Пока мы раздумывали, куда нам следует направиться, в береговой штаб или на флагманский "Петропавловск", за нас всё решилось само, на катере с "Петропавловска" прибыл офицер для поручений с приказом адмирала Старка немедленно прибыть на флагман. Ну, чего-то подобного и следовало ожидать. Я внутри психовала ужасно, наверно мало есть на свете вещей, которые я ненавижу больше, чем разборки на ковре у начальства. Николай, на удивление был почти безмятежен, даже мелькнула мысль: или я чего-то в этой жизни не понимаю, или он сошёл с ума… Н

иколай прихватил подготовленные рапорты, и проследовал на катер. Уходя распорядился отпустить посменно команду на берег. Радостная Клёпа уже улетела охотиться. В западном бассейне почему-то не было видно ни "Чиоды", ни "Акаси", а истребитель здесь и не мог быть, его место у судоремонтного завода. Ну, что ж, поедем бодаться, выбора всё равно нет.

В салоне Старка, кроме него присутствовал контр-адмирал Витгефт и флаг-офицер капитан первого ранга Эбергард. Если у двух гостей выражения лиц были безмятежными или даже любопытные, то красное лицо начальника над эскадрой являло едва сдерживаемую бурю.

— Ваше Превосходительство! Капитан второго ранга Эссен прибыл по Вашему приказанию!

— Очень хорошо! Не желаете ли объясниться? Что вы здесь устроили?

— Ваше Превосходительство! Боюсь, я не понимаю о чём вы. По моим последним действиям вот рапОрты, а предыдущие я передавал Вам при первой возможности и они должны быть у Вас.

— Боится он! Видели?! Не понимает! Как вы смеете без приказа вытворять, что вам вздумается?! Пока я ещё ваш прямой начальник!

— Ваше Превосходительство! Вы меня обвиняете в том, что я не выполняю прямых приказов непосредственного начальства? Я правильно Вас понимаю?

— Именно так! И что вы на это желаете ответить?!

— Ваше Превосходительство! У меня есть сведения о том, что у Вас касательно моего корабля есть отдельный приказ, но вы его почему-то до меня не довели.

— Есть, только это чушь какая-то, я его не понимаю и не вижу в нём никакого смысла!

— То есть, Ваше Превосходительство, вы обвиняете меня в том же, что делаете сами, то есть не выполняете приказ своего непосредственного начальства.

— Это не вам решать!

— Конечно, только я выполнял приказ вышестоящего начальства и, в конце концов, о его исполнении буду отвечать перед его отдавшими.

— Тогда почему вы не поставили меня в известность и не согласовали со мной ваши действия?

— А когда мне было согласовывать, Ваше Превосходительство? Когда ночью перед атакой миноносцев, с учетом того, что назначенная в выдвинутый дозор канонерская лодка сломалась, я запросил на "Петровпавловск" разрешение выдвинуться и занять её место, в течение получаса мне так и не дали ответа, и если бы я на свой страх и риск не выдвинулся и не попытался пресечь атаку японских миноносцев, вполне возможно, что от десяти пострадало куда больше кораблей, чем от двух оставшихся, которые я возможно бы сумел остановить, если бы не был обстрелян с броненосца "Победа". Днём, перед подходом японского флота для согласования с вами мне бы пришлось бегать по берегу и искать вас, так как на "Петропавловске" вы отсутствовали. Дальше просто не имел возможности из-за дефицита времени.

— Ну, допустим, что это так! А что вы устроили со своими трупами, Зацаренный мне уже десяток рапортов написал?

— Ваше Превосходительство! Это не трупы, это погибшие геройские моряки моего корабля, а погибли они от подлого удара в спину, вернее выстрела с броненосца "Победа", поэтому, считаю полезной воспитательной мерой матросам и офицерам этого корабля посмотреть на дело своих рук и может, в дальнейшем они поостерегутся расстреливать русские корабли.

— А Зацаренный клянётся, что это не его снаряд!

— А что ему ещё остаётся делать? В противном случае выбор между позором и пулей в висок. Вот только когда мы привезли погибших на броненосец, никто не возражал, потому, что знали свою вину. Я не собираюсь устраивать шум и судебные разбирательства. Поставленной цели я уже достиг, матросы и офицеры будут думать, поэтому сегодня мы заберём тела наших товарищей и завтра будем их хоронить всем экипажем, если у вас нет других планов по этому вопросу.

— Мне что, ещё вопросами похорон всяких матросов заниматься?!

— Ваше Превосходительство! Это не "ВСЯКИЕ"! Это матросы самого героического корабля флота, который за первые дни войны уже пустил ко дну ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ кораблей противника, из которых два новейших эскадренных броненосца, один броненосный крейсер и четыре бронепалубных крейсера, не считая остальных, а два крейсера и истребитель привёл в базу в качестве трофеев!

— Ну, ладно, не придирайтесь к словам! Лучше расскажите, кто вам дал право устраивать бойню в нейтральном порту?!

— Удивительно, но именно этот вопрос, слово в слово мне задал командир французского стационера. И отвечу Вам так же, как ответил ему, что мы с Вами видимо вкладываем разный смысл в термин "НЕЙТРАЛЬНЫЙ ПОРТ", если до меня там уже больше суток высаживаются японские войска, в этот "НЕЙТРАЛЬНЫЙ ПОРТ" входит японская эскадра и под угрозой устроить расстрел прямо в порту вынуждает русские стационеры выйти с рейда, после чего их расстреливает и они вынуждены были затопиться. И после всего этого порт называется НЕЙТРАЛЬНЫМ?! Удивительно такое слышать!

— Но вы ведь утопили там нейтральные суда!

— Отнюдь! Ни одного невиновного судна я не топил! Суда не занятые перевозкой военной контрабанды мы не тронули. Даже не препятствовали уходу японского парохода "Юнг-Ми", а суда перевозящие военную контрабанду могут либо задерживаться призами, либо уничтожаться на усмотрение командира корабля. Так как для меня было важнее привести в непригодность порт Чемульпо и затруднить высадку японских войск, я принял решение использовать их затопление, для блокирования фарватеров.

— Ну, а английский пароход без груза, зачем вы его утопили, там ведь не было никакой контрабанды!

— По личной настоятельной просьбе командира английского стационера мистера Бейли!

— Что за чушь! Когда он даёт интервью и утверждает обратное?

— Есть куча свидетелей, что до потопления этого судна ко мне на борт поднялся мистер Бейли, и устроил безобразную сцену, когда я отказывался это сделать.

— Но капитан судна тоже утверждает, что вы потребовали от него задолго до этого покинуть судно и даже угрожали и стреляли.

— Случайный выстрел мелкокалиберной пушки практическим снарядом, матрос не знал, что она заряжена, вот и случился казус. Если бы мы стреляли, вы же сами видели, как мои канониры стреляют.

— Но вы же не будете отрицать, что говорили ему, чтобы он покинул судно и договаривался с английским крейсером о вывозе команды?

— Знаете, капитан был сильно пьян и боюсь просто не очень понимал о чём идёт речь. Мы действительно подходили к нему и предупреждали, что очень опасно брать контракты на перевозки в зоне военных действий, что это крайне рискованно и может ему для безопасности лучше покинуть район боевых действий на военном корабле, а не на беззащитном торговом судне.

— Но он утверждает обратное!

— Это его проблемы, вы не находите? У меня свидетелей целый экипаж, и что мне слова какого-то пьянчуги капитана?

— Но это ведь англичане! И английское судно!

— Вы, извините, Ваше Превосходительство, позвольте уточнить, кому присягали, русскому Императору или английской Королеве?!

— Не забывайтесь!

— Я не забываюсь! Я просто озвучиваю вопрос, который возникнет у каждого думающего человека, который узнает о нашем разговоре!

— Ладно! Давайте ваши бумажки и можете быть свободны! — Николай сделал пару шагов, положил на стол рапорты, отошёл обратно и остался стоять. От лица Старка уже можно было смело прикуривать, Витгефт едва сдерживал довольную ухмылку, Эбергард сидет с каменным лицом, думаю, что он внутри уже очень сожалел, что оказался в команде Старка. — Вам что-то не ясно? Или у Вас есть какие-то вопросы?

— Один. Ваше Превосходительство! Когда будет назначен суд?

— Какой суд?! Вы же сами пообещали не выносить сор…

— Я имею ввиду призовой суд, ведь без его решения юридически принять в состав флота японские корабли нельзя!

— Это ещё почему?

— Потому, что так гласят законы Российской Империи.

— А! Я понял! Вам денег захотелось!

— Вы прекрасно знаете, что средства мы перечисляем в распоряжение благотворительного фонда, который занимается попечением о нуждающихся моряках и их семьях. А про себя могу сказать, что за все годы службы к моим рукам не прилипла ни одна казённая копейка, о чём могу присягнуть на святом писании и пройти любые проверки! — Старк аж взвился и перешёл на визг:

— Это на что вы тут намекаете?!

— И где вы увидели намёк?! Я сказал о своей честности, кого и каким образом моя честность может опорочить? — Тут до него дошло, как он сам себя выставил, Витгефт просто тихо умирал, чтобы не смеяться в голос, заперхал в кулак. Я шепнула Николаю, что кажется, хватит и валить отсюда надо! Старк всё-таки взял себя в руки:

— Если это всё у Вас, я Вас больше не задерживаю!

— Честь имею! — Козырнул Николай и мы вышли…

"Ну, ты и дал! Так с адмиралом разговаривать!" "Варенька! Ты кажется многого не понимаешь. Да, он мой начальник, но при этом и он и я дворяне, так, что при любом раскладе мы равны! Из твоих рассказов я понял, что у вас это совсем выродилось! Даже Император всего — лишь первый из дворян. Вообще, от этого иногда такая дурь происходит, как то, что Старк не пожелал передавать приказ для "Новика", который посчитал глупым. Вот примерно так, то есть адмирал — конечно начальник, но по сути он не сверху надо мной, а рядом, просто выше немного… А я то думаю, чего ты так распсиховалась перед аудиенцией у Старка…" "Ладно! Что дальше делать будем?…"

А дальше мы вернулись на корабль. Мелкая мерзостная натура Старка проявила себя в том, что он услал разъездной катер, а просить у него его адмиральский катер моветон. Вообще, если он вызывал и на его катере доставили, то на нём же и должны отвезти обратно, но это на совести начальника, а её тут не ночевало. Мы попросили вызвать наш катер, а пока на нас обрушились офицеры флагмана, с расспросами, как мы потопили броненосцы. Где захватили крейсера и так далее. Пока пришёл наш катер, нам пришлось на палубе проводить импровизированную пресс-конференцию…

А дальше закрутила суета. Отец Пафнутий умчался решать вопросы похорон. Новицкий с Клоповым и Кнюпфером усвистали в завод договариваться с испытаниями торпедного аппарата и договориться с использованием крана, чтобы переставить кормовую пушку на место левой ютовой, как-то само получилось, что все смирились, что у нас будет ещё один торпедный аппарат. У нас тоже хватало суеты. Умница Феофан смотался в госпиталь и принёс записку от Машеньки, как она рада нашему возвращению и что у неё всё хорошо, но сегодня у неё смена и она отпроситься не сможет. Боцману наутро нужно подогнать к борту все наши плавсредства, оба катера, два вельбота и три шлюпки.

А к нам на борт началось паломничество, первым заглянул Бахирев, потом другие знакомцы, капитаны и офицеры, все поздравляли, не могли поверить в нашу удачу, спрашивали и переспрашивали. В общем, после обеда мы просто удрали, пусть Сергей Николаевич отдувается. Артурская база была вообще в тихом охренении от наших выкрутасов. Идти по следам наших офицеров смысла не было, да и Машеньку очень захотелось увидеть, поэтому плюнули на всё и поехали в госпиталь.

В госпитале, Машенька была занята, и как-то на автомате, наверно, я начала возиться с больными. Получилось, что это были как раз палаты Машеньки. Ну, не могу я стоять в стороне, когда рядом болящие и страдающие, которым к тому ж я могу помочь, как бы я на скорой хотела иметь мои нынешние способности. Как раз закончила возиться со вторым, к которому мы присели по уже наработанной схеме типа "просто поговорить", пришла Машенька. Дальше ей нужно было обойти свои палаты, я увязалась за ней, нам так хотелось побыть с ней рядом, она была такая новая, необычная в своём платье сестры милосердия с длинным передником в косынке закрывающей убранные волосы, такая юная, как школьница, поймала Николая на том, что он оробел и боится до неё дотронуться, я заставила его до неё дотронуться. Вдруг поняла, что могу и через Машеньку до больных дотянуться, видимо из-за их любви и соединяющей их искренней нежности, Машенька была для меня открыта, и я стала лечить через неё. Мало того, что её здесь любили пациенты, она сама как-то очень близко к сердцу принимала каждого и возилась с ними не смотря на вонь гниющих ран, необходимость мыть и подтирать за лежачими. Мы открыли для нас совсем новую Машеньку, такую родную и такую незнакомую.

Когда её смена закончилась, мы пошли домой. Я заметила, что позади шагают два казака, но нам было не до них, мы просто шли, Николай приобнял тонкую талию жены и чувствовал её лежащую на плече щеку. От неё пахло больницей и лекарствами, хоть она переоделась перед тем, как идти домой, а она рассказывала, что если раньше она в госпитале скорее была экскурсанткой, ведь с тем небольшим количеством травмированных и больных вполне справлялся имеющийся персонал, то теперь с первой ночи, когда начали везти раненых и обожжённых сначала с "Цесаревича", а потом с "Аскольда", её вызвали и она теперь по-настоящему работает, а врачи с обоих подорванных кораблей пока они стоят в ремонте работают в госпитале вместе со своими матросами, которые помогают им на кораблях. А когда кто-то сказал, что привезли раненого с "Новика" у неё чуть сердце не взорвалось, оказалось, что это был наш Савенков. Теперь ещё привезли раненых с "Варяга", которые такую жуть рассказывают, что "Новик" целую эскадру утопил. И она так благодарна, что Николай выкраивал минутку и передавал ей записки и письма, без них она бы с ума сошла, и не было секса, не было интима, но была такая близость и нежность, которая наверно выше любого соития. Как по заказу вызвездило огромными оловянными лепёшками южных звёзд, сырой холодный ветер задувал с рейда, но не было холодно, а было что-то, что может, случается раз в жизни и далеко не у каждого, они шли молча, но слова и не были нужны…

Уже ночью, когда усталая Машенька тихо сопела положив свою головку на плечо и обнимая левой рукой, когда обычно Николай в такие моменты тихонько выбирался из объятий, если не хотел спать и шёл покурить, сейчас он тихо наслаждался, хотел запомнить каждую секунду, каждую мелочь составляющую чудо этой ночи, каждый звук, каждый оттенок окружающих запахов, каждый миллиметр касания любимой. За что идут солдаты в бой, говорят: "За Веру, Царя и Отечество!", всё правильно, только каждый во всё это всё равно вкладывает свой собственный смысл. И Николай вдруг осознал, что никогда не вдумывался в это, словно был глухой и слепой, шёл и не особенно задумывался, скорее по детской привычке верил и жил по указке слов: "Так надо!". Кому? Зачем? А надо ли детям знать подробности, когда есть мудрые взрослые, которые сказали "Так надо!" и так ПРАВИЛЬНО. А вот теперь он вдруг осознал, что для него, для Николая Оттовича, для офицера русского флота главным, за что он пойдёт в бой, чему он присягал стала эта удивительная маленькая любимая женщина, с которой он столько лет рядом, которая родила ему, и вырастила практически без его участия трёх замечательных детей, такая слабая и такая сильная, такая родная, что такого просто быть не может…

И счастливый Николай тихо уснул, а вот я решила попробовать сделать в Машеньке закладку, даже не знаю, как это ещё назвать. Я не могу научить её магии, нельзя лечить просто щелчком пальцев, нельзя аккумулировать Силу или Ману, как я уже объясняла, они просто есть в мире и ими можно оперировать в реальном времени или делать целевые закладки, но эти закладки как небольшие механизмы, они могут точно выполнить поставленную задачу, но даже для двух здоровых людей эти задачи будут отличаться, что уж говорить о лечении разных больных людей. Но я сегодня подумала, что практически любая болезнь или травма, это возмущение силовых линий живого организма, и если я сделаю в руках Машеньки закладку, задачей которой будет просто стабилизировать, выравнивать и напитывать расположенные поблизости нестабильные и нарушенные линии, то пусть она не сможет лечить, но выздоровление больных, с которыми она будет заниматься будет идти гораздо лучше и быстрее. А как пусковая кнопка, если можно так назвать, будет её душевный сострадательный порыв, который сегодня очень хорошо почувствовала и он у неё очень сильный и яркий. Пусть лечит и помогает, ведь нет бОльшей радости, чем видеть выздоровление своего больного, вот и будет у нашей девочки такая радость…

Провозилась почти всю ночь, тут нельзя ускоряться, нужно работать только в реальном времени, потому, что задача совершенно новая, по сути конструирование в пространстве того, что представляешь весьма условно, а нужно сделать точное и законченное изделие, ведь к тому это связано со здоровьем других людей, и связано с организмом Машеньки, и огромный риск, что если что-либо напутаю, то может отрикошетить как в пациента, так и в неё. Конечно, я по возможности поставила сигнальные предохранители, которые разрядят всю конструкцию и ликвидируют если что-нибудь выйдет из под контроля, но хочется сделать так, чтобы работало и эта система не понадобилась! Вот и возилась, тихо аккуратно и неспешно собирая и встраивая в организм Машеньки…

Утром я усталая дрыхла, так, что не присутствовала при проводах жены капитана Эссена к месту её службы. Любопытно, что здесь в госпиталях врачи и сестры милосердия СЛУЖАТ, а не работают. Опять можно сказать просто слово, подумаешь! Но почему актёры так трепетно относятся к тому, что их деятельность в театре — это СЛУЖБА и сохранили эту память и слово даже в двадцать первом веке, а врачи не смогли?! Обидно за коллег!

А у нас сегодня день очень насыщенный и суматошный. Самым большим и главным сегодня делом, будет прощание с нашими погибшими матросами. Там всем, можно считать профессионально, распоряжается Отец Пафнутий, и нам туда лезть никакого резона. С пополнением запасов снарядов и торпед занимаются Кнюпфер и Тремлер, там тоже не должно быть никаких накладок, тем более теперь, когда наш крейсер так о себе заявил. Только надо не забыть сказать Тремлеру, что нам нужно штук пятнадцать шрапнельных зарядов, не спрашивали есть они у нас или нет, в крайнем случае, конечно можно обойтись сегментарными, только их придётся дорабатывать, а зачем, если есть специальные снаряды. Боцману не надо говорить, он сам уже наверняка озадачил всех кого нужно по приведению в порядок катера и шлюпки, пострадавших от японских осколков. Ещё несколько таких боёв и палубы у нас не останется, видимо придётся прямо по железу бегать. Собственно не криминал, только вот скользкое оно, надо будет с механиками это обсудить. Озадачить Сергея Николаевича, чтоб при бункеровке взял сколько можно и сверх того, сколько сможет запихнуть, пусть даже выйдем с перегрузом, хотя про бункеровку сейчас пока рано, надо будет поближе к десятому числу. К десятому надо придумать повод и причину уйти из Артура. Хорошо бы в эти дни куда-нибудь сходить.

Вообще, сейчас в Корейском проливе как тараканов японцев, которые с острова Цусима переправляют войска в Пусан и Мозанпо. А эскадра загорает здесь на рейде и никуда никто идти не собирается. Вот и что с этим делать? Может плюнуть на всё и буквально завтра-послезавтра уйти в Корейский пролив и там до выхода навстречу с "Ниссином" и "Касугой" японцам сорвать десантирование?! Заодно и эскадру туда оттянем, что им здесь делать, если их главная задача как раз обеспечить высадку, как у нас этому помешать! Надо это с Артеньевым обсудить!

Ещё нужно с казаками встретиться. Утром Николай попросил Адрияна организовать встречу с их сотником. Разговор предстоит сложный. Дело не в том, что казаки испугаются, дело в том, что для них это необычно и незнакомо, но нужно как-то уговорить иначе все планы окажутся под угрозой, вернее про трофей в виде броненосного крейсера придётся забыть, а просто потопить их, чтобы они не вошли в состав флота Японии. Ох-ох-ох! Что ж я маленьким не сдох! И кто сказал, что начальником быть хорошо? Единственный плюс, это зарплата побольше, а вот всё остальное — с кем бы поделиться этой ношей! И при всём этом нужно постоянно держать хвост пистолетом, потому, что плохое или подавленное настроение у капитана — это хуже бегущего генерала, который в мироне время вызывает смех, а в военное панику. И это далеко не все "НАДО" и "НЕ ЗАБЫТЬ" в капитанской голове Николая. А до ежедневников и напоминальников в телефонах здесь ещё не додумались…

Похороны прошли очень торжественно и хорошо, церковь за века так хорошо отработала все нюансы, что всё прошло по накатанной. Когда дали слово Николаю, то он не стал задвигать никаких речей, ограничился предложением-обещанием установить на могиле памятник всем погибшим на "Новике" и высечь на нём имена каждого погибшего, и не только похороненных в этой земле. Предложение встретило общее одобрение, так, что будут деньги, надо будет озаботиться. Машенька тоже пришла на похороны. Пришло вообще очень много народа, даже были несколько офицеров и матросов с "Победы", я перед похоронами перед строем попросила, не гнобить их если придут, их ведь тоже понять можно, тяжело с такой виной жить, главное, чтобы выводы сделали, какие надо!

После похорон, когда матросам боцман выдал двойную чарку, мы с Новицким и Кнюпфером поехали в завод по поводу торпедного аппарата и утвердить наряд на перестановку пушки. Инженер Иван Матвеевич оказывается заинтересовался вопросом ещё накануне и обсуждение сразу приобрело плоскость практической реализации. Решили взять списанный аппарат, установить его на краю причальной стенки завода, там как раз высота получается буквально на пять вершков выше нашего борта и с неё отработать пуски, а для пуска использовать муляж из корпуса списанной торпеды, нам ведь не нужны полноценные пуски, нам нужна траектория полёта торпеды и угол её входа в воду. При этом он нас облил скепсисом, что он за вечер посчитал и получается, что до бесконечности увеличивать пороховой заряд нельзя, а тот, что можно использовать нужной скорости не даст! Даже если удлинить трубу аппарата, всё равно не хватит скорости, для достижения достаточно пологой траектории. И вот об этом надо думать, а не об аппарате, который суть труба и они её на заводе сделают без проблем, а вот как разогнать торпеду по этой трубе, при этом выполнив целый ряд сопутствующих условий? Просидели почти до вечера, что мы чуть не опоздали на назначенную встречу с сотником.

Машенька ещё не пришла, Клементину тоже куда-то отослали. За столом с бутылкой беленькой, миской с хлебом и квашеной капустой сидели втроём, третьим оказался хорунжий Некрасов. Познакомились, Касьян Панкратович оказался колоритнейшим персонажем, заросший волосами по самые скулы, с шикарнейшей с проседью бородищей, с могучей фигурой на кривых кавалерийских ногах. Чёрные глаза из-под густых кустистых нависающих бровей выглядывали как из чуть прищуренных амбразур. Николай стал рассказывать, вернее, излагать наш план, вчерне рассказывать придумки, но быстро выдохся, сбился и стал объяснять, что без казаков, матросов отправлять на захват чужого корабля просто не станет, и оба крейсера придётся топить, а так бы можно один попробовать захватить и это получится не два корабля у японцев утопить, а три, потому, как они потеряют два крейсера и в нашем флоте прибавится один и того три выйдет. Николая слушали молча, спокойно не перебивая, полное ощущение, что разговариваешь со стенкой. Николай уже махнул на всё рукой, потому, что понял, казаков ему никто не даст. Николай расстроился, замолчал, налил себе стопку и опрокинул в рот… После затянувшейся паузы, налил себе и тоже выпил сотник, крякнул, вытер усы и заговорил:

— Вот чо скажу, тебе Оттович! Прости уж, по-простому я. Понравилось, что не понимаешь в наших ухватках и не рисуешься, что понимаешь. Дело не совсем привычное, но как я понял, сделать можно и Державе, говоришь, на пользу великую. Только сначала ответь, правду бают, что матросов своих бережёшь?

— Как же не беречь, мне же не только корабль доверили, но и людей! А без людей корабль — просто кусок железа плавучего. — Николай сам не заметил, что подражает манере казачьего говора. — Капитан обязан беречь и я берегу.

— Да не про то я. Обязаны! Все обязаны, только берегут единицы. Поверь уж, третью войну ломаю, много всякого видел. А у тебя, говорят, кроме четырёх погибших от обстрела с нашей стороны ни одного больше убитого!

— Касьян Панкратович! Это счастье, что нет, везёт наверно просто! Разве в бою уследишь, ведь осколки и снаряды не выбирают и куда попадут не угадаешь.

— Рисковое дело задумал, и кто-нибудь поляжет, мыслю так, но скажи спасибо жене своей и Степану Ивановичу. Жинка твоя моего урядника выходила, а говорили не жилец, теперь на поправку пошёл. Поклон ей земной за руки и сердце спасливое. А Степан Иванович верит тебе, а это много говорит. Так, что дам тебе шестнадцать человек с двумя урядниками. Адрияна — хозяина вашего возьмёшь?

— Касьян Панкратович! Он парень хороший, но в деле я его оценить не могу, тут надо умелых, а не просто кто нравится.

— Не бойся. Адриян пластун знатный, да и парень ловкий, да хваткий и весь караул у него такой, видать тянутся друг к дружке похожие. Толковых подберу при двух урядниках. Что им из оружия дать надо?

— Им придётся действовать в узких коридорах. Гранат бы фугасных, кидать в помещения и коридоры, чтобы оглушить, но если нет, мы чего-нибудь сами придумаем. С винтовками там точно не развернуться. Пистолеты лучше будут. А ещё, когда всё благополучно пройдёт, до Владика нужно будет арестованных охранять.

— Понятно! Считай договорились! Когда они тебе нужны будут и когда их обратно ждать?

— Выйти хотим десятого. А обратно наверно недели через две-три, раньше не получится, если только их из Владика по железной дороге отправить.

— Ну, там сами и решите, как лучше. Ты уж на меня обиду не держи! Дело непонятное, думать надо крепко. Давай за это дело ещё по стопке и хозяйку иди встречай. А казаков Адриян приведёт! Сам понимаешь, казаков тебе доверяю! Мне за них перед их отцами и матками ответ держать…

Только утром Николай поверил, что с казаками договорился. И с утра день пошёл удачно и как-то гладко. По дороге на завод он стал меня пытать, что я там говорила как-то про пуск торпед сжатым воздухом. Ну, а что я могла сказать, только то, что у нас торпеды запускают сжатым воздухом, в том числе из подводных лодок. Вот эту мысль Николай крутил по дороге и огорошил ею Ивана Матвеевича, который сначала вроде попробовал возражать, а затем схватил кусок бумажки и начал что-то чиркать карандашом и через двадцать минут выдал:

— А ведь ей Богу получится! Николай Оттович! Сегодня попробуем образец сделать, а завтра приезжайте со своими механиками, испытывать будем. Вы идите, а то у меня сегодня до вечера куча работы будет, но должны успеть! — И не прощаясь, побежал куда-то в цеховые глубины.

Над головой Клёпа выписывала круги и петли. К борту приткнулся вплотную буксир "Силач" и над всем рокотал голосина могучего Сергея Захаровича Балка — командира буксира. Оказалось, что у буксира есть выносная стрела на две тысячи пудов, что позволяет нашу пушку переставить. Вот потому на юте гремело железо, и переливался морской фольклор. Николай даже не пошёл смотреть, зачем людей отвлекать, там большинство в этих вопросах не чета ему, а как закончат, обязательно позовут предъявлять сделанную работу.

А Николай ушёл в свою каюту и начал выспрашивать меня про мины на тележках, про кусок сахара, словом, те несчастные огрызки сведений и фактов, которые не говорят мне ничего, а он из них может выцепить куски важной и нужной информации. Как уже не раз убеждалась, наша память умудряется сохранять огромное количество информации, а многое, что мне кажется обыденным и разумеющимся, на самом деле ещё не придумано и не существует. А когда вспомнилось, как на палубе военного корабля, куда занесло на экскурсию молоденькую девчушку-фельдшера скорой, никогда раньше не видевшей живьём военные корабли, многочисленные рельсы, а молоденький мичман с сальными глазками охотно рассказывал, что по этим рельсам очень удобно катить по палубе мины до самого кормового среза, где они падают в кильватерный след и встают на боевой взвод в зависимости от конструкции. И завлёк меня в полутёмный отсек через дверь, в которую и ныряли рельсы местной узкоколейки, где топорщили рогами чёрные круглые жутковатые мины, словно спящая сконцентрированная смерть, они лежали на массивных литых тележках, внизу которых были совсем маленькие, словно игрушечные, колёсики… Дальше мне, правда, пришлось быстренько уворачиваться от потных лапок возбудившегося морского волка, и умудриться не порвать новое платье, и не переломать среди этого военно-морского железа свои ножки, которые говорили "Очень-даже-ничего!", да и мне самой очень нравились.

А про кусок сахара всплыло из какой-то фразы в кино* и вторично из экскурсии в Военно-Морском музее, только там сахар вроде бы определял отстрел буйка обозначающего место затопления корабля. А для Николая сама идея с куском сахара, который постепенно растворяется в воде стала откровением, как и возможность использовать тележку и рельсы на палубе. Оказалось, что здесь ничего подобного не существует и здоровенные тяжёлые мины ворочают без всяких тележек, а процедура установки минного заграждения это эквилибристика высокого полёта. Ещё чего-то вспомнилось про катушку с тросом в середине якоря-тележки. В общем, я полетела кувыркаться в небе с Клёпой, а Николай засел за бумагами, где начали появляться изображения жутковатых рогатых подводных монстров. В голове крутилась случайно слышанная фраза, что мина — это идеальный солдат, который никогда не спит, в любую секунду готов среагировать во всей своей разрушительной мощи, его нельзя ни купить, ни напоить. Думаю, что на любую мину есть умный сапёр, но ведь умного, ещё найти нужно. И вообще, найти нужного именно здесь и сейчас мужчину — это задача, имеющая решение только в сказках инфантильных маразматических старушек, уж поверьте взрослой женщине.

В небесной синеве ещё не исчёрканной инверсионными следами рейсовых Боингов было так красиво, тихо и уютно, что, улёгшись на ласковый восходящий поток, мы забирались всё выше и выше. Терзали ли меня муки совести и раскаянья, что не родится больной наследник у Николая Второго? Вот ни капельки, хотя я старательно покопалась в глубинах души или чего там следует терзать. Как женщина я даже сопереживаю горю другой женщины и будь я рядом, сделала бы всё, чтобы её утешить, поддержать, найти самые нужные слова. Но это женщину, а не Императрицу! Как-то все уже давно забыли, что начальник — это не награда, это доверие общества, которое оценило твои способности и личность, а порой просто назначило исполнять труднейшую работу по управлению этим самым обществом или его частью. За это общество готово тебя благодарить, позволять тебе даже больше, чем другим своим членам, но только и именно за это! И спросить общество имеет полное право с начальника по полной, и платить за неисполнение порученного начальник обязан своей головой, которая никогда не исправит его ошибки и не вернёт к жизни погибших из-за его ошибок. А Император и его семья — это как раз самые большие начальники в империи, они отвечают за миллионы своих подданных, и потому у них просто нет права на человеческое, никто ведь не заставлял под стволом пулемёта лезть под венец Алису Гессенскую. То есть она сама выбрала себе эту стезю, где её главная задача родить полноценного, здорового умного будущего Императора, а в остальном просто быть символом, и не устраивать мышиную возню вокруг политики и трона. А она вместе со своим скорбным головой** Ники на вершине власти Российской Империи начали играться в страстную любоФФ. Знаете, мне глубоко фиолетово, какие переживания испытывает пилот самолета, на котором я лечу в Анапу, мне совершенно не важно есть у него любовница или нет, и писался ли он до десяти лет в постель! Мне важно, чтобы он на своём самолёте доставил меня со всем возможным комфортом из точки "А" в точку "Б", а всё остальное пусть обсасывают старушки у подъезда его дома. То есть каждый человек в обществе состоит из двух частей: это его личное и его общественная ФУНКЦИЯ, и ни пересекать, ни смешивать их нельзя. На уровне Императора или Короля ФУНКЦИЯ занимает настолько главное место, что личному там, в принципе места нет и не может быть. Так и какие переживания у меня должны быть, если я сняла с рейса пьяного в дым пилота, который не способен везти пассажиров и управлять самолётом, в данном случае произвести качественного наследника?

Словом, "отряд не заметил потери бойца! Видать не боец и был…" Вот ей Богу, гораздо интереснее вкусный студёный воздух, на высоте он ещё и сухой и словно ломкий какой-то. Внизу простёрся Печелийский залив, торчащие из воды бугорки островов Мяо-Дао, разделённые Квантуном и Ляодуном Западно-Корейский и Ляодунский заливы. Где-то на юге в дымке порт Чифу, на северо-востоке за хребтом Сихоте-Алиня Владивосток, на востоке заслонил Японию Корейский полуостров. Надо как-нибудь слетать на северо-восток и восток, посмотреть, что делают японцы у острова Роунд и на Элиоттах. А пока как в той песенке: "Только солнце, только ветер…". Надеюсь ли я как наивная плюшевая Зайка, что мой толчок истории всё сразу повернёт к лучшему?! Да, ну меня в лес! История такая торпидная и гнусная штука, которую вручную повернуть почти невозможно. Вон большевики практически уполовинили население великой страны, разбазарили территории, вбухали прорву европских денег и это имея такую ВКУСНУЮ идею справедливости и равенства! А тут один Император, которого, скорее всего в ближайшее время ухайдакать попытаются, ведь он — зараза такая, стольких от кормушки отлучить хочет! То есть, если не дурак и жить хочет, то придётся ему прибегать к самым непопулярным мерам. Да собственно, лекарства и не бывают вкусными. Как сказала знакомая педиатрисса, ни разу не видела, чтобы эти сладенькие детские сиропчики кому-то помогли, скорее ребёнок просто решил поправиться, а сиропчиком эту здравую мысль просто запил; а с того света детишек вытаскивают противные гадкие порошки, болючие уколы и гнусные капельницы не считая прочие мерзостные процедуры. Во как меня в этом восхитительном просторе на философию потянуло. Вот уж точно, самое лучшее место для разговоров о политике — это постель после бурного соития, ещё одна загадка человеческой психики.

Внизу "Силач" прильнул к "Новику", как юная нимфа к усталому Фавну. На горизонте маячат три японских миноносца. Какой-то пароход дымит в Чифу или Вей-Ха-Вей, в стороне Таку пара джонок занимаются ловом рыбы, с севера к Артуру в клубах дыма и пара тащится поезд. На улицах повозки, пролётки, кибитки, брички, фаэтоны и прочие тарантасы, Николай удивлённо не раз уже меня поправлял, когда я чего-то не так называла, для него, это всё очевидно как отличие "Жигулей" от "Запорожца", а для меня тёмный лес на склонах невидной отсюда африканской горы Килиманджаро. А как он ржал-гад, когда возчик в госпитале похлопал по крупу животное с явными мужскими половыми признаками и назвал его "лошадь". Когда же я по наивности своей возмутилась, что это же самец, который конь или жеребец! Вот он и ржал, до слёз, до икоты, что возчик даже заволновался, не сплохело ли барину. Оказывается, лошадь и конь могут быть как мальчиками, так и девочками, потому, как эти слова к половой принадлежности никакого отношения не имеют, потому, как конь — это строевое военное животное под седлом в кавалерии, а лошадь — это то, что впрягают в повозку, сани, телегу или плуг, то есть рабочее животное. А мальчик или девочка — это кобыла или жеребец или бывший жеребец после кастрации в виде мерина. Ну, да! Не знаю я таких нюансов, кто бы ещё мне про них рассказал. Так, что теперь знаю, что имеют право фразы типа: "Господин полковник! Я сегодня в дозор не могу, мой конь жеребиться собрался, как ветеринар говорит…" или "Совсем дёшево отдаю лошадку, сами смотрите, справный жеребец трёхлетка, только в силу вошёл…". Вот так, и здесь вам не тут! А то развели, понимаешь, как курить, так валенки надевать…

Вот эти местные ВАЗы и ГАЗы по улицам влекомые своими лошадиными силами внизу и копошатся. Труппель смешно рассказал, что какой-то Колчак в Киево-Печёрской лавре переполох устроил и организовал сбор средств и подписку за изготовление, и освящение новой чудотворной иконы, вроде как по указанию из Петербурга. Представила себе лейтенанта Колчака в парадном чёрном мундире при кортике среди богомольных старушек и юродивых в лавре, вот уж выскажет он Николаю, если узнает с чьей подачи его Макаров в Киев заслал, хотя в нынешнем верующем времени, может это только мне смешным кажется. Тут такие пассажи могут подвигом во имя веры именовать…

Вот сколько я здесь уже времени и если бы у меня не было такого мощного буфера-фильтра, как Николай, давно бы уже себе проблем на копчик огребла. Вжиться во время, тем более так далеко отстоящее, по сути это другой мир с другими измерениями. Наверно мне вжиться с роль красноармейца сорок первого года было бы гораздо легче, чем вроде бы близкую мне роль дамы начала двадцатого. Положим, я даже подготовилась, выучила все модные фасоны, правила поведения и кучу остальных правил и моментов, но при этом существует такая прорва мелочей, которые ни в одной исторической литературе или мемуарах не найдёшь. Кто из моих современников будет уточнять, что закончив общение с унитазом следует нажать на спуск или дёрнуть шнурок, а может потянуть кверху пимпочку, вариантов сотни, но мои современники выполняют это не задумываясь на интуитивном уровне, а попробуйте подготовить к этому моменту человека из восемнадцатого века. А как бы я стала ухаживать за собой без тысяч придуманных и удобных мелочей начиная с упаковки кругленьких салфеток или привычной жужжащей во рту электрической зубной щётки? Ну, все эти умствования!

Моё дело помочь Николаю Оттовичу фон Эссену выиграть на море войну с Японией, стать адмиралом и… А будет ли какое-нибудь "и…" мне знать не дано. Вот этим я сейчас и занимаюсь, вроде даже неплохо получается..

*- Фильм, кажется "Юнга северного флота", там мальчишкам на занятии рассказывают про кусок сахара, который используется в качестве замедлителя, а один психует, что "за этот сахар его мамка на бураках до ночи ломается" (За точность цитаты ручаться не могу.)

**- Вообще, у меня правда есть серьёзные сомнения в умственном здоровье последнего русского Императора. В психиатрии одним из критериев оценки душевного здоровья пациента является его адекватность времени и месту, то есть его реакции. Вы почитайте его дневники. Милейшее чтиво, трогательное такое, почти слезливые намётки дамского романа, видела пару пожилых дам, которые упивались там каждой строчкой. А потом возьмите учебник истории и сопоставьте даты происходящего в стане и мире с написанным в дневниках. Как воспринимать правителя страны ведущей тяжелую войну, на которой гибнут тысячи его солдат и офицеров, многих из которых он знает лично, жал им ладошки вручая погоны и ордена, а он записывает в самые главные события дня: "Омлет на завтрак сегодня был чуть пережарен!". Счастье, что до современной европской какашкофилии не дожил, а то бы мы наверно знали все подробности стула всей императорской фамилии. Кстати, слово "европский" — это не ошибка, а вполне осмысленное написание. Меня всегда удивляло несоответствие в ряду: азиат, африканец, американец и как флюс торчит ЕВРОПЕЕЦ. Если взять за образец азиата, то должно быть ЕВРОПАТ или ЕВРОПЕТ. Если африканца с американцем, то выйдет ЕВРОПАНЕЦ или ЕВРОПЕЦ. К слову, последний вариант с моей точки зрения самый точный. Вот отсюда и вытекает ЕВРОПСКАЯ культура и, вообще, вся ЕВРОПЕТСКАЯ цивилизация (или тогда будьте любезны азийскую или азиенскую принимать и использовать). Можете продолжить это развлечение с наименованиями народов, там тоже очень много любопытного.