Акар

— Да кого вообще интересует возраст, Акар? Вспомни нас с отцом.

Вот вам и ответ.

Отец действительно был старше мамы, но их разница в возрасте составляла далеко не двести тридцать лет, а всего пятьдесят четыре. Чувствуете разницу, да? Я вот тоже её чувствовал, но кто ж меня послушал?

Так мать и сказала, чтобы я не придумывал глупостей и не искал способов разорвать помолвку.

В итоге мы поругались. Мама назвала меня неблагодарным сыном и ушла, обидевшись.

В общем, тут меня ждало полное поражение. А понимание того, что заключённую ими магическую помолвку я самостоятельно разорвать не могу, заставило меня появиться на пороге дома Мириного отца.

Он мне обрадовался, как родному. И на радостях в дом затащил, по дороге успев расписать перспективы на будущее и пожаловаться на свою нерадивую дочь, что умудрилась отказаться уже от четырёх браков, опозорив его, отца, по самое не могу.

И так он радовался, вот так радовался…ровно до того момента, как я не озвучил свою рабочую деятельность и нашу с Мирой разницу в возрасте.

Вот есть ещё разумные воры в этом мире!

Расторжение помолвки он провёл мгновенно. Честное слово, мне даже дышать легче стало! А потом с горя предложил мне отведать трёхсот летнего коллекционного вина, который он хранит уже тьма знает сколько времени, оберегая дорогущий напиток и дожидаясь свадьбы своей любимой доченьки.

— Так не свадьба же, — осторожно заметил я.

Эор в ответ только рукой махнул:

— С такой дочкой я до свадьбы не доживу.

И пошёл, собственно, за своим вином, предложив мне подождать его в кухне. Найти причины для отказа я не успел, а уходить молча, не попрощавшись даже, не позволяло воспитание. К тому же, у эора тут горе (а у меня счастье), так почему бы и не составить ему компанию?

Я только-только присел за кухонный стол, как вдруг откуда-то из глубины дома донёсся громкий яростный крик, а следом за ним горестный вой.

На крик сбежалась, кажется, вся прислуга, испуганно глядя на своего хозяина. А он, изобразив великое страдание, быстро всех их разогнал, бубня что-то о том, что они так все его тайники отыщут.

— Вот зараза! — Воскликнул в сердцах, саданув кулаком по деревянному дверному косяку так, что тот трещинами пошёл.

— Кто? — Спросил из чистого уважения, не горя желанием услышать ответ.

И уже тем более никак не ожидая, что эор с яростью прорычит:

— Давина!

А дальше всё интереснее и интереснее.

— Это кто? — Осторожно так поинтересовался у крайне расстроенного отца своей бывшей невесты.

А перед глазами уже мелькало лицо запертого у меня дома недоразумения. Какова вероятность того, что мы сейчас говорим о разных Давинах? С учётом того, что она как-то была связана с Мирой, и что выражение лица эора сейчас было совсем безрадостным, рискну предположить, что равна она нулю.

И интуиция меня не подвела.

Об этом я узнал несколько позже, сидя с Гэрионом в кухне и слушая его пьяные стенания на тему «Жизнь моя несладкая».

Так значит, сёстры. Ещё и ведьма. Очень интересно! И столько я интересного услышал про её мать, тоже, кстати, ведьму, да и про саму Давину, которая, бессовестная нахалка, жить спокойно отцу и сестре не даёт. Вечно ему защитные контуры взламывает. Тут вот ещё и про погреб его узнала, ещё и вино, которое он столько лет хранил, украла. Она там ещё много чего натворила, но после слов о защитном контуре я слушать уже перестал.

Гэрион сказал, что в последний раз его специалист из столицы ставил. Я этих ребят знаю, сам у них консультировался после проникновения этого Ашана с невестой Верховного на мою территорию. И там действительно специалисты, они своё дело знают.

И что-то мне так тревожно стало… Не за дом, нет. Почему-то о нём, как и о его обитателях, я даже не подумал, серьёзно обеспокоенный тем, что Давина может просто взять и улететь.

Не знаю даже, почему, но мне этого не хотелось. Более того, эта мысль пугала и призывала к срочным действиям.

Но срочных не получилось. Уйти от Гэриона я смог только двадцать маэ спустя. И, кстати, вовремя, потому что его пьяный разум уже был согласен на новое заключение помолвки.

Мелькнула пугающая мысль, что об этом можно было бы подумать. Только с его старшей дочерью…К счастью, я вовремя опомнился. А когда оказался дома, в магически запечатанной комнате Давины, любые светлые чувства к этому существу во мне и вовсе исчезли.

Её не было. Не было! В магической коробке с усиленным магическим контуром, лишённым двери! Да, это сейчас, зная, что она ведьма, я подумал о том, что надо было и окно убрать. Жаль, что раньше до этого не додумался.

Что поразило, так это уцелевшая защитная система. Она была очень осторожно, аккуратно, даже бережно распутана настолько, чтобы создать небольшую брешь как раз напротив открытого окна, через который, нужно полагать, Давина и ушла. Или улетела.

Ведьма. Кахэш!

А ещё ведьма оставила для меня подарок. Фонящий магией камень в железной ажурной оправе на тонкой цепочке, что лежал посреди заправленной светлой постели на чёрном прямоугольнике сложенного пополам листа бумаги.

Читать не хотелось. Хотелось спалить сначала его, а затем и ту, что его оставила. Но здравомыслие, к счастью, по обыкновению своему победило, поэтому я подошёл, присел на край кровати и осторожно подхватил украшение.

Мелькнула мысль, что я сейчас себе какое-нибудь проклятье получу, оставленное моей…даже невестой её уже не назвать. Пусть будет «моей гостьей». Да, той самой гостьей, что за один неполный день сумела внести в мою жизнь много чего необычного.

Камень оказался артефактом. Что он делал, я не знаю, но фонило от него так, как могло фонить только от артефакта. Повертев его в руке, всё ещё несколько опасаясь словить проклятье, я потянулся и подхватил второй рукой лист бумаги.

Несколько кривым, торопливым почерком там было выведено всего два слова: «Надевай, любимый».

Я как наяву услышал скользнувшую в её голосе насмешку при последнем слове. И увидел, как она криво ухмылялась, выводя его на бумаге.

Невыносимая ведьма!

И артефакт на шею я всё же натянул, чувствуя исходящее от него тепло и то, как осторожно его сила проникает в мою ауру. Несколько мгновений ничего не происходило, а затем камень на шее едва ощутимо вздрогнул и заговорил голосом, который я теперь везде узнаю:

— Тебя не учили держать свои обещания, Акарчик?

Ах, какие мы смелые стали!

— Акарчик? — Прищурившись, тихо переспросил я, мечтая Давину если не с метлы спихнуть, то хотя бы крепко за шею обнять.

— Если что-то говоришь, касайся кулона, — подсказала она тут же, — я тебя не слышу.

У меня почему-то после её сладостного голоска появились серьёзные сомнения на этот счёт, но проверить их, к сожалению, я не мог. Приложив два пальца к артефакту, холодно переспросил:

— В каком смысле?

— У-у-у, какие мы злые! — Откровенно издеваясь, хмыкнула она, даже не пытаясь убрать улыбку из голоса. — В том простом, что, если уж ты говоришь «Вернусь утром», то утром возвращаться и надо. А если бы я к этому моменту улететь не успела?

Да ты вообще улетать не должна была! Зло покосившись на брешь в окне, я как можно более безразлично поинтересовался:

— Давно улетела?

— Да маэ двадцать назад, — отмахнулась она беззаботно, — не напрягайся, дорогой, на мне глушилка от поисковых чар. Месяц под эоров настраивала, между прочим.

И столько гордости в самодовольном голосе. Так и захотелось сказать, что к эорам я, чистокровный демон, не имею вообще никакого отношения. Но я лишь беззвучно хмыкнул и не стал ничего говорить. Это будет мой маленький секрет и козырь в рукаве, как говорится.

— А что, были причины настраивать?

Понимаю, что следовало бы просто сказать, что помолвка расторгнута, и снять этот артефакт, выкинув и его, и его хозяйку из своей жизни и памяти. Но почему-то я всё равно продолжал задавать эти бессмысленные, казалось бы, вопросы. Мне не должно быть никакого дела до Давины и её жизни.

— Вот спросил бы ты у меня об этом раньше, я бы тебе с радостью рассказала, — вздохнула она уже не так радостно, пустив в голос грустные нотки.

Я невольно подхватил камень на шее и поднёс его ближе к губам. Не знаю, сможет ли Давина лучше меня слышать, но лично мне хотелось, чтобы её голос звучал громче и…ближе, что ли?

— Что мешает тебе сейчас? — Спросил я у неё совершенно не то, что следовало бы.

И напрягся, даже дыхание машинально задержал, напрягая слух в ожидании её ответа, с которым она по непонятным мне причинам медлила.

У меня появилось такое ощущение, что сейчас она скажет что- то очень важное. Она и сказала. Шумно выдохнула и сказала:

— Данное самой себе обещание выкинуть тебя из головы.

Ещё мгновение я продолжал не дышать, обдумывая услышанное, а выдохнул в итоге короткий, совершенно безрадостный смешок.

Забавно, не правда ли? Я пытаюсь выкинуть из жизни её, а она — меня. Наверно, у нас всё же больше общего, чем мне казалось.

— Ты решил свою проблему? — Никак не высказавшись на мою реакцию на её слова, которую она, без сомнений, слышала, безразлично поинтересовалась Давина.

Это «свою» яркой вспышкой пронеслось в голове. Она уже сложила руки и перестала принимать участие в творящимся безобразии.

И нужно отдать ей должное: она умные вопросы задавать начала раньше меня.

А вот себя мне захотелось задушить, потому что в голове за какие-то мгновения выстроился целый план того, как вернуть ведьму обратно. И главной его составляющей был мой ответ «нет». Я даже успел придумать какого-то бреда о том, что мы с его отцом перезаключили помолвку и теперь именно она, Давина, была моей невестой…

И хорошо, что я вовремя опомнился. Дёрнул головой, отгоняя это наваждение, и сжал свободную руку в кулак. Проследил за тем, как натягивается тёмная кожа, надуваются вены, очерчиваются контуры костяшек и проявляются сухожилия, и только после этого спокойно ответил:

— Да.

— Поздравляю. — Тут же произнесла она где-то там, далеко отсюда.

Вот только радости в её голосе не было. И ответила она слишком уж поспешно. Или же мне просто показалось?

— Скажешь Мире. — Попросил я непонятно зачем. И добавил: — И не говори ей, с кем именно хотел поженить её отец.

Глупая айрина от меня в коридорах шарахаться будет. А то и академию бросит, чего доброго.

— Не скажу, — глухо отозвалась Давина, — это разумная просьба.

И она замолчала. Может быть, отпустила артефакт и ушла, но я был практически уверен, что это не так. И все те долго тянущиеся маэ, пока висела напряжённая тишина, я был уверен в том, что она, как и я, прислушивается в ожидании каких-либо слов.

Чуть поведя затёкшим от напряженного оцепенения плечом, я рискнул нарушить молчание первым:

— Тогда пока, Давина.

И вновь замер, чувствуя себя круглым дураком. А затем с трудом сдержал облегченный выдох, когда услышал в ответ её тихое:

— Пока, Акар. Береги себя.

— И ты себя. — Отозвался тихо.

Отпуская артефакт, почувствовав, что сейчас это действительно всё. Вот только вместо облегчения от того, что избавился от этого недоразумения, я чувствовал странную, тянущую грусть и сожаление.

А потом сделал ещё одну глупость: коснулся артефакта на шее и вместо того, чтобы снять его и выкинуть, отодвинул ворот рубашки и спрятал камень под тканью.

Тёпленький.

А я идиот.