В 1607 г. в письме к Антонио Кверенго Кампанелла разъяснял свой метод познания, противопоставляя его старой традиции: «Я больше узнаю из строения муравья или травинки (не говоря уж о восхитительном устройстве мира), чем из всех книг, какие были написаны от начала веков до сих пор, — после того как научился философствовать и читать божественную книгу природы» (25, стр. 134).

Новая картина мира, понятого из его собственных начал, требовала новой теории познания. Учение о способности к ощущению, разлитой во всей природе, позволяло вывести человеческое познание из свойств самой природы.

Органом человеческого познания является в натурфилософии Кампанеллы «жизненный дух», «телесный и изменчивый», состоящий «из тепла и тончайшей материи» (27, стр. 89, 94); «теплый, тонкий, способный к движению и ощущению» (26, стр. 328) жизненный дух, распространяясь по всему телу, и составляет собственно познающую «душу» человека, заложенную в нем от природы и определяющую способность к познанию мира. Это определение было направлено против Аристотелева учения о душе-форме, нематериальной душе.

Главным средоточием души Кампанелла считает мозг, но из него она по нервам распространяется по всему телу (19, стр. 37). С помощью органов чувств жизненный дух ощущает все предметы внешнего мира. При этом ни малейшего сомнения не вызывает у Кампанеллы факт реального существования внешнего мира — источника ощущений.

Всякое чувственное восприятие выводится Кампанеллой из соприкосновения. Не только осязание, но и вкус, и запах возбуждаются в органах чувств благодаря соприкосновению с ощущаемым предметом. Поэтому и зрительное ощущение он связывает с «прикосновением света от предмета с органами зрения», и слуховое возбуждение объясняет передачей по воздуху раздражений от источника звука. Органы чувств — это «пути и каналы, через которые чувственно воспринимаемые объекты вводятся в ощущающую душу» (19, стр. 45). Различаясь по своему устройству и объекту восприятия, органы чувств тождественны в отношении самого процесса ощущения: «Существует одна ощущающая субстанция во всех органах чувств… но многие способы ощущения благодаря множественности объектов, и нет общего чувства, отличного от частных, но это один и тот же жизненный дух», — писал он в первой части «Метафизики» (19, стр. 47).

Процесс познания Кампанелла выводит из ощущения. «Ощущение есть чувственное возбуждение, — писал он в книге „О способности вещей к ощущению“, — сопровождаемое умозаключением относительно действительно существующего предмета…» (6, стр. 163). Выступая против учения томизма о том, что в процессе познания душа воспринимает форму предмета и уподобляется ощущаемому объекту, Кампанелла показывал, что душа не воспринимает сам предмет и его форму, но лишь испытывает воздействие от него. «Когда мы ощущаем какой-нибудь предмет, например видим камень, мы не воспринимаем всей его силы и формы. Ведь камень не может сам лишить себя своей собственной формы, и никто не в состоянии лишить его ее, но свет, рассеиваемый таким образом, что, исходя от окрашенной поверхности камня, он проникает в глаз, производит впечатление на душу, причем возбуждение исходит от поверхности камня, которой возбуждается и сам свет. Таким образом, душа ощущает не потому, что ею в самом деле воспринимается форма камня, ибо в таком случае возникал бы камень. Следовательно, — заключает Кампанелла, — ощущение происходит не благодаря восприятию, как полагает Аристотель, а благодаря изменению состояния». «Ощущение есть возбуждение чувств и изменение состояния» (6, стр. 163).

Кампанелла отбрасывает схоластическое деление души по ее способностям на растительную, чувствующую душу и интеллект — разум. Душа едина, ибо един составляющий ее жизненный дух. В одной душе происходит весь процесс познания — от непосредственного ощущения объекта до умозаключения и интеллектуального знания. «Мысль есть движение жизненного духа», — писал Кампанелла в «Великом итоге» (26, стр. 182). «Одна и та же растительная и чувствующая душа», — писал он в трактате «О человеке» — четвертой книге «Богословия» (43, стр. 24). Все ступени познания: память, фантазия, рассуждение — «все они действие одного духа». Рассуждает все та же «чувствующая душа» (43, стр. 28, 30).

Кампанелла отвергает противопоставление чувственного и рационального познания и сводит весь процесс познания к ощущению. «Ощущение есть не только возбуждение, — писал он в книге „О способности вещей к ощущению“, — но и выражаемое в понятии знание о предмете, вызывающем возбуждение, на основании производимого им возбуждения, и оно сопровождается столь быстро совершающимся процессом умозаключения, что этот процесс не замечается. Ведь суждение о целом огне по части тепла или света есть силлогизм» (6, стр. 164).

Ощущение вещей, сходных с уже пережитыми, вызывает сходное действие: вид моря и корабля может вызвать у человека ощущение морской болезни. Поэтому память Кампанелла определяет как предвосхищение ощущения. «Воспоминание же есть возбуждение его в подобном ему ощущении» (6, стр. 164). Фантазия, воображение также связаны с ощущением: человек не может вообразить ничего, что не было как-то связано с предшествующим ощущением, и даже самые невероятные порождения человеческой фантазии являются пусть искаженным, но все же воспроизведением каких-то комбинаций реально воспринятых ощущений. «И сама душа, комбинируя впоследствии различные движения различных тел, соединяет вместе различные ощущаемые предметы или, разлагая одно и то же движение, создает какой угодно неполный или сложный образ, и притом по различным поводам: во сне такие образы возникают преимущественно произвольно…» (6, стр. 169).

Из ощущения Кампанелла выводит и рассуждение, дискурсивное знание. «Умозаключение же есть ощущение подобного в подобном, и, сколько в мире оказывается родов сходств или сущностей, или количества, или качества, или деятельности или возбуждения, или места, или положения, или причины, или фигуры, или цвета, столько же существует и умозаключений и силлогизмов… Итак, ощущение есть не только возбуждение, но и сознание возбуждения, и суждение о предмете, вызывающем возбуждение» (6, стр. 164–165).

Разумное познание неотделимо от чувственного. «Разум же не отличается реально и в основании от ощущения и фантазии, но они суть действия одной и той же души», — писал он в «Метафизике». «Рассуждать — значит ощущать нечто не в нем самом, но в ему подобном. Всякое же дискурсивное знание возникает из предшествующего ощущения» (19, стр. 54–55).

Ощущение стоит выше дискурсивного знания, выше умозаключения. «Чувственное знание более достоверно, чем всякое иное наше знание, как интеллектуальное, так и дискурсивное, и чем память, — писал Кампанелла в книге „О способности вещей к ощущению“, — потому что в них все сведения порождены чувством, и когда эти виды знания не обладают уверенностью, то они уточняются и исправляются на основе ощущения». Более того, сами виды интеллектуального познания суть не что иное, как «слабое, отдаленное и утомленное ощущение» (24, стр. 143–144). Само наличие доказательств в умозаключении, по мнению Кампанеллы, свидетельствует о его слабости по сравнению с ощущением: «Ощущение точно и не требует доказательств. А доказательства приводятся из других точных ощущений» (24, стр. 146).

Интеллектуальное познание позволяет познать неизвестную вещь «через другую, подобную ей и известную ощущению», писал Кампанелла в книге «О способности вещей к ощущению» (24, стр. 144). Отвлечением от частностей объяснял Кампанелла происхождение общих понятий. Они возникают «потому, что во множестве подобных вещей имеются вещи, общие им всем. Таким образом, духу через органы чувств представляются эти общие вещи, в которых они согласуются, и частные — в которых они расходятся, а потом в памяти остается общее сходство, ибо оно воспринималось множество раз во многих предметах» (26, стр. 471). «Когда душа ощущает многие предметы как сходные, поскольку они вызывают в ней сходные и даже одинаковые изменения, то она и воспринимает эти многие предметы как один, и дает всем им одно общее название» (6, стр. 170).

Универсалии — общие понятия — возникают в человеческом сознании как обобщение сходных признаков предметов, они возникают из частностей, более того, они «не что иное, как эти же частности, понятые по сходству как единое» (24, стр. 105). Непосредственное знание общих понятий невозможно, утверждает Кампанелла. «Если ты утверждаешь, что можно познать общее, не познав частного, то ты заблуждаешься, — писал он в „Метафизике“. — Разум не воспринимает объекты вовне, но лишь внутри, уже доставленные ощущением». Поскольку «объект чувственного и рационального познания один, то, когда разум абстрагирует общее от частного, он сперва знает частное. Сначала частность воздействует на разум, а затем абстрагируется общее понятие» (19, стр. 55–56).

Вопреки схоластической традиции Кампанелла считает основой научного знания не знание общих понятий, универсалий, но знание частных предметов и свойств. Знание общего он сравнивает с неразвитым детским представлением: ведь именно маленький ребенок называет всех мужчин «папа» или «дядя» и лишь впоследствии начинает различать частное. Знание общего смутно и неопределенно: мы видим в отдалении черную точку, затем различаем предмет, затем понимаем, что движется что-то живое, затем видим, что это человек, и только вблизи узнаем Петра. Поэтому «величайшая глупость полагать, что наука заключается в знании общих понятий» (24, стр. 106). Напротив того, в знании частного — основа науки, и «истинно мудр тот, кто не только знает, что Петр человек, но знает и его частные свойства» (26, стр. 475).

Основой возникновения общих понятий служат реальные свойства вещей и явлений. Общие понятия не фикции человеческого ума, они должны вытекать из природы вещей. Самые абстрактные понятия, в том числе математические термины, основываются, по учению Кампанеллы, в конечном счете на реальных свойствах реальных тел и потому могут быть обоснованы ощущениями. В первой части своей незавершенной «Математики» он объяснял, что «величина, и число, и вес представляются нам величиной, числом и весом тел и состоят из телесной массы. И однако, они взяты по аналогии из всех вещей… И поэтому мы говорим, что в нашей математике речь идет о числе, извлеченном из телесного мира…» (29, стр. 203).

Несомненно, в противопоставлении чувственного знания рациональному, в недооценке научной абстракции, в стремлении свести задачу научного познания к знанию конкретных вещей и явлений сказалась историческая ограниченность материализма Кампанеллы. Необходимо, однако, исходить из конкретной ситуации, сложившейся в европейской науке и философии XVI–XVII столетий. Противоречия между потребностью в новом естествознании, основанном на непосредственном исследовании природы, и схоластической абстракцией, между выродившимся в игру дефинициями дедуктивным методом Аристотеля и задачами, вставшими перед экспериментальной наукой, требовали не ограничиваться Аристотелевой силлогистикой, а развивать индуктивный метод познания. «Сколько рассуждений имелось у философов относительно вещей, которых они не ощущали, и их исправлял любой простой человек, который видел эти вещи сам», — писал Кампанелла в книге «О способности вещей к ощущению» (24, стр. 144).

Сам Кампанелла не стал ученым-экспериментатором. Правда, еще в Неаполе он вместе с Джамбаттистой делла Порта, несомненно, занимался исследованием природных явлений, но между собиранием и первым осмыслением фактов и наблюдений и новым экспериментальным естествознанием была еще пропасть. А в дальнейшем он и практически не мог осуществить тех исследований, к которым призывал в своих книгах: неаполитанские подземелья были плохой лабораторией. В естественнонаучных сочинениях Кампанеллы мы наряду с глубокими догадками и интересными наблюдениями столкнемся с самыми фантастическими объяснениями, в которых запомнившиеся с детства поверья калабрийских крестьян сочетаются со ссылками на факты, вычитанные из древних и новых авторов научные соображения с магическими и астрологическими построениями. И все же заслуги Кампанеллы в подготовке нового естествознания бесспорны. Отказ от схоластической традиции, требование непосредственного изучения природы на основе ее собственных начал, сенсуалистская теория познания, индуктивный метод — все это создавало важнейшие теоретические предпосылки новой науки.

Разрабатывая сенсуалистскую теорию познания, Кампанелла неизбежно должен был столкнуться с проблемой достоверности научного знания и критерия его истинности. В самой общей форме он определяет истинность познания как соответствие человеческого знания сущности вещи: «Ведь истина есть сама сущность вещи» (6, стр. 170). Истинным знанием является знание, соответствующее действительной природе вещей. Но возможно ли достоверное знание? В ранних сочинениях, излагая сенсуалистскую теорию познания, Кампанелла удовлетворялся общим заявлением о большей достоверности непосредственного чувственного знания по сравнению с рациональным познанием. Однако созерцательный телезианский материализм не давал иного доказательства достоверности знания, кроме чувственной очевидности. В «Метафизике» Кампанелла попытался по-новому поставить и решить проблему достоверности знаний. Он начинает с подробного изложения 14-ти сомнений в достоверности знания. Доводы скептиков следующие: наше знание неполно, мы знаем лишь ничтожную часть окружающего нас мира, мы видим лишь поверхность вещей, обладаем «лишь частичным и внешним знанием». Но и эту ничтожную часть мира мы не знаем достоверным образом, ибо знание общего недостаточно; и «универсалии Аристотеля суть не что иное, как подобие частного»; и, познавая общность вещей, мы не постигаем их сущности. Частное тоже недоступно познанию, ибо оно бесконечно. «Кроме того, вещи подвержены гибели, вот они существуют, а вот уже их нет, они находятся в постоянном потоке» (19, стр. 7). Чувственное знание недостоверно: известны случаи обмана органов чувств. Фантазия и воображение способны исказить картину действительного мира. Познаваемая нами реальность изменчива и уже потому не поддается адекватному познанию. В потоке изменчивой действительности изменяется и сам человек. Он не способен достоверно познать даже самого себя. Философы постоянно впадают в ошибки и заблуждения, между ними идут непрекращающиеся споры — не свидетельствует ли это вековое разногласие о невозможности достичь достоверного знания мира? Да и сами философы, и Священное писание разве не говорят о тщете познания (см. 19, стр. 6—28)?

Так, «метафизик, который трактует общую всем наукам философию, не выставляет заранее предпосылок, но все исследует, подвергая сомнению. Он даже не предполагает самого себя, каким он кажется себе, не говорит, жив он или мертв, но сомневается во всем» (19, стр. 257).

Сомнениям скептиков Кампанелла противопоставляет уверенность в возможности истинного знания, такого, при котором вещь познается «такой, какая она есть» (19, стр. 30). Ибо в самом сомнении, в самом скептицизме, говорит Кампанелла, содержится утверждение истинного знания. «Те, кто признается, что они не знают даже, знают они что-либо или нет, говорят неправду. Ведь они по необходимости знают хотя бы то, что они не знают, и хотя это еще не есть знание, ибо является отрицанием, подобно тому как лицезрение тьмы не есть видение чего-либо, но лишенность зрения; и, однако, уже тем обладает человеческий дух, что знает, что он в данный момент не обладает знанием, так же как он ощущает, что в потемках он не видит и не слышит в тишине. Если бы он этого не воспринимал, то был бы камнем… Далее, они знают, в чем истина и в чем знание, иначе они не могли бы сказать, что им неведома истина. Говорить ведь значит уже нечто утверждать… Поэтому когда они говорят, что ничего не знают, то они отрицают этим совершенство знания… но не могут опровергнуть существования знания, искусства и ощущения…» (19, стр. 30–31).

Более того, самая способность человеческого ума к заблуждению и ошибкам служит косвенным, но бесспорным доказательством возможности и достоверности знания. «Ибо я не могу ошибаться, если я не существую. Ведь „ничто“ не способно ни к истине, ни к заблуждению. Следовательно, я не ошибаюсь в том, что я узнал о своем существовании. Далее, я не ошибаюсь в том, что знаю об этом моем знании. Ибо так же, как я узнал, что я существую, я узнал, что я знаю о своем существовании. Так что наше бытие, наше знание и наше желание есть не видимость и не продукт воображения, но и постоянное присутствие. Итак, относительно этого мы не можем ошибаться» (19, стр. 32).

Так из самопознания Кампанелла выводит достоверность человеческого знания. При этом он не считает нужным отказываться от сенсуалистской теории познания и в опровержение скептиков полностью приводит в расширенном виде изложение своей теории чувственного знания. Но само ощущение он теперь понимает двояко: оно есть одновременно и непосредственное познание внешних вещей с помощью органов чувств, и внутреннее созерцание, интуиция. Именно благодаря внутренней интуиции человеческий разум способен постигать прималитеты. Так гносеология самопознания смыкается в «Метафизике» Кампанеллы с его учением о бытии.

Эта способность человеческого ума постигать первоосновы бытия, вырваться за пределы непосредственного ощущения не может, по мнению Кампанеллы, быть объяснена одними свойствами материального «жизненного духа». Высшее познание, интуиция, есть функция другой, вложенной в человека богом бессмертной души. Мысль о существовании в человеке наряду с роднящим его со всей природой «телесным жизненным духом» высшего разума — бессмертной души, выделяющей его из ряда природных явлений и из животного мира, — не есть принадлежность лишь поздней «Метафизики», «Богословия» и «Побежденного атеизма». Она прозвучала еще в ранней «Философии, доказанной ощущениями», была обоснована в книге «О способности вещей к ощущению» и в «Великом итоге».

Бесконечная способность человеческого разума, благодаря которой он в своем стремлении к познанию возвышается над Солнцем и стремится за пределы небесного свода, бесконечность стремлений человека («Александр жаловался, что не может завоевать бесчисленные миры Демокрита», — писал Кампанелла и добавлял: «Подобное желание есть у нас у всех!» (24, стр. 121)) не может быть выведена, говорит Кампанелла, из свойств жизненного духа, общего человеку и животным.

Это обоснование особой, высшей природы человеческого разума связано у Кампанеллы со стремлением раскрыть качественное различие человека и окружающей его природы. Неспособная подняться до понимания эволюции, натурфилософия Кампанеллы вынуждена была обратиться к теологическому объяснению особого положения человека в мире. Но чрезвычайно характерна та аргументация, которую приводит калабрийский мыслитель в доказательство божественности и достоинства человека.

«Родившись голым, человек побеждает животных… — писал Кампанелла в книге „О способности вещей к ощущению“, — он плавает в море и летает по воздуху, как Дедал, и пересекает землю сам и используя силу животных… и покоряет гордые валы и ветры, как владыка морей, и подчиняет себе все металлы, употребляя их для своей пользы, из деревьев он сооружает корабли и дома, делает стулья и лари, добывает огонь, употребляет в пищу их плоды, а их листья и цветы использует для изготовления лекарств…» Человек способен делать все то, что животные, но превосходит их. «Ни одно животное, даже обладая рукой, как обезьяна или медведь, не умеет пользоваться огнем, не смея дотронуться до него, и не может получить его от Солнца или извлечь его из камней». Человек же не только пользуется огнем, но и изобрел артиллерийские орудия. «Искусство огня свойственно только человеку, так же как и искусство письма, и умение заставить письмо говорить, а часы — показывать время, и пользование компасом — все это открытия человеческого духа» (24, стр. 121–124).

«Из создания наук, как практических, так и созерцательных, — писал Кампанелла в трактате „О человеке“, — очевидно, что человеческая душа иного рода, нежели душа животных… И небесные тела, и строение мира, и равноденствия, и солнцестояния, и будущие затмения и противостояние звезд и их воздействия животные не познают так, как человек… И где бог что-нибудь изменит в небе, человек тотчас это замечает и составляет новые таблицы движений, как если бы он был соперником бога. В этом соперничестве он создает гром с помощью артиллерийских орудий, выражает в книгах свои взгляды, подобно тому как бог выражает в мире свои идеи, создает законы, как некий творец природы, побеждает моря и ветры, с помощью искусства использует все элементы, плавает с рыбами, летает с птицами, подчиняет себе сильнейших животных, используя их силу для путешествий и военных действий, употребляет в своих целях их мясо, кожу и шерсть, использует металлы, травы и камни, как если бы они были созданы для него, и ночь превращает в день, создавая светильники, подобные маленьким солнцам. Я не говорю уж об удивительном искусстве приготовления пищи, о жарениях и приправах, об изготовлении одежды, в чем человек побеждает природу» (43, стр. 46).

Кампанелла прославляет человека как царя и властелина природы, достойного соперника самого бога. Отличительной чертой человека оказывается создание цивилизации. Человек выше животных не только тем, что покоряет природу, но и тем, что создает государства и законы, науки и религии, сооружает города и храмы. Человек, пишет Кампанелла в «Побежденном атеизме», «покоряет, понимает, видит весь мир и правит им, как если бы он был самим богом низшего мира» (12, стр. 59). Человек «кажется как бы вторым творцом мира», говорит он в трактате «О человеке» (43, стр. 46). Полемизируя со средневековыми представлениями о суетности мира и человеческом ничтожестве, Кампанелла, продолжая великую гуманистическую традицию, заключает свой гимн человеку гордыми словами: «Следовательно, человек не червь, но распорядитель и наместник Первой причины, зиждительницы всех вещей» (24, стр. 125).

Так доказательство божественного происхождения человека и бессмертия души оборачивается в философии Кампанеллы апологией человеческой цивилизации, выделяющей человека из мира природы. В связи с этим и способность человека к религиозному культу, к почитанию бога связана у Кампанеллы со стремлением выделить человека из царства природы и обосновать вместе с тем глубокую связь человеческого сознания с богом— творцом мира. Идеализм, проникший в учение Кампанеллы о бытии в виде учения о сотворении мира богом, вел к уступке религии в учении о бессмертии души.

Если главным отличием человека от животных является его способность к познанию и к творческой деятельности, к превращению его как бы в земного бога, то именно на расширение знаний о мире, на осуществление все большей власти над миром должна быть направлена вся деятельность человеческого ума. Поэтому божественность человека выражается для Кампанеллы не в пассивном созерцании, не в мыслях о загробном блаженстве, а в творчестве.

Развитие и расширение знаний о мире, усовершенствование и обновление наук — такова главная задача человеческого знания. А для осуществления этой задачи необходимо устранить с пути разума все препятствия, ограничивающие свободу научного исследования природы.

Кампанелла понимал, что находится еще только у самых истоков подлинно научного познания мира. В обстановке, когда самоуверенность ученых-педантов грозила похоронить под грудой комментариев и ссылок на авторитеты смелую научную мысль, утверждение относительности и недостаточности человеческого познания имело глубокий положительный смысл.

Не случайно в качестве первого возражения скептиков, первого сомнения в достоверности познания Кампанелла выдвигает в своей «Метафизике» довод об относительности знания, ничтожных его результатах по сравнению с безграничным объектом познания — природой. В этих доводах явственно звучит его собственная тоска по более полному и достоверному знанию мира. Безграничное стремление к познанию наталкивается на ограниченность человеческих возможностей. Мы не видим часть Луны, не освещенную Солнцем; мы не знаем с достоверностью, существуют ли иные системы и планеты, коль скоро они подобно Луне в период новолуния сокрыты небесной тьмой, а между тем открытия новых звезд, неизвестных спутников Юпитера свидетельствуют о существовании еще не познанных нами небесных тел. «Нам неизвестно число сокрытых и даже видимых звезд, и их силы, и движение, и покой, и что находится между звездами». Но и на Земле — многое ли мы знаем? Человеческий разум все еще скользит по поверхности земли и моря, ему неведомы тайны морских глубин и земных недр. «Мы видим лишь частицу мира… Ведь и вся Земля в сравнении с космосом не более как точка. А кто познал всю Землю снаружи и изнутри? Стало быть, нам придется признать, что мы знаем менее, нежели неделимую точку: это же менее, чем ничто; следовательно, мы ничего не знаем…» (19, стр. 6).

Но не отчаяние в возможностях человеческого разума, не скептицизм порождают у Кампанеллы недостаточность человеческих знаний, а неукротимое стремление вырваться из невежества, добиться более полного, более глубокого, более достоверного знания природы. Для этого необходимо обновление наук. Нужно сокрушить стоящие на пути научного знания преграды. Необходимо освободиться от власти традиции, от стремления смотреть на мир глазами древних авторитетов. Борьба против аристотелизма нашла наиболее яркое выражение в книге «Против языческой философии» (буквально название ее переводится так: «О том, что не должно придерживаться язычества»).

С внешней стороны это сочинение выглядит как апология христианства, но при этом Кампанелла излагает свое понимание христианской культуры. Не иррациональную веру противопоставляет он языческому, земному, мирскому знанию, а достижения христианской цивилизации и культуры, научный и технический прогресс европейских народов — застывшему авторитету классической древности. «Те, кто запрещает христианам занятия философией, — полемически заявлял он в „Апологии Галилея“, — не понимают, что значит быть христианином» (10, стр. 25).

Эта новая рациональная философия должна исходить из достижений эпохи великих открытий. «В христианские времена христианами изобретено книгопечатание; несмотря на возражения богословов и философов, Колумбом открыт Новый Свет, неведомый древним и отрицавшийся ими… Галилей открыл новые небесные тела… Коперник — движение Солнца, а португальцы совершили путешествие вокруг Земли… Поэтому необходимо было преобразовать астрономию благодаря трудам Коперника и Тихо, на основании наблюдения небесных явлений, и реформировать календарь… Также были изобретены артиллерия и употребление компаса… и иные удивительные искусства…» (12, стр. 5–6). «В наш век совершается больше событий за сто лет, чем во всем мире совершилось их за четыре тысячи… в этом столетии вышло больше книг, чем вышло их за пять тысяч лет…» — с гордостью говорил Кампанелла о новом времени в «Городе Солнца» (5, стр. 120).

Новые открытия и изобретения требуют радикального обновления наук и решительного отказа от следования древним авторитетам: «Следовательно, по необходимости должно создать также и новое учение о природе…» Отрицать это стремление — значит преградить путь дальнейшим научным открытиям, остановить научный и технический прогресс человечества: «Кто отрицает это, отрицает и открытия…» (13, стр. 6). Чтобы освободить научное познание, необходимо отбросить не только культ Аристотеля, но и самый принцип авторитета в науке и философии. «Если бы нашелся столь блистательный ученый, что никто не стремился бы ничего сверх него прибавить или понять, должно было бы следовать ему одному. Но так как не бывает человека, лишенного ошибок, сколь бы свят и учен он ни был, как говорит об этом Августин… и как учит нас повседневный опыт, ибо постоянно открытие новых вещей возвышает и обновляет науки, то не следует отвергать многообразного исследования, иначе, если бы оказались под запретом различные стремления в философии, не были бы открыты ни новое полушарие, ни новые звезды, не были бы изобретены ни телескоп, ни магнит, ни книгопечатание, ни артиллерия» (13, стр. 60).

Не должно «клясться именем учителя», но необходимо предоставить самую широкую свободу научному исследованию. И если о чем и следует беспокоиться, так о том, чтобы «не издавались книги, до тошноты повторяющие то, чему учили предки». Поэтому «вредно для государства замыкать умы одной книгой, ибо тогда оно ослабнет и лишится изобретений и научных открытий» (13, стр. 59–61). Не случайно специальный раздел своей книги «Против языческой философии» Кампанелла так и озаглавил: «О новаторе», отстаивая право ученого и философа на новое знание, доказывая, что «не всякое новаторство в государстве и церкви заслуживает подозрения» (13, стр. 48), что если и будет сделано что-либо неверное, излишнее, оно не переживет своего создателя, «а необходимо новое останется навсегда». А потому «никому не должно запрещать открытия» (13, стр. 61).

Обновление наук, необходимость которого провозгласил Кампанелла, означало не только расширение знаний о мире, но и новое понимание целей и задач научного знания. Книжному и созерцательному характеру схоластики Кампанелла противопоставил глубокое понимание практической ценности научного знания; познание природы должно служить человеческой практике. «Всякое знание берет начало от практики и к практике возвращается, если под практикой понимать всякое действие», — писал он в «Богословии» (33, стр. 56).

Это осознание практической цели знания приобрело в философии Кампанеллы специфическую, связанную с историческими особенностями возникновения новой науки в недрах натурфилософии эпохи Возрождения форму учения о магии как искусстве практического применения знаний о мире. Не случайно столь часто цитируемая книга Кампанеллы о теории познания завершается обширным разделом о магии, и полное ее название звучит так: «О способности вещей к ощущению и о магии».

«Магами, — говорит Кампанелла, — назывались древние восточные, преимущественно персидские, мудрецы, которые постигали тайны бога и природы — этого божественного искусства, — а потом творили удивительные вещи» (24, стр. 221).

В 14-й книге «Богословия» Кампанелла дал следующее определение магии: «Естественная магия есть практическое искусство, использующее активные и пассивные силы вещей для достижения удивительных и необычных результатов, причины и способы осуществления которых неведомы толпе» (38, стр. 164). Искусство это пользуется «удивительно действующими естественными причинами». Связанное с «физикой» (т. е. учением о природе) и с астрологией, магическое искусство исходит из таинственных, часто не познанных или необъяснимых свойств природы, из «симпатии» и «антипатии» вещей. Магия основана на «всеобщем согласии» в мире (24, стр. 315). В этой магии, подчеркивает Кампанелла, нет ничего суеверного или сверхъестественного: «Маг взирает на лик небес не суеверно, но как физик, и производит удивительные действия, прилагая активные силы к пассивным» (38, стр. 168). Он использует таинственные свойства растений, камней, животных. «Магия продления жизни» сводится у Кампанеллы к сумме медицинских советов, где реальные наблюдения смешаны с фантастическими и произвольными догадками (24, стр. 243–252).

Особенное внимание уделяет Кампанелла дополняющей «естественную магию» «магии искусственной» — под последней он понимает воздействие изобретений человеческого ума. Не всякое техническое изобретение и открытие может быть отнесено к искусственной магии, но лишь такое, механизм действия которого не известен окружающим. Так, «в Италии чудом было первое употребление артиллерии венецианцами», теперь же оно вошло в привычку; американские индейцы приняли испанцев за богов, издающих гром из своих ружей, но это было «вначале, а не теперь» (38, стр. 178). Таким же «магическим» делом первоначально было изобретение компаса и книгопечатания (24, стр. 242). «Реальная искусственная магия производит реальные действия», — говорит Кампанелла в 14-й книге «Богословия» и в качестве примеров приводит искусственного орла, «недавно сделанного в Нюрнберге». К магическим действиям он относит и превращения камней и металлов, действия алхимиков. Но «всякую магию превосходит» телескоп, «который в тысячу раз увеличивает предметы и сокращает расстояния, благодаря чему Галилей увидел новые звезды, и планеты, и облака» (38, стр. 186).

Сам Кампанелла немало занимался «искусственной магией», составляя проекты захватывающих воображение изобретений. В мемориалах, направленных из неаполитанских тюрем правителям и государям, он обещал создать корабли, которые и без весел могли бы плыть в безветренную погоду; построить повозки с парусами, передвигающиеся с большими грузами одной силой ветра; сделать приспособление, с помощью которого всадники смогли бы управлять конем, не занимая обеих рук (192, стр. 478). Еще большего в мечтах калабрийского узника достигли граждане «Города Солнца»: «…они уже изобрели искусство летать — единственное, чего, кажется, недоставало миру, а в ближайшем будущем ожидают изобретения подзорных труб, при помощи которых будут видимы скрытые звезды, и труб слуховых, посредством которых слышна будет гармония неба» (5, стр. 120–121).

Итак, «естественная» и «искусственная магия» Кампанеллы — это использование магом-философом таинственных и неизвестных «толпе» достижений науки, свойств природы и природных сил, технических новшеств и изобретений с целью психологического воздействия на души людей.

Но этим не ограничиваются задачи мага-философа. Пока речь шла, собственно, о средствах. А целью его является преобразование человеческого общества, переустройство мира. Так появляется в книге «О способности вещей к ощущению и о магии» специальная глава— «Общие правила возбуждения и изменения страстей». «Великий маг, — говорит Кампанелла, — должен быть законодателем, который вводит вещи приятные и полезные всем, а немногих противящихся убеждает, что они хороши. Если ты прибавишь знание физики и астрологии, которые действуют и движут известными вещами в известных местах и в известное время, то достигнешь совершенства» (24, стр. 279).

Таким образом, «маг» — это философ, который не ограничивается созерцанием, но действует, основываясь на знании глубочайших взаимосвязей мира. Включая в себя весь свод наук, в том числе и астрологию, которая являлась для Кампанеллы наукой о взаимосвязи земных и небесных явлений, магия должна была, по мысли калабрийского реформатора, служить основой практической деятельности в целях всеобщего преобразования. Так через магию натурфилософия смыкается с политикой. В учении о маге-законодателе нашла своеобразное выражение практически-политическая направленность его философии. В то же время, поскольку магия означала практическое осуществление руководства обществом на основе научных знаний (в той специфической форме, в которой в натурфилософии Кампанеллы научные представления смешивались с донаучными воззрениями, с мистическими, астрологическими, теологическими пережитками средневекового сознания), в учении Кампанеллы о магическом предназначении философии нашла свое выражение мысль о необходимости рациональной, на научном знании основанной перестройки общественных отношений.