III
Агафангел в мастерской он был один, если не считать молящегося в углу Ангела Хранителя. Мягкие почти бесконечно длинные афонские четки медленно проползали между пальцами левой руки. Правая осторожно придавала архангельскому мечу металлический блеск.
— Это — меч человеческий, не ангельский, — сказал кто-то за спиной.
Кисть выпала из рук. Агафангел истово перекрестился и обернулся.
В мастерской стоял человек в черной одежде. Агафангел еще раз перекрестился.
— Господи Иисусе…
— Сегодня ты меня не прогонишь. Я не воевать пришел.
— Изыди, бес!
Демон устало махнул рукой.
— Оставь… Я же сказал, что не воевать пришел. У меня есть право быть здесь.
— И кто же дал тебе это право?
— Тот, чье имя ты призываешь, ради чистой души. Или ты после двадцати семи лет в монашестве так и не усвоил, что все, происходящее под небесами, попущено Богом?
— Что тебе надо?
— Твое присутствие. Кстати, как тебе мой новый костюмчик?
— Зачем ты пришел? — спросил монах, пропуская мимо ушей последнюю реплику нежданного собеседника.
— Однако, мы не такие уж разные. Ты тоже ничего не понимаешь в моде.
— Перестань! Я задал тебе вопрос!
— Да, я слышал. У тебя никогда не было чувства юмора, — демон помолчал, прежде чем продолжить, словно подбирал слова, — Потому что… это утоляет одну боль, доставляя другую. Ты славно пишешь, монах. И черты, и характер удался.
— Тебе видней.
— Это уж точно… Величайший воин из всех созданных. Никогда не забуду свою схватку с ним лицом к лицу. А меч у Архистратига не из металла, а из обжигающего яростного пламени.
На всякий случай монах пробормотал молитву Животворящему Кресту и еще раз оглядел старого знакомца. Тот медленно отошел к окну и прислонился к стене.
— Скажи, Агафангел, а ты смог бы простить наши давние столкновения?
— Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Бесам не нужно прощения людей. Вы прокляты людьми и Богом.
— Может быть! — глаза демона вспыхнули алым огнем. — Да, мы прокляты. Но почему же тогда мы не уничтожены? Зачем мы существуем?
— Ты меня спрашиваешь? Вы же бессмертны, — пожал плечами старец, несколько пообвыкнув к присутствию странного гостя.
— Глупость! Все что создано может быть уничтожено. А иначе какой смысл в древней битве между нами и ними? Зачем мечи, доспехи?
— Ты хочешь сказать, что вы смертны?..
— Нет, мы бессмертны сами по себе. Но и демона, и ангела можно убить. Иначе на чем бы держалась воинская слава Михаила? Легко быть отважным, если уверен в собственной безопасности. В чем смысл восстания Люцифера? Неужели ты думаешь, что наше сражение не более, чем бутафория?
Агафангел развел руками. Он не знал ответа.
— Так зачем мы не уничтожены, монах?
— Хочешь сказать, из-за вашей силы?
— Ты веселишь меня. Что сила ангелов перед силой Бога?
— Если вы это осознавали, то на что надеялись, восстав против Него? Обрекли себя на гибель и вечные муки?
Агафангел изумленно смотрел на демона, стоящего перед ним.
Тот опустил веки.
— Это трудно объяснить. Вот ты, родившись, знал, что умрешь. Однако ты живешь, трудишься, и в тайне мечтаешь продлить свой век. Многие из твоего племени готовы почти на все ради достижения каких-то целей. А ведь им, как и их наследникам, и детям наследников в итоге предстоит прописка в гробу и трупные черви в качестве компаньонов. И тебе тоже, Агафангел.
— Я уже родился смертным, а вы сами решили свою судьбу.
— У вас тоже в Эдеме был выбор.
— Нас прельстили, а вы пали по собственной воле.
— Вам посулили власть и знание — и вы пали. А у нас уже было и то и другое. Хотелось большего. Созданный обречен быть меньше создавшего, а это несправедливо. Ты не знаешь огня, распалившегося в нас! Он пожирал, увлекал, манил, он подарил отчаянье. По сути, мы пали по одной причине — от жажды большего.
— Вы полны ненависти и злобы.
— По отношению к людям? Нет, это не ненависть… Это презрение и гнев. Вы, слабые, безвольные, вы имеете право выбирать до сих пор. Ваше племя на протяжении жизни тысячу раз предает и кается — и вас прощают… А у нас нет больше выбора. Одна ошибка. И все. Вы живете играя. Для нас же существование — вечная боль.
— Расскажи мне про ад, — вдруг попросил монах своего давнего врага.
— Про ад? Нечего там рассказывать. Придет время — все тебе покажут, и думаю, ты испытаешь разочарование. Ни сковородок, ни пламени.
— А как же геенна огненная?
— Символ, означающий нечто совершенно иное… Помнишь, когда ты медлил исполнить свой обет, сладкий, выворачивающий душу наизнанку зов заставлял тебя рыдать, глядя в распахнутое звездное небо?
На ресницах Агафангела появилась капля и затерялась в густой поросли его бороды.
— Да…Я помню.
— Представь себе эту боль, увеличенную в сотню, в тысячу раз — и ты поймешь, зачем я пришел к тебе.
— Неужели?.. Неужели призыв Бога слышен и в аду?.. Истинно нет предела милосердию Божию…
— Лучше бы был, — усмехнулся демон, — Эта мука пострашнее серного озера. И хуже всего то, что за единый миг ее можно все отдать… А когда зов чуть смолкает…
Демон подошел вплотную в иконе Михаила. И в его глазах мелькал тени прошлого: блики от мечей и доспехов, чьи-то лица, всполохи света, и рука невольно потянулась к груди — к тому месту, где под одеждой скрывался глубокий шрам от оружия того, чей образ так талантливо воссоздал иконописец.
— Так вот почему вас не уничтожают… Бог надеется на ваше раскаяние.
— Нет. Он прекрасно знает, что никакого раскаяния не будет. Существо, испытавшее хоть малейшее сомнение в этой истине — предатель Люцифера и князя, которому служит. Подобный поступок является предательством и изменой. Виновный подлежит немедленному уничтожению. То, о чем ты подумал, невозможно из-за того что мы не хотим. Не хотим, потому как не имеем права и не нуждаемся в этом!
— Но…раз создано наказание…Значит такое уже случалось?…
Демон усмехнулся.
— Случалось… Конечно случалось. Словно яркая звезда, срывается предатель из подлунного царства в сумрак, чтобы навсегда остаться безличной тенью…Иногда, когда ты видишь звездопад — это не только звезды.
— Ты посеял в мою душу смущение. Я не понимаю…
— Не понимаешь, почему нас не уничтожили? А тебе не приходило в голову, что нелегко заставить себя убить своих детей??? Ты забыл, что мы с тобой — братья?!
Ужас пронизал Агафангела от этих слов.
— А ты? Ты хотел бы покаяться? — вдруг спросил инок.
— Ползать на коленях и молить о прощении — удел рабов, ваш удел. А я свободен. Ты бредишь, старик, — процедил демон сквозь зубы, и Агафангел даже отшатнулся, увидев его лицо.
— Ты споришь с самим собой. Зачем тогда ты спрашивал, смог бы я простить тебе то, как ты мучил меня или нет?
— Ты не понимаешь, что несешь, — прошипел демон, и его плащ превратился в огромные крылья летучей мыши.
— Запомни — не прощается только то, в чем не каются!
— Заткнись, Агафангел. Мне это не поможет. А тебе — вполне. Ровно через год в полдень зазвучит по тебе отходная.
Монах вздохнул. Взгляд его посветлел.
— Помоги тебе Архангел Михаил.
Демон фыркнул и огромной черной птицей вылетел прочь через окно.
Агафангел перекрестился.
— Все что ты сделал мне, я тебе простил. Но только это.
От этих слов яркий свет вырвался с не дорисованного изображения Михаила. Агафангел пал на колени. Когда он поднял голову, то увидел, что икона завершена, а в руках у архангела не стальной, а огненный меч.
* * *
В пещере проход был узеньким, ступеньки истертыми и неудобными. Темнота освещалась только свечкой, зажатой в ладони таким образом, чтобы воск не капал на пол.
Сначала шел Димка, потом Соня и Тоха.
Справа и слева стояли раки с мощами святых. Дима спешил, он уже порядком устал от всего мероприятия. Соня щурила глаза, пытаясь рассмотреть получше образы, висевшие над раками.
— Интересно, откуда вообще традиция выставлять покойников на обозрение? Я себя ощущаю персонажем «Баек из склепа», — признался Димка.
— Подожди, дай хоть одну раку рассмотреть.
Девушка остановилась и осветила свечой небольшой гробик. Что-то внутри оказалось завернутым в зеленую парчу.
— А может, там и нету никого? — шепотом спросила она.
— Давай заглянем в следующую, — предложил Тоха.
— Да никого там нет, все сгнило уже давно, — фыркнул Дима. — Ребят, может на воздух?
— Если не веришь, что там кто-то есть, чего дрейфишь? — хихикнула Соня. В этот момент двое мужчин догнали их, и чтобы разминуться, ребята прижались к одной стене.
— Ну что, посмотрим…
Тоха поднес свечку к прозрачной крышке.
— Нет, братишка, тут однозначно кто-то лежит.
— С чего ты взял?
Он ткнул пальцем в стекло.
— Руки.
Из складок золотой парчи выглядывали две неестественно маленькие, сухонькие ручки коричневатого цвета.
Соня закричала.
— Пошли отсюда! Пошли скорей! Господи, тут везде мертвецы!
Тоха проводил удивленным взглядом поспешно удалявшихся друзей. Вокруг стало значительно темнее. Он снова поднес свечу к крышке раки. На коричневатых ручках были видны рельефно проступающие жилки. Палец невольно потянулся к ним и столкнулся с прохладой стекла. Странно, но ни страха, ни брезгливости он не испытывал. Тоха поднял глаза на висевший над ракой образ. Хотелось бы ему знать, кем был этот человек, чем занимался, о чем мечтал.
Поднявшись на поверхность, он осмотрелся. Не увидев ребят, дошел до ближайшей лавочки и присел. И задумался.
Солнце уже во всю шпарило с высоты. Паломников и туристов набралось уже больше позволенного приличием. Все сновали взад-вперед, шумели, смеялись. Девушки в ярких футболочках и шортиках, иностранцы с фотоаппаратами — и на удивление, почти совсем не видно стало монахов. Суета, свечки в руках у паломников. Как-то дико это выглядело, и Тоха даже понять не мог, почему.
И тогда он увидел странного человека в рясе. Он брел сквозь толпу, почти не разбирая дороги. Рот раскрыт, волосы всклочены, взгляд какой-то безумный. Монах вдруг остановился недалеко от Пушки и повернулся к нему. Что-то пробормотал себе под нос и направился в церковь.
Сразу захотелось выйти за ворота и покурить.