороги Рошей, и очень скоро Р. Дж. сидела за спиной Яна Смита, обняв его и спрятав голову, пока они продвигались по засыпанному снегом тракту.

Прибыв на место, Р. Дж. сразу же поняла, что у Бонни аппендицит. Конечно, снегоход был не самым удачным транспортным средством для пациента с воспаленным аппендиксом, но в сложившейся ситуации выбирать не приходилось.

— Я не могу ехать в больницу, Пол, — сказала Бонни мужу. — Я не могу, черт возьми, и ты это знаешь.

— Не волнуйся. Положись на меня, — сказал Пол Рош.

Это был высокий, очень худой мужчина двадцати пяти лет, который выглядел еще слишком молодым, чтобы употреблять алкоголь. Каждый раз, когда Р. Дж. приезжала к ним на ферму, он работал. Каждый раз, когда она встречала его, у него было озабоченное выражение лица.

Несмотря на протесты Бонни, ей помогли забраться на снегоход Денниса Стенли, который тут же медленно двинулся в обратный путь. Бонни согнулась, держась за бок рукой. На расчищенном шоссе их ждала карета «скорой помощи» и санитары. «Скорая» тут же увезла женщину, оглашая окрестности воем сирены.

— Насчет денег, доктор Коул… У нас нет страховки, — сказал Пол.

— Вы смогли заработать на ферме в прошлом году тридцать шесть тысяч долларов?

— На ферме? — Он горько улыбнулся. — Вы шутите, наверно?

— Значит, больница не имеет право брать с вас деньги, по закону Хилла-Бартона. Я прослежу, чтобы вам прислали документы на подпись.

— Вы серьезно?

— Да. Но боюсь, что закон Хилла-Бартона не покрывает гонорары врачей. О моем чеке не беспокойтесь, — скрепя сердце заметила она. — Но вам определенно придется заплатить хирургу, анестезиологу, радиологу и патологу.

Р. Дж. с сожалением увидела печаль в его глазах.

Тем же вечером она рассказала Дэвиду об этой истории.

— Закон был призван защитить малообеспеченных и незастрахованных людей от катастрофы, однако он не работает, потому что покрывает лишь оплату больнице. У Рошей очень сложное финансовое положение. Чрезмерные расходы могут пустить их по миру.

— Больница поднимает цены, чтобы страховые компании покрывали то, что они не могут собрать с пациентов вроде Бонни, — задумчиво сказал Дэвид. — А страховые компании поднимают свои расценки, чтобы покрыть увеличивающиеся издержки. Таким образом, каждый, кто покупает страховой полис, в итоге оплачивает счет Бонни.

Р. Дж. кивнула.

— Это глупая система. В США живет тридцать семь миллионов человек, у которых вообще нет никакой страховки. Любая другая ведущая мировая держава, будь то Германия, Италия, Франция, Япония, Англия, Канада, гарантирует всем гражданам медицинское обслуживание, расходуя на это намного меньше, чем мы. Это позор для страны.

Дэвид вздохнул.

— Не думаю, что Пол сможет добиться успеха как фермер, даже если они решат эту проблему. Земля в холмах не очень плодородная и довольно каменистая. У нас есть несколько картофельных полей и фруктовых садов. Некоторые фермеры выращивают табак. Но лучше всего здесь растет трава. Вот почему когда-то у нас было так много молочных ферм. Однако правительство больше не поддерживает молочные фермы. Единственные производители молока, которые могут на нем нормально заработать, это крупные хозяйства, огромные фермы с гигантскими стадами в таких штатах, как Висконсин и Айова.

Эта тема затрагивалась в его книге.

— Маленькие фермы в этом регионе лопнули, как воздушные шарики. Ферм осталось мало, потом исчезла система поддержки сельских хозяйств. Остался всего один или два ветеринара, которые обслуживают стада. Торговцы сельхозтехникой отошли от дел, потому, если фермеру нужна запчасть для трактора или пресса, ему надо ехать в другой штат. Мелкий фермер обречен. Остались лишь те, кто имеет хоть какое-то состояние, либо люди вроде Бонни и Пола. Безнадежные романтики.

Р. Дж. вспомнила, как отец охарактеризовал ее желание работать в глубинке, сравнив ее с ковбоем, который ищет исчезнувшие прерии.

Дэвид усмехнулся.

— Очень точное сравнение.

— Романтика — это хорошо.

Р. Дж. решила во что бы то ни стало помочь Полу и Бонни остаться на ферме.

Сара уехала в Нью-Хейвен на выступление школьного драмкружка с постановкой «Смерти коммивояжера» Артура Миллера. Дэвид почти застенчиво попросился переночевать у нее.

Это была еще одна морщинка на гладкой поверхности их отношений. Она была ему рада, но внезапно он оказался в ее жизненном пространстве в более серьезном статусе, чем прежде, а к этому надо было привыкнуть. Они занимались любовью. Потом он лежал в ее комнате, заняв больше половины кровати, и спал так сладко, словно провел у нее уже тысячу ночей.

В одиннадцать часов, не в силах уснуть, Р. Дж. выскользнула из постели и направилась в гостиную, где включила телевизор, чтобы послушать вечерние новости. По одному из каналов какой-то сенатор осуждающе говорил о Хиллари Клинтон, называя ее «неисправимой мечтательницей», поскольку она хотела провести через конгресс закон об общем медицинском страховании. Сам сенатор был миллионером, чьи медицинские проблемы решались бесплатно в военном госпитале в Бетесде. Р. Дж. сидела перед мерцающим экраном и шепотом проклинала его, пока не начала смеяться над собственной глупостью. Потом она выключила телевизор и вернулась в постель.

Снаружи стонал и вздыхал ветер, холодный, как сердце сенатора. Так приятно было прижаться к теплому боку Дэвида. Вскоре Р. Дж. крепко заснула.

 

28

Кленовый сок

Приход весны застал Р. Дж. врасплох. Когда началась четвертая неделя безынтересного и унылого февраля, а в душе Р. Дж. все еще стояла глубокая зима, она начала замечать людей, работающих в лесу и на обочинах дорог. Они втыкали в клены палочки и ставили под ними на землю ведра или тазы. Начало марта принесло необходимую для сладкого кленового сока погоду — морозные ночи и теплые дни.

Немощеные дороги каждое утро отмерзали и превращались в непролазную грязь. Р. Дж. ощутила все прелести весны, когда свернула на грунтовку, ведущую к дому Рошей. Машина очень скоро забуксовала, зарывшись в грязь по самый кузов.

Выбравшись из салона, Р. Дж. начала разматывать трос лебедки. Она направилась к крупному крепкому дубу, обвязала вокруг него трос и закрепила его крюком.

Лебедка была оборудована пультом дистанционного управления. Р. Дж. встала возле машины и нажала кнопку, с радостью наблюдая, как трос медленно натянулся и колеса с чавкающим звуком вылезли из густой жижи. Когда машина проехала вперед к дубу около десяти метров, Р. Дж. остановила лебедку и завела двигатель. Включив полный привод и убрав лебедку, она поехала к дому Рошей.

Бонни была дома после операции. Она все еще не могла выполнять тяжелую работу, потому Сэм Рош, пятнадцатилетний брат Пола, приходил каждое утро перед школой и каждый вечер после ужина, чтобы подоить коров. Пол устроился грузчиком на ножевую фабрику в Бакленде, чтобы хоть как-то заплатить по счетам. Он возвращался домой каждый день после трех, остаток дня собирал кленовый сок и проваривал его с сахаром до самого рассвета. Это было тяжело — собирать и варить сто пятьдесят литров кленового сока, чтобы получить один литр сиропа, но за него хорошо платили, а Рошам был важен каждый доллар.

— Я боюсь, доктор Коул, — сказала Бонни. — Я боюсь, что он не выдержит напряжения. Боюсь, что кто-то из нас снова заболеет. Если это случится, прощай ферма.

Р. Дж. боялась того же, но отрицательно покачала головой.

— Мы не позволим этому случиться, — сказала она.

Некоторые моменты она никогда не забудет.

Двадцать второе ноября 1963 года. Она была на уроке латыни в девятом классе, когда услышала, как двое учителей обсуждают в коридоре убийство Кеннеди в Техасе.

Четвертое апреля 1968 года. Р. Дж. несла книги в Бостонскую публичную библиотеку и увидела плачущую библиотекаршу, которая рассказала ей, что убили Мартина Лютера Кинга-младшего.

Пятое июня того же года. Она была на свидании и целовалась с мальчиком возле квартиры, где жила с отцом. Р. Дж. помнила, что мальчик был полным и играл на кларнете, но имя вспомнить не могла. Он коснулся ее груди, затянутой в бюстгальтер и толстый свитер. Р. Дж. пыталась придумать, как себя повести в такой ситуации, и в этот момент по радио в машине отца сообщили, что в Роберта Кеннеди стреляли и он умер от полученных ранений.

Было еще несколько подобных моментов. Убийство Леннона и взрыв челнока «Челленджер» в 1986 году.

Теперь, дождливым мартовским утром в доме Барбары Кингсмит, она пережила еще один подобный момент.

У миссис Кингсмит была серьезная почечная инфекция, которая, однако, никак не повлияла на ее разговорчивость. Она выражала недовольство цветами, в которые покрасили стены здания городской управы. Р. Дж. уловила несколько слов из телевизионной новостной сводки. Дочь миссис Кингсмит смотрела телевизор в подвале, и до Р. Дж. иногда долетали обрывки фраз.

— Извините, — сказала она миссис Кингсмит и спустилась в подвал. По телевизору передавали, что во Флориде активист движения против абортов Майкл Гриффин застрелил доктора Дэвида Ганна, врача, работавшего в клинике, где делали аборты.

Активисты движения начали собирать деньги, чтобы нанять для Гриффина лучшего адвоката.

Р Дж. стало плохо от страха.

Когда она уехала от Кингсмитов, то направилась прямиком к дому Дэвида и застала его в кабинете.

Он обнял ее, утешил, выслушал ее рассказ о сотнях перекошенных лиц, которые ей довелось увидеть, когда она работала в такой же клинике. Она поведала ему о глазах, в которых сквозила ненависть, о том, что теперь поняла, чего всегда боялась, пока там работала. Она боялась, что на нее тоже вот так наставят дуло пистолета и нажмут на спусковой крючок.

Р. Дж. навещала Эву чаще, чем от нее требовалось. Квартира Эвы была недалеко от офиса Р. Дж., и она заходила, чтобы проведать старуху и послушать рассказы о прежних временах.

Обычно она приносила с собой мороженое. Они ели и разговаривали. У Эвы был живой ум и хорошая память. Она рассказала Р. Дж. о танцах, которые проводились на втором этаже городской управы по субботам. Туда приходили все горожане и приводили детей. Она вспомнила, как на Большом пруду сооружали ледяной дворец. Около ста мужчин вырезали для него блоки изо льда. Эва рассказала об одном весеннем утре, когда нагруженная льдом телега и упряжка из четырех лошадей провалились под лед. Все лошади и человек по имени Чинк Рот утонули.

Эва оживилась, когда узнала, где поселилась Р. Дж.

— Я почти всю жизнь прожила где-то в двух километрах от того места. Наша ферма была немного дальше.

— Там, где сейчас живут Фреда и Хэнк Крантцы?

— Да. Они купили ее у нас. — Земля Р. Дж раньше принадлежала человеку по имени Гарри Кроуфорд. — У него была жена Розали. Землю он тоже купил у нас и построил дом, в котором ты сейчас живешь. На реке у него была небольшая мельница, которая вырабатывала электричество. Он брал древесину из вашего леса и делал из нее разные штуки — ведра, кадки для масла, разные весла, ярма для быков, кольца для салфеток, иногда мебель. Мельница сгорела много лет назад. На берегу еще можно различить фундамент, если присмотреться. Я помню, мне тогда было лет восемь или девять. Я гуляла там и смотрела, как строили твой дом. Там был Гарри Кроуфорд и еще двое мужчин. Тех двоих не помню, но мистер Кроуфорд сделал мне колечко из гвоздика. — Эва взяла Р. Дж. за руку. — Потому мне кажется, что мы с тобой соседи.

Р. Дж. подробно расспрашивала Эву, надеясь, что воспоминания о Кроуфордах смогут пролить свет на останки ребенка, найденные возле ее дома. Но об этом она ничего не узнала.

Спустя несколько дней Р. Дж. зашла в старый каркасный дом на Мейн-стрит, где располагался исторический музей города. Она просмотрела записи местного исторического общества, многие из которых были пожелтевшими и довольно хрупкими. У Кроуфордов было четверо детей. Сын и дочь, Тайрон Джозеф и Линда Рей, умерли молодыми и были похоронены на главном городском кладбище. Еще одна дочь, Барбара, умерла взрослой в городе Итака, штат Нью-Йорк. В замужестве у нее была фамилия Севалл. Сын, Гарри Гамильтон Кроуфорд-младший, переехал в Калифорнию много лет назад. Больше о нем никто ничего не слышал.

Гарри и Розали Кроуфорд были членами Первой конгрегационалистской церкви Вудфилда. Они похоронили двоих детей на городском кладбище. Р. Дж. задалась вопросом, могли ли они предать земле еще одного ребенка в чистом поле, без надгробного камня?

Едва ли. Если только, конечно, с этим младенцем не была связана какая-нибудь история, которой Кроуфорды очень стыдились.

Загадка так и осталась неразгаданной.

Между Р. Дж. и Тоби Смит установились теплые, дружеские отношения. Они становились близкими подругами и могли говорить о серьезных вещах. От этого Р. Дж. было еще больнее, когда она понимала, что не может помочь ей забеременеть.

— Ты говоришь, что моя внутриматочная биопсия в норме и сперма Яна тоже. И мы старались четко следовать твоим советам.

— Иногда мы просто не знаем, почему женщина не может забеременеть, — сказала ей Р. Дж., чувствуя себя виноватой в том, что не может им помочь. — Мне кажется, тебе нужно съездить в Бостон и посоветоваться со специалистом. Или в Дармут.

— Я не думаю, что смогу уговорить Яна поехать. Он устал от всего этого. Мы оба устали, — угрюмо сказала Тоби. — Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Тогда Р. Дж. завела разговор о Дэвиде.

Но Тоби как-то вяло на это отреагировала.

— Кажется, Дэвид тебе не очень нравится?

— Это не так, — возразила Тоби. — Мне кажется, он хороший. Большинству моих знакомых он нравится, но никто из тех, кого я знаю, не сблизился с ним. Он вроде как… весь в себе, если ты понимаешь, о чем я.

Р. Дж. понимала.

— Важнее то, нравится ли он тебе.

— Нравится, но это не самый важный вопрос. Важнейший вопрос в том, люблю ли я его.

Тоби удивленно подняла брови.

— И каков важнейший ответ?

— Я не знаю. Мы абсолютно разные. Он говорит, что сомневается в религии, но живет в очень духовном месте. Это место настолько духовно, что я едва ли смогу когда-нибудь разделить его с ним. Я раньше верила только в антибиотики. — Она невесело усмехнулась. — Теперь я даже в них не верю.

— Так к чему вы идете?

Р. Дж. пожала плечами.

— Скоро мне придется принять решение, в противном случае это было бы нечестно по отношению к нему.

— Сложно представить, чтобы ты могла поступить с кем-нибудь нечестно.

— Не поверишь, но такое бывает.

Дэвид почти закончил книгу. Им доводилось видеться реже. Он вот-вот должен был завершить важное начинание, и Р. Дж. радовалась за него.

Часть свободного времени она проводила в одиночестве. Гуляя вдоль реки, она нашла фундамент мельницы Гарри Кроуфорда, большие тесаные камни. Вокруг фундамента выросли кусты и деревья, скрыв его, а несколько камней обрушилось в реку. Она хотела поскорее показать это место Дэвиду.

Возле одного из каменных блоков она обнаружила маленький сердечный камень из голубого минерала, который не смогла определить. Она сомневалась, что в нем была заключена какая-нибудь магия.

Поддавшись неожиданному импульсу, она позвонила Саре.

— Хочешь в кино?

— Конечно хочу.

Р. Дж. показалось, что это глупая затея, но все прошло отлично. Они поехали в Питтсфилд, поужинали в тайском ресторане и посмотрели фильм.

— Повторим, лады? — спросила Р. Дж.

— Конечно.

Но потом она с головой ушла в работу, и три или четыре недели пролетели незаметно. Несколько раз она видела Сару на улице. Сара улыбалась ей. Теперь Р. Дж. было приятнее и легче встречаться с ней.

Однажды днем в субботу Сара удивила Р. Дж., приехав на Хаиме к ней домой. Соскочив с лошади, она привязала поводья к крыльцу.

— Привет. Как мило с твоей стороны! Чай будешь?

— Привет. Да, пожалуйста.

Р. Дж. как раз закончила печь лепешки по рецепту Эвы Гудхью и подала их на стол.

— Может, чего-то не хватает? Что скажешь? — спросила она с сомнением.

Сара взяла одну.

— Могла быть полегче… Скажи, много причин могут вызвать задержку? — спросила она, и Р. Дж. тут же забыла о трудностях с выпечкой.

— Ну, да. Много. Это первая задержка? Раньше такое было?

— Было уже несколько задержек.

— Понятно, — весело сказала Р. Дж., стараясь не выказывать озабоченности. — Другие симптомы есть?

Сара сказала, что бывает рвота и тошнота.

— Можно сказать, что утром нездоровится.

— Ты спрашиваешь для подруги? Может, она хотела бы зайти ко мне провериться?

Сара взяла лепешку и, казалось, задумалась, кусать или нет, потом положила ее обратно на тарелку. Она взглянула на Р. Дж. с тем же сомнением, с каким только что смотрела на лепешку. Когда она заговорила, в ее голосе чувствовалась легкая горечь и дрожь.

— Я спрашиваю не для подруги.

 

29

Просьба Сары

Сара носила прическу, как у множества молодых моделей и актрис — каскад локонов. Ее нежные и тревожные глаза казались еще больше и лучистее благодаря очкам с толстыми стеклами. Полные губы слегка подрагивали, а напряженные плечи, казалось, ожидали наказания от карающего Бога. На подбородке снова появились прыщи. Еще один вскочил на носу. Даже теперь, в неумелой попытке подавить отчаяние, она была очень похожа на мать, чьи фотографии Р. Дж. украдкой успела изучить, но Сара была выше и унаследовала некоторые черты лица Дэвида. Она должна была стать еще более красивой, чем Натали.

После осторожных расспросов Р. Дж. выяснилось, что у Сары уже были три задержки.

— Почему ты не пришла ко мне раньше? — спросила Р. Дж.

— У меня месячные проходят нерегулярно, я думала, что они все равно наступят.

К тому же она не могла решить, что ей делать. Дети — это так прекрасно. Она долго размышляла о мягкой детской коже, о младенческой беспомощности.

Как такое могло произойти с ней?

— Вы не предохранялись?

— Нет.

— Сара… Вы же в школе слушали столько программ на тему СПИДа, — не удержалась Р. Дж.

— Мы знали, что не заразимся СПИДом.

— Как ты можешь это знать?

— Мы раньше никогда ни с кем не пробовали. В первый раз Бобби использовал презерватив, но во второй раз у него его не было.

Они вообще ничего не знают. Р. Дж. старалась не горячиться.

— Так… Ты говорила об этом с Бобби?

— Он напуган, — спокойно ответила Сара.

Р. Дж. кивнула.

— Он говорит, что мы можем пожениться, если я захочу.

— Ты этого хочешь?

— Р. Дж… Он мне очень нравится. Я даже его люблю. Но я не люблю его… понимаешь, навсегда. Я понимаю, что он слишком молод, чтобы стать хорошим отцом, и я знаю, что тоже слишком молода, чтобы стать хорошей матерью. Он планирует пойти в колледж и юридический институт, чтобы стать крупным адвокатом в Спрингфилде, как отец, а я хочу ходить в школу. — Она смахнула со лба непослушный локон. — Я хочу стать метеорологом.

— Правда? — Учитывая ее любовь к камням, Р. Дж. предполагала, что девочка больше тяготеет к геологии.

— Я постоянно изучаю телевизионные сводки погоды. Некоторые из этих прогнозистов просто шуты, которые ничего не понимают. Ученые делаю все новые и новые открытия, потому я думаю, что умная женщина, если сильно постарается, сможет чего-то добиться.

Несмотря на серьезность ситуации, Р. Дж. смогла улыбнуться. Она понимала, к чему ведет девочка, но хотела, чтобы Сара сама это сказала.

— Какие у тебя планы?

— Я не могу растить ребенка.

— Ты думала о том, чтобы отдать его приемным родителям?

— Я много об этом думала. Осенью я пойду в выпускной класс. Мне нужна стипендия, чтобы поступить в колледж, но я не получу ее, если буду беременна. Мне нужен аборт.

— Ты уверена?

— Да. Это же не займет много времени, верно?

Р. Дж. вздохнула.

— Нет, думаю, не займет. Если только не будет осложнений.

— Они часто бывают?

— Не очень. Однако осложнения могут возникнуть с чем угодно. Это же хирургическое вмешательство.

— Но ты же можешь отвезти меня в хорошее место, правда?

На лице Сары выступили веснушки, которые сделали ее образ еще более хрупким и ранимым. Р. Дж. почувствовала, что ей трудно говорить.

— Да, я могла бы отвезти тебя в хорошее место, если ты в конце концов захочешь этого. Почему бы тебе не обсудить это с отцом?

— Нет, он не должен знать об этом ничего. Ни словечка, понимаешь?

— Это ошибка, Сара.

— Ты не можешь говорить мне, что это ошибка. Ты думаешь, что знаешь отца лучше меня. Когда умерла мать, он стал жалким алкоголиком. Эта новость может снова сделать его таким, а я не хочу рисковать. Послушай, Р. Дж., ты хорошо относишься к отцу, и я могу сказать, что он очень высокого мнения о тебе. Но он любит меня, и у него неправильное представление обо мне. Я боюсь, что это сломает его.

— Но это очень важное решение, Сара, и ты не должна принимать его одна.

— Я не одна. У меня есть ты.

Это заставило Р. Дж. произнести четыре слова, которые дались ей нелегко.

— Я не твоя мать.

— Мне не нужна мать. Мне нужен друг. — Сара взглянула на нее. — Я сделаю это с твоей помощью или без нее, Р. Дж. Но мне очень нужна твоя поддержка.

Р. Дж. нахмурилась и кивнула.

— Очень хорошо, Сара. Я буду твоим другом.

Выражение лица или слова выдали ее боль, потому девочка взяла ее за руку.

— Спасибо, Р. Дж. Мне придется провести ночь не дома?

— Судя по тому, что ты мне рассказала, думаю, что ты сейчас где-то на четвертом месяце. Аборт в этот период занимает два дня. После будет кровотечение. Возможно, это будет похоже на сильную менструацию, но не исключено, что крови может быть больше. Ты должна быть готова провести вне дома хотя бы одну ночь. Но, Сара, в Массачусетсе девушка, которой нет восемнадцати лет, обязана получить от родителей письменное разрешение на аборт.

Сара вздрогнула.

— Ты можешь сделать мне аборт здесь.

— Нет. Ни за что, дружок. — Р. Дж. взяла ее за руку. — У меня здесь нет условий. А мы хотим, чтобы все прошло максимально безопасно. Если ты полностью уверена, что хочешь аборт, у тебя есть два варианта. Ты можешь поехать в клинику в другой штат либо попросить проведения судебного слушания, чтобы судья дал тебе разрешение на аборт в этом штате.

— О боже! Придется идти в суд?

— Не обязательно. Ты просто встретишься с судьей в его личном кабинете.

— Что бы ты сделала, Р. Дж.? Если бы была на моем месте?

Р. Дж. обеспокоил этот прямой вопрос. Юлить невозможно, она должна дать прямой ответ.

— Я бы пошла к судье, — быстро ответила она. — Я могу организовать тебе встречу. Они почти никогда не отказывают. Тогда ты сможешь поехать в клинику в Бостоне. Я там работала, и я знаю, что там это делают хорошо.

Сара улыбнулась и вытерла слезы со щек.

— Тогда так и поступим. Но, Р. Дж… сколько это будет стоить?

— Аборты в первые три месяца беременности стоят триста двадцать долларов. Аборты в следующие три месяца, что тебе и нужно, более сложные и дорогие, потому стоят пятьсот пятьдесят долларов. У тебя нет таких денег, верно?

— Нет.

— Я заплачу половину. И ты должна сказать Роберту Хендерсону, что он обязан дать другую часть. Хорошо?

Сара кивнула. Ее плечи задрожали.

— Но сейчас тебя нужно осмотреть.

Несмотря на то, что она сказала Саре, Р. Дж. уже воспринимала ее почти как собственную дочь, словно дала ей жизнь, словно стояла рядом, когда она намочила штанишки в универмаге, словно повела ее впервые в школу.

Она сняла трубку и позвонила доктору Дэниелу Нойесу в Гринфилд, договорилась, что привезет к нему Сару.

Доктор Нойес сказал, что, насколько он может судить, Сара беременна уже три с половиной месяца.

Слишком долго. Молодой упругий живот Сары все еще имел обычную форму, однако таким он оставался бы недолго. Р. Дж. понимала, что с каждым днем клетки будут продолжать делиться, плод будет расти, и аборт станет совсем нелегкой задачей.

Р. Дж. организовала для Сары встречу с судьей Джеффри Мойниханом. Она отвезла Сару к зданию суда, поцеловала и оставила возле кабинета судьи. Она села на скамью из полированного мрамора и стала ждать.

Целью визита было убедить судью, что Сара является достаточно зрелой для аборта. Р. Дж. подобная логика казалась странной. Если она недостаточно зрелая, чтобы сделать аборт, то как она может быть достаточно зрелой, чтобы родить и вырастить ребенка?

Сара пробыла у судьи двадцать минут. Выйдя из кабинета, она грустно кивнула.

Р. Дж. обняла девочку, и они медленно направились к машине.

 

30

Маленькое путешествие

«В конце концов, что есть ложь? Это лишь правда в маскарадной маске», — писал Байрон.

Р. Дж. ненавидела этот маскарад.

— Я везу твою дочь на несколько дней в Бостон, если ты не против, Дэвид. Вход только для девочек.

— Ух ты! А почему в Бостон?

— Там будут показывать постановку «Отверженных». Мы будем обжорствовать и глазеть на витрины магазинов. Хочу получше узнать ее.

Р. Дж. было не по себе от лжи, но она не знала другого способа добиться своего в этом случае.

Дэвид был рад. Он поцеловал ее и отпустил их с благословением.

Р. Дж. позвонила Моне Уилсон, работавшей в клинике, и сказала, что привезет Сару Маркус, семнадцатилетнюю пациентку, которая уже на четвертом месяце.

— Этот ребенок очень много для меня значит, Мона. Очень много.

— Р. Дж., мы обеспечим ее всем лучшим, — ответила Мона с холодком в голосе.

Р. Дж. поняла, что для Моны каждый пациент был неповторимым и важным, но все равно спросила:

— Лес Устинович все еще работает у вас?

— Да, работает.

— Можно, чтобы ею занимался Лес?

— Хорошо. Она его получит.

Когда Р. Дж. забирала Сару из дому, девушка была слишком довольна, слишком весела. На ней был легкий спортивный костюм, надетый по совету Р. Дж., которая пояснила, что Саре придется обнажить только нижнюю часть тела.

Теплый летний день. Воздух прозрачен, как стекло, и Р. Дж. ехала медленно и осторожно, добравшись до Бостона меньше чем за три часа.

Возле клиники она заметила двух скучающих полицейских. Никаких демонстрантов видно не было. Администратор Шарлотта Маннион бросила на нее быстрый взгляд и присвистнула.

— Ну, здравствуй, незнакомка! — сказала она и поспешила из-за конторки навстречу Р. Дж., чтобы поцеловать ее в щеку.

Текучка кадров оказалась очень сильной. Р. Дж. не узнала половину персонала. Другая половина с радостью встретила Р. Дж., что особенно пришлось ей по душе, поскольку придавало Саре уверенности. Даже Мона смогла спрятать свое извечное раздражение и крепко обнять ее. Лес Устинович, как всегда, взъерошенный и сварливый, одарил ее мимолетной, но теплой улыбкой.

— Ну, как живется на Диком Западе?

— Неплохо, Лес. — Она познакомила его с Сарой, потом отвела в сторону и сообщила, насколько важна для нее эта пациентка. — Я рада, что ты согласился взять ее.

— Да? — Он пристально разглядывал Сару, пока Р. Дж. рассказывала ему, что предварительный осмотр провел доктор Нойес. — Она приходится тебе родственницей? Племянница? Двоюродная сестра?

— Ее отец кое-что значит для меня.

— Ого! Повезло отцу. — Он двинулся было уходить, но остановился. — Хочешь ассистировать?

— Нет, спасибо.

Она знала, что это был широкий жест со стороны Леса, за что была ему благодарна.

Она побыла с Сарой несколько часов, пока проводились предварительные процедуры, помогла ей заполнить бумаги. Подождала в коридоре, читая газету «Тайм» двухмесячной давности, пока с Сарой беседовали по поводу аборта. Большая часть беседы была для Сары не в новинку, потому что они уже все это обсудили с Р. Дж.

Последней остановкой в тот день была процедурная комната, где Саре должны были ввести палочку ламинарии.

В коридоре Р. Дж. тупо рассматривала обложку журнала «Вэнити Фейр», зная, что в соседнем помещении Сара лежит на гинекологическом столе, пока медсестра Бетт-Энн Демарко вводит пятисантиметровую палочку ламинарии. При абортах на раннем сроке, до трех месяцев, Р. Дж. обычно расширяла шейку матки стержнями из нержавеющей стали. После трех месяцев уже требовалось большее расширение для большего катетера. Ламинария увеличивалась за ночь, впитывая жидкость, и на следующий день пациентка не чувствовала растяжения.

Бетт-Энн Демарко проводила их до выхода, рассказывая Р. Дж. о том, кто куда ушел из клиники.

— Возможно, ты почувствуешь небольшое давление, — сказала Саре медсестра как бы между прочим, — или несильные боли ночью.

Из клиники они поехали в отель на берегу реки Чарльз. Зарегистрировавшись, оставили вещи в номере, и Р. Дж. повела Сару в ресторан, желая отвлечь ее вкусным супом и уткой по-пекински. Но развлечение удалось лишь частично, поскольку Сара не смогла доесть десерт из-за болей, которые начали ее мучить.

К тому времени как они вернулись в отель, Сара была бледна и подавлена. Она достала из сумочки хрустальный сердечный камень и положила его на тумбочку. Потом она свернулась на кровати калачиком и постаралась не расплакаться.

Р. Дж. дала ей кодеин, потом сбросила туфли и легла рядом. Она ожидала, что девочка оттолкнет ее, но Сара уткнулась носом ей в плечо, когда Р. Дж. обняла ее.

Р. Дж. погладила девочку по щеке, волосам.

— Знаешь, дорогая, в некотором смысле жаль, что ты такая здоровая. Если бы тебе лечили зубы, удаляли миндалины или аппендикс, ты бы понимала, что доктор Устинович позаботится о тебе и все это пройдет. Завтра все закончится, — сказала Р. Дж., нежно похлопав Сару по спине. Так они пролежали очень долго.

На следующее утро они приехали в клинику рано. Лес Устинович еще не успел выпить кофе и поприветствовал их, кивнув и проворчав что-то под нос. К тому времени как он закончил, Демарко провела их в операционную и Сара легла на стол.

Она была бледной и напряженной. Р. Дж. держала ее за руку, пока Демарко вводила парацервикальный блок. Введя двадцать кубиков лидокаина, медсестра поставила Саре капельницу. Увы, она не сразу сумела попасть иглой в вену, сделав несколько неудачных попыток, из-за которых Сара сжала ладонь Р. Дж. так сильно, что той стало больно.

— Тебе будет легче от этого, — сказала Р. Дж. Саре, когда Демарко ввела ей десять микрограммов фентанила.

Лес вошел и взглянул на Р. Дж.

— Я думаю, вам лучше подождать в коридоре, доктор Коул.

Р. Дж. знала, что он прав. Она вынула руку из ладони Сары и поцеловала ее в щеку.

— Скоро увидимся.

В коридоре она села на жесткий стул между тощим молодым человеком, который сосредоточенно обкусывал ногти, и женщиной средних лет, делавшей вид, что читает потрепанный выпуск популярного журнала «Редбук». Р. Дж. достала «Вестник медицины», но сконцентрироваться было сложно. Она была прекрасно знакома с процедурой, потому четко представляла, что сейчас происходит с Сарой. Выскабливание происходило в два приема. Первый этап назывался «длинной сессией» и занимал где-то полторы минуты. Потом, после небольшого перерыва, проводили второй этап, более короткий. Она не успела прочитать статью в журнале, как Лес вышел из операционной и кивнул ей.

Они отошли в сторону, и он выпалил в своей обычной манере:

— Я все сделал, но пробил матку.

— Святой Боже, Лес!

Он смерил ее холодным взглядом, это заставило ее прийти в себя. Ему и так было несладко.

— Она дернулась в самый неподходящий момент. Боли она не почувствовала, но разнервничалась. Прокол произошел в том месте, где у нее какая-то фиброзная опухоль, это осложнило дело. У нее сильное кровотечение, но все будет в порядке. Мы упаковали ее, и «скорая» уже в пути.

После этого весь мир для Р. Дж. замедлился, словно она очутилась под водой.

Ей не случалось пробивать матку во времена работы в клинике, но она всегда работала с женщинами, которые были беременны не более трех месяцев. Проколы матки случались очень редко и требовали хирургического вмешательства. К счастью, больница Лемюэль Грейс была недалеко. «Скорая» приехала еще до того, как она успокоила Сару.

Она поехала в больницу вместе с ней. Девочку тут же повезли в операционную.

Сара попала к гинекологу, о котором Р. Дж. много слышала. Самнер Харрисон. Он был очень хорошим специалистом.

Место, столь хорошо знакомое прежде, теперь казалось чужим. Много новых лиц. Р. Дж. встретила в коридоре всего двух знакомых, которые тепло с ней поздоровались и поспешили дальше.

Но она помнила, где находятся телефоны. Сняв трубку, она набрала номер.

Он взял трубку после двух гудков.

— Привет, Дэвид. Это Р. Дж.

 

31

Прогулка вниз по склону горы

К тому времени как Дэвид добрался до Бостона, Сару уже прооперировали и чувствовала она себя хорошо. Он сел возле койки и взял ее за руку, ожидая, пока закончится действие наркоза. Сначала Сара расплакалась и настороженно посмотрела на него, но Р. Дж. решила, что он повел себя правильно — мягко и понимающе, ничем не показывая, что рассержен.

Р. Дж. подумала, что им лучше побыть наедине. Ей хотелось узнать подробности операции, потому она позвонила Бетт-Энн Демарко и пригласила ее на обед. Бетт-Энн была свободна. Они встретились в маленьком мексиканском ресторанчике в Бруклине недалеко от дома Бетт-Энн.

— Утро было просто сумасшедшее, да? — спросила Демарко.

— Это точно.

— Я могу порекомендовать заказать рис с курицей, очень вкусно, — сказала Бетт-Энн. — Лесу плохо. Он молчит, но я же вижу. Я в этой клинике четыре года, Р. Дж., и это лишь второй прокол матки за все время, что я здесь работаю.

— А кто сделал первый?

Бетт-Энн замялась.

— Тоже Лес. Но прокол был таким незначительным, что операции не потребовалось. Мы просто упаковали пациентку и отправили домой с условием соблюдения постельного режима. Сегодня в этом не было вины Леса. Девушка непроизвольно дернулась, и катетер пробил матку. Доктор, который обследовал ее там, где ты сейчас живешь…

— Дэниел Нойес.

— …Его тоже нельзя винить. Я имею в виду, в том, что он не заметил фиброму. Она была небольшой, просто складка ткани, невозможно заметить. Если бы только прокол или только фиброма, то было бы проще. Как у нее дела?

— Вроде нормально.

— Хорошо то, что хорошо кончается. Я возьму рис с курицей. А ты?

Р. Дж. было все равно. Она заказала то же самое.

Только вечером она смогла поговорить с Дэвидом, выслушать его непростые вопросы и попытаться дать на них ответы.

— О чем ты только думала, Р. Дж.? Тебе следовало поговорить со мной.

— Я хотела, но Сара запретила. Это было ее решение, Дэвид.

— Она еще ребенок.

— Иногда беременность превращает ребенка в женщину. Ей семнадцать лет, и она настояла на том, чтобы разобраться с этой проблемой самостоятельно. Она пошла к судье, который решил, что она достаточно зрелая, чтобы прервать беременность без твоего разрешения.

— Полагаю, это ты организовала?

— По ее просьбе. Да.

— Черт подери, Р. Дж.! Можно подумать, что ты не знакома с ее отцом.

— Ты неправ.

Когда он не ответил, она спросила, собирается ли он остаться в Бостоне до тех пор, пока Сару не выпишут из больницы.

— Конечно.

— Меня ждут пациенты. Я поеду домой.

— Да, возвращайся.

Три дня в холмах шел сильный дождь, но в тот день, когда Сара вернулась домой, дождь закончился и в воздухе остро запахло лесом.

— Отличный день, чтобы покататься на Хаиме! — сказала Сара.

Р. Дж. была рада видеть, что девочка улыбается, несмотря на бледность и усталость.

— Не вздумай. Ты должна отдохнуть несколько дней. Это важно. Понимаешь?

Сара улыбнулась.

— Да.

— У тебя есть шанс немного послушать плохую музыку.

Р. Дж. купила ей современный CD-проигрыватель белого цвета. Глаза Сары увлажнились, когда Р. Дж. вручила ей подарок.

— Р. Дж… Я никогда не забуду.

— Пустяки. Береги себя, дорогая, и продолжай жить дальше. Он все еще злится?

— Он успокоится. Точно. Мы его уломаем.

— Ты хорошая девочка. — Р. Дж. поцеловала Сару в щеку.

Она решила немедленно поговорить с Дэвидом и подошла к амбару, где он разгружал снопы сена с пикапа.

— Приезжай ко мне завтра к ужину. Хорошо?

Он посмотрел на нее и кивнул:

— Хорошо.

На следующее утро, когда Р. Дж. собиралась уезжать, чтобы навестить в Гринфилде двух госпитализированных пациентов, у нее зазвонил телефон.

— Р. Дж. Это Сара. У меня идет кровь.

— Сильно?

— Очень сильно.

— Скоро буду.

Р. Дж. тут же вызвала «скорую помощь».

Саре нравилось часами сидеть в старом кресле-качалке возле банок с медом и наблюдать, как голуби ходят по крыше амбара, как кролики гоняются друг за другом, как мимо проезжает сосед мистер Райли на синем ржавом пикапе, как толстый сурок ест клевер на северо-западном краю луга.

Вскоре сурок, тяжело переваливаясь, скрылся в норе под каменной стеной. Через несколько секунд Сара поняла, кто его испугал. Из лесу неспешно вышел черный медведь.

Это был молодой медведь, возможно, родившийся в прошлом году, но Хаим учуял его запах. Конь тут же поднял хвост, встал на дыбы и громко заржал. Услышав ржание, медведь развернулся и быстро ретировался в лес. Сара весело рассмеялась.

Но Хаим задел корпусом один из столбов, поддерживающих забор из колючей проволоки. Все столбы этого забора были вытесаны из свежей белой акации и должны были прослужить много лет, однако именно этот столб был сосновым. Он уже порядком подгнил в том месте, где соприкасался с почвой, потому, когда конь задел его, столб тут же повалился на землю, что позволило лошади скакнуть в образовавшуюся брешь.

Сара поставила на стол чашку с горячим кофе и встала.

— Черт… Эй! Плохой Хаим! — крикнула она. — А ну подожди, негодник.

Спускаясь по ступенькам, она подхватила обрывок веревки и ведро с остатками овса. Идти было далеко, потому она решила не спешить.

— Иди сюда, Хаим, — крикнула она. — Давай поешь, малыш.

Она постучала пальцами по ведру. Обычно этого было достаточно, чтобы привлечь его внимание, однако в этот раз он все еще был напуган появлением медведя и медленно шел вверх по дороге.

— Черт…

Хаим остановился в ожидании Сары, не спуская глаз с опушки леса. Он никогда не лягался, но Сара решила не рисковать, осторожно приблизившись к нему сбоку и крепко держа в руках ведро.

— Давай ешь, глупый.

Сунув морду в ведро, он захрустел овсом. Сара аккуратно накинула ему на шею веревку. Она ее не завязывала, опасаясь, что он снова чего-нибудь испугается, побежит, веревка затянется и он задохнется. Ей хотелось запрыгнуть на него и покататься без седла. Вместо этого она завела веревку ему за уши, мимо глаз, и взялась за нее двумя руками, обращаясь к нему тихим и нежным голосом.

Ей пришлось провести его мимо дыры в заборе до самых ворот. Она распахнула ворота и завела коня на поле. Запирая ворота и думая, как закрыть дыру в заборе, она внезапно заметила, что ее ноги испачканы чем-то красным. На дороге она заметила красный след, который остался после нее. Силы покинули ее, и она расплакалась.

К тому времени как Р. Дж. добралась до дома Маркусов, полотенца, которыми Сара останавливала кровь, стали бесполезны. На полу было больше крови, чем Р. Дж. предполагала увидеть. Она поняла, что Сара стояла там, не желая портить постельное белье, но потом повалилась на кровать. Возможно, она потеряла сознание. Теперь она сидела на багровых простынях, упираясь ступнями в пол.

Р. Дж. подняла ее ноги на кровать, убрала пропитавшиеся кровью полотенца и заменила их свежими.

— Сара, тебе нужно крепко сжать ноги.

— Р. Дж… — слабым голосом прошептала Сара.

Она была в полуобморочном состоянии, и Р. Дж. поняла, что девочка не сможет контролировать свои мышцы. Р. Дж. взяла несколько отрезков клейкой ленты и связала лодыжки Сары. Потом она собрала несколько одеял в кучу и положила ноги Сары на них.

Очень скоро приехала карета «скорой помощи». Санитары быстро погрузили девочку, и Р. Дж. забралась в салон вместе со Стивом Райпли и Уиллом Поли. Они тут же подключили Сару к баллону с кислородом. Райпли осматривал ее, пока машина подпрыгивала на ухабах по дороге в больницу.

Он хмыкнул, когда данные совпали с предположениями Р. Дж.

Р. Дж. кивнула:

— У нее шок.

Они укрыли Сару несколькими одеялами, приподняли ноги. Лицо девушки за серой кислородной маской, закрывавшей рот и нос, было цвета пергамента.

Впервые за очень долгое время Р. Дж. попыталась мысленно обратиться к Богу.

Она умоляла его оставить эту девушку на земле.

Пожалуйста, пожалуйста, мне нужна эта длинноногая, смешная, красивая девочка, которая может стать мне дочерью. Мне она нужна.

Она заставила себя взять Сару за руки и не смогла больше их выпустить, чувствуя, как утекает драгоценное время.

Она никак не могла остановить происходящее, повернуть время вспять. Она могла лишь поправлять кислородную маску, чтобы Саре поступал самый лучший раствор необходимых газов, и просить Уилла связаться с больницей, чтобы там подготовили достаточное количество крови для переливания.

Когда «скорая» подъехала к приемному покою реанимации, медсестры распахнули дверцы и остановились, не зная, что делать при виде Р. Дж., которая крепко сжимала ладони Сары. Они никогда не видели, чтобы на «скорой» привозили упавшего духом доктора.

 

32

Куб льда

Стив Райпли позвонил Маку Маккортни, попросил разыскать Дэвида Маркуса и привезти его в больницу.

Пола Симмз, заведующая реанимационным отделением, настояла на том, чтобы Р. Дж. приняла успокоительное. Она затихла и погрустнела, но ощущение ужаса никуда не делось. Она сидела возле Сары, держа ее за руку, когда приехал Дэвид. Глаза у него были дикие. Он не смотрел на Р. Дж.

— Оставь нас наедине.

Р. Дж. вышла в холл. Через какое-то время появилась Пола Симмз.

— Он настаивает, чтобы вы ехали домой. Думаю, вам стоит прислушаться, Р. Дж. Он очень… ну, расстроен.

Понимание случившегося жгло немилосердно. Сары могло уже не стать. Р. Дж. было сложно смириться с этим.

Внезапно ледяной куб, в котором она жила после смерти Чарли, снова заключил ее в свои объятия.

Она позвонила Дэвиду позже, днем. После этого она звонила ему каждые пятнадцать-двадцать минут. Каждый раз она слышала запись автоответчика, его голос, такой расслабленный, уверенный, который благодарил за то, что она позвонила в Вудфилдскую компанию по торговле недвижимостью, и предлагал оставить сообщение после сигнала.

На следующее утро она поехала к нему домой, предполагая, что он сидит дома один и не снимает трубку. Уилл Райли, сосед Дэвида, ставил новый столб вместо соснового, который повалил Хаим.

— Он дома, мистер Райли?

— Нет. Сегодня утром я нашел записку возле своей двери. Он попросил меня несколько дней покормить животных. Я решил, что самое малое, что могу сделать, так это починить забор. Ужасный случай, не так ли, доктор Коул?

— Да. Это кошмар.

— Такая милая девочка.

Сара!

Что происходит с Дэвидом? Где он?

Войдя в дом, она увидела, что ничего не изменилось. Все осталось таким же, каким было, когда они увозили Сару, не считая того, что кровь на полу засохла и потемнела. Р. Дж. содрала простыни и одеяла и затолкала их в мусорный бак. Лопатой отскребла ужасный красный пудинг с пола. Потом она отнесла все это в лес и зарыла. Она нашла моющие средства и скребла пол до тех пор, пока вода не стала розовой, а потом прозрачной. Под кроватью она нашла кошку.

— Ох, Агуна.

Она хотела обнять кошку, приласкать ее, но Агуна уставилась на нее, словно лев, загнанный в угол.

Ей пришлось быстро ехать домой, чтобы успеть принять душ и вовремя добраться до работы. После полудня она встретила в коридоре Тоби и узнала то, что уже знала половина города. Дэвид Маркус повез хоронить дочь на Лонг-Айленд.

Какое-то время она сидела за столом и пыталась вчитаться в очередную историю болезни, но буквы плясали у нее перед глазами в каком-то густом розовом тумане. Наконец она сделала то, что не делала никогда прежде. Она попросила Тоби извиниться перед пациентами и перенести прием, так как у нее началась ужасная мигрень.

Вернувшись домой, она прошла в кухню и села за стол. В доме было очень тихо. Она просто сидела на стуле и молчала.

Р. Дж. отменила прием на четыре дня. Она много ходила пешком. Она выходила из дому и просто гуляла по дороге, по полям, не понимая, куда бредет.

Она позвонила Дэниелу Нойесу, и они встретились за обедом, чтобы обсудить последние события. Оба чувствовали себя подавленными.

— Я хорошо ее осмотрел, — тихо сказал он. — Я не заметил никаких проблем.

— Это не ваша вина, доктор Нойес. Я знаю это.

Он бросил на нее пытливый взгляд.

— Вы тоже в этом не повинны. Вы это знаете?

Она кивнула.

Выйдя из ресторана, он поцеловал ее в щеку, развернулся и зашагал к машине.

Р. Дж. не мучила бессонница. Напротив, каждую ночь она проваливалась в глубокое забытье без снов. По утрам она долго неподвижно лежала в кровати, свернувшись клубком.

Сара.

Разум говорил ей: не вини себя. Однако его голос заглушала боль, которая отныне стала ее частью навсегда.

Р. Дж. решила написать Дэвиду письмо, прежде чем пытаться с ним заговорить. Для нее было важно объяснить ему, что Сара так же легко могла умереть от осложнений после удаления аппендикса или кишечной резекции. Что не существует непогрешимой хирургии. Что Сара сама приняла решение сделать аборт и пошла бы на это даже без помощи Р. Дж.

Р. Дж. понимала, что Дэвида мало утешат уверения в том, что пациент может умереть даже во время самой безопасной операции. Что, выбрав аборт, Сара увеличила собственные шансы на выживание, поскольку в Соединенных Штатах одна женщина из четырнадцати тысяч умирает во время беременности, в то время как для сделавших аборт этот показатель составляет единицу из двадцати трех тысяч. Учитывая, что в автокатастрофе погибает один человек из шести тысяч садящихся в машину, аборт и беременность, на самом деле, сравнительно безопасны.

Потому смерть Сары в результате легального аборта была исключением.

Р. Дж. писала письмо за письмом, пока наконец не составила послание, которое ее удовлетворило. Она поехала на почту, чтобы отправить его.

Но вместо того, чтобы отправить, порвала письмо и выбросила обрывки в корзину для мусора. Она поняла, что написала его не только для Дэвида, но и для себя. В любом случае, это не имело никакого значения. Какое ему было дело до статистики?

Сары больше не было.

И Дэвида тоже.

 

33

Наследство

День проходил за днем, но Р. Дж. все так же оставалась в полнейшем неведении. Она позвонила Уиллу Райли и спросила, не знает ли он, когда возвращается его сосед.

— Нет, понятия не имею. Знаешь, он продал лошадь, по телефону. Я получил от него письмо, в котором он попросил меня прийти в дом вчера в четыре часа дня, чтобы новый хозяин мог забрать коня.

— Я возьму их кошку, — сказала Р. Дж.

— Это хорошо. Она сидит у меня в сарае. У меня и так уже четыре кошки.

Р. Дж. забрала Агуну и привезла ее домой. Кошка прошлась по всему дому с видом королевы, принимающей новые владения, исследуя каждый угол с пренебрежительным подозрением. Р. Дж. надеялась, что Дэвид скоро приедет, чтобы забрать ее, потому что они с кошкой так и не сумели найти общий язык.

Несколько дней спустя она разговаривала с Фрэнком Сотби в магазине и тот поинтересовался, не приедет ли в город вместо Дэвида другой агент по торговле недвижимостью.

— Я удивился, когда узнал, что он выставил дом на продажу, — сказал он, внимательно глядя на Р. Дж. — Я так понимаю, этим занимается Митч Боудитч из Шелберн Фолс.

Р. Дж. поехала в Шелберн Фолс, чтобы пообедать и зайти в контору местного агента по торговле недвижимостью. Боудитч оказался приятным человеком, он общался легко и непринужденно. Казалось, ему действительно жаль, что он не знает ни номера телефона, ни адреса Дэвида Маркуса.

— У меня есть только письмо, разрешающее мне продать его дом с мебелью. А также номер счета в Нью-Йорке, на который я должен буду перечислить деньги. Дэвид сказал, что хочет разобраться с этим как можно скорее. Он очень хороший профессионал, и он запросил очень немного. Полагаю, скоро я все продам.

— Если он позвонит, попросите его, пожалуйста, связаться со мной, — предложила Р. Дж. и дала ему визитку.

— С удовольствием, доктор, — ответил Боудитч.

Спустя три дня кошка убежала.

Р. Дж. обошла все окрестности, выкрикивая ее имя.

Она перебрала в уме всех животных, которые могут посчитать кошку лакомой добычей: рысей, койотов, пум, крупных хищных птиц. Вернувшись домой, она обнаружила на автоответчике сообщение от жены Уилла Райли, Мюриэль, — кошка вернулась в их амбар.

Р. Дж. забрала ее, но через два дня Агуна снова убежала в амбар Райли.

Она убегала трижды.

Наступил конец сентября. Уилл усмехнулся, когда она в очередной раз приехала за кошкой.

— Если хотите, можете оставить ее здесь, — предложил он, и Р. Дж. тут же согласилась.

Однако ей все равно не хотелось бросать кошку.

— Шалом, Агуна, — сказала она, и чертова кошка зевнула.

Проезжая мимо дома Дэвида, она увидела на подъездной дорожке новый синий джип с нью-йоркскими номерами.

Дэвид?

Р. Дж. остановила машину. Когда она постучала во входную дверь, ей открыл Митч Боудитч. За ним стоял какой-то незнакомец с загорелым лицом, редкими седеющими волосами и густыми усами.

— Привет. Знакомьтесь, еще один врач. — Он представил их друг другу. — Это доктор Роберта Коул. Доктор Кеннет Деттингер.

Деттингер энергично пожал руку Р. Дж.

— Доктор Деттингер только что купил этот участок.

Р. Дж. старалась оставаться бесстрастной.

— Поздравляю. Собираетесь здесь практиковать?

— О боже, нет! Просто буду приезжать сюда на выходных и в отпуск. Ну, вы знаете.

Она знала.

У него была практика в городке Уайт Плейнс. Он занимался детской и подростковой психиатрией.

— Очень занят, много работы. Это место будет для меня отдушиной.

Они втроем прошли на задний двор мимо ульев.

— Собираетесь разводить пчел?

— Нет.

— Хотите продать ульи?

— Что ж, можете забрать их. Я подумываю вырыть бассейн и благоустроить участок. У меня аллергия на пчелиный яд.

Боудитч предупредил Р. Дж., чтобы она не пыталась перевезти ульи в ближайшие несколько недель. Следовало подождать заморозков, когда пчелы впадут в спячку.

— Вообще-то, — он заглянул в опись, — у Дэвида есть еще восемь ульев, которые он арендовал неподалеку. Тоже возьмете?

— Пожалуй, да.

— Покупка дома таким способом создает определенные проблемы, — сказал Деттингер. — Там одежда в шкафах, на столах разные вещи. У меня нет жены, которая могла бы помочь прибраться. Недавно развелся.

— Мне очень жаль.

— Ох. — Он поморщился, пожал плечами и грустно улыбнулся. — Придется нанять кого-нибудь, чтобы все прибрали и выкинули.

Одежда Сары.

— Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы этим заняться?

— Давайте я это сделаю. Бесплатно. Я была своего рода другом семьи.

— О, прекрасно. Большое спасибо.

Он с интересом разглядывал ее. У него было волевое лицо. Р. Дж. не доверяла подобным людям. Возможно, он просто привык всегда поступать по-своему.

— У меня своя мебель. Я оставлю только холодильник, ему всего год. Берите что хотите. Что останется, можете раздать или вызвать грузовик и отвезти на свалку. Потом пришлете мне счет.

— К какому числу вам нужно прибрать дом?

— Если получится до Рождества, то я буду очень благодарен.

— Хорошо.

Пришедшая в холмы осень была исключительно красива. В октябре наступило бабье лето, которое не портили редкие дожди. Куда бы ни поехала Р. Дж., она повсюду становилась свидетельницей буйства красок.

Она пыталась вернуться к обычной жизни, сосредоточившись на пациентах, но постоянно возвращалась мыслями к недавним событиям. Она начала опасаться, что это может пагубно повлиять на ее работу.

У семейной пары, которая жила неподалеку от нее, Пру и Альбано Триго, был болен десятилетний сын по имени Люсьен. Они звали его Люк. Он плохо ел, был вялым и страдал от диареи. И так продолжалось очень долго. Р. Дж. проверила его кишечник, направила на полный медицинский осмотр в больницу.

Ничего.

Мальчик продолжал болеть. Р. Дж. отправила его к гастроэнтерологу в Спрингфилд на консультацию, но и тот ничего не обнаружил.

Однажды под вечер она направилась по тропе к бобровой заводи. Подойдя к водоему, заметила, как какое-то животное нырнуло под воду и быстро поплыло прочь.

На реке Катамаунт было множество колоний бобров. Река протекала через земли Триго, которые располагались ниже по течению.

Она поспешила к машине и поехала к дому Триго. Люсьен лежал на диване в гостиной и смотрел телевизор.

— Люк, ты плавал летом в реке?

Он кивнул.

— Ты плавал в заводях, образованных бобровыми дамбами?

— Конечно.

— Ты пил воду из них?

Пруденс Триго очень внимательно слушала их разговор.

— Да, бывало, — ответил Люсьен. — Она такая чистая и холодная.

— Она только выглядит чистой, Люк. Я сама там плаваю. Но я вспомнила, что бобры и другие животные испражняются в нее.

— Испражняются…

— Какают и писают, — сказала Пру. — Доктор имеет в виду, что они какают и писают в воду, которую ты пьешь. — Она повернулась к Р. Дж. — Вы считаете, что это и есть причина?

— Возможно. Животные загрязняют воду паразитами. Если пить эту воду, паразиты попадают в организм и покрывают стенки кишечника, препятствуя всасыванию полезных веществ. Я не могу говорить наверняка, пока не пошлю образец стула в правительственную лабораторию. Пока что я дам ему сильный антибиотик.

Когда пришли результаты анализов, оказалось, что в кишечнике Люсьена обосновалось несколько видов паразитов. Спустя две недели к нему вернулся аппетит, а диарея прошла. Еще через несколько недель анализы показали, что организм мальчика полностью очистился от паразитов. Вернувшаяся к ребенку энергия уже начала действовать на нервы матери.

Они с Р. Дж. договорились, что следующим летом будут плавать не в реке, а в Большом пруду, и не будут пить воду из него.

Холод пришел из Канады, став поцелуем смерти для всех цветов, кроме стойких хризантем. Убранные поля стали коричневыми под лучами лимонного солнца. Р. Дж. заплатила Уиллу Райли, чтобы он привез ульи к ней и поставил их в ряд на заднем дворе, между домом и лесом. Разобравшись с ульями, Р. Дж. совершенно забыла о них, углубившись в работу. Ей прислали предупреждение из Центра контроля заболеваний, что один из штаммов гриппа будет особенно заразным и опасным в грядущем году. Несколько недель Тоби приглашала пожилых горожан на прививки. Но вакцина мало помогла, когда началась эпидемия. Внезапно дни Р. Дж. стали очень короткими. Телефон звонил не умолкая. Она прописывала антибиотики тем пациентам, у которых были бактериальные инфекции, всем же остальным велела пить аспирин, много жидкости, не промерзать и побольше спать. Тоби тоже подхватила грипп, но Р. Дж. и Пегги смогли остаться в строю.

— Мы слишком разозлены, чтобы болеть, — сказала Пегги.

Лишь второго ноября Р. Дж. нашла время, чтобы собрать вещи Маркусов.

Казалось, что она прощается не только с Сарой, но и с Дэвидом.

Складывая и упаковывая вещи Сары, Р. Дж. пыталась ни о чем не думать. Если бы она могла укладывать вещи с закрытыми глазами, то тут же закрыла бы их. Набив коробку вещами, она отвезла ее на городскую свалку и положила в бак для Армии спасения.

Она очень долго стояла, разглядывая коллекцию сердечных камней Сары, пыталась решить, что с ними делать. Она не могла отдать их или выкинуть. В конце концов она аккуратно сложила их в коробку и отнесла к машине. Ее гостиная превратилась в выставку минералов. Повсюду стояли подносы с сердечными камнями.

Она выкинула содержимое аптечки Дэвида, яростно запихнула в коробку с мусором клерасил Сары и антигистамин Дэвида. Р. Дж. сердилась на Дэвида за то, что ей приходилось заниматься этим. Она нашла у него на столе письма и сложила их в конверт, не читая. В нижнем выдвижном ящике стола Р. Дж. обнаружила рукопись его книги. Она привезла ее домой и положила на полку в шкафу рядом со старыми шарфами, варежками и красной кепкой, которую она хранила со времен учебы в колледже.

День благодарения Р. Дж. провела на работе, но эпидемия гриппа уже пошла на спад. На следующей неделе она смогла выкроить пару дней, чтобы съездить в Бостон ради важного события. Прошло уже несколько месяцев, как ее отцу исполнилось шестьдесят пять лет, и теперь он покидал пост декана медицинского факультета, который занимал много лет. Его коллеги пригласили Р. Дж. на званый ужин в честь профессора Коула, он должен был состояться в заведении «Юнион-клаб». Очень теплый прием, полный любви, уважения и воспоминаний. Р. Дж. была очень горда.

Отец пригласил ее на завтрак в отель «Ритц».

— Ты в порядке? — спросил он ласково.

Они уже успели обсудить смерть Сары.

— Да, вполне.

— Как ты считаешь, что с ним случилось?

Он задал этот вопрос очень осторожно, опасаясь причинить ей боль, но Р. Дж, уже думала об этом и пришла к выводу, что, возможно, больше никогда не увидит его.

— Уверена, что где-то заливает горе выпивкой.

Она сказала отцу, что погасила треть банковского займа, поручителем которого он выступал, и они с удовольствием сменили тему.

Теперь у профессора Коула появилась возможность написать учебник, что он так давно планировал сделать, а также прочесть несколько лекций в качестве приглашенного профессора в университете Майами.

— У меня во Флориде есть хорошие друзья, и я соскучился по теплу и солнцу, — сказал он, показав кисти рук, пораженные артритом, словно узловатые ветви яблони. Он сказал Р. Дж., что хочет отдать ей виолу да гамба, которая принадлежала его деду.

— Что же я буду с ней делать?

— Ты можешь научиться играть на ней. В последнее время я вообще не играю, а путешествовать хочется налегке.

— Ты мне и скальпель Роба Дж. оставишь? — Ей всегда нравилась эта милая старинная вещица.

Он улыбнулся.

— Скальпель много места не занимает. Его я оставлю у себя. Ты получишь его достаточно скоро.

— Надеюсь на это, — сказала она и привстала, чтобы поцеловать его.

Профессор Коул собирался сдать мебель на склад и предложил Р. Дж. взять все, что ей приглянется.

— Ковер из кабинета, — тут же сказала она.

Он был удивлен. Старый невыразительный бельгийский коврик бежевого цвета, весьма потрепанный и блеклый.

— Возьми лучше Хамадан из гостиной. Он намного лучше, чем этот.

Но у нее уже был хороший персидский ковер, поэтому она хотела получить что-то, напоминавшее об отце. Они вдвоем отправились в его квартиру, скатали ковер и обвязали его веревкой. Несмотря на то что они несли сверток вдвоем, им с трудом удалось спустить его на первый этаж и затолкать в багажник машины Р. Дж. Виола да гамба заняла все заднее сиденье.

Р. Дж. радовалась, что ей достались эти вещи, но ее беспокоило то, что она продолжала наследовать вещи людей, которые были ей дороги.

 

34

Зимние ночи

Однажды субботним утром Кеннет Деттингер приехал в бывший дом Маркусов и застал там Р. Дж. за сортировкой последней порции вещей Дэвида. Он помог ей разобраться с инструментами и кухонной утварью.

— Я хочу оставить отвертки и некоторые пилы.

— Ладно. Вы за них заплатили.

По ее голосу было понятно, как ей плохо. Он бросил на Р. Дж. пытливый взгляд.

— Что будет с оставшимися вещами?

— Передайте их в церковь для раздачи малоимущим.

— Отлично!

Какое-то время они работали молча.

— Вы замужем? — наконец спросил он.

— Нет. Разведена, как и вы.

Он кивнул. Р. Дж. заметила, как по его лицу промелькнула и исчезла тень затаенной боли.

— Да, это большой клуб, не так ли?

Р. Дж. кивнула.

— Да, с членами по всему миру, — согласилась она.

Она проводила много времени с Эвой, разговаривая о былых временах, обсуждая события, случившиеся тогда, когда Эва была маленькой. Р. Дж. всегда смотрела на старушку очень внимательно и замечала, как та начала угасать после смерти племянницы.

Р. Дж. снова и снова расспрашивала ее о детях Кроуфорда, все еще желая разгадать тайну скелета, найденного возле ее дома. Линда Рей Кроуфорд умерла на шестом году жизни, а Тайрон — когда ему было девять лет, то есть у них детей быть не могло. Тогда Р. Дж. сосредоточила внимание на Барбаре Кроуфорд и Гарри Гамильтоне Кроуфорде.

— Юный Гарри был милым мальчиком, но он не был создан для жизни на ферме, — вспоминала Эва. — Постоянно читал книги. Какое-то время учился в колледже в Амхерсте, но потом его выгнали. Там была какая-то история с азартными играми. Он уехал. Думаю, в Калифорнию или Орегон. Куда-то туда. У другой дочери, Барбары, все было проще.

— Барбара была красивой? У нее были мужчины, которые ходили к ней, ухаживали?

— Она была достаточно красива и очень мила. Я не помню, с кем она конкретно гуляла, но она ходила в обычную школу в Спрингфилде и вышла замуж за одного из учителей.

Вопросы Р. Дж. и ее присутствие раздражали Эву.

— У тебя нет детей, верно? И мужа?

— Нет.

— Ну, ты совершаешь ошибку. Я могла бы заполучить хорошего мужика, если бы была свободна.

— Свободна? Эва, вы так говорите, словно были рабыней. Вы всегда были свободны…

— Не совсем. Я не могла вырваться. Брату всегда было нужно, чтобы я оставалась на ферме, — грустно сказала она.

Иногда, когда они разговаривали, Эва начинала волноваться, постукивала пальцами по столу или кровати.

У нее была тяжелая жизнь, и Р. Дж. видела, что ей неприятно об этом вспоминать.

Ее текущее положение создавало множество проблем. Волонтеры от церкви, которые убирали ее квартиру и варили еду, живо откликнулись на просьбу о помощи, но не могли заниматься этим постоянно. Марджори Ласситер могла нанять кого-нибудь, кто прибирал бы раз в неделю, однако Эве нужен был более тщательный уход. Социальный работник сообщила Р. Дж., что начала подыскивать дом престарелых для Эвы. Эва была сварливой и часто повышала голос, потому Р. Дж. предполагала, что в большинстве домов престарелых ей наверняка начали бы колоть успокоительное. Она чувствовала, что могут возникнуть проблемы.

В середине декабря выпал снег. Иногда Р. Дж. надевала спортивный костюм и ходила по лесной тропе на лыжах. Зимний лес напоминал покинутую церковь, но иногда она замечала следы зверей. Она встречала следы рыси и оленей, большие и поменьше, видела место, где окровавленный снег был взрыхлен и покрыт волосками. Ей не нужен был Дэвид, чтобы понять, что койоты здесь поймали кролика, ведь их следы были видны повсюду.

Бобровые заводи замерзли и укрылись снегом. Зимняя река с шумом текла подо льдом, кое-где проламывая его и растекаясь по поверхности. Р. Дж. хотела походить на лыжах вдоль берега реки, но расчищенная тропа там резко заканчивалась, потому ей пришлось повернуть назад.

Зима была прекрасна в лесу и на полях, но она была бы еще прекраснее, если бы у Р. Дж. было с кем разделить эту красоту. Она скучала по Дэвиду. Почему-то ей вдруг захотелось позвонить Тому и рассказать ему все, но она знала, что это плохая идея. Она была одна, и будущее пугало. Заходя далеко в лес, она чувствовала себя как маленькая мушка, затерянная в ледяной пустыне.

Дважды она клала куски мяса в сетку для лука и вешала на дерево для птиц, однако каждый раз его забирали лисы. Она видела их следы и иногда замечала, как они осторожно пробираются по лесу. Наконец она приставила лестницу к молодому вязу на опушке и, забравшись почти на его вершину, повесила там мясо вне досягаемости лис. Р. Дж. ежедневно наполняла кормушки для птиц и наблюдала из окна за синицами, поползнями, дубоносами, большим дятлом, парой кардиналов. Самец-кардинал ее разозлил. Он постоянно посылал к кормушке первой самку, чтобы проверить, нет ли опасности, и она всегда подчинялась.

Когда мы уже научимся?

Ей позвонил Кеннет Деттингер, она была этим очень удивлена. Он приехал в холмы на выходные и пригласил ее на обед.

Она открыла было рот, чтобы отказаться, но задумалась. Мысленно поспорив сама с собой, наконец согласилась, потому что пауза затянулась.

Р. Дж. тщательно подготовилась, выбрала платье, которое уже давно не надевала. Когда он заехал за ней, оказалось, что он одет в твидовый пиджак, шерстяные брюки, легкие туфли и тяжелое пальто, прекрасно подходящее для холмов. Они поехали в кафе на трассе, где выпили вина, пока готовили их заказ. Р. Дж. отвыкла от алкоголя. Вино помогло ей расслабиться, и она обнаружила, что Деттингер интересный человек и хороший собеседник. В предыдущие годы он по нескольку недель работал в Гватемале с детьми, получившими психологическую травму из-за убийства одного или обоих родителей. Он задавал много вопросов о ее работе.

Р. Дж. понравилась еда, разговоры о медицине, книгах и фильмах. Ей было так хорошо, что, когда он привез ее домой, она посчитала уместным пригласить его выпить кофе. Р. Дж. попросила его разжечь камин, пока она будет готовить горячий напиток.

Когда он поцеловал ее, это тоже показалось ей вполне уместным и приятным. Он неплохо целовался.

Вскоре, однако, ее губы словно одеревенели, и он остановился.

— Мне очень жаль, Кен. Думаю, нам не стоит забегать вперед.

Если она и задела его самолюбие, то он этого не показал.

— Ничего страшного.

Она заколебалась, и он улыбнулся.

— В будущем я собираюсь часто бывать в этом городке. — Он поднял чашку с кофе. — Давайте выпьем за лучшие времена. Когда захотите снова встретиться, просто дайте знать.

Он поцеловал ее в щеку и ушел.

Через неделю он приехал из Нью-Йорка на три дня рождественских праздников с еще одним мужчиной и двумя привлекательными молодыми женщинами.

Когда Р. Дж. проезжала мимо них, Кен нажал на клаксон и помахал ей.

Р. Дж. провела Рождество с Эвой. Она приготовила дома небольшую индейку, которую принесла вместе с закусками и шоколадным тортом в квартирку Эвы, однако старушка получила мало удовольствия от еды. Ей сообщили, что через две недели ее заберут в дом престарелых в Нортгемптоне. Р. Дж. поехала туда, чтобы проверить условия содержания. Она сказала Эве, что там хорошо. Старуха слушала ее и молча кивала.

Р. Дж. убирала со стола грязную посуду, как вдруг Эва начала кашлять. Когда Р. Дж. закончила мыть посуду, лицо Эвы уже успело покраснеть. У нее поднялась температура.

У P. Дж. был большой опыт лечения гриппа, потому для нее не составляло труда распознать обычные симптомы. Должно быть, у Эвы был штамм, не учтенный при создании вакцины, которую ей укололи.

Р. Дж. подумала, не заночевать ли в квартире Эвы, или лучше попросить кого-нибудь подежурить ночью.

Но Эве было очень плохо. В конце концов Р. Дж. пришлось вызвать «скорую» и отвезти больную в Гринфилд, где она подписала необходимые бумаги для госпитализации Эвы.

На следующий день она поняла, что поступила правильно. Инфекция парализовала дыхательную систему Эвы. Р. Дж. назначила ей антибиотики, надеясь, что пневмония вызвана бактериями, однако оказалось, что причиной заболевания являются вирусы. Эва быстро угасала.

Р. Дж. стояла в палате.

— Эва, — говорила она. — Эва, я с тобой.

Она ездила из Вудфилда в Гринфилд и обратно, сидела рядом с Эвой, держа ее за руку, и чувствовала, как жизнь вытекает из дряхлого тела.

Р. Дж. распорядилась давать ей кислород, чтобы облегчить дыхание, а потом еще и морфин. Эва умерла за два дня до нового года.

Земля на кладбище в Вудфилде была твердой, как кремень, потому могилу вырыть не удалось. Гроб Эвы оставили в специальном хранилище. С похоронами пришлось подождать до весенней оттепели. В конгрегационалистской церкви прошли поминки, однако людей присутствовало немного, потому что мало кто в городе помнил Эву Гудхью.

Погода была отвратительной. Тоби называла ее «собачьей». У Р. Дж. даже собаки не было, чтобы переживать с ней тяжелые времена. Она видела в низко нависших небесах угрозу хорошему расположению духа, потому разыскала в Нортгемптоне учителя игры на виоле да гамба. Ее звали Ольга Мельникофф. Это была женщина преклонного возраста, двадцать шесть лет проработавшая в Бостонском симфоническом оркестре. Р. Дж. начала брать еженедельные уроки. В тишине ночного холодного дома Р. Дж. сжимала виолу между ног, словно любовника. Первые движения смычка порождали глубокие глухие вибрации, которые пронизывали ее тело насквозь, и очень скоро она полностью отдавалась игре. Миссис Мельникофф начала преподавать ей с азов, не уставая показывать, как необходимо держать смычок, и заставляя снова и снова играть гаммы. Так как Р. Дж. в свое время неплохо играла на пианино и гитаре, вскоре ей удалось разучить небольшие произведения. Это ей очень нравилось. Музицируя в одиночестве, она чувствовала, что ее окружают поколения предков, которые играли на этом инструменте.

Настало время жечь поленья в камине и проводить ночи под одеялом. Р. Дж. знала, что дикие животные, должно быть, страдают. Она хотела оставить в лесу солому для оленей, но Ян Смит отговорил ее.

— Лучше оградить их от нашей доброты. Они чувствуют себя лучше всего, когда их не трогают, — сказал он, и Р. Дж. пыталась не думать о животных и птицах, страдающих от суровой погоды, когда даже стволы деревьев трескались от мороза.

В больнице объявили, что любой доктор, имеющий дома модем, может получить доступ к медицинской карте пациента всего за несколько секунд и дать медсестрам указания по телефону, вместо того чтобы ехать в больницу по скользкой дороге. Бывали ночи, когда Р. Дж. все-таки приходилось ехать в Гринфилд, но она купила нужное оборудование и была рада воспользоваться некоторыми вещами, прихваченными из Бостона.

Пламя, постоянно горевшее в камине, поддерживало в доме комфортную температуру, несмотря на ветры, которые сотрясали домик. Р. Дж. сидела у огня и просматривала журнал за журналом, особо не задумываясь над содержанием того, что читала.

Однажды вечером она взяла с полки рукопись Дэвида. Усевшись у камина, она стала читать.

Несколько часов спустя, поняв, что в комнате стало холодно, она прервалась, чтобы подкинуть дров в камин, сходить в туалет и приготовить свежий кофе. Потом она снова принялась за чтение. Иногда она усмехалась, несколько раз плакала.

Небо за окном серело, когда она закончила читать рукопись. Но Р. Дж. хотелось прочитать историю, написанную Дэвидом, до самого конца. В ней повествовалось о фермерах, которым надо было изменить уклад жизни, поскольку мир изменился. Однако они не знали, как это сделать. Персонажи были очень яркими и запоминающимися, но рукопись не была закончена. Р. Дж. была потрясена, ей хотелось кричать. Она не могла представить, чтобы Дэвид забросил книгу, если был в силах ее закончить. Она понимала, что он либо очень болен, либо мертв.

 

35

Скрытые значения

Двадцатое января.

Сидя дома и согревая комнату музыкой, Р. Дж. не могла отделаться от ощущения, что сегодня какой-то важный день. День рождения? Какая-то годовщина? И вдруг она вспомнила несколько строк из Китса, которые зубрила на втором курсе для занятий по литературе.

Р. Дж. понятия не имела, как поживают зимой овцы, но она знала, что создания, которые жили не в сарае, чувствовали себя плохо. Несколько раз Р. Дж. видела, как по заснеженному полю медленно двигались дикие индюшки. Очередной снегопад покрывал землю новым слоем снега, который замерзал, образуя непроницаемую корку льда. Индюшки и олени не могли пробить наст, чтобы добраться до травы, которая была им необходима. Индюшки двигались по полю, словно вдовы, страдающие артритом.

Р. Дж. уже задумывалась над тем, работает ли Дар с животными. Но ей не надо было прикасаться к индюшкам, чтобы понять, что им осталось недолго. В саду они собрались вместе и предприняли несколько слабых попыток взлететь, чтобы добраться до замерзших почек на яблонях.

Она больше не могла на это смотреть. В фермерском магазине в Амхерсте она купила большой мешок лущеных семечек и набросала их в тех местах, где видела индюшек.

Ян Смит был против.

— Природа прекрасно умудрялась обходиться без вмешательства человека миллионы лет. Пока человек не уничтожает животных, они чувствуют себя хорошо. Выживает сильнейший, — сказал он. Он был недоволен даже кормушками для птиц. — Единственное их предназначение — это позволить множеству людей увидеть вблизи любимых певчих птичек. Если бы кормушек не было, птицам пришлось бы пошевелить задницей, чтобы найти пропитание, и это пошло бы им только на пользу.

Ей было все равно. Она с удовольствием наблюдала, как индюшки и прочие птицы едят семечки. Прилетали голуби и фазаны, вороны и сойки, а также какие-то маленькие птички, которых Р. Дж. не узнала. Когда они съедали все угощение или шел снег, прикрывавший корм, Р. Дж. выходила на улицу и подсыпала еще.

Холодный январь сменился ледяным февралем. Чтобы выйти на улицу, люди одевались очень тепло: в вязаные свитера, длинные пальто, меховые куртки. Р. Дж. носила теплое нижнее белье и вязаную шапочку, которую натягивала на уши.

Плохая погода пробудила в людях дух первопроходцев, который издавна манил их в горы. Однажды утром, в метель, Р. Дж. пробиралась по сугробам к офису, запорошенная снегом.

— Ну и денек, — вздохнула она.

— Я знаю! — отозвалась Тоби. — Прекрасно-то как!

Это был месяц, предназначенный для горячих ужинов с друзьями и близкими, поскольку зима в холмах обычно задерживалась надолго. Попивая горячие напитки в доме Тоби и Яна, Р. Дж. беседовала об археологических находках с Люси Готелли, куратором музея в колледже Уильямс. Люси сказала, что у нее в лаборатории могут очень точно определить возраст любого предмета. Р. Дж. рассказала ей о тарелке, фрагменты которой были найдены вместе с костями ребенка неподалеку от ее дома.

— Хотелось бы взглянуть, — сказала Люси. — В девятнадцатом веке в этих местах процветало гончарство. Тогда изготовляли полезную, не покрытую глазурью посуду.

Несколько недель спустя Р. Дж. принесла черепки Люси.

Люси изучила их под лупой.

— Действительно, очень похоже на местное изделие. Конечно, определенно сказать нельзя. У местных было отличие — на каждом донышке рисовали монограмму букв «Т» и «Р». Если на этой тарелке они когда-то были, то, скорее всего, уже стерлись. — Она с интересом взглянула на полустертые буквы и осторожно коснулась их ногтем. — Забавный цвет. Чернила, да?

— Я не знаю. Похоже на кровь, — ответила Р. Дж., и Люси усмехнулась.

— Нет. Я гарантирую, что это не кровь. Давай я возьму ее на работу и посмотрю, что можно сделать.

— Конечно.

Р. Дж. оставила черепки Люси, хотя ей не хотелось расставаться с ними даже ненадолго.

Однажды вечером Р. Дж. услышала, как кто-то скребется в дверь. Распахнув ее, Р. Дж. с облегчением увидела, что это не волк и не медведь, а всего лишь кошка.

— Прости, Агуна. Их тут нет, — сказала ей Р. Дж.

Кошка приходила к ней еще пару раз, тщательно обыскивала дом, а потом уходила, даже не взглянув на Р. Дж.

Люси позвонила лишь через десять дней, извинившись за задержку.

— Я изучила тарелку. Ничего особенного, но у нас в музее постоянно были какие-то проблемы, потому я добралась до нее лишь позавчера.

— И?

— Она действительно изготовлена в Вудфилде. Я обнаружила буквы на донышке. Они почти стерты. Я изучила состав краски, которой написаны буквы на тарелке. Это казеин.

— Все, что я помню о казеине, так это то, что он содержится в молоке, — сказала Р. Дж.

— Верно. Казеин является главным протеином в молоке. Он сгущается, когда молоко прокисает. Большинство местных фермеров раньше сами готовили краску. У них было много снятого молока. Его высушивали и перетирали между камнями. Казеин использовали в качестве связующего вещества, смешивая его с пигментом, молоком, яичным белком и небольшим количеством воды. Пигментом был свинцовый сурик. Буквы написаны красной краской. Очень яркой, кстати. Со временем она порыжела под действием среды.

Люси сказала, что она всего лишь положила фрагменты тарелки под ультрафиолетовую лампу. Пористая глина впитала краску, которая начала флуоресцировать, абсорбируя свет и тут же излучая его.

— Так… Вам удалось разобрать какие-нибудь буквы?

— Да, конечно. Есть карандаш? Я прочту.

Она диктовала медленно, чтобы Р. Дж. успела записать их на бланке для рецепта. Когда Люси закончила, Р. Дж. села и, не мигая и почти не дыша, уставилась на написанное:

Исайя Норман Гудхью

Отправляйся к Господу с миром

12 ноября 1915 года

Значит, семья Гарри Кроуфорда не имела никакого отношения к останкам ребенка. Р. Дж. искала не в том месте.

Она проверила записи городского архива и убедилась, что Исайя Норман Гудхью действительно был тем самым братом Нормом, с которым Эва прожила большую часть жизни. Это открытие принесло Р. Дж. вместо ответов массу новых вопросов и предположений, одно другого невероятнее.

Эве в 1915 году было четырнадцать лет. Она уже могла иметь детей, но в принципе еще сама была ребенком. Она жила одна со старшим братом на отдаленной ферме на дороге Лорел-хилл.

Если у Эвы был ребенок, она забеременела от какого-нибудь незнакомца или от брата?

Ответ, вероятно, таился в надписи на тарелке.

Исайя Норман Гудхью был на тринадцать лет старше Эвы. Он никогда не женился, прожил всю жизнь в изоляции, трудясь на ферме. Он зависел от сестры, которая готовила, прибирала в доме и помогала ему справляться со скотом и угодьями.

И прочими его потребностями?

Если брат и сестра были родителями этого ребенка, то возникает вопрос, не изнасилована ли была Эва? Или все произошло с ее согласия?

Девочка, должно быть, чувствовала ужас и недоумение, когда у нее вырос живот!

Р. Дж. представляла юную Эву — напуганную, несчастную из-за того, что ее ребенка похоронили в чистом поле, потому что это место было низинным лугом, который никто никогда не додумался бы распахать. Брат и сестра похоронили тело вместе? Глиняная тарелка находилась над ребенком. Р. Дж. решила, что Эва хотела тарелкой отметить место захоронения, написав на ней имя младенца и дату похорон.

Большую часть жизни Эва смотрела с холма на этот луг. Что она чувствовала, наблюдая, как коровы Гарри Кроуфорда бродят по нему и гадят на могилу?

О Господи, был ли этот ребенок мертворожденным?

Только Эва могла дать ответ на все эти вопросы, потому Р. Дж. никогда не суждено было узнать правду. Она больше не хотела никому показывать тарелку. Этот кусок глины слишком красноречиво говорил о трагедии, о маленьком горе обычной сельской девушки. Забрав у Люси черепки, она завернула их в коричневую бумагу и положила в нижний ящик комода.

 

36

На тропе

Мысли о молодой Эве расстраивали Р. Дж. Даже приятная музыка не могла ее отвлечь. Теперь каждый день она с радостью покидала дом, желая контакта с людьми, который давала ей работа, но даже в офисе было тяжело, потому что невозможность Тоби зачать влияла на ее работоспособность и настроение. Тоби была раздражительной и нервной. Хуже того, Р. Дж. видела, что Тоби понимает это.

Р. Дж. знала, что им придется обсудить это, но Тоби уже была для нее кем-то большим, чем сотрудник и пациент. Они стали близкими подругами, поэтому Р. Дж. постоянно откладывала серьезный разговор. Несмотря на дополнительный стресс, она много времени проводила в офисе, с неохотой возвращаясь в тихий пустой дом.

Ее радовало лишь то, что близился конец зимы. Сугробы по обочинам дорог начали уменьшаться. Прогревающаяся земля впитывала влагу, и собиратели кленового сока занялись добычей сладкой жидкости. В декабре Фрэнк Сотби набил тряпками старые лыжные штаны и кеды и соорудил возле входа в магазин подобие нижней части тела человека, добавив лыжу и лыжную палку. Теперь эта конструкция начала проседать вместе с тающим снегом. Р. Дж. сказала Фрэнку, что это явный показатель скорого наступления весны.

Однажды вечером она, уже в который раз, распахнула дверь, услышав знакомое царапанье. В комнату заскочила Агуна и, как обычно, прошлась по дому с инспекцией.

— Ох, Агуна, останься со мной, — взмолилась она, вынужденная просить животное составить ей компанию, но Агуна скоро вернулась к двери и потребовала выпустить ее наружу.

Р. Дж. с радостью выезжала на вечерние вызовы «скорой помощи», хотя по правилам команда санитаров имела право приглашать ее, только если они сами не могли справиться. В последнюю ночь марта разыгралась последняя в сезоне снежная буря. На трассе, ведущей к Мейн-стрит, пьяный водитель не справился с управлением, и его «бьюик» выехал на встречную полосу и врезался в несущуюся на большой скорости «тойоту». Мужчина, сидевший за рулем «тойоты», ударился о руль, раздробив несколько ребер и грудину. Каждый вздох причинял ему сильную боль в груди. Более того, часть грудины не двигалась при дыхании, что в конце концов вызвало разрыв мембраны.

Все, что смогли сделать в полевых условиях санитары, так это примотать к груди пострадавшего плоский пакет с песком, дать ему кислород и отвезти в медицинский центр. Они как раз переносили раненого, когда Р. Дж. подъехала к месту происшествия. На аварию выехало больше санитаров, чем требовалось. Среди них была Тоби. Они стояли вдвоем и наблюдали, как санитары грузят мужчину в карету «скорой помощи». Потом Р. Дж. кивнула Тоби, предложив отойти в сторону от добровольцев, очищавших дорогу от осколков стекла и кусков металла.

Они немного прошлись по шоссе до того места, откуда была хорошо видна авария.

— Я много о тебе думала, — сказала Р. Дж.

Было холодно, и Тоби дрожала в красном костюме санитара. Желтые мигалки «скорой» освещали ее лицо каждые несколько секунд. Тоби обняла себя за плечи и посмотрела на Р. Дж.

— Да?

— Да. Существует одно исследование, и я хочу, чтобы ты на него пошла.

— Что за исследование?

— Экспериментальное. Я думаю, надо хорошенько взглянуть на то, что происходит в полости таза.

— Операция? Забудь. Послушай, Р. Дж., я не хочу этого. Некоторым женщинам… просто не суждено стать матерями.

Р. Дж. горько усмехнулась.

— Что правда, то правда. — Она покачала головой. — Никакой операции не будет. Сейчас нет нужды в операции. Тебе просто сделают три маленьких надреза на животе. Один в пупке, а два других — напротив каждого яичника. Используется очень тонкий оптико-волоконный зонд с чрезвычайно чувствительной линзой, что позволяет видеть все с хорошей детализацией. При необходимости другие особые приборы помогают провести оперативное вмешательство прямо через эти три разреза.

— Меня вырубят?

— Да. Общая анестезия.

— Ты сделаешь… как это называется?

— Лапароскопия. Нет, я этого не делаю. Я пошлю тебя к Дэнни Нойесу. Он очень хороший.

— Ни за что.

Р. Дж. позволила себе потерять терпение.

— Но почему? Ты же так хочешь ребенка!

— Послушай, Р. Дж. Ты всегда так отстаивала право женщины самой распоряжаться собственным телом… Так вот, это мое тело. И я не пойду на операцию, пока моей жизни или здоровью ничто не угрожает. Потому оставь меня в покое, ладно? И спасибо за заботу.

Р. Дж. кивнула.

— Пожалуйста, — грустно ответила она.

В марте она попыталась зайти в лес без лыж и зимних сапог, но не смогла, провалившись в снег почти по пояс. Когда в апреле она снова попробовала сделать это, снег еще лежал, однако она смогла пройти, хоть и с трудом. Зима сделала дикое место еще более диким, на тропе оказалось множество обломанных веток, которые следовало убрать. Р. Дж. казалось, что на нее смотрит джинн, живущий в этом лесу. На островке оставшегося снега она заметила нечто, похожее на следы босого человека с толстыми ступнями и десятью острыми когтями. Большие пальцы были широко расставлены. Р. Дж. знала, что это следы крупного медведя. Она надула щеки и принялась насвистывать так громко, как могла. По какой-то причине она выбрала мелодию «Мой старый дом в Кентукки», которая могла скорее усыпить медведя, чем отпугнуть.

В трех местах тропу перегородили упавшие деревья. Р. Дж. вернулась в амбар, достала шведскую лучковую пилу и попыталась распилить их, но пила мало подходила для этой задачи, и работа шла очень медленно.

Р. Дж. с тоской осознала, что для некоторых вещей ей необходим мужчина.

Несколько дней она раздумывала, кого можно нанять для расчистки тропы и, возможно, ее удлинения до реки. Потом она зашла в любимый фермерский магазин и попыталась разузнать все, что можно, о циркулярных пилах.

Они выглядели опасными. Р. Дж. знала, что с ними нужно быть осторожной.

— Они пугают меня до дрожи, — призналась она продавцу.

— Да, это так. Пила отрежет вам руку так же быстро, как она отпиливает ветку дерева, — весело сказал он. — Но пока вы опасаетесь ее, вам не о чем беспокоиться. Если вести себя беспечно, то можно получить травму.

Пилы были разных торговых марок, размеров и конфигураций. Продавец показал ей самую маленькую модель.

— Многие женщины покупают эту.

Но когда она сказала ему, что ей надо расчистить тропу в лесу, он покачал головой и показал ей другую пилу.

— Эта среднего размера. Ваши руки устанут быстрее и вам придется чаще отдыхать, но вы добьетесь большего.

Она заставила его несколько раз показать ей, как заводится и выключается пила, как выставляется автоматический тормоз, который должен остановить механизм и не дать ему раскроить череп Р. Дж., если пила дернется назад.

К тому времени как Р. Дж. привезла пилу домой вместе с запасом масла и баком с бензином, она начала сомневаться. После ужина она внимательно прочла руководство пользователя и поняла, что зря купила пилу. Она была слишком сложна, слишком опасна. Р. Дж. никогда не хватит смелости взять этот инструмент и в одиночку отправиться с ним в лес. Она поставила пилу в угол амбара и постаралась забыть о ней.

Два дня спустя она вернулась с работы и, как обычно, вынув письма из почтового ящика, медленно направилась к дому. Сев за стол в кухне, она разложила почту на несколько стопок. В одной были почтовые отправления, с которыми она собиралась ознакомиться позже: счета, каталоги и журналы. В другой были собственно письма, а в третьей разные рекламные материалы, которые она выбрасывала.

Она взяла в руки квадратный голубой конверт среднего размера. В тот момент, когда Р. Дж. узнала почерк, воздух в комнате резко сгустился и ей стало трудно дышать.

Она не спешила открывать письмо. Вместо этого она изучила его, словно бомбу, внимательно рассмотрев со всех сторон. Обратный адрес не указан. Письмо было отправлено тремя днями ранее из города Акрон, штат Огайо.

Р. Дж. взяла нож для бумаги и аккуратно вскрыла письмо.

Внутри была поздравительная открытка («Желаем вам счастливой Пасхи») и листок, исписанный мелким почерком Дэвида.

Моя дорогая Р. Дж.

Я не знаю, как начать, что сказать.

Полагаю, я должен начать с того, что мне очень жаль, что я причинил тебе боль и беспокойство.

Хочу, чтобы ты знала, что я жив и здоров. Я не пью уже некоторое время и работаю над собой, чтобы так было и дальше.

Я нахожусь в безопасном месте, меня окружают хорошие люди. Я возвращаюсь к жизни.

Надеюсь, ты сможешь простить меня.

С уважением,

Дэвид

Простить?

Счастливой Пасхи?

Она швырнула конверт и письмо на каминную полку. Охваченная холодной яростью, Р. Дж. металась по дому, потом вышла на улицу и завернула в амбар. Она подхватила новую пилу и отправилась по тропе в лес к ближайшему поваленному дереву.

Она действовала так, как ей рассказывал продавец и как было написано в инструкции. Встала на одно колено, уперла правую ногу в заднюю ручку пилы, прижав ее к земле, поставила предохранитель, закрепила дроссель и включила зажигание, потом утопила переднюю ручку левой рукой, а правой потянула ручку стартера. Ничего не произошло. Когда она потянула снова, пила вздрогнула, чихнула и завелась.

Р. Дж. открыла подачу топлива, и пила взревела. Р. Дж. повернулась к поваленному дереву, снова дернула стартер и поставила полотно пилы на ствол. Пила вздрогнула, вгрызаясь в древесину, и быстро перепилила ствол надвое. Рев пилы был для нее музыкой.

Мощь! Какая мощь!

Очень быстро Р. Дж. распилила весь ствол на небольшие куски, которые было легко оттащить с тропы. Она стояла, держа в руке ревущую пилу, пока на землю опускались густые сумерки, не желала выключать ее, опьяненная радостью разрушения и готовая разрезать на куски все свои проблемы. Она больше не дрожала. Она не боялась медведя. Она знала, что медведь убежит от шума вибрирующей, острой пилы. Она смогла сделать это. Духи леса увидели, что женщина может все.

 

37

Еще один рубеж

Два дня подряд Р. Дж. ходила в лес, чтобы распиливать оставшиеся деревья. Потом, в четверг, в свой выходной, пошла в лес рано, пока на безмолвных деревьях еще лежала роса, и начала удлинять тропу. До реки было недалеко, поэтому она закончила работу как раз перед обедом. Она была рада повернуть и продолжить прокладывать тропу дальше вдоль берега реки.

Пила была тяжелой. Время от времени Р. Дж. приходилось останавливаться. Она использовала передышки, чтобы собрать срезанные ветки и небольшие деревца и оттянуть их с тропы. Она сваливала их в кучи, в которых потом могли найти приют кролики и другие маленькие животные. Кое-где вдоль реки встречались островки нерастаявшего снега, однако они нисколько не мешали реке течь быстро и весело, напоминая жидкие кристаллы. Возле пробившейся сквозь снег зелени она заметила в воде голубой сердечный камень. Закатав рукав свитера, засунула руку в воду, ощутив пронизывающий холод растаявшего льда. Камень был хорошей формы. Она нежно отерла его платком и положила в карман. Весь день, удлиняя тропу, Р. Дж. ощущала магию сердечного камня, которая придавала ей сил и уверенности.

Ночью она слушала вой койотов и рев далекой реки. По утрам, завтракая в кухне, застилая кровать, убирая в комнатах, она видела в окно дикобраза, ястребов, сову, канюков, воронов, которые оккупировали ее землю, по всей видимости, надолго. Пробегало много кроликов и оленей, но не было никаких следов двух индюшек, которых она подкармливала зимой, и Р. Дж. это беспокоило.

Теперь каждый день после работы она переодевалась и спешила в лес с пилой. Трудиться приходилось тяжело, и она ощутила почти детский восторг, когда тропа по широкой дуге завернула назад к дому.

В воздухе появилась приятная мягкость. Каждый день темнело все позже и позже. Неожиданно грунтовые дороги превратились в грязное месиво, однако Р. Дж. уже научилась обходиться без лебедки. Она знала, выезжая на дом к пациентам, когда лучше оставить машину на асфальтированной дороге и пройтись пешком, чтобы потом не пришлось тащить ее из грязи.

Мышцы рук, ног и спины окрепли от работы в лесу и так ныли, что Р. Дж. иногда всхлипывала при ходьбе. Со временем ее тело привыкло к тяжелому труду. Пропихивая пилу сквозь ветви поближе к стволу дерева, она постоянно царапала руки. Она пробовала надевать одежду с длинными рукавами и перчатки, но рукава задирались, а в перчатках невозможно было держать пилу достаточно крепко, поэтому каждый вечер она тщательно смазывала свежие царапины дезинфицирующим раствором. На ладонях появились мозоли.

Иногда срочный вызов не давал ей поработать в лесу, приходилось выезжать на дом или отправляться к пациенту в больницу. Р. Дж. хотелось проводить в лесу больше времени. Расстояние до конца тропы уменьшалось с каждым днем. Со временем Р. Дж. привыкла оставлять банки с маслом и бензином в лесу в плотных пластиковых пакетах. Иногда она замечала следы, которые ее беспокоили. В том месте, где она работала накануне, она, бывало, находила разбросанные длинные перья и мягкий пух индюшки, которую кто-то съел ночью. Она наивно надеялась, что это была не та индюшка, которую она подкармливала зимой.

Однажды утром она обнаружила огромную кучу медвежьего помета рядом с домом, словно посылку, доставленную на дом. Она знала, что черные медведи спят всю зиму, при этом не едят и не испражняются. С приходом весны они наедались до отвала, что вызывало обильные испражнения. Р. Дж. читала об этом и с интересом изучила медвежий помет, отметив его размеры. Вероятно, это было очень крупное животное, и именно его следы Р. Дж. видела в лесу на снеговых островках. Медведь будто бы специально пометил ее тропу, показывая, что это его территория. Это встревожило Р. Дж.

Весь апрель Р. Дж. прокладывала тропу обратно к дому, с трудом продвигаясь сквозь чащу. В конце концов она приблизилась к последнему сложному участку — ручью, через который нужно было перебросить мостик. За долгие годы русло ручья углубилось, перенося воду с лугов в реку. Дэвид соорудил несколько деревянных мостиков в других местах, где они были необходимы. Р. Дж. не была уверена, что сможет сделать еще один. Наверное, для этого требовалось больше сил и умения, чем у нее было.

В один из дней, вернувшись с работы, она изучила высокие берега ручья, а потом внимательно осмотрела мостики, сделанные Дэвидом, силясь понять, что ей предстоит. Она поняла, что эта работа займет у нее по меньшей мере целый день, потому решила дождаться выходного. Развернувшись, она отправилась домой отдыхать. Река все еще была бурной от талой воды, и удить было сложно, но она пошла в дом, взяла спиннинг и откопала несколько червей для наживки. Она устроилась на берегу одной из бобровых запруд, с восхищением глядя на работу бобров, которые построили дамбу и сгрызли приличное количество деревьев. Поплавок дернулся, но в этот момент подлетел зимородок и подхватил рыбу, огласив воздух победным чириканьем. Р. Дж. почувствовала себя уязвленной, однако ей удалось поймать пару небольших форелей, которых она приготовила на ужин с рагу.

После ужина, вынося мусор, Р. Дж. наткнулась на небольшой черный сердечный камень возле того места, где копала червей для рыбалки. Она резко схватила его, словно бы опасаясь, что он может убежать. Р. Дж. занесла его в дом, помыла, вытерла платочком и положила на телевизор.

Когда земля очистилась от снега, Р. Дж. показалось, что она унаследовала от Сары способность находить сердечные камни. Куда бы ни шла, она повсюду натыкалась на них, словно ведомая духом Сары. Они были самых разных форм и размеров: с плавно изогнутыми или острыми краями, острым или затупленным нижним кончиком.

Р. Дж. нашла сердечный камень, маленький, как родимое пятнышко, в пластиковом пакете с купленной землей для растений. Еще один, размером с кулак, она обнаружила возле ветхой каменной стены в западной части ее земли. Она натыкалась на них в лесу, гуляя по дороге Лорел-хилл, посещая пациентов на их фермах.

Очень быстро жители Вудфилда заметили любовь доктора к сердечным камням и начали находить их для нее, приносили домой и в офис, помогая Р. Дж. заниматься ее хобби. Она привыкла, приходя домой, выкладывать камни из карманов, сумки или бумажных пакетов. Она мыла и сушила их, ломая голову, куда бы их положить. Коллекция очень быстро заняла все свободное пространство в гостиной. Р. Дж. начала складывать их в спальне для гостей. Потом они появились на кофейном столике, на кухонном столе, в ванной комнате, на комоде в спальне и даже на туалетном бачке.

Камни говорили с ней, передавая грустное беззвучное послание от Сары и Дэвида. Она не хотела слушать, но все равно не переставала собирать их. Р. Дж. купила геологический справочник и принялась определять природу сердечных камней, которые ей удалось собрать к тому времени. Ей было приятно узнать, что вот этот камень состоит из базальтовых пород юрского периода, когда огромные динозавры бродили по местным холмам. А этот не что иное, как застывшая магма, вылившаяся кипящим жидким потоком из недр Земли миллионы лет назад. А вот этот камешек представляет собой сплавленные воедино песок и щебень из тех времен, когда океан покрывал здешние земли. А этот кусочек блестящего гнейса, скорее всего, откололся от скалы после столкновения континентов.

Однажды днем Р. Дж. шла по Нортгемптону мимо разрытой дороги, где меняли канализационные трубы. Яма была глубиной около двух метров, огорожена со всех сторон деревянными конструкциями, металлическими барьерами и желтой пластиковой лентой. В углу ямы лежал предмет, заставивший ее замереть на месте — красноватый камень прекрасной формы пятнадцати сантиметров в длину и тринадцати в ширину.

Окаменевшее сердце исчезнувшего гиганта.

Рабочих поблизости не было. Их смена закончилась, и они разошлись по домам, в противном случае она попросила бы кого-нибудь достать его. Р. Дж. сокрушенно покачала головой и пошла дальше. Не пройдя и пяти метров, развернулась и направилась назад. Она перелезла через желтую ленту и спрыгнула в яму.

Камень действительно оказался отличным экземпляром. Но он был тяжел. Казалось, ей не поднять его. С трудом сделав это, она вытолкнула его на край ямы. Это удалось далеко не с первой попытки.

— Леди, какого черта?

Это был полицейский, недоуменно глядевший на нее из-за ограждения.

— Помогите мне, пожалуйста, выбраться, — попросила она, протянув к нему руку. Полицейский не был крупным мужчиной, но через несколько секунд с усилием вытянул ее наверх.

Тяжело дыша, он уставился на нее — на грязное пятно на левой щеке, вымазанные серой глиной брюки, испачканную обувь.

— Что вы там делали?

Она лишь скромно улыбнулась ему и поблагодарила за помощь.

— Я коллекционер, — ответила она.

Прошло три четверга, прежде чем у Р. Дж. появилась возможность посвятить выходной сооружению мостика. Она знала, что следует делать. Она раз десять ходила к ручью, чтобы изучить место, где будет стоять мостик, прикидывая, как лучше его собрать.

Ей пришлось спилить два одинаковых дерева — их стволы послужат основой моста. Обработанные колоды должны были быть достаточно крепкими, чтобы выдерживать вес, и достаточно легкими, чтобы она могла их правильно установить.

P. Дж. выбрала деревья для мостика и быстро свалила их и обработала. Бревна были тонкими, но тяжелыми, однако она обнаружила, что может перетаскивать каждое из них на несколько метров за раз.

Киркой и лопатой она вырыла четыре ямки, по две на каждом берегу, в которые надо было вставить бревна.

Медленно, но уверенно она установила бревна в ямки. Для этого ей пришлось залезть в воду и упрочить их положение. Когда она наконец закончила с этим, пришло время обеда. Комары и москиты нещадно кусались, потому Р. Дж. решила сделать перерыв.

Она была слишком возбуждена, чтобы тратить время на стряпню, поэтому поспешно намазала арахисовым маслом несколько кусков хлеба и съела их, запивая чаем. Ей хотелось залезть в ванну и расслабиться в горячей воде, но она знала, что тогда не успеет закончить мост. Потому, намазавшись репеллентом, вернулась в лес.

Она купила у Хэнка Крантца целый грузовик свежих акациевых колод, их вывалили за домом. Р. Дж. отмеряла и распилила несколько бревен в полтора метра длиной, пытаясь выбирать те, что были одинаковой толщины. Потом она отнесла их к ручью. После этого Р. Дж. очень устала и сделала еще один перерыв на чай. Но она понимала, что у нее достаточно сил, чтобы закончить работу. Потому она вернулась. Лес оглашался стуком молотка, звуком пилы, Р. Дж. тяжело дышала.

Наконец, после наступления сумерек, она закончила мост. Конструкция казалась прочной. Ей только не хватало изящных березовых перил, их Р. Дж. собиралась поставить позже. Мост немного пружинил под ногами, потому что она использовала довольно тонкие бревна. Но тем не менее он удался и должен был прослужить довольно долго.

Р. Дж. остановилась посредине и на радостях станцевала тарантеллу.

С восточной стороны ручья угол моста немного просел.

Когда она подошла ближе и подпрыгнула на месте, угол просел еще сильнее. Измерив мост рулеткой, она обнаружила, что с восточной стороны он на двадцать сантиметров ниже, чем на западной.

Р. Дж. плохо укрепила почву с той стороны, потому мост просел. Р. Дж. подумала, что неплохо было бы положить по плоскому камню под каждый угол моста.

Она залезла под мост и попробовала приподнять его, но не смогла сдвинуть ни на сантиметр. С досадой посмотрев на просевший угол, она подумала, что быстро перейти его не составит труда, но если ей вздумается ступить на него с тяжелой поклажей или с тележкой, то он может опрокинуться.

Р. Дж. собрала инструменты и медленно побрела домой, уставшая и чертовски расстроенная. Она больше не могла гордо заявлять, что способна на все, не добавляя «почти».

 

38

Воссоединение

Джордж Палмер зашел в офис Р. Дж., когда приемная была забита людьми, а Нордаль Петерсон даже сидел на ступеньках у входа. Однако, когда она закончила разговор с Палмером по поводу его бурсита, поясняя, что не сможет больше давать ему кортизон, он кивнул, поблагодарил, но уходить не торопился.

— Моего младшенького зовут Гарольд. Дитятко мое, — сардонически заметил он. — Сейчас ему сорок два года. Гарольд Веллингтон Палмер.

Р. Дж. улыбнулась и кивнула.

— Бухгалтер. Живет в Бостоне. Точнее говоря, жил там последние двенадцать лет. Теперь он снова будет жить со мной. Он возвращается в Вудфилд.

— Должно быть, вы рады, — осторожно сказала она, не понимая еще, к чему он клонит.

Оказалось, что Джордж совсем этому не рад.

— Гарольд, как это называется… ВИЧ-позитивный. Они приезжают с другом Юджином. Они живут вместе уже девять лет… — Казалось, он забыл, о чем говорил, а потом, вздрогнув, вспомнил. — Ну, ему понадобится медицинское обслуживание.

Р. Дж. положила ладонь на руку Джорджа.

— Я с удовольствием приму его, — сказала она и сжала ладонь. Джордж Палмер улыбнулся, поблагодарил и покинул ее офис.

Между концом тропы и домом Р. Дж. оставалось совсем мало деревьев, но просевший мостик остудил ее энтузиазм, и она с легким сердцем взялась за посадку овощей. Для ранних овощей еще не время. В садоводческих книгах было написано, что бобы следовало посадить на несколько недель раньше, в то время, как она занималась тропой, но прохладный климат позволил Р. Дж. сделать это позже. Она раскидала торфяной мох, компост и два мешка купленного влажного песка на грядках, сооруженных когда-то вместе с Дэвидом, и посадила бобы, которые очень любила, и шпинат, которому были не страшны даже поздние заморозки, регулярно наступавшие по ночам.

Р. Дж. тщательно поливала грядки, стараясь соблюдать в этом баланс, чтобы не допустить ни пересыхания, ни чрезмерного увлажнения земли. Через неделю она была вознаграждена несколькими рядами зеленых ростков, которые исчезли в течение одной ночи. Что с ними случилось, подсказал след на влажной земле.

Маленький олень.

В тот вечер она отправилась к Смитам выпить кофе и отведать десерт и рассказала им, что произошло.

— Что мне теперь делать? Сеять снова?

— Можно, — ответила Тоби. — Ты еще можешь успеть собрать урожай.

— Но в лесу полно оленей, — возразил Ян. — Лучше попытаться отогнать их от грядок.

— Ты специалист по местной фауне, — сказала Р. Дж. — Что можешь посоветовать?

— Ну, некоторые люди берут человеческие волосы из парикмахерской и рассыпают их кругом. Я тоже опробовал этот способ. Иногда работает, иногда нет.

— Как вы защищаете собственный сад?

— Мы мочимся по всему саду, — спокойно ответила Тоби. — Ну, я нет. — Она указала пальцем на мужа. — Он да.

Ян кивнул.

— Наилучший способ. Почувствовав запах человеческой мочи, лесные жители тут же теряют интерес к саду. Можешь тоже так делать.

— Тебе легко говорить. Существует определенное физиологическое отличие, которое осложняет мою ситуацию. Ты не против как-нибудь прийти ко мне и…

— Нет, — твердо возразила Тоби. — Его запас ограничен и описан.

Ян ухмыльнулся и предложил использовать одноразовый стаканчик.

Так она и поступила после того, как снова посеяла семена. Проблема состояла в том, что у нее тоже был ограниченный запас, несмотря на то, что она пыталась пить больше жидкости. Она пометила территорию вокруг грядок, и на этот раз только-только пробившиеся ростки никто не съел.

Однажды Р. Дж. услышала звук, доносившийся с заднего двора, похожий на рокот десятков моторов. Выйдя из дома, она увидела, как целый рой пчел поднимается над одним из ульев. Тысячи пчел взмывали к небу изгибающимися, танцующими потоками, которые распадались и сливались на уровне крыши в единую плотную колонну, которая порой становилась почти как монолит, образованный множеством маленьких черных тел. Колонна превратилась в попеременно сокращавшееся и расширявшееся облако. Оно переместилось, разрослось и в конце концов начало удаляться, паря над верхушками деревьев.

Два дня спустя та же история произошла с другим ульем. Дэвид вложил в пчел много труда, а Р. Дж. не обращала на них внимания. Утрата пчел не вызвала у Р. Дж. никаких угрызений совести. Она была занята работой и личными проблемами, у нее была своя жизнь.

В день, когда улетел второй рой, у нее в офисе зазвонил телефон. Гвен Габлер собиралась заехать к ней из Айдахо.

— Мне надо в западный Массачусетс на несколько недель. Расскажу, когда увидимся, — сказала Гвен.

Проблемы с мужем? Не похоже.

— Фил и мальчики передают тебе привет, — сказала Гвен.

— Передавай им привет от меня тоже. И приезжай быстрее, — поторопила ее Р. Дж.

Р. Дж. хотела заехать за ней, но Гвен знала, что такое расписание врача, потому приехала на такси из аэропорта в Хартфорде. Та же прекрасная, смешливая Гвен!

Она прибыла днем в компании весенней грозы. Они с Р. Дж. крепко обнялись, поцеловались, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Р. Дж. показала ей комнату для гостей.

— Ладно, а где туалет? Я от самого Спрингфилда терплю.

— Первая дверь налево, — ответила Р. Дж. — О, подожди. — Она забежала в свою комнату, схватила четыре одноразовых чашки с комода и поспешила за Гвен. — Вот. Пожалуйста, сюда. Большое спасибо.

Гвен удивленно уставилась на нее.

— Тебе нужны анализы?

— Сколько получится. Это для сада.

— Ах, для сада… — Гвен отвернулась, но ее плечи уже начали трястись, и через секунду она уже заливалась громким смехом, прижавшись спиной к стене. — Ты не изменилась ни на грамм. Боже, как же я по тебе соскучилась, Р. Дж. Коул, — сказала она, вытирая слезы. — Для сада?

— Я объясню…

— Не смей. Я не хочу этого слышать. Не порти мне настроение, — сказала Гвен, схватив чашки, и ринулась в туалет.

Ночью их разговоры стали более серьезными. Они не спали и беседовали, а за окном барабанили по крыше капли дождя. Гвен внимательно слушала рассказ Р. Дж. о Дэвиде и Саре. Она задала несколько вопросов и взяла Р. Дж. за руку.

— Ты сама как? Как Айдахо?

— Айдахо — красивый штат, и люди там очень хорошие. Но работа у меня адская.

— Вот черт, Гвен. Ты же так надеялась на эту работу.

Гвен пожала плечами. Поначалу все было идеально — она верила в систему и получила премиальные за подписание контракта. Ей гарантировали месяц оплачиваемого отпуска и три недели посещения профессиональных тренингов. Там было несколько докторов, которые казались ей почти гениями. Четверо из них были первоклассными профессионалами.

Но почти сразу один из этих докторов, работавший терапевтом, уволился и перешел в госпиталь для ветеранов, по соседству. Потом еще один врач, единственный оставшийся гинеколог, переехал в Чикаго. К тому времени как еще один педиатр подал заявление об уходе, Гвен уже поняла, в чем причина таких перестановок.

Компанией плохо управляли. У нее было девять филиалов по всем западным штатам. Руководство заявляло, что основной целью является качественное медицинское обслуживание, однако на самом деле во главе угла стояла прибыль. Региональный менеджер, бывший педиатр, Ральф Бучанан, теперь искал способы заработать для компании как можно больше денег. Он изучал все медицинские отчеты, пытаясь определить, в каких случаях врачи «выкидывали деньги на ветер». Не имело значения, заметил ли врач что-то серьезное, когда назначил дополнительные обследования. Если доктор не следовал алгоритму, прописанному в специальной инструкции, его наказывали. У компании было так называемое Древо алгоритма принятия решений. «Если происходит А, делайте В. Если происходит В, делайте С».

— Все очень стандартизировано и загнано в узкие рамки. Никаких вариаций и учета конкретных особенностей. Управляющие настаивают, что вещи, не связанные с болезнью, а именно сопутствующие обстоятельства, которые иногда приводят нас к разгадке, следует игнорировать. Доктор лишен возможности заниматься искусством врачевания.

Гвен настаивала, что дело не в самой системе.

— Я все еще верю, что она жизнеспособна. Мне кажется, медицинская наука достаточно далеко продвинулась, чтобы мы могли четко представлять, сколько времени и усилий понадобится на лечение той или иной болезни, если только нам не придется защищать каждое нестандартное решение перед руководством. Конечно, моей организацией управляют болваны. — Гвен улыбнулась. — Подожди. Становится еще хуже.

Она рассказала, что, чтобы заменить уволившихся докторов, Бучанан нанял терапевта, лишившегося в Бойсе лицензии за махинации, шестидесятисемилетнего мужчину, который никогда не практиковал, а всю свою профессиональную жизнь занимался исследованиями, и еще одного молодого неопытного доктора, который работал временно, пока ему не найдут достойную замену.

— Оставшегося одного хорошего врача, не считая, конечно, твоей покорной слуги, зовут Марти Мерроу. Он носит джинсы, собирает волосы в хвост и слушает нью-эйдж. Вообще-то он пошел к нам работать, чтобы узнать что-нибудь новое. Пытался читать все, что попадалось под руку, был отличным молодым терапевтом, влюбленным в медицину. Короче говоря, очень скоро мы попали в беду.

Для Гвен проблемы начались, когда старика из Бойсе назначили на смены в ее выходные дни. Она часто звонила Бучанану, сначала вежливо, а потом яростно, требуя, чтобы его не ставили в ее выходные. Она говорила ему, что является квалифицированным гинекологом и не позволит какому-то старому хрычу работать с ее пациентами, многие из которых достались ей от уволившихся коллег. Она не забыла отметить, что уровень нагрузки, который лег на ее плечи, явно не соответствует прописанным в контракте нормам и она не сможет обеспечивать качественное лечение, если они в ближайшее время не найдут еще одного хорошего гинеколога.

— Бучанан сказал, что мне нужно научиться работать в команде. Я ответила, что он может засунуть принципы командной игры себе в зад. Так я попала на первое место в его черном списке. Между тем у Марти дела шли намного хуже. По контракту он должен был лечить тысячу шестьсот пациентов. На самом деле он занимался более чем двумя тысячами двумястами пациентами. Новые так называемые доктора осиливали не более четырехсот-шестисот пациентов. Мужик из Бойсе просто мало что знал о медицине внутренних органов. Когда он вел прием, то просил медсестер писать рецепты. Он продержался меньше двух месяцев. Пациенты очень быстро почуяли, что у нас завелись плохие специалисты. Когда наша компания подписала контракт на медицинское обслуживание с одной небольшой фабрикой, сорок восемь человек из пятидесяти попросились к Марти. У нас начали сдавать нервы. Мы не узнавали имена пациентов. Часто нас просили подписывать рецепты для пациентов других докторов, заказывать медикаменты для людей, которых мы не знали и с чьими заболеваниями не были знакомы. Поскольку врачи у нас являются всего лишь наемными работниками, нет возможности контролировать качество лечения.

Одна из медсестер работала из рук вон плохо. Марти Мерроу постоянно находил у нее ошибки в рецептах, которые она приносила на подпись. Гвен беспокоило, что администратор ведет себя с пациентами грубо и вызывающе. Она часто не передавала докторам вопросы и сообщения.

— Я и Марти часто ругались с ними, — рассказывала Гвен. — Мы оба звонили Бучанану, жаловались, это ему очень нравилось, потому что он мог позволить себе нас игнорировать. Тогда Марти сел и написал письмо президенту компании, бывшему урологу, живущему в Лос-Анджелесе. Марти пожаловался на эту сестру, на администратора, на Бучанана и попросил найти замену всем троим.

Тогда президент позвонил Бучанану и написал письма медсестре и администратору, сообщив им об обвинениях Марти. Когда он потом встретился с ними, они в один голос обвинили Марти в сексуальных домогательствах.

Ты можешь представить, как был рад Бучанан. Он отослал Марти официальное письмо, информируя, что отстраняет его от работы на две недели, пока будет вестись расследование. У Марти очень симпатичная жена, о которой он постоянно рассказывает, и две маленьких дочери, с которыми он проводит все свободное время. Он рассказал жене об этой истории. Это стало началом серьезного испытания для них обоих. Бучанан распространил информацию о том, за что он отстранил доктора от работы. Очень скоро среди друзей Марти поползли слухи.

Марти позвонил старшему брату, Дэниелу Дж. Мерроу, партнеру в одной юридической фирме с Уолл-стрит «Голдинг, Гриффи и Мур». Тот перезвонил Бучанану и сказал, что его клиент Мартин Мерроу настаивает на проведении расследования и каждый сотрудник их офиса должен быть опрошен.

Р. Дж. выпрямилась. Она не могла оставаться равнодушной к подобной истории, хотя и забросила юриспруденцию.

— Ты уверена, что Марти не…

Гвен улыбнулась и кивнула.

— Этой медсестре под шестьдесят. Она страдает ожирением. Как человек, который тоже постепенно стареет и набирает вес, я не хочу наговаривать на престарелых и толстых женщин, но я не представляю, чтобы они могли быть более привлекательны, чем молодые женщины, у которых еще не было проблем с целлюлитом. Что касается администратора, ей девятнадцать лет, но она тощая и вредная. С Марти постоянно работают одиннадцать женщин. Две или три из них очень красивы. Все они заявили, что Марти никогда к ним не приставал. Одна медсестра, однако, вспомнила, как однажды утром в понедельник она предложила Марти пройти «тест». Раз он такой классный диагност, пусть заглянет в глаза Джози и Франсин и определит, у кого из них был секс на выходных. Он сказал, что, должно быть, у Франсин, потому что с ее лица не сходила улыбка.

— Ничего особенного, — сухо сказала Р. Дж.

— Это самое серьезное, что они смогли на него нарыть. Ни одна из этих двух стерв не смогла более-менее нормально объяснить, как он к ним приставал. Было очевидно, что они придумали эту историю после того, как он на них пожаловался. У других наших сотрудников тоже были претензии к этим дамам. После расследования их уволили.

— А Бучанана?

— Он все еще работает. Приносит компании хорошие деньги. Он послал Марти письмо, уведомляя, что расследование не смогло собрать достаточно фактов для подтверждения его вины, потому ему разрешено работать дальше. Марти сказал, что подаст в суд на Бучанана и уволенных женщин за клевету, а на компанию — за нарушение условий контракта. Из Калифорнии прилетел президент компании. Он спросил у Марти о его планах. Когда Марти сказал, что собирается заняться частной практикой, президент предложил помочь, чтобы избежать дурной славы из-за возможной тяжбы. Он предложил выплатить деньги за оставшуюся часть контракта Марти, пятьдесят две тысячи долларов, наличными. Более того, Марти мог забрать всю мебель из своего кабинета и двух процедурных, включая аппарат для ЭКГ, оборудование для ректороманоскопии, с которым ни один из докторов так и не научился работать. Марти сразу же согласился.

Гвен сказала, что тоже больше не хочет там работать.

— Но у меня было сложное положение. Мужу понравилось преподавать, потому я не решалась мешать ему. Потом на национальном собрании преподавателей в Новом Орлеане он познакомился с деканом факультета бизнеса Массачусетского университета, который предложил ему выгодную должность.

Тогда я быстро пригрозила Бучанану, что тоже подам в суд на компанию и, немного поторговавшись, он согласился оплатить наши издержки, связанные с переездом на восток. Мы переезжаем сюда в сентябре, а Фил будет преподавать в Амхерсте.

Гвен замолчала, с удовольствием глядя на ошеломленную подругу.

 

39

Имя

— И чем ты будешь здесь заниматься? — спросила Р. Дж.

Гвен пожала плечами.

— Я все еще верю, что управляемое здравоохранение — единственный шанс обеспечить медицинской страховкой каждого американца. Пожалуй, буду искать подобную организацию. Постараюсь не наступить на те же грабли.

Утром она с Р. Дж. поехала в город. Они прогулялись по Мейн-стрит. Гвен с грустью смотрела, как прохожие здороваются и улыбаются Р. Дж. В офисе она побывала в каждой комнате, заглянула во все углы, время от времени задавала вопросы.

Пока Р. Дж. занималась пациентами, Гвен сидела в комнате для ожидания и читала гинекологические журналы. На обед они заказали в магазине сэндвичи.

— Сколько гинекологов работает в здешних холмах?

— Ни одного. Женщинам приходится ездить в Гринфилд, Амхерст или Нортгемптон. В Гринфилде есть несколько повитух, которых приглашают в холмы в случае надобности. Все городки в холмах постепенно растут, и там достаточно женщин, чтобы обеспечить гинеколога работой.

Р. Дж. понимала, что с ее стороны слишком большой смелостью было надеяться, что Гвен захочет работать в холмах, потому она не удивилась, когда Гвен просто кивнула и сменила тему.

В тот вечер Тоби и Ян пригласили их на ужин. Когда они сели за стол, Яну позвонили и сообщили, что какой-то охотник ранил лысого орла в Колрейне, поэтому, закончив есть, Ян извинился и поехал разбираться с ситуацией на месте. Женщины были только за. Оставшись одни, они расположились в гостиной и увлеклись беседой.

Р. Дж. иногда опасалась сводить вместе своих близких друзей, которые не знали друг друга. Опыт показал, что события могут развиваться по-разному. Ревность и соперничество могут испортить общение, либо только что познакомившиеся могут не увидеть друг в друге то, что в них видит их общий друг. К счастью, Тоби и Гвен сразу же понравились друг другу. Тоби расспросила Гвен о ее семье, а потом откровенно рассказала о своих неудачных попытках зачать и усталости, которую они с Яном ощущают из-за этого.

— Эта женщина — лучший гинеколог из тех, что я встречала, — сказала Р. Дж. Тоби. — Мне бы стало намного легче, если бы она осмотрела тебя завтра с утра у нас в офисе.

Тоби заколебалась, но потом кивнула.

— Если это будет ей не в тягость.

— Глупости. Совсем не в тягость, — уверила ее Гвен.

На следующее утро, после осмотра, они втроем сидели в кабинете Р. Дж.

— У тебя бывают боли в животе? — спросила Гвен.

Тоби кивнула:

— Иногда.

— Я не нашла каких-нибудь явных патологий, — задумчиво сказала Гвен. — Но мне кажется, что тебе следует сделать лапароскопию. Это такая процедура, которая поможет понять, что происходит у тебя внутри.

Тоби скорчила гримасу.

— Р. Дж. уже пыталась убедить меня сделать это.

Гвен кивнула.

— Это потому, что Р. Дж. хороший врач.

— Ты делаешь лапароскопию?

— Я постоянно делаю пелвископию.

— А мне сделаешь?

— Я бы с радостью, Тоби. У меня все еще есть лицензия в Массачусетсе, но я не числюсь врачом нигде в этом штате. Если можно будет организовать это, прежде чем я вернусь в Айдахо, я с радостью буду присутствовать как наблюдатель и консультант хирурга.

Так они и договорились. Секретарь Дэна Нойеса до отъезда Гвен смогла на три дня обеспечить операционную. Р. Дж. поговорила с доктором Нойесом, и он с радостью согласился, чтобы Гвен присутствовала как наблюдатель.

— Почему бы не прийти и вам? — предложил он Р. Дж. — Места хватит всем.

На протяжении нескольких дней Гвен посещала медицинские центры и докторов в десяти близлежащих населенных пунктах. На пятый день вечером они с Р. Дж. смотрели телевизионные дебаты по поводу национальной системы здравоохранения.

Ничего нового они не услышали. Все признавали, что система здравоохранения в Америке хромает на обе ноги, слишком дорога и неэффективна. Самым простым и дешевым способом было бы последовать примеру других ведущих мировых держав, где государство с помощью налогов обеспечивает всем гражданам медицинское обслуживание. Несмотря на то что капитализм в США стоит на страже самых лучших сторон демократии, он в то же время не препятствует продажным сенаторам давить на конгресс, чтобы защитить богатые монополии, наживающиеся на системе здравоохранения. Кроме некоторых сенаторов, тем же самым занимается целая армия частных страховых компаний, домов престарелых, профсоюзов, сторонников абортов, противников абортов, торгово-промышленных товариществ…

Борьба за деньги велась любыми способами, и наблюдать за ней было противно. Некоторые республиканцы признавали, что хотели бы одобрения конгрессом законопроекта о системе здравоохранения, поскольку в этом случае у президента были все шансы на второй срок. Другие республиканцы ратовали за общее медицинское страхование, но заявляли, что не потерпят повышения налоговых ставок или оплаты страховки служащими. Некоторые демократы, у которых на носу были выборы и которые зависели от частных инвесторов, говорили почти то же, что и республиканцы.

Мужчины в дорогих костюмах на экране телевизора соглашались, что любой план стоит претворять в жизнь постепенно и осторожно, на протяжении многих лет. В конце концов эти меры позволят обеспечить страховкой около девяноста процентов населения. Гвен резко встала и выключила телевизор.

— Идиоты. Они говорят так, будто обеспечение страховкой девяноста процентов населения — это великое достижение. Разве они не понимают, что без помощи останутся более двадцати пяти миллионов граждан? Они создадут у нас новую касту неприкасаемых, миллионы людей, настолько бедных, что им позволено болеть и умирать.

— Что же будет дальше, Гвен?

— Они в конце концов придумают работающую систему, потратив годы, жизни и средства. Однако один тот факт, что Билл Клинтон заставил их признать существование проблемы, уже говорит о многом. Лишние больницы закрываются, другие объединяются. Доктора не назначают ненужные процедуры…

Она угрюмо посмотрела на Р. Дж.

— Докторам, возможно, придется что-то менять без помощи политиков, пытаться лечить некоторых людей бесплатно.

— Я уже так делаю.

Гвен кивнула.

— Черт, мы с тобой неплохие врачи, Р. Дж. Что, если нам основать собственную медицинскую компанию? Мы могли бы работать вместе.

Эта мысль ошеломила Р. Дж., однако очень скоро здравый смысл взял верх.

— Ты моя лучшая подруга, и я тебя очень люблю, Гвен. Но у меня в офисе слишком мало места для двух докторов, а я не хочу переезжать. Этот городок, эти люди стали моими. То, что я себе организовала, меня устраивает. Как тебе объяснить? Я не хочу рисковать всем.

Гвен кивнула и приложила два пальца к губам Р. Дж.

— Я не хотела бы стать причиной твоих проблем.

— А что, если тебе организовать офис по соседству? Мы могли бы сотрудничать или даже создать сеть хороших независимых врачей. Мы могли бы вместе покупать необходимые вещи, подменять друг друга, вместе подписываться на лабораторные исследования, посылать друг к другу пациентов, придумать, как лечить людей без страховки. Что скажешь?

— Мне нравится.

На следующее утро они начали подыскивать место для будущего офиса Гвен в соседних городках. Через три дня они нашли подходящее помещение в двухэтажном здании из красного камня в Шелберн Фолс, в котором уже работали два адвоката, психотерапевт и студия бальных танцев.

Во вторник они встали до рассвета, выпили кофе и поехали в больницу, наслаждаясь утренней прохладой. Они провели уборку вместе с доктором Нойесом, чтобы удалить практически все бактерии — обычная процедура, которая, помимо прочего, была важным ритуалом для их профессии. Без четверти семь они вошли в операционную, и тут же ввезли на коляске Тоби.

— Привет, подруга, — сказала Р. Дж. и подмигнула.

Тоби слабо улыбнулась. Ей уже ввели анестезирующее средство, к которому добавили расслабляющий раствор мидазолам. Это Р. Дж. узнала от Дома Перроне, анестезиолога, который следил за ЭКГ и пульсом. Р. Дж. и Гвен стояли, скрестив руки на груди, за рубежом зоны стерильности, и наблюдали за тем, как доктор Перроне колет Тоби сто двадцать кубиков пропофола.

Анестезиолог ввел мышечный релаксант, вставил эндотрахиальную трубку и включил кислород, добавив закись азота и изофлуран. Наконец он удовлетворенно хмыкнул.

— Она готова, доктор Нойес.

Через несколько минут Дэн Нойес сделал три маленьких надреза и вставил оптико-волоконный кабель. Вскоре они с интересом разглядывали на экране полость таза Тоби.

— Внутриматочный нарост, — заметил Нойес. — Это объясняет редкие боли.

Через мгновение они все заметили что-то еще и обменялись кивками. На экране были видны пять маленьких кист между яичниками и фаллопиевыми трубами. Две с одной стороны и три с другой.

— Это, вероятно, объясняет, почему у нее не получалось забеременеть, — прошептала Гвен.

— Вероятно, — весело отозвался доктор Нойес и принялся за работу.

Через час нарост и кисты были благополучно удалены. Тоби спокойно спала, а Гвен и Р. Дж. возвращались в Вудфилд.

— Доктор Нойес хорошо поработал, — сказала Гвен.

— Он очень знающий. Уходит на пенсию в этом году. У него много пациенток в холмах.

Гвен кивнула.

— Хм. Напомни мне, пожалуйста, чтобы я послала ему письмо с благодарностью, — сказала она и тепло улыбнулась Р. Дж.

Гвен уезжала в пятницу, потому они решили провести четверг с максимальной пользой.

— Так вот, — начала Гвен. — Я поспособствовала росту твоей фасоли, круто изменила свою жизнь, чтобы стать твоей соседкой и коллегой, а также попыталась помочь Тоби. Что я еще могу сделать, прежде чем уеду?

— Пойдем со мной, — ответила Р. Дж.

В амбаре она нашла пятикилограммовый деревянный молоток и огромный лом, длинный и толстый, оставшийся, вероятно, от Гарри Кроуфорда. Она дала Гвен рабочие рукавицы и молоток, сама взяла лом, и они вместе направились к мостику, собранному Р. Дж. Три плоских камня валялись там, где она их оставила.

Они спустились к ручью. Р. Дж. вставила лом, а Гвен крепко держала его, пока Р. Дж. загоняла его под одно из бревен, на которых держался мостик.

— Теперь, — сказала она, — мы попытаемся вместе поднять его. На счет «три». Раз… Два… — Р. Дж. еще в школе узнала об известной фразе Архимеда, который утверждал, что если ему дадут рычаг, то он перевернет Землю. В ней не угасала вера. — Три.

С большим трудом им удалось приподнять край мостика.

— Еще чуть-чуть, — просипела Р. Дж. — Сейчас, — сказала она, — тебе придется подержать его одной. — Гвен скорчила недовольную гримасу. — Хорошо?

Гвен кивнула. Р. Дж. отпустила лом и поспешила за плоскими камнями.

— Р. Дж. — Рычаг завибрировал, когда Р. Дж. подняла один из камней и всунула его на место. Она нагнулась за следующим камнем, и Гвен застонала.

— Р. Дж.! Ради…

Второй камень стал на место.

— Черт… подери…

— Держи. Держи, Гвен.

Последний камень занял место под мостом, и в этот момент Гвен отпустила лом и присела на корточки.

Р. Дж. потребовалось приложить максимум усилий, чтобы вытащить лом из-под бревна. Он оцарапал один из камней, другие остались на месте. Р. Дж. выбралась из ложбинки, где тек ручей, и взошла на мост.

Он стоял достаточно ровно. Попрыгав на нем, Р. Дж. подумала, что конструкция достаточно крепка, чтобы пережить века.

Когда она принялась танцевать тарантеллу, мост немного задрожал, поскольку был сложен из сравнительно упругих бревен, но с места не сдвинулся. Р. Дж. откинула голову назад и перевела взгляд на зеленую листву деревьев, притопывая ногой.

— Я нарекаю тебя Гвендолин Т. — Внизу Гвен попыталась что-то крикнуть, но смогла выдавить из себя лишь сдавленный смешок.

— Я могу все! Все, — крикнула Р. Дж. духам леса, — с помощью друзей.

 

40

Чего боялась Агуна

Пришел мягкий, теплый май. Леса зазеленели, а в прогретой земле снова можно было рыть могилы. На пятый день месяца, за два дня до ежегодного городского собрания, тело Эвы Гудхью было предано земле. Джон Ричардсон провел простую, трогательную церемонию. Присутствовало совсем немного людей, в основном старики, которые помнили, что Эва была родом из семьи с давней историей в этом городе.

Когда Р. Дж. вернулась с похорон, она плотно засеяла одну грядку семенами, чтобы оставить сорнякам как можно меньше места. Она посадила два вида моркови, три разновидности салата, красную и белую редьку, лук-шалот, свеклу, базилик, петрушку, укроп и бобы. Почему-то для нее было важно знать, что Эва теперь стала частью земли, которая дарила им такие вкусные вещи.

Когда она закончила, солнце уже садилось. Р. Дж. мыла пол в кухне, как вдруг зазвонил телефон.

— Здравствуйте. Доктор Коул слушает.

— Доктор Коул, меня зовут Барбара Юстис. Я директор клиники планирования семьи в Спрингфилде.

— О…

Барбара Юстис подробно рассказала о том, в какое положение попала. Ее докторов запугивали активисты движения против абортов, угрожая их жизни, напоминая о судьбе доктора Ганна из Флориды.

— Правда, убийца получил пожизненное. Уверена, что это должно остудить их пыл.

— Надеюсь. Дело в том, что многие доктора не желают подвергать опасности себя и свои семьи. Я их не виню, но боюсь, что, если я не разыщу им замену, клинику придется закрыть. Это будет настоящая трагедия, потому что мы нужны женщинам. Я говорила с Гвен Габлер, и она предложила позвонить вам.

«Черт, Гвен! Как ты могла?» — подумала Р. Дж. с досадой.

Барбара Юстис рассказала, что у нее есть парочка отчаянных, которые готовы работать, несмотря ни на что. Гвен пообещала, что возьмет на себя один день в неделю, когда переедет на восток. Барбара попросила Р. Дж. тоже работать у нее хотя бы день в неделю, делая аборты на ранних сроках беременности.

— Простите, но не могу. За страховку на случай моей ошибки я плачу три с половиной тысячи долларов в год. Если я соглашусь на ваше предложение, эта сумма увеличится до десяти тысяч и более.

— Мы оплатим вашу страховку.

— Мне не хватает смелости. Я просто боюсь.

— Конечно, вы боитесь, и на то есть причина. Я хочу заверить вас, что мы много тратим на безопасность. У нас есть вооруженные охранники, а также охранники-волонтеры, которые встречают и сопровождают докторов.

Р. Дж. не хотела проверять эту информацию. Она не хотела снова видеть протестующих, их ненависть, выслушивать оскорбления. Ей хотелось проводить выходные в лесу, гулять, играть на виоле да гамба.

Она не хотела никогда больше видеть клинику абортов. Она знала, что трагедия с Сарой будет преследовать ее вечно, но не могла забыть и того, что произошло с юной Эвой Гудхью и всеми другими женщинами. Она вздохнула.

— Я могу по четвергам, — сказала она.

Расстояние между мостом Гвендолин Т. и задним двором ее дома было совсем небольшим. В основном здесь рос жесткий кустарник, а деревья стояли плотными рядами. У нее остался всего один четверг перед тем, как приступить к работе в клинике в Спрингфилде, и она собиралась закончить тропу в этот день.

Встав рано и приготовив завтрак, она быстро проглотила его и начала мыть посуду. Услышав, как кто-то скребется в дверь, она впустила Агуну.

Как обычно, кошка не обратила на нее внимания, быстро проверила дом и остановилась возле входной двери, ожидая, когда ее выпустят. Р. Дж. давно перестала пытаться задобрить ее лакомствами. Она распахнула дверь, ожидая, что кошка выскочит наружу, однако та выгнула спину дугой и зашипела. Она была похожа на рисованных котов из детских мультфильмов. Резко развернувшись, она убежала в комнату Р. Дж.

— Что такое, Агуна? Чего ты испугалась?

Р. Дж. захлопнула дверь, инстинктивно заперев ее на ключ, и начала выглядывать в окна.

Через луг к ее дому неспешно двигалась огромная темная фигура.

По траве брел медведь. Р. Дж. не могла себе представить, что в холмах Массачусетса можно встретить таких крупных особей. Это, без сомнения, был тот крупный самец, следы присутствия которого она встречала последние несколько недель. Р. Дж. замерла, не в силах пошевелиться.

Приблизившись к дому, он остановился возле яблони, встал на задние лапы и обнюхал несколько сморщенных яблочек, уцелевших с прошлого года. Потом он снова опустился на все четыре лапы и пошел куда-то за дом, где скрылся из виду.

Р. Дж. взбежала по лестнице в спальню и приникла к окну, глядя прямо на зверя. Он стоял перед окном на первом этаже и смотрел на собственное отражение в стекле. Вероятно, он думал, что видит другого медведя. Р. Дж. надеялась, что ему не придет в голову напасть и он не разобьет окно. Густая шерсть на загривке и плечах, казалось, встопорщилась. Слегка нагнув большую голову, он враждебно посмотрел на окно.

Через несколько секунд он отвернулся. Р. Дж. видела, что перед ней на редкость крупный медведь с массивными плечами и толстыми лапами. Впервые в жизни она почувствовала, как зашевелились волосы у нее на затылке.

Она наблюдала за зверем, пока он не скрылся в лесу, потом вернулась в кухню и села на стул.

Кошка осторожно подошла к входной двери. Когда Р. Дж. распахнула ее, Агуна колебалась всего лишь секунду, а потом стремительно понеслась в направлении, противоположном тому, в котором ушел медведь.

Р. Дж. продолжала сидеть. Она подумала, что теперь не может идти в лес.

Однако она понимала, что если не закончит тропу сегодня, то неизвестно, когда у нее появится возможность это сделать.

Через полчаса она пошла в амбар, заправила пилу топливом и маслом и отправилась в лес. Ян Смит говорил, что медведи боятся людей и избегают их, но в тот момент, оказавшись в темном лесу, она испугалась, понимая, что вступила на территорию медведя. Ян уверил ее, что когда медведи чувствуют присутствие человека, то убегают, потому она взяла палку и постучала по пиле. Он также сказал, что медведи не реагируют на свист, потому что привыкли к чириканью птиц. Тогда она начала петь громким голосом, словно подросток на Гарвард-сквер.

Лишь когда мотор пилы взревел, Р. Дж. почувствовала себя увереннее. Она активно взялась за тяжелую работу, чтобы прогнать страх.

 

41

Родственные души

Клиника планирования семьи в Спрингфилде располагалась в симпатичном старом кирпичном здании на Стейт-стрит. Оно уже успело немного обветшать, однако совсем недавно в нем сделали хороший ремонт. Р. Дж. сообщила Барбаре Юстис, что по крайней мере поначалу она не хотела бы, чтобы ее сопровождали к клинике, хотя потом осознала, что погорячилась с этим решением. Возле клиники она заметила с десяток протестующих с транспарантами. Когда Р. Дж. начала подниматься по лестнице, протестующие начали кричать и тыкать в ее сторону транспарантами.

У одной из демонстранток, лет тридцати на вид, была в руках табличка с надписью «Иисус плакал». У нее были длинные волосы медового оттенка, узкий нос с красиво очерченными ноздрями и грустные карие глаза. Она не кричала и не махала табличкой. Она просто стояла и смотрела. Когда их взгляды встретились, Р. Дж. поняла, что, хоть и не знакома с этой женщиной, откуда-то знает ее. Она кивнула, и демонстрантка кивнула в ответ. Р. Дж. вошла в дверь, оставив шум и крики позади.

Вспомнить, как делать аборты на ранних стадиях, было несложно, однако теперь в жизнь Р. Дж. вернулось напряжение.

Ужас приходил каждый четверг, а страх не отступал всю неделю. Ее машину нашли почти сразу. Звонки домой с угрозами и обвинениями зазвучали, однако, лишь через две недели после начала работы в клинике.

Убивца, ты погибнешь. Погибнешь, сдохнешь в корчах. Твой дом сгорит, но ты не увидишь дымящиеся руины, когда вернешься домой, потому что сама обратишься в прах. Мы хорошо знаем, где ты живешь. Твои яблони надо подрезать, а крыша скоро потребует ремонта, но об этом можешь не беспокоиться. Твой дом сгорит вместе с тобой.

Она не пыталась убрать свой номер телефона из справочника, так как считала, что горожане должны иметь возможность связаться с ней.

Однажды утром она зашла в полицейское управление, расположенное в подвале здания муниципалитета, чтобы поговорить с Маком Маккортни. Шериф внимательно выслушал ее рассказ об угрозах.

— Тебе следует отнестись к этому очень серьезно, — сказал он. — Вот что я тебе скажу. Мой отец был первым католиком, приехавшим в этот городок. Это было в тысяча девятьсот тридцать первом году. Ночью к нему пришли люди из Ку-клукс-клана.

— Я думала, что они были только на юге.

— Нет, не только. Они пришли ночью, закутанные в простыни, и сожгли большой крест у нас на лугу. Отцы и дядья всех тех людей, которых мы с тобой знаем, которым служим каждый день, сожгли большой деревянный крест возле дома моего отца, потому что он был католиком, отважившимся приехать сюда жить. Ты прекрасный человек, док. Я знаю, потому что видел, как ты работаешь, я наблюдал за тобой. Теперь я буду наблюдать за тобой еще пристальнее. За тобой и твоим домом.

У Р. Дж. было три ВИЧ-позитивных пациента: ребенок, заразившийся СПИДом во время переливания крови, и мужчина, заразивший жену. А также…

Сын Джорджа Палмера Гарольд однажды пришел к ней в офис вместе с другом. Юджин Девалски читал журнал в комнате ожидания, пока Р. Дж. осматривала Гарольда. Потом, по просьбе Гарольда, она пригласила господина Девалски, чтобы обсудить с ними обоими результаты осмотра.

Она была уверена, что сказанное ею не было для них сюрпризом. Они уже больше трех лет знали, что у Гарольда Палмера ВИЧ. Как раз перед приездом в Вудфилд у него диагностировали опухоли Коксаки — предвестники полномасштабной картины болезни. Во время первого разговора в офисе Р. Дж. мужчины отвечали на ее вопросы сухо и без эмоций. Закончив обсуждать симптомы, Гарольд Палмер признался, что рад вернуться в Вудфилд.

— Парень из провинции никогда не сможет забыть о корнях.

— Как вам город, мистер Девалски?

— О, чудесно. — Он улыбнулся. — Меня предупредили об опасности соседства такого количества холодных янки, однако все те янки, которых я встречал, были достаточно теплыми. В любом случае, кажется, что здесь больше фермеров с польскими корнями, поскольку мы уже получили несколько приглашений на домашнюю колбасу, голубцы и галушки. Мы с радостью согласились.

— Это ты с радостью согласился, — с улыбкой возразил Гарольд, и мужчины ушли, оживленно споря по поводу польской кухни.

На следующей неделе Гарольд пришел в офис Р. Дж. на укол. Через несколько минут он повис на плече Р. Дж., заливаясь слезами. Она погладила его по голове, обняла и заговорила тихим, спокойным голосом. Между ними установились отношения, которые должны были помочь ему в будущем легче переносить болезнь.

Для многих ее пациентов наступили тяжелые времена. В новостях говорили, что индекс рынка крупного рогатого скота снова пополз вверх, однако экономическая ситуация в холмах оставалась напряженной. Тоби рассердилась, когда одна женщина записалась на прием с дочкой, но привела к Р. Дж. всех своих троих детей. Ярость Тоби поутихла, когда она узнала, что у женщины не было страховки и, вероятно, денег, чтобы заплатить за осмотр каждого. В тот вечер по телевизору Р. Дж. услышала, как один сенатор хвалился, что в США нет никакого кризиса системы здравоохранения.

Иногда по утрам в четверг возле клиники собиралась большая толпа протестующих. Бывало, что приходило всего несколько человек. Р. Дж. заметила, что если устанавливалась плохая погода, то демонстранты держались максимум один день, а потом не появлялись, за исключением лишь той женщины с грустными глазами. Она приходила утром каждый четверг вне зависимости от погоды. Она никогда не кричала, не махала табличкой.

Каждую неделю они с Р. Дж. молча обменивались кивками, как бы признавая право каждой из них на свое понимание человечности. Однажды, когда шел сильный дождь, Р. Дж. рано приехала в клинику и, как обычно, увидела ее, одетую в желтый дождевик. Они по традиции обменялись кивками, и Р. Дж. начала подниматься по лестнице к входу. Возле двери она заколебалась и направилась прямо к женщине. С ее дождевика стекала вода.

— Послушайте, давайте я вас угощу кофе. Там на углу есть кофейня.

Они молча смотрели друг на друга. Женщина приняла решение и кивнула. По пути они остановились у припаркованного неподалеку «вольво», чтобы положить табличку на заднее сиденье.

В кофейне было сухо и тепло. Слышался звон посуды и громкие голоса мужчин, обсуждавших спорт. Сняв дождевики, женщины сели за столик.

Демонстрантка слабо улыбнулась.

— Это пятиминутное перемирие?

Р. Дж. посмотрела на часы.

— Пожалуй, десятиминутное. Потом мне надо будет идти на работу. Меня зовут Роберта Коул, кстати.

— Эбби Оливер.

Поколебавшись секунду, она протянула ладонь, и Р. Дж. пожала ее.

— Вы доктор?

— Да. А вы?

— Учитель.

— Что преподаете?

— Английский на первом курсе.

Они заказали кофе без кофеина.

Повисла неловкая пауза. Каждая из них ожидала, что другая начнет говорить какие-то неприятные вещи, однако этого не случилось. Р. Дж. так и подмывало задавить эту женщину фактами, рассказать ей, например, о Бразилии, где в год проводится столько же незаконных абортов, сколько в США законных. Разница состоит в том, что в США десять тысяч женщин каждый год госпитализируются с осложнениями после аборта, а в Бразилии эта цифра приближается к четыремстам тысячам.

Но Р. Дж. понимала, что у женщины, сидевшей напротив нее, без сомнения, были свои аргументы, которыми она хотела бы поделиться с ней, сказать, что каждый сгусток ткани, который она удаляла из женских тел, был наделен душой, желавшей родиться в этом мире…

— Это похоже на затишье во время Гражданской войны, — сказала Эбби Оливер, — когда солдаты вылезали из окопов и делились едой и табаком.

— Так и есть, верно ведь? Не считая того, что я не курю.

— Я тоже.

Они заговорили о музыке. Оказалось, что обе очень любят Моцарта, восхищаются Сейдзи Одзавой и скорбят из-за утраты Джона Уильямса, дирижера Бостонской оперы.

Эбби играла на гобое. Р. Дж. рассказала ей о виоле да гамба.

Однако в конце концов они допили кофе.

Р. Дж. улыбнулась, отодвинула стул, Эбби Оливер кивнула и поблагодарила. Она вышла назад в дождь, пока Р. Дж. расплачивалась за кофе. К тому времени как Р. Дж. вышла из кофейни, Эбби достала из «вольво» табличку и зашагала к клинике. Не глядя на нее, Р. Дж. поднялась по ступенькам и вошла в клинику.

 

42

Бывший майор

Р. Дж. понемногу засадила грядки, выкраивая по полчаса в день после возвращения с работы. Несколько раз она задерживалась в саду до сумерек, а то и до темноты. Ей пришлось сажать маленькие помидоры и зеленый перец под моросящим дождем. Это было не самым удачным ходом с точки зрения садоводства, но у нее просто не было времени. Работая в саду урывками, Р. Дж. между тем наслаждалась близостью к земле, которая обещала хороший урожай.

И все-таки в саду дела шли хорошо. Однажды в среду, поздно вечером, когда Р. Дж. рвала зелень, к дому подъехал автомобиль с номерными знаками штата Коннектикут.

Она оторвалась от грядки и увидела, как водитель выбрался из машины и направился к ней, немного прихрамывая. Это был мужчина с небольшим брюшком, среднего возраста, с высокими залысинами, седыми волосами и густыми усами.

— Доктор Коул?

— Да.

— Я Джо Фэллон.

Несколько секунд она не могла понять, кто это, но потом вспомнила рассказ Дэвида об обстреле, во время которого его ранили. Тогда погиб один капеллан, а другой был ранен.

Р. Дж. непроизвольно взглянула на его ноги.

Джо заметил ее взгляд и сказал:

— Да. — Он поднял правое колено и постучал костяшками пальцев по голени. Послышался глухой стук. — Это Джо Фэллон, — сказал он и ухмыльнулся.

— Вы были лейтенантом или майором?

— Майором. Лейтенантом был Берни Тауэрз, земля ему пухом. Но я недолго пробыл майором. Да и священником тоже.

Он извинился за то, что приехал без предупреждения.

— Я еду в Спенсер в обитель траппистов. Должен быть там завтра. Я увидел по карте, что могу сделать небольшой крюк и заехать сюда. Хочу поговорить с вами о Дэвиде.

— Как вы нашли это место?

— Я остановился у пожарной станции и спросил, где вы живете.

У него была приятная улыбка, свойственная ирландцам.

— Пойдемте в дом.

Он сел на стул в кухне и наблюдал, как она моет зелень.

— Вы голодны?

— Да. Если вы не заняты, я мог бы пригласить вас на обед.

— В холмах очень мало ресторанов, к тому же они далеко. Я собиралась приготовить обычный ужин: яйца и салат. Хотите составить мне компанию?

— С удовольствием.

Она порезала салат, рукколу и купленные в магазине помидоры, сделала омлет и тосты и накрыла на стол на кухне.

— Почему вы оставили карьеру священнослужителя?

— Я хотел жениться, — тут же ответил он. Р. Дж. поняла, что ему уже не раз приходилось отвечать на этот вопрос. Он склонил голову. — Благодарю тебя, Господи, за эту пищу.

— Аминь. — Р. Дж. подавила желание поесть поскорее. — Чем вы сейчас занимаетесь?

— Я профессор в колледже. Университет Лойолы в Чикаго.

— Вы с ним виделись, не так ли?

— Да, это так.

Фэллон разломал тост и бросил в салат. Обмакнув кусочек в подливку, он отправил его себе в рот.

— Недавно?

— Да, не так давно.

— Он связался с вами, так ведь? Рассказал, где находится?

— Да.

Она попыталась сдержать слезы ярости, навернувшиеся на глаза.

— Это сложно. Я его друг, возможно, лучший друг, потому мне довелось увидеть его в довольно плачевном состоянии. Вы для него очень важны в некотором смысле, и он не хочет рисковать этим.

— Разве он не рисковал, когда молчал все эти месяцы? Мог бы сообщить, что жив-здоров. Я знаю, что Сара значила для него. Что ее потеря сделала с ним. Но я тоже живой человек, и он пренебрег мной. Любовью тут и не пахнет.

Фэллон вздохнул.

— Есть много вещей, которые вы не сможете понять, увы.

— А вы попробуйте объяснить.

— Для нас все это началось во Вьетнаме. Два священника и раввин… Звучит как начало глупого анекдота. Дэвид, Берни Тауэрз и я. Целыми днями три капеллана пытались помочь покалеченным и умирающим в госпиталях. Вечерами мы писали письма семьям погибших, а потом шли в город и напивались в стельку.

Берни пил столько же, сколько и мы с Дэвидом, но он был особенным священником — непоколебимым в том, что касалось вопросов веры. У меня уже начинали появляться сомнения в тех клятвах, что я давал Богу. Я обратился к еврею, ища у него понимания и совета, а не к брату-священнику. Мы с Дэвидом были очень близки.

Он покачал головой.

— Это действительно странно. Мне всегда казалось, что я должен был погибнуть, а не Берни, но… — Он пожал плечами. — Пути Господни неисповедимы.

Когда мы вернулись в Штаты, я понял, что мне нужно оставить религиозное поприще. Я не мог с этим смириться и сильно запил. Дэвид проводил со мной много времени. Он помог мне записаться в общество анонимных алкоголиков, наставил на путь истинный. Потом, когда умерла его жена, настала моя очередь помогать ему. И вот теперь снова… Он того стоит, поверьте мне. Но у него есть проблемы, — сказал он.

Р. Дж. кивнула. Когда она начала убирать со стола посуду, он встал и принялся помогать ей. Она поставила на огонь чайник, и они перебрались в гостиную.

— Что вы преподаете?

— Историю религии.

— Лойола… У вас католическое заведение, — заметила она.

— Да, я все еще католик до определенной степени. Сделал все по книжке, как старый солдат. Попросил у Папы разрешения отречься, и он мне разрешил. Моя жена Дороти сделала то же самое. Она была монахиней.

— Вы с Дэвидом… близко общались после армии?

— Большую часть времени — да. Мы стали членами небольшого, но стремительно растущего движения, которое является частью большей группы теологических пацифистов. После Вьетнама каждый из нас знал, что больше не желает видеть войну. Мы посещали различные семинары и собрания и в конце концов поняли, что мы не одни, нас таких много, священников и теологов разных религий.

Он умолк, когда она пошла за кофе. Затем она дала ему чашку с дымящимся напитком, он кивнул и продолжил:

— Видите ли, по всему миру с незапамятных времен люди верили в существование высшей силы и отчаянно старались связаться с ней. Люди распевали молитвы, зажигали свечи, приносили жертвы. Святые люди поднимались, становились на колени, падали ниц. Они взывали к Аллаху, Будде, Шиве, Иегове, Иисусу и целому сонму слабых и могущественных святых. У каждого человека свое видение Бога. Мы все верим, что лишь наше представление истинно, а все прочие ложны. Чтобы доказать это, мы целыми столетиями убивали последователей «неверных» религий, убеждая себя, что делаем богоугодное дело. Католики и протестанты до сих пор убивают друг друга, так же как иудеи и мусульмане, мусульмане и индуисты, сунниты и шииты. И так далее.

Так что после Вьетнама мы начали находить родственные души, мужчин и женщин, которые верили, что каждый из нас может видеть Бога по-своему, не размахивая окровавленным мечом. Мы создали очень разнородную группу, которую назвали Мирная божественность. Мы занимаемся тем, что собираем пожертвования у различных религиозных орденов и организаций. Я знаю одно место в Колорадо, где есть неплохой участок земли. Мы хотим купить его и основать образовательный центр, где люди разных религий могли бы встречаться и разговаривать о поиске истинного спасения, лучшей религии, которой является мир.

— И Дэвид тоже… член Мирной божественности?

— Так и есть.

— Но он же агностик!

— О, простите мою дерзость, но, по всей видимости, вы плохо знаете его во многих отношениях. Пожалуйста, не обижайтесь.

— Это правда, я поняла, что плохо его знаю, — согласилась она с грустью в голосе.

— Он много говорит об агностицизме. Но в глубине души — а я знаю, о чем говорю — он верит, что некое высшее существо управляет его жизнью и судьбами мира. Просто Дэвид не может определить в доступных для него понятиях, что это за сила, и это сводит его с ума. Возможно, он самый религиозный человек из всех, кого я встречал. — Он сделал паузу. — Я говорил с ним и думаю, что он планирует скоро попробовать объяснить свои действия вам лично.

Р. Дж. было грустно и горько. Ей казалось, что Дэвид и Сара предлагают ей тихую, спокойную жизнь после всех былых треволнений. Но Сара умерла. А Дэвид уехал, преследуемый демонами, которых она не могла даже представить. И он не удосужился связаться с ней. Р. Дж. хотелось обсудить это с Джо, но поняла, что не сможет.

Он отнес чашку и блюдце к раковине и хотел было уже их помыть, но она остановила его.

— Не трудитесь. Я все помою, когда вы уйдете.

Он смутился.

— Я хочу кое о чем вас попросить. Я постоянно путешествую, рассказываю различным религиозным организациям о Мирной божественности. Пытаюсь собрать деньги на строительство центра. Иезуиты компенсируют часть моих дорожных трат, но они не слишком щедры. У меня есть спальный мешок. Можно я заночую у вас в амбаре?

Р. Дж. с опаской посмотрела на него. Джо усмехнулся.

— Не беспокойтесь. Я не опасен. Моя жена — лучшая женщина на свете. Отвергнув одни клятвы, вы начинаете с трепетом относиться к другим вашим клятвам.

Она показала ему спальню для гостей.

— У вас в доме повсюду лежат сердечные камни, — сказал он. — Сара была хорошей девочкой.

— Да.

Она помыла посуду, а он ее вытер. Р. Дж. дала ему полотенце и мягкую мочалку для лица.

— Я быстро в душ и спать. Вы можете плескаться, сколько захотите. По поводу завтрака…

— Не волнуйтесь, я буду уже далеко, когда вы проснетесь.

— Посмотрим. Спокойной ночи, мистер Фэллон.

— Спокойной ночи, доктор Коул.

Приняв душ, она лежала в темноте спальни и думала о множестве разных вещей. Из спальни для гостей доносился монотонный голос Фэллона, читавшего вечернюю молитву. Она не могла разобрать слова до самого конца молитвы, когда он немного повысил голос и с облегчением проговорил: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь». Перед тем как уснуть, она вспомнила его слова о клятвах и подумала о том, спал ли он с будущей женой до того, как Папа разрешил ему уйти из церкви.

Утром она проснулась от звука двигателя машины Фэллона. Было еще темно, и она снова заснула, проспав час, пока ее не вырвал из сна звон будильника.

В спальне для гостей все было так же, как вчера, не считая того, что кровать была застелена тщательнее, чем обычно, по-солдатски. Р. Дж. сняла с кровати белье и засунула его в плетеную корзину, чтобы позже постирать.

По четвергам она встречалась с Тоби, чтобы позаниматься бумагами час-другой перед сменой в клинике. В то утро они просматривали документы, которые она должна была подписать, и Тоби ласково улыбнулась ей.

— Р. Дж., мне кажется, что… вероятно, лапароскопия подействовала.

— О, Тоби! Ты уверена?

— Я сообщу тебе, когда буду уверена. Но, кажется, я уже знаю. Я хочу, чтобы ты принимала роды, когда придет время.

— Нет. Гвен уже будет здесь, а лучшей акушерки не найти. Тебе повезло.

— Я тебе очень благодарна. — Тоби заплакала.

— Прекращай, глупышка, — приказала Р. Дж, и они обнялись.

 

43

Красный пикап

Во второй четверг июля, отъезжая от клиники, Р. Дж. заметила в зеркало заднего вида, как от обочины вместе с ней отъехал потрепанный красный пикап. Он ехал за ней через весь Спрингфилд, направляясь к девяносто первому шоссе.

Выехав на поросшую травой обочину, Р. Дж. остановила машину. Когда пикап промчался мимо, она глубоко вздохнула, посидела неподвижно несколько минут, пока пульс не пришел в норму, и поехала дальше.

Через полмили она снова заметила эту машину, стоявшую у дороги. Когда она проехала мимо, пикап опять устремился за ней.

Теперь Р. Дж. дрожала. Подъехав к повороту на двести девяносто второе шоссе, которое вело на Вудфилд, Р. Дж. не повернула, а осталась на девяносто первом.

Они уже знали, где она живет, но она не хотела, чтобы за ней ехали по безлюдным грунтовым дорогам. Вместо этого она поехала по шоссе до Гринфилда, потом повернула на второе шоссе на запад, углубляясь в горы. Она ехала медленно, не спуская глаз с пикапа, пытаясь запомнить его.

Р. Дж. остановила машину возле управления полиции, а красный пикап замер на другой стороне улицы. В нем сидели трое мужчин и смотрели на нее. Ей захотелось подойти и послать их к черту. Но она помнила о выстрелах в докторов, потому выбралась из машины и быстрым шагом вошла в здание полиции, где было темно и прохладно, в отличие от жаркого солнечного дня, оставшегося снаружи.

Мужчина за конторкой был молодым и загорелым, с короткими черными волосами. На нем была накрахмаленная и отутюженная форма, которой позавидовал бы любой морской пехотинец.

— Да, мэм. Офицер Бакман.

— Трое мужчин в пикапе ехали за мной из самого Спрингфилда. Их машина стоит снаружи.

Он встал и прошел с ней к выходу. Пикапа не было. По улице ехал другой пикап. Это был желтый «форд». Водитель притормозил, когда увидел полицейского.

Р. Дж. покачала головой.

— Нет, то был красный «шевроле». Он уехал.

Полицейский кивнул.

— Пойдемте назад.

Он сел за стол и заполнил бланк, записав ее имя, адрес и само заявление.

— Вы уверены, что они следили за вами? Знаете, иногда какая-то машина едет в том же направлении, что и вы, и вам начинает казаться, что это «хвост». У меня был такой случай.

— Нет. Там было трое мужчин. Они следили за мной.

— Ну, теперь они, наверное, пьют где-то шнапс и обсуждают вас. Такое бывает. Вы привлекательная женщина, они за вами следовали. Неприятно, но не смертельно.

— Дело не в этом.

Она рассказала ему о работе в клинике, о демонстрантах. Когда она закончила, он холодно посмотрел на нее.

— Да, я полагаю, что есть люди, которым вы совсем не нравитесь. Так что вы хотите, чтобы я сделал?

— Вы можете оповестить патрульных, чтобы они взяли этот пикап на заметку?

— У нас ограниченное количество патрульных машин, и все они находятся на главных дорогах — на Вермонт, на Гринфилд, на юг в Коннектикут, на запад в Нью-Йорк. Большинство жителей в этих местах водит пикапы, в основном «форды» и «шевроле».

— Это был красный «шевроле» с подножками. Не новый. В салоне сидело трое мужчин. У водителя были очки без оправы. Он и мужчина, сидевший возле дверцы, были худощавого телосложения. Мужчина посередине был полный и с большой бородой.

— Их возраст? Цвет волос, глаз?

— Не знаю. — Она сунула руку в карман и достала свой блокнот с бланками. — У грузовика были номера Вермонта TZK-4922.

— О! — Он записал. — Хорошо, мы проверим и свяжемся с вами.

— Вы можете это сделать сейчас? Пока я здесь?

— Это, несомненно, займет определенное время.

Теперь настал ее черед отвечать холодно:

— Я подожду.

— Как хотите.

Она села на лавку возле конторки. Полицейский минут пять занимался какими-то посторонними делами, потом поднял трубку и набрал номер. Она услышала, как он продиктовал вермонтские номера, поблагодарил и повесил трубку.

— Что вам сказали?

— Им нужно время. Я перезвоню.

Он занялся бумагами и не обращал на Р. Дж. ни малейшего внимания. Телефон звонил дважды, но оба раза он обсуждал другие дела. Р. Дж. дважды вставала и в нетерпении выходила, оглядывая улицу, запруженную транспортом.

Когда она во второй раз вернулась в здание, полицейский говорил по телефону о номерных знаках злополучного пикапа.

— Краденые номера, — сказал он ей. — Их сняли с «хонды» сегодня утром в Хэдли Молл.

— Значит… это всё?

— Всё. Мы выпишем по этому поводу распоряжение, но теперь у них наверняка другие номера.

Она кивнула.

— Спасибо. — Она направилась к выходу, но резко остановилась. — Они знают, где я живу. Позвоните, пожалуйста, в управление полиции Вудфилда и попросите шерифа Маккортни встретить меня у дома.

Он вздохнул.

— Да, мэм.

Мак Маккортни обошел с Р. Дж. все комнаты в ее доме. От чердака до подвала. Потом они вместе прошли по лесной тропе.

Она рассказала ему о звонках с угрозами.

— Ведь есть аппарат, который можно заказать в телефонной компании, чтобы можно было отследить каждый звонок?

— Да, определитель номера. Услуга стоит несколько долларов в месяц, и нужно еще купить аппарат, стоящий примерно как автоответчик. Допустим, у тебя будет несколько телефонных номеров, но телефонная компания не предоставит информацию об их владельцах. Если я им скажу, что это полицейское расследование, они установят блокиратор. Эта услуга бесплатна, но тебе придется платить три доллара и двадцать пять центов за каждый номер, который они отследят и определят. — Мак вздохнул. — Проблема в том, Р. Дж., что эти люди организованы. Они прекрасно осведомлены о существовании всего этого оборудования, потому ты получишь кучу номеров таксофонов.

— Значит, ты считаешь, что не стоит и пытаться отследить их?

Он покачал головой.

На лесной тропе они не заметили ничего подозрительного.

— Ставлю зарплату, что их уже давно и след простыл, — сказал он. — Но вот что: это густой лес, и он занимает приличную территорию. В нем полно мест, где можно спрятать пикап. Потому я хочу, чтобы ты сегодня вечером заперла все окна и двери. Я освобождаюсь в девять вечера, а Билл Петерс заступает на ночную смену. Мы будем проезжать мимо твоего дома и посматривать по сторонам, хорошо?

— Хорошо.

Это была длинная, душная ночь, которая тянулась, казалось, целую вечность. Несколько раз по дороге проезжали машины, освещая окна ее спальни тревожным белым светом. Зачастую автомобиль притормаживал возле ее дома. Р. Дж. решила, что это Билл Петерс.

К утру в спальне стало непереносимо жарко. Держать закрытыми окна на втором этаже было глупо, потому что Р. Дж. была уверена, что услышит, если кто-то попробует приставить к стене лестницу. Она лежала в постели и наслаждалась прохладой, идущей от окна. Где-то после пяти часов утра за домом начали выть койоты. Р. Дж. решила, что это хороший знак. Если бы поблизости были люди, койоты, вероятно, не выли бы.

Когда-то Р. Дж. читала, что вой у койотов служил чем-то вроде приглашения к спариванию. Р. Дж. улыбнулась, слушая этот предрассветный концерт.

Р. Дж. тоже давно не была с мужчиной. Люди, в конце концов, тоже животные, не меньшие любители секса, чем койоты. Р. Дж. открыла рот и завыла. Так они и выли по очереди, Р. Дж. и койоты, пока в окно не начал пробиваться серенький свет восходящего солнца. Р. Дж. удивилась, как можно быть одновременно напуганной и возбужденной.

 

44

Ранний концерт

Лето выдалось богатым на радости и горести. Р. Дж. работала среди людей, слабостью и силой которых она восхищалась. Мать Джанет Кантвелл, Елена Аллен, страдала от сахарного диабета уже восемнадцать лет. В конце концов проблемы с кровообращением спровоцировали гангрену, из-за которой правую ногу ампутировали. Р. Дж. с ужасом обрабатывала атеросклерозные нарывы на ее левой ноге. Елена была восьмидесятилетней женщиной с живым, цепким умом. Опираясь на костыли, она показала Р. Дж. поздние лилии и огромные помидоры, уже начавшие наливаться красным. Елена пыталась всучить ей кабачки цукини, которых у нее было в избытке.

— У меня есть кабачки, — смеясь, протестовала Р. Дж. — Хотите моих?

— О нет!

Каждый огородник в Вудфилде выращивал кабачки. Грегори Хинтон однажды сказал, что, если человек оставляет машину на Мейн-стрит, ему лучше ее запереть, поскольку по возвращении он может обнаружить на заднем сиденье кабачки.

Грег Хинтон, у которого поначалу были трения с Р. Дж., стал ее большим поклонником и другом. Р. Дж. расстроилась, когда у него обнаружился мелкоклеточный рак легкого. Когда он пришел к ней с жалобами на кашель и чихание, он уже был в беде. Ему было семьдесят лет, и он выкуривал по две пачки сигарет в день с пятнадцати лет. Однако он считал, что у этой болезни были и другие причины.

— Все говорят, как полезно для здоровья быть фермером, работать на свежем воздухе и так далее. Они не думают, что бедняга постоянно дышит соломенной трухой в закрытых амбарах, химическими удобрениями и гербицидами. Во многих отношениях это нездоровая работа.

Р. Дж. послала его к онкологу в Гринфилд. Когда на рентгеновском снимке его мозга было обнаружено небольшое кольцеобразное пятно, ему прописали радиационное лечение и химиотерапию.

Но были также положительные моменты. За все лето никто из горожан не умер. Живот Тоби начал расти как на дрожжах. По утрам, а со временем днем и вечером, ее мучила тошнота. Тоби заметила, что ледяная вода с долькой лимона помогала приглушить ее, потому между приступами рвоты она сидела за столом Р. Дж., держала в руке высокий стакан со льдом и маленькими глотками пила воду. Р. Дж. договорилась, что на семнадцатой неделе беременности ей сделают амниоцентез.

Рождение детей вызывало оживление в городе. Одним дождливым днем Р. Дж. приняла роды у Джессики Гарленд. У нее родилась тройня: две девочки и мальчик. Об ожидающейся тройне знали давно, и все же ее рождение отмечал весь город. Р. Дж. в первый и, возможно, последний раз принимала роды тройни, поскольку она решила передать все вопросы акушерства Гвен, когда та переедет в холмы. Младенцев назвали Клара, Джулия и Джон. Р. Дж. думала, что в таких случаях детей называют в честь принимавших роды докторов, но, по всей видимости, этот обычай остался в прошлом.

Однажды утром Грегори Хинтон пришел к Р. Дж. на очередной сеанс химиотерапии и задержался в дверях.

— Мне сказали, доктор Коул, что вы делаете аборты в Спрингфилде.

Его официальный тон заставил Р. Дж. насторожиться. Обычно он называл ее по имени. Его вопрос не застал ее врасплох. Она старалась не скрывать того, чем занимается.

— Да, делаю, Грег. Я работаю там по четвергам.

Он кивнул.

— Мы католики. Вы знали?

— Нет, не знала.

— Да, я родился здесь и вырос в лоне конгрегационалистской церкви, а Стасю воспитали в католической семье. В девичестве она была Стася Квятковски. Ее отец владел птицефермой в Сандерленде. Однажды субботним вечером она с подружками приехала в Вудфилд на танцы в городскую управу. Там мы и познакомились. Когда мы поженились, то посчитали, что проще будет, если мы будем вместе посещать одну церковь, потому я стал ходить в католический храм. Конечно, в нашем городе костела нет, потому мы ездим в костел Иисуса в Южном Дирфилде. В конце концов я перешел в католичество. У нас есть племянница в Колрейне, Рита Хинтон, она дочь моего брата Артура. Они конгрегационалисты. Рита училась в университете Сиракуз, забеременела. Отец ребенка сбежал. Рита бросила учебу, родила девочку. Невестка Хелен заботится о малышке, а Рита работает уборщицей, чтобы прокормиться. Мы очень гордимся племянницей.

— Вы действительно должны гордиться ею. Что бы она ни выбрала, вы должны поддерживать ее.

— Дело в том, — сказал он, — что мы против абортов.

— Я тоже не люблю делать аборты, Грег.

— Тогда почему вы этим занимаетесь?

— Потому что люди, приходящие в клинику, находятся в отчаянном положении, им нужна помощь. Многие женщины умерли бы, если бы у них не было возможности сделать медицинский, безопасный аборт. Для этих женщин не важно, как поступила та или другая беременная, что думаете вы или я, эта группа людей или та. Для них важно лишь то, что происходит с их собственными телами и душами, и они должны сами решить, что им следует сделать, чтобы выжить. — Она посмотрела ему в глаза. — Вы понимаете это?

После секундного колебания он кивнул.

— Полагаю, что да, — с неохотой ответил он.

— Я рада, — сказала Р. Дж.

Однако она не хотела и дальше бояться прихода очередного четверга. Когда она согласилась помогать, то предупредила Барбару, что будет заниматься этим лишь до тех пор, пока Юстас не наймет других докторов. В последний четверг августа Р. Дж. поехала в Спрингфилд с твердым намерением сказать, что больше не будет работать в клинике.

Когда она проехала мимо клиники, демонстрация у стен была в самом разгаре. Как обычно, она оставила машину в нескольких кварталах от клиники и вернулась пешком. Одним из новшеств администрации Клинтона было то, что теперь полицейские должны были удерживать демонстрантов на другой стороне улицы, чтобы они не мешали проходу. Однако когда какая-то машина подъехала к клинике, демонстранты затрясли плакатами и закричали.

Кто-то выкрикивал в мегафон:

— Мама, не убивай меня! Мама, не убивай!

— Мама, не убивай ребенка!

Кто-то, должно быть, узнал Р. Дж., когда она была на полпути к двери.

— Убийца… убийца… убийца.

Прежде чем войти внутрь, она заметила, что окно в административном офисе разбито. Дверь в офис была открыта. Барбара Юстис стояла на коленях и собирала осколки стекла.

— Привет, — спокойно поздоровалась она.

— Доброе утро. Я хотела поговорить, но, по всей видимости…

— Нет, заходи. Для тебя у меня всегда есть время.

— Я немного рано. Давай я помогу. Что случилось?

— Не что, а кто. Мальчик лет тринадцати проходил мимо, неся в руках бумажный пакет. Под моим окном он достал из пакета вон то и швырнул.

Камень размером с бейсбольный мяч лежал на столе Барбары. Р. Дж. заметила, что он ударился о край стола и отбил от него приличный кусок.

— Хорошо, что он не попал тебе в голову. Ты порезалась?

Юстис покачала головой.

— Я была в туалете, когда это случилось. Можно сказать, повезло.

— Мальчик был из демонстрантов?

— Мы не знаем. Он побежал по улице и дальше по переулку к Форбз-авеню. Полиция искала его, но не нашла. Возможно, его там ждала машина.

— О боже! Они используют детей. Барбара, что же будет дальше? Куда мы катимся?

— Мы катимся в завтрашний день, доктор. Верховный суд США поддержал законность абортов и дал добро на тестирование препарата для аборта.

— Считаешь, это что-то изменит?

— Думаю, что изменит, и серьезно. — Юстис высыпала осколки в мусорную корзину, выругалась и сунула палец в рот. — RU-486 должен удачно пройти тестирование в США, потому что его уже много лет используют во Франции, Англии и Швеции.

— Как только врачи смогут использовать препарат и предоставлять сопутствующее лечение в тиши своих офисов, война будет выиграна, более или менее. У многих людей до сих пор существует неприятие аборта, конечно, и все равно время от времени они будут проводить демонстрации. Но, когда женщина сможет прерывать беременность, всего лишь посетив семейного доктора, война с абортами в основном закончится. Они не смогут протестовать везде.

— Когда это случится?

— На это уйдет около двух лет, я полагаю. Нам надо постараться продержаться до того времени. С каждым днем в клиниках работает все меньше людей. Во всем штате Миссисипи лишь один мужчина делает аборты. В Северной Дакоте — лишь одна женщина. Доктора твоего возраста не будут заниматься этой работой. Многие клиники еще открыты, потому что там работают пожилые, вышедшие на пенсию доктора. — Она улыбнулась. — У стариков крепкие нервы, Р. Дж., они намного смелее молодых. Интересно, почему?

— Возможно, им не так много терять, как молодым. У молодых еще есть семьи, о которых надо заботиться, и карьера, которую надо делать.

— Да. Ну, спасибо Богу за стариков. Ты исключение, Р. Дж. Я бы отдала все, что угодно, чтобы подыскать доктора вроде тебя. Скажи, о чем ты хотела поговорить?

Р. Дж. выбросила осколки стекла в корзину и покачала головой.

— Уже поздно. Пойду работать. Ничего особенного, Барбара. Я как-нибудь потом расскажу.

В пятницу вечером она готовила рагу на ужин и слушала по радио концерт Моцарта для скрипки, когда ей позвонила Тоби.

— Телевизор смотришь?

— Нет.

— О боже, Р. Дж. Включи.

Во Флориде шестидесятисемилетний доктор по имени Джон Байард Бриттон был застрелен возле клиники, где проводил аборты. Его убил из дробовика фундаменталистский протестантский священник Пол Хилл. Убийство произошло в городе Пенсакола, там же, где в прошлом году Майкл Гриффин убил доктора Дэвида Ганна. Р. Дж. сидела и слушала, приоткрыв рот и не двигаясь. Вскоре она почувствовала запах горелой капусты, очнулась, побежала в кухню, вывалила дымящееся месиво в мусорное ведро и вернулась в гостиную к телевизору.

Убийца Хилл приблизился к машине доктора вплотную и выстрелил в водителя с очень близкого расстояния.

Дверца машины и окно были изрешечены дробью. Доктор погиб на месте. С доктором в машине были добровольные сопровождающие. Мужчина семидесяти лет, который сидел рядом, также погиб, а его жена на заднем сиденье была ранена.

Ведущий обзора новостей отметил, что доктору Бриттону не нравилось делать аборты, но он хотел, чтобы у женщин был выбор.

Дальше показывали отрывки интервью преподобного Хилла на предыдущих демонстрациях. Тогда он очень хвалил Гриффина за убийство доктора Ганна.

Показали интервью с религиозными лидерами движения против абортов, в которых они осуждали насилие и убийства. Лидер национального движения против абортов заявил, что его группа считает убийство прискорбным событием. Но тут же пустили ролик, где он призывает на головы докторов, проводящих аборты, всяческие несчастья.

Ведущий добавил, что последние неудачи движения против абортов могут вызвать «увеличение количества актов агрессии со стороны самых радикальных членов и групп внутри движения».

Р. Дж. сидела на диване, обхватив себя за плечи руками, будто не могла согреться. Даже когда новости закончились и началось очередное шоу, она не могла оторвать взгляд от экрана телевизора.

Всю субботу и воскресенье она готовилась к неприятностям. Она сидела в доме с запертыми дверями и окнами, закрытыми ставнями, старалась больше читать и спать.

Утром в воскресенье она поехала на вызов. Вернувшись домой, снова заперла дверь.

В понедельник, приехав на работу, она оставила машину недалеко от Мейн-стрит и направилась в офис пешком. Когда до офиса оставалось несколько домов, она свернула в подворотню и вошла через заднюю дверь.

Весь день на работе она не могла сосредоточиться. Ночью трудно было заснуть, поскольку она вся превратилась в комок нервов. Назойливые телефонные звонки с угрозами прекратились. Она морщилась от каждого звука, будь то скрип старой половицы или звук включившегося холодильника.

Наконец в три часа утра она встала с постели, распахнула окна и отперла двери.

Она вынесла на улицу раскладной стул и поставила его возле грядок. Вернувшись в дом, она взяла виолу да гамба, уселась под звездами и принялась играть чакону Маре, которую как раз разучивала. В предрассветной тьме музыка звучала прекрасно. Р. Дж. играла и представляла, как животные в лесу прислушиваются к этим мистическим и странным звукам. Она фальшивила, но ей было все равно. Это была серенада для ее салата.

Музыка вселила в нее смелость, потому, закончив играть, она успокоилась. На следующий день она поехала на работу и оставила машину на обычном месте. Она нормально общалась с пациентами. Каждое утро она находила время, чтобы прогуляться по лесной тропе, прежде чем отправиться в город. Вернувшись с работы, она обычно полола грядки, пересаживала кустовую фасоль и рукколу.

В среду ей позвонила Барбара Юстис и сказала, что договорилась с людьми, которые будут сопровождать ее до клиники.

— Нет. Не надо.

— Почему?

— Я чувствую, что все будет в порядке. Кроме того, это не спасло доктора во Флориде.

— Хорошо. Но поезжай тогда прямо на стоянку. За ней кто-нибудь будет присматривать. И тут больше полицейских машин, чем мы когда-либо видели, потому мы в безопасности.

— Хорошо, — согласилась Р. Дж.

В четверг паника вернулась.

Она была благодарна, когда в Спрингфилде на почтительном расстоянии за ней пристроилась полицейская машина и сопровождала до самой клиники.

Демонстрантов не было. Один из секретарей клиники присматривал за стоянкой, как и говорила Барбара.

День минул без особых происшествий. Когда Р. Дж. приняла последнюю пациентку, даже Барбара заметно расслабилась. После работы полицейские сопровождали ее до самой черты города, и внезапно она снова осталась одна на шоссе, ведущем к северу.

Вернувшись домой, Р. Дж. была рада увидеть на крыльце мешочек, в котором обнаружился молодой картофель размером с мяч для гольфа и записка от Джорджа Палмера, который советовал сварить его и съесть с маслом и свежим укропом. Картофель так и просился на гарнир к форели, потому Р. Дж. выкопала несколько червяков и достала удочку.

Стояла характерная для этой поры теплая погода. Войдя в лес, Р. Дж. ощутила благословенную прохладу. Солнечные лучи рисовали замысловатые узоры на земле, пробиваясь сквозь густые кроны деревьев.

Когда из глубокой тени на тропу выступил какой-то мужчина, Р. Дж. показалось, что это медведь. Она успела заметить, что он был большой, бородатый, с длинными волосами, словно Христос. Р. Дж. подняла удочку и ударила его наотмашь по плечу, потом снова и снова. Удочка сломалась, но она продолжала хлестать его, потому что неожиданно поняла, кто перед ней.

Сильные руки обняли ее. Его подбородок больно прижался к голове Р. Дж.

— Осторожно, если крючок отцепится, то поцарапает.

Он пробубнил:

— Ты закончила тропу.

 

45

История, рассказанная за завтраком

Спустя несколько минут после того, как Дэвид напугал Р. Дж. на лесной тропе, они сидели в кухне в доме Р. Дж. и смотрели друг на друга с определенной долей опаски. Им было очень сложно начать разговор. Когда они виделись в последний раз, перед ними лежал труп его ребенка.

Они оба изменились. Р. Дж. казалось, что Дэвид маскируется, убрав хвост и отрастив бороду.

— Хочешь поговорить о Саре?

— Нет, — быстро ответил он. — То есть не сейчас. Я хочу поговорить о нас.

Р. Дж. крепко сжала ладони на коленях, пытаясь сдержать дрожь, разрываясь между надеждой и отчаянием, обуреваемая странной гаммой чувств — радостью, легкой эйфорией, огромным облегчением. Также в груди угольком горел разрушительный гнев.

— Почему ты решил вернуться?

— Я не мог перестать думать о тебе.

Он выглядел таким здоровым, таким нормальным, будто бы ничего не произошло. Он вел себя слишком спокойно, слишком деловито. Она хотела шептать ему нежные слова, но вместо этого сказала совсем другое:

— Я рада. Вот так вот. Целый год ни слова, а потом — здравствуйте, я вернулся. Откуда мне знать, что ты после первой же размолвки не сядешь в машину и не укатишь куда-нибудь? На пять лет, на восемь?

— Потому что я обещаю. Подумай об этом.

— О, я подумаю, — услышала она свой голос, исполненный такой едкости, что Дэвид отпрянул от неожиданности.

— Я могу сегодня переночевать у тебя?

Она хотела было отказать ему, но поняла, что не может.

— Почему нет? — ответила Р. Дж. и рассмеялась.

— Подкинешь меня до машины? Я оставил ее на проселочной дороге и прошел пешком через землю Крантца к лесной тропе.

— Ну, с таким же успехом ты можешь пройтись и назад, пока я буду готовить ужин, — горько ответила она. Дэвид кивнул и вышел.

Когда он вернулся, Р. Дж. уже успела взять себя в руки. Она сказала, чтобы он оставил чемодан в комнате для гостей. Она разговаривала с ним вежливо, как с гостем, чтобы он не заметил, как она рада. Она накормила его отличным ужином — телячьей отбивной с вареным картофелем, яблочным пюре.

Они сели за стол. Но прежде, чем приступить к еде, Р. Дж. быстро пошла к себе в комнату, притворив за собой дверь. Дэвид услышал, как она включила телевизор, по которому показывали повтор популярного сериала «Сейнфелд».

И Р. Дж. он тоже услышал. Каким-то образом он понял, что она плачет не из-за него. Он подошел к двери и осторожно постучал.

Она лежала на кровати. Дэвид опустился на колени возле нее.

— Я тоже ее любила, — прошептала она.

— Я знаю.

Они плакали вместе, как им и следовало поступить годом ранее. Р. Дж. подвинулась, позволив ему лечь рядом. Первые поцелуи были мягкими и смешанными со слезами.

— Я постоянно думал о тебе. Каждый день, каждую секунду.

— Мне не нравится эта борода, — сказала она.

Утром Р. Дж. не покидало странное ощущение, что она провела ночь с посторонним человеком. Дело было даже не в бороде и недостающем хвосте.

К тому времени как она приготовила тосты и поджарила яичницу, к ней присоединился Дэвид.

— Вкусно. Что это?

— Я смешала апельсиновый и клюквенный сок.

— Ты никогда так раньше не делала.

— Ну, теперь делаю. Все изменилось, Дэвид. Тебе не приходило в голову, что я могла встретить другого мужчину?

— Встретила?

— Ты больше не имеешь права знать это. — Ее гнев нашел путь наружу. — Почему ты связался с Джо Фэллоном, но не со мной? Почему ты ни разу не позвонил? Почему ты так долго ждал, прежде чем написать мне? Почему ты не сообщил, что с тобой все в порядке?

— Со мной не все было в порядке, — ответил он.

Когда он начал говорить, они забыли о еде.

После смерти Сары воздух вокруг меня приобрел странный оттенок словно весь мир стал светло-желтым. Часть меня продолжала функционировать как обычно. Я позвонил в похоронное бюро в Рослин, что на Лонг-Айленде, и договорился о похоронах на следующий день. Я осторожно, очень осторожно ехал за катафалком до самого Нью-Йорка.

Я остановился в мотеле. Утром прошла простая церемония. В нашем бывшем храме был новый раввин. Он не знал Сару, и я попросил его быть очень кратким. Сотрудники похоронного бюро несли гроб. Распорядитель похорон поместил объявление в газете о церемонии, но пришло всего несколько человек. В Западном Вавилоне на кладбище Бет Мозес две девочки, которые дружили с Сарой в школе, плакали, обнявшись. Рядом стояло человек пять, мужчины и женщины с мрачными лицами, которые знали нашу семью, когда мы жили в Рослине. Я отпустил землекопов и засыпал яму сам. Сначала я бросил несколько лопат камней, слушая, как они глухо стучат по крышке гроба, а потом пошла земля. Над могилой я насыпал небольшой холм.

Полная женщина, в которой я с трудом узнал лучшую подругу Натали из какой-то прошлой жизни, всхлипнула и прижала меня к себе, а ее муж умолял меня поехать к ним домой. Я даже не помню, что ответил им.

Я ушел сразу же, как только закончилась церемония. Проехав пару километров, я свернул на пустынную стоянку возле церкви, где прождал больше часа. Когда я вернулся на кладбище, люди уже разошлись.

Две могилы располагались довольно близко. Я сел между ними, положив на них руки. Никто меня не потревожил.

Я чувствовал лишь боль утраты и одиночество. Когда солнце начало клониться к западу, я сел в машину и уехал.

Я не знал, куда еду. Казалось, машина едет по собственной воле по Уэллвуд-авеню, пересекая перекрестки и мосты.

В Нью-Джерси.

В Ньюарке я остановился у «Старой славы», бара для рабочих, который находится как раз возле шоссе. Быстро выпив три стопки, я почувствовал на себе косые взгляды и внезапно наступившую тишину. Если бы на мне был рабочий комбинезон или джинсы, то все было бы в порядке, но на мне был испачканный землей дорогой синий костюм от Харта Шаффнера и Маркса. К тому же я носил хвост. Я расплатился и вышел, направившись к ближайшему супермаркету, где купил три бутылки джина «Бифитер», с которыми поехал в мотель.

Я слышал десятки рассказов алкоголиков о вкусе выпивки. Некоторые описывают его как «жидкие звезды», «нежный нектар», «пищу богов». Мне никогда не нравился вкус алкогольных напитков, сделанных на основе зернового спирта, я ненавидел свое пристрастие к джину и водке. В мотеле я искал забвения, накачиваясь спиртным, пока не засыпал. Когда я просыпался, я лежал несколько минут, не понимая, где я нахожусь и почему. Потом накатывали воспоминания и ужасная боль, и я снова тянулся за бутылкой.

Это была старая, проверенная временем тактика — в былые времена я тоже пил в запертом помещении, где был в безопасности. Три бутылки джина помогли мне не выбираться из забытья четыре дня. Потом я почти сутки страдал от похмелья. Съев скудный завтрак, я выписался из мотеля и поехал дальше.

Подобный образ жизни я вел прежде, потому очень быстро и легко снова к нему адаптировался. Я никогда не садился за руль пьяным, понимая, что от катастрофы меня отделяют лишь машина, бумажник с кредитными картами и чековая книжка.

Я ехал медленно, практически на автопилоте. Мой разум замер, пытаясь оставить реальность позади. Но рано или поздно наступал момент, когда реальность вторгалась в машину и ехала вместе со мной. Когда боль становилась невыносимой, я останавливался, покупал пару бутылок и заворачивал в ближайший мотель.

Я напивался в Харрисбурге, штат Пенсильвания. Я напивался на окраинах Цинциннати, штат Огайо, и в местах, которые мне совершенно не знакомы. Я напивался и трезвел снова и снова.

Одним теплым утром в начале осени, очень рано, я обнаружил, что еду по проселочной дороге. У меня было сильное похмелье. Передо мной открывался милый холмистый пейзаж, хотя холмы были ниже, чем в Вудфилде, и там было больше обработанных полей, чем леса. Я объехал черную телегу с впряженной в нее лошадью. На телеге сидел бородатый мужчина в соломенной шляпе, белой рубашке и черных штанах с подтяжками.

Эмиш.

Я проехал ферму и заметил женщину в длинном платье и маленькой шапочке, помогавшую двум мальчикам сгружать с телеги тыквы. По другую сторону пшеничного поля еще один мужчина правил пятеркой лошадей.

Меня мучила тошнота, болела голова.

Медленно продвигаясь по сельской местности, я повсюду видел белые или некрашеные дома, милые амбары, водонапорные башни с ветряными мельницами, ухоженные поля. Я думал, что снова попал в Пенсильванию, куда-то в район Ланкастера, однако очень скоро я подъехал к какому-то городку и узнал, что покидаю пределы Эпплкрик, штат Огайо, и въезжаю в городок Кидрон. Во рту у меня пересохло. Всего в километре от меня находились магазины, мотель, холодная кока-кола, еда. Но я этого не знал.

Я мог бы легко проехать мимо того дома, но подъехал к пустой телеге с оглоблями, лежащими на асфальте. Оборванные постромки говорили о том, что лошадь убежала.

Я проехал мимо мужчины, который бежал за кобылой, не желавшей возвращаться к телеге.

Недолго думая, я обогнал лошадь и загородил ей дорогу машиной. Выпрыгнув наружу, я стал перед машиной и замахал руками. С одной стороны дороги был забор, а с другой — пшеничное поле. Когда кобыла остановилась, я подошел к ней, заговорил ласковым голосом и схватил за уздечку.

Громко пыхтя, подбежал мужчина.

— Данке. Зер данке. У вас есть опыт обращения с лошадьми, не так ли?

— У меня тоже когда-то была лошадь.

Мир перед моими глазами поплыл, и я оперся о капот машины.

— Вы больны? Вам помощь нужна?

— Нет, я в порядке. Все в порядке. — Тошнота и головокружение проходили. Мне нужно было лишь убраться из-под прямых солнечных лучей. В машине у меня был тайленол. — Вы знаете, где здесь можно найти воду?

Мужчина кивнул и указал на ближайший дом.

— Вот они дадут вам воды. Постучите к ним.

Фермерский дом окружало пшеничное поле, но здесь жили не эмиши. Я заметил на заднем дворе несколько автомобилей. Постучав в дверь, я прочел небольшую табличку «Иешива Исроел. Дом изучения Израиля». Из открытых окон до меня донеслись голоса, певшие на иврите, определенно один из псалмов.

— О дом Израилев, слава Господу, о дом Аарона, слава Господу.

Дверь открыл бородатый мужчина, которого невозможно было отличить от эмиша. Он был одет в темные штаны и белую рубашку, но на голове его красовалась кипа, левый рукав был закатан, а филактерии обвивали его лоб и руку. За его спиной я увидел сидящих за столом мужчин.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Заходи, заходи. Ты еврей?

— Да.

— Мы ждали тебя, — сказал он на идише.

Никто никому не представлялся. Это сделали позже.

— Ты десятый мужчина, — сказал мужчина с седой бородой.

Я понял, что совершил миньян, позволив им закончить с псалмами и приступить к утренним молитвам. Несколько мужчин улыбнулись, еще один глухо пробормотал, что я пришел очень кстати. Я внутренне застонал. Даже в самом лучшем своем состоянии я не хотел бы попасть на службу ортодоксальных евреев.

Однако что я мог предпринять? На столе стояли стаканы с водой, и сперва мне дали напиться. Кто-то протянул филактерии.

— Нет, спасибо.

— Что? Не будь глупцом, ты должен надеть филактерии, они не кусаются, — прогрохотал мужчина.

Очень много лет прошло с тех пор, как я в последний раз надевал филактерии, потому им пришлось помочь мне надеть кожаные ремешки на лоб и руку и закрепить коробочку с текстами Торы на переносице. Между тем двое других мужчин нацепили мне филактерии и проговорили молитву. Никто меня не торопил. Позже я узнал, что они привыкли к нерелигиозным евреям, время от времени забредающим к ним в дом. Это была мицва, считалось благословением иметь возможность помочь и направить. Когда начались молитвы, я обнаружил, что серьезно забыл иврит, но остаточных знаний было вполне достаточно для службы. Когда-то в семинарии меня хвалили за хорошее знание этого языка. Ближе к концу службы трое мужчин стали для каддиша, молитв по недавно умершим, и я стал вместе с ними.

После молитвы мы позавтракали апельсинами, сваренными вкрутую яйцами, хлебом и крепким чаем. Я гадал, как бы сбежать от них, когда они прибрали стол после завтрака и принесли большие книги, писанные на иврите. Страницы их пожелтели и обтрепались, а уголки обложек помялись и вытерлись.

Через несколько минут они расселись на разнокалиберные стулья и принялись изучать книги. При этом они спорили, ругались между собой, слушая аргументы оппонента с повышенным вниманием. Темой их дискуссии было то, насколько человечество тяготеет к добру, а насколько — ко злу. Я был поражен, как редко они заглядывали в книги. Они цитировали наизусть целые абзацы устного закона, сформулированного почти две тысячи лет раввином Иудой. Они с легкостью обсуждали вавилонский и иерусалимский Талмуды, спорили о разных точках зрения в Путеводителе растерянных, Зогаре и прочих трудах. Я понял, что стал свидетелем ежедневной словесной баталии, которая ведется уже более шести тысяч лет по всему миру.

Присутствующие время от времени переходили на идиш, иврит, арамейский и просто разговорный английский. Большую часть их разговоров я понять не мог, но они немного успокаивались, когда размышляли над очередной цитатой. Голова еще болела, но я был поражен тем, что мне довелось услышать.

Я смог определить главного, пожилого еврея с роскошной седой бородой и гривой не менее седых волос. Небольшое брюшко под рубахой, пятна на галстуке, круглые стальные очки, агатово-синие глаза. Ребе сидел и отвечал на вопросы, которые время от времени ему задавали.

Каким-то образом время ускорилось. Я чувствовал себя как во сне. Когда после полудня они прервались на обед и пошли за едой, припасенной в коричневых бумажных пакетах, я очнулся от полузабытья и приготовился уходить, однако ребе попросил меня остаться.

— Пойдем со мной, пожалуйста. Поедим.

Я последовал за ним, мы прошли через две классных комнаты с рядами вытертых парт. На стенах, возле досок, висели домашние задания учеников. Мы стали подниматься по лестнице.

Это была аккуратная маленькая квартира. Крашеные полы блестели. На мебели лежали кружевные салфеточки. Царил полный порядок. Определенно, там не было маленьких детей.

— Здесь я живу с женой Дворой. Она работает в соседнем городке продавщицей. Я раввин Московиц.

— Дэвид Маркус.

Мы пожали друг другу руки.

В холодильнике обнаружился салат с тунцом и овощи. Ребе нарезал халу и вставил пару ломтиков в тостер.

— Итак, — сказал он, благословив пищу, которую мы собирались есть, — чем ты занимаешься? Торгуешь?

Я заколебался. Если бы я сказал, что торгую недвижимостью, то мне пришлось бы поинтересоваться, что сейчас продается в округе.

— Я писатель.

— Серьезно? О чем пишешь?

Вот так бывает всегда, когда начинаешь плести паутину лжи.

— О сельском хозяйстве.

— Здесь много фермеров, — сказал ребе, и я кивнул.

Мы молча принялись за еду. Поев, я помог ему прибрать со стола.

— Ты любишь яблоки?

— Да.

Ребе достал из холодильника несколько плодов сорта Макинтош.

— Тебе есть где переночевать?

— Еще не нашел.

— Тогда живи с нами. Мы сдаем одну из комнат, недорого. А утром ты поможешь сделать миньян. Почему нет?

Яблоко оказалось кисло-сладким и одновременно терпким. На стене я заметил календарь с картинками, на одной из которых была Стена плача. Я очень устал постоянно быть за рулем. Ванная оказалась в отличном состоянии. Действительно, почему нет?

Раввин Московиц вставал ночью несколько раз, чтобы сходить в ванную, шаркая по полу шлепанцами. Я предположил, что у него увеличенная простата.

Двора, его жена, оказалась маленькой седовласой женщиной с розовым лицом и живыми глазами. Она напоминала мне веселую белку и каждое утро, хлопоча по кухне, пела любовные песни и колыбельные на идише сладким дрожащим голосом.

Я не разбирал свою одежду, понимая, что скоро покину этот дом. Каждое утро я застилал постель и прятал вещи назад в чемодан. Двора Московиц сказала мне, что я примерный жилец.

В пятницу на обед у нас была та же еда, что готовила мне мать, когда я был ребенком: фаршированная рыба, куриный суп с клецками, жареная курица с картофельным пудингом, фруктовый компот и чай. В пятницу днем Двора сделала чолнт на следующий день, когда было запрещено готовить. Она положила картофель, лук, чеснок, ячмень и бобы в глиняный горшок и залила водой. Добавив соль, перец и паприку, она поставила горшок на огонь. За несколько часов до наступления Шаббата она положила туда же мясо и поместила горшок в духовку, где он томился на медленном огне всю субботу.

Открыв горшок, мы увидели прекрасную, аппетитную корочку, от которой шел умопомрачительный аромат.

Раввин Московиц достал из шкафа бутылку хорошего виски и налил две стопки.

— Не для меня.

Ребе удивленно развел руками.

— Не будешь шнапс?

Я знал, что если выпью, то заберу из машины бутылку водки, а это не тот дом, где я мог позволить себе напиваться.

— Я алкоголик.

— Ах, вот как, — кивнул раввин и надул губы.

Я словно попал в мир ортодоксальных евреев, о которых мне много рассказывали родители, выросшие в подобном окружении. Но иногда ночью я просыпался, недавние воспоминания затопляли мое сознание, и мне хотелось снова напиться. Однажды ночью я встал, спустился на первый этаж и босиком вышел во двор, покрытый росой. Я открыл багажник машины, нашел бутылку водки и сделал пару больших, спасительных глотков, но не взял ее с собой, когда вернулся в комнату. Если ребе или Двора слышали меня, то ничего не сказали.

Каждый день я сидел с теми мужчинами, чувствуя себя одним из учеников, которые заполняли классные комнаты. Эти люди настолько отточили свой разум за долгие годы, что я со своим слабым пониманием Библии и еврейских законов остался на много световых лет позади. Я не упоминал, что закончил еврейскую теологическую семинарию Америки и был раввином. Я знал, что консервативный или реформистский раввин не был раввином для них, не говоря уже о ребе.

Потому я молча слушал их споры о человеческих существах, их способности творить добро и зло, о браке и разводе, о трефе и кашруте, преступлении и наказании, рождении и смерти.

В особенности я заинтересовался одной темой. Леви Дресснер, старый дрожащий человек с хриплым голосом, указал на трех разных мудрецов, которые говорили, что преклонный возраст может стать вознаграждением за благочестие, однако даже благочестие может рано встретить смерть, что печально.

Ревен Мендель, грузный мужчина с красным лицом, лет сорока, цитировал труд за трудом, в которых говорилось, что рано умершие молодые люди после смерти воссоединялись с родителями.

Иехуда Нахман, бледный мальчик с сонными глазами и шелковистой коричневой бородкой, цитировал нескольких авторов, уверенных в том, что умершие поддерживали связь с живыми и интересовались их жизнью.

 

46

Кидрон

— Так ты провел весь год с ортодоксальными евреями? — спросила Р. Дж.

— Нет, от них я тоже сбежал.

— Что случилось? — спросила Р. Дж.

Она взяла холодный тост и откусила кусочек.

Двора Московиц была тихой и вежливой в присутствии мужа и других мужнин, но, словно бы понимая, что я отличаюсь от них, когда мы оставались наедине, становилась очень разговорчивой.

Она тяжело трудилась, чтобы в квартире и классных комнатах было чисто во время Дней трепета. Мóя, стирая и отчищая, она рассказывала мне легенды и историю семьи Московиц.

— Двадцать семь лет я продаю платья в магазине «Бонтон». Я с нетерпением жду следующего июля.

— Что тогда будет?

— Мне стукнет шестьдесят два, и я уйду на пенсию. — Она любила конец недели, потому что не работала по пятницам и субботам по причинам религиозного свойства, а в воскресенье магазин был закрыт. Она подарила ребе четверых детей. Больше не смогла. Такова воля Божья. У них было трое сыновей, двое из которых жили в Израиле. Лабель бен Шломо был ученым в Меа Шеариме, Пинкус бен Шломо был раввином в Петах-Тиква. Самый младший, Ирвинг Московиц, продавал страховки в Блумингтоне, штат Индиана. — Моя черная овечка.

— А ваш четвертый?

— Это была дочь, Леа. Она умерла, когда ей было два года. Дифтерия. — Воцарилось молчание. — А вы? У вас есть дети?

Я рассказал ей все. Мне было сложно не только решиться, не только думать об этом, но и облечь мое горе в слова.

— Значит, вы говорите кадиш по дочери.

Она взяла меня за руку. Наши глаза увлажнились, я хотел убежать. Она сделала мне чай с хлебцами и морковными конфетами.

Утром я встал очень рано, пока они еще спали. Я застелил кровать, оставил деньги и записку с благодарностями и пробрался с чемоданом к машине, пока темнота еще не сменилась восходом.

Все Дни трепета я провел в беспробудном пьянстве — в ночлежке в Уиндеме, в ветхом домике для туристов в Ревенне. В Кьяхога Фоллз управляющий мотеля открыл мою запертую дверь и вошел ко мне после того, как я пил в номере трое суток подряд, и попросил уехать. Когда я достаточно протрезвел, я поехал в Акрон, где обнаружил потрепанный старый отель «Маджестик», павший жертвой моды на мотели. Угловой номер на четвертом этаже требовал покраски и был полон пыли. Через одно окно я видел дым, выходивший из труб фабрики по производству резины, а из другого — коричневые воды реки Маскингум. Я сидел там восемь дней. Портье по имени Роман приносил мне выпивку, когда она заканчивалась. В отеле не было обслуживания номеров. Роман ходил куда-то, по всей видимости, далеко, чтобы принести мне жирные гамбургеры и плохой кофе. Я щедро давал на чай, потому Роман не обокрал меня, когда я был пьян.

Я так и не узнал, было ли это его имя или фамилия.

Однажды ночью я проснулся и понял, что в номере кто-то есть.

— Роман?

Я включил свет, но номер оказался пуст.

Я даже проверил душевую и шкаф. Выключив свет, я снова почувствовал чье-то присутствие.

— Сара? — наконец спросил я. Потом: — Натали? Это ты, Нат?

Молчание.

С таким же успехом я мог позвать Наполеона или Моисея. Эта мысль причинила мне боль. Но я не мог отделаться от ощущения, что в номере кто-то был.

Этот «кто-то» не казался опасным. Я лежал в темной комнате и вспоминал разговоры в доме Московицев. Ребе Иехуда Нахман цитировал мудрецов, которые утверждали, что умершие близкие никогда не покидают нас, а с интересом наблюдают за нашей жизнью.

Я потянулся за бутылкой, и в этот момент меня пронзила мысль, что мои жена и дочь, возможно, сейчас наблюдают за мной, таким слабым и разбитым в этой грязной комнате, воняющей блевотиной. Во мне уже было достаточно алкоголя, чтобы я мог наконец погрузиться в сон.

Когда я проснулся, почувствовал, что снова один, но лежал и вспоминал мысли, которые одолевали меня накануне.

Позже в тот день я нашел турецкие бани и с радостью растянулся на лавке, окруженный клубами пара, позволяя алкоголю выйти через поры. Затем я отнес грязную одежду в прачечную. Пока она сохла, я зашел в парикмахерскую, где меня плохо постригли. Я распрощался с хвостом. Настало время повзрослеть и измениться.

На следующее утро я сел в машину и покинул Акрон. Я нисколько не удивился, когда машина привезла меня назад в Кидрон во время миньяна. Там я чувствовал себя в безопасности.

Евреи тепло поприветствовали меня. Ребе улыбнулся и кивнул, словно я вернулся с какого-то задания. Он сказал, что комната все еще свободна, и после завтрака я отнес туда вещи. На этот раз я опустошил чемодан, развесив некоторые вещи в шкафу, а остальные рассовав по ящикам.

Осень сменилась зимой, которая в Огайо очень похожа на зиму в Вудфилде, не считая того, что в Огайо менее холмистая земля. Я носил ту же одежду, что и в Вудфилде, то есть длинное нижнее белье, джинсы, шерстяные рубашки и носки. Выходя на улицу, я надевал толстый свитер, вязаную шапочку и старый красный шарф, который мне дала Двора, а также синее пальто, купленное в комиссионке в Питтсфилде в первый год, когда мы переехали в Вудфилд. Я много ходил, лицо краснело от мороза.

По утрам я участвовал в миньяне, что было для меня скорее общественной обязанностью, чем душевной потребностью. Я все еще с интересом слушал их разговоры, которые сопровождали каждую службу, и обнаружил, что понимаю уже намного больше, чем прежде. Комната, в которой сидели мы, находилась по соседству с классными комнатами. Днем туда приходили дети, громко шумели и разговаривали. Некоторые мужчины занимались их обучением. Я хотел было предложить помощь, но понял, что учителя получают плату, а мне не хотелось отбирать ни у кого средства к существованию. Я много читал старые еврейские книги, время от времени задавая ребе вопросы, которые мы с интересом обсуждали.

Каждый из учителей знал, что Господь дал им радость познания, потому относились к работе серьезно. Они мало походили на Маргарет Мид, обучающую жителей Самоа. В конце концов, мои предки принадлежали к этой культуре, но я был лишь наблюдателем, чужаком. Я внимательно слушал и, как и другие, часто заглядывал в трактаты, лежавшие на столе, пытаясь найти там аргументы. Иногда я забывал о сдержанности и задавал вопрос. Однажды это случилось, когда собравшиеся обсуждали загробную жизнь.

— Как мы можем знать, что существует жизнь после смерти? Откуда мы знаем, что есть связь с нашими близкими, которые умерли?

Мужчины озабоченно посмотрели на меня.

— Потому что так написано, — пробормотал ребе Гершом Миллер.

— Многие вещи, написанные пером, неверны.

Гершом Миллер разозлился, но ребе взглянул на меня и улыбнулся.

— Ну же, Довидель, — сказал он, — неужели ты хочешь, чтобы Всемогущий подписал контракт?

Я не смог удержаться и захохотал вместе со всеми.

Однажды вечером мы обсуждали Тайных святых.

— Согласно нашим преданиям в каждом поколении рождается тридцать шесть благочестивых. Это обычные смертные, которые занимаются повседневными делами, но на их благочестии зиждется мир, — сказал ребе.

— Тридцать шесть. А женщина может быть одной из них? — спросил я.

Ребе засунул руку в бороду и поскреб подбородок. Он поступал так всегда, когда размышлял над чем-то. Сквозь приоткрытую дверь в кладовую я заметил, что Двора замерла на месте. Она стояла к нам спиной, но было понятно, что внимательно прислушивается к нашему диалогу.

— Полагаю, может.

Двора принялась за работу с удвоенной энергией. Она казалась довольной, когда внесла салат с лососем.

— А христианка может быть одной из них?

Я задал этот вопрос тихо, но понял, что они почувствовали напряжение в моем тоне. Ведь мой вопрос был продиктован определенными личными соображениями. Я заметил, как Двора внимательно посмотрела на меня, поставив тарелку на стол.

По глазам ребе ничего нельзя было понять.

— Как ты считаешь, каким будет ответ? — спросил он.

— Конечно, может.

Ребе кивнул, ни капли не удивившись, и улыбнулся.

— Возможно, ты сам один из них, — сказал он.

У меня вошло в привычку гулять посреди ночи, вспоминать аромат духов. Я запомнил этот запах с тех времен, когда обнимал тебя.

Р. Дж. посмотрела на Дэвида и отвернулась. Он помолчал несколько мгновений и продолжил.

Мне снились эротические сны о тебе, и сперма выстреливала из моего тела. Чаще всего я видел твое лицо, слышал твой смех. Иногда сны были бессмысленны. Мне снилось, что ты сидишь на кухне за столом с Московицами и каким-то эмишем. Мне снилось, что ты управляешь повозкой с впряженной в нее восьмеркой лошадей. Мне снилось, что ты одета в длинное бесформенное платье эмишей, поверх которого на тебе еврейский национальный наряд.

В доме Московицев ко мне относились благожелательно до определенной степени, однако едва ли уважали. Знания и понимание этих мужчин были глубже, чем у меня, и их вера отличалась от моей.

К тому же все знали, что я алкоголик.

Однажды в воскресенье днем ребе руководил свадебной церемонией Йосселя Штайна. Баша Штайн выходила за Иехуду Нахмана, самого младшего из учителей. Ему было семнадцать лет, он был вундеркиндом. Свадьба проводилась в амбаре. Пришли все жители общины. Когда пара вступила под полог, все запели сладкими голосами:

После этого никто не повернулся ко мне и не предложил стакан, когда разливали шнапс, как никто не предлагал мне бокал с вином после завершения каждой службы в конце Шабата. Они обходились со мной с мягким снисхождением, совершая свои мицвот, свои хорошие поступки, словно бородатые бойскауты, заботящиеся о калеках, чтобы получить за заслуги значки и когда-нибудь — самую главную награду.

Приход весны был для меня словно новый приступ боли. Я был уверен, что моя жизнь изменится, но не знал как. Я перестал бриться, решив отрастить бороду, какие носили все мужнины в тех местах. Я некоторое время прокручивал в голове мысль начать жизнь сначала в этой общине, но понял, что эти евреи так же не похожи на меня, как я не похож на эмишей.

Я наблюдал, как фермеры все больше времени проводят в полях. Кругом стоял густой запах навоза.

Однажды я отправился на ферму к Симону Йодеру. Йодер арендовал у ортодоксальных евреев часть земли и обрабатывал ее. Именно его лошадь я остановил тогда на дороге.

— Я хочу работать на вас, — заявил я.

— Что ты можешь?

— Все, что необходимо.

— Ты можешь править повозкой?

— Повозкой? Нет.

Йодер с сомнением посмотрел на меня, пытаясь понять мой странный английский.

— Здесь мы не платим даже минимальную зарплату. Мы платим меньше.

Я пожал плечами.

Итак, Йодер испытал меня, приставив наполнять железную телегу навозом. Я занимался этим целый день и чувствовал себя, как в раю. Когда в тот вечер я вернулся в квартиру Московицев, усталый и пропахший навозом, Двора и ребе решили, что я либо вернулся к выпивке, либо сошел с ума.

Весна выдалась на удивление теплой. Дождей было мало, но достаточно для урожая. После того как навоз был раскидан по полям, Симон начал пахать и культивировать землю плугом, запряженным пятью лошадьми. Его брат Ганс занимался тем же, но в его упряжке было восемь животных.

— Лошадь производит удобрение и других лошадей, — сказал мне Симон. — Трактор не производит ничего, кроме счетов.

Он учил меня управляться с упряжкой.

— Ты уже можешь справиться с одной лошадью. Это самое важное. Ты натягиваешь постромки постепенно, когда осаживаешь их. Упряжь снимаешь по одной. Они привыкли работать в команде.

Я начал распахивать уголки полей с упряжкой из двух лошадей. Я лично засадил поле, окружавшее дом Московицев. Когда я шел за лошадьми, удерживая поводья, то чувствовал, что в каждом окне маячит несколько бородатых лиц, следящих за каждым моим движением, будто я прибыл с Марса.

Вскоре после посадки настало время первого покоса. Каждый день я работал в полях, вдыхая запахи труда: смесь лошадиного мускуса, моего собственного пота и одуряющего аромата свежескошенной травы. Моя кожа потемнела на солнце, а тело постепенно закалилось и стало сильнее. Я не стригся и не брился. У меня отросла солидная борода. Я чувствовал себя Самсоном.

— Ребе, — спросил я однажды вечером за ужином, — считаете ли вы Господа всемогущим?

Длинные белые пальцы поскребли подбородок, спрятанный под окладистой седой бородой.

— Во всем, кроме одной вещи, — наконец ответил ребе. — Господь есть в каждом из нас. Но мы должны дать ему позволение выйти наружу.

Все лето я получал настоящее удовольствие от простого труда. Я думал о тебе, когда работал. Я позволял себе мысли о тебе, поскольку верил, что становлюсь хозяином самому себе. Я имел наглость начать надеяться, однако я понимал, что алкоголик во мне все еще жив, ибо мне не хватало некой храбрости. Всю жизнь я убегал. Я убежал от ужасов Вьетнама, найдя успокоение в бутылке. Я убежал от обязанностей раввина, став агентом по продаже недвижимости. Я убежал от личной утраты, выбрав деградацию. Я не питаю особых иллюзий на свой счет.

Внутри меня росло напряжение. Когда лето начало подходить к концу, я, будто псих, пытался оттянуть его неминуемый конец, но, естественно, это было невозможно. В самый жаркий день августа я помог Симону Йодеру сложить остатки сена в амбар. Потом я поехал в Акрон.

Супермаркет находился там же, где и прежде. Я купил литр виски «Сиграмз Севен Краун». В кошерной пекарне я купил разных булок, а в еврейском магазине — несколько банок маринованной селедки. Одна из банок, по всей видимости, была закрыта негерметично, потому что, когда я отъехал на несколько километров, машина наполнилась острым запахом рыбы.

Я отправился к ювелиру и сделал еще одну покупку. Я купил изящную золотую цепочку с жемчужиной, которую подарил Дворе Московиц в тот же вечер. Также я выписал ей чек. Она расцеловала меня в щеки.

На следующее утро, после церемонии, я принес еду для миньяна. Я пожал всем руки. Ребе проводил меня до машины и передал мешочек, в который Двора положила сэндвичи с тунцом и печенье. Я ожидал услышать нечто важное от ребе, и он меня не подвел.

— Да благословит и хранит тебя Господь. Пусть его лик будет к тебе благосклонен и принесет мир в твою душу.

Я поблагодарил его и завел двигатель.

— Шалом, ребе.

Наконец я покидал это место так, как положено. На этот раз машина уже не везла меня куда глаза глядят. Я ехал в Массачусетс.

Когда Дэвид закончил рассказ, Р. Дж. взглянула на него.

— Так… мне можно остаться? — спросил он.

— Думаю, можно на некоторое время.

— Некоторое время?

— Я больше в тебе не уверена. Но ты можешь пока пожить здесь. Если мы решим, что нам не стоит быть вместе, по крайней мере…

— По крайней мере, мы сможем сделать это цивилизованно? Да?

— Вроде того.

— Мне нет нужды размышлять. Но ты не спеши, Р. Дж., я надеюсь…

Она прикоснулась к гладкому, одновременно знакомому и чужому лицу.

— Я тоже надеюсь, Дэвид. Мне нужен ты. Или кто-то, похожий на тебя, — к собственному удивлению сказала она.

 

47

Быт

В тот вечер Р. Дж. вернулась домой и почувствовала богатый запах жареного барашка. Она поняла, что не было нужды объявлять о возвращении Дэвида. Если он ездил в магазин за мясом, то уже большая часть жителей городка знала, что он снова приехал в Вудфилд.

Он приготовил отличный ужин. Молодая морковь и картофель в изумительной подливке, кукуруза, черничный пирог. Она оставила его мыть посуду, а сама пошла в спальню и достала из шкафа небольшой ящик.

Она протянула его Дэвиду. Он вытер руки и отнес ящик на кухонный стол. Р. Дж. заметила, что он боится открывать его, но наконец он снял крышку и вытащил рукопись.

— Она вся там, — сказала Р. Дж.

Дэвид сел и принялся ее изучать. Он взвесил рукопись на ладони.

— Очень хорошо написано, Дэвид.

— Ты читала?

— Да. Как ты мог ее бросить?

Вопрос был настолько абсурдным, что она сама тут же рассмеялась.

— Я бросил тебя, так ведь?

Люди в городке по-разному реагировали на то, что Дэвид вернулся и теперь жил с Р. Дж. Пегги сказала, что рада за нее. Тоби вторила ей, но не могла скрыть беспокойства. Она выросла с отцом, который постоянно пил. Р. Дж. понимала, что подруга беспокоится о ней.

Тоби быстро сменила тему разговора.

— У нас в офисе скоро не будет где яблоку упасть. Нам придется здесь поселиться.

— Сколько у нас сейчас клиентов, Тоби?

— Тысяча четыреста сорок два.

— Полагаю, мы не сможем принимать новых пациентов, когда эта цифра вырастет до полутора тысяч.

Тоби кивнула.

— Я подсчитала, что полторы тысячи — это как раз столько, сколько нам нужно. Дело в том, что иногда к тебе приходят новые люди. Р. Дж., ты уверена, что сможешь отказывать им в помощи?

Р. Дж. вздохнула. Они обе знали ответ на этот вопрос.

— Откуда к нам приходят новые больные? — спросила она.

Они сели возле компьютера и принялись изучать карту страны. Стало очевидно, что пациенты в основном приезжали из городков, расположенных к западу от Вудфилда, откуда было очень далеко ехать в Гринфилд или Питтсфилд за медицинской помощью.

— Нужен доктор вот здесь. — И Тоби указала пальцем на городок Бриджтон. — Там у него не будет отбоя от пациентов, — сказала она с улыбкой. — И тебе будет легче, не надо будет выезжать на дом в такую даль.

Р. Дж. кивнула. В ту ночь она позвонила Гвен, которая как раз занималась переездом. Они подробно обсудили проблему количества пациентов, и в течение следующих дней Р. Дж. написала несколько писем в больницы с хорошей репутацией, описывая потребности и возможности окрестных городков.

Дэвид съездил в Гринфилд и привез компьютер, принтер и раскладной стол, который поставил в комнате для гостей. Он снова взялся за книгу. У него состоялся тяжелый разговор с издателем. Он боялся, что Элейн Катальдо уже уволилась из издательского дома, с которым он сотрудничал. Однако она сняла трубку и поговорила с ним. Сначала она вела себя настороженно. Они обсудили его алкогольную зависимость, она выразила соболезнования по поводу смерти его дочери, признавшись, что тоже потеряла близкого человека. Сказала, что не следует мучить себя, надо жить дальше. Она посоветовала ему закончить книгу и пообещала составить новый график публикации.

Через двенадцать дней после возвращения Дэвида Р. Дж. услышала царапанье за дверью. Когда он распахнул дверь, в комнату вбежала Агуна. Она закружилась вокруг него, терлась о ноги, снова пропитывая его своим запахом. Когда он взял ее на руки, она начала лизать ему лицо.

Дэвид долго играл с ней. Когда он наконец поставил ее на пол, она прошлась по всем комнатам, а потом улеглась на коврике перед камином и заснула.

На этот раз она не убежала.

Внезапно Р. Дж. обнаружила, что они с Дэвидом живут одним домом. Он покупал и готовил еду, заготавливал дрова, прибирал и платил за электричество.

Все потребности Р. Дж. были удовлетворены, и она больше не возвращалась после работы в пустой дом. Обстоятельства сложились очень удачно.

 

48

Ископаемое

Гвен с семьей приехала в субботу, в День труда. Они все были уставшие и раздраженные после трех суток в машине. Дом, который они с Филом купили, выходил окнами на реку Дирфилд в Шарлмонте. Он был вычищен и готов принять новых хозяев, но фургон со всей их мебелью сломался в Иллинойсе и потому опаздывал на пару дней. Р. Дж. настояла, чтобы они пожили у нее в спальне для гостей. Она отправилась в магазин и взяла в аренду пару раскладушек для детей. Энни было восемь лет, а Джулиану, которого все звали Джули, шесть.

Дэвид очень старался готовить для гостей только лучшие блюда. Он подружился с Филом — у них обнаружилось общее увлечение, спортивные игры. Энни и Джули оказались симпатичными и милыми детьми, но они были еще маленькими, потому из-за избытка их энергии дом стал казаться Р. Дж. тесным. В первое же утро, как они появились в доме Р. Дж., дети устроили шумную потасовку. Джули хныкал, потому что сестра сказала, что у него девчачье имя.

В конце концов Фил с Дэвидом взяли их с собой на реку ловить рыбу, оставив женщин наедине.

— Энни права, — сказала Р. Дж. — У него действительно девчачье имя.

— Эй, — возмутилась Гвен. — Мы всегда его так звали.

— Ну и что? Вы можете звать его Джулиан. Хорошее имя, и он будет чувствовать себя взрослым.

Р. Дж. уже ожидала, что Гвен посоветует ей не лезть в чужие дела, но подруга после секундного раздумья лишь ухмыльнулась.

— Старушка Р. Дж. У тебя, как всегда, есть ответы на все вопросы. Мне нравится Дэвид, кстати. Что вы собираетесь делать?

Р. Дж. покачала головой.

— У меня нет ответов на все вопросы, Гвен.

Дэвид начал работать над книгой каждое утро еще до того, как она уходила, иногда даже до того, как она вставала с постели. Он сказал ей, что, вспоминая эмишей, он смог вдохнуть жизнь в своих персонажей, живших в холмах Массачусетса сто лет назад, показать, как они проводили вечера при свете газовой лампы, как тяжело трудились целый день.

Писание наполняло его напряжением, которое можно было снять лишь физическим трудом. Каждый вечер он хлопотал по дому, собирал фрукты в саду, овощи на грядках, полол.

Он был очень благодарен Р. Дж. за то, что она сохранила его ульи, и принял решение снова населить их пчелами. Эта работа обещала занять все его свободное время.

— С ними всегда столько возни, — весело сказал он Р. Дж.

Только в двух ульях остались здоровые рои пчел. Дэвид начал внимательно следить за ними. Если он замечал, что пчелы летят в лес, он следовал за ними, надеясь захватить хотя бы один из сбежавших роев. В некоторых ульях пчелы были ослаблены болезнями и паразитами. Дэвид собрал себе стол из неокрашенных досок и взялся за ульи. Он кормил пчел антибиотиками, вычищал и стерилизовал ульи. В нескольких ульях он даже обнаружил мышиные гнезда.

Дэвид поинтересовался, что случилось с медогонкой и всеми стеклянными банками и наклейками, которые он держал для заготовки меда.

— Все это добро сложено в углу твоего бывшего амбара, — сказала ему Р. Дж.

На выходных Дэвид позвонил Кеннету Деттингеру. Деттингер посмотрел в амбаре и подтвердил, что все на месте. Тогда Дэвид поехал к нему и забрал свои вещи.

Вернувшись, он рассказал Р. Дж., что предложил Деттингеру выкупить медогонку и банки, но тот настоял, чтобы он забрал все это бесплатно вместе с его старой вывеской и кучей банок, которых было почти четыре десятка.

— Деттингер сказал, что все равно не собирался заниматься медом. Добавил, что, если я буду время от времени угощать его баночкой меда, он будет не против. Неплохой человек.

— Да, это так, — согласилась Р. Дж.

— Ты не будешь против, если я снова начну продавать мед?

Она улыбнулась.

— Нет, не буду.

— Тогда я повешу вывеску.

— Мне она нравится.

Дэвид просверлил два отверстия в нижней части вывески Р. Дж., вкрутил шурупы и повесил под ней свою вывеску.

Теперь любой, проезжая мимо дома Р. Дж., видел сразу две таблички на обочине.

Р. Дж. КОУЛ

ДОКТОР МЕДИЦИНЫ

МЕДОК, Я ОТ ТЕБЯ БЕЗ УМА

Р. Дж. начала с надеждой смотреть в будущее. Дэвид возобновил свои визиты на собрания анонимных алкоголиков. Однажды вечером она пошла вместе с ним. Собрание проводилось в одном из помещений красивой каменной епископальной церкви с низким потолком. Пришло около сорока человек. Когда настал черед Дэвида, он встал и повернулся к собравшимся.

— Меня зовут Дэвид Маркус, и я алкоголик. Я живу в Вудфилде и пишу книгу, — сказал он.

Они никогда не ссорились. Они прекрасно ладили, и Р. Дж. ничего не беспокоило, не считая лишь того, что теперь она никуда не могла от него деться.

Он никогда не заговаривал с ней о Саре.

Однажды днем, когда Дэвид рылся в саду, расщепляя и ломая крепкие узловатые корни ревеня, которые были старыми уже тогда, когда Р. Дж. купила этот дом, он вошел и начал мыть что-то в умывальнике.

— Взгляни, — сказал он, вытирая предмет полотенцем.

— Ох, Дэвид! Какая красота!

Это был сердечный камень. Кусок красноватого глинистого сланца неправильной формы в виде сердца. Этот сердечный камень отличал от других отпечаток древней окаменелости, расположенный почти по центру.

— Что это?

— Не знаю. Похоже на какого-то краба, да?

— Такого краба я никогда не видела, — сказала Р. Дж.

Отпечаток был всего несколько сантиметров в длину. Были заметны очертания широкой головы с огромными пустыми глазницами. Панцирь состоял из множества линейных сегментов, сгруппированных в три отчетливые отдельные части.

Они посмотрели в энциклопедии в разделе «Ископаемые».

— Думаю, это он, — сказала Р. Дж., указав на изображение трилобита, панцирного животного, жившего более двухсот пятидесяти миллионов лет назад, когда теплое мелкое море покрывало большую часть современной территории Соединенных Штатов.

Маленькое существо погибло в иле. Задолго до того, как грязь превратилась в камень, его плоть сгнила и обуглилась, оставив химическую пленку на отпечатке, обнаруженном под корнем ревеня.

— Какая замечательная находка, Дэвид! Прекрасный сердечный камень. Куда мы его поставим?

— Я не хочу ставить его в доме. Я хочу показать его нескольким людям.

— Хорошая идея, — поддержала его Р. Дж.

Тема сердечных камней напомнила ей кое о чем. В то утро, забрав почту, она обнаружила в ворохе писем конверт, адресованный Дэвиду. Конверт пришел от администрации кладбища Бет Мозес. Она читала в газете, что перед традиционными еврейскими Днями трепета наступает время поминовения усопших.

— Почему бы нам не съездить на могилу Сары?

— Нет, — коротко ответил он. — Я не могу сейчас этим заниматься. Уверен, что ты понимаешь, — сказал он. Засунув сердечный камень в карман, он вышел на улицу.

 

49

Приглашение

— Алло.

— Р. Дж.? Это Саманта.

— Сэм! Как дела?

— Все хорошо, потому и звоню. Я хочу встретиться с тобой и Гвен, чтобы сообщить хорошие новости.

— Сэм. Ты выходишь замуж…

— Р. Дж., перестань делать всякие глупые предположения, потому что мой сюрприз, в противном случае, может совсем померкнуть в сравнении с ними. Я хочу, чтобы вы приехали в Вустер. Я уже говорила с Гвен, поздравила ее с возвращением в Массачусетс. Она сказала, что у тебя в следующую субботу свободный день, и она приедет, если ты тоже сможешь. Давай же!

Р. Дж. заглянула в расписание и увидела, что суббота действительно пока свободна, хотя у нее и было полно домашних дел.

— Хорошо.

— Отлично! Мы снова будем вместе. Не могу дождаться.

— Значит, тебя повысили? Ты теперь профессор? Заведующая кафедрой?

— Р. Дж., ты, как всегда, заноза в заднице. До свидания. Я тебя люблю.

— Я тоже люблю тебя, — ответила Р. Дж. и со смехом повесила трубку.

Два дня спустя, возвращаясь с работы, она заметила Дэвида, идущего по дороге. Он вышел на Лорел-хилл, чтобы встретить ее, зная, что она обычно возвращается домой этим путем.

Он был в нескольких километрах от дома, когда она заметила его. Он поднял руку, выставив большой палец вверх, как человек, путешествующий автостопом, и Р. Дж. ухмыльнулась. Она остановила машину и открыла дверцу.

Он забрался внутрь, широко улыбаясь.

— Я никак не мог дождаться, чтобы сказать тебе. Я сегодня весь день проговорил с Джо Фэллоном по телефону. Мирная божественность получила грант от фонда Томаса Бланкеншипа. Большие деньги, их достаточно, чтобы основать и поддерживать центр в Колорадо.

— Дэвид, я рада за Джо. Бланкеншип… Это тот самый английский издатель?

— Новозеландский. Владелец многих газет и журналов. Как это прекрасно для всех нас, желающих мира! Джо пригласил нас приехать туда через пару месяцев.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что говорю. Небольшая группа будет жить и работать там, участвуя в конференциях в качестве постоянных сотрудников. Джо приглашает нас с тобой войти в их число.

— С чего бы ему приглашать меня? Я не теолог.

— Джо считает, что ты будешь ценным сотрудником. Ты можешь представить медицинскую точку зрения, провести научный и юридический анализ. Он заинтересован в том, чтобы там был доктор, который заботился бы о сотрудниках центра. Будешь заниматься своей работой.

Повернув на подъездную дорожку к дому, Р. Дж. покачала головой. Ей не было нужды облекать мысли в слова.

— Я знаю. У тебя уже есть работа, и это то место, где ты хочешь быть. — Он протянул руку и коснулся ее лица. — Это интересное предложение. Я подумал бы о том, чтобы принять его, если бы не ты. Если ты хочешь быть здесь, то я хочу быть с тобой.

Проснувшись утром, Р. Дж. обнаружила, что он ушел. На кухонном столе она нашла записку.

Дорогая Р. Дж.,

мне надо уехать. Я должен кое-что сделать.

Я вернусь через пару дней.

Люблю,

Дэвид

Р. Дж. утешала себя тем, что на этот раз он хотя бы оставил записку.

 

50

Трио

Саманта спустилась в вестибюль медицинского центра, как только ей позвонила администратор и сказала, что прибыли Р. Дж. и Гвен. Успех придал ей уверенности в себе. Короткие черные волосы были аккуратно уложены на голове красивой формы. Часть челки была окрашена в ярко-белый цвет. Когда-то Гвен и Р. Дж. обвиняли ее в том, что она помогает природе, используя всякие химикаты для того, чтобы произвести впечатление на окружающих, хотя и знали, что это не так. Так Саманта принимала то, что ей дала природа, пытаясь использовать это по максимуму.

Она тепло обняла каждую из них.

Саманта объявила, что сначала они пообедают в больнице, потом она покажет им центр, затем будет ужин в хорошем ресторане и задушевные разговоры у нее дома. Гвен и Р. Дж. должны были заночевать у нее и отправиться домой утром.

Они едва приступили к еде, как Р. Дж. внимательно посмотрела на Саманту и сказала:

— Ладно, женщина, давай выкладывай, что у тебя за новости, ради которых мы ехали сюда целых два часа.

— Новости… — сказала Саманта спокойно. — Ну, так вот. Мне предложили работу главного патолога в нашем центре.

Гвен выдохнула:

— Ух ты!

Они улыбнулись и поздравили Саманту.

— Я так и знала, — сказала Р. Дж.

— Однако это будет лишь через полтора года, когда Кэрролл Хемингуэй, нынешний главный патолог, покинет университет Калифорнии. Они предложили заранее, и я согласилась, потому что всегда этого хотела.

Она улыбнулась.

— Но… это не те новости.

Она повернула обычное золотое кольцо, надетое на среднем пальце левой руки, чтобы показать бриллиант. Он был не так уж велик, однако прекрасно огранен. Р. Дж. и Гвен вскочили и снова принялись обнимать Саманту.

У нее было много мужчин, но она так и не вышла замуж. Став крепко на ноги, она смогла найти вторую половинку, и подруги были рады за нее.

— Дай угадаю, — сказала Гвен. — Готова поспорить, он тоже медик, какой-нибудь профессор.

Р. Дж. покачала головой.

— Я не буду угадывать, потому что понятия не имею. Расскажи нам о нем, Сэм.

Саманта ушла от ответа:

— Он сам вам расскажет, потому что присоединится к нам за десертом.

Дана Картер оказался высоким блондином. Это был импульсивный любитель бега на длинные дистанции с очень поджарым телом, кожей кофейного цвета и молодыми глазами.

— Я нервничаю до дрожи в коленях, — сказал он им. — Сэм сказала, что знакомство с ее семьей в Арканзасе покажется мне милой прогулкой по сравнению со встречей с вами двумя.

Он работал на страховую компанию менеджером по кадрам. Дана был вдовцом, его взрослая дочь училась на первом курсе университета Брандейса. Он был достаточно сильно влюблен в Саманту, чтобы даже самые близкие подруги за нее не беспокоились.

Когда он покинул их, рабочий день подходил к концу. Подруги просидели еще целый час, выпытывая у Саманты подробности биографии Даны. Он родился на Багамах, но вырос в Кливленде.

Сэм выглядела очень счастливой. Она провела их по медицинскому центру, показав свой отдел, отдел травматологии и вертолет, который его обслуживал, современную библиотеку, лаборатории и лектории мединститута.

Р. Дж. поймала себя на мысли, что не может понять, завидует Саманте или нет. Очевидно, что успех, который ей пророчили, когда они еще были студентками, постепенно становился реальностью. Р. Дж. замечала уважение, с которым сотрудники центра обращались к Саманте, то, как они выслушивали ее и выполняли распоряжения.

— Я думаю, что вам, девочки, следует работать здесь. Это единственный крупный медицинский центр в штате, в котором есть отделение семейной медицины, — сказала она Р. Дж. — Как бы это было замечательно, — грустно продолжила она, — если бы мы работали в одном здании, виделись бы каждый день. Я знаю, что вы обе смогли бы получить здесь неплохие должности.

— У меня уже есть хорошая работа, — ответила Р. Дж. немножко резко, чувствуя, что Саманта говорит с долей снисходительности. Р. Дж. раздражало, что люди, желающие ей добра, постоянно пытались изменить ее жизнь.

— Послушай, — сказала Саманта, — что у тебя есть там, в холмах, такого, чего нет здесь? И не надо говорить мне этих глупостей о свежем воздухе и чувстве единения с местной общиной. У нас здесь тоже хорошо дышится, и я принимаю активное участие в жизни города. Вы обе отличные врачи и должны внести вклад в становление медицины будущего. Здесь мы работаем, можно сказать, на гребне волны. Что ты можешь делать в своей глуши как врач, чего не можешь делать здесь?

Они улыбнулись Р. Дж., ожидая, что она начнет возмущаться. Но Р. Дж. не собиралась спорить.

— Мне нравится практиковать там, где я сейчас живу, — спокойно сказала она.

— Я уже могу сказать, что мне понравится в холмах, — сказала Гвен.

— Вот что я вам скажу, девочки. Не спешите с ответом, — высокомерно сказала Саманта. — Если хоть что-нибудь надумаете, пишите, хорошо, доктор Коул?

Р. Дж. улыбнулась.

— Буду рада, профессор Поттер, — ответила она.

Первым, что Р. Дж. увидела, когда подъехала к дому на следующее утро, был автомобиль дорожной полиции штата, стоявший возле гаража.

— Вы доктор Коул?

— Да.

— Доброе утро, мэм. Я офицер Бэрроуз. Не беспокойтесь. Вчера вечером здесь возникла небольшая проблема. Шериф Маккортни попросил нас присмотреть за домом и сообщить, когда вы вернетесь.

Он сел в свою машину и по радио сказал шерифу, что доктор Коул вернулась.

— А что за проблема была?

После шести часов вечера Мак Маккортни, проезжая мимо дома Р. Дж., заметил незнакомый старый голубой фургон «додж», стоявший на лужайке между домом и амбаром. Остановившись и оглядевшись, он обнаружил за домом трех мужчин.

— Они пытались вломиться ко мне в дом?

— Нет, мэм. Они ничего не успели сделать. По всей видимости, шериф подъехал как раз вовремя. Но в фургоне был десяток баков с керосином и материалы, с помощью которых можно создать взрыватель с замедленным действием.

— О боже!..

Она засыпала офицера вопросами, но он мало чем мог помочь.

— Маккортни больше известно об этой истории, чем мне. Он должен сейчас подъехать. Когда он приедет, я вас покину.

На самом деле Мак приехал еще до того, как Р. Дж. успела вытащить из машины сумку. Они сели в кухне, и он рассказал ей, что продержал этих людей в тесной камере в подвале здания муниципалитета всю ночь.

— Они все еще там?

— Нет, я их отпустил, доктор. Я не мог предъявить им обвинение в поджоге. Огнеопасные материалы лежали в фургоне и не были использованы, а сами они утверждали, что ехали жечь подлесок и остановились у твоего дома, чтобы спросить дорогу до трассы на Шелберн Фолс.

— Это может быть правдой?

Маккортни вздохнул.

— Боюсь, что нет. С чего бы им заезжать фургоном аж на лужайку, прочь от дороги, если им надо было просто спросить, как проехать до нужной трассы? Да, у них было разрешение на использование этих материалов. По всей видимости, для алиби. Однако это разрешение было выдано для сжигания травы в Далтоне, что в графстве Беркшир, а они были очень далеко от этого города. Кроме того, их имена оказались в списке известных активистов движения против абортов, составленном генеральным прокурором штата.

— Ох…

Он кивнул.

— Да. Номерные знаки фургона оказались крадеными. Владелец фургона был привлечен за это к ответственности в Гринфилде. Правда, кто-то тут же пришел и внес залог.

У Мака остались их имена и адреса, и он показал Р. Дж. фотографии, которые он сделал, пока мужчины находились у него в офисе.

— Тебе знакомы эти лица?

Возможно, что один из них, полный и бородатый, был среди тех людей, которые преследовали ее не так давно по дороге из Спрингфилда.

Или нет.

— Я не могу сказать с уверенностью.

Маккортни, обычно вежливый офицер, который строго следовал букве закона, в данном случае позволил себе отступить от установленных правил. Пока эти люди были у него, он спокойно и четко дал им понять, что если они или их друзья будут докучать доктору Роберте Коул, то он лично гарантирует им сломанные кости и инвалидность.

— По крайней мере, мы продержали их под замком всю ночь. Эта камера действительно неприятное место, — сказал он с удовольствием.

Маккортни встал, неуклюже похлопал Р. Дж. по плечу и ушел.

Дэвид вернулся на следующий день. Они сдержанно поздоровались, но, когда она рассказала о случившемся, он крепко обнял ее.

Он хотел поговорить с Маккортни, и они вместе отправились в его офис.

— Что нам следует сделать, чтобы защититься? — спросил его Дэвид.

— У вас есть пистолет?

— Нет.

— Возможно, вам следует его купить. Я могу помочь с лицензией на хранение. Вы были во Вьетнаме, верно?

— Да, я был капелланом.

— Верно. — Маккортни вздохнул. — Я постараюсь не спускать глаз с твоего дома, Р. Дж.

— Спасибо, Мак.

— Однако я патрулирую большую территорию.

На следующий день со всех сторон дома электрик установил прожектора с тепловыми сенсорами, которые включали освещение, когда человек или машина приближались к ним менее чем на двенадцать метров. Р. Дж. позвонила в компанию, устанавливающую системы безопасности. Целая команда работала весь день, устанавливая сигнализацию, которая должна сработать, если посторонний попытается вломиться во входную дверь, а также тепловые датчики и датчики движения. Их задачей было поднять тревогу, если постороннему все же удастся попасть в дом. Система была устроена таким образом, чтобы вызвать полицию или пожарных в течение нескольких секунд.

Через полторы недели после установки систем безопасности Барбара Юстис наняла двух докторов на полную ставку, потому услуги Р. Дж. ей больше не требовались.

Теперь она снова могла по четвергам заниматься своими делами.

Через несколько дней они с Дэвидом забыли о системе безопасности. Р. Дж. знала, что теперь она не интересна членам движения против абортов. Они узнают о новых докторах и сосредоточат внимание на них. Но, хотя она снова была свободна, бывали моменты, когда она отказывалась в это верить. Ее преследовал кошмар, в котором она была дома одна и за ней приходили те трое. Когда она просыпалась от скрипа старых деревянных панелей или шума ветра за окном, то судорожно тянулась к кнопке, включавшей систему безопасности и посылавшей драконов патрулировать окрестности дома. После этого она украдкой засовывала руку под одеяло, чтобы проверить, действительно ли это был сон.

Проверить, лежит ли рядом с ней Дэвид.

 

51

Ответ, данный на вопрос

Когда Р. Дж. написала в медицинские центры о возможностях, которые открываются в Беркширских холмах, она подчеркивала красоту местной природы и хорошие возможности для рыбалки и охоты. Она, конечно, не надеялась на то, что откликнется много людей, но также не ожидала молчания.

Потому она была очень рада, когда ей позвонил Питер Джером и сообщил, что закончил интернатуру в медицинском центре Новой Англии, а теперь практикует семейную медицину в медицинском центре университета Массачусетса.

— Сейчас я работаю в реанимационном отделении и хочу подыскать место где-нибудь вдали от города. Вы не против, если мы с женой навестим вас?

— Приезжайте, как только сможете, — ответила Р. Дж.

Они договорились о времени визита, и в тот же день Р. Дж. отослала доктору Джерому инструкции, как добраться до ее дома, на этот раз прибегнув к новым технологиям, факсовому аппарату, который должен был позволить ей получать сообщения из больниц и от других докторов.

Она была рада предстоящему визиту.

— Слишком опрометчиво было бы надеяться, что единственный откликнувшийся захочет принять наше предложение, — сказала она Гвен. — По крайней мере, ему должны понравиться наши пейзажи. Листья уже начали желтеть.

Но, как это часто бывает осенью, проливной дождь начался за день до приезда Питера Джерома. Дождь барабанил по крыше всю ночь. Р. Дж. не удивилась, когда утром обнаружила, что большая часть осеннего наряда деревьев исчезла.

Семейство Джеромов оказалось на редкость милым. Питер Джером был упитанным молодым человеком с круглым лицом, мягким взглядом карих глаз, спрятанных за очками с толстыми линзами, и почти седыми волосами, которые он постоянно откидывал со лба. Его жена Эстелль, которую он представил как Эсти, была привлекательной брюнеткой, немножко полноватой, работавшей медсестрой-анестезиологом. Характером она была очень похожа на мужа, спокойная, приятная, это сразу же пришлось Р. Дж. по душе.

Джеромы приехали в четверг. Она познакомила их с Гвен, а потом повезла на экскурсию по графству, в Гринфилд и Нортгемптон, чтобы посетить тамошние больницы.

— Как все прошло? — спросила Гвен вечером, позвонив ей по телефону.

— Сложно сказать. Особого энтузиазма я не заметила.

— Я думаю, что они не из тех, кто будет открыто показывать эмоции на публике. Они любят все обдумать, — сказала Гвен.

Им понравилось то, что они увидели, и они приехали снова, на этот раз на четыре дня. Р. Дж. хотела, чтобы они остановились у нее, но комната для гостей превратилась в офис Дэвида. По всей комнате валялись страницы его рукописи, он лихорадочно завершал книгу. Гвен еще не так хорошо устроилась, чтобы принимать гостей, и Джеромы остановились в маленьком пансионе на Мейн-стрит, в двух кварталах от офиса Р. Дж. Гвен и Р. Дж. каждый вечер приглашали их на ужин.

Р. Дж. осознала надежду на то, что они переедут к ним. У обоих было отличное образование и опыт работы. К тому же они задавали конкретные, нужные вопросы по поводу медицинской организации, которую они с Гвен хотели создать.

Джеромы четыре дня ездили по графству, беседовали с местными жителями у магазинов, школ и церквей. Четвертый день их пребывания в холмах выдался прохладным. Небо было затянуто облаками, но Р. Дж. взяла их на прогулку по лесной тропе. Питеру очень понравилась река.

— Похоже, здесь много форели.

Р. Дж. улыбнулась.

— Да, это так.

— Можно будет рыбачить, когда мы сюда переедем?

Р. Дж. была довольна.

— Разумеется.

— Полагаю, решено, — подытожила Эсти.

В свинцово-тяжелом, пронизывающем воздухе витал запах перемен. Менялись не только времена года. Тоби была на седьмом месяце беременности и собиралась покинуть офис Р. Дж. Тоби планировала посвятить целый месяц подготовке к появлению на свет малыша, а также помочь подыскать офис Питеру Джерому. После этого она намеревалась работать менеджером Медицинского центра графства Беркшир, занимаясь одновременно делами Р. Дж., Питера и Гвен, ведя всю их бухгалтерию.

Тоби дала Р. Дж. несколько рекомендаций по поводу того, кем можно будет ее заменить. Р. Дж. доверяла интуиции Тоби. Мэри Уилсон была членом городского совета по планированию, когда Р. Дж. получала разрешения на ремонт будущего офиса. Мэри могла стать прекрасным администратором, однако Р. Дж. знала, что ей будет не хватать Тоби. Чтобы отпраздновать новую должность Тоби, Гвен и Р. Дж. повезли ее в ресторан в Дирфилд.

Они встретились возле ресторана после работы. Тоби не могла пить алкоголь из-за беременности, но втроем они быстро развеселились и без вина. Подруги пили клюквенный сок за будущего ребенка Тоби. Р. Дж. чувствовала свою сильную привязанность к ним, и они хорошо провели время вместе.

На полпути домой пошел дождь. Когда Р. Дж. высадила Тоби, дождь превратился в ливень, поэтому дальше она ехала медленно и аккуратно.

Внимательно следя за дорогой, она чуть было не проехала мимо дома Грегори Хинтона. Она увидела свет в коровнике и сидящую фигуру.

Дорога была скользкой, потому она не пыталась тормозить. Р. Дж. снизила скорость и в конце концов развернулась и поехала назад. Грегори проходил комбинированный курс радиационной и химиотерапии. У него выпали все волосы, и он страдал от побочных эффектов лечения. Р. Дж. решила поздороваться с ним.

Она подъехала прямо к воротам коровника. Он повернул голову, когда хлопнула дверь. Он сидел в рабочем комбинезоне и куртке на складном стуле возле одного из стойл. На полысевшей голове красовалась кепка с эмблемой компании по производству удобрений.

— Ух, ну и ночка. Привет, Грег, как поживаешь?

— Р. Дж., ну ты же знаешь. — Он покачал головой. — Тошнота, диарея. Слаб, как ребенок.

— Это худшая часть лечения. Ты почувствуешь себя намного лучше, когда оно закончится. Дело в том, что у нас нет выбора. Мы должны остановить рост опухоли. Сделать так, чтобы она сморщилась, если получится.

— Чертова хворь. — Он махнул рукой в сторону еще одного складного стула, стоявшего поодаль. — Посидишь?

— Пожалуй.

Она взяла стул и села. Р. Дж. никогда прежде не бывала в коровнике Грега. Он протянулся на многие десятки метров, дальняя стена скрывалась где-то в темноте. По обе стороны прохода располагались стойла с коровами. Высоко над головой она уловила какое-то мельтешение, судорожное движение. Грег заметил ее взгляд.

— Всего лишь летучая мышь. Они всегда сидят высоко.

— Ну и коровник у тебя, — заметила она.

Он кивнул.

— На самом деле раньше это были два отдельных коровника. Это самая старая часть. Другая половина была другим коровником, который привезли сюда на быках лет сто назад. Всегда хотел соорудить эдакий модный молочный заводик, но так и не решился. Мы со Стасей доим их по старинке, зафиксировав коровам головы, чтобы они не двигались.

Он закрыл глаза. Р. Дж. протянула руку и похлопала его по плечу.

— Ты думаешь, когда-нибудь найдется лекарство от этой гнилой дряни?

— Думаю, да, Грег. Сейчас идет работа над генетическими лекарствами для множества заболеваний, включая различные виды рака. В следующие несколько лет все кардинально изменится. Наступит новая жизнь.

Он открыл глаза и взглянул на нее.

— Через сколько лет?

Большая корова в белых и черных пятнах, стоявшая в стойле перед ними, внезапно громко замычала, испугав Р. Дж. Действительно, через сколько лет… Р. Дж. замерла.

— Грег, я не знаю. Может быть, пять. Я просто предполагаю.

Он горько усмехнулся.

— Ну, сколько бы лет ни оставалось, я этот новый мир не увижу, так ведь?

— Я не знаю. Некоторые люди живут с твоей болезнью много лет. Я думаю, тебе важно верить, действительно верить, что ты будешь одним из них. Я знаю, что ты верующий человек, и я думаю, что молитва не помешает.

— Сделай мне одолжение.

— Какое?

— Помолись и ты за меня, Р. Дж.

Вот незадача, немного не по адресу. Но она улыбнулась.

— Ну, я думаю, это точно не навредит, — сказала она и пообещала помолиться.

Животное перед ними издало протяжный глухой стон, который тут же подхватили другие коровы.

— Почему ты сидишь здесь в одиночестве?

— Вот эта пытается отелиться, но у нее не получается, — ответил он, махнув в сторону коровы в стойле. — Она молодая, еще не телилась.

Р. Дж. кивнула.

— Ну, у нее узкий проход, и теленок не хочет выходить. Я звонил двум ветеринарам, которые остались в округе и занимаются крупными животными. Хэл Доминик слег с гриппом, а Линкольн Фостер где-то на юге, выехал на вызовы. Он сказал, что постарается прибыть к одиннадцати.

Корова снова замычала и легла на бок.

— Спокойно, милая…

— Сколько у вас коров?

— Сейчас семьдесят семь. Сорок одна дает молоко.

— И вы знаете все их клички?

— Только зарегистрированных. Видишь ли, их нужно регистрировать с именами. У тех, что не зарегистрированы, на боках написаны номера вместо имен, но эту корову зовут Заза.

Корова медленно опустилась на бок, вытянув копыта в сторону.

— Черт. Черт! Прости, — воскликнул Хинтон. — Они так ложатся на бок, только когда их конец близок. Она не дотянет до одиннадцати часов. Она пытается родить уже пять часов. Я вбухал в нее большие деньги, — горько признался он. — От такой зарегистрированной коровы можно получать от тридцати до пятидесяти литров молока в день. И теленок должен был быть хорошим. Я заплатил сотню долларов за семя очень здорового быка.

Корова замычала и задрожала.

— Мы можем что-нибудь сделать для нее? — спросила Р. Дж.

— Нет, я слишком болен, чтобы заниматься этим, а Стася измотана. Она целый день доила. Да она уже тоже немолода. Она попыталась что-то сделать, но у нее не получилось. Ей пришлось пойти в дом и лечь в постель.

Корова замычала от боли, вскочила на ноги, а потом снова опустилась на брюхо.

— Давайте я взгляну, — сказала Р. Дж. Она сняла пальто и бросила его на стог сена. — Она будет лягаться?

— Едва ли, учитывая то, в какой позе она лежит, — сухо ответил Хинтон.

Р. Дж. приблизилась к животному и села на корточки позади него. Было странно видеть огромный анус, похожий на глаз над большой коровьей вульвой, в которой виднелось маленькое копытце и что-то красное и вялое, похожее на язык.

— Что это?

— Это язык теленка. Головы не видно. По какой-то причине телята часто рождаются с вываленными языками.

— Что не дает ему выйти?

— Обычно сначала выходят передние копыта, а потом голова. Как у пловца, ныряющего в воду. У этого левое копыто выходит нормально, а правое где-то застряло. Ветеринар должен протолкнуть голову назад в вагину и засунуть руку, чтобы понять, что там не так.

— Почему бы мне не попробовать?

Он покачал головой.

— Для этого нужны крепкие руки.

Р. Дж. посмотрела на дрожащую корову.

— Я думаю, стоит попытаться. Я еще ни разу не теряла корову, — заметила она, но шутка не удалась. Он даже не улыбнулся. — Вы используете смазку?

Он с сомнением посмотрел на нее и покачал головой.

— Нет, нужно помыть и хорошенько намылить руку, — сказал он, показав ей, где стоит умывальник.

Р. Дж. закатала рукава рубашки до самых плеч и принялась мыть руки холодной водой и куском темного хозяйственного мыла.

Потом она вернулась к корове.

— Тихо, Заза, — сказала она и почувствовала себя дурой, разговаривающей с задницей коровы. Когда пальцы, а потом и вся ладонь Р. Дж. исчезла во влажной глубине коровьей вагины, животное начало нервно махать хвостом.

Голова теленка действительно была очень близко к выходу, но ее, казалось, невозможно подвинуть. Когда Р. Дж. посмотрела на Грега, то увидела в его глазах глубокое беспокойство. Р. Дж. задержала дыхание и надавила, словно пытаясь погрузить голову пловца в очень плотную жидкость. Медленно голова начала двигаться назад. Протолкнув ее достаточно далеко, Р. Дж. засунула руку в вагину сначала по запястье, потом почти до локтя, пока ее пальцы не нащупали что-то.

— Я чувствую… думаю, что это колено теленка.

— Да, возможно. Может, получится засунуть руку под него и развернуть копыто вверх? — посоветовал Хинтон.

Р. Дж. попыталась.

Она засунула руку глубже и внезапно почувствовала сильный спазм, похожий на маленькое землетрясение. Ее руку буквально вытолкнуло из вагины коровы, и Р. Дж. упала на спину.

— Что за черт, — прошептала она, но Грегу не обязательно было говорить ей, что это один из случаев непроизвольного сокращения вагины, с которыми она раньше не сталкивалась.

Р. Дж. пошла за мылом. Вернувшись к корове, она потратила несколько минут, прежде чем поняла, с чем имеет дело. Сокращения вагины происходили раз в минуту и длились сорок пять секунд, что оставляло ей всего пятнадцать секунд. Она снова просунула руку в вагину мимо колена теленка.

— Я чувствую кость, тазовую кость, — сказала она Грегу. — Я схватилась за копыто, но оно застряло под тазовой костью.

Крепкий хвост хлестнул ее по лицу. Отплевываясь, Р. Дж. схватила его левой рукой, удерживая подальше от себя. Начались новые спазмы, потому Р. Дж. крепко ухватилась за копыто теленка, ожидая их окончания. Ее руку уже не должно было выкинуть, поскольку давление вокруг нее стало слишком сильным. Оно заставило ее запястье упереться в тазовую кость. Р. Дж. громко охнула от боли. Рука быстро онемела. Р. Дж. закрыла глаза и уперлась лбом в бок Зазы. Руку было невозможно вытащить. Она была зажата почти до плеча. Р. Дж. представила, что, если Заза умрет, им придется разрезать ее тушу, чтобы освободить руку.

Она не услышала, как вошла Стася Хинтон.

— Что делает эта девчонка, черт побери? — громко поинтересовалась она. Грег что-то ответил ей, но Р. Дж. не услышала, что именно. Она почувствовала запах навоза. Корова воняла потом и страхом. Сокращения вагины прекратились.

Р. Дж. помогла родиться достаточному количеству человеческих детей, потому прекрасно знала, что следует делать дальше. Она немного вытащила руку и нажала на колено теленка. Потом засунула руку под него. Когда ее пальцы снова нащупали копыто, ей пришлось бороться с паникой, охватившей ее при мысли о том, что вот-вот должны начаться новые сокращения вагины.

Она работала осторожно, схватив копыто и таща его вверх. Наконец это ей удалось, и теперь оба копыта находились на одном уровне, как и должно было быть изначально.

— Эй! — радостно воскликнул Грег.

— Молодец! — крикнула Стася.

Со следующим сокращением вагины появилась голова теленка.

«Ну, здравствуй», — подумала Р. Дж. Но им не удавалось вытянуть теленка полностью. Дальше головы дело не шло. Он застрял, как пробка в бутылке.

— Если бы у нас был тягач… — сказала Стася.

— Что это?

— Это такая лебедка, — пояснил Грег.

— Свяжите ему копыта, — сказала Р. Дж.

Она пошла к машине и отцепила крюк автоматической лебедки. Потом протащила трос в коровник.

Теленок вышел легко. Р. Дж. подумала, что это весомый аргумент в пользу современных технологий.

— Это бычок, — сообщил Грег.

Р. Дж. села на пол и стала наблюдать, как Стася вытирает слизь и остатки плаценты с ноздрей теленка. Они поднесли его к корове, но Заза была истощена и едва могла пошевелить копытом. Грег начал вытирать грудь теленка сухим сеном.

— Это помогает работе легких, потому корова всегда так сильно вылизывает телят. Увы, наша Заза слишком устала, чтобы сделать это.

— С ним все будет в порядке? — спросила Р. Дж.

— Конечно, — ответила Стася. — Я пойду принесу ведро теплой воды. Это поможет ей избавиться от остатков плаценты.

Р. Дж. встала с пола и подошла к умывальнику. Она вымыла руки, но поняла, что нормально помыться сможет только дома.

— Хм, у тебя навоз в волосах, — заметил Грег.

— Не трогай его, а то только размажешь, — предупредила Стася.

Р. Дж. смотала кабель и на вытянутой руке отнесла пальто в машину, положив его на заднее сиденье, подальше от себя.

— Спокойной ночи.

Она едва слышала их слова благодарности. Р. Дж. ехала домой, стараясь как можно меньше прикасаться к обшивке салона.

Войдя в кухню, она сняла рубашку. Рукава и передняя часть были измазаны навозом, кровью, слизью, мылом и различными жидкостями, сопровождающими рождение теленка. Р. Дж. поморщилась и выбросила ее в мусорное ведро.

Она долго стояла под горячим душем, потом почистила зубы, пошла в спальню и в темноте надела пижаму.

— Что? — спросил Дэвид.

— Ничего, — ответила она, и он снова заснул.

Она тоже собиралась лечь спать, но вместо этого пошла в кухню и поставила чайник на огонь, чтобы сварить кофе. Рука была вся в синяках и болела. Р. Дж. пошевелила пальцами и помахала рукой, чтобы убедиться, что ничего не сломано. Взяв лист бумаги и ручку, она села, чтобы проверить, может ли писать этой рукой.

Она решила отправить Саманте письмо.

Дорогая Саманта,

ты просила написать, если я придумаю, что такого может доктор в глубинке, чего он не может в вашем медицинском центре.

Так вот, сегодня вечером мне пришла в голову мысль.

Здесь можно засунуть руку в корову.

Всегда твоя,

Р. Дж.

 

52

Телефонная карточка

Однажды утром, к собственному неудовольствию, Р. Дж. поняла, что приближается день, когда ей нужно будет обновить лицензию на право практиковать в штате Массачусетс, а она не была к этому готова. Лицензию штата следовало продлять каждые два года, и, чтобы защитить население, закон требовал от врача, обновляющего лицензию, предоставить свидетельства того, что он не менее сотни часов занимался специализацией.

Система была задумана таким образом, чтобы врач постоянно получал новые знания и оттачивал профессиональные навыки. Это не давало бы докторам потерять квалификацию. Р. Дж. полностью поддерживала эту систему, но она поняла, что в эти два года очень мало времени уделяла специализации. Занимаясь практикой и работой в Спрингфилде, она забросила образовательную программу.

Местные больницы часто предлагали участвовать в лекциях или семинарах, которые могли исправить ситуацию, но у Р. Дж. не было времени, чтобы таким образом выполнять обязательства.

— Тебе нужно сходить на большое профессиональное собрание, — сказала Гвен. — У меня та же история.

Тогда Р. Дж. начала просматривать в медицинских журналах объявления о подобных собраниях. Она прочла, что в Нью-Йорке, в отеле «Плаза», будет проводиться трехдневный симпозиум по вопросам лечения рака. Его спонсировали совместно Общество лечения онкозаболеваний и Американский совет медицины внутренних органов. Если бы она его посетила, то заработала бы достаточно баллов для успешного обновления лицензии.

Питер Джером согласился пожить с Эсти в ее доме и заменить на работе, пока она будет в отъезде. Он хотел получить права на практику в больнице Гринфилда, но документы еще не были ему отправлены, потому он договорился с терапевтом больницы, что будет принимать пациентов, которых нужно госпитализировать.

Дэвид работал над предпоследней главой книги, и они решили, что ему не стоит прерываться, потому Р. Дж. поехала в Нью-Йорк сама по дороге, освещенной лимонным светом ноябрьского солнца.

Р. Дж. обнаружила, что, хотя и была рада сбежать от быстрого темпа жизни в большом городе, она с радостью влилась в знакомую обстановку. После уединения и спокойствия холмов Нью-Йорк казался ей огромным человеческим муравейником. Ехать через Манхэттен было пыткой, и она с радостью оставила ключи от машины портье отеля, но все равно радовалась, что приехала.

Ее номер располагался на десятом этаже. Это было небольшое, но удобное помещение. Она немного поспала, а потом быстро приняла душ и оделась. Регистрация проходила одновременно с раутом. Р. Дж. взяла себе пиво и начала быстро накладывать еду на тарелку.

Она не видела ни одного знакомого лица. Было много пар. Возле стола с угощением с ней заговорил какой-то доктор, у которого на бэйджике было написано, что его зовут Роберт Старбак. Он приехал из Детройта, штат Мичиган.

— И где в Массачусетсе находится Вудфилд? — спросил он, глядя на ее бэйдж.

— Возле шоссе Мохавк.

— А, старые добрые горы. Вы ездите по окрестностям и любуетесь пейзажами?

Она улыбнулась.

— Нет. Я вижу их только тогда, когда выезжаю на вызовы.

Он пристально посмотрел на Р. Дж.

— Вы выезжаете на дом?

Его тарелка опустела, он отправился за добавкой и вскоре вернулся. Роберт был симпатичным мужчиной, но так явно и недвусмысленно намекал на секс, что Р. Дж., доев свои закуски, поспешила сбежать от него.

Она спустилась на лифте в вестибюль и вышла на улицу. Центральный парк был неподходящим местом для ночных прогулок и мало ее интересовал. У нее дома тоже были деревья и трава. Она медленно пошла по Пятой авеню, останавливаясь почти у каждой витрины и внимательно рассматривая сумки, обувь, одежду, украшения, книги.

Пройдя пешком несколько кварталов, она повернула назад и вернулась к отелю. Поднявшись в номер, она рано легла спать. Во время учебы она всегда так делала перед парами. Она услышала в голове ободряющий голос Чарли.

Это была хорошая конференция, организованная таким образом, чтобы предоставить максимум информации в сжатые сроки. Лекции читались целый день, а еду подавали прямо в зал. Р. Дж. внимательно слушала выступавших. Она вела подробные записи, не пропуская ни одной лекции, и купила аудиозаписи тех лекций, которые ей понравились больше всего.

Вечером организовывались развлечения на любой вкус. В первый день Р. Дж. посмотрела постановку мюзикла «Театр на воде». Ей очень понравилось. На следующий день большое удовольствие ей доставило выступление танцевального театра Гарлема.

К утру следующего дня у нее уже было достаточно баллов, чтобы получить обновленную лицензию. Ее интересовала лишь первая лекция из тех, что читались в тот день. Р. Дж. решила уйти и немного походить по магазинам перед отъездом.

Она уже возвращалась в отель, чтобы уложить вещи, как вдруг ей в голову пришла отличная идея.

Консьержка оказалась веселой пожилой женщиной.

— Разумеется, — ответила она, когда Р. Дж. спросила, есть ли у нее карта дорог большого Нью-Йорка.

— Вы можете рассказать мне, как доехать до Западного Вавилона на Лонг-Айленде?

— Дайте мне минутку, пожалуйста.

Женщина взглянула на карту и уверенными движениями маркера начертила маршрут.

Съехав с трассы, Р. Дж. остановилась у первой же заправки, чтобы спросить, как добраться до кладбища Бет Мозес.

Доехав до кладбища, она поехала вдоль забора, пока не добралась до ворот. Сразу за воротами стояло здание администрации. Р. Дж. остановила машину и пошла внутрь здания. Блондин ее возраста, одетый в голубой костюм и белую кипу, сидел за столом и подписывал бумаги.

— Доброе утро, — сказал он, не поднимая взгляда.

— Доброе утро. Мне нужно найти одну могилу.

Он кивнул.

— Имя усопшего?

— Маркус. Сара Маркус.

Он повернулся к стоявшему рядом компьютеру и набрал имя на клавиатуре.

— Да, у нас есть шесть человек с такой фамилией. Назовите, пожалуйста, первую букву ее второго имени.

— У нее его не было. Маркус через «с», не через «з».

— Ага. Таких всего две. Ей было шестьдесят семь лет или семнадцать?

— Семнадцать, — тихо ответила Р. Дж., и мужчина кивнул.

— Просто их так много у нас, — извиняющимся тоном уточнил он.

— У вас очень большое кладбище.

— Да, шестьдесят акров. — Он взял листок со схемой кладбища и нарисовал ручкой путь к могиле. — Пройдете двенадцать секторов от этого здания, повернете направо. Пройдете еще восемь секторов, повернете налево. Могила, которая вам нужна, находится во втором ряду. Если не найдете, возвращайтесь, я покажу лично, — сказал он, бросив взгляд на монитор, чтобы убедиться, что ничего не напутал.

— Мы все держим в компьютере, — добавил он не без гордости, — все. Я вижу, там в прошлом месяце провели освящение.

— Освящение?

— Да, когда торжественно открывали надгробие.

— Вот как.

Она поблагодарила его и ушла, сжимая в руках бумагу.

Р. Дж. медленно ступала по дорожке, посыпанной щебнем, мимо секторов кладбища. За оградой слышался шум машин, с ревом промчался мотоцикл. Завизжали тормоза.

Р. Дж. считала секторы.

Ее мать была похоронена на кладбище в Кембридже, где между надгробными камнями оставляли довольно большие пространства, поросшие травой. Здесь же могилы были расположены очень близко друг к другу. Так много их, этих людей, переехавших из города живых в город мертвых.

Одиннадцать… Двенадцать.

Она повернула направо и прошла еще восемь секторов.

Вот здесь.

Неподалеку, возле свежевырытой могилы, на раскладных стульях сидели люди. Мужчина в кипе закончил говорить, и собравшиеся выстроились у могилы, чтобы каждый мог бросить по горсти земли.

Р. Дж. подошла ко второму ряду могил этого сектора, осторожно продвигаясь вперед. Теперь она смотрела на надгробные камни, а не на номера секторов. Эммануэль Рубин. Лестер Роговин.

На многих надгробных камнях лежали камешки поменьше, прижимая телефонные карточки, оставленные родственниками в знак того, что они посещали усопших родных и близких. Некоторые могилы были засажены цветами и кустами. Одна могила находилась в глубокой тени раскидистого тиса. Р. Дж. отвела в сторону ветви и прочла имя: Ли Шварц. На надгробном камне Ли Шварц не было никаких мелких камешков.

Р. Дж. прошла мимо нескольких могил семейства Гудкинд, и тут заметила двойной надгробный камень с двумя милыми, поблекшими от времени фотографиями молодых мужчины и женщины. Дмитрий Левников (1970–1992) и Бася Левникова (1973–1992). Муж и жена? Брат и сестра? Они умерли вместе? Погибли в автокатастрофе? При пожаре? Р. Дж. подумала, что, должно быть, вешать фотографии на надгробный камень — русский обычай. Вероятно, они были эмигрантами. Как грустно приехать издалека, преодолев культурные барьеры, и попасть сюда.

Киршнер. Ростен. Эйдельберг.

Маркус.

Натали Маркус (1952–1985). Любящая жена и любимая мать.

Это был двойной надгробный камень, одна часть которого была украшена гравировкой.

На соседнем надгробии написано: «Сара Маркус (1977–1994). Наша дорогая дочь». Такой же квадратный гранитный камень, но еще не потемневший от времени, как у Натали.

На каждой плите лежал маленький камешек, прижимавший телефонные карточки. Камешек, лежавший на надгробии Сары, заставил Р. Дж. замереть. Это был тот самый кусок красноватого глинистого сланца с отпечатком трилобита, который Дэвид нашел среди корней ревеня.

Она не говорила с Натали и Сарой — сомневалась, что они смогут ее услышать. Она вспомнила, как когда-то в колледже читала работу одного из христианских философов Фомы Аквинского, который утверждал, что мертвые ничего не знают о делах живых. Однако откуда Фома мог это знать? Что вообще могут знать хоть Фома, хоть Дэвид Маркус о том, что знают или не знают мертвые? Р. Дж. пришло в голову, что Сара, наверное, любила ее. Возможно, в некотором смысле в этом сердечном камне была заключена магия, магнетизм, который привел ее сюда и заставил понять, что необходимо сделать.

Р. Дж. взяла с земли пару камушков и положила их на надгробия Натали и Сары.

Похороны закончились, и собравшиеся начали расходиться. Многие из них проходили мимо Р. Дж. Они старались не смотреть на грустный, но привычный вид сломленной женщины, сидящей возле могилы. Они не знали, что она плакала не столько из-за мертвых, сколько из-за живых.

Как врач Р. Дж. всегда считала, что обсуждать смерть ужасно. На следующее утро, сидя в кухне, она усилием воли заставила себя поговорить с Дэвидом о смерти их отношений. Она смогла сказать ему, что настало время положить этому конец.

Она попросила его признать, что у них ничего не получится.

— Ты сказал мне, что уезжал, чтобы собрать материал для книги. Но ты ездил освящать надгробный камень на могиле дочери. Когда я предложила съездить туда, ты отказался.

— Мне нужно время, Р. Дж.

— Я не думаю, Дэвид, что время сможет что-нибудь изменить, — мягко сказала она. — Даже люди, прожившие в браке многие годы, разводятся после смерти ребенка. Я могла бы смириться и справиться с твоим алкоголизмом и страхом, что в один прекрасный день ты можешь сорваться. Но глубоко внутри ты винишь меня в смерти Сары. Я думаю, ты всегда будешь обвинять меня, и с этим я ничего поделать не могу.

Дэвид побледнел. Он не пытался ничего отрицать.

— Нам было так хорошо вместе. Если бы не это…

У Р. Дж. перед глазами поплыли разноцветные круги. Он был прав. Во многих отношениях им было хорошо вместе.

— Я думал, ты любишь меня.

— Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя и желать тебе добра.

Но она сделала одно открытие. Она также любила и себя.

В тот вечер она задержалась на работе, а когда вернулась домой, он сказал ей, что решил поехать в Колорадо, к Джо Фэллону.

— Я возьму с собой медогонку и несколько лучших ульев. Я подумал, что можно очистить другие ульи и сложить их у тебя в амбаре.

— Нет. Лучше продай их.

Он понял: она имела в виду, что это конец. Они посмотрели друг на друга, и он кивнул.

— Я смогу уехать не раньше, чем через десять дней. Я хочу закончить рукопись и отослать издателю.

— Логично.

Агуна подошла к ним и холодно посмотрела на Р. Дж.

— Дэвид, я хочу, чтобы ты сделал мне одолжение.

— Какое?

— На этот раз, когда будешь уезжать, забери с собой кошку.

Часы тянулись невыносимо медленно. Они старались не попадаться друг другу на глаза. Прошло всего два дня, а Р. Дж. казалось, что намного больше. И тут ей позвонил отец.

Когда он спросил о Дэвиде, она смогла найти в себе силы сообщить ему, что они расходятся.

— Ах! Ты в порядке, дочка?

— Да, нормально.

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, отец.

— Вот, значит, зачем я звоню. Хочешь приехать ко мне на День благодарения?

Внезапно Р. Дж. очень захотелось увидеть отца, поговорить с ним, обнять.

— А что, если я приеду раньше? Прямо сейчас?

— Ты сможешь?

— Не знаю. Попробую.

Когда она попросила Питера Джерома приехать и поработать за нее еще пару недель, он очень удивился, но, по всей видимости, был рад принять предложение.

— Мне очень нравится у вас работать, — признался он.

Р. Дж. позвонила в авиакомпанию и забронировала билет во Флориду. Потом она связалась с отцом и сообщила, что будет у него на следующий день.

 

53

Свет и тени

Р. Дж. обрадовалась, увидев отца, но его вид обеспокоил ее. Он, казалось, как-то скукожился, заметно постарел со времени их последней встречи. Но он был все так же бодр духом и очень рад видеть ее. Они почти сразу же начали спорить, однако без особого энтузиазма. Р. Дж. хотела вызывать носильщика, хотя она знала, что отец сам пожелает нести часть ее багажа.

— Р. Дж., что за глупости! Я возьму чемодан, а ты бери сумку.

Рассмеявшись, она согласилась. Когда они вышли из аэропорта, она прищурилась из-за обжигающего солнца и влажного тропического воздуха.

— Какая тут температура, папа?

— Около тридцати, — гордо заявил он, словно жара была его вознаграждением за хорошую работу.

Он выехал из аэропорта и направился в город, будто бы точно знал, куда нужно ехать. Он всегда был уверенным водителем. Р. Дж. увидела яхты, рассекающие синюю гладь океана, и начала скучать по прохладному дыханию лесов.

Отец жил в белом здании, похожем на башню, принадлежащем университету, в двухкомнатной квартире, которая казалась совершенно необжитой. В гостиной висели две картины маслом с бостонскими пейзажами. На одной был изображен Гарвард-сквер зимой, а на другой регата на реке Чарльз: гребцы напряженно замерли, пытаясь быстрее соперников преодолеть последние метры водной глади, а где-то вдали маячили здания Массачусетского технологического института. Не считая картин и нескольких книг, в квартире не было ничего интересного. Она напоминала келью современного ученого-монаха. В гостиной, которая также служила кабинетом, на столе в стеклянном футляре лежал скальпель Роба Джея.

В спальне висела фотография Р. Дж. рядом со снимком матери, улыбающейся и щурящейся на солнце молодой женщины в старомодном закрытом купальнике на пляже в Кейп-Код. На комоде стояла фотография незнакомой Р. Дж. женщины.

— Кто это, папа?

— Подруга. Я предложил ей присоединиться к нам за ужином, если ты не против.

— Конечно, я не против. Только мне надо принять душ.

— Думаю, она тебе понравится, — сказал он.

Р. Дж. подумала, что отец, по всей видимости, не совсем монах.

Отец заказал столик в ресторане на берегу канала, где можно было наблюдать за движением судов и наслаждаться блюдами из морепродуктов. Женщиной с фотографии оказалась Сьюзан Долби, хорошо одетая и немного полноватая, но не слишком. Каким-то образом она выглядела подтянутой. Ее седые волосы были коротко подстрижены, ногти покрыты бесцветным лаком. Лицо Сьюзан было слегка загорелым, а в уголках глаз залегли небольшие морщинки. Р. Дж. не могла понять, какого цвета ее глаза. Зеленого? Или они карие? Она была готова поспорить, что Сьюзан занимается гольфом или теннисом.

Она тоже работала врачом, терапевтом в частной клинике в Форт-Лодердейле.

За столом они обсуждали новости медицины. Из динамиков неслись звуки музыки, за окном проплывали яхты, похожие на лебедей.

— Расскажите мне о вашей работе, — попросила Сьюзан.

Р. Дж. поведала ей о городке и его жителях. Они вспомнили о гриппе в Массачусетсе и Флориде, сравнили методы лечения и профилактику. Сьюзан сказала, что она работает в Лодердейле с тех пор, как закончила интернатуру в медицинском центре Риса в Чикаго. Она училась в медицинском университете Чикаго. Р. Дж. понравилась ее легкая манера общения и дружелюбие.

Когда подали устрицы, запиликал пейджер Сьюзан.

— Ох, — вздохнула она и, извинившись, вышла позвонить.

— Ну? — спросил отец через несколько секунд, и она поняла, что эта женщина важна для него.

— Ты был прав. Она мне понравилась.

— Я рад.

Он знал Сьюзан уже три года. Они познакомились, когда она приехала в Бостон на конференцию.

— После этого мы виделись время от времени. Иногда в Бостоне, иногда в Майами. Но мы не могли встречаться достаточно часто, потому что у нас обоих были очень загруженные графики. Потому, прежде чем выйти на пенсию в Бостоне, я связался с местными коллегами и с радостью принял их предложение.

— Значит, все серьезно.

Он улыбнулся.

— Да, пожалуй, это так.

— Папа, я так рада за тебя, — сказала Р. Дж., взяв его за руки.

Она заметила, что артрит еще сильнее поразил его пальцы. Также она увидела, что он медленно, но неотвратимо теряет живость и энергию.

Вернулась Сьюзан.

— Я смогла все уладить по телефону, — сказала она.

— Папа, ты в порядке?

Он побледнел и взглянул на Р. Дж. обеспокоенными глазами.

— Да, а что?

— Что-то не так, — сказала Р. Дж.

Сьюзан Долби посмотрела на Р. Дж.

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, у него сердечный приступ.

— Роберт, — спокойно сказала Сьюзан, — ты чувствуешь боль в груди? Ощущаешь недостаток кислорода?

— Нет.

— Ты вроде не вспотел. Боль в мышцах есть?

— Нет.

— Послушай, это какая-то семейная шутка?

Р. Дж. ощутила, что ее внутренняя сигнализация сработала.

— Где ближайшая больница?

Отец смотрел на нее с интересом.

— Я думаю, нам лучше послушать Р. Дж., Сьюзан, — сказал он.

Сьюзан озадаченно кивнула.

— Медицинский центр Седарз находится всего в минуте езды на машине. В ресторане есть коляска. Мы можем вызвать карету «скорой помощи» по телефону из моей машины. Мы быстрее довезем его сами, чем будем ждать карету.

Отец тяжело задышал, когда они повернули на подъездную дорожку больницы. Медсестры и врач ждали их с носилками и аппаратом искусственного дыхания. Тут же пациенту укололи стрептокиназу, ввезли в процедурную и подкатили аппарат ЭКГ.

Р. Дж. стояла неподалеку и внимательно слушала и наблюдала, но эти люди были профессионалами, потому лучше всего было оставить их в покое, чтобы они могли делать свое дело. Сьюзан Долби стояла возле отца, держа его за руку.

Наступил вечер. Отец спал в реанимационном отделении, подключенный к аппарату искусственного дыхания и нескольким мониторам. Больничный кафетерий был уже закрыт, поэтому Р. Дж. и Сьюзан отправились в расположенный неподалеку маленький ресторанчик, чтобы поесть супа с черными бобами и кубинского хлеба.

Потом они вернулись в больницу и стали ждать новостей о состоянии старшего Коула.

— Я думаю, он скоро пойдет на поправку, — сказала Сьюзан. — Ему быстро вкололи антикоагулянты, полтора миллиона единиц стрептокиназы, аспирин, пять тысяч единиц гепарина. Нам повезло.

— Слава Богу.

— Расскажи, откуда ты узнала.

Р. Дж. кратко изложила ей все.

Сьюзан Долби покачала головой.

— Я бы сказала, что это плод твоего воображения, сказка, если бы не видела всего происшедшего своими глазами.

— Отец называет это Даром. Бывали времена, когда он казался мне обузой. Но я учусь жить с ним, использовать его. Сегодня я очень благодарна, что он у меня есть, — призналась Р. Дж. Она колебалась. — Я не говорю об этом с другими докторами, как ты понимаешь. Я была бы очень благодарна, если бы ты…

— Нет. Да и кто мне поверит? Но почему ты рассказала мне правду? Разве у тебя не возникло мысли выдумать какую-нибудь историю?

Р. Дж. подалась вперед и поцеловала ее в щеку.

— Я знала, что мы оставим это в семье, — сказала она.

Ее отцу было очень больно, и даже нитроглицерин, положенный под язык, мало помогал, потому ему дали морфий. Из-за него он много спал. Через день Р. Дж. смогла отлучаться из больницы на час-два, ездила на машине. Сьюзан была занята с пациентами, но рассказала Р. Дж., где находятся хорошие пляжи, чтобы Р. Дж. могла покупаться вволю. Она пользовалась кремом для загара, однако ей было приятно, когда морская вода высыхала на ее коже, оставляя соленые разводы. Распластавшись на спине под палящими лучами солнца, Р. Дж. с сожалением вспоминала Дэвида. Она молилась за отца и Грега Хинтона, как и обещала.

В тот вечер она решила поговорить с кардиологом отца, доктором Самнером Келликером. Она была рада, что Сьюзан решила присоединиться к ней. Келликер был суетливым человеком с красным лицом, и ему явно не нравилось, что родственники его пациента тоже врачи.

— Я не одобряю использование морфия, доктор Келликер.

— Почему, доктор Коул?

— Он обладает ваготоническим действием. Это может вызвать брадикардию или даже блокаду сердца, так ведь?

— Ну, да, бывает и такое. Но все, что мы делаем, рискованно, ни в чем нет полной уверенности. Вы же понимаете.

— Как насчет того, чтобы дать ему бета-блокатор вместо морфия?

— Они не всегда срабатывают. К нему вернется боль.

— Но попробовать стоит, верно?

Доктор Келликер взглянул на Сьюзан Долби, которая внимательно слушала их разговор.

— Я согласна, — сказала она.

— Если вы этого хотите, я не возражаю, — с недовольным выражением лица сказал доктор Келликер.

Он кивнул и ушел.

Сьюзан подошла к Р. Дж. Она взглянула ей в глаза и обняла. Так они и стояли какое-то время.

Р. Дж. позвонила домой.

— В первый же день у него случился приступ? — спросил Питер Джером. — Хорошее начало отпуска!

Он уверил ее, что все под контролем. Пациенты говорили ему, что скучают по Р. Дж. и передают ей привет. Он ни словом не обмолвился о Дэвиде.

Тоби была очень обеспокоена. Сначала она беспокоилась за отца Р. Дж., а потом за саму Р. Дж. Когда Р. Дж. спросила, как поживает она сама, Тоби пожаловалась, что у нее постоянно болит спина и ей кажется, что она беременна всю жизнь.

Гвен заставила ее подробно изложить историю болезни отца и похвалила за предложение использовать бета-блокатор вместо морфия.

Она была права. Бета-блокатор снял боль, и через два дня отцу Р. Дж. разрешили вставать с постели и сидеть на стуле дважды в день по полчаса. Как и многие врачи, он был ужасным пациентом. Он задавал десятки вопросов о своем состоянии, требовал результатов ангиографии, а также полного отчета от доктора Келликера.

Его преследовали резкие перепады настроения. Эйфория сменялась глубокой апатией, и наоборот.

— Я хочу, чтобы ты взяла с собой скальпель Роба Джея, когда будешь уезжать, — сказал он дочери в один из периодов депрессии.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Однажды он все равно перейдет к тебе. Почему бы тебе не взять его сейчас?

Она посмотрела отцу в глаза.

— Потому что ты еще много лет будешь владеть им, — сказала она и закрыла эту тему.

Отец Р. Дж. пошел на поправку. На третий день он уже мог стоять некоторое время возле кровати, а еще через день начал выходить в коридор. Р. Дж. знала, что первые шесть дней после приступа самые опасные, и когда целая неделя прошла без происшествий, позволила себе немного расслабиться.

Через неделю после приезда Р. Дж. встретилась со Сьюзан в отеле за завтраком. Они сели на террасе, выходящей на пляж и океан, и Р. Дж. вдохнула свежий соленый воздух.

— Я могла бы привыкнуть к этому.

— Правда, Р. Дж.? Тебе нравится Флорида?

Ее замечание было шуткой, которой она хотела подчеркнуть местную роскошь.

— Во Флориде очень мило, но мне не нравится жара.

— Ты бы акклиматизировалась, хотя мы любим кондиционеры. Р. Дж., я планирую уйти на пенсию в следующем году. У меня хорошая практика, и она приносит неплохой доход. Я хотела спросить: не желаешь ли ты занять мое место?

Ох.

— Спасибо, Сьюзан. Я польщена, но я уже пустила корни в Вудфилде. Мне важно работать там.

— Ты уверена, что не хочешь этого? Я могла бы тебе все описать очень подробно. Я могу поработать вместе с тобой первый год.

Р. Дж. улыбнулась и покачала головой.

Сьюзан погрустнела, потом улыбнулась.

— Твой отец стал очень важным человеком для меня. Ты мне сразу понравилась. Ты умная и заботливая, и ты явно хороший доктор, которым я могу восхищаться, которого заслуживают мои пациенты. Потому я подумала, что здесь ты могла бы помогать всем — моим пациентам, Роберту и… мне. Одновременно. У меня нет семьи. Прости меня, но я представила, что мы могли бы стать одной семьей. Мне следовало бы понять, что не бывает идеальных решений, которые устроили бы всех.

Р. Дж. понравилась откровенность Сьюзан. Она не знала, плакать или смеяться. Чуть более года назад у нее самой были подобные мысли и фантазии.

— Ты мне тоже нравишься, Сьюзан. Я надеюсь, что вы с отцом будете вместе. В таком случае мы будем часто видеться, — сказала Р. Дж.

В тот день, когда она вошла в палату отца, он отложил кроссворд и сказал:

— Привет. Что нового?

— Нового? Ничего особенного.

— Ты виделась со Сьюзан сегодня, вы побеседовали?

Ага. Значит, они обсудили это заранее.

— Да, было дело. Я сказала ей, что она молодец, но у меня есть своя практика.

— Ради всего святого, Р. Дж., это же отличная возможность, — проворчал он.

Р. Дж. пришло в голову, что, вероятно, в ней есть что-то такое, что заставляет людей постоянно советовать ей, как нужно поступать и жить.

— Ты должен научиться позволять мне отказывать, папа, — тихо сказала она. — Мне сорок четыре года, и я могу сама принимать решения.

Он отвернулся. Но очень скоро снова посмотрел на нее.

— Знаешь что, Р. Дж.?

— Что, папа?

— Ты абсолютно права.

Они поиграли в кункен, и он выиграл два доллара и сорок пять центов, после чего лег подремать.

Когда он проснулся, она рассказала о своей работе. Он был рад, что у нее появилось так много пациентов, и одобрил ее решение не принимать новых, когда их число достигло полутора тысяч. Но известие о том, что собирается погасить остаток кредита, по которому он выступал поручителем, обеспокоило его.

— Тебе не обязательно погашать его в течение двух лет, ты же знаешь. Нет нужды в том, чтобы ты отказывала себе в каких-нибудь необходимых вещах.

— У меня все есть, — ответила она и протянула руку.

Он спокойно взял ее за руку.

Р. Дж. поначалу испугалась, но сообщение, которое она получила через его ладонь, заставило ее улыбнуться. Р. Дж. склонилась и поцеловала его. По его улыбке она поняла, что ему тоже стало легче на душе.

На День благодарения они со Сьюзан устроили в палате отца небольшой праздник.

— Я сегодня утром, когда делала обход, столкнулась с доктором Келликером, — сказала Сьюзан. — Он очень доволен твоим нынешним состоянием и говорит, что надеется выписать тебя в ближайшие два-три дня.

Р. Дж. знала, что ей пришла пора возвращаться к пациентам.

— Мы наймем кого-нибудь, чтобы ухаживал за тобой первое время.

— Глупости. Он будет жить у меня. Правда, Роберт?

— Я не знаю, Сьюзан. Я не хочу, чтобы ты думала обо мне как о своем пациенте.

— Мне кажется, пришло время думать друг о друге во всех возможных ипостасях, — ответила она.

В конце концов он согласился пожить у нее.

— У меня хороший повар, который приходит на выходных, чтобы готовить обеды. Мы будем следить за диетой Роберта и его физическими нагрузками. Не беспокойся о нем, — сказала она, и Р. Дж. пообещала, что не будет волноваться.

Р. Дж. села на самолет в Хартфорд на следующий день. Когда они приземлялись в аэропорту Бредли, пилот сообщил:

— Температура за бортом составляет двадцать два градуса. Добро пожаловать в реальность.

Ночной воздух был пронизывающим и тяжелым, как это обычно бывает в Новой Англии поздней осенью. Р. Дж. медленно поехала домой.

Повернув к дому, она заметила, будто бы что-то изменилось. Она притормозила и внимательно осмотрела темный дом, но ничего не бросалось в глаза. И лишь на следующее утро, выглянув в окно, она поняла, что Дэвид забрал свою часть придорожной вывески.

 

54

Сеяние

Перед рассветом становилось холодно. С далеких горных отрогов дул студеный ветер, проносясь над лугами, чтобы в бессилии разбиться о домик Р. Дж. В полудреме Р. Дж. с удовольствием прислушивалась к шуму ветра за окном, уютно укрывшись теплым одеялом. Ее разбудили первые лучи солнца. Она долго лежала в постели, осаждаемая невеселыми мыслями, пока не заставила себя встать, включить термостат и отправиться в душ.

У нее была задержка, и она с сожалением подумала, что, возможно, наступает меностаз, который обычно бывает перед менопаузой. Она попыталась смириться с мыслью, что очень скоро некоторые процессы в ее теле замедлятся и изменятся, когда некоторые органы половой системы будут прекращать работу, предвосхищая полное исчезновение месячных. Р. Дж. усилием воли заставила себя не думать об этом.

Был четверг, ее выходной. Как только солнце поднялось над горизонтом, в доме стало теплее и Р. Дж. выключила термостат, вместо этого разведя огонь в камине. Ей было приятно подкидывать поленья в весело потрескивающее пламя. Воздух в доме стал суше, тонкий слой серой пыли покрывал все вокруг. Р. Дж. с досадой подумала, что для хорошей уборки ей понадобится столько же времени и сил, сколько потратил Геракл в Авгиевых конюшнях.

Р. Дж. пристально посмотрела на серый речной камень, стоявший в углу. Когда с уборкой было покончено, она достала из шкафа рюкзак и положила туда камень. В тот же рюкзак она собрала сердечные камни, лежавшие по всему дому.

Когда рюкзак был почти полон, она дотащила его до большой ручной тележки и с грохотом высыпала в нее содержимое. Потом вернулась и собрала новую партию камней. Она оставила только три сердечных камня, те, что подарила ей Сара, и еще два камня, которые она дала Саре, кристалл и маленький черный базальт.

Ей пришлось пять раз наполнять и опустошать рюкзак, прежде чем она освободила дом от камней. Одевшись в зимнюю одежду — пальто, вязаную шапочку, рабочие рукавицы, — Р. Дж. вышла во двор и взялась за ручки тележки. Она была заполнена более чем на треть, и вес камней не позволял Р. Дж. катить ее легко. Ей пришлось постараться, чтобы перевезти тележку через небольшую лужайку. Однако, как только она въехала в лес, толкать стало легче, потому что тропа пошла под уклон.

Слабый солнечный свет, пробивавшийся сквозь густые переплетения ветвей, создавал глубокие тени. В лесу было холодно, между деревьями гулял приятный ветерок. Под колесами тележки шуршали сосновые иголки, а потом застучал мост.

Р. Дж. остановилась у реки, которая с шумом несла осенние воды, напоенные дождями. Она не высыпала остатки камней из рюкзака в тележку. Р. Дж. взяла рюкзак и медленно пошла по тропе. Берег порос деревьями и кустарником, но пробраться к воде можно было, и время от времени Р. Дж. останавливалась, чтобы достать камень и бросить его в воду.

Она была практичной женщиной, поэтому быстро поняла, как лучше всего раскидать камни. Маленькие камешки она аккуратно закидывала на мелководье, а те, что крупнее, отправлялись на глубину. Опустошив рюкзак, она вернулась к тележке и повезла ее дальше, вверх по течению реки. Снова наполнив рюкзак, Р. Дж. продолжила разбрасывать камни.

Самым тяжелым был тот, что она нашла на строительной площадке в Нортгемптоне. С трудом подняв, Р. Дж. отнесла его к самой глубокой заводи рядом с высокой и широкой бобровой дамбой. Он был слишком тяжел, чтобы она могла его швырнуть, потому ей пришлось тащить его вдоль поросшей кустами дамбы к середине заводи. В одном месте ее нога соскользнула в воду. Несмотря на то, что она набрала полный ботинок ледяной воды, Р. Дж. медленно продвигалась к тому месту, куда хотела бросить камень. Остановившись, она уронила его в воду, как бомбу, наблюдая, как он быстро опускается на песчаное дно.

Р. Дж. была рада, что этот камень нашел пристанище на дне. Очень скоро его укроют лед и снег. Весной мухи-однодневки, возможно, отложат на нем яйца, а форель будет собирать с него личинки и прятаться в его тени от быстрого течения. Она представила, как в волшебной тишине летних ночей бобры ведут любовную игру, кружа возле этого камня, как птицы в небе.

Р. Дж. сошла с бобровой дамбы и таким же образом раскидала остатки камней по течению реки, словно прах умершего. Она превратила полкилометра красивой горной реки в мемориал Сары Маркус.

В этой реке вы всегда могли бы найти сердечный камень, если бы он вам понадобился.

Р. Дж. откатила тележку назад в амбар.

Она сняла верхнюю одежду и обувь. Прошлепав босиком в спальню, натянула сухие носки. Потом снова прибрала во всем доме.

Закончив, Р. Дж. пошла в гостиную. Дом был чист и пуст. Стояла полная тишина, не считая звука ее собственного дыхания. Там не было мужчины, не было кошки, не было призрака. Это снова был только ее дом. Она сидела на стуле в тишине сгущавшихся сумерек, ожидая того, что с ней будет дальше.

 

55

Снег

Ноябрь сменился декабрем. Небо висело низким свинцовым сводом. Деревья в лесу стояли без листвы, а их ветви напоминали поднятые к небу руки с множеством сучковатых пальцев. И хотя Р. Дж. все лето спокойно гуляла по лесной тропе, теперь, когда медведи впали в спячку, ее начал преследовать страх, что она может столкнуться с большим медведем на узкой тропе. Приехав в Гринфилд, Р. Дж. зашла в магазин спортивных товаров и купила лодочный гудок — небольшую коробочку с кнопкой, которая издавала оглушительный шум. Она клала его в рюкзак, когда ходила в лес, но никого там не встретила, кроме большого оленя, который неспешно продвигался по лесу, не почуяв ее запах. Если бы она была охотником, он бы живым не ушел.

Впервые Р. Дж. осознала, насколько она одинока.

У всех деревьев, растущих вдоль тропы, нижние ветви усохли. Р. Дж. надела рукавицы, взяла длинную ручную пилу и освободила часть деревьев от этого бремени. Ей нравился вид ухоженных деревьев, которые стремились к небу подобно живым колоннам. Она решила обрезать все деревья вдоль тропы.

Третьего декабря началась снежная буря. Снег шел весь день и большую часть ночи. Р. Дж. хотелось пройти по тропе на лыжах, но ей пришлось вступить в схватку с необъяснимым, иррациональным страхом, который мучил ее несколько дней кряду. Она позвонила Фреде Крантц.

— Это Р. Дж., Фреда. Я собираюсь покататься на лыжах в лесу. Если я не позвоню через час, пожалуйста, попроси Хэнка приехать и выручить меня из беды. Я, правда, не ожидаю никаких неприятностей, но…

— Все правильно, — убежденно сказала Фреда. — Отдыхай, Р. Дж.

Сияло солнце, небо было безоблачным. Чистый белый снег слепил глаза, но, когда Р. Дж. углубилась в лес, он перестал причинять ей неудобства. Неспешно продвигаясь по тропе, Р. Дж. подумала, что снег выпал совсем недавно и едва ли она увидит следы лесных животных. Однако заметила пунктирные углубления в пушистом снегу, оставленные кроликом, лисой и мышами.

На тропе был всего один участок с крутым уклоном. Начав спускаться, Р. Дж. потеряла равновесие и упала в глубокий снег. Лежа с закрытыми глазами на мягком белом покрове, она чувствовала себя уязвимой для любого, кто захочет прыгнуть на нее из леса, — медведя, бандита, бородатого Дэвида Маркуса.

Но никто не прыгнул. Полежав еще немного, она встала и пошла на лыжах домой. Она не забыла позвонить Фреде.

Никаких явных последствий падения, переломов, растяжений или даже синяков она не обнаружила, не считая того, что у нее болели груди и повысилась их чувствительность.

В ту ночь, прежде чем лечь спать, она впервые за долгое время включила систему безопасности.

Р. Дж. решила завести собаку. Она взяла в библиотеке книги, чтобы почитать о разных породах собак. Все, с кем она советовалась, высказывали разные мнения по поводу выбора пса. Р. Дж. несколько уик-эндов разъезжала по зоомагазинам и питомникам. В конце концов, предельно сузив круг выбора, она решила, что хочет ризеншнауцера. Эту породу сильных, крупных собак вывели несколько веков назад для того, чтобы они могли пасти скот и защищать стада от хищников. Красивого и умного шнауцера скрестили с овчаркой и датским догом. В результате, как было написано в одной книге, «получили прекрасную сторожевую собаку: большую, верную и сильную».

В Спрингфилде Р. Дж. нашла собачий питомник, который специализировался на ризеншнауцерах.

— Лучше всего взять маленького щенка, чтобы он привык к вам за время взросления, — предупредил хозяин питомника. — Могу предложить вам одного.

Р. Дж. сразу же понравился щенок. Он был маленький и неуклюжий, с большими лапами и черно-серой шерстью, квадратной челюстью и торчащими во все стороны усами.

— Когда вырастет, будет где-то около метра в длину, вес — около сорока килограммов, — сообщил сотрудник питомника. — Хочу вас предупредить, что он будет очень много есть.

Щенок лаял весело, но хрипло, напоминая тембром Энди Девайна, актера из старых фильмов, которые она иногда смотрела поздно вечером по телевизору. Потому Р. Дж. назвала щенка Энди, когда отчитывала за то, что он намочил сиденье машины по дороге домой.

Тоби мучили сильные боли в спине. Несмотря на это, рождественским утром она отправилась в церковь, а Р. Дж. в их доме жарила индюшку и готовила рождественский ужин. Она намеренно купила очень большую индюшку, чтобы Смиты могли растянуть ее на несколько дней. Некоторые из друзей Тоби также готовили и приносили еду. Таков был обычай маленьких городков вроде Вудфилда. Р. Дж. эта традиция была по душе.

После ужина Р. Дж. поиграла немного на старом пианино. Они втроем пели, а потом Р. Дж. с сонным видом уселась перед камином, удивляясь собственной усталости. Иногда они надолго замолкали. Тоби говорила об этом:

— Нам не обязательно разговаривать. Мы можем просто сидеть и ждать рождения моего ребенка.

— Я могу подождать дома, — с улыбкой ответила Р. Дж. Она поцеловала их, пожелала счастливого Рождества и попрощалась.

Вернувшись домой, она получила отличный подарок. Ей позвонил отец. Голос его был уверенным и довольным.

— Сьюзан выталкивает меня на работу на следующей неделе, — сказал он. — Подожди. Мы хотим сказать тебе кое-что.

Сьюзан взяла другую трубку, и они сообщили ей, что весной собираются пожениться.

— Мы планируем это событие на последнюю неделю мая.

— Ох, папа… Сьюзан! Я так рада за вас!

Отец откашлялся.

— Р. Дж. Мы тут подумали… Можно провести церемонию у тебя?

— Папа, это было бы прекрасно.

— Если погода не подведет, мы хотели бы праздновать на свежем воздухе, на лугу, среди холмов. Пригласим кое-кого из Майами, друзей из Бостона и ближайших родственников Сьюзан. Всего около тридцати гостей, наверное. Мы оплатим все расходы, но, Р. Дж., ты поможешь все устроить? То есть позаботишься об угощении и обо всем прочем, договоришься со священником?

Она пообещала, что постарается все организовать. Положив трубку, Р. Дж. села перед камином и взялась было музицировать, но мысли ее витали далеко. Она взяла ручку и листок бумаги и принялась составлять списки к свадьбе. Музыканты, желательно четверо. К счастью, в городе были отличные музыканты. Закупку провизии и меню надо тщательно обдумать и посоветоваться кое с кем. Цветы. Сирень в конце мая будет цвести повсюду. Еще, возможно, ранние розы. Придется раньше времени скосить траву на лугу. И еще надо взять напрокат большой тент.

Р. Дж. планировала свадьбу отца.

Р. Дж. понадобилось несколько недель на то, чтобы решиться впустить Энди в дом. И даже после этого щенок время от времени терял контроль над мочевым пузырем. Тогда Р. Дж. решила, что он будет жить в подвале, и приготовила для него мягкую подстилку возле печи. И только накануне Нового года она сдалась. Она давно не встречалась с мужчиной и сидела дома одна; весь вечер она сопротивлялась желанию начать жалеть себя. Наконец она спустилась в подвал и привела Энди, который с радостью улегся рядом с ее стулом перед камином. Р. Дж. угостила его какао.

— За нас, Энди. За старушку и ее собачонку, — сказала она ему, но пес спал.

Ежегодная эпидемия простуды и гриппа была в самом разгаре. Целую неделю приемная в офисе Р. Дж. оглашалась громким чиханием и кашлем. Р. Дж. пыталась не заразиться от пациентов гриппом, однако уже чувствовала себя уставшей и раздражительной. Груди все еще болели, тело ломило.

Во время обеденного перерыва во вторник заехав в библиотеку, чтобы вернуть книгу, она внимательно посмотрела на библиотекаря Ширли Бенсон.

— Как давно появилась у вас эта черная отметина на носу?

Ширли нахмурилась.

— Несколько месяцев назад. Правда, ужасно? Я ее уже и отмачивала, и пыталась выдавить — ничего не помогает.

— Я попрошу Мэри Уилсон записать вас на прием к дерматологу.

— Нет, не надо, доктор Коул. — Она заколебалась и покраснела. — Я не могу тратить деньги на это. Я здесь работаю всего лишь на полставки, поэтому у меня нет муниципальной медицинской страховки. Мой ребенок в этом году заканчивает школу, и мы волнуемся, сможем ли оплачивать колледж.

— Я подозреваю, Ширли, что эта отметина может оказаться меланомой. Не исключено, что я ошибаюсь и вы напрасно потратите деньги. Но если я права, она очень быстро может дать метастазы в другие органы. Я уверена, что вы хотите быть на ногах, когда ваш ребенок отправится в колледж.

— Хорошо.

Глаза Ширли увлажнились. Р. Дж. не знала, вызваны эти слезы страхом или раздражением из-за ее напора.

В среду утром у Р. Дж. было много работы. Она осмотрела нескольких человек и прописала Бетти Паттерсон другие лекарства, чтобы у нее не возникла инсулиновая инфекция. Потом она обсудила с Салли Хаулэнд ее эхокардиограмму и лечение тахикардии. Пришла Полли Стрикланд, потому что у нее были такие обильные месячные, что она испугалась. Ей было сорок пять лет.

— Это может сигнализировать о начале менопаузы, — предположила Р. Дж.

— Я думала, что она уже началась, когда прекратились месячные.

— Иногда, в самом начале менопаузы, месячные могут быть обильными и нерегулярными. Существует множество вариантов начала менопаузы. Лишь у небольшого процента женщин месячные резко прекращаются и больше не возобновляются, будто бы кто-то перекрыл кран.

— Везет им.

— Да…

Прежде чем выйти в магазин, чтобы купить что-нибудь поесть, Р. Дж. просмотрела несколько отчетов. В одном из них говорилось, что неоплазм, удаленный с носа Ширли Бенсон, оказался меланомой.

Заперев офис, Р. Дж. почувствовала сильный голод, поэтому отправилась в ресторан в Шелберн Фолс и заказала салат из шпината, но тут же передумала и попросила принести ей бифштекс из филейной части быка.

Она съела его с картофельным пюре, кабачками, греческим салатом, булочками и яблочным пирогом, запив все это кофе.

Когда Р. Дж. направлялась домой в Вудфилд, ей пришла в голову мысль. Что бы она делала, если бы к ней пришла пациентка с ее собственными симптомами: раздражительностью и резкими перепадами настроения, болью в мышцах, очень хорошим аппетитом, болезненными ощущениями в груди и задержкой менструации?

Это была глупая мысль. Она годами пыталась зачать ребенка, но так и не преуспела в этом.

Однако…

Она знала, что делала бы, если бы пациентом был кто-нибудь другой. Вместо того чтобы отправиться домой, она поехала прямиком в офис.

Отперев дверь и включив свет, Р. Дж. вошла в кабинет. Сняв пальто и задвинув шторы, она почувствовала небывалое нервное возбуждение, как наркоман, увидевший желанную дозу.

Р. Дж. нашла стерильную иглу-бабочку, с которой хорошо умела обращаться, прикрепила к ней шприц, после чего завязала на плече жгут. Протерев кожу на сгибе локтя ваткой, смоченной спиртом, она сжала ладонь в кулак. Было неудобно, но, попав иглой в вену, она быстро втянула в шприц немного темно-алой крови.

Развязывать жгут пришлось зубами. Открепив иглу от шприца, она положила его в светло-коричневый конверт, надела плащ, выключила свет и заперла дверь. На улице она села в машину.

Теперь она ехала прямо в Гринфилд.

Лаборатория в подвале больницы была открыта круглосуточно. Р. Дж. застала на смене всего одного человека.

— Я доктор Коул, хочу оставить вам кровь на анализ.

— Конечно, доктор. Это срочно? Так поздно мы делаем срочные анализы лишь при крайней необходимости.

— Это не срочно. Нужно сделать анализ крови на беременность.

— Хорошо, я приму ваш материал. Завтра будут сделаны анализы. Вы уже заполнили бланк?

— Нет.

Дежурный кивнул и достал из ящика стола бланк Несколько секунд Р. Дж. подмывало вписать в графу «Пациент» выдуманное имя и заверить собственной подписью лечащего врача, словно материал для анализа принадлежал не ей. Разозлившись на себя, она вывела собственное имя дважды, как пациента и как лечащего врача.

Передав бланк дежурному, она заметила, что он никак не отреагировал на то, что материал принадлежал ей.

— Я хочу, чтобы вы сообщили результат мне домой, а не в офис.

— С радостью, доктор Коул.

— Спасибо.

Р. Дж. вернулась к машине и медленно поехала домой, будто только что пробежала несколько стометровок.

— Гвен? — сказала она в трубку.

— Да, Р. Дж.

— Я понимаю, что уже поздно…

— Ничего страшного, мы еще не ложились.

— Ты завтра можешь со мной поужинать? Надо поговорить.

— Ну, едва ли. Я как раз собираю вещички. Мне не хватает баллов для обновления лицензии, поэтому я поступлю так, как ты. Утром уезжаю на конференцию по вопросам кесарева сечения в Олбани.

— О, хорошая идея!

— Да. У меня не будет пациентов в ближайшие недели, и меня страхует Стенли Зинк. Слушай, у тебя проблемы? Хочешь поговорить? Я могу все отменить. Я не обязана ехать на эту конференцию.

— Не страшно, Гвен. Это все мелочи.

— Я возвращаюсь в воскресенье вечером. Давай пообедаем в понедельник после работы.

— Хорошо, договорились. Будь осторожна за рулем.

— Хорошо, дорогая. Спокойной ночи, Р. Дж.

— Спокойной ночи.

 

56

Открытие

Проведя бессонную ночь, Р. Дж. встала рано утром в четверг разбитая и недовольная. Овсяные хлопья были на вкус как картон. Результат анализа будет готов лишь через несколько часов. Возможно, Р. Дж. было бы проще, если бы это не был выходной. Не исключено, что работа помогла бы ей отвлечься. Р. Дж. решила заняться домашними делами и начала с мытья полов в прихожей. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы отчистить приставшую грязь и старые пятна, но в конце концов линолеум заблестел как новый.

Взглянув на часы, она поняла, что прошло меньше часа.

Оба ящика для дров были почти пусты. Р. Дж. принялась таскать поленья со двора. Она брала два-три за раз, потому что уже успела чертовски устать. Она клала их в большой сосновый ящик, стоявший возле камина, и еще в один возле плиты. Наносив достаточно топлива, Р. Дж. смела опилки и кусочки древесины на совок и выбросила.

Около одиннадцати она достала жидкость для полировки и поставила на кухонный стол серебряный сервиз. Включив магнитолу, она вставила компакт-диск с адажио для скрипки и оркестра Моцарта. Обычно виртуозная игра скрипача Ицхака Перельмана помогала ей справиться с любыми сложностями, но на этот раз музыка казалась ей пронзительной и неприятной. Через какое-то время, смыв с рук остатки жидкости для полировки, она направилась к магнитоле.

Как только она выключила музыку, зазвонил телефон. Сделав глубокий вдох, она сняла трубку.

Это был Ян.

— Р. Дж., у Тоби очень сильные боли. Спина болит как никогда, и начались спазмы.

— Дай ей трубку, Ян.

— Она не может говорить, она плачет.

Тоби еще рано было рожать. Ее срок должен был наступить лишь через месяц.

— Думаю, мне лучше приехать к вам.

— Спасибо, Р. Дж.

Р. Дж. нашла Тоби во взволнованном состоянии. Она расхаживала по комнате в ночной сорочке, вышитой маленькими розочками, и в носках, которые ей подарила на Рождество Пегги Уэйлер.

— Р. Дж., я очень боюсь.

— Сядь, пожалуйста. Давай посмотрим, что происходит.

— Если я сяду, боль в спине усилится.

— Ну, тогда ложись на кровать. Я хочу осмотреть тебя, — велела Р. Дж. тоном, не терпящим возражений.

У Тоби было учащенное дыхание. Кровяное давление оказалось в норме, что показалось Р. Дж. странным, учитывая, насколько беременная была возбуждена. Она не измеряла температуру тела. Положив руку на нижнюю часть живота Тоби, Р. Дж. почувствовала сокращения. Она взяла Тоби за руку и приложила ее к животу, чтобы Тоби тоже их почувствовала.

Р. Дж. повернулась к Яну.

— Позвони, пожалуйста, в «скорую помощь» и скажи, что твоя жена рожает. Потом позвони в больницу и сообщи, что мы скоро будем у них. Пусть предупредят доктора Стенли Зинка.

Тоби расплакалась.

— Он хороший врач?

— Конечно, хороший. Гвен не позволила бы неумехе подменять ее.

Р. Дж. надела стерильные перчатки. Тоби широко открыла глаза от удивления. Р. Дж. пришлось несколько раз попросить ее поднять колени. В последний раз Р. Дж. даже прикрикнула на нее. Обследовав ее, она обнаружила, что матка раскрылась очень незначительно, всего на три сантиметра.

— Мне так страшно, Р. Дж.!

Р. Дж. обняла ее.

— С тобой все будет в порядке. Я обещаю.

Она послала ее в ванную, чтобы облегчить мочевой пузырь до того, как подъедет машина «скорой помощи».

Вернулся Ян.

— Ей нужно будет взять с собой необходимые вещи, — сказала ему Р. Дж.

— Мы еще месяц назад собрали чемоданчик.

Стив Райпли и Деннис Стенли быстро приехали на машине «скорой помощи», тем более что Тоби была их коллегой. Когда они подъехали к дому, Р. Дж. еще раз проверила жизненные показатели Тоби, записала их и передала листок Стиву.

Ян и Деннис поспешили за носилками.

— Я еду с ней, — сказала Р. Дж. — Она напугана. Было бы неплохо, если бы с нами поехал и ее муж, — добавила она, и Стив кивнул.

В «скорой» было тесно. Стив стоял у изголовья носилок рядом с креслом водителя и радиотелефоном. Ян примостился у ног жены, а Р. Дж. посередине между ними. Все они раскачивались из стороны в сторону, стараясь сохранить равновесие, особенно после того, как машина с второстепенной дороги выехала на трассу. В салоне было тепло, работала мощная печка. Вначале они сняли с Тоби одеяла, и Р. Дж. завернула ее ночную сорочку выше живота. Потом она прикрыла ее простыней, но очень скоро Тоби, корчась от боли, сбросила ее.

Когда Тоби погрузили в машину «скорой помощи», она была бледна и молчалива, но не прошло и десяти минут, как ее лицо покраснело от напряжения и боли. Она стонала, хныкала и плакала.

— Дать ей кислород? — спросил Стив.

— Не повредит, — согласилась Р. Дж.

Сделав несколько глубоких вдохов кислорода, Тоби сорвала с лица прозрачную маску.

— Р. Дж.! — воскликнула она, и в этот момент из нее ударила тугая струя жидкости, облив руки и джинсы Р. Дж.

— Все в порядке, Тоби, у тебя всего лишь отошли воды, — сказала Р. Дж. и потянулась за полотенцем.

Тоби открыла рот и высунула язык, будто бы собираясь издать истошный вопль, но из ее глотки не вырвалось ни звука. Р. Дж. внимательно следила за низом живота Тоби, и всего пару минут назад она заметила, что матка раскрылась еще на несколько сантиметров. Теперь же, бросив взгляд туда, Р. Дж. увидела верхнюю часть маленького волосатого черепа.

— Деннис, — крикнула она, — съезжай на обочину и глуши мотор!

Водитель съехал с проезжей части и осторожно остановился. Р. Дж. подумала, что их ждут затяжные роды, но что-то во всхлипах Тоби заставило ее в этом усомниться, и очень вовремя. Стоило ей подставить ладони, как маленький розовый младенец выскользнул из утробы Тоби прямо к ней в руки.

Первое, что заметила Р. Дж., было то, что голова младенца покрыта светлыми, мягкими волосами, несмотря на то что он был немного недоношенным.

— У тебя мальчик, Тоби. Ян, у тебя родился сын.

— Вы только посмотрите на него, — сказал Ян. Он не переставал массировать ступни жене.

Младенец издал пронзительный вопль. Его завернули в полотенце и положили рядом с матерью.

— Поехали, Деннис, — крикнул Стив.

Машина как раз миновала Гринфилд, когда Тоби снова начала задыхаться.

— О боже, Ян! Снова!

Она начала махать руками и ногами. Р. Дж. взяла младенца и передала Яну.

— Лучше остановись, — крикнула она Деннису.

На этот раз Деннис завернул на оживленную стоянку возле супермаркета.

Глаза Тоби, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Она задержала дыхание, вдохнула и начала тужиться. Расслабившись на пару секунд, она снова задержала дыхание и напряглась, беспомощно уставившись в стену машины.

— Ей нужна помощь. Высоко подними ее правую ногу, Ян, — велела Р. Дж.

Ян обхватил ее колено правой рукой, а левой надавил на бедро, чтобы нога оставалась согнутой.

Теперь Тоби закричала.

— Нет, держи ее! — приказала Р. Дж.

Из Тоби вышла плацента. Р. Дж. прикрыла ее полотенцем. Вот как рождается мир, миллионы и миллионы людей на протяжении миллионов лет, в слизи, крови и страдании.

Когда Деннис вырулил со стоянки, Р. Дж. нашла пластиковый пакет и поместила плаценту в него.

Они снова положили ребенка возле матери, а рядом с ним плаценту.

— Будем перерезать пуповину? — спросил Стив.

— Чем?

Он открыл коробочку с непригодившимся акушерским набором и достал из него опасную бритву. Р. Дж. подумала, как будет использовать ее в трясущейся машине «скорой помощи», и вздрогнула.

— Мы подождем и позволим доктору использовать стерильные ножницы, — сказала она.

Взяв две нитки, Р. Дж. перевязала пуповину в трех сантиметрах над животом младенца и в том месте, где она исчезала в пластиковом пакете. Тоби спокойно лежала на носилках, закрыв глаза. Р. Дж. принялась массировать ее живот. Когда машина «скорой помощи» повернула к больнице, Р. Дж. почувствовала, как сократилась матка, приготовившись к новому зачатию, если таковому суждено было случиться.

В туалете Р. Дж. старательно отмывала руки от околоплодных вод и крови. Ее одежда тоже пропиталась этими жидкостями и издавала резкий, неприятный запах. Р. Дж. сняла свитер и джинсы и скатала их в тугой шар. На полке она обнаружила кучу чистых серых больничных балахонов. Натянув один из них, она сложила одежду в бумажный пакет и вышла из туалета.

Тоби лежала на больничной койке.

— Где он? Я хочу его видеть, — хрипло сказала она.

— Его моют. Папа присматривает. Он весит два с половиной килограмма.

— Это мало, верно?

— Он здоров. Просто маленький, потому что родился раньше срока. Потому у тебя все так гладко прошло.

— Гладко?

— Ну, быстро. — Когда в палату вошла медсестра, Р. Дж. сказала ей: — У нее в промежности есть несколько разрывов. Если вы дадите мне материал для швов, я смогу их зашить.

— Ох… доктор Зинк уже в пути. Он у нас официальный акушер. Пожалуй, стоит оставить это ему, — ответила она.

Р. Дж. поняла намек и кивнула.

— Хотите назвать его в честь старого доброго доктора, который ответил на ваш звонок? — спросила Р. Дж.

— Нет, — покачала головой Тоби. — Мы назовем его Ян Пол Смит, как отца. Не беспокойся, ты тоже сможешь поучаствовать. Будешь рассказывать ему о гигиене и как вести себя с девочками.

Ее глаза закрылись, и Р. Дж. смахнула со лба подруги непослушную прядь влажных волос.

На часах было начало третьего, когда Р. Дж. выбралась из «скорой помощи» рядом со своей машиной. Небо над покрытыми снегом полями посерело. Между лугами узкие полосы лесопосадок создавали укрытие, но на открытой местности ветер свободно гулял, словно одинокий волк, швыряя снег во все стороны.

Вернувшись домой, Р. Дж. первым делом проверила автоответчик, но никто не звонил.

Она спустилась в подвал, чтобы отнести Энди свежую еду и воду, хорошенько почесала собаку за ухом, поднялась на первый этаж и пошла в душ. Выйдя из душа, Р. Дж. тщательно вытерлась полотенцем и надела самую удобную одежду что смогла найти: шорты и легкий свитер.

Обув одну туфлю, она услышала звонок. Уронив другую, она заковыляла к телефону.

— Алло… Да, это я… Да, какой результат? Понятно. Какой срок? Пожалуйста, отошлите копию отчета мне домой… Спасибо.

Она не помнила, как надела другую туфлю и начала бродить по дому. В конце концов сделала себе бутерброд с арахисовым маслом и выпила стакан молока.

Давняя мечта осуществилась, она выиграла в лотерею.

Но… ответственность!

Мир, казалось, становился все злее и опаснее, по мере того как технологии победно шествовали по планете. Повсюду люди убивали людей.

Возможно, в этом году родится ребенок, который…

Нечестно даже думать о том, чтобы возложить на плечи нерожденного бремя святого или просто очередного доктора в роду Коулов. Р. Дж. подумала, что было бы достаточно просто родить человека, хорошего человека.

Это так просто.

Этот ребенок будет жить в теплом доме, он привыкнет к запахам стряпни. Р. Дж. представила, чему она попытается научить его: нежности, умению любить, быть сильным и уметь справляться со страхом, сосуществовать с лесными животными, искать в реке форель. Она расскажет ему о том, как найти свой путь, о наследстве из сердечных камней.

Р. Дж. казалось, что ее голова вот-вот лопнет от всех этих мыслей. Ей хотелось пойти на прогулку, но ветер все не унимался, пошел снег.

Р. Дж. включила магнитолу и уселась на стул в кухне. Теперь концерт Моцарта был ей по душе. Р. Дж. успокоилась, положив ладони на живот и вслушавшись в мелодию. Она чувствовала, как звуки музыки передаются по ее нервным клеткам, проходя сквозь мягкие ткани и кости. Они достигали самых сокровенных глубин ее души, где зарождалось нечто новое и прекрасное.