Водитель ветеринарной службы привез нас в некий город, столицу маленького острова, когда совсем уже глухо стемнело. Сверху, с дороги, мы увидели россыпь огней. Их насыпано было гуще у моря, в самом низу, и на море тоже, во влажной темноте, плавали сгустки света, зеленые, синие, красные огоньки. Стадо огней подымалось по склону, редело, самые верхние светляки казались отделившимися от тверди земной, бесплотно мерцали в космическом мраке.

Будто мы приехали в южный портовый город. Да и теплынь была южная, и море пахло, как пахнет оно на юге. То есть запах был терпче, острее; искушенный в запахах нос, конечно, нашел бы в нем и нюансы, и специи, и приправы, свойственные только этому море-океану. Но для меня море морем и пахло. Я прожил на острове с полдня до вечера, остался в ночь, и, кажется, не уеду завтра...

— А что, Паша, тайфун-то надолго?

— Это уж как госпожа «Нора» соблаговолит. Бывает, по две недели дует... Да ты не бойся. Осень здесь — самое благонадежное время.

— А самолеты в тайфун летают?

— Едва ли. Да ты не спеши. Сейчас мы зайдем в одно местечко, мне обещали матрас простегать. На матрасе переночуем за милую душу. Не знаю только, свет подключили или нет, дом вчера приняли... Дом деревянный, но трехэтажный, из бруса, из сосны материковой... Обживусь маленько и заведу сосновый питомник. Сосна здесь должна прижиться. Ну вот, пришли.

Матрас, правда, оказался простеганным, но узковатым. Мастерица, стегавшая матрас, угостила нас чаем с вареньем из местной ягоды клоповки. Павел Андреевич утверждал, что клоповка имеет свойство уравновешивать кровяное давление. Если давление выше нормы, то после чая с клоповником оно упадет, а если ниже, поднимется.

Уравновесив давление, мы отправились в путь с матрасом под мышкой. Путь оказался нелегок. Трудность его состояла в том, что поселок (городком он казался сверху, издалека), как большинство приморских поселков, выстроили в два яруса. С нижнего, прибрежного яруса в верхний вела крутая со множеством ступенек, деревянная лестница. Главное назначение лестницы — аварийное: если станция службы цунами вдруг предскажет цунами, объявит тревогу, то население первого яруса должно мгновенно взбежать по лестнице наверх, в безопасное место.

Без матраса, в безветренную погоду подъем по лестнице посилен для любого островитянина, будь то даже ребенок или старик (в аварийной ситуации, когда на пятки тебе наступает громада волны-цунами, резвость каждого островитянина, понятно, удесятеряется). Но матрас парусил на ветру, а ветер задувал с той силой, какая и подобает близящемуся тайфуну. Пришлось обернуться в матрас и медленно совершать восхождение, будто в тигровой шкуре (матрас, как положено, был полосатый). Укутанная матрасом верхняя половина туловища\. Шея и голова нещадно взопрели.

Шли мы долго, с перекурами (что было рискованно для матраса). В доме точно не оказалось света, а также воды. Зато ключ, полученный Павлом Андреевичем, подошел к замку; хотя было темно, в квартире мы насчитали три комнаты. Из постельных принадлежностей, кроме матраса, нашлись газеты, центральные, свежие, утром купленные мной в аэропорту большого острова. Но что особенно нам помогло в первую ночь, так это оптимизм моего товарища. Ночь прошла в задушевных разговорах, воспоминания о былом перемежались с планами на будущее.

— Знаешь, — рассказывал мне Павел Андреевич, — на материке мне дали лесхоз, в двухстах километров от Москвы — на воскресенье можно съездить в столицу... Хозяйство накатанное, отработанное, в лесу каждый пенек на учете... Я пожил, посмотрел, и такая тоска меня взяла за глотку... По нашей здешней вольной волюшке. Здесь Вулкан выплюнул в море остров — я тебе могу его подарить. А там что? Зарплата — сто восемьдесят рублей... Да... Три дня оставалось, просрочил бы — и непрерывный стаж работы на острове нарушился, и надбавки бы мои островные псу под хвост... Я их двадцать лет зарабатывал... В общем, давай бог ноги. Сел в самолет, прилетел, предложили мне сюда техником, я плащ в охапку — и вот... Плащ у меня в лесхозе, завтра сходим возьмем, сгодится на подстилку...

Всю ночь новый дом поскрипывал, на чердаке и на кровле что-то бракало и свистело. Тайфун вполне обозначился именно как тайфун, а не какой-нибудь там свежий бриз.

Утром директор местного лесхоза, начальник Павла Андреевича, принес нам на завтрак литровую банку красной икры. Он был лет на пятнадцать моложе своего техника. В его — директорские — годы Павел Андреевич тоже был директором лесхоза. Мы позавтракали и вышли на волю.

Островитяне не придавали тайфуну особого значения, шли кто куда. День был субботний. Навстречу нам попадались девушки и парни. Численного преобладания девушек над парнями я не заметил. Автор повести «Тысяча девушек» малость преувеличил. Художественные преувеличения полезны для сочинителя, именно в них приманка. Преувеличил и автор фильма, когда представил мужскую жизнь на острове, как исключительно ночную, а девичью жизнь, как дневную, тем самым исключая возможность общения девушек и парней.

Мы прогуливались по улицам главного города острова (раз главный, значит, все-таки город), пересекли этот деревянный, в основном одноэтажный, город и по красной лесной дороге вышли к морю. Сразу можно было увидеть, что здешний пляж, правда, горячий: над пляжем курился пар.

Ванны надолбили в скальном грунте, у самого моря, так, чтобы горячие минеральные воды можно было смешать с холодными водами моря. Вот мы разделись, зашли по колено в море (буквально: море было нам по колено), подняли маленькую волну (большие волны, поднятые тайфуном, не доходили сюда), смешали воды, залезли в ванны, — каждый в свою, отдельную ванну — и сидели до тех пор, пока не сделалось горячо. Тогда мы повторили процедуру смешения вод и снова погрузились в ванны (в нирвану).

Можно бы так сидеть до скончания века. Нет нужды кого-либо убеждать в том, насколько это прекрасно — сидеть в целебной теплой воде, поправлять здоровье и в это время видеть перед собой Великий океан, вздыбленный тайфуном, слышать радостные, хищные клики чаек (буревестников) и при этом вести неторопливые философские беседы.

Но нужно было успеть закупить кое-какие предметы первой необходимости: одеяла, раскладушки, табуретки, ложки, кружки, миски, кастрюлю, чайник, электроплитку (свет дали и воду дали). Ну и, конечно, чай-сахар и хлеб насущный, и масло, и мало ли что еще.

— Ты приезжай на будущий год, — приглашал меня Павел Андреевич (все наши планы этого года само собою отменялись, поскольку тайфун), — я кабинет отделаю окнами на океан, кресла выдолблю из цельных стволов ильма, стены задрапирую бамбуком...

Стекла в окнах дребезжали. Под ударами тайфуна дом словно порывался взлететь. Тайфун «Нора» выл, как волчица, надсадно, с повизгиванием. Должно быть, эта самая Нора была натура скандальная, может быть, даже злющая ведьма.

Однако вторая ночь прошла благополучнее и уютнее первой. Наутро третьего дня Павел Андреевич собрался на стадион сдавать нормы ГТО. Я отнесся к этому его намерению недоверчиво. Мне казалось, что ни один здравомыслящий человек не отважится сдавать нормы ГТО, когда на дворе дует тайфун. Но это я плохо знал островитян, то есть совсем их не знал...

Над стадионом хлопали и мотались стяги. Лесники, объездчики и лесничие (в этот день сдавали нормы ГТО работники лесхоза) явились все как один — рослые, крепкие мужики с задубелыми на ветру лицами, в резиновых с длинными голенищами сапогах. Пришли с ними жены, тоже крепкие, в теле женщины, в туфлях на высоких каблуках, в костюмах джерси. И еще прибежали четыре любознательные беспородные собаки.

На стадионе хорошо приготовились к приему норм ГТО. Все было размечено, повсюду висели таблички: «Подтягивание», «Отжимание», «Толкание ядра», «Метание гранаты», «Прыжки с места», «Сгибание и разгибание рук в упоре». Лесные люди весело, споро взялись за дело. Ядра они кидали, как мяч кидают, играя в лапту. Павел Андреевич, годящийся любому из этих дюжих молодцов в отцы, тоже кинул ядро, и не ближе, чем остальные. Он и отжался, и подтянулся, и прыгнул с места, и гранату метнул.

Один лесник прыгнул в длину, держа фуражку в руке. Другой прыгнул с папиросой в зубах.

На стометровке завязалась нешуточная борьба. Тайфун дул в спину бегущим, и, если бы не мешали резиновые сапоги, кто знает, какие могли быть показаны фантастические секунды в этот день на стадионе самого дальнего нашего острова. Один лесник бежал в паре с директором лесхоза и все вырывался вперед, но, понимая субординацию, запинался и отставал.

Жены лесников, объездчиков и лесничих бежали сотку на высоких каблуках, в облегающих костюмах джерси. По бровке беговой дорожки, не отставая от этих лесных фей, веселой гурьбой бежали здешние псы.

Тайфун продул еще несколько дней, мы с Павлом Андреевичем всласть наговорились в нашей холостяцкой обители. Когда же утихло и прилетел самолет, я поспешил в аэропорт: приближалась пора затяжного ноябрьского ненастья. На прощанье мы поцеловались с Павлом Андреевичем. Я пообещал прилететь на будущий год и с тем улетел.

Тут можно было бы поставить точку в затянувшемся, как и поездка на остров, рассказе. Но...

Я сделал остановку на большом острове, чтобы побывать в сосновых лесах, которым положил начало Павел Андреевич. В лесхозе, куда я приехал, меня встретил его учение, ныне директор лесхоза. Когда я назвал ему имя Павла Андреевича, он сразу проникся ко мне братскими чувствами. Ученик был моложе учителя, и посеянные им леса моложе тех лесов, что посеял мой друг.

Леса, главным образом лиственные, радовали глаз игрой красок. Японская лиственница пожелтела, даурская держалась по-летнему молодо, зелено. В сосновых же лесах юношеского возраста что-то было не так. Как-то невесело, не по возрасту сумеречно глядели сосенки...

Вот здесь и настала пора сказать о мышах. Первым заговорил о них директор лесхоза.

— ...Лет до двенадцати сосны росли хорошо. Как будто здешняя природа присматривалась к ним, терпела. Но до поры терпела. Когда сосны подросли и стали теснить других коренных жителей здешних мест, на них набросились мыши. Да, да, именно набросились. Полчища мышей появились в сосновых насаждениях. Будто им надо было отомстить этим непрошенным гостям. Понимаете? Нарушился биогеоценоз — естественное равновесие в природе. И нарушение повлекло за собой ответных удар природы. Возмездие... Мы сначала не понимали, почему гибнут сосны. А потом видим: господи боже мой, мыши... Павел Андреевич еще этой напасти не знал. Мыши недавно появились. И мы пока что бессильны...

Вот как: люди бессильны против мышей. Первая моя мысль была, конечно, о кошках: «сильнее кошки зверя нет». Но какие же кошки в тайге?.. Тут я вспомнил о сарыче, о мохноногом канюке об ошейниковой совке и белой сове. (Именно их рекомендует в своей книге В. Нечаев как истребителей мышей). Но что же? Допустим, мышей изведут птицы. Не станет мышей. Но каково тогда будет птицам — совам, совкам, мохноногим канюкам и сарычам — без продуктов питания?

— ...Вот думаем, соображаем, как сделать мышам укорот, — прочитал мои мысли директор лесхоза. — К науке обратились. Чего-нибудь придумаем... Ну а как там Павел Андреевич? Устроился? Ничего?

— Ничего. Не унывает. Сдал нормы ГТО.

— Он такой. Он как ванька-встанька.