Причалы в Венцекамне, как всегда, пахли рыбой и дёгтем. Дорога в город поднималась среди понатыканных в беспорядке деревянных складов, сараев и иных припортовых сооружений. Когда они вышли на Набережную, Брутваль настоял на остановке, чтобы он смог перевести дыхание. Для напряжённой, как струна, Гражены это было ножом по сердцу. Ещё на реке она составила план действий и любая сторонняя помеха в их осуществлении виделась ей злонамеренной попыткой посягательства на её интересы.

Правила вежливости требовали, чтобы гости посылали впереди себя гонцов с известием о своём приближении. Поэтому прежде всего ей надо было найти писаря, который бы подготовил визитное письмо. Гражена огляделась по сторонам и, не заметя в пределах прямой видимости столика с бело-синим флажком гильдии писарей и грамотеев, не спеша, но решительно, направилась туда, где, по воспоминаниям от прежних посещёний столицы, должна была находиться Базарка: в этом торговом районе можно было при желании найти всё что угодно — от зуба дракона до флакона с ядом. Дженева тут же тронулась вслед за ней, и всё ещё пыхтящему учителю не оставалось ничего другого, как догонять подопечную.

Гражене не пришлось долго искать. На Бычьей улице она нашла дремавшего в ожидании заказчиков писаря. Медяк на его столик — и писарь, сутулый и лысый старик, поднял на неё слезившиеся от старости глаза. Поняв просьбу с полуслова, он достал из кипы бумаг нужный лист, уже заполненный должным порядком, и под диктовку Гражены вписал туда имена и час визита. Готовое письмо он вручил вынырнувшему невесть откуда мальчишке, добавил короткие инструкции и подзатыльник. Посыльный исчез в толпе. Гражена уже спокойнее двинулась дальше, не особенно выбирая направление.

Итак, один шаг сделан. Очень скоро леди Олдери получит письмо — и будет ожидать гостей в назначенный час. Следующее дело было намного сложнее — теперь требовалось ждать: гость не мог дать хозяину менее четверти дня для подготовки его встречи. Дальнейшие шаги тоже непросты, но они уже будут действием — встреча с леди Олдери, первый разговор, объяснения (Гражена уже состряпала историю о повторяющихся сновидениях, в которые вели её в Венцекамень, к неведомому чародею, и что она, в конце концов, не смогла их ослушаться). Главным же, конечно, делом было очаровать старуху. Гражена вовремя вспомнила, что титулы «леди» и «лорд» прилагали к своим именам только придворные; значит, леди Олдери при желании могла не только открыть перед ней двери Туэрди, но и устроить в свиту одной из принцесс — или даже самой королевы! От этой перспективы у дочери провинциального барона сладко ныло сердце.

Ну и, естественно, надо будет создавать вид, что она пытается напроситься в ученики к чародеям. Очень пытается. Изо всех сил!

Перестараться в этом она не опасалась: сама идея, что чародеи и вправду примут её, была слишком смешной, чтобы казаться реальной.

Пока же ей приходится ждать. Гражена нетерпеливо покусывала губы. За монотонные дни путешествия она изменилась внутренне. Без конца тлевший в ней огонь от обид и оскорблённой гордости что-то навсегда сжёг в ней, а что-то, наоборот, закалил. Незаметно для неё самой её заморочные мысли "меня обманули, меня предали" сдвинулись к иной формулировке — "я позволила себя обмануть и предать", а жгучие вопросы типа "как со мной могли так поступить?" переплавились в "как я могла позволить так поступить с собой?". В такой форме они были не столь мучительны и даже подразумевали какой-то ответ — который, впрочем, пока ускользал от уже измученной ими Гражены.

Ладно — ждать, так ждать. Гражена приняла решение зайти в первый приличный трактир — не столько потому, что была голодна, сколько чтобы откупиться таким образом от учителя, который уже начинал действовать ей на нервы своими нотациями вперемешку с жалобами на пустой желудок. И пока повеселевший толстяк уничтожал огромную миску лапши, Гражена, без энтузиазма грызшая овсяное печенье, решала, чем занять свободные часы. Из двух вариантов — найти спокойное местечко и передремать там или отправиться прогуляться по городу — её молодой организм выбрал второй. Тем более, что, судя по оживлённой болтовне Дженевы, не раз бывавшей в столице, здесь можно было найти массу интересного. Итак, двумя голосами против одного было решено отправиться гулять. А в качестве компенсации Гражена отдала учителю остатки своего печенья.

Прогулка оказалась на удивление занимательной и весёлой. Маэстро, в своё время проведший несколько лет в университете Венцекамня, неплохо знал город и мог поведать множество поучительных и забавных историй дней своей школярской юности, связанных с той или иной корчмой или даже увитым плющом балконом, мимо которых они проходили. Гражена посмеивалась, отпуская прозрачные намёки насчёт правдивости этих баек. А тут и Дженева, взревновавшая подругу к учителю, принялась рассказывать свои истории и приключения. Когда же их соревнование за её внимание стало превращаться чуть ли не в потасовку, смех Гражены перерос в раскатистый хохот. Учитель обиделся. В это время они как раз вышли на большую овальную площадь, на другом конце которой высилась каменная громада. Тут он удовлетворённо засопел и патетично объявил, что, раз уж к словам умудренного учителя относятся без подобающего почтения, он теперь и ни слова не скажет о главном (конечно, после королевской Туэрди) месте во всей столице, о средоточии мудрости и учености — сиречь об университете. Девушки притихли: Гражена потому, что именно туда лежала официальная часть её путешествия, Дженева же была поражена мощью и величием здания. Вдоволь насладившись бесспорной победой и музыкой "ну пожалуйста, ну миленький Брутваль, ну расскажи", он милостиво снизошёл к их просьбам.

В давние времена здесь был королевский замок. На месте широкой площади, по которой они сейчас шли, находился ров с водой; вместо арки с ажурными чугунными воротами стояли ворота дубовые, окованные бронзой — для крепости и серебром — для красоты. Через ров был переброшен мост, который в случае надобности могли поднять. Когда город перешагнул на другой берег реки, Глендур Однорукий выстроил там новый королевский дворец. Туэрдь? — уточнила Гражена. Нет, Туэрдь была построена Легиной Мореполавательницей, прабабкой нынешнего короля. В Глендур-замке сейчас находится городская мэрия. А здесь долгое время была тюрьма для государственных преступников. Говорят, по университетским подвалам, где сейчас расположены мастерские природного факультета, до сих пор лучше не ходить в одиночку. Странные там дела творятся, особенно по ночам. Да? — встрепенулась Дженева. Маэстро сердито засопел и продолжил дальше. Лет двести назад замок и прилегавший к нему большой кусок земли, вплоть до левого берега реки отдали университету. Ров засыпали, здание немного перестроили. Позже достроили новые корпуса — не такие, правда, большие — и разбили большой парк. Парк здесь знатный… А можно зайти внутрь? Брутваль бросил снисходительный взгляд на Гражену и разразился высокопарной тирадой, из которой только явственно следовало, что раз они с ним, то ничего невозможного нет. Через открытые настежь ворота они вошли во двор, вымощенный отполированным за века булыжником. Сидевший возле будки привратник лишь окинул их равнодушным взглядом. После уличной сутолоки здесь оказалось тихо и безлюдно. Брутваль тыкал толстым пальцем во флигели лекарского факультета, вспоминал, на каких этажах главного корпуса располагались «классики» и «законники», водил их кругами, пытаясь найти по памяти главную местную достопримечательность — амфитеатр факультета изящных искусств. Из очередного здания вышел высокий мужчина в длинном, почти полностью чёрном одеянии (судя по осанке, это была важная персона) и с места в карьер напал на Брутваля — это, мол, Королевское учреждение, а не балаган, и что вы здесь делаете. Тот как-то быстро сник от не очень мощного потока суровой укоризны.

Зато вспыхнула Гражена: её самолюбие и так было исхлёстано, чтобы позволить хоть ещё кому-нибудь посягать на него, выталкивая её взашей. Она вскинула ставшее надменным лицо и отчеканила — мы пришли сюда с намерением поступить в ученики к чародеям. Важная персона на мгновение замерла, а потом так же уверенно, но уже с уважительными нотками, объяснила, как к ним пройти.

— Впрочем, лучше я вас провожу туда.

Всё ещё пылающая гневом Гражена кивнула ему и по-королевски величаво шагнула вперёд. О, если бы на ней было не это убитое дорогой платье! Важная персона удивлённо моргнула. Потом склонилась в полупоклоне и двинулась вслед за ней, на ходу почтительно предлагая благородной даме руку.

Дженева тихонько прыснула, переглянулась с опешившим учителем и потянула его догонять их.

* * *

Тугая дверь преграждала путь обратно, на волю. Гражена с размаху навалилась на неё всем телом. Толстые сколоченные дубовые брусья дрогнули и открылись на залитую предвечерним солнцем дорожку. Девушка приподняла длинные юбки и решительно зашагала к выходу из университета, ускоряя и ускоряя шаг. Преодолев ворота, она не сдержалась и перешла на бег.

Это невозможно.

Это… это какая-то ошибка.

Этого не может быть!!!

Что ей сказал тот чародей, больше похожий на чучело, к которому её привел лорд Рэгхил?

"Хорошо, вы записаны в ученики. Ваши занятия начинаются завтра".

О, нет…

И как же всё быстро произошло! Да у них в усадьбе дольше решали, что из детей челяди пойдёт в подмастерья к плотнику, а кто в подпаски!

"Вы записаны в ученики". Здрассьте! Разве она сюда за этим ехала?

И зачем только появился тот лорд? Зачем он вызвался сопровождать её к чародеям? Может, если бы не он, этого бы не произошло!

Обессиленная Гражена остановилась. Бухкало сердце, не хватало воздуха. Она опёрлась о парапет деревянного мостика и в очередной раз прокрутила в памяти случившееся.

"Занятия начинаются завтра. Только прежде запишитесь у декана".

Внизу по-взрослому бурлил ручей. Длинная сломанная ветка билась о камни неглубокого дна и никак не могла сдвинуться с места.

Мелькнула слабая надежда — а вдруг хоть декан откажется принять её?

Нет, это будет ещё хуже. Тогда у неё вообще не будет никакого повода гостевать у старой родственницы. Это только к чародеям можно долго напрашиваться в ученики, а университетские деканы в такие игры не играют.

— Ох-х… — тяжело выдохнула Гражена. Её прежним лучезарным планам был нанесён серьезный урон. Что ж ей теперь делать?

Застрявшая ветка вздрогнула, чуть повернулась вокруг собственной оси — и, наконец, стремительно понеслась по течению.

Вздохнув в последний раз, Гражена приняла решение. Попала в воду — надо плыть. Она подняла голову и осмотрелась кругом. Что ж, город Венцекамень, — приветствуй нового ученика чародеев!

А вот и ещё один ученик. Дженева, прежде спокойно наблюдавшая за подругой, решилась подойти к ней ближе. Для неё случившееся тоже было неожиданностью — но не такой сильной. Она научится ещё одной игре. Разве это плохо? Реакция Гражены была ей немного непонятна, но она пока не стала расспрашивать её о причинах.

— Ну, как ты себя чувствуешь в новом качестве? — отрывисто произнесла Гражена.

— Да уж получше, чем ты, — хмыкнула Дженева.

Гражена нервно засмеялась.

— Где маэстро? А то ещё придется искать его.

— Ну да. Бегает он плохо. Уж не чета тебе, — ухмыльнулась Дженева. — О, ты бы слышала, как он вопил вслед тебе!

— Ой, и не говори, — делано ужаснулась Гражена. — Чувствую, я это всё сегодня ещё услышу — причём с повторами. Интересно, есть ли у чародеев особое заклинание… такое вот — затыкающее рот? Хотя бы на время, а?…

В ответ Дженева сама разинула рот, как немая рыба — и, не сдержавшись, захохотала.

— Первым делом… первым делом мы научимся ему! — еле смогла выговорить она.

Гражена снисходительно посмотрела на ухахатывающуюся подругу — и от всего сердца стала вторить ей.

…Девушки хохотали, крутились на месте, хлопали друг друга по плечам, растворяя в этом смехе все беды, страхи и разочарования последних дней.

Заразительный смех поднимался к небу.

…Эй, город Венцекамень, слушай, как хохочут ученики чародеев!

* * *

За всеми этими событиями вышло время ожидания. Девушки нашли отставшего учителя; как смогли, успокоили его, задобрили почтительными словами, и все вместе отправились на Тополиную улицу, где находился дом леди Олдери. Нашли его быстро. Привратник молча открыл перед гостями чугунные ворота. Во дворе их уже ждал слуга, который с почтительными поклонами провёл их к двухэтажному зданию с изысканными балконами и колоннадой при входе. На ступеньках, ведущих в дом, он перепоручил их третьему слуге. Тут уже даже дочь барона почувствовала себя меньше ростом — а что же говорить об уличной плясунье и домашнем учителе.

Новый слуга в полном молчании проводил их в большую, роскошно обставленную комнату на первом этаже и, склонившись напоследок в полупоклоне, выпятился вон. Когда Дженева привыкла к полумраку помещёния, она заметила на противоположной стене большой портрет и подошла к нему поближе. На нем была изображена знатная дама. Темные волосы без единого украшения, неброское платье, почти чёрный фон — всё это оттеняло одно лицо. Лицо высокомерное и, увы, заметно некрасивое: создавалось впечатление, что художник, хотя и честно постарался сгладить физические недостатки — неправильной формы тонкий нос, слишком суженый подбородок и, наоборот, чересчур широкий лоб — всё же не стал льстить заказчице, совсем затушёвывая их.

— Это и есть твоя родственница? — негромко спросила Дженева.

Гражена подошла к портрету.

— Каждый раз удивляюсь, зачем леди Олдери держит эту мазню. В жизни она намного привлекательнее.

— Спасибо, племянница, на добром слове.

Девушки резко обернулись на сильный голос. В дверях стоял оригинал. Разочарованная Дженева с первого же взгляда убедилась, что художник был совершенно прав. Но тут краем глаза она заметила приветствующее приседание Гражены и эти суетные, пустые мысли исчезли в лихорадочном припоминании уроков Брутваля — как правильно вести себя в присутствии знатной дамы. Искренне надеясь, что её погрешности будут не очень заметны, она вслед за Граженой полностью повторила её полупоклон.

— И добрых дней тебе. Скажу прямо — удивила ты меня. Удивила!

— Света и тепла тебе, тётушка, — вежливо поприветствовала Гражена леди Олдери (правильнее было бы, конечно, назвать её бабушкой, но с Гражены хватит и одного сделанного в детстве случая этой ошибки) и постаралась достойно отразить её удар. — От всего сердца надеюсь, что не разочаровала.

— Это будет зависеть от тебя. Садись, — уже мягче произнесла она, села в высокое кресло и легким движением руки указала племяннице скамеечку, стоявшую рядом. — Что это ты выдумала с чародейством?

Гражена удивлённо вскинула на тётку глаза: в её визитном письме и слова не было об этом. Откуда она узнала? Леди Олдери заметила это и многообещающе улыбнулась.

— Я едва уговорила твоего отца позволить мне первой побеседовать с тобой.

— М-моего отца?

Леди Олдери полюбовалась изумлением племянницы.

— Трене примчался сюда третьего дня и чуть не разнёс по кирпичику мой дом, обвиняя меня, что я прячу тебя. Тебе повезло, что ты задержалась в пути: он уже немного остыл. Но садись же, наконец. Ты долго была в дороге. И рассказывай мне всю правду.

Гражена мешком опустилась на пуфик. Новость была ещё та! Честно говоря, выбравшись из Астагры, она и думать забыла, что отец может броситься за ней в погоню. Тем более, что он нагонит её уже прямо у цели.

Стоп! А ведь цель-то уже достигнута! Гражена оживилась — её сегодняшнее неожиданное ученичество ещё может оказаться не только бедой. Но этот козырь лучше пока попридержать.

И она принялась выкладывать сочиненную в пути байку. Времени у неё тогда хватало, поэтому её история была неоднократно отшлифована и чуть ли не отрепетирована. Основной упор она делала на том, что просто не могла противиться поле богов, ежели таковая действительно была.

— И вот так я оказалась в Венцекамне, — Гражена решила пока остановиться здесь и, чтобы её умолчание последовавших событий не выглядело подозрительным, перешла в патетическое наступление. — Скажи, тётушка, разве я могла поступить иначе? Разве я не права?

Леди Олдери невольно отвела бесстрастное лицо в сторону. Когда она услышала от Трене причину его бесцеремонного появления в её доме, вместе с недоверием, удивлением и гневом на сумасбродство племянницы в ней родилось и чувство гордости за неё. Это была кровь её дерзкого рода! Она попробовала представить картину — в Круге ренийских чародеев появляется её родственница — и это, несмотря на всю малосбыточность, пришлось ей по вкусу. Причем настолько, что леди Олдери, как могла, успокоила своего провинциального свойственника и даже постаралась зародить в нём ростки ожидания благ, которые его дочь-чародейка смогла бы принести родному отцу.

И вот теперь она терпеливо выслушала детский лепет вместо рассказа о реальном призвании. Предложенная ей история была явно сшита белыми нитками.

Нет, она не станет строить воздушные замки на фантазиях юной племянницы. Если бы она услышала что-то серьёзное, то уж постаралась бы убедить упрямого и гордого Трене позволить дочери идти выбранным ею путём. Но — не судьба… А жаль.

Приняв такое решение, она повернулась к племяннице и, широко улыбаясь, предложила своё гостеприимство и ей, и её отцу. Гражена, у которой за последние дни болезненно обострилось предчувствие отвержения и отказа, вздрогнула всем телом и бросилась в атаку — лишь бы не дать тётке произнести роковые слова "пока вы не решите отправиться домой".

— Где мой отец? Я хочу поговорить с ним!

На лице леди Олдери мелькнуло удивление этой горячностью, но, тем не менее, она не стала препятствовать Гражене в её желании. Она хлопнула в ладоши; в комнату вошёл прежний слуга и, повинуясь знаку хозяйки, снова исчез. А буквально через несколько мгновений загремели шаги и в комнату ворвался барон Трене Гордый из Астарендоуина и Кхиша.

И Гражена снова первой бросилась в бой.

— Отец! Я прошу прощения за своё непослушание! И прошу твоего благословения на выбранный мною путь! — горячим криком она словно пыталась переломить ситуацию на свою сторону.

И — была, не была! — главный козырь.

— Сегодня чародеи приняли меня к себе в ученики! Да!! Я — ученик чародеев!

Очень жаль, что Гражена была тогда не в состоянии оценить произведённый ею эффект: отец так и замер с приоткрытым ртом; тётка чуть не соскочила с кресла, пытаясь высмотреть что-то в её облике. Зато Дженева по своему опыту выступлений на публике хорошо знала, как такие паузы обрываются и, сжавшись, ожидала взрыва.

И он не заставил себя долго ждать: барон метался по комнате, сбивая мебель, крича и на дочь, и на леди Олдери, которую он обвинял в пособничестве сумасбродству глупой девчонки. Досталось и маэстро, некстати вышедшему из тени. Леди Олдери пыталась одновременно тушить пожар и расспрашивать племянницу о подробностях. Шум стоял такой, словно всей ярмаркой ловили вора.

Гражена, вначале просто оцепеневшая от мощи вызнанной ею стихии, быстро пришла в себя и, переводя взгляд с тётки на отца и обратно, попыталась пересилить какофонию.

— Тётушка, тётушка, — чеканила она, — я хочу поговорить с отцом. Наедине, — и прямой взгляд в глаза Трене.

Гнев отца был страшен ей, но она знала, что надолго этого гнева у него не хватит. Особенно, если его не будет подпитывать своим суматошным мельтешением тётка, которую он всю жизнь недолюбливал. Леди Олдери попыталась было воспротивиться этому, но Гражена сумела настоять на своём. Не обращая внимания на тётку, она храбро подошла к отцу и потянула его к выходу из залы. И хотя на его лицо всё ещё было страшно смотреть, то, как легко ей удалось сдвинуть его с места, придало Гражене надежды и мужества. У неё хватит сил!…

…Когда за ними закрылась дверь, в комнате стало оглушительно тихо. Встревоженная леди Олдери прошлась взад-вперёд, потом её задумчивый взгляд упал на Дженеву и маэстро — и оживился внезапно пришедшей мыслью. Леди вернулась в своё кресло, подозвала спутников племянницы поближе и, после недолгого колебания, обратилась к девушке:

— Кто ты и как тебя зовут?

Дженева незаметно набрала побольше воздуха в лёгкие и, произнеся в уме краткую молитву всем богам и духам, приготовилась подтверждать легенду подруги.

А то, что это будет непросто — она поняла сразу…

* * *

Гражена уронила голову на подушку и вся отдалась блаженному ощущению чистого тела в чистой, теплой, мягкой постели. Как хорошо! И какая она молодец!

Её сердце ликовало.

Она победила: отец дал своё согласие. Она смогла его убедить. Она настояла на своём.

И тётка приняла её в свой дом.

Ладно, она будет учиться у чародеев, пока от этого никуда не денешься — но настоящая её цель лежит не к ним, а в королевский дворец.

И это будет! Будет! Она и дальше собирается побеждать!

Девушка тихонько засмеялась от переполнявшей её радости.

— Ты чего? — из непроглядной темноты раздался сонный голос подруги.

— Эх, ты! Ничего не понимаешь!

— А-а, ну да… Да, ты была сегодня великолепна… Кстати, — голос Дженевы посерьёзнел. — Леди Олдери всё выпытывала у меня детали. Я рассказала ей почти всё — кроме, конечно, Тэиршена. Значит, мы встретились в Астагре — это как было. И ты хотела ехать одна в Венцекамень, а я посоветовала тебе обязательно взять спутников. Вот ты и выбрала меня и Брутваля. Дальше тоже, как было на самом деле.

— Угу…

— Не знаю, поверила она мне или нет.

— Это уже неважно, — отмахнулась Гражена.

— Точно знаю: если бы Брутваль не подтвердил ей, что меня тоже взяли в ученики, вот этому бы она ни за что не поверила.

— Не переживай. Отучимся, сколько надо, у чародеев, а потом я обязательно заберу тебя во дворец.

— Правда? — судя по скрипу, Дженева присела в кровати. — Честно?

— Сущая правда, — довольно засмеялась Гражена. — Сущее честно. Мы им ещё всем покажем! И не сомневайся!…

…Утро было тихим и ласковым. Гражена долго лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь чувством успокоённости: сегодня впервые за последние дни она не пробудилась для тягостных и тоскливых предрассветных часов. В ней крепло какое-то подспудное убеждение, что прежние беды остались позади. Для уверенности в этом она прокрутила убивавшие её прежде мысли "как я могла позволить так поступить с собой?" — и вдруг увидела ответ на них. Простой и действенный.

А не надо позволять. И всё.

Она больше никому не позволит унижать себя.

И ещё она больше не будет отпускать свою жизнь на самотёк. Она будет строить её сама.

Из-за двери уже давно доносились шаркающие шаги слуг и обычные, негромкие утренние шумы большого дома.

Пора вставать. Сегодня надо многое успеть сделать.

* * *

Завтрак был из разряда напрочь отбивающих аппетит. Отец ещё дулся, демонстративно отказывался есть и всё норовил завести разговор об упадке нравов и дочерней неблагодарности. Леди Олдери тактично и умело переводила разговоры в менее опасные области, рассказала пару невинных и забавных анекдотов из жизни двора, улыбалась, острила, ухаживала за гостями. Только благодаря ей завтрак не превратился в новый скандал. Гражена (она, кстати, настояла, чтобы Брутваль и Дженева тоже сели за стол, и даже усадила подругу рядом с собой) старательно делала вид, что всё в порядке, смело глядела в глаза отцу в его самых патетических моментах и с растущим уважением поглядывала на бесспорные дипломатические умения тётки. Дженева потихоньку выходила из шока, вызванного тем, что она сидит за одним столом с бароном, её бывшим хозяином, и придворной дамой, и очень пыталась казаться незаметной. И только Брутваль, ещё огорчённый попавшими в него вчера молниями барона, с удовольствием уминал завтрак: жалко только, конечно, что порции были маловаты…

Потом по твёрдому настоянию тётки Гражена потеряла много времени на примерку и подгонку её старых платьев, которые она отдала племяннице — пока, мол, та не обзаведётся собственным гардеробом. Потом ей пришлось выслушивать отца: он, похоже, никак не мог смириться с данным им самим вчера разрешением. Потом появился Брутваль с жалобами на недостаточное почтение к нему со стороны здешних слуг и надо было разбирать конфликт.

В общем, когда она, наконец, вырвалась из дома, чтобы отправиться в университет, солнце уже припекало. Как и вчера, её сопровождали только Дженева и Брутваль. Трене не раз порывался идти вместе с ней, но с деликатной помощью леди Олдери Гражена сумела поставить на своём.

После нервозной атмосферы в доме тётки на шумной и пыльной улице дышалось свободно и легко. По пути Гражена ещё раз пробежалась памятью по вчерашнему разговору с отцом: в нём, кстати, ни разу не мелькнуло ни имя Тэиршена, ни его папаши — ни вообще чего бы то ни было, связанного с неудавшейся свадьбой. И это здорово… Раз никакие слухи до сих пор не расползлись по их округе, то их, скорее всего, уже и не будет. Соседям вполне хватит для пересудов и её неожиданного чародейства!

Это, кстати, напомнило её об одном деле, к которому она до сих пор относилась несколько легкомысленно: она уже ученик чародеев — и кто бы мог подумать! — а кто они такие, и чем занимаются, она ж ведь, по сути, почти ничего не знает. Решив не откладывать это в долгий ящик, она принялась выспрашивать о них Брутваля. Толстяк, как обычно, насопелся перед рассказом, и по въевшейся с годами менторской привычке загундосил:

— Венценосный король есть вочеловеченное воплощение воли Королевства. Благородное сословие — суть его дерзания и устремления. В славных воинах Королевство являет свою силу и храбрость. Простолюдины есть его мышцы и кости…

Гражена терпеливо выслушала эти прописные истины вплоть до последних слов — "а чародеи суть прочные нити, коими превечно связаны и Тело и Дух Королевства".

— Да будет свет Высокого навсегда с ним. Да не упадут мои слова на камень, — девушка закончила формулу за учителя и вернулась к началу разговора. — Брутваль, расскажи мне, что говорили о чародеях, когда ты учился в университете. Ты же, наверное, видел и их учеников. Чему они учатся? Я должна знать о них всё! Ну?…

Они прошли не один квартал, прежде чем под напором настойчивых вопросов Гражены учитель смог хоть немного утолить её интерес. Да, чародеи находятся на службе короля. На особой службе. Они владеют тайной магией, которую тщательно скрывают от посторонних. У них всегда есть ученики — когда больше, когда меньше. Учатся в университете, вместе с другими студентами проходят самые разные курсы. Тут маэстро вспомнил о своём сокурснике, который потом вернулся к себе домой, куда-то на север, и по слухам, сколотил там целое состояние. Каким образом? — поинтересовалась Гражена. А вот то-то и оно, что неизвестно. Сам-то он утверждает, что богатство ему принесла особая бумага — тонкая, легкая, — которую он делает в своей мастерской. Но любому здравомыслящему человеку понятно, что из древесных опилок золота не сделаешь. Это все колдовские штучки, которым он научился у чародеев! Может, у него есть Драконий глаз, которым открываются человеку любые клады, может… Так это что, он сам не стал чародеем? — прервала его Гражена. Маэстро даже удивится этой мысли. Точно, не стал. Был учеником у чародеев — но сам чародеем не стал. Может, он украл у чародеев Драконий глаз и они за это… А другие ученики? Они стали чародеями? Толстяк глубоко задумался. Потом начал вспоминать тех, кто так же прошел этот курс. Синита Лунный Голос, сказочная певунья. Брутвалю довелось слышать её пение на юбилее нынешнего короля Ригера, да пребудет с ним благословение Королевства. Лицо толстого учителя даже просветлело, когда он вспомнил её чарующие трели… Королевский управляющий лорд Фонгиц — тот, говорят, тоже учился у чародеев. Правда, очень давно. Он слыл стариком ещё в студенческие годы самого маэстро. Хорошие это были деньки, славные. Ох, и любили же мы тогда почудить, погудеть!… Но сами же они не чародеи? — вернула Гражена учителя в настоящее. Брутваль почти обиделся вопросу. Нет, конечно, как управляющий может быть чародеем! Он же правая рука Ригера и во всем должен следовать его воле… А чародеи, что ж, ей не следуют?

Брутваль опять удивился её умозаключению. Как не следуют, должны следовать… Но… Он замялся. Знающие люди говорят, что в древности чародеи имели право не повиноваться монарху или Королевским законам — и что это право никто никогда не отменял. Ходили слухи, что именно чародеи воспрепятствовали воцарению отца нынешнего короля, когда умер прежний король Стиппин Справедливый, дед Ригера. Говорят (он понизил голос), они чем-то так напугали добродушного Стиппина-младшего, что тот не только навсегда оставил мысль возложить на себя корону, которая принадлежала ему по бесспорному праву престолонаследия, и передал её сыну, но и ушел в отшельники…

Тут Брутваль опомнился. Он испугался, что наговорил лишнего, и довольно резко оборвал разговор. Заинтригованная Гражена не собиралась бросать дело на полпути, но Брутвалю повезло избежать её нажима: они уже почти пришли.

Сегодняшний университетский двор был заполнен говорливыми и веселыми стайками молодых людей, движением и гомоном. Студенты, вернувшиеся на занятия после перерыва, не спешили в холодные сырые классы, стараясь в запас погреться на солнышке. Видимо, той же мысли придерживались и преподаватели, которые неспешно и степенно пересекали двор в разных направлениях, будто бы по важным делам.

Гражена приглядывалась к школярам, мимо которых они проходили. В большинстве здесь были молодые лица (но всё же постарше её самой), хотя среди них встречались и более пожилые особы, лет этак под тридцать, а девушки были шумны и бесцеремонны почти так же, как и юноши.

Ударил гонг и толпа со вздохом двинулась к главному зданию. Маэстро остановился, чтобы пропустить основной поток. Когда почти вся толпа всосалась в узкую щель дверей, они тоже пошли вперёд. Кабинет декана располагался на третьем этаже. Брутваль особым образом постучался; услышав оттуда приглашающий голос, открыл тяжёлую дверь и, прежде чем зайти самому, запустил в комнату девушек. Стоявший за высокой конторкой декан Хартваль — невысокий старик в традиционной темно-синей бакалавратке — пристально и бесстрастно оглядел вошедших. Его испытующий взгляд задержался на Брутвале.

— Брутваль! Брутваль с классического факультета!

— Спасибо, досточтимый, что вспомнил меня, — голос толстяка дрогнул.

— Ну, вспомнить тебя несложно, а вот узнать — куда как труднее. Когда ты впервые появился в этих стенах, то был худющий, как глист.

Гражена негодующе вскинула голову, но декан и не подумал извиняться перед ней за допущенную грубость. Хуже того — он, похоже, даже не заметил её негодования, уйдя с Брутвалем в никому не интересные воспоминания о дряхлой старине. Пока они болтали, нетерпеливая Гражена всё не могла решить, стоит ли ей прервать их и вернуть в настоящее, а Дженева подобралась поближе к окну и скуки ради разглядывала редких прохожих.

Но старики и сами добрались до дела: вот уже Брутваль, как обычно путано объясняет, зачем он сюда пришёл. Тут Гражена решилась: она дерзко шагнула вперёд, одновременно доставая из кармана листок бумаги, который ей вчера дал чародей, и протянула его декану.

— Что это, барышня? — приподнял брови декан. В его голосе явственно прозвучали гневные нотки.

Гражена не позволила ему осадить себя.

— Досточтимый декан! Дочь барона Трене из Астарендоуина и Кхиша Гражена и дочь Бартена из Астарендоуина Дженева приветствуют тебя и смиренно просят занести их имена в списки учеников чародеев. Вот письмо чародея Ченя, подтверждающее мои слова.

Декан безмолвно взял лист бумаги и стал разворачивать его с таким видом, словно точно знал, что не найдёт в нём ничего серьёзнее рецепта варенья и тогда у него будет полное право выставить за дверь девчонку, бесцеремонно влезшую в его беседу. Он наскоро просмотрел короткое письмо — и внимательнее перечитал его ещё раз. Вот как?… Его раздражение дерзостью Гражены исчезло: кому, как не ему, было знать, насколько странными являются не только сами чародеи, но и все их ученики. Обычные мерки к ним не подходили.

Он поднял глаза на Гражену.

— Астарендоуин — это в Астарении?

— Да, досточтимый.

— В дни моей молодости в Королевской гвардии служил Тэль из Астарендоуина.

— Это был младший брат моего деда, барона Грасса из Астарендоуина и Кхиша.

— А Дженева?

— Вот она, — и Гражена, удивлённая тем, что та до сих пор не подошла к ней, обернулась к подруге. Рассердившись, что она всё стоит, уставившись в окно, Гражена повысила голос. — Дженева!

Дженева механически повернула бледное лицо на окрик. Она только что с замиранием сердца увидела за окном знакомую фигуру. Через двор, не спеша, шёл тот самый Кастема. И это узнавание пришло вместе с непонятными для неё радостью и страхом — и страхом тем большим, что она совершенно не знала никаких причин ни радоваться появлению этого человека, ни бояться его. Как в полусне она услышала голос Гражены и, забыв, что они здесь не одни, выпалила:

— Смотри, это он! Это тот, из-за которого мы решили стать учениками чародеев!

— Что ты говоришь! — Гражена готова была провалиться сквозь землю за нелепую выходку подруги. Что подумает о ней самой декан? Она повернулась к нему и, очаровательно улыбаясь, промолвила. — Не обращайте на это внимания, досточтимый. Это просто шутка.

Но декан оказался, похоже, другого мнения.

— Вам это кто-то посоветовал? Кто? — резко спросил он Дженеву.

— К-кастема, — тут же ответила она и, словно опомнившись, удивлённо заморгала.

— Что ты несёшь? — отчаянно всплеснула руками Гражена: не хватало только, чтобы их обеих теперь сочли сумасшедшими и выставили вон. Ну, точно: вон как декан рванулся к этой дурочке.

Хартваль и вправду неожиданно быстро для своего возраста направился к окну и выглянул в проём, лишенный по летнему времени рамы. Двор был пуст. Он обернулся к Дженеве и настойчиво переспросил:

— Кастема сказал вам поступить в ученики к чародеям. Да?

— Никто нам такого не говорил! — Гражена поспешила ответить за подругу. — Я сама это решила. Ты забыла, что ли?… Досточтимый, это просто какая-то ошибка!

Дженева обескуражено посмотрела на декана. В ней росло непонятное ощущение сделанной глупости. Запинаясь, она произнесла извиняющимся голосом:

— Простите, я, наверное, что-то напутала. Это точно… Это ошибка… Никто, конечно, не советовал нам такого. Гражена права.

— Ну что я говорила! — победно вскричала Гражена.

Декан ничего не ответил. Не возвращаясь больше к произошедшему инциденту, он занялся оформлением новоиспеченных учеников (Гражена едва не выдала своего удовлетворённого вздоха). По вызову декана явилась бакалавресса Еурилль — грациозная полная женщина в шёлковой бакалавратке. Она бросила короткий любопытствующий взгляд на девушек и стала выслушивать распоряжения декана на их счет, время от времени задавая уточняющие вопросы.

Потом они уже вчетвером вышли из кабинета декана и разделились: бакалавресса попросила Брутваля помочь ей составить полный перечень предметов для его учениц, а девушек пока отправила в университетскую библиотеку — как она сказала, "осваиваться".

Войдя в большую комнату, сплошь заставленную пыльными шкафами с книгами и манускриптами пугающих размеров, Гражена глянула на насупленного хранителя библиотеки и потянула Дженеву вглубь помещёния.

— Ты что это устроила у декана? Что с тобой стряслось? — спрятавшись за стеллажами, уже спокойнее поинтересовалась она (слава светлым звёздам, дурацкая выходка Дженевы не привела к неприятностям).

— Ты помнишь того незнакомца в заброшенном саду?

— Как ты мне с ним надоела. Он тебя случайно не сглазил?

Дженева посмотрела подруге прямо в глаза.

— Знаешь, я не удивлюсь, если это так, — нервно засмеялась она.

— Забудь про него. Главное, что нас записали. Фухх… И сейчас Брутваль вместе с этой, как её там…

— Бакалаврессой Еурилль.

— Ага… так вот, судя по её беседе с деканом, они сейчас составляют нам длиннющий список разных там историй, географий и геральдики Королевства и всего остального подлунного мира. Вот уж не думала, что снова придется корпеть над книгами.

Дженева побледнела.

— Что с тобой опять? Да тебя что, действительно околдовали?

— Нет, нет, — замотала та головой. — Но ты ведь хочешь, чтобы мы учились вместе? Так вот, это не получится: я не умею ни читать, ни писать.

Гражена всплеснула руками.

— Весёленькое дело! Вот уж… Ладно! — приняла она решение. — Мы и с этим справимся. Ты только пока никому об этом не рассказывай. А уж я… я научу тебя грамоте. И ничего не говори! — перебила Гражена возражение, готовое сорваться с уст подруги. — Мы вместе. Понимаешь, мы теперь вместе! И будем помогать друг другу.

…Брутваль, вернувшийся от бакалаврессы, застал девушек за письменным столом, что-то бормочущих над раскрытыми фолиантами — и чуть не расплакался от умиления перед их рвением к учёбе.

* * *

Гражена ошиблась, решив, что странная выходка Дженевы обошлась-таки без последствий. От камешка, упавшего на ровную гладь воды, начали отходить круги. Один из них уже достиг самой Туэрди; точнее, его восточного крыла, в котором находилась резиденция королевского мажордома.

Днём лорду Станцелю принесли записку от декана, в которой он просил аудиенции. Письмо было коротким, официальным и написано так сжато, что в нем ничего нельзя было прочесть между строк. И всё же что-то в нем насторожило старого мажордома. Скорее всего — сам факт его наличия.

Если бы университету (который частично находился на казенном коште, а, значит, и под казенной рукой) что-то бы срочно понадобилось, декан обратился бы непосредственно к казначею или одному из министров — и сам всё с ними решил. Опыта подобных дел было ему не занимать — мажордом невольно улыбнулся, вспомнив, как умело и изящно Хартваль как-то раз обошел предписание городского начальника стражи. Тот, разгневанный очередной выходкой буйной студенческой вольницы, издал строжайший приказ — после троекратного задержания любого школяра (за драку ли, или за участие в сомнительной проказе), использовать его молодые руки и неуемную энергию на благо городского порядка. То есть несколько недель своей жизни тот должен был отдать на вывоз из города мусора и прочие подобные очистительные мероприятия. Декан в ответ тут же ввел ученое звание младшего профессора, которое давалось только студентам и только за особые заслуги. А точнее, нужно было два раза попасться в руки городской стражи — ибо до профессоров, хоть даже и младших, руки нового закона уже не дотягивались. Впрочем, польза от новоприобретенной профессуры для университета была немалая: именно на их широкие плечи декан тут же возложил непосредственную обязанность поддерживать порядок на его территории.

Похоже, что нынешнее дело было такого уровня, которое мог решить только сам мажордом. И причем не терпящее отлагательств: лорд Станцель не сомневался, что если бы декан вдруг решил открыть новый факультет, то смог бы подождать его планового полувизита-полуинспекции по Королевским учреждениям.

Мажордом отложил в сторону бумагу, постучал пальцами по столу… Потом дал секретарю распоряжение пригласить к нему досточтимого декана. Сегодня, после вечернего удара колокола. И привычным усилием воли переключил своё внимание с чуть тревожившей его загадки на текущую работу.

Декан пришёл вовремя. Неизбежный ритуал церемонных приветствий плавно перетек в неспешный разговор "ни о чём" двух убеленных сединами высокопоставленных Королевских слуг. Мажордом и декан в совершенстве владели искусством "словесной дуэли", а давняя взаимная симпатия позволяла им вести общение в стиле ещё более высокого искусства грациозного танца-беседы, в котором важно не то, что говорится — а что сказано. Сторонний наблюдатель решил бы, что здесь идёт обмен банальностями вперемешку с бессмыслицей и недомолвками, но веселые искорки, периодически вспыхивавшие в глазах собеседников, очень сильно противоречили бы этому скоропалительному выводу.

— Недаром древние столь осмотрительно относились к выбору рамы для картины. Грубое обрамление…

— …свело "на нет" много прекрасных форм. Да, мой лорд, для сенешаля было ошибкой сообщать новость королю, да пребудет с ним благословение Королевства, в день, когда у него родилась дочь, третья принцесса королевской крови.

— Однако, право, досточтимый декан, долг Королевского слуги не позволял ему ждать. Ибо не каждый может дождаться.

Старики, долгая жизнь которых рассказала им многое об ожидании — гораздо больше, чем это было известно молодым и нетерпеливым, понимающе улыбнулись друг другу и недосказанным словам. У короля Ригера было уже четыре дочери — и ни одного сына. Для короля, не особенно жаловавшего женский пол, это имело очень горький привкус; для Королевства, в чьей истории было не одно имя славной царствующей королевы — вряд ли. Лорд Станцель склонил вбок голову, немного ослабил величественную осанку и произнес совсем другим голосом:

— Спорим, что ты не прочь отужинать?

Хартваль засмеялся и ответил:

— Тогда пошли. Насколько я тебя знаю, ты ещё и не обедал.

— Да, ты прав. Меня уже давно мучит… голод.

И, шутливо выясняя, какой же именно голод мучит хозяина, они перешли из заваленного бумагами кабинета в хорошо освещённую роскошную большую и пустынную залу, в которой по распоряжению лорда был заранее приготовлен ужин на двоих. Посреди залы стоял невысокий столик, заставленный едой и напитками. Стоявшие рядом слуги помогли старикам удобно устроиться в мягких креслах, а потом, по кивку мажордома, оставили их одних.

— Я принес тебе новость, — начал разговор декан. — Нынче у чародеев появилось два новых ученика.

— М-м-м? Это великаны-людоеды? Или один из них наследник престола какой-нибудь дружественной нам державы? Дружественной — до первой пограничной стычки?

— Это две молодые особы, довольно приятной наружности. Хотя не красавицы. Дочь мелкопоместного дворянина из захудалой провинции и её компаньонка. Почти дети.

— Ну и загадки ты задаешь. Дай попробую… А ты пока попробуй вот эти маринованные грибы. Хороши, право!… Они обладают редким даром — чарующе танцуют, лечат заговорами или вещают грозные потрясения для государства?

— Если что-то такое и есть, то они крепко держали язык за зубами. Не гадай зря. Обычные девчонки. И что за мода пошла нынче — отправлять к нам детей? Никакого толку с них нет, попутаются только под ногами, наревутся — и через месяц домой, к мамке!

— Ну, ты это зря, что никакого толку. За месяц путанья под ногами — плата за год учебы, — мажордом поднял вилку как бы в усиление своих слов. — Впрочем, в отличие от тебя чародеи согласились взять их в ученики. Так ведь?

— Не совсем, — буркнул декан. — Чародеи сами предложили им ученичество.

Лорд Станцель на мгновение застыл в нелепой позе, с отведенной в сторону вилкой. Потом положил её, ставшую вдруг не к месту. Потом отодвинул от себя и тарелку.

Хартваль тоже замолчал.

— Вот как? — негромко произнес лорд Станцель после недолгой паузы.

— Дело было так… — и декан кратко, но достаточно подробно рассказал события сегодняшнего дня. Его собеседник слушал внимательно и молча, лишь изредка прерывая гостя уточняющими вопросами.

К концу рассказа он заметно успокоился.

— Занятно, очень занятно.

— Знаете ли, высокочтимый лорд, если это только занятно, то…

— Не злись, — прервал его высокочтимый лорд, в этот момент больше похожий на древнюю, чуть нахохлившуюся тощую птицу. — Даже если это не блажь и не благотворительность Кастемы — а по твоим же собственным словам пригласил их в ученики он один, а не весь ренийский Круг, — кто ж знает причины тех или иных решений чародеев? Может, он просто почародеил?

Декан раздраженно повел плечами на неудачную игру слов. Это простонародное словечко означало что-то вроде совершения нелепых, бессмысленных и, одновременно, неопасных действий. В среде образованных людей его употребление считалось дурным тоном.

— Нет, право, я не понимаю, что тебя так могло встревожить, — уже серьезнее продолжил лорд Станцель. — Ну, захотели чародеи сами сделать первый шаг. Обычно они просто не успевают это сделать, так много желающих попасть к ним в учение обивают их пороги.

— Вот именно, что обычно, — повторил Хартваль за ним. — Обычно им и так хватает народу самого разного веса и калибра. А то, что они остановили свой взгляд на двух провинциальных пигалицах — вот это и кажется мне необычным.

— Может, Кастема просто… в отличие от тебя, старого паникёра… просто смог разглядеть в них что-то действительно необычное? — мажордом помолчал, уйдя в свои мысли. — Они ведь сами странные. Странные и непонятные. Гораздо больше, чем их поступки. Только что с того? Я начинал помощником секретаря ещё при Легине Мореплавательнице, потом служил Стиппину Справедливому. Я помогал его внуку Ригеру разбираться в хитросплетениях дворцовых интриг в первое время после его неожиданного воцарения. И могу судить, что многие вмешательства чародеев в государственные дела — по своей ли воле, или по велению монарха — были на благо Королевству. Раньше или позже. Особенно в тех случаях, когда их советы были необычными.

— Ты говоришь мудрые слова. Только холодны они. Холодны, как сами чародеи и дела их. Я не обладаю даром предвидения и не читаю звёзды, но сердцем чую — грядут великие перемены, и утешить нас обоих может только то, что мы с тобой вряд ли доживем до них, — в лице декана сквозь привычную самоуверенность неожиданно проступило искреннее волнение.

— Может быть, — поднял светлые глаза старый лорд, — Может быть, пришло время перемен. Но, значит, ты прожил слишком спокойную жизнь, если боишься их.

И словно лопнула струна.

— Прошу тебя, — с натугой сказал декан. — Пошли кого-нибудь разузнать об этих девицах, кто они и чем славились у себя на деревне.

— Я сделаю это и сообщу тебе всё, что узнаю сам.

Наступила неловкая пауза.

Ветка дерева негромко стучала в закрытое от ветра окно.

Хартваль отложил в сторону смятую салфетку и произнес:

— Благодарю за угощенье.

Старики вместе поднялись из-за стола и теперь стояли друг напротив друга, чуть опустив глаза.

— Благодарю Высокого за ещё один день жизни, в котором нашлось место для встречи с другом, — произнес лорд Станцель.

— Да не будет он последним. Не провожай меня.

Декан повернулся и прямо направился к выходу. Мажордом смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за дверью. Потом устало сел обратно в кресло. Вошли слуги, стали гасить свечи. Он отстраненно наблюдал, как они переставляют стремянки, как фарфоровые колпачки в их руках опускаются на фитили и как в комнате от этого сразу чуть темнеет.

Когда фигуры слуг почти растаяли во мраке, он взял ближайший подсвечник с ещё живой свечой и пошел к себе кабинет. Сегодня нужно было ещё успеть подготовить несколько важных писем.

А ветка дерева всё стучалась…

* * *

Вечером, за семейным ужином, Гражена в самых привлекательных красках расписала свой первый день занятий. И было весьма хорошо. Леди Олдери удивлённо и ободряюще ахала, Брутваль время от времени подавал свой авторитетный подтверждающий голос, и даже барон немного оттаял — особенно когда услышал, с отпрысками каких благородных семейств будет учиться его дочь. Маэстро, успевший разузнать об этом, и сам был немало озадачен: видимо, за два десятка лет, прошедших с его школярских дней, многое изменилось в мире, раз по его родным университетским коридорам нынче ходят дети не только писарей, но и приближённых к престолу вельмож. Леди Олдери скромно подтвердила: да, у нас стало модно давать детям хорошее образование (сделав акцент на не уточнённом "у нас" и бросив многозначительный взгляд на висевшую на стене напротив гравюру Туэрди). То, что Гражена поступила не на самый престижный классический факультет, а к чародеям, благоразумно осталось за рамками беседы. Дженева уже немного освоилась и любовалась грацией и чарующей светскостью леди Олдери: теперь она начинала понимать слова Гражены, что эта немолодая женщина выглядит гораздо красивее, чем её лицо.

Остаток вечера был посвящён мелким организационным вопросам: в частности, было решено, что девушки переселятся в небольшую пристройку к дому. Там у них будут не только отдельные комнаты, но и свой собственный выход в город через садик (когда тётка, явно гордясь, произносила это словечко, Гражена опускала глаза, чтобы не выдать смешливых искорок: по её деревенскому разумению этому клочку запущенной земли с парой чахлых кустов больше подходило название цветочного горшка-переростка). Маэстро пока оставался в доме, переходя в крыло, где жили слуги. Кроме того, впервые была озвучена мысль об отъезде барона домой; правда с условием, что это произойдёт лишь тогда, когда он "окончательно убедится, что его дочь не попала в плохие руки и серьёзно занята делом". Гражена склонила голову, как и положено послушной дочери, а про себя решила проявлять чудеса благоразумия и рвения к учёбе — лишь бы отец не затянул со своим "окончательным убеждением".

Но учиться оказалось отнюдь не просто. Бакалавресса постаралась на совесть, составив для них такой огромный список предметов, что Гражена однажды даже накричала на учителя: чем он тогда думал, давая своё согласие на него? Толстяк тогда очень обиделся и ответил той цитатой из Этикета Благочестия и Благородства, где говорилось о трудолюбии как отличительной черте каждого благородного человека. А пока новоиспечённым студенткам предстояло изучать историю страны, её географию, список королевских династий, обычаи жителей, геральдику, традиции разных местностей Рении, два иностранных языка и ещё кое-что по мелочам. И это, не считая того, что много времени и сил уходило на обучение Дженеве грамоте! Хорошо ещё, что в своё время Илерина успела кое-чему научить свою дочь, а у Дженевы оказалась крепкая память, так что некоторые азы она вспомнила быстро.

Дни студенток были похожи друг на дружку, как цыплята из одного выводка. Вставали на рассвете, быстро глотали завтрак, принесённый чернявой девчонкой по прозвищу Галка, которую хозяйка дала им в услуженье, и отправлялись на лекции — чаще всего, занудные. Когда наступал перерыв, они спускались во двор, где их почти всегда встречал Брутваль, и шли обедать домой или (что бывало чаще) покупали какую-нибудь нехитрую снедь у торговцев, которые к тому времени, как мухи на мёд, слетались со своими лотками на университетскую площадь, и устраивали в парке пикник. После перерыва, пролетавшего слишком быстро, втроём возвращались в классы для более свободных практических занятий. Маэстро либо помогал им, либо дремал где-то в уголке. Предвечерние часы чаще всего проводили в библиотеке, где Гражена учила Дженеву грамоте. Потом, когда начинало смеркаться и в библиотеке становилось слишком темно, они отправлялись домой, уставшие и голодные. И каждый раз Гражена с раздражением думала — когда же её отец уедет и она, наконец, сможет сбавить темп: пока же, с постоянным контролем с его стороны, это было нежелательно.

Но когда пришло время расставания и грохот копыт возглавляемой гордым Трене кавалькады растаял в предрассветной тишине, Гражена разрыдалась на груди леди Олдери. Та, как могла, утешала племянницу, видя в её слезах и свою горечь от разлуки с рано умершим отцом, но Гражена, скорее, плакала по своему навсегда ушедшему детству, по его простым мечтам и по несбывшейся любви, которая осталась там…

Вечером того же дня леди Олдери пригласила племянницу, как она сказала, "для небольшого, но серьезного разговора". После немного затянувшегося вступления о чести её знатного рода, к которому благодаря матери имела честь принадлежать и Гражена, леди перешла к похвалам благородных качеств её юной родственницы, к её "достопохвальному рвению к учёбе" и высказала свою "непоколебимую уверенность" в том, что дальше Гражена будет доставлять ей только поводы для гордости. Гражена, улыбаясь намертво приросшей к её губам улыбкой, кивала, поддакивала тётке и изо всех сил делала вид, что для неё самой высшим счастьем будет и дальше выкладываться на занятиях, лишь бы та была ею довольна.

И только вернувшись к себе в комнату и прочно закрыв за собой дверь, она грохнула вдребезги тарелку и завизжала. От этого полегчало. Тут кстати прибежала встревоженная шумом Дженева и Гражена вылила остатки гнева и разочарования в сбивчивых жалобах на коварство тётки. Она загнала её в ловушку! Ведь для того, чтобы попасть в вожделенный дворец, ей нужно, прежде всего, понравиться тётке — а та недвусмысленно показала, каким именно способом она может ей не понравиться.

Но, как потом оказалось, Гражена злилась зря. После отъезда отца вдруг стало ясно, что она может держаться взятого темпа в учёбе уже без прежнего напряжения всех сил. Теперь учиться было легче — то ли потому, что она привыкла к этому занятию, то ли потому, что объем её обязательных дел несколько снизился: она достаточно научила Дженеву, чтобы та дальше работала сама. Более того, теперь подруга помогала ей. Очень скоро выяснилось, что вряд ли нашёлся бы хоть один город — как в их королевстве, так и в соседних Местании и Ларуоне, — в котором бы бывшая плясунья не выступала, а её рассказы о путешествиях и обычаях разных земель были несравненно интереснее монотонного бубнения их старенького профессора географии; вдобавок, её знания оказались хорошим подспорьем и по части языков сопредельных держав.

Отъезд Трене оказался переломным ещё в одном: девушки, наконец, заметили, что учатся не одни. Их сокурсники, которых они раньше едва отличали от друг от друга, наконец-то приобрели человеческие лица и имена. Конечно, из-за того, что почти все студенты учились по своему собственному графику и на занятиях у разных преподавателей собирались разные по составу группы, было сложно завязывать более-менее прочные знакомства. Всё же Гражене удалось сдружиться с Лией и Терестиной — сёстрами из благородной, но не очень богатой семьи. Они были заметно старше её и поэтому в их отношении к ней проглядывали материнские чувства. Гражена, к счастью, этого не замечала, а Дженева благоразумно помалкивала.

С Дженевой же сдружился шебутной парень по имени Лартнис. Ему уже было далеко за двадцать; более того, он даже успел жениться. Его отец, хозяин стеклолитейной мастерской, хотел, чтобы сын продолжил его дело с бСльшим размахом, и поэтому послал его учиться в университет на природный факультет. Поначалу Лартнис не особо воспылал радостью к его идее, но, в конце-концов, свыкся с этой необходимостью и даже начал получать от неё удовольствие. Настолько, что когда его обучение на природном факультете подошло к концу, он уговорил отца дать ему возможность пройти ещё и курс классического образования. Своё решение он мотивировал тем, что так ему будет легко общаться с богатыми и знатными клиентами, а, значит, будет большая польза делу. Разбогатевший стекольщик, давно втайне лелеявший мысль купить дворянский герб, одобрительно отнесся к желанию сына навести лоск в своём образовании.

Так Лартнис поднялся по социальной лестнице — из университетского подвала, в котором располагались мастерские, до верхних этажей престижного классического факультета. Он легко сошёлся с новыми однокурсниками, всегда был готов принять участие в любой студенческой забаве и не особо утруждал себя собственно учебой. Две девушки-провинциалки подкупили его своей настойчивостью и целеустремленностью. Некоторое время он просто приглядывался к ним, а потом решил, что Гражена слишком большая гордячка и что более спокойная Дженева ему больше по нраву. На лекциях он стал подсаживаться поближе к ней, рассказывал разные интересные истории и вскоре эта тройка стала почти неразлучной — так как на близком расстоянии Гражена оказалась вовсе не такой высокомерной. Несколько раз он водил девушек на экскурсию по мастерским, в том числе и в свою родную, стекольную, и даже дал им попробовать выдуть стеклянные изделия, которые в полутемной комнате на не совсем трезвую голову могли сойти за стаканы.

Так что когда подошёл грустный праздник последнего листа, после которого весь университет традиционно уходил в отпуск на время затяжных осенних дождей, Гражена с сожалением восприняла необходимость сидеть дома. На эти недели жизнь во всем промокшем донельзя Венцекамне почти замирала. Девушки чаще проводили время в беседах с хозяйкой. Гражена расспрашивала тётку об обычаях двора, о монаршей семье, вздыхала — как бы ей хотелось увидеть это хотя бы уголком глаза. Леди Олдери с удовольствием говорила на эту тему, но почти всегда быстро соскальзывала на рассказы о своих придворных обязанностях и заботах: на её хрупких плечах лежала ответственность за новые наряды королевы Энивре и малолетних принцесс, а осуществляла она это, руководя Королевской мастерской златошвеек. Так что очень скоро Гражена заочно узнала привычки и характер всех белошвеек, портных и вышивальщиц, с которыми работала тётка, и могла, не задумываясь, назвать не менее трёх десятков видов тканей.

Изредка леди Олдери заводила разговор и о чародеях. Нужно сказать, что Гражена к этому времени убедилась, что многое из того, на чём она строила свои грандиозные планы в Астагре, существовало только в сказках и в непутёвой голове её учителя. Так, чародеи давно уже не испытывали приходящих к ним в ученики многократными отказами: они либо тут же принимали их (как это произошло с ними самими), либо сразу указывали на дверь почти без единого шанса на пересмотр решения. Кроме того, нынче никто из образованных людей (кроме как всё того же Брутваля) отнюдь не ставил знака равенства между "помехой ученикам чародеям" и "гневом богов". Так что она уже понимала, что ей повезло — и причём сильно: не попади она сразу в университет, не заговори с тем длинным лордом, не прими тётка её сторону — и увёз бы её тогда отец домой, как миленькую…

И вот ещё что: пусть и не сразу, но Гражена заметила своеобразный интерес тётки. Она не могла понять его причин, но была уверена — леди Олдери весьма одобрительно смотрит на её ученичество у чародеев. Гражена понимала, что это помогло ей удержаться в Венцекамне, но и, одновременно, это мешало её дальнейшим планам. Получался странный расклад: ради осуществления своих желаний Гражене приходилось стараться в противоположном направлении — и притворяться, что она с интересом слушает рассказы тётки о чародеях, было ещё цветочки. Впрочем, после того, как леди Олдери назвала имя одного из чародеев, её интерес стал настоящим. Кастема — тот самый незнакомец из Астагры или кто-то другой? Тётка описала его внешность: похоже, что тот. Да и Дженева видела его в университете. Было бы неприятно, если бы тот Кастема и чародей Кастема оказались одним человеком — у неё сохранилась кислая оскомина от разговора в заброшенном саду, и рисковать увеличивать её, общаясь с ним по ходу учёбы, ей совсем не хотелось. Хорошо хоть, что пока в их занятиях нет ровным счётом ничего «чародейского». Гражена начинала надеяться, что чародеи и вправду о них забыли — одновременно предчувствуя обиду, если это так.

Дженева же практически не сомневалась, что тот странный незнакомец был чародеем: более того, она скорее бы удивилась обратному. В её нынешней размеренной и наполненной зубрёжкой жизни, лишённой чувства постоянного праздника, ставшего ей привычным за годы бродячей жизни уличных артистов, у неё было только две эмоциональные опоры. Первая — вполне реальная мечта о придворной жизнь, зароненная в ней Граженой, в чьих способностях добиваться своего она уже убедилась. Вторая — гораздо более непонятное ожидание чего-то необыкновенно хорошего; но откуда оно придет или что для этого надо было сделать — всё это было совершенно неизвестно. Единственно, ей казалось, что это чувство было как-то связано с тем Кастемой. Но пока к ней приходила только лёгкая тоска. И когда же закончатся эти дожди? И лишь грустные мелодии её любимой флейты помогали разгонять её грусть…

* * *

Северный ветер принес долгожданный мороз и снегопад. Промокший до отвращения город за одну ночь превратился в сказочные снежные чертоги. Даже дворники, которым надо было убрать снег с улиц, радовались произошедшей перемене.

Снова начались занятия, но после нескольких недель, почти безвылазно проведенных в четырёх стенах, девушек больше тянуло на прогулки и маленькие путешествия по почти незнакомому для них ещё городу — и что им кусучий мороз, вечно мокрые варежки и заледеневшие подолы платьев!

Подошло время праздника зимнего солнцеворота. Целых три дня Венцекамень (как и любое другое местечко в Рении) жил только развлечениями и пирушками. Второй день праздника Гражена и Дженева провели в весёлой компании однокашников, впервые попадя на правый берег города. Возвращаясь обратно по Новому мосту, они остановились разглядеть легендарное слияние ленивой Ясы и узкого Глена, от которого брал своё начало широкий и полноводный Гленмар. Девушки стояли у чугунных перил и привязывали детали старых сказок и легенд к реальной картине, расстилавшейся перед ними. Потом попытались разглядеть университет, но отсюда были видны лишь скалистые склоны и часть университетского парка. Зато они обнаружили напротив него новую, неизвестную им ранее деталь: небольшой остров и на нем башню, поднимавшуюся над верхушками тополей.

Они спросили у одного из прохожих, что это такое? Короткий ответ — башня чародеев — вмиг опустил их из мира сказок и легенд на реальную землю.

— Ха, так вот где живут чародеи… — странно хмыкнула Гражена.

Дженева крепче взялась за обледеневшие перила. Её сердце дернулось с привычного места и часто забилось.

— Да, они там — а мы здесь, — промолвила она непонятную фразу.

Разгорячённая весельем Гражена вдруг почувствовала нестерпимую обиду от того, что чародеи забыли о них — а они что, зря столько сил потратили, чтобы стать их учениками?! - и решила исправить допущенную несправедливость.

— Пошли туда. Напомним о себе.

— Мы не успеем дойти засветло, — нисколько не удивилась её словам Дженева.

— Да?… - Гражена подняла голову к уже темневшему небу. — Ничего, нынче полнолуние, а на небе ни облачка.

Девушки переглянулись, подтверждая готовность следовать своему сумбурному решению — и целеустремлённо зашагали к университету.

…Действительно, без помощи яркой луны им никогда бы не удалось пробраться через заснеженный парк. Если ближайшие к университетским корпусам дорожки добросовестно расчищали от снега, то дальше, к реке, были нетронутые снежные завалы. Кроме того, в неверной игре света и тени девушки успели пару раз промазать мимо дорожек и провалиться в мягкие сугробы.

К берегу реки они вышли по уши в снегу. Впереди расстилалась ровная льдистая поверхность Гленмара. После небольшой рекогносцировки на местности они решились повернуть налево. Поверху каменистого склона петляла утоптанная тропинка, хвала духам ночи — не скользкая. Девушки без приключений вышли ею к покрытой тонким льдом заводи, в которой начинался какой-то остров. Повеселевшие путешественницы обменялись надеждами, что это тот самый… Но башни отсюда не было видно, поэтому заводь решили обогнуть.

Этот переход оказался самым трудным. Тропинка, как назло, куда-то исчезла, и им пришлось брести через снежную целину, перепинаясь о спрятанные под снегом корни деревьев. Вдобавок, дорогу преградил незамёрзший ручей — который они заметили, правда, лишь когда Дженева чуть не провалилась в ледяную воду.

Авантюра переставала быть игрой. Забравшись на поваленное дерево, промокшие и замерзшие девушки принялись решать, что им делать дальше. Они уже почти были готовы повернуть обратно, как Дженева разглядела впереди сооружение, весьма напоминающее мостик. Прежняя решимость тут же вернулась и они зашагали дальше.

Это действительно оказался узкий деревянный мост. Даже под утоптанным снегом было видно, какой он старый и что идти по нему опасно: кое-где в настиле зияли темные дыры. Судорожно цепляясь за такие же хлипкие поручни, Гражена и Дженева перешли по мостику на пологий берег острова — и снова взяли налево. Дорожка повернула вглубь острова и через некоторое время вывела их к темной махине высокой узкой башни…

* * *

В одном из старинных зданий Венцекамня, сохранившемся ещё со времен расцвета аларанов, чья великая и прекрасная цивилизация не пережила суровых лет Долгой Ночи, есть выцветшая древняя фреска. На ней в один ряд стоят высокие люди в почти одинаковых длинных одеждах. Изустные предания донесли из глубины веков имена некоторых чародеев с этой фрески, но понять, кто из них кто, вряд ли возможно: по странной прихоти художника они почти неотличимы друг от друга…

Одинаковые простые позы, схожие черты лиц, смазанные складки одежды, небогатая палитра красок…

Говорят, если долго разглядывать картину, детали уходят и остается главное — облик гордого, многоведающего, сильного человека.

А ещё говорят, что нельзя пристально смотреть в нарисованные глаза чародеев — потому что тогда смотрящему передастся сумасшедшинка, скрытая в них…

* * *

В самой верхней комнате башни возле круглого дубового стола сидели несколько человек. Когда-то Круг ренийских чародеев едва помещался за этим большим столом; сейчас же четыре фигуры едва могли разогнать пустоту и одиночество, привычно разлившиеся в этих стенах. Посреди стола стоял золотой светильник филигранной работы, в котором ярко горело чистое, бездымное пламя.

— Как здесь холодно, — глухо произнес высокий статный мужчина. Он встал, поплотнее завернулся в толстый шерстяной плащ, и перешел поближе к огню камина.

Ещё один чародей с лицом, словно грубо вырубленным топором, проводил его взглядом — и тоже подошел камину, бросив в него несколько поленьев и разворошив угли. От света разгоревшегося пламени ещё больше проступила негармоничность его облика. Казалось, что топор в своё время не только выстругал его профиль, но и прогулялся по его лбу и щекам, оставив там борозды и трещины. Для полноты картины природа наградила его волосами, больше похожими на сухую серую солому, и редкими гнилыми зубами.

От камина пахнуло теплом. Некрасивый чародей довольно улыбнулся и молча вернулся на своё место. Сидящая рядом маленькая круглая женщина обменялась с ним короткими взглядами, в которых вспыхнули и растаяли нежность и понимание — и сдержанно обратилась к Кастеме:

— Как твой брат? Женил, наконец, сына — или всё ещё ждет приданого побогаче?

Тот усмехнулся.

— Знаешь, Кемешь, ещё нет. У него сейчас другие хлопоты. Он разругался с соседями из-за клочка пахотной земли и теперь судится с ними. Я пробовал убедить его пойти на мировую, но он упёрся — ни в какую! Что ж, это его выбор, а вот племянника мне жалко. Он слепо любит отца и идёт за ним во всех его сумасбродствах.

— Неважно, куда мы идем, — произнес нараспев некрасивый чародей.

— Неважно, куда мы пришли, — подхватила его соседка.

Мужчина у камина почувствовал на себе острие внимания в возникшей паузе. Он не сомневался, что окончание этой формулы из Канона чародеев "благо тому, кто знает, что он всегда на своём месте" было оставлено ему. Он пожал плечами — и правда, ощущение некой неуместности не покидало его последнее время. Айна-Пре в глубине души мучился от несоответствия своей силы установленным традицией чародейства границами её применимости. Он мог значительно больше, чем ему дозволялось — и это делало его жизнь горькой. Его друзья смирились с подобной участью, и Айна-Пре то завидовал их искреннему спокойствию, то презирал их за слабость. И эта разыгранная для него сценка царапнула его сердце: они считают, что с ним что-то не так — с ним, а не с устаревшими традициями!

Его глаза, обращенные к огню камина, сверкнули гневом. Слепые упрямцы! Разве они не видят того, что к ним приближается враждебная сила, для отражения которой им понадобится вся их мощь и власть — вся, а не только предписанная трухлявыми Канонами!

Он заговорил, и в его голосе зазвучали отголоски этого гнева.

— Я опять видел облако непроницаемости. Кто-то закрывает от нас игру струй Вечного Потока. Если так пойдет и дальше, мы окажемся беспомощными, как младенцы! Мы должны помешать этому, наконец!

— Да, я тоже в последнее время не всегда могу попасть туда, куда хочу, — с тяжелым вздохом согласилась с ним Кемешь. — Непонятная сила настойчиво отводит меня от некоторых знаков в Книге Судеб. Но я не чувствую в ней враждебности. Она строга, но не зла. Я пробовала говорить с ней… Она молчит. Я чувствую… нам просто надо ждать, — добавила она после паузы.

— Ждать — чего?! - жадно схватился за это слово Айна-Пре. — Что нас вытеснят из мира знаков и мы лишимся и этих жалких остатков древнего могущества?

— Так ты опять завидуешь древним магам? — вступил в разговор Кастема. — Ты забыл, к чему привела их гордыня?

— Ты называешь это гордыней. А я назову это дерзостью и гордостью! Им был ведом восторг сотворения звёзд…

— …и знание последствий своих дерзостей. Долгая Ночь — суровая расплата за безрассудные игры с причинами всех вещёй.

В камине громко треснуло полено.

— А как по мне, с закрытыми дверями не всё так страшно, — вернулся к началу разговора некрасивый чародей. — Вы знаете, кому мы служим. Ключи в замках поворачивает, скорее всего, рука хозяина. Я согласен с Кемешью.

— Когда бы это вы не были согласны друг с другом! — чародей успел метнуть эти слова, прежде чем сообразил их настоящую мишень: Кемешь и Чень были давними любовниками.

Айна-Пре сглотнул так некстати появившийся ком в горле и хрипло произнес:

— Извините. Меня что-то занесло.

Несколько минут молчание в комнате разбавлял только умиротворяющий треск из камина.

И вдруг глубокая тишина оказалась вдребезги разбитой пронзительным многоголосым визгом — тут же перешедшим в раскатистый металлический грохот.

Все обернулись к закрытой двери.

Когда стихло даже эхо, Кемешь спокойно сказала:

— Кажется, к нам гости.

И потянулась за светильником.

Глазам спустившихся на первый этаж хозяев представилась картина, от которой Кемешь едва не расхохоталась во весь голос: две перепуганные девушки ползают по полу, пытаясь собрать рассыпавшиеся доспехи тяжелого рыцарского облачения, на которое они налетели в непроглядной темноте. Ослепленные неожиданно появившимся ярким светом, незваные гостьи не сразу разглядели за ним фигуры чародеев, зловещё возникшие в чёрном проеме двери… А когда разглядели — с тихим стоном едва не умерли на месте от страха.

От преждевременной седины их спасло то, что Кемешь увидела, как промокла и обледенела их одежда — и чародейка тут же уступила место хлопотливой пожилой женщине. Она всплеснула руками и начала распоряжаться своими товарищами — разжечь камин в её комнате, принести туда все запасные одеяла, нагреть воды.

Перепуганные девушки позволили провести над собой все её манипуляции и опомнились только когда уже сидели завернутыми в шерстяные одеяла возле всё веселее потрескивающего пламени. Их затея представала перед ними теперь в ином виде. Гражена всё сильнее чувствовала неудобство — мало того, что они явились неприглашёнными, так ещё и доставили хозяевам массу хлопот.

— Слушай, что на нас тогда нашло? И зачем мы сюда попёрлись? — её вопрос прозвучал настолько риторически, что Дженева только мельком подняла на неё лицо и снова сжалась: в ней крепло непонятное и неприятное ощущение неправильности происходящего, словно она, подняв флейту, чтобы играть на ней для публики, вдруг обнаружила залезшего внутрь безобидного жучка — и теперь у всех на виду, под пристальными и нетерпеливыми взглядами судорожно пытается вытрясти упирающуюся помеху.

— А ну-ка возьми себя в руки! — встревожено воскликнула Гражена, заметившая подавленное состояние подруги. Они и так вляпались, не хватало ещё при этом вести себя недостойно. — Пусть выгоняют, если захотят! Проигрывать — так с высоко поднятой головой!

— Ты думаешь, нас выгонят? — задумалась этой возможности Дженева и покачала головой. — Нет, это, скорее всего, нет.

— Откуда ты знаешь?

— Н-не знаю, — запнулась та.

— Что за глупости ты несёшь! — недовольно скривилась Гражена.

— Не знаю! — Дженева вскипела и выпрямилась. — Но знаю, что никто нас за это не выгонит!

— Не злись, — примиряюще сказала подруга. Выпрямилась, глаза горят — и хорошо!

— Да я и не злюсь на тебя… Это я на себя… Или нет… Не знаю, — всхлипнула Дженева вперемешку со смешком.

— Тише! Сюда кто-то идёт…

Это была Кемешь. Она внесла тяжёлый поднос и, тараторя что-то тёплое и одобрительное, принялась разливать горячий чай по огромным чашкам, тут же протягивая их незваным гостям. Налив себе последнюю, поменьше объемом, она со словами "пейте, пейте, пока не остыло; он на лучших травах" отошла с нею в сторону, чтобы не мешать девушкам — и чтобы рассмотреть их, не тревожа своим вниманием. Кастема уже успел сказать ей, что это те самые дети, которых он тогда заметил. Что ж, похоже, он не ошибся — редко кто пробовал войти в Круг так рано. Как странно… А тут ещё и эти закрытые двери… Вечные звёзды, что же это такое готовится? — кольнуло её тоскливое предчувствие. И всё же её привычное доверие к жизни, как всегда, легко развеяло серую пыль, уже готовую упасть ей на сердце. Она неслышно шагнула, возвращаясь к камину.

— Могу я узнать цель вашего появления здесь? — голос Кемеши стал резче.

Девушки как по команде повернулись к ней. Гражена после короткого колебания решилась говорить правду.

— Вы ещё летом приняли нас в свои ученики… А уже зима, — дипломатично высказала она свою претензию. Леди Олдери была бы довольна ею!

— А ты? — оставив слова Гражены без ответа, чародейка повернулась к Дженеве.

Та напряглась. Что ответить? Почему её понесло сквозь ночь и сугробы к чародеям? Потому что она всю жизнь мечтала стать одним из них? Потому что здесь мог быть тот Кастема? Или потому что на небе холодным фонарём висела полная луна?

Какие глупости.

— Не знаю, — ответила она и побледнела от собственной дерзости.

Чародейка неожиданно понимающе кивнула — у Дженевы даже немного отлегло от сердца — и повернулась к её подруге.

— Ты и правда хочешь стать чародеем? — без обиняков задала она прямой вопрос.

Гражена сжала спрятанные под одеялами кулаки и размашисто кивнула, стараясь казаться предельно убедительной. Глаза чародейки были непроницаемы.

Наступила тишина.

— Вы переночуете здесь. На моей кровати хватит места для двоих, — вдруг промолвила она прежним, добродушным голосом пожилой тётушки. — Утром я разбужу вас. Приятных снов!

Когда дверь за неё закрылась, девушки, недоумевающие подобным исходом, переглянулись.

— Похоже, ты была права, — медленно-медленно сказала Гражена. И захлопнула губы перед словами, которые собирались соскочить с них — "Хотя теперь я бы предпочла, чтобы ты ошиблась"…

…Кемешь задумчиво поднималась по узкой, винтовой лестнице. Полная луна — единственный источник света, бывший сейчас в её распоряжении — запряталась за облако, и ей приходилось ориентироваться большей частью по памяти и на ощупь. Она не любила это тяжёлое здание, своими метровыми стенами (которые не могли прогреться и в самые жаркие летние дни) отгораживавшее от них весь остальной мир. Хорошо, что теперь ей не часто приходится бывать здесь. В основном, только в такие дни… Точнее, ночи — ночи ожидания.

Она вспомнила другую ночь — когда эта лестница была щедро залита лунным светом. Давно это было… Не приходилось ли ей с тех пор об этом пожалеть? — задумалась она.

Из грустной задумчивости её вывел смех, который был уже слышен из верхней комнаты. Отточенным чутьём она догадалась, что это Чень подшучивает над рассказом Кастемы о его последней поездке. Кемешь улыбнулась и поспешила наверх — ей не хотелось пропускать такое развлечение…

* * *

До исхода долгой зимней ночи было ещё далеко, когда Кемешь разбудила незваных гостий. Стуча зубами от холода, невыспавшиеся девушки натягивали на себя ещё влажные одежды — хорошо хоть теплые от камина, над которым они сохли после вчерашнего путешествия. Сам камин давно потух, свеча на столе еле тлела, и от этого было ещё тоскливее.

В комнату опять вошла чародейка.

— Вы готовы? Я провожу вас. Сюда-то вы добрались, а отсюда можете долго плутать в темноте.

Гражена подобающим образом поблагодарила хозяйку и, едва сдерживаясь, чтобы не зевать, ещё раз попросила прощения за доставленные вчера хлопоты. Спать хотелось — ужасно. И зачем их так рано подняли?…

…Из относительного тепла башни они с размаху вышли на мороз, острый, как звёзды над ними. Кемешь, ещё более круглая от плаща, в который она была укутана, выкатилась за ними — и остановилась, раздумывая, не стоит ли вернуться за факелом: рассвет ещё был далеко, а луна уже закатилась за горизонт.

Словно в ответ на её сомнения на снег упали отсветы живого пламени. Кто-то спускался с факелом по лестнице.

— Чень? — неуверенно прошептала Кемешь и сама себе отрицательно покачала головой. Другие шаги.

Девушки, пряча в варежках зевки, начали пританцовывать от холода.

Из дверного проёма появилась крупная фигура Айна-Пре.

— Ты забыла, — без предисловий и объяснений протянул он Кемеши древко факела. — Пригодится.

— А вы! — чародей возвысил голос до силы пощёчины. — Вы марш по домам — и замуж, замуж! А это вам не по зубам!

Гражена немедленно вскинула голову и, задыхаясь от гнева пополам с чувством унижения, как могла грозно отчеканила:

— А это мы ещё посмотрим!

Хвала светлым звёздам, её голос не дрогнул! Обрадованная этим, она решила развить достигнутый успех.

— Дочь барона Трене будет сама решать, что ей делать!

— Вот только баронских дочек нам здесь не доставало, — до обидного скучно протянул Айна-Пре и, отмахнувшись от неё, не спеша двинулся обратно в здание.

Гражена, по-рыбьему разевая рот, судорожно пыталась преодолеть внезапно возникший приступ немоты.

Дверь за чародеем захлопнулась.

Дженева перехватила подругу, которая собиралась броситься за ним.

— Перестань, — зашептала она. — Ты уже выглядишь глупо. А если догонишь его, то…

— Пусти! — оборвала её Гражена. — Я не позволю ему оскорблять себя!

— Если ты видишь в этом только оскорбление, то никогда не станешь чародеем, — раздался неузнаваемый голос Кемеши. Сейчас в ней и капли не осталось от доброй тётушки, которой уже привыкли видеть её Гражена с Дженевой.

И не её слова, а вот это преображение вдруг успокоило Гражену.

Что было сказано тем чародеем? Только слова.

Но чародеи уже взяли её в ученики — а это больше, чем слова.

Она научится от них тому, что видела сейчас. И многому другому.

Тогда Кастема, сейчас Айна-Пре… Если отбросить обиды, то остаётся самое важное — они сильнее её. И даже эта тётушка…

Сила! Вот что важно! И она переступит через себя и заставит их научить её этой силе.

— Прошу простить меня, — переломила она свою гордость. — Я хочу доказать, что он ошибся. Я смогу это сделать! Я должна учиться у вас!!

При этих словах её голос почти сорвался на крик, но она вовремя остановила себя. Чародейка подняла факел и сурово произнесла:

— Что ты готова отдать ради этого?

Гражена вдруг поняла, о чём спрашивает чародейка.

Что она готова отдать?

— Свои силы, — чуть неуверенно ответила она.

— Мало!

Гражена закусила губу.

— Послушание! И уважение.

— Не то!

…Вздрогнув, Гражена выпалила:

— Гордость! Свою гордость!

Чародейка ещё выше подняла факел и, не отрывая глаз от лица Гражены, спокойно и даже немного буднично произнесла.

— Ты сказала. Звёзды свидетели.

Заморочной Гражене показалось, что все звёзды одновременно мигнули на чёрном небе. Или это она просто сморгнула слезинку?…

— А теперь идём, — мягче сказала Кемешь. — Ваши домашние, наверное, уже волнуются о вас. С сегодняшнего дня вы приняты в ученики к чародеям.