1987, «Мосфильм». Реж. Алла Сурикова. В ролях Андрей Миронов (м-р Фест), Александра Яковлева (мисс Диана Литл), Михаил Боярский (Черный Джек), Николай Караченцов (Билли Кинг), Олег Табаков (Гарри Мак-Кью), Леонид Ярмольник (Мартин), Спартак Мишулин (вождь). Прокат 50,6 млн человек.

За брежневское двадцатилетие в российской самодеятельности сложился стойкий образ дикорастущего Запада, имеющий мало общего с каноническим голливудским мифом. Запад выглядел так: в накуренном помещении с поясняющей табличкой «Saloon» жуликоватый тип в котелке наяривал на пианино нечто дикое на верхних регистрах. Небритые личности в шляпах, с ногами на столе и питекантропскими именами Черный Билл, Гарри Кинг и Джек-Техасец пили виски, курили сигары и ждали выступления крошки Сюзи-Вертихвостки и повода подраться. Сюзи являлась в неглиже и боа из страусовых перьев, тут же предоставляя повод. Собравшиеся немедленно начинали мутузить друг друга, то и дело летая туда-обратно через стойку бара и входные дверцы-ставенки.

Наибольшие проблемы возникали с финалом, ибо на этом комплекс представлений о Западе исчерпывался. Могли еще налететь индейцы, но с ними массовое сознание дружило, и приходилось быстро улаживать недоразумение и раскуривать трубку мира. Именно таким образом в традициях немого кино Запад изображали на бесчисленных новогодних вечерах, вожатских концертах, домашних киностудиях, «Баррандов-фильме» и самодеятельных кукольных представлениях. Справедливости ради следует признать, что при необходимости экстерном показать какую-нибудь Калифорнию времен золотой лихорадки Голливуд пользовался теми же клише (см. неугасимый шедевр детства «Большие гонки»).

Восемьдесят седьмой распахнул ковбойщине двери, но на пути экранизации национального виртуального комикса встал неумолимый «сухой закон». Трезвенники свирепствовали не хуже христианской лиги из Невады. Федеральные агенты бомбили подпольные самогонокурильни, нормировали отпуск сахара в одни руки и ставили на учет злостных потребителей одеколона «Лесная быль». С экранов изымалась спиртосодержащая классика (мы чуть не остались без комедий и «Судьбы человека»), в новых фильмах купировались сцены приношений и распиваний (беспрецедентную цензурную атаку выдержала меныповская «Любовь и голуби»), ветеранам в кинохронике предлагалось отмечать праздник Победы чоканьем кофейных чашечек.

Проект увядал на глазах: ну как можно было ставить вестерн без летающих по стойке стопарей, пьяных кобыл и фразы «Пора, однако, промочить глотку»? Помощь пришла от соседей по лагерю. Герой великого чешского блокбастера детских утренников «Лимонадный Джо» искоренял пьянство с помощью эликсира меткости — колалоковой газировки; как и прочие антиалкогольные кампании, эта привела к значительному сокращению местного населения. Достаточно было поменять идейно сомнительную «Колалоку» на волшебный фонарь кинопроектора да вспомнить, в какой мере кино в СССР отвлекало нацию от пьянства дикого — и вышел бойкий мюзикл Аллы Суриковой о святой и безнадежной борьбе с зеленым змием, хамством, гопничеством и общей национальной культурой упоительных вечеров. И о том, какой же это мартышкин труд — истреблять национальный порок административными мерами, пусть и в содружестве с ослепительной сборной всех звезд облегченного жанра от Анофриева до Ярмольника, за исключением Джигарханяна (горе этой безмозглой стране! в народной оперетте Джигарханяну роли не найти! — впрочем, осознав промах, Сурикова на следующий фильм «Две стрелы» позвала его первым).

В музыкальной принадлежности этой пародии сегодня нет никаких сомнений: лишь по досадному недоразумению и общей жанровой неграмотности титры не были открыты именами композитора Геннадия Гладкова и автора слов Юлия Кима. Связующие межвокальные шуточки сценариста Акопова, все как одна начинающиеся словами «сдается мне…», годились разве что для вожатских концертов и никак не заслуживали первой строки в поминальнике. Качество текстов подскакивало тотчас, как артисты начинали петь — Ким получил роскошную возможность поэксплуатировать свои старые зонги на тему «Кончайте ваши прения, седлайте лошадей — кругом такая прерия, поехали по ней».

К сожалению, Сурикова отфильтровала часть куплетов — в шлак ушли и «на джинсики нарядные наденьте с двух сторон двенадцатизарядные системы „смитвессон“», и гениальное «с наемными убийцами роскошный кавалер и сто индейцев с лицами актеров ГДР». Случись авторам восстановить пару-тройку вокальных номеров и пригласить более талантливого либреттиста — оперетта «Человек с бульвара Капуцинов» по сей день шла бы в детских театрах страны (если название — интеллектуальная собственность Акопова, пьесу можно было бы назвать «Капуцин с бульвара Человеков», смысл не меняется).

Дело довершили душка Миронов, пышная блондинка Яковлева, одноглазый Ярмольник, краснокожий Мишулин и каскадерский цирк. Трюкачи вечно жалуются на роль парий-ассистентов — на этот раз им была предоставлена полная воля летать, ломать и взрывать. В побоище участвовало аж двенадцать дублеров — число беспрецедентное.

Миронов умер фактически на озвучании, и стрекот проектора, в отличие от экранного, не смог привести его в чувство. Зато стрекот принес «Мосфильму» немалый барыш: «Человек» стал предпоследней советской картиной, преодолевшей планку в 50 миллионов зрителей (за ним была только «Маленькая Вера»). Сурикова вошла в избранный клуб режиссеров-блокбастерщиков, а сценарист Акопов подался в США переписывать голливудские сценарии на модную в то время русскую тему. Покойные Петр Луцик и Алексей Саморядов, приглашенные в тот период в Голливуд по результатам конкурса Американо-Советской киноинициативы, утверждали, что убожеством тогдашних фильмов о России и демпингом на международном рынке постсоветских сценаристов мы обязаны именно ему, эксплуататору иноземных мифов.

А царство трезвости в России так и не устояло. Антиалкогольные крестовые походы во всем мире сопровождались глобальными структурными изменениями — не миновали они и нас. Но если в США прохибишн привел к окончательной централизации оргпреступности, наконец-то получившей унифицированное поле деятельности по всей стране, в России культура винопития совершенно не требовала стационаров, которые легко было бы взять под единый пресс-контроль, и благородные инициативы властей обернулись лишь первым в горбачевской истории сахарным дефицитом и стремительным обогащением таксистов. Нещадно эксплуатируемый кинематографом образ Вергилия городского дна засиял новыми национальными красками: если у цейлонского моторикши в любое время дня и ночи можно добыть путеводитель по местным борделям, русский таксопарк стал круглосуточным источником веселящих жидкостей.

Благое намерение в который раз разбилось о неприступную скалу народного духа, оставив на память о себе безработного президента, антикварные талоны на водку, журнал «Трезвость и культура» с первопубликацией ерофеевских «Москва — Петушков», несказанно распространившуюся цитату из Владимира Красна Солнышка «Веселие Руси есть пити» (на этом основании он, между прочим, отверг трезвеннический ислам) — и гимн абстиненции «Человек с бульвара Капуцинов».