Каталина

Город Дамме. Площадь Большого Базара перед зданием суда. Монах Корнелиус продает индульгенции.

Монах (заунывно). Купите индульгенции. Христиане, купите отпущение грехов своих! Это святая торговля. За несколько флоринов вы попадете в рай!

Неожиданно из здания суда доносится отчаянный женский крик: «Больно! Огонь! Дайте мне яду!.. Ой!..» Монах испуганно крестится. Крик стихает. Из здания суда выходят Палач, Профос и Рыбник.

Профос (Палачу). Все! Ее можно отпустить. Каталина не колдунья!

Палач (снимая маску и перчатки). Ясное дело, господин профос. Кабы была колдунья, она б призналась… Огоньком я ее прижег на совесть!

Рыбник (задумчиво). Ах, как это все-таки жестоко… Пожилую женщину — огнем…

Профос. Я и сам переживаю… Но надо же, в конце концов, установить: ведьма или не ведьма?

Рыбник. Конечно, конечно… Я не об этом. Я говорю: в городе Брюгге как-то гуманней это делается. Связывают женщину, бросают в реку: если тонет-значит, не ведьма!

Палач. Так у нас и реки нет.

Рыбник (печально). Да, да… Как это все непродуманно!

Монах (заунывно). Купите индульгенции! Купите отпущение грехов!..

Появляется Клаас. Все поспешно бросаются к нему.

Профос. Ну что?… Как она себя чувствует?…

Клаас. Жена повела ее домой… По-моему, Каталина лишилась рассудка.

Рыбник. Бедная!.. Ах, как это все жестоко…

Палач (отводит Кпааса в сторонку). Клаас, я уж старался как мог… поаккуратней…

Клаас (задумчиво). Да, да, молодец!

Палач. Хитрость-то в чем: пакля сырая. Дыму много, а огонек не очень… Оно и не так больно!

Клаас. Да, да, спасибо! (Дает Палачу деньги.)

Монах. Купите индульгенции. Купите отпущение грехов!

Профос (достает кошелек). Дай мне, монах! Пусть Господь простит нам нашу суровость! (Покупает индульгенцию.)

Клаас (строго, Рыбнику). А ты, Иост?

Рыбник. А что я? Ты считаешь — грех на мне?… Клаас, я ведь не настаивал на пытке!.. Я просто хотел ясности… Ты ведь сам видел: Каталина делала какие-то отвары из трав, все время что-то бормотала… У нее видения бывали!.. Я ведь с ней искренне, по-соседски: Каталина, говорю, не надо видений!.. А она не слушается!.. (Вздохнул.) Слава богу что оказалось — не ведьма!.. Впрочем, грех откупить всегда полезно ! (Порылся в карманах.) Клаас, не одолжишь флорин?

Клаас (протянул кошелек). Бери!.. Больше бери!

Рыбник (заглянув в кошелек). Откуда столько денег?!

Клаас. Не волнуйся, деньги честные!.. Наследство от покойнго брата.

Рыбник. Как? Твой братец… того? Поздравляю, Клаас… Вернее, сочувствую… Ну, в общем, ты понимаешь?… Везет же людям!.. Вот так живешь, живешь — и раз… брата нет! (Покупает индульгенцию.)

Профос (подойдя к Клаасу) . Если увидишь Каталину, передай ей мое искреннее сочувствие… Надо ж, чтоб именно сегодня, в базарный день… такое… Ах! (Покачал головой, ушел.)

За ним ушли Рыбник и Палач. На сцене остались Клаас и Монах.

Ламме

Появляется Ламме. Он ведет за руку упирающуюся жену, Калликен.

Калликен. Не надо, Ламме, милый! Пойдем домой…

Ламме. Нет, пусть нас рассудят!.. Если не веришь мне, послушай умного человека. Вот — Клаас! У него была большая жизнь, он мудрее.

Калликен. Стыдно, Ламме!..

Ламме. Ничего стыдного… Дело житейское… Клаас, рассуди нас с женой!

Клаас. Здравствуй, Ламме! Здравствуй, Калликен!

Калликен. Здравствуйте, папаша Клаас… Образумьте его. (Указала на мужа.)

Ламме. Нет, погоди… Дай сказать мне!.. Клаас, ты знаешь, что я женился на этой женщине, потому что влюбился в нее. И каждый влюбится, если он не слепой. Стоит только взглянуть на эти румяные щеки, на эту лебединую шейку, на эти мраморные плечики, на эту нежную грудь, на этот упругий живот, на эти крутые бедра, на эти круглые колени…

Калликен (жалобно). Ламме!

Ламме. Не перебивай! (Клаасу.) И вот, когда я на всем ЭТОМ женился, моя жена отказывает мне в законных супружеских наслаждениях, поскольку кто-то внушил ей, что это — грех!

Монах. Ты права, дочь моя. Это тяжкий грех!

Ламме (Монаху). Не вмешивайтесь, святой отец! (Клаасу.) Что за напасть? Как только монах или, прости господи, евнух, так обязательно лезет с советами к новобрачным!.. Ну, слушай! Я ей говорю: дорогая жена, Господь сотворил нас мужчиной и женщиной вовсе не для того, чтоб мы в постели вели философские беседы! Он создал нас для любви! А она…

Калликен. Безбрачие — путь к совершенству. Не думай о теле, Ламме, думай о душе!

Ламме. Милая, у меня большая душа, но тело гораздо больше. Как же о нем не думать?!

Клаас (улыбнувшись). И давно у вас этот спор?

Ламме. С самой свадьбы.

Клаас. Бедный Ламме! (Калликен.) Дочка, кто научил тебя этой глупости?

Калликен. Святой проповедник.

Клаас (зло). Старый козел! А он не подумал, что если б его матери внушили это, то его бы не было?… Доченька, на свете ничего нет чище любовного греха… Ты ведь любишь Ламме?

Калликен (робко). Люблю.

Клаас. Да и как не полюбить нашего Ламме? Стоит только взглянуть на его румяные щечки, на эту лебединую шею, на этот здоровый живот, на эти кривые ноги…

Калликен нежно смотрит на Ламме, Ламме протягивает к ней руки, Калликен делает ему шаг навстречу, но тут же отскакивает.

Калликен. Нет! Нет! Нельзя! Я поклялась святой мадонне.

Ламме (в отчаянии) . Но сперва ты поклялась мне!.. Господи, ну кто же вразумит эту женщину?! Тиль! Где Тиль?!

Клаас. Где-то шляется, чертов сын! Сейчас появится… Начинается базар…

Базар

На площади с шумом появляются торговцы, ремесленники, горожане. Среди них вновь Рыбник и Палач. Шум, гомон, песни.

Хозяин. Пиво! Пиво! Кому пиво? Свежее пиво!

Несколько человек подходят с кружками. Дно бочки с треском открывается, из нее выскакивает Тиль.

Ты?!

Тиль. Я.

Хозяин. А пиво?

Тиль (погладив живот). Во мне!.. Иначе б я захлебнулся!.. Если вы недовольны — могу вернуть!..

Хозяин. Убью! (Гонится за Тилем, тот уворачивается.)

Клаас. Не сердись, хозяин, я заплачу. (Дает Хозяину деньги. Сердито, Тилю.) Ты когда-нибудь угомонишься, чертов сын?!

Тиль. Не оскорбляйте моего отца, папа!

Ламме. Где ты был? Я тебя везде искал…

Тиль. И я был везде. Странно, что мы не встретились…

Рыбник. И когда ты угомонишься, Тиль?

Тиль. Сразу после смерти!

Палач. Тебе когда-нибудь вырвут язык.

Тиль. Прекрасно! Во рту станет больше места для пищи.

Монах. Купи индульгенцию, сын мой! Купи прощенье грехов!

Тиль. Отличная мысль. А за будущие грехи можно откупиться?

Монах. Хоть на сто лет вперед.

Тиль. Столько я вряд ли проживу. (Достал монету.) Отрежь на полчаса, святой отец!

Монах берет монету, протягивает Тилю индульгенцию. Тиль тут же вытаскивает у него из кармана кошелек.

Монах. Стой! Что ты делаешь? Мой кошелек! Тиль (увертываясь от погони) . Этот грех мне прощен, монах. Я откупился! Господь свидетель!

Все смеются.

Калликен (жалобно). Не надо, Тиль! Не смейся над праведником! Нехорошо!

Тиль (сразу посерьезнел). Не смеяться?! А что ж нам еще остается, Калликен?! (Презрительно швырнул Монаху кошелек.) Эти толстопузые святоши заполонили Фландрию как саранча! По их милости на дорогах проросли виселицы и дым пахнет человечиной! Испанцы отбирают наши дома, король Филипп — кошельки, инквизиторы — души, а мы не имеем права даже смеяться?! Для чего ж тогда жить?!

Рыбник (выбежал вперед, взял Тиля за руку) . Тиль, умоляю, больше ни слова! Здесь люди! Свидетели!

Тиль. Разве я не прав?

Рыбник. Позволь мне как старшему, как другу дома посоветовать: не надо, Тилюшка!.. Ведь за такие слова — сразу в тюрьму!.. Пожалей мать, отца, меня… Ведь я буду вынужден… Шутишь — и шути! А серьезно — не надо!

Тиль. Да, конечно, Иост! Ты, как всегда, я рад!.. Будем шутить! (Вытаскивает большую круглую раму.) Посмотрите, какую штуку я придумал. Это — зеркало! Каждый может увидеть себя здесь со стороны! Всего за один флорин даю полное портретное сходство!.. (Влезает в раму, поет.)

Все (поют).

Клаас. Покажи меня, сынок!

Тиль. Пожалуйста. (Поет, пародируя Клааса.)

Все.

Рыбник (смеясь). Это остроумно. А меня?

Тиль (поет, пародируя Рыбника).

Все.

Рыбник (печально). Остроумно… (Уходит за кулисы)

Ламме. Тиль, покажи меня!

Тиль (поет, изображая Ламме).

Все.

Появляются Профос и Рыбник.

Рыбник. Вот послушайте, господин профос. Хотите, он и вас покажет?…

Профос. Интересно… А ну-ка, Тиль, меня…

Тиль (после некоторого колебания). Ну, если просите… (Поет.)

Профос (мрачно). Я что-то не понял. Что имеется в виду?

Рыбник (угодливо). Он шутит… Юмор!

Профос. «Целует ниже пояса…» Вы считаете, это смешно?!

Тиль. О, извините, господин профос, я не знал, что у вас это серьезно!

Рыбник (в отчаянии). Тиль!

Профос (мрачно). Опять не понял шутки… Ну да, впрочем, и ни к чему… Палач!

Палач бросается к Тилю, Профос останавливает его рукой.

А это я пошутил!.. А серьезно будет вот что, Тиль Уленшпигель. Всякому терпению есть предел! Как профос города Дамме приговариваю тебя к изгнанию! Ты пойдешь в Рим и будешь молить прощения у Папы! Вернешься, когда поумнеешь! Все!

Калликен. Простите его, господин профос. Не сердитесь…

Профос. Я и не сержусь, детка. Иначе б его казнили… (Уходит).

Рыбник. Тиль. Я ведь просил тебя, умолял… Зачем ты меня так мучаешь?! (Опечаленный, уходит.)

Клаас (мрачно). Доигрался, дурак? Я всегда говорил: не дразни гусей!

Тиль. Отец, я бы их с удовольствием не дразнил, а жарил!

Все расходятся. На сцене — Тиль. Появляется Неле.

Прощание

Неле. Тиль! (Со слезами бросается ему на шею.)

Тиль (гладит ее по волосам). Не плачь, Неле, не надо! Они все равно не оценят этот самый красивый фонтан на городской площади.

Неле. Бесчувственный! Бросаешь меня на целый год, а может, на два…

Тиль. Что поделаешь, милая? Лучше разлука на свободе, чем свидания в тюрьме.

Неле. А обо мне ты подумал?

Тиль. Подумал! Клянусь жизнью, подумал!.. Когда я стал петь этот куплет профосу в лицо, то подумал: «Неле! Тебя разлучат с Неле!» Но тут же подумал, что, если струшу и не спою, моя Неле разлюбит меня.

Неле. Господи, почему мне так не повезло? Все девушки влюбляются в тихих, работящих парней, заводят семью, детей и по воскресеньям любуются на закат… И только мне в мужья достанется бродяга и шут.

Тиль (ласково). Мужей не выбирают, Неле. Муж — это Божий крест, который вам носить на себе всю жизнь.

Неле (строгим тоном). Где ты был сегодня днем?

Тиль (слегка смутившись). Не помню.

Неле. Тебя видели в лесу с какой-то итальянкой.

Тиль. А что мне с ней там делать? Я ни слова не знаю по-итальянски…

Неле (в отчаянии). Тиль, почему ты меня обманываешь?!

Тиль. Неле, душой я верен тебе!.. Ну, только не надо слез… Я тебе все объясню. Я искал тебя с самого утра. А потом встретил на улице эту итальянку, которая, кстати, очень похожа на тебя. Я даже подумал: «Это Неле!» Потом, когда мы шли в рощу, я твердо понял, что это не Неле. Я даже подумал: «Как можно было этот мешок с соломой принять за Неле? Да она в подметки не годится моей Неле…»

Неле (улыбаясь сквозь слезы). Откуда ты знаешь, какая я?… Ведь ты ни разу не водил меня в рощу…

Тиль. Мы пойдем туда, милая. А пока — дай мне насладиться ожиданием…

Неле (со вздохом). Ладно. Мне пора домой. (Протягивает Тилю котомку.) Я собрала тебе кое-что в дорогу… Прощай, Тиль. Ты будешь в пути вести себя благоразумно?

Тиль. Нет!

Неле. Ты не станешь задираться и паясничать?

Тиль. Стану!

Неле. Ты не будешь кутить в каждой харчевне, которую встретишь?

Тиль. Буду!

Неле. Ну, слава богу, тогда я спокойна за тебя. Прощай! (Повернулась и пошла.)

Тиль провожает ее нежным взглядом.

Тиль. Неле!

Та обернулась.

Обещай мне: если я умру — ты не будешь плакать над моей могилой!

Неле (сдерживая слезы). И не подумаю…

Тиль. И сразу же выйдешь замуж.

Неле. За первого встречного!

Тиль. Спасибо!

Неле ушла. Появляются Сооткин и Клаас. Подходят к Тилю.

Клаас. Давай прощаться, сынок!

Сооткин (обняв Тиля). Береги себя, Тиль.

Тиль. Береги себя, мама!

Клаас. Помолчим перед дорогой, Тиль. Помолчим!

Все садятся, каждый думает о своем.

Сооткин (думает). Как он быстро стал взрослым, мой мальчик! Еще вчера я кормила его с ложечки и он спал у меня на руках, а сегодня он уходит… Господи, награди меня поскорее внуком, я так скучаю о маленьком Тиле…

Клаас (думает). Чертенок, как он похож на меня! Красив, как я, и уродлив, как я… Он — мое продолжение! Я самый богатый человек — у меня две жизни…

Тиль (думает). Бедные старики. Почему мы думаем о них, только когда прощаемся?… Они-то думают о нас все время. Если мы ушибаемся-им больно, если мы болеем — у них жар… Надо чаще прощаться с родными. Мы уходим от них редко, а они от нас — каждый день…

Клаас (встал). Ну, все! До свиданья, сын! (Обнял Тиля.)

Тиль. Выше голову, отец! Не хныкать!.. Ты ведь остаешься в доме за старшего. (Обнял мать.) Не плачь, мама! У меня длинные ноги, я мигом сбегаю в Рим!.. Идите домой, накрывайте на стол, готовьтесь к встрече…

Клаас и Сооткин уходят. Появляется плачущий Ламме.

Что еще случилось?

Ламме, всхлипывая, развязал узелок, достал бутылку вина, колбасу, принялся за еду.

Ну что ты ревешь? Или в пище не хватает соли?

Ламме. Она ушла от меня, Тиль! Она покинула меня… Господи, за что мне такое наказание? (Выпил.) Этот подлый монах увел ее! (Вскочил.) Дай мне нож, я распорю его жирное пузо!

Тиль протягивает Ламме нож, тот берет его, начинает резать колбасу.

Какая она была ласковая, легкая, нежная… Хочешь колбаски, Тиль?… Она готовила мне самые вкусные обеды в мире!.. И еще она пела… Как жаворонок… Милая Калликен, где ты? (Выпивает.)

Тиль. Надо искать ее!

Ламме. Я и ищу.

Тиль. На дне стакана?

Ламме. А куда идти, я не знаю… Этот монах спрятал ее в монастыре или, не дай бог, в склепе… (Вскочил.) Дай мне топор, Тиль, я изрублю его на мелкие кусочки!

Тиль. Нет топора… И все кусочки ты доел!.. Пошли со мной!

Ламме. Зачем мне с тобой?! Я должен искать жену, а тебе — в Рим.

Тиль. Все дороги ведут в Рим — значит, нам по пути… И к тому же у меня полная котомка еды…

Ламме (обрадовано). Что ж ты молчал?… Конечно, нам по пути. (Потянулся к котомке.)

Тиль. Нет! Потерпи!

Ламме. Время обеда.

Тиль. Обед надо заработать ногами… Пошли! (Перекинул котомку через плечо.)

Ламме (со вздохом). Пошли! Но должен заметить: пишу носить гораздо удобнее в животе, чем на плечах…

И они пошли по дороге, напевая песенку.

ДОРОЖНАЯ ПЕСЕНКА ТИЛЯ

Филипп

Спальня короля Филиппа Второго.

Справа — альков, в котором возлежит королева Мария. Сам Филипп сидит в кресле, рядом с ним — Инквизито р с папкой бумаг. Перед ними дворцовый Художник демонстрирует картины .

Филипп (всматриваясь в картину). Вот эта ничего… (Пригляделся, отрицательно покачал головой.) Нет. Не волнует… Убрать!

Художник сменяет картину.

Мария (из алькова, томно). Ваше величество, я изнемогаю.

Филипп (недовольно). Подождите, Мария. Я не готов. (Инквизитору.) Так что слышно?

Инквизитор. О чем, ваше величество?

Филипп. Обо мне.

Инквизитор. Слышно разное, ваше величество, и в основном — кощунственные домыслы, касающиеся вашей особы.

Филипп. Например?

Инквизитор. В Англии говорят, что вы отцеубийца и слуга сатаны, во Франции — что вы садист и палач, в Германии — тиран и кровопийца…

Филипп. Помедленней, помедленней, друг мой…

Инквизитор. В Ирландии сделали гравюру из меди, на коей вы изображены играющим на клавесине из кошек, которых вы держите за хвосты…

Филипп. Какая чушь! Это были детские шалости…

Инквизитор. Особо опасное положение во Фландрии. Здесь ересь гнездится в каждом доме. Над монахами издеваются, церквам не платят налог, в лесах появились гезы…

Филипп. Кто?

Инквизитор. Гезы! Нищие-разбойники, ваше величество! Они убивают испанских солдат, грабят монастыри, требуют отделения Фландрии. С ними часть дворянства во главе с принцем Оранским…

Мария (томно). Придите ко мне, ваше величество. Я сгораю… Я чувствую, что сегодня ночью мы подарим Испании наследника.

Филипп. Вы мне обещали это в прошлом месяце, Мария. Я вам поверил — и все зря!

Мария. Сегодня ваши старания будут не напрасны! Я это ощущаю всем телом.

Филипп. А я пока нет. (Вгляделся в очередную картину.) Нет, не интересно… Убрать! (Инквизитору.) Скучные картины, скучные новости, ваше преосвященство! Меня ненавидит весь мир, а мне скучно отвечать ему тем же… Что же делать?

Инквизитор. Служить верой церкви!

Филипп. Я более римский, чем сам Папа, и более католический, чем Вселенский собор. Но что из этого? Разве реформаторов стало меньше?

Инквизитор. Необходимо послать во Фландрию больше солдат.

Филипп. Больше солдат — больше гезов. Сила рождает силу. Хитрость рождает хитрость… Сколько мы платим доносчикам?

Инквизитор. Треть имущества казненного…

Филипп. Надо давать половину!

Инквизитор. Половина доносчику, половина королю — что же останется церкви, ваше величество?

Филипп. Идея. Что может быть дороже идеи?… Вы будете уничтожать еретиков бескорыстно, это произведет хорошее впечатление на умы…

Инквизитор. А король?

Филипп. Королю нельзя быть бескорыстным, у него слишком много долгов… И я устал от идей, я хочу только одного — порядка! Хочу, чтоб работник слушался хозяина, хозяин — профоса, профос — короля! Порядка я хочу! Ночью — сон, днем — работа, в воскресенье — месса… Никаких отклонений!.. Все остальное — от лукавого. (Вскочил, нервно заходил по зале) .Порядок. Непорядочных — на костер! Бог поставил меня следить за порядком, и я выполняю свою миссию… (Протянул руки к небу.) Господи, укрепи мою душу и тело… Дай мне силу, Господи, дай мне сил!.. (Решительно направляется к алькову.)

Инквизитор. Ваше величество…

Филипп. Нет-нет, сейчас меня не отвлекайте!.. (Лезет в постель.)

Затемнение

Арест

Снова дом угольщика Клааса. Сооткин, Каталина, чуть поодаль — Неле. Неле тихо напевает песенку.

ПЕСЕНКА НЕЛЕ

Каталина (обхватив голову руками, бормочет). Больно! Душа просится наружу!.. Ганс, мой миленький Ганс, приезжай скорей… Где ты, мой милый жених? Мой черный рыцарь?… Трижды три — девять, священное число. У кого ночью глаза светятся, тот видит тайное…

Сооткин (вздохнув). Господи, спаси умалишенную!.. Кого она зовет, Неле?…

Неле. Не знаю.

Каталина. Ганс — хороший. Неле — злая… Зачем ты умчал, ненаглядный Ганс?… Руки холодные, ноги холодные, сердце горячее.

Неле. Я боюсь ее…

Сооткин. Не бойся, доченька, от безумных зла не бывает…

Входит Клаас.

Клаас. Женщины, я принес вам весточку от Тиля! (Достал рваный башмак) Мне передал его паломник, который встретился с ним в Италии.

Сооткин (рассматривая башмак). Что значит это послание?

Клаас. Это значит, что он прошел половину пути! Это значит, что он скоро вернется — одна нога здесь, другая там! Это значит, что надо накрывать на стол, поскольку ботинок просит каши!..

Неле. А на словах он ничего не передавал?

Клаас. Как же! Он велел сказать, что любит Неле, что помнит о Неле, что тоскует о своей милой Неле…

Неле. Это был не Тиль!

Клаас. Это был Тиль! Он сидел в пивной, и у него на коленях была пухлая блондинка!

Неле. Да, тогда это он.

Сооткин (мужу). Зачем ты рассказываешь ей такие вещи?

Неле. Нет-нет, ничего… Я все равно буду его ждать и любить.

Сооткин. Молодец, дочка! Люби его… У него доброе сердце.

Неле (зло). Доброе для всех, кроме меня! Для меня у него хитрые глаза и длинные зубы, которые он скалит. Для меня у него лживые слова и запах толстых блондинок, которыми он провонял насквозь!.. Пусть только вернется! Пусть только подойдет на расстояние оплеухи!..

Клаас (весело). Так его, мерзавца!.. А я добавлю! Уж мы ему пересчитаем ребрышки!..

Неле. И плюну! Прямо в рожу его наглую плюну!.. А потом уйду с первым же парнем, которого встречу на улице!

Сооткин (ласково). Как ты его страстно ненавидишь, дочка! Какой он счастливый, мой Тиль!

Открылась дверь, вошел Палач.

Палач. День добрый, хозяева!

Каталина (вскочила, заметалась по комнате). Огонь! Больно!.. Не надо!.. Ганс, милый Ганс, спаси меня!..

Клаас (усаживая ее). Ну, ну, что ты испугалась, глупая? Это ж палач!.. (Палачу.) Проходи, садись. Сейчас время обеда…

Палач (усаживаясь). Обеда не надо, хозяин, а вот винца бы…

Клаас. И то верно… (Наливает вина себе и Палачу.) Ну, как жизнь?

Палач. Да, слава богу, все по-старому…

Клаас. Устаешь, поди?

Палач. А то как же! Целый день на ногах… А иногда и ночью, если срочное дело… Вот!.. (Замялся.) Хозяин, а я ведь и к тебе по делу…

Клаас. Говори! (Налил кружку.)

Палач. Легко сказать — говори… (Отпил.) Ну, в общем, Клаас, донос на тебя.

Клаас (сохраняя спокойствие). Во как! И что в доносе?

Палач. Да как обычно — мол, еретик ты!.. Над церковью глумишься, святые иконы поносишь… И все такое! Брат, мол, у тебя протестант.

Клаас. Он умер.

Палач. А наследство — тебе… Стало быть, одно к одному!.. Ну да я тонкостей-то не знаю. Профос велел тебя, стало быть, под арест…

Клаас. Так.

Палач. Он солдат хотел, а я говорю — ни к чему… Уж лучше я сам приведу. Столько лет знакомы, слава богу!.. Вот!..

Клаас. Выпить-то еще раз время есть?

Палач. Само собой. Обожду!

Клаас и Палач молча пьют. Сооткин и Неле с ужасом наблюдают за ними.

Клаас. Ячмень в этом году вроде неплохой уродился, а?

Палач. Должно, неплохой. Если только дожди в мае не зарядят…

Клаас. Теплый май обещали…

Палач. Апрель был холодный — значит, май теплый.

Клаас (задумчиво). Теплый… (Встает.) Ну, пошли!

Палач. Тут еще такое дело… Клаас, я ведь тебя должен связанного привести. (Достал веревку.)

Клаас. Если должен, чего уж… (Отводит руки за спину.)

Палач. Да нет, можно и спереди… Оно так удобней будет. (Начинает связывать Клааса.) Хитрость-то небольшая, а все рукам полегче. И веревку я взял невощеную, чтоб не врезалась…

Сооткин (вдруг издает протяжный крик). О-о-оой! За что?! (Валится перед мужем, хватает его за ноги.) За что?! Отпустите его!

Палач (смущенно). Не надо, хозяюшка, не надо. Все образуется!

Каталина (вскочила, забегала по комнате). Огонь! Огонь! Душа просится наружу! Прорубите голову!..

Клаас. Встань, Сооткин! Встань!

Неле (успокаивая). Не надо, Сооткин. Встаньте. Все обойдется. Они не имеют права!

Сооткин (обнимая мужа). Не уходи!.. За что?… Пусть возьмут и меня!

Клаас. Меня отпустят, Сооткин, вот увидишь … (Орет Палачу.) Что встал?! Веди скорей, дурак!

Палач. Да я что? Во мне, что ль, дело? (Оттаскивает Сооткин.) Отойди, хозяйка! Ну что за люди? Хочешь как лучше, а оно вон как! Пошли, пошли, хозяин!..

Выводит Клааса, за ним выбегают Сооткин и Неле.

Каталина (бродит по комнате, бормочет). Пить!.. Пить!.. Жарко!.. Огонь!..

Входит Рыбник, Каталина бросается к нему.

Ганс! Миленький Ганс мой!.. Наконец ты пришел!

Рыбник (отстраняя ее). Каталина, я же просил не называть меня так.

Каталина. Почему, милый?… Ты разлюбил свою девочку?… Не бросай меня, Ганс.

Рыбник. Я не бросаю, успокойся… (Огляделся.) А где все?… Его уже увели?

Каталина. Какой ты белый, мой Ганс, какой красивый… А глаза черные, а шпоры острые… У меня в голове огонь, проруби мне дырочку…

Рыбник. Подожди! (Посадил ее на лавку.) Послушай, Каталина…

Каталина. Ты меня любишь?…

Рыбник. Люблю, люблю…

Каталина. Ты мой, Ганс, мой черный рыцарь?

Рыбник. Да, да… Успокойся, Каталина, ты должна знать, где Клаас прячет деньги. Это очень важно… Деньги, которые ему оставил брат.

Каталина. Я не знаю, милый. Я поищу… А хочешь, я найду тебе клад?… Где цветет орешник, там клад зарыт… Ганс, я знаю, где растет орешник… Подождем лета…

Рыбник (нетерпеливо). При чем здесь орешник?… Это тут, в доме…

Открылась дверь. Неле ввела плачущую Сооткин. Пауза.

Неле. Вон отсюда!

Каталина. Не надо! Ганс — хороший, Неле — злая…

Рыбник. Сооткин, я знаю, как тебе тяжело, но пойми и меня… Все может еще обойтись, если Клаас чистосердечно признается и вы отдадите все деньги… Я пришел это сказать, потому что по-прежнему люблю вас всех…

Сооткин. Будь проклят!.. Пусть ни один священник не отпустит тебе грехи! Пусть исповедь для тебя будет мукой, причастие — ядом! Пусть сахар тебе покажется солью, говядина — дохлой собакой, хлеб — золою! Пусть солнце тебе будет льдиной, а снег — огнем адским! Пусть дети твои родятся уродами! Пусть у них будет обезьянье тело и свиное рыло! Будь трижды проклят, предатель! Пусть боль, слезы и стенания будут твоим уделом как в этом мире, так и в ином!.. Пусть душу твою рвут бесы на части, а могила твоя пусть станет отхожим местом!.. И пусть навозные черви воздадут тебе по заслугам. Будь проклят! (С рыданьями опускается на лавку.)

Рыбник (печально). Как это все жестоко… Но я на тебя даже не сержусь… (Ушел.)

Каталина (ходит по комнате, бормочет). По лугу течет ручеек, прозрачный ключик… Вода в нем хорошая, холодная… Бог и ангелы сидят в раю, едят яблочки… Трижды три — девять, священное число…

Затемнение

Блондинка

С веселой песенкой на сцену выезжают Тиль и Ламме.

Останавливаются возле забора дома.

Ламме. Тиль, я устал. Так тяжело носить пустой живот… Давай попросим здесь еду.

Тиль. Стыдно, мой друг! Еду можно купить, выменять, украсть, но не просить. Мы не нищие, мы — неимущие!

Ламме (подошел к забору, заглянул в щель). Пахнет жареной бараниной… А подлива — из томатов и чеснока… Надо бы еще добавить тертой корицы… Какое варварство — делать подливу и не класть корицу… (Пригляделся.) Там хозяйка… (Кричит.) Эй! Девушка! Эй!

Над забором появляется голова Блондинки.

Блондинка. Чего орешь? Какая я тебе девушка?

Тиль. Не обижайтесь на моего друга, сударыня. Он всегда что-нибудь ляпнет…

Блондинка. Вы бродяги?

Тиль. Мы паломники, сударыня. Мы ходили в Рим и встречались с Папой.

Блондинка (недоверчиво). Врать-то!.. И чего вам сказал Папа?

Тиль. Он сказал: «Дети мои, если вы встретите на пути аппетитную блондинку по имени…» Как вас зовут, сударыня?

Блондинка. Беткин.

Тиль. «…блондинку по имени Беткин, скажите ей, чтоб она накормила вас и уложила спать».

Блондинка. Врать-то! Откуда Папа знает про меня?

Тиль. Вы же знаете про Папу — почему бы Папе не знать про вас?

Блондинка. Болтун. Деньги-то у вас есть?

Ламме. Дура. Если б у нас были деньги, стали б мы с тобой разговаривать…

Тиль (в притворном негодовании). Что?! Ты посмел?… Ты оскорбил мою Беткин?! Сейчас прольется кровь! (Бросается на Ламме.)

Блондинка (выбежав из-за забора). Э-э, перестаньте! (Хватает Тиля за руку.) Ты его убьешь!

Тиль. И не один раз! (Ламме.) Марш отсюда! Иди займись бараниной, мерзавец! И посмей только не положить в подливу корицу!..

Ламме поспешно скрывается за забором.

Блондинка. Какой ты бурный!..

Тиль. Когда обижают близкую мне женщину…

Блондинка (перебивая). Врать-то! Близкую… Ты меня первый раз видишь…

Тиль. А во сне?… Сколько раз ты мне являлась во сне… И вот вчера, после обеда… Мы сидели с тобой близко-близко … (Усаживает Блондинку, обнимает ее.) Моя рука была на твоем плече, твоя нежная головка-на моем… И ты шептала…

Блондинка (млея). Чего?

Тиль. Ты шептала: «Тиль, милый Тиль, я так давно жду тебя…»

Блондинка (повторяет голосом Неле). Тиль, милый Тиль, я так давно жду тебя…

Тиль. «Мои глаза устали смотреть на дорогу…»

Блондинка. Мои глаза устали смотреть на дорогу…

Тиль. «Мое сердце сжалось в комочек…»

Блондинка. Мое сердце сжалось в комочек…

Тиль. «Когда ты придешь к своей Неле?…»

Блондинка. Меня зовут Беткин.

Тиль. Не спорь, милая, я лучше знаю… (Обнимает ее.)

Появляются двое испанских солдат. Один из них трогает Тиля за плечо.

Солдат. Тиль Уленшпигель!

Тиль (недовольно). Вы же видите, что человек занят!

Солдат. Встань, собака, когда с тобой говорит испанец!

Тиль нехотя встает.

Руки на голову! Повернись спиной! (Обыскивает Тиля.)

Тиль. Только не щекочите, я очень смешливый…

Солдат. Сейчас тебе будет не до смеха! Пошли! (Толкает в спину.)

Тиль. Может быть, скажете — куда?

Солдат. Увидишь! Застегнись…

Тиль (приводя себя в порядок). Пардон! (Застегивается. Блондинке.) Нет-нет, сударыня, вы не одевайтесь, я скоро вернусь…

Солдат (с усмешкой). В кандалах!

Тиль (Блондинке). Не бойся, голубка, всего не закуют…

Появляется Ламме.

Ламме. Жаркое готово! (Увидев солдат.) Ох, господа, опять не поедим…

Солдат (Тилю). Эта образина с тобой?

Тиль. Со мной.

Солдат (Ламме). Пошли тоже!

Блондинка (словно сообразив, что происходит, заголосила). Ой, пожалейте его… Он хороший… (Вопит.) Он хороший!

Солдаты уводят Тиля и Ламме.

Портрет его величества

Зала во дворце короля Филиппа Второго. Король Филипп и королева Мария играют в кости.

Филипп (бросает кости). Три-три…

Мария. Нос подотри… (Бросает кости.) Шесть-шесть.

Филипп (бросает кости). Ах черт, опять не повезло.

Мария. Я выиграла, Филипп! (Протягивает к нему руки.)

Филипп (со вздохом). Да, да. (Обнимает Марию, равнодушно целует, та обвивает его руками. Филипп вырывается.) Не надо.

Мария (с обидой). Почему вы так холодны ко мне, ваше величество? Для кого вы бережете свою страсть: для принцессы Эболи? Или для какой-нибудь придворной шлюхи?!

Филипп. Фи, Мария, что за выражения?

Мария. Я люблю вас, Филипп!

Филипп. Вы так часто говорите об этом, что я начинаю сомневаться.

Мария. Я вам много раз доказывала свои чувства.

Филипп. Чувства не теорема, они не требуют доказательств… Они видны. Или видно, что их нет…

Мария. Значит, вы не верите в любовь?

Филипп (поморщившись). Язычество? Все эти Афродиты, Медеи — язычество. Примитивные идолы на пути к подлинному божеству…

Мария. Для чего вы женились на мне, Филипп?

Филипп. Для Испании. Для наследника. Для народа. Все для других, Мария, для себя мы только болеем и умираем…

Входит солдат.

Солдат. Мы привели его, ваше величество.

Филипп. Хорошо. Пусть войдет.

Второй солдат вводит Тиля.

Твое имя?

Тиль. Тиль Уленшпигель.

Филипп. Уленшп… Трудно выговорить.

Тиль. Очень, ваше величество, поэтому зовите меня просто «эй ты»!..

Филипп. Ты шут?

Тиль. Немножко. Кроме того, я лекарь, музыкант и художник.

Филипп. Это ты нарисовал мой портрет на городской стене? С ослиными ушами?…

Тиль. Я, ваше величество!

Мария . Наглец!

Филипп. Не вмешивайтесь, Мария. (Тилю.) Почему ты признался? Ты не боишься умереть?

Тиль. Боюсь, ваше величество. Но у меня есть подозрение, что рано или поздно это случится.

Филипп. Между прочим, портрет исполнен неплохо… Яркие краски, свободная линия. Чувствуется фламандская школа… Послушай, эй ты, смог бы ты выполнить серьезный заказ?

Тиль. Для меня всякая работа — серьезна!

Филипп. Но это заказ особый. И дорого оплачиваемый…

Тиль. О, меня охватывает вдохновение! Что я должен изобразить?

Филипп. Меня и моих приближенных…

Тиль. В натуральную величину?

Филипп (поморщившись). Попробуй секунду не острить… Ты понимаешь, что при дворце достаточно знаменитых живописцев, но я хочу, чтоб меня нарисовал фламандец… Я дам эту картину в дар Фландрии. Пусть она увидит меня твоими глазами… Я понимаю, ты меня в душе ненавидишь, но, если ты подлинный художник, ты не должен идти против истины… Ау меня нет ослиных ушей, и я не похож на дьявола… И я добр — не казню тебя, а даю почетную работу… И говорю с тобой как с равным…

Тиль. Я это ценю, ваше величество.

Филипп. Врешь. Может быть, потом, когда-нибудь, оценишь, а пока не лги… Лучше скажи — как ты представляешь себе композицию будущей картины? Я хочу, чтоб она понравилась твоим соотечественникам.

Тиль. Кого из приближенных вы хотите там поместить?

Филипп. Королеву, великого инквизитора, герцога Альбу, несколько принцев, ну и… Кого ты подскажешь?

Тиль. Борзых!

Филипп. Что?

Тиль. Борзых собак, ваше величество… Несколько борзых собак очень украсят полотно. Во-первых, во Фландрии любят животных, во-вторых, борзые — самые верные ваши соратники, они не метят на ваше место… Извините!

Филипп. Продолжай!

Тиль. Королеву Марию я бы изобразил в профиль, она так прекрасна, что фламандцам незачем показывать ее всю, достаточно половины…

Мария. Филипп, он издевается!

Филипп (Тилю). Продолжай.

Тиль. Великого инквизитора я бы изобразил со спины: для его же безопасности не надо, чтобы фламандцы запомнили его в лицо. Герцога Альбу, которого у нас в народе ласково называют «кровавым», я бы изобразил в условной манере — маленький холмик, крестик и надпись «Альба»!

Мария. Да прекратит он когда-нибудь?!

Филипп (Тилю). А меня?

Тиль. Вас, ваше величество, я бы советовал рисовать маленьким ребенком с белокурыми волосиками и голубыми глазками. Таким образом мы убедим фламандцев, что вы тоже человек, что вас когда-то рожала мать и пела вам колыбельные песенки…

Филипп (решительно встал, подошел к Тилю). Зачем? Зачем ты так ведешь себя? У меня теперь нет выхода…

Тиль. Знаю, ваше величество, но ничего не могу с собой поделать.

Филипп (зло). Вошь! И вся ваша Фландрия — вошь на теле Господнем! С вами нельзя договориться, вас надо выжигать, как чумные дома! (Кричит.) Солдат, на колени его!

Подбегает солдат, ставит Тиля на колени.

Нож!

Солдат вынимает нож, приставляет к горлу Тиля.

Сейчас тебя прирежут здесь как курицу…

Мария (в ужасе). Филипп, разрешите мне удалиться!

Филипп. Останьтесь, Мария! Вы королева, имейте мужество! (Тилю.) Проси! Проси пощады, сволочь!

Тиль. Вы все равно не выполните моей последней просьбы!

Филипп. Проси! Последнюю волю смертника я исполню.

Тиль. Это не в вашей власти!

Филипп. Ты не знаешь пределов моей власти, дурак! Проси!

Тиль. Слово короля?

Филипп. Слово короля.

Тиль. Ваше величество, поцелуйте меня в уста, которыми я не говорю по-фламандски!

Мария. Фу ! (Закрыла лицо руками.)

Филипп (после паузы). Браво! (Аплодирует.) Браво! (Солдату.) Отпустить! (Бросает Тилю кошелек.) Пошел вон, шут! Ты меня развлек. И я тебя перехитрил. Ты хотел умереть героем, а я тебя оставил паяцем!.. Иди и передай своим согражданам, что король Филипп Второй настолько могуч, что может не только казнить, но и прощать… Вон!

Солдат уводит Тиля.

Мария (подошла к Филиппу, тронула его за руку). Как вы великодушны, ваше величество…

Филипп (заорал). Ты замолчи! Дура! (Грустно.) Обними меня, моя девочка, мне страшно…

Затемнение

Казнь

Громко и тревожно звучит городской колокол. На площади перед зданием городского суда установлен помост, ведущий вверх и в глубь сцены, к месту казни.

Появляется Инквизитор. Профос, судьи рассаживаются перед помостом. Горожане окружают их толпой. Солдат и Палач вводят связанного Клааса, лицо и тело его в ранах и кровоподтеках после пыток.

Каталина (выбежав вперед). Солнышко! Белое солнышко! Сегодня праздник веселый. Трижды три — священное число! (Садится.)

Профос. Начинается последнее заседание по делу угольщика Клааса, уроженца Дамме, мужа Сооткин, урожденной Иостенс. В течение пяти дней суд в составе его преосвященства великого инквизитора, профоса и двух выборных инквизицией судей разбирал преступления вышеупомянутого Клааса и установил:

Первое. Угольщик Клаас уже давно втайне вышел из лона святой римской церкви, впал в ересь, произносил кощунственные речи о Боге, о его наместнике Папе Римском и о святых иконах, называя их «погаными идолами». (Крестится.)

Второе. Угольщик Клаас поддерживал постоянную связь со своим братом, протестантом и еретиком, а после его смерти принял от него наследство, которое отказался передать во владение короля и церкви, как то следует по закону. Обо всем этом свидетельствовал доноситель, имя которого суд обязуется хранить в тайне, а в случае вынесения приговора передать ему половину имущества приговоренного.

Клаас (Рыбнику). Рыбник, не радуйся! Тебе не найти моих денег!

Рыбник. При чем здесь деньги, Клаас? Как ты плохо обо мне думаешь!..

Инквизитор. Угольщик, тебе запрещается разговаривать. Отвечай только на вопросы суда: признаешь ли ты себя виновным?

Клаас. Меня это уже спрашивали под пыткой, ваше преосвященство.

Инквизитор. Отвечай сейчас. Считаешь ли ты католическую веру единственно правильной и святой?

Клаас. Нет! Каждый вправе иметь свою веру.

Инквизитор. Считаешь ли ты Папу Римского наместником Бога на земле?

Клаас. Да! Но в той мере, в какой каждый человек есть наместник Бога, не больше.

Инквизитор. Веришь ли ты в святую Деву Марию, в Иисуса Христа — Сына Божьего?

Клаас. Верю. Верю в Марию, жену плотника Иосифа, верю в их сына, нареченного Иисусом, такого же человека, как я и мой сын, верю в честность его и доброту, горжусь той стойкостью, с какой он принял свою смерть.

Инквизитор (Профосу). Я думаю, нет смысла продолжать допрос. Преступник использует его для проповеди своих заблуждений. Можно выносить приговор.

Профос. Еще минуту, ваше преосвященство… (Обращаясь к Клаасу). Угольщик, мы знаем друг друга много лет, мне больно, что ты так глубоко погряз в ереси… Еще есть время, совсем немного времени для раскаяния.

Клаас. Мне не надо времени для раскаяния, господин профос, у меня было много времени для раздумий…

Профос (солдатам). Приведите Сооткин!

Клаас. Я протестую! Меня уже пытали много дней… В день казни вы не имеете права!

Солдат и Неле вводят Сооткин.

Профос. Женщина! Я обращаюсь к твоему сердцу, к твоей любви. Вот твой муж. Его сейчас сожгут, если он не раскается… Скажи ему!

Сооткин. Что?

Профос. Ты сама знаешь… Найди слова!

Сооткин. Мы прожили вместе двадцать пять лет, господин профос, за это время мы научились понимать друг друга молча…

Клаас. Спасибо, Сооткин.

Профос. Ты не женщина. Вы не люди! У вас вместо сердца булыжники!

Клаас. Не верь ему, жена!.. Я знаю твое сердце — такого больше нет на земле… После смерти я поселюсь там, и мне будет хорошо…

Сооткин (нежно, мужу). Красивый мой… Мы скоро встретимся.

Клаас. Мы не расстанемся, милая… У нас есть Тиль!

Инквизитор (встает, зачитывает приговор). «Суд святой инквизиции при участии магистрата города Дамме, рассмотрев дело о богоотступнике Клаасе, признает его виновным в ереси и связи с еретиками и приговаривает его к сожжению перед зданием ратуши на медленном огне!»

Толпа заволновалась.

Голоса из толпы. Позор!

— Несправедливо!

— Нельзя мучить человека!..

Профос (вскочил). Ваше преосвященство, я протестую! Клаас преступник, но он честно жил и честно работал. Его любили и уважали в городе. Как представитель магистрата я требую сожжения на быстром огне! Церковь должна быть гуманна, ваше преосвященство!

Голоса из толпы. Правильно!

— На быстром!

— Нельзя мучить человека!

Инквизитор. Если он не думает о душе своей, пусть страдает телом! Суд инквизиции требует медленного огня!

Голоса из толпы. Живодеры!

— Да разве так можно?!

Из толпы выскакивает Хозяин пивной.

Хозяин пивной. Ваше преосвященство! Дозвольте сказать. Я простой человек, и все мы тут простые люди, но так нельзя, ваше преосвященство… Он, угольщик, всегда ко всем с уважением… Копейки лишней не брал… А мы что, звери, что ли?… На быстром!..

Профос. Ваше преосвященство, я не ручаюсь за порядок в городе!

Инквизитор (пошушукавшись с судьями). Хорошо! Суд учитывает ходатайство горожан. Клаас будет сожжен на быстром огне!

Голоса из толпы. Вот это другое дело!

— А то — на медленном!..

— Ишь чего выдумали!

Клаас. Благодарю вас, господин профос. (Кланяется толпе.) Спасибо вам, земляки! Спасибо, что в тяжкую минуту вы помогли своему угольщику… Теперь я легко улечу от вас, словно искорка… А уголь мой еще не скоро кончится, и вы, сидя у камина, будете еще долго вспоминать папашу Клааса и греться его теплом… Одно вам скажу, братцы, — жалко мне вас! Я-то ухожу — а вам тут оставаться. Я помру сразу — а вам умирать каждый день от страха. Медленная смерть, медленней, чем на самом медленном огне!.. И долго вы еще будете стараться не заглядывать в глаза друг дружке, потому что пусто там, в глазах, ничего нет, кроме страха… И не понять вам, как легко, когда вытряхнешь этот страх изнутри… Я вот вытряхнул — и все, и теперь словно птица… И если правда есть на небе Бог, то мы встретимся с Ним на равных. Он — свободен, и я — свободен! И мы обнимемся с Ним как братья и пойдем по облакам… И не будет у нас страха, который тянет вниз… Прощайте, братцы! Не взыщите, что говорю вам на прощанье горькие слова — от сладких тошнит перед смертью…

Палач (тронув Клааса за руку). Пойдем, хозяин.

Клаас. Пойдем, друг!.. Ну, не робей! Работа есть работа!

Палач и Клаас поднимаются вместе по помосту. Печально гремит колокол. С веселой песенкой появляются Тиль и Ламме.

Тиль (весело). Ого! Сколько народу! Подтяни живот; Ламме, нам приготовили пышную встречу! Привет, сограждане!

Толпа расступается, Тиль видит отца.

Отец! (Подбегает к отцу, тот обнимает его.)

Клаас. Успел все-таки, чертенок! А я думал — не простимся.

Тиль. За что они тебя, отец?

Клаас. За все, сынок. За все сразу… А знаешь, я им тут сказал пару слов на прощанье… Пусть почешутся!.. Надоело как-то шутить. Сказал — и точка!.. Ну, ну, только без слез!.. Ты и маленький-то не плакал, а теперь вон какой верзила… Как это ты пел:

Уходит за край помоста. Звонят колокола, и разгорается пламя костра.

Рыбник

Все упали на колени, молятся. Звон колоколов.

Светится яркий огонь костра.

Каталина (глядя на небо). Колокольчики, колокольчики!.. Почему ты плачешь, Боженька? Тебе грустно?…

На помосте появляется Палач, идет к толпе.

Палач (крестясь). Все!.. Отмаялся!

Инквизитор (встал с колен, крестясь). Прими, Господь, заблудшую душу.

Рыбник (встав с колен, крестясь). Прости нас, грешных! (Подходит к Инквизитору.) Ваше преосвященство, у меня к вам просьба…

Инквизитор. Не сейчас, друг мой. Потом!

Рыбник. Я хотел бы вам исповедаться! Только вам!..

Инквизитор. Вы считаете, что это для меня большая честь? Я очень занят, голубчик… (Уходит.)

Рыбник (подходит к Профосу). Господин профос, чтобы избежать ненужных кривотолков, я отказываюсь от своей доли наследства Клааса!..

Профос. Это твое дело.

Рыбник. Я передаю эти деньги городу Дамме. Могу сделать публичное заявление!

Профос (поморщившись). Хватит заявлений, Иост!.. Отдохни!.. (Уходит.)

Рыбник (направляясь к Палачу). Послушай!..

Палач (зло). Отвали, стерва!

Рыбник (обращаясь к толпе). Монах, послушай… Эй, пивовар…

Все отшатываются от него.

Палач (подойдя к Сооткин). Мамаша, я тут, стало быть, принес тебе… (В его ладонях-горсть пепла.) Сердце его, стало быть… Пепел.

Сооткин (ссыпала пепел в ладанку, подошла к сыну). Возьми, Тиль, оно еще теплое… (Вешает ему ладанку на грудь.) Вот так… Теперь оно стучит… (Молча отходит.)

Палач. Эх, дела! Дружки мы с ним были…

Рыбник (подходит к Тилю). Тилюшка, я бы хотел поговорить с тобой…

Тиль, не отвечая, вынул нож, шагнул навстречу.

Что ты?… Меня?…

Палач (обращаясь ко всем). Ну что, соседи, пойдем по домам?

Рыбник (пятясь от ножа). Он убьет меня! Меня убивают!..

Палач (обращаясь к толпе). По домам, братцы! Без вас тут разберутся…

Все расходятся. Площадь опустела, только Каталина с безумной улыбкой наблюдает за происходящим. Рыбник бросился к ней.

Рыбник. Каталина, спаси меня!

Каталина. Ганс, мой хороший, какой ты сейчас красивенький!.. Давай улетим, а?

Рыбник (отшатнулся от нее, пошел навстречу Тилю, упал на колени). Тиль, пощади меня!

Тиль. Нет!

Рыбник (обреченно). Ну что ж, убей! Убей старого человека… Я тоже устал жить. Мы нелюди, мы хуже зверей!.. Мы не знаем милосердия… Мсти за отца, убей невиновного! Теперь я готов к смерти… Только секунду погоди… Сейчас я тебе помогу! (Достал темный платок, завязал себе глаза.) Вот так… Теперь тебе легче… Я не вижу твоих глаз, и ты можешь со спокойной совестью перерезать мне горло… Я помню твои глаза, когда ты был ребенком… Я стоял у постели, когда рожала Сооткин, она кричала, а я гладил ее по голове и говорил: «Спокойней, милая, будет хороший мальчик»… Зарежь меня, Тиль!.. Это так просто — зарезать человека… Мы не хотим понимать других! Так удобно ножом решать все вопросы… Я захлебнусь кровью, а ты исполнишь долг чести… И соседи будут говорить: «Молодец, отомстил за отца!»

Тиль. Замолчи, Иуда!

Рыбник. Да, я люблю Клааса, а Иуда любил Христа. Как никто, больше всех. Все другие отреклись и спрятались, а Иуда страдал. И еще неизвестно, кому было тяжелее: распятому или проклятому… Ну, что же ты медлишь?… Я донес на твоего отца. Я не думал, что его казнят, но уж твердо знал, что со мной за это рассчитаются… Кругом злоба и месть!.. Мне страшно! Господи, почему я живу сейчас, в это время, а не раньше или потом?! Я совсем потерял сон, Тиль… Я думаю, думаю… Убей же меня!.. Я истерзался мыслями и хочу покоя!..

Тиль. Мразь! (Толкнул Рыбника ногой, бросил нож.)

Рыбник (снял повязку). Как ты добр… Весь в отца. Он тоже не сердился на меня… За что я люблю вас всех и призываю жить праведно… И я добьюсь своего, Тиль!.. Даже если мне придется донести на весь мир … (Уходит.,)

Каталина (задумчиво). Ганс — хороший, Тиль — хороший. Все — хорошие… Сядь, отдохни… Хочешь, спою тебе песенку?

Появляется Неле.

Неле. Ты звал меня?

Тиль. Нет.

Неле. Я слышала, как ты кричал…

Тиль. Я никого не звал, Неле. Я хочу побыть один…

Неле. Хорошо, хорошо, поэтому я и пришла к тебе… (Садится рядом.) Не надо кричать, Тиль, не надо… Криком ничему не поможешь…

Тиль (положил на ладанку руку). Оно еще теплое.

Неле. Обжигает кожу…

Каталина. Клаас счастливый… Он уже снял с себя тело, и ему легко…

Тиль. Замолчите все!

Неле. Ты разговариваешь с отцом?… Прости нас… Мы не будем мешать… Вы так долго не виделись… (Подошла к Каталине.) Мама, дай нам той воды…

Каталина (протягивая кувшин). Глупенькие!.. Как вы трудно любите друг друга… Все по-своему хотите, по-своему… А уж все давно продумано и установлено… Ты и он! Она и ты! И вам хорошо вдвоем. А Боженьке плохо — он одинок…

Неле (протягивая кувшин Тилю). Выпей, Тиль. Тебе надо забыться…

Каталина. Выпей лесной водички. Я сама ее набрала. Это слезы камней, роса облаков… Выпей-придет дурман!

Тиль сделал глоток.

Слетятся духи… Споют песенку!.. Тиль — добрый. Неле — добрая, духи — добрые…

Меркнет свет. Начинается шабаш духов.

Шабаш

Словно сошедшие с офортов Гойи, на сцену в дикой пляске врываются духи, ведьмаки, чудища. Закружили Тиля и Неле в бесовском хороводе, оглушили своей песней.

Духи. Люди! Здесь люди!.. Добро пожаловать, черви земные! Вы еще не всех сожгли? Еще есть на растопку? Эй, кому нужны мальчишка с девчонкой?!

Неле. Тиль, мне страшно!

Тиль. Не бойся, Неле… Я здесь… я спрошу их!

Духи. Спрашивай, мы ответим…

Тиль. Эй вы, бесплотные! Если вы вправду над нами, ответьте: зачем мне жить?

Первый дух (подскочил к Тилю, взял его под руку). Глупый вопрос, мой мальчик. В самом вопросе скрыт ответ. Зачем жить?… А и не надо!.. Ты ведь не просился в жизнь, тебя вытолкнула природа головкой вперед. Но теперь-то ты взрослый и сам можешь распорядиться… Зачем жить, когда можно умереть?… И тогда — конец всем вопросам. И боли нет, и тоски нет… Только пространство!.. Решись, мальчик, решись… Ибо, как скажет Гете: «Пока нет в тебе этой жажды гибели, этого — умри и обновись, ты только унылый гость на темной земле…»

Тиль. Да. Так! Умри и обновись! (Достал нож.)

Неле (бросаясь к нему). Тиль! А я?… А дети наши, которых нет? А внуки наши, которых нет?… Не верь ему!.. Надо жить, надо!

Тиль. Зачем?

Неле. Чтобы жить!

Второй дух (подбежав к Тилю). Девушка абсолютно права. Жить, чтобы жить… В этом высший смысл! Есть, спать, размножаться… Это естество! Почему мы стесняемся? Олень не стесняется, лев не стесняется, а человек — что ж он, глупее?… Построить дом, растить потомство, ходить за пищей, мыться в реке… Счастье?

Тиль. Счастье!

Второй дух. И есть горячий суп. И запивать холодным пивом… И сидеть у теплого камина… И, помешивая пепел кочергой, вспоминать про папочку! (С хохотом отбегает.)

Тиль. Пошел прочь!

Третий дух (схватил Тиля за руку). Кого ты слушаешь, безумец! Тебе ли, оскорбленному, искать покоя?… Мстить — вот он, смысл жизни! Мстить всем! Всегда!.. На пинок отвечать оплеухой, на удар — десятью. Кровь смывается кровью! Ты — один, против тебя — все! Мсти!

Тиль. Пепел Клааса стучит в мое сердце!

Третий дух. Отомсти за него! Кругом предатели! И мой тебе совет: для начала убей мать!

Тиль (отшатнувшись). Что?!

Третий дух. Она предала отца: он мертв, а она жива! (С хохотом отбегает.)

Неле (кричит). Тиль, убежим отсюда!.. Дай мне руку!

Тиль. Я всех ненавижу!

Неле. И меня?

Тиль. И тебя!

Духи с ликованием окружили Неле.

Духи. Девочка! Хорошая девочка, пойдем с нами!.. (Срывают с нее одежды.) Поиграем! Поиграемся!.. Кто тебе из нас первым нравится?… А?… Мы мальчики веселые!..

Неле. Тиль! Не бросай меня!.. (Вырывается из объятий духов.) Я боюсь… Куда ж я без тебя, любимый мой?… Мне страшно… Я не хочу одна… Пожалей меня, пожалуйста!

Тиль. Прости. (Обнял ее.) Сам не знаю, что говорю…

Неле (покрывая его лицо поцелуями). Хороший мой. Спасибо, господин мой… Ну, ну, не бойся! Я с тобой!.. Я сильная, Тиль, я за тебя глаза выцарапаю… Вот так! Успокойся, милый. Потерпи… Все обойдется. Обними меня крепче… А хочешь — поплачь! Не стыдись, я пойму… Садись со мной… Вот так, миленький, вот так… Сейчас будет хорошо… Не бойся, это дурман, это пройдет…

Духи молча отступают. Тиль и Неле лежат в объятиях друг друга.

Каталина подходит к ним.

Каталина. Ты счастлив, Тиль?

Тиль. Да.

Каталина (вдруг став злой). Успокоился, стало быть?… Насытился? Слизняк!.. Затих на теплой груди, заслюнявился… Все вы одинаковы! Пыжат из себя героев, а сами сделаны из того же мяса, из которого делают кабанов!.. Ты не дух Фландрии — ты ее непристойный звук!.. Плюю на тебя! На все свои надежды плюю… Господи, спасибо Тебе, что сделал меня безумной, так мне легче жить на этой земле!..

Каталина уходит. Тиль и Неле остаются одни.

Неле. Не сердись на нее, Тиль. Пожалей ее…

Тиль. Я ей завидую.

Неле. Все будет хорошо…

Тиль (задумчиво). К сожалению, да. (Тронул ладанку.) Оно уже остыло, Неле… Совсем холодное…

Молчание

Прошло сорок дней. Дом угольщика Клааса. Все готовятся к поминкам по угольщику: Сооткин хлопочет по хозяйству, Неле ей помогает, даже Тиль с безучастным видом рубит капусту, Каталина причесывается перед зеркалом.

Каталина. Неле, можно я надену твои красные бусы? Красные бусы, белые волосы — красиво!

Сооткин. Грех, Каталина! Грех старой женщине наряжаться словно девушке…

Каталина. Сегодня я венчаюсь. Ганс будет в черном камзоле, а я-в белом платье… И мы дадим клятву у алтаря!

Неле. Что ты придумываешь, мама? Какой алтарь? Нету никакого Ганса…

Каталина (усмехнувшись). Глупенькая… (Тилю.) Тиль, ты будешь у меня посаженым отцом на свадьбе?

Тиль молчит.

Неле (Каталине). Не приставай к нему… (Подошла к Тилю, забрала у него нарубленную капусту, чмокнула его в щеку.) Вот молодец! Теперь закуски хватит на всех гостей…

Тиль безучастно молчит.

Сооткин. Надо пойти у лавочника ветчины купить… (Тилю.) Сынок, разрешишь мне взять еще немного из тех денег?…

Тиль молчит.

Все-таки поминки… Нехорошо, если стол бедный…

Тиль молчит.

Ну, спасибо… (Лезет в тайник, достает деньги.) Неле. Сооткин, надо бы перепрятать деньги… Положи в тот тайник, у колодца.

Сооткин. Да и здесь никто не найдет…

Тиль (задумчиво). Буду, чего ж…

Сооткин. Ты про что, сынок?

Тиль. Буду посаженым отцом…

Сооткин, покачав головой, ушла. Появляется Ламме с гусем под мышкой.

Ламме (бросая гуся на стол). Привет! Во чего раздобыл! Поджарить да набить тушеными яблочками — чудо! Верно, друг? (Хлопает Тиля по плечу, тот безучастно молчит.) Любишь гусятинку?…

Неле. Спасибо, Ламме.

Ламме. Не за что!.. А я этого гусака давно заприметил… Плавает, мерзавец, в лужей гогочет… Я думаю: ну давай-давай, гогочи! С вином-то лучше поплывешь… Верно, тетушка Каталина? (Оглядел Каталину.) Чего это она наряжается?…

Неле (с усмешкой). Замуж собралась!

Ламме. Во как? Ну что ж, пора… (Подсел к Тилю.) Слушай, Тиль, дело тут одно намечается… В Амстердаме на той неделе ярмарка будет. Праздник! Ну, вот они, стало быть, просили, чтоб и ты приехал…

Неле. Это зачем же?

Ламме. Помнишь, у нас на базаре он песенку пел? «Я — толстый Ламме, целый день готов сидеть и лопать…» Смешная такая песенка… Вот просят исполнить! Обещали хорошо заплатить…

Неле. За нее уж раз платили ссылкой…

Ламме. Ну что равнять нас и Амстердам? Столица, культурный город! Конечно, там слова надо поправить… Чтоб не зло, по-доброму… А шутить там можно. Шутить разрешается. Ты как, Тиль?

Тиль молчит.

Две сотни флоринов обещали… Деньги!.. У них там целое представление будет… Цыгане, медведи… Наш рыбник на мандолине играет…

Неле. Кто?

Ламме. Рыбник!.. (Замялся.) Сволочь, конечно, но на мандолине так научился бренькать!..

Неле. Ты в своем уме?… Ты о чем говоришь?! Чтоб Тиль и рыбник — вместе?…

Ламме. Чего «вместе»? Каждый сам по себе… Да и потом, это ж работа. Мало ли что… Вон я в цирке видел: свинья с волком из одной миски жрали…

Тиль (задумчиво). С яблоками, говоришь?

Ламме. Кто?

Тиль. Гусь.

Ламме (обрадованно). С яблоками! С тушеными… А самого — жарить! (Пауза.) Так чего сказать амстердамцам?

Тиль молчит.

Ну и правильно! Я сам их хотел послать куда подальше, да решил сперва с тобой посоветоваться… Вот! (Замялся.) А может, пойдем выпьем, а?

Неле. Куда ему такому?… Видишь, человек не в себе…

Ламме. Так я потому и зову… Отвлечь хотел!..

Каталина. Ламме добрый…

Ламме. Добрый, тетушка… А только через эту доброту мне же хуже… Сегодня какой-то мальчишка прибегает, кричит: «Дяденька, помоги! Мой отец с соседом дерется!» Ну, я влез в драку, кричу: «А кто твой отец?» А он орет: «Так из-за этого они и дерутся!..»

Тиль (решительно встал). Только много, ладно?

Ламме. Чего?

Тиль. Много выпьем, ладно?

Ламме (обрадованно). Конечно, много… Немногой дома можно… Пошли, друг!

Тиль и Ламме уходят. Раздается крик совы.

Каталина вскочила, заметалась по комнате.

Каталина. Он летит ко мне, мой Ганс!.. Сейчас это совершится…

Неле (испуганно). Кого ты ждешь?

Каталина. Никого, никого… Иди к себе, дочка, я потом позову…

Неле хочет выйти на улицу. Каталина хватает ее за руку.

Нет-нет! Нельзя! Ганс рассердится… Иди ложись, Неле, спи… Я разбужу, когда все случится… (Почти насильно утаскивает Неле в соседнюю комнату.) Дочка, не печаль свою маму… У мамы сегодня счастье! Ступай…

Крик совы.

Венчание

Появляется Рыбник с Напарником. На Рыбнике — черный камзол, лицо вымазано мукой, глаза подведены. В руках — мандолина.

Рыбник. Вот мы и на месте. (Оглядывается.) Никто не увидит!

Напарник. Что-то мне боязно, Иост.

Рыбник. Я — Ганс! Зови меня правильно… И не дрожи! Мы не воры — мы дьяволы!

Напарник (крестясь). Не шути так! Грех!

Рыбник. Этот грех простится!.. Чтобы победить дьявола, я готов сам стать исчадьем ада… (Достает зеркальце, подрисовывает себе глаза, приклеивает нос.) Вот так!.. Страшно?! Ага!.. Как глупо устроены люди! Будь ты с ножом или топором — тебя не боятся, а сделай нос чуть подлиннее, выпучи глаза, оскаль зубы — и внушаешь ужас!..

Напарник. А вдруг кто придет?

Рыбник. Не бойся… Она обещала быть одна… Разве что Неле? Хочешь молоденькую, а?… Хочешь, по глазам вижу… Только не робей!.. Я теперь понял: в этой жизни робость — худший из недостатков. Я жил смиренно, страдал за людей — и вот я ими проклят!.. Но теперь они меня надолго запомнят. Хватит защищаться — пора нападать!.. (Поет романс.)

РОМАНС ЧЕРНОГО РЫЦАРЯ

Появляется Каталина в белом подвенечном платье.

Каталина. Я здесь, мой Ганс!

Рыбник. О, этот чудный миг! Пусть звезды навсегда исчезнут с неба, пусть скроет безобразная луна свой белый лик в вуали облаков! Каталина здесь — и всем другим светилам постыдно появляться рядом с ней!..

Каталина. Как ты красив! Как голос твой прозрачен! Тебя, должно быть, ангел научил так говорить…

Рыбник. Да, ангел, но не тот, что в небесах, а тот, что под землей. Его зовут все дьяволом, а он — такой же ангел, только черен цветом… Он проклял день, но он придумал ночь… И воздух весь закрасил черной краской, чтоб скрыть от глаз убийства и любовь… (Протягивает к ней руки.) Девочка, сегодня наша ночь… Сегодня наши судьбы соединятся…

Каталина. Как я счастлива, милый… Скажи только, что любишь меня.

Рыбник. Люблю.

Каталина. Не спеши отвечать… Посмотри на меня: я старая.

Рыбник. Ложь! Ты самая юная из всех девушек мира!

Напарник хихикает.

Каталина (увидев Напарника). Кто с тобой, Ганс?

Рыбник. Тот, кто узаконит наш союз… Дай твою руку, жена моя… (Встает с Каталиной на колени, перед Напарником.) Святой отец, соедини нас! Благослови на любовь, на жизнь и на смерть!

Напарник (простер над ними руки). Раб Божий Ганс, с чистым ли сердцем берешь ты в жены Каталину?

Рыбник. Да.

Напарник. Раба Божья Каталина, с любовью берешь ли ты в мужья Ганса?

Каталина. Да!

Напарник. Готовы ли вы внести выкуп дьяволу за свой союз?

Рыбник. Да! Все, что у меня есть, — ему! (Высыпает из кармана деньги.)

Напарник (Каталине). Ты, дочь моя?

Каталина. У меня ничего нет.

Рыбник (обнимая ее). Отдай ему все, Каталина! Отдай…

Каталина. У меня правда нет, милый…

Рыбник. А в доме?

Каталина. В доме спрятаны деньги Клааса… Но их нельзя трогать… Это тайна!..

Рыбник (встав с колен). Прощай! (Напарнику.) Прости меня, святой отец! Прости, что я подбил тебя на постыдное дело… Я думал взять в подруги любящую душу, а пригрел змею…

Каталина. Не уходи, любимый!

Рыбник. Прочь, лживое отродье!.. Чужая тайна для тебя дороже своей!.. Клаас совершил тяжкий грех, утаив наследство, его выкормыш усугубляет этот грех, а ты им потворствуешь… Прощай!

Каталина. Милый мой Гансик… Не бросай свою девочку…

Рыбник. Взгляни в зеркало, старуха!.. Щупай сама свою дряблую кожу, гладь сама свои редкие волосенки… Голько бесовская сила на миг возвращает тебе молодость, а ты не хочешь за это даже платить?!

Каталина. Я боюсь… Тиль убьет меня!.. Клаас умер, не сказав… Я не знаю, где тайник…

Рыбник (обнял ее). Поищи, милая… Твоя любовь укажет… Это дьявол посылает тебе испытание… Надо выдержать его… Ступай, ступай!..

Каталина (сдаваясь). Неле услышит!

Рыбник (Напарнику). Пойди займись девчонкой!

Каталина (испуганно). Не надо!

Рыбник. Не бойся, не бойся… Он ее отвлечет!

Напарник проскальзывает в дом.

Пошли и мы… (Вводит Каталину в дом) Ищи, ищи, голубка… Это где-то здесь спрятано… А я буду тебе пока говорить слова любви… «Нет ничего на этом белом свете сильней и ярче жаркого огня, что в сердце загорается моем, когда тебя я вижу…» Вот тут смотри, милая. Может, это спрятано в стене?… Или там, за бочкой?… «Какое счастье — взять и утонуть на дне твоих зрачков лучистых, на самом дне твоих глубоких глаз…» Вон в углу что-то сверкнуло… Не то?… Вспоминай, голубка, — куда они это спрятали, а?… «В час радости и в смертную минуту я буду повторять любимой имя!..»

За стеной слышны звуки борьбы, крик.

Не дрожи, милая… Все будет хорошо… Твой Ганс с тобой!.. «Моя любовь, мой стон, мое дыханье — все для тебя, все только для тебя…»

Каталина (достает из тайника деньги). Вот! Возьми, любимый! (Падает без чувств.)

Вбегает окровавленный Напарник.

Напарник (всхлипывая). Она меня ножом… Сука!

Рыбник (склонился над Каталиной). Прости меня, голубка!.. Прости!.. (С ненавистью оглянулся.) Святое семейство! Сколько зла от их добродетели!..

Напарник. Бежим отсюда… Кто-то идет!.. Да плюнь ты на эту старуху!

Рыбник. Молчи, мерзавец! Я прощаюсь с женой… (Целует Каталину, убегает вместе с Напарником.)

Вбегает Неле, платье на ней порвано, лицо исцарапано. Склоняется над Каталиной. За сценой крики: «Стой! Держи их!..» Врываются возбужденные Тиль и Ламме.

Злая песня

Каталина (приходя в себя). Ганс, любимый!.. Где ты?

Тиль (свирепо). Кто здесь был? Я спрашиваю…

Неле. Не знаю.

Тиль. Не знаешь?

Неле. Не знаю… Двое в черном… Один ворвался ко мне в спальню…

Тиль. Не знаешь! (Подходит, дает ей пощечину.) Прикрой груди, невеста!

Каталина. Не бей ее! Это я отдала деньги Гансу! Тиль бросается к тайнику.

Ганс заплатил выкуп дьяволу, и я буду молодой…

Тиль (отрешенно). Нас обокрали, отец! (Надвигается на Каталину.)

Ламме преграждает ему путь.

Ламме. Погоди! Надо разобраться!

Тиль. Отец сгорел — не сказал… Мать пытали! И вот эта старая шлюха со своей дочкой…

Неле (подошла к Тилю, отвесила ему пощечину). Давай, Тиль! Ори! Бей! Воюй! С бабами у тебя это хорошо получается!..

Ламме. Успокойся, друг… Так нельзя!

Тиль (Ламме). Ты молчи! Твое дело — жрать гусей и растить брюхо! Где жена твоя?… Уже не тоскуешь? Успокоился? Еще бы!.. Она, поди, вышла за эскадрон испанских кавалеристов. Пусть возьмет Неле в подружки, вдвоем веселее!..

Ламме. Вот ты каким стал?

Тиль. Не стал. Сделали!.. Сорок дней я тащу этот дом на себе, как улитка… Сорок дней меня бьют по башке словами… Вон, поминки уже устраиваем. Пирогов напекли!.. «Приходите, добрые люди, выпьем-закусим за упокой души угольщика! А сынок вам песенку споет!.. Шутку сшутит! Он теперь хозяин. Как медведь сидит в берлоге, зиму перезимовывает!» Черта с два! Все равно собаки по запаху нашли!.. Пусто в доме! Молодец, Каталина, прокутила денежки… Урок мне дала!.. Так мне и надо!.. Если Бог создал тебя овцой, нечего обижаться, что стригут. Только я еще подожду блеять. У меня хватит сил взять мир за глотку и трахнуть, чтоб легче дышалось… Пепел Клааса снова стучит в мое сердце! Он горячий, обжигает кожу!.. Время сейчас горячее, как пепел отца!.. И не будет мне покоя, пока дымятся костры, и не будет у нас счастья, пока в садах на каждой яблоне, на каждой ветке не вырастет по испанцу… В путь, Ламме! Нас ждут…

Ламме. Пошли, друг!

Тиль. Прощай, Неле!.. Не поминай лихом!.. Господь сделал меня мужчиной, но не мужем, а женщинам дал юбки не для того, чтоб нам там прятаться!..

Ламме. Верно, Тиль! Стыдно нам с бабами воевать…

Тиль (вдруг грустно). Дурак! С бабами-то труднее всего… С испанцами легче…

ЗЛАЯ ПЕСНЯ ТИЛЯ

Гезы

С громкой солдатской песней маршируют по сцене гезы — лесные разбойники, армия принца Оранского. К ним пристроились Тиль с Ламме; у Тиля вместо шпаги — метла. Командует отрядом Бригадир. Здесь же — немецкий офицер-наемник Ризенкрафт.

Бригадир. Отряд, смирно! (Подходит к Ризенкрафту.) Господин Ризенкрафт, отряд гезов на учение построен.

Ризенкрафт (презрительно оглядев гезов). Это не есть, отряд, это есть толпа! (Идет вдоль строя.) Швах! Зер швах! (Останавливается возле Ламме.) Это что есть?

Бригадир. Новобранец, господин Ризенкрафт. Сегодня утром пришли!

Ризенкрафт (Ламме). О майн готт, какой пузо!.. На войне нельзя такой пузо!

Ламме. Извиняюсь, господин офицер, оно у меня еще с мирного времени!

Ризенкрафт. Молчать! Ложись!

Ламме. Зачем?

Ризенкрафт. Лечь!

Ламме ложится.

Встать! Ауфштейн!

Ламме. Вы же велели лечь?

Ризенкрафт. Встать!

Ламме встает.

Лечь!

Ламме ложится.

Встать!

Ламме (задыхаясь) Нет, так не пойдет, господин офицер! Вы уж выберите что-то одно: либо лежать, либо стоять…

Ризенкрафт. Молчать, болван! (Всем.) Вы — свиньи! Грязные, вонючие фламандцы!

Тиль. А ну полегче, господин офицер! А то мы и вас понюхаем.

Ризенкрафт. Что такой? (Указывает на метлу.) Что это есть?!

Тиль. Моя шпага!

Ризенкрафт. Шпага?! Ты есть смеяться?! (Выхватывает свою шпагу.) Тогда защищайся!.. Я тебе сделаю дырка!

Тиль (отступая). Это ни к чему, господин офицер. У меня их хватает!

Ризенкрафт бросается на Тиля, тот отбивается метлой.

Ламме. Что же это, братцы?… Он же его убьет! Так нельзя… (Бросается к дерущимся.)

Гезы удерживают его.

Бригадир. Не лезь! Твой дружок сам виноват…

Ламме. Да я за офицера беспокоюсь.

Тиль сбивает с ног Ризенкрафта, тычет ему метлой в нос.

Тиль. Не угодно ли пообедать свежим веником, господин Ризенкрафт?!

Появляется принц Оранский.

Оранский. Прекратить! Что здесь происходит?!

Тиль (отпустив Ризенкрафта). Извините, ваше высочество. У нас тактические занятия…

Ризенкрафт (поднимаясь). Я отказываюсь командовать эта банда!

Оранский. Вы за это получаете деньги, Ризенкрафт!

Ризенкрафт. Я отказывайся деньги… Я не могу управлять стадо. Я не пастух — я германский офицер! (Уходит.)

Оранский (Тилю). Твое имя?

Тиль. Тиль Уленшпигель, ваше высочество!

Оранский. Шут?

Тиль. Так точно!..

Оранский. Надо знать место шуткам! Ты совершил тяжкое преступление и будешь наказан по военным законам. (Бригадиру.) Расстрелять!

Тиль. Ваше высочество, он первым начал… Он сказал: «вонючие фламандцы»…

Оранский (не слушая его). На прицел, солдаты!

Солдаты поднимают ружья.

Тиль. Он сказал: «Грязные, вонючие фламандцы»…

Оранский (Тилю). Ты обязан был стерпеть!

Тиль. Я бы стерпел, ваше высочество, но я подумал: а вдруг он имеет в виду вас?!

Оранский. Солдаты! Пли!!

Солдаты щелкают курками.

В чем дело?

Бригадир. У нас кончились патроны… Еще вчера во время боя…

Оранский. Взять в арсенале!

Бригадир. Арсенал закрыт.

Оранский. Где комендант?

Бригадир. Убит, ваше высочество.

Оранский. Назначить нового!

Бригадир. Новый назначен!

Оранский. Где же он?

Бригадир. Ушел хоронить старого!..

Оранский. Привести немедленно!

Бригадир. Теперь уж только «принести», ваше высочество. Он на поминках выпил!

Оранский (в бешенстве). Взломать арсенал!!!

Бригадир. Слушаюсь! (Гезам.) Отряд, направо, шагом марш! (Уводит гезов.)

Тиль остается.

Оранский. Позор! Это не армия! Сборище бестолковых деревенских мужиков!.. Против нас — регулярные войска. Обученные, хорошо оснащенные. А у нас одно ружье на троих, да и то не заряжено!.. Я вынужден приглашать наемников, вынужден платить им золотом, а вы, вместо того чтобы научиться у них военному искусству, бьете их вениками по лицу! Позор!

Тиль. Я готов принести ему свои извинения!

Оранский. Молчать! Через пять минут тебя расстреляют.

Тиль. Тогда я не должен молчать. У меня важное сообщение, ваше высочество: в эту среду испанцы начнут наступление.

Оранский. Откуда тебе это известно?

Тиль. Я пробирался к вам две недели по территории, занятой неприятелем… Филипп стянул сюда, к реке Маас, много войск, а обозы с провиантом застряли в тылу возле Брюгге… Чтобы отвлечь солдат от голода, король начнет наступление в среду.

Оранский. Но почему именно в среду?

Тиль. По четвергам офицерам платят жалованье. Филипп скуп! Он пошлет их в бой в среду, чтобы сэкономить на погибших.

Оранский. Тогда почему не в понедельник или не во вторник?

Тиль. Испанцы — набожные люди, ваше высочество. Они не любят воевать в праздники. А в понедельник — день святого Антония, во вторник — святого Марка, в четверг — святого Луки!.. Свободной остается только среда…

Оранский. Резонно!.. А сколько примерно солдат у Филиппа?

Тиль. Шесть тысяч двести сорок шесть человек, ваше высочество!

Оранский. Ты их считал?

Тиль. Никак нет! Вычислил… В расположение испанских войск прибыло несколько притонов с девицами. Я пересчитал девиц, помножил на норму, сделал поправку на темперамент и получил искомое число!..

Оранский. Молодец!.. Может, ты знаешь и количество пушек?

Тиль. Так точно! Тридцать три! Причем пять орудий было неисправных, но я их починил.

Оранский. Зачем?

Тиль. Теперь они будут стрелять в обратную сторону!..

Оранский. Браво! Ты отличный воин, Тиль… Но ты плохой солдат! Ты нарушил дисциплину и, к сожалению, должен быть наказан…

Тиль. Я готов умереть, ваше высочество! Тем более что испанцы назначили за мою голову двести флоринов, вы сможете их получить и заплатить жалованье Ризенкрафту…

Оранский. Наглец! Ты забываешься!.. (Спокойно.) Я все понял, Уленшпигель, ты опасный человек! Где бы ты ни находился, ты несешь с собой смуту и разрушение, поэтому для нас лучше, когда ты в армии врага!

Появляются гезы и Бригадир.

Бригадир. Ружья заряжены!.

Оранский. Отлично. Солдаты, Уленшпигель нарушил дисциплину и должен быть наказан, но он совершил подвиг и должен быть награжден. Объединив все это, я пришел к решению назначить Уленшпигеля комендантом города Бриля!

Тиль. Ваше высочество, но там сейчас испанцы!

Оранский. Это меня не касается… Приступай к исполнению своих обязанностей!

Тиль. Снова в тыл?… Нет. На кой черт я пробивался к вам две недели, чтобы тут же тащиться обратно?…

Оранский. Опять неповиновение?! Солдаты! Поднять ружья!

Тиль. Хорошо. Согласен.

Оранский. Выше ружья… Еще выше! Салют в честь коменданта Бриля! Пли!..

Крепость генерала

Город Бриль. Замок командующего береговой охраной генерала де Люмеса. В зале — жена генерала Анна, миловидная брюнетка. Вбегает Генерал, он в халате, ночном колпаке, очень взволнован.

Анна. Что случилось, генерал?

Генерал. Король! Его величество… (Бегает по зале.) Черт побери, где мой мундир?

Анна. Я отдала его слугам вычистить!

Генерал. Пусть принесут немедленно! Король! Сам король объезжает гавань Бриля! Сейчас он направляется к нам!.. Господи, где же шпага?… (Взглянув в окно.) Он идет. А я в таком виде… Анна! Что будет?! Мерзавцы! Меня же никто не предупредил…

Анна. Возьмите себя в руки! Я сейчас пришлю слугу… (Уходит.)

Открывается дверь, быстро входит Филипп. Он явно рассержен.

Генерал. Ваше величество… (Склоняется в почтительном поклоне.)

Филипп. Вы кто?!

Генерал. Начальник береговой охраны генерал де Люмес.

Филипп. Генерал?! А я думал — ключник!.. Или провизор.

Генерал. Ваше величество, мне не сообщили… Я был не готов…

Филипп. А гезы вам тоже будут сообщать о нападении?! Позор! Идет война! Против нас — хорошо оснащенная армия, а командующий спит после обеда!..

Появляется Слуга с мундиром.

Оденьтесь. На вас стыдно смотреть!..

Генерал поспешно одевается. Его мундир увешан орденами и крестами.

Много железа на груди, генерал! Придется половину снять, чтоб было легче стоять перед королем!.. Старый осел! Во что вы превратили береговую охрану?! Я проплыл всю гавань — и ни одной пушки, ни одной мортиры!.. Ни одной крепости на горизонте!

Генерал. Я счастлив, ваше величество!

Филипп. Что?!

Генерал. Счастлив, ваше величество! Если даже ваш зоркий глаз не заметил береговых орудий, значит, они надежно укрыты… Соблаговолите подойти к карте, ваше величество… (Расстилает карту.) Вот секретная схема береговой охраны… Практически простреливается каждый дюйм гавани… Даже здесь, на каждом островке, стоят пушки, но все тщательно укрыто… Если Оранский пошлет шпионов, они ничего не увидят, кроме камней и прибрежного песка…

Филипп (смягчившись). Ну что ж, это меняет дело…

Генерал. Эти укрытия мы строили целый год, ваше величество. Гавань превращена в западню. Когда корабли гезов посмеют приблизиться к Брилю, мы их подпустим к самому берегу, а потом расстреляем с четырех сторон!

Филипп. Недурно!.. И все-таки, генерал, вы должны понять мой гнев: когда король инспектирует войска, командующий должен встречать его как положено!

Генерал. Абсолютно верно, ваше величество!.. Но если я сумел неплохо скрыть пушки, то вы еще более умело засекретили свой приезд!..

Филипп. Хорошо! Будем считать, что мы обменялись комплиментами… Прикажите подать вина!.. Я устал!

Генерал. Слушаюсь. (Хлопает в ладоши.)

Появляются слуги с подносами. Вместе с ними входит Анна; она в элегантном военном костюме, при шпаге, на груди — боевой крест.

Анна (отвесив поклон). Я счастлива видеть вас, ваше величество!

Филипп. Боже, какая прелесть! (Генералу.) Ваша дочь?

Генерал. Супруга, ваше величество!

Филипп. Жаль!.. Все равно — прелестная амазонка!.. (Указывает на крест.) Это украшение?

Анна. Это боевой крест, ваше величество!

Генерал. Она его заслужила… Два месяца назад на нашу карету напали гезы, и Анна собственноручно пристрелила двоих!

Филипп. Браво. Поздравляю вас, сударыня! (Кладет руку на крест.) Носите его с гордостью! Вы его заслужили… Женщины, служащие королю, — те же солдаты!

Анна. Так точно, ваше величество!

Филипп (не убирая руки с ее груди). Желаю вам новых подвигов! Пусть здесь… здесь… засверкают новые награды! (Генералу.) Прелестная дочь у вас, генерал!

Генерал. Супруга, ваше величество!

Филипп (нехотя убирая руку). Я помню… Налейте вина!

Слуги наливают бокалы.

За вас, генерал, за вас, сударыня, за королевство!

Все выпивают. Появляется Солдат, подходит к Генералу, что-то шепчет ему на ухо.

Генерал (Солдату). Потом займусь!

Филипп. В чем дело?

Генерал. Привели перебежчика из армии гезов, ваше величество.

Филипп. Надо срочно допросить! Ступайте, генерал!

Генерал. Могу ли я менять общество вашей особы…

Филипп (перебивая). Дело прежде всего! Ступайте, генерал, а я пока поболтаю здесь с вашей очаровательной дочерью.

Генерал (жалобно). Супругой…

Филипп. Ну-ну, не будем спорить… Ступайте!

Генерал уходит, Филипп пододвигает к себе второе кресло.

Садитесь!

Анна. Считаю за честь стоять перед своим королем!

Филипп. Ну, будет, будет… А то вы вправду заставите меня поверить, что вы солдат… Садитесь! (Усаживает ее, кладетруку на плечо.) Господи, что с нами со всеми делает эта война! Даже хорошенькие женщины должны жертвовать собой, совершать ратные подвиги…

Анна. Ну, это выглядело все не так героически, ваше величество.

Филипп. Да я не про то… Я про ваше замужество! Выйти за такого облезлого старика… Вот подвиг! У него же, наверно, руки трясутся… (Обнимает ее.)

Анна (отстраняется). Не надо, ваше величество!

Филипп (раздасадованно). Ну вот… «Не надо»!.. Чуть что — сразу «не надо»!.. (Снова обнимает.) Ну что ты боишься, глупенькая?… Ведь ты же смелая… Расскажи, как ты пристрелила двух разбойников, а?

Анна. У меня не было выхода, ваше величество, они пытались меня обнять!

Филипп (отпрянув). Дерзкая. Ты перечишь королю!

Анна. Простите меня, ваше величество, я верная слуга, я люблю своего короля…

Филипп. Так в чем же дело?

Анна. … и королеву Марию!

Филипп (зло). Чудовище! Я ее ненавижу!.. Холодная жаба!.. (Жалобно.) Я несчастен в супружеской жизни, Анна… У меня нет к ней чувств. Ну пожалей же меня… Я приказываю! (Снова обнял ее.) Ты обязана выполнять желания короля! Ты — солдат! Смирно!!

Вбежал Генерал.

Генерал. Ваше величество!

Филипп (сердито). Зачем вы вбежали?

Генерал. Перебежчик сообщил очень важные сведения! Я подумал…

Филипп (недовольно). Не вовремя подумали, генерал! (Успокоившись.) Ладно! Ведите перебежчика… (Садится в кресло.)

Солдаты вводят Рыбника.

Рыбник (поклонившись королю). Ваше высочество…

Генерал (поправляя). «Ваше величество»… Перед тобой — король Испании.

Рыбник (Встав на колени). Простите, ваше величество. Не узнал. Я видел ваше лицо только на деньгах, и то в профиль…

Филипп. Кто ты?

Рыбник. Торговец. Рыбник Иост Грейпстюнер из города Дамме.

Филипп. Фламандец?

Рыбник. К сожалению.

Филипп. Нехорошо стыдиться своей нации…

Рыбник. Моя нация погрязла в ереси и братоубийственных войнах… Мы плодим разбойников и бродяг. Могу ли я после этого гордиться своим происхождением?

Филипп. Ну, ну… Не буду настаивать. Так с какими известиями ты пришел к нам, рыбник?

Рыбник. Я пришел из расположения войск Оранского. Три дня назад корабли гезов подняли паруса и двинулись в устье Мааса, Шельды и Зейдер-Зее. Они идут в море, ваше величество. Через несколько дней будут штурмовать Бриль.

Филипп. Этого надо было ожидать… Что еще?

Рыбник. Второе известие может показаться незначительным, но, уверяю вас, оно не менее важно, чем первое: в Бриль послан некий Тиль Уленшпигель…

Филипп. Шут?

Рыбник. Это очень опасный человек, ваше величество…

Филипп. Я и говорю: шут!!

Рыбник. Не исключено, что Оранский поручил ему подготовить встречу кораблей.

Филипп (Генералу). Уленшпигеля поймать и казнить!

Рыбник. Ваше величество, прошу поручить это мне.

Филипп (недовольно). Откуда такое рвение?

Рыбник. Он хитер и неуловим. Я же знаю его в лицо… Кроме того, у меня с ним свои счеты…

Филипп. А почему я должен тебе верить?! Может, ты вообще с ним заодно? Где доказательства?

Рыбник. Я убежденный католик, ваше величество. Это может подтвердить его преосвященство инквизитор. Я донес на отца Тиля, и его сожгли. Это подтвердит любой человек в Дамме. Семья Тиля скрыла деньги во время обыска, но я проник в дом и забрал их… (Лезет за пазуху, достает набитый кошелек.) Эта половина принадлежит королю, я принес ее вам! Меня пытались убить, я изгнан и проклят!.. Все! Других доказательств у меня нет

Филипп. Этого достаточно… Хорошо! Поручаю тебе организовать арест Уленшпигеля!.. Возьми солдат, шпионов, осведомителей… Ну, ты лучше знаешь! Иди!

Рыбник. Благодарю вас, ваше величество.

Филипп (отшвырнул ногой кошелек). Деньги возьми себе.

Рыбник. Нет-нет, ваше величество… Это ваша часть!

Филипп (вдруг сорвался на крик). Прекратить торг!.. Здесь не базар! Пошел вон!!!

Рыбник поднимает кошелек, уходит.

Черт знает с кем приходится якшаться в этой войне!.. Враги — оборванцы, друзья — подонки!.. Что за нация? Действительно, их надо всех выжечь… Всех! Как это ни жестоко, но всех! Даже детей! Ибо если во Фландрии останется хоть один мальчик и одна девочка, то все начнется сначала… (Анне) Не так ли, сударыня?!

Анна. Мне трудно судить, ваше величество, — я фламандка!

Филипп. Ах так?… Вот откуда в вас эта нордическая жестокость, эта северная неприступность?… Поздравляю вас, генерал! У вас засекречены не только пушки, но и супруга.

Генерал. Анна — истинная католичка, ваше величество! Душой она принадлежит Испании!

Филипп. Душой — Испании, а телом — вам… (Хохотнул, но сразу осекся.) Шутки у меня, однако… Совсем осолдафонился в этих походах… Прощайте! (Уходит, сопровождаемый Генералом.)

Оставшись одна, Анна выхватывает шпагу и несколько раз с ненавистью рубит воздух, потом неожиданно всхлипывает и садится на скамью. Все это наблюдает Тиль, появившийся в окне.

Тиль. Браво, сударыня! Так их…

Анна. Кто вы?

Тиль. Прохожий.

Анна. Что вам надо?

Тиль. Я ищу противоположную сторону улицы… Не скажете, где это?

Анна (показывает). Там.

Тиль. Странно. Я был там, мне сказали, что здесь… (Влезает в окно.)

Анна (выхватив пистолет). Ни с места!

Тиль. Осторожней, сударыня! Вы можете попасть в сердце, а оно принадлежит вам!

Анна. Считаю до трех: если вы не скажете, кто вы…

Тиль (перебивая). Влюбленный! Обыкновенный влюбленный — неужели это сразу не понятно? Вторую неделю я хожу за вами по городу, бегу за вашей каретой, брожу под вашим балконом. Почему вы не замечаете меня? Почему не отвечаете на мои письма?

Анна. Я не получала никаких писем!

Тиль. Неужели они не дошли? Странно… Я указал на конверте адрес: «Самой красивой женщине Брили»… Наверное, это ошибка. Надо было писать: «Самой прекрасной женщине Фландрии»…

Анна. Не думайте, что я поддамся этой грубой лести!

Тиль. А вы попробуйте, сударыня. Это так приятно. Мы стали недоверчивы к словам друг друга и забываем, что некоторые из них — правда!.. Разве вы не допускаете, что из-за вас кто-то может потерять голову?… Разве вы не достойны истинной любви?

Анна. Я этого не говорила. Но чем вы докажете, что вы тот, за кого себя выдаете?

Тиль. Да чем угодно! (Шагнул к ней.)

Анна. Ни с места! Доказывайте без рук!..

Тиль. Хорошо… Попробуем, хотя вы меня лишаете очень веского аргумента… Я влюбился в вас с первого взгляда. Увидел на улице — и остолбенел…

Анна. С вами это часто бывает?

Тиль. Часто, сударыня. Но это не значит, что я ветреная натура. Правильней сказать — ищущая!.. Человек должен влюбляться много раз, чтоб полюбить всего одну женщину…

Анна (с иронией). И эта женщина — я?… Господи, почему я слушаю весь этот бред? Почему не пристрелю вас или не выгоню?

Тиль. Потому что вам этого не хочется… Вам хочется, чтоб я остался и говорил… Можно бороться с этим желанием, но глупо… Мы проводим всю жизнь в борьбе… Боремся с врагами, боремся со стихией, — надо хоть с собой жить в мире…

Анна. Что вы хотите от меня?

Тиль. Что может хотеть влюбленный от любимой?… Ничего. Только быть рядом, только видеть лицо, слышать голос… (Садится рядом) Вот так… Говори, милая, говори…

Анна. Что?

Тиль. Ты забыла?… Не может быть!.. Каждую ночь ты повторяешь эти слова… «Тиль, милый Тиль, я так давно жду тебя…»

Анна (голосом Неле). Тиль, милый Тиль, я так давно жду тебя…

Тиль. «Мои глаза устали смотреть на дорогу…»

Анна. Мои глаза устали смотреть на дорогу…

Тиль. «Мое сердце сжалось в комочек…»

Анна. Мое сердце сжалось в комочек…

Тиль. «Когда ты придешь к своей Неле?»

Анна. Меня зовут Анной.

Тиль. Не спорь, милая, я лучше знаю…

Пауза.

Анна. Уже уходишь?

Тиль. Да. Мне пора. Светает…

Анна. Побудь еще немного…

Тиль. Не могу…

Анна. Ты вернешься?

Тиль. Нет. Не сердись.

Анна. Я это знала. Все равно я буду тебя ждать…

Тиль. Прощай…

Анна. Возьми карту. Ты ведь за ней приходил, Уленшпигель?

Тиль. Да… Наверное… Теперь уже не знаю. (Берет карту.) Все равно, все, что я ей говорил, — правда!

Анна. Конечно, милый… Иди!

Тиль уходит. Анна, задумавшись, сидит в кресле. Вбегает Рыбник.

Рыбник. Это Тиль. Я видел, как он перескочил через ограду. Он был здесь? (Анне) Сударыня, я вас спрашиваю: он был здесь или нет?

Анна. Это и я хотела бы знать… (Уходит.)

Рыбник (выйдя на авансцену).

(Поморщился.) Плохие стихи, Иост! «Преследователь следом… по следам»… Чушь какая-то! Бог не дал тебе поэтического дара… (Поднял глаза к небу.) Ты вообще не щедр ко мне, Господь… Ты обделил меня талантом. И наделил разумом: я все понимаю и ничего не умею. Это несправедливо. Я служу Тебе верой и правдой, предаю огню твоих врагов, а Ты равнодушен к моим стараниям… Я устал, Боже! Не позволяй меня оскорблять! Никому! Даже королю! Я отдал Тебе все: дом, родину, друзей!.. Я прошу что-то взамен!.. Хоть одну улыбку… Иначе я не выдержу! Силы мои на исходе, и, если Ты проклял меня, я отвечу Тебе проклятьем! Будь проклят, Боже! (Упал на колени.) Прости меня, Боже, прости… Я сам не понимаю, что говорю… Не оставляй меня, Боже, прости… Не оставляй меня! Одиночества я не перенесу… (Тихо молится.)

Затемнение

Форт

Один из фортов гавани города Бриля.

На сцене — несколько испанских солдат и Капрал. Быстро входит офицер-наемник Ризенкрафт .

Капрал. Отряд, смирно! (Подходит к Ризенкрафту.) Господин Ризенкрафт, караульный отряд форпоста испанских войск на учение построен!

Ризенкрафт (недовольно оглядев строй). Швах! Зер швах! Это не есть отряд, это есть толпа…

Капрал. Так точно, господин офицер!

Появляется Тиль, он одет в форму солдата испанской армии.

Тиль. Господин капрал, разрешите встать в строй?!

Ризенкрафт (увидев Тиля). Это кто есть?

Капрал. Новенький, господин офицер! Сегодня утром назначен к нам в караул…

Ризенкрафт. Новенький… О майн готт! Это же… это…

Тиль (перебивая). Господин капрал, разрешите обратиться к господину офицеру?

Ризенкрафт. Я хочу им сказать, что ты служиль гезам!

Тиль. И вы служили гезам, не так ли?

Ризенкрафт (испуганно). Это была ошибка. Я изменяйт гезам…

Тиль. И я изменяйт гезам…

Ризенкрафт. Я теперь служу Испании…

Тиль. И я…

Ризенкрафт. Ты врешь!

Тиль. И ты врешь! (Зло.) Кончим этот базар, господин Ризенкрафт! Для нас обоих лучше помолчать… Иначе расстреляют, причем вас — раньше!. Гут?

Ризенкрафт. Гут! Встать в строй…

Тиль встает в строй.

Отряд, начинайт учение! На месте шагом марш! Раз-два, раз-два…

Тиль. Господин капрал, разрешите обратиться к господину офицеру?

Капрал. Обращайтесь!

Тиль. Господин офицер, можно вас еще на минуточку? (Берет Ризенкрафта под руку, отводит в сторону.) Господин Ризенкрафт, меня это топтание на месте не устраивает.

Ризенкрафт. Что такой?!

Тиль. Нужно, чтоб вы увели солдат куда-нибудь подальше. Мне необходимо остаться здесь одному… Срочно!

Ризенкрафт (возмущенно). Ты мне приказывает?!

Тиль. Да! Если вам дорога ваша жизнь… Раз уж служите и нашим и вашим, то по крайней мере отрабатывайте свои деньги… (Крикнул.) Выполнять!

Ризенкрафт (щелкнул каблуками). Яволь! (Солдатам.) Отряд, направо! Бегом шагом марш!

Капрал. Господин офицер, мы не имеем права оставлять форт.

Ризенкрафт. Не рассуждайт.

Капрал. Господин офицер, это рубеж береговой охраны. Здесь…

Ризенкрафт (перебивая). Молчать! Вы — грязные вонючие испанцы… (Тилю.) Ты будешь охранять форпост! (Солдатам.) Вперед!

Отряд уходит.

О, это не есть война, это есть сумасшедший дом! (Уходит.)

Тиль встает на посту. Быстро входит Генерал де Люмес.

Генерал. Часовой!

Тиль. Я!

Генерал. Почему стоишь как пень? Почему не спрашиваешь пароль?

Тиль. Я вас и так узнал, ваше высочество!

Генерал. Все равно, ты обязан у каждого спрашивать пароль.

Тиль. Слушаюсь! (Поднял ружье.) Пароль?

Генерал (замешкался). Ну вот… Теперь я его забыл… Ладно, опусти ружье! Здесь не было посторонних?

Тиль. Кроме вас — никого!

Генерал. Я не посторонний, болван!

Тиль. Так точно. Вы — свой!

Генерал. Без тебя знаю… Где отряд?

Тиль. Ушел на строевые занятия.

Генерал. Ушел?… Да они в своем уме?!

Тиль. Не могу знать! Господин Ризенкрафт увел их маршем вдоль берега.

Генерал. В такое время?… Идиоты!.. Здесь передовая линия обороны, здесь подступ к Брилю… Черт знает что!.. Деревенские мужики!.. Я вынужден приглашать наемников, вынужден платить им золотом, а они занимаются муштрой в самый напряженный момент!.. Каждую минуту может начаться наступление… (Вгляделся в даль.) Что это там?

Тиль. Не могу знать!

Генерал. Там мелькнули тени… Это может быть авангард гезов!

Тиль. Сейчас проверим! (Кричит.) Эй, гезы! Это вы?… Отзовись! Ау!

Генерал. Что ты орешь, идиот!.. Ну вот… Они скрылись.

Тиль. Стало быть, не гезы, ваше высочество. Иначе б они отозвались.

Генерал. Дурак! Откуда только в моей армии такие солдаты? Я тебя спрашиваю: ты откуда, кретин?

Тиль. Из Барселоны.

Генерал (вдруг подобрел). Ох черт, и я из Барселоны! Давно оттуда?

Тиль. Всего неделю, ваше высочество!

Генерал. Ну что там? Как?

Тиль. Там сейчас весна!

Генерал. Без тебя знаю! Раз здесь весна, значит, и там весна.

Тиль. Никак нет! Там другая весна!.. Каштаны цветут… Клубника первая пошла…

Генерал. Клубника?… (Печально вздохнул.) Ах., Барселона, Барселона… Сколько лет я уж там не был, господи!.. Ну, расскажи, парень, что там?… Как идет жизнь?

Тиль (несколько растерян). Да так, ваше высочество, все по-старому… Барселонцы гуляют… с барселонками… Дети бегают… барселончики…

Генерал (мечтательно). Да, да!.. А над памятником святого Франциска летают голуби…

Тиль. Летают, ваше высочество!.. А иногда даже садятся…

Генерал. Так, так… (Вздохнул.) А здесь все война, война… И нет ей конца. Какого черта нас занесло в эту северную страну, солдат?

Тиль. Не могу знать!

Генерал (печально). И я… (Стал сразу строгим.) Отставить разговоры! Ты охраняешь самый передовой рубеж нашей обороны! Здесь вход в гавань. Будь начеку!

Тиль. Так точно! Буду!

Генерал (грустно). Так, говоришь, клубника уже пошла?

Тиль. Полным ходом, ваше высочество!

Генерал. Ну, ну… Береги себя, дурачок! (Уходит.)

Тиль задумчиво смотрит ему вслед. Появляются несколько гезов. Один из них подкрадывается к Тилю, замахивается дубинкой.

Тиль (не оборачиваясь). Осторожней, друг! Проломишь голову, а потом будешь отвечать!

Гез. Тиль! Ребята, это Тиль!.. (Кричит.) Ваше высочество, здесь Уленшпигель!

Быстро входит Оранский.

Тиль. Ваше высочество, комендант Бриля встречает вас на подступах к городу!

Оранский. Я представляю тебя к награде!

Тиль. Спасибо! Несколько бочек вина мне не повредят… (Достает карту.) Это карта береговой охраны, ваше высочество. Она поможет вам провести корабли в гавань…

Оранский. Ты их поведешь!

Тиль. Нет. Я вынужден вернуться в город… Мне надо найти Ламме!

Оранский. Черт с ним, с Ламме!

Тиль. Он мой друг!

Оранский. Глупо рисковать собой накануне победы…

Тиль. Глупо!.. Но он мой друг!

Один из гезов. Где ты его будешь искать ночью?… Он, поди, пьет сейчас в каком-нибудь притоне…

Тиль. Ради друга я готов пойти даже туда…

Затемнение

Притон

Заведение старухи Стивен. Несколько девушек с серебряными кружками на левом рукаве — знак их недостойного ремесла — поют песенку,

ПЕСНЯ ДЕВИЦ

Входят Рыбник и Стивен.

Рыбник. Приветствую вас, дочери Евы, служанки Амура, искусительницы рода человеческого!

Стивен (обращаясь к девицам и как бы переводя слова Рыбника на понятный им язык). Господин говорит: «Здорово, девочки!»

Рыбник. Король и святая инквизиция поручают вам важное и ответственное задание…

Стивен. «Будет работа»…

Рыбник. В городе появился опасный преступник, гез Тиль Уленшпигель.

Стивен. «Клиент»!

Рыбник. Он высок ростом…

Стивен. «Фитиль».

Рыбник. Черноволос и привлекателен внешне.

Стивен. «Брюнет-симпомпончик»…

Рыбник. Его необходимо найти…

Стивен. «Надыбать»…

Рыбник. Обольстить…

Стивен. «Приклеить»…

Рыбник. Заманить сюда!

Стивен. «Прищемить»…

Рыбник. Остальное доделают мои люди…

Стивен. «Коты»…

Рыбник. Все ясно?

Одна из девиц. Какой навар?

Стивен (Рыбнику). Девочки интересуются наградой.

Рыбник. Триста флоринов!

Стивен (девицам). Сто монет!

Рыбник. Я же сказал — триста!

Стивен. А я поделила: сто — им, сто — мне, сто — вам.

Рыбник (печально). Вот я и сутенер. (Вновь обратился к небу…) Где предел, Боже?… (Девицам.) Итак, задело! Тащите всех подозрительных… Лучше поймать сто Уленшпигелей, чем пропустить одного! Вперед, дочери сатаны! Бог вам в помощь!..

Девицы расходятся. Рыбник уходит.

Появляется монах Корнелиус, он ведет за руку Калликен.

Калликен. Отпустите меня, святой отец. Лучше умереть…

Корнелиус. Это всегда успеешь, дочь моя… Не бойся! Стивен. Хозяйка, я привел к вам заблудшую овечку.

Стивен. Вижу! (Критически, оглядывает Калликен.) Что-то последнее время у вас совсем никудышный товар.

Калликен. Я боюсь… Отпустите меня.

Корнелиус. Чтобы попасть в рай, дочь моя, надо пройти все тяготы мира… Эта — последняя… (Стивен.) Почему «никудышный»? Очень даже кудышный…

Стивен. Худа!

Корнелиус. На любителя…

Стивен. Сейчас любят полненьких…

Корнелиус. Мода так переменчива…

Стивен. Ладно. Сто флоринов дам.

Корнелиус. Побойся Бога! Пятьсот!

Стивен. Бога в наши дела путать нечего… Сто двадцать пять!

Корнелиус. Грех! Это цена корове, а не человеку… Четыреста…

Стивен. С коровой меньше хлопот: ни одевать, ни обувать, ни причесывать… Сто пятьдесят!

Корнелиус. Да ты посмотри на нее… У нее улыбка Мадонны. (Калликен.) Улыбнись, дочь моя…

Калликен (плача). Святой отец, я этого не вынесу…

Корнелиус. А голос? Нежный такой голос…

Стивен. Двести — точка!

Корнелиус. Ну накинь хоть полсотни!.. Она же латынь знает!

Стивен. Это нам без надобности… Двести! Или ведите ее в монастырь…

Корнелиус (со вздохом). Ладно. Договорились! (Калликен.) Дочь моя, теперь эта женщина-твоя госпожа. Служи ей верно, пройди путь Магдалины — и станешь святой… (Стивен.) Ты не обижай это дитя, Стивен.

Стивен. Хорошо. (Калликен, резко.) А ну, утри слезы, дура! Марш наверх! Переоденься, подмажься… Сейчас гости придут!

Калликен уходит.

Буду любить ее как родную дочь, святой отец!

Корнелиус. Вот и спасибо. Теперь моя душа спокойна… (Уходит.)

Открывается дверь, одна из девиц втаскивает упирающегося Ламме.

Девица. Ну пойдем, красавчик! Хоть на часок…

Ламме. Оставь меня, пожалуйста! Мне совсем это не нужно…

Девица. Здесь хорошо, здесь весело… (Стивен.) Хозяйка, уговори гостя остаться!

Стивен (тихо, Девице). На кой черт ты его привела? Сказано ж было: длинный, тощий, брюнет. А у этого все наоборот!

Девица (тихо). Похоже, что он из гезов… Он знает Тиля…

Стивен (тихо). Ладно, разберемся. (Ламме.) Не обижай нас, господин. Останься, повеселись…

Ламме. Не нужно мне это. Я женат!

Стивен. И на здоровье. Я тебя не венчаться зову… Мои девочки семей не разбивают, это для нас святыня… Семью разбивают честные женщины — они в душу лезут и денег берут больше…

Ламме. Не нужны мне твои девочки! Я люблю только свою жену, и никого больше.

Стивен. Да что ж она за птица, жена твоя?

Ламме. Моя жена чудная… Нежная, стройная, белокурая… Такой второй нет на свете.

Стивен. Подберем!

Ламме. Замолчи, старая блудница!.. Не смей касаться святых вещей!

Стивен. Ну, хоть поесть-то ты у нас можешь?

Ламме. Поужинать можно… Пива выпью… Но больше — ничего!

Стивен. И на том спасибо. Проходи, пожалуйста… (Ведет его за ширму, усаживает за стол.) Вот тут уютно, никто не помешает… А девушку я тебе все-таки пришлю…

Ламме. Я сказал: не надо!

Стивен. Она входит в оплату ужина… Пришлю в твоем вкусе: стройную, белокурую…

Ламме. Мне все равно. Я ее и пальцем не трону!

Стивен. Это как знаешь! У каждого гостя свои причуды…

Стивен вышла из-за ширмы, навстречу ей Калликен. Она уже одета как все девицы заведения.

Новенькая, ступай к гостю! (Тихо.) Постарайся расколоть…

Калликен. Что?

Стивен. Разговори его, поняла? Узнай, кто он, откуда… Не из гезов ли?

Калликен. Я не сумею.

Стивен. Сумеешь!.. Да не дрожи как лист… Гости этого не любят! (Вталкивает ее за ширму.)

Ламме (увидев Калликен). Ты?! (Бросается к ней, осыпает ее поцелуями.)

Калликен беззвучно плачет.

Стивен прислушивается, с любопытством заглядывает за ширму, видит Ламме и Калликен в объятиях друг друга.

Стивен (усмехнувшись). Ну вот… А говорил: пальцем не трону!.. Все они одинаковы… Поначалу ворчат, а потом не выгонишь…

Вбегает Тиль.

Тиль (подошел к Ламме, тронул его за плечо). Послушай, друг!

Ламме (обрадованно). Ты! Как я рад, что ты пришел!

Тиль. Тихо! Мы в западне!

Ламме. Тиль, я встретил Калликен… Она здесь, жена моя в этом доме!..

Тиль. Нашел чему радоваться!.. Бежим!

Ламме. Она чиста, как прежде… Не смей думать о ней плохо!

Тиль. Я не думаю о ней плохо, я думаю, как не оставить ее вдовой. Очнись, наконец!.. Этот притон — ловушка! Забирай Калликен, и бежим отсюда…

Калликен. Они нас не выпустят, Тиль! У выхода стоят солдаты…

Появляется Стивен, подходит к Тилю.

Стивен. Садитесь, господин. Сейчас вам принесут вина. Вам понравилась эта или позвать другую девушку?

Тиль. Другую. Вернее, других… Зови всех, старуха!

Стивен. Всех? Не надорвешься ли? Я боюсь за твою жизнь!

Тиль. Ничего. Из всех способов самоубийства этот самый приятный. Зови!

Стивен. Как знаешь… (Кричит.) Девушки! Идите к гостю. (Тихо, Калликен.) Это Уленшпигель! Не спускай с него глаз. Я приведу рыбника… (Уходит.)

Появляются девушки, обступают Тиля, скептически оглядывают его, хихикают.

Тиль. Женщины! Поговорим о возвышенных вещах…

Девушки. Фу! Болтун!.. Да это проповедник… А говорил — будет любовь…

Тиль. Любовь будет, но в свое время… Поговорим о душе… У вас есть заветная мечта?

Одна из девиц. Есть.

Тиль. Какая?

Девушка. Выспаться.

Тиль. Это несбыточная мечта! Поговорим о мечтах доступных… Вы бы хотели выйти замуж?

Девушка. Кто нас возьмет? Мы даром никому не нужны, только за деньги…

Тиль. Неправда! Несколько тысяч женихов пробиваются к вам с боями через всю Фландрию. Это гезы! Молодые, лихие, холостые… Они послали меня, чтобы предложить вам руку и сердце…

Одна из девиц. Не верьте ему — это шпион.

Тиль. Глупенькая, я — сват! Я пришел устроить вашу судьбу… Хватит работать на хозяйку! Поживем для себя!

Одна из девиц. Врет он все… Пусть докажет!

Тиль. Эх, женщины, вы совсем одичали в своем заведении и разучились верить людям… Ладно, сейчас вам докажу! (Указывает на Ламме.) Вот один из наших лихих парней! Он пришел к вам в заведение, ему приглянулась девушка, и… Ламме, ты готов взять ее в жены?

Ламме. Да!

Тиль (Калликен). Девочка, ты пойдешь замуж за этого красавца?

Калликен. Да!

Тиль. Одна судьба устроена… Кто следующий?

Девушки. Я!.. Я!.. Я!..

Тиль. Не ссорьтесь. Каждой подберем по вкусу… Непьющих, работящих, блондинов и брюнетов… Только есть еще одно дело. На рассвете ваши женихи пойдут в бой! Мы будем штурмовать Бриль!.. Многие могут сложить головы, если вы не поможете! Девушки, обидно овдоветь до свадьбы!

Девушка. Что нам делать? Говори!

Тиль. Если б каждая из вас заманила на ночь по одному испанскому офицеру из береговой охраны, кораблям гезов было б легче дойти до цели!

Одна из девиц. А что скажут нам наши мужья?

Тиль. Они простят этот последний грех! И потом, любовь с врагом — это не любовь! Это месть!

Девушки. Согласны!

Тиль. Тогда вперед, новобранцы!

Распахиваются двери, вбегают солдаты, Стивен, Рыбник.

Рыбник. Остановись, Тиль! Ты окружен!

Тиль. Опять ты? Эх, жаль, я тогда тебя не прибил, рыбник… (Выхватил шпагу.)

Одна из девиц. Тиль, беги к окну! Там есть потайной ход!..

Тиль валит лавки, столы, отбивается от солдат. Девушки помогают ему. Тиль вскакивает на подоконник. В этот момент Рыбник подбегает к Калликен, приставляет ей к горлу нож.

Рыбник. Тиль! Смотри!

Все замерли.

Еще одно движение — и я перережу этой девке горло… Клянусь, я это сделаю! Тиль, хватит спасать себя, спаси чужую душу.,

Калликен. Беги, Тиль! Не надо жалеть меня…

Ламме. Не трогайте ее! (Бросается к Калликен, его хватают солдаты.)

Рыбник. Я воткну нож, Тиль!

Тиль. Твои условия?

Рыбник. Ты останешься — она уходит.

Тиль. Нет! Я остаюсь — они все свободны!

Рыбник. Согласен!

Ламме. Ни за что! Лучше всем умереть!

Тиль. Всем умирать глупо, Ламме… Десять жизней — столько за меня еще никогда не давали!.. Уходите!.. (Закричал) Уходите, черт бы вас побрал!

Все расходятся. Тиль бросает шпагу.

В атаку, солдаты!

Солдаты хватают его, связывают.

Рыбник. Все, мальчик! Теперь это действительно конец!

Тиль. Тогда почему ты так дрожишь, рыбник?

Затемнение

Ночь перед казнью

Тюремная камера, в которую заточен Тиль. Решетка. Полумрак. Тишина.

Тиль (прошелся по камере, попробовал прутья решетки на прочность, крикнул кому-то в темноту). Эй! Отзовись! Эй, солдат!

Голос из-за кулис: «Со смертниками запрещено разговаривать».

Тиль. Почему?… Эй!.. (Прислушался.) Молчишь? Зря! Потом захочешь поболтать со мной, ан будет поздно… Ну, не хочешь — не надо… (Тихо запел.) «Ой, Тили-тили Тиль — будем петь и веселиться, ой, Тили-тили Тиль…»

Голос из-за кулис: «Петь запрещено!»

Что за черт, все запрещено… А думать можно? Эй, солдат, думать можно?

Голос из-за кулис: «Не знаю».

Ну, сходи у начальства выясни!.. (Сел, задумался. В его воображении возникает Клаас.) Здравствуй, отец!

Клаас. Я пришел проводить тебя.

Тиль. Ты хочешь сказать — встретить?

Клаас. Я говорю то, что говорю… Я пришел проститься…

Тиль. Не валяй дурака! Мы скоро свидимся… Иди приготовь мне на небе облачко помягче…

Клаас. Тиль, у меня для тебя плохие новости: там ничего нет!.. Ни рая, ни ада… Ничего! Одно пространство и тишина.

Тиль. Не дури!.. Что-то должно же быть… Ты, поди, не разглядел спьяну-то?

Клаас. Я не шучу… Оказывается, сынок, мы живем только тут, на земле. И при жизни, и после смерти… И я жил только в твоей памяти. Не станет тебя — не станет и меня… Поэтому давай прощаться!

Тиль. К чему ты клонишь?… Ты пришел меня проверить: не начну ли я цепляться за жизнь?… Думал, стану кататься по полу и выть по-собачьи?…

Клаас. Только попробуй!

Тиль. Ах старый плут!.. Неужели ты во мне сомневался? Да я без тебя знаю, что там ничего нет. Если б на том свете было лучше, чем на этом, здесь никого бы не осталось!.. Так что зря волнуешься: я знаю, на что иду!

Клаас. Послушай, Тиль, я пришел не за тем, чтоб сломать твою волю, но… Как тебе это объяснить? Ерунда получается: я сгорел — думал, у тебя жизнь по-иному сложится… А у тебя то же самое! И конца этому не видно… И мы все умираем, умираем… А умирать-то — самое последнее дело…

В воображении Тиля возникает король Филипп.

Филипп. Старик прав!

Тиль. Я не звал вас, ваше величество…

Филипп. Но ты подумал обо мне?

Тиль. В такие минуты в голову всегда лезет всякая ерунда!..

Филипп. Да послушай, Тиль, послушай… Не спеши перебивать! Ты идешь на плаху без тени сомнения и наивно полагаешь, что в этом есть какой-то смысл… А вдруг смысл — только в твоей дальнейшей жизни?… Ты художник, ты мог бы написать удивительные полотна, которые, возможно, прославили б тебя на века… Сопоставь! Взвесь!.. Что ценнее для человечества: художник Уленшпигель или безвестный шут, казненный в эпоху Филиппа Второго?…

Тиль (нетерпеливо). Ваше величество…

Филипп. Погоди! Дослушай до конца… Ты мстишь мне за убитых соотечественников, за сожженные дома… Но подумай: а вдруг это все — естество? Ты же не испытываешь ненависти к землетрясению или к извергающейся лаве вулкана? При этом тоже гибнут люди… Ну и что? Природа, уничтожая, обновляется… Короли-тоже порождение природы… За что ж ты ненавидишь меня? И вообще, что ты знаешь обо мне?… О моих мыслях? О моих бессонных ночах? О моих страданиях?… Почему нам не попытаться понять друг друга?

Тиль. Потому что это невозможно!

Филипп. Но почему?!

Тиль. Потому что на сто ваших вопросов я задам сто своих!.. Что нам делать с пеплом отца, ваше величество? Что нам делать с десятью тысячами гугенотов, убитых в Варфоломеевскую ночь? Что нам делать с тем ребенком, который родился в ту ночь и не был еще ни католиком, ни гугенотом, но которого сожгли за компанию?! Пока вы не ответите на мои вопросы, я не стану думать над вашими! И плевать мне, что вы — порождение природы. Я и природу ненавижу, когда она сеет смерть… Когда-нибудь я и с вулканами рассчитаюсь, пока просто руки не доходят!.. Так что не ищите во мне сочувствия, ваше величество!.. Ступайте отсюда! Бог подаст!..

Филипп уходит.

Клаас. Здорово ты ему вмазал!

Тиль. Нет, отец, плохо… Я не сказал и трети того, что должен… Слова! Не могу отыскать слова…

Клаас. Нет, лихо… Я-то вообще так не могу… Я, бывало, чуть что: раз — в морду! И весь спор!

Тиль. Сейчас другое время, отец. Сейчас надо бить не в морду, а в мозги! А для этого нужны слова…

Клаас. Ну, тогда скажи что-нибудь и мне на прощанье…

Тиль. Хорошо… (Пауза.) Помолчим.

Клаас. Помолчим. Ты не беспокойся обо мне, сынок. Меня уж нет.

Клаас уходит. Его место в воображении Тиля занимает Неле. Впрочем, это пока не Неле — это Блондинка, с которой Тиль встречался когда-то.

Тиль. Здравствуй, Неле!

Неле-Блондинка. Чего ж ты наврал-то? Сказал — скоро вернусь, а сам не вернулся. А я как дура жду, жду…

Тиль. Я шел к тебе, милая, но на дорогах столько войны.

Неле-Блондинка. А я жду, жду… Говорил, будто Папа про меня рассказывал, говорил, будто снюсь я тебе…

Тиль. Все правда.

Неле-Блондинка. Сватать меня приходили. Я думала — это ты, а как согласилась — вижу, что нет… И вот все жду, жду…

Блондинка исчезает. Ее место занимает Анна.

Неле-Анна. Тиль, ты нашел противоположную сторону улицы?

Тиль. Нет. Все ищу…

Неле-Анна. И я ищу… Я убежала из дому, Тиль… Обегала весь город, все противоположные стороны улиц, всю Фландрию.

Анна исчезает. Теперь Неле — это Неле.

Тиль. Ну наконец мы встретились, Неле!

Неле (зло). Наконец!.. Всегда так!.. Даже в твоих мыслях я занимаю последнее место!

Тиль. Неправда, Неле! Ты всегда на первом месте, просто моя голова поставлена задом наперед!.. Слушай, Неле, мне надо сказать тебе одну очень важную вещь: я очень люблю тебя!.. Сто раз я говорил тебе эти слова, но оказалось, что так оно и есть на самом деле.,… Вот ведь какая интересная штука!.. Ты мне веришь?

Неле. Верю. Но только у нас все нескладно получается… То я тебя все жду-жду, то бегаю за тобой по всей Фландрии…

Тиль. Конечно, нескладно. Но почему у нас должно быть все складно? Чем мы хуже других?…

Неле. Тиль, милый Тиль, я так давно жду тебя… Мои глаза устали смотреть на дорогу… Мое сердце сжалось в комочек… Пойдем домой, Тиль!

Тиль. Да. Да. Сейчас!

Неле. Опять ты обманываешь?

Слышен лязг открываемых дверей.

Тиль. Нет. Правда! Сейчас, только… тут у меня одно небольшое дело… Но это недолго!.. Прощай!

Неле исчезает. В камеру входит Палач.

Палач. Я пришел за тобой. Молись, парень.

Тиль. Ни к чему! Господь Бог не понимает по-фламандски.

Палач. Ну, как знаешь…

Тиль. Что решил трибунал: плаха или петля?

Палач. Костер!

Тиль. Ну что ж… Эта дорожка протоптана для меня отцом. Пошли!

Палач (достал повязку). Дай завяжу тебе глаза.

Тиль. Это несправедливо. Я тоже хочу посмотреть на свою казнь!

Палач. Не положено! (Подходит к Тилю, вглядывается ему в лицо.) Черт возьми, да это ж сын Клааса!.. Здорово, Тиль! Я тебя в темноте и не признал… (Снял с себя маску.) Узнаешь? Это ж я — палач из Дамме!

Тиль. Да узнал я, узнал. Не ори!

Палач (радостно). Вот так встреча!.. А меня сегодня вызывают, говорят: будешь казнить геза. Ну, мне что: геза так геза!.. А это наш Тиль. Во дела!.. Здорово, друг, очень рад встрече!

Тиль. Я тоже!

Палач. А я слышу в темноте — голос знакомый… Чей, думаю? А это ты! Вот!.. (Задумался.)

Тиль. Давно ты здесь служишь?

Палач. Нет. Всего третий день… Знаешь, Тиль, как я отца твоего проводил, у меня вся жизнь поломалась… Ушел я из Дамме. Всю семью забрал и пошел… Чувствую, не могу больше людей губить… На сенокосе работал, грузчиком нанимался… пастухом… Только на это как сейчас проживешь?… У меня ж трое детей, Тиль!.. Старшему семь лет… Выпьем, Тиль, а? (Достал флягу.) За твою удачу! (Отхлебнул.)

Тиль. Спасибо! Чтоб и тебе так повезло!

Палач (продолжая рассказ). Ну вот. Помыкался я, помыкался — и не удержался… Прихожу в Бриль, узнаю: испанцам экзекутор требуется… Я и знать-то не знал, что это есть — «экзекутор»… Думал, по столярной части… А это опять, стало быть, палач… Ну, черте вами, думаю, подработаю малость, подкоплю деньжонок, и все! Уйду на волю!..

Тиль. Сколько ж за меня дадут?

Палач. Две сотни!

Тиль. Нормально! По сегодняшним ценам даже хорошо… Шубу жене справишь…

Палач (отхлебнул из фляги). Перебьется. Я, Тиль, решил дом строить. Чтоб настоящий сруб и крыша из черепицы.

Тиль. На дом меня не хватит. Надо еще человек десять: черепица нынче дорогая…

Палач. Дорогая!.. (Отхлебнул, задумался.) «Экзекутор»! Вишь, слово какое, сволочи, придумали… Эх, Тиль, мне особо тошно, что я испанцам служу… Когда на своих работал — еще ничего, но на испанцев — это уж совсем паскудно получается… (Потянулся к фляге.)

Тиль (останавливая). Хватит! Уж и так нализался… Не доведешь меня до места.

Палач. Ничего… Я теперь трезвым на эшафот не выхожу.

Тиль. Ну, как знаешь… Пошли! На рассвете гезы ворвутся в город… Не успеешь на черепицу заработать.

Палач. Издеваешься?

Тиль. А что ж, плакать над тобой, что ли?…

Палач. Знаешь, Тиль, я бы сам к гезам подался, но, боюсь, не поймут и повесят…

Тиль. Вполне может быть!

Палач. Не то обидно, что повесят, а то, что не выслушают! А я, может, вам сочувствующий?… Вот вы испанцев разбили, они грустят — а мне весело… Я вообще иногда веселый бываю… Такие шутки отчубучу — ты ахнешь!.. Вот тут как-то нарядился испанкой… серьгу надел… и одному солдату говорю: иди сюда! Иди!.. Он подошел, а я его кастаньетами по носу! (Хохочет) Вот я какой бываю!.. Слушай, а хочешь, мы их всех надуем?… (Срывает с себя одежду палача.) Сейчас ты помрешь со смеху, чего я придумал… Дай мне твой колпак… Дай, не бойся… (Надевает шутовской колпак Тиля.) Во!.. Теперь я — вроде ты! (Смеется) A ты оденься в мое… И пойдем!.. Они-то подумают; что тебя казнят; а на самом деле — не тебя… Вот смеху-то!..

Шум. В глубине сцены появляется Рыбник. В его руке пистолет.

Рыбник. Гезы в городе! Тиль, тебе опять повезло!.. Радуйся! (Стреляет Палачу в спину.) Все! Я привел приговор в исполнение!

Палач (Тилю). Во, один дурак уже перепутал! (Падает.) За что я люблю тебя, Тиль, — с тобой всегда весело! (Умирает.)

Рыбник (подбежал к Палачу). Я выполнил Божью волю: Тиль Уленшпигель мертв!

Тиль. Тиль Уленшпигель жив!

Рыбник (в отчаянии). Этого не может быть! Тиль. Во Фландрии все может быть!

Рыбник в упор стреляет в Тиля. Тиль, невредимый, идет к выходу.

Ну вот… Ты опять мне не веришь…

Рыбник снова стреляет в Тиля. Тиль невредим.

Ой, как тебе не везет, рыбник… Ты бездарный человек. Даже на убийство у тебя нет таланта. (Уходит.)

Рыбник. Ты опять посмеялся надо мной, Боже?! Мне подложили холостые патроны… (Стреляет в себя.) Нет! Настоящие… Извини… (Умирает.)

Эпилог

На пустой сцене сидят Тиль и Ламме, задумчиво смотрят в зал.

Ламме. Тиль, не молчи… Говори про что-нибудь, а?…

Тиль. Про что?

Ламме. Про что хочешь!.. Слова какие-нибудь говори… А то, когда ты молчишь, мне не по себе… Ерунда всякая в голову лезет.

Тиль. Живой я, Ламме, живой! Сколько повторять?

Ламме. Так я понимаю, а все-таки… Ведь ты лежал. Когда мы ворвались в тюрьму, ты лежал…

Тиль. Ну, лежал…

Ламме. Зачем?

Тиль. Стреляли крутом… Чего стоять-то?

Ламме. Я к тебе нагнулся, а ты не дышишь!

Тиль. Это я пошутил.

Ламме. Шутки у тебя, Тиль, какие-то безвкусные!.. Раньше, бывало, на осла задом наперед сядешь или, помнишь, на базаре пел «Не помещается в седле его большая шея!»… Это да! Это всем на радость. А тут вдруг лежишь… Над тобой — знамена. Оранский речь говорит, а ты и не шелохнешься…

Тиль. Заслушался. Ведь так красиво говорил: «Тиль — дух Фландрии. Великий гез Уленшпигель!»…

Ламме. Это конечно… Такое про себя послушать каждому приятно… Ну а потом?…

Тиль. Что потом?

Ламме. Зачем потом тебя плащом накрыли?

Тиль. Холодно было…

Ламме. Ну, а на похороны ты зачем согласился?

Тиль. Ребята упросили… Поминки все-таки… Оранский шесть бочек вина выставил… Не пропадать же добру?

Ламме. Это конечно… Погуляли хорошо… (Сердито.) И все-таки зря! Теперь расхлебывай!.. Ведь многие и вправду думают, что тебя нет. Памятник, говорят, тебе решили ставить… Только не знаю где. Одни говорят — в Амстердаме, другие — в Бриле, а третьи — вот тут, на дороге… Очевидцы все спорят, где ты почил… Ты сам-то кому отдаешь предпочтение?

Тиль. Я лично за Амстердам.

Ламме. И я… Уж соглашаться — так на столицу… (Сердито.) Кончай дурить, Тиль! Давай объявись!.. В магистрат, что ль, сходим или просто на площадь. Выйди, крикни: «Вот он я!» Должны ж поверить, не слепые ведь…

Тиль. Оно конечно… Но тоже, с другой стороны, — зачем людей беспокоить? Все уже свыклись с мыслью, что меня нет… Не время сейчас, Ламме!

Ламме. Вот упрямый! Ну, как хочешь… Только со мной не молчи! Говори про что-нибудь!..

Тиль. Хватит говорить. Скоро люди соберутся, а у нас ничего не готово… Давай дело делать!..

Вдвоем они поднимают большой деревянный крест, устанавливают посреди сцены.

Ламме. Вот так… Ничего!.. Эх, табличку бы надо… «Здесь покоится прах духа Фландрии…» Нет! «Дух праха…» Фу, запутался!

Тиль. Да ну их, таблички… (Вешает на крестовой шутовской колпак.) Так понятней будет!

Один за другим появляются друзья, соратники, родные Тиля, печально рассаживаются вокруг креста, склоняют головы.

Ламме. Тиль! А может, пора объявиться?! Ведь все собрались… Самое время!

Тиль. Еще не время, Ламме. Мое время придет… Знаешь, Ламме, когда мир и покой, когда все хорошо, я, может, и не очень нужен. А вот случись в доме беда, когда опасность… тут я объявлюсь! Тут я уж точно объявлюсь!.. (Тихо запел.)

Ты не бойся: люди услышат! Не глухие же!.. (Громко запел.)

Занавес

1. ГОСТИ ДОМА СВИФТА

Неожиданно громовой раскат закончился звоном разбитого стекла. Камень, брошенный с улицы, влетел в одну из комнат большого дома, принадлежащего Джонатану Свифту. Любопытные лица прильнули к стеклам, но тут же со смехом отпрянули, — в комнате появился дворецкий Патрик, мужчина средних лет с бесстрастным лицом. Бросив негодующий взгляд на окна, он взял веник и совок, начал сметать осколки стекла.

Следом за ним в комнату вошла домоправительница Ванесса. Подойдя к бюро, достала оттуда журнал, перо…

— «Пятое октября. В доме Джонатана Свифта разбито оконное стекло», записала она.

— Осмелюсь добавить: четвертое за неделю, — сказал Патрик.

— «…Четвертое за неделю…» Как вы думаете, Патрик, кто это мог сделать?

— Наверное, йеху… Или кто-то из гостей.

— В доме много гостей? — спросила Ванесса.

— Как обычно, — пожал плечами Патрик.

— Кто именно?

— Я не всех знаю… Великан Глюм… Потом этот человек с летающего острова… Лошади…

— Гуигнгнмы, — поправила Ванесса, тщательно произнося это сложное слово. — Гу-игн-гнмы… Я же объясняла.

— Да. Да. Гу-инг-мы, — повторил Патрик. — Потом этот, который живет вечно…

— Мистер Некто?

Патрик равнодушно посмотрел на нее, потом скосил глаз в сторону окна: похоже, кто-то подглядывал за ними. Патрик перевел взгляд на Ванессу:

— И лилипуты, мисс! Под ногами все время шмыгают лилипуты. Очень мешают работать!

— Направляйте всех гостей в сад! — сказала Ванесса, отложила перо и двинулась к выходу.

— Очень мешают работать! — сказал Патрик и кивнул в сторону окон, где появились чьи-то любопытные глаза. Появились и исчезли. — А ведь у лакеев тоже есть нервы!

— Я это помню, Патрик, — холодно ответила Ванесса, — особенно когда плачу вам жалованье…

Она вышла. Патрик проводил ее недобрым взглядом, затем стал готовить чай: выкатил столик, зажег спиртовку.

В этот момент в одной из дверей появилась странная фигура в довольно нелепом одеянии: черный английский котелок, сюртук, внизу что-то среднее между юбкой и туникой. На ногах были надеты древнегреческие сандалии.

— Добрый вечер, Патрик! — произнес он, застенчиво улыбаясь. — Я — Некто.

— Не смею спорить, сэр, — сказал Патрик довольно равнодушно. — Всех гостей Просили пройти в сад.

— А может быть, сейчас утро? — доверчиво спросил Некто.

— Вполне может быть, сэр. — Патрик начал теснить гостя к дверям.

— А число? — упирался Некто. — Какое число?

— Пятое октября.

— А год?

— Вы спрашивали об этом уже утром.

— Да? Не помню. А утром какой был год?

— Тысяча семьсот сорок пятый!

— До рождества Христова или после?

Патрик, явно потеряв терпение, подошел к Некто, вытолкнул его в одну из дверей. Через секунду Некто появился из другой двери. В третью дверь сильно постучали. Патрик открыл дверь и увидел два огромных башмака.

— Ланцелот! — раздался чей-то крик сверху. Патрик посмотрел наверх и увидел в окне чью-то голову. — Ланцелот!

Патрик вздохнул, пошел вверх по лестнице:

— Так и будем стучать целый день, сэр?

— Мне нужен рыцарь Ланцелот! — сказала голова на третьем этаже и сердито топнула башмаком на первом. — Где Ланцелот?!

— Не знаю! — проворчал Патрик, задернул штору наверху, захлопнул дверь внизу.

— Ланцелот? — удивился Некто, все еще стоявший, к неудовольствию Патрика, в комнате. — Откуда Ланцелот? Разве мы в средневековье, Патрик?

— Вполне может быть, сэр! — проскрежетал зубами Патрик. — вы сами уйдете, сэр, или вам помочь?

Некто заискивающе улыбнулся:

— Не сердитесь на меня, господин дворецкий. Я всего лишь пытаюсь сориентироваться во времени. Когда человек живет на земле вечно, как я, время спрессовывается в голове и года наслаиваются друг на друга. Иногда я просто не могу понять, в каком я тысячелетии. Где мы сейчас, Патрик?

Патрик старался сдержать гнев:

— Сэр, я разливаю чай! Нельзя приставать с такими идиотскими вопросами к людям, у которых в руках кипяток.

— С кем же мне поговорить?

Патрик взял Некто за руку, подвел к окну:

— Видите — растет дуб? Вон тот, огромный… Прекрасный собеседник для вас: ему тоже лет пятьсот.

— Уже пятьсот? Боже! Я ведь помню его еще желудем. Эта реплика возымела свое действие — чайник упал, ошпарив Патрику ногу.

— Чай испорчен, сэр! — сказал Патрик, всем своим видом давая понять, что страдает только из-за испорченного чая. После этого он взял брезгливо Некто за шиворот и вытолкнул за дверь. Подошел к окнам и задернул шторы. Потом оглянулся назад и увидел в дверях человека в дорожном камзоле.

— Я доктор Симпсон! — сказал вошедший.

— А на тебя, мерзавец; сил уже не осталось! — проскрежетал Патрик, схватил вошедшего за шиворот и потащил к выходу. Доктор отчаянно сопротивлялся…

Через секунду доктор кубарем скатился со ступенек дома. Еще через секунду над ним склонилось участливое лицо Патрика.

— Простите, сэр, как, вы сказали, вас зовут?

— Доктор Симпсон. Психиатр.

— О! — лицо Патрика осветила приветливая улыбка. — Очень рад! Меня предупредили, что вы должны приехать.

— И поэтому меня спустили с лестницы?

— Приношу свои извинения, сэр. Но ведь и у лакеев есть нервы, не так ли? — Стряхивая пыль с камзола гостя, Патрик вежливо ввел его в дом.

— Что это все значит? — недовольно спросил доктор.

— Сумасшедший дом! — ответил Патрик. — Обыкновенный сумасшедший дом…

— Я в этом не уверен. — Доктор оглядывался. За окном мелькнули хихикающие рожи. — У меня есть опыт работы в подобных заведениях, но здесь все выглядит иначе. Эти люди не похожи на больных.

Патрик обрадовался этим словам:

— И у меня такое же подозрение… Жулики, сэр! Жулики и проходимцы!

— Зачем пустили?

— Таков приказ декана. Его последняя воля! — Заметив недоумение на лице гостя, Патрик начал поспешно пояснять: — Видите ли, сэр, когда наш дорогой хозяин в последний раз умер, он огласил такое завещание: «Дом и все средства передаются в пользу безумных». Слыханное ли дело?! Кто сейчас нормален? И, разумеется, со всей Ирландии в этот дом двинулись дармоеды: великаны, гуингмы, какие-то «летающие острова»… И самое страшное — лилипуты!

— Кто?! — Доктор изучающе разглядывал Патрика.

— Лилипуты, сэр! По всему дому шмыгают лилипуты… Шмыг! Шмыг! — Он хлопнул в ладоши, под столом что-то пискнуло и зашуршало. — О, видели! Мы ходим, как цапли по болоту, боимся наступить. А ведь и у лакеев есть нервы, не так ли?

Доктор решительно подошел к Патрику, заглянул ему прямо в зрачки:

— Я наведу здесь порядок!

Патрик печально посмотрел на доктора:

— Сколько вам лет, сэр?

— Тридцать. Какое это имеет значение?

— Предыдущему доктору тоже было тридцать, — вздохнул Патрик. — Ушел от нас — семидесяти. А проработал всего неделю…

Доктор еще раз внимательно посмотрел на Патрика, по его бесстрастному лицу было невозможно определить, шутит он или нет.

— Где-то в глубине дома раздался звон колокольчика. В глубине коридора показались Свифт и Ванесса.

— Прикажете доложить? — тихо спросил Патрик.

— Нет. Я бы хотел сначала понаблюдать… — Доктор склонился к уху Патрика, что-то прошептал

Патрик понимающе кивнул, щелкнул по-военному каблуками:

— Браво, сэр! Такой человек здесь необходим!

Он подошел к большому книжному шкафу, распахнул дверь, приглашая в шкаф доктора.

Доктор секунду поразмышлял, затем нырнул в шкаф. Патрик поспешно закрыл дверь…

…Сквозь стеклянную дверь книжного шкафа доктору был виден стол, за который сел Свифт. Вокруг него суетился Патрик, пододвигая кресло, повязывая хозяину салфетку, наливая чай. Лицо декана было абсолютно безучастно.

Доктор прислушался к разговору Ванессы и Патрика.

Ванесса. Доктор еще не появлялся?

Патрик. Появлялся, мисс Ванесса… Я хотел доложить, но доктор не позволил. Он сказал, что вначале хочет здесь осмотреться…

Ванесса (недовольно). Что это значит, Патрик? Вы обязаны выполнять мои распоряжения.

Патрик. Я объяснял это доктору, мисс. Но он сказал, что в присутствии доктора распоряжения медсестры теряют силу.

Ванесса. Вот даже как? Интересно… А как вы его вообще нашли, Патрик? Вам не показалось, что у нового доктора глуповатое лицо?

Патрик (растерянно). Я бы этого не сказал.

Ванесса. Глуповатое и самодовольное. Во всяком случае, так говорят все, кто его видел. Вот и у декана такое же мнение. Не правда ли, ваше преподобие?

Свифт безучастен.

Совершенно с вами согласна… Впрочем, раз эта кандидатура одобрена Опекунским советом и губернатором, от нее многого ждать не приходится. Не правда ли, господин декан? Свифт безучастен.

Очень остроумно подметили, сэр. Очень… (Улыбается). И в этом я с вами согласна!

Патрик (нарочито громко). Осмелюсь заметить, господин декан, что лично на меня новый доктор произвел хорошее впечатление. Уверенный взгляд, волевое лицо… Надеюсь, и слух хороший…

Ванесса (сухо). Мы учтем ваше мнение, Патрик. Ступайте!

Патрик. Слушаюсь! (Сделал несколько шагов, но тут же споткнулся, словно боясь наступить на что-то невидимое). Кыш! Шмыгают тут, проклятые! Ну, ничего! Недолго вам осталось! (Уходит).

Ванесса (Свифту). Если не возражаете, сэр, я могла бы во время чая ознакомить вас с сегодняшней почтой. (Взяла поднос с письмами и газетами). Здесь в основном отклики на очередную кончину. Все газеты признают, что поминание в этом году проходит особо бурно. По всей Ирландии манифестации. В Дублине отмечались уличные беспорядки. В связи с этим, выступая в парламенте, депутат Орнэрри заявил: «До каких пор декан Свифт будет издеваться над Британией?» Он даже выдвинул законопроект, запрещающий вам умирать. (Улыбнулась). Законопроект провалился. Представитель оппозиции заявил, что Англия — демократическая страна, и если в ней нельзя свободно жить, то умирать каждый может, когда ему вздумается! (Улыбнулась). Замечание в вашем духе, сэр, не правда ли? Письмо из Франции. Один из ваших поклонников передает отзыв Вольтера на ваше творчество: «Свифт — крупнейший сатирик нашего века, но сатира для него не просто жанр, а трагическая необходимость идейного неучастия в современности». Каково ваше мнение, сэр?

Свифт внимательно разглядывал чашку, в которой был налит чай. Вдруг его лицо исказила гримаса боли. Он резко сжал ладонями виски…

Наблюдавший за ним доктор услышал странный шум, напоминавший шум толпы, отдельные резкие голоса, выкрики, свист… Шум усиливался. Стали слышны отдельные слова: «Позор!» «Этот человек позорит Британию!», «Да прекратится это когда-нибудь?» Снова свист. Затем строгий голос спросил: «А почему этот человек до сих пор жив?» Кто-то подобострастно ответил: «Он репетирует свою смерть, ваше превосходительство!» Снова заревела толпа. Потом голос ребенка произнес: «Мама, дай мне эту книгу!» Женский голос нежно ответил: «Не прикасайся к ней, мой мальчик! Это ужасная книга, написанная ужасным человеком в ужасное время»…

Свифт разжал ладони, сжимавшие виски. Голоса стали стихать. Зазвучал нежный женский голос, напевавший какую-то песенку.

В открытом окне комнаты появилась женщина с безумными глазами. В руках она держала букетик полевых цветов.

Заметив ее, Ванесса помрачнела, подошла к окну:

— Мисс Джонсон, декан сейчас занят. Будьте добры, пройдите в сад.

— Добрый день, сестра, — с улыбкой ответила мисс Джонсон. — Я принесла ему цветы.

— Цветов в доме более чем достаточно!

— Это полевые! — сказала мисс Джонсон и улыбнулась. — Декан любит полевые… — Она поставила цветы в вазочку. — И еще пудинг. Его любимый пудинг с яблоками…

— Декан не ест пудинг с яблоками! — строго сказала Ванесса, пытаясь задернуть штору. — Уверяю вас, я не хуже знаю, что любит декан! — Она задергивала шторы, мисс Джонсон тянула их обратно. — Вы порвете шторы, мисс Джонсон!!

— Я сошью вам новые, сестра! — сказала мисс Джонсон. — Голубые в горошек. Они создают радостное настроение!

— Меня не интересует ваш мещанский вкус, мисс Джонсон! — сердито крикнула Ванесса. — Пройдите в сад или я позову слуг и они вас выпроводят силой! — Она резко задернула штору.

Лицо декана исказила гримаса боли. Он отодвинул чай, встал, сделал шаг. Пошатнулся. Ванесса бросилась к нему:

— Что с вами, декан? Извините меня, я и не думала обижать эту женщину… Это не Стелла. Я же вам объясняла, это просто одна из ваших безумных посетительниц. А Стелла умерла. Давно. Много лет назад. Вы же знаете… Эта женщина и не похожа на Стеллу. А если чуть и похожа, так что ж из этого? Я вообще никогда не понимала, как вам могла нравиться женщина с такой внешностью? У вас же тонкий вкус… — Заметив гневный взгляд декана, она пробормотала: — О, простите, сэр! Я бестактна! Я сама не понимаю, что говорю.

Свифт молча пошел к выходу.

— Простите меня, сэр… Вы даже не допили чай… Ах, что я наделала… — Поддерживая Свифта под руку, Ванесса вышла вместе с ним из комнаты.

Доктор вылез из своего укрытия, размял затекшее тело, огляделся. Бросил взгляд на многочисленные картины и книги. Направился к столу, но вдруг услышал слабый писк и споткнулся. Посмотрел под ноги. Никого…

В задумчивости сел за стол, за которым только что сидел Свифт. Пламя свечи задрожало и погасло. Наступил полумрак. И в этом полумраке доктору почудилось, что кто-то, зашуршав, стал взбираться на край стола. Скоро в полумраке стал отчетливо виден крохотный человечек. Затаив дыхание, доктор наблюдал за ним.

2. ЛИЛИПУТЫ

Край стола. Огромная чашка с дымящимся чаем. Здесь же рядом на столе, — тарелка с недоеденным кремовым тортом. Десертная вилочка. На соседнем блюдечке пара кусков пиленого сахара.

По скатерти на стол вскарабкался Первый лилипут. Оглянулся. Потом подошел к чашке, примериваясь к ней. Чашка оказалась в два раза выше него. Тогда он подошел к кускам сахара, тяжело пыхтя, попытался приподнять один из них. Это у него не получилось.

В это время на стол тихо взобрался Второй лилипут, секунду понаблюдал за Первым.

Второй. Сладенького захотелось?

Первый (испуганно). Кто здесь? Это ты, Рельб?

Второй. А ты как считаешь?

Первый. Я спрашиваю: это ты, Рельб?

Второй. Странный вопрос, Флим. (Усмехается). Звучит, как анекдот: в доме всего два лилипута, они встречаются, и один другого спрашивает: «Это ты?»

Первый. Здесь темно. Я испугался, подумал — мышь.

Второй. Я похож на мышь?

Первый. Я не сказал, что ты похож на мышь. Я просто подумал, что это могла быть мышь.

Второй. Зачем ты залез сюда, Флим?

Первый. Я хотел пить.

Второй. Очень интересно. А что у тебя за поясом?

Первый. Фляга.

Второй. Зачем?

Первый. Почему ты меня допрашиваешь?

Второй. Потому что ты заврался и не хочешь сказать правду! А поскольку правду кто-то должен сказать, скажу ее я: ты, Флим, и не собирался пить чай. Ты хотел отнести его Бетти.

Первый. Ну и что?

Второй. Хорошенькое дело: «ну и что?» Посторонний мужчина обслуживает мою жену, а когда я его ловлю с поличным, он говорит мне: «ну и что?»

Первый. Она больна.

Второй, (не может успокоиться). Главное дело: «ну и что?»

Первый. Ей нужен чай с лимоном.

Второй. (зло). Послушай, Флим, я не люблю, когда про мою жену говорят «она». Моя жена больна, у моей жены жар, моей жене нужен чай с лимоном! И мое дело об этом позаботиться.

Первый. Но тебя не было.

Второй. Тем более. Посторонний мужчина не должен заходить в комнату к женщине, когда мужа нет дома. Она звала тебя?

Первый. Да.

Второй. Как?

Первый. Она стонала.

Второй. Это разные вещи, Флим! Зовут кого-то конкретно. А стонут — вообще, в пространство. (Забирает у Первого флягу). И прошу ВАС не заходить в нашу комнату, когда конкретно ВАС не зовут… (Направляется к чашке, только тут понимает, что ему не достать до края. Беспомощно оглядывается).

Первый. Высоко!

Второй. Ненавижу этот саксонский фарфор. То ли дело японские сервизы — прекрасные изящные чашечки по грудь, а эти какие-то громадные безвкусные уроды.

Первый. Я хотел подложить под ноги кусок сахара.

Второй. Ну и что ж?

Первый. Он тяжелый. Одному не поднять.

Второй, (усмехнувшись). А мы попытаемся… (Подходит к куску сахара, с трудом отрывает его от тарелки, делает несколько нетвердых шагов по столу, неожиданно кричит). Помоги! Флим! Помоги!

Первый бросается ко Второму на помощь, вдвоем они укладывают кусок сахара у основания чашки. Молча идут за вторым куском. Этот кусок поменьше. Думаю, я сам справлюсь. Первый, (миролюбиво). Ладно. Чего уж… С трудом поднимают второй кусок, несут к чашке, кладут на первый.

Второй, (садится на сахар). Фу! Устал… Отдохнем… Чертовы англичане! Почему надо выпускать такие сахарные глыбы? Сколько нормальных людей можно было бы накормить одним таким куском рафинада. Сколько можно было б сделать вкусных конфет. Леденцов для девушек. Или «тянучек»…

Первый. Куда им!

Второй. Вот будут портить сахар, выпекать всякие приторные торты, заливать их лужами крема. А простые вкусные, дешевые «тянучки» — нет!

Первый. Куда им!

Второй. Нет, я ж ничего не говорю. Страна действительно развитая.

Первый. Это конечно.

Второй. Дороги здесь ровные. Дома красивые. Экипажи…

Первый. Это конечно.

Второй. Ив смысле науки они далеко ушли вперед.

Первый. Ньютон, например.

Второй. Я же не спорю… При чем тут Ньютон?

Первый. Я имею в виду закон всемирного тяготения.

Второй. При чем здесь всемирное тяготение?…

Первый. Ну в том смысле, что мы его там и не знали, а они тут уже им вовсю пользуются.

Второй (подумав). Я же не спорю: страна развитая… Но многое им не дано.

Первый. Это конечно.

Второй. Леденцы, например…

Первый. Куда им!

Второй. Или вот это еще. Помнишь? Как это у нас там называлось? Ну это… как его… Вот черт, забыл. (Задумался). А вообще мне здесь нравится.

Первый (вздохнув). И мне здесь нравится!

Второй. Не ври.

Первый (твердо). Мне здесь нравится!

Второй. Опять врешь! (Начинает злиться.) Что? Что тебе здесь может нравиться?! Спать на краешке дивана? Воровать чай из хозяйской чашки?

Первый. Замолчи!

Второй. Бродить среди огромных домов? Каждую минуту бояться, что на тебя вдруг наступят копытом, лапой, сапогом?

Первый. Замолчи, прошу тебя!

Второй. Знаешь, как нас здесь похоронят?

Первый. Замолчи!

Второй. В спичечном коробке! Всех троих — в одном спичечном коробке!

Первый (орет). Замолчи! (Бросается на Второго.)

Секундная борьба.

Второй. Отпусти! Отпусти, тебе говорят! (Вырывается из рук Первого.) И не смейте приходить в нашу комнату, если вас конкретно не зовут! (Влезает на сахар, пробует дотянуться до края чашки, это ему не удается.) Больше подложить нечего?

Первый. Только кусок торта.

Второй. Ну его к черту. Он липкий. (Спрыгивает на стол.) Пошли отсюда. Попытаемся нагреть воду там, внизу. (Со злобой взглянув на чашку.) У, понастроили! Мерзавцы! (Грозит чашке кулаком.)

Первый. Стой! Я придумал! Я придумал, как можно зачерпнуть чай.

Второй. Ну?

Первый. Нужно, чтоб один встал на другого…

Второй. Еще чего?

Первый (обрадованно). Конечно. Это же так просто: один встанет сюда, другой взберется ему на плечи — и все получится.

Второй. Чепуха! И потом, я не позволю, чтоб кто-то ходил по мне ногами.

Первый. А я не против…

Второй. Хочешь сразить меня благородством?

Первый. И вовсе нет! Так выгодней для дела. Я выше, поэтому тебе будет удобней.

Второй (перебивая). Что?

Первый. Я говорю, поскольку я выше ростом…

Второй. Кто выше ростом? Ты?

Первый. Это же очевидно.

Второй. Что значит «очевидно»? Для меня это совсем не очевидно.

Первый. Перестань, Рельб. Сколько можно выяснять этот вопрос.

Второй. Не понял…

Первый. Я говорю, сколько можно выяснять… Всегда считалось, что я выше тебя. Вспомни: в армии я был правофланговым, а ты стоял далеко сзади. И на балах я всегда шел в первых парах.

Второй. Это ничего не значит. С тех пор прошло много времени.

Первый. Ну и что? Люди растут только до двадцати лет.

Второй. А я — после двадцати!

Первый. Ну хорошо. Зачем нам спорить? Давай померимся.

Второй. Давай, но только трудно без арбитра. Пойдем к Бетти!

Первый. Зачем сюда впутывать Бетти? Встанем спина к спине, все будет ясно.

Второй неохотно подходит к Первому. Они встают друг к другу спинами. Первый оказывается выше.

Первый. Ну?

Второй. Трудно понять… Какие у тебя туфли?

Первый. Такие же, как у тебя.

Второй. А прическа? У тебя же волосы торчат вверх, а у меня приглажены.

Первый. Перестань, Рельб! Сколько раз мы с тобой меримся, и каждый раз ты ищешь какие-то причины.

Второй. Все равно внизу встану я.

Первый. Нечестно, Рельб.

Второй. Внизу встану я, потому что я сильнее!

Первый. Это для меня новость.

Второй. Опять будем спорить?

Первый. Ладно. Становись где хочешь. Но имей в виду, я вынужден буду пройтись по тебе ногами.

Второй (с усмешкой). А что от тебя можно еще ожидать? (Влезает на сахар). Дай-ка мне вилку!

Первый (испуганно). Зачем?

Второй. Для упора, для чего ж еще!

Первый подает Второму десертную вилочку. (Упирается руками). Лезь!

Первый (с опаской). А ты меня не уронишь, Рельб?

Второй. Не знаю. Как пойдет.

Первый. Ты не должен злиться, Рельб. В конце концов, тот факт, что ты оказался внизу, нисколько тебя не унижает. Наоборот! Это благородно. Ты ведь терпишь ради больной жены. Ради нашей замечательной Бетти. Это очень благородно! И еще: раз ты стал внизу, значит, ты — сильный. Самый сильный. В цирке у акробатов внизу становится самый сильный.

Второй. Да лезь ты!

Первый. А я и не выше тебя, а длиннее. Помнишь, меня и в школе прозвали Длинным…

Второй. Тебя в школе прозвали Глистом.

Первый. Ну так имелось в виду, что я длинный, как глист.

Второй. Вовсе не это имелось в виду. Имелось в виду, что у тебя нельзя разобрать, где голова, а где… (Смеется.)

Первый. Ну наконец-то! Наконец к тебе вернулось чувство юмора. Чувство юмора — это главное, что мы привезли оттуда, Рельб. Верно? Здесь так шутить не умеют.

Первый. Куда им…

Первый (похлопав Второго по плечу). Ну я пошел?

Второй (подставляя спину). Счастливого пути!

Первый взбирается Второму на плечи, подтягивается на руках, садится на ребро чашки.

Первый. Ух, как тут жарко! Как в бане… (Нагибается.) Ах, черт возьми!

Второй. Что?

Первый. Хозяин отпил половину. Не достать. Придется сделать так… (Снимает пояс, привязывает к нему флягу, спускает флягу в чашку.) Ну вот! Теперь можно попытаться зачерпнуть. (Вглядываясь в даль.) Какой вид отсюда, Рельб!

Второй. Какой оттуда может быть вид?

Первый. Потрясающе! Знаешь, Рельб, отсюда виден край буфета. В нем стоят хрустальные бокалы. И вот лунный свет упал на них, и теперь они играют разноцветными огоньками. Ах, как красиво! Жаль, что ты не видишь этого… Безумно красиво, Рельб. Очень похоже на фейерверк. Помнишь, как у нас там под Новый год устраивали фейерверки? Хочешь, я помогу тебе подтянуться?

Второй. Вот еще.

Первый. Но я хочу, чтоб ты это увидел.

Второй. Делать мне нечего…

Первый. Когда Бетти выздоровеет, надо будет слазить с ней на буфет. Она так любит эти фейерверки…

Пауза. Некоторое время Первый сидит молча, глядя в сторону буфета, Второй, задумавшись, прохаживается у основания чашки.

Второй. Флим, можно я тебе задам один вопрос?

Первый. Конечно.

Второй. Тебе очень нравится моя жена?

Пауза.

Что ты молчишь?

Первый. Думаю, как ответить… Скажу «очень» — обидишься ты, скажу «не очень» — обидно для Бетти. Я не стану отвечать на твой вопрос, Рельб.

Второй. Ну хорошо. Сформулируем вопрос иначе: а ты хотел бы переспать с моей женой? Первый. Нет. Второй. Почему? Первый. Я очень уважаю тебя, Рельб.

Второй. И только поэтому?

Первый. А еще я слишком люблю Бетти, чтобы позволять о ней так говорить! (После паузы.) Извини.

Второй. Все правильно… За что сердиться? Ты сказал правду. Я никогда не сержусь на правду. Вот когда ты перед этим врал, что, мол, просто пришел сюда выпить чаю, это было противно. А на правду я не сержусь…

Пауза.

Первый. Я скоро уеду от вас, Рельб.

Второй. Куда это?

Первый. Пока не решил. Перееду в другой город.

Второй. Зачем?

Первый. Надо же как-то со всем этим кончать. Мы скитаемся вместе и только мучаем друг друга. Пора разрушить этот дурацкий треугольник. Я уеду.

Второй. Ты пропадешь один.

Первый. Найду какое-нибудь занятие. Все-таки я пианист, Рельб. Я хороший пианист.

Второй. Не говори ерунды. Ты видел здешние инструменты? Каждая клавиша как бревно. Как ты собираешься играть?

Первый. Ногами, Рельб! Я все продумал. Если быстро прыгать с клавиши на клавишу, то получается совсем неплохо.

Второй. Перестань! Ты серьезный музыкант и не должен опускаться до примитивных мотивчиков.

Первый. Кто здесь знает, что я серьезный музыкант?

Второй. Я знаю, Бетти знает…

Первый. Поэтому я и хочу от вас уехать.

Второй. Не говори ерунды! Унизительно прыгать с клавиши на клавишу, точно блоха. Ты — человек и не должен терять достоинства. Ты — мой друг, ты любишь мою жену. А главное — мы оттуда. Три нормальных человека в этой огромной, богом проклятой стране. Нам обязательно надо держаться друг друга. Не бросай нас, Флим!

Первый. Да, конечно, Рельб. Это у меня так… фантазии.

Второй. И приходи к нам.

Первый. Спасибо.

Второй. Всегда, когда хочешь. Даже когда тебя конкретно и не зовут.

Первый. Спасибо, Рельб. Ты очень добр.

Пауза.

Второй (вдруг обращает внимание на туфли Первого). Что это у тебя?

Первый (глядя в сторону буфета). Поразительно, как они светятся…

Второй. Что это, я тебя спрашиваю? (Показывает на туфли.)

Первый. О чем ты?

Второй. Что у тебя в ботинке? Внутри!

Первый (чуть смущен) Ну что ты пристал?

Второй. Ах ты сукин сын! Стельки! Огромные пробковые стельки! И потайные каблуки! Ах, мерзавец!

Первый. Кто дал тебе право оскорблять меня?

Второй. Трижды мерзавец! Я с ним меряюсь по-честному, а он…

Первый. Я тебе предложил быть наверху, сам отказался…

Второй. И давно у тебя эти штуки?

Первый. Мое личное дело.

Второй (распаляясь). Значит, давно. Негодяй! Значит, во всех наших спорах ты был нечестен. И там, в армии, когда стоял правофланговым, а я плелся где-то сзади… И на приемах, когда ты первым открывал танец как самый высокий… И перед Бетти!

Первый. Не заводись!

Второй. Ты больше мне не друг, Флим! Ты обманул меня! Ты обманул мою жену. Наивная женщина, я видел, как она смотрела на тебя восхищенными глазами. Смотри, Рельб, говорила она мне, наш Флим с каждым днем становится выше и выше, наверное, он много работает над собой. О, если б она знала…

Первый (кричит). Знала! Второй. Что?

Первый. Она зна-ла! Потому что видела меня без туфель! И без всего!

Второй (тихо). Замолчи!

Первый. Почему? Это же правда. А на правду ты не сердишься. Так слушай! Мы с Бетти давно любим друг друга. И я хожу в вашу комнату, потому что она зовет меня… конкретно!

Второй. Замолчи!

Первый. Я всегда был выше тебя, Рельб! И дело тут не в каблуках… Просто я всегда наверху! Вот и сейчас. Я достиг края чашки и любуюсь радугой на буфете, а ты, как всегда, струсил и ругаешься внизу.

Второй. Я убью тебя, Флим.

Первый. Сначала дотянись! Пигмей.

Второй. Кто?!

Первый. Да. Это мы с Бетти так тебя называем.

Второй. Да я тебя! (Схватил десертную вилочку, бросился на чашки.)

Первый (вскочил на ребро чашки). Не достанешь! Не достанешь! (Бегает по ребру.) Лилипут несчастный! (Неожиданно покачнулся.) Рельб! Помоги мне, я падаю… Рельб! (Падает в чашку.)

Второй. Флим! Что с тобой? (Беспомощно бегает вокруг чашки.) Флим! Отзовись! Не бросай меня, Флим! (Стучит кулаками в стенку чашки.) ЛЮДИ! ПОМОГИТЕ НАМ!

Наступила полная темнота.

Потом свет начал медленно разгораться: в дверях стояли Патрик и Ванесса со свечами в руках.

Доктор с изумлением обнаружил рядом с собой Свифта, который внимательно разглядывал чашку.

— Я, кажется, задремал, — пробормотал доктор, поспешно вставая.

— Мистер Свифт, я хочу представить вам нашего нового доктора, мистера Симпсона, — сказала Ванесса.

— Мы уже виделись, — заметил доктор. — Я встретил декана на прогулке. Правда, он не пожелал со мной разговаривать. Ну ничего… Мы подружимся. Не так ли, декан?

Свифт печально разглядывал чашку.

— Что с вами, сэр? — спросил доктор. — У вас на глазах слезы…

— Наверное, чай остыл! — пояснил Патрик.

— Не стоит огорчаться из-за такой ерунды! — Доктор подошел к Свифту, заглянул в чашку. — В чашку что-то упало. Очевидно, мушка… Позвольте! — Он хотел взять чашку из рук Свифта, тот не выпускал ее. — Позвольте! Нет, сэр, я не люблю, когда пациенты меня не слушаются… Позвольте! — Он сжал с силой руку Свифта, отнял чашку, пальцем достал мушку, стряхнул на пол. — Вот и все! Теперь нет повода для огорчений. — С улыбкой протянул чашку Свифту. — Не так ли, друг мой?

Свифт внимательно посмотрел на доктора, потом решительно плеснул чай ему в лицо…

3. ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ

Утром следующего дня доктор осматривал пациента. Ему помогали Ванесса и Патрик.

Обнаженный по пояс Свифт равнодушно глядел куда-то за окно, где по дорожкам сада прогуливались гости. Здесь же, усевшись прямо на землю под окном, какой-то бродячий шут напевал песенку.

— Закройте окна, Патрик! — приказал доктор. — И скажите этому бродяге, чтоб перестал нудить всякую чушь.

— Но это Шекспир, доктор, — заметила Ванесса, имея в виду текст песенки. — «Король Лир»…

— Не знаю, — отмахнулся доктор. — Мы живем при короле Георге, и давайте заниматься делом. — Он обмакнул перо, пододвинул к себе чистый лист бумаги: — Заполним историю болезни. Помогайте, сестра… Итак, полное имя?

— Джонатан Свифт, — произнесла Ванесса.

— Через «ф»?

— Что?

— Я спрашиваю «Свифт» пишется через «ф»? Патрик и Ванесса переглянулись.

— Разумеется, доктор…

— Год рождения?

— Тысяча шестьсот шестьдесят седьмой.

— Род занятий?

— Священнослужитель, философ, писатель…

— …писатель, — доктор старательно вписал слово в историю болезни. — Интересно… Оказывается, наш декан еще и сочиняет…

Патрик и Ванесса вновь переглянулись.

— Вы шутите, доктор? — поинтересовалась Ванесса.

— Я никогда не шучу, сестра, тем более во время работы.

— Вы не читали книг мистера Свифта?!

— Я вообще не читаю беллетристики. Времени едва хватает на специальную литературу.

Ванесса скосила взгляд в сторону Свифта. Он был безучастен.

— И вы никогда не слышали о его памфлетах? Доктор пожал плечами.

— О знаменитых «Приключениях Гулливера»?

— Гулливер?! Подождите… — Доктор наморщил лоб, что свидетельствовало о работе мысли. — Что-то припоминаю. Такой толстый. Много ест…

— Это — Гаргантюа, сэр. Автор — Рабле. Гулливер — совсем другое.

— Тогда не помню, — пожал плечами доктор.

— Простите, доктор, но мне кажется, вы не сможете помочь мистеру Свифту. Лечить художника, не зная его творений… Я буду вынуждена обратиться в Опекунский совет с просьбой прислать другого доктора.

— Это ваше право, Ванесса! Но я боюсь, что Опекунский совет сочтет, что проще заменить сестру!

Патрик хихикнул. Ванесса строго посмотрела на него, двинулась к выходу.

— Подождите! — остановил ее доктор. — Я вспомнил… Гулливер? Это что-то детское…

— Книга написана для взрослых!

— Странно… Я слышал, как няня читала ее малышам. Врач, который побывал в стране лилипутов, потом в стране великанов, потом еще где-то…

— Не «где-то», — возмутилась Ванесса, — а в Лапуту. В Бальнибарби. В Лагнег. В Глабдобдриб. И, наконец, в стране гуигнгнмов.

— Боже, какие названия! И в чем там дело?

— Это очень серьезная книга, сэр, — торжественно произнесла Ванесса. — Я думаю, нет смысла опошлять ее вульгарным пересказом, тем более в присутствии автора. Гораздо полезней ее прочесть.

Патрик достал с полки книгу, положил перед доктором. Затем, сопровождая Свифта, Ванесса и Патрик покинули комнату. Доктор проводил их взглядом, перевел его на книгу, послюнявил палец, начал листать…

Перед ним поплыли странные картинки: большой человек тянет за ниточки маленькие кораблики… маленький человек сидит на громадной ладони… лошади разглядывает голого человека…

Зевнув, доктор захлопнул книгу и посмотрел за окно. За ним с интересом наблюдала мисс Джонсон.

— Кто вы? — недовольно спросил доктор.

— Меня зовут Эстэр… Эстэр Джонсон.

— И что из этого следует? Мисс Джонсон пожала плечами.

— Не сердитесь на Ванессу, — сказала она после небольшой паузы. — Она плохо воспитана, но она любит декана.

— Вас это радует или огорчает?

Мисс Джонсон снова пожала плечами и улыбнулась:

— Она помогает ему в работе…

Доктор приблизился к окну, изучающе осмотрел мисс Джонсон:

— Странно, что вы… за нее заступаетесь!

— Приходится проявлять к ней снисходительность, — вздохнула Эстер. — Ведь она… безумна.

Доктор усмехнулся:

— Вы в этом уверены?

— Да, сэр! — Эстэр снисходительно улыбнулась. — Видите ли, много-много лет назад декан был знаком с одной девушкой по имени Ванесса. Он даже посвятил ей поэму: «Ванесса светоч для сердец, всех женщин лучший образец!» — засмеялась Эстер. — Какие строчки, а? Так вот, сестра Ванесса и решила, что она именно та Ванесса. А ведь это имя он придумал. «Ванессой зваться будешь ты, и это имя красоты лишь в небесах богам известно. В земных пределах — неуместно…» Эстэр заговорила неожиданно зло: — Бедняжка! Как глупо доверять поэзии… Когда декан был в ударе, он мог рифмой воспеть даже метлу! Нет, доктор! Он любил другую женщину. Всю жизнь!

— Надеюсь, ее звали не вашим именем? — спросил доктор.

— Ее он звал Стеллой. Это имя он тоже придумал. Он вообще большой выдумщик, наш декан. Стелла! Красиво, не правда ли?… «Ты знаешь, Стелла, каждый год декан хвалу тебе поет…»

— Так на ком он все-таки был женат, ваш декан?

— Он вообще не был женат, доктор. В его жизни были две женщины, и он не смог нанести рану ни одной из них…

— Они обе умерли?

— Да.

— Одновременно?

— Почему? — не поняла Эстэр.

— Иначе он мог бы жениться на оставшейся. — Доктор был явно доволен логичностью вопроса.

Эстер внимательно посмотрела на доктора:

— Простите, сэр, вы из Ноттингемшира?

— Да. А что?

Эстэр сочувственно вздохнула:

— Я так и подумала, сэр… Прочтите книгу. Может быть, тогда вы поймете, что в этом доме со смертью особые счеты: здесь все умирают и не умирает никто.

Появился Патрик, стал сердито задергивать шторы:

— Не мешайте доктору, мисс Джонсон! Пройдите в сад. Эстер отошла от окна. Патрик направился к другому окну, но неожиданно споткнулся, перепрыгнул через невидимое препятствие.

— Опять эти лилипуты! Кыш!

Доктор встал, подошел к Патрику, закричал:

— Прекратите валять дурака! Какие лилипуты?! Откуда?! Или они вам приснились в страшном сне?

— А вам?

— Не имеет значения, — замялся доктор.

— Вдвоем? Возле чашки чая, да? Один пианист, другой женат… Тот, который со стельками, выше… Так?

— Нет. Выше как раз тот, что без стелек, — подумав, сказал доктор.

— Вот до какого кошмара мы дошли! Здесь всем уже снятся одинаковые сны. А все он, декан Свифт! Его пагубное влияние!

— Но ведь он не говорит ни слова…

— Осторожней, сэр! Этот человек проповедует молча. Даже с амвона. — Огляделся, перешел на шепот: — Придет, встанет перед прихожанами… и молчит. И те молчат… И все! Ирландцам уже почему-то сразу не нравится губернатор и раздражает нищета.

Раздался сильный стук в дверь.

— Вот, пожалуйста… Пример его пагубного влияния. Этот сумасшедший великан снова будет требовать рыцаря Ланцелота! — Патрик открыл дверь. Стали видны два огромных башмака. — Господин Глюм, я же просил вас не приходить. Что? Я вас не слышу… Какого рыцаря? Где я вам возьму рыцаря?

— Кто этот человек на ходулях? — спросил доктор.

— На ходулях? — Патрик был искренне удивлен. — Вы думаете, это не настоящие ноги? Ах, мерзавец! Вот мы сейчас проверим… Эй! Сэр! Слезайте, — пнул он ногой великана. — Надо попробовать кипятком!

— Прекратите, Патрик! — поморщился доктор.

— Нет, доктор, надо проверить! И у лакеев есть нервы…

— Проверим иначе. — Доктор подошел к доспехам рыцаря, висящим на стене, снял меч, шлем. — Поднимитесь наверх, Патрик, и скажите этому великану, что рыцарь Ланцелот приехал… Вы поняли?

Патрик изумленно смотрел на доктора. Доктор надел шлем на голову. В шлеме он выглядел довольно нелепо.

— Ланцелот приехал и готов сразиться с великаном, — продолжал доктор. — Если, конечно, этот… как его… великан Глюм спустится вниз и оговорит условия поединка. Вы меня поняли?

Патрик наконец все понял и возликовал:

— О! Разумеется, доктор! О, я чувствую, вы наведете здесь порядок! — Он полез в шкаф и неожиданно вытащил оттуда боевую трубу. — Разрешите трубить сигнал?

— Это необязательно, — поморщился доктор.

— Нет, сэр… — Патрик умоляюще смотрел на доктора. — Пусть все будет, как на настоящих турнирах! Иначе они не поверят!

Он громко затрубил и двинулся по лестнице. Через секунду откуда-то сверху послышался его голос:

— Великан! Доблестный рыцарь сэр Ланцелот принимает твой вызов!

Ему ответил радостный рев толпы. В окнах появились ликующие лица горожан. Грянула песня:

Горожане расставили лавки и стулья, уселись возле окон, предвкушая интересное зрелище…

4. БОЙ С ВЕЛИКАНОМ

Доктор стоял посреди комнаты, опираясь на меч. Открылась дверь. Патрик ввел в комнату невысокого полноватого человека с печальными глазами.

Патрик. Джентльмены, разрешите вас представить друг другу. Мистер Глюм, великан. (Жест в сторону доктора.) Сэр Ланцелот.

Глюм. Доблестный рыцарь, я рад, что вы приняли мой вызов! Надеюсь, поединок наш будет честным и бескомпромиссным!

Доктор (отложив меч). Я не люблю глупых шуток, мистер Глюм. Я приехал драться с великаном. Вы же человек среднего роста. Футов шесть, не больше…

Глюм. Пять футов восемь дюймов. И все-таки, сэр, я действительно великан. Самый настоящий! Я понимаю, в это трудно поверить, но это так. Я опустился.

Доктор. Каким образом?

Глюм. Если хотите, расскажу.

Доктор. Только, пожалуйста, коротко.

Глюм (печально). Хорошо.

Доктор. Садитесь к столу. А вы, Патрик, задерните шторы. Нечего на нас глазеть!

Патрик слегка задернул шторы, к явному неудовольствию глазеющих зрителей.

Глюм (заискивающе). И если можно, бокал вина… Патрик вопросительно посмотрел на доктора, тот кивнул. Патрик ушел за вином, недовольно ворча.

Доктор (рассматривая Глюма). Давно пьете? Г л ю м. Давно. Но это не пьянство, это — лечение. Впрочем, разрешите все по порядку… Так вот, сэр Ланцелот, я на самом деле великан, хотя сегодня в это трудно поверить. Другое дело мой отец, Глюм-старший. В нем было двести футов росту, он был выше Дублинского собора. Это казалось святотатством, и местный епископ требовал, чтобы отец ходил согнувшись. Бедняга так и проходил всю жизнь, словно больной радикулитом. Родом он был из Бробдингнега. Это страна великанов, описанная Свифтом. Вы, конечно, читали о ней?

Доктор. Ну, предположим. Дальше.

Глюм. Отец попал в Англию во время кораблекрушения и прожил здесь недолго, мучительно страдая. Сначала его показывали в цирке как диковину, потом зрелище всем надоело, и отца бросили на произвол судьбы… Он очень тосковал, просился назад в Бробдингнег, но ему никто не мог предоставить нужного корабля. Так он мыкался, перебиваясь случайной работой: перетаскивал камни в горах, прочищал трубы в высоких зданиях. Последнее время служил маяком в гавани. Целыми ночами простаивал у причала, держа огонь на вытянутой руке. Здесь и погиб во время сильной грозы. Молнии, сэр, всегда выбирают высокие объекты… Черт возьми, где же Патрик? Можно ли так долго ходить?

Появился Патрик с подносом.

Патрик. Потише, сэр! Здесь не пивная! Пришли на поединок, так ведите себя прилично.

Глюм. Да-да, извините! (Залпом выпил вино и продолжал). Так вот, об отце. Незадолго до смерти он женился на высоченной англичанке — Высокой Анне. Может, читали в газетах? Ну не важно. Важно, что в результате этого странного брака появился на свет я, Глюм-младший, полувеликан, полуангличанин, несчастнейшее существо. Несчастье мое состояло еще и в том, что кроме огромного роста родители наградили меня непомерным мозгом, из-за чего я начал стремительно развиваться. Разговаривать начал пяти дней от роду, причем сразу на нескольких языках. Писать, читать, считать стал в колыбели. Курс гимназии прошел за три дня, колледж — за месяц. Через год, занимаясь исключительно самообразованием, достиг уровня знаний члена Британской академии… Сначала это восхищало соотечественников, потом стало раздражать. Непомерно развитой мальчишка оскорблял достоинство седовласых ученых. А я продолжал углубляться в науки, открывая законы и истины, и тут же понимал их несостоятельность и необходимость новых законов и новых истин, «ибо, умножая знания, умножаем скорбь»… А тут еще я начал расти не по дням, а по часам, поднимаясь фут за футом над уровнем сограждан. Скоро я уже наблюдал свою землю с высоты птичьего полета. Я видел, как она прекрасна, как живописны ее холмы и горы, но я видел, как ее губят, как жгут леса, как бездумно полосуют наделами без всякого плана и мысли, как люди убивают друг друга из-за акра земли. Сэр, у великанов, к сожалению, все чрезмерно — зрение, слух, совесть. Каждый выстрел отзывался в моих ушах, каждая смерть рвала на части мое сердце… Я решил сделать страну счастливой. Мне казалось, я знаю, как помирить всех и в чем смысл бытия… Я пошел к королю. Он меня не принял… Сэр, прикажите Патрику принести еще рюмочку. Мы подходим к печальному моменту.

Патрик. Это уже лишнее, сэр!

Доктор. Принесите, Патрик!

На улице зашумели. В окно стали стучать.

Патрик (недовольно приоткрыл штору). Тихо! Спокойно! Скоро начнут! Я говорю — скоро! Разминаются… (Задернул штору, ворча, удалился).

Глюм. Король меня не принял! Он сказал, что не намерен выслушивать чьи-то советы, глядя снизу вверх. Я сказал, что готов упасть перед ним ниц. Но король сказал, что советы снизу ему не интересны. И вообще, сказал король, неужели в Англии не найдется смелого рыцаря, который бы проучил этого выскочку? Так мне объявили войну! Десятка полтора рыцарей двинулись в поход на великана. Я бы мог их положить одним ударом руки, но это были мои соотечественники. Я понял, что сильный должен уступить. Я готов был погибнуть и хоть этим принести славу отчизне… Я вышел на бой с рыцарями! (Встал из-за стола и принялся расхаживать по комнате.)

Доктор напряженно наблюдал за ним.

Мне чертовски не везло! Рыцари оказались бездарными! Их кони сбрасывали седоков, их стрелы летели мимо, их копья даже не пробивали моих штанов… Король направил мне тайное письмо: «Перестань позорить Британию! Уезжай отсюда на все четыре стороны!» Я написал в ответ: «Ваше величество, здесь моя родина! Я хочу принести ей пользу. Не гоните меня! Я сделаю для нее все, что вы прикажете!» Король ответил запиской: «Тогда не валяй дурака, стань таким, как все!»

Вошел Патрик, поставил перед Глюмом новый бокал вина.

Патрик. Это последний, сэр! Больше не просите. (И, отойдя в сторону, принялся слушать беседу.)

Глюм (с отчаянием). Итак, я стал уменьшаться! (Выпил вино.) Это самое страшное из всех наказаний. Всякий знает, как трудно взбираться наверх, но обратный путь всегда тяжелей. Не спрашивайте, как я это делал. Специальная гимнастика, диета, разнообразные поклоны, приседания… Я спускался вниз, как по тропинке, фут за футом, ежедневно приближаясь к уровню сограждан. С головой было труднее всего, но тут помог алкоголь. Ежедневный трехкратный прием алкоголя, и ты очищаешь свою башку от ненужных знаний и мыслей. Первый год я с трудом забывал все то, что усвоил в академии, затем пошло легче. За месяц я забыл колледж, за неделю — гимназию. На забывание философии ушло дня три, на историю — сутки. Потом на эту… как ее… ох, господи… В общем, ее забыл почти без напряжения часа за два. Одним словом, постепенно превратился в нормального господина средних размеров. Устроился здесь, в Дублине, нашел службу в одной конторе, неплохо зарабатывал. Женился, построил домик… Отличный домик, сэр. Маленький, с участком. И вдруг этот декан Свифт начинает звонить в колокол и собирать безумных. Мы с женой сначала просто посмеялись, а потом закралась у меня мысль: не тряхнуть ли тебе стариной, Глюм?! Не подняться ли снова до облаков?! Риск, думал я, небольшой. Посмеюсь, подышу озоном… Выпить дадут!

Патрик. Я говорил! Все дело в выпивке на дармовщинку…

Доктор. Принесите вина!

Патрик. Но, сэр…

Доктор (строго, тоном приказа). И мне тоже. Патрик, недовольно ворча, удалился.

Глюм. Я сам построил эти башмаки, на это у меня хватило соображения. А потом, когда встал на них и снова поднялся к облакам, вы знаете, мистер Ланцелот, что-то шевельнулось здесь (он ткнул себя в лоб). Еще не все потеряно! Я стал вспоминать… Понемножку… Понемножку… Там, наверху, чистый воздух. Мысли начинают бежать быстрее. И снова, сэр, захотелось что-то сделать для страны. Как великану мне в жизни не повториться, но, может быть, в смерти, сэр? Вот поэтому я послал вызов Ланцелоту… Я очень благодарен, что вы отозвались. Я слышал, вы — смелый и бесстрашный рыцарь, сэр, и не откажетесь сойтись со мной в поединке?! Ваша победа прославит родину!

Доктор изучающе посмотрел на Глюма. Тот в ответ посмотрел спокойно и печально. Доктор не выдержал взгляда.

Доктор. К сожалению, это невозможно.

Глюм. Почему?

Доктор. Я не испытываю к вам никакой вражды, и вообще я против дуэлей.

Глюм. Это не дуэль, а турнир. Здесь торжествует смелость и ловкость. Вы видите, как народ жаждет поединка. Люди соскучились по мужественным бойцам. Нам нужны герои. Ну?! Смелее, сэр Ланцелот..

Доктор. Я доктор. Доктор Симпсон.

Глюм (зло). Я не люблю глупых шуток! Можно сказать, что я сумасшедший, а вы доктор, но я встану на ходули, а вы наденете шлем — и великан с Ланцелотом сойдутся в схватке.

Доктор. Проводите его, Патрик.

Глюм. Трус! Будете хвастать в пивных прошлыми победами, а когда настал миг проверить себя — в кусты? О Англия, у тебя не осталось героев!

Патрик. Пойдем, пойдем… Набрался, приятель.

Глюм (свирепо). Ну нет! Если ваша рука разучилась владеть мечом, то моя — не дрогнет… (Рванулся к доспехам и, прежде чем доктор смог ему помешать, выхватил меч.) Я сниму грех с вашей души. Вам останутся только аплодисменты! (Распахнул дверь и закричал.) Да здравствует бесстрашный Ланцелот! (Вонзил меч себе в грудь.)

Доктор. Что мы натворили, Патрик?!

Патрик. Успокойтесь, доктор, успокойтесь… Это несчастный случай.

Доктор оттолкнул дворецкого, бросился к дверям. Ему навстречу ворвалась ликующая толпа горожан. Толпа подхватила его, начала подкидывать вверх, восторженно крича: «Да здравствует смелый Ланцелот!», «Слава герою!» Гремела песня:

5. ВСЕ ЭТО — ТЕАТР

По коридорам огромного дома Свифта быстро шли доктор и судья Бигс — толстый мужчина в парике и мантии. За ними два огромных констебля буквально волокли за шиворот Патрика. Патрик хныкал и упирался.

Увидев вошедших, Ванесса нахмурила брови. Свифт оставался, как всегда, безучастным.

— Ваше преподобие, — громко произнес доктор, — у нас сообщение чрезвычайной важности!

Констебли внесли Патрика, швырнули на пол.

— Что все это значит? — зло спросила Ванесса. — Почему здесь судья и констебли? Это частный дом!

— Извините, сестра, — сухо перебил судья. — Когда в частный дом проникают мошенники, то вслед за ними рано или поздно приходит закон!

Он пригласил жестом взглянуть в окно. Там стоял большой полицейский фургон, обтянутый мешковиной. Констебли вталкивали в него «гостей» декана, среди которых были лилипут Рельб, великан Глюм, Некто…

— Какая жестокость! — воскликнула Ванесса. — Доктор, как вы можете позволить, чтобы наших пациентов…

— Это актеры, сударыня! — с улыбкой перебил ее доктор. — Обыкновенные бродячие актеры. И они будут наказаны.

— Вот, уважаемый декан, как злодеи воспользовались вашим гуманным завещанием, — пояснил судья. — Вы думали облегчить жизнь несчастным, а пригрели шарлатанов. — Он подошел к Патрику: — Ну, мошенник, рассказывай хозяину, как его обманули.

Свифт повернул голову, с интересом посмотрел на Патрика. Патрик сделал несколько шагов и рухнул перед деканом на колени:

— Простите, сэр! Я хотел только добра… Не думал, что ace так получится… Всему виной ваше завещание. Когда вы его написали, я подумал: «А что ж будет, если к нам в дом и вправду начнут стекаться ненормальные? Ведь мы лакеи, а не санитары, и у нас есть нервы!» А тут как раз в Дублине и появился этот бродячий театр. Я пришел к ним, говорю: «Джентльмены, есть неплохая работа! Вы поселяетесь в доме мистера Свифта, мы вас кормим-поим, а вы за это… тихо валяете дурака!» О, простите, сэр! Я имел в виду, чтоб они изображали разных смешных героев, которых вы, сэр, насочиняли…

— Какая низость! — патетически воскликнул судья.

— Ну что вы, сэр… — продолжал бормотать Патрик. — Я знал, что декан не рассердится. Он сам всегда любил такие шутки. — Патрик повернулся к декану, как бы ища подтверждения. Свифт почему-то посмотрел на потолок и начал его изучать. — Вот! — обрадованно констатировал Патрик. — И поначалу все шло очень хорошо… Забавно! Кто прикинется лилипутиком, кто — великаном… Лошадки паслись! Все по-доброму… Но потом эти мерзавцы увлеклись. Стали топить друг друга в чашках, полилась кровь…

— Они взбудоражили весь город! — заметил судья, обращаясь к доктору. — Эпидемия безумия!

— Актеры, сэр! — вздохнул Патрик, кивнув в сторону окна. — Импровизация, страсти… Каждый в душе — Гамлет!

— Что будет с этими людьми? — тихо спросила Ванесса, разглядывая стоявший там фургон.

— Посидят в тюрьме! — с улыбкой сообщил судья. — У нас прекрасное помещение для искусства подобного рода. — Он засмеялся и подмигнул доктору. Тот в ответ вежливо улыбнулся.

— Но ведь я чистосердечно признался, — заканючил Патрик.

— Не волнуйтесь, Патрик, — решительно сказала Ванесса, — Вы вообще ни при чем. За все, что происходит в этом доме, отвечает домоправительница.

— Рад этому заявлению, — сказал судья. — Итак, мисс Ванесса, вы признаетесь, что тоже участвовали в обмане?

— Я выполняла волю декана! — сказала Ванесса. — И не брошу гостей, кем бы они ни были… Можете меня арестовать!

— Мы подумаем над этим! — строго сказал судья. — А пока должен сообщить, что Опекунский совет отстраняет вас от всех обязанностей по уходу за деканом Свифтом. Вы уволены! Потрудитесь передать ключи новой домоправительнице!

Открылась дверь. В кабинет вошла Эстэр Джонсон. Она была одета в темное платье сестры милосердия, волосы аккуратно причесаны, глаза смотрели холодно и строго.

— Мисс Эстэр Джонсон, — представил судья доктору.

— Мы знакомы с доктором, — сухо заметила Эстэр. — Правда, он принимал меня за помешанную…

— Скорее уж за актрису, — смутился доктор.

— Зато я никогда не заблуждалась на ваш счет, мисс Джонсон, — заметила Ванесса. — Для актрисы у вас слишком мало таланта, для безумной — искренности чувств. Впрочем, я рада, что Опекунский совет выбрал вас. Надеюсь, то время, пока вы бродили здесь и подслушивали под окнами, скажется на вас благотворно.

— Мне жаль, что я вытесняю вас, сестра, — с улыбкой сказала Эстэр. — Но главное, чтоб декан был здоров и окружен заботой. Не так ли?

— Разумеется, мисс Джонсон. — Ванесса старалась быть любезной. Это ей удавалось с большим трудом. — Но у меня к вам просьба; не вешайте здесь занавески с цветочками. Декан вам не сделает замечания, но будет страдать. Он не переносит пошлость.

— Хорошо, сестра, — с той же любезностью ответила Эстэр. — Но эти шторы сниму немедленно. Они слишком мрачны и унылы, хотя и соответствуют последней моде, сестра…

— Вы сделаете мне большое одолжение, мисс Джонсон, если перестанете меня именовать сестрой. Я уволена! Теперь я для всех просто мисс Ванесса или, еще короче, — мисс.

— Хорошо, мисс!

Доктор и судья с любопытством наблюдали за этой вежливой перебранкой. Свифт смотрел куда-то отсутствующим взглядом и, казалось, ничего не слышал.

Ванесса отцепила от пояса связку ключей, протянула мисс Джонсон:

— Прошу вас! Этот — от комнаты, этот — от кухни. Здесь ключи от книжных шкафов. Пожалуйста, к бюро, мисс Джонсон. Я покажу, как должны лежать бумаги. Декан любит, чтоб они лежали вот в таком порядке. Надеюсь, здесь ничего не пропадет и не затеряется? Впрочем, от этих бумаг я вас избавлю. — Ванесса взяла пачку писем. — Это моя личная переписка с деканом. Я могу взять эти письма?

— Разумеется, мисс. Я не думаю, что исследователям жизни и творчества декана это будет интересно, — улыбнулась Эстэр.

— Очень верное замечание, сестра. Вас не обижает, что я вас так называю? Так вот, мисс Джонсон, я считаю, что вы абсолютно правы, и немедленно сожгу эти никому не нужные листочки.

Ванесса с пачкой писем решительно направилась к камину. Доктор поморщился:

— Может быть, не сейчас, мисс Ванесса? Это может травмировать декана.

— О, что вы, доктор! — Ванесса швырнула письма в огонь. — Декана это ничуть не волнует! — Она повернула заплаканное лицо к Свифту. — Я не ошиблась, ваше преподобие? А может быть, вас вообще радует приход этой женщины? Почему вы молчите?

— Но он всегда молчит, — растерянно пробормотал доктор.

— Для вас, доктор! — зло сказала Ванесса и вышла из кабинета.

Доктор в недоумении повернулся к судье:

— Что она этим хотела сказать?

Тот не успел ответить. Лицо декана исказила гримаса, он резко встал, шагнул к камину.

Эстэр бросилась к нему:

— Что с вами, декан? Не надо… Это не та Ванесса! Та Ванесса давно умерла, вы же знаете… Ну хорошо, хорошо… — Голос ее задрожал. — Раз вам так дороги эти письма… — она сунула руку в камин, морщась от боли, стала собирать обгоревшие листки, — я все восстановлю… Каждое слово… Она мне продиктует…

Свифт секунду смотрел на нее, потом взял ее обожженную, покрытую копотью руку, поцеловал. Эстэр заплакала…

— О, сэр! Неужели вам так дорога эта девушка, что из-за нее вы готовы терпеть и меня? Благодарю вас! Вы очень добры! — Она попыталась улыбнуться. — Благодарю вас… — Она взяла его под руку, и они вдвоем тихо пошли к выходу.

Возле самой двери мисс Джонсон обернулась:

— Господин судья, декан просит не увозить сегодня этих людей. Пусть погостят еще денек. Поминки не кончились.

Судья вопросительно посмотрел на доктора. Тот кивнул.

— Ну, хорошо! — сказал судья. — Под вашу ответственность, доктор… — И добавил, обращаясь к констеблям: — Только никаких представлений! Толпу разогнать! Актеров держать в фургоне под охраной… Вы меня поняли, констебль?!

Высокий черноволосый констебль щелкнул каблуками:

— Слушаюсь, сэр!

Доктор посмотрел за окно: двое полицейских прилаживали решетку к заднику фургона…

6. НЕКТО

Поздний вечер. В дальнем углу сада стоял огромный фургон, обтянутый мешковиной. Сквозь решетку были видны лица актеров. Один из актеров тихо напевал песенку.

Перед фургоном, охраняя его, прохаживались два констебля, рыжий и черный, о чем-то тихо переговаривались.

Неподалеку, оставаясь незамеченным, стоял декан Свифт.

Сзади него послышался шорох, появился доктор. Свифт не повернул головы…

Заслышав шорох, черный констебль оглянулся, никого не увидел, но на всякий случай подошел поближе к фургону. Доктор перевел взгляд в его сторону…

Черный констебль. Прекратить петь!

Рыжий констебль. Пускай… Они ж негромко…

Черный констебль. Не разрешено никаких представлений. Народ начнет толпиться.

Рыжий констебль. Это правильно! Но вообще жалко. Я, знаешь, кое-что у них смотрел. Мне понравилось… Про лилипутов.

Черный констебль. Это когда в чашке-то утоп? Ха!

Рыжий констебль. И про великана неплохо… Но вот особенно с этим умора… который живет вечно.

Черный констебль. Это который?

Рыжий констебль. Ну который сам себя забыл. (Показывает за решетку.) Вон сидит… «Дубу, говорит, пятьсот лет, а я его желудем помню…» Эй ты! Иди-ка сюда.

Черный констебль. Не трогай ты их.

Рыжий констебль. Да ладно, поболтаем только.

К решетке приблизился Некто.

Некто. Вы меня, джентльмены?

Рыжий констебль. Одет-то… Одет-то как! Ну, умора. Как тебя зовут?

Некто. Видите ли, я так давно живу на свете, что уже забыл свое имя. Поэтому называйте меня просто Некто.

Рыжий констебль. «Некто»? (Смеется.) Ну, артисты… Скажи, сколько же ты живешь?

Некто. Несколько тысяч лет.

Рыжий констебль. Несколько, говорит, тысяч… (Смеется.)

Черный констебль. Потеха!

Некто (печально). Напрасно вы смеетесь, джентльмены. Каждый человек живет на земле несколько тысяч лет. Или больше. Просто у многих отшибло память. (Вглядывается в лицо рыжего констебля). Вас, сэр, я где-то видел. Лет пятьдесят назад…

Рыжий констебль. Пятьдесят? А вот и врешь! Мне всего сорок пять.

Некто. В этой жизни. В этой! А в той жизни, что была до этой, мы с вами встречались. Прекрасно помню. Вы стояли на посту на базарной площади. Возле городской тюрьмы.

Черный констебль. Да он сейчас там стоит.

Некто. Это сейчас. А то было тогда, при короле Георге Первом. (Вглядывается в рыжего.) Ну точно — вы. Я обратил внимание: рыжие усы и веснушки… Да вы сами сможете вспомнить, если напряжете хоть немного свой мозг.

Рыжий констебль. Как это?

Некто. Закройте глаза.

Рыжий констебль. Ну… (Закрывает глаза.)

Некто. Вам сейчас, говорите, сорок пять?

Рыжий констебль. Да.

Некто. Теперь постарайтесь спокойно, не торопясь, оглядеть свою прожитую жизнь. Вот вам тридцать. Вспоминаете?

Рыжий констебль. Ну вспоминаю…

Некто. А двадцать? Вы — молодой, здоровый, румянец во всю щеку… Помните?

Рыжий констебль. Ну помню… Конечно. Я тогда женился на Полли.

Некто. Прекрасно. А теперь вам десять лет. Помните?

Рыжий констебль. Ну так, вообще… Мы тогда жили под Глазго, в деревне.

Некто. Не отвлекайтесь. Сейчас наступает самый трудный момент. Вот вам уже пять лет. Вспоминаете?

Рыжий констебль (подумав). Чуть-чуть…

Некто. Теперь четыре года… Три… Два… Один… Теперь вы в утробе!

Рыжий констебль. Где?

Некто. В утробе! Вы лежите, свернувшись калачиком, через вас бежит кровь матери. Вспоминайте! Ну? Вспоминайте! Вот вы выходите из этой жизни в прошлую… Рра-а-аз! И вот вы стоите в форме и каске на рыночной площади Дублина, возле тюрьмы. Мимо вас проезжают кареты. Над вами летают голуби. А вы стоите и глазеете на них.

Рыжий констебль (в ужасе открыв глаза. А-а! Вспомнил!

Черный констебль. Врешь!

Рыжий констебль. Клянусь! Вспомнил! Стою на рыночной площади…

Черный констебль. Ты там и сейчас стоишь!

Рыжий констебль. То сейчас, а то — тогда. Ох, Господи! (Испуганно крестится.) Пресвятая Дева… Вспомнил! У меня ведь всегда было такое странное чувство, будто бы я жил прежде.

Некто. Разумеется! Все люди жили прежде, надо лишь научиться это вспоминать. Так проповедует декан Свифт!

Черный констебль (заметив подошедшего доктора). Тихо! Замолчите. (Тянет рыжего констебля за руку.) Пошли, Джек, будут неприятности.

Рыжий констебль (не может успокоиться). Стою на рыночной площади! Точно! Стою на площади!

Черный констебль. Ну стоишь… Стоишь! Чего тебя так разобрало?

Они ушли. Доктор приблизился к Свифту, нерешительно начал разговор.

Доктор. Сэр, мне бы хотелось, чтоб мы как-то понимали друг друга… Не знаю, что для этого надо сделать, но, поверьте, я вам хочу только добра. (Улыбнулся.) Я не верю, что вы безумны!

Свифт внимательно посмотрел в глаза Доктору, приложил палец к губам.

Свифт. Тсс…

Доктор. Что? Скажите, декан… Скажите!

Возле решетки фургона вновь появился рыжий констебль. Он не заметил Свифта и доктора.

Рыжий констебль (постучал по решетке). Мистер Некто!

Некто (появляясь у решетки). Что вам, констебль?

Рыжий констебль. Извините, что мешаю спать. Но мне хотелось бы еще немного продвинуться вглубь…

Некто. В каком смысле?

Рыжий констебль. Вспомнить прошлую жизнь. Значит, мы остановились на том, что я стою на рыночной площади.

Некто. Это уже при короле Георге?

Рыжий констебль. Да.

Некто. Ну и вспоминайте дальше.

Рыжий констебль (закрыв глаза). Потом мне, стало быть, тридцать… Двадцать… Я женюсь на Полли.

Некто. В прошлой жизни вы тоже женились на своей Полли?

Рыжий констебль (мучительно напрягая память). Получается так. Только та Полли была помоложе. И не такая толстая. Она больше похожа на Кэтти, одну девицу, с которой у меня было кое-что, когда ездил к родственникам в Манчестер.

Нек о. Не отвлекайтесь. Вспоминайте сосредоточенно. Вот вам двадцать, и вы женитесь на Полли, похожую на Кэтти, потом вам десять, потом вам пять… четыре… три… два… один… Вы в утробе… Назад! Назад! И вот вы в своей позапрошлой жизни…

Рыжий констебль. Это, значит, уже при короле Эдуарде?

Некто. Да. Вспомнили что-нибудь?

Рыжий констебль (испуганно). Вспомнил.

Некто. Что?

Рыжий констебль. Стою возле тюрьмы на рыночной площади…

Некто. Не путаете?

Рыжий констебль. Нет, точно: стою на посту, охраняю тюрьму.

Некто (печально). Да. Я так и думал.

Рыжий констебль. Что это значит, сэр?

Некто. Нет смысла вспоминать дальше, Джек. Боюсь, что картина будет одна и та же: время станет меняться, а вы все будете стоять на посту на рыночной площади.

Рыжий констебль (чуть обиженно). Почему?

Некто. Очевидно, такова ваша судьба, Джек.

Рыжий констебль. Это очень обидно, сэр. Я предполагал, что в прошлом мне не пришлось быть каким-нибудь важным лордом или деканом, вроде нашего Свифта, но, с другой стороны… За что ж так со мной? Стою и стою, и ничего не меняется.

Некто. Извините, Джек, но в этом вы сами виноваты.

Рыжий констебль. Я?

Некто. Разумеется. Что вы сделали для того, чтоб хоть чуть-чуть изменить свою судьбу? Был ли в вашей прошлой жизни хоть один решительный поступок? Вы всегда охраняли тюрьму. И при Георге. И при Эдуарде. И при Генрихе.

Рыжий констебль. Но ведь в тюрьмах сидят разбойники!

Некто. Это как посмотреть, Джек. Робин Гуд был разбойником, а впоследствии стал героем. Жанна д'Арк — еретичкой, а через сотню лет — святой. И только вы, Джек, тупо стережете замки тюрьмы из века в век, не раздумывая и не размышляя! Вот и сейчас — чем вы заняты?

Рыжий констебль. В каком смысле?

Некто. Ну чем сейчас здесь заняты? Для чего поставлены?

Рыжий констебль. Сторожить…

Некто. Значит, через сотню лет, если вам вдруг захочется освежить память об этом дне, что вам суждено припомнить? А ничего хорошего. Вы снова стоите и сторожите безвинных людей, которых упрятали за решетку.

Рыжий констебль. А за что они вас посадили?

Некто. За что сажают в Ирландии? За что угодно. Меня — за то, что вечно живу. Скажите, Джек, разве это преступление?

Рыжий констебль угрюмо задумался.

Доктор (Свифту). Извините, сэр, я вынужден вмешаться. Такие разговоры опасны. Пойерьте, я не новичок в психиатрии.

«Тсс!» — этот звук раздался откуда-то сзади. Доктор испуганно обернулся и увидел, что сзади стоят несколько горожан и прикладывают палец к губам: «Тсс!» Рыжий констебль вновь подошел к решетке фургона.

Рыжий констебль. Господин Некто!

Некто. Я здесь, Джек.

Рыжий констебль. Господин Некто, скажите, как далеко это зашло?

Некто. Что именно?

Рыжий констебль. С какого времени я охраняю тюрьмы?

Некто. Этого я не знаю, Джек. Вспоминайте сами.

Рыжий констебль. Но ведь вы говорите, что живете несколько тысяч лет.

Некто. Да, это так. Но я не обязательно должен был встречаться с вами. Что вас волнует? Средние века? Нашествие норманнов?

Рыжий констебль. Тридцать третий год.

Некто. Что?

Рыжий констебль. Тридцать третий год от Рождества. Год распятия! (Переходя на шепот.) Я набожный человек, сэр. Я прощу себе все, кроме этого. Вспомните: тридцать третий год… Иерусалим… Городская тюрьма… Стражники выводят Иисуса из тюрьмы…

Некто. Бог с вами, Джек, я этого не помню.

Рыжий констебль. Зато другие помнят. У нас в соборе расписан купол. Там есть и такая картина: его ведут связанного. Рядом толпа, легионеры. А справа на посту стоит стражник. Рыжие усы. Веснушки. Уши торчат. (Заскрежетал зубами.)

Некто. Образумьтесь, Джек! Это были не вы!

Рыжий констебль (в отчаянии). А кто же?

Некто. Уверяю вас. Это был другой человек.

Рыжий констебль. Тогда почему я помню, как все было? Явственно помню, словно случилось это вчера. Помню, как вывели его, как орала толпа, «как воины, раздевши Его, надели на Него багряницу и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость, и, становясь перед Ним на колени, насмехались над Ним, говоря — радуйся…». А я стоял рядом. Вооруженный. Смотрел… И пальцем не пошевелил, чтоб спасти невинного.

Некто. Вы ошибаетесь, Джек!

Рыжий констебль. Нет, сэр! Теперь понимаю, — это был я. И вот откуда началась моя судьба! И повторяться ей несчетное количество раз, если б вы, сэр, не научили меня вспоминать. А теперь я должен что-то изменить… (Полез за пояс, достал ключ, начал открывать замок решетки.) Доктор (выбежав из укрытия). Что вы делаете, сержант? Рыжий констебль (выхватил пистолет, навел на доктора). Не подходить! Я, сержант Джек, считаю этих людей невиновными и дарую им свободу.

Вбежал черный констебль.

Черный констебль. Джек, что ты делаешь?

Рыжий констебль (наводя на него пистолет). Не подходи! Я, сержант Джек, выпускаю этих людей…

Черный констебль. А что я скажу судье?!

Доктор. Констебль! Вас накажут! Вас сурово накажут!

Черный констебль. Нам грозит трибунал, Джек. Одумайся!

Рыжий констебль. Ты сам одумайся. Вспомни! Сходи в храм, посмотри картину, не найдешь ли свою рожу среди легионеров?

Черный констебль. Каких легионеров? Он совсем свихнулся!

Рыжий констебль (актерам). Я вас отпускаю! (Вставил ключ в замок, повернул.)

Черный констебль. Стой! (Неожиданно выхватил пистолет, выстрелил в рыжего констебля.) Извини, Джек! Но это мой долг! Я на службе! (Кричит.) Тревога! Тревога! (Убегает.)

Рыжий констебль пошатнулся, упал на руки доктора. Из фургона вышел Некто, склонился над констеблем.

Рыжий приподнял лицо, которое при свете луны выглядело мертвенно-бледным, попытался улыбнуться:

— Ну вот и все, сэр. Теперь у меня все будет по-другому?

— Конечно, Джек, — прошептал Некто. — Все по-другому. Теперь пошел новый отсчет. Совсем новый.

— Нет, нет, сэр, — Рыжий попытался приподняться, но не смог. Застонал. — Совсем по-новому не обязательно… Пусть Полли повторится… И Кэтти…

— Хорошо, — пообещал Некто. — Пусть повторятся. Но финал теперь будет другим, Джек. Теперь у вас будет спокойно на душе. И вы всегда будете видеть это звездное небо. Как сейчас…

Рыжий констебль прикрыл глаза. Доктор опустил его безжизненное тело на землю. Из фургона вышли все актеры, молча встали вокруг, склонили головы…

Неожиданно с разных сторон раздались аплодисменты.

Доктор испуганно оглянулся — несколько горожан с безумными лицами улыбались и аплодировали.

Доктор в ужасе посмотрел на них, потом на свои ладони, испачканные кровью…

— Но ведь это кровь! — в отчаянии закричал доктор, обращаясь к Свифту. — Скажите им! ЭТО — КРОВЬ!

Свифт молча и печально смотрел на него. Аплодисменты усиливались…

— Дом, который построил Свифт. Часть вторая, — объявил голос режиссера. Слышен шум съемочной площадки. Актеры в париках и буклях, с подзорными трубами в руках начали занимать свои места на балконе губернаторского дворца.

— Запускаем комету! — скомандовал режиссер.

— Летающий остров, — поправил кто-то.

— Небесное тело…

— Тишина на площадке! — прикрикнул режиссер. — Пусть они сами разбираются. Запускайте!!

Зазвучала музыка. Большой округлый предмет стремительно поднялся в небо, завис между облаками.

7. ОПЕКУНСКИЙ СОВЕТ

Подзорные трубы были направлены в небо. Члены Опекунского совета, столпившись на балконе, обменивались негромкими репликами:

— Вот она!

— Где? Я ничего не вижу…

— Да вот же… Круглая… Похожа на блюдце.

— Комета, господа!

— А я говорю — знак Божий.

— Да где? Ничего не вижу…

Доктор Симпсон, похудевший и осунувшийся за эти дни, стоял чуть поодаль, наблюдая за столпившимися на балконе. В зал вошел лакей, торжественно провозгласил:

— Губернатор Ирландии, сэр Уолп!

Балкон моментально опустел. Все расселись вокруг большого круглого стола.

Появились озабоченные губернатор и судья Бигс. Губернатор занял почетное место, судья стоя начал речь:

— Господа! Начинаем экстренное заседание Опекунского совета, который я собрал по распоряжению лорда-губернатора.

Все посмотрели в сторону губернатора, тот сидел с непроницаемым лицом.

— Губернатор поручил мне сказать, что он крайне обеспокоен состоянием здоровья нашего дорогого декана Свифта и положением дел в стране. Надо ли говорить, как нас всех тревожит душевный недуг нашего великого современника? Но что поделать, если медицина еще так несовершенна? Однако с радостью хочу сообщить, что новый доктор, мистер Симпсон, вселяет в нас надежду. Всего несколько дней этот молодой эскулап провел в доме декана, а уже сделано много полезного: арестованы актеры, уволена сестра Ванесса, разоблачен мошенник слуга…

— Браво! — воскликнул кто-то из членов совета.

Все одобрительно посмотрели на доктора. Тот хотел возразить, но судья перебил его:

— Не надо скромничать, доктор! Успех — это успех! Однако кое-что еще внушает тревогу: актеры сбежали, погиб полицейский, мошенник слуга восстановлен в прежней должности…

— Вчера в Дублинском порту опять утонули две шхуны, — неожиданно вспомнил один из членов совета.

— Груженых? — поинтересовался кто-то.

— Разумеется. Груженных сукном. Прекрасным английским сукном.

— Не забудьте про волнения в Ковентри, — подсказал епископ. — А также о том трудном положении, в котором находится принцесса Маргрет.

— Принцесса в положении? — неожиданно заинтересовался губернатор.

— В переносном смысле, — пояснил судья.

— Да? — лицо губернатора отразило работу мысли. — И от кого?

Все задумались.

— Трудно сказать, — наконец выдавил из себя судья, — но переписывалась она с Вольтером…

Это сообщение озадачило губернатора. Он строго посмотрел на судью:

— Получается, у нас нет своих философов?! Наступила пауза. Вопрос всех поставил в тупик.

— Продолжим! — сказал губернатор.

Судья напрягся, вспоминая, о чем говорили, потом изрек:

— И вот теперь этот странный летающий предмет, который появился в небе Ирландии, вызывая страх у населения.

Все повернулись к окнам.

— Комета, господа, типичная комета! — заметил ученый член совета.

— Где ж у нее хвост? — поинтересовался кто-то.

— Это бесхвостая комета… Типичная бесхвостая…

— Это — знак Божий! — вмешался епископ. — Предвестие Страшного суда.

— А я говорю — комета! — настаивал ученый. — Поверьте, ваше преподобие…

— Оставьте хоть небо церкви!

— Нет! — воскликнул ученый. — Нет уж, позвольте… Небо — часть космоса, оно принадлежит науке!

Губернатор недовольно нахмурил брови.

— Небо над Ирландией — часть Ирландии! — изрек он тихо, но для всех. — И принадлежит оно… Англии!

— Бесспорно, сэр! — обрадованно согласился судья. — Именно поэтому мы запросили Лондон о характере наблюдаемого явления…

— И что они ответили? — заволновался ученый. — Бесхвостая комета?

— Если бы, — вздохнул судья.

— Страшный суд? — с надежной спросил епископ.

— Хуже! Они пишут: «Решайте сами»! Возникла пауза.

— Есть мнения на этот счет? Все молчали.

— Тогда есть общее мнение: считать этот небесный предмет как бы и не существующим!

Раздался всеобщий вздох облегчения. Все заулыбались, заговорили:

— Правильно!

— Верно!

— Как будем рассматривать? — поинтересовался ученый. — Мираж? Сон? Видение?

— Это уж как решим, — сказал судья. — Здесь полная свобода выбора.

— Тогда — галлюцинация! — предложил ученый. — Наука предлагает термин: «галлюцинация»! Это подтверждается неоспоримыми фактами…

— Да уж, — вздохнул один из членов совета, — как только на земле нет порядка, так в небе появляются всякие летающие…

— галлюцинации, — подсказали ему.

— Да, галлюцинации… Вспомните историю Британии. Так было во время восстания Кромвеля, во время знаменитого лондонского пожара…

— Во время повышения цен на виски! — заметил кто-то.

— А вот теперь — Свифт!

— Да уж, конечно… Глупо было бы, чтоб при нем и не было…

Доктор мучительно сжал виски. Он никак не мог уловить смысл происходящего, и это доставляло ему страдания…

— Что с вами, доктор? — спросил судья. Все посмотрели на доктора.

— Извините, сэр. Но я что-то не понимаю… При чем здесь Свифт?

Сидевшие за столом переглянулись.

— А вы, доктор, случайно родом не из Ноттингемшира? — в свою очередь спросил ученый.

— Да. А что?

— Ничего. Я так и подумал…

Все оживились, заулыбались, снисходительно поглядывая на доктора.

— Вы читали третью часть «Приключений Гулливера»? — снова спросил ученый.

— Я начал. Но она мне показалась скучной.

— Скучной? — ученый недовольно покачал головой, извлек откуда-то книгу. — А вот прочтите-ка здесь, на странице двести семидесятой.

Доктор взял книгу, с недоумением оглядел сидевших за столом.

— Вслух, пожалуйста! — приказал губернатор. Доктор начал медленно читать:

— «Вдруг стало темно, но совсем не так, как от облака… Я оглянулся назад и увидел в воздухе большое непрозрачное тело, заслонившее солнце. Читатель едва ли будет в состоянии представить себе, с каким удивлением смотрел я на парящий в небе остров…»

— «Парящий в небе остров»… Красиво! — вздохнул губернатор.

— Безусловно, сэр! Стиль у него безупречный. Читайте дальше, доктор.

— «…Остров этот имеет форму круга диаметром 7837 ярдов, или около четырех с половиной миль…».

Ученый глянул в окно через подзорную трубу:

— Как всегда, он точен. Галлюцинация именно этих размеров!

Доктор отложил книгу:

— Я все понял, господа!

— Наконец-то! Поздравляем, — улыбнулся ученый.

— Погодите поздравлять! — сказал епископ. — Надо узнать сначала, что он понял. Он же из Ноттингемшира…

— Вы хотите это, — доктор сделал жест в сторону окна, — приписать Свифту?

— Что значит «приписать»? — недовольно перебил судья. — Выбирайте выражения! Все им давно написано. Вы должны понимать, что столь подробное и художественное описание может вызвать у всего народа довольно зримую галлюцинацию.

— Эпидемия безумия, — быстро сформулировал ученый. — Когда сходит с ума простой человек — это незаметно, но когда взрывается такой мощный интеллект, как Свифт, мысли и образы летят во все стороны.

Доктор неприязненно глянул на него, потом тихо сказал:

— Но декан Свифт — не сумасшедший!

Сидевшие за столом замерли, испуганно оглянулись на губернатора. Тот сидел с непроницаемым лицом.

— Не горячитесь, доктор, не горячитесь, — шептали слева и справа.

— Декан Свифт абсолютно здоров! О чем я и сообщил в Лондон!

Возникло замешательство.

— Когда сообщили? Кому?

— Несколько дней назад я выслал письмо…

— Кому? Кому вы писали, сэр?! — настаивал судья.

— Меня просил об этом один депутат…

— Неосмотрительно, молодой человек! — Один из членов совета схватился за голову. — Весьма неосмотрительно…

Губернатор вдруг резко встал, направился к доктору и начал его разглядывать, словно видел впервые. Потом круто повернулся к судье:

— А как вообще он здесь? Судья опустил глаза.

— Я спрашиваю, — медленно произнес губернатор, — как получилось, что этот человек находится здесь? Кто назначил?!

Наступила пауза. Губернатор гневно обвел глазами членов совета, потом остановил взгляд на судье. — Кто назначил? — Вы, сэр, — шепотом произнес судья.

— Я знаю, — согласился губернатор. — Я спрашиваю, кто мне рекомендовал?!

— Мы полагали, — начал объяснять судья, — у этой кандидатуры масса достоинств: молод, глуп, необразован… Не попадает под влияние декана…

— Кто конкретно его утвердил?!

— Свифт, — нерешительно произнес судья. Губернатор слегка поднял бровь.

— Да, сэр, — повторил судья. — Из всех предложенных кандидатур декан почему-то выбрал этого доктора из Ноттингемшира.

— Перерыв! — сказал губернатор и решительно пошел к выходу. Судья бросился за ним:

— Перерыв, господа! Они скрылись за дверью.

Члены Опекунского совета, перешептываясь, встали со своих мест, столпились у окна, изредка поглядывая на небо, где в зените стояла «летающая галлюцинация».

Доктор остался в одиночестве. Он задумчиво прохаживался по зале, затем попытался у кого-то спросить:

— А что, собственно, случилось?

Ему не ответили.

Тогда он закричал, уже обращаясь ко всем сразу:

— Да что произошло, черт подери?!

Один из членов совета взял доктора под руку, отвел в сторону, зашептал:

— Не надо кричать, молодой человек. Что произошло, мы узнаем, когда вернутся судья и губернатор. Могу вам сообщить свои соображения: вы погубили нас, вы погубили Ирландию, вы погубили Свифта.

— Но почему?

— Вам ведь объяснили: Свифт — великий сатирик. Это судя по законам искусства.

Второй член совета подошел с другой стороны:

— А если просто по законам, то за каждый памфлет ему полагается минимум пожизненное заключение. И вот сама жизнь подсказала выход: декан объявляется безумным, мы его опекаем. Он пишет, что хочет, мы возмущаемся, как можем.

— И все чисты перед Богом! — вставил епископ.

— И перед правительством! — заметил ученый.

— И перед народом! — выдохнули все.

— Понимаете, какую гармонию вы разрушили, доктор? — спросил ученый.

— Но я всего лишь установил диагноз, — сказал доктор.

— Бывает время, сэр, когда и диагноз — это донос! в О ткрылась дверь. Вошли озабоченные губернатор и судья.

Все поспешно расселись вокруг стола.

— Господа! — начал судья. — Продолжаем заседание Опекунского совета. Лорд-губернатор, сэр Уолп, поручил мне сообщить, что после важного открытия, которое сделал наш Доктор, мы уже не можем ждать указаний из Лондона и спокойно взирать на поведение декана. Все его чудачества, особенно эти нелепые похороны, которые он проводит в отношении себя, должны закончиться немедленно!

— Но как? — испуганно спросил кто-то.

— Самым естественным образом!

Пауза. Все опустили глаза, доктор растерянно посмотрел на судью:

— Простите… Я что-то не понимаю…

— Читать надо больше, молодой человек! — Судья положил перед доктором книгу. — Страница двести восемьдесят вторая.

Доктор открыл книгу. Возник рисунок, на котором был изображен огромный круглый предмет, парящий в облаках. Доктор тихо начал читать:

— «Если какой-нибудь город поднимает мятеж и мятежники продолжают упорствовать, король прибегает к радикальному средству: „летающий остров“ опускается прямо на головы непокорных и сокрушает их вместе с домами!»

Губернатор одобрительно поцокал языком: — «Сокрушает вместе с домами». Довольно зримый образ. Нет, что ни говорите, а покойный был замечательным стилистом.

Все послушно закивали. Епископ начал читать молитву.

8. ГУЛЛИВЕР

По аллее сада, тихо напевая песенку, шла Ванесса. Она очень изменилась за эти дни: волосы распущены, одежда порвана, взгляд принял печально-безумное выражение…

Подойдя к дому Свифта, она остановилась возле окон кабинета.

Эстэр почувствовала на себе ее взгляд.

— Я закрою окно, ваше преподобие, — сказала она декану, — становится сыро… — И добавила, уже обращаясь к Ванессе: — Пожалуйста, девушка, пройдите в сад. Там накрыт столик для гостей. Вас накормят.

Ванесса опустила голову, отошла.

— Поразительно, как эта бродяжка похожа на Ванессу, — сказала Эстэр, закрывая окно и задергивая шторы. Шторы теперь были светлыми, в цветочек. — Я имею в виду не ту Ванессу, которую вы любили… — осеклась она. — Извините, сэр! Я вторглась в ваши воспоминания. Продолжим работу! — Она достала блокнот. — Итак, ваш ответ на статью лондонского критика. «Вы пишете, что я мизантроп. Что ж, может быть, и так… Главная цель, которую я поставил себе во всех моих трудах, это скорее обидеть людей, нежели развлечь их. В принципе я ненавижу и презираю животное, именуемое человеком, хотя сердечно люблю конкретно Джона, Питера, Тома и так далее… Я убедился, что существующее определение „человек — разумное животное“ фальшиво и несколько преждевременно. Правильней формулировать: „человек — животное, восприимчивое к разуму…“ На этой базе мизантропии воздвигнуто все здание моих „путешествий“». — Эстэр опустила блокнот. — Я все правильно записала?

Свифт задумчиво смотрел куда-то вдаль.

— Не слишком оскорбительно для человечества, ваше преподобие? Вспомните шутку ваших друзей: «Если б Свифт и вправду ненавидел людей, он бы не делал это так страстно».

Свифт встал, подошел к окну, прижал лицо к стеклу.

— Декан, вы отвлекаетесь, — тихо сказала Эстэр. — Я устаю. Очень трудно понять человека, который думает сразу о всем человечестве и о девушке за окном.

Свифт повернулся к ней лицом.

— Нет, сэр, я уже вам говорила, я не знаю, где Ванесса похоронена. Мы наводили справки, но безрезультатно… — Неожиданно Эстэр заговорила со злостью: — Между прочим, могила Стеллы находится здесь, у стены собора. Там третий день не меняют цветы. А ведь она так любила полевые цветы…

Раздался звон разбитого стекла. Камень, брошенный чьей-то рукой, влетел в кабинет и упал у ног Свифта. За окном послышался шум, смех и свист.

— Опять эти ужасные йеху! — воскликнула Эстэр. — Здесь небезопасно оставаться, ваше преподобие!

Свифт словно не слышал ее слов.

За окном мелькнула чья-то тень, раздался чей-то стон, за-тем дверь распахнулась, и доктор втащил в кабинет упирающегося Патрика.

— Да это не я, доктор! Не я… — бормотал Патрик. — Вам показалось…

— Показалось? — доктор вывернул карман камзола Патрика, несколько камней высыпалось на пол. — Показалось? — Он повернул гневное лицо к декану. — Еще бы немного, и этот негодяй переколотил бы здесь все окна!

Свифт подошел к Патрику, печально заглянул ему в глаза, потом, круто повернувшись, направился к выходу. Патрик бросился зa ним:

— Неправда, господин декан! Это не я. Это — они! Йеху! Я просто гнал их и махал руками, а доктору померещилось, что кидаю я…

Свифт вышел.

Патрик повернул к доктору лицо, полное отчаяния:

— Что вы натворили, сэр? Вы ранили декана в самое сердце. Доктор просто задохнулся от возмущения:

— Много наглецов я видел на своем веку, но такого… Эстэр подошла к Патрику:

— Оставьте нас одних, Патрик. Доктор, безусловно, ошибся, и я постараюсь его в этом убедить.

— Объясните все хозяину, мисс Джонсон, — тихо попросил Патрик. — Это — главное! У него утром был сердечный приступ.

— Постараюсь. Идите, друг мой. — Они обменялись красноречивыми взглядами, Патрик подобрал рассыпавшиеся камни, вышел.

Доктор секунду наблюдал за ним, потом торжествующе произнес:

— Так! Я все понял! Здесь — заговор!

— Вот как? — Эстэр с любопытством посмотрела на Доктора.

— Да! Заговор! Вы, мисс Джонсон… Этот мошенник слуга… Опекунский совет… Вы все хотите смерти декана. Мне намекнули сегодня, что здесь может произойти несчастный случай. Теперь я понимаю, кто его готовит.

Эстэр нахмурилась:

— Извините, доктор, я всегда была невысокого мнения о вашей догадливости. Наверное, потому, что вы из Ноттингемшира.

— Какого черта вы прицепились ко мне с этим Ноттингемширом?

— Говорят, там чрезмерные туманы и район сильно отстает в своем развитии. Поэтому, умоляю вас, не будьте категоричны! Вы находитесь в необычном доме, общаетесь с неодномерными людьми. Не торопитесь делать о них выводы! И если вам показалось вдруг, что кто-то бросил камень…

— Не кто-то, а Патрик! Я это видел собственными глазами!

— Даже если так. Подумайте — зачем? Хотел ли он причинить зло или, наоборот, стремился сделать хозяину приятное?

— Приятное? — доктор обалдело посмотрел на Эстэр.

— Сатирикам принято бить стекла. В этом специфика жанра. Поэтам бросают цветы, обличителям — булыжники. Это их слава и гонорар… Сатирик, который перестал возмущаться, — кончился. Его жизнь потеряла смысл. Вот почему ваш поступок так огорчил декана.

— Я же и виноват! Вы здесь устраиваете спектакли, а я виноват… Может, он плохой сатирик, ваш Свифт?!

— Свифт — гений! — гневно воскликнула Эстэр. — Но он в западне. Его загнали в этот дом, заткнули рот, окружили стеной непонимания… Она решительно схватила доктора за руку, подтащила к окну, распахнула шторы.

Странное зрелище открылось доктору: перед домом на лавках сидели горожане, равнодушно разглядывающие окна. Многие держали в руках бинокли. Кто-то пил пиво, кто-то дремал…

— Вот они — настоящие йеху! — прошептала Эстэр. — Вглядитесь в эти тупые физиономии. Их ничто не волнует, ничто не может растормошить! Свифт окружен стеной непонимания. Он нанял актеров, чтоб те несли людям его мысли, власти оказались хитрей — они наняли зрителей. Круг замкнулся!

Кто-то из сидевших зааплодировал, Эстэр резко задернула штору.

— Впрочем, я никого не виню. Время изменилось, сэр. Кто сейчас реагирует на намеки и подтексты, которыми так славился декан? Все всё давно понимают, и уже ничто никому не кажется смешным… Атрофировалась совесть! Вот что терзает душу Свифта. Вы подозреваете, что здесь может произойти убийство? Оно уже происходит! Для этого не нужно ножа или яда. Можно убивать непониманием. Ежесекундно, планомерно, не нарушая закона. И в этом, может быть, самая главная роль отведена вам. Так уж губернатор с судьей постарались. Вы можете, сэр, доконать любого человека. С более крепким здоровьем, чем у нашего декана.

Доктор подошел к окну. За разбитым стеклом моросил дождь. Горожане прикрылись зонтиками, но продолжали сидеть.

— Хорошо, я уеду, — сказал доктор после долгого молчания.

— Не уверена, что это будет правильным решением.

— Нет-нет. Я уеду. Я врач. Первая заповедь Гиппократа: «Не вреди!» Я не хочу быть причиной ничьей гибели. Зачем? В конце концов я не просился сюда. Я жил спокойно в своем маленьком Ноттингемшире, ходил каждый день на службу, у меня была нормальная жена, нормальные дети, и я нормально лечил нормальных сумасшедших… Зачем меня притащили сюда, в этот странный дом, построенный неизвестно для кого? — Он бросился в соседнюю комнату, стремительно начал доставать из шкафа свои вещи, запихивать их в саквояж… — Будь он проклят со своими розыгрышами и мистификациями! Здесь нет ничего святого! Смерть, любовь, вера — лишь повод позубоскалить! Все! Пора уходить! — Он защелкнул саквояж. — Помочь я никому не смог, но зато сам не сошел с ума! И на том спасибо!

В комнату заглянула Эстэр:

— И все-таки я просила бы вас остаться. Декан считает, что вы ему очень нужны.

— Откуда вы знаете, что он считает? — доктор шагнул к выходу, Эстэр преградила ему путь.

— Мне трудно вам все сразу объяснить, доктор. — Она сняла с полки книгу. — Прочтите книгу декана, сэр. Вдруг вам что-то станет понятней. — Эстэр положила книгу перед Доктором и направилась к двери.

Доктор секунду смотрел ей вслед, затем в гневе закричал:

— Передайте декану, что его книга имеет у меня оглушительный успех! — Размахнулся и со всей силы запустил книгой в стекло. За окном зааплодировали.

Эстэр смерила доктора презрительным взглядом:

— Декан прав: человек может быть худшим из всех зверей! Обезьяны бьют зеркала, потому что им не нравятся собственные физиономии, но бить писателю окна его же книгами — до этого может додуматься только царь природы! — Она вышла, хлопнув дверью.

Дождь усиливался. Доктор глянул в окно. Разорванные листы книги трепал ветер. Патрик смешно суетился, ловя их. Доктор секунду наблюдал за ним, потом выбежал, стал помогать. Скоро они вернулись в дом вместе, мокрые, но умиротворенные.

Патрик раскладывал листки у камина:

— Ничего, ничего, сэр! Высушим, разгладим утюгом, переплетем… Будет как новенькая.

Доктор почувствовал неловкость:

— Извините меня, Патрик! Я разволновался, был взбешен…

— Что вы, сэр! Предыдущий доктор вместе с книгой кинул в окно и себя. А у вас — вполне нормальная реакция. Декан говорит: «Моя задача не развлекать, а вызывать суровое негодование». На гробовой доске, которую он заказал, сказано: «Суровое негодование уже не раздирает здесь его сердце».

Неожиданно Патрик подсел к стоявшему в комнате клавесину, заиграл что-то торжественное и печальное. Доктор с изумлением наблюдал за ним, потом тихо спросил:

— Скажите, Патрик, а вы тоже слышали, как декан разговаривает?

— Неоднократно, сэр…

— Только честно…

— Я бы даже сформулировал так: он практически ке замолкает…

Доктор устало прикрыл глаза:

— Пошел вон!

— Слушаюсь, сэр! — Патрик захлопнул крышку клавесина, встал. — Только вы напрасно обижаетесь, доктор. Вы спросили, я ответил…

— Хотите меня уверить, что декан болтун?

— Разумеется, нет, сэр. К нему вообще такое определение не подходит. Декан перестал пользоваться словами. Они искажают смысл. Особенно в наше время. Мы заврались: думаем одно, говорим другое, пишем вообще непонятно что… Декан сделал шаг вперед: он изъясняется мыслями! Это высший способ общения разумных существ — минуя уши, не разжимая рта. Напрямую!

— И вы его понимаете?

— Не всегда и не все. Но иногда… Вот сегодня утром он поделился со мной мыслями о Декарте.

— О ком?

— Ну вот, вы и не слышали о таком философе. Вам будет непонятно.

Доктор рассердился:

— Не наглейте, Патрик! Не забывайтесь: я — доктор, вы — лакей.

— Не в этом дело, сэр. Вы здесь всего несколько дней, а я много лет. Тут каждый год идет за два университетских.

— Я должен понять… Научите меня, Патрик!

— Да я только этим и занимаюсь, сэр! Но что делать, если на все нужно время и терпение? Вспомните, сколько сил потратила ваша маменька, сколько носила на руках, кормила грудью, делала агу-агу… И все для чего? Чтоб научить вас говорить! А молчать? На это уходит жизнь! Нет! Необходимо начинать с самого начала… Прочтите книгу декана.

— Она скучная, — поморщился доктор.

— Нет! — закричал Патрик. — Не скучная! Не капризничайте! Ну, хорошо, вот вам детское издание. — Он достал книгу с полки. — Адаптированное. Ну хоть картинки полистайте. Картиночки! Ну!

Патрик вновь сел за клавесин, заиграл нечто лирическо-сентиментальное.

Доктор неохотно раскрыл книгу. Перед ним мелькнуло несколько иллюстраций. Небольшой белопарусный корабль вдруг показался из-за горизонта, двинулся навстречу плывущему к нему человеку… Матросы махали руками…

Доктор потряс головой, прогоняя наваждение, поднял глаза и… увидел картину, висевшую на стене. Удивительно похожий на кого-то человек смотрел с картины.

— Шляпу! — тихо прошептал доктор.

— Что? — Патрик перестал играть.

— Шляпу!! — заорал доктор.

— Какую, сэр?!

— Большую. И камзол. Дорожный камзол.

— Сейчас. Сейчас! — Патрик заметался, распахнул шкаф, достал зеленый дорожный камзол, шляпу.

Доктор выхватил одежду из его рук, поспешно стал переодеваться:

— Я Гулливер!

— Кто? — шепотом переспросил Патрик.

— Я Гулливер! Из Ноттингемшира! Тут же написано: «Мой отец имел небольшое поместье в Ноттингемшире». Доктор из Ноттингемшира, Лемюэль Гулливер… Как я сразу не понял? — Подбежал к зеркалу. — Я Гулливер! — Затанцевал, бросился к клавесину, застучал по клавишам.

— Ну, слава богу! Наконец-то… — Патрик вытер пот и торжественно пошел к выходу. — Мисс Джонсон! У нас радость! Доктор тронулся!

Доктор продолжал барабанить по клавишам. Звуки стали вырастать в мелодию, слова — в песню. Ее подхватили горожане, облепившие окна. Песня закончилась громким ликующим аккордом. В безумном порыве доктор вскочил на подоконник и прыгнул в сад. Раздались аплодисменты, грохот падающего тела, и наступила темнота.

9. ЛАПУТЯНЕ

Темнота постепенно стала рассеиваться, давая очертания предметам. Возникли неясные звуки, голоса. Такое ощущение бывает, когда возвращаешься из забытья.

Доктор открыл глаза и как бы увидел самого себя, лежащего на диване в кабинете Свифта. Над ним склонились Эстэр и Патрик.

Эстэр (разглядывая доктора). Поразительно… У него изменилось лицо!

Патрик. Обратите внимание на зрачки. Совсем другой взгляд.

Доктор с удивлением как бы увидел собственные зрачки.

Эстэр. Да-да. И там, на дне, — таинственность и отблеск страданий.

Доктор застонал.

(Заботливо) Как вы себя чувствуете, доктор? Вы не совсем удачно вышли через окно.

Доктор вновь застонал.

— Ничего страшного. Здесь это бывает… И пожалуйста, не разговаривайте…

Патрик. Да-да, сэр. Попробуйте отвечать молча. Мыслью! Вы же хотели научиться…

Доктор сел на диване, обалдело посмотрел на Патрика, затряс головой.

— Нет, мимика не нужна. Только взглядом.

Доктор посмотрел на него.

— Вот! Я все понял. Вы мысленно спросили: какого черта вам надо? Замечательно! Объясните все доктору, мисс Джонсон! (Подошел к окну, в подзорную трубу стал наблюдать за небом.)

Эстэр (шепотом). Доктор… У меня нет времени все подробно рассказывать, но если вы и вправду беспокоитесь за жизнь декана, то можете ему помочь! Вы только сейчас ощутили себя Гулливером и сделали, на мой взгляд, это убедительно.

Патрик (нервно). К делу, мисс Джонсон. Некогда! Они зависли над садом.

Эстэр (испуганно оглядываясь). Этот «парящий остров»!.. Мы все гадали, что это: комета или посланцы иных миров? Сегодня утром здесь появились какие-то люди, которые заявили, что они — «пришельцы из будущего». Лапутяне.

Доктор потряс головой.

Да, сэр, я тоже сделала такой жест, но они убедили меня, что это правда и что они прилетели, чтобы встретиться с деканом Свифтом, поскольку у них там отмечается трехсотлетие его смерти. И тут мы с Патриком подумали: а вдруг это обман? Вдруг это подосланные губернатором наемники? Можем ли мы подвергать такой опасности декана?!

Доктор взглянул на нее, мучительно соображая, потом встал, направился к письменному столу.

Патрик (радостно). Вы все правильно поняли, сэр! Они не знают его в лицо. Я бы сам сел, но у меня глаз пустой. Вызовет сомнения.

Эстэр (усаживая доктора в кресло). Вот так. Возьмите в правую руку перо. Так его обычно изображают художники. Накинем мантию.

Патрик. Скорей, мисс Джонсон! Остров идет на посадку! (Подбежал к доктору, положил перед ним пистолет.) На всякий случай, сэр! И мы тут рядом, за стеной.

Эстэр. Благослови вас Бог!

Патрик (поспешно зашторивая окна). Не волнуйтесь, доктор. Сидите, наблюдайте. Нам только выяснить… (Обернулся и, увидев пронзительный взгляд доктора, склонился в почтительном поклоне). Извините, господин декан! Я всегда лезу с идиотскими советами…

Патрик и Эстэр исчезли. Зазвучала загадочная музыка. Пронзительный звук приближался, нарастая. Послышался треск.

Разрывая стены, в кабинет ворвалась толпа странных людей в кожано-нейлоновых одеяниях. Мелькают блицы фотоаппаратов, стрекочут кинокамеры. Толпа «гостей» обступила доктора. Неожиданно из толпы выскочил вперед лапутянин, заговорил в бодром темпе, извергая информацию и явно не стесняясь присутствием хозяина.

Лапутянин. Благоговение, друзья! Благоговение! Вы в доме Джонатана Свифта. Год рождения — тысяча шестьсот шестьдесят седьмой, смерти — тысяча семьсот сорок пятый. В ряду великих сатириков прошлого у Свифта особое место. Не ищите в нем радостного оптимизма Рабле, изящной иронии Вольтера, скептицизма Франса. Свифт яростно саркастичен!

Один из гостей (испуганно поглядывая в сторону доктора). Вы уверены, что он нас не замечает?

Лапутянин. Я объяснял — декан невменяем. В последние годы жизни впал в безумие. Обратите внимание: отсутствующий взгляд, на лице выражение опустошенности, полное отсутствие рефлексов! (Изящным движением достал булавку, уколол доктора в плечо.)

Доктор не шелохнулся.

Один из гостей. Миньерова болезнь?

Лапутянин. Специалисты считают, что так. Таким образом, мы его вряд ли беспокоим. Мы у него где-то в подсознании, мы для него — видение.

Один из гостей. Бедняжка! Почему он не похож на свой портрет?

Лапутянин. Вы имеете в виду работу Джеверса в Национальной галерее? Она недостоверна. Внешний облик декана — одна из многих загадок исследователей. (С улыбкой посмотрев на доктора.) Мистификатор! Художникам не позировал, собственные книги не подписывал. Даже рукопись «Гулливера» подбросил издателю анонимно. Под дверь…

Один из гостей. Какая беспечность! Она могла пропасть.

Лапутянин (с усмешкой). Разве классики думают о нас? Жгут рукописи, рвут черновики.

Один из гостей. В чем причина его мрачного сарказма?

Лапутянин. Эпоха! Конец феодализма, бурный рост новой буржуазной формации, в идеалах которой он быстро разочаровался. А тут еще превратности судьбы…

Одна из гостей. Вы имеете в виду Стеллу или Ванессу?

Лапутянин. Я имею в виду обеих. Две прекрасные женщины любили его, он погубил их своей черствостью и эгоизмом. Бедняжки умерли совсем молодыми!

Гостья, похожая на Эстэр. Неправда!

Лапутянин. Простите, что именно? Неправда, что они умерли, или неправда, что их было только две?

Смешок среди гостей.

Гостья, похожая на Эстэр (выходя вперед). Не собираюсь подсчитывать количество женщин, встретившихся на пути мужчины. Все равно главной остается одна. Единственная! Так было и так будет.

Гостья, похожая на Ванессу. Вы, конечно, уверены, что это Стелла?

Гостья, похожая на Эстэр. Как вы догадались?

Гостья, похожая на Ванессу. Вы на нее похожи.

Гостья, похожая на Эстэр. Не важно, кто на кого похож. Есть дневники Свифта.

Гостья, похожая на Ванессу. Можно верить тому, что пишет мужчина о женщине? Главное, что происходит в его подсознании. Судя по портретам Ванессы, она была значительно красивей соперницы.

Гостья, похожая на Эстэр. Но, судя по ее письмам, значительно глупей.

Смешок среди гостей.

Лапутянин. Благоговение, друзья! Благоговение!

Гостья, похожая на Ванессу. Зачем нам спорить в присутствии первоисточника? Давайте спросим у декана: Стелла или Ванесса? (Решительно направляется к доктору.)

Лапутянин (испуганно). Но декан не разговаривает!

Гостья, похожая на Эстэр. А нам достаточно только взгляда, (доктору.) Стелла или Ванесса?

Гостья, похожая на Ванессу (требовательно). Ванесса или Стелла? Ваше преподобие, бесчестно быть таким нерешительным!

Доктор испуганно прячет глаза. Шум среди гостей.

Лапутянин. Благоговение, друзья! Благоговение! Не будем переходить границы приличия. Тем более в присутствии хозяина.

Один из гостей. Вы же говорили, что декану это безразлично.

Лапутянин (смущен). До известных пределов.

Одна из гостей. Нет, вы скажите точно: мы для него видение или нет?

Лапутянин. Видение! Но не надо превращать его в кошмар. Будем сдержанны, друзья мои! Пройдите в сад. Осмотрите цветники… архитектуру… А в полночь, когда зазвонят колокола, прошу всех собраться у собора на площади. Начнется самое интересное!

Гости исчезают. Лапутянин задерживается, подходит к доктору. Браво, доктор! Вы замечательно промолчали свою роль…

Доктор не отвечает.

Не хотите говорить? Спектакль не окончен? (Подбегает к шкафу, аплодирует.) Браво, декан! Гости от души посмеются, узнав, как остроумно вы их одурачили. (Распахнул дверцу шкафа, заглянул.) А где же наш шутник? Уверен, что он где-то прячется. (Начинает сердиться.) Глупо дальше молчать, доктор. Некрасиво! Декану, очевидно, надоело смеяться над современниками, он решил поиздеваться над потомками. Опасный эксперимент! Когда кого-то не уважаешь, можешь нарваться на ответное чувство. Это я вам говорю как специалист, как исследователь его жизни и творчества. Писатель-то он, честно говоря, средний. И неблагодарный. Я бы мог посвятить жизнь Диккенсу… Теккерею… Голсуорси, наконец! А я с юности просиживал штаны в библиотеках и архивах, изучая Свифта, и вот как он меня встречает! (Кричит невидимому Свифту.) Вы — забытый писатель, сэр! Хрестоматийный классик, которого никто не читает! Спросите у читателей, что такое «гуигнгнмы», «Глобдробдриб», «Бробдигнег»? Половина не слышала, половина не выговорит. У вас не сложилась судьба, сэр! А заодно и у меня, потому что я писал о вас! И все потому, что вы не сумели прожить жизнь… достойно серьезного писателя.

Доктор молча поднял пистолет, навел на лапутянина. Тот вздрогнул, но взял себя в руки, усмехнулся.

А вот это совсем пошло! Пистолеты, шпаги оставим Вальтеру Скотту! Это, скорей, в его стилистике. У Свифта все проще. Не волнуйтесь, его никто не убивал. Это я вам говорю как специалист. Он умер обычно и невыразительно от обыкновенного сердечного приступа. Девятнадцатого октября тысяча семьсот сорок пятого года. Это написано во всех энциклопедиях. Могу показать… (Достал из портфеля книгу, положил перед доктором.) «Записки Опекунского совета», академическое издание. И не смотрите на меня как на сумасшедшего, доктор! Тот факт, что я появился здесь, в приюте, ни о чем не говорит. Нам, пришельцам из будущего, приходится часто прикидываться безумными. Иначе нам бы не простили наши пророчества. Ну что? Будете стрелять или поверите на слово?

Доктор опустил пистолет.

Благодарю! А теперь я, пожалуй, пройду к гостям. Эти «эрудиты» так и норовят в каждой эпохе оставить надпись на стене. А потом историки ломают головы, откуда в восемнадцатом веке мог появиться фломастер?! (Исчез.)

Доктор открыл книгу, начал листать. В кабинет вбежали Патрик и Эстэр.

Патрик (с досадой). Надо было спустить курок, доктор! Если это был человек… оттуда, пуля бы ему не повредила, а если человек губернатора — тем более!

Эстэр (взяла книгу из рук доктора). Но она издана двадцать лет спустя…

Доктор. Может быть, фальшивка?

Патрик. Эх, сэр, надо было спустить курок!

Эстэр {открыла книгу, начала медленно читать вслух). «Девятнадцатого октября тысяча семьсот сорок пятого года не стало Джонатана Свифта. Накануне вечером он испытывал странное беспокойство, точно предчувствуя свой последний миг. По воспоминаниям близких декана, он даже неожиданно заговорил после долгих лет молчания. Первое слово, произнесенное Свифтом, было: „Когда?“»

Распахнулась дверь. На пороге стоял Свифт. Эстэр испуганно захлопнула книгу.

10. ПОСЛЕДНЯЯ СМЕРТЬ ДЖОНАТАНА СВИФТА

— Когда? — тихо произнес Свифт.

Доктор вздрогнул, тряхнул головой. Нет, это уже не было похоже на видение. Свифт говорил.

— Когда?

— Не понимаю, о чем вы спрашиваете, декан, — нерешительно произнес доктор.

— Уверен, эти люди сообщили вам точную дату…

— Глупости! — доктор попытался улыбнуться. — И вообще, вам не идет болтовня, сэр… Молчащим вы, извините, казались умней.

— Когда я умру, доктор?

— Вдвойне бестактный вопрос! Если б я и знал, не сказал бы. Есть врачебная этика. Я давал клятву!

— Хорошо. Я избавлю вас от необходимости нарушать эту клятву. Ваш ответ никак не отразится на самочувствии вашего пациента. Дело в том, что я не Свифт! Вернее, неизвестно, действительно ли я Джонатан Свифт…

Доктор многозначительно посмотрел в сторону Эстэр, заулыбался:

— Так! Понятно… Другое дело… Это — нормальный параноидный бред, который я понимаю и знаю, как лечить. — Он попытался взять Свифта за руку, тот недовольно отстранился:

— Подтвердите, Патрик!

— А что — Патрик? — заворчал слуга, пряча глаза. — Мне нечего подтверждать, сэр. Я ни в чем не уверен.

— Расскажите, как все было.

— Не старайтесь, Патрик. Все равно не поверю, — сказал доктор.

— И правильно сделаете, сэр. Можно ли верить в такую чушь?! А дело было, значит, так… Много лет назад я пошел приглашать в наш дом бродячий театр. Ну чтоб они здесь изображали психов, вы знаете… Так вот, среди них был один актеришка… (Свифту.) Извините, сэр, не хочу никого обидеть… (Доктору.) Так вот, там был один актеришка, очень похожий на нашего декана. Я даже подумал: не брат ли? Рассказал об этом декану. Он пригласил этого парня в наш дом. Потом они вместе ходили, беседовали… молчали… Потом он исчез…

— Кто? — спросил доктор.

— Как это «кто»? Ясно кто! — Патрик осторожно посмотрел на Свифта. Тот подмигнул. — Господа, не надо сбивать меня вопросами. И у лакеев есть нервы!

— Он прав, — сказал декан. — И кто б я ни был, мне необходимо знать свой час, доктор. Все равно: доиграть или дожить. И то и другое надо сделать достойно. Я сам хочу решить, как мне распоряжаться остатком отпущенного времени… Когда?

Доктор молчал.

— Хорошо! — вздохнул Свифт. — Попробуем понять друг друга молча. Вы этому долго учились, теперь ваши старания увенчаются успехом.

Он подошел к доктору, заглянул прямо в глаза:

— Неужели завтра?

— Я этого не говорил! — крикнул доктор, отступая к стене.

— Значит, завтра, — печально повторил Свифт. — Девятнадцатого октября… А если точней? Утром? Вечером? В таком деле каждый час дорог.

— Не отвечайте, доктор! — в отчаянии закричал Патрик. — Не думайте про это!

— Ровно в полночь? — спросил Свифт и посмотрел на часы, висевшие в кабинете. — Осталось всего два часа…

— Ну просили же мысленно помолчать! — Патрик схватился за голову.

— Молчите все! — сердито произнес Свифт. — Вы и так отняли у меня много времени. — Он подошел к зеркалу, посмотрел на свое отражение, усмехнулся, — «Джонатан Свифт»… Год рождения… Год смерти… Все расписано на небесах. Что же остается человеку? Подробности! Придумай подробности — сочинишь судьбу! — Он повернулся к присутствующим. В его глазах появился какой-то веселый азарт. — Знаете, друзья, почему человек боится смерти? Потому что у нее преимущество: она знает час своего прихода, а человек в неведении. Но теперь мы с ней на равных! — Он взял у Эстэр книгу. — Ну, что тут напридумано? «Девятнадцатого октября плачем, стонами и рыданиями наполнился дом Джонатана Свифта…»

Патрик рухнул перед хозяином на колени, обхватил голову руками, громко зарыдал.

— Пошло! — поморщился Свифт.

— Пошло, сэр! — быстро согласился Патрик, встал с колен, отряхнулся.

— Да кто же это пишет? — Свифт повертел книгу в руках. — Губернатор Уолп? Наглый враль! Все будет не так! Я столько раз это репетировал, чтоб избежать банальностей. Два часа — не так мало! Мы успеем подготовиться. — Его движения сделались порывистыми, глаза смотрели вдохновенно. — Патрик! Мисс Джонсон! Соберите актеров! Всех! Вы меня понимаете? Всех!!

— Разумеется, декан! — Эстэр поспешила к дверям.

— Передайте: у нас последнее представление и необходимо кое-что обсудить! Вам понятно?

— Безусловно, сэр! — Патрик вышел вслед за Эстэр.

Свифт некоторое время расхаживал по кабинету, о чем-то сосредоточенно рассуждая, затем вдруг охнул, схватился за грудь.

— Что с вами? — крикнул доктор. Свифт засмеялся.

— Вы меня очень огорчаете, декан, — сердито заметил доктор. — Словно нарочно делаете все, чтобы предсказание сбылось.

— Наоборот! Мы его перечеркнем, и вы мне в этом поможете. — Свифт взял бумагу, перо, положил все это перед доктором. — Плевать нам на мемуары какого-то губернатора! У историков будут воспоминания лечащего врача. Юридический документ, который невозможно опровергнуть!

— Имейте в виду, я стану писать только правду!

— Конечно! — воскликнул Свифт. — Правду в высшем смысле. Пишите! Я, доктор Симпсон из Ноттингемшира, свидетельствую о последних минутах пребывания моего пациента Джонатана Свифта в Дублине… Поздно вечером, накануне всем памятного девятнадцатого октября тысяча семьсот сорок пятого года декан неожиданно привел меня в свой кабинет и сказал: «Доктор! Я хочу написать продолжение „Приключений Гулливера“… Пятую часть этой книги. Самую важную! Последнюю! „Путешествие в страну мертвых“».

— Успокойтесь, декан! Вам вредно так волноваться… Свифт передразнил:

— «Успокойтесь, декан, вам вредно так волноваться!» — воскликнул я, но декан ответил: «Волноваться всегда полезно!» — Он вложил перо в руку доктора. — Пишите! Я диктую.

— Но вы бледны, у вас частый пульс! — запротестовал доктор.

— «Но вы бледны, у вас частый пульс!» — снова крикнул я, но декан дал мне руку, и я убедился, что пульс у него отменный… — Он протянул руку доктору, тот проверил пульс. Свифт продолжал диктовать: — «Сегодня в полночь, когда зазвонит колокол на соборе, я отплыву в страну, где до меня побывал разве что один Данте. Данте дал гениальное описание этой страны, но, увы, чересчур мрачное! Уверен, что и там есть много забавного и нелепого, просто это не каждому дано увидеть. Смерть боится казаться смешной! Это ее уязвимое место… Того, кто над ней смеется, она обходит стороной…» Пишите, доктор! И даже когда уйду, вслушивайтесь, я буду диктовать!

За окнами зазвучала музыка. Факелы высветили аллеи сада. Свифт стремительно направился к выходу. Доктор поспешил за ним. У входа в дом собралась толпа актеров: яркие костюмы, маски, факелы…

— Все готовы, ваше преподобие! — сказал Патрик. — Свифт поднялся на возвышение:

— Друзья! Сегодня в полночь я умру в последний раз! Это — важное представление, поэтому мне хочется быть в нем максимально убедительным… Посмешней изображайте скорбь. Если я пошатнусь — громко кричите…

— И я? — спросил Второй лилипут. — Меня все равно не услышат… Я лилипут!

— Неважно! — сказал Свифт. — Сегодня ваш крик не для других, а для себя.

Послышался громкий топот огромных башмаков: перешагивая через кусты, к ним приближался Глюм.

— Глюм! — радостно крикнул Свифт. — Вам стоит переобуться. У вас недостаточно высокие ходули для такого случая.

Глюм засмеялся, задрал брюки:

— Это ноги, господин декан! Я снова стал расти. По-настоящему! Так интересней, не правда ли?!

Декан повернул счастливое лицо к доктору:

— Записывайте, доктор, записывайте… «Так интересней!» — Он подозвал Некто. — Вы, мистер Некто, проводите меня печальным взглядом, но с легким оттенком зависти: мол, везет же людям… умирают! А мне еще жить и жить…

Некто понимающе кивнул, потом печально продолжил:

— Но я вам действительно завидую, декан. Вы умрете, все газеты напишут: «Умер Свифт!» А случись это со мной, что писать? «Такого-то числа умер Некто»… Все равно что «никто»…

— Браво! — воскликнул Свифт и обнял Некто. — Эту шутку произнесите погромче. После нее я упаду. Все молча склонятся надо мной. Подойдет доктор, констатирует смерть, и составит протокол. После этого я исчезну. Совсем!

— И даже не выйдете на аплодисменты? — спросил кто-то.

— В этот раз — нет…

Актеры переглянулись.

— Аплодисментов может и не быть, — заметил Глюм. — Это вам кажется, ваше преподобие, что всех уж так интересует игра вашего ума. Публику волнует совсем другое. Кто кого любит? «Стелла или Ванесса? Ванесса или Стелла?»

Все собравшиеся закивали в знак согласия.

— Мне не даются лирические сцены, — печально вздохнул Свифт. — Это пробел в моем творчестве…

— Не наговаривайте на себя, сэр! — крикнул Глюм. — Чтобы классик, да еще сумасшедший, не смог придумать эффектную сцену про любовь?! Придумайте, ваше преподобие!

Актеры одобрительно зашумели:

— Придумайте!

— Где-нибудь у алтаря! — подсказал Патрик. — Под звук органа…

Все зааплодировали, предвкушая красивую сцену. Свифт обернулся к Эстэр:

— Вы мне поможете… Стелла?

— Мисс Джонсон вздрогнула:

— Вы обращаетесь ко мне: ваше преподобие?

— Да! Вы так на нее похожи… И я хотел бы с этого момента называть вас Стеллой. И чтоб мы прошли с вами к алтарю в соборе… И чтоб звучал орган…

— Может, еще позвать епископа? — предложил Патрик.

— Нет! — сказал Свифт. — Я все сделаю сам. За свою жизнь я стольких венчал и благословлял, что заслужил право один раз проделать этот обряд с самим собой.

— А мы будем свидетелями! — обрадовался Патрик.

— Да. И доктор это все опишет.

— Что? Что я должен описывать? — не понял доктор.

Декана обступили актеры и зрители, страстно наперебой заговорили:

Сопровождаемый этими разговорами, доктор вместе со всей процессией двинулся по улицам Дублина.

Гремела музыка, мелькали огни… Прохожие присоединялись к этому импровизированному карнавалу.

Скоро толпа подошла к собору Святого Патрика.

Здесь их ожидало уже множество зрителей, среди которых мелькали лица и фотоаппараты лапутян.

Двери собора распахнулись. Свифт взял под руку Эстэр, приглашая войти. Она вдруг испуганно попятилась:

— Избавьте меня, ваше преподобие! Я не умею притворяться. Можно обмануть друзей или слуг, но не женщину, которая вас любит… Вы на этот раз уходите по-настоящему!

— Пусть так! — тихо ответил Свифт. — Поэтому я и хотел наконец все расставить по местам…

— Я это поняла, — сказала Эстэр. — И я вам помогу. — Она оглядела толпу и вдруг закричала:

— Ванесса!

— Что вы? — испугался Свифт. — Зачем?

— О, как вы ее любите! — улыбнулась Эстэр. — Какая она счастливая…

Из толпы вышла Ванесса:

— Вы меня звали, сестра?

— Вас пригласил декан. Он прощается с нами и хотел… как бы лучше это сказать… хотел сообщить вам нечто важное… Я ведь правильно все говорю, декан?

Свифт молчал.

— Декан хочет покончить с таким противоестественным положением, в котором он, вы и я пребывали долгие годы. Он сделал выбор… Принял решение…

— И поручил сообщить его вам? — усмехнулась Ванесса. — Не очень удачная шутка, ваше преподобие. Я так всегда ценила изящество вашего юмора, а тут… не очень… — Она повернулась к зрителям: — Вы как считаете?

— Не очень… — сказал кто-то. — Но, может быть, дальше пойдет Поживей?

Эстэр и Ванесса неожиданно бросились друг к другу, заговорили страстно, перебивая.

Эстэр. Не делайте глупостей, Ванесса. Он вас любит! Я знаю! Много лет! Он перечитывает ваши письма… Шепчет стихи…

Ванесса. Замолчите! Вы унижаете меня своим благородством! Я не хуже вас понимаю молчание декана!

Эстэр. Вы ему нужней!

Ванесса. Нет, вы!

Раздались аплодисменты. Свифт растерянно улыбнулся, обернулся к толпе:

— Я же предупреждал: эта сцена у нас никак не получается. Мы ее репетируем много лет. И ничего определенного. Тут ирония не годится, а в лирике я… не силен. Извините! Жизнь сложна и никак не выстраивается в сюжет. Обе женщины поместились в сердце моем, и нет у меня сил и права предпочесть одну другой… Так и запишите, доктор: «Жили на земле Стелла, Ванесса и Свифт! Они любили, как умели, страдали, как умели… Но помыслы их были чисты. И не стоит потомкам мучиться над их тайной. Достаточно того, что измучились они…»

Из собора вдруг донесся крик, переходящий в стон толпы.

— Это он упал!.. Понесли на руках… А он лежит, не шелохнется… — Патрик вдруг повернул заплаканное лицо к доктору и тихо добавил: — Дальше уж сами сочините, сэр! И у лакеев есть нервы…

Доктор безумными глазами посмотрел на Патрика, стал отступать… Потом побежал, не разбирая дороги, отталкивая людей, встречавшихся на пути.

Шум голосов, реплики, звон колокола разрывали ему слух.

Так он вбежал в дом Свифта. Его взору предстал разгром и беспорядок: валялись опрокинутые стулья, рассыпанные книги, посуда. Только письменный стол в кабинете еще хранил былой порядок, кресло декана стояло рядом, на столе — письменный прибор, перо и чистый лист бумаги.

Сжимая уши, доктор кинулся в кресло, несколько мгновений сидел, молча уставившись в чистый лист.

Неожиданно звуки и шум стали стихать. Возникла тихая музыка. Доктор поднял глаза и увидел передо собой Патрика.

Патрик строго и деловито поставил перед новым хозяином чай, кивнул головой, удалился.

Доктор осторожно обмакнул перо, начал писать:

Доктор положил новый лист перед собой и вдруг обнаружил, что сквозь чистый лист стал проступать силуэт маленького парусного кораблика.

Музыка зазвучала все громче и сильнее.

Кораблик выплыл из-за горизонта и стал увеличиваться, приближаясь к берегу.

…На берегу его ждала съемочная группа и доктор Гулливер, такой, каким мы его привыкли видеть на иллюстрациях знаменитой книги: камзол, шляпа, белые чулки, дорожный саквояж…

— Вперед! — раздалась команда режиссера.

Гулливер скинул башмаки, камзол и с разбегу кинулся в море.

— Давай! Давай! — подбадривала группа.

Гулливер подплыл к кораблю, ему кинули сверху веревочный трап, он начал изо всех сил карабкаться вверх. Через секунду, мокрый, усталый, но счастливый, он стоял уже в окружении матросов…

— Повернись к нам! — крикнул режиссер. Актер, исполнявший роль Гулливера, обернулся.

— Улыбнись! Улыбнулся.

— Вот так! — удовлетворенно сказал режиссер. — Хорошо! Теперь все!

Улыбающееся лицо Гулливера, знакомое по книгам еще с детства, смотрело на зрителей.

— Все! — повторил режиссер. — Титры! И пошли финальные титры.

Конец

Пролог

Картина первая

Картина вторая

 

Дом Тевье. Предсубботняя суета. За столом — Голда и две девочки, младшие дочери, Бейлке и Шпринца, готовят тесто для пирогов. Чуть в сторонке Хава режет лук и читает книгу, лежащую у нее на коленях.

Голда (девочкам). Смотрите сюда! Вот так крутим, вот так — бьем! (Месит тесто.) Что говорит тесто? «Я готово!» Что говорит скалка? «А не прокатиться ли нам?» Поехали! (Раскатывает тесто скалкой.) Цок, цок, дрожки, едут по дорожке!!

Девочки. (радостно) Цок! Цок!

Хава всхлипывает.

Голда. Хава, кончай резать лук. Обревелась!

Хава. Книжка грустная, мама.

Голда. Какая книжка, когда в руках нож? Думаешь, грамотные не режутся?.. Отложи! (Встает.) Отложи, тебе говорят!

Хава. Мам, ну оставь… На самом интересном месте…

Голда (забирая книгу). На самом интересном месте вернется отец, а у нас ничего не готово… Солнце садится!

Девочки Цок, цок, дрожки! (Балуются скалкой.)

Голда. Хватит кататься! Приехали! (Отбирает скалку.) Бог мой, что вы тут натворили?

Входит старшая дочь Цейтл с охапкой дров.

А где Годл?

Цейтл. Ушла за водой.

Голда. Надеюсь, не к Черному морю? Уже час как нет…

Цейтл кладет дрова у печки, начинает ее разжигать. Входит Степан.

Степан. Здорово, соседи!

Голда (продолжая орудовать с тестом) Здравствуй, Степан.

Степан. Не вовремя?

Голда. Глаза есть — решай сам.

Степан. Голова трещит.

Голда. Степан, сразу говорю: в доме ни грамма.

Степан. Раскалывается башка… Ну хоть поворожи, Голда.

Голда. Степан, ты видишь, руки заняты… Суббота на носу.

Степан. К тому и говорю… Расхвораюсь — кто вам завтра коров доить будет?

Голда (перестала месить). Ох, горе мое… (Вытирает руки.) Садись на стул. (Дочери.) Хава, займись тестом…

Степан садится на стул, закрывает глаза. Голда встает сзади, простирает над ним руки, начинает что-то бормотать.

Хава. Дикость какая-то. В наш век — ворожба!

Степан. Цыц! Мать не учат!

Голда. Молчи, Степан. Думай о приятном… (Бормочет заклинание.) Цейтл, печь дымит…

Цейтл. Вижу… (Раздувает огонь.)

Степан. (открыл глаза) Сырые-то потом кладут… Сперва щепочки…

Голда. Степан, думай о приятном… (Бормочет.)

Входит Годл с ведром воды.

Наконец-то… За смертью хорошо посылать.

Годл. Знаешь, мама, кого встретила? Менахем-Мендла… Родственника…

Голда. И что?

Годл. Сказал, что придет к нам…

Голда. Только его не хватало. Тебя зачем посылали: за водой или за родственником?

Степан (открыл глаза) Это какой Менахем?

Голда (с раздражением) Степан, не думай о нем. Думай о приятном…

Входит Менахем-Мендл, мужчина городского типа, в сюртуке и шляпе.

Менахем. Мир дому сему!

Голда. Спасибо на добром слове. Извините, у нас кавардак. Канун субботы.

Менахем. Все понимаю. А где Тевье?

Голда. Где бывают люди до заката? Работает.

Менахем. Все понимаю. Я тоже очень занят. (Садится.) Может быть, и хорошо, что его нет.

Голда. Извините, Менахем, не могу уделить вам минуты, лечу соседа. (Бормочет заклинание.)

Менахем. На здоровье. Он мне не мешает. (Закуривает сигару.) У вас не курят?

Голда. Теперь курят.

Менахем (взял из чашки изюм). Где вы берете такой крупный изюм?

Голда. Это вы берете, а мы покупаем.

Менахем. Резонно. Так вот, Голда, у меня к вам дело. Начну издалека… Как вы думаете, чем я сейчас промышляю?

Голда. Откуда знать бедной женщине, чем занимается такой удачливый коммерсант? Наверное, торгуете воздухом или прошлогодним снегом… Наверное, разбогатели… Видела как-то вашу жену. Глаза заплаканы… Наверное, от счастья…

Менахем. С такой женщиной говорить — надо сперва хорошо подпоясаться… Не буду издалека. Начну с середины. Да. Был я и страховым агентом, был и на Одесской бирже, был и в Киевском остроге… Но теперь — все! С прошлым покончено! Теперь у меня в руках настоящее дело… И оно будет интересно для вас. Я сват.

Голда (вздрогнув). Кто?

Девочки с любопытством уставились на Менахема.

Менахем. Я же говорил, вы заинтересуетесь. Я сват! С тем и пришел.

Голда (дочерям). А ну, дети, марш во двор!

Дочери робко выходят.

И не подслушивать! (Трогает Степана.) Степан! Голова прошла? (Степан храпит.)

Менахем. Бог с ним, он нам не мешает… Так вот, Голда, я вам расскажу, как стал сватом. Начну издалека…

Голда. Умоляю, Менахем, начните с ближнего края.

Менахем. Хорошо. Вообще-то, такой разговор надо бы начинать с хорошей закуски и рюмки водки…

Голда. Тише. Степан проснется… Умоляю, Менахем, говори…

Менахем. Хорошо. Так вот, Голда, после того как я вышел из острога, куда, как вы знаете, попал по недоразумению и по той же причине вышел, я поселился в Киеве на одной квартире… А у хозяйки был дядя-сват. Некто Лебельский — может быть, слышали?.. Всем сватам сват! Король! Половина всех счастливых браков — его работа… Если есть хоть одна невеста в Виннице, а один жених в Таганроге, он их найдет — и без промаха… дуплетом в угол…

Голда. Лебельский — это Лебельский. При чем здесь ты?

Менахем. При том, что он умер! (Голда вздрогнула.) …Что делать, мадам Голда! Такова жизнь. Человек что столяр… Столяр живет-живет и умирает, и человек тоже… Так вот! Лебельский уходит в лучший мир, а его пожитки переходят моей хозяйке… А хозяйка, надо вам сказать, имела ко мне симпатию! Что можно понять… Я всегда при бабочке и пахну хорошим табаком… Так вот она мне вдруг говорит: «Менахем, а не сгодится ли вам это?» (Достает пачку бумажек, напоминающую колоду карт.)

Голда. Что это?

Менахем. Клад! Клондайк… Есть такое место в Америке, там золота — что у нас куриного помета… Называется это — на нашем «сватском» языке — «шпаргалы»… Тут все. Женихи, невесты, вдовы, вдовцы, бери сверху — не ошибешься… (Тасует колоду.) Например: (читает) «Кишенев. Аптекарь Ефим Балясный. Не первый красавец, но еще ничего. Ежедневно молится. Имеет дом с видом. Хочет брюнетку»… Или: (открывает вторую карту) «Проскуров. Арон Свидерский. Убежденный холостяк, но готов попробовать… Хочет образованную и чтоб играла на инструментах…» Или… «Вильна. Семен Мильдонис. При очках, но видит хорошо… Наполовину немец. Ищет того же…» (Протягивает колоду.) Снимите карту, Голда!

Голда. Подождите, Менахем. Какое это к нам имеет касание? Где Вильна — где Анатовка?

Менахем. Голда, я похож на идиота? Нет! Этого даже мои враги не считают… Я знаю, что вы бы хотели местный материал… Снимите карту! (Голда нерешительно берет бумажку.) Читайте!

Голда. Я не умею.

Менахем. Тогда послушайте грамотного человека… «Анатовка. Мясник Лейзер-Волф. Вдовец при крепких деньгах. Ищет девушку из хорошей семьи». Вот почему я приехал в эту богом забытую деревню. Я нашел ему в Бердичеве вариант, из хорошей семьи… Она, правда, чуть хромает, но в этом тоже есть шарм — не убежит на сторону… И вот я прихожу к нему, делаю предложение, а он мне говорит: «Менахем! Зачем далеко, когда есть близко?.. Если вы хотите устроить мое счастье, сосватайте мне дочку Тевье Цейтл. Я из-за нее не сплю ночей… Она приходит ко мне в лавку и уносит мое сердце…» Прошу обратить внимание: простой мясник, но выражается поэтично…

Голда. Да вы знаете, сколько ему лет?

Менахем. Что значит «сколько лет» для мужчины? Наши предки жили по пятьсот…

Голда. Пятьсот лет она с ним не выдержит. И потом, Тевье его не любит…

Менахем. Что значит «Тевье не любит»… Кому важны его чувства? Голда, вы хотите для дочки богатого мужа или нет?

Голда. Какая мать не хочет счастья дочери? И потом, она у меня старшая… Начинать надо с нее.

Менахем. Ну?

Голда. Тевье не захочет мясника. Тевье хочет образованного…

Менахем. Образованный в округе один я, но я уже женат. Поэтому не будем искать золото в кармане с дыркой… Пусть Тевье сходит к мяснику. Тот его ждет для разговора… У мужчин это просто… Сядут за стол, посмотрят друг другу в глаза, нальют рюмку водки…

Степан (проснувшись). Что вы говорите — «сядут за стол»?

Голда (Менахему). Я же просила: тише! Ну как, Степан, прошло?

Степан (потрогал голову). Отпустило. Руки у тебя, Голда, золотые… Так что вы говорите — «за стол»?

Голда. Ничего не говорим! Все! Разговор кончен… У меня тесто в печи кричит… (Бросилась к печке.)

Открылась дверь, в дом заглянул Мотл. Он взволнован.

Мотл. Добрый день!

Голда (возясь у печки). Добрый день, Мотл.

Мотл. Реб Тевье еще не пришел?

Голда. Как видишь.

Мотл. У меня к нему разговор.

Голда. Слава богу, не ко мне. Мотл, умоляю, подожди во дворе, иначе мы останемся без ужина.

Мотл поспешно исчезает.

Менахем. Кто этот юноша?

Голда. Местный портняжка…

Менахем. Женат?

Голда. Кто за него пойдет? Ни кола ни двора…

Менахем. А в перспективе?

Голда. А в перспективе — больная мама…

Менахем. Жаль… У меня есть одна вдова в Житомире… Хочет молоденького…

Голда. Вы же его видели, Менахем. Есть у него силы на вдову?

Степан. Ну ладно… Я пойду, что ль?

Менахем. Степан, а ты женат?

Степан. А то как же!

Менахем. А дочери у тебя есть?

Степан. А то как же!

Менахем. Тогда у меня до тебя тоже есть разговор…

Менахем-Мендл и Степан уходят. Появляются дочери и Мотл, молча начинают расставлять стол. Цейтл отводит Голду в сторону.

Цейтл. Мама, зачем он приходил?

Голда. Я же просила: не подслушивать.

Цейтл. Так нельзя, мама… Я взрослый человек.

Голда. Девушка не должна этим хвастать, дочка…

Бросается к печи, достает противень с пирожками. Цейтл отводит в сторону Мотла.

Цейтл. Все точно… Это был сват… Ты сегодня же должен поговорить с отцом.

Мотл. Я как раз собирался…

Цейтл. Год собираешься…

Мотл. Но пойми: так не принято… Жених сам себя не предлагает!

Цейтл. Еще пару дней — и будет поздно… Если отец кому-то даст слово — все!

Мотл. Я же говорю: сегодня… У меня есть повод… (Шепотом.) Я ему сшил пиджак!

Цейтл (испуганно). Мотл, это большой риск. Вдруг не подойдет…

Мотл. Подойдет! У меня верный глаз…

Цейтл. С чего ты взял?

Мотл. Раз я выбрал тебя…

Во дворе слышны голоса, фырканье лошади.

Голда. Явился наконец…

Хава. Да еще не один. С ним какой-то парень…

Голда. О господи! Не дом — проходной двор!

Достает из печи противень с пирожками. Входит улыбающийся Тевье, с ним — Перчик.

Тевье. Всем доброй субботы! Голда, у нас гость! Знакомьтесь: это моя жена, это мои дочери, а это… (Нерешительно смотрит на Мотла.)

Мотл. Я так… на минутку…

Тевье. Это Мотл. Он «так… на минутку…». А это Перчик! Вы его, наверное, помните… Когда-то в детстве вместе играли. А теперь, дети, он будет вас учить. И не чему-нибудь, а французскому… Перчик, скажите что-нибудь людям на известном вам языке…

Перчик. Бонсуар, медам энд месье… Же сюи тре оре ву вуар…

Тевье (восторженно). А?! Почище соловья… Вся деревня лопнет от зависти…

Голда (ставит на табуретку таз, берет кувшин с водой). Остынь, Тевье, остынь… Умой лицо и заодно голову…

Тевье. Все переодеваются… Справляем субботу!

Все расходятся. Тевье, фыркая, моется над тазом.

Голда (тихо). С ума сошел? Приводить в дом мужчину.

Тевье. Он местный, он знает закон…

Голда. Мужчина есть мужчина. Он за себя не ручается…

Тевье. Голда, тихо! Я ему сказал «да», мое слово — все!

Вытирается, надевает чистую белую рубаху.

Голда. Сегодня приходил человек от мясника Лейзера, просил, чтоб ты зашел для разговора…

Тевье. Знаю я его разговор. Хочет купить мою бурую корову. Не дам!

Голда. Он не сказал про корову. Он сказал: зайти для важного дела.

Тевье. Знаю его дела! Купить задешево, убить запросто, продать задорого… Не дам!

Голда. Тевье…

Тевье (строго). Голда! Я сказал!

Подходит Мотл со свертком под мышкой.

Мотл. Реб Тевье, у меня к вам тоже разговор…

Тевье. Не сейчас, Мотл. С разговорами мы не доберемся до стола. Солнце село, а я еще не одет.

Мотл. Я к тому и говорю… (Разворачивает сверток.) Вот. Это для вас.

Тевье. Что это?

Мотл. Пиджак.

Тевье. Мотл, я не заказывал…

Мотл. Это сюрприз. Первый сюрприз. Второй скажу, когда примерите…

Голда. Он же из разных кусков, Мотл.

Мотл. Голда, я бедный портной. У меня нет денег на дорогое сукно… Но я пустил в дело лучшие лоскуты. Наденьте, реб Тевье.

Тевье с трудом влезает в пиджак. Тот ему явно мал.

Мотл. Живот… Живот втяните, реб Тевье… (С трудом застегивает пуговицу.)

Тевье (тяжело дыша). Ну как?

Голда. Что ты меня спрашиваешь? Человек старался, значит — спасибо…

Мотл. А по-моему, хорошо… Рукава потом чуть надставлю… А теперь, реб Тевье, второй сюрприз… Только я хочу, чтоб сперва собрались все. Вся ваша семья!

Тевье (хрипит). Говори скорее, Мотл. Я же застегнут…

Мотл. Все! Все сюда…

Входят дочери и Перчик.

Послушайте меня. Я хочу сказать вашему отцу важное слово…

Тевье (хрипит). Говори же, холера тебя подери!

Мотл (страшно волнуясь). Реб Тевье… Голда… Я простой человек. Я бедный человек… Я…

Треск. Пиджак лопнул по швам.

Тевье. Я предупреждал…

Мотл (в отчаянии). Я несчастный человек. Если у портного нет денег даже на хорошие нитки — он не портной… Ему лучше вообще не жить…

Бросается к выходу, Цейтл останавливает его.

Цейтл (в отчаянии). Папа! Мама! Так же нельзя… Он старался… Останься, Мотл!

Тевье. Конечно, конечно… (Успокаивает Мотла.) …Ну, ты мужчина или кто? Будем считать, что это жилетка… Не все сразу! Сказано в Писании: «И Бог создал все сущее не за один день…»

Мотл. Когда я куплю швейную машинку…

Тевье. Тогда и поговорим… Все! А сейчас — за стол. У нас суббота или нет?.. Женщины, отойдите, я должен помолиться.

Покрывает голову, начинает тихо молиться. К нему подходит Голда.

Голда. Тевье…

Тевье. Я сказал: женщинам отойти!

Голда. Но я же не досказала… Это важно. (Тевье тихо молится.) Приходила бабушка…

Тевье. Чья?

Голда. Моя.

Тевье (вздрогнув). У тебя жар, Голда? Бабушка умерла двадцать лет назад…

Голда. Поэтому и говорю: важно! Она пришла ко мне во сне…

Тевье. Тьфу! Уйди, женщина…

Голда. Послушай, это знак! Она пришла и сказала: пусть Тевье завтра же сходит к мяснику Лейзеру…

Тевье (взбешен). Твоя бабушка — дура, а ты — в нее…

Голда. Это грех, Тевье. А такие слова в канун субботы — грех вдвойне! Если бабушка пришла с того света, значит, это знак!

Тевье (поднял руки к небу). Скажи, тебе нужна такая молитва? Это же базар, а не молитва! (Заорал.) Все к столу! Зажечь свечи! И никаких разговоров, кроме как с Богом!

Все встают вокруг стола. Зажигают свечи. Звучит музыка. Все тихо поют песню субботы: «Всемогущий Господь! Спаси нас и сохрани! Убереги от напастей и болезней! Да пребудет мир в нашем доме!» С краю сцены появляется Степан с доской и рубанком.

Степан. Половина Анатовки справляла субботу, половина — воскресенье! Одни думали, что Бог отдыхал на шестой день, другие — на седьмой… А я думаю, Бог никогда не отдыхал… У Бога столько делов — не переделать!

Стругает доску. Песня усиливается.

Затемнение

Картина третья

 

Трактир. НЕСКОЛЬКО ПОСЕТИТЕЛЕЙ — за разными столиками. Чуть в стороне — писарь Федя с газетой. На возвышении — небольшой ОРКЕСТРИК. За стойкой — Трактирщик. Входит Менахем-Мендл, одет торжественно. Подходит к стойке.

Менахем. День добрый, Войцек.

Трактирщик. День добрый, пан Менахем.

Менахем. Войцек, нужен столик с краю для важного разговора. Бутылку хорошей водки, пару рюмок, букет цветов… И еще заказ музыкантам: играть тихо, для настроения…

Трактирщик. Все будет исполнено… (Подводит Менахема к одному из столиков.) Вот здесь удобно?

Менахем. Хорошо. Цветы дашь свежие, а не со вчерашних.

Трактирщик. Разумеется! Я чувствую, у пана завелись наконец денежки…

Менахем. Имеем задаток. Но если дело выгорит, будешь с процентами… Заказ запишешь на счет мясника Лейзера… Больше ни о чем не спрашивай — тайна!

Трактирщик. Конечно, пан Менахем. Тайна так тайна! Только рюмки надо ставить большие. Тевье из наперстков не пьет…

Менахем. Невозможно делать дела в деревне… Все все знают! (Трактирщик уходит. Менахем подходит к Феде.) Здравствуй, Федор.

Федя. Здравствуйте.

Менахем. Что пишут в газетах?

Федя. Ничего хорошего… Холера в Одессе, погром в Кишиневе.

Менахем. Поэтому я их и не покупаю. Надо иметь стальные нервы, чтобы еще платить за эти новости. Про Анатовку ничего?

Федя. Слава богу, нет.

Менахем. Тогда будем жить как жили… Послушай, Федор, у меня дело. Вы ведь у нас главный книжник, все про все читали… У вас нет на памяти какой-нибудь красивой истории, как старик полюбил молодую?

Федя. Зачем это вам?

Менахем. Федор, вы, слава богу, не еврей и не учитесь у нас дурному. Не отвечайте вопросом!

Федя. Отелло был в возрасте… Гетман Мазепа.

Менахем. О! Берем гетмана… Это нам ближе… И шо он ей говорил?

Федя. Погодите… Вспомню… (Цитирует.)

Нет! Не мгновенными страстями Пылает сердце старика, Окаменелое годами, Упорно, медленно оно В огне любви раскалено. Но поздний жар уж не остынет И с жизнью лишь его покинет…

Менахем. Дай бог здоровья вам и тому, кто сочинил… Вот вам фотка. (Протягивает фотографию.) Вы этого человека знаете…

Федя. Лейзер-мясник!

Менахем. Тихо! Не кричите! Не Лейзер-мясник, а Лейзер-жених! Напишите ему тут эти Мазепины слова… Красивым почерком!.. Папа невесты уважает стихи…

Федя (испуганно). Вы говорите о Тевле-молочнике?

Менахем. Да. А что?

Федя. Мясник сватает дочь Тевля?

Менахем. Что вы так разволновались?! У вас интерес?

Федя (вскочил). Да говорите же!

Менахем. Тихо, юноша! Он сватает старшую… Цейтл. В чем проблема?

Федя (обрадованно). Тогда ни в чем! Тогда напишу…

Менахем. Имеете виды на другую?.. Сочувствую, юноша. Здесь это не принято… «Птица с рыбой гнезда не вьют!»…

Появился Лейзер-мясник. Он в строгом нарядном сюртуке. Менахем поспешно бросается ему навстречу.

Реб Лейзер! Прошу! Все готово! (Подводит его к столику.) Здесь вам не помешают.

Лейзер. Слушай, Менахем, что-то я нервничаю. (Указывая на цветы.) К чему весь этот цирлих-манирлих? Я человек простой. Да — да. Нет — нет. Согласен — ударили по рукам! Не согласен — повернись спиной, и зад в зад — кто дальше прыгнет!

Менахем (поморщился). Стоп! Реб Лейзер, это не разговор. Мы не в лавке… Дело тонкое… Вы первый раз женитесь во второй, поэтому слушайте меня… Беседа с папой — это отдельный случай! Начинайте издалека, потихоньку… Вы не в том возрасте, чтобы гнать лошадей…

Лейзер При чем здесь возраст? У меня еще все как у молодого… (Характерный жест.)

Менахем (поморщился). Это все покажете невесте. Папе нужно другое. Папе нужна обходительность…

Появился Тевье.

Я отсяду, меня нет, но если что — я здесь!

Отсаживается за другой столик.

Трактирщик. Вечер добрый, пан Тевье! Проходите, вас ждут…

Тевье (тихо, Трактирщику). Хочет купить мою бурую корову. Шиш ему!

Трактирщик (подмигнул). Все понимаю… Тайна есть тайна!

Тевье подходит к столику, где сидит Лейзер. Трактирщик делает знак музыкантам, те начинают играть лирическую мелодию.

Лейзер. Вечер добрый, реб Тевье.

Тевье. Вечер добрый, реб Лейзер.

Лейзер. Не выпьете ли со мной рюмку?

Тевье. Не хочу огорчать вас отказом. (Садится.)

Лейзер (наливая). Ну, как дела? Как вообще?.. То… да се?..

Тевье. Слава богу, и «то» хорошо, и «се» не лучше. Трудимся помаленьку… Не сказано ли в Мудрой книге: «И в поте лица добудешь хлеб свой…»

Лейзер. И то верно. Тогда выпьем, как говорится, за жизнь… Лехаем!

Тевье. Лехаем!

Выпили.

Лейзер. Ну вот… А что вообще слышно?.. Что вы скажете, к примеру, за англо-бурскую войну?

Тевье. Не хочу вас расстраивать, реб Лейзер, но она уже пять лет как кончилась…

Лейзер. Да?! Тогда еще выпьем!

Тевье. Почему бы нет?

Выпили .

Лейзер (решительно). Реб Тевье, я человек простой. Вы тоже не из графьев, хотя и знаете грамоте… Зачем же нам кружить, как муха у окна, когда есть форточка? Короче! Вы, наверное, уже смекнули, зачем я вас позвал?

Тевье. Да, реб Лейзер. И хоть я выпил вашу водку, прямо скажу: нет!

Лейзер. Прямо спрошу: почему?

Тевье. Живое существо, реб Лейзер. Душа за нее болит.

Лейзер. Но всему есть срок. Приходит возраст — надо отдавать!

Тевье. Куда спешить? Река еще не загорелась…

Лейзер. Реб Тевье, что за нежности при нашей бедности? У вас, слава богу, она не одна… Есть еще!

Тевье. Тут только начни. Возьмете одну — захотите другую.

Лейзер. Что мне делать с двумя?

Тевье. Да то же, что и с одной… Я вас не первый день знаю.

Лейзер (растерян). Стоп, реб Тевье! Я должен пройтись, обдумать ваши слова… (Встает, подходит к столику, за которым сидит Менахем.) Слушай, Менахем, он не в себе… Предлагает мне двух!

Менахем (обдумав услышанное). Тонкий маневр… Не соглашайтесь! Настаивайте на одной…

Лейзер возвращается к столику Тевье.

Лейзер. Реб Тевье, разговор не получается, начнем сначала.

Тевье. С англо-бурской войны?

Лейзер. Нет. С «лехаем»!

Налили рюмки, выпили.

Реб Тевье, вы знаете, я человек простой, но обеспеченный. Слава богу, в доме все есть, в подвале — тоже… Только здесь пусто. (Показал на сердце.) Приходишь вечером домой, ложишься в чистую постель, гасишь свечу — и такое одиночество… (Всхлипывает.) Реб Тевье… У меня подушка к утру сырая…

Тевье (озадачен). Ну и чем здесь может помочь бурая корова?

Лейзер (вздрогнул). Вы называете ее «коровой»?

Тевье. А как я ее должен называть?!

Лейзер. Стоп! Я должен пройтись, обдумать ваши слова… (Встает, подходит к столику Менахема.) Менахем! Он говорит, что она — корова.

Менахем (обдумав услышанное). Сколько выпили?

Лейзер. Почти бутылку.

Менахем. Мало. Закажите еще… (Делает знак Трактирщику.) Попробуем вместе!

Берет Лейзера под руку, направляется к Тевье, по дороге забирает у Федора фотографию.

Реб Тевье! Я краем уха слышал ваш разговор и попробую внести ясность… Понимаю, что вас беспокоит… Полюбит ли она его? Как специалист скажу: живое существо способно на все!.. Вот портрет нашего Лейзера… Вот слова, от которых растает любое сердце… Передайте это ей…

Тевье (обалдело). Зачем?

Менахем. Пусть держит перед глазами.

Тевье В хлеву? (Решительно встал.) Вы тут совсем сбрендили… Зачем ей портрет Лейзера? У нее же молоко скиснет!

Направился к выходу.

Лейзер. Стоп!

Менахем. Стоп!

Лейзер. Отойдите, Менахем, от вас одна неразбериха… Реб Тевье, скажите всем: о чем мы говорим?

Тевье. Ясно о чем. О моей бурой корове…

Лейзер. О корове? (Хохочет.) Вы слышали, люди?.. Я говорил о вашей дочери Цейтл…

Тевье (помрачнел). О моей дочери?

Менахем (подскочил к Тевье). Ну конечно… Все просто… Он — жених, я — сват… Вы — счастливый отец… (Зашептал.) Реб Тевье, я ваш родственник и зла не пожелаю… Это выигрыш в лотерею. (Сует фотографию.) …Она же с ним — как сыр в масле…

Тевье. Уйди, Менахем. Я должен подумать.

Отходит в сторону, угрюмо разглядывает фотографию, потом обращается к небу.

Скажи, Ты этого хочешь?! Я-то хотел молодого и образованного. Но богатство возраста не имеет. И не сказано ли в Писании: «Нет хлеба, нет ученья…» Зато дочь моя будет сразу иметь дом и хозяйство… Разве это не счастье?.. А то, что он стар, а она молода… Так это его проблемы… Богатая вдова не пропадет! Тьфу! Грех какой… Это все потому, что Ты не даешь мне совета!.. Всегда в трудный момент Тевье должен сам ломать свою бедную голову… И что скажет Голда? Стой! Голда уже сказала: «Иди к мяснику. Ко мне приходила бабушка…» Это знак?! Покойники просто так не разгуливают!.. Значит, судьба!.. Или нет?! (Решительно.) Все! Ты дал знак, значит, Ты несешь ответственность… (Вернулся к столу.) Я согласен!

Лейзер. Слово Тевье?

Тевье. Слово!

Лейзер. Дайте я вас обниму, папа!

Тевье (отстраняясь). Не сразу, реб Лейзер. Когда отец и сын ровесники — к этому надо привыкнуть…

Менахем (обращаясь к присутствующим). Все слышали: Тевье сказал «да»! Всем вина за счет жениха… (Оркестру.) Лехаем!

Оркестр заиграл веселую музыку.

Тевье. За всех! За жизнь!

Звон бокалов. Поздравления. Грянула песня «Лехаем». Песня перешла в танец. Трактир загудел. Разгоряченный, захмелевший Тевье вышел во двор перед трактиром, где стояла его лошадка.

(Лошади.) Ну что, старая… Вот мы и сосватали нашу девочку… Довезешь со свадьбы-то, а? (Обнял лошадь, поцеловал.)

Появился Урядник, секунду наблюдал с улыбкой за Тевье.

Урядник. Здоров, Тевль!

Тевье. Здравия желаю, ваше благородие!

Урядник. Прими поздравления, Тевль!

Тевье. Уже знаете?

Урядник. А то как же? На то и урядник, чтоб все знать… Так что поздравляю… Или, по-вашему, мазалтов.

Тевье. Спасибо на добром слове…

Урядник. Да… Вот еще… Должок за мной… За сыр… (Протягивает деньги.)

Тевье (отстраняясь). Обижаете, ваше благородие. Какие счеты у земляков?

Урядник (строго). Возьми! Пригодятся…

Тевье (настороженно). Что-нибудь случилось?

Урядник Чего случилось? Ничего пока не случилось… Впрочем, новость есть… Приходили до меня люди.

Тевье. Яки люди?

Урядник. Разные… Из города… Хотят тут устроить небольшой шум…

Тевье. Погром?

Урядник. Шо болтаешь?! У нас деревня — не Кишинев!.. Так… легкое волнение… Поорут… Пару стекол выбьют.

Тевье. Это за что же?

Урядник. А то сам не знаешь? Кровь в мацу кладете… Православных ксплатируете…

Тевье. Вы мою мацу не раз ели, ваше благородие… А если Степан мне в субботу коров подоит, а я ему — в воскресенье, кому от этого плохо?

Урядник. Слушай, Тевль, я с тобой толкую, потому что ты умный человек. У меня предписание: не препятствовать! У нас конституция, мать ее так!.. Свобода проявлений… Понял? И вашим накажи, чтоб не задирались… Пошумят — разойдутся. А сейчас гуляй, не думай… Еще раз поздравляю!

Уходит .

Тевье (обращаясь к небу). А это Тебе зачем? Такая новость в такой день… Понимаю, что мы — избранный народ. Бог мой, но иногда выбирай кого-нибудь другого…

Из трактира вываливается орава поющих и танцующих.

Все. Давай, Тевье! За жизнь!

Хлопают в ладоши.

Тевье вынимает платок, отчаянно пляшет.

Картина четвертая

 

Утро следующего дня. Двор перед домом Тевье. Сидит Годл. Появляется Перчик.

Перчик. Доброе утро.

Годл. Доброе утро, учитель.

Перчик. Извините, опоздал. Уходил в город. Надо было встретиться с друзьями.

Годл. Я не спрашиваю, где вы ночевали. Это нас не должно касаться.

Перчик. А где остальные?

Годл. Цейтл сегодня не будет заниматься.

Перчик. Готовится к свадьбе?

Годл. Да.

Перчик. И что делает?

Годл. Плачет.

Перчик. Понятно. А Хава?

Годл. Хава ее утешает.

Перчик. Понятно. А что же вы?

Годл (недовольно). Давайте начнем урок.

Перчик. Я начал. И спрашиваю: почему вы не с сестрой?

Годл. Я ее поздравила.

Перчик. Считаете, ей повезло?

Годл. Я считаю, родители лучше нас знают, что хорошо, что плохо.

Перчик. Вы очень послушная дочь… Возможно, и вам повезет — выдадут за богатого старика.

Годл. Значит, судьба. В Писании сказано: «Ангел прилетает за сорок дней до рождения девушки и шепчет ей имя нареченного».

Перчик (с улыбкой). Странно, что он прошептал имя Лейзера-мясника. Ведь тот был в то время еще женат…

Годл. Мы простые люди. Легко смеяться над нашей верой.

Перчик. Есть вера, а есть предрассудки. Весь мир меняется, только у вас в деревне время остановилось. Девушки отдельно — юноши отдельно… Невеста жениха впервые видит на свадьбе. Замужним стригут волосы… Дикость!

Годл. В городе девушки лучше?

Перчик. В городе девушки независимы. И мы их уважаем. Относимся к ним как к равным. Даже здороваемся за руку… (Протянул руку.) Здравствуй, товарищ!

Годл (потупившись). Здравствуйте.

Перчик. Ну не бойтесь… Протяните руку…

Годл нерешительно протянула ладошку.

Ну вот! Видите, ничего страшного не случилось… Ваша рука — в моей руке…

Годл. И что дальше?

Перчик. Дальше — все, что хотим… Можем разговаривать о чем-нибудь… Можем танцевать. Вы танцуете падеспань?

Годл. Это неприлично.

Перчик. Что ж тут неприличного? Раз-два-три… Раз-два-три… (Показывает несколько движений.)

Из дома выходит Тевье. Видно, он себя неважно чувствует после вчерашней выпивки. Секунду тупо смотрит на танцующих Перчика и Годл.

Годл и Перчик (остановившись). Добрый день!

Тевье. День? Уже рассвело? (Взглянул на небо, тряхнул головой, застонал.) А я думал, еще сплю… Вы здесь зачем?

Годл. У нас урок, папа.

Тевье. А… А мне показалось… Все прыгает в глазах. А где… Годл?

Годл. Я Годл.

Тевье. Ты уверена?.. Нет… Я имел в виду жену… Жену мою как зовут?

Появляется Голда.

Голда. Голда меня зовут. Пора бы запомнить… (Годл и Перчику.) Идите, дети. Сейчас с папой говорить бесполезно… Он должен очухаться!

Перчик и Годл уходят.

Тевье (строго). Голда, я тебе сто раз говорил: блюди уважение! Что значит: «очухаться»? Мужчина имеет право на похмелье… Разве не сказано в Писании: «И выпил Ной вина, и опьянел, и лежал в шатре своем…»? (Застонал.)

Голда (пододвинув стул). Садись, Ной, будем лечиться… (Тевье послушно садится, Голда простирает над ним руки.) Нашел время напиваться. В доме такое событие… Я глаз не сомкнула. Где взять девочке свадебное платье? Где туфли? Чем платить музыкантам?

Тевье. Это пусть жених думает.

Голда. Мы бедные, но не нищие… Невесте — хоть какое-то, да приданое… Белье… Посуду… Где все брать?

Тевье. Голда, ты мне снимаешь головную боль или делаешь? Скажи лучше: что Цейтл?

Голда. Заперлась в сарае и ревет. Я стала ее успокаивать — сама расплакалась… (Всхлипывает.)

Тевье. О Бог мой! Не из ребра Ты сделал женщину — из слез… У нас радость или нет? Вся деревня меня поздравляла… Все отцы сейчас кусают губы от зависти…

Голда. Скажи ей это, Тевье, скажи! Богатый жених — награда за наши молитвы.

Тевье. Отойди, женщина! Не подсказывай мне слова, когда есть Святое Писание… А в нем сказано… (Задумался.) Нет, скажу ей, чтоб два раза не повторять… (Подошел к двери сарая, постучал.) Цейтл! Это я! Открой, дочка… (Прислушался.) Открой, тебе говорю… Дочка, я сам вешал эту дверь, сам ее и снесу!

Голда. Дочка, не серди папу. Папа в гневе страшен!

Тевье. Спасибо за помощь, Голда. Теперь уходи! Я хочу остаться с дочерью и дверью наедине…

Голда (запричитала). О боже! Если первая так выходит замуж, где взять силы на остальных?..

Голда уходит.

Тевье (потрогал дверь). Перед тем как сломать, я все-таки скажу слова Святого Писания: «Слушай наставленья отца своего и обретешь радость…» А еще, дочка, я тебе скажу не из Писания, а из собственной жизни… Когда мы с матерью поженились, у нас не было дома, а был только вот такой сарайчик… И пола в нем не было, и крыша как решето… И когда она тебя рожала, пошел сильный дождь. Ручьи лились с неба, и я боялся, что Голда захлебнется не от крика, а от воды… И тогда я упал на колени и сказал нашему Богу: «Сверши милость, Всемогущий! Пусть только мой первенец родится здоровым, а уж я сил не пощажу, день и ночь работать буду, но над его головой будет всегда крепкая крыша, и над детьми его, и над внуками, до седьмого колена!» Вот какую клятву дал я — и ты родилась здоровенькой! И не дрожала от холода и дождя! А теперь я отдаю тебя в хороший дом. Так что нравится тебе жених или нет — это дело десятое… О детях надо думать. О внуках!.. До седьмого колена! Так нам на роду написано. Ибо, если б праотец наш Авраам не думал о семи своих коленах, мы б и сейчас были рабами в Египте!.. А теперь я ломаю дверь, ибо дальше слова теряют смысл…

Разбежался, высадил дверь плечом, исчез в темноте. Послышался крик испуганных кур, и полетели перья… Во дворе появились Цейтл и Мотл.

Тевье (появляясь из сарая, дочери). Где ты была?

Мотл. Она ходила к реке.

Тевье. Я спрашиваю дочь.

Мотл. Она ходила к реке, реб Тевье… К самому обрыву. Туда, где в прошлом году утопилась дочь сапожника Якова…

Тевье (схватил Мотла за ворот). Что ты сказал?! Такие слова — отцу?!

Цейтл (падает перед Тевье на колени). Папа, прости меня… Пожалей меня! Не отдавай меня за Лейзера…

Тевье. Встань!

Цейтл (плача). Если из-за денег — я на все готова… В прислуги пойду, камни таскать буду!

Тевье. Встань! Я дал слово, дочка. Слово мужчины — закон! Оно дороже золота!

Мотл. Но не дороже дочери…

Тевье. Ты уйди! У нас семейный разговор. Посторонние пусть ждут за забором!

Мотл. Я не посторонний!

Тевье. Вот как? Кто ж ты ей? Брат, дядя, муж?

Мотл. Я ей… Мотл! Мотл, которого она любит, и я ее люблю. Мы дали друг другу слово…

Тевье (возмущенно). Они дали слово! Вы слышите, люди? Мир сошел с ума!..

Мотл. Слово мужчины — закон! Вы сами так сказали…

Тевье. Мало ли что я сказал. Не каждую глупость надо повторять!.. Послушай, Мотл, если ты хотел жениться на моей дочери, ты, как положено, должен был прислать свата. А если б ты прислал свата, я бы перед ним закрыл дверь. И только из-за двери сказал бы: дочь Тевье надо заслужить! А если у жениха пустой карман, то, кроме фиги, мне туда положить нечего! Вот что я сказал бы твоему свату, если б такой дурак нашелся. А теперь иди отсюда подобру-поздорову, не зли меня, ибо сказано в Писании: «Страшен был Голиаф в гневе!»

Мотл (угрюмо). Никуда я не пойду! В Писании сказано: «И стоял Давид, как скала!»

Тевье (вновь схватил Мотла за воротник). Что?! Ты будешь учить меня Писанию?! Помнишь, что там сказано о казнях египетских?!

Мотл (задыхаясь). Помню, реб Тевье… «И сказал Господь Моисею: я ударю по воде, которая в реке, и она превратится в кровь… И рыба в реке умрет, и вскипит река жабами…»

Тевье (несколько опешив). Откуда, мерзавец, ты так хорошо знаешь Писание?

Мотл. Готовился к разговору с вами… Половину Торы выучил наизусть.

Тевье (поднял глаза к небу). Как Тебе это понравится? А?.. Впрочем, Тебе нравится, я чувствую…

Цейтл. Благослови нас, папа. Я же знаю, ты добрый…

Тевье (растерянно). Добрый, дочка, добрый… И поэтому знаю, как будет рваться мое сердце, когда буду видеть вашу нищую жизнь.

Мотл. Я буду работать, реб Тевье… День и ночь!.. Ваша дочь не будет знать нужды. Мне дают швейную машинку в кредит!

Тевье. Ему дают машинку… Напиши об этом Ротшильду, он умрет от зависти!.. Ох, господи, господи! Видно, на роду написано бедным плодить бедных… Ладно! Пусть будет по-вашему! Я согласен!

Мотл. Если вы согласны, реб Тевье, значит, это мы подчиняемся вашему слову…

Тевье (усмехнувшись). Вежливый зять — уже неплохо… А теперь идите! Мне надо обрадовать маму. Да так, чтоб она не умерла с горя…

Мотл и Цейтл уходят. Тевье секунду сидит в раздумье, потом срывает подсолнух, стучит в окно дома.

Голда!

В окне появляется Голда.

Это тебе!

Протягивает подсолнух.

Голда. Что это?

Тевье. Цветок.

Голда. Ну, предположим. (Берет подсолнух.) А зачем?

Тевье. Голда, легче лечь в гроб, чем ответить на все твои вопросы! Муж дарит жене цветы — это нормально!

Голда. Если учесть, что один раз за двадцать лет, то — да…

Тевье. Когда-то ж надо начинать… Сбылась твоя мечта — ты стала тещей!

Голда. Тевье, дай я тебя расцелую!

Тевье. Не откажусь!

Голда выбегает из дома, бросается к мужу с объятиями, тот ее останавливает.

Сперва один вопрос…

Голда. Погоди с вопросами… Лучше скажи, как все это было?

Тевье. Твоя беда, Голда, что ты не умеешь подслушивать. Мне было бы проще… Ну, в общем, все, как ты хотела: я сказал — она согласилась, я стоял на своем — она еще больше обрадовалась…

Голда. Ты ее бил?

Тевье. Побойся Бога, Голда… Разве не сказано в Писании: «Ласковое слово смягчает сердце»? Или что-то в этом роде… Но подожди. Ответь на вопрос: к тебе действительно являлась во сне покойная бабушка?

Голда. Ну конечно.

Тевье. И назвала имя Лейзера-мясника?

Голда. Почему ты спрашиваешь?

Тевье. Потому что она сегодня явилась и ко мне…

Голда. Чего это вдруг?

Тевье. Откуда мне знать? Твоя бабушка…

Голда. Моя бабушка — женщина порядочная. Она не придет ночью к мужчине…

Тевье. Это было под утро. И вообще, не о том речь… Бабушка явилась и назвала имя жениха: Мотл-портной.

Голда (испуганно). Тебе показалось.

Тевье. Я переспросил. Мотл, говорит, — и точка!

Голда (возмущенно). Голоштанник! Да она в своем уме?! Тевье, ты был пьян…

Тевье. Я — может быть, но бабушка — трезва как стеклышко… Мотл, говорит, или прокляну!!!

Голда (подозрительно). Тевье, к чему ты клонишь?.. Мне она назвала Лейзера… Что ты задумал, Тевье?

Тевье. Надо выяснить, Голда!.. В таком деле не должно быть ошибок. Надо встретиться с бабушкой еще раз…

Голда. Где?!

Тевье. На кладбище… Пойдем туда в полночь, зажжем свечу… Думаю, бабушка явится… Это все-таки ее правнучка… Если боишься привидений, я готов сходить один…

Голда (застонала). О, горе мне!.. Я все поняла! Старый дурак! То-то я смотрю, этот Мотл крутится здесь с утра. Тебя просили уговорить дочь, а не меня… О горе! (Плачет.)

Тевье (обнял ее). Тихо, Голда, тихо… Что люди скажут?! Ну, поплачь, поплачь… Разве не плакала твоя мать, когда отдавала тебя мне?.. И ничего! Обошлось! Пять дочерей ее слезами проросло. Одна лучше другой!..

Голда плачет. Во двор входят дочери Тевье, СОСЕДИ, молча начинают устанавливать свадебные столы. Появляются музыканты, тихо начинают наигрывать свадебную мелодию. Загораются свечи. Появляются ГОСТИ. Справа в сопровождении родственников выходит Мотл, он подчеркнуто торжествен, на нем свадебный сюртук, цилиндр. Слева — сестры выводят Цейтл в подвенечном платье. Под пение гостей Мотл и Цейтл выходят на середину сцены, Мотл покрывает голову своей избранницы вуалью. ЧЕТВЕРО МУЖЧИН растягивают над новобрачными балдахин. К ним приближается раввин, молится над бокалом вина, затем поочередно дает отпить от него жениху и невесте. После этого Цейтл делает круг, обходя своего жениха, Мотл надевает ей на палец кольцо.

Пустой бокал раввин ставит на землю. Пауза. Мотл оглядывает всех счастливым взглядом и решительно давит каблуком бокал… Музыкальный аккорд. Веселье!!!

Картина пятая

Картина первая

Картина вторая

Картина третья

Картина четвертая

 

Дом Тевье. За занавеской лежит Голда. Входит Степан с охапкой дров.

Степан. Хозяева!.. Э! Есть кто живой? (Испуганно уронил дрова, бросился к занавеске, открыл ее.) Голда!!!

Голда (слабым голосам). Чего шумишь?

Степан. Живая, тогда не пугай. Дровишек принес. Сейчас протопим, повеселей будет.

Голда. Спасибо тебе, Степан.

Степан. Да чего там… Сосед — что родня, верно говорят. А ты, Голда, того… крепись… не помирай. В такую погоду помирать — одни хлопоты. Земля промерзла… Ты хоть до весны потяни!

Голда. Да мне бы хоть недельку еще. Знаешь, Цейтл у меня на сносях. Кто без меня ребенка примет? Мне бы у нее сидеть. Ноги не ходят.

Степан. Это плохо. Ноги нужны человеку. Но руки-то действуют? Поворожила б сама себе…

Голда. Себе нельзя. Человек другому может передать силу. Себе нельзя.

Степан. Ну давай я попробую… Как ты там шепчешь? (Водит над ней руками.) Шурум-бурум… а зохен вей…

Голда (слабо улыбнулась). Не морочь голову, Степан!.. Все! Стало легче… Спасибо. Если хочешь, открой буфет — там графинчик.

Степан. Не откажусь! (Подошел к буфету. Достал графин, рюмки.) Тебе налить?

Голда. Нет. Не хочу!

Степан (подносит рюмку). Выпей! Рюмка — она при любой болезни на пользу.

Голда берет рюмку.

Ну! За твое здоровье! (Выпивает.)

Голда (стала подносить рюмку ко рту, расплескала). Нет. Не могу. Не принимает душа.

Степан (сокрушенно). Да… Видать, совсем плохо. Тевль-то где?

Голда. За доктором уехал. В такую пургу… Загубит лошадь совсем.

Степан. Ладно лошадь-то жалеть. От бега согреется.

Голда. И коровы орут в сарае… Сколько прошу, Степан, законопатить стены. Ты плотник или кто?

Степан. Ну что — плотник? На все рук не хватает.

Голда. И еще, Степан… Сходил бы ты к Хаве. Узнал, как она.

Степан. Э, нет. Это не проси! Мне Тевль строго-настрого запретил. Она для нас — отрезанный ломоть!

Голда. Сердца у вас нет.

Степан. Нет, он прав. Я тоже выкрестов не люблю. Каждый своей веры держаться должен. Раз ты инородец — терпи!

Голда. Тебе легко советовать…

Степан. Почему легко? Откуда ты знаешь?.. Может, я в молодости на тебе, Голда, жениться хотел. А не стал. Потому что тебя б за меня не отдали, а мне на ваш манер резаться тоже глупо. Вот выходит, что я, как инородец, пострадал… (Выпивает еще рюмку. Слышен шум подъехавших саней.) Кажется, приехали… (Смотрит в окно.) Точно. Тевль и доктор. Раздетый. Торопились, видать…

Входят Тевье и Менахем. Отряхивают снег.

Тевье. Не поехал, бисов сын! В ногах валялся у него. Господом Богом молил… Нет! Потеплеет, говорит, тогда приеду… Нужен он мне, когда потеплеет!.. Зато нет худа без добра… Ехал через Касриловку — встретил Менахема. А у него, оказывается, новейшие лекарства. Из Америки.

Менахем. Добрый вечер, мадам Голда. Я, конечно, не специалист, но, если это инфлюэнца, как мне сказал реб Тевье…

Тевье. Это доктор говорил.

Менахем. Главное, чтоб вы повторяли правильно. Так вот, если это инфлюэнца, то лекарство действительно чудо. Их прислали из Америки моей теще Хане-Мириам, упокой Бог ее душу.

Голда. Она от них померла?!

Менахем. Язычок у вас, Голда, слава богу, еще ворочается в нужном направлении. Это хорошо! Но за таблетки я гарантирую. Посмотрите на коробочку. В такую коробочку дерьмо не кладут. Здесь написано: они быстродействующие. Просто не рассчитаны на нашу почту. Пока дошли до больного — адресат выбыл… Но моя мама пьет их с чаем — и, слава богу, ничего… А у моей мамы возраст, когда уже и чай вреден…

Голда. Спасибо, Менахем! Я всегда знала — у тебя доброе сердце. Поешь! (Мужу.) Тевье, там, в печи, горшок с молочным борщом. Угости Менахема.

Менахем. Спасибо. Я не за этим приехал… Я по-родственному… Голда, может быть, все-таки поедем в Бердичев?.. В больницу? Там у меня кое-какие связи…

Голда. Не морочь голову! Куда ехать, если уже не можешь ходить. Ешь!

Тевье ставит перед Менахемом горшок, тот жадно начинает хлебать.

А ты, Тевье, сходил бы со Степаном в сарай. Коровы ревут, неужели не слышишь?

Тевье. Это ветер.

Голда. Ветер таким жалобным не бывает. Ветру не холодно.

Степан. Пошли, Тевль! Поговорить им надо…

Голда. Умница, Степан. Я всегда тебя держала за догадливого.

Тевье и Степан уходят.

Менахем. Борщ у вас, Голда, всегда что-то отдельное. Я давно хотел вам предложить: не открыть ли нам на паях в городе еврейскую столовую? Вы станете у плиты, Тевье — у кассы, я беру на себя рекламу. У меня завидный аппетит! Когда я ем, у наблюдающих текут слюнки…

Голда. Не встать мне уже у плиты, Менахем.

Менахем. Голда, это не разговор. Я, конечно, не специалист по инфлюэнце, но эти таблетки…

Голда. Молчи, Менахем! Ешь и молчи! Будем считать, ты меня утешил. Теперь слушай. Пора браться за ум… Бери маму, перебирайся в деревню. Поближе к родне… Займись делом. Трех старших дочерей ты мне не сосватал, но двух младших, Бейлке и Шпринцу, я тебе завещаю. Найди им достойных! Таких, чтоб моя душа на том свете наконец порадовалась…

Менахем. Я, вообще-то, это дело бросил, Голда, но для вас постараюсь. У меня как раз есть на примете пара гимназистов…

Голда. Не надо гимназистов. Смотри в хедере. Ищи деревенских… Тихих, работящих… И еще! Через год-другой подыщи кого-нибудь для Тевье…

Менахем. Голда, я вас умоляю…

Голда. Молчи! Я так хочу! Тевье тоже будет крутить носом, но ты скажи: такова воля Голды! Дети уйдут — кто ему ужин готовить будет? Он же сам как дитя… Найди скромную, молчаливую… Тевье не любит, когда его перебивают. И чтоб молочный борщ готовила… Я тебя не зря угощаю — хочу, чтоб ты вкус запомнил.

Менахем. Не рвите душу, Голда… (Зашмыгал носом.) Вообще, я вам завидую. Ваше поколение как-то умеет умирать. Мы уже не то. Сгораем, как мотыльки на свечке…

Распахнулась дверь. Вбежал взволнованный Мотл.

Мотл. Мама! У Цейтл началось… Мама, что делать?! Она так кричит!..

Голда. Тихо, Мотл, успокойся… При родах всегда кричат, так легче! Менахем, беги за Тевье! Быстро!

Менахем выскакивает из дома.

Все будет хорошо, Мотл. Все будет хорошо. Цейтл — моя дочь, она справится… Ты только согрей воду. И возьми там, в углу, узелок… Пеленки, марля… Я все приготовила! Главное — сам держись. Не падай в обморок! Ей сейчас некогда тобой заниматься…

Вбегают Тевье и Менахем.

Тевье. Голда, что делать? Куда ее везти?

Голда. Куда везти по такой погоде? Пойдешь к ней! Все сделаешь сам.

Тевье. Голда-сердце, я не сумею!

Голда. Сумеешь, Тевье, сумеешь… Это несложно. Сколько раз мы с тобой телят принимали. У людей все так же. Живое одинаково рождается. А я вам буду помогать отсюда. Скажи Цейтл, я помогаю! Пусть вслушивается!.. Ну? Бегите же… И ты, Менахем! Бегите!

Менахем. Мадам Голда, я бы остался. Я в этих делах не специалист!

Голда. Все уходите! Мне одной надо побыть. Ну?!

Мужчины поспешно выходят. Голда что-то бормочет, потом делает усилие, садится на кровати, простирает руки.

Ну, давай, девочка моя, соберись! Это не страшно! Я пять раз такую штуку проделывала, и ничего… Сожмись, сожмись! Стисни зубы! Так Бог повелел — в муках рождаться!.. Вот! Молодец!.. Еще!.. Стоп!.. Теперь отдохни. Переведи дух! Вспомни что-нибудь приятное. Дом наш вспомни. Речку. Помнишь, купались по ночам?.. Вода теплая. И луна дорожку постелила. Входи в нее, входи… Хорошо плыть, верно? Плыви, плыви, дочка… А теперь ныряй! Набери полную грудь воздуха — и ныряй!.. Вот!.. Глубже! Глубже! А теперь — вверх! Сразу! Пошла!! Еще, еще!.. И ты, внученька, давай, выплывай!.. Ты ведь девочка, я чувствую… Давай, Голда! Тебя Голдой назовут! Голда — имя счастливое, золотое имечко… Ну?!. Давайте, девочки!.. Всплываем!.. Еще! Еще!.. Господь милосердный, да помоги же им! Возьми мою душу, передай!.. Ну?!! (Вскрикнула, опустила голову.) Ну вот!.. Спасибо… Все хорошо… Теперь отдыхать. Отдыхать…

Тихо опускает голову на подушку. Появляется Степан, секунду печально смотрит на Голду, потом подходит, задергивает занавеску, молча садится рядом.

Темнеет. Возникает печальная мелодия, и голос кантора начинает петь поминальную молитву…

Картина пятая

 

Яркий свет. Двор дома Тевье. У забора — высокое дерево. На крыльце появляется Тевье с внучкой на руках.

Тевье. Ну что, Голда, вот и потеплело! Первая весна в твоей жизни. Смотри! (Поднял девочку.) Запоминай!.. Там, наверху, — небо. Там Бог живет. Внизу — земля. Здесь мы живем. Вон то большое дерево называется дуб. Его мой отец посадил, когда я родился. Старенький уже, но ничего, стоит, забор подпирает. А рядом я посажу березку. В твою честь. Вот только снег сойдет, земля растает, и посажу… Будете вместе расти, наперегонки. Ну, чего еще?.. Вон поле. Там летом цветы растут… И когда-нибудь оттуда придет наш Мессия. Мне его не застать, а ты вполне можешь увидеть…

Хлопнула калитка. Во дворе появился Урядник.

Урядник (угрюмо). Здорово, Тевль!

Тевье. Здравствуйте, ваше благородие. (Внучке тихо.) Вот так всегда: ждешь Мессию — приходит Урядник. Запомни.

Урядник. Внучка, что ль, твоя? Ну-ка, дай глянуть… Хороша!.. Снеси ее в дом. Поговорить нам треба…

Тевье. Неужто такой разговор, что и девочка поймет?

Урядник. Выпил я, Тевль. Видишь? Крепко выпил.

Тевье. Это ничего, ваше благородие. Раньше с радости пили.

Урядник. То раньше, Тевль. Теперь другая закусь… Скажи, друже, сколько тебе понадобится дней, чтоб продать дом и барахлишко?

Тевье. Не понял, ваше благородие. Я молочник и домами не торгую. Вы, видать, и вправду крепко выпили.

Урядник. Я выпил, шоб на глупости не отвлекаться. Говори: три дня хватит? Или пять?.. Выселяют вас с деревни…

Тевье. Кто?

Урядник. Не я же. Губерния… (Заорал.) Да убери ты дите! Уронишь!

Тевье. Ничего, ваше благородие. Я мужик крепкий.

Урядник. Ну убери, как человека прошу. Не злодей же я, шоб такие вещи говорить и на дите смотреть.

Тевье (в сторону дома). Цейтл!

Появились Цейтл и Мотл.

Цейтл, возьми девочку… (Передает ребенка.) А ты, Мотл, останься. (Уряднику.) Его, поди, тоже касается?

Урядник. Всех касается…

Цейтл с ребенком поспешно скрывается в доме.

В общем, вот… (Достал из кармана бумагу.) Пришло до нас предписание. Читай!

Тевье. Нет, уж вы сами, ваше благородие. На ней герб.

Урядник. То-то и оно… Орел о двух головах. Тут не поспоришь. (Читает.) «…Дополнение уложения о расселении еврейской части населения, согласно постановлению о правилах проживания…»

Тевье. Погоди, ваше благородие. Не барабань по голове! Объясни по-людски… Чего? Кого?

Урядник. Вас! Выселяют из деревень.

Тевье. Куда?

Урядник. За черту оседлости.

Тевье. А мы где?

Урядник. А мы теперь — с другой стороны… И наша Анатовка, и хутор Махеповка, и Касриловка… Все теперь за чертой!

Во дворе появляются взволнованные Ребе, Лейзер и еще несколько евреев.

Ребе. Здравствуйте, ваше благородие.

Урядник. (недовольно) Погоди, мужики. По домам! Я к каждому зайду.

Лейзер. Да разве усидишь, ваше благородие? Это ж деревня. Дурные вести через забор прыгают… Объясните, в чем дело? Тевье, скажи понятно…

Тевье. Что тебе непонятно, Лейзер? Все так просто. Вот пришел господин урядник сообщить мне, что я, оказывается, жил здесь неправильно. И деды мои, и прадеды… Все здесь неправильно в могилах лежат. Потому что есть черта! Прочеркнул господин урядник по земле сабелькой и сказал: вот тут живи, а тут — не моги!

Урядник. Не дело говоришь, Тевель! Зря народ баламутишь… Губерния так порешила, не я… Да у меня приказ: всех вас — в двадцать четыре часа! А я по-людски хочу… Трое суток даю, шоб успели с хозяйством разделаться…

Лейзер. Как — трое суток? Как можно продать лавку за трое суток?

Один из евреев. А дом? А огород?

Мотл. Никуда мы не пойдем! Надо защищаться!! Око за око! Будем драться!

Все зашумели.

Урядник. Тихо! С кем надумали драться? С армией? Армию голыми руками не возьмешь…

Тевье. Почему, ваше благородие? Мы бедные, да не голые… Найдется в хозяйстве кое-что… (Нагнулся к крыльцу, достал топор.)

Урядник (мрачно). Брось, Тевль! Не дури!

Тевье. Ваше благородие, я вас всегда держал за неглупого человека. Дайте совет!.. Вот дуб растет. Его отец сажал, я растил… Как его с собой взять? Корни не выкопать, да и не приживется он на новом месте… Что остается? Рубить?

Урядник. Не знаю, Тевль. Хошь — руби, хошь — не руби! Мое дело сторона!

Тевье (зло). Э, нет, господин урядник! Вы тут власть! И не ждите сочувствия. Хоть бочку горилки выпей — совесть не зальешь! Поэтому смотрите! Я сейчас срублю этот дуб, чтоб вы всегда потом могли прийти сюда, посидеть на пеньке, отдохнуть от дел праведных!

Решительно шагнул к дереву, вонзил в него топор.

Ребе. Грех, Тевье! Бог накажет за грехи!

Тевье. Меня? Накажет?! Да разве остались у Него наказания, которые еще не выпали на мою голову?! Все отняли: жену, дочерей, дом, а теперь и землю… Зачем жить дереву, если нет у него листьев и ветвей?! Скажите, ребе? Не знаете? И я не знаю! Боюсь, что и Он не знает. И незачем дереву жить!

Решительно ударяет по стволу, ручка топора ломается. Тевье в отчаянии отбрасывает топор, садится на землю.

Урядник (поднял обломок топорища). Топорище-то… гнилое… (Всем.) Эх, мужики, нашли чего жалеть… Да много ль она дала вам, наша деревня? Земли вершок да пустой горшок!.. Да вам куда ни сошли — хуже не будет. Так что прощайте! И зла на сердце не держите! Налегке — оно легче уходить…

Ушел .

Мотл. А вообще, он прав… Зачем три дня? Что нам собирать три дня?

Первый еврей. Вам просто, Мотл. А у реб Лейзера — лавка.

Лейзер. Что это за лавка при таких покупателях? Смех, а не лавка.

Второй еврей. Тоже верно. И что это, прости господи, за деревня — Анатовка? Ее даже на картах не пишут, потому что название длинней, чем территория.

Мотл. Но мы здесь родились.

Второй еврей. И что? Зачем? Я вообще не знаю, для бедного человека лучше рождаться на белый свет или нет? Как думаете, ребе?

Ребе. Лучше не рождаться. Но не каждому так везет…

Первый еврей. Ну вот, ребе сказал мудрое слово. А теперь скажите: куда идти?

Ребе. Когда Бог сказал праотцу нашему Аврааму: «Изыди из страны своей», разве тот спрашивал… куда?

Второй еврей. Значит, на все четыре стороны… Понятно. А вы что скажете, реб Тевье?

Тевье. Ничего не скажу. Все слова сказаны. Прощаться будем молча.

Садится спиной к дереву, надвигает глубоко картуз, прикрывает глаза. Все тоже опускают голову. Тихо зазвучала музыка. Мотл запел песню об Анатовке. Ее негромко подхватывают остальные.

Картина шестая

 

Двор перед домом Тевье. Степан заколачивает окна досками. Появляется Федор.

Федор. Здравствуйте, дядя Степан.

Степан (неприветливо). Здорово!

Федор. А где хозяин?

Степан. Тута.

Федор (оглядев двор). Где?

Степан. Кто?

Федор. Тевль.

Степан. Тевль на кладбище пошел. С дочками.

Федор. А говорите «тута».

Степан. Ты ж про хозяина спрашивал… (Угрюмо стучит молотком.)

Федор (растерянно). Вы чего? Дом купили?..

Степан не отвечает.

Зачем вам второй дом?

Степан. Пригодится.

Федор. И сколько заплатили?

Степан. Как сговорились, так и платил… Тебе-то чего? Сам прицениваешься?

Федор. Да нет. Я на чужую беду не покупщик.

Степан (с угрозой). Поговори у меня! «Не покупщик». Сперва дом разорят, а потом жалеют… И вообще, парень, шел бы ты отсюда. Не до тебя.

Федор. Мне надо поговорить с Тевлем.

Степан. Не будет он с тобой говорить.

Федор. Вы-то откуда знаете?

Степан. Ни с кем не говорит. Зарок дал… Понимаешь?

Федор. Не понимаю. (Повернулся к калитке.) Хава!

Робко вошла Хава с узелком.

Степан. А с ней и подавно…

Хава. Здравствуйте, дядя Степан.

Степан. Зря пришли, ребятки! Молчит Тевье! Вторые сутки молчит. Обет такой дал. Все равно, говорит, Бог наших слов не слышит. И замолк. Вот такие у нас проводы…

Хава. Все равно. Мы подождем…

Степан. Ваше дело… (Угрюмо стучит молотком.)

Федор. Зачем окна-то заколачиваете, раз купили?

Степан. А я люблю в темноте сидеть… (Бросил молоток.) Ну, шли бы лучше на станцию. К поезду. У поезда оно проще прощаться…

Хава. Мы не прощаться, дядя Степан. Мы хотим с ними ехать.

Степан. Да они сами неизвестно где жить будут.

Федор. Значит, и мы там же… Рядом.

Степан. Ну, с вами не соскучишься… Тогда вот что. Сховайтесь пока в доме… Подготовить старика надо. Сердце-то не железное…

Федор и Хава проходят в дом.

Появляются Тевье, Цейтл и младшие дочери. Тевье молча выкатывает телегу, начинает складывать на нее вещи. Цейтл печально смотрит на дом.

Степан. Вот… Законопатил… Слышь, Тевль? И топить не надо. Может, когда вернетесь, будет тепло…

Тевье угрюмо молчит.

Цейтл. Спасибо, дядя Степан. Вы тут и за могилкой поглядывайте, ладно?

Степан. Ну а как же?.. Что я, Голду брошу, что ль? Пока живой, я с ней… Да и потом… Я так понимаю, Тевль, люди только здесь, на этом свете, по разным кладбищам разбегаются. А ТАМ все вместе будем? Верно, Тевль?

Тевье молчит.

По глупости люди друг друга сторонятся… Голда это понимала.

Тевье молчит.

Цейтл (сестрам). Шпринца, Бейлке, пошли. Помоем пол.

Степан. Да ладно… Что мы, без вас не вымоем?

Цейтл. Нет. Мы сами. Пол надо оставлять чистым… Таков обычай… Верно, папа?

Тевье молчит. Цейтл направляется к дому, Степан останавливает ее, отводит в сторону.

Степан. Там гости у вас, Цейтл. (Шепчет ей на ухо.) …Без меня пусть не выходят… Он и молча проклянет, это еще хуже…

Цейтл и девочки проходят в дом. Степан подходит к Тевье, достает из кармана деньги.

Я остатнюю живность распродал… И курей, и коня… За коня, правда, мало дали. Извозчик нос воротит. Пошел к водовозу, он тоже брыкается… «Рази, — говорит, — это лошадь? У нее и зубов уже нет!» Я говорю: «Дурак… Это ж хорошо… Без зубов кормить проще…» Только этим и уговорил…

Тевье берет деньги, печально смотрит в сторону сарая.

Да он там еще… Я водовозу сказал: завтра заберешь, дай людям попрощаться…

Тевье проходит в сарай. Степан закрывает за ним дверь.

Ну вот… Смирись, Тевль, смирись… Хоть с конем-то поговори! Это Бог простит…

Быстро уходит со двора. Некоторое время двор пуст. Затем появляется Лейзер с чемоданами. Подходит к дому, стучит в дверь. Выходит Цейтл.

Цейтл. Здравствуйте, реб Лейзер.

Лейзер. Добрый день, Цейтл. Хотя какой он добрый? Говорим по привычке… В общем, пришел прощаться.

Цейтл. Я позову отца…

Лейзер. Не надо… Он молчит. Я не люблю молча… Я человек простой. Люблю доброе слово услышать… Я с вами, Цейтл! Вот… В общем, уезжаю в Америку.

Цейтл. Счастливого пути, Лейзер. Желаю удачи.

Лейзер. Есть такой город… Нью-Йорк… Большой. Даже больше Киева. Слышали?

Цейтл. Слышала. Говорят, там хорошо.

Лейзер. Хорошо, Цейтл, где нас нет. А поскольку мы теперь везде — где хорошо?.. Вы-то куда?

Цейтл. В Бердичев. К родне.

Лейзер. Кто там у вас?

Цейтл. Менахем… Мама его…

Лейзер (иронично). Та еще родня… С такой родней хорошо переписываться, и то по большим праздникам… (Полез в карман, достал бумажник.)

Цейтл. Не надо, реб Лейзер.

Лейзер. Цейтл, я человек простой! Не люблю этих цирлих-манирлих. Я не милостыню даю и не в долг. Я корову хочу купить. Бурую. Мы с Тевье сговаривались…

Цейтл. Ее уже продали…

Лейзер. Все равно. Купите другую… Для меня. Мне будет приятно знать в Америке, что здесь пасется моя бурая… Не обижайте, прошу!

Цейтл (берет деньги). Спасибо.

Лейзер. И еще, Цейтл… Возьмите мою фотку. На память!.. Здесь стихи. Хорошие. Не я сочинил, но… хорошие…

Цейтл. Спасибо, реб Лейзер. (Берет фотографию.) Можно я вас поцелую на прощанье?

Лейзер. Если не противно — почему нет?

Цейтл целует Лейзера в щеку. Во дворе появляется Мотл, вкатывает тележку, груженную разной утварью. С удивлением смотрит на Цейтл и Лейзера.

Мотл. Здравствуйте, реб Лейзер.

Лейзер. Здравствуйте, Мотл. Ты не подумай чего дурного.

Мотл. Я и не думаю… Целуйтесь на здоровье.

Лейзер. Нахал! Не обижай стариков… Мы еще ого-го!.. В Америку еду. Знаешь, где это?

Мотл. Далеко.

Лейзер (со вздохом). На другой стороне земли. Лучше бы ехать после смерти. Все-таки на два метра путь короче. Но что поделаешь?.. Гуд бай!

Цейтл. Гуд бай, реб Лейзер.

Лейзер. Эх! Холера на их голову! Кому это нужно, чтоб Лейзер из Анатовки говорил «гуд бай»?..

Уходит. Цейтл печально смотрит ему вслед.

Мотл. Не смотри так долго…

Цейтл. Ты ревнуешь?

Мотл. Если тебе это приятно, то — да. Но вообще нет времени. В четыре — поезд.

Цейтл. А сейчас сколько?

Мотл (снимает с повозки настенные ходики). Три. Знаешь, Цейтл, я их укрепил, они ходят. Даже кукушка выскакивала. Смешно. Иду по деревне, а она кукует.

Цейтл. Положи их, Мотл. Не дразни людей.

Мотл. Нет. Пусть идут… Мы пойдем, и они пусть идут…

Во двор входит Степан, таща за рукав скрипача Йоселе.

Степан. Йоселе, ну будь человеком… Успеешь уехать. Сыграй людям на прощанье… Отца с дочерью надо помирить. Это ж святое дело… (Цейтл.) Зови Хаву.

Цейтл. Что вы придумали, дядя Степан?

Степан. Зови, тебе говорят.

Цейтл исчезает в доме и через секунду появляется вместе с Хавой и Федором. Степан подходит к сараю, прислушивается, затем смотрит в щелку.

Вроде чего-то говорит…

Цейтл. Кто?

Степан. Ну не конь же… (Тихо открывает засов.) Давай, Хава. Входи. Если не сейчас, то уж никогда…

Хава нерешительно заходит в сарай. Все собираются у двери, прислушиваются.

Мотл. Ну что?

Степан. Крика нет, уже хорошо… Играй, Йоселе… Играй, родной. Играй так, чтоб душу порвать…

Йоселе начинает выводить мелодию.

Вот! Еще!.. Запузыривай, милый… А теперь ты входи, Федя. Входи! Не боись!

Федор заходит в сарай.

А теперь остальные… Семьей собирайтесь, семьей…

Мотл и Цейтл проходят в сарай. Скрипач играет.

…Ну вот… Обнялись… Ревут! Все по-человечески… (Утирает слезы.) Что я, не знаю, как с евреями поступать? Эх… (Не выдержав, сам уходит в сарай.)

Скрипач продолжает увлеченно играть. Слышен звук подъехавшей телеги. Во дворе появляется Менахем с чемоданом, за ним тяжело передвигается Мама.

Менахем. О, мама! Смотрите! Нас встречают с музыкой! Что я вам говорил?

Мама. Разве сегодня праздник?

Менахем. Это деревня, мама… Здесь всегда праздник. Чувствуете воздух? Сплошной кислород… Вдыхайте, мама, вдыхайте.

Мама. Меня в поезде так трясет…

Менахем. Мама, мы не в поезде… Мы приехали. Сориентируйтесь, мама…

Из сарая выходит Степан, изумленно смотрит на Менахема и Маму.

Здравствуй, Степан!

Степан издает какой-то неопределенный звук.

Вот, приехали погостить… Город, знаешь, он выматывает… Хочется до природы… И врачи рекомендуют. Особенно маме…

Степан вновь издает неопределенный звук, исчезает в сарае.

Мама. Кто это?

Менахем. Степан.

Мама. Редкое имя.

Менахем. Здесь не редкое. Это деревня. Сориентируетесь, мама…

Из сарая гурьбой вываливаются Тевье, Степан, Мотл, Цейтл, Федор, Хава. Все тупо смотрят на Менахема и Маму. Скрипач испуганно замолкает.

Менахем. Здравствуйте, реб Тевье! Как говорится: а вот и мы!

Пауза.

Реб Тевье, у меня такое ощущение, что вы нам не до конца рады. Вы получили мою телеграмму?

Мотл. Получили…

Менахем. Ну?

Мотл. Что значит «ну»? Вот она, ваша телеграмма. (Достает из кармана бумажку.) «ПРИЕЗЖАЙТЕ ПОЖИТЬ МЕНАХЕМ С МАМОЙ».

Менахем. Не «приезжай-те», Мотл, а «приезжа-ем»!

Мотл. Здесь… «те».

Менахем. Я не знаю, что здесь, я знаю, что писал… И потом, я получил же от вас ответ. (Достает телеграмму.) «Спасибо! Век не забудем! Семья Тевье». Вы это посылали?

Мотл. Ну…

Менахем. Что «ну»?

Мотл. Менахем, вы нормальный или нет? За что написано «спасибо»?

Менахем. Как за что? Я думал, за то, что приезжаем…

Пауза.

Тевье (не выдержав, поднял руки к небу). Господи милосердный, и Ты хочешь, чтоб я молчал?

Смеется. За ним начинают смеяться остальные. Начинается какой-то нервный смех, перемежаемый всхлипываниями.

Степан. Ну, народ… С вами не соскучишься…

Мама (она одна плохо понимает происходящее). Меня в поезде так трясет…

Это вызывает очередной взрыв смеха.

Почему смех? Тевье, почему смех?

Тевье (утирая глаза). А что нам еще остается в этой жизни, Берта? Что еще? Играй, Йоселе…

Все смеются и плачут. Скрипач начинает играть. Медленно опускается

Занавес

Картина первая

Звучит печальная музыка.

На сцену выплывают два гроба. За ними в траурной процессии появляются представители домов Монтекки и Капулетти.

Монах Лоренцо негромко читает молитву по-латыни. Вместе со своей свитой входит Герцог.

Герцог.

(Неожиданно сбился, утирает слезы, пытается продолжить с пафосом)

(Вновь сбился)

(Обращаясь к гробам)

(Неожиданно резко меняет тон, обращаясь к траурной процессии.)

А теперь несколько слов вам, достопочтенные семьи Монтекки и Капулетти! Мертвые не отвечают, живые не слушают. Вы — посредине! Еще не умерли, уже — не живете! Ибо существование, отравленное ненавистью, не есть жизнь! Я должен бы выслать вас всех из Вероны, но не могу взять на себя грех перед другими городами Италии! В последний раз, над телами двух безвинных детей буду просить… (Опускается на колени). Мой возраст старше. Мой род — именитей! Но я смиренно молю вас: забудьте прошлые обиды и в знак мира и согласия пожмите друг другу руки! Синьор Капулетти… Синьор Монтекки!

Капулетти. Ваше высочество, я, собственно, никогда и не отказывался… Моя жена — синьора Капулетти, тоже!.. И если синьор и синьора Монтекки согласны, мы бы могли показать пример другим парам… Герцог. Вы, Монтекки?

Монтекки (мрачно). Ваше высочество… К сожалению, моя супруга, синьора Монтекки, не выдержав случившегося, вчера ночью скончалась… Так что парная симметрия, о которой так размечтался достопочтенный синьор Капулетти, вряд ли возможна…

Синьора Капулетти. Примите наши соболезнования, синьор Монтекки! Но должна отметить, что даже такую печальную новость вы умудрились сообщить со свойственной вам желчной иронией!

Монтекки. Моя ирония, достопочтенная синьора Капулетти, отступает перед вашей чудовищной способностью обижаться!

Капулетти. Я бы просил вас, синьор, разговаривать с моей женой учтивей! Какой пример вы подаете молодым?

Монтекки. Меня всегда поражала ваша страсть искать примеры, достопочтенный Капулетти! У вас в роду случайно не было портных?

Капулетти. Да как вы смеете?! Герцог (устало). Синьор Монтекки, я же просил… Монтекки. Уверяю вас, ваше высочество, я никого и не хотел обидеть… Что ж здесь дурного, если в роду и были портные? Иисус Христос из рода плотников — и не стеснялся! А что касается молодых Монтекки, то, я думаю, у них свои головы на плечах! Они сами выберут примеры для подражания. (Бенволио). Не правда ли, племянник?

Бенволио. Разумеется, дядя… И если его высочество Герцог прикажет, я пожму руку любому из Капулетти!.. Монтекки (одобрительно). Вот видите… Бенволио. Тем более, что после гибели благородного Тибальда там драться уже, в общем-то, и не с кем! Монтекки. Логично.

Валентин (выбежал вперед). Это — оскорбление, синьор! Я — брат покойного Тибальда, и готов немедленно принять ваш вызов!

Бенволио (снисходительно). Лучше протяни руку, мальчик, а то придется протянуть ножки!

Валентин. Защищайтесь! (Выхватил шпагу, бросился к Бенволио).

Герцог (решительно встал). Молчать!.. Всем замолчать! Какой позор! Над мертвыми размахивать клинками! И эти люди говорят о благородстве, о чести и достоинстве домов?!. Стыдились бы хоть горожан и слуг! Простые неиспорченные люди, уверен я, умней своих господ. (Обращаясь к Бальтазару). Ты, Бальтазар, ты был слугой Ромео… И в память о хозяине своем пойди, дружок, и сделай первый шаг… Бальтазар. Куда, ваше высочество? Герцог. К противнику. Вот хоть к слуге Джульетты… Бальтазар. К Самсону что ль?… Да, Господи! Кто ж против?! Самсон, ты не возражаешь, если я к тебе шаг сделаю?! Самсон (равнодушно). Шагай, милый! Чем скорее подойдешь, тем скорее по шее и получишь!

Слуги захихикали.

Бальтазар. Грубый ты, Самсон!

Самсон. Почему? Господа прикажут, так я с тобой, Бальтазар, и целоваться буду!

Бальтазар. Вот и молодец! Тогда я первым шаг делаю, а ты первым начнешь целовать, ладно?

Самсон. Почему это я должен первым целовать?

Бальтазар. А ты, Самсон, ростом ниже! Губами сразу мне в нужное место и попадешь!..

Слуги и горожане захохотали.

Герцог (солдатам, указав на Бальтазара и Самсона). Арестовать! И заковать в железо!

Солдаты набросились на слуг, скрутили им руки.

И посадить в тюрьму! Да в одиночку! Да! В одиночку посадить двоих! И там держать их до тех пор, пока они не научатся шутить, как подобает!

Солдаты грубо уводят упирающихся слуг.

Монтекки. Пока не очень…

Герцог (с усмешкой).

Лоренцо читает молитву. Траурная музыка.

Картина вторая

Дом Монтекки.

Синьор Монтекки, Бенволио, несколько родственников и родственниц, дети.

Монтекки. …Итак, Монтекки, я собрал семью, чтоб обсудить, как водится меж нами, проблемы дома, Герцога приказ и все, что может обесчестить нас!

Любое мнение мне ценно, любая мысль — на пользу, если это мысль, а не побочное выделение организма. Ничего не навязываю, подчиняюсь общему решению. Начнем с молодых! (Подходит к ребенку). Что будем делать, мальчик: жениться или нет?

Мальчик. Нет!

Монтекки. Логично. Хотя ты бы мог и согласиться, тебе это мало чем грозило. (Подростку.) Ты, Джузеппе?

Подросток. Предпочитаю смерть бесчестью!

Монтекки (всем). Я специально начал с самых юных, чтобы все глупости были высказаны сразу. В дальнейшем просил, бы к ним не возвращаться. Смерть — наш проигрыш, семья Капулетти и так уже многочисленней нас. Тюрьма — тоже проигрыш. Где выход, Бенволио?

Бенволио. Пока не знаю, но попробую рассуждать вслух: не подчиниться приказу Герцога — значит нарушить дворянскую присягу. Жениться на Капулетти — покрыть себя позором. Безвыходная ситуация? Но вы, синьор, всегда нас учили, что безвыходных ситуаций не бывает…

Монтекки. Логично. Что предлагаешь?

Бенволио. Не терять время и выслушать вас, синьор. Вы наверняка уже придумали!

Монтекки. Молодец, Бенволио! Ты нашел правильное решение, но в следующий раз старайся льстить более тонко… (Ко всем). Итак… Ослушавшись Герцога, мы попадаем в опалу и тем самым даем фору Капулетти. Это не в интересах Монтекки! Монтекки не уклоняются от судьбы. Если бой неизбежен — повали больше врагов! Если свадьба необходима — положи на лопатки всю семью противника!! (Шум). Не возбуждайтесь, я выражаюсь фигурально… Монтекки красивы, но и среди них есть уроды, Монтекки — благородны, но, если поискать, найдутся мошенники и негодяи… Короче, надо всем пошевелить мозгами и вспомнить родственников в разных городах. Уверяю, отыщется кто-нибудь, кого не жалко…

Пауза .

1-й родственник. Может быть, дедушка Винченцо из Мантуи?

Монтекки. Хорошая мысль. Но уж чересчур стар… Не дойдет до свадебного ложа.

2-й родственник. А если взять карлика Филиппо, того, что живет в Милане?

Монтекки. Карлик — Монтекки? Такого не может быть…

2-й родственник. Я сам видел его афишу в цирке… «Под куполом — карлик Монтекки».

Монтекки (строго). Не может быть! Это псевдоним! Происки врагов! Запомните все: в роду Монтекки не было ни карликов, ни мавров, никаких других отклонений!.. А этого Филиппо предупредите, что если он немедленно не сменит фамилию, то вскоре свалится из-под купола и разобьется!..

Бенволио. А что если позвать Антонио из Неаполя?

Монтекки. Не помню такого…

2-й родственник. Зато я помню… Он взял у меня когда-то в долг сто дукатов, до сих пор не прислал…

Бенволио. Но он сейчас здесь… в Вероне.

2-й родственник. Видел… Не отдает!

Монтекки. Это характеризует его с нужной нам стороны. А каков он внешне?

2-й родственник. Похож на черта… Я знаю его с детства. У нас в Неаполе было два Антонио: «Хромой Антонио» и «Косой Антонио»…

Монтекки (нетерпеливо). Этот — какой?

2-й родственник. Этот, по-моему, «Косой Антонио»… Но потом он, правда, тоже повредил ногу…

Монтекки. Его шансы повышаются. Он женат?

Бенволио. Вдовец.

2-й родственник. Говорят, его жена отравилась…

1-й родственник. Но где-то есть сын. Говорят, симпатичный мальчик.

Монтекки. Значит, сын не подходит. А папаша — вполне достойный кандидат. (Бенволио). Так ты говоришь, он сейчас в Вероне?

Бенволио. Да. Приехал по торговым делам, но проигрался в пух и прах в кости!

Монтекки. Ах, он еще и игрок?! Тогда этот человек, может быть, действительно способен осчастливить Капулетти? Найди его, Бенволио, и пригласи ко мне…

Бенволио. Я уже это сделал, дядя. Он ждет в прихожей…

Монтекки (внимательно посмотрев на Бенволио). Ты удивительно разумный юноша, Бенволио! После моей смерти ты будешь достоин возглавить семью… Но, предупреждаю, умру я не скоро!!. А теперь ступай и пригласи Антонио. (Всем). И вы все ступайте! Разговор, судя по всему, будет нелегким…

Все уходят. Монтекки подходит к портрету Ромео, обрамленного черными лентами.

Мой бедный сын, мой доблестный Ромео! Как больно, что покинул ты семью! Ты лучше всех был, благородней всех… Не скоро мы найдем тебе замену! Вот мать, счастливица, ушла вслед за тобой, а мне остались лишь заботы да тревоги… Замолви перед Господом словцо за старого отца, за всех Монтекки. (Тихо молится).

Бенволио вводит Антонио. У того вид довольно потрепанный, на щеках щетина, в глазах нездоровый блеск жажды похмелья.

Антонио (громко). Добрый день, синьор Монтекки!

Монтекки не отвечает.

Бенволио (шепотом Антонио). При чем тут «добрый день»? В доме траур.

Антонио (спохватившись). Ах, да… (Решительно идет к Монтекки, бухается на колени). Примите соболезнования, дядя! И ваши глубочайшие страдания по поводу безвременной кончины позвольте хоть частично разделить! (Плачет, пытается поцеловать руку Монтекки, тот брезгливо отстраняется).

Монтекки. Не позволю, дружочек! Те, кто хотели разделить горе, были на похоронах, а тебя я там что-то не заметил.

Антонио. Я скорбел в одиночестве. Только так я могу дать волю чувствам. И потом, у меня нет приличного черного костюма, дядя.

Монтекки (разглядывая его). А почему ж у тебя нет приличного костюма, дружочек?

Антонио. Ограбили. Дорогой ограбили разбойники, дядя. Раздели до нитки…

Монтекки. И при этом, я вижу, еще и напоили вином?

Антонио (не замечает иронии). «Граппой». Глумились, и заставили выпить огромную бутыль виноградной водки!.. Два дня не могу придти в себя от мучений… Смертельная жажда… В груди — горит. А вообще я не пью, дядя.

Монтекки. Не называй меня дядей, дружочек, пока я не разберусь, кто ты? Ты — кто?

Антонио. Я — Антонио Неапольский из семьи Монтекки… По двум линиям. По отцовской — я из южных Монтекки, которые пришли с Сицилии, а по материнской — совсем близкая родня. Роднее не бывает… Троюродные сестры — мать моя и супруга ваша, светлая им память обеим… Очень они любили друг дружку в детстве…

Монтекки (задумчиво). И обе сейчас не могут это подтвердить… Ладно. Будем считать, что поверил. (Протянул руку). Здравствуй, племянник!

Антонио. Здравствуйте, дядя! (Целует руку).

Монтекки. И чем же вызван твой приезд в Верону, племянник?

Антонио. Соскучился! То есть, я здесь впервые, но много наслышан и даже часто видел город во сне… Река Адидже, что величаво несет свои прозрачные воды… Кружевные мосты… Знаменитый костел… Я очень тосковал по Вероне. Кроме того, я знал, что здесь много нас, Монтекки, а мы, как никто, славимся гостеприимством…

Монтекки. Короче, тебе нужны деньги?

Антонио (с обезоруживающей прямотой). Да.

Монтекки. Денег я тебе не дам.

Антонио. Я это сразу понял, дядя.

Монтекки. Но я могу помочь тебе исправить твою беспутную жизнь. Ты хочешь жениться?

Антонио. Нет.

Монтекки. Почему?

Антонио. Я был женат, дядя. Но, видно, я не создан для семейного счастья — обе жены мои умерли… Цыганка мне нагадала, что в третьей семейной жизни умру я.

Монтекки. В твоем положении быть суеверным — слишком большая роскошь. За невестой дадут хорошее приданое.

Антонио. Сколько?

Монтекки. Думаю… тысяч пятьдесят!

Пауза .

Антонио. С Капулетти, я думаю, можно содрать и побольше…

Пауза .

Монтекки. Ты подслушивал, негодяй?

Антонио. Я бы мог сказать: «О, нет!», но я слишком ценю ваше время, дорогой дядя… Вы разговаривали довольно громко, а затыкать уши не в моих правилах… Итак, вы решили насолить Капулетти! Что ж, я готов послужить интересам семьи! Но пятидесяти тысяч мало, когда рискуешь жизнью…

Монтекки. Возможно, они дадут шестьдесят…

Антонио. Что они дадут, я выясню у них. Что дадите вы?

Монтекки. Ах ты, сукин сын!..

Антонио. Если враги дают шестьдесят, то свои, я думаю, должны дать не меньше. Стыдно нам быть хуже Капулетти!

Монтекки. Скотина!

Антонио. И не ругайте меня, пожалуйста, дядя, — тем самым вы повышаете цену!

Монтекки (Бенволио). Где ты нашел это чудовище?

Бенволио. Он нам подходит?

Монтекки. Безусловно. Он лучше, вернее — хуже, чем можно было ожидать. И сколько бы это ни стоило, дело чести семьи Монтекки избавиться от этого субъекта! Благословляю тебя, племянник! (Целует Антонио). Какие комиссионные взял с тебя Бенволио?

Антонио. Спросите лучше у него, дорогой дядя…

Монтекки (Бенволио и Антонио). Оба — вон! Чтоб я вас не видел в такой день!

Бенволио и Антонио уходят. Монтекки вновь подходит к портрету Ромео.

Молится .

Картина третья

Келья монастыря Лоренцо и перед ним Розалина, женщина лет двадцати.

Розалина. (заканчивая исповедь).

Лоренцо.

Розалина (резко перебивая). Все отмерено, святой отец! Пора резать! (Достает ножницы, срывает платок с головы, распускает волосы.) Прошу!

Лоренцо (строго). Я — не цирюльник, Розалина! Есть монастырские правила. Пострижение возможно только после принятия обетов послушания, аскезы и безбрачия… Ты должна сменить мирское имя…

Розалина. Я согласна!.. Меняйте! Можно, я стану Марией или Иоанной?!

Лоренцо (удивленно). Так спешишь, как будто за тобой гонятся…

Звук подъехавшей кареты.

Розалина. А разве нет?… (Бросилась к окну). Это — они! Я прошу вас, святой отец, не отдавайте меня им.

Лоренцо. Напрасно беспокоишься. Я знаю семью Капулетти много лет. Они чтут духовенство. И здесь, в этих стенах, ты находишься под защитой самого Франциска Асизского! Под защитой Бога, наконец!

Розалина (в отчаянии). Что ж они раньше меня не защитили?! (Плача, принимает позу обороны, сжав ножницы, точно кинжал.)

Входят синьор и синьора Капулетти в сопровождении нескольких молодых сородичей.

Синьор Капулетти. Так я и думал: она здесь… (Делает жест молодым, те направляются к Розалине.)

Розалина. Не подходите! (Размахивает ножницами.) Убью вас, убью себя! Именем Святого Франциска… всех убью!

Лоренцо. Это — грех, дочь моя… Нельзя с этим именем убивать. (Вошедшим). Достопочтенные Капулетти! Думаю, вам излишне напоминать, что всякий, кто здесь находится, пользуется покровительством монашеского ордена…

Синьора Капулетти. Святой отец! Ваш орден уже попытался покровительствовать моей дочери Джульетте! По этой причине нами пролито достаточно слез. Думаю, вам пора отмаливать тот грех, а не совершать новый… Розалина, немедленно возвращайся домой!

Розалина. Я — не Розалина. Я теперь — Мария… Скажите им, брат Лоренцо! (В отчаянье отрезает себе несколько прядей). Я — Мария!

Синьора Капулетти. Прекрати, дурочка. Не уродуй себя! Твоя внешность тебе еще пригодится… (Лоренцо). Вот она — человеческая неблагодарность, святой отец… Берешь бедную родственницу… Сиротку… Кормишь, растишь, одеваешь…

Розалина. И раздеваешь… для особо важных гостей! Что ж вы об этом не вспомнили, синьора?

Синьора Капулетти. Какая гадость!.. Представляю, что она вам наговорила на исповеди, святой отец… Сколько лжи!

Лоренцо. Исповедь не для исповедника, синьора. Все слова произносят Богу, и только ОН отделяет зерна от плевел.

Синьора Капулетти. Но вы-то все слышите, и могли — бы хоть чуть-чуть делать поправки… Впрочем, думаю, и на святой исповеди эта выдумщица не все вам сказала… Не так ли, Розалина? (Розалина молчит). Конечно, не все… Видите, святой отец, исповедник для нас прежде всего мужчина, а женщина женщину способна понять и без слов… Поэтому, если бы вы оставили меня с моей племянницей наедине, мы бы быстро уладили эту неприятную ситуацию… (Лоренцо испытующе смотрит на Розалину.) Господи, не в язычество же я ее обращаю! Поговорим по-родственному, а потом пусть хоть наголо стрижется… Верно, Мария?

Розалина молча кивает головой. Мужчины Капулетти и Лоренцо уходят.

… Итак, девочка, насколько я понимаю, ты у нас — пирожок с начинкой?… (Розалина молчит). И кто повар?

Розалина. Это вам лучше знать, синьора…

Синьора Капулетти. Неужели Джорджи? Или тот гость из Милана?… Впрочем, какая разница? Капелька мужчины в море женских слез. Разве отыщешь? Однако, что ж мы намерены делать?

Розалина. К лекарю больше не пойду… И снадобий ваших, синьора, глотать не стану!.. Не надейтесь!

Синьора Капулетти. А кто тебя принуждает, глупенькая? Всему свое время. Как говорил мой дедушка-ювелир: время разбрасывать камни, время — вставлять их в оправу… Нас, Капулетти, и так слишком мало, чтоб мы убивали себя в зародыше! Однако, монастырь — не самое лучшее место акушерских манипуляций. Здесь холодно и сыро. Капулетти должны рождаться дома, на белых простынях, под счастливые стоны родни… Короче, я подумала, что тебя неплохо бы выдать замуж…

Розалина. Вы это сто раз уже обещали, синьора.

Синьора Капулетти. И, как видишь, от своих слов не отказываюсь… На этот раз все будет удачно. Надеюсь, ты слышала приказ Герцога? Так вот, первый шаг сделан: Монтекки нашли жениха…

Розалина. Ну, конечно! Я так и знала… Меня — этим вонючим козлам! Да еще с готовым ребеночком… Здорово придумано, синьора! Их — на посмешище, меня — с глаз долой! А вы подумали, что со мной сделает муженек, когда узнает, как его надули?!

Синьора Капулетти (строго). Не ори! Он все знает.

Розалина (растерянно). И что?…

Синьора Капулетти. Хочет с тобой познакомиться…

Розалина. Убогий совсем?

Синьора Капулетти. Я бы этого не сказала. Скорей наоборот. Очевидно, просто — благородный… Не таращь глаза, и среди Монтекки такие встречаются. Кроме того, девочка, мы даем за тобой неплохое приданое…

Розалина (растерянно). Чего это вы так подобрели?

Синьора Капулетти. Надоело тратиться на похороны и поминки. Хотим попробовать вложить капитал в молодую семью!

Розалина. Сомнения меня берут, синьора! Сомнения…

Синьора Капулетти. А вот на это времени нет! Жених за дверями, а ты бегаешь, как драная кошка… Смотри, на кого ты стала похожа с этой стрижкой. «Дева Мария!» Садись, я хоть приведу тебя в порядок! (Решительно усаживает Розалину, начинает ровнять ей волосы, пудрить нос.)

Розалина (нервно размышляя). Он симпатичный?

Синьора Капулетти. На мой вкус, вполне!

Розалина. Стройный?

Синьора Капулетти. Как кипарис. Но слегка хромает…

Розалина. Был ранен в бою?

Синьора Капулетти. Вероятно…

Розалина. На какой войне?…

Синьора Капулетти (не выдержав). Ты мне надоела с идиотскими вопросами! Лучше посмотри на себя! (Сует ей под нос зеркало.) На какую войну эта рожа может рассчитывать?! Только на «столетнюю»!!!

Розалина (взбешенно). Эта рожа, обожаемая синьора, нравилась довольно многим! Эту рожу вы приглашали на все балы и вечеринки! Так что Розалина — не уродина, и не залежалый протухший товар, которым торгуют ваши приказчики с африканцами…

Синьора Капулетти (оглядываясь). Тихо… Тихо…

Розалина. Предупреждаю: выйду за Монтекки, только если он мне понравится! В противном случае — стригусь в монахини!

Синьора Капулетти (надвигаясь с ножницами в руке). Я тебя сама постригу, мерзавка! Коротко! До плеч!..

С шумом открывается дверь Решительно входит Антонио. На нем темный нарядный камзол, шляпа, в руках — букет цветов.

Антонио. Добрый день, синьоры! Я решил войти на этой реплике. А то потом, боюсь, будет уже поздно… В этих монастырях чудовищная акустика: стоишь далеко, но все слышно… (Розалине). Разрешите представиться, синьорита: Антонио из Неаполя. Коммерсант. А что касается правой ноги, то часть ее, незначительную, потерял не на войне, как решила досточтимая синьора Капулетти, а в мирный период, во время кораблекрушения в Эгейском море, где ее защемило между двумя суднами, шедшими в разных направлениях… Прошу! (Вручает цветы Розалине).

Пауза .

Синьора Капулетти (Розалине). Что ж ты молчишь? Скажи что-нибудь синьору.

Розалина. Подслушивали, значит?

Антонио. Вам, синьорита, врать не хочу. Да!

Розалина. И не стыдно?

Антонио. Вам опять же скажу честно: нет! Я вообще лишен этого предрассудка. Не стыдно, синьорита, все, что от природы… А разве природа не требует знать все, что касается твоей судьбы?

Синьора Капулетти. Я пойду, пожалуй… Думаю, вы сговоритесь? Антонио. Надеюсь, синьора. Только ножницы, прошу, заберите… Наша беседа вряд ли приобретет такую остроту, чтоб они понадобились…

Синьора Капулетти выходит. Пауза, во время которой Розалина и Антонио разглядывают друг друга

Розалина (со вздохом). Не нравитесь вы мне!

Антонио. Благодарю за откровенность, синьорита. Замечу, что вы у меня тоже восторгов не вызываете. Хотя, честно говоря, от Капулетти я ожидал худшего… У вас все же фигурка ничего и взгляд довольно осмысленный… Впрочем, попробуем вопрос «нравится — не нравится» перевести в иную плоскость. Скажите честно, вам нравится семья Монтекки, которую я имею честь представлять?

Розалина. Нет.

Антонио. Мне тоже. А семья Капулетти? Только честно…

Розалина. Ненавижу…

Антонио. Я так и думал… Таким образом, у нас есть исходная точка для совместных действий. Нелюбовь к ближнему — это то, что объединяет сердца. Наша малопочтенная родня придумала загнать нас с вами в ловушку, мы ответим ей тем же! Как опытный игрок в карты могу дать совет: если поняли, что оба ваших партнера блефуют, смело берите прикуп, там — два туза!.. Короче, предлагаю не сердить Герцога, не спорить с родными, вступить в брак, сыграть веселую свадьбу на радость всему городу, затем быстро поделить приданое и уехать в свадебное путешествие!.. Желательно в Новую Индию.

Розалина. Где это?

Антонио. Такая огромная земля за океаном. Она вообще еще и не открыта, но наши неаполитанцы уже вовсю торгуют… Красивейший континент, синьора! Незаменим для новобрачных! Есть две половинки: Южная и Северная. Каждый из супругов выбирает свою, и лишний раз встретиться практически невозможно…

Пауза.

Розалина (нерешительно). А вы… вообще-то… вы знаете про меня?

Антонио. Что именно?

Розалина. Ну… про мое… положение?

Антонио. Ах… в этом смысле? (Показал на живот). Это ваше личное дело, синьорита… Извините, «синьора». У меня, кстати, тоже есть сын в Неаполе. И парочка близких приятельниц в разных городах, с которыми я и не собираюсь рвать связи. Вообще, сразу договоримся: интимная жизнь — это как раз то, что мы, став супругами, будем проводить совершенно независимо!

Розалина (растерянно). Как это?… Ну, в Индии — ладно. А здесь что люди скажут?

Антонио. Не понял… Какие люди?

Розалина. Родня… Вообще, город… Нехорошо!

Антонио. Мы же уедем.

Розалина. Сразу не уедешь. Пока свадьба, пока соберешься… Живот не спрячешь! Люди начнут месяцы считать… Смеяться станут.

Антонио. Надо мной, что ль?

Розалина. Какая разница? После свадьбы жена и муж — одно целое. Если муж — рогоносец, жена — блудница! Хоть на улицу не выходи…

Антонио. Господи, ну придумаем что-нибудь!

Розалина. Что?

Антонио. О, Розалина, как вы туго соображаете!. Если выйдете за меня замуж, придется шевелить мозгами побыстрей… «Что люди скажут?» Скажут то, что мы скажем. А мы скажем то, что они любят слушать: романтическую новеллу. О том, как я… случайно встретил вас… потерял голову… обольстил… А потом искал по всей Италии…

Розалина. Когда это было?

Антонио. Ну, это зависит от… сроков. Сколько, извините, сейчас… нашему мальчику?

Розалина. Месяца три с половиной.

Антонио (задумавшись). Сейчас — апрель… Стало быть, все произошло… март, февраль… Прекрасно! В канун праздника Рождества! В Венеции!

Розалина. Почему в Венеции?

Антонио. Потому что я был тогда в Венеции.

Розалина. А я тогда не была в Венеции…

Антонио. Но, в принципе, могли бы и быть. Здесь не так далеко… Вы, вообще-то, синьора, бывали в Венеции?

Розалина. Никогда.

Антонио. О, бедная!.. Мерзавцы Капулетти! Венеция — особый город, синьора. В этом городе слепым нищим подают двойную милостыню, ибо жить в Италии и не видеть Венеции — самое большое несчастье!.. Город, который весь состоит из воды, неба, стекол и зеркал… И все это отражается друг в друге! Поэтому там лодки плывут по небу, а облака стелются под каблуками… Мы обязательно с вами заедем в Венецию по дороге в Новую Индию. Там я вам покажу площадь Святого Марка… Кстати, именно на ней мы с вами и познакомились под Рождество… Площадь из белого камня… И белый собор! И я… весь в белом камзоле… вскочил из белого плетеного кресла, завидев вас… А потом мы пошли в таверну, выпили белого вина и направились в уютную гостиницу «Белый аист», славящуюся своим белым кружевным бельем… Ну как?!

Розалина (мрачно). Не нравится!

Антонио (устало). О, мадонна, почему?!

Розалина. Потому что я не была в Венеции. А с кем вы там шлялись по гостиницам, меня не интересует.

Антонио. Хорошо. Согласен на другой город. Какой?

Розалина. Мантуя.

Антонио. Предположим. И чего меня туда занесло под Рождество?

Розалина. Вас — не знаю. А меня повезла тетушка. Потому что туда приехал ее компаньон… Джорджи… И еще какие-то важные синьоры. Назначили бал-маскарад. И тетушка сказала, что я должна понравиться этому Джорджи… Он, дескать, и жениться обещал… А он пришел со своим приятелем из Милана… И они, сволочи, опоили меня какой-то дрянью, и я ничего уже не помнила, а они затащили меня в беседку, две волосатые сволочи… и я стала кричать… но начался фейерверк… и никто ничего не слышал… (Плачет).

Пауза.

Антонио. М-да. Ужасная история… Ну, и при чем тут я?

Розалина. Я хочу, чтоб это были вы.

Антонио (испуганно). Один из двух?

Розалина (дает ему оплеуху, кричит). Не было двух! Не было! Вы были — один… В белом костюме, или в каком хотите… Но один!.. Пожалуйста! Если вы сами вызвались… Если такой благородный… Один! Умоляю!..

Антонио (смущенно). Да… Конечно… Только не плачьте, синьора. Мантуя так Мантуя… Хотя я всегда не любил этот скверный городишко, и, как выяснилось, не зря!.. (Достал из кармана флягу). Не глотнуть ли нам по капельке «граппы», чтоб дух перевести? (Выпивает. Затем протягивает флягу Розалине. Та, подумав, тоже выпивает.) Ну, вот и умница. А теперь, когда вы выпили из моего бокала, вы можете угадывать мои мысли, синьора… А мысли мои о том, что надо нам с вами раз и навсегда забыть про Мантую, будь она проклята. Это — не та история, какую захочется когда-нибудь рассказывать внукам!

Розалина. А что рассказывать?

Антонио. У меня есть правило: когда не знаешь, как соврать, говори правду, — это очень озадачивает окружающих. Расскажем все как было… Три месяца назад у вас было скверное настроение… Вы приехали сюда… в монастырь Святого Франциска, к доброму монаху Лоренцо… Чтобы исповедаться, а может, и попроситься навек в монастырь. И тут же случайно оказался я — Антонио, коммерсант из Неаполя… У меня тоже настроение было не из лучших. Ибо, когда торгуешь собственной судьбой, это не лучший вид коммерции. И вот мы случайно встретились… И нас потянуло друг к другу… Ведь потянуло, Розалина?

Розалина молча кивает. Они выпивают еще по глоточку.

И я обнял вас, синьора… Нет, вы еще были синьориной… Я обнял вас, синьорина, и вам это не было противно… (Обнимает Розалину). И тут, как на грех — открылась дверь и вошла синьора Капулетти!.. (Прислушался, затем громко повторил). Вошла синьора Капулетти!

Входит синьора Капулетти.

Вот!.. Она вошла и, застав нас в любовных утехах, потребовала, чтоб я женился на ее племяннице. Что я, как честный человек, и обязан теперь сделать! (Синьоре Капулетти). Вас это устраивает, синьора?

Синьора Капулетти (с усмешкой). Вполне… Только не очень понятно, как я-то оказалась здесь, в монастыре?

Антонио (заметив в ее руке ножницы). А вы пришли постричься в монахини, синьора!.. Надо же когда-то подумать и о душе?

Входит Лоренцо.

Розалина (падает перед ним на колени).

Лоренцо.

Розалина.

Лоренцо.

Антонио (встает на колени рядом с Розалиной).

Лоренцо (внимательно смотрит ему в глаза).

Уходит .

Картина четвертая

Городская площадь перед дворцом Герцога. Толпа горожан.

Бальтазар выкатывает бочонок вина.

Бальтазар (кричит). Эй, жители Вероны! Вас Монтекки всех с честью просят выпить, закусить в знак примирения с семьею Капулетти! Гуляй и пей во славу молодых! С возгласами радости горожане подставляют кружки.

Свой бочонок выкатывает Самсон.

Самсон (кричит). Эй, горожане! Капулетти всех вас потчуют вином в знак примирения с семьей Монтекки! Пей и веселись!

Снова возгласы радости.

Бальтазар. Самсон! О, Боже! Ты ли, мой дружочек?

Самсон. Я, Бальтазар! Я, солнышко мое! Как мы давно не виделись!

Целуются к изумлению горожан.

1-й горожанин. Смотри-ка! Целуются!

Горожанка. Соскучились…

2-й горожанин. С чего это «соскучились»?… Они из тюрьмы только три дня как вышли!

Бальтазар. Ну, как ты здесь, дружочек?

Самсон. Да бегаю все, солнышко, кручусь… По целым дням спины не разгибаю! А ночь покоя тоже не дарит… Тоскую о былой!

Бальтазар. Да, мой дружочек… Прошедших дней усладу не вернуть! И время, проведенное в тюрьме, уж каторга свободы не заменит!..

Вновь целуются.

1-й горожанин. Да это — не они. Не иначе, подменили!

2-й горожанин. Эй, Бальтазар! Самсон! Это вы или нет?… Чего это вы целуетесь? Или вам крысы в тюрьме кое-что поотгрызали?

Горожане смеются.

Бальтазар. Да это мы, Петручьо! Но — другие! Совместная темница нам дала иное пониманье смысла жизни… А ты, дружочек, как был дерьмом, так и остался…

Самсон. Ты, Петручьо, козел вонючий, вот что я добавлю!

2-й горожанин (удовлетворенно и без всякой обиды). Они!.. А то слышим, изъясняетесь как-то непонятно… с выкрутасами. Словно господа!..

Бальтазар. Так Герцог повелел! Он нам сказал, что будут нас в темнице держать, пока друг друга не полюбим. И не научимся изящно изъясняться…

Самсон. И элегантной шуткой ублажать!..

Бальтазар. Хотите услыхать вы серенаду, что в заточенье сочинили мы?

Горожане. Хотим! Хотим!

Вооружившись мандолинами, Бальтазар и Самсон исполняют серенаду.

Аплодисменты. Горожане пьют, веселятся, танцуют.

Появляются родственники Монтекки — и Капулетти, среди них — Бенволио и Валентин.

Бенволио (одному из родственников Монтекки, презрительно указывая на толпу).

1-й родственник Монтекки.

Валентин (подойдя к Бенволио).

Валентин.

(протягивает кинжал).

Бенволио (нерешительно).

Что ж, я готов,

(протягивает свой кинжал).

Валентин (вспыхнув).

Бенволио.

Валентин и Бенволио меняются кинжалами, расходятся.

Звуки фанфар. Появляется Герцог со свитой, синьор и синьора Капулетти, синьор Монтекки.

Герцог (обращаясь ко всем).

(весело)

Под возгласы одобрения наливает в кружку из обеих бочек, выпивает и, сразу захмелев, меняет тон.

…И вот, главное, никто же и не помнит, когда это все началось!.. Столько лет неприязни, ненависти, а спроси любого: в чем дело, он и не знает! А я вам скажу, никакой же разницы нет… Все — дети Божьи, и нельзя так сразу… (Одному из горожан). Вот ты, например? Монтекки? Капулетти?

Горожанин. Я — не он. Не — он. Я — проездом. Из Иерусалима.

Герцог (огорченно). Ты меня сбил. Но не важно… (Всем). Пьем, веселимся все и отмечаем конец вражды, которой нет начала! (Капулетти, с досадой указывая на горожанина). Он меня сбил!.. О чем я?

Синьор Капулетти. Вы хотели объявить танец, ваше высочество. Танец — в качестве примера соединенья рук, доселе разъединенных враждой…

Герцог. Да… В качестве примера… (Заметив, что синьор Капулетти протянул руку супруге). Нет, вам как раз нельзя. На танце у синьоры другой быть должен кавалер… (Обернулся к Монтекки). Монтекки! Где вы? Вы же обещали…

Монтекки. И не отказываюсь! И не «в качестве примера», как любит выражаться синьор, а по зову души! Прошу! (Протягивает руку синьоре Капулетти. Та, подумав мгновение, протягивает свою.)

Общее ликование. Звучит музыка, все танцуют. Синьора Капулетти и синьор Монтекки танцуют на переднем плане.

Монтекки (негромко). Сколько лет я не держал тебя за руку, Юлия?

Синьора Капулетти (негромко). Не люблю считать года, Пьетрр… Но рука твоя погрубела с тех пор.

Монтекки. А твоя — совсем нет. Помню ее наощупь…

Синьора Капулетти. Спасибо. Ты был всегда галантен.

Монтекки. Но нерешителен. Был бы я порешительней тогда… в юности… Может быть, и наши дети были бы живы…

Синьора Капулетти. Это были бы другие дети, Пьетро. Ни о чем не надо жалеть. Они отлюбили за нас. Им можно позавидовать…

Монтекки. Я и завидую. До слез…

Синьора Капулетти. Ну… Держись, Пьетро! Улыбайся… На нас смотрят!

Музыка продолжается.

На передний план выходит Герцог, танцующий сразу с несколькими дамами из обоих семейств.

Герцог (хмель путает его речь). Это ж так приятно… Вот слева — одна семья, справа — другая… И все это — под рукой! И мы, как одно целое… Поверите, первый раз отдыхаю, как простой человек? Это ж наказание — быть правителем такого города! Все время ждешь подвоха! Все время — неприятности…

Среди танцующих появился Лоренцо.

Вот святой отец появился… Ну вот, что его принесло? Ведь примета есть: монаха встретишь — к беде…

Лоренцо (подойдя к Герцогу). Ваше высочество! У меня — важное известие!

Герцог (в отчаянии). Ну, что я говорил?! (Дамам). Танцуйте! Танцуйте!

Лоренцо. Я думаю, имеет смысл позвать Монтекки и синьору Капулетти!

Герцог (печально). Ах, даже так? Ну, что же… Позовем… (Громко всем). Танцуйте все! И музыка — погромче! (Сразу трезвеет, шепчет на ухо кому-то из своей свиты, тот спешит оповещать Монтекки и Капулетти).

Танцы продолжаются на заднем плане. На переднем — Герцог, синьор и синьора Капулетти, Монтекки негромко ведут беседу, изредка прерываясь, чтобы приветствовать танцующих.

Лоренцо.

Герцог.

…Так! (Веселящимся, нарочито небрежно). Танцуйте! Танцуйте!

Лоренцо (взволнованно продолжает).

Монтекки (нетерпеливо). Да знаем, черт возьми! Что пишет он?

Герцог. Тихо! Тихо! (приветливо машет рукой танцующим). Танцуем все!

Лоренцо (Монтекки).

Монтекки.

Лоренцо.

Пауза .

Синьор Капулетти. Какой позор!!

Герцог (машет рукой). Танцуйте все! Танцуйте!

Синьор Капулетти. Какой пример безмерного коварства!

Монтекки (взбешен). Синьор! Я заклинаю! Помолчите!!!

Синьора Капулетти.

Синьор Капулетти.

Монтекки.

Герцог (в отчаянии переходит на крик). Какая низость!!! Молчите все!!!

От этого крика музыка стихает. Танцующие изумленно замерли.

(Спокойнее)… Я ведь знал, что с этими людьми невозможно иметь дело… Зло не может перерасти в добро, оно способно лишь им притворяться! Господи, почему мне выпала тяжкая участь быть герцогом в Вероне? (Солдатам). Привести сюда Антонио и Розалину! Быстро!

Солдаты уходят.

Монтекки (тихо). Может, не стоит выяснять все прилюдно, ваше высочество?

Герцог. Стоит, дружочек! Стоит!

Синьора Капулетти. Молодые могут быть еще не одеты, ваше высочество…

Герцог. Не страшно! Адам и Ева в час свершения греха предстали перед Господом нагими! (Повышая голос). И хватит меня уговаривать! Я не собираюсь больше покрывать никого!! Прав был Меркуцио: «Чума! Чума на оба ваши дома!!»…

Солдаты вводят Антонио и Розалину.

Приветствую сердечно молодых!..

Нет! Не могу!

(Сбился, повернулся к Лоренцо).

Святой отец… Сами задайте вопрос. У меня и язык не поворачивается…

Лоренцо.

Антонио.

Лоренцо.

Антонио.

Лоренцо (отшатнувшись).

Антонио.

Лоренцо.

Антонио.

Лоренцо.

Антонио.

Герцог (взорвавшись). Да что ж он крутит? Ах, мошенник эдакий! Изволь отвечать ясно и четко: жива — не жива?! Я тебе сейчас голову оторву!

Антонио. Ваше высочество, я рад, что мы перешли на простой, понятный язык. Ситуация, действительно, сложная… И высокопарный стиль ее только запутает. По-человечески же все объяснимо… Да, я дважды женат. Первый раз — совсем молодым венчался с цыганкой по имени Росита. Девушкой темпераментной. Она и крестилась-то накануне венчания… Затем, быстро охладев ко мне, сбежала с молодым турком, перейдя в мусульманство и даже поменяв имя. Говорят, теперь ее зовут… Фарита… А може, как-то по-другому… Может, Цицилия, если сейчас она перешла в иудейство. Я повторяю: девушка — темпераментная. Таким образом, она как бы умерла для меня и святой церкви, хотя и живет довольно бурно сама по себе! Я рассказал об этом нашему священнику в Неаполе… Он писал в епископат! Надо мной сжалились, и дано было право венчаться вторично на христианке по имени Елена, светлая ей память… Она умерла, родив мне сына. Похоронена на юге. Сын живет у родственников… Могу во всем поклясться!

Пауза .

Лоренцо.

Антонио. Святой отец, вы же знаете, как работает наша почта… Вы уже посылали как-то письмо Ромео. Оно не дошло. И вот чем все закончилось… Погиб из-за недоразумения. Лоренц о. Я не могу иначе поступить. Синьора Капулетти. Как долго ждать придется нам ответа?

Лоренцо.

Герцог. Обидно, конечно… Все готово. Праздник мог удаться на славу, но… Святой отец прав. Как считаете, синьор Монтекки?

Монтекки. Логично. Мы, Монтекки, можем ждать долго… Могут ли ждать Капулетти?

Синьор Капулетти. При чем тут Капулетти?

Монтекки. Я хотел сказать, досточтимый синьор, что жених от ожидания только крепчает, как коньяк в бочке. А вот может ли ждать невеста? Если ответ затянется, скажем, месяцев на шесть, не явит ли она собой ненужный пример молодежи?!

Синьор Капулетти. Я ничего не понял.

Синьора Капулетти. Ничего удивительного, дорогой… Чтобы понять язвительную иронию синьора Монтекки, надо обладать достаточной мерой испорченности…

Герцог. Тогда я почему не понял?

Антонио. Я попробую объяснить, ваше высочество… Мой высокочтимый дядюшка прозрачно намекнул на то положение, в котором моя Розалина… (Обнял Розалину за плечи). Ну, что ты, глупенькая, что покраснела? Все бывает… Пора уже всем объяснить, чтоб избежать ненужных кривотолков… Вот видишь, как я вдруг заговорил?… (Обращаясь ко всем).

Синьор Капулетти (негромко). Он благороден, этот ухажер…

Монтекки (негромко). Монтекки — все такие, мой синьор!

Антонио (Лоренцо).

(Неожиданно печально).

Лоренцо.

Антонио.

Лоренцо (вздохнув).

(Всем громко)…

Уходит .

Герцог (со вздохом). Печально… Праздник закончился, не начавшись! Музыкантов прошу разойтись. Столы разобрать!.. Не пить же с горя?… Достопочтенные Монтекки и Капулетти, надеюсь, что минуты согласия и дружбы, украсившие этот день, дали вам невыразимо сладостные ощущения преимущества добра перед злом… Пожелаю вам всем пронести это чувство через указанный срок… Э… (махнул в отчаянии рукой). Опять — слова!

Уходит в сопровождении свиты.

Монтекки (обращаясь к родственникам). Ну, что ж… Пойдем и мы! Эй, Бальтазар! Заткни-ка бочку поплотнее пробкой, пускай вино до срока постоит… (Уходит).

Синьор Капулетти. И ты, Самсон! Вино не лей задаром!

Самсон. Не лить?… Могу не лить, синьор. Но все уж люди выпили до капли!

Синьора Капулетти. Куда же ты смотрел, болван? У Монтекки половина бочки осталась!

Самсон. Так разве у Монтекки вино, синьора? Как от этого уксуса у порядочных людей скулы не сводит?

Синьора Капулетти. Порядочные люди это вино не пьют!

Синьор и синьора Капулетти уходят.

Бальтазар (Самсону). Что ты сказал, дружочек? Самсон. Правду сказал, солнышко… Бальтазар. Это у нас-то уксус?! Самсон. Сказал бы — моча, но боюсь обидеть! Бальтазар (бросаясь в драку). Правильно боишься, Капулетьево отродье!

Бальтазар и Самсон дерутся, их пытается разнять Бенволио.

Бенволио. Эй, дураки, назад! Назад! (Выхватил кинжал.) Вот я вас проучу, мерзавцы!

К нему бросается Валентин.

Валентин. Синьор, вы обнажили свой клинок с угрозой против моего слуги! Я требую ответа!

Бенволио. Клинок не мой, а ваш, о юный друг! И я его хочу вернуть немедля, поскольку туп он так же, как и вы! (Швыряет ему кинжал).

Валентин. Ах, вот как?! Что ж… Рискните наточить его в бою!

Бенволио и Валентин фехтуют. Их пытаются разнять.

Антонио (разнимая). Кончайте, петухи! Бенволио, ну будь хоть ты умней.

Бенволио (отталкивая Антонио). Отстаньте, сударь! Все из-за вас! И вашего вранья! И вашей размалеванной девицы, что подложили вам после других!

Антонио. Что ты сказал, подлец!.. (Хватает Бенволио за ворот камзола, тот, отбиваясь, ранит Антонио в плечо.) Ну вот и кровь! Дурак!

Розалина (бросается к Антонио). Жених мой, что с тобой?! (Пытается перевязать ему руку). Уйдем отсюда!

Антонио. Нет, дорогая, подожди-ка!.. Эта рана — не последняя! Перевязывать будем сразу!.. (Всем). Синьоры! Я не лез в ваши распри, поскольку жил далеко и мне было на все наплевать… Но теперь — здесь мое приданое, и моя капля крови на камнях Вероны! Мне за нее заплатят! Кто? Тот, кто еще раз скажет дурное слово о моей жене или ребенке. Вы слышите, ублюдки Монтекки и ублюдки Капулетти?

Возгласы негодования среди родственников двух семейств.

Бенволио. Негодяй, что он позволяет себе?

Валентин. Пора укоротить ему язык. Синьор Бенволио, заходите сзади!

Розалина. Не сметь! Не подходите к нему! (Выхватывает нож, становится спиной к спине с Антонио).

Антонио. Молодец, девочка! Прижмись ко мне покрепче! И приятно, и отступать некуда. Тыл в бою — главное!.. Послушайте, ребятки, мы вам — не мальчик с девочкой, которых легко угробить себе на развлечение… Мы повоюем и положим рядом столько, сколько к нам приблизится! «Чума на ваши оба дома!» Вот она — чума, перед вами! Побеспокойтесь о гробах!

Появляется Герцог со свитой.

Герцог (с отчаяньем).

(Оглядывает собравшихся).

(Антонио).

А может, вы, синьор?

(Поменяв тон, тихо). Я вам так скажу, Антонио, у вас был редкий шанс — изменить ход судьбы, войти во дворец истории героем… А вы не сумели войти даже в его переднюю, обделавшись на лестнице… Поэтому вы мне больше не интересны! Повелеваю немедленно исчезнуть из Вероны и не возвращаться, пока не запасетесь справками епископа, что вам можно не только венчаться, но и пожимать руку честным людям!.. (Розалине). Вас, синьора невеста, я бы просил в дальнейшем соблюдать скромность и приличие, вести строгий образ жизни в ожидании суженого и хранить как самую большую ценность тот дар природы, который зреет у вас внутри… Это дитя — моя последняя надежда! В нем кровь двух проклятых домов соединились не для смерти, а для жизни. Поэтому я, Герцог Веронский, беру его под свое покровительство… (Переходя на пафос).

Решительно поворачивается, уходит в сопровождении свиты.

Монтекки, Капулетти, слуги, горожане расходятся. На площади остаются только Антонио и Розалина.

Антонио. Не успел вселиться в город — уже изгнан! Нет, черт меня подери, я как-то умею разнообразить свою биографию… Знаешь, Розалина, из всех игр, в которых я набил руку, жизнь — самая азартная!

Розалина (со вздохом). И самая невезучая!

Антонио. Неправда, моя девочка… (Обнял ее). Я выиграл тебя, ты — внука Герцога. Разве это мало?

Розалина (прижавшись к нему). Плевать мне на Герцога! Главное — это твое дитя, Антонио. Ты не откажешься?

Антонио. Теперь уж точно нет. Я при всех сказал!

Розалина. Ты — славный. Ты даже мне начинаешь нравиться… (Целует его). Я тебе нравлюсь?

Антонио. Еще бы…

Розалина (игриво). А что тебе хочется… Для полного счастья?…

Антонио. Не обидишься?

Розалина. Нет… Можешь не стесняться…

Антонио. Если совсем честно — поесть бы хоть чего-нибудь!.. С этой свадьбой дурацкой с утра маковой росинки во рту не было. Живот свело!

Розалина (вскочив). Господи, как же я забыла? Жена называется… (Подбирает брошенные горожанами корзинки с едой). Чертовы гости! Сами жрут, а новобрачные — живи поцелуйчиками… (Приносит корзинку Антонио). Вот. Тут и хлеб, и сыр, и рыбка запеченная… (Антонио набрасывается на еду.) Кушай, муж мой! Кушай!. (С нежностью смотрит на него). Когда мы заживем семьей, я тебе готовить стану… Знаешь, как я умею готовить?!

Антонио (пережевывая). Представляю… Я как тебя увидел — сразу подумал: эта — умеет готовить!

Розалина. Ты только не бросай меня.

Антонио. Сказал же…

Розалина. Что бы ни случилось… Поклянись!

Антонио. Что еще может случиться?

Розалина. Мало ли… (Нерешительно). Я думала: говорить — не говорить… Но ты — славный, и я не хочу, чтоб потом получилось, будто я от тебя что-то скрывала… В общем… Один из двоих — тех… в беседке… ну, помнишь, я рассказывала… из Милана которые… друг Джорджи… так вот… он — негр был!

Долгая пауза.

Антонио (довольно спокойно). Ну и что?… (Пауза). Но, вообще-то, девочка, когда человек ест рыбу, такие вещи сообщать не обязательно…

На площади появляется Бальтазар, направляется к бочонку с вином.

Бальтазар (Антонио). Вино-то я забыл в суматохе… Вовремя вспомнил.

Антонио. Очень вовремя, Бальтазар… И перед тем, как уносить бочонок, не хочешь его чуть-чуть облегчить?

Бальтазар. Конечно, синьор… Прошу! Угощайтесь! (Наливает кружку Антонио, тот залпом выпивает.) Ну, как… Нравится?… А бесчестный Самсон говорит, что это хуже мочи!

Антонио. Неправда! Поскольку мне почти постоянно приходится пить мочу, авторитетно заявляю: это — лучше! (Вновь подставляет кружку).

Бальтазар (со вздохом наполняя кружку). Разлучает нас с дружком злая судьба… Ах, это так больно!.. У вас ведь то же самое?…

Антонио (задумчиво). Почти.

Бальтазар. Значит, вы меня понимаете?

Антонио. Как никто…

Они выпили. Бальтазар неожиданно запел, Антонио подхватил:

Конец первой части.

Монашеская келья.

Лоренцо складывает в специальную чашу еловые шишки, ветки можжевельника, сухую траву. Перед тем, как все это поджечь, подходит к столику, где разложены листки рукописи, обмакивает перо в баночку с чернилами, задумывается…

Лоренцо.

Поджигает костер. Дым заполняет сцену.

Картина пятая

Зала в доме Капулетти. Дым.

Кашляя, чихая и чертыхаясь, Самсон обкуривает углы тлеющей вязанкой травы.

В дыму незамеченным возникает синьор Капулетти, громко чихает.

Самсон (испуганно). Ой! Кто здесь?!. Это вы — синьор? А я вас не приметил…

Синьор Капулетти. Бездельник!.. Почему дверь в доме открыта настежь? Любой бродяга может зайти!

Самсон. Где вы видели бродяг, синьор? Улицы пусты. (Кашляет.) А дверь открыл, чтоб дым хоть немного выветривался…

Синьор Капулетти. Вот и дурак! Весь смысл в том, чтоб не выветривался. Только так можно удить «пастуарелла пестис»… (чихает).

Самсон. Это кто, синьор?

Синьор Капулетти. Я тебе объяснял… Возбудитель заразы (чихает). По-латыни… (чихает).

Самсон. Я не силен в латыни, синьор… (чихает).

Синьор Капулетти. Что ты расчихался, дурак? Еще заразишь меня.

Самсон. Вы первый начали, синьор.

Синьор Капулетти. Да! (чихает). Но я чихаю благородно (чихает). В платок. А ты трясешь головой, как дятел, и «пастуарелла пестис» летят во все стороны…

Самсон. Господи, хоть бы раз увидеть их, этих мерзавцев! Руки-ноги поотрывал бы…

Синьор Капулетти. «Пастуарелла пестис» — такой маленький, что не виден (чихает). Но дым его убивает…

Самсон (безнадежно). Тогда и Мне — конец! Я — виден, а дым не переношу! (Пытается чихнуть, синьор Капулетти зажимает ему нос рукой.)

Синьор Капулетти. Где синьора Розалина?

Самсон. Спит в своей комнатке.

Синьор Капулетти. Не ходи там и не чихай… А где синьора Капулетти?

Самсон. Уехала в город.

Синьор Капулетти. Как рискованно! Лицо-то она хоть прикрыла маской?

Самсон. Прикрыла, синьор… Такой Черной сеточкой…

Синьор Капулетти. Это — вуаль, она не защищает от «пастуарелла»… Безрассудство! Какой пример мы подаем слугам? Чума не любит, когда с ней шутят. Ты слышал, что творится в Мантуе?… Город полностью на карантине,… Никто не входит — не выходит… Птицы не вылетают! Вот Какой там кошмар! Понимаешь?

Самсон. Понимаю, синьор… Но осмелюсь спросить: если оттуда никто не выходит и не вылетает, как же люди узнают, что там — кошмар?!

Синьор Капулетти (сердито). Пошел вон, дурак! Совсем угорел… (Самсон, почесываясь, направляется к выходу.) Стой! Ты почему чешешься? Неужели блохи?

Самсон. Откуда, синьор?

Синьор Капулетти. Это я тебя спрашиваю, мерзавец, откуда блохи? Блохи — главные разносчики заразы!.. Блохи — это… Опять чешешься?!!

Самсон (чуть не плача). Я чешусь, синьор, — от нервности! Вы говорите: блохи, блохи, мне и кажется, что кусают… (Чешется.) Вот, опять показалось… Не называйте их так…

Синьор Капулетти. А как и их должен называть…? «Анифтерия»?…

Самсон. Это еще что?

Синьор Капулетти. Латинское название блохи!

Самсон. Ой, мамочка! (Неистово чешется.) Я же просил…

Синьор Капулетти. Все! Хватит! Снимай одежду! Всю!

Самсон. Опять?!

Синьор Капулетти (решительно). Не разговаривать!.. (Помогает снимать рубаху.) Стой! Это еще что? (В ужасе). «Бубон?!!»

Самсон. Где?

Синьор Капулетти. На плече!

Самсон. Да какой же это «бубон»? Это я так… расчесал…

Синьор Капулетти (в отчаянии). «Бубон!»… В нашем доме!

Самсон. Помилуйте, синьор!.. Зачем наговаривать? Что ж я, «бубонов» не видел, что ли?… Вон у Бальтазара под мышкой вот такая дуля выросла, это еще можно подумать… А у меня… (осекся).

Пауза.

Синьор Капулетти (упавшим голосом). Зачем ты лазил ему под мышку, идиот?

Самсон (плачет). Да не лазил я… Он сам меня обхватил… Ой! (В испуге закрывает рот рукой, потом, не выдержав, громко чихает.)

Синьор Капулетти (решительно). Так! Всю одежду — в огонь! Всю до ниточки… Раздевайся!

Самсон (всхлипывает). Это — последний камзол, синьор… Вы все пожгли!

Синьор Капулетти. Не разговаривать!! Снимай! И панталоны… И чулки… Догола! (Самсон, хныча, обнажается.) Повернись! Покажи спину! Еще повернись!

Входит синьор Монтекки, с изумлением наблюдает эту сцену.

Монтекки. Извините, если помешал…

Самсон (увидев Монтекки). О, синьор!.. Пардон! Пардон! (Прикрывшись одеждой, убегает.)

Синьор Капулетти. Высокочтимый синьор Монтекки, как я рад!..

Монтекки. Да нет… Чего там… Вижу — не вовремя…

Синьор Капулетти. Да что вы говорите?… Это я — просто… Тут со слугой… Он у меня — такой…

Монтекки. Да у меня — такой же…! Но я с ним, лично, стараюсь строго! Ни-ни!..

Синьор Капулетти. Ах, как все глупо получается… Такой исторический день: синьор Монтекки впервые приходит в дом Капулетти, и — на тебе!

Монтекки. Я-то, вообще, собирался предупредить… Думал послать слугу Бальтазара… А потом гляжу — дверь настежь!

Синьор Капулетти. И правильно, что не послали слугу, синьор Монтекки!.. Уж коли нам судьбой выпало породниться, пора дружить домами и приходить без церемоний… И прекрасно, что вы показали пример!.. Да вы садитесь!.. Ах, как жаль, что синьора Капулетти отлучилась, она была бы счастлива. Ну, сядьте, умоляю! (Монтекки садится.) А я сяду напротив (садится). Нет, пожалуй, придется встать! (Монтекки садится.) Сейчас состоится исторический акт, о котором мечтал наш город и наш Герцог…

Монтекки (испуганно). Синьор Капулетти, я просил бы…

Синьор Капулетти. Мы наконец-то пожмем друг другу руки!

Монтекки (с облегчением). Ах, в этом смысле…

Синьор Капулетти. Если вы, достопочтенный синьор Монтекки, не против, конечно.

Монтекки. Ну, а почему, собственно, против?… Договорились — так договорились!.. Просто я долго сегодня был в городе… Руками деньги трогал, за карету хватался…

Синьор Капулетти. А мы предварительно — карболочкой!

Монтекки. Ну, если карболочкой, тогда — с наслаждением!..

Синьор Капулетти достает флакон с карболкой, бывшие противники протирают руки.

Синьор Капулетти (торжественным тоном). Синьор Монтекки! Я хотел бы вас приветствовать сегодня в этом доме, враждебность из которого ушла, сменившись на приязненность и дружбу… Я верю: в вашем доме, мой синьор, пример аналогичных изменений… А значит, мир — на оба наши дома! Порукой в этом вам — моя рука!

Монтекки и синьор Капулетти торжественно пожимают друг другу руки, вновь протирают их карболкой.

Наверное, надо бы выпить по бокалу вина.

Монтекки. Не стоит беспокоиться… Карболочкой отметили, и достаточно. (Садится.) Я, собственно, проезжая мимо, решил нанести визит синьоре Розалине. Все-таки она нам теперь тоже родня, и беременность в такой опасной ситуации внушает беспокойство… Как она себя чувствует?

Синьор Капулетти. Вполне нормально, синьор Монтекки… Моя жена окружила ее заботой… Возила к докторам.

Монтекки. Вот это меня и беспокоит! Ничто сегодня так здоровью не грозит, как доктора… Грязища у них в лечебницах, столпотворение: кто мертвый, кто живой — не разберешь…

Синьор Капулетти. Ах, что вы, синьор Монтекки? Мы к таким докторам не ходим… У наших докторов — чистота, ибо мы средств не жалеем…

Монтекки. Я и говорю, что готов нести свою долю затрат на лекарства, или там… на соответствующую амуницию для дитяти. Для нашего будущего Ромео…

Синьор Капулетти. Или Джульетты!

Монтекки. Какая разница? Я их двоих своими детьми считаю… (вытирает слезы).

Синьор Капулетти. Уж я-то как вас понимаю, любезнейший синьор Монтекки… (всхлипывает). Поэтому мы так бережно относимся к синьоре Розалине. Но другие лекарства ей нужны сейчас! Душевные… Уж срок, определенный природой, приближается к финалу, а известий от синьора Антонио нет и нет! Бедняжка Розалина очень страдает подобной неопределенностью. Не изменил ли синьор Антонио своему слову?

Монтекки (решительно). Никогда! Честнейший человек! Впрочем, как и все Монтекки…

Синьор Капулетти. Но мог бы хоть как-то письмо переслать…

Монтекки. Как, синьор Капулетти?!. Карантин на карантине… Вы слышали уже, что в Мантуе творится? Муха не вылетит! Кошмар!

Синьор Капулетти. Кошмар!.. (Задумался.) Кстати, синьор Монтекки, я давно мучаюсь вопросом: если из Мантуи никто не выходит, не вылетает, откуда мы знаем, что там кошмар?

Монтекки (подумав). Наверное, по крикам… Крикнут в Мантуе: «кошмар», а кто услышит, кричит дальше… Так и доходит до Вероны!.. (Пауза). Ладно! Скажу все!.. Синьор Капулетти, мы с вами пожали друг другу руки, как мужчины, как отцы двух уважаемых домов… Это — знак доверия! Но сможете ли вы сохранить тайну?

Синьор Капулетти. Разумеется…

Монтекки. И мужское хладнокровие?

Синьор Капулетти. Конечно. Да что случилось?

Монтекки. Племянник мой… Мой доблестный Антонио… скончался!

Синьор Капулетти (кричит). А-а!

Монтекки (зажав ему рот). Тихо! (Взволнованно шепчет ему на ухо.) Вы обещали хладнокровие, синьор!! Не смеем мы печальнейшим известием мать огорчить и будущность дитяти подвергнуть риску!.. В городе и так уже разносится домыслы и слухи, которые дойдут в конце концов и до ушей несчастной Розалины!.. Вот почему я прибыл к вам, синьор… Хочу синьору отвести в Тоскану… в поместье наше… там, среди гор в тиши… она родит… вдали от чумных бед и от дурных вестей… Надеюсь, вы согласны? (Разжимает ему рот.)

Синьор Капулетти (жадно глотая воздух). Вы меня чуть не задушили, синьор!

Монтекки. Прошу простить!.. От волнения… Трудно было говорить, и я не хотел, чтоб меня перебивали вопросами… Итак, согласны?

Синьор Капулетти. С чем?… Я ничего не понял. Вы так набросились… (чихает).

Монтекки (недовольно). Не валяйте дурака, синьор! Я вам зажал рот, но не уши… Согласны позвать синьору Розалину и убедить ее переехать в наше поместье?… Там ей будет лучше! (Капулетти чихает.) Видите, я правду сказал.

Синьор Капулетти. Здесь ей тоже неплохо. И чихание — не обязательно подтверждение правоты!

Монтекки. Значит — подтверждение болезни. Тем более роженице опасно находиться в вашем доме…

Синьор Капулетти. Но я не могу сам решать такие вещи. Надо посоветоваться с синьорой Капулетти…

Монтекки. При чем тут синьора? Вы мужчина или нет? Глава или не глава? Не тяните время, синьор! Зовите Розалину!

Синьор Капулетти. Как? Прямо сейчас?

Монтекки. А что ж тянуть? Девятый месяц на исходе… Карета ждет внизу. Сопровождающие тоже… (Хлопает в ладоши, в зале появляются Бенволио и пара вооруженных юношей.) Вот!

Синьор Капулетти. Это — насилие! На помощь! Караул!

Монтекки (надвигаясь на него с угрозой). А ну, не орать, старый дурак! Второй раз могу зажать рот поплотней…

С шумом распахивается вторая дверь. В залу стремительно входят синьора Капулетти, Валентин и еще несколько вооруженных сородичей.

Синьора Капулетти. О, какая памятная встреча!.. У нас — гости, да к тому же незваные!

Монтекки. Почему же незваные, синьора? Мы тут с вашим супругом помирились, и он сказал, что теперь Монтекки могут приходить в дом Капулетти без всяких церемоний! Вот мы и пришли!

Синьор Капулетти. Я совсем не это имел в виду! Какое коварство! (Жене). Синьор Монтекки явился к нам, чтоб сообщить печальную новость…

Синьора Капулетти. Я все знаю… Я была у Герцога. А до меня там уже побывал синьор Монтекки… И опечаленный Герцог так растрогался, что вызвался стать крестным нашего ребенка и наделить сиротку большими земельными угодьями из своих владений.

Синьор Капулетти. О! Теперь я понимаю цель вашего прихода, синьор Монтекки… И вашу трогательную заботу о Розалине. (Жене). Он хотел увести нашу девочку…

Синьора Капулетти. Еще бы! Синьор Монтекки опытный интриган. Он сразу смекнул, как выгодно стать опекуном крестника Герцога… А если потом выдать замуж Розалину за нужного человека, то вполне можно наложить лапу на замок Герцога, да и на самого крестного отца…

Монтекки. У вас все-таки удивительная способность, синьора Капулетти, приписывать собственные гадкие мысли другим!

Синьор Капулетти. Какая гнусность!.. И этому человеку я пожимал руку!

Монтекки. Ничего! Карболочкой отмоете. А вот мозги вашей семейке хорошо бы почистить чем-нибудь покрепче…

Валентин (Монтекки). Синьор! Я не могу вам позволить подобным образом разговаривать с синьором и синьорой…

Бенволио (Валентину). А ты бы помолчал, мальчик, когда старшие беседуют.

Валентин (Бенволио). Ну вы-то, синьор, не настолько старше меня, чтоб нашим шпагам не поболтать!..

Обнажает шпагу, Бенволио в ответ обнажает свою.

Неожиданно в дверях появляется беременная Розалина.

Розалина (с улыбкой). О, сколько людей… А я лежу и ничего не слышу! Извините, синьоры, за мой вид… Надеюсь, через недельку я стану стройнее…

Синьора Капулетти. Зачем ты встала, Розалина? Тебе нужен покой!

Розалина. Ах, так надоело лежать, тетушка… Даже ребеночку — там внутри. Он вдруг толкнул меня в живот и повел в эту залу… А тут — гости! Да еще какие!., (засмеялась).

Монтекки (улыбаясь). Умный мальчик!

Синьора Капулетти. Или — умная девочка!

Монтекки. Да хоть двойня, нам — без разницы!.. Синьора Розалина, я прибыл сюда, чтоб навестить вас и пожелать здоровья и терпения…

Розалина. Спасибо… А я, когда увидела вас, подумала, нет ли вестей от Антонио?

Монтекки. К сожалению… Кругом карантины, синьора… С Неаполем связи никакой. Но вам не стоит волноваться. Монтекки — здесь, в Вероне, и всегда к вашим услугам!

Синьора Капулетти. А Капулетти их уже оказывают… (Берет Розалину под руку, пытается увести из залы.) Пойдем, моя девочка, тебе опасно волноваться…

Монтекки. Синьора Розалина! (Розалина останавливается.) Я уверен, что здесь ваша родня вполне сносно заботится о вас, но если б вы вдруг захотели перебраться в наше имение, мы были б рады… Там горный воздух, опытная акушерка, открывшая дорогу к свету многим Монтекки… Там даже есть игрушки, которыми мы все играли в детстве… включая Антонио… Я подумал, может, вам было бы приятней в их окружении?…

Синьора Капулетти. Фи!.. На какие струны вы давите, синьор?!. При чем здесь игрушки? И при чем тут Антонио, в конце концов?

Монтекки (зло). Я что-то не понял ваших слов, синьора? Отец для ребенка — все, он дает ему фамилию!

Синьора Капулетти. Безусловно! Но, если уж мы тут все свои, давайте геворить правду и не преувеличивать роль Монтекки в возникновении этого ребеночка!

Монтекки. А вот это — дудки, синьора! Есть признание Антонио, есть свидетельство брата Лоренцо… Все документально!

Бенволио. Извините, синьора Капулетти, как брат и друг Антонио я решительно протестую против каких-то грязных намеков, и будь вы мужчиной, я бы потребовал…

Валентин (выскочил со шпагой). Здесь есть мужчины, синьор! И можете потребовать…

Бенволио. О! Как ты мне надоел, щенок!

Выхватил шпагу, бросился на Валентина. Звон клинков. Все безуспешно пытаются их разнять.

Розалина неожиданно кричит и встает животом между дерущимися. Те опускают шпаги.

Розалина. Что это?… Все снова… Неужели?!. О, я все поняла… Последний раз, пять месяцев назад… Антонио, мой муж… своею кровью ваш бой остановил… И наступил покой!.. И не дрались Монтекки с Капулетти! Теперь — опять!.. Не значит ли все это, что… нет Антонио?! (Кричит.) Он умер?!! Мой синьор! (Падает перед Монтекки на колени.) Скажите мне! Не мучайте меня! (Истошно кричит.)… А-А-А-А-А!

Общее замешательство.

Синьора Капулетти (всем). Что ж вы стоите? Роды начались! Скорее акушерок… Воду… Марлю!.. Да помогите же! (Сбрасывает плащ, укладывает на нее Розалину, мужчины, в том числе и Монтекки, поднимают Розалину, несут к дверям.)

Монтекки. И я пойду!.. Я не помощник, право… Но постою хоть рядом…

Синьора Капулетти. Кто ж вам не дает?… Ты, Валентин, здесь на дверях останься!

Монтекки. Бенволио, останься рядом с ним…

Все, кроме Бенволио и Валентина, уходят, те остаются друг против друга несколько растерянные, с обнаженными шпагами.

Валентин. Синьор! Надеюсь, поединок сейчас наш… неуместен?

Бенволио. Безусловно!

Убирают шпаги.

Валентин. Потом продолжим, если захотите…

Бенволио. И если захотите вы, синьор… (прислушивается.) По-моему, там началось… (Из-за дверей истошный крик.)

Валентин. Ах, этот женский крик! Я так его боюсь… Страшнее для меня найти едва ли… (Крик повторяется.) (Шепотом.) Мне кажется, я в обморок свалюсь…

Бенволио (подхватил его). Я буду вас держать, чтоб не упали…

Женский крик переходит в крик ребенка.

Валентин (обнимает Бенволио). Вы слышите, Джульетта появилась!

Бенволио (обнимает Валентина). Конечно слышу! Мальчик родился!

Открывается дверь, пошатываясь, выходит синьор Капулетти.