Я видела…
Пред моим внутренним взором пронеслись все моменты жизни бедной Марты, и того кошмара, что привел её под этот камень.
Я видела…
Как ясные дни ее жизни превращаются в мрачно пламенеющий закат.
… вот счастливая молодая женщина с пухлощеким младенцем на руках, хлопочет и провожает куда-то мужа из светлого счастливого дома. Двое деток постарше цепляются за папины руки, держаться по-детски крепко, чтобы он не уехал. А тот щекоча и подбрасывая их, хохочет и обещает скоро вернуться с гостиницами.
… здесь подросший малыш держит мать за юбку, и непонимающе заглядывает в ее красные от слез, опухшие глаза. Ветер полощет ее темно фиолетовую вдовью косынку, а близнецы, те что постарше, обняв друг друга и сжав зубы, чтобы вновь не расплакаться, смотрят как опускают в свежевырытую могилу осиновый гроб. Он пахнет опилками и ладаном, и на него кидают первые комья жирной земли, оставляя черные кляксы на бледно-жёлтом дереве.
… а вот осунувшаяся, обессилившая, измученная, утомленная, Марта беззвучно плачет и гладит спящих детей по волосам, склонившись над их кроватокой темной ночью, и вновь садиться при скудном свете свечного огарка, за удивительной красоты вышивку, на большом атласном отрезе. Рядом уже лежит высокая стопка законченной крапотливой работы.
… а тут оставшаяся семья, со всем своим нехитрым скарбом, который поместился на телеге едет по дороге в сторону города, к родственникам, которые ждут и помогут. Накрапывает затяжной противный дождь, небо сизое и тяжелое. Усталость… неподъемная, невыносимая… Ни одному человеку не под силу выдержать такую усталость…
… вот эта же телега, но уже сломанная, перевёрнутая, колесо валяется поодаль. Вокруг разбросаны смешаные с грязью и намокшие от небесной влаги, испорченые вещи. Несчастная мать сидит прямо на земле сельской дороги и держит худенькие, сломанеые тельца, раскачиваясь из стороны в сторону и жутко воет от горя запрокинув лицо к небу.
… старое дерево, чьи сильные ветви растут над обрывом, и веревка… прочная веревка, которая точно выдержит вес её тела.
Ясное и голубое с утра небо, заволокли тяжёлые сизые тучи. Казалось, вот-вот набрякшая свинцовая высь разверзнется тяжёлыми осадками. Ледяной ветер швыряет сухие листья и пыль мне в лицо, моя юбка развивается как парус в штормовом море. Но как только последнее видение растаяло белым туманом, передо мной появилась Марта, а взбесившаяся погода стихла, словно расшалившийся ребенок умаялся и прилег отдохнуть…
— Кто ты? Пойди прочь! — Поправляя передник, произнесла она. — Мне некогда, ну что ты тут уселась? Уходи, нет времени с тобой возиться, меня дети ждут, их нужно покормить и маленькому…
— Марта, — перебила я ее, — твои дети не ждут тебя на этой земле. Элизиум вот их дом. И они ждут там свою маму.
Несколько мгновений она невидяще смотрела сквозь меня, а потом, словно прозрев, стала озираться по сторонам. Окинула взором то место, где мы стоим и в ее темных глазах засветилось узнавание. Она встрепенулась, как дикая голубка, и упав на колени возле могильного камня, в голос завыла проклиная себя.
… я отпустила в город…
Виновата…
… я заснула и упали поводья…
Виновата…
… деточки мои погибли…
Виновата…
… я сама… Сама…
Мой грех…
— Никто не виноват! Не ты. Не они. Фатум. Судьба. Доля. Случай. — Ответила ей я.
— Я убила себя. Сама. Мой грех. Мой. — все продолжала она стоять на своем.
— А вот с этим я тебе помогу, — сказала я, — и ты мне.
Набрав как можно больше хвороста, благо, лес подступал к самой границе кладбища, я крепкой веткой начертила непрерывный круг — круг силы, вокруг могильного валуна. Не замкнув его я позвала Марту:- Решайся!
И она, теребя подол тонкими нервными пальцами, шагнулала в круг.
Я замкнула кольцо и оно замерцало бледно голубым цветом. Быстро, я разожгла большой костер на ее могиле. Красные языки пламени пробовали ледяной воздух на вкус, а сноп искр взмывающий от каждого порыва ветра острыми колючками цеплялся за мои руки.
Марта смотрела на меня испуганно и протянув руку, я попросила: — Позволь мне.
Она послушно наклонила голову, и я, путаясь в ее волосах, сняла обрывок висельной веревки. Как только удавка оказалась у меня в руках, из горла женщины вырвался сиплый выдох, а ее грудь начала вздыматься и опадать. Она вновь ровно задышала лишившись смертельного ошейника. Женщина упала на колени, шепча слова благодарности. Края страшной раны на покалеченной шее перестали кровоточить, а из мерзлой земли в самую высь неба взмыли слепящие синие стрелы. Я швырнула верёвку в пламя, она извиваясь и шипя, как гадюка вспыхнула мириадой черных искр и рассыпалась прахом. Призрак подернулся белой дымкой и исстаял с прощальным: Спасибо и счастливой улыбкой освобождения на устах.
Когда погребальный костер погас, я сгребла золу в холщевый мешочек, вытряхнув из него сбор сонных трав. Тристану настой перестал помогать уже на второй ун, а мне нужно было закончить обряд. Золу нужно перенести!
Я быстро отыскала могилу ее детей. Высыпала содержимое пакетика на землю, и приступила к чтению освобождающего заклинания.
— Покойся с миром! — Сказала я, глядя, как серая пыль разлетается по ветру.
Как только смолкли последние звуки ритуальных слов, я подхватила юбки амазонки и со всех ног помчалась в гостеприимный дом, ставший для нас временным пристанищем.