В 1773 году доктор Джонсон наконец согласился с предложением своего ученика Босуэлла посетить Шотландию и отправил письмо с сообщением, что он прибыл туда. Так началось путешествие, знаменитейшее в истории шотландской литературы. Босуэлл немало опасался, что Джонсону его родная страна придется не по нраву.

В субботу, четырнадцатого августа 1773 года, поздно вечером я получил письмо, гласившее, что он разместился на постоялом дворе Бойда, в начале Кэнонгейт. Он шлет мне приветы и так далее, а я искренне обрадовался тому, что наконец-то завлек его в Шотландию. Дружелюбие мистера Скотта (друг Джонсона из Оксфорда. — Ред.) и его привязанность к нашему Сократу мгновенно расположили меня к нему. Он сказал, что доктор, к несчастью, уже успел получить представление о шотландской нечистоплотности. В ту пору он не пил сброженных напитков и попросил подсластить лимонад, а слуга грязными пальцами взял кусок сахара и бросил тот в стакан. Доктор в раздражении выкинул стакан из окна. Скотт прибавил, что и слуге тоже изрядно досталось. Мистер Джонсон говорил мне, что подобное некогда произошло с ним в гостях у одной дамы в Париже. Он оказал мне честь, остановившись под моим кровом. Я искренне сожалел, что не могу предоставить приют также и мистеру Скотту. Мы с мистером Джонсоном прогулялись рука об руку по Хай-стрит до моего дома на Джеймс-Корт. Вечер выдался темным, и я никак не мог предотвратить его знакомство с вечерним городом. Некий покойный баронет, имевший политический вес в начале нынешнего правления, как-то обронил, что «гулять по улицам вечернего и ночного Эдинбурга весьма опасно, прежде всего для обоняния». Прочие опасности преувеличены, благодаря радениям магистратов и городским законам, запретившим выплескивать помои из окон; но поскольку в старом городе множество домов из нескольких этажей, и на каждом живет своя семья, а канализации нет и в помине, вонь на улицах неистребима…