В истории Шотландии мало событий, столь же трагичных, как бойня, устроенная бывшим скаут-мастером Томасом Гамильтоном в гимнастическом зале школы Дунблейн: он вошел в зал с двумя автоматами в руках — и расстрелял класс пяти- и шестилетних детишек; из двадцати девяти учеников погибли шестнадцать вместе с учительницей. Пресса словно обезумела, но лишь немногим удалось передать чувства от гибели детей точнее, нежели колумнист газеты «Скостман» Фордис Максвелл, чья дочь была убита четырнадцатью годами ранее.

Сотни тысяч слов написаны о Дунблейне. Добавлю к ним свои. Не потому, что мне этого хочется, но потому, что иначе нельзя; надежды на будущее нет, лишь слабое упование на то, что мир все же одумается. Писать об этом тяжело, читать не менее тяжко, и вряд ли кому-то мой очерк доставит удовольствие, менее всего — семьям погибших детей.

Итак, зачем я об этом пишу? Ведь журналисты и комментаторы уже обсудили тему со всех возможных точек зрения, а в воскресенье ей посвятят аналитическую программу. Большинство раскрыли тему хорошо, некоторые — просто замечательно, и лишь некоторые позволили себе «благородную» риторику в духе «око за око»… Независимо от того, сколь удачны были репортажи, все журналисты стоят по другую сторону. Они и семьи, понесшие тяжелую утрату, не знают, что отныне все переменится, для кого-то — навсегда. В это сложно поверить после случившегося, но на самом деле страдание только началось.

Обращение к религии, к консультантам, создание мемориальных фондов и превращение гимнастического зала в храм не помогут. Через несколько недель нынешнее удивительное самообладание сгинет без следа, и они будут страдать даже больше, чем те, кто рыдал и потрясал кулаками на месте.

В последующие месяцы мир продолжит жить, подчеркнутый, потрясенных учителей исцелят специально приглашенные консультанты, а семьи, понесшие утрату, останутся сами по себе. И осознают, что, дабы не лишиться рассудка, даже лучшие друзья и родственники больше не желают говорить об убийстве. Некоторые станут перебегать на другую сторону дороги, чтобы не общаться, будучи не в силах выносить чувства этих людей. Другие будут их навещать и вести беседы, но старательно будут избегать единственной темы, которая по-настоящему важна для родителей, — смерти их ребенка.

Будут разговоры и маловразумительные рассуждения о всяких компенсациях или фондах, как это было после трагедии на валлийской шахте Эберфан. Даже в самом сплоченном сообществе настает срок, намного скорее, чем ожидают безутешные родители, когда сочувствующие вынуждены заняться собственными делами и проблемами, во многих случаях собственными семейными агониями.

Одни родители станут избегать школу. Другие будут часто ее посещать. Они словно станут жить в двух мирах — в одном их ребенок мертв, а во втором он вот-вот должен прибежать домой с занятий. Такие родители станут ходить к школьным воротам, в надежде, что однажды, однажды их сын или дочь выйдут наружу.

Дома будут крики, плач и ссоры. Другим детям постоянно станут напоминать, что им повезло остаться в живых; пусть потом вы раскаетесь в своих словах, но они будут произнесены. Труднее всего окажется ждать их домой, сражаясь с паникой, если они задержатся хотя бы на пять минут. Родители не будут винить друг друга, но станут уничтожать сами себя, принимая ответственность за кошмар, в котором повинен лишь тот, кто все устроил.

Комментаторы уже говорят о «примирении» со случившимся. Вчера моя жена Лиз сказала: «Если еще хоть раз услышу о примирении, я сойду с ума. С этим никогда, никогда не получится примириться». Все, что вам остается, до конца дней, — просто пытаться жить, это я могу сказать наверняка, поскольку знаю на собственном опыте: наша дочь Сьюзи была похищена и убита в возрасте 11 лет. Сейчас ей было бы 25.

Я пишу это, потому что должен. Для родителей Дунблейна будущее еще печальнее, чем оно видится им ныне. Приняв это как данность, они смогут с этим жить. Конечно, утешать бесполезно, поскольку ничто вас не утешит. Строго говоря, для понесших утрату не имеет значения, каким был Томас Гамильтон и почему он сделал то, что сделал; для нас не имеет значения, как убийца Сьюзи Роберт Блэк стал гнусным извращенцем.

Важно лишь, что твой ребенок мертв и что ты никогда с этим не примиришься, в лучшем случае научишься продолжать жить в мире, где даже те, кто думает, что окружен нормальными людьми, обитают в двух плоскостях — веселой и трудолюбивой внешней и наполненной болью внутренней.

Все, что вы можете сделать, — это никогда не забывать, сколько радости дарил вам ребенок в те годы, которые вы провели вместе. И помогать расти его братьям и сестрам. И утешать себя тем, что уцелевшие дети поправляются. И даже забывают…