1. ГОСТИ ДОМА СВИФТА

Неожиданно громовой раскат закончился звоном разбитого стекла. Камень, брошенный с улицы, влетел в одну из комнат большого дома, принадлежащего Джонатану Свифту. Любопытные лица прильнули к стеклам, но тут же со смехом отпрянули, — в комнате появился дворецкий Патрик, мужчина средних лет с бесстрастным лицом. Бросив негодующий взгляд на окна, он взял веник и совок, начал сметать осколки стекла.

Следом за ним в комнату вошла домоправительница Ванесса. Подойдя к бюро, достала оттуда журнал, перо…

— «Пятое октября. В доме Джонатана Свифта разбито оконное стекло», записала она.

— Осмелюсь добавить: четвертое за неделю, — сказал Патрик.

— «…Четвертое за неделю…» Как вы думаете, Патрик, кто это мог сделать?

— Наверное, йеху… Или кто-то из гостей.

— В доме много гостей? — спросила Ванесса.

— Как обычно, — пожал плечами Патрик.

— Кто именно?

— Я не всех знаю… Великан Глюм… Потом этот человек с летающего острова… Лошади…

— Гуигнгнмы, — поправила Ванесса, тщательно произнося это сложное слово. — Гу-игн-гнмы… Я же объясняла.

— Да. Да. Гу-инг-мы, — повторил Патрик. — Потом этот, который живет вечно…

— Мистер Некто?

Патрик равнодушно посмотрел на нее, потом скосил глаз в сторону окна: похоже, кто-то подглядывал за ними. Патрик перевел взгляд на Ванессу:

— И лилипуты, мисс! Под ногами все время шмыгают лилипуты. Очень мешают работать!

— Направляйте всех гостей в сад! — сказала Ванесса, отложила перо и двинулась к выходу.

— Очень мешают работать! — сказал Патрик и кивнул в сторону окон, где появились чьи-то любопытные глаза. Появились и исчезли. — А ведь у лакеев тоже есть нервы!

— Я это помню, Патрик, — холодно ответила Ванесса, — особенно когда плачу вам жалованье…

Она вышла. Патрик проводил ее недобрым взглядом, затем стал готовить чай: выкатил столик, зажег спиртовку.

В этот момент в одной из дверей появилась странная фигура в довольно нелепом одеянии: черный английский котелок, сюртук, внизу что-то среднее между юбкой и туникой. На ногах были надеты древнегреческие сандалии.

— Добрый вечер, Патрик! — произнес он, застенчиво улыбаясь. — Я — Некто.

— Не смею спорить, сэр, — сказал Патрик довольно равнодушно. — Всех гостей Просили пройти в сад.

— А может быть, сейчас утро? — доверчиво спросил Некто.

— Вполне может быть, сэр. — Патрик начал теснить гостя к дверям.

— А число? — упирался Некто. — Какое число?

— Пятое октября.

— А год?

— Вы спрашивали об этом уже утром.

— Да? Не помню. А утром какой был год?

— Тысяча семьсот сорок пятый!

— До рождества Христова или после?

Патрик, явно потеряв терпение, подошел к Некто, вытолкнул его в одну из дверей. Через секунду Некто появился из другой двери. В третью дверь сильно постучали. Патрик открыл дверь и увидел два огромных башмака.

— Ланцелот! — раздался чей-то крик сверху. Патрик посмотрел наверх и увидел в окне чью-то голову. — Ланцелот!

Патрик вздохнул, пошел вверх по лестнице:

— Так и будем стучать целый день, сэр?

— Мне нужен рыцарь Ланцелот! — сказала голова на третьем этаже и сердито топнула башмаком на первом. — Где Ланцелот?!

— Не знаю! — проворчал Патрик, задернул штору наверху, захлопнул дверь внизу.

— Ланцелот? — удивился Некто, все еще стоявший, к неудовольствию Патрика, в комнате. — Откуда Ланцелот? Разве мы в средневековье, Патрик?

— Вполне может быть, сэр! — проскрежетал зубами Патрик. — вы сами уйдете, сэр, или вам помочь?

Некто заискивающе улыбнулся:

— Не сердитесь на меня, господин дворецкий. Я всего лишь пытаюсь сориентироваться во времени. Когда человек живет на земле вечно, как я, время спрессовывается в голове и года наслаиваются друг на друга. Иногда я просто не могу понять, в каком я тысячелетии. Где мы сейчас, Патрик?

Патрик старался сдержать гнев:

— Сэр, я разливаю чай! Нельзя приставать с такими идиотскими вопросами к людям, у которых в руках кипяток.

— С кем же мне поговорить?

Патрик взял Некто за руку, подвел к окну:

— Видите — растет дуб? Вон тот, огромный… Прекрасный собеседник для вас: ему тоже лет пятьсот.

— Уже пятьсот? Боже! Я ведь помню его еще желудем. Эта реплика возымела свое действие — чайник упал, ошпарив Патрику ногу.

— Чай испорчен, сэр! — сказал Патрик, всем своим видом давая понять, что страдает только из-за испорченного чая. После этого он взял брезгливо Некто за шиворот и вытолкнул за дверь. Подошел к окнам и задернул шторы. Потом оглянулся назад и увидел в дверях человека в дорожном камзоле.

— Я доктор Симпсон! — сказал вошедший.

— А на тебя, мерзавец; сил уже не осталось! — проскрежетал Патрик, схватил вошедшего за шиворот и потащил к выходу. Доктор отчаянно сопротивлялся…

Через секунду доктор кубарем скатился со ступенек дома. Еще через секунду над ним склонилось участливое лицо Патрика.

— Простите, сэр, как, вы сказали, вас зовут?

— Доктор Симпсон. Психиатр.

— О! — лицо Патрика осветила приветливая улыбка. — Очень рад! Меня предупредили, что вы должны приехать.

— И поэтому меня спустили с лестницы?

— Приношу свои извинения, сэр. Но ведь и у лакеев есть нервы, не так ли? — Стряхивая пыль с камзола гостя, Патрик вежливо ввел его в дом.

— Что это все значит? — недовольно спросил доктор.

— Сумасшедший дом! — ответил Патрик. — Обыкновенный сумасшедший дом…

— Я в этом не уверен. — Доктор оглядывался. За окном мелькнули хихикающие рожи. — У меня есть опыт работы в подобных заведениях, но здесь все выглядит иначе. Эти люди не похожи на больных.

Патрик обрадовался этим словам:

— И у меня такое же подозрение… Жулики, сэр! Жулики и проходимцы!

— Зачем пустили?

— Таков приказ декана. Его последняя воля! — Заметив недоумение на лице гостя, Патрик начал поспешно пояснять: — Видите ли, сэр, когда наш дорогой хозяин в последний раз умер, он огласил такое завещание: «Дом и все средства передаются в пользу безумных». Слыханное ли дело?! Кто сейчас нормален? И, разумеется, со всей Ирландии в этот дом двинулись дармоеды: великаны, гуингмы, какие-то «летающие острова»… И самое страшное — лилипуты!

— Кто?! — Доктор изучающе разглядывал Патрика.

— Лилипуты, сэр! По всему дому шмыгают лилипуты… Шмыг! Шмыг! — Он хлопнул в ладоши, под столом что-то пискнуло и зашуршало. — О, видели! Мы ходим, как цапли по болоту, боимся наступить. А ведь и у лакеев есть нервы, не так ли?

Доктор решительно подошел к Патрику, заглянул ему прямо в зрачки:

— Я наведу здесь порядок!

Патрик печально посмотрел на доктора:

— Сколько вам лет, сэр?

— Тридцать. Какое это имеет значение?

— Предыдущему доктору тоже было тридцать, — вздохнул Патрик. — Ушел от нас — семидесяти. А проработал всего неделю…

Доктор еще раз внимательно посмотрел на Патрика, по его бесстрастному лицу было невозможно определить, шутит он или нет.

— Где-то в глубине дома раздался звон колокольчика. В глубине коридора показались Свифт и Ванесса.

— Прикажете доложить? — тихо спросил Патрик.

— Нет. Я бы хотел сначала понаблюдать… — Доктор склонился к уху Патрика, что-то прошептал

Патрик понимающе кивнул, щелкнул по-военному каблуками:

— Браво, сэр! Такой человек здесь необходим!

Он подошел к большому книжному шкафу, распахнул дверь, приглашая в шкаф доктора.

Доктор секунду поразмышлял, затем нырнул в шкаф. Патрик поспешно закрыл дверь…

…Сквозь стеклянную дверь книжного шкафа доктору был виден стол, за который сел Свифт. Вокруг него суетился Патрик, пододвигая кресло, повязывая хозяину салфетку, наливая чай. Лицо декана было абсолютно безучастно.

Доктор прислушался к разговору Ванессы и Патрика.

Ванесса. Доктор еще не появлялся?

Патрик. Появлялся, мисс Ванесса… Я хотел доложить, но доктор не позволил. Он сказал, что вначале хочет здесь осмотреться…

Ванесса (недовольно). Что это значит, Патрик? Вы обязаны выполнять мои распоряжения.

Патрик. Я объяснял это доктору, мисс. Но он сказал, что в присутствии доктора распоряжения медсестры теряют силу.

Ванесса. Вот даже как? Интересно… А как вы его вообще нашли, Патрик? Вам не показалось, что у нового доктора глуповатое лицо?

Патрик (растерянно). Я бы этого не сказал.

Ванесса. Глуповатое и самодовольное. Во всяком случае, так говорят все, кто его видел. Вот и у декана такое же мнение. Не правда ли, ваше преподобие?

Свифт безучастен.

Совершенно с вами согласна… Впрочем, раз эта кандидатура одобрена Опекунским советом и губернатором, от нее многого ждать не приходится. Не правда ли, господин декан? Свифт безучастен.

Очень остроумно подметили, сэр. Очень… (Улыбается). И в этом я с вами согласна!

Патрик (нарочито громко). Осмелюсь заметить, господин декан, что лично на меня новый доктор произвел хорошее впечатление. Уверенный взгляд, волевое лицо… Надеюсь, и слух хороший…

Ванесса (сухо). Мы учтем ваше мнение, Патрик. Ступайте!

Патрик. Слушаюсь! (Сделал несколько шагов, но тут же споткнулся, словно боясь наступить на что-то невидимое). Кыш! Шмыгают тут, проклятые! Ну, ничего! Недолго вам осталось! (Уходит).

Ванесса (Свифту). Если не возражаете, сэр, я могла бы во время чая ознакомить вас с сегодняшней почтой. (Взяла поднос с письмами и газетами). Здесь в основном отклики на очередную кончину. Все газеты признают, что поминание в этом году проходит особо бурно. По всей Ирландии манифестации. В Дублине отмечались уличные беспорядки. В связи с этим, выступая в парламенте, депутат Орнэрри заявил: «До каких пор декан Свифт будет издеваться над Британией?» Он даже выдвинул законопроект, запрещающий вам умирать. (Улыбнулась). Законопроект провалился. Представитель оппозиции заявил, что Англия — демократическая страна, и если в ней нельзя свободно жить, то умирать каждый может, когда ему вздумается! (Улыбнулась). Замечание в вашем духе, сэр, не правда ли? Письмо из Франции. Один из ваших поклонников передает отзыв Вольтера на ваше творчество: «Свифт — крупнейший сатирик нашего века, но сатира для него не просто жанр, а трагическая необходимость идейного неучастия в современности». Каково ваше мнение, сэр?

Свифт внимательно разглядывал чашку, в которой был налит чай. Вдруг его лицо исказила гримаса боли. Он резко сжал ладонями виски…

Наблюдавший за ним доктор услышал странный шум, напоминавший шум толпы, отдельные резкие голоса, выкрики, свист… Шум усиливался. Стали слышны отдельные слова: «Позор!» «Этот человек позорит Британию!», «Да прекратится это когда-нибудь?» Снова свист. Затем строгий голос спросил: «А почему этот человек до сих пор жив?» Кто-то подобострастно ответил: «Он репетирует свою смерть, ваше превосходительство!» Снова заревела толпа. Потом голос ребенка произнес: «Мама, дай мне эту книгу!» Женский голос нежно ответил: «Не прикасайся к ней, мой мальчик! Это ужасная книга, написанная ужасным человеком в ужасное время»…

Свифт разжал ладони, сжимавшие виски. Голоса стали стихать. Зазвучал нежный женский голос, напевавший какую-то песенку.

В открытом окне комнаты появилась женщина с безумными глазами. В руках она держала букетик полевых цветов.

Заметив ее, Ванесса помрачнела, подошла к окну:

— Мисс Джонсон, декан сейчас занят. Будьте добры, пройдите в сад.

— Добрый день, сестра, — с улыбкой ответила мисс Джонсон. — Я принесла ему цветы.

— Цветов в доме более чем достаточно!

— Это полевые! — сказала мисс Джонсон и улыбнулась. — Декан любит полевые… — Она поставила цветы в вазочку. — И еще пудинг. Его любимый пудинг с яблоками…

— Декан не ест пудинг с яблоками! — строго сказала Ванесса, пытаясь задернуть штору. — Уверяю вас, я не хуже знаю, что любит декан! — Она задергивала шторы, мисс Джонсон тянула их обратно. — Вы порвете шторы, мисс Джонсон!!

— Я сошью вам новые, сестра! — сказала мисс Джонсон. — Голубые в горошек. Они создают радостное настроение!

— Меня не интересует ваш мещанский вкус, мисс Джонсон! — сердито крикнула Ванесса. — Пройдите в сад или я позову слуг и они вас выпроводят силой! — Она резко задернула штору.

Лицо декана исказила гримаса боли. Он отодвинул чай, встал, сделал шаг. Пошатнулся. Ванесса бросилась к нему:

— Что с вами, декан? Извините меня, я и не думала обижать эту женщину… Это не Стелла. Я же вам объясняла, это просто одна из ваших безумных посетительниц. А Стелла умерла. Давно. Много лет назад. Вы же знаете… Эта женщина и не похожа на Стеллу. А если чуть и похожа, так что ж из этого? Я вообще никогда не понимала, как вам могла нравиться женщина с такой внешностью? У вас же тонкий вкус… — Заметив гневный взгляд декана, она пробормотала: — О, простите, сэр! Я бестактна! Я сама не понимаю, что говорю.

Свифт молча пошел к выходу.

— Простите меня, сэр… Вы даже не допили чай… Ах, что я наделала… — Поддерживая Свифта под руку, Ванесса вышла вместе с ним из комнаты.

Доктор вылез из своего укрытия, размял затекшее тело, огляделся. Бросил взгляд на многочисленные картины и книги. Направился к столу, но вдруг услышал слабый писк и споткнулся. Посмотрел под ноги. Никого…

В задумчивости сел за стол, за которым только что сидел Свифт. Пламя свечи задрожало и погасло. Наступил полумрак. И в этом полумраке доктору почудилось, что кто-то, зашуршав, стал взбираться на край стола. Скоро в полумраке стал отчетливо виден крохотный человечек. Затаив дыхание, доктор наблюдал за ним.

 

2. ЛИЛИПУТЫ

Край стола. Огромная чашка с дымящимся чаем. Здесь же рядом на столе, — тарелка с недоеденным кремовым тортом. Десертная вилочка. На соседнем блюдечке пара кусков пиленого сахара.

По скатерти на стол вскарабкался Первый лилипут. Оглянулся. Потом подошел к чашке, примериваясь к ней. Чашка оказалась в два раза выше него. Тогда он подошел к кускам сахара, тяжело пыхтя, попытался приподнять один из них. Это у него не получилось.

В это время на стол тихо взобрался Второй лилипут, секунду понаблюдал за Первым.

Второй. Сладенького захотелось?

Первый (испуганно). Кто здесь? Это ты, Рельб?

Второй. А ты как считаешь?

Первый. Я спрашиваю: это ты, Рельб?

Второй. Странный вопрос, Флим. (Усмехается). Звучит, как анекдот: в доме всего два лилипута, они встречаются, и один другого спрашивает: «Это ты?»

Первый. Здесь темно. Я испугался, подумал — мышь.

Второй. Я похож на мышь?

Первый. Я не сказал, что ты похож на мышь. Я просто подумал, что это могла быть мышь.

Второй. Зачем ты залез сюда, Флим?

Первый. Я хотел пить.

Второй. Очень интересно. А что у тебя за поясом?

Первый. Фляга.

Второй. Зачем?

Первый. Почему ты меня допрашиваешь?

Второй. Потому что ты заврался и не хочешь сказать правду! А поскольку правду кто-то должен сказать, скажу ее я: ты, Флим, и не собирался пить чай. Ты хотел отнести его Бетти.

Первый. Ну и что?

Второй. Хорошенькое дело: «ну и что?» Посторонний мужчина обслуживает мою жену, а когда я его ловлю с поличным, он говорит мне: «ну и что?»

Первый. Она больна.

Второй, (не может успокоиться). Главное дело: «ну и что?»

Первый. Ей нужен чай с лимоном.

Второй. (зло). Послушай, Флим, я не люблю, когда про мою жену говорят «она». Моя жена больна, у моей жены жар, моей жене нужен чай с лимоном! И мое дело об этом позаботиться.

Первый. Но тебя не было.

Второй. Тем более. Посторонний мужчина не должен заходить в комнату к женщине, когда мужа нет дома. Она звала тебя?

Первый. Да.

Второй. Как?

Первый. Она стонала.

Второй. Это разные вещи, Флим! Зовут кого-то конкретно. А стонут — вообще, в пространство. (Забирает у Первого флягу). И прошу ВАС не заходить в нашу комнату, когда конкретно ВАС не зовут… (Направляется к чашке, только тут понимает, что ему не достать до края. Беспомощно оглядывается).

Первый. Высоко!

Второй. Ненавижу этот саксонский фарфор. То ли дело японские сервизы — прекрасные изящные чашечки по грудь, а эти какие-то громадные безвкусные уроды.

Первый. Я хотел подложить под ноги кусок сахара.

Второй. Ну и что ж?

Первый. Он тяжелый. Одному не поднять.

Второй, (усмехнувшись). А мы попытаемся… (Подходит к куску сахара, с трудом отрывает его от тарелки, делает несколько нетвердых шагов по столу, неожиданно кричит). Помоги! Флим! Помоги!

Первый бросается ко Второму на помощь, вдвоем они укладывают кусок сахара у основания чашки. Молча идут за вторым куском. Этот кусок поменьше. Думаю, я сам справлюсь. Первый, (миролюбиво). Ладно. Чего уж… С трудом поднимают второй кусок, несут к чашке, кладут на первый.

Второй, (садится на сахар). Фу! Устал… Отдохнем… Чертовы англичане! Почему надо выпускать такие сахарные глыбы? Сколько нормальных людей можно было бы накормить одним таким куском рафинада. Сколько можно было б сделать вкусных конфет. Леденцов для девушек. Или «тянучек»…

Первый. Куда им!

Второй. Вот будут портить сахар, выпекать всякие приторные торты, заливать их лужами крема. А простые вкусные, дешевые «тянучки» — нет!

Первый. Куда им!

Второй. Нет, я ж ничего не говорю. Страна действительно развитая.

Первый. Это конечно.

Второй. Дороги здесь ровные. Дома красивые. Экипажи…

Первый. Это конечно.

Второй. Ив смысле науки они далеко ушли вперед.

Первый. Ньютон, например.

Второй. Я же не спорю… При чем тут Ньютон?

Первый. Я имею в виду закон всемирного тяготения.

Второй. При чем здесь всемирное тяготение?…

Первый. Ну в том смысле, что мы его там и не знали, а они тут уже им вовсю пользуются.

Второй (подумав). Я же не спорю: страна развитая… Но многое им не дано.

Первый. Это конечно.

Второй. Леденцы, например…

Первый. Куда им!

Второй. Или вот это еще. Помнишь? Как это у нас там называлось? Ну это… как его… Вот черт, забыл. (Задумался). А вообще мне здесь нравится.

Первый (вздохнув). И мне здесь нравится!

Второй. Не ври.

Первый (твердо). Мне здесь нравится!

Второй. Опять врешь! (Начинает злиться.) Что? Что тебе здесь может нравиться?! Спать на краешке дивана? Воровать чай из хозяйской чашки?

Первый. Замолчи!

Второй. Бродить среди огромных домов? Каждую минуту бояться, что на тебя вдруг наступят копытом, лапой, сапогом?

Первый. Замолчи, прошу тебя!

Второй. Знаешь, как нас здесь похоронят?

Первый. Замолчи!

Второй. В спичечном коробке! Всех троих — в одном спичечном коробке!

Первый (орет). Замолчи! (Бросается на Второго.)

Секундная борьба.

Второй. Отпусти! Отпусти, тебе говорят! (Вырывается из рук Первого.) И не смейте приходить в нашу комнату, если вас конкретно не зовут! (Влезает на сахар, пробует дотянуться до края чашки, это ему не удается.) Больше подложить нечего?

Первый. Только кусок торта.

Второй. Ну его к черту. Он липкий. (Спрыгивает на стол.) Пошли отсюда. Попытаемся нагреть воду там, внизу. (Со злобой взглянув на чашку.) У, понастроили! Мерзавцы! (Грозит чашке кулаком.)

Первый. Стой! Я придумал! Я придумал, как можно зачерпнуть чай.

Второй. Ну?

Первый. Нужно, чтоб один встал на другого…

Второй. Еще чего?

Первый (обрадованно). Конечно. Это же так просто: один встанет сюда, другой взберется ему на плечи — и все получится.

Второй. Чепуха! И потом, я не позволю, чтоб кто-то ходил по мне ногами.

Первый. А я не против…

Второй. Хочешь сразить меня благородством?

Первый. И вовсе нет! Так выгодней для дела. Я выше, поэтому тебе будет удобней.

Второй (перебивая). Что?

Первый. Я говорю, поскольку я выше ростом…

Второй. Кто выше ростом? Ты?

Первый. Это же очевидно.

Второй. Что значит «очевидно»? Для меня это совсем не очевидно.

Первый. Перестань, Рельб. Сколько можно выяснять этот вопрос.

Второй. Не понял…

Первый. Я говорю, сколько можно выяснять… Всегда считалось, что я выше тебя. Вспомни: в армии я был правофланговым, а ты стоял далеко сзади. И на балах я всегда шел в первых парах.

Второй. Это ничего не значит. С тех пор прошло много времени.

Первый. Ну и что? Люди растут только до двадцати лет.

Второй. А я — после двадцати!

Первый. Ну хорошо. Зачем нам спорить? Давай померимся.

Второй. Давай, но только трудно без арбитра. Пойдем к Бетти!

Первый. Зачем сюда впутывать Бетти? Встанем спина к спине, все будет ясно.

Второй неохотно подходит к Первому. Они встают друг к другу спинами. Первый оказывается выше.

Первый. Ну?

Второй. Трудно понять… Какие у тебя туфли?

Первый. Такие же, как у тебя.

Второй. А прическа? У тебя же волосы торчат вверх, а у меня приглажены.

Первый. Перестань, Рельб! Сколько раз мы с тобой меримся, и каждый раз ты ищешь какие-то причины.

Второй. Все равно внизу встану я.

Первый. Нечестно, Рельб.

Второй. Внизу встану я, потому что я сильнее!

Первый. Это для меня новость.

Второй. Опять будем спорить?

Первый. Ладно. Становись где хочешь. Но имей в виду, я вынужден буду пройтись по тебе ногами.

Второй (с усмешкой). А что от тебя можно еще ожидать? (Влезает на сахар). Дай-ка мне вилку!

Первый (испуганно). Зачем?

Второй. Для упора, для чего ж еще!

Первый подает Второму десертную вилочку. (Упирается руками). Лезь!

Первый (с опаской). А ты меня не уронишь, Рельб?

Второй. Не знаю. Как пойдет.

Первый. Ты не должен злиться, Рельб. В конце концов, тот факт, что ты оказался внизу, нисколько тебя не унижает. Наоборот! Это благородно. Ты ведь терпишь ради больной жены. Ради нашей замечательной Бетти. Это очень благородно! И еще: раз ты стал внизу, значит, ты — сильный. Самый сильный. В цирке у акробатов внизу становится самый сильный.

Второй. Да лезь ты!

Первый. А я и не выше тебя, а длиннее. Помнишь, меня и в школе прозвали Длинным…

Второй. Тебя в школе прозвали Глистом.

Первый. Ну так имелось в виду, что я длинный, как глист.

Второй. Вовсе не это имелось в виду. Имелось в виду, что у тебя нельзя разобрать, где голова, а где… (Смеется.)

Первый. Ну наконец-то! Наконец к тебе вернулось чувство юмора. Чувство юмора — это главное, что мы привезли оттуда, Рельб. Верно? Здесь так шутить не умеют.

Первый. Куда им…

Первый (похлопав Второго по плечу). Ну я пошел?

Второй (подставляя спину). Счастливого пути!

Первый взбирается Второму на плечи, подтягивается на руках, садится на ребро чашки.

Первый. Ух, как тут жарко! Как в бане… (Нагибается.) Ах, черт возьми!

Второй. Что?

Первый. Хозяин отпил половину. Не достать. Придется сделать так… (Снимает пояс, привязывает к нему флягу, спускает флягу в чашку.) Ну вот! Теперь можно попытаться зачерпнуть. (Вглядываясь в даль.) Какой вид отсюда, Рельб!

Второй. Какой оттуда может быть вид?

Первый. Потрясающе! Знаешь, Рельб, отсюда виден край буфета. В нем стоят хрустальные бокалы. И вот лунный свет упал на них, и теперь они играют разноцветными огоньками. Ах, как красиво! Жаль, что ты не видишь этого… Безумно красиво, Рельб. Очень похоже на фейерверк. Помнишь, как у нас там под Новый год устраивали фейерверки? Хочешь, я помогу тебе подтянуться?

Второй. Вот еще.

Первый. Но я хочу, чтоб ты это увидел.

Второй. Делать мне нечего…

Первый. Когда Бетти выздоровеет, надо будет слазить с ней на буфет. Она так любит эти фейерверки…

Пауза. Некоторое время Первый сидит молча, глядя в сторону буфета, Второй, задумавшись, прохаживается у основания чашки.

Второй. Флим, можно я тебе задам один вопрос?

Первый. Конечно.

Второй. Тебе очень нравится моя жена?

Пауза.

Что ты молчишь?

Первый. Думаю, как ответить… Скажу «очень» — обидишься ты, скажу «не очень» — обидно для Бетти. Я не стану отвечать на твой вопрос, Рельб.

Второй. Ну хорошо. Сформулируем вопрос иначе: а ты хотел бы переспать с моей женой? Первый. Нет. Второй. Почему? Первый. Я очень уважаю тебя, Рельб.

Второй. И только поэтому?

Первый. А еще я слишком люблю Бетти, чтобы позволять о ней так говорить! (После паузы.) Извини.

Второй. Все правильно… За что сердиться? Ты сказал правду. Я никогда не сержусь на правду. Вот когда ты перед этим врал, что, мол, просто пришел сюда выпить чаю, это было противно. А на правду я не сержусь…

Пауза.

Первый. Я скоро уеду от вас, Рельб.

Второй. Куда это?

Первый. Пока не решил. Перееду в другой город.

Второй. Зачем?

Первый. Надо же как-то со всем этим кончать. Мы скитаемся вместе и только мучаем друг друга. Пора разрушить этот дурацкий треугольник. Я уеду.

Второй. Ты пропадешь один.

Первый. Найду какое-нибудь занятие. Все-таки я пианист, Рельб. Я хороший пианист.

Второй. Не говори ерунды. Ты видел здешние инструменты? Каждая клавиша как бревно. Как ты собираешься играть?

Первый. Ногами, Рельб! Я все продумал. Если быстро прыгать с клавиши на клавишу, то получается совсем неплохо.

Второй. Перестань! Ты серьезный музыкант и не должен опускаться до примитивных мотивчиков.

Первый. Кто здесь знает, что я серьезный музыкант?

Второй. Я знаю, Бетти знает…

Первый. Поэтому я и хочу от вас уехать.

Второй. Не говори ерунды! Унизительно прыгать с клавиши на клавишу, точно блоха. Ты — человек и не должен терять достоинства. Ты — мой друг, ты любишь мою жену. А главное — мы оттуда. Три нормальных человека в этой огромной, богом проклятой стране. Нам обязательно надо держаться друг друга. Не бросай нас, Флим!

Первый. Да, конечно, Рельб. Это у меня так… фантазии.

Второй. И приходи к нам.

Первый. Спасибо.

Второй. Всегда, когда хочешь. Даже когда тебя конкретно и не зовут.

Первый. Спасибо, Рельб. Ты очень добр.

Пауза.

Второй (вдруг обращает внимание на туфли Первого). Что это у тебя?

Первый (глядя в сторону буфета). Поразительно, как они светятся…

Второй. Что это, я тебя спрашиваю? (Показывает на туфли.)

Первый. О чем ты?

Второй. Что у тебя в ботинке? Внутри!

Первый (чуть смущен) Ну что ты пристал?

Второй. Ах ты сукин сын! Стельки! Огромные пробковые стельки! И потайные каблуки! Ах, мерзавец!

Первый. Кто дал тебе право оскорблять меня?

Второй. Трижды мерзавец! Я с ним меряюсь по-честному, а он…

Первый. Я тебе предложил быть наверху, сам отказался…

Второй. И давно у тебя эти штуки?

Первый. Мое личное дело.

Второй (распаляясь). Значит, давно. Негодяй! Значит, во всех наших спорах ты был нечестен. И там, в армии, когда стоял правофланговым, а я плелся где-то сзади… И на приемах, когда ты первым открывал танец как самый высокий… И перед Бетти!

Первый. Не заводись!

Второй. Ты больше мне не друг, Флим! Ты обманул меня! Ты обманул мою жену. Наивная женщина, я видел, как она смотрела на тебя восхищенными глазами. Смотри, Рельб, говорила она мне, наш Флим с каждым днем становится выше и выше, наверное, он много работает над собой. О, если б она знала…

Первый (кричит). Знала! Второй. Что?

Первый. Она зна-ла! Потому что видела меня без туфель! И без всего!

Второй (тихо). Замолчи!

Первый. Почему? Это же правда. А на правду ты не сердишься. Так слушай! Мы с Бетти давно любим друг друга. И я хожу в вашу комнату, потому что она зовет меня… конкретно!

Второй. Замолчи!

Первый. Я всегда был выше тебя, Рельб! И дело тут не в каблуках… Просто я всегда наверху! Вот и сейчас. Я достиг края чашки и любуюсь радугой на буфете, а ты, как всегда, струсил и ругаешься внизу.

Второй. Я убью тебя, Флим.

Первый. Сначала дотянись! Пигмей.

Второй. Кто?!

Первый. Да. Это мы с Бетти так тебя называем.

Второй. Да я тебя! (Схватил десертную вилочку, бросился на чашки.)

Первый (вскочил на ребро чашки). Не достанешь! Не достанешь! (Бегает по ребру.) Лилипут несчастный! (Неожиданно покачнулся.) Рельб! Помоги мне, я падаю… Рельб! (Падает в чашку.)

Второй. Флим! Что с тобой? (Беспомощно бегает вокруг чашки.) Флим! Отзовись! Не бросай меня, Флим! (Стучит кулаками в стенку чашки.) ЛЮДИ! ПОМОГИТЕ НАМ!

Наступила полная темнота.

Потом свет начал медленно разгораться: в дверях стояли Патрик и Ванесса со свечами в руках.

Доктор с изумлением обнаружил рядом с собой Свифта, который внимательно разглядывал чашку.

— Я, кажется, задремал, — пробормотал доктор, поспешно вставая.

— Мистер Свифт, я хочу представить вам нашего нового доктора, мистера Симпсона, — сказала Ванесса.

— Мы уже виделись, — заметил доктор. — Я встретил декана на прогулке. Правда, он не пожелал со мной разговаривать. Ну ничего… Мы подружимся. Не так ли, декан?

Свифт печально разглядывал чашку.

— Что с вами, сэр? — спросил доктор. — У вас на глазах слезы…

— Наверное, чай остыл! — пояснил Патрик.

— Не стоит огорчаться из-за такой ерунды! — Доктор подошел к Свифту, заглянул в чашку. — В чашку что-то упало. Очевидно, мушка… Позвольте! — Он хотел взять чашку из рук Свифта, тот не выпускал ее. — Позвольте! Нет, сэр, я не люблю, когда пациенты меня не слушаются… Позвольте! — Он сжал с силой руку Свифта, отнял чашку, пальцем достал мушку, стряхнул на пол. — Вот и все! Теперь нет повода для огорчений. — С улыбкой протянул чашку Свифту. — Не так ли, друг мой?

Свифт внимательно посмотрел на доктора, потом решительно плеснул чай ему в лицо…

 

3. ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ

Утром следующего дня доктор осматривал пациента. Ему помогали Ванесса и Патрик.

Обнаженный по пояс Свифт равнодушно глядел куда-то за окно, где по дорожкам сада прогуливались гости. Здесь же, усевшись прямо на землю под окном, какой-то бродячий шут напевал песенку.

— Закройте окна, Патрик! — приказал доктор. — И скажите этому бродяге, чтоб перестал нудить всякую чушь.

— Но это Шекспир, доктор, — заметила Ванесса, имея в виду текст песенки. — «Король Лир»…

— Не знаю, — отмахнулся доктор. — Мы живем при короле Георге, и давайте заниматься делом. — Он обмакнул перо, пододвинул к себе чистый лист бумаги: — Заполним историю болезни. Помогайте, сестра… Итак, полное имя?

— Джонатан Свифт, — произнесла Ванесса.

— Через «ф»?

— Что?

— Я спрашиваю «Свифт» пишется через «ф»? Патрик и Ванесса переглянулись.

— Разумеется, доктор…

— Год рождения?

— Тысяча шестьсот шестьдесят седьмой.

— Род занятий?

— Священнослужитель, философ, писатель…

— …писатель, — доктор старательно вписал слово в историю болезни. — Интересно… Оказывается, наш декан еще и сочиняет…

Патрик и Ванесса вновь переглянулись.

— Вы шутите, доктор? — поинтересовалась Ванесса.

— Я никогда не шучу, сестра, тем более во время работы.

— Вы не читали книг мистера Свифта?!

— Я вообще не читаю беллетристики. Времени едва хватает на специальную литературу.

Ванесса скосила взгляд в сторону Свифта. Он был безучастен.

— И вы никогда не слышали о его памфлетах? Доктор пожал плечами.

— О знаменитых «Приключениях Гулливера»?

— Гулливер?! Подождите… — Доктор наморщил лоб, что свидетельствовало о работе мысли. — Что-то припоминаю. Такой толстый. Много ест…

— Это — Гаргантюа, сэр. Автор — Рабле. Гулливер — совсем другое.

— Тогда не помню, — пожал плечами доктор.

— Простите, доктор, но мне кажется, вы не сможете помочь мистеру Свифту. Лечить художника, не зная его творений… Я буду вынуждена обратиться в Опекунский совет с просьбой прислать другого доктора.

— Это ваше право, Ванесса! Но я боюсь, что Опекунский совет сочтет, что проще заменить сестру!

Патрик хихикнул. Ванесса строго посмотрела на него, двинулась к выходу.

— Подождите! — остановил ее доктор. — Я вспомнил… Гулливер? Это что-то детское…

— Книга написана для взрослых!

— Странно… Я слышал, как няня читала ее малышам. Врач, который побывал в стране лилипутов, потом в стране великанов, потом еще где-то…

— Не «где-то», — возмутилась Ванесса, — а в Лапуту. В Бальнибарби. В Лагнег. В Глабдобдриб. И, наконец, в стране гуигнгнмов.

— Боже, какие названия! И в чем там дело?

— Это очень серьезная книга, сэр, — торжественно произнесла Ванесса. — Я думаю, нет смысла опошлять ее вульгарным пересказом, тем более в присутствии автора. Гораздо полезней ее прочесть.

Патрик достал с полки книгу, положил перед доктором. Затем, сопровождая Свифта, Ванесса и Патрик покинули комнату. Доктор проводил их взглядом, перевел его на книгу, послюнявил палец, начал листать…

Перед ним поплыли странные картинки: большой человек тянет за ниточки маленькие кораблики… маленький человек сидит на громадной ладони… лошади разглядывает голого человека…

Зевнув, доктор захлопнул книгу и посмотрел за окно. За ним с интересом наблюдала мисс Джонсон.

— Кто вы? — недовольно спросил доктор.

— Меня зовут Эстэр… Эстэр Джонсон.

— И что из этого следует? Мисс Джонсон пожала плечами.

— Не сердитесь на Ванессу, — сказала она после небольшой паузы. — Она плохо воспитана, но она любит декана.

— Вас это радует или огорчает?

Мисс Джонсон снова пожала плечами и улыбнулась:

— Она помогает ему в работе…

Доктор приблизился к окну, изучающе осмотрел мисс Джонсон:

— Странно, что вы… за нее заступаетесь!

— Приходится проявлять к ней снисходительность, — вздохнула Эстер. — Ведь она… безумна.

Доктор усмехнулся:

— Вы в этом уверены?

— Да, сэр! — Эстэр снисходительно улыбнулась. — Видите ли, много-много лет назад декан был знаком с одной девушкой по имени Ванесса. Он даже посвятил ей поэму: «Ванесса светоч для сердец, всех женщин лучший образец!» — засмеялась Эстер. — Какие строчки, а? Так вот, сестра Ванесса и решила, что она именно та Ванесса. А ведь это имя он придумал. «Ванессой зваться будешь ты, и это имя красоты лишь в небесах богам известно. В земных пределах — неуместно…» Эстэр заговорила неожиданно зло: — Бедняжка! Как глупо доверять поэзии… Когда декан был в ударе, он мог рифмой воспеть даже метлу! Нет, доктор! Он любил другую женщину. Всю жизнь!

— Надеюсь, ее звали не вашим именем? — спросил доктор.

— Ее он звал Стеллой. Это имя он тоже придумал. Он вообще большой выдумщик, наш декан. Стелла! Красиво, не правда ли?… «Ты знаешь, Стелла, каждый год декан хвалу тебе поет…»

— Так на ком он все-таки был женат, ваш декан?

— Он вообще не был женат, доктор. В его жизни были две женщины, и он не смог нанести рану ни одной из них…

— Они обе умерли?

— Да.

— Одновременно?

— Почему? — не поняла Эстэр.

— Иначе он мог бы жениться на оставшейся. — Доктор был явно доволен логичностью вопроса.

Эстер внимательно посмотрела на доктора:

— Простите, сэр, вы из Ноттингемшира?

— Да. А что?

Эстэр сочувственно вздохнула:

— Я так и подумала, сэр… Прочтите книгу. Может быть, тогда вы поймете, что в этом доме со смертью особые счеты: здесь все умирают и не умирает никто.

Появился Патрик, стал сердито задергивать шторы:

— Не мешайте доктору, мисс Джонсон! Пройдите в сад. Эстер отошла от окна. Патрик направился к другому окну, но неожиданно споткнулся, перепрыгнул через невидимое препятствие.

— Опять эти лилипуты! Кыш!

Доктор встал, подошел к Патрику, закричал:

— Прекратите валять дурака! Какие лилипуты?! Откуда?! Или они вам приснились в страшном сне?

— А вам?

— Не имеет значения, — замялся доктор.

— Вдвоем? Возле чашки чая, да? Один пианист, другой женат… Тот, который со стельками, выше… Так?

— Нет. Выше как раз тот, что без стелек, — подумав, сказал доктор.

— Вот до какого кошмара мы дошли! Здесь всем уже снятся одинаковые сны. А все он, декан Свифт! Его пагубное влияние!

— Но ведь он не говорит ни слова…

— Осторожней, сэр! Этот человек проповедует молча. Даже с амвона. — Огляделся, перешел на шепот: — Придет, встанет перед прихожанами… и молчит. И те молчат… И все! Ирландцам уже почему-то сразу не нравится губернатор и раздражает нищета.

Раздался сильный стук в дверь.

— Вот, пожалуйста… Пример его пагубного влияния. Этот сумасшедший великан снова будет требовать рыцаря Ланцелота! — Патрик открыл дверь. Стали видны два огромных башмака. — Господин Глюм, я же просил вас не приходить. Что? Я вас не слышу… Какого рыцаря? Где я вам возьму рыцаря?

— Кто этот человек на ходулях? — спросил доктор.

— На ходулях? — Патрик был искренне удивлен. — Вы думаете, это не настоящие ноги? Ах, мерзавец! Вот мы сейчас проверим… Эй! Сэр! Слезайте, — пнул он ногой великана. — Надо попробовать кипятком!

— Прекратите, Патрик! — поморщился доктор.

— Нет, доктор, надо проверить! И у лакеев есть нервы…

— Проверим иначе. — Доктор подошел к доспехам рыцаря, висящим на стене, снял меч, шлем. — Поднимитесь наверх, Патрик, и скажите этому великану, что рыцарь Ланцелот приехал… Вы поняли?

Патрик изумленно смотрел на доктора. Доктор надел шлем на голову. В шлеме он выглядел довольно нелепо.

— Ланцелот приехал и готов сразиться с великаном, — продолжал доктор. — Если, конечно, этот… как его… великан Глюм спустится вниз и оговорит условия поединка. Вы меня поняли?

Патрик наконец все понял и возликовал:

— О! Разумеется, доктор! О, я чувствую, вы наведете здесь порядок! — Он полез в шкаф и неожиданно вытащил оттуда боевую трубу. — Разрешите трубить сигнал?

— Это необязательно, — поморщился доктор.

— Нет, сэр… — Патрик умоляюще смотрел на доктора. — Пусть все будет, как на настоящих турнирах! Иначе они не поверят!

Он громко затрубил и двинулся по лестнице. Через секунду откуда-то сверху послышался его голос:

— Великан! Доблестный рыцарь сэр Ланцелот принимает твой вызов!

Ему ответил радостный рев толпы. В окнах появились ликующие лица горожан. Грянула песня:

Горожане расставили лавки и стулья, уселись возле окон, предвкушая интересное зрелище…

 

4. БОЙ С ВЕЛИКАНОМ

Доктор стоял посреди комнаты, опираясь на меч. Открылась дверь. Патрик ввел в комнату невысокого полноватого человека с печальными глазами.

Патрик. Джентльмены, разрешите вас представить друг другу. Мистер Глюм, великан. (Жест в сторону доктора.) Сэр Ланцелот.

Глюм. Доблестный рыцарь, я рад, что вы приняли мой вызов! Надеюсь, поединок наш будет честным и бескомпромиссным!

Доктор (отложив меч). Я не люблю глупых шуток, мистер Глюм. Я приехал драться с великаном. Вы же человек среднего роста. Футов шесть, не больше…

Глюм. Пять футов восемь дюймов. И все-таки, сэр, я действительно великан. Самый настоящий! Я понимаю, в это трудно поверить, но это так. Я опустился.

Доктор. Каким образом?

Глюм. Если хотите, расскажу.

Доктор. Только, пожалуйста, коротко.

Глюм (печально). Хорошо.

Доктор. Садитесь к столу. А вы, Патрик, задерните шторы. Нечего на нас глазеть!

Патрик слегка задернул шторы, к явному неудовольствию глазеющих зрителей.

Глюм (заискивающе). И если можно, бокал вина… Патрик вопросительно посмотрел на доктора, тот кивнул. Патрик ушел за вином, недовольно ворча.

Доктор (рассматривая Глюма). Давно пьете? Г л ю м. Давно. Но это не пьянство, это — лечение. Впрочем, разрешите все по порядку… Так вот, сэр Ланцелот, я на самом деле великан, хотя сегодня в это трудно поверить. Другое дело мой отец, Глюм-старший. В нем было двести футов росту, он был выше Дублинского собора. Это казалось святотатством, и местный епископ требовал, чтобы отец ходил согнувшись. Бедняга так и проходил всю жизнь, словно больной радикулитом. Родом он был из Бробдингнега. Это страна великанов, описанная Свифтом. Вы, конечно, читали о ней?

Доктор. Ну, предположим. Дальше.

Глюм. Отец попал в Англию во время кораблекрушения и прожил здесь недолго, мучительно страдая. Сначала его показывали в цирке как диковину, потом зрелище всем надоело, и отца бросили на произвол судьбы… Он очень тосковал, просился назад в Бробдингнег, но ему никто не мог предоставить нужного корабля. Так он мыкался, перебиваясь случайной работой: перетаскивал камни в горах, прочищал трубы в высоких зданиях. Последнее время служил маяком в гавани. Целыми ночами простаивал у причала, держа огонь на вытянутой руке. Здесь и погиб во время сильной грозы. Молнии, сэр, всегда выбирают высокие объекты… Черт возьми, где же Патрик? Можно ли так долго ходить?

Появился Патрик с подносом.

Патрик. Потише, сэр! Здесь не пивная! Пришли на поединок, так ведите себя прилично.

Глюм. Да-да, извините! (Залпом выпил вино и продолжал). Так вот, об отце. Незадолго до смерти он женился на высоченной англичанке — Высокой Анне. Может, читали в газетах? Ну не важно. Важно, что в результате этого странного брака появился на свет я, Глюм-младший, полувеликан, полуангличанин, несчастнейшее существо. Несчастье мое состояло еще и в том, что кроме огромного роста родители наградили меня непомерным мозгом, из-за чего я начал стремительно развиваться. Разговаривать начал пяти дней от роду, причем сразу на нескольких языках. Писать, читать, считать стал в колыбели. Курс гимназии прошел за три дня, колледж — за месяц. Через год, занимаясь исключительно самообразованием, достиг уровня знаний члена Британской академии… Сначала это восхищало соотечественников, потом стало раздражать. Непомерно развитой мальчишка оскорблял достоинство седовласых ученых. А я продолжал углубляться в науки, открывая законы и истины, и тут же понимал их несостоятельность и необходимость новых законов и новых истин, «ибо, умножая знания, умножаем скорбь»… А тут еще я начал расти не по дням, а по часам, поднимаясь фут за футом над уровнем сограждан. Скоро я уже наблюдал свою землю с высоты птичьего полета. Я видел, как она прекрасна, как живописны ее холмы и горы, но я видел, как ее губят, как жгут леса, как бездумно полосуют наделами без всякого плана и мысли, как люди убивают друг друга из-за акра земли. Сэр, у великанов, к сожалению, все чрезмерно — зрение, слух, совесть. Каждый выстрел отзывался в моих ушах, каждая смерть рвала на части мое сердце… Я решил сделать страну счастливой. Мне казалось, я знаю, как помирить всех и в чем смысл бытия… Я пошел к королю. Он меня не принял… Сэр, прикажите Патрику принести еще рюмочку. Мы подходим к печальному моменту.

Патрик. Это уже лишнее, сэр!

Доктор. Принесите, Патрик!

На улице зашумели. В окно стали стучать.

Патрик (недовольно приоткрыл штору). Тихо! Спокойно! Скоро начнут! Я говорю — скоро! Разминаются… (Задернул штору, ворча, удалился).

Глюм. Король меня не принял! Он сказал, что не намерен выслушивать чьи-то советы, глядя снизу вверх. Я сказал, что готов упасть перед ним ниц. Но король сказал, что советы снизу ему не интересны. И вообще, сказал король, неужели в Англии не найдется смелого рыцаря, который бы проучил этого выскочку? Так мне объявили войну! Десятка полтора рыцарей двинулись в поход на великана. Я бы мог их положить одним ударом руки, но это были мои соотечественники. Я понял, что сильный должен уступить. Я готов был погибнуть и хоть этим принести славу отчизне… Я вышел на бой с рыцарями! (Встал из-за стола и принялся расхаживать по комнате.)

Доктор напряженно наблюдал за ним.

Мне чертовски не везло! Рыцари оказались бездарными! Их кони сбрасывали седоков, их стрелы летели мимо, их копья даже не пробивали моих штанов… Король направил мне тайное письмо: «Перестань позорить Британию! Уезжай отсюда на все четыре стороны!» Я написал в ответ: «Ваше величество, здесь моя родина! Я хочу принести ей пользу. Не гоните меня! Я сделаю для нее все, что вы прикажете!» Король ответил запиской: «Тогда не валяй дурака, стань таким, как все!»

Вошел Патрик, поставил перед Глюмом новый бокал вина.

Патрик. Это последний, сэр! Больше не просите. (И, отойдя в сторону, принялся слушать беседу.)

Глюм (с отчаянием). Итак, я стал уменьшаться! (Выпил вино.) Это самое страшное из всех наказаний. Всякий знает, как трудно взбираться наверх, но обратный путь всегда тяжелей. Не спрашивайте, как я это делал. Специальная гимнастика, диета, разнообразные поклоны, приседания… Я спускался вниз, как по тропинке, фут за футом, ежедневно приближаясь к уровню сограждан. С головой было труднее всего, но тут помог алкоголь. Ежедневный трехкратный прием алкоголя, и ты очищаешь свою башку от ненужных знаний и мыслей. Первый год я с трудом забывал все то, что усвоил в академии, затем пошло легче. За месяц я забыл колледж, за неделю — гимназию. На забывание философии ушло дня три, на историю — сутки. Потом на эту… как ее… ох, господи… В общем, ее забыл почти без напряжения часа за два. Одним словом, постепенно превратился в нормального господина средних размеров. Устроился здесь, в Дублине, нашел службу в одной конторе, неплохо зарабатывал. Женился, построил домик… Отличный домик, сэр. Маленький, с участком. И вдруг этот декан Свифт начинает звонить в колокол и собирать безумных. Мы с женой сначала просто посмеялись, а потом закралась у меня мысль: не тряхнуть ли тебе стариной, Глюм?! Не подняться ли снова до облаков?! Риск, думал я, небольшой. Посмеюсь, подышу озоном… Выпить дадут!

Патрик. Я говорил! Все дело в выпивке на дармовщинку…

Доктор. Принесите вина!

Патрик. Но, сэр…

Доктор (строго, тоном приказа). И мне тоже. Патрик, недовольно ворча, удалился.

Глюм. Я сам построил эти башмаки, на это у меня хватило соображения. А потом, когда встал на них и снова поднялся к облакам, вы знаете, мистер Ланцелот, что-то шевельнулось здесь (он ткнул себя в лоб). Еще не все потеряно! Я стал вспоминать… Понемножку… Понемножку… Там, наверху, чистый воздух. Мысли начинают бежать быстрее. И снова, сэр, захотелось что-то сделать для страны. Как великану мне в жизни не повториться, но, может быть, в смерти, сэр? Вот поэтому я послал вызов Ланцелоту… Я очень благодарен, что вы отозвались. Я слышал, вы — смелый и бесстрашный рыцарь, сэр, и не откажетесь сойтись со мной в поединке?! Ваша победа прославит родину!

Доктор изучающе посмотрел на Глюма. Тот в ответ посмотрел спокойно и печально. Доктор не выдержал взгляда.

Доктор. К сожалению, это невозможно.

Глюм. Почему?

Доктор. Я не испытываю к вам никакой вражды, и вообще я против дуэлей.

Глюм. Это не дуэль, а турнир. Здесь торжествует смелость и ловкость. Вы видите, как народ жаждет поединка. Люди соскучились по мужественным бойцам. Нам нужны герои. Ну?! Смелее, сэр Ланцелот..

Доктор. Я доктор. Доктор Симпсон.

Глюм (зло). Я не люблю глупых шуток! Можно сказать, что я сумасшедший, а вы доктор, но я встану на ходули, а вы наденете шлем — и великан с Ланцелотом сойдутся в схватке.

Доктор. Проводите его, Патрик.

Глюм. Трус! Будете хвастать в пивных прошлыми победами, а когда настал миг проверить себя — в кусты? О Англия, у тебя не осталось героев!

Патрик. Пойдем, пойдем… Набрался, приятель.

Глюм (свирепо). Ну нет! Если ваша рука разучилась владеть мечом, то моя — не дрогнет… (Рванулся к доспехам и, прежде чем доктор смог ему помешать, выхватил меч.) Я сниму грех с вашей души. Вам останутся только аплодисменты! (Распахнул дверь и закричал.) Да здравствует бесстрашный Ланцелот! (Вонзил меч себе в грудь.)

Доктор. Что мы натворили, Патрик?!

Патрик. Успокойтесь, доктор, успокойтесь… Это несчастный случай.

Доктор оттолкнул дворецкого, бросился к дверям. Ему навстречу ворвалась ликующая толпа горожан. Толпа подхватила его, начала подкидывать вверх, восторженно крича: «Да здравствует смелый Ланцелот!», «Слава герою!» Гремела песня:

 

5. ВСЕ ЭТО — ТЕАТР

По коридорам огромного дома Свифта быстро шли доктор и судья Бигс — толстый мужчина в парике и мантии. За ними два огромных констебля буквально волокли за шиворот Патрика. Патрик хныкал и упирался.

Увидев вошедших, Ванесса нахмурила брови. Свифт оставался, как всегда, безучастным.

— Ваше преподобие, — громко произнес доктор, — у нас сообщение чрезвычайной важности!

Констебли внесли Патрика, швырнули на пол.

— Что все это значит? — зло спросила Ванесса. — Почему здесь судья и констебли? Это частный дом!

— Извините, сестра, — сухо перебил судья. — Когда в частный дом проникают мошенники, то вслед за ними рано или поздно приходит закон!

Он пригласил жестом взглянуть в окно. Там стоял большой полицейский фургон, обтянутый мешковиной. Констебли вталкивали в него «гостей» декана, среди которых были лилипут Рельб, великан Глюм, Некто…

— Какая жестокость! — воскликнула Ванесса. — Доктор, как вы можете позволить, чтобы наших пациентов…

— Это актеры, сударыня! — с улыбкой перебил ее доктор. — Обыкновенные бродячие актеры. И они будут наказаны.

— Вот, уважаемый декан, как злодеи воспользовались вашим гуманным завещанием, — пояснил судья. — Вы думали облегчить жизнь несчастным, а пригрели шарлатанов. — Он подошел к Патрику: — Ну, мошенник, рассказывай хозяину, как его обманули.

Свифт повернул голову, с интересом посмотрел на Патрика. Патрик сделал несколько шагов и рухнул перед деканом на колени:

— Простите, сэр! Я хотел только добра… Не думал, что ace так получится… Всему виной ваше завещание. Когда вы его написали, я подумал: «А что ж будет, если к нам в дом и вправду начнут стекаться ненормальные? Ведь мы лакеи, а не санитары, и у нас есть нервы!» А тут как раз в Дублине и появился этот бродячий театр. Я пришел к ним, говорю: «Джентльмены, есть неплохая работа! Вы поселяетесь в доме мистера Свифта, мы вас кормим-поим, а вы за это… тихо валяете дурака!» О, простите, сэр! Я имел в виду, чтоб они изображали разных смешных героев, которых вы, сэр, насочиняли…

— Какая низость! — патетически воскликнул судья.

— Ну что вы, сэр… — продолжал бормотать Патрик. — Я знал, что декан не рассердится. Он сам всегда любил такие шутки. — Патрик повернулся к декану, как бы ища подтверждения. Свифт почему-то посмотрел на потолок и начал его изучать. — Вот! — обрадованно констатировал Патрик. — И поначалу все шло очень хорошо… Забавно! Кто прикинется лилипутиком, кто — великаном… Лошадки паслись! Все по-доброму… Но потом эти мерзавцы увлеклись. Стали топить друг друга в чашках, полилась кровь…

— Они взбудоражили весь город! — заметил судья, обращаясь к доктору. — Эпидемия безумия!

— Актеры, сэр! — вздохнул Патрик, кивнув в сторону окна. — Импровизация, страсти… Каждый в душе — Гамлет!

— Что будет с этими людьми? — тихо спросила Ванесса, разглядывая стоявший там фургон.

— Посидят в тюрьме! — с улыбкой сообщил судья. — У нас прекрасное помещение для искусства подобного рода. — Он засмеялся и подмигнул доктору. Тот в ответ вежливо улыбнулся.

— Но ведь я чистосердечно признался, — заканючил Патрик.

— Не волнуйтесь, Патрик, — решительно сказала Ванесса, — Вы вообще ни при чем. За все, что происходит в этом доме, отвечает домоправительница.

— Рад этому заявлению, — сказал судья. — Итак, мисс Ванесса, вы признаетесь, что тоже участвовали в обмане?

— Я выполняла волю декана! — сказала Ванесса. — И не брошу гостей, кем бы они ни были… Можете меня арестовать!

— Мы подумаем над этим! — строго сказал судья. — А пока должен сообщить, что Опекунский совет отстраняет вас от всех обязанностей по уходу за деканом Свифтом. Вы уволены! Потрудитесь передать ключи новой домоправительнице!

Открылась дверь. В кабинет вошла Эстэр Джонсон. Она была одета в темное платье сестры милосердия, волосы аккуратно причесаны, глаза смотрели холодно и строго.

— Мисс Эстэр Джонсон, — представил судья доктору.

— Мы знакомы с доктором, — сухо заметила Эстэр. — Правда, он принимал меня за помешанную…

— Скорее уж за актрису, — смутился доктор.

— Зато я никогда не заблуждалась на ваш счет, мисс Джонсон, — заметила Ванесса. — Для актрисы у вас слишком мало таланта, для безумной — искренности чувств. Впрочем, я рада, что Опекунский совет выбрал вас. Надеюсь, то время, пока вы бродили здесь и подслушивали под окнами, скажется на вас благотворно.

— Мне жаль, что я вытесняю вас, сестра, — с улыбкой сказала Эстэр. — Но главное, чтоб декан был здоров и окружен заботой. Не так ли?

— Разумеется, мисс Джонсон. — Ванесса старалась быть любезной. Это ей удавалось с большим трудом. — Но у меня к вам просьба; не вешайте здесь занавески с цветочками. Декан вам не сделает замечания, но будет страдать. Он не переносит пошлость.

— Хорошо, сестра, — с той же любезностью ответила Эстэр. — Но эти шторы сниму немедленно. Они слишком мрачны и унылы, хотя и соответствуют последней моде, сестра…

— Вы сделаете мне большое одолжение, мисс Джонсон, если перестанете меня именовать сестрой. Я уволена! Теперь я для всех просто мисс Ванесса или, еще короче, — мисс.

— Хорошо, мисс!

Доктор и судья с любопытством наблюдали за этой вежливой перебранкой. Свифт смотрел куда-то отсутствующим взглядом и, казалось, ничего не слышал.

Ванесса отцепила от пояса связку ключей, протянула мисс Джонсон:

— Прошу вас! Этот — от комнаты, этот — от кухни. Здесь ключи от книжных шкафов. Пожалуйста, к бюро, мисс Джонсон. Я покажу, как должны лежать бумаги. Декан любит, чтоб они лежали вот в таком порядке. Надеюсь, здесь ничего не пропадет и не затеряется? Впрочем, от этих бумаг я вас избавлю. — Ванесса взяла пачку писем. — Это моя личная переписка с деканом. Я могу взять эти письма?

— Разумеется, мисс. Я не думаю, что исследователям жизни и творчества декана это будет интересно, — улыбнулась Эстэр.

— Очень верное замечание, сестра. Вас не обижает, что я вас так называю? Так вот, мисс Джонсон, я считаю, что вы абсолютно правы, и немедленно сожгу эти никому не нужные листочки.

Ванесса с пачкой писем решительно направилась к камину. Доктор поморщился:

— Может быть, не сейчас, мисс Ванесса? Это может травмировать декана.

— О, что вы, доктор! — Ванесса швырнула письма в огонь. — Декана это ничуть не волнует! — Она повернула заплаканное лицо к Свифту. — Я не ошиблась, ваше преподобие? А может быть, вас вообще радует приход этой женщины? Почему вы молчите?

— Но он всегда молчит, — растерянно пробормотал доктор.

— Для вас, доктор! — зло сказала Ванесса и вышла из кабинета.

Доктор в недоумении повернулся к судье:

— Что она этим хотела сказать?

Тот не успел ответить. Лицо декана исказила гримаса, он резко встал, шагнул к камину.

Эстэр бросилась к нему:

— Что с вами, декан? Не надо… Это не та Ванесса! Та Ванесса давно умерла, вы же знаете… Ну хорошо, хорошо… — Голос ее задрожал. — Раз вам так дороги эти письма… — она сунула руку в камин, морщась от боли, стала собирать обгоревшие листки, — я все восстановлю… Каждое слово… Она мне продиктует…

Свифт секунду смотрел на нее, потом взял ее обожженную, покрытую копотью руку, поцеловал. Эстэр заплакала…

— О, сэр! Неужели вам так дорога эта девушка, что из-за нее вы готовы терпеть и меня? Благодарю вас! Вы очень добры! — Она попыталась улыбнуться. — Благодарю вас… — Она взяла его под руку, и они вдвоем тихо пошли к выходу.

Возле самой двери мисс Джонсон обернулась:

— Господин судья, декан просит не увозить сегодня этих людей. Пусть погостят еще денек. Поминки не кончились.

Судья вопросительно посмотрел на доктора. Тот кивнул.

— Ну, хорошо! — сказал судья. — Под вашу ответственность, доктор… — И добавил, обращаясь к констеблям: — Только никаких представлений! Толпу разогнать! Актеров держать в фургоне под охраной… Вы меня поняли, констебль?!

Высокий черноволосый констебль щелкнул каблуками:

— Слушаюсь, сэр!

Доктор посмотрел за окно: двое полицейских прилаживали решетку к заднику фургона…

 

6. НЕКТО

Поздний вечер. В дальнем углу сада стоял огромный фургон, обтянутый мешковиной. Сквозь решетку были видны лица актеров. Один из актеров тихо напевал песенку.

Перед фургоном, охраняя его, прохаживались два констебля, рыжий и черный, о чем-то тихо переговаривались.

Неподалеку, оставаясь незамеченным, стоял декан Свифт.

Сзади него послышался шорох, появился доктор. Свифт не повернул головы…

Заслышав шорох, черный констебль оглянулся, никого не увидел, но на всякий случай подошел поближе к фургону. Доктор перевел взгляд в его сторону…

Черный констебль. Прекратить петь!

Рыжий констебль. Пускай… Они ж негромко…

Черный констебль. Не разрешено никаких представлений. Народ начнет толпиться.

Рыжий констебль. Это правильно! Но вообще жалко. Я, знаешь, кое-что у них смотрел. Мне понравилось… Про лилипутов.

Черный констебль. Это когда в чашке-то утоп? Ха!

Рыжий констебль. И про великана неплохо… Но вот особенно с этим умора… который живет вечно.

Черный констебль. Это который?

Рыжий констебль. Ну который сам себя забыл. (Показывает за решетку.) Вон сидит… «Дубу, говорит, пятьсот лет, а я его желудем помню…» Эй ты! Иди-ка сюда.

Черный констебль. Не трогай ты их.

Рыжий констебль. Да ладно, поболтаем только.

К решетке приблизился Некто.

Некто. Вы меня, джентльмены?

Рыжий констебль. Одет-то… Одет-то как! Ну, умора. Как тебя зовут?

Некто. Видите ли, я так давно живу на свете, что уже забыл свое имя. Поэтому называйте меня просто Некто.

Рыжий констебль. «Некто»? (Смеется.) Ну, артисты… Скажи, сколько же ты живешь?

Некто. Несколько тысяч лет.

Рыжий констебль. Несколько, говорит, тысяч… (Смеется.)

Черный констебль. Потеха!

Некто (печально). Напрасно вы смеетесь, джентльмены. Каждый человек живет на земле несколько тысяч лет. Или больше. Просто у многих отшибло память. (Вглядывается в лицо рыжего констебля). Вас, сэр, я где-то видел. Лет пятьдесят назад…

Рыжий констебль. Пятьдесят? А вот и врешь! Мне всего сорок пять.

Некто. В этой жизни. В этой! А в той жизни, что была до этой, мы с вами встречались. Прекрасно помню. Вы стояли на посту на базарной площади. Возле городской тюрьмы.

Черный констебль. Да он сейчас там стоит.

Некто. Это сейчас. А то было тогда, при короле Георге Первом. (Вглядывается в рыжего.) Ну точно — вы. Я обратил внимание: рыжие усы и веснушки… Да вы сами сможете вспомнить, если напряжете хоть немного свой мозг.

Рыжий констебль. Как это?

Некто. Закройте глаза.

Рыжий констебль. Ну… (Закрывает глаза.)

Некто. Вам сейчас, говорите, сорок пять?

Рыжий констебль. Да.

Некто. Теперь постарайтесь спокойно, не торопясь, оглядеть свою прожитую жизнь. Вот вам тридцать. Вспоминаете?

Рыжий констебль. Ну вспоминаю…

Некто. А двадцать? Вы — молодой, здоровый, румянец во всю щеку… Помните?

Рыжий констебль. Ну помню… Конечно. Я тогда женился на Полли.

Некто. Прекрасно. А теперь вам десять лет. Помните?

Рыжий констебль. Ну так, вообще… Мы тогда жили под Глазго, в деревне.

Некто. Не отвлекайтесь. Сейчас наступает самый трудный момент. Вот вам уже пять лет. Вспоминаете?

Рыжий констебль (подумав). Чуть-чуть…

Некто. Теперь четыре года… Три… Два… Один… Теперь вы в утробе!

Рыжий констебль. Где?

Некто. В утробе! Вы лежите, свернувшись калачиком, через вас бежит кровь матери. Вспоминайте! Ну? Вспоминайте! Вот вы выходите из этой жизни в прошлую… Рра-а-аз! И вот вы стоите в форме и каске на рыночной площади Дублина, возле тюрьмы. Мимо вас проезжают кареты. Над вами летают голуби. А вы стоите и глазеете на них.

Рыжий констебль (в ужасе открыв глаза. А-а! Вспомнил!

Черный констебль. Врешь!

Рыжий констебль. Клянусь! Вспомнил! Стою на рыночной площади…

Черный констебль. Ты там и сейчас стоишь!

Рыжий констебль. То сейчас, а то — тогда. Ох, Господи! (Испуганно крестится.) Пресвятая Дева… Вспомнил! У меня ведь всегда было такое странное чувство, будто бы я жил прежде.

Некто. Разумеется! Все люди жили прежде, надо лишь научиться это вспоминать. Так проповедует декан Свифт!

Черный констебль (заметив подошедшего доктора). Тихо! Замолчите. (Тянет рыжего констебля за руку.) Пошли, Джек, будут неприятности.

Рыжий констебль (не может успокоиться). Стою на рыночной площади! Точно! Стою на площади!

Черный констебль. Ну стоишь… Стоишь! Чего тебя так разобрало?

Они ушли. Доктор приблизился к Свифту, нерешительно начал разговор.

Доктор. Сэр, мне бы хотелось, чтоб мы как-то понимали друг друга… Не знаю, что для этого надо сделать, но, поверьте, я вам хочу только добра. (Улыбнулся.) Я не верю, что вы безумны!

Свифт внимательно посмотрел в глаза Доктору, приложил палец к губам.

Свифт. Тсс…

Доктор. Что? Скажите, декан… Скажите!

Возле решетки фургона вновь появился рыжий констебль. Он не заметил Свифта и доктора.

Рыжий констебль (постучал по решетке). Мистер Некто!

Некто (появляясь у решетки). Что вам, констебль?

Рыжий констебль. Извините, что мешаю спать. Но мне хотелось бы еще немного продвинуться вглубь…

Некто. В каком смысле?

Рыжий констебль. Вспомнить прошлую жизнь. Значит, мы остановились на том, что я стою на рыночной площади.

Некто. Это уже при короле Георге?

Рыжий констебль. Да.

Некто. Ну и вспоминайте дальше.

Рыжий констебль (закрыв глаза). Потом мне, стало быть, тридцать… Двадцать… Я женюсь на Полли.

Некто. В прошлой жизни вы тоже женились на своей Полли?

Рыжий констебль (мучительно напрягая память). Получается так. Только та Полли была помоложе. И не такая толстая. Она больше похожа на Кэтти, одну девицу, с которой у меня было кое-что, когда ездил к родственникам в Манчестер.

Нек о. Не отвлекайтесь. Вспоминайте сосредоточенно. Вот вам двадцать, и вы женитесь на Полли, похожую на Кэтти, потом вам десять, потом вам пять… четыре… три… два… один… Вы в утробе… Назад! Назад! И вот вы в своей позапрошлой жизни…

Рыжий констебль. Это, значит, уже при короле Эдуарде?

Некто. Да. Вспомнили что-нибудь?

Рыжий констебль (испуганно). Вспомнил.

Некто. Что?

Рыжий констебль. Стою возле тюрьмы на рыночной площади…

Некто. Не путаете?

Рыжий констебль. Нет, точно: стою на посту, охраняю тюрьму.

Некто (печально). Да. Я так и думал.

Рыжий констебль. Что это значит, сэр?

Некто. Нет смысла вспоминать дальше, Джек. Боюсь, что картина будет одна и та же: время станет меняться, а вы все будете стоять на посту на рыночной площади.

Рыжий констебль (чуть обиженно). Почему?

Некто. Очевидно, такова ваша судьба, Джек.

Рыжий констебль. Это очень обидно, сэр. Я предполагал, что в прошлом мне не пришлось быть каким-нибудь важным лордом или деканом, вроде нашего Свифта, но, с другой стороны… За что ж так со мной? Стою и стою, и ничего не меняется.

Некто. Извините, Джек, но в этом вы сами виноваты.

Рыжий констебль. Я?

Некто. Разумеется. Что вы сделали для того, чтоб хоть чуть-чуть изменить свою судьбу? Был ли в вашей прошлой жизни хоть один решительный поступок? Вы всегда охраняли тюрьму. И при Георге. И при Эдуарде. И при Генрихе.

Рыжий констебль. Но ведь в тюрьмах сидят разбойники!

Некто. Это как посмотреть, Джек. Робин Гуд был разбойником, а впоследствии стал героем. Жанна д'Арк — еретичкой, а через сотню лет — святой. И только вы, Джек, тупо стережете замки тюрьмы из века в век, не раздумывая и не размышляя! Вот и сейчас — чем вы заняты?

Рыжий констебль. В каком смысле?

Некто. Ну чем сейчас здесь заняты? Для чего поставлены?

Рыжий констебль. Сторожить…

Некто. Значит, через сотню лет, если вам вдруг захочется освежить память об этом дне, что вам суждено припомнить? А ничего хорошего. Вы снова стоите и сторожите безвинных людей, которых упрятали за решетку.

Рыжий констебль. А за что они вас посадили?

Некто. За что сажают в Ирландии? За что угодно. Меня — за то, что вечно живу. Скажите, Джек, разве это преступление?

Рыжий констебль угрюмо задумался.

Доктор (Свифту). Извините, сэр, я вынужден вмешаться. Такие разговоры опасны. Пойерьте, я не новичок в психиатрии.

«Тсс!» — этот звук раздался откуда-то сзади. Доктор испуганно обернулся и увидел, что сзади стоят несколько горожан и прикладывают палец к губам: «Тсс!» Рыжий констебль вновь подошел к решетке фургона.

Рыжий констебль. Господин Некто!

Некто. Я здесь, Джек.

Рыжий констебль. Господин Некто, скажите, как далеко это зашло?

Некто. Что именно?

Рыжий констебль. С какого времени я охраняю тюрьмы?

Некто. Этого я не знаю, Джек. Вспоминайте сами.

Рыжий констебль. Но ведь вы говорите, что живете несколько тысяч лет.

Некто. Да, это так. Но я не обязательно должен был встречаться с вами. Что вас волнует? Средние века? Нашествие норманнов?

Рыжий констебль. Тридцать третий год.

Некто. Что?

Рыжий констебль. Тридцать третий год от Рождества. Год распятия! (Переходя на шепот.) Я набожный человек, сэр. Я прощу себе все, кроме этого. Вспомните: тридцать третий год… Иерусалим… Городская тюрьма… Стражники выводят Иисуса из тюрьмы…

Некто. Бог с вами, Джек, я этого не помню.

Рыжий констебль. Зато другие помнят. У нас в соборе расписан купол. Там есть и такая картина: его ведут связанного. Рядом толпа, легионеры. А справа на посту стоит стражник. Рыжие усы. Веснушки. Уши торчат. (Заскрежетал зубами.)

Некто. Образумьтесь, Джек! Это были не вы!

Рыжий констебль (в отчаянии). А кто же?

Некто. Уверяю вас. Это был другой человек.

Рыжий констебль. Тогда почему я помню, как все было? Явственно помню, словно случилось это вчера. Помню, как вывели его, как орала толпа, «как воины, раздевши Его, надели на Него багряницу и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость, и, становясь перед Ним на колени, насмехались над Ним, говоря — радуйся…». А я стоял рядом. Вооруженный. Смотрел… И пальцем не пошевелил, чтоб спасти невинного.

Некто. Вы ошибаетесь, Джек!

Рыжий констебль. Нет, сэр! Теперь понимаю, — это был я. И вот откуда началась моя судьба! И повторяться ей несчетное количество раз, если б вы, сэр, не научили меня вспоминать. А теперь я должен что-то изменить… (Полез за пояс, достал ключ, начал открывать замок решетки.) Доктор (выбежав из укрытия). Что вы делаете, сержант? Рыжий констебль (выхватил пистолет, навел на доктора). Не подходить! Я, сержант Джек, считаю этих людей невиновными и дарую им свободу.

Вбежал черный констебль.

Черный констебль. Джек, что ты делаешь?

Рыжий констебль (наводя на него пистолет). Не подходи! Я, сержант Джек, выпускаю этих людей…

Черный констебль. А что я скажу судье?!

Доктор. Констебль! Вас накажут! Вас сурово накажут!

Черный констебль. Нам грозит трибунал, Джек. Одумайся!

Рыжий констебль. Ты сам одумайся. Вспомни! Сходи в храм, посмотри картину, не найдешь ли свою рожу среди легионеров?

Черный констебль. Каких легионеров? Он совсем свихнулся!

Рыжий констебль (актерам). Я вас отпускаю! (Вставил ключ в замок, повернул.)

Черный констебль. Стой! (Неожиданно выхватил пистолет, выстрелил в рыжего констебля.) Извини, Джек! Но это мой долг! Я на службе! (Кричит.) Тревога! Тревога! (Убегает.)

Рыжий констебль пошатнулся, упал на руки доктора. Из фургона вышел Некто, склонился над констеблем.

Рыжий приподнял лицо, которое при свете луны выглядело мертвенно-бледным, попытался улыбнуться:

— Ну вот и все, сэр. Теперь у меня все будет по-другому?

— Конечно, Джек, — прошептал Некто. — Все по-другому. Теперь пошел новый отсчет. Совсем новый.

— Нет, нет, сэр, — Рыжий попытался приподняться, но не смог. Застонал. — Совсем по-новому не обязательно… Пусть Полли повторится… И Кэтти…

— Хорошо, — пообещал Некто. — Пусть повторятся. Но финал теперь будет другим, Джек. Теперь у вас будет спокойно на душе. И вы всегда будете видеть это звездное небо. Как сейчас…

Рыжий констебль прикрыл глаза. Доктор опустил его безжизненное тело на землю. Из фургона вышли все актеры, молча встали вокруг, склонили головы…

Неожиданно с разных сторон раздались аплодисменты.

Доктор испуганно оглянулся — несколько горожан с безумными лицами улыбались и аплодировали.

Доктор в ужасе посмотрел на них, потом на свои ладони, испачканные кровью…

— Но ведь это кровь! — в отчаянии закричал доктор, обращаясь к Свифту. — Скажите им! ЭТО — КРОВЬ!

Свифт молча и печально смотрел на него. Аплодисменты усиливались…

 

— Дом, который построил Свифт. Часть вторая, — объявил голос режиссера. Слышен шум съемочной площадки. Актеры в париках и буклях, с подзорными трубами в руках начали занимать свои места на балконе губернаторского дворца.

— Запускаем комету! — скомандовал режиссер.

— Летающий остров, — поправил кто-то.

— Небесное тело…

— Тишина на площадке! — прикрикнул режиссер. — Пусть они сами разбираются. Запускайте!!

Зазвучала музыка. Большой округлый предмет стремительно поднялся в небо, завис между облаками.

 

7. ОПЕКУНСКИЙ СОВЕТ

Подзорные трубы были направлены в небо. Члены Опекунского совета, столпившись на балконе, обменивались негромкими репликами:

— Вот она!

— Где? Я ничего не вижу…

— Да вот же… Круглая… Похожа на блюдце.

— Комета, господа!

— А я говорю — знак Божий.

— Да где? Ничего не вижу…

Доктор Симпсон, похудевший и осунувшийся за эти дни, стоял чуть поодаль, наблюдая за столпившимися на балконе. В зал вошел лакей, торжественно провозгласил:

— Губернатор Ирландии, сэр Уолп!

Балкон моментально опустел. Все расселись вокруг большого круглого стола.

Появились озабоченные губернатор и судья Бигс. Губернатор занял почетное место, судья стоя начал речь:

— Господа! Начинаем экстренное заседание Опекунского совета, который я собрал по распоряжению лорда-губернатора.

Все посмотрели в сторону губернатора, тот сидел с непроницаемым лицом.

— Губернатор поручил мне сказать, что он крайне обеспокоен состоянием здоровья нашего дорогого декана Свифта и положением дел в стране. Надо ли говорить, как нас всех тревожит душевный недуг нашего великого современника? Но что поделать, если медицина еще так несовершенна? Однако с радостью хочу сообщить, что новый доктор, мистер Симпсон, вселяет в нас надежду. Всего несколько дней этот молодой эскулап провел в доме декана, а уже сделано много полезного: арестованы актеры, уволена сестра Ванесса, разоблачен мошенник слуга…

— Браво! — воскликнул кто-то из членов совета.

Все одобрительно посмотрели на доктора. Тот хотел возразить, но судья перебил его:

— Не надо скромничать, доктор! Успех — это успех! Однако кое-что еще внушает тревогу: актеры сбежали, погиб полицейский, мошенник слуга восстановлен в прежней должности…

— Вчера в Дублинском порту опять утонули две шхуны, — неожиданно вспомнил один из членов совета.

— Груженых? — поинтересовался кто-то.

— Разумеется. Груженных сукном. Прекрасным английским сукном.

— Не забудьте про волнения в Ковентри, — подсказал епископ. — А также о том трудном положении, в котором находится принцесса Маргрет.

— Принцесса в положении? — неожиданно заинтересовался губернатор.

— В переносном смысле, — пояснил судья.

— Да? — лицо губернатора отразило работу мысли. — И от кого?

Все задумались.

— Трудно сказать, — наконец выдавил из себя судья, — но переписывалась она с Вольтером…

Это сообщение озадачило губернатора. Он строго посмотрел на судью:

— Получается, у нас нет своих философов?! Наступила пауза. Вопрос всех поставил в тупик.

— Продолжим! — сказал губернатор.

Судья напрягся, вспоминая, о чем говорили, потом изрек:

— И вот теперь этот странный летающий предмет, который появился в небе Ирландии, вызывая страх у населения.

Все повернулись к окнам.

— Комета, господа, типичная комета! — заметил ученый член совета.

— Где ж у нее хвост? — поинтересовался кто-то.

— Это бесхвостая комета… Типичная бесхвостая…

— Это — знак Божий! — вмешался епископ. — Предвестие Страшного суда.

— А я говорю — комета! — настаивал ученый. — Поверьте, ваше преподобие…

— Оставьте хоть небо церкви!

— Нет! — воскликнул ученый. — Нет уж, позвольте… Небо — часть космоса, оно принадлежит науке!

Губернатор недовольно нахмурил брови.

— Небо над Ирландией — часть Ирландии! — изрек он тихо, но для всех. — И принадлежит оно… Англии!

— Бесспорно, сэр! — обрадованно согласился судья. — Именно поэтому мы запросили Лондон о характере наблюдаемого явления…

— И что они ответили? — заволновался ученый. — Бесхвостая комета?

— Если бы, — вздохнул судья.

— Страшный суд? — с надежной спросил епископ.

— Хуже! Они пишут: «Решайте сами»! Возникла пауза.

— Есть мнения на этот счет? Все молчали.

— Тогда есть общее мнение: считать этот небесный предмет как бы и не существующим!

Раздался всеобщий вздох облегчения. Все заулыбались, заговорили:

— Правильно!

— Верно!

— Как будем рассматривать? — поинтересовался ученый. — Мираж? Сон? Видение?

— Это уж как решим, — сказал судья. — Здесь полная свобода выбора.

— Тогда — галлюцинация! — предложил ученый. — Наука предлагает термин: «галлюцинация»! Это подтверждается неоспоримыми фактами…

— Да уж, — вздохнул один из членов совета, — как только на земле нет порядка, так в небе появляются всякие летающие…

— галлюцинации, — подсказали ему.

— Да, галлюцинации… Вспомните историю Британии. Так было во время восстания Кромвеля, во время знаменитого лондонского пожара…

— Во время повышения цен на виски! — заметил кто-то.

— А вот теперь — Свифт!

— Да уж, конечно… Глупо было бы, чтоб при нем и не было…

Доктор мучительно сжал виски. Он никак не мог уловить смысл происходящего, и это доставляло ему страдания…

— Что с вами, доктор? — спросил судья. Все посмотрели на доктора.

— Извините, сэр. Но я что-то не понимаю… При чем здесь Свифт?

Сидевшие за столом переглянулись.

— А вы, доктор, случайно родом не из Ноттингемшира? — в свою очередь спросил ученый.

— Да. А что?

— Ничего. Я так и подумал…

Все оживились, заулыбались, снисходительно поглядывая на доктора.

— Вы читали третью часть «Приключений Гулливера»? — снова спросил ученый.

— Я начал. Но она мне показалась скучной.

— Скучной? — ученый недовольно покачал головой, извлек откуда-то книгу. — А вот прочтите-ка здесь, на странице двести семидесятой.

Доктор взял книгу, с недоумением оглядел сидевших за столом.

— Вслух, пожалуйста! — приказал губернатор. Доктор начал медленно читать:

— «Вдруг стало темно, но совсем не так, как от облака… Я оглянулся назад и увидел в воздухе большое непрозрачное тело, заслонившее солнце. Читатель едва ли будет в состоянии представить себе, с каким удивлением смотрел я на парящий в небе остров…»

— «Парящий в небе остров»… Красиво! — вздохнул губернатор.

— Безусловно, сэр! Стиль у него безупречный. Читайте дальше, доктор.

— «…Остров этот имеет форму круга диаметром 7837 ярдов, или около четырех с половиной миль…».

Ученый глянул в окно через подзорную трубу:

— Как всегда, он точен. Галлюцинация именно этих размеров!

Доктор отложил книгу:

— Я все понял, господа!

— Наконец-то! Поздравляем, — улыбнулся ученый.

— Погодите поздравлять! — сказал епископ. — Надо узнать сначала, что он понял. Он же из Ноттингемшира…

— Вы хотите это, — доктор сделал жест в сторону окна, — приписать Свифту?

— Что значит «приписать»? — недовольно перебил судья. — Выбирайте выражения! Все им давно написано. Вы должны понимать, что столь подробное и художественное описание может вызвать у всего народа довольно зримую галлюцинацию.

— Эпидемия безумия, — быстро сформулировал ученый. — Когда сходит с ума простой человек — это незаметно, но когда взрывается такой мощный интеллект, как Свифт, мысли и образы летят во все стороны.

Доктор неприязненно глянул на него, потом тихо сказал:

— Но декан Свифт — не сумасшедший!

Сидевшие за столом замерли, испуганно оглянулись на губернатора. Тот сидел с непроницаемым лицом.

— Не горячитесь, доктор, не горячитесь, — шептали слева и справа.

— Декан Свифт абсолютно здоров! О чем я и сообщил в Лондон!

Возникло замешательство.

— Когда сообщили? Кому?

— Несколько дней назад я выслал письмо…

— Кому? Кому вы писали, сэр?! — настаивал судья.

— Меня просил об этом один депутат…

— Неосмотрительно, молодой человек! — Один из членов совета схватился за голову. — Весьма неосмотрительно…

Губернатор вдруг резко встал, направился к доктору и начал его разглядывать, словно видел впервые. Потом круто повернулся к судье:

— А как вообще он здесь? Судья опустил глаза.

— Я спрашиваю, — медленно произнес губернатор, — как получилось, что этот человек находится здесь? Кто назначил?!

Наступила пауза. Губернатор гневно обвел глазами членов совета, потом остановил взгляд на судье. — Кто назначил? — Вы, сэр, — шепотом произнес судья.

— Я знаю, — согласился губернатор. — Я спрашиваю, кто мне рекомендовал?!

— Мы полагали, — начал объяснять судья, — у этой кандидатуры масса достоинств: молод, глуп, необразован… Не попадает под влияние декана…

— Кто конкретно его утвердил?!

— Свифт, — нерешительно произнес судья. Губернатор слегка поднял бровь.

— Да, сэр, — повторил судья. — Из всех предложенных кандидатур декан почему-то выбрал этого доктора из Ноттингемшира.

— Перерыв! — сказал губернатор и решительно пошел к выходу. Судья бросился за ним:

— Перерыв, господа! Они скрылись за дверью.

Члены Опекунского совета, перешептываясь, встали со своих мест, столпились у окна, изредка поглядывая на небо, где в зените стояла «летающая галлюцинация».

Доктор остался в одиночестве. Он задумчиво прохаживался по зале, затем попытался у кого-то спросить:

— А что, собственно, случилось?

Ему не ответили.

Тогда он закричал, уже обращаясь ко всем сразу:

— Да что произошло, черт подери?!

Один из членов совета взял доктора под руку, отвел в сторону, зашептал:

— Не надо кричать, молодой человек. Что произошло, мы узнаем, когда вернутся судья и губернатор. Могу вам сообщить свои соображения: вы погубили нас, вы погубили Ирландию, вы погубили Свифта.

— Но почему?

— Вам ведь объяснили: Свифт — великий сатирик. Это судя по законам искусства.

Второй член совета подошел с другой стороны:

— А если просто по законам, то за каждый памфлет ему полагается минимум пожизненное заключение. И вот сама жизнь подсказала выход: декан объявляется безумным, мы его опекаем. Он пишет, что хочет, мы возмущаемся, как можем.

— И все чисты перед Богом! — вставил епископ.

— И перед правительством! — заметил ученый.

— И перед народом! — выдохнули все.

— Понимаете, какую гармонию вы разрушили, доктор? — спросил ученый.

— Но я всего лишь установил диагноз, — сказал доктор.

— Бывает время, сэр, когда и диагноз — это донос! в О ткрылась дверь. Вошли озабоченные губернатор и судья.

Все поспешно расселись вокруг стола.

— Господа! — начал судья. — Продолжаем заседание Опекунского совета. Лорд-губернатор, сэр Уолп, поручил мне сообщить, что после важного открытия, которое сделал наш Доктор, мы уже не можем ждать указаний из Лондона и спокойно взирать на поведение декана. Все его чудачества, особенно эти нелепые похороны, которые он проводит в отношении себя, должны закончиться немедленно!

— Но как? — испуганно спросил кто-то.

— Самым естественным образом!

Пауза. Все опустили глаза, доктор растерянно посмотрел на судью:

— Простите… Я что-то не понимаю…

— Читать надо больше, молодой человек! — Судья положил перед доктором книгу. — Страница двести восемьдесят вторая.

Доктор открыл книгу. Возник рисунок, на котором был изображен огромный круглый предмет, парящий в облаках. Доктор тихо начал читать:

— «Если какой-нибудь город поднимает мятеж и мятежники продолжают упорствовать, король прибегает к радикальному средству: „летающий остров“ опускается прямо на головы непокорных и сокрушает их вместе с домами!»

Губернатор одобрительно поцокал языком: — «Сокрушает вместе с домами». Довольно зримый образ. Нет, что ни говорите, а покойный был замечательным стилистом.

Все послушно закивали. Епископ начал читать молитву.

 

8. ГУЛЛИВЕР

По аллее сада, тихо напевая песенку, шла Ванесса. Она очень изменилась за эти дни: волосы распущены, одежда порвана, взгляд принял печально-безумное выражение…

Подойдя к дому Свифта, она остановилась возле окон кабинета.

Эстэр почувствовала на себе ее взгляд.

— Я закрою окно, ваше преподобие, — сказала она декану, — становится сыро… — И добавила, уже обращаясь к Ванессе: — Пожалуйста, девушка, пройдите в сад. Там накрыт столик для гостей. Вас накормят.

Ванесса опустила голову, отошла.

— Поразительно, как эта бродяжка похожа на Ванессу, — сказала Эстэр, закрывая окно и задергивая шторы. Шторы теперь были светлыми, в цветочек. — Я имею в виду не ту Ванессу, которую вы любили… — осеклась она. — Извините, сэр! Я вторглась в ваши воспоминания. Продолжим работу! — Она достала блокнот. — Итак, ваш ответ на статью лондонского критика. «Вы пишете, что я мизантроп. Что ж, может быть, и так… Главная цель, которую я поставил себе во всех моих трудах, это скорее обидеть людей, нежели развлечь их. В принципе я ненавижу и презираю животное, именуемое человеком, хотя сердечно люблю конкретно Джона, Питера, Тома и так далее… Я убедился, что существующее определение „человек — разумное животное“ фальшиво и несколько преждевременно. Правильней формулировать: „человек — животное, восприимчивое к разуму…“ На этой базе мизантропии воздвигнуто все здание моих „путешествий“». — Эстэр опустила блокнот. — Я все правильно записала?

Свифт задумчиво смотрел куда-то вдаль.

— Не слишком оскорбительно для человечества, ваше преподобие? Вспомните шутку ваших друзей: «Если б Свифт и вправду ненавидел людей, он бы не делал это так страстно».

Свифт встал, подошел к окну, прижал лицо к стеклу.

— Декан, вы отвлекаетесь, — тихо сказала Эстэр. — Я устаю. Очень трудно понять человека, который думает сразу о всем человечестве и о девушке за окном.

Свифт повернулся к ней лицом.

— Нет, сэр, я уже вам говорила, я не знаю, где Ванесса похоронена. Мы наводили справки, но безрезультатно… — Неожиданно Эстэр заговорила со злостью: — Между прочим, могила Стеллы находится здесь, у стены собора. Там третий день не меняют цветы. А ведь она так любила полевые цветы…

Раздался звон разбитого стекла. Камень, брошенный чьей-то рукой, влетел в кабинет и упал у ног Свифта. За окном послышался шум, смех и свист.

— Опять эти ужасные йеху! — воскликнула Эстэр. — Здесь небезопасно оставаться, ваше преподобие!

Свифт словно не слышал ее слов.

За окном мелькнула чья-то тень, раздался чей-то стон, за-тем дверь распахнулась, и доктор втащил в кабинет упирающегося Патрика.

— Да это не я, доктор! Не я… — бормотал Патрик. — Вам показалось…

— Показалось? — доктор вывернул карман камзола Патрика, несколько камней высыпалось на пол. — Показалось? — Он повернул гневное лицо к декану. — Еще бы немного, и этот негодяй переколотил бы здесь все окна!

Свифт подошел к Патрику, печально заглянул ему в глаза, потом, круто повернувшись, направился к выходу. Патрик бросился зa ним:

— Неправда, господин декан! Это не я. Это — они! Йеху! Я просто гнал их и махал руками, а доктору померещилось, что кидаю я…

Свифт вышел.

Патрик повернул к доктору лицо, полное отчаяния:

— Что вы натворили, сэр? Вы ранили декана в самое сердце. Доктор просто задохнулся от возмущения:

— Много наглецов я видел на своем веку, но такого… Эстэр подошла к Патрику:

— Оставьте нас одних, Патрик. Доктор, безусловно, ошибся, и я постараюсь его в этом убедить.

— Объясните все хозяину, мисс Джонсон, — тихо попросил Патрик. — Это — главное! У него утром был сердечный приступ.

— Постараюсь. Идите, друг мой. — Они обменялись красноречивыми взглядами, Патрик подобрал рассыпавшиеся камни, вышел.

Доктор секунду наблюдал за ним, потом торжествующе произнес:

— Так! Я все понял! Здесь — заговор!

— Вот как? — Эстэр с любопытством посмотрела на Доктора.

— Да! Заговор! Вы, мисс Джонсон… Этот мошенник слуга… Опекунский совет… Вы все хотите смерти декана. Мне намекнули сегодня, что здесь может произойти несчастный случай. Теперь я понимаю, кто его готовит.

Эстэр нахмурилась:

— Извините, доктор, я всегда была невысокого мнения о вашей догадливости. Наверное, потому, что вы из Ноттингемшира.

— Какого черта вы прицепились ко мне с этим Ноттингемширом?

— Говорят, там чрезмерные туманы и район сильно отстает в своем развитии. Поэтому, умоляю вас, не будьте категоричны! Вы находитесь в необычном доме, общаетесь с неодномерными людьми. Не торопитесь делать о них выводы! И если вам показалось вдруг, что кто-то бросил камень…

— Не кто-то, а Патрик! Я это видел собственными глазами!

— Даже если так. Подумайте — зачем? Хотел ли он причинить зло или, наоборот, стремился сделать хозяину приятное?

— Приятное? — доктор обалдело посмотрел на Эстэр.

— Сатирикам принято бить стекла. В этом специфика жанра. Поэтам бросают цветы, обличителям — булыжники. Это их слава и гонорар… Сатирик, который перестал возмущаться, — кончился. Его жизнь потеряла смысл. Вот почему ваш поступок так огорчил декана.

— Я же и виноват! Вы здесь устраиваете спектакли, а я виноват… Может, он плохой сатирик, ваш Свифт?!

— Свифт — гений! — гневно воскликнула Эстэр. — Но он в западне. Его загнали в этот дом, заткнули рот, окружили стеной непонимания… Она решительно схватила доктора за руку, подтащила к окну, распахнула шторы.

Странное зрелище открылось доктору: перед домом на лавках сидели горожане, равнодушно разглядывающие окна. Многие держали в руках бинокли. Кто-то пил пиво, кто-то дремал…

— Вот они — настоящие йеху! — прошептала Эстэр. — Вглядитесь в эти тупые физиономии. Их ничто не волнует, ничто не может растормошить! Свифт окружен стеной непонимания. Он нанял актеров, чтоб те несли людям его мысли, власти оказались хитрей — они наняли зрителей. Круг замкнулся!

Кто-то из сидевших зааплодировал, Эстэр резко задернула штору.

— Впрочем, я никого не виню. Время изменилось, сэр. Кто сейчас реагирует на намеки и подтексты, которыми так славился декан? Все всё давно понимают, и уже ничто никому не кажется смешным… Атрофировалась совесть! Вот что терзает душу Свифта. Вы подозреваете, что здесь может произойти убийство? Оно уже происходит! Для этого не нужно ножа или яда. Можно убивать непониманием. Ежесекундно, планомерно, не нарушая закона. И в этом, может быть, самая главная роль отведена вам. Так уж губернатор с судьей постарались. Вы можете, сэр, доконать любого человека. С более крепким здоровьем, чем у нашего декана.

Доктор подошел к окну. За разбитым стеклом моросил дождь. Горожане прикрылись зонтиками, но продолжали сидеть.

— Хорошо, я уеду, — сказал доктор после долгого молчания.

— Не уверена, что это будет правильным решением.

— Нет-нет. Я уеду. Я врач. Первая заповедь Гиппократа: «Не вреди!» Я не хочу быть причиной ничьей гибели. Зачем? В конце концов я не просился сюда. Я жил спокойно в своем маленьком Ноттингемшире, ходил каждый день на службу, у меня была нормальная жена, нормальные дети, и я нормально лечил нормальных сумасшедших… Зачем меня притащили сюда, в этот странный дом, построенный неизвестно для кого? — Он бросился в соседнюю комнату, стремительно начал доставать из шкафа свои вещи, запихивать их в саквояж… — Будь он проклят со своими розыгрышами и мистификациями! Здесь нет ничего святого! Смерть, любовь, вера — лишь повод позубоскалить! Все! Пора уходить! — Он защелкнул саквояж. — Помочь я никому не смог, но зато сам не сошел с ума! И на том спасибо!

В комнату заглянула Эстэр:

— И все-таки я просила бы вас остаться. Декан считает, что вы ему очень нужны.

— Откуда вы знаете, что он считает? — доктор шагнул к выходу, Эстэр преградила ему путь.

— Мне трудно вам все сразу объяснить, доктор. — Она сняла с полки книгу. — Прочтите книгу декана, сэр. Вдруг вам что-то станет понятней. — Эстэр положила книгу перед Доктором и направилась к двери.

Доктор секунду смотрел ей вслед, затем в гневе закричал:

— Передайте декану, что его книга имеет у меня оглушительный успех! — Размахнулся и со всей силы запустил книгой в стекло. За окном зааплодировали.

Эстэр смерила доктора презрительным взглядом:

— Декан прав: человек может быть худшим из всех зверей! Обезьяны бьют зеркала, потому что им не нравятся собственные физиономии, но бить писателю окна его же книгами — до этого может додуматься только царь природы! — Она вышла, хлопнув дверью.

Дождь усиливался. Доктор глянул в окно. Разорванные листы книги трепал ветер. Патрик смешно суетился, ловя их. Доктор секунду наблюдал за ним, потом выбежал, стал помогать. Скоро они вернулись в дом вместе, мокрые, но умиротворенные.

Патрик раскладывал листки у камина:

— Ничего, ничего, сэр! Высушим, разгладим утюгом, переплетем… Будет как новенькая.

Доктор почувствовал неловкость:

— Извините меня, Патрик! Я разволновался, был взбешен…

— Что вы, сэр! Предыдущий доктор вместе с книгой кинул в окно и себя. А у вас — вполне нормальная реакция. Декан говорит: «Моя задача не развлекать, а вызывать суровое негодование». На гробовой доске, которую он заказал, сказано: «Суровое негодование уже не раздирает здесь его сердце».

Неожиданно Патрик подсел к стоявшему в комнате клавесину, заиграл что-то торжественное и печальное. Доктор с изумлением наблюдал за ним, потом тихо спросил:

— Скажите, Патрик, а вы тоже слышали, как декан разговаривает?

— Неоднократно, сэр…

— Только честно…

— Я бы даже сформулировал так: он практически ке замолкает…

Доктор устало прикрыл глаза:

— Пошел вон!

— Слушаюсь, сэр! — Патрик захлопнул крышку клавесина, встал. — Только вы напрасно обижаетесь, доктор. Вы спросили, я ответил…

— Хотите меня уверить, что декан болтун?

— Разумеется, нет, сэр. К нему вообще такое определение не подходит. Декан перестал пользоваться словами. Они искажают смысл. Особенно в наше время. Мы заврались: думаем одно, говорим другое, пишем вообще непонятно что… Декан сделал шаг вперед: он изъясняется мыслями! Это высший способ общения разумных существ — минуя уши, не разжимая рта. Напрямую!

— И вы его понимаете?

— Не всегда и не все. Но иногда… Вот сегодня утром он поделился со мной мыслями о Декарте.

— О ком?

— Ну вот, вы и не слышали о таком философе. Вам будет непонятно.

Доктор рассердился:

— Не наглейте, Патрик! Не забывайтесь: я — доктор, вы — лакей.

— Не в этом дело, сэр. Вы здесь всего несколько дней, а я много лет. Тут каждый год идет за два университетских.

— Я должен понять… Научите меня, Патрик!

— Да я только этим и занимаюсь, сэр! Но что делать, если на все нужно время и терпение? Вспомните, сколько сил потратила ваша маменька, сколько носила на руках, кормила грудью, делала агу-агу… И все для чего? Чтоб научить вас говорить! А молчать? На это уходит жизнь! Нет! Необходимо начинать с самого начала… Прочтите книгу декана.

— Она скучная, — поморщился доктор.

— Нет! — закричал Патрик. — Не скучная! Не капризничайте! Ну, хорошо, вот вам детское издание. — Он достал книгу с полки. — Адаптированное. Ну хоть картинки полистайте. Картиночки! Ну!

Патрик вновь сел за клавесин, заиграл нечто лирическо-сентиментальное.

Доктор неохотно раскрыл книгу. Перед ним мелькнуло несколько иллюстраций. Небольшой белопарусный корабль вдруг показался из-за горизонта, двинулся навстречу плывущему к нему человеку… Матросы махали руками…

Доктор потряс головой, прогоняя наваждение, поднял глаза и… увидел картину, висевшую на стене. Удивительно похожий на кого-то человек смотрел с картины.

— Шляпу! — тихо прошептал доктор.

— Что? — Патрик перестал играть.

— Шляпу!! — заорал доктор.

— Какую, сэр?!

— Большую. И камзол. Дорожный камзол.

— Сейчас. Сейчас! — Патрик заметался, распахнул шкаф, достал зеленый дорожный камзол, шляпу.

Доктор выхватил одежду из его рук, поспешно стал переодеваться:

— Я Гулливер!

— Кто? — шепотом переспросил Патрик.

— Я Гулливер! Из Ноттингемшира! Тут же написано: «Мой отец имел небольшое поместье в Ноттингемшире». Доктор из Ноттингемшира, Лемюэль Гулливер… Как я сразу не понял? — Подбежал к зеркалу. — Я Гулливер! — Затанцевал, бросился к клавесину, застучал по клавишам.

— Ну, слава богу! Наконец-то… — Патрик вытер пот и торжественно пошел к выходу. — Мисс Джонсон! У нас радость! Доктор тронулся!

Доктор продолжал барабанить по клавишам. Звуки стали вырастать в мелодию, слова — в песню. Ее подхватили горожане, облепившие окна. Песня закончилась громким ликующим аккордом. В безумном порыве доктор вскочил на подоконник и прыгнул в сад. Раздались аплодисменты, грохот падающего тела, и наступила темнота.

 

9. ЛАПУТЯНЕ

Темнота постепенно стала рассеиваться, давая очертания предметам. Возникли неясные звуки, голоса. Такое ощущение бывает, когда возвращаешься из забытья.

Доктор открыл глаза и как бы увидел самого себя, лежащего на диване в кабинете Свифта. Над ним склонились Эстэр и Патрик.

Эстэр (разглядывая доктора). Поразительно… У него изменилось лицо!

Патрик. Обратите внимание на зрачки. Совсем другой взгляд.

Доктор с удивлением как бы увидел собственные зрачки.

Эстэр. Да-да. И там, на дне, — таинственность и отблеск страданий.

Доктор застонал.

(Заботливо) Как вы себя чувствуете, доктор? Вы не совсем удачно вышли через окно.

Доктор вновь застонал.

— Ничего страшного. Здесь это бывает… И пожалуйста, не разговаривайте…

Патрик. Да-да, сэр. Попробуйте отвечать молча. Мыслью! Вы же хотели научиться…

Доктор сел на диване, обалдело посмотрел на Патрика, затряс головой.

— Нет, мимика не нужна. Только взглядом.

Доктор посмотрел на него.

— Вот! Я все понял. Вы мысленно спросили: какого черта вам надо? Замечательно! Объясните все доктору, мисс Джонсон! (Подошел к окну, в подзорную трубу стал наблюдать за небом.)

Эстэр (шепотом). Доктор… У меня нет времени все подробно рассказывать, но если вы и вправду беспокоитесь за жизнь декана, то можете ему помочь! Вы только сейчас ощутили себя Гулливером и сделали, на мой взгляд, это убедительно.

Патрик (нервно). К делу, мисс Джонсон. Некогда! Они зависли над садом.

Эстэр (испуганно оглядываясь). Этот «парящий остров»!.. Мы все гадали, что это: комета или посланцы иных миров? Сегодня утром здесь появились какие-то люди, которые заявили, что они — «пришельцы из будущего». Лапутяне.

Доктор потряс головой.

Да, сэр, я тоже сделала такой жест, но они убедили меня, что это правда и что они прилетели, чтобы встретиться с деканом Свифтом, поскольку у них там отмечается трехсотлетие его смерти. И тут мы с Патриком подумали: а вдруг это обман? Вдруг это подосланные губернатором наемники? Можем ли мы подвергать такой опасности декана?!

Доктор взглянул на нее, мучительно соображая, потом встал, направился к письменному столу.

Патрик (радостно). Вы все правильно поняли, сэр! Они не знают его в лицо. Я бы сам сел, но у меня глаз пустой. Вызовет сомнения.

Эстэр (усаживая доктора в кресло). Вот так. Возьмите в правую руку перо. Так его обычно изображают художники. Накинем мантию.

Патрик. Скорей, мисс Джонсон! Остров идет на посадку! (Подбежал к доктору, положил перед ним пистолет.) На всякий случай, сэр! И мы тут рядом, за стеной.

Эстэр. Благослови вас Бог!

Патрик (поспешно зашторивая окна). Не волнуйтесь, доктор. Сидите, наблюдайте. Нам только выяснить… (Обернулся и, увидев пронзительный взгляд доктора, склонился в почтительном поклоне). Извините, господин декан! Я всегда лезу с идиотскими советами…

Патрик и Эстэр исчезли. Зазвучала загадочная музыка. Пронзительный звук приближался, нарастая. Послышался треск.

Разрывая стены, в кабинет ворвалась толпа странных людей в кожано-нейлоновых одеяниях. Мелькают блицы фотоаппаратов, стрекочут кинокамеры. Толпа «гостей» обступила доктора. Неожиданно из толпы выскочил вперед лапутянин, заговорил в бодром темпе, извергая информацию и явно не стесняясь присутствием хозяина.

Лапутянин. Благоговение, друзья! Благоговение! Вы в доме Джонатана Свифта. Год рождения — тысяча шестьсот шестьдесят седьмой, смерти — тысяча семьсот сорок пятый. В ряду великих сатириков прошлого у Свифта особое место. Не ищите в нем радостного оптимизма Рабле, изящной иронии Вольтера, скептицизма Франса. Свифт яростно саркастичен!

Один из гостей (испуганно поглядывая в сторону доктора). Вы уверены, что он нас не замечает?

Лапутянин. Я объяснял — декан невменяем. В последние годы жизни впал в безумие. Обратите внимание: отсутствующий взгляд, на лице выражение опустошенности, полное отсутствие рефлексов! (Изящным движением достал булавку, уколол доктора в плечо.)

Доктор не шелохнулся.

Один из гостей. Миньерова болезнь?

Лапутянин. Специалисты считают, что так. Таким образом, мы его вряд ли беспокоим. Мы у него где-то в подсознании, мы для него — видение.

Один из гостей. Бедняжка! Почему он не похож на свой портрет?

Лапутянин. Вы имеете в виду работу Джеверса в Национальной галерее? Она недостоверна. Внешний облик декана — одна из многих загадок исследователей. (С улыбкой посмотрев на доктора.) Мистификатор! Художникам не позировал, собственные книги не подписывал. Даже рукопись «Гулливера» подбросил издателю анонимно. Под дверь…

Один из гостей. Какая беспечность! Она могла пропасть.

Лапутянин (с усмешкой). Разве классики думают о нас? Жгут рукописи, рвут черновики.

Один из гостей. В чем причина его мрачного сарказма?

Лапутянин. Эпоха! Конец феодализма, бурный рост новой буржуазной формации, в идеалах которой он быстро разочаровался. А тут еще превратности судьбы…

Одна из гостей. Вы имеете в виду Стеллу или Ванессу?

Лапутянин. Я имею в виду обеих. Две прекрасные женщины любили его, он погубил их своей черствостью и эгоизмом. Бедняжки умерли совсем молодыми!

Гостья, похожая на Эстэр. Неправда!

Лапутянин. Простите, что именно? Неправда, что они умерли, или неправда, что их было только две?

Смешок среди гостей.

Гостья, похожая на Эстэр (выходя вперед). Не собираюсь подсчитывать количество женщин, встретившихся на пути мужчины. Все равно главной остается одна. Единственная! Так было и так будет.

Гостья, похожая на Ванессу. Вы, конечно, уверены, что это Стелла?

Гостья, похожая на Эстэр. Как вы догадались?

Гостья, похожая на Ванессу. Вы на нее похожи.

Гостья, похожая на Эстэр. Не важно, кто на кого похож. Есть дневники Свифта.

Гостья, похожая на Ванессу. Можно верить тому, что пишет мужчина о женщине? Главное, что происходит в его подсознании. Судя по портретам Ванессы, она была значительно красивей соперницы.

Гостья, похожая на Эстэр. Но, судя по ее письмам, значительно глупей.

Смешок среди гостей.

Лапутянин. Благоговение, друзья! Благоговение!

Гостья, похожая на Ванессу. Зачем нам спорить в присутствии первоисточника? Давайте спросим у декана: Стелла или Ванесса? (Решительно направляется к доктору.)

Лапутянин (испуганно). Но декан не разговаривает!

Гостья, похожая на Эстэр. А нам достаточно только взгляда, (доктору.) Стелла или Ванесса?

Гостья, похожая на Ванессу (требовательно). Ванесса или Стелла? Ваше преподобие, бесчестно быть таким нерешительным!

Доктор испуганно прячет глаза. Шум среди гостей.

Лапутянин. Благоговение, друзья! Благоговение! Не будем переходить границы приличия. Тем более в присутствии хозяина.

Один из гостей. Вы же говорили, что декану это безразлично.

Лапутянин (смущен). До известных пределов.

Одна из гостей. Нет, вы скажите точно: мы для него видение или нет?

Лапутянин. Видение! Но не надо превращать его в кошмар. Будем сдержанны, друзья мои! Пройдите в сад. Осмотрите цветники… архитектуру… А в полночь, когда зазвонят колокола, прошу всех собраться у собора на площади. Начнется самое интересное!

Гости исчезают. Лапутянин задерживается, подходит к доктору. Браво, доктор! Вы замечательно промолчали свою роль…

Доктор не отвечает.

Не хотите говорить? Спектакль не окончен? (Подбегает к шкафу, аплодирует.) Браво, декан! Гости от души посмеются, узнав, как остроумно вы их одурачили. (Распахнул дверцу шкафа, заглянул.) А где же наш шутник? Уверен, что он где-то прячется. (Начинает сердиться.) Глупо дальше молчать, доктор. Некрасиво! Декану, очевидно, надоело смеяться над современниками, он решил поиздеваться над потомками. Опасный эксперимент! Когда кого-то не уважаешь, можешь нарваться на ответное чувство. Это я вам говорю как специалист, как исследователь его жизни и творчества. Писатель-то он, честно говоря, средний. И неблагодарный. Я бы мог посвятить жизнь Диккенсу… Теккерею… Голсуорси, наконец! А я с юности просиживал штаны в библиотеках и архивах, изучая Свифта, и вот как он меня встречает! (Кричит невидимому Свифту.) Вы — забытый писатель, сэр! Хрестоматийный классик, которого никто не читает! Спросите у читателей, что такое «гуигнгнмы», «Глобдробдриб», «Бробдигнег»? Половина не слышала, половина не выговорит. У вас не сложилась судьба, сэр! А заодно и у меня, потому что я писал о вас! И все потому, что вы не сумели прожить жизнь… достойно серьезного писателя.

Доктор молча поднял пистолет, навел на лапутянина. Тот вздрогнул, но взял себя в руки, усмехнулся.

А вот это совсем пошло! Пистолеты, шпаги оставим Вальтеру Скотту! Это, скорей, в его стилистике. У Свифта все проще. Не волнуйтесь, его никто не убивал. Это я вам говорю как специалист. Он умер обычно и невыразительно от обыкновенного сердечного приступа. Девятнадцатого октября тысяча семьсот сорок пятого года. Это написано во всех энциклопедиях. Могу показать… (Достал из портфеля книгу, положил перед доктором.) «Записки Опекунского совета», академическое издание. И не смотрите на меня как на сумасшедшего, доктор! Тот факт, что я появился здесь, в приюте, ни о чем не говорит. Нам, пришельцам из будущего, приходится часто прикидываться безумными. Иначе нам бы не простили наши пророчества. Ну что? Будете стрелять или поверите на слово?

Доктор опустил пистолет.

Благодарю! А теперь я, пожалуй, пройду к гостям. Эти «эрудиты» так и норовят в каждой эпохе оставить надпись на стене. А потом историки ломают головы, откуда в восемнадцатом веке мог появиться фломастер?! (Исчез.)

Доктор открыл книгу, начал листать. В кабинет вбежали Патрик и Эстэр.

Патрик (с досадой). Надо было спустить курок, доктор! Если это был человек… оттуда, пуля бы ему не повредила, а если человек губернатора — тем более!

Эстэр (взяла книгу из рук доктора). Но она издана двадцать лет спустя…

Доктор. Может быть, фальшивка?

Патрик. Эх, сэр, надо было спустить курок!

Эстэр {открыла книгу, начала медленно читать вслух). «Девятнадцатого октября тысяча семьсот сорок пятого года не стало Джонатана Свифта. Накануне вечером он испытывал странное беспокойство, точно предчувствуя свой последний миг. По воспоминаниям близких декана, он даже неожиданно заговорил после долгих лет молчания. Первое слово, произнесенное Свифтом, было: „Когда?“»

Распахнулась дверь. На пороге стоял Свифт. Эстэр испуганно захлопнула книгу.

 

10. ПОСЛЕДНЯЯ СМЕРТЬ ДЖОНАТАНА СВИФТА

— Когда? — тихо произнес Свифт.

Доктор вздрогнул, тряхнул головой. Нет, это уже не было похоже на видение. Свифт говорил.

— Когда?

— Не понимаю, о чем вы спрашиваете, декан, — нерешительно произнес доктор.

— Уверен, эти люди сообщили вам точную дату…

— Глупости! — доктор попытался улыбнуться. — И вообще, вам не идет болтовня, сэр… Молчащим вы, извините, казались умней.

— Когда я умру, доктор?

— Вдвойне бестактный вопрос! Если б я и знал, не сказал бы. Есть врачебная этика. Я давал клятву!

— Хорошо. Я избавлю вас от необходимости нарушать эту клятву. Ваш ответ никак не отразится на самочувствии вашего пациента. Дело в том, что я не Свифт! Вернее, неизвестно, действительно ли я Джонатан Свифт…

Доктор многозначительно посмотрел в сторону Эстэр, заулыбался:

— Так! Понятно… Другое дело… Это — нормальный параноидный бред, который я понимаю и знаю, как лечить. — Он попытался взять Свифта за руку, тот недовольно отстранился:

— Подтвердите, Патрик!

— А что — Патрик? — заворчал слуга, пряча глаза. — Мне нечего подтверждать, сэр. Я ни в чем не уверен.

— Расскажите, как все было.

— Не старайтесь, Патрик. Все равно не поверю, — сказал доктор.

— И правильно сделаете, сэр. Можно ли верить в такую чушь?! А дело было, значит, так… Много лет назад я пошел приглашать в наш дом бродячий театр. Ну чтоб они здесь изображали психов, вы знаете… Так вот, среди них был один актеришка… (Свифту.) Извините, сэр, не хочу никого обидеть… (Доктору.) Так вот, там был один актеришка, очень похожий на нашего декана. Я даже подумал: не брат ли? Рассказал об этом декану. Он пригласил этого парня в наш дом. Потом они вместе ходили, беседовали… молчали… Потом он исчез…

— Кто? — спросил доктор.

— Как это «кто»? Ясно кто! — Патрик осторожно посмотрел на Свифта. Тот подмигнул. — Господа, не надо сбивать меня вопросами. И у лакеев есть нервы!

— Он прав, — сказал декан. — И кто б я ни был, мне необходимо знать свой час, доктор. Все равно: доиграть или дожить. И то и другое надо сделать достойно. Я сам хочу решить, как мне распоряжаться остатком отпущенного времени… Когда?

Доктор молчал.

— Хорошо! — вздохнул Свифт. — Попробуем понять друг друга молча. Вы этому долго учились, теперь ваши старания увенчаются успехом.

Он подошел к доктору, заглянул прямо в глаза:

— Неужели завтра?

— Я этого не говорил! — крикнул доктор, отступая к стене.

— Значит, завтра, — печально повторил Свифт. — Девятнадцатого октября… А если точней? Утром? Вечером? В таком деле каждый час дорог.

— Не отвечайте, доктор! — в отчаянии закричал Патрик. — Не думайте про это!

— Ровно в полночь? — спросил Свифт и посмотрел на часы, висевшие в кабинете. — Осталось всего два часа…

— Ну просили же мысленно помолчать! — Патрик схватился за голову.

— Молчите все! — сердито произнес Свифт. — Вы и так отняли у меня много времени. — Он подошел к зеркалу, посмотрел на свое отражение, усмехнулся, — «Джонатан Свифт»… Год рождения… Год смерти… Все расписано на небесах. Что же остается человеку? Подробности! Придумай подробности — сочинишь судьбу! — Он повернулся к присутствующим. В его глазах появился какой-то веселый азарт. — Знаете, друзья, почему человек боится смерти? Потому что у нее преимущество: она знает час своего прихода, а человек в неведении. Но теперь мы с ней на равных! — Он взял у Эстэр книгу. — Ну, что тут напридумано? «Девятнадцатого октября плачем, стонами и рыданиями наполнился дом Джонатана Свифта…»

Патрик рухнул перед хозяином на колени, обхватил голову руками, громко зарыдал.

— Пошло! — поморщился Свифт.

— Пошло, сэр! — быстро согласился Патрик, встал с колен, отряхнулся.

— Да кто же это пишет? — Свифт повертел книгу в руках. — Губернатор Уолп? Наглый враль! Все будет не так! Я столько раз это репетировал, чтоб избежать банальностей. Два часа — не так мало! Мы успеем подготовиться. — Его движения сделались порывистыми, глаза смотрели вдохновенно. — Патрик! Мисс Джонсон! Соберите актеров! Всех! Вы меня понимаете? Всех!!

— Разумеется, декан! — Эстэр поспешила к дверям.

— Передайте: у нас последнее представление и необходимо кое-что обсудить! Вам понятно?

— Безусловно, сэр! — Патрик вышел вслед за Эстэр.

Свифт некоторое время расхаживал по кабинету, о чем-то сосредоточенно рассуждая, затем вдруг охнул, схватился за грудь.

— Что с вами? — крикнул доктор. Свифт засмеялся.

— Вы меня очень огорчаете, декан, — сердито заметил доктор. — Словно нарочно делаете все, чтобы предсказание сбылось.

— Наоборот! Мы его перечеркнем, и вы мне в этом поможете. — Свифт взял бумагу, перо, положил все это перед доктором. — Плевать нам на мемуары какого-то губернатора! У историков будут воспоминания лечащего врача. Юридический документ, который невозможно опровергнуть!

— Имейте в виду, я стану писать только правду!

— Конечно! — воскликнул Свифт. — Правду в высшем смысле. Пишите! Я, доктор Симпсон из Ноттингемшира, свидетельствую о последних минутах пребывания моего пациента Джонатана Свифта в Дублине… Поздно вечером, накануне всем памятного девятнадцатого октября тысяча семьсот сорок пятого года декан неожиданно привел меня в свой кабинет и сказал: «Доктор! Я хочу написать продолжение „Приключений Гулливера“… Пятую часть этой книги. Самую важную! Последнюю! „Путешествие в страну мертвых“».

— Успокойтесь, декан! Вам вредно так волноваться… Свифт передразнил:

— «Успокойтесь, декан, вам вредно так волноваться!» — воскликнул я, но декан ответил: «Волноваться всегда полезно!» — Он вложил перо в руку доктора. — Пишите! Я диктую.

— Но вы бледны, у вас частый пульс! — запротестовал доктор.

— «Но вы бледны, у вас частый пульс!» — снова крикнул я, но декан дал мне руку, и я убедился, что пульс у него отменный… — Он протянул руку доктору, тот проверил пульс. Свифт продолжал диктовать: — «Сегодня в полночь, когда зазвонит колокол на соборе, я отплыву в страну, где до меня побывал разве что один Данте. Данте дал гениальное описание этой страны, но, увы, чересчур мрачное! Уверен, что и там есть много забавного и нелепого, просто это не каждому дано увидеть. Смерть боится казаться смешной! Это ее уязвимое место… Того, кто над ней смеется, она обходит стороной…» Пишите, доктор! И даже когда уйду, вслушивайтесь, я буду диктовать!

За окнами зазвучала музыка. Факелы высветили аллеи сада. Свифт стремительно направился к выходу. Доктор поспешил за ним. У входа в дом собралась толпа актеров: яркие костюмы, маски, факелы…

— Все готовы, ваше преподобие! — сказал Патрик. — Свифт поднялся на возвышение:

— Друзья! Сегодня в полночь я умру в последний раз! Это — важное представление, поэтому мне хочется быть в нем максимально убедительным… Посмешней изображайте скорбь. Если я пошатнусь — громко кричите…

— И я? — спросил Второй лилипут. — Меня все равно не услышат… Я лилипут!

— Неважно! — сказал Свифт. — Сегодня ваш крик не для других, а для себя.

Послышался громкий топот огромных башмаков: перешагивая через кусты, к ним приближался Глюм.

— Глюм! — радостно крикнул Свифт. — Вам стоит переобуться. У вас недостаточно высокие ходули для такого случая.

Глюм засмеялся, задрал брюки:

— Это ноги, господин декан! Я снова стал расти. По-настоящему! Так интересней, не правда ли?!

Декан повернул счастливое лицо к доктору:

— Записывайте, доктор, записывайте… «Так интересней!» — Он подозвал Некто. — Вы, мистер Некто, проводите меня печальным взглядом, но с легким оттенком зависти: мол, везет же людям… умирают! А мне еще жить и жить…

Некто понимающе кивнул, потом печально продолжил:

— Но я вам действительно завидую, декан. Вы умрете, все газеты напишут: «Умер Свифт!» А случись это со мной, что писать? «Такого-то числа умер Некто»… Все равно что «никто»…

— Браво! — воскликнул Свифт и обнял Некто. — Эту шутку произнесите погромче. После нее я упаду. Все молча склонятся надо мной. Подойдет доктор, констатирует смерть, и составит протокол. После этого я исчезну. Совсем!

— И даже не выйдете на аплодисменты? — спросил кто-то.

— В этот раз — нет…

Актеры переглянулись.

— Аплодисментов может и не быть, — заметил Глюм. — Это вам кажется, ваше преподобие, что всех уж так интересует игра вашего ума. Публику волнует совсем другое. Кто кого любит? «Стелла или Ванесса? Ванесса или Стелла?»

Все собравшиеся закивали в знак согласия.

— Мне не даются лирические сцены, — печально вздохнул Свифт. — Это пробел в моем творчестве…

— Не наговаривайте на себя, сэр! — крикнул Глюм. — Чтобы классик, да еще сумасшедший, не смог придумать эффектную сцену про любовь?! Придумайте, ваше преподобие!

Актеры одобрительно зашумели:

— Придумайте!

— Где-нибудь у алтаря! — подсказал Патрик. — Под звук органа…

Все зааплодировали, предвкушая красивую сцену. Свифт обернулся к Эстэр:

— Вы мне поможете… Стелла?

— Мисс Джонсон вздрогнула:

— Вы обращаетесь ко мне: ваше преподобие?

— Да! Вы так на нее похожи… И я хотел бы с этого момента называть вас Стеллой. И чтоб мы прошли с вами к алтарю в соборе… И чтоб звучал орган…

— Может, еще позвать епископа? — предложил Патрик.

— Нет! — сказал Свифт. — Я все сделаю сам. За свою жизнь я стольких венчал и благословлял, что заслужил право один раз проделать этот обряд с самим собой.

— А мы будем свидетелями! — обрадовался Патрик.

— Да. И доктор это все опишет.

— Что? Что я должен описывать? — не понял доктор.

Декана обступили актеры и зрители, страстно наперебой заговорили:

Сопровождаемый этими разговорами, доктор вместе со всей процессией двинулся по улицам Дублина.

Гремела музыка, мелькали огни… Прохожие присоединялись к этому импровизированному карнавалу.

Скоро толпа подошла к собору Святого Патрика.

Здесь их ожидало уже множество зрителей, среди которых мелькали лица и фотоаппараты лапутян.

Двери собора распахнулись. Свифт взял под руку Эстэр, приглашая войти. Она вдруг испуганно попятилась:

— Избавьте меня, ваше преподобие! Я не умею притворяться. Можно обмануть друзей или слуг, но не женщину, которая вас любит… Вы на этот раз уходите по-настоящему!

— Пусть так! — тихо ответил Свифт. — Поэтому я и хотел наконец все расставить по местам…

— Я это поняла, — сказала Эстэр. — И я вам помогу. — Она оглядела толпу и вдруг закричала:

— Ванесса!

— Что вы? — испугался Свифт. — Зачем?

— О, как вы ее любите! — улыбнулась Эстэр. — Какая она счастливая…

Из толпы вышла Ванесса:

— Вы меня звали, сестра?

— Вас пригласил декан. Он прощается с нами и хотел… как бы лучше это сказать… хотел сообщить вам нечто важное… Я ведь правильно все говорю, декан?

Свифт молчал.

— Декан хочет покончить с таким противоестественным положением, в котором он, вы и я пребывали долгие годы. Он сделал выбор… Принял решение…

— И поручил сообщить его вам? — усмехнулась Ванесса. — Не очень удачная шутка, ваше преподобие. Я так всегда ценила изящество вашего юмора, а тут… не очень… — Она повернулась к зрителям: — Вы как считаете?

— Не очень… — сказал кто-то. — Но, может быть, дальше пойдет Поживей?

Эстэр и Ванесса неожиданно бросились друг к другу, заговорили страстно, перебивая.

Эстэр. Не делайте глупостей, Ванесса. Он вас любит! Я знаю! Много лет! Он перечитывает ваши письма… Шепчет стихи…

Ванесса. Замолчите! Вы унижаете меня своим благородством! Я не хуже вас понимаю молчание декана!

Эстэр. Вы ему нужней!

Ванесса. Нет, вы!

Раздались аплодисменты. Свифт растерянно улыбнулся, обернулся к толпе:

— Я же предупреждал: эта сцена у нас никак не получается. Мы ее репетируем много лет. И ничего определенного. Тут ирония не годится, а в лирике я… не силен. Извините! Жизнь сложна и никак не выстраивается в сюжет. Обе женщины поместились в сердце моем, и нет у меня сил и права предпочесть одну другой… Так и запишите, доктор: «Жили на земле Стелла, Ванесса и Свифт! Они любили, как умели, страдали, как умели… Но помыслы их были чисты. И не стоит потомкам мучиться над их тайной. Достаточно того, что измучились они…»

Из собора вдруг донесся крик, переходящий в стон толпы.

— Это он упал!.. Понесли на руках… А он лежит, не шелохнется… — Патрик вдруг повернул заплаканное лицо к доктору и тихо добавил: — Дальше уж сами сочините, сэр! И у лакеев есть нервы…

Доктор безумными глазами посмотрел на Патрика, стал отступать… Потом побежал, не разбирая дороги, отталкивая людей, встречавшихся на пути.

Шум голосов, реплики, звон колокола разрывали ему слух.

Так он вбежал в дом Свифта. Его взору предстал разгром и беспорядок: валялись опрокинутые стулья, рассыпанные книги, посуда. Только письменный стол в кабинете еще хранил былой порядок, кресло декана стояло рядом, на столе — письменный прибор, перо и чистый лист бумаги.

Сжимая уши, доктор кинулся в кресло, несколько мгновений сидел, молча уставившись в чистый лист.

Неожиданно звуки и шум стали стихать. Возникла тихая музыка. Доктор поднял глаза и увидел передо собой Патрика.

Патрик строго и деловито поставил перед новым хозяином чай, кивнул головой, удалился.

Доктор осторожно обмакнул перо, начал писать:

Доктор положил новый лист перед собой и вдруг обнаружил, что сквозь чистый лист стал проступать силуэт маленького парусного кораблика.

Музыка зазвучала все громче и сильнее.

Кораблик выплыл из-за горизонта и стал увеличиваться, приближаясь к берегу.

…На берегу его ждала съемочная группа и доктор Гулливер, такой, каким мы его привыкли видеть на иллюстрациях знаменитой книги: камзол, шляпа, белые чулки, дорожный саквояж…

— Вперед! — раздалась команда режиссера.

Гулливер скинул башмаки, камзол и с разбегу кинулся в море.

— Давай! Давай! — подбадривала группа.

Гулливер подплыл к кораблю, ему кинули сверху веревочный трап, он начал изо всех сил карабкаться вверх. Через секунду, мокрый, усталый, но счастливый, он стоял уже в окружении матросов…

— Повернись к нам! — крикнул режиссер. Актер, исполнявший роль Гулливера, обернулся.

— Улыбнись! Улыбнулся.

— Вот так! — удовлетворенно сказал режиссер. — Хорошо! Теперь все!

Улыбающееся лицо Гулливера, знакомое по книгам еще с детства, смотрело на зрителей.

— Все! — повторил режиссер. — Титры! И пошли финальные титры.

Конец